Несметное богатство[сборник]

Чайка зимой

В тот год зима выдалась на редкость бесснежной, теплой, особенно ее первая половина, и я побывал на рыбалке. На реке Меше за Сокурами. На трофеи грех было жаловаться: худо-бедно, но каждый из рыбаков поймал на добрую уху. Ловились здесь красноперые окуньки, серебристые сорожки, колючие ерши, небольшие густерки. Конечно, на одном месте рыбаки не сидели, искали рыбу; Тем более, что река не везде еще замерзла.

Низко над водой пронеслась птица, блеснула на короткое время белым оперением и исчезла. Через несколько минут появилась снова. Я удивился: вроде бы чайка. Еще раз пригляделся: да, самая обыкновенная чайка. Выходит, осталась на зимовку, не улетела со своими сородичами в теплые края и вот сейчас носится над водой в поисках добычи.

Мне не раз приходилось встречать зимующих грачей, дроздов-рябинников, видел в незамерзающих полыньях и уток, а вот чаек встречаю в середине зимы впервые. Значит, и чайки иногда остаются на зимовку.

Несолоно хлебавши

Однажды я шел окраиной города. День был по-весеннему теплый. Лениво падали на землю редкие снежинки и тут же таяли. На тротуарах поблескивала вода-снежница. Дышалось легко, и я не торопился.

Впереди, посреди улицы, копошилась стайка воробьев. Вдруг неожиданно появилась серая ворона. Она прямо с лета спикировала на воробьев. Те шарахнулись в сторону. Но было поздно — один, менее проворный воробышек, оказался в клюве нахальной птицы.

Однако то ли ворона слабо держала его, то ли он уже пришел в себя, выскользнул из крепкого клюва и пустился наутек. Изрядно помятый и взъерошенный, он уже не летел, а неровными скачками и как-то боком удалялся в сторону от дороги.

Ворона не хотела упускать лакомой добычи. В несколько взмахов крыла она догнала свою жертву. Послышался слабый писк — и бедняга снова оказался в клюве.

Ошеломленный такой дерзостью вороны, я с криком бросился на помощь воробью.

Ворона выпустила его, но улетать не торопилась. Села метрах в двадцати и уставилась на то место, где неподвижным комочком лежал воробей. Спустя минуту-две тот встрепенулся, медленно поскакал к забору и там затих.

Я замахал на ворону-хищницу руками. Она нехотя поднялась с дороги и улетела восвояси не солоно хлебавши.

Мать-и-мачеха

Весна постепенно набирала силу. Солнце с каждым днем пригревало все ласковее, посылая на землю все больше тепла. Голубело небо. На оттаявших пригорках, на южных склонах канав, вдоль дорог расцветают на коротких, зеленовато-серых стеблях желтые корзиночки цветов, похожих на одуванчик, только поменьше размером. Это мать-и-мачеха, весеннее растение.

Оно необычно: имеет длинное ветвящееся корневище, стебли цветка покрыты мелкими чешуйчатыми листочками. Когда отцветает, вырастают широкие зубчатые листья. Верхняя сторона их ярко-зеленая, блестящая, на ощупь холодная. Это «мачеха». Нижняя — белая, густо опушенная, теплая и мягкая. Это «мать». Растение лекарственное.

Но как верно дали ему название в народе! Точнее, пожалуй, не скажешь. И каждый раз, когда только-только сойдет снег и зазолотятся шапочки мать-и-мачехи, невольно остановишься полюбоваться первыми нежными цветами: «Ишь, выскочили, точно солнышки!»

Как обманулась норка

От камского берега до озера Казак — подать рукой, не более километра. Озеро это продолговатое, километра на три в длину, а шириной до двухсот метров. По обоим берегам его раскинулись густые кустарники, кое-где тянутся ввысь молодые тополя и вязы, да у самой воды желтеет камыш.

В первый же день приезда сюда, немного отдохнув с дороги, мы, трое казанских охотников, отправились на вечернюю «сидку». На плоскодонке переправились на противоположный берег озера. Вначале осмотрелись, выбрали подходящее место, затем каждый соорудил себе из сухого камыша и веток скрадок с отверстиями для стрельбы. Двое из нас метрах в двадцати от скрадков расставили деревянные чучела различных уток, а третий наш товарищ высадил на воду и подсадную утку.

Пролетной дичи в это время было еще очень мало, и ни один шальной селезень за весь вечер так и не подсел к чучелам.

К вечеру подул порывистый северный ветер. Высокое небо скрылось за пеленой облаков, свет сразу потускнел. Задолго до темноты не стало слышно голосов певчих птиц. Становилось все холоднее и холоднее, быстро надвигались сумерки. Все предвещало резкое изменение погоды.

Действительно, на другой день рано поутру, еще до восхода солнца, подойдя к озеру, мы были крайне удивлены: все озеро покрылось блестящей корочкой льда. Все оно светилось и отливало синевой.

Забравшись в скрадки и поеживаясь от холода, мы стали терпеливо ждать, когда поднимется весеннее солнце и своими теплыми лучами растопит образовавшуюся тонкую ледяную корочку. Наши чучела, оставленные в озере с вечера, неподвижно замерли в ледяной глади.

Едва взошло солнце, как на искрящейся поверхности молодого льда появился темный комочек.

Наблюдая за ним из своего скрадка, я разглядел, что это был небольшой темно-коричневый зверек с длинным, гибким телом. Зверек этот легкими, грациозными прыжками направлялся к моим деревянным чучелам. Вот до них осталось двадцать, десять, три и, наконец, один метр.

Я, затаив дыхание, ждал, что же произойдет дальше. И не поверил своим глазам: зверек с ходу ухватил одно из деревянных чучел за шею зубами и поволок от берега. Мои дальнейшие наблюдения неожиданно прервал выстрел соседа. Зверек молниеносно бросил деревяшку-чучело и исчез с поверхности льда.

Ошибиться было невозможно — зверек был норкой, которая ведет полуводный образ жизни. Крепко все-таки обманулся этот хищник, приняв обыкновенную деревяшку за живую утку.

На тяге

Лес поредел, впереди открылась поляна. Посредине ее виднелось несколько старых обомшелых пней, толстая поваленная осина. По краям росли молодые березки, клены, виднелись крепкие дубки. Вдоль поляны проходила малозаметная дорога, кое-где на ней еще лежал снег.

— Ну вот и пришли, — сказал мне охотник Саша. — Из года в год мы с братом здесь охотимся и всегда тут «тянут» вальдшнепы. — Он глядит вокруг, прищурившись, потом добавляет: — Сейчас самый разгар. Снега в лесу еще порядочно, погода стоит подходящая, а это верный признак хорошей тяги.

