Непримиримые 2

Часть 4 Глава 56 (Игры в дураков могут привести к тому, что игроки вживутся в роль…)

Ира

— Ты же понимаешь, что у меня есть масса вопросов и тебе придется на них ответить? — только остаемся в компании Шувалова, тотчас нападает парень. Это предсказуемо и ожидаемо.

— Конечно, — выдавливаю кивок. — Но чуть позже. Сегодня длинный день и первый в более-менее здравой памяти и рассудке для меня, — пытаюсь напомнить о своем ненаигранном плохом самочувствии. — Я и так порядком у тебя задержалась. Спасибо не только за вечер, но и за заботу, и помощь, как и всем, — неопределенно машу рукой. Благодарю от души, пусть и скомканно, и пусть за столом только часть команды. — Больше злоупотреблять твоей добротой не буду…

— Я тебя не гоню, — с гневным упреком.

— Спасибо, Шум, правда, но… мне очень нужно домой к родственникам вернуться, — поясняю мягко, но ответ категорично не нравится Шумахеру.

Воистину, чем дольше с ним остаюсь, тем больше он себе накручивает: уверяется в своей значимости для меня и моей принадлежности ему. А это неправда. Великое заблуждение. И как Родиону донести неприятную истину, пока не знаю. Вроде и обговорено все, моменты уточнены, но за время моего недомогания в сознании парня случился коллапс. Как его исправить — нужно подумать. А голова начинает гудеть все сильнее. Зря согласилась на клуб. Милая посиделка — мозг вскрывающая.

— Лан, — напряжение разбавляет недовольный голос Рыси, чуть жующий слова. — Ты с девкой трепись без нас.

Игнорирую неуважительную фразу, но про себя отмечаю, что Шувалов не встает на мою защиту. Это минус… Я бы возмутилась, будь действительно его девушкой, а так как всего лишь игрушка, промолчу.

— Я тоже на бой хочу, — кривит губы, словно ищет поддержки — косится на Грача, что уже пьянее некуда.

— Ага, — хмыкает тот, прикладываясь к очередному стакану с водкой.

— Ну а мы, — начинают рваной цепочкой вставать оставшиеся за столиком члены банды Шумахера, — закругляемся, если это все.

— Бывайте, — отмахивается Родион. — Но если надумаете, для вас мой клуб открыт. Выпивка, девчонки за мой счет.

— Какие девчонки? — тотчас возмущается подружка одного из покидающих вечеринку.

— Бл***, Ась, не тебе сказано… — ворчит парень.

— Но значит, такое часто… — Начинающаяся разборка удаляется, ребята раздробленной кучкой покидают наш пир.

— Трезвыми завтра к паркетингу на новостройках, — отдает четкие указания Шумахер оставшимся двум. — Время уточню и отзвонюсь.

Рысь лыбится, заливаясь энной порцией выпивки. Ставит стакан на стол с гулким стуком, отпихивает пустую тарелку с закуской. Кулаком в плечо другана бьет:

— Пиз***, тут не х*** еба***. Шума бл*** щас вые*** мозга ему замутит. Гоу в клуб… там шлюх возьмем, — литературная речь льется, как из рога изобилия. Брезгливостью и манерностью не страдаю, но когда из простых слов только союзы, предлоги и местоимения, уши сами собой в трубочку скручиваются, а лицо перекашивается.

Парни, пошатываясь, поднимаются:

— А она, бл***, нех***вая, раз он нас катит с ней, — роняет странную реплику Грач. Рысь ему руку на плечо водружает:

— Ниче, и нам перепадет, когда наиграется… — ржет как конь, а меня начинает потряхивать от этих особей и темы. Не скажу, что все понятно — все же в отборных матах не сильна, но по-моему, что-то обо мне говорили. Не хочется по отношению к себе «бл***» и «еб**» применять, но как бы ни желала услышать в свой адрес чуть более цивилизованные определения, за неимением лучших и точных… полагаю… это было обо мне.

— Я сейчас, — брякает мрачно Родион и уходит с друзьями.

Несколько минут сижу бездумно. Устала зверски, да и милая посиделка обратилась жуткой напряженкой, недомолвками и выльется в еще более тяжкую разборку немногим позже.

