Глава 1 «Русская земля» и земли Руси в XI–XIII вв.

Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю!

Краткое изложение содержания работы Архимеда «О равновесии плоских фигур»

Всякому «Архимеду» от альтернативной истории жизненно необходима надежная точка опоры: ясное и детальное понимание мира, который он собирается мысленно изменять, внятное представления о законах, по которым происходили изменения в этом подлунном мире. Для меня такой обязательной точкой опоры будет работоспособная модель генезиса и развития существовавшего в IX–XIII вв. государственного образования, известного в историографии как Киевская Русь. Во избежание бессмысленных (для нашей задачи) споров о том, была ли та Русь государством, будем придерживаться знаменитого определения Вебера и считать государством «то человеческое общество, которое внутри определенной области… претендует (с успехом) на монополию легитимного физического насилия» [Вебер М. Политика как призвание и профессия. Избранные произведения. М., 1990. С. 645].

Неизбежно упрощая и огрубляя цветущую сложность реального мира (но изо всех сил стараясь сохранить правдоподобие и предсказательную силу модели), основные особенности динамики рассматриваемого государства можно сформулировать в виде последовательности связанных тезисов. Практически все эти тезисы уже выдвигались и обсуждались в исторических исследованиях… но на сегодняшний день в самых различных областях человеческого знания существуют три условно пересекающихся пространства: пространство представлений общества — «образованных профанов»; пространство представлений академических ученых, непосредственно занимающихся с данным объектом исследований; пространство представлений «антиакадемического» сообщества. Яркий пример ситуации, когда эти миры уже практически перестают пересекаться — история ранней Руси от Рюрика до Владимира Святого. Действительно, если читатель-неспециалист (да и специалист, не занимавшийся древнерусской проблематикой) прочтет такие суждения, как:

• «поляне, древляне, кривичи, вятичи и другие восточнославянские племена»;

• «во второй половине XII в. центр Руси перемещается из Киева во Владимиро-Суздальское княжество»;

• «в 1380 г. Дмитрий Донской, одержав победу в Куликовской битве, сверг ордынское иго, но два года спустя хан Тохтамыш, разорив Москву, иго восстановил»;

• «Иван Грозный первым был объявлен царем».

Такие суждения покажутся «образованному профану» общеизвестными истинами, не требующими разъяснений и обоснований. Поклонник творчества таких ярких представителей «антиакадемического» сообщества, как Владимир Белинский с его «Страной Моксель», Анатолий Фоменко или Андрей Буровский, сочтет, скорее всего, большинство из этих утверждений результатом фальсификаций «московских/скалигеровских/романовских историков». Между тем ни одно из приведенных утверждений с точки зрения современной академической науки не соответствует исторической действительности. А значит, стоит хорошее и разумное повторить и еще раз повторить. Вреда не будет.

1. «Русский союз Славиний»

6 сентября каждого года все прогрессивное человечество отмечает годовщину речи профессора Герхарда Фридриха Миллера на заседании императорской Академии наук в Санкт-Петербурге на тему Origenes gentis et nominum Russorum, с которой есть пошла великая «котора» в отечественной исторической науке. Как известно, так и неоконченная лекция вызвала спор между сторонниками скандинавского происхождения Руси (норманнистами) и их противниками (антинорманнистами), которому после ряда впечатляющих перерождений не видно конца и в обозримом будущем. К сожалению, имеющиеся у нас достоверные источники на тему происхождения Руси настолько бедны, а содержащиеся в них сведения настолько противоречивы, что составить полную и достоверную картину событий того времени практически невозможно. Можно лишь относительно уверенно утверждать, что в конце IX в. контроль над северной частью Восточно-Европейской равнины (с центрами в окрестностях Ладоги-Новгорода) и конечной точкой «волжского торгового пути» взял в свои руки балтийский по происхождению военно-торговый клан, который по имени его легендарного родоначальника принято называть Рюриковичами. Хотя его глава в X–XI вв. носил заимствованный, вероятно, у хазар титул «каган», для большей простоты будет употребляться славянский титул «князь» или «великий князь».

С какого бы берега Балтики — южного или северного — ни пришла «русь» Рюриковичей, её власть была внешней для потестарно-политических структур (красивый термин!), уже установившихся в IX в. на берегах Волхова, Западной Двины, Волги и Днепра. Описывая жизнь этих грандиозных территорий до Рюрика и непосредственно после его смерти, стоит повторить замечательную формулировку А. А. Горского:

«… этнополитическая структура раннесредневековых славян не может быть признана племенной в собственном смысле этого понятия. Племенной, очевидно, была структура праславянского общества… В результате расселения VI–VIII вв. она была разрушена и сформировались новые общности, носившие уже в основе не кровнородственный, а территориально-политический характер. Называть их «племенами» или «союзами племен» неверно фактически… У самих раннесредневековых славян особого термина для обозначения догосударственных территориально-политических общностей не было. Но в византийских источниках они именовались «Славиниями» (Σκλαβηία, Σκλαβυία)» [Горский А. А. Русь. От славянского расселения до Московского царства. М., 2004. С. 14].

Предложенное краткое определение для государства нашей ранней истории — союз Славиний с доминирующей военно-политической и торговой ролью Руси, «русский союз Славиний» — отлично подходит для описания способа организации общественной жизни наших предков в IX–X вв. Эта формула не противоречит комплексу известных источников, а также данным археологии и других вспомогательных исторических дисциплин. Эту формулу не стыдно предъявить и на экспорт, в том числе и как аргумент против рассуждений о тысячелетнем рабстве, подавляющих бескрайних просторах и т. п. Эта формула позволяет, наконец, уйти от бесконечного дележа символического наследия Руси между русскими, белорусами и украинцами, в ходе которого то русских записывают в угро-финны, то украинцев делают тюрками. Действительно, вслед за Шинаковым вполне можно выделить на территориях Славиний четыре ядра формирования будущих этносов:

• северо-восточное ядро с Новгородом и Ростовом;

• северо-западное с Полоцком;

• юго-западное от Киева на восточных границах до Зимно на западных;

• юго-восточное между Битицей и Хотылево [Шинаков Е. А. Образование древнерусского государства: сравнительно-исторический аспект. Брянск, 2002. С. 106–108],

а историю Руси, то есть историю общей для всех «имперской» внешней власти, объявить общим достоянием. При этом полезно всегда помнить, что, как замечательно сформулировал А. Е. Пресняков, удаленность Киевского периода во времени не позволяет отнести его с определенностью к истории исключительно российской/украинской/белорусской. Сама категоризация истории как украинской или, скажем, российской не была актуальной в течение всего Киевского периода, а следовательно, нет и возможности говорить о национальной его принадлежности. Ближайшим же историческим аналогом Руси является империя Каролингов, которая стала основой для многих нынешних государств, имеющих равное право на ее историческое наследие.

