Непредвиденные изменения. Книга первая. Часть вторая (СИ)

Глава 6

Только утром, отпустил Анну домой с Саввой. Поковырял палочкой со свиной щетиной в зубах, вспомнил про нормальную зубную щётку. Как-то раньше, я об этом и не подумал? Заеду-ка я к Ивану Васильевичу Володимирову, а то он давно приглашал, с ним и поговорю на эту тему. Тренировку я естественно «завалил», двигаясь «как беременная корова». Это Кулик, так выразился, огорченный ещё тем, что Семён не может ему составить пару.

Прибежал посыльный и от Ломова, с просьбой заехать и к нему. Но сначала я решил посетить Володимирова.

— А, Дмитрий Иванович, проходите. Сейчас чай будем пить. Как здоровье батюшки? — встретил меня в своей конторке Володимиров.

Он сидит за столом и перебирает счёты, но не такие как я привык. Они похожи на раскрытую книжечку и с палочными переборками наполовину. Непорядок. Будем и тут «бонопарствовать».

— Разрешите? — и беру их в руки.

— Что-то не так? — встревожился купец.

— Мне кажется, что так не очень удобно считать — делаю я задумчивое выражение лица, как будто обдумываю ситуацию.

— А как тогда? — купец тоже заинтересовался. Считать им приходиться много и часто, поэтому вопрос первостепенный.

Беру у него лист бумаги и рисую «современные» с обозначением цветов и формой косточек.

— М… но вот так будет лучше — исправляет купец. Он их делает двойными как у него.

— Да, но и стоить будут дороже. А вы, начните делать те и другие. Но я к вам, не за этим — наливаю себе чай. — Мне нужно вот такие щётки для зубов.

Дальше я начинаю чертить современную щётку и примерно, как это сделать.

— А сверху наклеите такую же деревяшку, и она прижмет щетину. Потом вот такой футляр, чтобы её хранить — подробно объясняю свой чертёж.

— Слишком много мелкого и ручного труда. Дорого выйдет — озадаченно Володимиров.

— А вы наймите совсем молодых девушек. Вон их, сколько без работы ходит — даю подсказку.

— Но, а зубной порошок как? Английский очень дорогой.

— А вот так — и рисую ему шаровую мельницу. — Сделаете медный или другой барабан, туда металлические шарики и хороший мел. Добавляйте разных сушёных растений типа ромашки, мяты и других. Но это лучше у травниц поспрашивать. Сами подберёте. Потом очень мелкое сито. Как вам, сможете наладить выпуск? — вот это действительно важно. Мало придумать, нужно ещё воплотить в жизнь.

В инструкции этого времени по применению зубного порошка пишется, что из порции порошка готовят пастообразную кашицу, тщательно её, размешивая в капельке воды. Только после этого можно приступать к чистке зубов. Конечно, не Блендамед, но тоже пойдёт. А там и технологию отработают и состав. Тем более, что в Тульской области есть месторождения отличного мела.

— А что вы, за это хотите, Дмитрий Иванович? — понял мой намёк Володимиров.

— Как обычно, пятьсот ассигнациями и партию того и другого — это как-то само собой сложилось. Если купцы или мастера меня приглашают, и я предлагаю что-то новое в производстве, то это стоит пятьсот рублей и партия мне для ознакомления. С одной стороны это и не дешево. С другой, они же на себя оформляют привилегии. За выпуск подделок стали на удивление многих очень строго наказывать. Почувствовав хорошие заработки, купцы постоянно «наседают» на Добрынина и Дарагана в принятии охранных мер. А кто-то и ещё и в столицу «стучит», так что ревизоров получить никто не хочет. Царь Николай сейчас очень нервный.

— А что вы, ещё можете предложить? — хочет ухватить всё сразу.

— На тех же условиях? — прищуриваю один глаз.

Купец кивает.

Рассказываю про зубной эликсир.

— Но это дорого? — хмуриться купец.

— А это и не для всех. И делайте большие объёмы, а для разлива сделайте разные красивые ёмкости, стеклянные и медные и другие. Закончилось, пришли, пополнили — пусть уж он занимается товарами для гигиены. Подумаю, может, что ещё смогу предложить. Те же стерильные бинты.

