Непокоренный остров

УЛЬТИМАТУМ

тром 4 ноября вахтенный дальномерщик 314-й береговой батареи краснофлотец Голайдо заметил на темном фоне прибрежной полосы серую точку. В дальномер он разглядел маленькую шлюпочку, в которой находились три человека. Шлюпка, видимо, отвалила от самой западной оконечности мыса Пыысаспеа и направлялась к Осмуссаару.

Голайдо тут же позвонил начальнику штаба дивизиона.

— Шлюпка на веслах идет к острову, товарищ капитан. В ней три человека. И на корме белый флаг.

— Есть, понял, — ответил Кудрявцев. — Продолжайте наблюдение и обо всем докладывайте мне лично, — приказал он.

Кудрявцев уже давно встал, успел побриться. Занимал он крошечную комнатку в блоке второй башни, где разместился штаб и командование дивизиона.

Надев китель, он вышел в тамбур и постучал в соседнюю дверь.

— Да, да, входите, — послышался за дверью бодрый голос Вержбицкого. Комдив тоже рано встал, сидел за столиком и что-то писал.

— Шлюпка к нам с берега на веслах идет под белым флагом, — сообщил Кудрявцев. — Вахтенный дальномерщик с триста четырнадцатой батареи доложил.

Вержбицкий оторвался от бумаг, усмехнулся:

— Парламентеры, что ли?

— Видимо, Евгений Конрадович.

— Давай встречай незваных «гостей», Гавриил Григорьевич, — распорядился Вержбицкий. — И ко мне…

Кудрявцев вышел, тут же вызвал оперуполномоченного особого отдела политрука Давыдова с группой краснофлотцев и на полуторке поехал с ними на восточный берег острова к месту подхода шлюпки. Там ее уже поджидали бойцы третьей роты противодесантного батальона. Среди них находился и командир батальона Сошнев.

Шлюпка приближалась к берегу медленно. Осмуссаарцы были нимало удивлены, разглядев в ней трех человек, одетых в форму советских моряков. Укрывшись в окопах и за камнями, они не спускали глаз с парламентеров, пока шлюпка не уткнулась наконец в берег и измученные гребцы не выпустили из рук весла. Группа краснофлотцев во главе с политруком Давыдовым разом выскочила из укрытия и окружила пришельцев.

— Привет, кореша! — поздоровался старший шлюпки.

— Сатана тебе кореш, а не мы! — грубо ответил Давыдов.

— Да мы не фашисты. Мы краснофлотцы с Хийумаа, нас взяли в плен и…

— Не марай чести наших братьев-хийумцев! — зло перебил Давыдов. — Краснофлотцы в плен не сдаются.

— Побывал бы ты на Хийумаа в нашей шкуре, когда не осталось ни одного патрона, ни одной гранаты… — Старший шлюпки безнадежно махнул рукой и замолчал, опустив глаза.

— Ладно, разберемся кто вы такие, — сказал Кудрявцев.

— Товарищ капитан, немцы втолкнули нас троих на шлюпку, под страхом смерти приказали идти на Осмуссаар и передать коменданту острова этот пакет. — Старший из парламентеров протянул Кудрявцеву тонкий пакет.

Кудрявцев приказал оставить парламентеров в землянке под стражей и вместе с Давыдовым на полуторке уехал к командиру дивизиона.

Вержбицкий, Гусев, Клещенко и Усков ожидали начальника штаба дивизиона у командного пункта 314-й башенной береговой батареи.

— Точно, парламентеры пришли на шлюпке, Евгений Конрадовнч, — сказал Кудрявцев и протянул комдиву пакет. — Личное послание, — усмехнулся он.

Вержбицкий взял пакет, разорвал его край и вынул сложенный вдвое белый лист бумаги с напечатанным машинкой русским текстом.

— Ультиматум! — повернул он голову к Гусеву. — Идемте на капэ к Клещенко, прочтем.

Вержбицкий, Гусев, Кудрявцев, Усков и Давыдов прошли за капитаном Клещенко в нижнее помещение командного пункта батареи.

— Надо же, ультиматум! Ни больше ни меньше, — сокрушался Гусев. — Чего захотели, стервецы. Чем они нам угрожают, Евгений Конрадович?

Вержбицкий показал лист с ультиматумом, текст его гласил:

Коменданту острова Оденсхольм

УЛЬТИМАТУМ

Немецкое командование отдает должное мужеству и храбрости матросов и офицеров малочисленного гарнизона русского острова Оденсхольм. Вы до конца с доблестью выполнили свой воинский долг.

