Непростые будни феодала

Глава 2(1)

Глава 2 (1)

1. Тридцатое ноября 1983 года

Разбор полетов состоялся поздно ночью, то есть, уже после свадебной церемонии и устроенного по этому случаю бала, плавно перешедшего затем в застолье. Сама церемония поражала своей изысканной эклектичностью. Но отдельные моменты произвели особенно сильное впечатление не только на гостей шведской короны, но и на самого виновника торжества. Бармина впечатлило, например, традиционно скандинавское красное платье невесты. На самом деле, это был шедевр известного франкского кутюрье, оказавшегося по случаю добрым другом герцогини Сконе. Нечто невероятно изысканное, плотно облегающее идеальное тело невесты и потому не предполагающее присутствия нижнего белья, длинное - до щиколоток, но оставляющее при этом открытыми плечи и верхнюю треть груди, и, как дань языческой традиции, окрашенное в семь разных оттенков красного: от гранатового по нижнему краю подола до бледно-розового, переходящего в белый цвет на лифе, лишь отчасти прикрывающем выдающуюся грудь кронпринцессы.

Еще запомнились гимны, которые распевали обладающие практически оперными голосами сейдманы - младшие служители храма, и, наконец, наставление, переходящее в благословение – произнесенное диаконским басом Первого из тулов[1] - Великого жреца главного храма Гетеборга. Ну, и все остальное в том же духе. Одним словом, это была роскошная языческая свадьба в современном ее шведском прочтении.

Было много музыки, не по-зимнему ярких оранжерейных цветов и воздушных шариков в цветах флага королевства Швеция и древней хоругви хёдвингов[2] клана Менгден, обмен обручальными кольцами на христианский манер, - но не на правую руку, как у православных, а на левую, как у католиков и протестантов, - первый вальс новобрачных, исполненный под аккомпанемент большого симфонического оркестра Королевской оперы, разговоры между танцами и сухое, - суше не бывает, - шампанское брют-кюве, которое Бармин на дух не переносил, но воленс-ноленс вынужден был пить, ибо ноблес оближ и вся прочая хрень в том же духе. Так что пил, как миленький, сухое оно или даже очень сухое, улыбался всем и каждому, хотя и ловил временами на себе любимом «странные» взгляды, иногда полные восхищения, а иногда, напротив, таившие в себе, если уж не страх и ненависть, то уж точно недоумение и откровенную опаску. Суть и тех, и других сводилась к восторженному «ты монстр, Инг, ты наше собственное идолище поганое[3], любимый!». Эти слова шепнула ему на ухо, – а, на самом деле, жарко прошептала на одном выдохе, - княгиня Полоцкая, неожиданно влюбившаяся в него после поединка с князем Юлем аф Верринге еще больше, чем прежде, хотя куда, казалось бы, больше? Впрочем, мог бы заранее догадаться, поскольку знал, что Мария ценит подобного рода вещи и знает в них толк, вот и прониклась. С ней Ингвар тоже танцевал. С ней, с Ольгой и Варварой и, разумеется, с королевой Хедвиг и кронпринцессой Сесилией Магдалиной старшей дочерью Карла Августа от первого брака.

Потом было «скромное» застолье на семь перемен, не считая десертов, но Ингвар ел мало, вернее, не переедал, предпочитая не испытывать в такой день сытой тяжести в желудке. Пил тоже умеренно, - пьянеть решительно не хотелось, - но зато вовсю расточал улыбки и комплементы. Не то, чтобы был так уж счастлив, - все-таки, как ни крути, это был брак по расчету, а не по любви, - но в этом вопросе он шел, так сказать, навстречу ожиданиям Общества, которое желало видеть новобрачных счастливыми, совершенно не задумываясь о том, что они в действительности чувствуют по поводу этой свадьбы.

Бармин же был далек от чувства эйфории. Во-первых, потому что знал, зачем он женится и зачем Ульрика выходит за него замуж. А во-вторых, он смертельно устал, причем усталость его была не столько физической, - хотя и это тоже, - сколько душевной. Слишком много событий, требовавших напряжения всех его душевных сил, за слишком короткое время. Просто спринт какой-то, начавшийся войной в графстве Менгден и закончившийся пышной свадьбой в шведском Гетеборге. Впрочем, выложился он физически тоже не по-детски. Все-таки, даже не считая войну и колдовскую кому, это был первый в его жизни магический поединок один на один и сразу с сильным и опытным, а значит и крайне опасным противником. И сейчас, ближе к ночи, Бармин вполне ощущал последствия мощного отката, случавшегося с магами при использовании сильного колдовства. И, словно, всего этого было мало, сейчас, во время застолья, он начал явственно осознавать все несовершенство своей новой/старой натуры. Все-таки физиология, порой, действительно рулит психологией. Горячность юности не только уживалась в Бармине с опасливой осторожностью старости, временами она заставляла его совершать вполне безумные поступки. И нынешний судебный поединок был как раз из числа подобных безумств.