Но этой идеей купец остался недоволен, не видя особой выгоды. Но, рассчитался со мной полностью. Тем более я оставил три проекта, а не два. На полках магазинов всё так же, очень узкий перечень промышленных товаров. А отечественных, можно по пальцам пересчитать.

Зато довольный я, поехал к Ломову.

Не доехал. Завернул к Смирнову Ивану, мастеру по ремонту оружия. Он жил в начале улице Воздвиженской, в небольшом на половину вкопанном в землю доме. Сорокалетний мастер мне очень нравился, и я надеялся переманить его к себе. Вот построюсь и сразу приглашу. С ним я договорился, что буду выкупать любые старые и не очень образцы нарезного оружия. Но и другое «интересное» оружие, что он сможет достать. А так же меня интересовало и подробное описание образцов. Меня не интересуют витринные изделия дорогого сегмента, а только простые боевые экземпляры. Сейчас я держу в руках интересный раритет 1701 года. Их выпустили чуть более трехсот единиц, которые были изготовлены на Тульском оружейном заводе.

— Ими была вооружена часть унтер-офицеров пехоты — объясняет мне мастер. Я же определил калибр мм в двадцать пять (калибр — 22,8 мм настоящая) имел длину ствола чуть более метра (115,6 сантиметра), а общая длина мушкета составляла метра полтора (157 сантиметров). Я думаю, что зарядить его низкорослому солдату было очень трудно. Для мушкета полагался мушкетный нож-багинет, который для штыкового боя вставлялся в дуло ствола. Сейчас он отсутствовал. Весил мушкет тоже прелично килограмм 6–7. (5,6 килограмма).

— Эффективная дальность стрельбы, по одиночным целям до трехсот шагов. По групповым целям стреляли до четырехсот шагов — рассказывал дальше Иван. — Срок службы огнестрельного оружия определили в десять лет, но позже, с повышением качества оружия, был увеличен вдвое. Фактически же ружья у нас служат гораздо дольше. Кучность стрельбы была в три раза выше, чем у гладкоствольных ружей, а скорострельность штуцера в три-четыре раза уступала скорострельности гладкоствольных ружей. Кроме того, их высокая стоимость.

— Сколько вы хотите, за сломанный образец — прерываю мастера и смотрю в ствол. А кроме того крайне неудобный для штыкового боя короткий ствол, тоже сдерживали широкое распространение нарезного оружия. Ну не знаю, особой ценности он для меня не представляет. Так подремонтировать и пусть висит. Может, что из него и для какой идеи и сгодиться.

— Сто рублей — Смирнов.

— С ремонтом и обещанием предоставить мне другие образцы. Поговори с мастерами, пусть предоставят чертежи оружия, которые делали для царей, князей и графов. Украшения мне не требуются.

Немного поторговались, но сошлись на этой сумме. Зато я пообещал заплатить за чертежи. Заплатил аванс и поехал к Ивану Ломову. Он жил чуть дальше по этой же улице, там была и его фабрика.

Его брат Василий, умер в прошлом году, перед Новым Годом. Очень жаль. Из двух братьев, он мне больше нравился. Брался и за разную работу, чем меня и привлекал. Постоянно экспериментируя, и не огорчаясь от неудач. Кроме самоваров, выпускал медную посуду, рукомойники и многое другое. Делал изделия и под заказ. Ещё в отличие от своего брата был намного более порядочным. Я бы лучше имел дело с ним.

Вспоминаю, что мне рассказывал полицейский Пётр Окунев. Он выяснял, по-моему, поручению информацию о родственниках Кологривова. Вот там и «всплыли» интересные факты, о братьях Ломовых. В 1840 г. Департамент мануфактур и внутренней торговли Министерства финансов России предоставил право фабрике Василия Ломова ставить на вывесках и клеймах изображение Государственного герба «…за отличную выделку изделий, особенно самоваров…». Среди тульских самоварных фабрикантов Василий Ломов первым удостоился этого почетного свидетельства качества своих изделий. (Например, Иван Григорьевич Баташев право ставить герб и звание «придворного фабриканта» получил только через 15 лет, в 1855 г.) С этого времени Василий Ломов — признанный лидер среди тульских самоварщиков.

