Высадившись в Ла Пуэнт, я забрал свою Дюга-12 из гаража гостиницы, где провел предыдущую ночь, и поехал навестить моих приятелей на станции техобслуживания.
– А! Вот и вы, привет!– воскликнул заправщик при моем появлении.– Вам уже надоела наша замечательная провинция, или вы тоже что-нибудь забыли?
– Нет, ни то, ни другое,– ответил я.
Выходя из машины, я поднес руку ко рту жестом горниста, давая парню понять, что не прочь выпить чего-нибудь, поскольку этот товар здесь имеется.
– Ни то, ни другое,– повторил я.– Приехал повидать вас по поводу человека, забывшего плащ. Он возвращался его забрать?
– Нет еще.
Мы направились к закутку-бару. Там сидел Поло-механик и копался в радиоприемнике. Ему, видимо, осточертело слушать вокализы своего приятеля в течение всего дня, и его уши требовали чего-нибудь иного. Правда, неизвестно, выигрывал ли он что-либо взамен. Со всеми этими тупицами с их ие-иес или пост-ие-иес, которые в наши дни только и слышишь на волнах! Или же этих хныкалок неопределенного пола! Ладно, в конце концов это их дело.
– Привет, месье,– сказал Поло, оставляя свою работу И протягивая мне руку.
– Не отрывайтесь от работы.
– Я уже закончил.
В подтверждение своим словам он повернул ручку своего звукового ящика, и тут, как и предполагалось, какой-то малец с гитарой обрушил на наши уши более или менее срифмованное «послание» о войне во Вьетнаме.
– Бог мой! Прекрати,– изрек Зеленый, который, по-видимому, придерживался империалистических взглядов.
Поло не выключил совсем, а приглушил звук. Так еще можно было вытерпеть. Нельзя было понять ни одного слова из стенаний профессионального гуманитария.
– А кроме всего этого, чем я могу быть вам полезен? – поинтересовался Зеленый.
Я выбрал Вильям Лаусонс, предложив им составить мне компанию и также заложить немного за галстук. Они не стали отказываться.
После чего я вытащил на свет божий проблему того типа, который забыл у них свой плащ.
– Что это за человек?– спросил я.– Не был ли это тип с физиономией боксера?
– Скорее да,– ответил Зеленый.– У него грубые черты лица и сломанный нос. И шрам на правой щеке.
Он заметил это, потому что после несчастного случая, который так попортил ему лицо, ему нравилось находить физические недостатки у других. Это его немного утешало.
– Вы его знаете? – спросил Поло.
– Нет, но мне говорили об этом парне. Он ехал в Мен-Бар или в Пуэнт-Фром?
– В Мен-Бар,– сказал певец-любитель.– Спрашивал у нас дорогу до Мен-Бара. Видимо, он ехал в Мен-Бар.
– Точно.
Я не очень четко понимал, почему меня интересует этот персонаж, но это ничего не значит. Теперь я был уверен, что он все еще находится на острове. Было бы удивительно, что при таких обстоятельствах и на такой небольшой территории я его еще не встретил.
Ладно. И что дальше? Это мне дает что-нибудь?
Сначала я думал, не идет ли речь об одном из родственников мадам Эрнестины Шамбо, но теперь я больше в это не верил. Он бы появился где-то возле «Кактусов».
Еще раз ладно. Самым правильным делом было бы выпить еще стаканчик, чтобы подбодриться.
В самый разгар нашей попойки, пересыпанной незначительными замечаниями, которыми обычно перебрасываются, прежде чем опрокинуть очередной стакан, из радиоприемника послышалась веселенькая музычка, возвещающая о грядущем блоке информации.
Поло, который сидел рядом, прибавил звук. Сначала мы услышали все о Вьетнаме, где, кажется, происходили ужасные вещи. Когда союзники отдали приказы сжечь фосфором гамбургских школьников, это было несомненно чтото особенное, не так ли? Я приготовился заткнуть глотку этому диктору, когда мой профессиональный инстинкт остановил этот порыв, и я навострил уши. Перейдя к другому сюжету, как будто он меня увидел, дежурный трепач рассказывал теперь своим дорогим слушателям о том, что появилось нового в деле с жемчугами княгини Носселовой и что полиция надеется вскоре схватить «отчаянного вора, опасного головореза (!), который, будучи феноменально удачливым, до сих пор скрывался от розыска. В самом деле, украденные четыре года тому назад, эти знаменитые жемчуга необычайной красоты и ценности, еще не выбрасывались на рынок, законный или теневой, но некоторые из них, вынутые из оправы, недавно появились, и след уже взят…»
– О! Скажи-ка! – присвистнул Поло, бросив на меня странный взгляд.