Мы присели передохнуть на сухую осину, наметили места для предстоящей охоты и полчаса спустя отправились в разные стороны…

И вот я с ружьем в руках у края вырубки. Рядом бежит говорливый ручеек, монотонно булькает вода. А птицы, не умолкая, все звенят и звенят, славят наступившую весну. «Фи-липп, фи-липп, при-ди, при-ди, чай пить, чай пить» — это напевы певчего дрозда.

«Пинь-пинь-пинь-р-р-р-ю-ю-у, пинь-пинь-пинь-р-р-р-ю-ю-у!» — задорные посвисты зяблика.

Где-то неподалеку барабанит дятел…

Медленно уходит апрельский солнечный день. Солнце опускается к горизонту, через частокол чернолесья видится багровое зарево заката. Вскоре и оно исчезает. Смолкают почти все птицы. Только неугомонные певчие дрозды еще подают свой звучный голос.

Слышу выстрел Юры. Еще. Я же пока весь в ожидании и напряжении. Никакой дичи нет. Может, думаю, место выбрали неудачное. Но тут я уловил что-то похожее на глухое хоркание. Звук нарастал. И вот уже знакомое: «хорх, хорх, хорх». Вальдшнеп. Он летит прямо на меня, низко опустив голову с длинным клювом и спокойно работая полусогнутыми крыльями. В полете он выглядит куда крупнее, чем на самом деле. Обыкновенная сова, не более.

Не успел я выстрелить, как внезапно с земли круто устремляется вверх еще один вальдшнеп, и они вместе продолжают спокойно лететь парой…

Я невольно опускаю ружье: нельзя разрушать птичью любовь. Пускай себе живут, украшая лес.

Еще пролетают одна за другой несколько птиц, но у меня уже не поднимаются руки.

Стало темно. Загорелись первые звездочки. Верхушки деревьев потеряли очертания.

Я сошел с места и направился к осине.

— Ты что же это, дядя Коля, не стрелял? — спросил Юра. — Я хорошо видел: на тебя налетели два вальдшнепа. Проглядел, что ли?

Я объяснил, что к вальдшнепу-самцу подлетела, по всей вероятности, самка и у меня не поднялась рука расстроить вальдшнепиную «свадьбу».

Пусть одним выводком будет больше на земле.

Лесной деликатес

Серая лента шоссе Казань — Зеленый Дол то взбегает на пригорок, то опускается вниз или ровно стелется перед нами. Как в калейдоскопе, проплывают темный сосновый лес, светлые березняки, обширные совхозные поля.

Вот и поселок Айша.

Мы с Виктором Колесовым — моим давним товарищем, грибником — сходим с автобуса и по полевой дороге спешим в знакомое Айшинское лесничество. Через полчаса ходьбы уже на опушке леса. Сворачиваем в березнячок и начинаем искать самые ранние грибы. Среди стройных зеленокосых берез встречаются осины, липы, клены, изредка в белой кипени — невысокая черемуха.

В лесу настоящий концерт. Звонко заливается зяблик, поют синицы, дрозды, славки, раздается гулкий голос кукушки, слышится томное воркование лесных голубей.

Идти по лесу легко, мягко, влажная земля, устланная прошлогодними листьями и мелкими веточками, податлива и глушит шаги. Воздух как будто хмельной пахнет прелью, оттаявшей землей, пробудившимся лесом.

— Вот он, красавчик! — слышу голос Виктора и спешу к нему. На ладони он держит большой и крепкий гриб. Ножка у него цилиндрическая, кремовая, а шляпка буровато-коричневого цвета, морщинистая, напоминающая наперсток.

Я во все глаза смотрю на этот стройный, словно подпаленный, чудо-гриб: действительно красив, ничего не скажешь. И пахнет хорошо, настоящим грибным духом. Обернулся — сморчки тут повсюду. Словно заостренные колышки торчат из невысокой и редкой травы.

Корзины наши быстро наполнились, и, отдохнув, мы пошли обратно. У деревни повстречали одного из жителей.

Пожилой мужчина удивленно посмотрел на наши полные, присыпанные травой корзины:

— Да какие могут быть сейчас грибы?

Мы показали наши трофеи. А вечером всей семьей ели отменное грибное блюдо.

Сморчки и строчки — грибы съедобные: в западных странах считаются даже деликатесом. По питательности они превосходят многие овощи.

Выберите время и с корзинкой в руках отправляйтесь в весенний лес по сморчки и строчки. Не пожалеете.

Птичий переполох

Утром меня разбудил птичий переполох: цикали, верещали на все лады скворцы и вместе с ними тревожно чирикали воробьи.

Я быстро вскочил с постели, отдернул занавеску и выглянул в окно. Напротив на высоком молодом тополе — скворечник. Из года в год в нем поселяются птицы — видимо, по душе им сделанное человеком жилище. Сейчас он тоже не пустует.

Птичья ватага перелетала с ветки на ветку и громко шумела. Что могло ее так встревожить? Я глянул наверх — никакой опасности, затем вниз… И тут на траве увидел скворчонка.

Выйдя во двор, поднял желторотого птенчика, величиной с воробья, но уже достаточно оперившегося. Сердечко его учащенно билось, а острые коготки царапали мою ладонь. Наверное, вылез из «дома» посмотреть на белый свет, не удержался и упал на землю. Посадил я несмышленыша на крышу сарая. Он с писком отбежал к середине и затаился.

Тут откуда-то появилась под тополем большая серая кошка. Птичий гвалт усилился: скворцы так и сновали над кошкой, стараясь отвлечь ее внимание от птенчика, Но она спряталась в траве и хитро поглядывала в сторону скворчонка. Пришлось коварную кошку прогнать.

Шум, поднятый птицами, постепенно стих. Невольно подумалось: «Любовь к детям у всех одинакова».

Волчье лыко

Ранней весной, едва сойдет снег, одним из первых оживает в наших лиственных и смешанных лесах кустарник — волчье лыко.

Он небольшой, до полутора метров в высоту, с тонким и гибким стволом и тремя-четырьмя боковыми ветвями, крепкой желтоватой корой. Ранее незаметный в лесу, он распускает свои душистые лилово-розовые колокольчики и поистине украшает неодетый весенний лес. И что необычно: цветки густо сидят прямо на стебле, на верхушке, а листьев еще нет и в помине. Ягоды ярко-красные, привлекательные, созревают летом.

Назван этот кустарник волчьим лыком потому, что кору его можно сдирать как лыко, а волчьим, очевидно, за ядовитость ягод.

Сейчас это редкое растение взято под охрану. Его нельзя выкапывать, рвать цветы, вообще наносить какие-либо повреждения.

Когда черемуха цветет

Среди многих лесных деревьев обращает на себя внимание черемуха. На первый взгляд, дерево как дерево. Обычное, как все. Но это только так кажется.

Как прекрасна черемуха в пору весеннего цветения! Стоит всем напоказ, словно невеста в нарядном белом платье. Встретить ее можно на лесных прогалинах, по берегам речек и ручьев, в оврагах. Пряный аромат, заглушая вокруг все запахи, разносится по лесу и кружит голову.

