Неподвластные времени

Глава 6

В ту ночь как ни вертелся Харпер на диване, удобную позу найти он так и не смог. Он не мог избавиться от картинки перед глазами: Майк бросается на Анни. Видение сменилось другим, еще более ранящим, тревожным. Майк и Анни до того, как их брак развалился. В постели. Харперу не нравилось, что у него с Майком больше общего, чем он думал. Анни говорила, что Майк вышел из себя, когда она попросила не продавать пруд, зная, что на самом деле она думала о Хар-пере. Теперь, лежа в ночной темноте притихшего дома, где они с Майком выросли, Харпер обнаружил, к своему неудовольствию, что он также посеял семена безумия, ибо мысли о близости Майка и Анни дали сильную, не подвластную воле ревность, пылавшую в груди Харпера, словно факел. Большую часть ночи и все утро он провел в борьбе с самим собой.

К тому времени, как его ум достаточно прояснился, чтобы обращать внимание на происходящее вокруг, Джейсон тихо и незаметно ушел в школу, а Анни старательно избегала Харпера. Каждый раз, как он показывался на пороге кухни, она тут же исчезала. Если она входила и видела его, то молча поворачивалась и уходила.

Неужели он так напугал ее вчера вечером этим поцелуем? Он-то думал, что она была так же взволнована, как и он, но, видимо, Харпер ошибался. В конце концов, ее едва не задушил собственный муж. Может быть, ей не хотелось, чтобы кто-то еще трогал ее.

«Так что все правильно», — подумал Харпер.

Но он так хотел снова и снова касаться ее. Он рассердился на самого себя за такие мысли. К чему ворошить то, что умерло столько лет назад? Он даже не знал, нравится ли ему теперешняя Анни, такая холодная и сдержанная. Он желал ее, но не так, как прежде. Где его былой пыл? Где эта яростная страсть всей жизни, которая толкала его к ней давным-давно? Где его Анни?

Его Анни укрылась в своей комнате и занялась разборкой чистого белья, чтобы занять себя каким-нибудь делом. Она тоже ругала себя. Ей не следовало позволять Харперу целовать ее, уж очень неуместен был вспыхнувший в ней огонь. Неуместный — и удивительный. Она вспоминала, что сказала ему вчера вечером — о том, что она никогда не была удовлетворена своей супружеской жизнью за все годы ее замужества. Все это время в ней прятался страстный пыл, о чем она и не подозревала.

Или этот пыл дремал в ней, дожидаясь своей поры. И все же — он ведь только коснулся ее, и каждый ее нерв затрепетал от пробуждения к жизни. Его запах, прикосновение его рук, которое, казалось, ей уже никогда не доведется испытать, — от всего этого у нее саднило внутри, она почти физически ощущала тоску и боль. Ей бы очень хотелось — ей было так нужно — выплакаться, но за эти годы она разучилась плакать.

Разучилась с тех самых пор, как узнала, что Майк своим обманом сломал ее жизнь. Анни плакала целую неделю, когда он стал бахвалиться перед ней своей ложью. Она плакала так долго и безутешно, что напугала Джейсона, и даже Майк встревожился. Когда же слезы высохли, они высохли, казалось, навсегда.

Что же с ней произошло? Она никогда не была легковозбудимой особой, но теперь она тайно и страстно желала вновь испытать прикосновение Харпера. Да, она давно отвыкла плакать, но теперь ей хотелось разрыдаться. Она, всегда такая сдержанная, была на грани истерики. Почему это произошло?

Но она-то знала, почему. Харпер здесь — вот и ответ на все вопросы. Это было так просто и вместе с тем так сложно. Он был здесь, он снова был в ее жизни, и никуда больше от нее не денется. Ей надо как-то вернуть ему и Джейсону то, чего лишила их десятилетняя разлука. Только после этого она перестанет наконец чувствовать себя виноватой.

В тот день Харперу позвонили, и он начал чертыхаться, как только повесил трубку.

— Что-нибудь не так? — спросила Анни.

Он снова чертыхнулся.

— Да нет. Просто мне и моему сослуживцу придется прибыть на судебное разбирательство раньше, чем я думал. Завтра у меня встреча с клиентом, а в четверг надо устроить проверку.

Анни почувствовала, как внутри у нее что-то оборвалось.