Он заметил, с каким вниманием я слушал диктора и, видимо, вообразил себе невесть что. Я снова взялся за свой стакан. Жемчуга княгини Носселовой не имели никакого отношения к мадам Шамбо. В конце концов, что же имело отношение к мадам Шамбо? Откинуть копыта, да это может случиться с любым, особенно когда дойдешь до соответствующего возраста.
– Сколько это стоило, все эти жемчуга, как сказал тот тип с радио? – спросил Поло, повернув ручку своего радиоприемника и выключив его.
– Он этого не сказал,– ответил я,– но это должно стоить несколько десятков кусков.
– В каких франках?
– Новых. Полноценных. Только все это толкнуть не получится.
– Да? А почему?– спросил Зеленый.
– Вы что, не слышали песенку? Это почти коллекционные изделия. Ни один скупщик краденого не захочет связываться с ними. Что же касается честных торговцев – а такие есть,– то у них со времени кражи имеется точное описание драгоценностей, их блеск, матовое свечение, и надо быть королем идиотов, чтобы пойти предложить им их. Тут же очутишься в кутузке. По крайней мере в первое время после кражи. Теперь же, через четыре года, они, может быть, подзабыли. Но эта информация освежит их память…
– Нет смысла становиться вором,– заметил Зеленый.
– Это зависит от ситуации. Этот жулик, как мне кажется, плохо провел операцию. Когда идут на подобное дело, всегда есть возможность сговориться со страховыми компаниями, но, думаю, что вор княгини Носселовой об этом не подумал. Или же, если и подумал, то переговоры ни к чему не привели. Как в воине во Вьетнаме,– усмехнулся я в заключение.
– Да-а!– задумчиво протянул Поло.
Он искоса глянул на меня, по-прежнему подозрительно
– Да-а!… Кажется, вы неплохо подкованы в этой области, месье.
Черт побери этого подозрительного типа.
– Это моя профессия,– сказал я.
Они чуть было не подскочили до потолка.
– Я – детектив,– продолжал я.
Надо выкладывать все, пока они не вызвали жандармов.
– Частный детектив. Мое имя Нестор Бюрма.
И я предъявил им свою визитную карточку, на которой были записаны все необходимые сведения.
– Быть может, вы уже слышали где-нибудь мое имя?
Нет. Они слышали его впервые. Это, право, меня не удивило со стороны таких серых типов, хоть они и корчили из себя тертых калачей.
– Вот так. А теперь не вздумайте воображать, что это я свистнул жемчуга княгини Носселовой, пристукнув их хозяйку, если это случилось.
И с этими словами я ушел от двух приятелей, не очень уверенный в том, что убедил их в своей невиновности.
На обратном пути в Пуэнт-Фром я все еще размышлял о странной телеграмме, которую поручила мне послать мадам Шамбо. Вопрос стоял все так же: зачем она хотела меня видеть? Не для того же, чтобы я закрыл ей глаза в конце концов! Имелась также целая цепочка других вопросов: умерла ли мадам Шамбо естественной смертью или кто-то преступно ускорил ее конец? Доктор Мора стоял на своем: естественный фатальный конец, последовавший за болезнью, поток медицинских подробностей не иссякал в его устах. Я же принимал это, пока не получил более подробную информацию. Однако в то же самое время на этом спокойном островке и, может, безо всякой связи с кончиной мадам Шамбо, происходили странные вещи: исчезнувшая служаночка Софи, Артур, племянник, имевший более или менее подозрительное прошлое, который, видимо, жил на острове уже несколько дней, неизвестно в каком месте. И он узнал (свидетельство Жаннетон, другой служаночки) о кончине своей тетушки, только лишь собираясь вернуться на материк. И потом имелся тот тип с гнусной рожей и шрамом на щеке, который, забыв свой плащ у Поло, Зеленого и К°, появился на короткое время в гостинице поселка, а затем также исчез из поля зрения.
Короче говоря, я придерживался такого мнения, что все это принимало странный оборот и в будущем не исключались всякие сюрпризы.
Отвечая на «вызов» мадам Шамбо, вполне невинный, я не счел необходимым иметь при себе оружие. Но в маленьком, закрытом на ключ бардачке, в моей Дюга, постоянно лежит небольшой браунинг, который при необходимости все же лучше, чем ничего. А потому, предчувствуя, что тут может развернуться какое-нибудь темное дело, прибыв в Пуэнт-Фром, я поставил свою тачку в гараж и переложил маленький пистолет из бардачка в задний карман моих брюк
После чего пешком потопал к порту.
