Нет числа дням

Глава четырнадцатая

Ник Палеолог ступил с крыльца «Старого парома» прямо в холодное, серое, пропахшее морской солью утро. Закинул сумку за плечо и взглянул на двойной мост через реку Тамар. Автомобильный был полон людей и машин, расцвечен фарами и прожекторами, а железнодорожный стоял пустой и тихий. Ник глубоко вздохнул, ожидая, что сердце зайдется яростным стуком — но нет. Он выздоровел. Он снова спокоен и держит себя в руках.

Со дня смерти Эндрю прошло уже три недели. Первую Ник вспоминал с трудом. Какие-то обрывки — лица, разговоры, разрозненные, как в муторном сне. Сейчас он уже мог сообразить, что за чем происходило. Даже помнил свой нервный срыв и медленное, мучительное восстановление после того, как прямо у него на глазах оборвалась жизнь брата. Но помнил как-то отстраненно, будто из чужой головы. Виной тому были таблетки, а может, и не виной — его состояние было одновременно и мукой, и спасением. Полиция не трогала Ника до тех пор, пока он не пришел в себя. За это время он успел сочинить версию событий, не включающую в себя поход к шахте с покойником в свертке.

Самое интересное, что он прекрасно помнил все, что случилось до аварии. В том числе и ту страшную поездку. И выдумал потерю памяти лишь для того, чтобы защититься от обвинений, когда в полиции просмотрят кассету с записью. Как оказалось, зря, потому что шахта оказалась пустой.

Поделиться изумлением было не с кем. И рассказывать полиции о том, что голос на пленке принадлежит Элспет Хартли, тоже не стоило. Иначе полицейские нашли бы Элспет, и она могла бы показать под присягой, что две фигуры на видео — это Ник и Эндрю. Чистая правда, между прочим. И как тогда ему выкручиваться? Как объяснить, что они делали в ту ночь?

Ник повернул и пошел вдоль Элберт-роуд к железнодорожной станции. Его машина все эти дни стояла на заднем дворе «Старого парома», собирая пыль и птичий помет. Мятый бампер, разбитая фара — следы той самой аварии, которая унесла жизнь Эндрю. Автомобиль был на ходу, только не для Ника. Нервное потрясение лечилось гораздо хуже, чем потеря памяти.

К примеру, он хорошо помнил, как пять недель назад приехал в Солташ в спокойной уверенности, что это всего на пару дней. И вот наконец уезжает: рано утром, своим ходом, так много потеряв и ничего не получив взамен: отец и брат погибли, семья разбита, тщательно выстроенная жизнь полетела под откос. Прощаясь за завтраком с Ирен, Ник вдруг почувствовал, что в их отношениях что-то надломилось — исчезло доверие. Полицейские, без сомнения, показали ей, Анне и Бэзилу видео и дали прослушать запись голоса. Однако никто из родных об этом не заговаривал. Наверняка решили делать вид, что не узнали Элспет, чтобы полиция не начала преследовать Ника. Тем более не могли они не узнать его и Эндрю на записи, где братья тайком прячут если и не труп, то что-то очень похожее. И все-таки то, что услышал Ник, — осторожные расспросы о здоровье, а про остальное — молчок. Сплошная конспирация.

Несмотря на ранний час, на станции уже собрались люди, ожидающие поезда на Плимут, — видимо, ехали на работу. Кто курил, кто читал газету. Для них эта платформа — часть повседневности. Ник не знал, сочувствует он попутчикам или завидует, потому что своей повседневности не помнил и опасался. Врач освободил его от работы до конца марта. За это время он должен был постепенно снизить дозу лекарств и вернуться к стабильной жизни. Хотя у самого Ника были другие планы. Он уже уменьшил количество таблеток наполовину и собирался повторить это еще раз, так как чувствовал себя хорошо, панические атаки не возвращались. Ему хотелось обрести самообладание, четкую уверенность в том, что чувства — его собственные, а не результат сильнодействующих лекарств. Пора брать свою жизнь в свои руки.

Подошел поезд, пассажиры заняли места. Состав прогрохотал по мосту Брунеля и дальше со всеми остановками до Плимута. Ник подобрал оставленную кем-то «Уэстерн морнинг ньюс» и начал лениво просматривать. Внезапно его внимание привлекла малюсенькая заметка. На одной из скотобоен Эссекса обнаружен ящур, есть опасение, что это лишь верхушка айсберга. На секунду Ник представил, как всполошится Эндрю, и тут же осознал, что Эндрю теперь все равно. В глазах тут же защипало. Он бросил газету и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Один из соседей согласился взять Каруэзер в аренду за смешные деньги, пока Том не решит, что делать с фермой дальше. Хотя что тут решать? Эндрю нет, и Каруэзер теперь никому не нужен. Борьба окончена.

В Плимут приехали за десять минут до отправления поезда на Лондон. Ник не спеша перешел платформу и остановился, уставясь перед собой невидящим взглядом. Можно, конечно, дойти до киоска, купить что-нибудь почитать в дорогу, но вряд ли он сможет сейчас сосредоточиться на чтении. Да и не спасет его книга — он давно уже перестал искать в них спасение. Хватит бегать от самого себя.

— Доброе утро, Ник, — оборвал его мысли знакомый голос. Ник обернулся и увидел Бэзила, одетого словно бы для похода, — куртка, ботинки, за спиной — рюкзак.

— Не ожидал?

— Честно говоря, нет.

— Ирен сказала мне, на каком поезде ты поедешь.

— А ты-то куда? Судя по рюкзаку, ты ведь не меня проводить пришел?

— Уезжаю отдыхать. Можем вместе доехать до Лондона.

— Отдыхать? Первый раз слышу.

— Анна не верила, пока не увидела как я собираю вещи. Наверное, до сих пор в себя не может прийти от счастья.

— И в какую ты сторону?

Последние слова Бэзила заглушил громкоговоритель, объявлявший их поезд. Нику, правда, показалось, что он расслышал название города, но он ушам своим не поверил.

— Что? — громко спросил он, пытаясь перекричать объявление.

И в этот момент громкоговоритель наконец замолчал, и ответ Бэзила прозвучал ясно, как удар колокола.

— Зачем тебе в Венецию?

Ник с трудом сдержался, чтобы не начать расспросы до того, как они уселись на свои места и поезд тронулся. Строго говоря, спрашивать-то было незачем. Ответ напрашивался сам собой — Бэзил ехал в Венецию отнюдь не полюбоваться Дворцом дожей.

— Ну?

— Думаю, здесь нас никто не подслушает. Ты выключил телефон?

— Что ты затеял, Бэзил?

— Ничего тайного, уверяю тебя. Иначе я просто сел бы в другой поезд.

— Тогда почему ты ходишь вокруг да около?

— Потому что Ирен велела тебя беречь. Она не сказала впрямую: «Обращайся с Ником как с фарфоровой вазой», но имела в виду именно это. Что касается Венеции — я всегда интересовался историей Византии и давно хотел заняться изучением сокровищ, которые венецианцы награбили во время Четвертого крестового похода. А…

— Димитрий Палеолог, — чуть слышно пробормотал Ник, но Бэзилу хватило и этого, чтобы прервать свои излияния.

— Ага! — ухмыльнулся он. — Выходит, не так-то плохо у тебя с памятью, а, Ник?

— Что ты хочешь там выяснить?

— Для начала — адресную систему Венеции. Дома там нумеруются по районам, и, где они располагаются на самом деле, не догадаешься. Сан-Поло, 3510, может находиться где угодно в пределах Сан-Поло, одного из шести районов города. К счастью, существуют справочники, к примеру, «Индикаторе анаграфико», который…

— Зачем тебе в Венецию?

— Долгая история. Сначала ты мне кое-что расскажи.

— О чем?

— О твоей поездке. Что ты забыл в Шотландии?

— Ты же знаешь. Я должен рассказать Тому об отце подробнее, чем это у меня вышло на похоронах Эндрю.

— А еще одна причина? Настоящая?

— Это и есть настоящая.

— Правда? И никаких карт в рукаве?

— К чему ты клонишь?

— К тому, что пора выложить их на стол. Ты смотрел кассету, Ник. Я тоже. И запись голоса ты слушал. Так же как и я. Ирен и Анна не желают дразнить гусей, но, боюсь, настанет тот день, когда гусь кинется щипать их за лодыжки. Прости за метафоры, надеюсь, ты понял, о чем я.

— Не уверен.

— Тогда давай напрямую. Я отобрал кое-что из отцовских вещей на раздачу — книги, одежда, безделушки. Не бойся — еще ничего не отдали. Ирен и Анна решили, что будет только справедливо поручить это мне, так как у меня полно свободного времени. Тебе они ничего не рассказывали, чтобы не тревожить, так что с удовольствием расскажу сам. Особенно о том, — Бэзил понизил голос — что я обнаружил в погребе, под полом.

Ник молча смотрел на спинку сиденья напротив. А что было говорить?

— Я все уложил как было. Если залить бетоном и закрасить — что мы и сделаем перед продажей дома, — никто ничего не заметит. Поскольку я видел запись, я не гадал долго, что находилось в этом… тайнике до того, как вы с Эндрю на него наткнулись. Думаю, идея с шахтой исходила от Эндрю, ему всегда не хватало гибкости. И понимаю, почему ты согласился. Простое решение запутанной проблемы. Скажи, пожалуйста, как по-твоему — долго оно там пролежало? В каком было состоянии?

Ник заставил себя повернуться и взглянуть на брата.

— Лет десять, а то и больше, — шепнул он. — Навскидку, конечно.

— Теперь ясно как день, почему отец не желал продавать дом.

— Да.

— Бедный Ник. Жутко было?

— Ужасно.

— Эндрю бросился в Тинтагель после того, как вы посмотрели видео?

Ник кивнул.

— Кто-то подкинул кассету в мою машину.

— Ты подозреваешь доктора Фарнсуорта?

— И — или — Дэйви.

— Плюс мисс Хартли.

— И ее.

— Жуткий союз, образованный для… чего?

— Ни малейшего понятия.

— Я говорил с Фарнсуортом через день после автокатастрофы. Он рассказал мне о старом армейском товарище отца, Дигби Брэйборне.

— И что с ним?

— Местонахождение неизвестно.

— Как и кое-кого другого. Верней, другой.

— Кроме того, я звонил ему пару дней назад. После просмотра записи мне захотелось узнать о таинственном мистере Брэйборне побольше.

— Узнал?

— Не прикидывайся, Ник. Ты же говорил с домохозяйкой Фарнсуорта, я знаю. Думаешь, она не запомнила фамилию Палеолог? Как считаешь, зачем наш доктор поехал в Шотландию?

— По словам хозяйки — навестить старого друга.

— Что говорит хозяйка, я в курсе, спасибо.

— Возможно, так оно и есть.

— Ага, а папа римский непогрешим. Только ты не веришь ни в то ни в другое. Потому и едешь в Эдинбург — проследить за Фарнсуортом.

— Я волнуюсь за Тома.

— И не зря. Ирен сказала, что ты сперва увидишься с его матерью, это правда?

— Да, сегодня вечером заеду к Терри и Кейт.

— Посвятишь их в наши проблемы?

— А как ты сам думаешь, Бэзил?

— Я думаю, притворяться, что все позади, глупо. Наши противники не отстанут, пока не получат то, что хотят.

— Так чего же они хотят?

— Я понимаю не больше твоего, но намерен все выяснить. Для того и еду в Венецию. А ты по той же причине — в Эдинбург. Я прав?

Братья замолчали. Поезд выехал из Эксетера. Ник тщательно обдумывал ответ, а Бэзил, понимая, что брату нужно время, лениво листал путеводитель по Венеции. Ник все не мог решить, что открыть, о чем промолчать. Бэзил, разумеется, целиком и полностью прав. Когда-то Ник считался самым развитым из детей Майкла Палеолога, но только сейчас он осознал, что Бэзил, наверное, самый умный из них, несмотря на то что часто кажется чуть ли не дурачком.

— Мы оба сильно рискуем, — сказал он наконец, глядя в окно на залитые водой луга. — Ты ведь понимаешь?

— Иногда самый большой риск — сидеть сложа руки.

— Иногда — да.

— Думаю, сейчас как раз такой случай.

— С чего ты начнешь, когда приедешь в Венецию?

— Установлю местожительство нашего родственника. Исследую окрестности. Соображу, как лучше к нему подобраться. В общем, придумаю что-нибудь. Если один Палеолог по-родственному не заглянет к другому — это даже неприлично. Если Димитрий в Венеции, я найду способ набиться к нему в гости.

— А если его нет?

— Все равно, выясню хоть что-нибудь. Попробовать-то надо.

— Поосторожней там.

— Постараюсь. А ты — там.

— У тебя есть номер моего мобильного?

— Нет, конечно, — ухмыльнулся Бэзил и протянул Нику билет на поезд. — Тут запиши. Я позвоню тебе завтра и скажу, где я остановился.

— Не забудь.

— Большую часть несчастий мы навлекли на себя сами, Ник. Наверное, ты тоже так считаешь. Если бы мы не сожгли отцовское завещание… — Бэзил пожал плечами. — Кто знает?

— Ты молодец, что запомнил адрес Димитрия.

— Я сразу подумал, что он может пригодиться.

— Думаешь, он и есть Тантрис?

— Вполне возможно.

— Если так — ты суешь голову в пасть льва.

— В Венеции полно львов. Бронзовых и мраморных.

— Ты точно позвонишь завтра?

— Я же сказал — да.

— Может быть, у меня к тому времени будет кой-какая информация.

— Так скоро?

— Я встречаюсь с одним приятелем из Лондона.

— Который узнал для тебя…

— Может быть, и ничего.

— И все-таки…

— Я действую методом тыка, Бэзил. Давай пока оставим эту тему.

— Ладно.

— Может быть, я смогу приехать к тебе в Венецию, после Эдинбурга. Смотря как пойдут дела, конечно.

— Может быть, тебе придется ко мне приехать, — хмыкнул Бэзил. — Неизвестно, как пойдут дела у меня.

Они расстались на Паддингтонском вокзале. Как закоренелый аэрофоб Бэзил собирался ехать в Венецию поездом, который прибывал на место в пятницу утром. Поэтому сейчас он пересаживался на фирменный поезд «Евростар» в Париж. Он сбежал по ступеням в метро, остановился, помахал Нику рукой и улыбнулся во весь рот. На вид — просто чудаковатый турист. Брат. Теперь — единственный. Ник помахал в ответ, посмотрел, как Бэзил исчез в метро, слившись с толпой, и вдруг понял, как его любит.

Сам Ник пошел пешком в сторону Гайд-парка, соображая, осталось ли у него время до назначенной встречи с Марти Брэкстоном. Бывший его коллега, разговорчивый юрист Брэкстон, относился к законам и правилам с плохо скрываемым презрением. Когда-то они вместе с Ником делили офис в Милтон-Кинес, потом Брэкстон получил перевод с повышением и занял куда более выгодную должность в рекламном агентстве в Уэст-Энде. При всех недостатках он имел одно немаловажное достоинство — не любил оставаться в долгу. А Ник в свое время сделал вид, что не заметил использования рабочего телефона и компьютера для кое-каких махинаций, так что Брэкстон считал себя его должником. Пришло время платить по счетам.

Они должны были встретиться около Уиндмилла, между Бонд-стрит и Риджент-стрит. Брэкстон выбрал паб, куда захаживал довольно редко, в надежде не встретить там знакомых. Ник надеялся на то же самое, да еще на то, что коллеге удалось что-нибудь узнать.

Когда Ник вошел в бар, Брэкстон был уже там. Судя по тому, что осталось от пирога с почками, стейка и пинты пива, сидел он здесь довольно давно. Он поправился с тех пор, как Ник видел его последний раз, но выглядел хорошо. Марти Брэкстон и раньше худобой не страдал, а теперь и вовсе оброс жирком. Смех его стал еще более утробным, а улыбка — еще более самодовольной.

— Привет, Ник, — пробубнил он полным пирога ртом. — Неплохо выглядишь.

— Ты единственный, кто так считает.

— Да? Ну что ж, непохожесть — мой девиз. Пива?

— Да, пожалуй.

— Рекомендую здешний пудинг.

— Нет, спасибо, я сыт.

— Как хочешь.

Брэкстон махнул официантке, и та принесла пиво.

— Останемся здесь или пересядем в угол?

— Как скажешь.

— Тогда лучше спрячемся. Пойдем.

Брэкстон повел Ника к столику под лестницей и, как только они уселись, предложил выпить за счастье.

— Мои безошибочные внутренние антенны уловили, что тебе его в последнее время не хватает. Да, Ник?

— Семейные неурядицы.

— Вот тут ничем помочь не могу. Меня в свое время аист принес.

— Я надеялся, что как раз ты мне и поможешь.

— А, так на болтовню нет времени?

— Боюсь, что нет.

— Я рекламный агент, мне не пристало идти напролом.

— Зато я не рекламный агент.

— И никогда им не станешь — с таким-то отношением.

— Марти…

— Ладно, ладно. Без трепа — так без трепа. Итак, что я накопал в компьютере одного из известных тебе адвокатов? Ты ведь за этим пришел, Ник? Как думаешь, взломал я его или не взломал? — ухмылялся Брэкстон. — А разве я когда-нибудь подводил?

— Ты имеешь в виду…

— Это не комп, а дуршлаг, Ник! Там и делать-то было нечего. Хотя штука все равно незаконная. — Брэкстон попытался понизить голос, но без толку — его шепот походил скорее на рычание. — Исключительно для старого приятеля, Ник.

— Спасибо, Марти, я тебе очень благодарен.

— Есть за что. Потому что я полазил там подольше — для собственного интереса.

— И что?

— И нарыл кое-что. Эти симпатичные полмиллиона у «Хопкинса и Бродхерста» двадцать шестого января сняла компания «Девеластик». Знаешь их?

— Нет вроде.

— Сидят на Джерси. Может быть, просто фирма-пустышка. Информации ноль. Но мне удалось узнать имена руководителей. На всякий случай — вдруг тебе пригодится.

— Очень пригодится.

— Тогда держи.

Брэкстон протянул Нику листок бумаги с тремя именами:

Моусон, Теренс,

Моусон, Кэтрин,

Рамирес-Джоунс, Клайв.

— Знакомые?

— Не совсем.

— Ну и не чужие. Или ты так побелел оттого, что у тебя пиво кончается?

Ник глотнул из кружки и посмотрел Брэкстону прямо в глаза.

— С пивом все в порядке.

— Тогда что?

— А вот с кое-чем другим, — Ник снова опустил глаза на листок бумаги, — нет.

До конца обеда Ник просидел в таком унынии, что Брэкстон даже начал ругаться. В конце концов они, к обоюдному удовольствию, расстались. Ник пошел в южном направлении, через Грин-парк и Сент-Джеймс к Вестминстерскому мосту, мысли летели, обгоняя шаги, в неизвестном направлении. Он-то боялся, что Брэкстон не найдет для него ничего дельного, хотя в глубине души надеялся, что ниточка приведет к Элспет Хартли или Димитрию Палеологу. В результате не сбылись ни страхи, ни надежды. Враг обнаружился в совершенно неожиданной стороне. Деньги Тантриса пришли от бывшей жены брата и ее нынешнего мужа. Кто-то из них, а может быть, и оба помогали Элспет Хартли в ее афере. Или она помогала им? Как узнать, кто инициатор, а кто — лишь помощник и что им всем вообще нужно?