— Я-то думала, что ты останешься здесь на всю неделю.

— Я тоже так думал. Просто обстоятельства изменились. Ничего не поделаешь, Анни, — служба.

— Ты должен уехать … завтра?

— Нет. Мне надо ехать сегодня же. — Он нервно взъерошил волосы. — У меня нет выбора, Анни.

Она так не хотела отпускать его! На мгновение голос ее пресекся.

— Хорошо. Я понимаю.

— Понимаешь? Работа такая, Анни, — Харпер покачал головой и закрыл глаза. — Время движется по кругу, да? Когда я нужен больше всего, я исчезаю. — Он открыл глаза. — Поехали со мной.

Она вздрогнула и застыла на месте. — Что?

— Поехали со мной. Ты и Джейсон. Со мной. У меня в квартире есть свободная комната. Вам обоим надо на несколько дней уехать, сменить обстановку после всего, что здесь случилось.

Она так хотела согласиться! Господь видит, как она хотела! Просто уйти отсюда со своим сыном и его отцом и пойти туда, куда он их позовет. Но вместо этого Анни покачала головой, не дав ему даже договорить.

— Я не могу забрать Джейсона из школы даже на несколько дней. В его жизни тогда все пойдет кувырком. Он все еще горюет. Ему надо держаться обыденных привычных вещей, чтобы справиться с горем, а это он сейчас может найти только в школе.

Харпер отвел глаза, лицо его окаменело.

— Понятно.

Он разочаровался? Рассердился? Похоже на то. Она десять лет скрывала от него его сына, а теперь хочет разлучить их, как раз когда они пытаются понять друг друга.

— А как насчет уик-энда? — спросил Харпер.

Что-то вспыхнуло в его глазах, когда он обернулся к ней, но она не могла понять, что именно. Он медленно повторил:

— Так как насчет уик-энда? Анни собрала волю в кулак.

— Мы можем приехать в пятницу после школы и остаться на день или на два.

У Харпера словно камень с плеч свалился. Ему не хотелось, чтобы Анни и Джейсон снова исчезли из поля его зрения. Он хотел поближе узнать своего сына, завоевать его расположение. А может, и добиться его дружбы — если повезет. А Анни… у них столько накопилось всего за эти годы, что он даже не знал, смогут ли они вообще разобраться в своих чувствах.

Харпер согласно кивнул.

— Стало быть, жду вас на уик-энд.

.

Когда он уезжал с фермы в прошлую субботу с бумагами Майка, которые он собирался просмотреть дома, Харпер искренне спешил в город. Он бежал в свой привычный мир, к своей жизни. Теперь все было иначе. В прошлый раз он бежал от женщины, которая предала его. И от своего племянника. Сейчас он уезжал от любимой, которая родила ему ребенка. И от своего сына.

Харпер смотрел, как дом и амбар постепенно уменьшаются в зеркальце заднего обзора. На этот раз ему было трудно оставить даже саму эту ферму. Это был его дом, где он хотел бы провести всю свою жизнь с женой и детьми, работая на земле, заботясь о ней, лелея ее, заставляя землю приносить богатые урожаи и вскармливать скот.

Наконец он сосредоточился на дороге. У него есть работа, которая раздражает его все больше за последние несколько лет, но это его работа, и он все еще должен выполнять ее.

Когда Харпер свернул на бетонное шоссе милях в четырех от дома, он понял, что его работа и его жизнь стали раздражать его с того времени, как Трейс женился. Видеть, как Трейс Янгблад, человек, весьма потрепанный жизнью, впервые потерял голову от любви, видеть, как у Трейса и Лилиан родился первый ребенок, затем еще один, — а мир Харпера оставался пустым и одиноким. И горьким, добавил он.

Черт возьми! На самом деле он попросту жалеет себя. А этого не стоило делать.

Теперь же случилось настоящее чудо. Невероятно, но у Харпера, оказывается, есть сын.

— Сын, который не желает иметь с ним ничего общего.

Хотя это вполне естественно. Характер не мог винить в этом Джейсона. Мальчик лишь недавно узнал, что Майк ему не отец, потом Майк внезапно умер, а Джейсон оказался рядом с чужаком — как тут себя вести? Может быть, это и к лучшему, что Харперу пришлось уехать на пару дней.

