«При имени преподобного Сергия народ вспоминает свое нравственное возрождение, сделавшее возможным и возрождение политическое, и затверживает правило, что политическая крепость прочна только тогда, когда держится на силе нравственной»
Проект, который олицетворяет Сергий Радонежский, организованный им и его соратниками, носящий меткое название «русская монастырская колонизация», вобрал в себя всё то, чем мои современники привыкли восхищаться, как исключительно заграничным опытом. А зря, потому что при ближайшем рассмотрении событий средневековой Руси, очищенных от мистики, нервно курят в сторонке и распиаренные иезуиты с тамплиерами, а также не менее распиаренные Шаолинь и прочие заграничные монашеские проекты, имеющие гораздо более скромную историю, но зато более продвинутых имиджмейкеров.
Описание монастырского старт-апа Сергия Радонежского, его становление и «раскрутка» достойны того, чтобы быть предметом исследований по маркетингу и бизнес-администрированию, изучаться в ВУЗах по специальности «Экономика» и «Управление», и вообще быть предметом отечественной гордости, наряду с предвоенным промышленным строительством и послевоенным рывком к звёздам.
Стартовала будущая Троице-Сергиева лавра, как безналоговое аграрное предприятие, объединявшее своих участников на традиционной христианской религиозной базе, но на абсолютно новых организационных принципах, которые включали в себя:
1. Отказ от частной собственности.
2. Личный аскетизм и нестяжательство.
3. Обязательная плановая трудовая деятельность на благо общества.
4. Запрет на бродяжничество и попрошайничество.
Читаешь эти незамысловатые правила организации «общего жития» Сергия Радонежского, а также то, как он лично неукоснительно им следовал, и начинаешь понимать, что имеется серьёзная альтернатива у призыва Маяковского — «юноше, обдумывающему житье, решающему, делать жизнь с кого, скажу, не задумываясь — делай ее с товарища Дзержинского»…
Старт-апы всегда страдают одной и той же болезнью. Какой бы гениальной не была реализуемая идея, пока о ней ничего неизвестно окружающим, её как будто и не существует. Сидя в лесу, известности не снискаешь. Очень скоро братья поняли, что их обитель, основанная хоть и на вполне прогрессивных принципах, и с серьёзными экономическими льготами, гарантированно загнётся без правильно поставленного маркетинга, ответственность за который взял на себя старший брат Кирилловичей — Стефан.
В то время, как Сергий Радонежский (тогда еще Варфоломей) строил своими руками Маковецкую обитель, поддерживая только зародившуюся жизнь будущей Троице-Сергиевой Лавры и только формировал свой знаменитый «устав общего жития», Стефан отправился в Москву, где сделал стремительную карьеру от инока до игумена (от разнорабочего до директора), великокняжеского духовника, став правой рукой митрополита Алексия — будущего соавтора, заступника и покровителя всех начинаний Сергия Радонежского.
Эта троица — Сергий-Стефан-Алексий и будут той командой, благодаря которой Россия сегодня занимает самую большую территорию в мире, причем с таким суровым климатом, выжить в котором не получается ни у одной другой нации. Принципы «общего жития» Сергия Радонежского оказались настолько удачно сформулированы и универсальны, что до сих пор подходят как для хозяйственной, так и для любой другой деятельности — культурной, просветительской, идеологической, политической, являясь идеалом для всех последующих хозяйственных и политических процессов, движений, руководителей.
Было тогда и остаётся сейчас всего одно препятствие для того, чтобы личный опыт Сергия Радонежского сделать постоянным, непрерывным и всеобщим — обязательное следование принципам общего жития прежде всего лидерами, приведение в соответствие с этими принципами прежде всего элиты, что является фундаментом любого мобилизационного проекта. Когда это делать получается, Россия делает резкий и качественный цивилизационный рывок, когда вожди от этого правила отказываются, вся русская цивилизационная конструкция неумолимо и крайне болезненно деградирует.
При самом живом участии Стефана и Алексия слух о молодом подвижнике, живущем в радонежских лесах, быстро распространился по монастырям Северо-Восточной Руси. Одни осуждали его за нарушение порядка восхождения по монастырской «лестнице к небу», другие, напротив, сочувствовали, восхищались его твердостью. Не укрылось от молвы и то, что отшельник происходил из боярской семьи, что у него есть доброхоты среди московской знати, а брат его — духовник самого великого князя Семена Ивановича. На Маковце стали появляться первые посетители….
Благодаря миссионерской работе Стефана, Сергий Радонежский смог сформировать первый рабочий коллектив обители, числом ровно 12, как бы подчёркивая евангелические традиции, хотя сам он религиозным ортодоксом никогда не был, о чем говорит хотя бы то, что:
«…он несколько лет жил жизнью отшельника, не принимая пострига и не посещая приходского храма»
То есть монастырь был для него тем инструментом, с помощью которого он старался изменить прежде всего земную жизнь паствы, а не подготовить её к загробной.