Хотя попробовать можно. Ник предупреждал Бэзила, что, отправляясь в Венецию на поиски кузена Димитрия, он сует голову в пасть льва. И вот теперь он сам лезет в самое логово врага. Приглашение Кейт погостить внезапно приобрело зловещий смысл. А вдруг они с Терри хотят приглядеться к Нику, чтобы решить, не представляет ли он для них угрозы? И что они сделают, если решат, что представляет?

Но отменить приезд нельзя — это вызовет подозрения. Тем более что пока они будут приглядываться к нему, он успеет приглядеться к ним.

Ник позвонил Кейт с вокзала Ватерлоо, чтобы сказать, каким поездом приедет.

— Отходит через несколько минут. В Саннингдейле будет в четверть пятого.

— Я встречу тебя на станции.

— Я могу взять такси.

— Не глупи, мне не трудно. Встречу.

— Ну хорошо, спасибо.

— Как ты?

— Ничего.

— Мы за тебя волновались.

— Правда?

— Честное слово. Здорово, что тебе уже лучше. Тебе ведь на самом деле лучше?

— Да.

— Ну и прекрасно.

— Ладно, Кейт…

— Ждем!

— Пока.

Ник повесил трубку и посмотрел на табло. Поезд вот-вот отправится. Колебаться некогда. Пора ехать.

Глава пятнадцатая

Эндрю и Кейт познакомились на курсах дайвинга в форте Бовисанд. Поженились они, когда Ник еще учился в школе, и тут же бросились осваивать ферму Каруэзер. Все пошло наперекосяк, когда родился Том. Неприятности Ника начались тогда же. Окончательный разрыв в семье брата прошел мимо него. Насколько он мог вспомнить, Терри Моусон появился на сцене уже после развода, хотя и достаточно скоро. Кейт вышла за него в середине восьмидесятых, как раз когда его строительная фирма в Девоне превратилась в общенациональную компанию по недвижимости. Терри успел сколотить неплохое состояние, прежде чем кончился строительный бум, и ушел с рынка недвижимости. С тех пор он делал инвестиции то туда, то сюда, то бог знает еще куда, и, видимо, удачно, потому что они с Кейт вели полупраздную жизнь, деля ее между огромным домом в Суррее и не меньших размеров виллой в Испании с полями для гольфа и там, и там.

Им почти невозможно было завидовать, хотя Эндрю все же удавалось. Дело в том, что Терри заработал свои деньги нелегким трудом, хотя часто повторял, что помогла ему не столько практичность, сколько везучесть. Грубоватый, неуклюжий, похожий на медведя, он обожал сигары, гольф и спортивные машины. К счастью, стереотипы дальше этого не шли, приударять за каждой юбкой он не собирался. Терри был преданным, если не сказать сумасшедшим, супругом. К сожалению, у них с Кейт не было детей. Терри постоянно тратил кучу денег и времени на новомодные способы лечения от бесплодия — и все зря. Единственное утешение для Эндрю — Кейт так и не смогла родить Терри сына, соперника Тому.

Что думала по этому поводу Кейт, никто не знал. В душе она осталась все той же хладнокровной, уравновешенной фермерской женой. Ничегонеделание — в шезлонге, у бассейна, с бутылочкой джина в руках — было не для нее. Кейт владела школой верховой езды в Аскоте и студией дизайна в Кемберли. Она вообще всегда была сама по себе. Однако теперь Кейт занималась делами куда реже, чем раньше. Их с Терри деньги давно работали сами на себя, и Моусоны могли расслабиться, потратить время на…

Вот именно, на что? Этот вопрос мучил Ника все время, пока поезд бежал через Хоунслоу и Стэйнз. Ну не получалось у него поверить в то, во что он должен, обязан был поверить. Невозможно было представить людей, менее подходящих на роли конспираторов, чем Кейт и Терри. Они получили все, что хотели, в том числе друг друга. А семья Палеолог не причинила им никакого вреда. Даже в разводе больше был виноват Эндрю, чем Кейт. Между бывшими родственниками сохранились хорошие отношения. Все считали, что мать и отчим прекрасно воспитали Тома. Никаких междуусобиц.

Но от сведений Марти Брэкстона так просто не отмахнешься. На деньгах Тантриса обнаружились отпечатки пальцев Моусонов. И кстати, чего-чего, а денег у них хватает.

Кейт, как и обещала, ждала Ника на станции в Саннинг-дейле — загорелая, подтянутая, небрежно-элегантная: в джинсах, красном свитере и короткой черной куртке. В темных волосах кое-где сверкала седина, вокруг глаз притаились морщинки, но в остальном она была ходячим образцом ухоженной дамы средних лет. Выглядела на редкость легкомысленно и на заговорщицу не походила.

— Привет Ник! — воскликнула Кейт, обнимая и целуя его. — Как я рада, что ты заехал! Хорошо выглядишь.

— Мне сегодня уже говорили.

— Значит, это правда. Ты заметно посвежел с тех пор, как я тебя видела.

— На похоронах Эндрю? Тогда я вообще был не в себе. Наверное, лошадиные дозы лекарств. Я бы и сейчас провалил олимпийские тесты на допинг, но… Держусь, как видишь.

— Рада слышать. И видеть. Ну ладно, пойдем.

«Мерседес» Кейт был припаркован снаружи, они уселись и поехали. Ник почувствовал, как неприятно сжимается желудок, и постарался дышать медленнее, расслабить лицевые мускулы.

— Хорошо, что ты едешь к Тому. Мы волнуемся за него, но ему бы не понравилось, если бы я возле него кудахтала, так что твой приезд — лучший выход.

— А что, есть из-за чего волноваться? В смысле, потеря отца всегда шок, поэтому…

— Да нет, ничего особенного. Просто в последнее время он кажется таким… замкнутым. Лучше бы ему выговориться. Не исключено, что с тобой он будет откровеннее.

— Для начала я расскажу ему, как все случилось, а там поглядим.

— А случилась всего-навсего обыкновенная авария. Может, именно поэтому Тому так плохо.

— То есть?

— Мне кажется, он ищет, кого бы обвинить. А винить-то и некого.

— Да. — Ник смотрел прямо перед собой. — Винить некого.

Через несколько минут они повернули на частную дорогу в Уэнтуорт. Кейт сбросила скорость, и машина теперь ехала мимо обнесенных оградами домов. Просторные гаражи и украшенные башенками фронтоны смотрели на них со всех сторон. Потом пошло поле для гольфа с тщательно подстриженной изумрудной травой, а затем Кейт подрулила к недоразумению, которое они с Терри называли своим домом.

Если бы Нику вздумалось охарактеризовать здание, он употребил бы любые слова, кроме «простой и скромный». Марипоза была наверное самым большим загородным домом в Суррее — с терракотовой крышей, венецианским окнами и огромным земельным участком вокруг.

Благодаря Кейт внутри дом был отделан с большим вкусом — насколько это позволяла пышная планировка. Марипоза подходила ей не больше, чем Каруэзер, но она умело маскировала это. Ник внезапно осознал, что Кейт знает о маскировке гораздо больше, чем он думал раньше.

Ник забросил сумку в гостевое крыло и присоединился к Кейт в огромной, отделанной в пастельных тонах гостиной. За чаем она сообщила, что Терри повез группу клиентов на скачки в Сандаун-парк и будет к обеду.

— Если бы они не договорились давным-давно, я бы заподозрила, что он ускользнул специально.

Ник улыбнулся и посмотрел в окно — на буйный, но ухоженный сад: мелкий дождь сеял на подснежники и ранние нарциссы.

— А зачем ему ускользать?

— Затем, что Терри гораздо деликатней, чем кажется с первого взгляда. Он знал, что я хочу поговорить с тобой об Эндрю.

— О чем тут говорить, Кейт? Я был бы рад, если б сумел спасти его тогда, но…

— Я не про аварию. Когда я очередной раз пыталась разговорить Тома, где-то месяц назад, еще до… до того, что случилось… он рассказал мне странную историю о таинственном Тантрисе.

— А! — Ник напрягся, все чувства тут же обострились до предела. Теперь он слышал дождь за окном так же хорошо, как и видел, капли шуршали по крыше, словно змеи. — Так ты знаешь?

— А это что, секрет?

— Да нет. Я даже рад, что Том все тебе рассказал. — Ник отхлебнул чаю. — Не люблю скрытничать.

— Ты думаешь? Одна из причин, по которой мы с Эндрю расстались, — его любовь к тайнам. Тогда как с Терри… все на виду.

— Кто-то сыграл с нами непонятную и злую шутку. Самое странное, что мы так и не знаем, кто и зачем.

— И никаких догадок?

Ник покачал головой.

— Если бы мы хотя бы поняли мотивы…

— Вы могли бы догадаться, кто за этим стоит.

— Именно.

— Эндрю из-за этого так переживал?

— Ну… да. Если бы мы продали Треннор за хорошие деньги, то все выиграли бы, но Эндрю — особенно. В последнее время дела на ферме шли совсем плохо.

— Терри говорит то же самое. Что Эндрю увидел в этой сделке выход из положения.

— Согласен.

— И вдруг выход оказался тупиком.

— Да.

— Вот потому мы и беспокоимся за Тома. — Кейт подалась к Нику. — Ведь именно он обнаружил, что Тантрис — выдумка, и рассказал об этом всей семье.

— Да.

— Мы подозреваем, что Том считает себя виновником смерти отца. Косвенным виновником. На похоронах на нем лица не было. Со мной он разговаривать не хочет. Не вообще разговаривать, а об этом. Весь в Эндрю, такой же закрытый. Боюсь, в глубине души он решил, что каким-то образом подтолкнул отца к могиле.

— Ерунда какая. Мы все равно бы узнали правду — рано или поздно.

— Конечно. Но именно благодаря Тому вы узнали ее тогда, когда узнали.

— Даже если так…

— Ник, я знаю, что это бессмыслица. Но горе и вина не приемлют логики. Вот я и опасаюсь — серьезно опасаюсь, — что Том убедил себя, что он виноват. Поэтому я так рада, что ты едешь к нему. Если кто и разуверит его, так это ты.

— Постараюсь.

— Благослови тебя Бог. — Кейт ласково пожала пальцы Ника. — Постарайся, очень тебя прошу.

И, глядя в ее глаза, Ник почти поверил, что она говорит правду.

Перед обедом, валяясь в ванне, Ник сквозь клубы пара рассматривал большую каплю, свисающую с распылителя душа, и гадал, когда же она сорвется. Капля росла медленно, и вместе с ней в сердце Ника рос ужас перед грядущим ужином. Он почти убедил себя, что Кейт с ним откровенна и понятия не имеет, откуда взялись деньги Тантриса. В таком случае Терри обманывает ее, так же как и семью Палеолог, а значит, дела еще хуже, чем он предполагал. Все казалось таким безмятежным, тихим, спокойным. И это снова обман.

Внезапно разозлившись на собственное малодушие, Ник вылез из ванны. Поспешно вытерся и распахнул окно, чтобы прогнать остатки пара. И тут же услышал низкий рокочущий гул мотора. «Феррари». Терри едет. Автомобиль прошуршал по дороге и резко остановился — под колесами хрустнул гравий.

Ник протер стекло, и оттуда на него вдруг взглянула чья-то перекошенная физиономия. Человек будто пытался отвести глаза. И вдруг Ник сообразил: он и есть этот человек, он боится собственного взгляда.

— Терри в душе! — крикнула Кейт из кухни, когда Ник проходил мимо. — У меня тут очень сложный рецепт. Устраивайся поуютней в гостиной, а мы сейчас подойдем.

Ник сделал, как было сказано, но даже мягчайшая мебель не помогла ему почувствовать себя уютно. Он налил себе хорошую порцию успокоительного — джина с тоником — и включил новости. Репортер уныло рассказывал об эпидемии ящура. Ник выключил телевизор. Подошел к застекленной двери и отдернул занавеску. Дождь не прекращался. В свете уличного фонаря мелкие капли сливались в легкую дымку. Прошла минута. За ней другая, третья…

— Ник! — вдруг загудели сзади. — Прости, что мы тебя забросили.

— Ничего страшного.

Ник обернулся и встретил знакомую широкую улыбку и сияющие глаза Терри Моусона. Сам Терри был под стать своему голосу — круглолицый, лысеющий, — прокуренный баритон клокотал в необъятной груди. Стильная черная рубашка не могла скрыть внушительного брюшка, на котором красовался ремень с золотистой пряжкой — последняя дань вкусам молодости. Терри любили все, потому что не любить его было почти невозможно. Кейт заметно потрудилась над внешним видом мужа, но не смогла изменить его характер — необузданный, как сама природа. Во всяком случае, раньше Ник думал именно так.

— Рад видеть тебя, Терри.

— И я тебя.

Массивная лапа хлопнула Ника по плечу.

— Что пьешь?

— Джин с тоником.

— Ну и я с тобой.

Терри сграбастал бутылку.

— Содовой?

— Нет, спасибо.

— И правильно.

Звякнул лед, забулькал джин, зашипел тоник.

— За встречу!

Терри снова широко ухмыльнулся, да еще и подмигнул. Зазвенели, сталкиваясь, стаканы. Ник почувствовал, как голова идет кругом. Бессмыслица какая-то. Терри Моусон не мог придумать Тантриса. Интриги и секретность — не его стихия, а средневековую литературу он и в руки-то небось никогда не брал. И как Ник умудрился упустить из виду такие простые вещи?

— Когда ты приезжал к нам в последний раз, Ник?

— Точно не помню. Наверное, на восемнадцатилетие Тома.

— Значит, уже несколько лет прошло.

— Должно быть.

— Тогда ты не видел вот этого.

Терри шагнул к выложенному мрамором камину и кивнул на картину над каминной полкой. До этого Ник ее не замечал и даже не мог сказать, видел он ее раньше или нет. Большая, написанная чистыми яркими красками картина изображала женщину в бальном платье, танцующую на берегу с невидимым партнером. Что-то смутно знакомое.

— Веттриано[16]. Как тебе?

— Ну… ничего… очень даже.

— Ты, наверное, видел другие его работы — их часто печатают на открытках.

— Да, наверное.

Так вот откуда это чувство, что картина знакома.

— А я и не знал, что ты увлекся искусством.

— Да не то чтобы увлекся… Но надо же что-то на стены вешать. А как этот парень рисует, мне нравится. Все понятно. Во всяком случае, мне понятно. Кроме того, мой бухгалтер сказал, что это хорошее вложение капитала.

— Правда?

— Самый писк, я тебе говорю. Будем надеяться, что так и есть, после того, сколько я за картину выложил. — Терри захохотал так внезапно и звучно, что Ник подскочил от неожиданности. — Напугал? Прости.

— Это ты меня прости. — Ник неловко пожал плечами. — Нервы, если честно, ни к черту.

— Неудивительно, если вспомнить, что там у вас случилось. Плеснуть еще джину?

— Нет, спасибо, хватит.

— Как хочешь. Нелегко тебе пришлось, я слышал. Не стоит сейчас об этом, да?

— Да.

— Кейт рассказала тебе о Томе?

— Рассказала.

— Между нами говоря, она совсем извелась из-за него. Поэтому если ты хоть что-нибудь сможешь сделать… Мы этого не забудем. Никогда.

— Я попытаюсь, но обещать, сам понимаешь, не могу.

— Да, конечно. Знаешь, в трудные времена надо приходить друг другу на выручку. Держаться вместе. Улавливаешь, о чем я?

— Надеюсь, что да.

— Поэтому я тоже обдумывал твою… историю.

— Правда?

— Да говорю тебе!

— И что надумал?

— Есть у меня одна идея. Предложение к тебе.

— Какое же?

— Ты собираешься возвращаться в свою контору?

— Конечно.

— Потому что надо оплачивать счета и всякое такое?

— Ну… в общем-то да.

— А не потому, что тебе нравится озеленять пустыри?

— Да нет, не поэтому.

— Выходит, если у тебя будет предложение получше…

— К чему ты клонишь, Терри?

— Предлагаю тебе работу. Высокая зарплата. Гибкий график. И масса всяких льгот. Что скажешь?

— Скажу, что звучит заманчиво. Но…

— Что за работа? Непыльная, Ник. У меня, ты знаешь, бизнес, который по большей части идет как-то сам собой, но все равно хочется, чтоб кто-то за ним присматривал на тот случай, если найдутся паразиты, которые решат за мой счет поживиться. Мне нужен кто-нибудь, кому я мог бы доверять — полностью доверять, — чтобы он все это дело контролировал. Соображаешь? Кто-нибудь, кто прикрыл бы мне спину. А ты, во-первых, в бухгалтерии сечешь, а во-вторых, почти что родственник. Вот мне и кажется, что ты — самое оно. И тебе было бы на руку, и мне.

Ник понятия не имел, что отвечать. Терри широко улыбался и смотрел на него так, будто говорил: «Взойди на борт, и мы поладим!» Ник был уверен, что так и будет. Но почему? Почему именно сейчас? Что заставило Терри сделать столь щедрое предложение? Великодушие или нечистая совесть?

— Ты прямо сейчас не отвечай, Ник. Ты подумай. Я даже Кейт еще не рассказывал, так что за ужином молчи об этом, ладно? Нет, она будет только рада, я точно знаю. Она всегда говорит, что мне надо больше отдыхать. Просто я не хочу ее обнадеживать, пока ты не скажешь, что решил. Договорились?

— Да. — Ник сумел выдавить неуверенную улыбку. — Конечно.

— Ну и замечательно. Мы с тобой споемся! — Терри вновь стиснул плечо Ника. — Вот увидишь — идея что надо!

Ужин Нику совершенно не запомнился. Нет, Кейт прекрасно готовила, и блюда были одно вкуснее другого. Вино лилось рекой, как и разговоры, во всяком случае, неловкого молчания Ник не запомнил. Однако ум его был занят предложением Терри и мыслями о том, что же ему ответить. Работу Терри предлагал без шуток. Это точно. Но деньги от «Хопкинса и Бродхерста» ушли в одну из его фирм-пустышек. Это тоже без шуток. И как одно с другим согласуется?

Кейт пошла спать незадолго до полуночи, оставив Терри и Ника у догорающего камина за бутылкой виски. Терри подбросил к тлеющим углям последнее полено и закурил. Ник от сигары отказался, зато подлил себе еще виски и с удовольствием почувствовал, как с каждым глотком разливается по телу бодрящее тепло. Ему не хотелось произносить слова, которые, казалось, уже звенели в воздухе, однако он твердо знал, что другого выхода нет. Хватит мучиться сомнениями. Пора узнать врага в лицо.

— Наверное, надо было попридержать язык и поговорить с тобой о работе сейчас, после ужина, — сказал Терри, попыхивая сигарой.

— Почему?

— За ужином ты выглядел каким-то растерянным. Не знаю, заметила ли Кейт, а я заметил.

— Растерянным, говоришь?

— Мне так показалось.

— Так и есть. Ты меня озадачил. Больше, чем ты думаешь.

— В смысле?

— Вопрос, собственно, только один — за что?

— За что я предложил тебе работу?

— Нет. — Ник помолчал, оттягивая неприятный момент. — За что ты ненавидишь мою семью?

— Чего? — Терри выронил изо рта сигару. — Ты что несешь?

— За что ты ненавидишь мою семью?

Терри обалдело уставился на Ника:

— Ты что такое говоришь-то, Ник? Свихнулся, что ли?