В сложившихся условиях, когда победоносные немецкие войска освободили Эстонию, выгнали из Таллина и потопили в Финском заливе весь Балтийский флот, очистили острова Моонзундского архипелага, взяли Ленинград и окружили Москву, а союзные финские войска держат в железных клещах полуостров Ханко, дальнейшее сопротивление бессмысленно. Гарнизон Оденсхольма оказался одиноким в море, о брошен советским командованием на произвол судьбы. Остров с моря блокирован нашими подводными лодками, с воздуха — бомбардировочной авиацией, а с материка — полевыми батареями. У нас имеются все возможности для вашего полного уничтожения.

Призываю вас к благоразумию, господин комендант. От вас зависит спасение жизни своих людей, другого выхода нет.

Предлагаю:

— немедленно прекратить какое-либо сопротивление;

— сдать гарнизон Оденсхольма в почетный плен представителям немецкого командования.

Обещаю:

— матросам дать работу и обеспечить хорошее питание до конца войны;

— офицерам сохранить форму одежды, носить холодное оружие, освободить от работы.

Приказываю:

— к 12 часам 5 ноября 1941 года всему гарнизону Оденсхольма во главе с комендантом построиться без оружия у южного пирса;

— на маяке вывесить белый флаг.

В случае невыполнения настоящего ультиматума — смерть.

Генерал-адмирал Карлс, командующий

военно-морской группой «Норд»

4 ноября 1941 г.

— Ну и дает, генерал-адмирал! — процедил сквозь стиснутые зубы Клещенко. — Уже в наши начальнички записался: приказывает! По-моему, такого еще не было, чтобы флотским артиллеристам присылали ультиматум о безоговорочной сдаче в плен.

— Было, Александр Николаевич, было, — ответил Гусев. — Двадцать четыре года назад, в октябре семнадцатого было. Тогда командующий германской эскадрой также прислал своих парламентеров с ультиматумом на русскую береговую батарею. Она находилась на полуострове Сырве и держала на прицеле Ирбенский пролив. Не пускала германские линкоры к Риге.

— И что же ответили русские артиллеристы?

— «Русские в плен не сдаются. Долг повелевает нам драться до конца, до последнего снаряда».

— А мы ответим еще хлеще! — воскликнул Клещенко.

Кудрявцев взял у Вержбицкого лист с ультиматумом, еще раз пробежал глазами текст.

— С флагом, с флагом тут явный перебор, — покачал он головой.

— Предложение с флагом у генерал-адмирала считаю самым дельным, товарищи, — ухмыльнулся повеселевший Вержбицкий. — Только какого цвета флаг вывесить?!

— Согласен с вами, Евгений Конрадович, — поддержал комдива Гусев. — Единственная поправка: не вывесить, а поднять флаг!

В переговорную трубу с дальномерной площадки вышки командного пункта донесся голос вахтенного:

— Воздух! Пять фашистских самолетов курсом на остров…

Клещенко тут же поднялся в боевую рубку. Вскоре послышался нарастающий гул моторов самолетов, а затем и грохот от взрывов бомб. Зенитная батарея не стреляла, выжидая, когда бомбардировщики появятся в зоне огня, но они на второй заход не пошли, а взяли обратный курс.

Клещенко по отвесному трапу спустился вниз, доложил:

— Пять «юнкерсов», бомбы сбросили наугад. Психический налет вроде.

— Именно психический, — кивнул Гусев. — Генерал-адмирал Карле напоминает, что с нами сделает его авиация, если ультиматум будет отклонен.

Дальнейшие слова военкома дивизиона никто не расслышал, они потонули в грохоте частых взрывов снарядов. Немецкие полевые батареи с мыса Пыысаспеа нанесли по Осмуссаару шквал короткого, но мощного по интенсивности прицельного огня.

— Это второе предупреждение Карлса! — напомнил Гусев.

Вержбицкий заторопился на маяк, где располагался пост связи. По радио он быстро вызвал штаб военно-морской базы Ханко и доложил об ультиматуме. Генерал Кабанов спросил, что командир дивизиона намерен предпринять.

— Остров фашистам ни при каких условиях не сдавать. Сражаться до конца. Гарнизон Осмуссаара готов к отражению высадки немецкого десанта, — ответил Вержбицкий.

Кабанов одобрил решение командира дивизиона и передал, что на Осмуссаар будет выслан катер МО за текстом ультиматума и парламентерами. На нем следовало переправить на Ханко также женщин, раненых и больных.