Именно к тому времени относятся первые чудеса, старательно описываемые агиографами Сергия Радонежского, без которых вряд ли получилось бы сделать известными сам монастырь и его руководителя. Первым чудом были «дары небес», спасавшие монастырь от голода, тень которого дамокловым мечом висела вообще над всем крестьянским населением, которого страшились и чудесное избавление от которого толковалось однозначно, как признак святости.
«Раза два или три, обычно весной, когда запасы кончались и положение общины становилось совсем бедственным, Бог весть откуда приходило спасение: сани, груженные мешками с хлебом, овсом, сушеной рыбой и солью. Молчаливый, словно немой, возчик сгружал мешки возле кельи Сергия и не медля пускался в обратный путь. Братья видели в этом чудо и, насытившись, истово молились, благодаря Господа за заботу. Им начинало казаться, что за их трудами следит невидимое бдительное око».
Собирая сведения о Сергии, Епифаний Премудрый тщательно записывал рассказы о совершенных им чудесах. Для первого, «дообщежительного» периода истории монастыря их было немного, и воспоминания о них были весьма туманны. Одно из них заключалось в том, что по молитвам Сергия в овраге близ монастыря из земли ударил родник. Это вызвало всеобщую радость: прежде монахам приходилось носить воду издалека.
Ещё одно чудо — исцеление Сергием некоего «бесноватого вельможи». С помощью креста и молитвы игумен изгнал бесов из одержимого, и он ушел из обители совершенно здоровым.
Оба рассказа весьма традиционны по сюжету. Они перекликаются с некоторыми известными эпизодами из Библии. Первый напоминает изведение воды Моисеем во время бегства евреев из Египта (Исход, 17, 3–6), второй — многочисленные исцеления «бесноватых», которые совершал Иисус (Марк, 5, 1-13; 9, 17–29).
Полный список чудес Сергия Радонежского вы можете легко найти в любом каноническом издании, я же специально опускаю всю мистику, ибо считаю, что она никакого отношения не имеет ни к вере, ни к религии, а является исключительно инструментом маркетинга, привлекающим внимание не слишком взыскательной публики. Тем более, что мистика отнюдь не являлась главным инструментом популяризации Троице-Сергиевой Лавры.
Описание самих чудес шло с постоянным акцентом на нарочитую скромность монастыря, аскетизм и постоянный физический труд, которого никогда не сторонился и сам Сергий, что само по себе тоже было чудом — боярский сын, имеющий покровителей в самых высоких коридорах власти, руководитель всего предприятия, лично рубил дрова, строил кельи, возделывал землю, шил одежду и обувь, пёк хлеб, ходил пешком, то есть был настолько близок к простому народу, что не мог не заслужить уважение, как сейчас сказали бы «самых широких масс».
«Дивно бо поистине бе тогда у них бываемо видети: не сушу от них далече лесу, яко же ныне нами зримо, но иде же келиам зиждемым стояти поставленым, ту же над ними и древеса яко осеняющи обретахуся, шумяще стояху».
И вот в момент, когда известность Сергия Радонежского и его монастыря достигла на Руси нужного градуса, произошло событие формализовавшее церковную реформу — введение общежитийного монастырского устава, основные принципы которого я уже приводил. При чтении всего устава у меня сразу сформировалось смутное ощущение, что где-то я это уже читал… Потом понял — вся эта детализация и регламентация знакома мне со службы в ВС СССР по общевоинским уставам…
Подъём, отбой, правила построения, развод, форма одежды и даже регламентация выражение лица — все эти явные признаки милитаризированного быта внедрялись в монастырскую жизнь не просто так, но как ответ на вызовы, которые стояли в тот момент полный рост перед всем обществом, без разделения на мирян и духовенство. Требовалась мобилизация скудных ресурсов, которых не хватало и для текущей сытой жизни, а необходимо было выделить их для расширения, заселения, защиты новых территорий, а также для сохранения в неприкосновенности существующих. А мобилизация без строжайшей, буквально военной дисциплины, пока никому никогда не удавалась.
Русскому государству для становления и роста нужны были именно такие мобилизационные центры, которые смогли бы быть щитом от врагов в военное время, источником знаний и технологий — в мирное. Существующим социальным институтам такие задачи были не под силу. Поэтому монастыри нового типа (киновии), с их строгими — до самоотречения — регламентами поведения — оказались востребованными на самом высоком политическом уровне, а функции их, не акцентируемые современной историей, распространялись практически на все сферы общественной жизни.
Именно в монастырях совершенствовалось профессиональное ремесло. Монахи ввели в широкий оборот рациональную обработку земли и тепличные агротехнологии, коллективное использование земледельческого инвентаря, приспособлений для выращивания и переработки продуктов питания, слишком дорогих и сложных для каждой отдельной крестьянской семьи. Агротехнологическая концентрация средств производства, впервые появившася в монастырских хозяйствах, в XX веке будет воспроизведена в виде сталинских МТС.