Зацветет черемуха — и к неприметному ранее дереву начинается настоящее паломничество. Пчелы взахлеб пьют сладкий нектар. Соловьи по ночам там поют. А по осени созревают на черемухе ароматные ягоды, обладающие к тому же и целебными свойствами.

Только вот некоторые горе-любители природы не ценят этой волшебной красоты, целыми охапками обламывают ее ветви, нанося этим дереву немалый вред.

В народе давно приметили: «Когда черемуха цветет — всегда холод живет». Но, однако, «черемуховые холода» долго не держатся. Постоят несколько дней и снова тепло.

Ночной гость

Эта июльская ночь на редкость выдалась очень теплой и тихой. Я не спеша шел по железнодорожной линии, что находилась на нашем химкомбинате. От фонарей узкой полосой падал свет на рельсы, и они отсвечивали яркими бликами. Впереди показалась полуосвещенная цистерна. Я стал обходить ее. И вдруг легкое шуршание. Успел заметить: под цистерной пробежал кто-то небольшой, темно-серого цвета, и затаился. «Наверное, крыса», — подумал я. А когда всмотрелся, то очень удивился — под цистерной сидел самый настоящий еж.

Мне захотелось его поймать. Подняв обрывок бумаги, я кинулся к ежу. Но едва прикоснулся, как он сразу же свернулся в клубок, выставив во все стороны, точно копья, свои длинные иголки. Осторожно накрыл его бумагой, взял в руки. Он притих и почти не шевелился, когда я нес его до конторы цеха. Показал его своим сослуживцам и выпустил на асфальтированную площадку. Еж некоторое время не двигался, словно превратился в колючий камень, затем развернулся и засеменил к складу, что был напротив. Там в двери чернела дыра, в которую он и скрылся.

Долго я размышлял: как же еж очутился на территории большого комбината, расположенного не так уж и далеко от центра миллионного города. Может, убежал из живого уголка какой-нибудь ближней школы, а может, жил тут постоянно. Укрыться ему было где: травы и кустарников предостаточно.

Гусиная тревога

В июльские дни стояла на редкость сухая и жаркая погода. В лесу было тоже сухо, шумно и как-то неприветливо.

С корзинкой в руках я отмерил уже километров десять и только у лесного болотца нашел парочку белых боровичков, молодых и красивых, словно литых. О таких мечтает каждый грибник. Тут же неподалеку повстречал несколько темно-желтых маслят, сыроежек-зеленух и три коричневых моховичка…

Возвращался я из леса по пыльной полевой дороге. Не торопился: устал. При подходе к деревне Каипы заметил на поле с овсом два выводка гусей. Они выходили с поля по направлению к дороге, что вела к крайним избам околицы. Гуси были явно встревожены: чуть не бежали, молодые еле успевали за своими родителями.

«Что-то неладно», — подумал я и ускорил шаги.

С краю поля увидел небольшого пушистого желтого гусенка. Он лежал на спине и, перебирая лапками, жалобно пищал. Ни ушибов, ни царапин на нем не было. Цел и невредим. Перевернул я несмышленыша, легонько подтолкнул рукой. Тот встрепенулся и пустился со всех ног догонять свою братию. Только его и видел.

Значит, гусиная тревога была не напрасной. Гуси спешили за помощью к людям.

В просторах поднебесья

По узкой зимней тропке, что уходила в сторону города, возвращался я домой с рыбалки. Мое внимание привлекла пара воронов. Крупные угольно-черные птицы в лучах зимнего солнца то разлетались в разные стороны, то соединялись вместе и летели парой. Затем, будто передумав, круто набирали высоту и с большой скоростью пикировали вниз. Над заснеженными просторами раздавался их прерывистый, гортанный клекот: «крог-крог». Звуки эти были волнующими и по-своему музыкальными. Куда там обыкновенной серой вороне с ее грубым и резким криком: «карр-карр». Это были токовые брачные полеты черных воронов.

Налюбовавшись их воздушными играми, я подумал: «Весна уже не за горами, она где-то на подходе и ждать ее недолго. Ведь недаром же так оживились эти угрюмые птицы».

Наверное, где-нибудь в глухом лесу, на высоком и старом дереве, у четы воронов сложено гнездо. В марте ворониха будет высиживать птенцов, а ворон останется у гнезда. В гнезде бывает пять-шесть зеленоватых с коричневыми пятнышками яичек. Через три недели из них вылуплятся птенцы.

Ворон — самая крупная птица отряда воробьиных, семейства вороновых. Птица обычная, оседлая, но немногочисленная. Живут парами, соединяясь на всю жизнь. Питаются эти птицы в основном падалью, за что снискали себе славу хороших санитаров. Вороны завидные долгожители.

На опушке

Едва приметная лесная тропинка вывела меня на опушку леса. Тут проходила полевая дорога, за которой шло гороховое поле, а правее, километрах в двух, виднелись постройки совхозного поселка.

Неподалеку от дороги рос большой дуб. Темно-коричневая кора дерева потрескалась, кое-где плешинами обнажалась древесина. Но раскидистая густая крона его говорила о том, что дуб еще не состарился и полон жизни.

Время было около полудня, я несколько притомился и решил отдохнуть, да и заодно перебрать грибы, которые собрал в небольшую ивовую корзинку. Не торопясь, внимательно осматривал хрупкие разноцветные сыроежки, молоденькие маслята с ватными перепонками у корешков, крепкие подберезовики. Тут были и несколько подосиновиков с красноватой шапочкой да два или три темно-коричневых боровичка.

Вдруг послышалось громкое и тревожное стрекотание сорок. Я насторожился — лес всегда полон неожиданностей, — стал искать виновника поднявшейся суматохи у длиннохвостых. Однако на первый взгляд ничего подозрительного не было.

Но вот одна из сорок слетела с вершины дуба, и тут же на нее ринулся невесть откуда появившийся пестрогрудый ястреб-тетеревятник. Хищник промахнулся: сильные и страшные когти его, заранее выставленные для мертвой хватки, вырвали лишь из сорочьего хвоста несколько перьев. Сорока же очумело метнулась обратно к дубу, забилась в крону его и затихла…

Ястреб еще несколько раз облетел вокруг дуба, надеясь поживиться, но увы… сороки не показывались. Знали, наверное, что шутки плохи с этим коварным лесным разбойником и не сдобровать им, попадись еще раз на глаза.

Барашек

Кончается май, в народе называемый «веселым» месяцем. Это месяц зелени и цветов, пора расцвета живой природы, лучшая, радостная пора весны.

В этом месяце обычно прилетают к нам последние пернатые путешественники: ласточки, перепела, коростели, малиновки, соловьи. А с их прилетом еще больше оживают леса, луга, поля.