Первоначально «внешняя» правящая династия уже к третьему-четвертому поколению заметно «славинизировалась», что заметно по именам правителей и их документам. Эта династия и ее дружина именовались «русью», что в южной части державы, задетой «иранским влиянием», вполне могло иметь значение «светлых», «благородных» [Трубачев О. Н. В поисках единства: взгляд филолога на проблему истоков Руси. М., 1997. С. 220–260] в противоположность «черни» — подчиненному и обложенному налогами населению покоренных Рюриковичами земель. В этом значении термин «русин» употребляется, например, в «Русской правде» — «купчина, гридин или ябетник», то есть член княжеской дружины, торгового дома или администрации. В скором времени название правящей элиты перешло на подчиненные ей земли, которые стали называться «Русской землей», или «Русью» (в широком значении). В таком значении термин «Русь» использовался для обозначения подвластных Рюриковичам земель и их населения, в отличие от иноземцев (половцев, поляков, булгар, финнов и т. д.). Так он употребляется в иностранных и отечественных источниках, в качестве примера которых можно привести относительно поздние Ливонскую рифмованную хронику и «Повесть о погибели русской земли»:

«Есть город большой и широкий, который также расположен на Руси: он называется Суздаль. Александром звали того, кто в то время был его князем: он приказал своему войску готовиться к походу» [Livlandische Reimchronik. Atskanu Hronika. Riga, 1998. 2205–07].

«О, свѣтло свѣтлая и у красно украшена, земля Руськая!.. Всего еси испольнена земля Руская, о прававѣрьная вѣра хрестияньская! Отселѣ до угоръ и до ляховъ, до чаховъ, от чахов до ятвязи и от ятвязи до литвы, до нѣмець, от нѣмець до корѣлы, от корѣлы до Устьюга, гдѣ тамо бяху тоймици погании, и за Дышючимъ моремъ; от моря до болгаръ, от болгарь до буртасъ, от буртасъ до чермисъ, от чермисъ до моръдви, — то все покорено было Богомъ крестияньскому языку, поганьскыя страны, великому князю Всеволоду, отцю его Юрью, князю кыевьскому, дѣду его Володимеру и Манамаху, которымъ то половоци дѣти своя полошаху в колыбѣли».

В начале X в. один из Рюриковичей — князь Олег, по версии Повести временных лет, или князь Игорь, по версии весьма поздней Historia Polonica Яна Длугоша, — с набранным среди северных славянских и финских земель войском поставил под свой контроль меридиональный торговый путь, связывающий бассейны Балтийского и Черного морей. Важным шагом в обретении контроля над торговыми путями стало завоевание Киева, куда Рюриковичи и перенесли свою ставку, объявив этот город столицей своих владений. Итогом этого завоевания и последовавших, видимо, успешных столкновений с силами могущественного Хазарского каганата стало распространения на территории по Днепру, Десне, Припяти двухуровневой структуры государства, на верхнем этаже которого находились князь-глава Рюриковичей и «корпорация Русь», а на нижнем — «местные власти» Славиний («пактиоты росов»). В эпоху Олега-Игоря можно выделить собственно государственную территорию «Росии»-Руси, вытянутую вдоль берегов Днепра, вдоль пути «из варяг в греки»;

Славинии кривичей-кривитеинов и лендзян, поставляющие в Русь-«Росию» суда-моноскилы;

Славинии вервианов, дреговичей-другувитов, кривичей, северян-севериев, по территориям которых проходил путь полюдья-«кружения» князя Рюриковича, «архонта Росии»;

«подплатежные Росии местности» уличей и древлян (Oύλτίνοι, Δερβλενίυοι);

Новгород на севере во главе с наследником «архонта Росии», занимающий промежуточное положение между государственными территориями Руси и Славиниями [Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989. С. 44–47, 50–51, 316, 330].

Очевидный и быстрый триумф Руси в эту эпоху объясняется в первую очередь тем, что территориальная обособленность и самостоятельность Славиний препятствовала установлению легитимности завоевания, при которой «светлый князь» одной из них подчинил бы себе и другие. А вот даннические отношения, при которых глава Руси выполнял только ограниченный набор функций, «обозначая» свое присутствие как власти полюдьем, идеально соответствовали моменту. Вот только население многих Славиний IX в. платило дань и собственным «светлым князьям», и более сильным соседям — варягам и хазарам. А значит, первичная легитимность (а вместе с ней и успешность) государственной структуры Руси времен Олега-Игоря возникла при выполнении простой и ясной программы: а) ликвидация дани в пользу «третьих сил»; б) прекращение взаимной борьбы Славиний; в) обеспечение безопасности населения и торговли (что со времени появления печенегов в приднепровских степях стало особенно нетривиальной задачей — которая тем не менее была успешно на первых порах решена). Для северных центров Руси (Новгорода, Полоцка, Ростова) большое значение мог иметь доступ к доходам от богатой византийской дани и прибыльной южной торговли.

Гибель главы Рюриковичей в древлянских лесах спровоцировала тяжелый кризис Руси в середине X в., продемонстрировавший подводные камни на пути развития политического наследия Олега-Игоря: без фигур такого масштаба удержание целостности «русского союза Славиний» оказалось безнадежной задачей. Без легитимного и харизматичного лидера «корпорация Русь», видимо, в 40-х гг. X в. потеряла большую часть своего государства: после древлянского мятежа отпали многие Славинии Юго-Запада; крупная Славиния вятичей перешла под контроль Хазарского каганата; в Полесье и Полоцке появились альтернативные княжеские династии (Тур и Рогволд) [Шинаков ЕЛ. Образование древнерусского государства: сравнительно-исторический аспект. Брянск, 2002. С. 200]. Лишь применение крайне жестоких методов позволило Ольге, жене убитого Игоря, подавить сопротивление древлян. Уничтожение древлянской столицы и древлянского правящего рода положило начало процессу «окняжения» Славиний, в ходе которого их земли включались в состав собственно государственной территории Руси. В ходе этого процесса изменялась и система «налогообложения», на «окняженных землях» (первоначально на территории древлян и в окрестностях Новгорода [см.: ПСРЛ. Т. 1, стлб. 60]) вводился прообраз «государственных налогов». Основные принципы масштабной реформы, осуществленной Ольгой на ограниченной территории завоеванной, разгромленной древлянской земли и «новгородского домена» Рюриковичей (регламентированные налоги, княжий суд, замена родового деления территориальным, утверждение монополии Рюриковичей на власть), были распространены на земли большей части «русского союза Славиний» лишь её внуком Владимиром Святым [альтернативные точки зрения на реформы Ольги см.: Фроянов И. Я. Рабство и данничество у восточных славян (VI–X вв.). СПб., 1996. С. 432 (реформы Ольги — один из историографических мифов); Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX–XI вв. Смоленск, 1995. С. 151 (всеобъемлющая правовая реформа от Среднего Поднепровья до Новгорода)].

Святослав Храбрый, сын Игоря и Ольги, нашел свой путь выхода из кризиса 40-х. Для укрепления власти Рюриковичей над Славиниями этот князь предпочел громить грады не своих данников, а чужих владык. Святославу Игоревичу удалось — судя по молчанию летописей о масштабных попытках «окняжения» славянских земель в его время [см., напр., НПЛ. С. 121] — за счет личной харизмы и «удачи» восстановить во «внешней Росии», в землях вокруг государственной территории Руси, двухуровневую систему власти, существовавшую при его отце. Более того, Храброму удалось создать мощную и эффективную — судя по результатам в виде разгромленных в прах «альтернативных претендентов» на власть над Славиниями в лице Хазарского каганата — военную машину для внешней экспансии, способную существовать и развиваться за счет захвата все новых источников снабжения, а не за счет усиления эксплуатации имеющихся. Причем главной смазкой для этой машины (по общему мнению отечественных и, например, византийских источников) была человеческая страсть к славе, а не к наживе. Тороватые новгородцы простыми словами описали такой идеальный образ «князя-викинга»: «Дружина его кормяхуся, воююще ины страны» [НПЛ. С. 104]. Увы, в столкновении с Византией — сверхдержавой того мира — «имперский» проект Святослава Храброго остановился в шаге от победы, то есть потерпел поражение. Но значение и побед Святослава, и его поражений для отечественной истории переоценить невозможно. И через полтысячелетия в знаменитом «Послании на Угру» архиепископа Вассиана, в этом шедевре русской публицистики всех времен, закоренелый язычник Святослав вместе со своим отцом Игорем недаром оказался в числе всего лишь четырех поименованных «прародителей» московской династии, которые «не точию обороняху Русскую землю от поганых, но и иныа страны приимаху под себе».