Когда Анни вернулась с пастбища, куда она отгоняла коров, Джейсон уже пришел из школы. Он успел снять пальто и уселся перед телевизором — значит, домой он пришел примерно полчаса назад. Анни хорошо знала своего сына — повесить пальто на вешалку было для него ужасно трудным и неприятным делом. Обычно Джейсон оставлял это ей. В конце концов, зачем вешать пальто, если завтра все равно его надевать?

Она просунула голову в комнату. — Привет, дорогой.

Анни ждала, что Джейсон спросит, где Харпер, но он только кивнул и продолжал сосредоточенно смотреть на экран. Анни закусила губу, оставила мальчика в комнате и занялась ужином. Она решила ждать — может, в Джейсоне проснется любопытство и он все же спросит о Харпере.

Час спустя Анни позвала Джейсона за стол.

— Только сначала вымой руки, — добавила она.

Джейсон исчез на некоторое время, а когда вернулся, то застыл, глядя на пустое место, где сидел Харпер. Джейсон быстро оглядел комнату, потом стал разглядывать шнурки ботинок, которые волочились за ним по полу.

Анни ждала. Первое, что она заметила, когда он потянулся за своей салфеткой, — Джейсон так и не вымыл руки. Она снова отправила его к раковине. Он пошел, но как-то вяло. Анни встревожилась — Джейсон никогда не был тихим ребенком.

Джейсон едва ополоснул руки и вернулся за стол. Положил на тарелку макароны, сыр, зеленый горошек и свиную отбивную, взял вилку и приступил было к еде, но тут же — застыл, глядя в середину тарелки, и спросил: «Он что, уехал?» — Анни опустила чашку на блюдце:

— У него есть имя.

— Ну да. Его зовут Харпер Монтгомери, и я очень похож на него, все думают, что он мой дядя, а на самом деле он мой отец. Так он уехал?

— И нечего так злиться, — ответила Анни. — Я уже тебе говорила. Если тебе так уж необходимо кого-то винить и ругать, то вот она я. Харпер даже не знал, что ты есть на свете. Да, он уехал, в Оклахома — Сити, ему надо проверить какое-то дело, над которым он работает.

— Так он и вправду полицейский?

— Да, самый настоящий полицейский. Он работает в Бюро расследований.

— В ФБР?

— Ну да, только не во всей стране, а в штате.

Джейсон принялся за отбивную. Он опустошил уже половину тарелки, когда наконец тихо спросил:

— А он вернется?

Чувствуя облегчение от этого вопроса, Анни поднесла к губам салфетку.

— Я знаю, что он хочет вернуться, — сказала она. — На самом деле, ему не хотелось уезжать, но у него не было выбора. Он приглашал нас к себе. В пятницу, когда ты вернешься из школы, мы поедем к нему. У Джейсона был взволнованный вид.

— В Оклахома-Сити?

— Да.

— И … останемся у него?

— Да.

— А-а, — только и сказал он. Но его глаза и выражение лица говорили Анни гораздо больше. Во-первых, он пришел в восторг — Джейсон любил ездить туда, где он еще не бывал. Во-вторых, он был взволнован и насторожен.

Джейсон окончил ужин и встал из-за стола.

— У тебя есть задание на дом? — поинтересовалась Анни.

— Нет. — Он отвернулся и сунул руки в карманы. — Пойду к себе.

Джейсон чувствовал, что она смотрит ему в спину, как она всегда делала, когда пыталась угадать, что у него на уме. Мать желала ему добра, но он вовсе не хотел, чтобы она знала, что у него на уме. И чтобы никто другой не знал.

— Пока, — сказал он, покидая кухню.

— Джейсон?

Он остановился в дверях и поднял плечи.

— Да?

— Ты в порядке? Конечно, мам, — соврал он.

В своей комнате он закрыл дверь и в темноте скорчился на кровати. От чувства собственной вины у него кололо под ложечкой. Он знал, что нехорошо врать маме, но, если ей сказать, что все плохо, она захочет узнать, почему.

«Да, все плохо», — подумал Джейсон, всхлипнув. Его папа умер и никогда больше не вернется к нему.

«Ну же, скажи вслух, трус, — яростно прошептал он самому себе. — Он умер».

Потом пришли слезы. Джейсон старался не плакать, но не знал, как сдержать себя, и слезы лились и лились. Он спрятал лицо в шарф с эмблемой футбольной команды Далласа, который подарил ему папа, и тихо скулил.