Бросаю взгляд на проем коридора, где скрылись ребята — оттуда появляется Шумахер. Злой, как черт. Абзац, а мне с ним еще мирно решить кое-какие вопросы нужно.

— Ну че? — сразу наезд, даже за стол не садится. Подпирает его задом рядом со мной, руки на грудь, морозный взгляд в меня. — Раскидаешь мне по порядку что да как? А то непристойно оттраханным себя ощущаю.

— Шум, миленький, я открыта для диалога, только давай в сторону дома двинемся, — вкладываю в голос оставшиеся резервы терпения и выдержки.

— Чьего дома, детка? — понты продолжаются.

— Моего.

— Ага, — гневный кивок. — Точно гондон. Использовала и выбрасываешь…

— Это не так… — горячусь. Запоздало вспоминаю, что мы в клубе, и сейчас наша сцена становится достоянием некоторых оставшихся участников. А это недопустимо. — Шум, давай не будем спектакль устраивать. Хочешь поговорить — окей, — примирительно киваю и подаюсь к парню ближе. — Только не здесь…

Шувалов обводит зал пустыми глазами:

— Поехали… — Мне, но холодно.

Всю дорогу жду разговора и всячески молюсь, чтобы Шувалов его не начал. Ответы уже заготовлены, но проблема не в этом. Страх в том, что Шумахер за рулем. А его приступы гнева и скорость — опасное сочетание.

— Ты так и будешь молчать? — все же подает голос парень, когда выезжаем из города в сторону моего поселка. Зло барабанит пальцами одной руки по панели над рулем, второй рукой удерживая баранку.

— Я не знаю, что ты хочешь услышать, — мягко кошу под дуру, при этом посматривая на спидометр. Стрелка и до сего неумолимо вибрировала за границей ста двадцати, хотя мы были в черте города, а теперь и подавно устремилась за несколько делений дальше.

Не боюсь скорости, гоняла и не на такой, но адекватность парня под сомнением. Как гонщику — ему доверяю, а вот как ревнивцу под наркотой, за рулем, на оживленной, несмотря на поздний час, трассе — нет. Не страшна авария, пугают последствия…

— Правду, — продолжает топить педаль Шувалов, морозным взглядом пригвождая меня к сидению.

— Я с тобой правдива настолько, насколько могу. Поэтому не скрывала, что между нами ничего не может быть. Сразу поставила условия и ограничения. Черт, — устало мотаю головой, — мы с тобой говорили на тему отношений не раз.

В самом начале и после каждого сомнительного эпизода. Не хочу тебя обижать и тем более делать больно, но у тебя нет ни единого шанса стать для меня кем-то больше, чем друг. Так же как Спартак. Я ценю, люблю и уважаю его, но это не значит, что между нами возможны какие-то более близкие и интимные отношения. Для этого, — перевожу дух, — мне недостаточно чувства благодарности и личной симпатии.

— А что для этого нужно?

— Уже говорила — химия, — бормочу, к своему стыду понимая, что это у меня случилось испытать только с Игнатом. Может, это хорошо, может, плохо, но такова природа, а против нее не попрешь. Видимо, по жизни так и получается, что живя не со своим человеком, приходится терпеть его не только днем, но и ночью. Жуть!

От одной мысли, что себя нужно насиловать сутками, изображая счастье, аж передергивает. Я была бы согласна на полставки такого театра, а вторую часть желала бы посвятить себе. Жаль, мужчинам этого не объяснить. Они хотят все, и особенно отработку в постели.

— Разве у тебя ко мне нет даже чуточки влечения? — с недоумением огорошивает Шумахер, неверяще на меня таращась.

— Нет, — признаюсь виновато.

— Но ты порой так правдиво отыгрываешь роль моей девушки, что все мои инстинкты сходят с ума! — обвиняет Шумахер.

— А разве не в этом была суть уговора? Я изображаю… вот и изображаю. Если тебя это путает, лучше прекратить фарс и остановиться, пока не поздно, но если ты готов успокоиться и трезво оценить как ситуацию, так и мои слова, то я сделаю все для того, чтобы привести твою команду к победе. А еще помогу тебе утереть нос Селиверстову. Ты ведь этого желаешь? — нащупываю ниточку, за которую буду дергать, если только она окажется верной.