2. «Окняжение Славиний»

Остатки более чем боеспособных дружин Святослава Храброго, остатки его военной машины стали основой формирования во времена Ярополка и Владимира Святославичей «дружинного» государства, которое и назвали позднее Киевской Русью. Главным деянием того же Владимира Святославича стал переход на всей восточнославянской территории (кроме земли вятичей) к непосредственному управлению землей через князей-наместников рода Рюриковичей. Летописные известия о посажении Владимиром своих сыновей в землях бывших восточнославянских общностей говорят о том, что именно с ним следует связывать решительный и решающий шаг в складывании новой территориально-политической структуры, при которой восточнославянские земли находились под непосредственной властью киевской княжеской династии. В Новгороде (территория словен) Владимир посадил Вышеслава (после его смерти — Ярослава), Турове (дреговичи) — Святополка, в земле древлян — Святослава, в Ростове (финноязычная меря и славянские колонисты) — Ярослава (позже Бориса), во Владимире-Волынском (волыняне) — Всеволода, в Полоцке (полочане) — Изяслава, Смоленске (смоленские кривичи) — Станислава, Муроме (первоначально территория финноязычной муромы) — Глеба; еще один сын, Мстислав, встал во главе Тмутараканского княжества — русского владения-анклава на Таманском полуострове, созданного Святославом Игоревичем.

Источники сохранили только подробный рассказ о разгроме Владимиром Святым княжества полочан, возглавляемого местным князем Рогволодом. Сообщения о постоянных походах на вятичей, радимичей, хорватов не содержат душещипательных подробностей. Но именно во время «большого окняжения земли» умирает центр северян Коровель [Андрощук Ф. А. Чернигов и Шестовица, Деснинские древности. Брянск, 1995. С. 118–121]; Волынь уступает место Владимиру-Волынскому; горит, а затем «переезжает» на новое место Смоленск-Гнездово [Мурашева В. В., Ениосова Н. В. Исследования на пойменной части Гнездовского поселения. Первые итоги // КСИА. № 219]. Обобщая данные археологии, можно сказать, что в конце X — начале XI в. из 181 укрепленного поселения, существовавшего в IX — начале XI в., к началу XII столетия 104 (то есть 57,5 %) прекратили свое существование, причем у большинства из них это произошло на рубеже X–XI вв. [Куза В. А. Древняя Русь: город, замок, село. М., 1985. С. 38–42, 80–82]. Из 17 центров выделенных А. А. Горским «волостей» после периода «окняжения» только 4 зародились в период существования «Славиний» [Горский АЛ. Русь. От славянского расселения до Московского царства. М., 2004. С. 91]. А такие древние центры, как Чернигов, Любеч, Вышгород и Витичев, были расположены рядом с землями соответственно северян, дреговичей, древлян и уличей, но не входили в них. Этот масштабный процесс «окняжения» земель, как видим, кардинально укрепил власть Рюриковичей и резко расширил границы непосредственно подчиненных им территорий, позволил государственной власти новой Руси осуществлять такие крупные инфраструктурные проекты, как строительство многочисленных градов на юге Руси (среди которых такой гигант, как Белгород, с площадью укреплений в 52 гектара). Новое государство заодно и населило построенные грады выведенными с севера людьми (просто представить себе подобную операцию во времена Олега и Игоря практически невозможно). Можно сказать, что именно в это время Рюриковичи сформировали до конца аппарат насилия (хотя бы из тех же жителей свежеоснованных княжих городов), отчужденный от среды «окняженных» если не этнически, то статусно и символически. Тем самым возникли «государство в новом смысле этого слова» как сила, противостоящая «обществу», и элита как господствующий в военном, политическом, экономическом и культурном отношениях слой. Вместе с этим становлением государства (и из-за этого становления) во времена Владимира Святославича и Ярослава Владимировича заметно ослабление военных сил Руси по сравнению со временами Святослава Храброго, падение её влияния на берегах Черного моря, усиление давления на её земли со стороны Степи.

Укрепление положения Рюриковичей сопровождалось стремительным усилением роли их главной ставки. Столичный характер Киева подтвердили великие князья Владимир (создание центрального языческого храма, а после принятия христианства — митрополии) и его сын Ярослав Мудрый (строительство Софийского собора и введение церемонии интронизации в нем великого князя). Однако было бы неправильным рассматривать государство Рюриковичей с обычной для современного человека, «территориальной» точки зрения. Киев в X–XI вв. был не столицей в нынешнем понимании этого слова, не был независимым от личности правителя сосредоточением государственного аппарата, а был лишь местом пребывания старейшего из князей, главы всего рода. Вообще, как ярко выразил эту мысль Алексей Толочко, Семья потомков Сокола-Рюрика — это и была тогда «форма» державы. Рюриковичи, захватившие всю полноту власти в Восточной Европе во второй половине X в., составляли сакральный княжеский род, власть была имманентным свойством представителей рода Рюрика, держава — единственно возможным видом существования. Нельзя сказать, что держава была смыслом существования рода, держава была — родом, государство непосредственно идентифицировалось с Рюриковичами. Создание государства и оформление его «жизненного пространства» — то есть смысл жизни Рюриковичей в наших глазах — были «побочным продуктом жизнедеятельности» семьи, подобно тому как производство воска и меда является смыслом существования пчелиного роя — с точки зрения пасечника, но не самих пчел. Для рода Рюрика власть оказалась мистическим образом соединенной с землей в обоих древнерусских смыслах этого слова — и с «землей-территорией», и с «землей-народом» [Толочко О. Русь — держава та образ держави. К., 1994; http://www.ukrhistory.narod.ru/tolochko-6.htm]. И если слава, честь или интересы рода требовали, например, перенести столицу из Киева к устью Дуная, в центр создаваемой Святославом Храбрым «империи», — Рюриковичи не колебались совершенно.

Установленная Рюриковичами система корпоративного владения землями получила в историографии название «коллективного сюзеренитета» (термин предложен В. Т. Пашуто). По идее, каждый из членов рода имел свою долю в общем владении семьи, которая называлась «причастием». Уже упомянутый Алексей Толочко считает, что это слово употреблялось в прямом, сакральном его значении: «Своё коллективное владение княжий род рассматривает как «причастие», вкладывая в это понятие смысл телесного акта, по значению аналогичного церковному таинству — причащению святых даров. «Причастие» — это присоединение князя к «земле», а значит, к общему телу путем выделения ему частицы».