Папа, папочка, зачем ты умер?

Зачем ты ударил маму, а потом ушел и умер вот так? Почему ты назвал меня ублюдком? Мне так больно, папочка, так больно, а сердиться на тебя я не могу, нам в воскресной школе сказали, что нельзя сердиться на тех, кто умер.

Джейсон колотил по кровати стиснутыми кулаками. Он знал, что ведет себя черт-те как, но ему было все равно; он не мог заставить себя не сердиться на папу. Папа ударил маму! Он о таком и не слыхал, чтобы чей-нибудь отец бил мать!

Но, даже сердясь на отца, Джейсон испытывал внутреннюю боль, потому что даже если он и ударил маму, Джейсону не хотелось, чтобы его папа умирал. И не хотелось, чтобы этот другой, Харпер, крутился рядом. Не хотелось, чтобы он приглашал Джейсона и его маму в город на уик-энд. Не хотелось радоваться предстоящей поездке. В этом не было ничего хорошего. Все это было нечестно! Мальчик почему-то чувствовал себя предателем.

— Почему это нельзя вернуть время, когда мама не сердилась и папа был жив?

Джейсон чувствовал, что глаза все сильнее щиплет, и в конце концов он понял, что снова плачет, как последний трус. Ну и пусть. Ему всего лишь хочется, чтобы все было по-прежнему, чтобы папа был там, где ему и полагалось быть.

Он сильнее скорчился и глубже зарылся лицом в шарф, стараясь подавить рыдания. Папа, папочка, я все равно люблю тебя.

Анни тревожилась за Джейсона. Он никогда не сидел у себя в комнате весь вечер. Время ложиться спать, а он не выходил с самого ужина. Она поднялась наверх и не увидела светлой щели под дверью. Она тихонько отворила дверь и облегченно вздохнула: он уже спал.

Не в силах преодолеть нежность к своему сыну, которого она любила больше жизни, Анни подошла к кровати и остановилась. Свет из коридора падал на его светлые волосы и тонкое лицо с высокими скулами. Она помешкала, потом нагнулась и осторожно поцеловала его. Заметила следы слез на его щеках. И сердце ее сжалось.

Бедный мой малыш, как тебе, должно быть, больно. Я отдала бы все, чтобы утешить тебя.

Но она не могла вернуть ему отца, хотя лишь это — она знала — могло излечить горе Джейсона.

Она коснулась губами его лба и нежно прошептала:

— Спи, милый, приятных тебе снов. Я люблю тебя.

Поправляя на нем одеяло, она заметила, во что он одет. И сердце ее сжалось, когда она увидела, что на Джейсоне любимая старая футболка Майка.

Поздно вечером, когда Анни запирала входную дверь, зазвонил телефон. Анни бросилась снять трубку, но рука ее застыла в дюйме от аппарата. Неужто Харпер? Пожалуйста, Господи, пусть он!

Глубоко вдохнув, чтобы взять себя в руки, она сняла трубку после третьего звонка.

— Алло!

Молчание было ей ответом. И сердце ее упало. Никого.

Нет, это неправда. Непохоже, чтобы линию разъединили, чтобы на том конце повесили трубку. Она слышала слабый вздох, затем еще один. Как в ту ночь, перед тем, как она обнаружила входную дверь открытой.

— Алло! — настойчиво произнесла она. — Кто говорит? Никакого ответа.

— Это не смешно. Если ты снова позвонишь, я тебя все равно вычислю и скажу твоим родителям.

Раздался ясный щелчок, потом гудки.

Рассердившись на придурка, который затевает подобные игры среди ночи, Анни бросила трубку на рычаг. Должно быть, какой-то мальчишка. Дети часто разыгрывают такие штучки с телефоном.

В четверг, когда Джейсон был в школе, Анни решила перебрать свой гардероб. Если она собирается завтра ехать в город, ей надо позаботиться о наряде. Она так долго никуда не ходила, кроме церкви и бакалейной лавки, что совершенно забыла, что такое быть хорошо одетой.