Казалось бы, вызов был сделан не сгоряча. Это был вполне обдуманный поступок, проистекающий из сложных обстоятельств борьбы Ингвара Менгдена за выживание. Но возникал вопрос: а стоила ли игра свеч? Нужно ли было самому Бармину ввязываться в это рискованное предприятие? Ведь он не знал заранее, насколько, на самом деле, силен генерал-адмирал Юль. То есть, и ежу понятно, что противник был сильнее официально заявленного восемнадцатого ранга. Другое дело, что на поверку датчанин мог оказаться куда сильнее, чем предполагал Бармин, и тогда поединок закончился бы отнюдь не в его пользу. И сейчас вместо свадебного пира все эти люди, - по крайней мере, какая-то их часть, - справляли бы тризну по безвременно усопшему князю Острожскому.

Мысли эти не улучшали настроения, но приличия обязывали оставаться радостным, и Бармин не забывал улыбаться, говорил комплименты женщинам, шутил с мужчинами и смеялся над шутками тех и других, но думал совсем о другом. О том, например, что убрать Юля можно было тихо, не привлекая к себе внимания, не напрягаясь и практически не рискуя, если бы он решился попросить об этой «маленькой» услуге княгиню Полоцкую. Наверняка во время банкета генерал-адмирал выпил бы или съел что-нибудь такое, что Мария смогла бы превратить во что-нибудь другое: в какой-нибудь органический яд, например, появление которого в крови датчанина было бы невозможно связать с враждебными действиями графа Менгдена.

Вообще, как Ингвар выяснил сразу после того памятного случая с превращением глюкозы в алкоголь, Мария этой своей способностью владела не так, чтобы очень хорошо. О ее секрете знали только два человека, мать и кормилица, - даже князя Северского не поставили в известность, - и, соответственно ей было крайне сложно экспериментировать со своим страшным даром, не говоря уже о том, чтобы его развивать и совершенствовать. Но Бармина такое положение дел не устраивало, и он его решительно изменил. Условившись, что факт наличия у Марии такого необычного таланта по-прежнему остается секретом высшего приоритета, он занимался с княгиней Полоцкой сам. Все-таки у Бармина была пусть и давно похеренная в прошлом общемедицинская подготовка. Так что, освежив свои знания, по общей физиологии, химии крови и органическим ядам, Игорь Викентиевич применил к вопросу по-настоящему научный подход. Первые эксперименты, как и положено, проводились на кроликах и свиньях, а в планах на будущее были записаны, соответственно, обезьяны и люди, - на первых порах, разумеется, одни лишь злодеи, которых и в любом случае должны были повесить за их преступления. Однако война с Союзной ратью спутала все так хорошо выстроенные планы, и до шимпанзе и горилл с макаками они добраться не успели. Впрочем, даже на кроликах и свиньях Мария продвинулась довольно далеко вперед. Во всяком случае, научилась устраивать хрюшкам приступы эйфории, усыплять и травить несколькими разными способами. В исследованиях, к слову сказать, участвовал опытный лаборант, делавший анализы крови подопытным животным, но он ничего об истинной природе экспериментов не знал, полагая, что образцы крови поступают к нему для перекрестной проверки из какой-то фармакологической лаборатории. Так что, да, можно было бы попробовать травануть датчанина на раз, - и Мария, что характерно, была бы только рада опробовать свой талант на человеке, которого не жалко, - но Ингвар ничего подобного не сделал, рискнув, вместо этого, своей дубовой головой.