— Я говорю о полумиллионе фунтов, которые ты разместил у «Хопкинса и Бродхерста», чтобы мы поверили в предложение Тантриса. Деньги провели через оффшорную фирму «Девеластик». Но это ведь твоя фирма, Терри. Выходит, и деньги твои. Получается, что и придумал все тоже ты. Вот я и спрашиваю: за что?

Ник никогда не видел у Терри такого лица. Испарились самодовольство и хвастливость, веселье и радушная улыбка. Их сменили ужас и виноватость. Ник ожидал, что Терри начнет все отрицать, может быть, разозлится и перейдет в атаку. Вместо этого плечи его дрогнули, глаза испуганно забегали. Он затушил сигару в пепельнице и, вскакивая на ноги, шепнул:

— Погоди.

Подкрался к полуоткрытым дверям, выглянул в холл, прислушался. Плотно закрыл обе створки и медленно вернулся обратно к камину.

— Ты потише не можешь?

— А я и не кричал.

— Кейт ни о чем не должна знать. Ни в коем случае. Я даже представить не могу, что будет, если она вдруг услышит.

— Вряд ли что-то хуже того, что уже случилось с нами.

— Да, но… — Терри присел на краешек кресла и наклонился к Нику. Неуверенно поднял глаза. — Я даже и представить себе не мог… что из этого выйдет. Поверь, Ник.

— А почему я должен тебе верить?

— Как ты узнал про деньги?

— Защита компьютерной системы у «Хопкинса и Бродхерста» оказалась не такой надежной, как тебе хотелось бы. Деньги оставили след. Лучше надо было готовиться.

— Да я вообще ни к чему не готовился.

— Тогда как же это вышло?

— Сам не знаю, — искренне пожал плечами Терри. — Понимаешь, надули не только вас.

— Что ты имеешь в виду?

— Я действительно положил эти бабки. Понятия не имел для чего. Операции с недвижимостью — так он мне сказал. Мол, пора начинать самостоятельную жизнь. Я ничего не заподозрил — сам так же начал, только мне никто денег не давал. Дали бы — встал бы на ноги еще раньше. Так что — почему бы нет? Хотел поддержать его на первых порах. Всегда старался относиться к нему как к родному.

— Ты имеешь в виду…

— Тома, кого же еще. Именно он втянул меня в эту аферу.

— Том?!

— Бог свидетель, Ник, я не вру. До сих пор не знаю, для чего ему понадобились деньги. Сказал, что положил глаз на кое-какую недвижимость в Плимуте, будет сдавать квартиры. Надо, говорил, купить сразу несколько домов, чтобы получать нормальную прибыль. Я решил — пусть пробует. Что мне эти полмиллиона? Теперь думаю: как я сразу не почуял, что дело нечисто, когда он попросил не рассказывать ничего Кейт? Сказал: пусть это будет нашим секретом. Я и попался. Всегда страдал от своей доверчивости. И знал, что Кейт очень хочет, чтобы из Тома вышло что-то путное. Все выплыло наружу, только когда он приехал к нам после похорон твоего отца. Я даже не предполагал, что деньги ушли через «Девеластик», и, уж конечно, не связал это со смертью Майкла. Честно говоря, чуть не упал, когда Том мне признался. Не соображал, что ему ответить. Так обалдел, что даже рассердиться не смог.

— И как он объяснил свои действия?

— Никак. Рассказал нам с Кейт историю про Тантриса, мне и в голову не пришло, что это как-то связано с моими деньгами. А со мной объяснился позже, с глазу на глаз. И даже тогда не просветил, что к чему. «Это наше с дедом дело» — вот все, что я услышал. Наглый, мелкий… — Правая ладонь Терри судорожно сжалась в кулак, потом медленно разжалась. — Дал мне понять, что если я забью тревогу, то окажусь в не меньшем дерьме, чем он сам. Дескать, тогда он нашепчет Кейт, что это я выдумал Тантриса, чтобы насолить Эндрю. И видно было, что парень не шутит. Я решил не рисковать. Да и выбора особого не было. Ты же понимаешь, кому поверила бы Кейт.

— Кошмар.

— А самое главное, — Терри вздохнул и отхлебнул глоток виски, — я узнал, когда Том уже уехал.

— Что?

— Сказку о том, как дед якобы прислал ему книгу, чтобы намекнуть на мошенничество. Вранье, конечно, от начала до конца. Том все знал с самого начала, небось сам и выдумал этого Тантриса. И даже заранее решил, когда открыть вам горькую правду. Так что я для него был не просто источником легких денег, он сразу решил впутать меня в это дело, да так, чтоб я не вырвался.

— Зачем?

— А я знаю? Даже если сложить с тем, что ты рассказал, ничего не понятно. Для чего Том затеял эту дурацкую игру? Просто чтобы удостовериться, что его семья жадновата?

— Он добился много большего.

— Да уж. К примеру, смерти деда. Ясно как день — все эти скандалы свели старика в могилу. А Тому хоть бы хны! Я тебе точно говорю: ни капли не расстроился. Во всяком случае, пока дело касалось Майкла. Вот с отцом, конечно, другая картина — после гибели Эндрю парня перекосило. Видно понял, что заигрался, а остановиться уже не может. С тех пор он сильно изменился, вот Кейт из-за него и переживает. Когда пугал меня — уж такой стоял самоуверенный! А после похорон Эндрю приехал перепуганный мальчишка.

— Было чего пугаться. — Ник внезапно разозлился, просто рассвирепел при мысли о том, как поиздевался над ними племянник. — Сообразил наконец, что придется отвечать за свои забавы.

— Он от всего отопрется. Скажет, что я виноват.

— У него не выйдет. Ты же не приезжал на похороны моего отца.

— И что?

— А Том приезжал. И был на поминках.

Ник вспомнил, как нашел в машине видеокассету. Они с Эндрю сразу исключили из числа подозреваемых родню и сосредоточились на Фарнсуорте и Дэйви. А выходит, Том вполне мог позаимствовать ключи из кармана Ника и подбросить ему конверт.

— Я все гадал, почему отец послал «Роман о Тристане» именно Тому? Теперь все понятно. Он ничего ему не посылал. Все это выдумки. Фарнсуорт и Дэйви вообще ни при чем. Кашу заварили Том и Элспет Хартли. Господи, теперь это очевидно.

— И все равно — он не признается.

— Посмотрим. — Нику очень хотелось, чтобы в племяннике проснулась совесть. — А вдруг?

Глава шестнадцатая

— Поздно вы вчера легли? — поинтересовалась Кейт, готовя Нику завтрак. Кухня была залита солнечным светом. — Я так и заснула, не дождавшись Терри.

— Да не так уж и поздно, — сказал Ник, прихлебывая кофе.

— Он не прожужжал тебе все уши своим «феррари»?

— Нет.

— А то моего мужа иногда заносит, когда я оставляю его с гостями наедине. Мальчишеские игрушки — дело серьезное. — Кейт фыркнула. — Наверное, поэтому он так настаивал на том, что сегодня отвезет тебя на станцию.

— Меня отвезет Терри?

— Да. Это единственная связная фраза, которую он смог выдавить, влезая в душ. «Я отвезу Ника». Надеюсь, он вчера не обещал показать тебе, как делает всех по дороге в Саннингдейл?

— Такое я бы запомнил.

— Не сомневаюсь. — Кейт поставила перед Ником яичницу с ветчиной, грибами и помидорами. — Вот тебе сытный деревенский завтрак.

На миг они встретились глазами. Каждый знал, о чем молчит другой.

— Спасибо, Кейт.

— Знаешь, насчет Тома…

— Не волнуйся. — Чувство близости мгновенно улетучилось. Ник сам удивился, как легко он стал врать. — Я постараюсь говорить с ним поаккуратней.

На станцию ехали около часа, за окном тянулись сонные пейзажи Уэнтуорта, Терри ворчал хрипловато и сдержанно, в тон своему «феррари». Выглядел он не очень — небритый, глаза мутные.

— Даже смотреть на бритву не хотелось сегодня, — жаловался Терри, потирая заросший светлой щетиной подбородок. — И не спал почти.

— Не знаю, что и думать, но мне почему-то хочется тебе верить. Надеюсь, Кейт тоже поверит, когда придет время объясниться.

— Ты не понимаешь, что такое материнское сердце. Том ее в два счета вокруг пальца обведет.

— Ничем не могу помочь — к сожалению, это ваша проблема.

— Да уж, и довольно старая, так что мне давно пора было ее решить. Но отчиму гораздо труднее, чем родному отцу, можешь мне поверить.

— Не знаю, не пробовал.

— Повезло тебе.

— Ты всерьез так думаешь?

— Сейчас — да. Парень из меня веревки вьет, понимаешь? Кейт — лучшее, что есть в моей жизни, и я просто не могу ее потерять. Не переживу.

— Надеюсь, до этого не дойдет. Что бы я ни выяснил в Эдинбурге.

— Серьезное обещание.

— Не спорю. Я и сам не мог уснуть этой ночью. Все обдумывал вопрос, который задам Тому и заставлю-таки его ответить.

— Какой вопрос?

— Что все это значит?

Вопрос продолжал крутиться в голове Ника все время, пока он полупустом поезде ехал до Ватерлоо, в переполненном метро — до Кингз-Кросс, а там сел на дневной поезд до Эдинбурга и двинулся на север. Кейт не единожды говорила, что не одобряет той жизни, которую Том вел после окончания учебы. Ни работы, ни постоянной девушки — никаких серьезных планов на будущее. Чего она не понимала — Ник и сам начал понимать это только сейчас, — так это того, что такая жизнь отнюдь не была жизнью бездельника. Том участвовал в заговоре против собственной семьи, в заговоре, который, возможно, принесет еще немало зла. Он объявил остальным Палеологам тайную войну. Но война стала явной. И еще неизвестно, кто победит.

Неудивительно, что после бессонной ночи Ник задремал где-то между Питерборо и Йорком. Мозг устал от неразрешимых вопросов и просто-напросто отключился. Ник даже не понял, сколько проспал, когда звонок мобильника разбудил его где-то в районе Дарема.

— Алло! — громко сказал он, перекрикивая треск в трубке.

— Ник, это Бэзил. Я уже в Венеции.

— Как доехал?

— Доехал хорошо, а вот устроился так себе. Совсем упустил из виду карнавал. Он кончится только во вторник. В городе полно ряженых. Например, сейчас за мной в очереди к телефону стоит доктор Чума[17].

— И как же ты нашел гостиницу?

— С трудом. Думаю, никто не посоветует «Дзампонью» своим друзьям, собирающимся на отдых. У меня в номере нет телефона, так что мы с доктором Чумой имеем все шансы встретиться еще раз.

— Карнавал помешает нашим планам?

— Надеюсь, что нет.

— Знаешь что, не дергайся там особо. Даже хорошо, если ты затихнешь на некоторое время, пока я здесь… кое-что выясню.

— Что именно?

— Пока не скажу. У меня кое-какие новости, и я должен проверить их до того, как ты что-нибудь предпримешь.

— Это долго?

— Не знаю. Позвони мне в гостиницу часов в шесть-семь по вашему времени, поговорим поподробней. Я ведь дал тебе номер гостиничного телефона? Это будет дешевле, чем звонить на мобильный.

— Договорились. Чтобы не потратить всю карточку сразу, не стану расспрашивать тебя о подробностях. Пока.

— Ну и правильно. Пока.

Несколько минут Ник сидел с телефоном в руке, бездумно глядя в окно на проплывающие мимо пейзажи Дарема. Потом решился и набрал номер Тома.

К его удивлению, Том отозвался сразу:

— Да?

— Привет.

— Ник, ты?

— Я. Звоню из поезда, как обещал.

— Ты что, едешь в Эдинбург?

— Конечно, мы же договаривались.

— Да, но я почему-то… Слушай, это здорово, правда. — По голосу Тома было непохоже, что он лукавит. — Мне сейчас просто необходимо на кого-то опереться, — и эти слова прозвучали вполне искренне.

— Как ты?

— Да не очень, если честно.

— А в чем дело?

— Не телефонный разговор. Во сколько ты приезжаешь?

— В полпятого.

— И где остановишься? Если хочешь, можно у меня…

— Не беспокойся, я уже заказал номер в «Чертополохе».

— А, на Лейт-стрит. Знаю. Слушай, там рядом, прямо за углом, есть одно местечко — «Кафе ройял». Несмотря на название[18], это обычный паб. Спросишь в гостинице, как пройти, они наверняка знают. Я могу подскочить в шесть.

— Давай полседьмого.

— Как скажешь. До встречи.

Буквально через несколько минут поезд остановился в Эдинбурге. Город встретил Ника ясным небом и резким пронизывающим ветром. Со станции Уэйверли он пешком дошел до гостиницы. Комната оказалась простой, но удобной, стены были увешаны постерами с изображением достопримечательностей Калтон-Хилл. До звонка Бэзила еще оставалось время, и Ник решил пройтись, чтобы развеяться после долгих часов в поезде.

Вернулся он посвежевший, приободренный прогулкой и зрелищем великолепного заката над городом. Неясно было лишь, как построить разговор с Томом, чье горячее желание увидеться породило новые подозрения. Теоретически Том должен был избегать встречи с дядей. Вместо этого он явно обрадовался, чего Ник, честно говоря, не ожидал.

В шесть часов Бэзил не позвонил. Не позвонил и позже — странно, но не страшно, учитывая, что он рассказывал об итальянских телефонах. В двадцать минут седьмого Ник вышел из номера, на ходу выключая сотовый — в разгар беседы с Томом звонок от Бэзила оказался бы совершенно некстати.

«Кафе ройял» действительно оказалось за углом, на Принцесс-стрит. Посетители отдыхали после работы, сидя на полукруглых диванчиках у стен или у стойки бара, в центре зала. Ник взял кружку пива, нашел единственный свободный диванчик и уселся ждать Тома.

Тот не заставил себя ждать. Выглядел племянник плохо — лицо серое, как сигаретный дым. Черные куртка, футболка и джинсы только подчеркивали бледность.

— Привет, — с натянутой улыбкой поздоровался Том.

— Здравствуй. Заказать тебе что-нибудь?

— Сиди. Я сам быстрее куплю.

Том уверенно пошел к бару и вскоре вернулся с каким-то коктейлем, глотая из бутылки уже на ходу.

— Не думал, что ты в самом деле приедешь, — сказал он Нику, усаживаясь и пристально глядя на него сквозь дымок сигареты.

— Если я обещал, значит, обещал.

— Да, только я боялся, что ты не помнишь. Ты же не в себе был последнее время.

— Я и сейчас не до конца в себя пришел.

— Разве? А выглядишь неплохо. На вид — совсем выздоровел.

— Твоя мама сказала мне то же самое, — улыбнулся Ник. — Похоже, вы сговорились.

— Когда ты с ней виделся?

— Вчера у них ночевал.

Том медленно кивнул, будто обдумывая новость:

— Ясно.

— Думаю, я должен рассказать тебе об отце и о том, как он…

— Никто не винит тебя, Ник.

— А может, и стоило бы.

— Не вижу, за что.

— А что ты видишь?

— Что происходит нечто странное. Странное и неприятное. — Том понизил голос до шепота. — Это связано с историей про Тантриса, только я не могу понять, каким образом. Ты задумывался о том, откуда взялись деньги?

— Ну, я…

— Давай я тебе кое-что расскажу, а ты над этим поразмышляешь.

Ник совершенно не ожидал, что Том заговорит о деньгах Тантриса. Неужели он решил признаться сам, до того, как его припрут к стенке? Ник постарался не выдать себя волнением и слушать внимательно.

— Когда мы съезжались на похороны отца, мама и Терри встретили меня в Рединге, и дальше я ехал с ними. Тебе тогда было ни до чего, так что ты, наверное, не знаешь, что в Каруэзере мы не остановились — просто не могли, да и беспорядок там был страшный. В Треннор мама тоже не захотела. В «Старом пароме» жил ты. Так что мы поселились в гостинице «Моат-Хаус», в Плимуте, на Хоу. Знаешь такую?

— Конечно.

Ник и вправду знал. В своей предыдущей жизни гостиница была баром «Праздничный», и в нем когда-то сыграли свадьбу Эндрю и Кейт, хотя рассказывала ли Кейт об этом Тому, Ник спрашивать не стал.

— Ну и вот… — Том затушил сигарету и зажег следующую. — Господи, даже не знаю, стоит ли тебе рассказывать, но мне надо с кем-нибудь поделиться, а то я… — Он тряхнул головой. — Как дела в Марипозе?

— Прекрасно.

— С Терри… все в порядке?

— Вроде как.

— Он тебе не говорил ничего… такого?

— Говорил, что за тебя беспокоится.

— Надо думать, — фыркнул Том.

— Нет, он на самом деле переживает.

— Да. Только не за меня.

— Что-то я не понимаю.

— Немудрено, — вздохнул Том. — Ладно, расскажу все как есть. Наутро после похорон я проснулся очень рано. Верней, и не спал почти. Вышел на рассвете, дошел до Барбикана, побродил там немного. Потом двинулся назад через Цитадел-роуд и поднялся на Хоу. Там я их и заметил.

— Кого?

— Терри и Фарнсуорта.

— Кого?!

— Фарнсуорта. Помнишь, тот мерзкий старикашка, дедов приятель?

— Помню.

— Тогда скажи: что он делал в Плимуте на следующий день после похорон моего отца, на которые его, между прочим, никто не приглашал? Да еще вместе с Терри? Что? И при чем тут мой отчим?

— Понятия не имею. Ты уверен, что они были вместе?

— Возле мемориала жертвам войны. Стояли и разговаривали. Близко стояли, словно боялись, что их могут подслушать. Мрачные такие. Понимаешь? Как будто что-то важное обсуждали.

— А не могли они случайно встретиться?

— Не смеши меня, Ник. Нет, конечно.

— Тогда что это значило?

— В том-то и дело, что не знаю. Ума не приложу, — пожал плечами Том.

Ник тоже не знал. Если Терри Моусон в сговоре с Фарнсуортом, то все, что он рассказал о деньгах Тантриса, ложь. Хотя звучало очень похоже на правду. Смешно, но то, что говорит Том, звучит точно так же.

— Я тут же повернул назад, думаю, меня не успели заметить. Ясно, что дело нечисто — никто и не подозревал, что они знают друг друга! Странная встреча. Особенно если учесть, что в день своей гибели отец поехал в Тинтагель, чтобы встретиться именно с Фарнсуортом, ведь так?

— Да.

— Я думаю, он их раскусил.

— Фарнсуорта и… Терри?

— Точно. Им повезло, что отец погиб и не успел рассказать всем об их заговоре. Если только… — Том расширил глаза. — Ты совсем ничего не помнишь? Не помнишь, что он сказал, когда вы встретились?

— Я помню все. Только это нам не поможет.

— Плохо. Черт! — Том потер лоб. — А теперь мне кажется, что дело еще хуже, чем казалось вначале.

— Почему?

— Тогда, на Хоу, я был уверен, что Терри и Фарнсуорт меня не заметили. Но теперь мне кажется, что я ошибся. Этот Фарнсуорт… он…

— В Эдинбурге.

— Ты знаешь? — вскинулся Том.

— У него очень разговорчивая домохозяйка. Сказала, что доктор поехал навестить старого друга.

— Вернона Дрисдейла.

— Его.

— Он преподавал в университете. Сейчас на пенсии. Я слышал это имя еще до того, как появился Фарнсуорт.

— Ты разговаривал с Фарнсуортом?

