– Их бы соединить, – жалко сказал он.
– Кого? – не поняла Маша.
– Моего сыночка и твою дочь. Мой тоже орал, когда я сказал о тебе.
– О господи! – Она остановилась, прижав руку к сердцу. – Наше время кануло, Миша, и не вырастут на молодой траве…
– Нескверные цветы.
– Что за чушь ты говоришь?
– Забыла, – сказал он грустно. – Помнишь, мы долго-долго ехали, а вокруг было полно разных цветов. И ты назвала их нескверными, мол, в скверах и палисадниках таких не бывает.
– Господи, – сказала Маша, – мой дед покойник так любил разные несуразицы.
Они шли медленно, сердца их бились как оглашенные, пришлось сесть на лавочку возле кафе.
– Зайдем попьем чаю? – спросил он.
– Нет-нет! – почти закричала она. – Пойдем к реке, она меня успокаивает.
Ей вспомнился сон. Она сильная и плывет по реке. Она шла, тяжело опираясь на его руку. Он же просто умирал от счастья, придумывая им жизнь вдвоем. Без сволочей-детей и нахальных внучек. Странно, но мысли не казались ему крамольными. За спасение этой женщины он был готов на все. Они шли молча, и он считал, сколько может стоить домик на хуторе недалеко от города. Еще был вариант униженно попросить комнату в общежитии, хоть какую-нибудь. В конце концов, лишить их вещей никто не вправе. У него есть вполне приличный палас, шкаф с книгами, спал он на раскладном диване. Но если она рядом, то все ничто. И он сжал ей руку на своем локте. Рука была ледяной.
– Миша, мы свое не прожили, но это не значит, что мы вправе лишать молодых. Соне всего тридцать три, она еще и родить может. Да и твой сын вполне может начать все сначала. Нам надо уступить.
– Никто у них ничего не отнимает. Я отхлопочу комнату в общежитии. Мне дадут. Поверь, я хороший журналист, у меня на заводах связи. А там, через время, глядишь, получим и полуторку. Маша, я столько тебя ждал и не отдам тебя ни за что.
– Ты думаешь, я способна оставить жить одну девчонку? В наше-то время. Забудь про общежитие, я их не брошу. Надо смириться. Будем встречаться, ходить в кино. Как молодые, у которых нет крыши над головой.
Они были уже на берегу реки, и ветер стал еще холоднее. Сама же река была красива необыкновенно. Крутые волны, набегая друг на друга, напоминали бегущее стадо больших животных. Их самих не видно, но спины их так мощны, так убедительны в своем беге. И эта животная сила воды вдруг всколыхнула ее сморщенное, больное сердце. Река сказала ей правду, ту, которая годилась этому комочку, что неровно стучало в груди. И она почувствовала счастье выхода. Они уже шли по мосту, и она засмеялась. Как он обрадовался!
– Поцелуй меня, – сказала она.
И это было счастье – поцелуй на мосту, как в кино, как в юности. И все для мужчины было ясно впереди: палас на полу и раздвижной диван. Это не страшно, что туалет в коридоре. С ней ему ничего не страшно.
Они дошли почти до середины. Мост, как бы сказали раньше, дышал на ладан, и ему хотелось ее увести.
– Давай вернемся, – сказал он. – Я все-таки боюсь, что ты простудишься.
– На том берегу хорошо коптят рыбку и продают пиво, этот мост ведет туда.
Он обрадовался ее живым желаниям. Вот только холодный ветер. А она возьми и расстегни пальто.
– Застегнись, простудишься, – сказал он.
– Да что ты, мне жарко, – засмеялась она.
И ей действительно стало жарко, потому как она знала, как надо поступить, чтобы всем было хорошо. Она знала это место счастья. Мост тут чуть-чуть искривлялся, и здесь были слабые перила. Она остановилась и облокотилась на них.
– Смотри, – сказала она, – какой фасонистый лещ, мне такой недавно снился. И она сняла с его локтя свою руку и показала вниз. И это был миг. Хилое перильце обломилось. Она не кричала, не махала руками, она уходила под воду плавно и даже красиво, будто река давно ждала ее и расступилась ей навстречу. Он прыгнул вниз, выталкивая из себя воздух. Он успел схватить ее за конец распластанного пальто. Странно, но оно было пустым. Его же ботинки были тяжелы, они тянули его вниз, он рванулся вверх, но ботинки увязли в каком-то давно промокшем в воде ящике. Он понял ее замысел и потерял ее из виду. «У них будут проблемы с нашими поисками», – четко сформулировала она свою последнюю мысль.
Но их никто не искал.