В такое время побывал я на одном из кочкариных болот. Словно завороженные, по пояс в воде, стояли здесь кусты тальника с нежными зелеными листочками. По закрайкам болота возвышались над водой сухие кочки с побуревшей, прошлогодней травой.

Я сидел рядом с болотом на большой кочке и слушал разноголосый птичий гам.

Кувыркаясь и как-то тоскливо и жалобно крича: «тиу-ви, тиу-ви, тиу-ви», проносились над болотом ширококрылые чибисы. С соседнего поля доносилась неумолчная песня жаворонка. Хотя была она и однообразная, но в то же время радостная, веселящая душу. Слышались ворчливые крики грачей, веселый посвист перепархивающих скворцов. Изредка над полем появлялся маленький соколок-пустельга. Он то висел в воздухе, часто трепеща крылышками, то вдруг стрелой опускался к земле и, тут же поднявшись, пес в когтях добычу — серую полевку.

Вдруг где-то в вышине послышалось блеяние молодого барашка. «Что за наваждение, откуда же здесь ему быть?» — подумал я и поискал его глазами. Но ни в небе, ни на земле барашка, конечно, не нашел, озадачился: кто же это мог быть? Пока я раздумывал, снова, почти над головой, послышалось блеяние. Забавно!

Оказалось, что издает такие странные звуки небольшая птичка, чуть-чуть побольше скворца — бекас. За это ее прозвали лесным барашком или просто барашком.

Бекас прилетает к нам весной из Средней Азии, Закавказья и из южных стран. Почти весь он серый, только брюшко белое, а клюв тонкий и длинный, как шило. Таким клювом удобно доставать различных насекомых в жидком иле.

Вскоре после прилета бекасы начинают токовать. Высоко в небо забирается самец-кулик, затем с быстротой камня пикирует вниз и несколько вбок; при падении перья крыльев и хвоста издают вибрирующий звук, так схожий с блеянием барашка. Когда бекас взмывает вверх, он издает крик: «ток-ток-ток», а опустившись на кочку, — «те-ке, те-ке, те-ке».

Теперь я сидел не шелохнувшись, и наблюдал за бекасами.

Над обширным болотом в воздухе беспрестанно носились барашки, стремглав падали вниз. Будто соревнуясь с ними, вокруг разноголосо пели другие птицы. Жизнь шла своим чередом.

Встреча с ястребом

В первый раз мне пришлось встретиться с ястребом-тетеревятником на охоте по уткам. Было это в начале осени. На одном из зарастающих озер, рядом с лесом, я сбил во время вечернего лета утку. Она шлепнулась в густую осоку.

Начинало смеркаться. Сбитую птицу я так и не нашел, хотя искал до самой темноты.

На другой день рано утром пришел на это же место и вновь начал поиски. Невдалеке поднялся ястреб-тетеревятник и не спеша полетел к лесу. Я подошел к месту взлета ястреба и увидел на небольшом травянистом бугорке распластанную, с красными лапками, утку-широконоску. Вся грудка ее была исклевана до костей.

Так гроза пернатых — ястреб — расправился с моей добычей. «Выходит, он не только охотится сам, но и не прочь на готовенькое».

Загадки леса

Однажды поутру отправился я с ребятами в лес по грибы и ягоды. Со мной двое шестиклассников с соседнего двора — Петя и Саша.

Петя — смуглолицый мальчуган с черными, чуть раскосыми глазами, тонкий и юркий, как ящерица. Саша другого склада: веснушчатый, волосы торчком, плотный, ростом пониже.

Малозаметная тропка уводит нас от опушки все дальше в глубину леса. Меж стройных медноствольных сосен изредка мелькают березы, тонконогие осинки, кудрявые липы, невысокие рябины. Солнце еще только поднимается, греет нежарко, а легкий ветерок бодрит. Мы идем гуськом по росистой траве, не успевшей еще высохнуть.

Вот и знакомые уголки, где мне доводилось бывать не раз. Лес старый, в основном чернолесье. Там и тут краснела земляника, сладкая и душистая ягода. Петя и Саша, присев на корточки, собирают ее, похваляясь друг перед другом.

Я оглядываюсь и украдкой наблюдаю за ребятами. Вот стали попадаться красные мухоморы. Крикливые, выряженные в свой пестрый наряд, стоят они в сдвинутых набекрень шапках с белыми крапинками. Просто выскочки какие-то. Вижу: Саша ловко сбивает им головы березовой палкой, а то возьмет да и ногой придавит. Видимо, знает, что этот гриб несъедобный.

— Разве так можно, Саша? — говорю я ему.

Саша удивленно смотрит на меня:

— Так ведь это поганка, дядя Коля. Пользы от нее никакой, только лес засоряет.

— Ты неправ, Саша! — поясняю я. — Мухомор красный — очень нужный гриб. Словно фонарик горит он в лесу, украшая собой и темный бор и светлую березовую рощу. Гриб для человека ядовитый, но в лесу он полезный санитар. Капли воды, что остаются после дождя на шляпке мухомора, убивают микробов и лесных вредителей. Доказано: гриб этот полезен и лесу, его «грибокорень» снабжает влагой и азотом корни деревьев и кустарников. Я еще от своего деда слышал, что лоси едят мухоморы. Значит, они для лосей — лекарство. Растут эти грибы с июля по октябрь. Посуди теперь сам: выходит, полезный этот гриб-мухомор. Так стоит ли ради баловства уничтожать его?

Поднявшись на пригорок, поросший редким сосняком, мы оказались среди молодых сосенок. Всюду виднелись стайки маслят с шоколадными шляпками. Корзинки быстро наполнялись грибами: их было тут так много, что хоть косой коси.

Петя остановился у большого муравейника, рядом с высокоствольной сосной. Взял прутик и давай ворошить муравьиное гнездо. Конечно, у рыжих лесных муравьев поднялся настоящий переполох. Муравьи кишели в муравейнике, сновали взад и вперед, торопливо тащили невесть куда свои яйца, хвоинки, кусочки коры, обломки мелких сухих веточек.

Я подосадовал, что не успел предупредить его. Что поделать — бывает. Решил предостеречь на будущее.

— Петя, — обратился к нему, — этого никогда больше не делай. Тебе просто интересно посмотреть на муравьиную суматоху, а о вреде ты не подумал. Муравьи — верные друзья леса. Они уничтожают лесных вредителей. Только одна семья рыжих лесных муравьев — а она насчитывает примерно 300 тысяч — очищает от вредителей полгектара леса. Подсчитано, что за «трудовой» сезон — с апреля по октябрь — обитатели одного муравейника уничтожают до трех — пяти миллионов вредных насекомых, их гусениц, личинок и яиц. Муравьи обладают и удивительной силой. Маленькое насекомое может перетаскивать груз в пятьдесят раз больше своего веса.