— У меня не было выбора. Он преследует меня, Ник.

— Что?!

— Куда бы я ни пошел, где бы я ни остановился — он тут как тут, улыбается, как придурковатый Чеширский кот, и говорит, — Том очень похоже передразнил Фарнсуорта: — «Что за необыкновенное совпадение, мой юный друг Томас!» Совпадение? Черта с два! Он мне шагу ступить не дает!

— Думаешь, потому что он заметил тебя в то утро?

— А почему еще?

— Но как же они могли тебя увидеть, если были увлечены разговором, а ты стоял ярдах в пятидесяти, если не дальше?

— Может, кто-нибудь прикрывал их и заметил меня.

— Ну, это уже похоже…

— На паранойю? Ты прав. Когда тебя преследуют, невольно превращаешься в чокнутого параноика. — Том беспокойно огляделся. — Прости. Нервы шалят… — Он судорожно затянулся и посмотрел на Ника. — Думаю, тебе знакомо это чувство.

— Нет, меня никогда не преследовали. И все-таки ты уверен?

— Фарнсуорт выскакивает как из-под земли, куда бы я ни пошел. Что мне еще остается думать? Он старый и совсем не проворный — как же ему это удается? Мне кажется, тут замешан кто-то еще — может быть, эта самая Элспет Хартли, о которой я столько слышал? Они, наверное, думают, будто я что-то о них знаю. А я знаю только одно — что я больше так не могу. Ты ведь веришь мне? — нахмурился Том.

— Конечно. Но… ты не считаешь, что эти встречи действительно могут быть… случайными?

Прежде чем ответить, Том сделал большой глоток из бутылки. Потом медленно заговорил низким сдавленным голосом:

— Вот что я тебе скажу. На полпути между моим домом и Принцесс-стрит есть кофейня, я забегаю туда чуть ли не каждое утро около половины девятого. Угадай, кто в последние дни попивает там эспрессо и листает литературное приложение к «Таймс»?

— Фарнсуорт.

— В точку. Так что можешь проверить сам. Кафе «Робуста», Касл-стрит. Я завтра туда не пойду, а Фарнсуорт наверняка явится по мою душу. Послушаешь, как он объяснит свое поведение, и решишь, верить ему или нет. Мне почему-то кажется, что верить не стоит. А после спросишь себя: что же они все-таки затеяли?

Когда они вышли из «Кафе ройял», уже сгущались сумерки. Том не считал бутылки, да и Ник, признаться, от племянника не отставал. За спагетти и графином кьянти в итальянском ресторанчике неподалеку они обменивались слезливыми воспоминаниями об Эндрю — брате и отце, которого потеряли. А потом каким-то образом оказались в квартире Тома.

Она располагалась на первом этаже фешенебельного дома в районе Серкус-Гарденз, среди мощенных булыжником улиц и элегантных зданий квартала Джорджиан Ньютаун, и досталась безработному выпускнику университета только благодаря щедрости его матери и, разумеется, отчима.

— Квартиру снимает Терри, — объяснил Том, выуживая откуда-то бутылку виски. — Он может вышвырнуть меня отсюда в любую минуту.

— Терри никогда так не поступит.

— Боюсь, это зависит от того, как я себя поведу. А что, если я расскажу маме про него и Фарнсуорта? А что, если я уже ей рассказал? Небось психует сейчас.

— А ты ей расскажешь?

— Нет.

— Почему?

— Потому что она мне не поверит, — усмехнулся Том, но Ник почувствовал, что ему совсем невесело. — Как тебе квартира?

— Очень красиво, — ответил Ник совершенно искренне. Квартира была оформлена и обставлена с таким вкусом, что даже не очень подходила Тому. Ник ожидал чего-то более молодежного, холостяцкого. Ничего подобного. Даже диск группы «Оазис», негромко игравший в комнате, был, казалось, специально подобран дизайнером. Строго говоря, присутствия хозяина здесь вообще не чувствовалось.

— Мамино представление о том, как я должен жить. И представление Терри о том, где я должен жить. Если б только я позволил им найти мне работу — престижную, разумеется, — все было бы в шоколаде. С их точки зрения, естественно.

— Все мы идем своей дорогой, Том.

— Да, но что делать, если сбился с пути?

— Надеяться, что обретешь его снова.

— Как ты?

— Осмелюсь сказать, что да.

— Тогда это зависит…

— От чего?

— От того, насколько далеко ты забрел. — Том сделал большой глоток виски. — Чуть дальше, чем собирался, — и путь назад отрезан.

Была минута, когда Ник чуть не проговорился Тому о том, что рассказал ему Терри. Но несмотря на количество выпитого, такой ошибки он не совершил. Ник ехал сюда в твердой уверенности, что обвинит племянника в заговоре, из-за которого погибли и его отец, и дед. А теперь опять непонятно, кого обвинять. Кто же говорит правду — Том или Терри?

Голова у Ника пошла бы кругом даже без алкоголя. В гостиницу он вернулся после полуночи, подгоняемый ледяным ветром; узкий молодой месяц подмигивал ему сквозь бешено несущиеся по небу облака. Никогда еще правда не казалась такой далекой, расплывчатой, недоступной. Теперь под вопросом оказались даже его собственные слова и поступки. А непреложные еще вчера факты рассеивались как дым.

На следующее утро Ник поднялся в восемь. Уже стоя под душем, вспомнил, что не дождался звонка от Бэзила. Если брат и звонил в гостиницу после того, как Ник отправился в «Кафе ройял», то никаких сообщений не оставил. А мобильник так и оставался выключенным всю ночь. На него сообщений тоже не поступило. Ничего страшного — поговорят позже.

Ник и раньше знал, что не стоит чередовать вино с изрядным количеством пива, а потом запивать все виски. Теперь он понял почему. При каждом движении голова взрывалась болью. Утро выдалось серое и промозглое, мелкий дождик щекотал лицо Ника, когда он вышел на Принцесс-стрит. Чтобы подловить Фарнсуорта, надо быть в форме, и Ник втайне надеялся, что доктор сегодня не придет.

Однако предсказание Тома сбылось. По случаю мрачного зимнего утра в «Робусте» сидело всего несколько посетителей, в том числе Джулиан Фарнсуорт. Он устроился за столиком в углу, повесил пальто и шарф на свободный стул, а свою нелепую шляпу положил на стол, рядом с чашкой эспрессо. Только газету Том не угадал — вместо литературного приложения к «Таймс» Фарнсуорт держал в руках субботний выпуск «Дейли телеграф».

— Николас?! — с неподдельным удивлением воскликнул Фарнсуорт. — Что вы здесь делаете?

— То же самое, что и вы, только вот газеты у меня нет.

Сонный продавец налил Нику чашку американо и привычно предложил булочку. Ник от булочки отказался и подошел к Фарнсуорту:

— Могу я к вам присоединиться?

— Разумеется.

— Я приехал навестить племянника.

— Ах да, юный Томас! Встречал, встречал его здесь пару раз.

— Неудивительно. Он живет неподалеку.

— Я так и думал.

— А вы?

— Я тоже в гостях. У старого знакомого. У него дом в окрестностях Эдинбурга.

— Вернон Дрисдейл.

— Абсолютно точно.

— Удивительно: вы решили повидать приятеля сразу после знакомства с Томом на похоронах его деда.

— Никакой связи, уверяю вас. — Фарнсуорт одарил Ника змеиной улыбкой. — Просто смерть Майкла напомнила мне о том, как быстро летит время. В моем возрасте любой визит к другу может стать последним, а каждая встреча — расставанием.

— Как верно.

— Слышал, вы плохо себя чувствовали, Николас. Тяжело пережили смерть брата. Рад видеть вас в добром здравии.

— Да, мне уже лучше.

— Что ж, замечательно. Прошу вас, примите мои соболезнования. Смерть Эндрю… — Фарнсуорт покачал головой. — Тяжелая утрата.

— Да.

— Вы не должны винить себя, Николас.

— Я и не виню.

— Судьба — что поделаешь.

— Вы уверены, что поделать ничего нельзя?

— Конечно. Человек бессилен против рока, и не нам судить Господа.

— Профессор Дрисдейл, видимо, поздно встает?

— Как раз наоборот. А в связи в чем вы спросили?

— Просто интересно, почему вы каждое утро приезжаете в Эдинбург для того, чтобы посетить это непримечательное заведение.

— Почему же непримечательное? Здесь отлично варят эспрессо. В поездках по Италии я привык к хорошему кофе. А Вернон — человек привычки, единственный кофе, который он признает, — растворимый, да еще в порошке.

— Вы часто бывали в Италии?

— Не так часто, как хотелось бы.

— И где вам понравилось больше всего?

Фарнсуорт поджал губы, задумчиво нахмурился и наконец решил:

— В Венеции.

— Я так и думал.

— Вы на редкость проницательны. Наверное, вам тоже там нравится.

— Ни разу не был в Венеции.

— Советую съездить. Там многое связано с вашей семьей. После падения Константинополя в Венеции осело немало Палеологов. Наверняка среди них есть ваши родственники.

— Не думаю.

— Дальние и неизвестные, — упорствовал Фарнсуорт. — Обязательно поезжайте.

— Вы долго пробудете у Дрисдейла?

— Еще не знаю. Пока не надоем, наверное. А до тех пор непременно зайдите к нам в гости. Я дам вам адрес и номер телефона. — Фарнсуорт достал из кармана визитную карточку и написал что-то фломастером. — Пожалуйста.

Ник взял визитку. На ней каллиграфическим почерком Фарнсуорта было начертано: «Роузберн-Лодж, Мэнс-роуд, Рослин, (0131) 440 7749».

— Позвоните. Я уверен, Вернон будет очень рад.

— Правда?

— Ну разумеется. Он специалист по средневековой истории. Я как-то рассказал ему, что ваша семья происходит от последних императоров Византии. Ему было бы очень интересно познакомиться с потомком знаменитой династии.

— Могли бы пригласить Тома.

— А почему вы думаете, что я его не приглашал?

— Он мне об этом не рассказывал.

— Наверное, он многое от вас скрывает.

Некоторое время Ник молча пил кофе. Потом сказал:

— Между прочим, наше происхождение от императоров не доказано.

— У меня другие сведения.

— Если вы не против, я бы хотел задать вам один вопрос, доктор Фарнсуорт…

— Зовите меня Джулиан.

— Откуда у вас такие сведения, Джулиан?

— Кто ищет — тот найдет.

— А вы искали?

— Разумеется.

— Поскольку дело касается моей семьи, еще один вопрос. Вы узнали о нас от Терри Моусона?

— Никогда не слышал о нем.

— У меня другие сведения.

— Один-один! — Фарнсуорта позабавило, что Ник отбился от него его же фразой. — Мне почему-то кажется, что вы не верите мне, Николас.

Ник сделал еще один глоток кофе, намеренно не спеша с ответом.

— Нет, не верю, — сказал он наконец.

— Я могу вас понять. Кровь — не вода. Что рассказал вам юный Томас? Что я беспокою его — возможно, преследую? Что я в сговоре с его злокозненным отчимом? И тому подобную чепуху, я уверен. Тактика человека, загнанного в угол. Спросите себя: можно ли до конца доверять вашему племяннику? Будьте честны до конца: можно?

— Я на его стороне.

— Естественно. Но что, если он лжет? Что, если Том задумал вашими руками совершить нечто преступное? — Фарнсуорт развел руками. — Думаю, я должен вам кое-что показать.

— Что?

— С собой у меня этого нет. Но дайте время, и я пришлю вам эту вещь. Вы остановились у племянника?

— Нет, в гостинице.

— Прекрасно. Туда и пришлю. Название?

Ник было заколебался, но тут же решил, что скрывать свое местонахождение не имеет смысла.

— «Чертополох», Лейт-стрит.

— Замечательно. До конца дня доказательство будет у вас в руках.

— Доказательство чего?

— Увидите, — улыбнулся Фарнсуорт. — Обещаю.

Фарнсуорт пригласил Ника пройтись вместе с ним по Национальной галерее Шотландии и объяснил, что проводит там почти каждое утро, наслаждаясь прекрасным.

— Десять минут в зале импрессионистов — и я готов к новому дню.

Ник отказался и с удовольствием распрощался с Фарнсуортом у выхода из «Робусты».

Прямо оттуда он направился в Серкус-Гарденз, так как обещал Тому немедленно доложить о «неожиданной» встрече. Племянник встретил его небритым и в халате. Похоже, вчера, после ухода Ника, он продолжал пить в одиночку.

— Уже начало одиннадцатого, — хрипло сказал Том, раздвигая занавески и впуская в гостиную волну неяркого света. — Ну как, встретил нашего друга?

— Да, он был в кафе.

— Я же говорил. — Том хлопнулся в кресло и зевнул. — И как он объяснил свое присутствие?

— Невразумительно.

— И уклончиво?

— На редкость.

— Не говорил, что ходит за мной по пятам?

— Нет.

— Но ты-то в этом убедился?

— Без сомнения.

— Выходит, они знают, что я их подозреваю.

— Выходит, так.

— Н-да… — Том потер лицо. — Мне нужно выпить кофе. Будешь?

— Нет, спасибо. Я только что…

— Выпил чашку в «Робусте». Конечно, а что еще там делать? Пойдем со мной на кухню. Подхватишь меня, если я грохнусь по дороге.

Том встал и поплелся на кухню, Ник — следом. На кухне Том поставил чайник, насыпал в чашку гранулированного кофе и, зевая, уселся за стол.

— И что мне теперь делать, Ник?

— С Фарнсуортом? Не знаю. Ты же не в силах запретить ему бродить по Эдинбургу. И доказать, что они с Терри задумали что-то дурное, тоже не можешь.

— Мне довольно и того, что они друг друга знают.

— Чтобы история с Тантрисом показалась правдивой, нужно было много денег. Полмиллиона фунтов — не шуточки. Думаешь, Терри мог выложить такую сумму?

— Легко! — Нику показалось, что у племянника даже глаза загорелись, но тут закипел чайник, и Том повернулся, чтобы налить себе кипятка. — Думаешь, это он финансировал всю операцию?

— Может быть.

— Вполне логично. — Том долил в кофе холодной воды и, прищурившись, отхлебнул из кружки. — Я и сам над этим размышлял. В смысле, не Терри ли дал деньги. И не рассказал ли Фарнсуорт об этом отцу, когда они встретились в Тинтагеле.

— В присутствии Дэйви? Вряд ли.

— Фарнсуорт может скрывать, что они продолжили разговор где-то еще.

— Эндрю тоже ни о чем подобном не упоминал.

— Он бы не стал. Тут ведь замешаны Терри, мама и я. Он мог бояться, что ему не поверят, предположат, что таким образом он пытается вернуть маму.

— Думаю… — Внезапно Ник почувствовал, что устал изворачиваться и лгать, и решил кинуться напролом. — Фарнсуорт кое-что пришлет мне сегодня вечером.

— Что?

— Он назвал это доказательством.

— Доказательством чего?

— Того, что ему можно верить, я думаю.

— Но ему нельзя верить!

— В любом случае от посылки вреда не будет.

— Что за идиотские загадки!

Том грохнул кружку на стол и вылетел в прихожую, оставив Ника созерцать лужицу кофе, которая полумесяцем расплывалась из-под дна. В прихожей щелкнула зажигалка. Том вернулся, раскуривая сигарету.

— Ты помнишь последние слова отца, Ник?

— Еще бы.

— Что он сказал?

— Отцепись от меня.

— Отцепись от меня? — эхом повторил Том. — И ты послушался. Мы все послушались.

— Эндрю же не знал, что эти слова станут последними, Том. Они ничего не значат.

— Неправда. Именно потому, что он не знал, что эти слова станут последними, они значат очень много.

— Что-то ты меня совсем запутал.

— Да. — Том посмотрел на Ника сквозь сигаретный дым. — Наверное, да.

Тому нужно было принять душ и позавтракать, и Ник пошел обратно — к центру города. Он не знал, чем ему заняться, разве что ожидать обещанного сюрприза Фарнсуорта. Хотя этому человеку верить нельзя, тут Том прав. А кому можно? Разве что Бэзилу.

И Бэзил, слава Богу, наконец объявился. Когда Ник включил мобильный, там было сообщение от брата.

«Дважды звонил тебе в гостиницу, и оба раза без толку. Здесь сейчас субботнее утро, если у тебя тоже, то это сообщение дошло до тебя не слишком поздно. Честно говоря, мне пока нечего тебе рассказать. И неудивительно: ты же сам запретил мне действовать, пока мы не поговорим. Надеюсь, рано или поздно это случится. Попробую перезвонить попозже. Ариведерчи!»

Ник понимал нетерпение Бэзила. Но что он мог ему рассказать? Что кто-то водит его за нос и он никак не может решить, кто именно? И чем это поможет?

Ветер и дождь усилились, однако в гостиницу идти не хотелось. Ник вспомнил предложение Фарнсуорта и пошел в Национальную галерею. Народу там оказалось много, хоть и не слишком. Фарнсуорта не было, даже в зале импрессионистов. Ник побрел из зала в зал, разглядывая картины. Одни были гениальные, другие — талантливые, третьи — просто ничего, но растерянный, сбитый с толку Ник не видел между ними особой разницы. Бесцельно прошатавшись по музею около часа, он ушел.

За это время на улице разыгралась настоящая буря. Преодолевая ветер, Ник добрался до «Кафе ройял» и хорошенько поправил здоровье. В середине дня он вернулся наконец в «Чертополох». К тому времени он выпил достаточно, чтобы приглушить терзающую его неуверенность. В номере Ник улегся на кровать и неожиданно провалился в крепкий, безмятежный сон.

Когда он проснулся, уже стемнело. Наступил вечер. Дождь все так же стучал по стеклу. Ник взглянул на светящийся циферблат будильника: почти половина девятого. Он включил прикроватную лампочку, подождал, пока глаза привыкнут к темноте, сел.

Он увидел его сразу — плоский белый конверт, лежащий прямо на полу. Подсунули под дверь, пока Ник спал. Сердце тревожно затрепетало. Ник сделал несколько глубоких медленных вдохов, дожидаясь, пока пройдет приступ. Потом встал, пересек комнату и поднял конверт.

Не подписан и не заклеен. Ник снова вернулся к кровати, сел. Открыл конверт и достал обычную черно-белую фотографию.

Фотографировали через окно кафе, видны были отражения прохожих на стекле и пара столиков внутри, за одним из них сидели мужчина и женщина. Женщина жестикулировала, видно, что-то рассказывая, а мужчина восхищенно, словно заслушавшись, смотрел на нее. Ник вдруг узнал кафе — ну конечно же, это «Робуста»! Судя по бликам на снимке, фотограф стоял достаточно далеко. Парочка явно не подозревала, что ее снимают. Том Палеолог и Элспет Хартли.

Глава семнадцатая

В квартире по адресу Серкус-Гарденз, 8, было темно, занавески открыты. Внутри никого — насколько Ник мог разглядеть с улицы, из-за ограды. Он уже несколько раз позвонил в дверь, не ожидая, впрочем, что ему отворят.

Уже около половины десятого, холодный сырой вечер. Правда, если человека нет дома субботней ночью, это вряд ли подозрительно. Однако Ник Тома подозревал. Именно Том, а не Терри оказался заговорщиком. Фотография — серьезное доказательство. Встреча Терри и Джулиана Фарнсуорта в Плимуте — выдумка Тома. А вот его свидание с Элспет Хартли действительно имело место.