— Да, — ворчит Шумахер, чуть поникнув и хмуро уставляясь в лобовое.

— Шум, я не поняла, ты уже не хочешь ему нос утереть? — настаиваю, нагнетая спортивную злость у парня.

— Да сказал уже, бл***, что хочу! — рявкает, ударяя ладонью по баранке.

— Вот и помни об этом, когда сомнения начнут опять одолевать, — не передать словами, как меня потряхивает. Разговор не самый умилительный. Родион — не самый простой человек. Скорость…

— А этот, — мнется Шумахер, пристраиваясь за длинным обозом авто, которому мешают ускориться несколько фур и встречка, — китаец, — звучит размыто, но тем не менее прозрачно, — вы давно знакомы?

— Примерно год, — не позволяю себе эмоциональность. — Он опасный человек, сильный спортсмен, безрассудный экстримщик. Его и его команду невероятно сложно победить, но попробовать нужно.

— Мне показалось, что он… хочет….

— Меня уничтожить, — не даю договорить, потому что формулировка Шувалова, скорее всего, будет точнее. Но моя тоже правдива, да к тому же для ушей Шумахера она предпочтительнее.

Мой ход сыгрывает неудачно, парень не смягчается.

— Что-то не заметил, пока он тебя лапал на танцплощадке, а ты не отбивалась.

— Шум, тебе лучше не вмешиваться в наши с ним разборки.

— Ты точно не с ним? — укол ледяным взглядом.

— Нет! — ни секунды на сомнение.

Родион умолкает задумчиво.

— Ты ему чем-то насолила? — уточняет, хмуря брови и поджимая губы.

— Можно и так сказать, но я бы хотела подробности оставить при себе.

— У вас что-то было? — игнорирует мою просьбу Шувалов.

Я тоже упряма. Складываю руки на груди и отворачиваюсь к боковому окну.

— А гейша… Она кто? — продолжает напирать Родион.

— Его невеста, — тут нет смысла скрывать. Даже хорошо, что Юлиньг была на вечере.

— Бл***, совсем еб***во мозга, — не то подвывает, не то рычит парень.

— Расслабься и думай о своей задаче, — советую от чистого сердца. — Я не прошу защиты или ввязывания в мои дела! Мне достаточно того, что ты взял меня в команду и обеспечиваешь прикрытие по ходу самого турнира, а жизнь… Тут я сама. Поэтому лучше не копайся в чужих проблемах.

— А если я готов…

— Лишнее, — настойчиво и твердо.

— А если я хочу… я ведь могу помочь. У меня связи…

— Нет, Шум, — отрезаю категорично. — Просто давай придерживаться уже обговоренных условий и турнира. Дальше — не твое!

— Не доверяешь, — клокочет в парне обида. Холоднючие глаза вспыхивают злобой.

— Не хочу, чтобы у тебя были из-за меня проблемы больше, чем уже…

— У меня из-за тебя нет проблем! — канючит по-ребячески Шувалов.

— Есть, — не сдаю позиций. — Твоя команда меня терпеть не может. Друзья мечтают заловить в подворотне и прикончить. Брат не желает общаться. Наркотики…

— Бл***, какого хе*** ты все сгребла в одну кучу?

— Потому что главной причиной свалки оказалась я!

— Х*** полнейшая! — точно ребенок. Если бы не руль, а в руке была погремушка, долбанул бы, вопя: «Уа-а-а-а!!!»

Надоедает этот диалог, да к тому же вроде поверхностно прошлись по главным точкам претензий, а значит, со спокойной душой могу и стерву включать, чтобы притупить бдительность.

— Шум, заканчивай колеса влачить. Я домой хочу… Педальку до упора, и поехали уже. — Не мне судить, что говорю и делаю правильно, а что нет… Но ни за что не покажу, как мне не по себе и тем более свою уязвимость.

Это срабатывает. Шумахер окидывает меня таким обожающе-восхищенным взглядом, чуть дольше задержавшись на губах, что непроизвольно подмигиваю, чтобы уж точно у него заворот мозга случился.