Развороченный муравейник быстро погибает: весной и осенью его могут залить дожди, а зимой он наверняка промерзнет. Знаешь, лесоводы говорят: «Тот, кто срубил дерево, — браконьер, а тот, кто разрушил муравейник, — злостный браконьер». Ведь он оставил без защиты не одну сотню деревьев…

Петя молчал. Он понял свою ошибку, и это было главным.

Домой мы возвращались к вечеру. Солнце медленно уползало за горизонт, впереди светлячками загорались огни города. На душе у меня было спокойно: день мы провели не зря.

Их дом в лесу

Как-то ходил я в Айшинский лес за земляникой. Двухлитровый бидончик почти был полон духовитой ягодой, и я повернул восвояси.

На выходе из леса повстречался с группой ребят-школьников. Они тоже собирали землянику, но, видимо, больше клали в рот, нежели в посуду. У одного паренька, видом постарше других, была небольшая корзиночка, прикрытая травой. Вначале я подумал: в корзиночке грибы и, по всей вероятности, молодые подберезовики, которые, хотя и не часто, попадались в светлых березнячках.

Разговорились. Оказалось, что в корзинке у него вместо грибов находится… молодой ежик. Он его поймал недалеко отсюда и сейчас несет домой, в Зеленодольск. Дальше выяснилось, живет мальчуган в большом доме, на пятом этаже. Ежика собирается кормить… хлебом и травой!

Я взглянул на зверька: маленький, с кулачок, он свернулся в клубок, выставив иголки, и, казалось, был ко всему безучастным. Мне стало жаль его. Пропадет ежик. Нужно было принимать какие-то меры, пока еще не поздно. Я вежливо попросил ребят отпустить ежика в лес, пояснив, что хлебом и травой его не кормят, а питается он всевозможными насекомыми, мелкими грызунами, змеями. Ночью не будет давать спать, потому что в это время то чем-нибудь шуршит, то бегает по квартире со всех ног (недаром его называют ночным животным) и не признает ящика с песком. Так зачем забирать его из леса домой?

Мои доводы подействовали, и ежика ребята отпустили на свободу…

Вообще в летнее время в лесах можно встретить перепархивающих птенцов-слетков, а также увидеть маленьких зверят: косулят, зайчат, бельчат и других. Некоторые ребята ради забавы или просто из жалости, — мол, ничейный, потерялся бедняжка — забирают этих малышей из леса и приносят домой. А вскоре здоровые детеныши без матерей и неумелого ухода погибают.

Однако если приглядеться, ни зверята, ни птенцы не брошены родителями, всегда находятся под их наблюдением и, конечно, в помощи человека не нуждаются. Совсем другое дело, если птица или зверек попали в беду, получили повреждение. Тогда нужна помощь. Во всех других случаях родной дом диких обитателей — в лесу, на воле. И об этом следует знать.

Божья коровка

Все, наверное, видели маленького проворного жучка — божью коровку. Встретить эту красивую букашку можно в лесу, лугах, полях, садах, парках, огородах и даже во дворе своего дома.

Я часто спрашивал знакомых ребят, что им известно про этих насекомых, полезны ли они? Большинство в недоумении пожимали плечами, не зная, как ответить, другие и вовсе считают их не нужными и при случае не прочь раздавить.

Эти семиточечные, округлой формы, ярко окрашенные жуки очень полезны: они уничтожают в больших количествах тлей, мелких гусениц, яйца вредных насекомых. Короче, они — верные помощники человека в борьбе с насекомыми-вредителями.

За полезную деятельность жучков ласково называют в народе «коровка», «ивашечка — красная рубашечка», «солнышко», а чаще — «божья коровка». Последнее название имеет и свое объяснение. Издавна для славян божья коровка впрямь была олицетворением солнечного божества. Объясняется просто и слово «коровка». Возьмите ее в руки, и на пальцах останется «молочко» — желтая жидкость с неприятным запахом. Вот поэтому жуков стали называть «коровками».

Божьи коровки стали первыми применяться в биологическом методе борьбы с вредными насекомыми.

Стрижи унесли лето

Рано утром ко мне в комнату вбегает младшая дочь — десятиклассница Таня и взволнованно, с порога, кричит: «Папа! Папа! Выйди, посмотри: стрижей уже нет, они улетели».

Я поспешно выскакиваю в сад и, вскинув голову, пристально ищу в безоблачном синем небе темные силуэты кружащихся длиннокрылых птиц. Но, как ни всматриваюсь, ничего не замечаю. Не слышу и обычного громкого визга: «визз-визз-визз». Видно, и впрямь улетели.

Еще не далее, как вчера, стрижи без устали, один за другим, проносились в вышине, то исчезая, то появляясь, чтобы снова и снова прочертить в воздухе невидимую линию. Так повторялось бесчисленное количество раз: черные птицы все время реяли в просторах неба.

И я задумываюсь: стриж действительно удивительная птица. Почти весь длинный летний день она проводит в воздухе, стремительно, с резкими звуками, рассекая воздух. Более тысячи километров налетывает в течение суток. А скорость полета стрижа иногда превышает сто пятьдесят километров в час. Такая большая скорость позволяет ему без особого труда в течение одних только суток попасть из Африки в Европу. Наши современные реактивные самолеты летают со сверхзвуковой скоростью. А не стремительный ли полет этих шустрых птиц все время воодушевлял человека искать пути увеличения скоростей полета! Долго-долго человек наблюдал быстрый полет стрижей, завидовал их ловкости, проворству, изучал их строение, хотел летать, как и эти птицы. И он добился своего: летает намного быстрее, выше и дальше, чем птицы.

Говорит за себя постоянство стрижей: они прилетают и улетают почти в одни и те же сроки. Очень чувствительны к холодам и дождливой погоде. Питаются исключительно насекомыми: мухами, комарами, мошками — и ловят их только на лету, в воздухе. На земле птицы эти почти беспомощны: крылья длинные и узкие, а лапки чересчур короткие и не дают им возможности легко взлетать.

Появляются стрижи у нас во второй половине мая, когда все птицы уже прилетели и насекомых достаточно, а улетают, как обычно, во второй половине августа, когда легкая позолота украсит первые листья.

Да, стрижи улетели. Быстрокрылые летуны отправились далеко-далеко в Африку. Они унесли с собой лето. Заметно короче стали дни, не слышно птичьих песен, увядают травы.

На душе становится грустно. Наступает пора осени.

Грибы и грибники

Любителей «тихой охоты» (так называют издавна сбор грибов) можно условно подразделить на несколько категорий, заметно отличающихся друг от друга. Это торопыги, копуны, пробочники и настоящие грибники.

Грибник-торопыга по лесу бежит вприпрыжку, словно его все время подстегивают. Он стремится как можно больше леса обежать, опередив всех. В большинстве случаев такой грибник довольствуется довольно скромными трофеями. Ему, конечно, не до красоты леса.