Этими мыслями Бармин себя и вымучивал, сидя, как «засватанный» за пиршественным столом. И сидение это, следует сказать, продолжалось довольно долго, но, слава богам, новобрачные не обязаны пировать со своими гостями до победного конца. Поэтому, как только позволили приличия, молодые, - по крайней мере, Бармин был таковым не только по определению, но и по возрасту, - встали наконец из-за стола, поклонились родне и прочим гостям, а на свадебных торжествах присутствовали практически все, кто третьего дня участвовал в коронации Карла Августа IX Ваза, и удалились в свои покои, благо пир проходил во дворце Дроттнингхольм, и идти им было недалеко и недолго. Вот здесь, в личных апартаментах кронпринцессы между Ингваром и Ульрикой Катериной и состоялся серьезный разговор.

- Я веду себя, как примерная жена, не правда ли? - начала Ульрика, когда они остались наедине. – Я обещала не вмешиваться в твои дела, не комментировать решения, не давать непрошенные советы, тем более, при посторонних, и слово свое сдержала.

- А сейчас у мамочки кончилось терпение, и она решила пожурить неопытного мальчика… - усмехнулся Бармин, спокойно глядя на стоящую перед ним женщину. Высокую и красивую, холодно, очень по-скандинавски, выговаривающую «напроказившему мальчишке».

Он был не в претензии. В конце концов, она действительно держала себя в руках и вчера, и сегодня, продемонстрировав отменную выдержку, стальные нервы, и все прочие достоинства настоящей жены викинга. Однако, оставшись, наконец, наедине с молодой женой, тем более, что она давно уже не юная неопытная девица, Ингвар ожидал несколько иных слов и телодвижений. В особенности, имея в виду открытую дверь в спальню, где молодоженов ожидала огромная, как футбольное поле, кровать. Однако, начав этот разговор, Ульрика Катерина разом отменила все благие намерения Бармина и его же ожидания.

«Умеют же некоторые женщины отбить всякое желание их иметь, - не без грусти заметил Бармин, возвращаясь из мира грез в реальный мир. – Но, может быть, именно такова ее цель?»

В этом смысле, у Бармина имелся определенный опыт, поскольку способностью ломать кайф отличалась, например, еще в той, прошлой жизни его собственная первая и в то время единственная жена. Случалось это, впрочем, нечасто, но иногда, вместо того, чтобы сначала «слиться с мужем в экстазе», а уж затем обсуждать с ним какой-нибудь животрепещущий хозяйственный вопрос, супруга Бармина начинала именно с «серьезного разговора». Приходит, значит, она в спальню в короткой полупрозрачной ночнушке, надетой, по-видимому, лишь за тем, чтобы потом было, что снимать. Ложится рядом, но при этом сразу же пресекает любые поползновения Бармина исполнить свой супружеский долг и начинает трендеть «о главном». Трахаться с ней после этого Игорю Викентиевичу обычно не хотелось, но, судя по всему, она тоже не имела ни охоты, ни намерения «удовлетворять его мужские потребности». Во всяком случае, иногда, и особенно тогда, когда у нее случался острый приступ синдрома «головной боли». Зато, когда хотелось ей самой, тогда благоверной все было по барабану, даже если Бармину, и в самом деле, требовалось спросить ее о чем-нибудь, по-настоящему не терпящем отлагательства, например, о том, не будет ли она против уехать из СССР, скажем, в Америку. Вот и Ульрика Катерина не захотела, наверное, заниматься с Ингваром сексом, раз не нашла лучшего места и времени, - кроме спальни новобрачных в начале их первой официальной ночи вместе, - чтобы поговорить с Ингваром по душам. Потому, собственно, Бармин, вспылив, ей и сказал:

- А сейчас у мамочки кончилось терпение, и она решила пожурить неопытного мальчика…

- Если думал меня этим смутить, у тебя это не получилось, - довольно спокойно откликнулась Ульрика. Она еще не поняла, что допустила серьезную тактическую ошибку, способную, если не принять срочных мер, перерасти в стратегический провал.

- Нарушаешь соглашение, - «официальным» тоном сообщил ей Бармин.

- Ни в коем случае! – возразила новоиспеченная княгиня Острожская. – Имеют место типичные форс-мажорные обстоятельства. Ты рисковал жизнью, поставив на карту, твое и мое будущее. Шанс, что Юль тебя убьет, был достаточно велик. Выходя на судебный поединок, ты, как я понимаю, не знал истинной силы своего противника и не мог сравнивать ваши потенциалы. Я не собираюсь читать тебе нотации и учить жизни…

- Но, тем не менее, именно этим ты сейчас занимаешься, - прервал ее на полуслове Бармин. Он еще не был зол, но несомненно испытывал уже определенное раздражение от этого незапланированного на ночь глядя разговора.