Парень змеит рот, в глазах сталь. Машина, звучно рыкнув, опасно маневрирует, обходя несколько попуток, и уже через несколько долгожданных минут с визгом колес сворачивает на нужном повороте к моему поселку.

На прощание дарю, уже ставший стандартом — поцелуй в щеку.

— Завтра на бои идешь? — придерживает меня за запястье Шумахер, когда уже было покидаю машину.

— Конечно, — заверяю кивком. — Мне самой, или заедешь?

— Подкачу, — соглашается Шувалов. — О времени созвонимся…

Уже дома, понимая, что незамеченной мне не пройти, останавливаюсь в зале, где за столом родня сидит. Обсуждают что-то. В тему не вдумываюсь, но пару фраз «Иришка начинает путаться» и «Мы не должны требовать», наводит на неутешительные мысли, что говорят обо мне. Видимо, пытаются найти выход. Безболезненный для всех и особенно меня, при этом вернув в лоно семьи.

— Всем добрый вечер, — улыбаюсь непринужденно и как ни в чем не бывало сажусь рядом с папой. На соседний стул. Облокачиваюсь.

Несколько секунд гробовой тишины, даже смешно становится от вида огромных глаз родственников и приоткрытых ртов. Запоздало вспоминаю, что одета в платье, а подобные наряды на мне — новинка для близких. Джинсы, футболки, спортивки, толстовки… Они привыкли к этому.

— Была в ресторане, — виновато оправдываюсь, чуть пожав плечами. — Так что, кушать не хочу, не предлагайте, — спешу опередить едва не сорвавшийся вопрос с губ бабули.

— И даже чаю? — все же предпринимает попытку меня хоть чем-то накормить.

— Ничего, — заверяю твердо, но любя. — Если вам важно, то… я вернулась…

По залу шелестят шумные выдохи.

Амалия мнется, губу закусывает:

— Ириша, прости ради бога, но… Игната не видела? Вы же вместе?

— Я его видела. У него все нормально было… но мы не вместе.

Соседка мечет на папу расстроенный взгляд, опускает глаза в стол, пальцы перебирает.

Мне нечего ей сказать, поэтому сначала с нежностью гляжу на бабушку с дедом, а потом уставляюсь на отца:

— Если ты не против, я пойду спать, а завтра… мы поговорим.

— И ты, — небольшая пауза, отец явно подбирает слова, — точно никуда не сорвешься? Опять не исчезнешь… даже не предупредив?

— Обещаю в следующий раз, как решу сильно заболеть, предупредить заранее.

— Не смешно, принцесса, — мрачнеет папа. — Мы тут места себе не находили.

— Пап, но тебя же предупредили, а когда я смогла, сразу же позвонила. Ладно, извините, очень устала. Всем доброй ночи, — коротко киваю, но прежде чем подняться наверх, все же роняю: — Не знаю, насколько тебе интересно, пап, но на межвузовских соревнованиях по волейболу мы заняли второе место. Второй курс окончила на отлично и без единой задолженности, а еще проект… я смогла довести формулу до фантастического уровня. Остается синтезировать и отправить документы на лабораторные исследования.

— Я так… горжусь тобой.

— Хотелось бы, но надеюсь, точно будешь, когда я все же завершу этот проект. Что бы ты ни думал, мне важно твое мнение и поддержка.

— Всегда, моя девочка, — в спину. — Всегда… не сомневайся.

На миг замираю, остро ощутив всю любовь, которую отец бережно хранит в себе все эти годы. Несет, несмотря на разногласия, мои заскоки, свои предубеждения… и работу. Как старается не стать слюнтяем, воспитывая дочь. Как трепетно стережет воспоминания о нас и матери. Оберегает…

— Всем доброй ночи, — вторю, торопливо одолевая ступени, с паскудством осознавая, что вновь бегу. От чувств, эмоций, правды, страха открыться.

Наутро за завтраком, с жадностью поглощая блинчики, по которым жутко соскучилась, жду разговора. То, что меня обязательно будут терроризировать, и гадать не стоит. Я не против. Задолжала родственникам…

Но любимые меня удивляют — за столом обсуждают поверхностные темы, предстоящие планы на лето. Строительство соседского дома. К слову сказать, работа идет полным ходом, и стадия приятно удивляет. Успели и фундамент перезалить, и несущие стены по измененному проекту установить, почти собрать первый этаж…

Отличное настроение родственников ухудшается, когда оживает мой телефон.