Можно подобрать и другую, менее возвышенную метафору (предложенную в своё время Е. С. Холмогоровым): «Отношения между князьями Рюрикова дома, которым так много уделяли внимание историки, совсем не будут понятны, если забыть, что это отношения между совладельцами общего торгового и военно-политического предприятия. Киевская Русь, и как государство, и как предприятие, считалась совместным владением «торгового дома Рюриковичей». От места в иерархической княжеской лестнице, от порядка наследования мест, зависела общая доля получаемых «чести и славы». По мере выбывания старших представителей рода князья перемещались на все более и более почетные и выгодные места в управлении общим семейным владением».

Именно поэтому неправильными являются представления о якобы распаде Руси в XI–XIII вв. Раздробленность — это «исконное» состояние Руси Рюриковичей с тех пор, как этот род начал своё коллективное правление. Попытки концентрации власти в одних руках, стремление к «единовластью» в сознании людей того времени практически всегда осуждались. «Не преступати предела братня» — эта заповедь с прозрачными библейскими аллюзиями, многократно повторяемая летописцем, наглядно демонстрирует, что существование границ между братскими наделами не воспринималось как трагедия; «феодальная раздробленность», воспринимаемая ныне многими как свидетельство упадка, краха государства, совсем иначе воспринималась современниками даже во время стремительного разрастания потомства Владимира Святого. Держава считалась единой, пока ею управлял единый род, пусть и распадавшийся стремительно на слабо связанные между собой ветви, Русь очень и очень долго мыслилась единым семейным владением.

Масштабные междоусобицы после смерти Святослава Храброго и Владимира Святого основательно проредили владетельный род Рюрика. Но уже дети Ярослава Владимировича Мудрого были вынуждены искать пути мирного сожительства и раздела общего хозяйства. Относительно работающая формула перехода от отцовской семьи к братской была найдена на основе завещания Ярослава: «Се же поручаю в собе место столь старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыевъ; сего послушайте, якоже послушаете мене, да той вы будеть в мене место; а Святославу даю Черниговъ, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Володимерь, а Вячеславу Смолинескъ».

По идее (известной из поздних источников как «лествичное» право), князья должны были «по старшинству» со временем перемещаться с одного стола на другой по естественным причинам. Старший в роду Рюрика получал титул «великого князя» и киевский стол, а сыновья князя, так и не добравшегося за свою жизнь до «золотого киевского стола», исключались из общего порядка наследования и превращались в изгоев [см., напр.: Толочко А. П. Князь в Древней Руси: власть, собственность, идеология. К., 1992. С. 25–34; аналогии с раннесредневековой Европой см.: Назаренко А. В. Родовой суверенитет Рюриковичей над Русью IX–XI вв. 1987. С. 150–153]. И такое «коловращение» князей действительно наблюдалось. Например, Святополк Изяславич, внук Ярослава Мудрого, был последовательно князем Полоцким (1069–1071), Новгородским (1078–1088), Туровским (1088–1093) и Киевским (1093–1113); его кузен Владимир Всеволодович (Мономах) — князем Смоленским (1067–1078), Черниговским (1078–1093), Переяславским (1093–1113) и Киевским (1113–1125). Великое княжение киевское являлось, таким образом, венцом княжеской карьеры, а Киев и его округа считались доменом великого князя, старейшины рода. В Киеве же находилась и резиденция митрополита, главы Православной церкви.

Следствием частого перемещения князей и их дружин стала неразвитость на Руси классического феодализма. Из-за частой циркуляции правителей выдаваемые их дружинникам земельные пожалования-бенефиции не превращались в наследственные лены. Это же перемещение правящих элит, как ни странно, задерживало и обособление разных частей государства и его реальный распад. Сознание единства Руси существовало именно на уровне «княжих людей», которым волею судьбы случалось побывать и пожить во многих городах, где обосновывались их сюзерены. Для иллюстрации этого тезиса отлично подходят слова В. О. Ключевского:

«Что такое была Русская земля в XII в. как политический состав? Было ли это единое, цельное государство с единой верховной властью, носительницей политического единства страны? На Руси была тогда единая верховная власть, только не единоличная…Князья внесли немало нового в земские отношения Руси, но не в силу своей власти, а по естественному ходу дел: эти новости рождались не только из действия княжеского порядка владения, но и из противодействия ему, например из вмешательства волостных городов. К числу этих новостей относится и то, что княжеский род стал элементом единства Русской земли. Естественное преемство поколений сообщило потомству Владимира Святого вид династии, платным сторожам Руси дало монополию наследственного правления землёй. Это был простой факт, никогда не закрепленный признанием земли, у которой не было и органа для такого признания: при замещении столов волостные города договаривались с отдельными князьями, а не с целым княжеским родом. Порядок совместного княжеского владения и стал одним из средств объединения земли; но он был не актом их учредительной власти, а следствием их неуменья разделиться… Так две общественные силы стали друг против друга, князья со своим родовым единством и земля, разделённая на области. При первом взгляде Русская земля представляется земской федерацией, союзом самостоятельных областей, земель. Однако их объединял политически только княжеский род, помимо которого между ними не было другой политической связи. Но и единство княжеского рода было не государственным установлением, а бытовым обычаем, к которому была равнодушна земля и которому подчас противодействовала. В этом заключались существенные отличия Руси XII в. как земского союза от федерации в привычном смысле этого слова. Основание федерации — постоянный политический договор, момент юридический; в основе княжеского совместного владения лежал факт происхождения, момент генеалогический, из которого выходили постоянно изменявшиеся личные соглашения. Этот факт навязывал князьям солидарность действий, не давая им постоянных норм, не указывая определённого порядка отношений. Далее, в федерации должны быть союзные учреждения, простирающие своё действие на всю союзную территорию. Правда, и на Руси XII в. было два таких учреждения: власть великого князя киевского и княжеские съезды. Но власть великого князя киевского, вытекая из генеалогического факта, а не из постоянного договора, не была точно определена и прочно обеспечена, не имела достаточных средств для действия и постепенно превратилась в почётное отличие, получила очень условное значение… С другой стороны, по призыву великого князя нередко устраивались княжеские съезды для обсуждения общих дел… Но эти съезды никогда не соединяли всех наличных князей и никогда не было точно определено значение их постановлений. Князья, не присутствовавшие на съезде, едва ли считали для себя обязательными их решения; даже князья, участвовавшие в съезде, считали себя вправе действовать вопреки его решению, по личному усмотрению… Так ни власть великого князя, ни княжеские съезды не сообщали Русской земле характера политической федерации, союзного государства в точном смысле слова. Русская земля представляла собою не союз князей или областей, а союз областей через князей. Это была федерация не политическая, а генеалогическая, если можно соединять в одном определении понятия столь различных порядков, федерация, построенная на факте родства правителей, союз невольный по происхождению и ни к чему не обязывавший по своему действию — один из тех средневековых общественных составов, в которых из частноправовой основы возникали политические отношения. Русская земля не делилась на части, совершенно обособленные друг от друга, не представляла кучи областей, соединённых только соседством. В ней действовали связи, соединявшие эти части в одно целое; только эти связи были не политические, а племенные, экономические, социальные и церковно-нравственные. Не было единства государственного, но завязывалось единство земское, народное. Нитями, из которых сплеталось это единство, были не законы и учреждения, а интересы, нравы и отношения, ещё не успевшие облечься в твёрдые законы и учреждения. Перечислим ещё раз эти связи: 1) взаимное невольное общение областей, вынужденное действием очередного порядка княжеского владения, 2) общеземский характер, усвоенный высшими правящими классами общества, духовенством и княжеской дружиной, 3) общеземское значение Киева как средоточия Руси не только торгово-промышленного, но и церковно-нравственного и 4) одинаковые формы и обстановка жизни гражданского порядка, устанавливавшиеся во всех частях Руси при помощи очередного порядка княжеского владения» [Ключевской В. О. Лекции по русской истории; http://www.magister.msk.ru/library/history/kluchev/kllecl2.htm].