- Нет, - попыталась Ульрика оправдаться, - сейчас, Ингвар, я выражаю свое негодование. Считай, что бьюсь в истерике, бью посуду и ору на тебя во всю силу своих легких, как поступила бы на моем месте любая другая женщина.

- Тебя могли убить, - добавила через мгновение, – и я осталась бы одна… недовдовой перед самой свадьбой.

- Какая часть этого предположения огорчает тебя больше, - спросил тогда Ингвар, - первая или вторая? Полагаю, все-таки вторая. Поэтому предлагаю закончить разговор на оптимистической ноте: я жив и все еще могу подарить тебе правильного наследника шведской короны.

Возможно, он был излишне резок, но факты - упрямая вещь. Вся идея этого более чем странного союза тридцатишестилетней женщины и девятнадцатилетнего юноши зиждилась на предположении, что, имея сходный характер колдовского Дара и происходя из древних фамилий шведских Стенкилей и великорусских Менгденов, получивших благословение[4] соответственно от богинь Вар и Марены, они могут произвести на свет ребенка, который получит доступ к Источнику в замке Роннебю слот[5]. Но родить ребенка герцогиня Сконе должна была обязательно в законном браке, потому что этому мальчику или девочке предстояло стать через усыновление наследником Шведского престола. При этом других кандидатов в отцы наследного принца, - или принцессы, - на данный момент попросту не существовало. Ингвар был единственным, кто мог разрешить династическую проблему Швеции, которой был необходим или, во всяком случае, крайне желателен король-колдун, имеющий доступ к «Горячему камню» Источника.

- Твоя жизнь, Ингвар, мне не безразлична, - покачала головой Ульрика. – Но я понимаю, что ты никогда в это не поверишь. Переубедить тебя будет сложно, и, если даже получится, то далеко не сразу. Извини, я так расстроилась из-за этого гребаного поединка, что забыла о том, что твое доверие надо еще заслужить, а это отнюдь не быстрая история и нелегкая задача. Я перепрыгнула через две или три ступени, и, как результат, в очередной раз, нарушила данное тебе слово. Извини, я постараюсь не забывать, что мы действуем в рамках соглашения, условия которого я приняла добровольно.

- Ладно, тогда, - кивнул Бармин, разозлившийся отчего-то еще больше, чем прежде.

- Договорились, - добавил, направляясь в гардеробную, чтобы взять пальто и шляпу. – Я прогуляюсь немного. Может быть, зайду в какой-нибудь местный бар. Так что не жди меня, пожалуйста, и ложись спать.

- Ты собираешься уйти из дома в первую брачную ночь? – опешила новоиспеченная супруга.

- Ну, коли ты не нашла ничего лучше, чем читать мне перед сном нотации, - пожал плечами Ингвар, - отчего бы мне не выйти погулять?

- Но я же извинилась!

- Так я тоже извиняюсь, - бросил Бармин через плечо. – Извини!

- Когда тебя увидят выходящим из дворца…

- Не беспокойся, - успокоил он Ульрику, снимая пальто с вешалки-плечиков, - не увидят. Я сразу перейду в центр города. Мне лишние разговоры тоже не нужны.

- Отсюда невозможно открыть портал…

- Уверена, что я не смогу прыгнуть? – спросил Бармин из гардеробной.

- Не уверена, - упавшим голосом сообщила женщина. По-видимому, с ней случилось именно то, о чем в свое время предупреждал ее Бармин. Она забыла, кто в доме хозяин, а сейчас вспомнила и не знала теперь, что с этим делать.

- Ингвар! – она подошла к двери в гардеробную и решительно встала перед ним на колени. – Извини! Извини, что испортила нам первую брачную ночь. Я компенсирую! Только не уходи!

- Я с тобой сегодня все равно спать не буду, - твердо ответил Ингвар. – Поэтому лучше мне действительно пойти погулять. А то ведь окончательно разругаемся!

- Представляешь, что будет, если тебя кто-нибудь узнает? – спросила, не поднимаясь с колен, Ульрика.

- Об этом я не подумал, - поморщился Бармин. – Твоя правда, Рикке. Тогда, пойду посмотрю телевизор.

- Не надо, пожалуйста! – попросила женщина, отслеживая Бармина поворотом головы. – Поговори со мной!

- О чем? О моем плохом поведении?

- Я извинилась!

- Спасибо, - кивнул Бармин. – Мне сразу стало значительно легче.