Морской волк, конкурирующий с официальным катером, сидел нахохлившись в своей лодке, зажав деснами трубку. Глаза у него были закрыты. Он раскрыл их, как только почувствовал поблизости присутствие человека. Он меня узнал, но не пошевелился. Вытащив из беззубого рта свою носогрейку, он с беспокойством спросил меня:
– Вы уже возвращаетесь в Мен-Бар?
– Да! А что?…
– Я через часок жду клиентов. Вы не могли бы вернуться к этому времени, если вам это удобно?
Я ответил, что удобно и что это время я погуляю немножко и прошу его посоветовать, как употребить этот часок получше.
– Э-э! Ну что ж! – высказался он, не особенно убежденный в привлекательности своей программы туристских развлечений,– вы можете взобраться на скалы или пойти полюбоваться на памятник мертвым…
– Хорошо. До скорого.
Я не испытывал особого любопытства по отношению к памятнику мертвым в этом забытом Богом месте. Наверняка это будет очередная уродина, вышедшая из-под резца бездарного скульптора, подобная тем, каких понаставили во всех населенных пунктах Франции с 1918 года, и они, по моему мнению,– всего лишь издевательство над бедолагами, которым на войне продырявили шкуру. Но тем не менее я все же пошел взглянуть.
Идя наугад, вопреки советам морского волка, я вышел к кладбищу и тут же подумал о беглой служанке Софи Кардон, все родственники которой, по словам болтливой Жаннетон, покоились именно здесь. Машинально я вошел внутрь ограды, чтобы проверить этот факт. Кладбище, безусловно, было побольше вагона метро, но тем не менее вряд ли могло вместить много могил. Простенькое, кокетливое, даже как бы улыбающееся. Два дерева стояли на часах у входа, третье, в глубине, осеняло небольшой мавзолей. Пресловутый памятник высился в центре, напоминая собой омерзительный шмат застывшего смальца, увенчанный галльским петухом, который выглядел глупее, чем был на самом деле. На петухе сидел воробей, смывшийся при моем приближении. Я пошел от могилы к могиле и на многих надгробных камнях увидел фамилию Кардон.
Я чувствовал себя одиноким в этом некрополе до тех пор, пока за поворотом одной аллеи не увидел молоденькую девушку типа Жаннетон, но не в такой короткой юбке. Я подумал, что это, возможно, служанка покойной мадам Шамбо, но ошибся, поскольку она склонилась над крестом с надписью «Погиб в море», а фамилия была не Кардон.
Я ушел с кладбища и пошел по направлению к скалам.
Через короткое время мне показалось, что я заблудился, потому что тропинка, по которой шел, упиралась в густой кустарник высотой с нормального налогоплательщика. Пришлось оставить тропу и вскарабкаться на холмик, поставленный здесь природой для мальчиков-с-пальчиков моего типа. Эта высота помогла мне определиться.
Вдали виднелись живописные очертания острова Мен-Бар, лучи солнца вернули его скалам их изумительный, но тем не менее естественный, розовый цвет. Порт Пуэнт-Фрома с пришвартовавшейся грациозной шхуной находился слева. Направо был подъем, и скалы, безусловно, в этой стороне. Под ногами у меня…
При взгляде сверху это походило на странное море ядовито-зеленого цвета, внушающее страх, поскольку было объято постоянной и как бы таинственной дрожью, хотя все это происходило из-за ветра. Разлапистые двигающиеся ветви, казалось, яростно боролись с невидимым противником на земле, и ничего приятного в этом зрелище не было. На кладбище куда веселее… Но мое внимание привлекло другое. В самой середине этой растительности виднелось нечто, тоже зеленое, но иного оттенка. Если я еще не потерял способности отличать мою правую руку от левой, то это крыша автомобиля.
Я спустился вниз, пошел напролом через кусты, которые опять смыкались сзади меня, и подошел к интересующему меня объекту.
Это, несомненно, крыша автомобиля со всем тем, что обычно к крыше прилагается, то есть тачка ДС в сборе цвета нефрита с номером: 1234 АВ 75.
Кусты плотно обступили корпус, шелестели по поверхности своими листьями. Картина одновременно и трагичная, и спокойная, тихая и тяжелая, карикатурная и невыразимо тоскливая. Раздавленная колесами растительность источала зловоние.
Ничего себе гараж!