3. Рюриковичи и «люди» средневековой Руси

Крайне интересен затронутый выше В. О. Ключевским вопрос о взаимоотношениях князя с «людием», вопрос об основах княжеской легитимности. Обычай в X–XII вв. в сфере отношений власти и общества еще занимал то место, которое в дальнейшем будет принадлежать закону, а следовательно, основные элементы легитимации власти — претенденты и способ овладения властью; ритуалы и церемонии, этот способ освящающие; методы принятия решений и доведения их до населения — составляли достаточно устойчивое ядро легитимности. Причем, как мы сейчас увидим, это ядро восходило ко временам Олега-Игоря, ко временам до «окняжения» Славиний. Систематизируя сообщения источников, можно вслед за К. А. Соловьевым выделить три формы легитимации княжеской власти конкретного Рюриковича в конкретной земле [Соловьев К. А. Эволюция форм легитимации государственной власти в Древней и Средневековой Руси. М., 1999].

Приглашение. Это самая «чистая» форма легитимации власти через символический «обмен» полномочиями между общиной (хранителем земли) и князем — предводителем дружины (хранителем порядка). Такой характер легитимации достаточно часто встречается в условиях острой конкуренции между князьями (а на самом раннем этапе — между конкурирующими княжьими родами). Подходящая ситуация возникла, например, после смерти Владимира Святого — и летопись излагает свою версию начинавшегося столкновения между Святополком и Борисом, сыновьями Владимира, в следующих терминах:

оставшийся в Киеве Святополк «съзва кыяны, и нача даяти им именье», добиваясь их согласия на занятие стола. «Они же приимаху и не бе сердце ихъ с нимь, яко братья их беша с Борисомъ»;

в это же время дружина князя Владимира и городское ополчение обращаются к Борису Владимировичу: «Се дружина у тобе отьня и вой. Поди, сяди Кыеве на столе отни» [Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи. Ч. 1 / Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.-Л., 1950. С. 90].

Здесь нам важно не столько соответствие излагаемого реальному ходу событий, сколько соответствие представлениям составителя рассказа о «нормальном и правильном». И участие в решении вопроса о будущей власти в кризисной ситуации выбора и князя, и дружины, и горожан (воев из городского полка) явно не представляется летописцу чем-то ненормальным. Вот только нужно всегда помнить, что формально существовавшее право общества на призвание князя, без которого государственный механизм земли-волости был парализован, было радикально ограничено со стороны Рюриковичей правом силы. Так, ярчайший пример «призвания» в 1068 г. киевлянами Всеслава Полоцкого вместо Изяслава Ярославича — старшего сына Ярослава Мудрого, правившего в городе по отцовскому завещанию — закончился примерно через год с появлением под стенами Киева собранных Изяславом сильных отрядов под командованием его сына: «И пришед Мьстиславъ [Изяславич], исече кияны, иже беша высекли Всеслава, числом 70 чади, а другыя слепиша, другая же без вины погуби, не испытавъ. Изяславу же идущю къ граду, изидоша людье противу с поклоном, и прияща князь свой кыяне; и седе Изяславъ на столе своемь…»

Завоевание. Здесь мы плавно переходим ко второму (и зачастую основному) способу легитимации княжеской власти. Идеальный, правильный образец такого получения власти задан в изображении похода на юг Олега Вещего:

• борьба за власть проходит вне стен города, что чрезвычайно важно, ведь смысл борьбы не в том, чтобы ограбить город, а в том, чтобы получить контроль над землей и право сбора дани;

• борьбу за волость ведут равные по достоинству; с самозванцами же «правильной» борьбы не ведут (о чем прямо заявляет сам Олег, обращаясь к Аскольду и Диру: «Вы неста князя, ни рода княжа, но азъ есмь роду княжа» [ПВЛ. С. 20]);

• победитель, силой или хитростью доказавший свое преимущество, вступает в город не как захватчик, а как законный и признанный (легитимный) правитель и соответствующим образом себя ведет.

И после установления Рюриковичами монополии на власть междоусобные войны иногда проходили по заданному Вещим алгоритму, играя роль естественного механизма регулирования потестарных отношений в условиях, когда в государстве, находящемся в периоде становления, возникали «избыточные» носители власти. Вот только нужно всегда помнить, что наряду с такими «легитимными» войнами все чаще встречались завоевания, преследующие совсем другие цели:

а) максимально ослабить соперника, разорив его землю;

б) разграбить город, получить добычу и пленников.

В XI в. это отчетливо просматривается в истории взаимоотношений сыновей Ярослава Мудрого с полоцкими князьями Рогволдовичами, с рано обособившейся ветвью потомков Владимира Святого: «И придоша ко Меньску, и меняне затворишася в граде. Си же братья взяша Менескъ, и исъкоша муже, а жены и дети вдаша на щиты…» [ПВЛ. С. 112].

С естественным ростом численности Рюриковичей алгоритм «легитимного» завоевания работал все хуже и хуже — и вот в 1169 г. киевляне, имевшие уже богатый опыт соглашений с одинокими удачливыми (пусть и нелюбимыми) претендентами на роль завоевателя, впали в естественное отчаяние, когда к стенам города явилось одиннадцать банд… то есть княжеских дружин. Из одиннадцати князей десять отлично понимали, что им власть в городе не достанется, а значит, нужно быстренько брать все, что под руку подвернется. Итог известен и ужасен.

Согласие. Эта форма внешне напоминает наследование власти умершего князя. Механизмы наследования власти, особенно на первых порах развития государства, постоянно меняются, так что каждое поколение привносит в них что-то свое:

• сын наследует отцу, но как младший соправитель своего родственника (Игорь Рюрикович «хожаше по Ользе и слушаше его» [ПВЛ. С. 23]);

• сын наследует отцу, но при соправлении матери, а полноту власти получает, лишь продемонстрировав свою силу и «удачу» (Святослав);

• право на великое княжение добывается в кровавой борьбе без правил с братьями (Владимир Святославич Святой и его сын Ярослав Владимирович Мудрый);

• сын наследует отцу, при обязательной поддержке двух братьев (Ярославичи Изяслав, Святослав, Всеволод);

• брат наследует брату — «лествичное восхождение» (Святослав и Всеволод Ярославичи);

• племянник наследует дяде по правилам все того же лествичного восхождения (Святополк Изяславич);

• старший сын наследует отцу без каких-либо условий (Мстислав Владимирович Великий, сын Владимира Всеволодовича Мономаха).

Последнее наследование стало настоящей вехой: великий (во всех смыслах этого слова) князь Владимир Всеволодович Мономах, воитель, защитник Русской земли, ужас половцев, коварный правитель, разумный законодатель и хороший писатель, — этот князь стал последним настоящим правителем «всей Руси», так как:

а) был способен разгромить любую мыслимую оппозицию в своей земле и

б) сумел эту полезную «способность» предать наследнику.