Ник временно отступил в «Кафе ройял», где, убивая время, не спеша выпил пива. Чуть было не набрал номер Элспет Хартли, но что-то его удержало. Он ничего не должен Тому теперь, когда появилась эта фотография, кроме, пожалуй, одного: дать ему шанс оправдаться.

Интересно, как он это сделает? Том знал, что Фарнсуорт пообещал снабдить Ника доказательством. И наверняка понимал, что, каким бы ни оказалось это доказательство, Ник потребует объяснений. Может быть, потому и сбежал? Если так, то это глупо. Рано или поздно придется вернуться. А Ник подождет.

Но и к полуночи на Серкус-Гарденз никто не появился. Дождь закончился, похолодало. В доме номер восемь не горело ни одно окно. В конце концов Ник решил сдаться — до утра.

К утру ничего не изменилось. Судя по всему, шторы в квартире Тома на ночь так и не задергивались. Снаружи Ник мог заглянуть в ту самую комнату, где они пили виски в ночь с пятницы на субботу. Пустую комнату. Ни на что не надеясь, Ник снова позвонил в дверь. Тишина.

Как только он повернул прочь, из-за поворота показалась суетливая фигурка. Женщина средних лет — невысокая, пухленькая, с прической, похожей на пчелиный улей, заметно прибавлявшей ей роста, — взбежала по ступеням и остановилась при виде Ника. Одета она была в отделанный мехом белый плащ, кожаные перчатки, черные леггинсы и вишневого цвета ботинки на толстой подошве. Где-то на крыше «улья» прилепились темные очки. Под мышкой — кипа воскресных газет.

— Вы не меня ищете, дорогуша? — с лукавой улыбкой осведомилась дама.

— Нет, мне нужен… э-э-э… Том Палеолог.

— Для Тома еще слишком рано. Наверное, отсыпается после вчерашней ночи.

— Вы знаете, где он пропадал?

— Нет, но он молод, а вчера была суббота. А вы что, родственник? — нахмурилась она, разглядывая Ника.

— Дядя.

— Точно, похожи. Вы, значит…

— Ник Палеолог.

— Рада познакомиться, Ник. А я — Уна Строун. Живу на втором этаже.

— Мне очень надо увидеть Тома, Уна. Я беспокоюсь за него. Его отец погиб совсем недавно.

— Да, я слышала. Ужасно, просто ужасно. Но Том выглядит вполне нормально, я совсем недавно его видела. В пятницу, наверное. Вам не о чем волноваться.

— Дело в том…

— Знаете что, я вас впущу, и попробуем его разбудить.

Уна вытряхнула из перчатки ключ и отперла дверь в вестибюль первого этажа. Ник направился прямиком ко входу в квартиру племянника и громко постучал.

— Том! — во весь голос позвал он, продолжая колотить в дверь. Бесполезно.

— Может, кофе? — предложила Уна. — Я включила кофеварку, перед тем как выскочить за газетами.

— Ну что же… с удовольствием. — Ник поднялся по лестнице вслед за ней. — Большое вам спасибо.

— Не за что. Похоже, я обманула вас насчет Тома. Он, наверное, уехал на все выходные.

— Но я виделся с ним вчера утром. И он никуда не собирался.

— Вчера нет, но вы ведь знаете молодых — порывистые, резкие… — Уна отперла дверь, Ник зашел следом за ней.

Планировка квартиры была той же, что и у Тома, но это тут же забывалось при виде фиолетовых стен, мохнатых ковров и расшитых бисером накидок. В кухне на первый взгляд газет и книжек было раз в пятьдесят больше, чем кастрюль и сковородок, но кофеварка свою задачу выполнила исправно. Уна разлила ароматный напиток по чашкам и пригласила Ника сесть за заваленный журналами стол. Потом скинула плащ и, оставшись в розовом мохеровом свитере до колен, уселась напротив.

— Издалека приехали, Ник?

— Из Корнуолла.

— Это там же, где жил отец Тома?

— Да, именно. — Ник сделал глоток кофе. — И все-таки я волнуюсь.

— Вижу. И есть из-за чего.

— Почему?

— Последнее время Том сам не свой. С конца прошлого года.

— То есть это началось не после смерти отца?

— Нет.

— А когда же?

— Когда он порвал со своей девушкой. Такая жалость! Они очень подходили друг другу.

— А вы не в курсе, из-за чего они расстались?

— Из-за другой, я думаю.

— Том завел новую подружку?

— Да, хотя мне кажется, он не был с ней счастлив. Правда, я сама ее не видела, и Том мне ни слова не говорил, но Саша…

— Кто?

— Саша Ловелл, та самая девушка, с которой он разошелся. Я столкнулась с ней недавно на улице, она до сих пор страдает и уверена, что Том бросил ее из-за одной особы, которую она назвала… Харриет.

— Харриет Элсмор?

— Просто Харриет.

— Посмотрите, пожалуйста. — Ник вытащил фотографию. — Вы не узнаете эту женщину?

Уна поднесла снимок к глазам:

— Откуда у вас эта фотография? Кафе напоминает «Робусту».

— Долгая история. Так как насчет женщины?

— Вроде незнакомая. Кто это?

— Возможно, та самая Харриет.

— Если так, — Уна пожала мохеровыми плечами, — я не знаю.

— Может быть, Саша сможет мне помочь?

— Вполне вероятно.

— Как ее найти?

— Она студентка, годом младше Тома. В университете наверняка есть ее адрес, хотя утром, в воскресенье…

— А вы не знаете, где она живет?

— Нет. Если только… — встрепенулась Уна. — Я столкнулась с ней у кинотеатра «Одеон», на Клерк-стрит. Мы с моей подругой Куинни часто ходим туда днем — до пяти билеты гораздо дешевле. А Саша как раз проходила мимо — шла домой из университета. Помню, она сказала: «Я живу тут, напротив» — и махнула рукой через дорогу. Мы поболтали несколько минут, пока мы с Куинни ждали автобус. Тогда-то Саша и упомянула эту девицу, Харриет. «От нее добра не жди, — сказала. — Жаль, что Том этого не замечает». Тут подошел наш автобус, и мы уехали. Боюсь, больше я ничем вам помочь не могу, — добавила Уна, заметив, что Ник разочарован.

— Простите, я не хотел показаться неблагодарным.

— Я уверена, у вас нет причин для серьезного беспокойства. Том горюет об отце и, возможно, уже понял, что зря бросил Сашу. Потому и не в себе.

— Наверное, вы правы, — соврал Ник, а про себя подумал: «Если бы…»

Зацепка была слабая, но других и вовсе не было. Клерк-стрит представляла собой участок более длинной улицы, тянущейся на юг от центра города. Такси довезло Ника до закрытого сейчас «Одеона», окруженного разнообразными закусочными и букмекерскими конторами. Вокруг стояли многоквартирные дома. Здесь, видимо, жили студенты, которым не посчастливилось иметь богатеньких отчимов.

Но ни на одной из дверей не значилось имя Саши Ловелл. На большинстве дверей никаких табличек не было вообще, так что поиски Ника, похоже, заканчивались, так и не начавшись. «Тут, напротив», как выразилась Уна, обозначало противоположную сторону улицы, и Ник решил, несмотря ни на что, ее обойти.

Ранкеиллор-стрит была забита домами ленточной застройки разной степени ветхости. Вдали маячили темно-красные склоны Салисбери, мешая Нику прикинуть расстояние. Он двигался по северной стороне улицы, переходя от двери к двери и все яснее понимая, что просто-напросто зря тратит время. С другой стороны, делать-то больше нечего…

И глазам не поверил, когда уже в самом конце улицы заметил на одном из домов табличку с надписью «САША», напечатанной заглавными буквами на небольшой ламинированной картонке. Ник нажал на звонок рядом с табличкой. Прошло десять безмолвных томительных секунд. Он позвонил еще раз.

Откуда-то сверху раздался скрип рассохшегося дерева и дребезжание открываемого окна. Ник сделал шаг назад, поднял голову и увидел посмотревшую на него с третьего этажа девушку с ярко-рыжими волосами торчком.

— Я вас слушаю! — крикнула она.

— Вы Саша Ловелл?

— Да.

— Я Ник Палеолог, дядя вашего приятеля, Тома.

— И что?

— Мы можем поговорить?

— О чем?

— О Томе. Я боюсь за него.

— А я нет!

— Я очень вас прошу. Это крайне важно.

Саша заколебалась. Посмотрела назад, в комнату, потом опять на Ника.

— Можно мне войти?

— Нет. Стойте где стоите. Я сейчас спущусь.

Через несколько минут Саша появилась внизу, вся — от ботинок «Доктор Мартинс» до берета — упакованная в черное, меховой воротник поднят от ветра. Несмотря на подростковую одежду и пирсинг в носу, она окинула Ника очень взрослым, оценивающим взглядом.

— Мы можем посидеть в одном местечке, тут, неподалеку, — сказала она, махнув рукой. — Вы который дядя — монах или чиновник?

— Значит, Том рассказывал вам о нас с Бэзилом?

— Немного. Две тети и два дяди. Монах — это, по-моему, Бэзил.

— Бывший монах.

— А вы тогда — бывший чиновник?

— Вроде того. Уже давно не садился за письменный стол.

— Почему?

— Семейные неприятности.

— Вы из-за них волнуетесь?

— Да.

— Мы пришли.

Саша остановилась у обшарпанного кафе, где под негромко мурлыкающий джаз сгорбились над дымящимися кружками, листая газеты, несколько человек. На вопрос девушки за стойкой: «Как всегда?» — Саша привычно кивнула. Ник заказал кофе, и они уселись у окна.

— Только давайте побыстрей. Рик — он такой, знаете…

— Рик?

— Мы же не о нем пришли разговаривать? Что там у вас за проблемы?

— У Тома недавно погибли и отец, и дед.

— Черт, — скривилась девушка. — Это и впрямь серьезно.

— Более чем.

— А как… Спасибо, Мэг. — Саша кивнула принесшей заказ официантке.

— Я слышал, вы с Томом не так давно расстались.

— Кто вам сказал?

— Уна Строун.

Саша отпила глоток чая и улыбнулась.

— Если вы говорили с Уной, вы знаете все.

— Она упоминала о женщине по имени… Харриет.

— Да, верно. Именно Харриет я и проиграла.

— Это она? — Ник показал Саше фотографию.

— Кто же еще? Откуда у вас снимок?

— Его прислали анонимно. Матери Тома. Думаю, кто-то хотел сообщить ей, что Харриет оказывает на Тома дурное влияние. Он странно вел себя в последнее время. Еще до смерти близких.

— А отчего они умерли?

— Мой отец — дед Тома — неудачно упал, ударился головой. Печально, но неудивительно, учитывая его возраст. А мой брат Эндрю — отец Тома — погиб в автокатастрофе.

— Он был фермером?

— Да.

— Слушайте, это, конечно, все ужасно, но ведь Том ушел от меня еще в январе, так что…

— Ушел к Харриет?

— Сам он говорил, что нет. Но когда я через некоторое время увидела их вместе, у меня не осталось сомнений.

— Вы, случайно, не слышали ее фамилии?

— Элсмор, по-моему. Да. Харриет Элсмор.

— А что вы еще о ней знаете?

— Ничего. Это была одна-единственная случайная встреча. Причем неприятная. Она крутила им, как хотела. А он был какой-то запуганный, совсем не тот Том, которого я знала. Я не из ревности говорю, серьезно. Уже успокоилась и трезво смотрю на вещи. Когда я вернулась в Эдинбург после зимних каникул, Том стал другим. Холодным. Отстраненным.

— Из-за Харриет?

— Из-за кого же еще? Она держала его в своих челюстях. И вам интересно, насколько крепко?

— Более или менее.

— Так вот: я не знаю. Она стерва, сразу видно. И Тому совсем не подходит. Это не значит, что я ему подхожу. Он говорил, что остается жить в Эдинбурге, поэтому мы можем встречаться, пока я не закончу университет. Даже предлагал мне переехать к нему. Мило, правда? А потом на сцене появилась Харриет, и он будто… заледенел. Кто она, в конце концов, такая? Чем занимается? Ей должно быть… сколько? Тридцать пять? Что-то тут не то.

— Вы не спрашивали о ней Тома?

— Спрашивала. Он не ответил.

— Она живет в Эдинбурге?

— Не знаю, но мне кажется, что нет.

— Том сбежал от меня. Вот я и думаю — не с Харриет ли?

— Скорее всего. Но куда… — Саша потрясла головой. — Вы говорите, эту фотографию прислали матери Тома?

— Да, — кивнул Ник, размышляя, не придется ли ему пожалеть об очередной лжи.

— А вы догадываетесь кто?

— Нет.

— Знаете…

— Что?

— Вы не первый, кто спрашивает меня о Харриет Элсмор.

— А кто первый?

— Какой-то старикан, дней десять назад. Очень правильно говорил, одет был хорошо, хоть и немного старомодно.

— А он не назвался?

— Хамсуорт или что-то вроде того.

— И чего хотел?

— Чтобы я рассказала все, что знаю о Харриет. А я ответила, как и вам, что знаю не много. Он перехватил меня, когда я шла с лекции. Сказал, что ему очень нужно встретиться с Харриет и он слышал, что я могу помочь. Еще так зловеще прошипел это «слыш-ш-шал». Называл меня дорогушей, отчего казался еще мерзопакостней. Я спросила, знает ли он Тома, и старикан ответил — да, он старый друг семьи. Это правда?

— Не столько друг, сколько знакомый. Его имя — Джулиан Фарнсуорт. Бывший коллега моего отца.

— Так он что же — археолог?

— Да.

— Не похож.

— А как выглядят археологи?

— Не так, как он.

— Насчет того, что он зловещий, вы правы. Он тут в гостях у друга, о котором вы, наверное, слышали. Профессор Вернон Дрисдейл.

— Преподаватель истории Средних веков, как же, знаю. Вышел на пенсию сто лет назад, но все еще крутится в университете.

— Я подумываю навестить их с Фарнсуортом. Вы не знаете, где это? — Ник показал Саше карточку с адресом и телефоном, которую дал ему Фарнсуорт.

— Он живет в Рослине, — кивнула Саша. — Интересно.

— Почему?

— Вы слышали о часовне Росслин?

— Нет.

— Пишется немного по-другому, но это там же. Рослин — деревня в нескольких милях отсюда на юг, сразу за чертой города. Часовня Росслин — главная тамошняя достопримечательность. Датируется пятнадцатым веком. На редкость изящная резьба и целая куча легенд. Том однажды свозил меня туда. Есть там что-то такое… мурашки по спине бегают. Вспоминаются все эти книги о тамплиерах и ковчеге Завета[19]. Знаете, святая кровь и святой… этот самый, как его… в общем, эти все дела.

— Боюсь, в этом вопросе я не подкован.

— Да? Думаю, если вы попадете к профессору, он быстро заполнит этот пробел. Он писал как раз об этом. «Тени Грааля». Научный обзор. Говорят, продавался лучше, чем все остальные его книги, вместе взятые.

— Вы читали?

— Нет.

— А Том?

Саша задумалась.

— Уверена, что видела книжку у него в квартире. Хотя сам он ни разу о ней не упоминал. Может быть, Том купил ее как раз тогда, когда мы ездили в Рослин? Но точно не знаю. — Она подумала еще. — А этот ваш Фарнсуорт — он не мог послать фотографию матери Тома?

— Вполне возможно, учитывая, что он сейчас здесь и вполне мог подловить его в «Робусте».

— И следить за Харриет.

— Точно.

— Ник, во что ввязался Том?

— Сам не знаю.

— Что-то опасное?

— Может быть.

— Черт. — Саша мрачно уставилась в чашку с чаем. — Стоило решить, что с Томом покончено, как снова приходится из-за него волноваться.

Вскоре они вышли из кафе. Саша направилась в близлежащий магазинчик, а Ник повернул было в другую сторону, но девушка вдруг попросила его проводить ее до дома.

— Отдам вам кое-что, — пояснила она, покупая пакет молока и «Санди таймс». — Когда вы думаете поехать в Рослин?

— Сейчас. Что тянуть?

— Вы правы — тянуть нечего.

— Как туда добраться?

— Езжайте по Пеникуик-роуд, пока не увидите поворот на Рослин.

— А если своим ходом?

— Тогда на автобусе. Напротив «Одеона» остановка тридцать седьмого. Ходит каждые полчаса.

— Спасибо.

Они завернули за угол и пошли по Ранкеиллор-стрит.

— Что вы хотите мне отдать?

— Мне все равно нужно вернуть их Тому. Если увидите его, передайте ему, пожалуйста. А если не увидите… если он так и не объявится… сами решите, что с ними делать.

— О чем вы?

— Подождите здесь.

Девушка зашла в дом и закрыла за собой дверь. Удивленный Ник послушно остался на улице. Вскоре он опять услышал скрип окна на третьем этаже. Поднял глаза и увидел Сашу. Она бросила ему какой-то маленький предмет. За миг до того, как Ник поймал его, он сообразил, что это связка ключей.

Три ключа на одном кольце. Ник задумчиво посмотрел на них, покачивая на ладони. Над головой хлопнуло окно.

Стоя на автобусной остановке и ощупывая в кармане связку ключей, Ник клялся, что не воспользуется ими, кроме как в случае крайней необходимости. Тут, однако, вставал вопрос: когда наступит эта самая необходимость?

Тягостные мысли очень кстати прервал звонок телефона. Голос Бэзила показался на редкость приятным, хотя Ник так до сих пор и не решил, что стоит и что не стоит говорить брату.

— Привет, Ник. Как ты там?

— В растерянности.

— Из-за чего?

— Из-за Тома.

— А что с ним?

— Какой-то он странный.

— Может, просто из-за Эндрю?

— Будем надеяться, так оно и есть.

— А о каких новостях ты упоминал, когда мы говорили в последний раз?

— Тут все каким-то образом связано.

— С Томом?

— С ним.

— Ник, в тариф «Италия интернейшнл» не входит телепатическая связь. Ты не мог бы поподробней?

— Пока нет. Как только что-то прояснится, я дам тебе знать.

— А до тех пор мне придется плевать в потолок?

— Боюсь, что да. Прости.

— Не извиняйся. Вышло так, что я пренебрег твоим советом не высовываться и все-таки заглянул к кузену Димитрию.

— Что?!

— Рассыпаюсь в комплиментах палаццо Фальчетто. При взгляде на эту резиденцию начинаешь сомневаться, что ее владелец так уж озабочен тем, чтобы получить скромный домик в Корнуолле.

— Ради Бога, Бэзил, я же тебя просил…

— Тебе не о чем волноваться. Димитрий обычно покидает Венецию во время карнавала. Его ожидают обратно в среду и доложат ему о моем визите. Вряд ли из этого что-то выйдет.

— Может, и не выйдет, но…

— Ты видел Фарнсуорта?

— Как же, встречались.

— Что-нибудь выяснил?

— Да почти ничего. Настаивает, что приехал повидать друга.

— Ник, а ты ничего не скрываешь?

— Я говорю только то, в чем твердо уверен. Мне нужно еще немного времени, чтобы все узнать.

— Тогда отъезд Димитрия тебе на руку. У тебя есть время до среды. Судя по дисплею телефона, мое время утекает, как песок. Пока!

— Слушай…

Слишком поздно. Бэзил отключился.