— Да, — в трубку, виноватым жестом попросив родственников секунду передышки.

— Ирка, приветик, — Ярович ворчит в мобильный.

— О, Тош, привет, — уже предвкушая «сладкую трепку от друга», скрываюсь на кухне, чтобы не мешать близким своими разговорами.

— Ты хоть жива? — отстраненно волнуется Ярович.

— Да, спасибо за беспокойство, оклемалась. Сегодня хотела заехать к вам в лабораторию.

— Было бы неплохо. У нас вроде очень неплохие результаты.

— Не сомневаюсь, — расплывается на губах улыбка. — Скоро буду.

Не успеваю покинуть помещение, вновь раздается звонок. На экране высвечивается «Шум».

— Але, — без особого желания, но понимая, что должна ответить.

— Доброе, птичка. Как спалось? — даже иронии не скрывает.

— Спасибо, милый, — во мне яда не меньше. — Дома и стены лечат…

— А ты была больна? — усмехается парень. — Вроде мы тебя лечили, как никого. Ни одна Швейцарская клиника бы лучше не справилась.

— Верю, — благодушно смеюсь. — Проснулся и понял, что соскучился? — шучу, но хотелось бы быстрее узнать причину столь раннего звонка. Родион не ранняя пташка, любитель поваляться до обеда. А тут… едва за девять.

— Заеду за тобой к семи. Будь готова, — перестает веселиться парень. — На бой поедем, — через зевок.

— Ок, — и я не улыбаюсь. — Только не требуй платье надевать и каблуки. Устала, не моя это кожа…

— Жаль, глаз радовала, — котом мурчит Шумахер. Так и вижу, как валится спиной на постель. Руку за голову, телефон плечом придерживает и второй почесывает плоский животик с тонкой дорожкой светлых волосков, утекающих под резинку спортивок или плавок. Это любимая поза у Шумахера. За те скромные пару недель, что провела у него, точнее, несколько дней здравой памяти, не раз заставала его именно в такой позе. Пока он воркует по телефону или смотрит телевизор.

Возвращаюсь в зал. Даже мандраж охватывает. Ну все!!! Сейчас начнутся вопросы и придется отбиваться: оправдываться, виниться, признаваться и лгать. А я так этого не хочу…

Удивление наступает, когда никто и слова не роняет по поводу моего отсутствия эти две недели. Продолжают болтать о погоде, стройке, нужных покупках… У меня совета спрашивают по каким-то левым вопросам, от которых совсем раскисаю. Совесть шепчет: «Давай же, сама… Найди силы и начни щекотливую тему», но блин, так мило и хорошо дома, что язык не поворачивается нарушить идиллию, пусть и слегка недостоверную. Могу прикидываться идиоткой, даже слепой и глухой, но никак не чокнутой с отбитой напрочь интуицией.

Все напряжены, взволнованы и упорно это пытаются скрыть.

Возможно, малодушничаю, позволяя им так себя вести, но, блин, удобно…

Немного поболтав о ерунде, как бы мимоходом сообщаю, что еду в универ. В лабораторию! Это специально для ушей папы. Хочется ему сделать приятно и уверить — я не забываю о важном.

— А к обеду будешь? — тихий вопрос, больше смахивающий на крик, заставляет всех умолкнуть. Бабушка затаивается, словно сама от себя не ожидала этого вопроса.

— Постараюсь. Сегодня думала подольше покопаться с пробирками, — виновато. Видя на лицах страх, интерес, недосказанность, добавляю: — А вечером придется на встречу съездить, — вот теперь четыре пары глаз на меня устремляются, будто световые лучи на героя на авансцене. — Но домой ночевать приеду обязательно, — горячо заверяю, чтобы отмести страх по поводу моего очередного загула.

Взгляд бабули теплеет, смягчается:

— Значит, ждать, — выдавливает не то улыбку, не то кивок, но смазано.

— Конечно. Всем хорошего дня, — торопливо покидаю зал.