У его сына Мстислава Владимировича Великого передать своё положение не получилось.

Принцип согласия, о котором говорит К. А. Соловьев, в этой весьма запутанной ситуации с наследованием состоит в учете двустороннего характера потестарных отношений, при которых претендент на власть должен получить разрешение общины на занятие «вакантной должности» и является развитием принципа приглашения. Вот только нужно всегда помнить, что вместе (а зачастую — вместо!) разрешения общины для занятия стола было необходимо и согласие (пусть и пассивное) рода. Сплошь и рядом князь, поспешивший организовать «по согласию» заселение понравившихся апартаментов, рисковал услышать от любимого брата или дяди-стрыя сакраментальное:

«Иди в волость отца своего… а то есть волость отца моего. Да хочю, ту сидя, порядъ створити со отцемь твоим. Се бо мя выгналъ из города отца моего».

Как видим, система «коллективного сюзеренитета» на практике оказалась далекой от идеала и почти сразу же начала давать сбои. Среди основных причин можно выделить:

а) Размножение княжеского рода и увеличение количества имеющих право на удел его членов. Уже в XI в. распространилась практика вычеркивания из списка пайщиков малолетних детей умерших членов компании, которых старшие члены рода лишали владений и делали «изгоями», потенциальными нарушителями спокойствия. Тем не менее число взрослых членов рода продолжало возрастать. По подсчетам Л. Войтовича, изменение количества Рюриковичей от 1 до 12-го поколения выглядело как 1–1–1–3–24–14–21–49–81–85–113–104, что неминуемо должно было приводить к увеличению количества уделов и разложению представления о единстве рода Рюриковичей. Как следствие росло число князей-«самовластцев», что старались сгонять «младших» родичей с удельных столов, равно как и число князей-авантюристов, пытавшихся занять стол «без очереди» [Войтович Л. Князівські династіі східноі Європи (кінець IX — початок XVI ст.): склад, суспільна і політична роль. Історико-генеалогічне дослідження. Львів, 2000].

б) Желание князей обеспечить наследственность своих уделов. Уже в первой половине XII в. из общего рода Рюриковичей выделились несколько семейных ветвей, которые стали претендовать на закрепление за ними определенных территорий и исключение этих земель из общего списка подлежащих распределению уделов. Раньше всех сепарировалось Полоцкое княжество, правда, ценой отказа его князей от участия в общей семейной политике. Куда более распространенным был вариант, когда князь хотел и получить более почетный стол, и закрепить свой предыдущий за членом своей ветви, младшим братом или сыном. В 1097 г. на съезде (снеме) князей в Любече было принято решение «не преступать предела братнего» и, что для нас куда важнее, объявлено правило «отныне же каждый да держит отчину свою». К 1132 г. окончательно оформилось разделение государства Рюриковичей на И земель — Киевскую, Черниговскую, Переяславскую, Туровскую, Галицкую, Волынскую, Смоленскую, Полоцкую, Муромо-Рязанскую, Новгородскую и Ростово-Суздальскую, в большинстве из которых утвердилась та или иная ветвь некогда единой семьи. Теперь уже внутри этих земель начала вторично формироваться система перераспределения столов от «старших» к «младшим», которая до того функционировала по всей подвластной Рюриковичам территории. Так, князь Игорь Святославич из ветви черниговских Ольговичей сперва княжил в Путивле (1161–1164), перешел в Курск (1164–1178), оттуда в Новгород-Северский (1178–1198) и, наконец, в Чернигов (1190–1202). Все это способствовало дальнейшему дроблению земель, однако, что характерно, при этом внешние границы самих земель почти не изменялись.

в) Движение самих земель за «эмансипацию от княжеской власти». Принято считать, например, что в 1136 г. Новгород сбросил власть Рюриковичей и превратился в республику, которая отныне по своему выбору стала приглашать князей (о специфике этого выбора мы еще поговорим). «Против» княжеской власти активно боролись галицкие бояре, которым в начале XIII в. удалось свергнуть и казнить навязанных им Ольговичей (сыновей Игоря, прославленного знаменитой «Песнью»), долго сопротивляться покушениям волынских Изяславичей, а затем даже провозгласить своего «боярского» князя, не признанного другими Рюриковичами. На стороне разных претендентов на престол выступали важнейшие города Суздальской земли, в этой борьбе «младший» Владимир в 1177 г. победил «старший» Ростов, а в 1212 г. уже ростовчане совместно с новгородцами и смолянами разбили суздальцев и владимирцев. Хотя, конечно, по меткому замечанию А. Е. Преснякова, «народное общественно-правовое воззрение» в целом признавало «за членами княжеского рода их владельческую привилегию». Просто в ходе борьбы «антикняжеские» силы старались игнорировать «княжие семейно-владельческие отношения и соглашения, стремясь то нарушить их, то использовать как внешнее условие» [Пресняков А. Е. Княжое право в Древней Руси. СПб., 1909. С. 219].

4. Накануне нашествия. Обзор земель Руси

Важно подчеркнуть, что в источниках XI — начала XII в. «землями» именовались независимые государства («Русская земля», «Греческая земля», «Болгарская земля», «Лядская земля», «Угорская земля»). Термином же «волость»/«власть» в территориальном значении древнерусские памятники этого времени именуют главным образом владения князей Рюриковичей в пределах Древнерусского государства [Горский А. А. Русь. От славянского расселения до Московского царства. М., 2004. С. 80–86]. Использование обозначения «земля» применительно к частям наследия Владимира Святого явно можно трактовать как свидетельство развития той самой «феодальной раздробленности». Поскольку далее для нас основным занятием станет разбор исторических альтернатив развития этих самых земель, то естественно попытаться сейчас в самом примитивном и схематичном виде набросать обзор их состояния. Чтобы дать самое общее представление о том, какие из перечисленных выше «сбоев» в наибольшей степени определяли историю конкретной земли, попробуем воспользоваться простейшей бинарной оппозицией «княжья»/«вечевая» земля. Доминирование княжья в политической жизни земли, торжество родового принципа наследования, развитая удельная система и долевое соправление князей в старшем городе земли — все это мы вслед за М. А. Александровым будем считать признаком торжества «княжей модели» власти в определенной земле (предложенное Александровым понятие «удельной» модели кажется не слишком подходящим, так как само понятие «удела» впервые встречается в источниках в XIV в. [ДДГ. М.-Л., 1950. № 2. С. 12]). Регулярное появление вечевых собраний в сфере высокой политики, связанные системы городовых вечевых собраний в схеме «город — пригород», постоянное нарушение династической преемственности в занятии княжеского стола — все это будут признаками «вечевой земли» [Александров МЛ. Русские земли-княжества IX–XV вв.: компаративистский анализ культурно-политических альтернатив. М., 2009. С. 104–136].