Вечером немецкий гидросамолет пролетел над островом и сбросил листовки. Содержание их было идентично тексту ультиматума командующего военно-морской группой «Норд» генерал-адмирала Карлса.

Вержбицкий собрал во второй башне 314-й береговой батареи командиров и военкомов всех подразделений гарнизона, ознакомил с ультиматумом. Мнение присутствующих на совещании было едино: Осмуссаар не будет немецким, пока на острове останется хоть один советский боец. Решено было на батареях и в ротах противодесантного батальона провести митинги личного состава. Все согласились лишь с одним требованием фашистского генерал-адмирала — завтра ровно в 12 часов дня поднять флаг, но только не белый, а красный, советский, и не на маяке — там находился запасной командный пункт 314-й башенной береговой батареи и наблюдательный пункт командира дивизиона, — а на кирхе. Подготовительные работы, связанные с подъемом флага, поручались артиллеристам первой башни. Среди них находился самый искусный плотник гарнизона старший краснофлотец Куприянов. Под его руководством и должен быть сооружен десятиметровый флагшток, закрепленный на шпиле кирхи.

Лейтенант Митрофанов выделил Куприянову помощников и отправил его на кирху. Нашелся в гарнизоне и портной — краснофлотец Гонтарев. На первую башню он пришел с ручной швейной машинкой, хранившейся в складе бывшего военторга. Там же краснофлотцы раздобыли чудом сохранившийся моток красного шелка. Размер флага определили два на четыре метра. Краснофлотец Гонтарев принялся за раскройку шелка, в помощниках недостатка не было.

Вернулся с кирхи Куприянов.

— На шпиле закрепить флагшток очень трудно, товарищ командир, — доложил он. — Надо изготовлять особые металлические приспособления. А на это потребуется уйма времени, можем не успеть.

— Какой же выход?

— Закрепить флагшток за вершину самого большого дерева. Вяз на краю рыбацкой деревни я заприметил, он почти вровень с кирхой. Срубим с него верхние сучья — и готова мачта…

Митрофанов позвонил военкому батареи, рассказал о предложении старшего краснофлотца.

— Согласен, пускай закрепляет флагшток на дереве, — отозвался Усков. — Батальонному комиссару Гусеву я передоложу.

К утру огромный красный флаг был готов. Батарейный художник для наглядности бронзовой краской нарисовал на нем штриховой портрет Ленина и рядом крупными буквами вывел: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Куприянов испробовал свое приспособление для подъема флага и понес десятиметровый флагшток в рыбацкую деревню.

Ночью никто не спал. Погребные на батареях готовили снаряды и заряды к стрельбе, комендоры проверяли механизмы орудий, краснофлотцы противодесантного батальона укрепляли побережье, орудийные расчеты двух 76-миллиметровых зенитных орудий и двух 45-миллиметровых пушек тренировались в ведении огня по десантным катерам противника прямой наводкой. Каждый понимал: бой предстоит жаркий, решительный и, может быть, последний. К тому же в полночь у северо-западной оконечности острова во время шторма сбился с курса и наскочил на банку присланный с Ханко обещанный катер МО. Командир дивизиона приказал снять с затонувшего на мелководье морского охотника пулеметы и 45-миллиметровую пушку и весь боезапас. Он тут же по радио сообщил на Ханко о гибели катера МО. Генерал Кабанов взамен обещал в ночь на 6 ноября выслать на Осмуссаар канонерскую лодку «Лайне».

Не дремал со своим кружком художественной самодеятельности и младший сержант Хамармер. После митинга на 90-й береговой батарее, на котором артиллеристы поклялись умереть, но не сдавать остров фашистам, он собрал своих помощников и предложил сочинить, а затем и разыграть в лицах ответ осмуссаарцев на ультиматум генерал-адмирала Карлса. А в качестве примера предложил письмо гангутцев барону Маннергейму.

— Зачем нам копировать братишек с Ханко? — не согласился краснофлотец Барсук. — Свое послание гитлеровскому генералу мы выдадим в стихах.

— А кто сочинит стихи?

— Я вот уже начал, — застеснялся Барсук. — Если сообща помозгуем, ввернем доходчивые матросские словечки — получится, думаю…

Вечером стихотворный ответ осмуссаарцев генерал-адмиралу Карлсу, из которого, к неудовольствию доморощенного гарнизонного поэта краснофлотца Барсука, убрали все крепкие флотские выражения, был готов и отрепетирован для показа в подразделениях. Текст гласил:

— Завтра сразу после боя соберемся здесь же и пойдем с представлением по точкам, — сказал Хамармер. — А сейчас текст ответа разошлем по подразделениям…

День 5 ноября выдался холодный и хмурый. С материка дул пронизывающий ветер, вздымая на море каскады тяжелых седогривых волн. Небо сплошь покрылось взбитыми добела пушистыми облаками, и только далеко на севере, над полуостровом Ханко, просматривалась крапинками-озерцами заоблачная голубизна.