- Я серьезно! – Похоже, Ульрика разом утратила все свое хладнокровие. Судя по всему, она была уже не рада, что влезла со своим неуместным здесь и сейчас «Фе». Но сделанного не воротишь, и время не повернуть вспять. В тот момент она считала, что поступает правильно и в рамках существующего соглашения, но ошиблась, и сама теперь это понимала. Не знала только, что теперь с этим пониманием делать.

- Я тоже серьезен, - Бармин остановился недалеко от стоящей на коленях женщины и покачал головой. – Это не дело, Рикке. Встань с колен, смотреть противно. Да и ты мне этого потом никогда не забудешь.

- Забуду!

- Не ври самой себе! – остановил ее Бармин и протянул руку. - Вставай! Пойдем в гостиную. Хочешь говорить, поговорим.

Он знал, что это пустое занятие, но ругаться не хотелось. Если кого и винить в том, что произошло и еще не раз будет происходить в будущем, то только себя самого. Надо было сразу послать куда подальше приблудного дядюшку графа Виктора фон Валлен. Но повелся на посулы и подставился, как ребенок. Напредумывал себе всякого разного, да еще Марена влезла со своими советами. А принцесса, что ж… У нее свой интерес, и она та еще интриганка! Она, и в самом деле, обвела его вокруг пальца, как мальчишку, и еще ее братец король, разыгравший всю пьесу по заранее написанным нотам. Но теперь поздно стенать: дело сделано, он женился и надо срочно решать, что делать дальше. Он же мало, что женился на этой женщине, но и обещал взять ее с собой в Усть-Углу. То есть, придется теперь терпеть ее рядом с собой еще и там.

«Придется договариваться, - тяжело вздохнув, решил Бармин. – Надо, потому что… Потому что просто некуда деваться!»

Между тем, Ульрика все-таки поднялась с колен и пошла вслед за Барминым в гостиную. Села в кресло, повинуясь его жесту и уставилась на него своими потемневшими к ночи зелеными глазами.

- Хотела говорить, говори! – Бармин подошел к бару, осмотрел бутылки, взял одну, прочел надпись на этикетке. Оказалось, кальвадос из Пэй д'Ож. Ни название напитка, - Boulard, - ни название местности ничего Ингвару не говорили. Не знал их и Бармин. Он в своей прошлой жизни, вообще, пил кальвадос считанные разы.

«Сорок градусов… Как водка… Пусть будет кальвадос. Водка – это слишком ожидаемо».

- Тебе что-нибудь налить? – спросил, не оборачиваясь.

- Того же, что и себе.

- Я буду пить кальвадос, он крепкий, если что.

- Я справлюсь.

Ну, еще бы не справилась! Как никак, офицер ВМФ Швеции. Пила небось водку, как же без этого на севере Европы?

- Ладно, тогда. – Бармин открыл бутылку, налил, - себе побольше, Ульрике – поменьше, - и вернулся к жене.

«Жена… Такое дело».

- Слушаю тебя! – протянул ей бокал.

- Извини!

- Ты это уже говорила, - напомнил Бармин, садясь в кресло, стоявшее напротив кресла Ульрики. Посмотрел на нее, закрыл глаза, подышал носом и снова посмотрел. Красивая женщина, и явно раскаивается, но ему-то что с этим делать? Так и будет раз за разом делать глупости и выводить его из себя, а потом каяться и просить прощения? Но, с другой стороны, они даже развестись не могут, и разъехаться в разные стороны пока не получится. Война на носу, враги под каждым кустом, да еще и брачный контракт, предусматривающий исполнение супружеского долга, «как минимум, до рождения общего ребенка».

«Помириться что ли?»

Возможно, он зря завелся. Не надо было, наверное, начинать этот конфликт. Но, если честно, Бармин дико устал. Он ведь еще после своей полноформатной войны не полностью восстановился, а тут Западная пятина, которую нежданно-негаданно отдал ему сильно не любивший Менгдена великорусский император, коронация Карла Августа, судебный поединок и, наконец, свадьба. Накопилось, да и обиделся он на Ульрику, хотя, боги видят, обида была насквозь детская. Шел в покои кронпринцессы, надеясь спустить пар. А ему не обломилось, вот и «рвануло». А дальше-то что? Это же очевидно, что ей уже не измениться, но и ему тоже меняться не с руки.