Название земли; основные центры; первое упоминание как земли Правящая династия из Рюриковичей; наиболее яркие её представители Модель развития; местная специфика
Север
Новгородская: Новгород, Псков; 1137 [НПЛ. С. 25] Нет своей династии, «общерусский стол»; заметный след оставили Мстислав Владимирович Великий и его сын Всеволод (изгнан в 1136 г.) Классическая вечевая модель. Разбор истории этой земли и обоснованность выбора модели см. в главе 5
Северо-Запад
Полоцкая: Полоцк, Витебск, Минск; 1128 [ПСРЛ.Т.1, стлб. 299] Рогволдовичи (до середины XIII в.), потомки Владимира Святого и Рогнеды, дочери местного князя Рогволда: наиболее знаменит Вссслав Брячиславич (правил с 1044 г.) упорной борьбой с Ярославичами Вечевая модель (приглашение князей в 1128 г.: самостоятельное заключение договоров общиной Полоцка в 1151 г.): дробление земли, отделение пригородов
Северо-Восток
Суздальская или Ростовская; Ростов, Суздаль, Владимир-на-Клязьме, позднее Тверь и Москва: 1148 [ПСРЛ.Т. 1, стлб. 366; стлб. 355] Юрьевичи, потомки Юрия Долгорукого, сына Владимира Всеволодовича Мономаха; знамениты сыновья Юрия Андрей Боголюбский (убит в 1174 г) и Всеволод Большое Гнездо (умер в 1212 г.) Сочетание вечевой и княжей моделей: князья-самовластцы сосуществуют с сильными общинами Ростова, Владимира (эволюция земли в паве 4)
Центр
Смоленская; Смоленск, Торопсц; 1190 [ПСРЛ.Т. 2, стлб. 270] Ростиславичи, потомки Ростислава Мстиславича, сына Мстислава Великого: выделяется Мстислав Мстиславич Удалой (умер в 1218 г.) Устойчивая династия и сильная городская община, «экспорт» князей и слабое дробление земли (гл. 3)
Юго-Восток
Черниговская, Чернигов, Новгород-Северский, Брянск; 1142 [ПСРЛ. Т. 2, стлб. 311] Ольговичи и Давыдовичи, потомки сыновей Святослава, среднего сына Ярослава Мудрого: отметились Олег Гориславич (умер в 1115 г.), Всеволод Ольгович (умер в 1146 г.), Михаил Святой (убит в Орде в 1245 г.) Классическая княжья модель, попытки вырвать Киев из рук потомков Мономаха и сделать этот город главным столом династии
Муромская и Рязанская земли: Муром, Рязань; 1237 и 1257 [НПЛ. С. 74 в связи с нашествием Батыя; ПСРЛ. Т. 1, стлб. 475]. Ярославичи, потомки младшего сына Святослава Ярославича, изгнанного Ольговичами из Чернигова и закрепившегося в Муроме Княжья модель, кровавые междоусобные столкновения (Исады, 1217), попытки Юрьевичей подчинить себе эту землю
Юг
Киевская земля; Киев, Вышгород, Белгород: в источниках известна как «Русская земля», «Русь» Нет своей династии, «общерусский стол»; хочется отмстить Изяслава, сына Мстислава Великого (умер в 1154 г.) и Рюрика из смоленских Ростиславичсй (умер в 1212 г.) Вечевая модель, традиция легитимных завоеваний (специфика земли подробно разобрана ниже)
Переяславская земля; входила в состав «Русской земли» в узком смысле Видимо, земля закрепляется за ветвью Юрьевичей с Северо-Востока Недостаточно данных
Юго-Запад
Волынская земля: Владимир-Волынский, Луцк; 1174 [ПСРЛ. Т. 2, стлб. 576–577] Изяславичи, потомки упомянутого выше Изяслава Мсти славима; безусловные персоны первого плана — Роман Мстиславич (умер в 1205 г.) и его сын Даниил Специфическая княжья модель с сильными и харизматичными князьями-самовластцами, активно «собирающими» соседние земли (Галич, Киев)
Галицкая земля; Галич, Теребовль, Перемышль; 1152 [ПСРЛ. Т. 2, стлб. 448] Владимировичи, потомки «изгоев» Василько и Володаря, внуков Владимира Ярославича (старшего сына Ярослава Мудрого, умершего до смерти своего отца), после 1199 г. с прекращением местной династии стол становится «общерусским» Вечевая модель с постоянной борьбой с сильными местными князьями (Владимирко Володаревичем и его сыном Ярославом Осмомыслом), а позднее — с «волынскими самовластцами»

Один из главных выводов из этой занимательной (пусть и примитивной) таблицы — принципиальная невозможность:

связать земли XII–XIII вв. со Славиниями X в.;

выделить сколь-нибудь обширные и устойчивые области «европейского движения к демократии» и «азиатской тяги к деспотизму» — видно, что все тенденции еще слабы, расплывчаты, альтернативным историкам есть где разгуляться.

К середине XII в. площадь территории, в теории подлежащей разделу между членами всей Семьи, сократилась до Киевской и (возможно) Переяславской земель. Именно в это время за Киевской землей и закрепилось обозначение «Русская земля» (в узком значении) — и именно так она называется в собственно киевских (Ипатьевская), суздальских (Лаврентьевская) и новгородских летописях: «Мьстиславъ бо ве со всими князьями рускыми и Черниговьскыми» (Ипат., 1213); Рюрик «собравшю… Половци и Руси много и приде на Галичь» (Ипат., 1202).

«Русская земля» в данном случае должна пониматься как «общерусская», то есть общее владение всей княжеской семьи, великокняжеский домен. Это название имеет политическое, а не этническое значение. Характерно, что при обозначении набранных в Киевщине войск летописцы часто употребляют термин «русские полки» (в противоположность «муромским», «черниговским», «галицким»), но никогда не пользуются термином «русины» в противоположность «суздальцам» или «черниговцам», жители Киева всегда «кияне» [о границах и сути «Русской земли» (в узком значении) см.: Рыбаков Б Л. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. М., 1982. C. 55–67, 73, 85–90; Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. М., 1951. С. 41 и далее; Генсьорьский А.І. Термін «Русь» (та похідні) в Древній Pyci i в період формування східнослов’янських народностей i націй. Дослідження i матеріали з української мови. Київ, 1962. Т. V. С. 16–30]. Теперь именно к одной Киевщине как домену великого князя и стал относиться принцип причастия. Естественно, что его могли реализовать лишь сильнейшие из князей. В XII в. за Киев (иногда и Переяславль) соперничали четыре важнейшие ветви Рюриковичей — Ольговичи, Изяславичи, Ростиславичи и Юрьевичи. Обычно борьбу вела коалиция князей, и тот, кто захватывал Киев и получал формальный титул великого князя, наделял своих союзников частями в «Русской земле» (в узком значении).

Больше всех страдал от такого порядка сам Киев, так как его элиты фактически были исключены из процесса правления. Каждый из приходящих в город князей приводил с собой свою дружину, которая и размещалась в городе. Так, Святополк Изяславич привел туровцев, Всеволод Ольгович — черниговцев, Юрий Владимирович — суздальцев, а киевские пригороды — Вышгород, Белгород, Овруч — переходили из рук в руки по решению победителей, причем и здесь продолжалось все то же стремление к окончательной приватизации временно полученного удела. Так, Рюрик Ростиславич в конце XII в. закрепил за собой и на протяжении нескольких десятков лет удерживал киевский Овруч.