Грибник-копун. Этот в лесу не побежит, он тихо-тихо обходит лес участок за участком и уж если нападет на стайку груздей или подгруздков, то так «перепашет» лесную подстилку, что и грибницу повредит, и оставит это место открытым солнцу и ветру. И долго-долго потом не появится здесь ни одного грибочка. От таких копунов только вред природе.

Грибники-пробочники выезжают обычно на природу на грузовиках да автобусах. Прибыв на место, разбегаются на самое короткое время, затем собираются к машине, извлекают из рюкзаков различные бутылки и снедь. И начинается пир. Грибов, как правило, они не привозят, зато засоряют лес консервными банками, стеклотарой, полиэтиленовыми пакетами и прочим мусором. Да еще оставляют после себя вытоптанную траву, срубленные ветки и, случается, непотушенный костер. Где уж им думать о бережном отношении к природе!

Неторопливой походкой, вдыхая полной грудью запахи леса, идет настоящий любитель «тихой охоты». В руках — палочка с развилкой на конце. Он шевелит ею бугорочки, закрытые листьями и разным древесным хламом, под ними любят прятаться от посторонних грузди и подгруздки. Знающий грибник не будет выдергивать с корнем свои трофеи, осторожно срежет их ножичком: грибница сохранится, а на этом месте вырастут новые грибы.

Сбор грибов — огромное удовольствие и здоровый отдых. Да и сами грибы не только вкусны, но и полезны. В килограмме белых сушеных грибов белков в два раза больше, чем в говядине, и в три раза больше, чем в рыбе.

Как только затуманятся по утрам лесные дали — пора за грибами.

Знакомство не состоялось

Нарядный осенний лес стоял не шелохнувшись, словно о чем-то задумался. Было как-то особенно хорошо, привольно в эту чудесную пору увядания природы.

Я сидел на невысоком пеньке у заросшей лесной тропинки с еще зеленой травой и подманивал с помощью пищика рябчиков. Манил то голосом самочки, то петушка. Ранее тут я всегда встречал рябчиков и потому надеялся — откликнутся.

Птицы эти домоседы, не любят бродяжничать, а держатся по возможности в одних и тех же участках леса.

Но как я ни старался: сидел тихо, вроде бы и манил правильно, желанного ответного посвиста не было: «Значит, охотники повыбили или лисица переловила лесных птиц? Тогда тут делать мне нечего», — решил я и только хотел подняться с пенька, как услышал за спиной легкий, осторожный шорох. Обернулся: на тропинке, метрах в трех… лисица.

Набежав на меня так близко, она замерла от неожиданности, затем молнией метнулась в сторону, в густой подлесок. Только рыжий хвост ее мелькнул перед моими глазами.

— Как и не бывало, ловко! — невольно вырвалось у меня.

Так наше знакомство и не состоялось. А как хотелось бы сказать: «Здравствуйте, Патрикеевна! Вы крепко ошиблись: я не рябчик, а настоящий охотник. Только смотрите, зимой не ошибитесь — останетесь без пушистой теплой шубки».

Синичкина купальня

Осенней порой спешили мы на утиную охоту вниз по Волге в свое приписное охотничье хозяйство. Мотор весело постукивал и лодка шла ходко, оставляя позади большие буруны. Было ветрено. Солнце то выглядывало, то опять пряталось за рваные, клочковатые тучки.

Вечер застал нас у большого Зеленого острова, но мы не думали приставать к берегу. Хотелось еще проехать километров десять-пятнадцать и заночевать на какой-нибудь отмели.

Прошли уже почти весь остров. Неожиданно гребной винт за что-то задел: корягу, проволоку или еще за что — шпонку винта срезало, и наша моторка остановилась. На веслах добрались мы до острова, втащили лодку на песок и закрепили якорем.

— Вот угораздило, придется заночевать, — невесело сказал мой товарищ, бывалый охотник Николай Осин. — Ну, да ничего. Поужинаем, укроем лодку брезентом, сами в одеяла и будем спать, как медведи в берлоге. На охоту еще успеем, все впереди.

Так и сделали. Вскоре черная, непроглядная темнота накрыла остров, смыв очертания камыша и кустарников. Все вокруг затихло. Лишь только глухой плеск волн доносился до нашего слуха.

Утром я первым вылез из лодки. Густой туман окутал все вокруг. О том, чтобы плыть дальше, нечего было и думать. Мы разожгли костер и позавтракали. Николай занялся злополучной шпонкой, а я, прихватив ружье, пошел по берегу острова. Набежавший ветерок разодрал туман на клочья, и они медленно стали таять. Заметно посветлело. Показавшееся солнце радовало своим последним теплом.

Высоко над Волгой негромко прогоготал одинокий гусь. Я проводил его взглядом, пока он не скрылся из виду. «Эх, бедняга, видно, отбился от стаи и теперь на зимовку добирается один».

Вдруг раздалась звонкая песенка: «Пинь-пинь-чере-ре, пинь-пинь-чере-ре». Я поднял голову: на нижней ветке ивы прямо над водой, сидела большая синица.

Вот она прижала крылышки и камешком полетела в воду, быстро вынырнула и снова уселась на прежнюю ветку. Посидела, раскинув крылышки, как это делают воробьи во время купания, и снова в реку. Так повторялось три, четыре раза, после чего синица улетела в глубь острова. Маленькая непоседливая пичужка, как видно… купалась!

И тут я вспомнил пернатого рыбачка — ярко-зеленого зимородка, встречавшегося в наших местах по речкам и озерам. Он стрелой бросается в воду, ловит рыбешек, но чтобы вот так же кидалась в воду обыкновенная синичка — это было в диковинку.

И ворон — птица разбойная

Поздней осенью отдыхал я в доме отдыха Набережные Моркваши.

Решил пройтись по окрестностям. День выдался серый, пасмурный. Не спеша прошел заброшенный фруктовый сад, почти засохший, и очутился на гороховом поле, уже убранном, Впереди, недалеко от дороги, то взлетала, то вновь садилась на землю стая обыкновенных сизых голубей. В глаза бросилось: они чем-то встревожены. Тут же, на поле, я заметил трех больших черных птиц, которые сгрудились в одном месте. Это были вороны.

Я подошел поближе: на земле… перья растерзанного голубя… Сам он лежал без головы. Вся грудка до спины выклевана, в зобу горошины.

Я всегда считал ворона падальщиком, санитаром полей и лесов, частенько наблюдал за этой птицей. Но, выходит, он при случае не прочь поживиться и свежатинкой.

Воровка

Вечером в землянке, что стояла на берегу извилистой обмелевшей протоки Духовое, весело потрескивала печка. На чугунной плите подогревался чай, а мы, охотники, тесным кружком расположившись на устланных сеном нарах, делились впечатлениями о прошедшем дне. Он выдался на редкость ветреным, холодным, охота на уток утром и вечером была неудачной, и никто из нас не мог похвалиться трофеями.