- Я же не сделала ничего по-настоящему плохого! – заговорила наконец женщина. – Ну, расстроилась… Испугалась… Но я же не при посторонних. Хотела… Да, не знаю я, чего хотела. Ты прав, на самом деле. Просто шизофрения какая-то. Умом понимаю, что ты не просто так претендуешь на главенство в семье, но потом…

«Ну-ка, ну-ка! А подробнее?» - Бармин выпил все, что было у него в бокале одним глотком, перехватил удивленный взгляд кронпринцессы, пожал плечами и пошел за новой порцией.

- Извини, если перебил, - сказал он, не оборачиваясь. – Я тебя внимательно слушаю.

- Если честно… Ты… Да, неважно уже! – бросила коротко ему в спину. - Ты Дарену простил, а меня из-за ерунды мучаешь!

- Дарена – ребенок, - объяснил Бармин, наливая себе кальвадос. – Плохо воспитанный, избалованный ребенок. Да и не умная она. Не дура конечно, но и не семи пядей во лбу. Но простил я ее не поэтому. – Он закурил и повернулся к Ульрике. – Она на войне себя хорошо показала. Прибыла оперативно, распоряжалась толково, ходила в атаку. А после окончания военных действий, когда я в коме лежал, помогала рулить хозяйством. Одним словом, реабилитировала себя. Не мог я ее не простить.

- Я не могла прийти на помощь, - устало выдохнула кронпринцесса. – Карл Август запретил. Швеция не может вмешиваться во внутренние дела империи.

- Я знаю, - кивнул Бармин. – Никаких претензий.

- И потом тоже не могла прилететь…

- И снова, без претензий, - подвел черту Ингвар. – Я тебе про Дарену рассказал не в укор, а для того, чтобы объяснить, почему простил. К тебе претензия только одна: твой взгляд на меня.

- Я извинилась!

- Ты не понимаешь, - покачал он головой. – Есть вещи, которые делать нельзя. Никогда, ни при каких обстоятельствах.

- Что, например?

- Нельзя смотреть на меня, как на ребенка. Только снизу-вверх или глаза в глаза, но никогда сверху-вниз. В конце концов, я только-что выиграл войну! И прибил в поединке одного из сильнейших магов Дании. А ты, взрослая тетенька и капитан-лейтенант флота смогла бы?

- Боюсь, что нет, - честно признала Ульрика. – Не потянула бы. Ни одного, ни другого.

- То есть, все, что ты можешь мне предъявить, это твой возраст, который в случае женитьбы отнюдь не достоинство.

- Ну, да… - уныло кивнула женщина. – Старуха, а туда же… И даже дать мужу вовремя не смогла…

- А знаешь, что, - решил Бармин не щадить ее самолюбие, - так все и обстоит, на самом деле, если без экивоков и эвфемизмов. Не юная девица и к тому же испортила первую брачную ночь.

- Не удивляйся, - продолжил через секунду, глядя на ошарашенную его заявлением женщину. - Лучше посмотри на мои дела так, как вижу их я. Мария девушка молодая, но сильный маг. Отважна, свирепа в бою и соображает быстро. Я был с нею в деле. В нескольких эпизодах, в одном из которых, вернее, в двух она спасла мою задницу. Елена и Ольга старше. Возможно, чуть мудрее, образованнее, серьезней. С ними в бою я тоже был. Я с ними, они со мной. Варвара, вообще, и старше, и умнее всех остальных. И сражается, когда надо, отважно. Неплохо бьется, хотя по характеру Дара, вообще, целительница. И ни с одной из них я не чувствую себя младшим, а ты это буквально проецируешь, даже когда этого не осознаешь. Не хочешь, но по факту делаешь. И, если кто в этом деле дурак, так это я, потому что заранее знал, что так все и будет. Знал и все-таки согласился женится. Ты же помнишь наш разговор в Ниене?

- Помню, - признала Ульрика с едва ли не горестным вздохом. – Ты оказался прав, а мои обещания, получается, пустой звук.

- Я не могу заставить тебя силой быть такой, как я хочу, - продолжил Бармин. - Все зависит от тебя. О любви речь не идет. Мы чужие люди, с очень разным взглядом на мир, не говоря уже о личном опыте. Но я готов идти тебе навстречу, и, между прочим, делаю это раз за разом, а когда ты наконец сделаешь что-нибудь для меня?

- Я же спала с тобой тогда в твоем замке!

- Я должен сказать тебе за это спасибо?