Но за последние десять лет его фабрика стала сдавать позиции, существенно сократив выпуск товаров. Конкуренты явно «наступали на пятки» и братья лихорадочно искали выход. Мнение у меня сложилось о Василии Ломове — как об умном обстоятельном человеке, не без житейской хитрости и ловкости. Успехи в торговле и производстве говорят за себя. Живущий тихо и избегающем всякого шума вокруг своего имени. А мнение об Иване, напротив — как о вспыльчивом, нетерпимом и не боящемся ни общественного мнения, ни неудовольствия властей.

Сейчас, со смертью Василия Ломова, в его доме идёт подковёрная борьба за его наследство, но не выходящая «наружу». Так, одни неопределённые слухи.

Размеры кузниц стали иметь важное финансовое значение после указа Тульского губернского правления 1831 г., где говорилось, что каждое каретное или самоварное заведение или иное, имеющее кузни, должны платить по три рубля за квадратную сажень за то, что производят смрад и пожароопасны. Сделано это было для того, чтобы принудить владельцев кузен переносить их на окраину города. Тогда акциз был бы меньше, Василий Ломов должен был платить за свои площади по сто тридцать восемь рублей в год. Ему, как рачительному хозяину, это не понравилось, и в 1835 г. он подал жалобу в губернское правление на «несправедливо взимаемые деньги за чернодельные кузни». Ломов жаловался на то, что дума через депутата Маликова взыскала с него двести семьдесят пять рублей за 1833 и 1834 гг., воспретила выдачу паспорта на отъезд из города и пригрозила взыскать столько же за остальное время. Купец указывал, что его кузня является «пожигательным горном» для пайки самоваров и деталей, поэтому не может быть приравнена к тем кузням, где куют и варят металл, и просил вернуть «неправедно взятые деньги». Действительно, после проверки правление приказало думе деньги вернуть, а фабрику Ломова внести в список тех заведений, которые платят акциз по пять копеек с сажени, кузни которых вынесены за город. Дума предоставила справку, что Ломов заплатил только за 1833 г. сто тридцать восемь рублей и более ничего, но фабрику его в такой реестр внесла.

Пример Ломова вдохновил многих: тут же в городскую полицию пришли прошения от купцов И. С. Ломова, Н. И. Черникова, П. М. Балашева, Г. Я. Сиднева, все самоварные фабриканты. Об исключении их фабрик из числа взимаемых по три рубля акциза. «…потому что их горны причислены к кузням по недосмотру депутатов Думы, призванных следить за правилами торговли и промышленности». Особенно ядовитым было прошение И. С. Ломова, что еще раз говорит об его характере: «…По приказу здешней городской полиции по отношению Градской Думы требуете вы с меня акцизных за кузню денег. На что имею честь объявить, что при доме моем, хотя и имеется самоварная фабрика, а при ней сделаны горны для пайки самоваров, но только таких кузен, кои бы приносили смрад и нечистоту, у меня нет, а потому взыскивать с меня показанных акцизных денег не следует, и я платить оных не обязуюсь… Посему… прошу сие мое объявление отправить в тульскую Градскую Думу и акцизных денег с меня более не взыскивать».

Заехали в большие арочные ворота с лепниной. Внутри располагалась настоящая усадьба, состоящая из нескольких зданий. Проехали к каменному двухэтажному жилому зданию, особняку Ивана Ломова. Встретил меня шестидесятилетний старик тепло, что меня сразу и насторожило. Обычно Ломов вёл себя не так дружелюбно.

— Проходите, Дмитрий Иванович, сейчас отличного чаю с мёдом попьём — стал распинаться Иван Осипович, тряся седой бородой.

После чая и общих любезностей перешли к сути вопроса, зачем я понадобился патриарху Ломовых.

— Я предлагаю Вам купить у меня часть леса в селе Медвенки в десяти верстах от Тулы — ошарашил он меня. Обычно я что-то им пытаюсь продать, а тут наоборот.

Вот это да? И с чего бы такая благотворительность? Конечно, заниматься благотворительностью, исполнять общественные должности было в обычае семьи Ломовых. Василий Сергеевич Ломов в течение трех сроков (9 лет) был церковным старостой Богородицерождественской церкви на Ржавце, затем старостой был его брат Иван. В 1831 г. в этом храме был закончен придел во имя Рождества Иоанна Предтечи, на сооружение которого братья Ломовы пожертвовали средства. Кроме того, В. С. Ломов в 1835 г. выделил значительную сумму на содержание студентов Санкт-Петербургского технологического института и воспитанников училищ коммерческого и торгового мореплавания, за что получил Монаршее благоволение.