Оказалось, что тридцать седьмой автобус по субботам до Рослина не ходит. Нику пришлось пройти остаток пути пешком. За городом было заметно холоднее, с холмов Пентланд дул ледяной ветер. На их китовых спинах лежал снег, а еще выше нависли тяжелые грозные тучи.

Сам Рослин ничего особенного из себя не представлял: кучка старых и новых домов, несколько магазинчиков и парочка пабов. Ник спросил дорогу у человека с собакой. По пути он миновал указатель на часовню Росслин и даже заметил где-то вдали ее полускрытый деревьями силуэт. Придется часовне подождать — Нику есть чем заняться и помимо старинных зданий и древних легенд.

Наконец он дошел до Роузберн-Лодж. Георгианское здание серого камня было увито плющом и отделено от дороги живой изгородью из разросшегося терновника. У засыпанной гравием дорожки стоял потрепанный автомобиль, но «ситроена» Фарнсуорта рядом не было.

Ник подергал звонок, подождал и решил было позвонить второй раз, как дверь распахнулась и из дома выглянула женщина с такими черными глазами, каких он в жизни не видел. Волосы были стянуты в пучок, поверх старенького платья красовался передник.

— Да? — спросила она подозрительно, наставив на Ника острый нос.

— Я ищу доктора Джулиана Фарнсуорта. — Ник искательно улыбнулся, но ответной улыбки не получил.

— Его нет.

— А скоро он будет?

— Не знаю.

— А профессор Дрисдейл? Он дома?

— Да, дома.

— Вы не спросите его, не уделит ли он мне немного времени? Доктор Фарнсуорт мог рассказывать ему обо мне. Моя фамилия Палеолог. Николас Палеолог.

— Палеолог, говорите?

— Да.

— Подождите тут.

Женщина поковыляла в дом, оставив дверь полуоткрытой. Ник стоял, слушая крики грачей; из дома доносилось мерное тиканье часов и негромкое бормотание. Женщина вернулась.

— Заходите.

— Спасибо.

Она провела Ника через полутемный холл с часами к открытой двери и отступила, пропуская его в комнату.

Ник шагнул внутрь и понял, что это, несомненно, профессорский кабинет. Окна выходили в заросший сад, а обитый кожей письменный стол был завален книгами и документами. Вдоль стен тянулись заставленные книгами стеллажи, стопки книг лежали на полу, на кресле у камина. Камин не горел, хотя в комнате царил ледяной холод.

Из второго кресла, сияя улыбкой, тяжело поднялся пожилой человек. Сын археолога, Ник тут же узнал типаж — престарелый академик в своей книжной берлоге. Дрисдейл разделял любовь Майкла Палеолога к вельвету и твиду, но выглядел совершенно иначе: надутый, как голубь, коренастый, румяный, лысый, как яйцо, но зато с пышными бакенбардами, которые вкупе с седыми усами делали их обладателя похожим скорее на главу охотничьего общества, чем на историка.

— Мистер Палеолог, какая честь для меня! — воскликнул Дрисдейл с едва уловимым шотландским акцентом и потряс руку Ника.

— Да ну что вы, какая там честь. Это вам спасибо, что приняли меня, профессор Дрисдейл.

— Живой, настоящий Палеолог! Не только честь, но и огромное удовольствие видеть вас у себя. Я несколько раз встречался с вашим отцом. Примите мои глубокие соболезнования.

— Спасибо.

— Джулиан сказал мне, что ваш старший брат тоже погиб совсем недавно. Кошмарное совпадение.

— Не совсем совпадение.

— Разве?

— Честно говоря, я хотел повидать именно Джулиана — доктора Фарнсуорта.

— Боюсь, вам не повезло. Его куда-то срочно вызвали.

— Обратно в Оксфорд?

— Не уверен. Джулиан, как вы, наверное, и сами знаете, не любит раскрывать карты. Он уехал в большой спешке.

— Я виделся с ним вчера утром, и он не говорил, что уезжает.

— Ему кто-то позвонил, и он уехал, впопыхах едва успел предупредить, что вы заглянете, — улыбнулся Дрисдейл. — Чему я в любом случае рад. Тем более что отсутствие Джулиана дает мне возможность с вами поговорить. Присаживайтесь, прошу вас. — Он махнул на второе кресло. — Скиньте куда-нибудь эти книги.

— Благодарю вас.

Ник расчистил кресло и уселся, стараясь ничем не выдать разочарования. Хоть Фарнсуорт и жил здесь, это вовсе не значит, что Дрисдейл в курсе его странных игр. Хотя возможно. Очень возможно.

— Может, чаю? — заглянула в кабинет пожилая женщина.

— Уже полдень, — отозвался Дрисдейл. — Можем позволить себе чего-нибудь покрепче. Капельку виски, Палеолог?

— Не откажусь. — Про себя Ник отметил, с каким удовольствием Дрисдейл называет его по фамилии.

— Тогда можете быть свободны, миссис Логан.

Миссис Логан кивнула и вышла. Дрисдейл подошел к полке, где возле пачки журналов по истории стояла бутылка и несколько стаканов, и налил им по хорошей порции виски. Отдал Нику его стакан и с трудом опустился в кресло.

— За вас!

— Будем здоровы.

— Прошу прощения, что Фарнсуорт вас не дождался.

— Вы тут ни при чем.

— Все равно — за старых друзей чувствуешь ответственность, даже когда вроде бы и не должен.

— А вы давно знакомы?

— Вместе учились в Оксфорде. Чуть позже вашего отца. Мы с вами, кстати, уже встречались. Вечеринка в вашем доме, в Оксфорде, летом семьдесят пятого. Меня привел Джулиан. Ваш отец представил мне вас как надежду семьи, если я правильно помню выражение.

Ник вздрогнул. Он-то выражение помнил прекрасно.

— Боюсь, я совсем забыл тот день.

— Неудивительно. Это было событием для меня, но не для вас. Джулиан говорил мне, что с тех пор жизнь ваша… была не слишком легкой.

— А у кого она легкая?

— Например, у Джулиана. Да и у меня, если честно.

— Джулиан часто вас навещает?

— Нет, совсем нет. Первый раз за долгие годы, — улыбнулся Дрисдейл. — И я уверен, что приехал он отнюдь не для того, чтобы повидать меня. Вспомнить хотя бы, как мало он бывал дома.

— Чем же он занимался?

— Не знаю. Мы на эту тему не говорили. Хотя по натуре Джулиан человек разговорчивый, если не сказать, болтливый, сами, наверное, заметили.

— Была такая возможность.

— А вам он ничего не рассказывал?

— Нет. Но мне показалось, Фарнсуорт очень интересуется моим племянником, Томом.

— А, последний из Палеологов!

— Что, простите?

— Поскольку вы — единственные известные потомки византийских императоров…

— Возможные потомки, профессор. Наше происхождение несколько додумано моим дедом. Из лучших побуждений.

— Правда? Я был другого мнения.

— Джулиан упоминал, что вы в некотором роде эксперт по истории Византии.

— Он немного преувеличил. Тоже из лучших побуждений. Обычный ученый, не более. Хотя кто может рассказать больше, чем настоящий ученый? Нет звания выше. — Тут Дрисдейл нахмурился. — Хотя некоторые считают, что я лишил себя права называться ученым.

— Почему?

— Потому что писал на модные темы. В определенных кругах — страшное преступление.

— Вы имеете в виду «Тени Грааля»?

— Читали мою книгу?

— Нет, не приходилось. Но… Джулиан упоминал о ней.

— Правда? Как любезно с его стороны. Что ж, я не жалуюсь, нет. Книга хорошо продается. И в чем я должен раскаиваться?

— Я считаю, что ни в чем. А о чем книга?

— Вы были в часовне Росслин, Палеолог? Мы находимся неподалеку от одной из главных достопримечательностей графства Лотиан.

— Не был.

— Обязательно загляните. И тогда вы непременно заметите, сколько эзотерической литературы продается у них в лавке. Там наверняка будут и «Тени Грааля». Мой скромный вклад в давнюю дискуссию.

— Что за дискуссия?

— Иногда мне кажется, что каждый — так или иначе ее участник. Снобизм, конечно. Хотя вы наверняка в курсе дела, даже если сами этого не осознаете. Слышали о тамплиерах?

— Ну, я знаю, что был такой рыцарский орден, основанный во времена Крестовых походов. И… э-э…

— Что?

— По-моему, с ними связана какая-то тайна.

— Именно. И эта тайна волнует умы наших с вами современников. Людям хочется во что-то верить, Палеолог. Неверие — не о нем ли говорил Конрад устами своего умирающего героя — Куртца: «О ужас, ужас»[20]. Поколение агностиков. Их оружие — скептицизм. И вот результат: люди не верят в то, во что им предлагают верить, и верят в то, во что им предлагают не верить. НЛО, круги на полях, гигантские кошки… и святой Грааль. Все это — части одного целого. Нам необходимы мифы. В глубине души мы все верим, что они несут некую невероятную правду. И книги — лишь малая часть проблемы. Интернет забит такого рода информацией. Ученые смотрят на всю эту возню, наморщив нос. А зря! Надо вступать в каждый спор, а иначе проиграем. Вот потому-то я и написал «Тени Грааля». — Дрисдейл сощурился в улыбке. — Ну, кроме гонорара, конечно.

— И при чем тут тамплиеры?

— Попробую вкратце объяснить. Полная версия изложена в моей книге — цена шесть фунтов девяносто девять пенсов. Итак. Святой Грааль — некая константа западной литературы. Что это? Чаша, из которой Христос пил во время Тайной вечери и в которую Иосиф Аримафейский собрал капли его крови после распятия. Во всяком случае, большинство считает именно так. Некоторые, правда, ищут еще какой-то — скрытый — смысл. Что можно разглядеть в старофранцузском слове Sangreal — святая кровь? Сторонники этой школы утверждают, что у Христа были дети от Марии Магдалины, и, таким образом, святая кровь — не больше и не меньше чем линия прямых потомков Господа. Гипотетические дети Магдалины и Христа после распятия попали в Прованс, и их потомки основали династию Меровингов[21]. Забавно, но ни доказательств, ни даже намеков на это нет, хотя такими предположениями подкрепляется ересь альбигойцев, которые очень активно действовали в Провансе. Позже, в начале тринадцатого века, их движение было жестоко подавлено папой Иннокентием III. Появление прямых наследников Христа стало бы прямой угрозой папской власти, так что эта жестокость косвенно подтверждает теорию.

— Вы спрашивали, при чем здесь тамплиеры? На первый взгляд вроде бы ни при чем. Для того чтобы понять их роль в альтернативной истории, нам придется рассмотреть еще одну версию. Ее сторонники приравнивают Грааль к ковчегу Завета. Они считают, что ковчег был захоронен глубоко под Храмом царя Соломона в Иерусалиме, чтобы он не достался римлянам, когда город пал под натиском легионов Тита в семидесятом году от Рождества Христова — или нашей эры, как нынче принято говорить. Кроме того, они верят, что ковчег хранит какую-то древнюю тайну, а орден тамплиеров — или храмовников — был образован после захвата Иерусалима крестоносцами специально для поисков ковчега. Простите, если мой рассказ слегка напоминает приключения Индианы Джонса. Тамплиеры много лет вели раскопки под Храмом и, возможно, нашли то, что искали. Если и не сам ковчег, то нечто, символом чего он служил, — секрет из секретов, истину из истин, главную тайну отношений человека с Богом.

— И что же это?

— Замечательный вопрос, Палеолог. Просто божественный, если можно так выразиться. Нечто неизвестное и непознанное. Необъятное и потрясающее. Эти легенды расцвели пышным цветом, потому что были интересны огромному количеству людей. Когда Иерусалим был захвачен Саладином[22] в тысяча сто восемьдесят седьмом, тамплиеры переместились в Акру и туда же предположительно перевезли найденное сокровище. Когда же в тысяча двести девяносто первом, в свою очередь, пала и Акра, они переехали на Кипр и оставались там, пока папа Клемент V в начале четырнадцатого века не запретил орден за ересь, содомию и богохульство, хотя на самом деле он скорее всего позавидовал богатству тамплиеров и тому влиянию, которое орден имел на короля Франции Филиппа IV, который немало им задолжал. Последний великий магистр был сожжен на костре в тысяча триста четырнадцатом году. Симпатичные имена выбирали себе эти средневековые папы, не находите? Иннокентий и Клемент — Невинный и Милосердный. Хотя не очень-то подходящие.

— И что же случилось с сокровищем тамплиеров?

— Оговоримся — если оно существовало в действительности. Об этом написано множество книг. Куда делась тайна — великая и ужасная? Многие думают, что тамплиеры вовремя поняли, куда ветер дует, и переправили свои сокровища в безопасные места. Роберта Брюса[23] отлучили от церкви, владения тамплиеров в Шотландии были недоступны для папы. Поэтому существует теория, что ценности доставили именно сюда и они до сих пор лежат в целости и сохранности, зарытые где-то под часовней Росслин.

— Быть такого не может.

— Представьте, многие верят. Часовню начали строить только лишь около тысяча четыреста сорок шестого, более чем через сто лет после запрещения ордена тамплиеров. Для меня это серьезный аргумент против, однако сторонники данной теории легко обходят противоречия, утверждая, что сначала сокровища спрятали, думая, что это временно, а когда стало ясно, что все затянулось, поставили сверху часовню. Которую, кстати, сейчас реставрируют. Я избавлю вас от упоминаний о франкмасонах, розенкрейцерах, Приорате Сиона и тайне Ренн-ле-Шато. В общем и целом главная загадка сокровища тамплиеров сводится к одному — нашли они вообще хоть что-нибудь? Вот на этот вопрос я и пытался ответить в «Тенях Грааля».

— И каков же ответ?

— Никто не знает. Никто не может знать. Вот и все. Никаких свидетельств. Никаких доказательств. Одни только… — Дрисдейл пожал плечами, — слухи да легенды.

— А как вы сами думаете?

— Как историк, я считаю, что слухи и легенды скрывают столько же, сколько и открывают. Сама идея ценней, чем ее доказательства. И раскопки здесь не помогут. Это само собой разумеется. Такое сокровище по определению должно быть чем-то… нематериальным.

— Значит, под часовней ничего не спрятано?

— Останки нескольких рыцарей. Вот и все. — Дрисдейл смотрел в черноту пустого камина. — Вот что обычно находят люди, когда пытаются отыскать золото. — Он поднял на Ника слегка насмешливый взгляд. — Тайна в том, что нет никакой тайны. — Он вдруг хмыкнул. — Хотя в книге я этого не говорю. «Тени Грааля» рисуют другую картину, полную соблазнительной неопределенности. Коммерция, что поделать. Но с вами, наследником Палеологов, я притворяться не буду. Вы сами — живое доказательство.

— Чему?

— Происхождение мало что значит. Прошлое — не проклятие и не спасение. Мы — то, что мы есть. С этой мыслью стоит выучиться жить — и умереть.

Ник покинул Роузберн-Лодж, так и не поняв, не намекал ли Дрисдейл на алчность детей Майкла Палеолога. Легенда о витраже Суда и соблазн завладеть деньгами Тантриса как раз подходили под описание того нематериального сокровища, о котором говорил профессор. Более того, они повлекли за собой смерть отца и брата. По дороге к часовне в ушах Ника звучало предостережение отца: «В этой игре нельзя верить ничему, кроме первоисточников». Тогда Ник воспринял его слова только лишь как совет ученого, но теперь наконец начал понимать, что имелось в виду. «Ничему, кроме первоисточников». Хороший принцип, ничего не скажешь. Только вот где их искать?

Фото на путеводителе, купленном Ником у входа в часовню Росслин, демонстрировало странное непропорциональное строение, огромные контрфорсы и западная стена которого торчали, будто части другого, недостроенного здания. Рассмотреть его в действительности было трудно из-за металлического купола, которым часовню накрыли в связи с реставрацией.

Саша оказалась права — резьба действительно впечатляла. Черти, ангелы, драконы и рыцари украшали каждую балку и колонну. Каменщики сработали так искусно, что казалось, фигуры не вырезаны, а вылеплены из глины. Путеводитель обращал внимание туристов на тесную связь часовни с историей ордена тамплиеров, к примеру, на могилу Вильяма де Сен-Клэра — прапрадеда основателя часовни. Прославленный рыцарь, он героически погиб в Испании в тысяча триста тридцатом при попытке доставить в Святую землю сердце Роберта Брюса. Надгробие было украшено изображением розы в чаше… или в Граале. Совершенно недвусмысленный намек.

Прослеживалась и параллель с храмом. Путеводитель рассказывал, что самую вычурную колонну вырезал обычный подмастерье, когда мастер куда-то отошел. Как только мастер вернулся и обнаружил самоуправство, он так разгневался, что швырнул в подмастерье деревянный молоток, который попал ученику в голову, и тот упал замертво. Путеводитель предполагал, что резьба подмастерья повторяла ту, которой была украшена одна из колонн в храме царя Соломона, а его смерть перекликается с гибелью Хирама Абифа, строителя храма, который тоже погиб от удара по голове.

Ник вздрогнул, вспомнив другой удар по голове и другую смерть. Он уже слышал о Хираме Абифе, только не помнил, где и когда. Это было некое жертвоприношение, припомнил он, что-то вроде ритуального убийства. Но кто был мастером, а кто — подмастерьем в новой версии старой легенды? Всегда ли тайна умирает вместе с ее хранителем?

Ник отделился от группы туристов и вышел на воздух. В часовне было даже холоднее, чем снаружи, внезапно осознал он. Холодно, как в могиле, и тихо, как в склепе. Другие посетители посматривали на него с удивлением. Ник поднял руку и вытер со лба холодный пот.

Ник вернулся в деревню и зашел в бар при гостинице на Мэнс-роуд. Взял пива, сел у окна — подальше от камина и зашедших отдохнуть по случаю субботы посетителей — и не спеша выпил его, поджидая, пока мысли придут хоть в какой-то порядок. Зазвонил его телефон.

— Ник? — раздался в трубке встревоженный голос Терри. — Наконец-то я выбрал момент тебе позвонить.

— Что случилось?

— Да все то же! Ты объяснился с Томом?

— Не до конца. Он улетучился прежде, чем я собрался хоть в чем-то его обвинить.

— Сбежал?

— Похоже на то.

— О Господи! Кейт с ума сойдет, когда услышит. А я-то надеялся… да нет, хороших новостей, конечно, ждать не приходилось.

— Да уж точно.

— Черт побери. Кейт звонила ему несколько раз — безуспешно. Ради Бога, Ник, попробуй хоть что-нибудь сделать, а?

— Что ты имеешь в виду?

— Да сам не знаю! Что-нибудь, чтобы вытащить нас из этой ямы.

— Ну, — Ник нащупал в кармане связку ключей, — посмотрим, что можно сделать.

Терпение Ника готово было лопнуть из-за Тома, Терри и вообще всего, что творилось последние дни. Перед тем как покинуть Рослин, он снова зашел в церковную лавку. Как и обещал Дрисдейл, полки были завалены эзотерической литературой. Ник купил «Тени Грааля» и поспешил обратно к гостинице, куда вскоре должно было подъехать заказанное ранее такси. Быстрым взглядом он скользнул по корешкам остальных книг. Бесполезно — и в них нет ответа.

По дороге к Эдинбургу Ник обдумал дальнейшие планы. Он даст Тому время до полуночи. Если до тех пор племянник не появится, Ник откроет его квартиру Сашиными ключами и посмотрит, что там интересного. Может, конечно, и ничего. Но больше-то все равно ничего не придумаешь.