Время тянулось медленно. Каждый с тревогой посматривал то на черную полосу мыса Пыысаспеа, где затаились вражеские полевые батареи, то на крошечную рощицу у рыбацкой деревни, над которой ровно в полдень должен взвиться красный флаг — ответ осмуссаарцев на ультиматум командующего военно-морской группой «Норд». 314-я и 90-я береговые и 509-я зенитная батареи давно готовы к бою, занял свое место и противодесантный батальон.

Старший политрук Усков направился в рыбацкую деревню. Хотелось еще раз проверить, как обстоят дела с подготовкой подъема флага у группы старшего краснофлотца Куприянова.

— Не беспокойтесь, товарищ старший политрук, — заверил военкома батареи Куприянов. — Задержек не будет, поднимем флаг точно по приказу.

— У кого есть часы? — поинтересовался Усков.

— Да ни у кого…

— Возьмите мои, — передал Усков свои ручные часы Куприянову. — Ровно в двенадцать флаг осмуссаарцев до места!

— Есть флаг осмуссаарцев до места!

За полчаса до установленного срока Командиры батарей и рот противодесантного батальона доложили о полной готовности к бою. Гарнизон занял свои места строго по боевому расписанию. Сам командир дивизиона и начальник штаба поднялись на верхнюю площадку маяка, откуда в стереотрубу отчетливо просматривался притихший вражеский берег. Военком дивизиона остался на первой башне у лейтенанта Митрофанова, чтобы лично присутствовать при подъеме флага.

Ровно в 12 часов дня над рощицей взметнулось алое полотнище и затрепетало на ветру. Быстро побежали секунды, минуты, Вержбицкий приник к окулярам стереотрубы и впился глазами в мыс Пыысаспеа. Почему молчат немецкие батареи? Неужели не видят поднятого на острове красного флага? Или из-за пасмурной погоды не различают цвет?

— Давай-ка, Гавриил Григорьевич, команду на «удар»! — распорядился Вержбицкий. — Пошлем подтверждение, так сказать…

Плановая таблица огня «удар» была заранее рассчитана начальником штаба дивизиона. Она предусматривала десятиминутный обстрел артиллерией Осмуссаара огневых позиций немецких батарей и мест возможного сосредоточения вражеского десанта. Кудрявцев связался по прямому телефону с командирами 314-й и 90-й береговых батарей и передал им приказ комдива.

Залпы дальнобойных орудий разорвали гнетущую тишину. В течение десяти минут они вспарывали ее, посылая многопудовые снаряды на давно пристрелянные огневые позиции немецких батарей. У каждого осмуссаарца невольно вырывался из груди вздох облегчения, они знали теперь, что если поднятый красный флаг являлся ответом на ультиматум фашистского генерал-адмирала, то шквал огня береговых батарей служил подписью под ним.

Снова тишина нависла над Осмуссааром, еще более напряженная и гнетущая. Немецкие батареи с материка не отвечали, самолеты в воздухе не просматривались, и судов в море с десантом не было.

— Рехнулся, что ли, генерал-адмирал?! — не выдержал Вержбицкий. — Ведь русским флотским языком мы ясно ответили на ультиматум!

Кудрявцев добродушно рассмеялся, понимая возбужденное состояние комдива.

— Шок, как говорят медики, у Карлса, не иначе. Не верит своим глазам. Или придумывает наказание за дерзкое непослушание.

И словно в подтверждение слов начальника штаба дивизиона наблюдатели заметили в стереотрубу проблески вспышек над темной полосой береговой черты материка: немецкие полевые батареи наконец открыли огонь по Осмуссаару. Стрельба с каждой минутой усиливалась, снаряды рвались в основном в рыбацкой деревне, видно было, что немецкие артиллеристы хотели во что бы то ни стало сбить с дерева красный флаг.

Обстрел острова, небывалый по силе, продолжался до самой темноты. Тысячи снарядов сметали все вокруг, но никак не могли разнести могучий вяз с прикрепленным к его вершине десятиметровым флагштоком. Алый стяг, на радость осмуссаарцев, продолжал гордо развеваться на ветру.