Участие в благотворительных делах помимо хорошей репутации давало еще возможность избежать привлечения к хлопотным и недоходным общественным выборным должностям. Поэтому массовое участие купцов и купеческих детей в богоугодных акциях не всегда объяснялось их природной склонностью к благотворительности. А часто даже наоборот.

— Но вы, как я слышал, постоянно нуждаетесь в лесе. Строиться надумали. Территорию покупаете — продолжил увещевать меня Ломов.

Пока только пытаюсь, что-то там Обновин долго возиться. Надо узнать, почему у меня еще нет бумаг? Вспоминай, ну же…что тебе ещё рассказывали? Вспомнил.

С 1844 по 1848 между Иваном Ломовым и помещицей Кологривовой, уж не родственники «моего» Кологривова, происходили нешуточные баталии. Судебные и личные, по поводу спорной земли при селе Медвенка Тульского уезда, совсем не далеко от города. Ломов и Дарья Александровна Кологривова купили у г. Сахарова земли. Интересно, а за какие деньги купила земли Кологривова? О границах участка у них и зашёл спор, который в течение нескольких лет с помощью становых приставов, губернских землемеров, казённого лесничего и уездного суда пытались решить тяжущиеся. Доходило и до потасовок.

В 1844 г. Кологривова жаловалась исправнику, что сын Ивана Илья с двумя работниками пришли с пилами в её лес и выгнали оттуда её старосту и крестьян, грозились их побить, а о самой Кологривовой отзывались неприлично. Иван Ломов также жаловался на порубку пятьсот корней леса своего участка крестьянами помещицы. Землемер Васильев измерил участок, нашёл, что вся земля Кологривовой имеется в наличии и даже с излишеством. Кологривова подала апелляцию на решение суда и вновь жаловалась, что послала крестьян нарубить два воза хвороста для топки, а они встретили приказчика Ломова, который им это запретил и, призвав «шестьдесят человек фабричных», грозил всех перебить. И только в 1848 г. пакостное дело было закончено.

Сейчас все наблюдали за дочерью Ивана. «Душераздирающая» история случилась с Любовью Ломовой, племянницей Василия Сергеевича. Она вышла замуж совсем молоденькой в шестнадцать лет, по желанию и настоянию своего родителя Ивана Сергеевича, за купеческого племянника Александра Ивановича Трухина, родственника знаменитого купца-благотворителя Степана Ивановича Трухина. Но семейная жизнь у нее совершенно не задалась.

Утверждают, что сразу же после замужества Любовь с ужасом начала убеждаться в наличии душевной болезни супруга, которая проявлялась в том, что он бегал по комнате, кричал и размахивал руками, зажигал, где попало свечи и т. п. Опасаясь за свою жизнь, ожидая несчастного исхода от припадков Александра, сама Любовь начала страдать нервным заболеванием, так что отец решил забрать её от мужа и поселить у себя. Болезнь купеческой дочери продолжалась уже пять лет, и она была вынуждена жить у отца.

Злопыхатели же утверждает, что родители невесты настояли и выдали её за нелюбимого мужа. Брак был нежеланным. Событие брака только усилило антипатию к мужу, и в течение шести месяцев пребывания Любови Ивановны в доме, несчастный супруг боялся подойти к её спальне: его появление доводило страстно любимую им жену до нервной болезни. Такая грустная жизнь без сомнения могла повлиять на любого человека… Через шесть месяцев Любовь Ивановна самовольно выехала из дома к отцу, и с того времени муж не видал её. Разлука так его расстроила, что через два года он действительно помешался…. Пока что свидетельства разных сторон не особо противоречат — помешался ли Александр на почве отъезда супруги или зачатки душевной болезни проявлялись и раньше.

Зачем нам бразильские сериалы, тут сюжет закручен ещё сильнее. Почти по Пушкину. Кто-то явно перечитал Дубровского. Радует одно, что, не зная законов, я интуитивно выбрал место на окраине Тулы. Да и потом я пока ничего не произвожу, кроме идей. Но, законы надо знать.