Утром я проходил берегом озера с красивым названием — Золотое. Озеро — неширокое, метров восемьдесят, сто, но изрядно вытянутое. Края его поросли болотной растительностью, теперь уже пожелтевшей, по берегам кое-где маячили кустарники, сбросившие свои продолговатые листья. В нем, как видно, водились небольшие водяные зверьки — ондатры: над поверхностью воды выступали их конусообразные хатки. На другой стороне озера я увидел зверька, бегающего по берегу у самой воды. Он словно что-то искал — двигался взад, вперед, опустив низко мордочку к земле. Зверек был темного цвета, с белым пятном под горлом. Норка! — узнал я. Вот она приостановилась, видимо, заподозрив что-то неладное, а затем проворно юркнула в траву. Вскоре на поверхности воды показалась ее маленькая головка. Норка легко и быстро поплыла вдоль озера.

О встрече с норкой я рассказал в тот вечер своим товарищам по охоте.

— Вот так встреча! — удивился местный охотник Пашка. — Прямо совпадение! Я тоже ее, воровку, встречал.

— Ты о чем это? — спросил я, уловив в его голосе какую-то неприязнь.

— Сейчас поймешь, — усмехнулся Пашка.

Охотники затихли, ожидая, о чем пойдет речь.

— В прошлом году, — начал рассказывать Пашка, — прикатил я сюда на мотоцикле: рыбешки половить, душу, как говорят, отвести. Сел на старое место, настроил удочки — рыбачу. Дело было под вечер. Набежала небольшая лохматая тучка, враз потемнело и сыпанул дождик. Ну, думаю, все. Пропала рыбалка. Нет, тучка умчалась и вновь посветлело. И такой тут после дождя клев объявился, что умаялся таскать то сорожек, то окушков. Рыбу кидал в ямку, что была недалеко от ивового куста, а потом решил взглянуть: много ли наловил, может, пора и заканчивать. Обратный путь не близкий, да и рыбу всю не переловишь. Поглядел — и глазам своим не поверил: ямка-то пустая, без единой рыбки! Что за оказия, куда она подевалась? Думаю, уж не норка ли ненароком таскает мою рыбу? В нашей местности встретить норку не в диковинку, о проделках ее я наслышался немало. Выломал я прут на всякий случай, положил его рядом с собой и продолжаю рыбачить. А сам нет-нет да и кину взгляд на ямку. Вдруг слышу — шорох: из куста сперва показалась круглая мордочка, а затем и весь зверек с гибким вытянутым телом. Так и есть — норка! Легкий прыжок — и рыбка оказалась в пасти зверька. Ловко! Я схватил прут и кинулся к воровке: мол, сейчас проучу! Куда там, ее как ветром сдуло.

Вот так и перетаскала эта бестия всю мою рыбу, не оставив даже на уху.

Охотники ничего не стали выспрашивать или уточнять, только от души посмеялись.

Промашка

В ту осень охотились мы на уток недалеко от деревни Березовая Грива. Жили в невзрачной и ветхой избушке, на пасеке. Ульи были выставлены на небольшой лесной поляне. С одной стороны пасеки за песчаной дорогой круто в гору поднимался смешанный лес, с другой простирались еще зеленые луга.

Воды в тот год было мало, и Волга сильно обмелела. Образовались отмели, острова и островки, разделенные протоками, которые тянулись широкой лентой на десятки километров. Вот над этими отмелями и островками лежала дорога на юг пролетных птиц. Тут проносились многочисленные утиные стаи, говорливые косяки гусей, караваны журавлей.

Погода не баловала. По небу ползли темно-серые тучи, в воздухе кружились колкие снежинки. Холодный низовой ветер пронизывал до костей, поднимал на воде белые пенистые барашки.

Обычно мы охотились на «черных» островках, а тут как-то один вечер решили провести на озерах. У меня на примете было целых четыре: они находились один за другим, почти рядом. На одно из них, самое большое, заросшее рогозом, камышом и осокой, я пришел еще засветло. Постоял с полчаса, а затем уселся на сухую кочку у воды. По берегу виднелись потемневшие от времени пеньки, что остались от порубки.

Стало темнеть, утки не появлялись. Лес потонул в дымке. Стояла тишина, густая, недвижимая. И тут я почувствовал: на голове у меня кто-то шевелится. Хвать рукою — податливо-мягкое. Никак, птица! Я инстинктивно отдернул руку, птица бесшумно взлетела. Отлетела немного и плавно опустилась на взгорок, в березнячок, уже сбросивший листья. Это была сова. Нахохлившись, она сидела совершенно открыто. Словно говорила: «Как же это я промашку дала, вместо пенька на человека села».

И гаршнеп радует сердце охотника

На дворе поздняя осень. Отцвели и поблекли краски листопада. Сплошной серой пеленой затянуто небо. Уставшее за лето солнце уже редко ласкает глаз своими яркими лучами. Заметно похолодало, в воздухе нет-нет да и проносятся снежные крупинки. Потемнела и как бы стала глубже вода в реках и озерах.

Холодный, порывистый ветер срывает с деревьев последние листья, и лес обнажается, «светлеет», становится тише и потаеннее. Редко раздаются в нем голоса пернатых. Не видно уток, гусей, улетели крикливые грачи.

Снова я на любимом болоте. Небольшое, почти сплошь заросшее камышом, осокой и редкими кустиками тальника, оно в летнее время было постоянным пристанищем бекасов, этих быстрокрылых птиц. Каждый раз, заходя сюда, я поднимал до десятка шустрых птиц и клал в охотничью сетку несколько длинноклювых куликов. Так было в августе и сентябре, первых числах октября. А ведь сейчас уже заканчивается октябрь и будет ли что живого на болоте?

С этой мыслью я прохожу серединой болота. А его и не узнать, насколько оно изменилось: обмелело, оголилось, трава на кочках высохла и стала чернеть. Лишь в топких, трясинных местах еще зеленела осока, выделяясь своими густыми островками. Пройдя почти все болото, я не поднял ни одной птицы. Ну, думаю, прощай охота на болотную дичь до следующего сезона. Видимо, ничего нет, и я только зря теряю время. Да и что в самом деле можно ожидать на болоте, когда до этого уже прошли первые морозы, и лужицы, затянутые тонким матовым ледком, мягко похрустывали под ногами.

Но все же решил попытать счастья и пошел к кустикам тальника, почти сбросившим листья. И, как оказалось, не напрасно. Из-под раскидистого куста, около самых ног, лениво поднялась темноокрашенная небольшая птица, чуть побольше обыкновенного воробья, и, слегка покачиваясь в воздухе, низко полетела от меня. По величине и медленному полету я узнаю в ней гаршнепа. Ветер подхватывает его и начинает бросать из стороны в сторону, как щепку. После выстрела я остался с трофеем. Затем у этого же куста одного за другим «вытаптываю» еще четырех долгоносиков и удачно по ним стреляю. Это была, по всей вероятности, предотлетная высыпка болотных красавцев.