По дороге к гардеробу она бросила взгляд на свое отражение в большом зеркале и остановилась как вкопанная. Испугавшись, она подошла ближе, с расширенными глазами и остановившимся сердцем. Она долго разглядывала свое отражение, с ужасом и отвращением шепча:

— Я превратилась в старую ведьму! Дрожащими пальцами она коснулась щеки и почувствовала, что кожа ее сухая и вялая. Синяк под глазом стал из сине-багрового бледно-желтым. Она выглядела так, словно давно страдает какой-то изнурительной болезнью.

В каком-то смысле это действительно так, мелькнуло в голове Анни. Долгое время для нее не существовало иных дел, кроме заботы о Джейсоне. О Джейсоне и ферме. Ради этого она и жила. Все остальное она забросила, в том числе и самое себя. В особенности себя. Эта бледная, безжизненная женщина в зеркале и вправду была Анни Монтгомери.

— Мои волосы!

Господи, что стряслось с ее волосами!

И давно ли они стали такими безжизненными и тусклыми?

Майк, должно быть, в тот вечер был еще более пьян, чем ей показалось, раз ему захотелось лечь рядом с ней в постель. Любому нормальному мужчине в здравом рассудке было достаточно один раз глянуть на ведьму, в которую она превратилась, чтобы бежать сломя голову в противоположном направлении.

А Харпер! Что он подумал о ней, когда увидел ее в таком состоянии?

«Анни, ты дура!» Какая, в сущности, разница, как она выглядит? Она потеряла Харпера еще десять лет назад, когда попалась на удочку Майка. Какое ей дело до того, как она выглядит?

Все же она расстроилась. Глядя на себя в зеркало, она все больше сникала.

— Мне ведь всего двадцать восемь, а я выгляжу на все пятьдесят. А когда-то я была хорошенькой!

Она взглянула на свои руки, загрубевшие и покрытые шрамами от долгого фермерского труда, на поломанные, обкусанные ногти. Забавно — раньше она не обращала на это внимания. В глубине души она даже гордилась своей шершавой кожей в бледных шрамах — это говорило о том, что хозяйка этих рук честно и трудно зарабатывает свой хлеб.

Майк часто упрекал ее, что она не заботится о своих руках. Ему не нравилось, когда она касалась его своей огрубелой рукой, не нравились коротко остриженные ногти. Он хотел, чтобы ее руки были бледные и нежные, как у настоящей дамы. Она считала, что большинство мужчин думают именно так.

Анни отвернулась от зеркала. Какая разница, как там она выглядит или какие у нее руки. Она не собирается привлекать к себе мужское внимание. Господь всемогущий, она ведь всего две недели как овдовела, так что никто и не ждет от нее, чтобы она выглядела привлекательно.

Последний взгляд через плечо на свое отражение заставил ее скорчить гримасу. Она вдруг почувствовала усталость от собственного неприглядного вида — словно ее выбивали вместо пыльного ковра. Она сама опустилась и довела себя до столь плачевного состояния. И нечего искать себе извинений.

Анни вышла из комнаты и спустилась вниз, к телефону, не сознавая, что делает. Она так долго соображала, что ей нужно, что просмотрела едва ли не всю телефонную книгу. Она жала на кнопки, потом считала гудки. Раз. Два. Три.

— Ну же, Ванда, где ты там?

Ванда сняла трубку после пятого гудка и очень удивилась, услышав голос Анни. Той даже стало неприятно. Неужели и приятельница уже не считает ее за женщину?

— Это срочно, — сказала Анни. — Мне нужно привести себя в порядок как можно скорее.

С того конца долетел приглушенный возглас, подозрительно похожий на «Аллилуйя!». Потом старая школьная подруга Анни прочистила горло и перешла к делам.

— Приходи завтра в десять. Нет, это может отнять много времени. Лучше в девять.

— Вообще-то мне в три уже надо ехать. С того конца донесся тихий смешок.

— Ну, тогда, значит, в восемь.

— Ладно, спасибо, — угрюмо ответила Анни, повесила трубку и снова подумала, что она круглая дура. «Людям все равно, как я выгляжу». Но, глядя в зеркало, Анни поняла, что ей не все равно. Она так давно не думала ни о чем, кроме Джейсона и фермы, что ей не хотелось разочаровываться в этих новых ощущениях. Может быть, она просто начала возвращаться к жизни.

Анни, конечно, смущало то, что заняться собой ее заставила смерть мужа и приезд Харпера. Но все же в пятницу, в восемь утра, она переступила порог заведения «Салон красоты мадам Ванды».