В этой ситуации весь XII в. прошел в попытках киевлян и союзных им торков, расселившихся в киевском Поросье, избавиться от тяжкого статуса великокняжеского домена и закрепить в городе свою собственную княжескую династию на принципах примогенитуры, «от отца к сыну». Симпатии киевлян, похоже, склонялись к Изяславичам — к примеру, о смерти Изяслава Мстиславича сообщается (киевским летописцем), что «плакася по нем вся Руская земля и еси Чернии Клобуци яко по цари и господине своем». В то же время Игоря Ольговича киевляне в 1146 г. предали Изяславу Мстиславичу, а год спустя открыто убили всем городом; Юрия Владимировича Долгорукого в 1157 г. отравили на пиру киевские бояре, причем в обоих случаях были разграблены дворы черниговских и суздальских бояр соответственно. Это парадоксальное положение, когда «столица» пытается изо всех сил освободиться от своего столичного статуса, окончилось серией жестоких погромов Киева, организованных враждебными княжескими коалициями. Самыми тяжкими были опустошения 8 марта 1169 г. (коалицией Юрьевичей и Ростиславичей) и 1 января 1203 г. (коалицией Ольговичей и Ростиславичей). Для характеристики отношения Рюриковичей к своей «столице» показательны события 1176 г., когда князь Ярослав Изяславич — из поддержанной киевлянами ветви Рюриковичей, — чтобы выкупить свою семью у соперника из плена «попрода весь Кыевъ, и игумены и попы и черныды и черницы, латину и гости». Другие соискатели престола вели себя в городе не лучше.

Тем не менее престиж Киева как главного стола держался еще до середины XIII в. Характерно, что даже монголы сперва признавали столичный статус Киева. Например, ханский ярлык на Киев был выдан Александру Ярославичу, который был вынужден уступать Владимир своему брату Андрею. Однако к тому времени Киев настолько утратил реальное значение, что северо-восточные Рюриковичи предпочли держаться своей земли, которая к концу XIII в. также распалась на ряд княжеств — Суздальское, Ростовское, Тверское, Ярославское, Московское, князья которых претендовали на столичный Владимир и титул «великого князя». Но это уже совсем другая история.

В итоге в первой четверти XIII в., когда начинают стартовать основные альтернативные исторические сценарии, разбираемые вашим покорным слугой, политическая карта Руси выглядела довольно причудливо.

Переяславль Южный представлял собой, судя по всему, южный форпост империи Юрьевичей, за который приходилось вести борьбу с Ольговичами. Чернигов был центром обширного (но рыхлого) королевства Ольговичей. Собственно Киев входил (вместе со Смоленском и Псковом) в федерацию Ростиславичей, вытянутую с юга на север вдоль днепровских путей, подобно уделу знаменитого Лотаря Карловича во владениях Каролингов. Во Владимире-Волынском укрепились Изяславичи. И наконец, в Галиче окопались «финно-угры»… точнее, просто угры во главе с «королевичем Андреем», братом венгерского короля Белы IV. Вообще-то после угасания первой Галицкой династии за княжение, кроме венгров и поляков, спорили Изяславичи и Ольговичи, а в один момент даже пробовал включиться в процесс и Ярослав Всеволодович из далекой Северо-Восточной Руси, так что появление в этом городе венгерских соседей можно считать логичным развитием событий. Вся Владимиро-Суздальская земля находилась во власти Юрьевичей, к 1231 г. те же Юрьевичи взяли под контроль и Новгород, рязанские и муромские князья также находились в вассальной зависимости от правителя Владимира-на-Клязьме.

Куда хуже было то, что карта эта быстро менялась: «Борьба за «общерусские» столы сопровождает почти всю историю Руси первых четырех десятилетий XIII в., но последнее десятилетие перед монголо-татарским нашествием характеризуется тем, что она приняла характер почти перманентных боевых действий, локализованных главным образом в южнорусских землях» [Горский А. А. Русские земли в XII–XV вв.: Пути политического развития. М., 1996. С. 24].

Особенно впечатляет долгая и кровавая борьба Даниила Романовича за Галич, жители которого временами с потрясающим упорством держались за своего венгерского правителя. Даниле Романовичу пришлось отбивать масштабные венгерские вторжения, дважды в крупных сражениях (под Шумском и у моста на реке Стырь) разгромить венгерско-галицкие войска, несколько раз осаждать сам Галич (последняя осада продолжалась девять недель, и галичане сдались лишь «изнемогаху гладом» [ПСРЛ. Т. 2, стлб. 771]). И то лишь внезапная смерть венгерского королевича помогла волынскому князю (без всякой руки Москвы) «отменить европейский выбор Галиции».

А еще впечатляет стремительность возникновения и гибели «империй» на южнорусских землях. Вот тот самый Даниил Галицкий создает огромное «государство» (с таким пафосом воспетое у Широкорада), куда входили Волынь, Галич и союзный Киев с областью. Вот вооруженные силы этого «государства» наступают на земли Михаила Черниговского (будущего святого) «пленяше землю, поимаша грады многы по Десне». А вот уже без пяти минут царь, размотавший свои вооруженные силы и разбитый половцами под Торческом, стремглав бежит домой, в Галич и далее на Волынь, теряя по дороге одну землю за другой, а его главный союзник — бывший киевский князь Владимир Рюрикович — томится в половецком плену. Торжествуя, Михаил Черниговский восходит на галицкий стол, он же контролирует и Киев, но проходит два года, наполненные схватками, переговорами и изменами, и в его руках остаются лишь черниговский и галицкий анклавы, окруженные враждебными землями.

Таким образом, к 1236 г. все «государства» на территории «Украины-Руси» полностью исчерпали свои экономические и военные ресурсы. Не случайно главной коллизией последних «боданий» становится поиск поддержки в чужих землях от Австрии до Половецкого поля, а также лихорадочные (и часто безуспешные) попытки найти деньги для оплаты этой помощи. Скажем, военные и дипломатические услуги Ярослава Всеволодовича, князя Новгородского, Романовичам пришлось оплатить стольным Киевом. Для сравнения: Ростово-Суздальская летопись, сообщая о событиях 6743(1235) г., отделалась двумя словами: «Мирно бысть» [ПСРЛ. Т. 1, стлб. 460].

Итог известен: осторожный застой Северо-Востока и кровавый бардак Юга завершили введение «внешнего управления». И вводили это управление люди несколько более жесткие, чем пресловутые «натовские оккупанты».

«И не осталось… ни одного живого: все равно умерли и единую чашу смертную испили. Не было тут ни стонущего, ни плачущего — ни отца и матери о детях, ни детей об отце и матери, ни брата о брате, ни сродников о сродниках, но все вместе лежали мертвые. И было все то за грехи наши».

Вот на этом, уважаемый читатель, мы и закончим обустройство стартовой площадки для построения альтернативных сценариев исторического развития перечисленных земель Руси. Да, построенная модель развития от Славиний к землям Руси, мягко говоря, неполна. Так, ни слова не сказано о закономерностях развития религии и культуры Древней Руси, практически за кадром остались экономика и торговля. Я заточил предлагаемую схему под попытку выделить основные политические силы Древней Руси перед «нашествием монголов», под попытку понять силу этих сил — и их же слабость. Очевидная ограниченность построенной модели означает всего лишь то, что «нельзя объять необъятное» — и далее при анализе конкретных альтернатив нам придется «пользоваться» той духовной и экономической обстановкой, что имели в нашем мире реальные князья, митрополиты, посадники. У нас не будет языческой, протестантской или католической Руси. Но не все же сразу! Наша модель имеет конкретные границы применимости — как и любая научная модель в нашем мире. Важно лишь помнить об этом и не выходить без серьезной подготовки «за рамки дозволенного». Но у нас и на подготовленной делянке хватит работы. Вперед, читатель!

Загрузка...