Поздней осенью, действительно, и гаршнеп радует сердце охотника.

Грибы… на школьной площадке

Как-то в конце августа, спеша на работу, на школьной площадке я увидел человека. Полусогнувшись, он что-то искал на земле. Видно обронил, а теперь никак не найдет…

Подойдя поближе, я увидел в его руках небольшой складной ножичек. Площадка была ровная, песчаная, по бокам ее — дорожки. Там и тут виднелись чуть заметные бугорки земли с трещинками во все стороны. Мужчина подходил к такому бугорку, ловко вскрывал его ножичком — и на поверхности земли появлялся… молодой шампиньон. Вскоре у «охотника» за шампиньонами бумажный пакет был полон доверху. Экая благодать — не надо далеко ходить, грибы прямо под носом, на школьной площадке. Недавно тут бегали школьники, азартно гоняли футбольный мяч, а теперь всем на диво выросли грибы.

Шампиньон — гриб съедобный. По питательности его приравнивают к мясным продуктам. Но что примечательно: во время роста он обладает огромной силой. Мне доводилось видеть: настлали асфальт, а через несколько дней покрытие поднялось пузырями. Оказывается, это сделали шампиньоны.

Дробинка

Однажды поздней осенью провел я несколько дней на утиной охоте в камских лугах. Большие и малые озера с темными островками куги и тростника чередовались здесь с обычными травянистыми болотами. На одном из озер сооружен был у меня небольшой скрадок из ивняка и травы. На воду, метрах в пятнадцати-двадцати от скрадка, я выставлял несколько резиновых чучел: трех-четырех чирков, пару кряковных и одну-две шилохвости. Забирался в скрадок затемно, затаивался и терпеливо ждал. С рассветом начинался перелет уток с озера на озеро. Завидев чучела, утки подсаживались к ним и… становились добычей.

В один из дней охоты я, как обычно, еще до рассвета сидел в скрадке. Чувствовалось заметное похолодание. Воздух свежий и острый сверлил нос. Стужа заползала за воротник, холодила спину.

Светало медленно. Тьму сменила серая мутная мгла. Густыми хлопьями повалил крупный мягкий снег. Вскоре он покрыл траву, копны сена, луговую дорогу, кусты ивняка. Поеживаясь, я сидел в скрадке и любовался такой переменой в природе. Еще часа полтора тому назад все вокруг было зеленым, а сейчас сплошь выглядело белым, как будто густо перекрасили белилами.

Вдруг послышался упругий нарастающий свист крыльев. На скрадок стремительно и низко шли три птицы. Со свистом сверля воздух, они пронеслись над самой моей головой. Я развернулся, быстро вскинул ружье и ударил дуплетом. Одна из уток резко пошла на снижение, грудью пропахала снег и застыла, разбросав крылья. Я подошел к птице, поднял. Это была северная чернеть. Крови нигде не было, птица была совершенно целой, не поврежденной. Задумался: куда же я попал? И лишь дома при разделке тушки загадка прояснилась: единственная дробинка поразила сердце.

Стало не по себе. И хотя охотой я занимаюсь давно, меткости своей на этот раз уже не радовался.

Матросик в тельняшке

Рыболовов-любителей принято делить на летних и зимних. Одни с наступлением заморозков, как говорят, сматывают удочки, не беря их в руки до весеннего потепления, а другие, наоборот, с нетерпением ждут зимнего сезона, считая, что подледный лов — самый увлекательный.

Особенно знатная ловля рыбы по первому ледку — «по перволедку».

Небольшой морозец приятно пощипывает уши, румянит щеки. С рюкзаком за плечами, с зимней удочкой и пешней я осторожно иду по слегка потрескивающему льду. Иногда пешней пробую его крепость, а то — неровен час — можно и выкупаться в зимней водице. Совсем недавно здесь, у берега Дальнего Кордона на Волге, плескались холодные волны.

Рыбаки уже «на местах». Облюбовав для ловли место, бью пешней первую лунку. Веером летят осколки, гулко звенит, словно поет, лед. После двух-трех ударов показывается темная вода. Черпаком выбираю ледяное крошево и с волнением опускаю в округлую лунку серебристую блесну. Холодный ветер задувает под воротник полушубка, но я не спешу перевязать шарф. Легкими движениями руки подергиваю леску, заставляя «играть» блесну.

Проходит несколько минут, а долгожданного удара по блесне нет. Пробиваю вторую, третью, шестую лунку — окунь не берет. Все как будто в порядке: и жилка тонкая, самая окуневая и незаметная в воде, и блесна похожа на настоящего малька, а рыба упорно не ловится. Значит, не держится тут окунь, надо поискать другое место.

Неподалеку, почти у берега, замечаю черные пеньки над поверхностью льда. Тут раньше был лес, а с приходом большой воды его вырубили. Хищник-окунь любит коряжистые места, где ему легче подкарауливать добычу, и здесь он, наверное, будет.

Пробив на новом месте лунку, я торопливо опускаю блесну. Встряхиваю раз, другой, третий и вдруг чувствую удар по блесне. Значит, окунь «сел». Быстро тащу леску — на льду подпрыгивает полосатый хищник. Величиной — побольше ладони. Ярко-оранжевые плавники его так и горят.

— Матросик в тельняшке, — вдруг слышу над головой. Оборачиваюсь: мальчишка, лет двенадцати. Видать, тоже на рыбалку пришел. В руках снасти держит.

— Как ты сказал? — переспросил я.

— Матросик в тельняшке… Красивая рыба…

Я снял окуня с крючка и протянул его мальчишке:

— Бери. Это тебе, первый, за хорошее название.

Он засмущался.

— Бери, бери, — настоял я.

Вечером, обветренный, порядком уставший, но довольный, возвращался я домой. А из головы не выходило: «матросик в тельняшке». Красивое название. Лучше не придумаешь.

Жестокость

Она появляется на самое короткое время и, как привидение, бесшумно исчезает. Видимо, когда-то эта рослая черная дворняга была очень напугана и сейчас смертельно боится коварства человека. Да и как не бояться: на шее собаки вместо ошейника болтается… плотное ожерелье из обыкновенных досок. Только злой, безжалостный человек мог так надругаться над животным, укрепив на шее деревянную решетку, освободиться от которой собака сама не в состоянии.

Рабочие комбината, на территорию которого она заходит, не раз пытались изловить беднягу и освободить ее от такого «ошейника», но куда там — собака в руки не дается, всегда прорывается сквозь цепи людей и панически, стремглав, убегает.

Так и носится из конца в конец по большой территории комбината черная собака с нелепым ошейником, как немой укор жестоким людям.