Остаток дня он провел у себя в комнате за чтением книги Дрисдейла. Профессор уже пересказал ему основную мысль, и полная версия добавила лишь деталей, правда, красочных и многочисленных, цеплявшихся одна за другую подобно резным змеям часовни Росслин. Как и было обещано, масоны и розенкрейцеры объявлялись возможными наследниками тамплиеров, французская тайная организация Приорат Сиона таилась в тени того же ордена. Часовня Росслин считалась лишь одним из кандидатов на звание хранилища древних тайн. Другим была старая крепость альбигойцев в Лангедоке. Не забыл Дрисдейл и Португалию, и даже Новую Шотландию. Упомянул Туринскую плащаницу и доколумбовы открытия Америки — все пошло в дело. Дрисдейл собрал разнообразные сведения и подал их с едва заметной каплей иронии. По-видимому, профессор решил, что факты должны говорить сами за себя. Какие факты? «Тайна в том, что нет никакой тайны». В книге этой фразы не было — но эхо ее все время звучало у Ника в ушах.

Сгустилась ночь. Ник поужинал в гостинице и вышел. По пути он заглянул в «Кафе ройял». Торопиться некуда, уговаривал он себя. Чем позже он придет, тем больше шансов, что Том объявится сам.

Но Том не объявился. Ник понял это, как только увидел темные незашторенные окна квартиры дома номер восемь по Серкус-Гарденз. Было уже около девяти. Дальше тянуть некуда.

Первый же ключ подошел к общей входной двери. Ник неуверенно вошел в холл и постоял, вслушиваясь в звуки на лестнице. Ему показалось, что со второго этажа, от Уны Строун доносится музыка. В конце концов он решительно отпер квартиру Тома, вошел и аккуратно притворил за собой дверь.

Справа в темноте — кухня, ванная, спальня. Слева неровными пятнами лег на ковер гостиной янтарный свет от настольной лампы. Ник прошел в открытую дверь и первым делом двинулся к окну — задернуть занавески и лишь потом вернулся и нажал выключатель.

На несколько секунд он ослеп. Потом рассмотрел прямо перед собой на кофейном столике белый, порванный пополам конверт, из-под которого выглядывала фотография. Том и Элспет Хартли в кафе «Робуста».

Ник схватил снимок и уставился на него. Такой же — нет, ну точно такой же, как тот, что подсунули под дверь его номера в «Чертополохе». На конверте Тома тоже не было ни имени, ни адреса. Ни записки внутри. Возможно, отправитель знал, что она не понадобится. Том понял все без объяснений.

Где же искать подсказки, как понять, куда подевался Том? В гостиной было очень чисто и пусто, значит, где угодно, только не здесь. В спальне? Ник бросил фотографию, повернулся и вышел в коридор.

Спальня располагалась в другом конце квартиры, окнами во двор, так что здесь можно было обойтись без особых предосторожностей. Ник включил свет сразу же, как переступил порог.

Сердце тяжко бухнуло в груди. На долю секунды в голове Ника мелькнула идиотская мысль, что Том, совершенно раздетый, попросту лежит на кровати и пристально смотрит вверх. Но нет — слишком он тих, слишком неподвижен. И уже никуда не смотрит. Невидящий взгляд устремлен в потолок. Рот приоткрыт, на губах и подбородке — следы рвоты. Кожа белая, как мрамор. На полу блестят несколько пустых упаковок из-под лекарства и валяется перевернутый стакан. А из руки, впившись иглой в вену, торчит пустой шприц.

Том и не думал никуда убегать.

Глава восемнадцатая

И снова Ник чувствовал, что наблюдает за событиями как бы со стороны. Он понимал, что это инстинкт самосохранения, своего рода защита, которую мозг выработал, чтобы отбиваться от тех демонов, которые однажды уже уложили его на больничную койку. Он выскочил из комнаты Тома дрожа, сердце билось как бешеное, на лбу выступили капли холодного пота. И все же Ник знал: все это пройдет. Да, ужас, да, непонимание, но откуда-то взялась и неожиданная уверенность в себе. Он переживет и это. Он отобьется.

Ник набрал три девятки и объяснил полиции, что случилось. Ему велели ждать. Он положил трубку и вслушался в тишину. Смертельную тишину. Он не мог больше оставаться в квартире. Поискать все равно ничего не удастся. Да и страшным своим поступком Том словно запретил преследовать его. Кроме того, Ник чувствовал странную уверенность в том, что все равно ничего не нашел бы. Единственной уликой участия Тома в игре Элспет Хартли была фотография, лежащая на кофейном столике. Ник поднял ее, сунул в карман и вышел на лестницу.

Уна Строун сначала не поверила Нику.

— Быть не может — он ведь такой молодой! — в смятении бормотала она. Но когда подъехала полицейская машина, ей пришлось признать горькую правду.

— Что же будет с бедной матерью, когда она узнает? — повторяла соседка. Ник думал о том же, понимая, что Кейт будет еще хуже, чем думает Уна.

— Мне нужно спуститься, — сказал он, делая шаг к двери.

— Ник!

— Да? — оглянулся он.

— Вы не знаете, почему он сделал… такое?

— Догадываюсь, — поколебавшись, ответил Ник.

В дверь позвонили.

— А им скажете?

Ник снова заколебался, потом отрицательно помотал головой и вышел.

Полицейские действовали четко и слаженно, к Нику обращались формально-сочувственно и не подвергали критике его версию событий. А зачем? Безработный выпускник, наркоман, перенесший душевную драму, не редкость в полицейской практике. Кивнули в ответ на рассказ Ника, как мать Тома, обеспокоенная реакцией мальчика на смерть отца, попросила за ним присмотреть. Записали что-то. Вызвали патологоанатома и фотографа. В общем, знали, что делать.

Ник пообещал наутро явиться в участок и дать официальные показания. Больше от него ничего не требовалось. Он вернулся в квартиру Уны и с благодарностью принял ее предложение выпить. С меньшей благодарностью пришлось принять предложение воспользоваться телефоном. Уна тактично оставила Ника одного — сделать звонок, который никто, кроме него, сделать не мог.

Позже он почти ничего не помнил из разговора с Терри, кроме, пожалуй, облегчения, что не пришлось говорить прямо с Кейт. Ник ничего не сказал о фотографии и шприце, а Терри и не спрашивал. В разговоре присутствовал ясный обоим подтекст. Оба знали, что сказано далеко не все. И что сейчас не время говорить начистоту.

Примерно через час Терри перезвонил. Полицейские спокойно и методично возились внизу, в квартире Тома, тело так и лежало на диване. Кейт не может спокойно сидеть дома, объяснил Терри. Они выедут в Эдинбург, как только смогут. На машине быстрее всего, так что к утру они уже будут. Заказали номер в гостинице и позвонят Нику, как только окажутся на месте.

Прошел еще час. Уехал фотограф, за ним патологоанатом. Люди в комбинезонах и перчатках погрузили тело Тома в фургон и увезли в морг. Один из полицейских сказал Нику, что он может идти. Полицейская машина укатила в ночь вслед за остальными. На дом номер восемь по Серкус-Гарденз опустилась тишина.

Ник не испытывал ни малейшего желания возвращаться в пустой, негостеприимный гостиничный номер, да и Уна не собиралась его выгонять. Обоим все равно было не до сна. Они пили виски и вспоминали Тома.

— Никому бы и в голову не пришло, что такой молоденький мальчик может… да, Ник? С другой стороны, Том всегда был немного мрачноват. Некая, знаете, аура. Могу спорить, вы в его возрасте были таким же.

— Может быть.

— Вы сказали, что догадываетесь, почему он покончил с собой. Я думала, может, вспомнили себя.

— Мой опыт не идет ни в какое сравнение с тем, что пережил Том.

— Не хотите объяснить?

— Боюсь, просто не смогу. В эту историю замешано слишком много народу.

— Включая девушку с фотографии, которую вы мне показывали — Харриет?

— Она — главное действующее лицо.

— Значит, Саша была права. От нее одни неприятности.

— Мягко сказано.

— Кто-то должен сообщить Саше о смерти Тома.

— Я зайду к ней завтра.

— А как насчет Харриет?

Некоторое время Ник молча обдумывал вопрос, не поднимая глаз от стакана. Смерть Тома сделала поиски мисс Хартли практически бессмысленными. Хотя она об этом не знает. Пока не знает.

— Я отыщу ее, — пробормотал он наконец. — Рано или поздно я ее отыщу.

Под утро Ник спустился на первый этаж. Постоял в холле, глядя на заклеенную сине-белой лентой дверь Тома. Будто запечатали лазейку к тайне Элспет Хартли. Если Том пытался ее защитить, то ему это удалось лучше некуда.

— Все равно я тебя разыщу, — выдохнул Ник. Но в душе он понимал, что сказать гораздо легче, чем сделать.

Он вернулся в гостиницу и упал на кровать в полной уверенности, что уснуть не сможет. Однако уснул, как ни странно, потому что разбудил его звонок телефона. Часы показывали 7.38, за окном брезжил серый рассвет. Ник схватил трубку.

— Мистер Палеолог?

— Да.

— Вас просит мистер Моусон.

— Да, я слушаю.

— Ник?

— Да, Терри. Где вы?

— В «Балморале».

— У меня есть десять минут?

— Конечно. Я как раз дойду до «Чертополоха» и встречусь с тобой в вестибюле.

Ник особо отметил это «Я». Терри, несомненно, хотел поговорить с глазу на глаз до того, как Ник встретится с Кейт. Так и вышло — когда Ник спустился в вестибюль, Терри уже стоял там.

Он как будто сдулся — унылая сгорбленная фигура, покрасневшие глаза, небритый подбородок. Опустил Нику на плечо вялую руку и повлек его к стоявшим в углу креслам.

— Это худший день в моей жизни, — бесцветным голосом прошуршал Терри. — Кейт просто сломлена, а я… — Он беспомощно пожал плечами. — Я не знаю, что сделать, что сказать.

— Знаю Терри. Слова тут не помогут.

— Что же случилось? Почему?

Ник рассказал все, что произошло с момента его приезда в Эдинбург. Как Том попытался перевести подозрения на Терри, о зловещем появлении Фарнсуорта и его таинственном исчезновении, фотографии Тома с Элспет (она же Харриетт) и жуткой сцене на Серкус-Гарденз, 8. Скрывать что-либо не было смысла.

— Обе фотографии теперь у тебя?

— Да.

Ник кинул их на стол.

— Слава Богу. — Терри смотрел на снимки. — Что же за кошмар творится, а? Почему он это сделал? Я чувствовал: происходит что-то не то, но не до такой же степени!

— Выходит, до такой.

— Выходит. — Терри смахнул слезы. — Извини. Когда я думаю… — Он потряс головой. — А чего хочет Фарнсуорт?

— Не знаю.

— Так надо выяснить.

— Это будет нелегко.

— А его приятель — Дрисдейл — не может подсказать, куда он делся?

— Сомневаюсь. — Ник наклонился к Терри. — Слушай, сначала надо решить, что мы скажем Кейт. Она ведь до сих пор не в курсе?

— Нет.

— Не пора рассказать ей правду?

— Наверное, пора, но… — Терри тяжко вздохнул. — Я сам расскажу. Не сейчас — сейчас слишком рано. Она все еще в шоке. Через пару дней ей станет легче, и тогда…

— А пока?

— Ты не можешь просто заморочить ей голову, Ник? Сказать, что встретился с Томом, заметил, как он подавлен, встревожился, переговорил с его подружкой, а потом… обнаружил тело. А про остальное… просто не упоминать. Я скажу, что это я тебя попросил, когда открою ей всю правду. Ты будешь вне подозрений.

Вне подозрений? Ник сомневался, что он хоть когда-нибудь теперь будет вне подозрений. Еще он сомневался, что Терри оттягивает объяснение с Кейт только для ее пользы. Скорее всего ему хотелось преуменьшить свою роль во всей этой истории. Хотя и Нику решение Терри было на руку. Не придется объяснять Кейт, как он, в свою очередь, подтолкнул Тома к непоправимому поступку. Терри решил за двоих.

— Ладно, — сказал наконец Ник. — Дело твое.

— Спасибо, — с облегчением поблагодарил Терри. — Поверь, так на самом деле будет лучше. — Он взглянул на часы. — Кейт совершенно вымотана поездкой. Я уговорил ее принять пару таблеток снотворного. Она выглядела чуть лучше, когда я уходил. — Он помассировал шею. — Господи, как я устал.

— Может быть, тебе самому стоит вздремнуть?

— Почему он так поступил? Не могу отделаться от этого вопроса. Почему? Во что бы он ни вляпался, что бы ни натворил, мы нашли бы способ его вытащить.

— Ты уверен?

— В смысле?

— Уверен, что в любом случае смог бы помочь? Непонятно, насколько серьезно Том увяз. Мы ведь ничего не знаем, Терри. До сих пор ничего не знаем.

— Зато знает Фарнсуорт.

— Скорее всего.

— Может, поедем, поговорим с Дрисдейлом? Возьмем его тепленьким. Встряхнем и поглядим, что зазвенит у него в карманах.

— Не думаю…

Но Терри уже завелся. Он вскочил на ноги и ринулся к выходу. Ник понял, что просто не может отпустить его одного. Пришлось догонять.

«Феррари» зарычал и полетел по улицам Эдинбурга, привлекая всеобщее внимание. Ник очень быстро бросил попытки отговорить Терри от визита к Дрисдейлу. Тот жаждал ответов и привык действовать быстро.

Профессор Вернон Дрисдейл, в свою очередь, не привык, чтобы его допрашивали. Он как раз завтракал и совсем не обрадовался вторжению. Миссис Логан видно не было. Возможно, она приходила только вечером. Фарнсуорт тоже не появлялся.

— Я ведь вчера объяснял Палеологу, что Джулиан уехал. Куда и надолго ли — не знаю. — Дрисдейл смерил взглядом Терри. — Как вы сказали, кто вы?

— Отчим моего племянника, — вмешался Ник. — Дело в том, что у нас беда, профессор.

— С племянником?

— Да. Он умер.

— Что?!

— Покончил с собой. Прошлой ночью я нашел его тело.

— Господи! — непритворно всполошился Дрисдейл. — Что за ужасная новость!

— Сейчас я вам все объясню, профессор! — Терри вцепился в ручки кресла Дрисдейла и наклонился, оказавшись с ним нос к носу. — Фарнсуорт — один из тех, кто заставил Тома расстаться с жизнью. И чем позже я поговорю с ним, тем хуже ему придется. Сейчас я еще мил и вежлив. Поэтому бросьте прикрывать вашего дружка и ответьте, где он?

— Я не знаю, мистер…

— Моусон. Терри Моусон.

— Не имею ни малейшего понятия.

— Что-то не верится.

— Как хотите, но это правда. После того как ко мне вчера заглянул Палеолог, я позвонил Джулиану в Оксфорд и наткнулся на автоответчик. Хотя возможно, что он все-таки там. Или где угодно еще.

— Он ваш друг. Или даже больше чем друг? Давняя и нежная привязанность?

— Абсурд! — Попытки Терри разозлить Дрисдейла, казалось, совершенно не достигли цели. — Я его не стерег, как и вы — своего пасынка.

— Вы на что намекаете?!

— Я соболезную вашей потере, мистер Моусон. Если Джулиан каким-то образом в ней повинен, он обязан ответить за свои поступки. Я его не защищаю и не прячу, уверяю вас.

— Для вас же лучше сказать нам правду.

— Думаю, вам пора идти. Палеолог?

— Пойдем. — Ник осторожно похлопал Терри по плечу. — Все равно мы больше ничего не добьемся.

— Хорошо. — Терри выпрямился. — Хорошо. — Как ни странно, голос его звучал намного спокойнее. Ник даже подумал, что вспышка ярости была всего лишь игрой. Если так, аудиторию она не впечатлила. — Если будете говорить со своим приятелем, передайте, что ему придется встретиться со мной, хочет он того или нет.

— Обязательно, — кивнул Дрисдейл.

— По-моему, ты считаешь, что мы ничего не добились, — заметил Терри на обратном пути.

— Я просто не думаю…

— Ты ошибаешься, Ник. Я почувствовал себя гораздо лучше. И подал сигнал. Теперь они знают, что я наступаю им на пятки, куда бы они ни рванули. И что за смерть Тома придется заплатить.

— Это было самоубийство. Ты уверен, что за него в ответе кто-то, кроме самого Тома?

Ответ Терри прозвучал жестко и недвусмысленно:

— Кто-то должен ответить.

Ник попросил Терри высадить его у полицейского участка, где он должен был дать показания. Терри зашел с ним, чтобы узнать, не готовы ли еще результаты вскрытия. Его переадресовали к прокурору, и он ушел, пошептавшись с Ником, главным образом о том, чтобы тот сказал полицейским как можно меньше.

Выполнить требование Терри оказалось легче легкого. Полиция уже записала Тома в разряд наркоманов-смертников. Вскрытие оказалось формальным. Показания Ника — тоже. Версия событий, под которой он подписался, совпадала с той, которую Терри собирался предъявить Кейт. Выглядела она довольно правдоподобно. По крайней мере внешне.

Когда Ник вышел из участка, он, к своему удивлению, обнаружил, что находится совсем близко от Ранкеиллор-стрит. Пообещав Уне, что сообщит грустные новости Саше, он совсем не подумал, как и когда это сделает. Теперь ему представилась возможность, которой грех было не воспользоваться. Хотя девушка могла и уйти на занятия. Ник пошел к пятьдесят шестому дому, почти уверенный, что никого не застанет.

Велико же было его изумление, когда навстречу ему отворилась дверь и оттуда грустно улыбнулась Саша. Глаза мокрые, подбородок дрожит. Знает.

— Я увидела, как вы подошли. Я уже час сижу у окна — просто смотрю на улицу и вспоминаю Тома. — Она тряхнула головой. — Идиот бестолковый!

— Как вы узнали?

— Позвонила Уне. Я волновалась за него.

— Предчувствие?

— Нет. Все гораздо проще. И хуже. Уж лучше б я что-то предчувствовала. Зайдите.

Наверху их ждала обычная съемная квартира, обставленная ломаной-переломаной мебелью. Обвешанные постерами стены, немытая посуда, аромат восточных благовоний и марихуаны.

— Утром в почтовом ящике я нашла вот это. — Саша протянула Нику написанное нетвердой рукой письмо. — От Тома.

— Он вам написал?!

— Да. Первый раз в жизни. Даже не поленился найти ящик, из которого почту достают и в выходные. Не хотел, чтобы я узнала слишком поздно. С другой стороны, чтобы узнала слишком рано, тоже не хотел — а то бы могла помешать.

— Прощальная записка самоубийцы?

— Что-то вроде того. Смотрите сами. Там и для вас кое-что.

Ник уселся в ближайшее кресло и начал читать записку. Том писал неряшливо, перечеркивая слова, но вполне разборчиво.

«Привет, Саш. Знаю, не поймешь, зачем я это делаю. Решишь, что совсем свихнулся. Ну, вроде того. Хотя на самом деле у меня просто нет выхода. Дела — хуже некуда. Я не думал, что этим кончится, честно. А Харриет, может, и знала. Может, так и задумала даже. Полный трындец, в общем. Надо было думать. Я же видел, что она за штучка. Теперь поздно. Во всяком случае, для меня. Не могу жить с тем, что сделал. Это слишком. Они придут за мной, но дома никого не будет. Если увидишь моего дядю Ника, скажи ему, чтоб бросил это дело. Я там послал ему кое-что. Вроде как предупредил. Уже и так полно трупов. А победителей не будет. Такой уж план. Я выхожу из игры, другого способа нет. Прости, что ранил тебя. Больше не буду. И уж это обещание я точно сдержу. Саш, я тебя люблю. И очень прошу — перестань печалиться побыстрее. Помни только хорошее. Этого у нас никто не отнимет. Живи и радуйся. Ты умеешь веселиться лучше меня. А мне пора. Все. С любовью, Том».