- Нет, но…

- Прежде всего, это было твое желание, Рикке. Твое, а не мое. Я тебя в постель силком не тащил. Инициатива была полностью твоей. И в гости, к слову, я тебя не звал. Сама напросилась. Вернее, упала, как снег на голову. А сегодня ты даже не позволила мне как-то начать с тобой нормальные отношения. Все, чего ты хотела, это высказать мне свое «фэ». Мое желание обладать тобой в расчет не принималось. И это после тяжелого боя и в день свадьбы. А сегодня, между прочим, все могло быть иначе. Я тебя честно хотел.

- Я не…

- Ты просто не хотела, - пожал он плечами. – Хотела бы, сначала дала, а потом бы стала выяснять отношения.

- Что ты! – вскинулась Ульрика. – Если хочешь…

- Уже не хочу, - оборвал ее Бармин. – Если еще раз такое сделаешь, пеняй на себя. Лучше скажи прямо: нет настроения, не хочется. Но так, как сегодня, больше не будет. Хочешь жить со мной по-человечески, учись думать, что делаешь и когда делаешь. Я больше внушений тебе делать не буду. Просто ты будешь жить в одном месте, а я в другом. Ребенка я, раз обещал, тебе сделаю, но дальше живи сама, как знаешь. Впрочем, это, возможно, именно то, чего ты на самом деле хотела с самого начала. Это так?

- Нет, конечно! – возмутилась кронпринцесса. Однако, иди знай, насколько искренним было ее возмущение, и что именно ее возмутило, если все-таки его слова не оставили ее равнодушной: подозрение, что этот брак интересовал ее только с технической стороны, - рождение законного ребенка, - или то, что Бармин ее разоблачил.

- Тогда тебе придется мне это доказать, - сказал он твердо.

- Я…

- Не торопись обещать, - прервал ее Ингвар. – У тебя осталась всего одна попытка, и другого шанса не будет. А теперь, извини, я в душ и спать.

И он сделал ровно то, что сказал. Принял душ и лег спать. Нервы он успокоил еще раньше, а в ванной добавил еще грамм триста крепкого алкоголя и, в результате, совершенно успокоился. А без секса он мог вполне обойтись. Спать с женщинами приятно, спору нет. И аппетит у него такой, что на троих рос, а достался одному. Но это не значит, что у него нет воли. Есть и еще какая! Не мальчишка, чай, не прыщавый гимназист. Вполне может обойтись без женщины, и не только сегодня.

«Но наложницу, наверное, придется все-таки завести… - решил засыпая. – Сейчас бы трахнул, и никто не был бы в обиде… Протокол не нарушен, все в пределах установленных правил, и пар мог бы спустить…»

[1] Тул - наименованию жреца-прорицателя («священного оратора», «поэта»).

[2] Хёвдинг - племенной вождь у германских и скандинавских народов. Хёвдинг и конунг - предводитель военной дружины, военный вождь - изначально совершенно разные титулы, которые носили разные люди. Хевдинг исполнял свои функции постоянно, конунга же выбирали изначально только на время войны или для иной важной миссии. Видимо, лишь во время Великого переселения народов «должность» конунга стала постоянной, а затем из неё развился институт королевской власти. Менгдены тоже стали конунгами, а затем и графами Божьей Милостью отнюдь не сразу.

[3]Поганое Идолище - мифологизированный противник русских православных богатырей, представитель тёмной враждебной силы, «нехристи», «татарщины». В данном случае, язычник.

[4] В данном случае имеется в виду, что оба рода берут свое начало от богинь. Богиня Вар родила дочь от Инге Старшего - прадеда Магнуса Хенриксена, от которого пошел род Стенкилей, к которому принадлежит эрцгерцогиня Ульрика Катерина. В свою очередь богиня Марена родила сына от Бера Менгдена по прозвищу Тяжелая рука. Ретвин (Менгден) по прозвищу Копье Богини (XIII век) стал родоначальником нынешней семьи Менгденов.

Вар - асинья (одна из асов), в германо-скандинавской мифологии богиня истины.

Марена - в западно- и в меньшей степени восточнославянской традиции женский мифологический персонаж, связанный с сезонными обрядами умирания и воскресения природы. Славянская Марена иногда отождествляется с Гекатой - древнегреческой богиней лунного света, преисподней, всего таинственного, магии и колдовства.

[5] Слот – замок, крепость, Роннебю слот – замок близ города Роннебю.