Монастыри первыми освоили передовые технологии ткачества, обработки кожи и металла, обучили им окрестное население, привили ему разнообразные и, главное, более высокие требования к жизни. Разумеется, не было простой случайностью, что именно монастыри сделались очагами технического прогресса. Это было просто следствием того, что в монастырях впервые пришли к тому, что является причиной всякого технического прогресса, к концентрации труда. Так как монастыри практиковали ее первыми, притом самым интенсивным образом, то они и пришли раньше других к товарному производству.
В монастырях всегда можно было получить все, и притом все лучшее. «Монастырская работа» была высшего качества. Разумеется, не потому, что «Благодать Божия покоилась на этом труде», не потому, что благочестие направляло ткацкий челнок, а по простой экономической причине — разделение труда вело к специализации, а специализация — к повышению квалификации исполнителя и качества конечного продукта.
Монастырь нужен был не только селу, но и городу, как важный элемент всей системы тогдашней русской жизни. Количество монастырей было прямо пропорционально размерам и значению города. Монастырь был приютом для обездоленных, работал, как «ссудная касса», надежная кладовая всякого рода запасов, школа для неграмотных, благопристойное «богомолье» и привилегированное кладбище. Но обеспечение сторожевой службы всё же было всегда на первом месте, тем более, что выполнение именно этой функции было для монастырей наиболее органичной и естественной.
Читаем, как был организован монастырь Сергия Радонежского, (кто служил, тот оценит):
В основе «организационной» части нового устава лежали три принципа: равенство, послушание и четкое распределение обязанностей. Равенство обеспечивалось отсутствием у иноков какого-либо личного имущества и общей трапезой. Залогом послушания служили различные формы воздействия игумена на братьев: от отеческого внушения до изгнания из монастыря. Распределение обязанностей определялось продуманной системой «служб».
Житие Сергия сообщает о некоторых должностях, установленных в обители после введения «общего жития». Монастырская кладовая, где хранились съестные припасы, была поручена келарю. Другому брату было доверено попечение о старых и больных иноках; «повар» отвечал за порядок в монастырской кухне («поварне»), «хлебник» — за выпечку хлеба. За правильностью совершения богослужения наблюдал «уставщик». Ему помогали дьячки и пономари. Они зажигали свечи и лампады, наводили порядок в храме, читали на клиросе. Особый монах — «будильник» — отвечал за своевременный подъем иноков по утрам.
Вероятно, Сергий установил и другие принятые в киновиях «службы» — казначей, «трапезник» (старший в трапезной), «кутник» (разносящий блюда и напитки).
День в монастыре начинался с рассветом. Первым вставал «будильник». Он шел к келье игумена и, став под оконцем, громко произносил: «Благослови и помолися за мя, отче святый». Разбуженный этим возгласом игумен отвечал изнутри: «Бог спасет тя». После этого «будильник» ударял в малое било и совершал обход келий, восклицая под окном каждой: «Благословите, святые!» Дождавшись отклика и убедившись, что все иноки проснулись, «будильник» призывал пономаря. Тот ударял в большое било, призывая монахов в церковь на утреннюю молитву.
Вступление в храм совершалось в строго определенном порядке. Все братья выстраивались в шеренгу на паперти. Священники и дьяконы становились впереди. Иерей, которому надлежало совершать в этот день службу, входил в храм первым. Перед ним шествовал чтец с горящей свечой. Священник кадил перед иконами, произносил несколько ритуальных возгласов. Лишь после этого остальные иноки чинно, по порядку входили в церковь с пением псалмов. Все монахи, в том числе и неграмотные, должны были знать Псалтирь наизусть.
Во время богослужения каждый монах стоял на своем месте. Игумену полагалось находиться в первом ряду справа, келарю — слева. Перед царскими вратами стояли монахи-священники, по сторонам — иеродьяконы.
Случалось, во время утреннего бдения иноки начинали перешептываться, переминаться с ноги на ногу, даже дремать. Благочиние немедленно восстанавливали два инока-надзирателя («эпитирита»), стоявшие справа и слева от строя. Братья, которым надлежало отправиться куда-либо по монастырским делам, могли уходить из церкви до окончания службы. Все прочие стояли неподвижно до конца.
Наконец раздавались три удара в малое било, и монахи с пением псалма выходили из церкви. Путь их лежал в трапезную. Впереди всех шли игумен и совершавший литургию священник.
В трапезной иноки занимали места за столом в соответствии со своим положением в обители. Постепенно в монастырях возникло своего рода «местничество». Нередко за право сидеть ближе к игумену возникали ожесточенные споры.
Сама трапеза была особого рода ритуалом. После краткой молитвы первым начинал есть игумен и только после этого — остальные иноки. Кутник, обходя всех, наполнял чаши. С первой чашей все подходили к игумену за благословением. Во время трапезы один из братьев читал вслух жития святых. Разговоры за столом категорически воспрещались.
В качестве напитков в византийских монастырях употребляли вино, разведенное водой. В русских обителях «высокого жития» хмельные напитки были запрещены. Причину этого отличия откровенно высказал в своем монастырском уставе Иосиф Волоцкий: «О Рустей же земле ин обычей и ин закон: и аще убо имеем питие пианьственное не можем воздержатися, но пием до пианьства».