Дрожащими пальцами Ник вернул Саше письмо. Попытался что-то сказать, но пришлось вначале откашляться.

— Я и не думал, что Тому было так плохо. Если бы знал, обращался бы с ним поосторожнее.

— Во что втянула его Харриет, Ник?

— Древние фамильные тайны. Настолько древние, что я их не знаю.

— Опасные?

— Очевидно, да.

— Вы действительно бросите это дело?

— Боюсь, что уже не могу.

— Вы ведь пока не видели, что послал вам Том?

— Нет. — Ник резко встал. — Нужно вернуться в гостиницу. Что бы это ни было, оно, наверное, уже там.

— Какое-то предупреждение, так он писал.

— Да. Хотя мне почему-то кажется, что меня уже ничто не остановит.

— Вам прислали вот это, сэр, — сказала Нику через полчаса администратор «Чертополоха», протягивая письмо вместе с ключом от номера. Ник сразу же узнал почерк Тома.

Он вскрыл конверт только наверху, надежно закрывшись в комнате. Никакой записки там не оказалось — только увеличенная фотокопия газетной статьи. Может быть, даже копия копии, если судить по качеству.

Ник уселся на кровать и внимательно рассмотрел статью. В левом верхнем углу нашлось название газеты и дата выпуска: «Бирмингем пост», 5 октября 2000 г., вторник. Ниже — заголовок: «АГЕНТ ПО НЕДВИЖИМОСТИ УТОНУЛ ПРИ НЕВЫЯСНЕННЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ». Ник начал читать.

«Мировой суд Саттон-Колдфилда вынес вчера заключение о том, что смерть бирмингемского агента по недвижимости Джонатана Брэйборна произошла в результате несчастного случая. Брэйборн погиб в этом году в Венеции, куда поехал на отдых. Коронер отверг предположение сестры погибшего, что его смерть могла быть насильственной, как беспочвенное.

Мистер Брэйборн, партнер солидной фирмы «Олдкорн и компания», 30 мая утонул в одном из каналов Венеции. Итальянская полиция не смогла выяснить, каким образом мистер Брэйборн упал в воду. Нет никаких свидетельств, что он был под действием каких-либо наркотических веществ или подвергся насилию. Кровоподтек на левом виске был получен в результате падения. Инцидент произошел ночью, в слабо освещенном районе, и тело обнаружили только утром.

Эмили Брэйборн, сестра погибшего, утверждает, что итальянские власти не расследовали должным образом все обстоятельства смерти ее брата. Она сказала, что мистер Брэйборн поехал в Венецию, чтобы встретиться со знакомым, которого почти не допрашивали. По мнению мисс Брэйборн, этот знакомый причастен к гибели ее брата.

В заключительной речи коронер объявил, что британское консульство в Венеции письменно уверило его: расследование было проведено тщательно и с соблюдением норм. Нет никаких причин подозревать человека, о котором говорит мисс Брэйборн. Коронер подчеркнул, что горе, которое вполне естественно испытывает сестра погибшего, мешает ей признать, что смерть его произошла в результате трагической случайности».

Ник перечитал статью еще раз. Он почти не сомневался, что знает, кто такая Эмили Брэйборн. И к какому знакомому поехал ее брат. Вот оно — предупреждение Тома. Продолжи Ник свое расследование — и он кончит как Джонатан Брэйборн, как тот, из погреба, как отец, Эндрю и сам Том. Список погибших все растет и растет. Несчастных случаев все больше и больше. Угроза отнюдь не шуточная.

И если так, положение Ника куда безопаснее, чем Бэзила. Он сообщил Димитрию Палеологу о своем приезде в Венецию. И стал легкой добычей. Ника охватила паника. Он схватился за телефон, но сообщений от Бэзила не было. Ник позвонил в международную справочную и с огромным трудом отыскал телефон гостиницы «Дзампонья» в Венеции. Набрал номер.

— Pronto![24] — недружелюбно ответил резкий женский голос.

— Гостиница «Дзампонья»?

— Si.

— Мне нужно поговорить с одним из ваших…

— Pronto? — недовольно прервал его тот же голос.

— Мистер Палеолог! Могу я…

— Chi parla?[25]

— Послушайте, это очень важно. Molto importante. Я брат мистера Палеолога. Мне надо…

— Il telefono nonè per i clienti[26].

— Ho…

Ответом ему было молчание. Трубку повесили.

Что же делать? Ник провел несколько минут, проклиная нелюбовь Бэзила к современным технологиям. Брат мог спокойно попивать эспрессо в кафе на площади Сан-Марко. Или лежать на дне канала. Не узнаешь.

Ник вспомнил советы врача и попытался успокоиться с помощью глубоких равномерных вдохов. Помогло, но не сильно. Бэзил вполне может перезвонить позже и поинтересоваться, из-за чего такой шум. А может и не перезвонить. Наверное, лучшее решение сейчас — спокойно подождать. Или рвануть в Венецию, пока есть хоть какие-то шансы спасти брата.

Ник набрал еще один номер. Этот звонок за него никто не сделает. Хотя неизвестно, удастся ли ему теперь преподнести новости так деликатно, как он собирался.

— Бар «Старый паром».

— Привет, Ирен. Это Ник.

— Привет, наконец-то ты позвонил. Как дела в Эдинбурге? Ты ведь в Эдинбурге, да?

— Послушай, Ирен. Мне трудно говорить тебе это. Том погиб.

— Что?!

— Судя по всему, самоубийство. Убойная доза лекарств. Кейт и Терри уже здесь. Прости, что не сообщил раньше, но…

— Когда это случилось?

— В выходные. Но дело не в этом.

— Не в этом?!

— Тебе Бэзил не звонил?

— Бэзил? Нет. А что ты…

— Анна на работе?

— Думаю, да. Ник, при чем тут Бэзил и Анна? Том покончил с собой?!

— Позвони Кейт и Терри в гостиницу «Балморал». И узнай у Анны, не звонил ли ей Бэзил. Можешь? Это очень важно. Я перезвоню. Мне надо бежать.

— Погоди, Ник, я…

— Прости, Ирен, я обязательно перезвоню.

Ник отложил телефон и начал поспешно собираться. Внезапно он понял, что делать. Хватит беспомощно ждать у моря погоды. Единственный способ узнать, не попал ли Бэзил в ловушку, — последовать за ним туда, где эту ловушку расставили.

Он вытащил из кармана расписание и нашел ближайший поезд в нужную сторону. Так, на двенадцать он уже не успевает, а вот на час дня — в самый раз. Придется как-то объяснить свой неожиданный отъезд Терри и Кейт, тем более что он должен рассказать Кейт о смерти сына. Ничего не поделаешь. Нельзя угодить сразу всем. Ехать придется через Милтон-Кинез, чтобы захватить паспорт. Ник позвонил в «Бритиш эруэйз» и узнал, что сегодня три рейса в Венецию из аэропорта Гэтуик, последний — в 19.20. Даже по грубым подсчетам, Ник на него не попадал. Он попытался заказать билет на самый ранний завтрашний рейс, но билетов не было. Разочарованный, он выбрал тот, что вылетал в 13.15 и приземлялся в 16.25. Как ни старался Ник, в Венецию он попадет только через тридцать часов. А за тридцать часов может случиться все, что угодно. Вспомнить только последние сутки.

Зазвонил телефон. Ник взял трубку, надеясь, что это Бэзил, а не Ирен. Нет, ни тот ни другая.

— А, Палеолог! Это Вернон Дрисдейл.

— Профессор Дрисдейл, я…

— Я только хотел сказать, что страшно расстроился, услышав о судьбе вашего племянника. Я не смог выразить свои соболезнования из-за агрессивной манеры вашего спутника, мистера Моусона, хотя должен отметить, что его нападки вызваны скорее всего болью утраты. Это трагедия не только для вашей семьи, но и для всей мировой истории. Могу представить себе, что вы чувствуете.

Нику подумалось: Дрисдейл и в малой степени не представляет его чувств.

— К сожалению, я сейчас очень спешу, профессор. Я перезвоню.

— Нет-нет. Понимаете, в свете последних событий — я имею в виду ваши семейные потери — я пересмотрел некоторые из своих взглядов и вынужден признать, что существуют некоторые многозначительные совпадения, о которых я не упомянул в самой известной из моих публикаций из опасения, что другие, менее порядочные ученые вырвут их из контекста и поднимут нездоровый шум. Когда же я анализировал их в менее известной из моих книг, я совершенно недвусмысленно описал то, о чем вы просто обязаны узнать, так что, если только не…

— Профессор, простите, но у меня и в самом деле нет времени. Мне надо бежать. До свидания.

— Но…

Ник отключил телефон, покидал в сумку остатки вещей и вышел из номера.

— Ты уезжаешь?

Кейт съежилась в углу гостиной их с Терри номера в «Балморале». С тех пор как они с Ником виделись, она постарела на десяток лет. Лицо заострилось, выступили скулы и подбородок, глаза покраснели и опухли. Завернутая в безразмерный гостиничный халат, она казалась хрупкой и усохшей. Со смертью Тома ушла и большая часть Кейт.

— Когда?

— Сейчас. Прямо сейчас.

— А ты не можешь подождать Терри? Он скоро вернется.

— Нет, Кейт, извини. Мне надо ехать.

— Зачем?

— Не могу объяснить. Все слишком сложно.

— Но ведь я хотела поговорить с тобой… расспросить о Томе.

— Я уже все рассказал Терри.

— А я хотела, чтобы ты рассказал мне. Как это случилось. Что привело к…

— Прости, Кейт. Сейчас не могу, поверь. У меня просто нет выбора.

— Как я могу тебе поверить, если я ничего не понимаю?

Несколько секунд Ник беспомощно смотрел на нее, а потом честно ответил:

— Не знаю.

И отвернулся.

К счастью, отправление поезда задержалось на десять минут, и Ник не опоздал. Они еще не выехали из Эдинбурга, когда зазвонил мобильный. Терри.

— Какого черта, Ник?!

— Сейчас не до подробностей Терри. Я просто стараюсь сделать хоть что-нибудь, чтобы нам всем не стало еще хуже, чем теперь.

— Что может быть хуже, чем самоубийство Тома?

— Сходи к Саше Ловелл, его бывшей девушке. Ранкеиллор-стрит, 56. Он прислал ей прощальную записку. Ты узнаешь столько же, сколько и я. Но перед этим советую тебе рассказать Кейт правду.

— Не могу. Во всяком случае, пока.

— У нас нет времени на раздумья. Ни у меня ни у тебя. Расскажи ей все, мой тебе совет.

— Ну и совет!

— Больше ничего не могу предложить. Пока.

Нику страшно хотелось отключить телефон, но пришлось держать его включенным, на случай если объявится Бэзил. Он не объявился. Не перезванивал и Терри. Следующий звонок оказался от Ирен — поезд как раз выехал из Йорка.

— Ник, я говорила с Кейт. Она просто убита. А ты ей совсем не помог! Куда ты едешь?

— Бэзил не звонил Анне?

— Нет. Но Бэзил не ребенок, что с ним будет?

— Вы в курсе, где он?

— В Греции. Или на пути туда. А что?

— Он в Венеции.

— Да нет же. Он сказал Анне…

— Он путал следы. На самом деле Бэзил в Венеции, хочет помериться силами с кузеном Димитрием.

— Не может быть!

— Может. И после истории с Томом мне кажется, что он в опасности.

— Ты едешь за ним?

— Да.

— Не надо, Ник! Ради Бога, не геройствуй! В какую бы беду ни попал Бэзил, ты не выручишь его тем, что сам в нее попадешь.

— Ты ничего не понимаешь, Ирен. Я уже и так влез в это дело — дальше некуда. А верней, мы все влезли.

Поезд остановился на Кингз-Кросс около шести. В Лондоне уже стемнело, час пик был в самом разгаре. Ник заторопился в сторону вокзала Юстон, тем самым путем, каким шел в октябре, когда случайно столкнулся с Томом. Каким беспечным казался он тогда, как безоблачно текла его жизнь. И вдруг все рухнуло. Перевернулось с ног на голову — и всего за каких-то четыре месяца. А теперь кончилось. Том — уже часть прошлого. Он ушел, покинул их навсегда. Увы — то, что он натворил, и то, почему он это натворил, никуда не делось. Здесь, с ними. И с этим придется бороться.

К тому времени когда Ник вышел из здания станции и сел в такси, пробки в Милтон-Кинез уже рассосались. Поездка по полупустым улицам напоминала что угодно, только не возвращение домой. К этому городу трудно было привыкнуть. Ник жил здесь уже восемь лет, а чувствовал себя так, будто заскочил проездом. Да и вся его работа здесь не больше чем след на песке.

Он жил в большом, даже чересчур большом доме, в одном из переулков района Уолнат-Три. Когда Ник заплатил таксисту и вышел из машины, дом не показался ему заброшенным. Он принял отсутствие хозяина так же легко, как принимал его присутствие. Даже почты скопилось не очень-то много; входная дверь открывалась на удивление легко. Судя по всему, пустой, одинокий дом вовсе не скучал.

Ник бросил сумку и подобранную у порога почту на кухне и прошелся по дому, задергивая занавески, включая свет. Выдвинул ящик стола в спальне, отыскал единственную нужную ему вещь — паспорт. Положил в карман и вернулся на кухню. Смысла распаковываться не было. А вот постирать нужно. К утру все должно высохнуть. Он зарядил стиральную машину, заварил себе чаю и выпил его в столовой, игравшей также роль кабинета, — слушая автоответчик и тут же стирая большинство сообщений.

Разобрал почту — с тем же результатом. Счета за квартиру оплачивались автоматически — жизнь регулировалась различными административными структурами, и вмешательства самого Ника тут вовсе не требовалось. Все было организовано и предсказуемо. Хотя бы здесь.

Ник открыл холодильник, собираясь вытащить какой-нибудь полуфабрикат, когда в дверь позвонили. Он замер, не понимая, кто бы это мог быть, и глядя на свое удивленное отражение в дверце микроволновки. Может быть, кто-то из соседей встревожился, увидев свет в окнах прежде пустого и темного дома? Больше-то просто некому, учитывая нелюдимый характер обитателей района.

Ник выглянул в прихожую и за матовым стеклом двери увидел размытый силуэт незваного гостя. Он не включил свет на крыльце, поэтому фигура была темной и расплывчатой, непонятно — знаком ему человек или нет. Возможно, страховщик, или сборщик пожертвований, или — самое страшное — свидетель Иеговы. Ник подался назад в кухню, надеясь, что человек уйдет.

Но он и не думал уходить. За стеклом поднялась расплывчатая рука. Звонок снова залился — настойчиво, требовательно. Может, и вправду сосед? Хочет рассказать Нику что-то важное, во всяком случае, то, что сам считает важным. Посылку не туда принесли, черепица с крыши осыпалась — мало ли что? Придется открыть. Ник прошагал к двери и отворил.

Свет из прихожей приветливо озарил лицо Элспет Хартли.

— Привет, Ник.

Глава девятнадцатая

— Прокатишься со мной?

Ник запомнил Элспет совсем другой. Теперь ее волосы стали прямее и короче. Очки исчезли. Стиль одежды она тоже поменяла — видимо, на привычный: черная водолазка, черные кожаные брюки и куртка. Лицо похудело, руки напряженно засунуты в карманы. Однако при всей своей скованности она беззаботно зовет его прокатиться — и это после лавины смертей и предательств! Ник даже не нашелся что ответить.

— Ну что, поедем? В доме говорить не стоит.

— Ты вообще… соображаешь… сколько горя ты принесла моей семье?

— Да.

— И при этом приходишь сюда и… спокойно зовешь меня кататься?

— Кто сказал, что спокойно?

— Я просто… не могу поверить.

— Я знаю, что случилось с Томом. Я тоже получила письмо. — Элспет достала из кармана мятый конверт. — Он написал мне, что собирается сделать. Не было нужды дожидаться полицейских сводок — Том всегда выполнял свои обещания. Кстати, еще он обещал рассказать тебе про Джонти.

— Джонатан Брэйборн был твоим братом?

— Да.

— А ты, выходит, Эмили Брэйборн.

— Да.

— Как ты узнала, что я здесь?

— Том пытался остановить тебя. Но после всего, что было, я знала, что ты не остановишься. Ты ведь приехал за паспортом?

— А ты на редкость сообразительна.

— На самом деле не очень. Просто умею просчитывать людские поступки. Я ждала тебя еще с утра. Не думаю, что за тобой слежка, да и меня вроде никто не обогнал, и все же в машине будет спокойнее. Едешь?

— А мне-то это зачем?

— Затем, что ты хочешь знать правду. После смерти Тома мне просто необходимо с кем-нибудь поделиться. А ты единственный, кому я верю.

— Ты мне веришь?!

— Да. А когда я расскажу тебе все, что знаю, ты поверишь мне.

— Куда мы едем? — спросил Ник, когда они сели в «пежо» и помчались в неизвестном направлении. Он все никак не мог осмыслить происходящее. Он искал Элспет, но так ее и не нашел. Это она нашла его.

— Никуда. Просто покатаемся вокруг города.

— И ты расскажешь мне, за что сгубила половину моей семьи. Правильно?

— Нет. Неправильно. Я никого не собиралась губить.

— За дурака меня держишь?

— Давай условимся: я говорю — ты слушаешь. Иначе…

— Ты обещала рассказать мне правду.

— И ты ее получишь. Но на моих условиях. Идет?

— О’кей.

— Прекрасно. — Элспет на минуту отвлеклась, выруливая на окружную дорогу. — Что ты знаешь о моем отце?

— Очень мало. По словам Джулиана Фарнсуорта, наши с тобой отцы познакомились на Кипре, во время войны. Но мой никогда не упоминал никакого Брэйборна. Кроме того, все трое работали археологами в Оксфорде. Твой отец влез в какую-то аферу с аукционами и загремел за решетку. Это было в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом. Вот и все.

— Понятно. Тогда слушай все остальное. Моя мама работала в столовой Брейзноз-колледжа. В юности она была настоящей красавицей. Отец просто потерял голову, обещал жениться. Наврал, конечно. Разве станет такой парень жениться на официантке? В общем, мама забеременела. Джонти родился как раз тогда, когда отец угодил в тюрьму. Когда он вышел, его жизнь полностью изменилась. Теперь он горел желанием жениться на маме. Ему просто-напросто больше не к кому было идти. Ну вот они и поженились. В шестьдесят шестом родилась я. Мы жили в Коулее. Далековато от Оксфорда и в прямом, и в переносном смысле. Мама дернула за кое-какие рычаги, и отца взяли клерком в «Моррис моторс». Но офис был не для него. Он начал пить, играть. Когда отец напивался или его лошадь приходила последней, он, бывало, поколачивал маму. Неудивительно, что его уволили. А потом он нас бросил. А потом вернулся. А потом опять бросил. В детстве я не часто виделась с отцом, а была бы моя воля — виделась бы еще реже. А вот Джонти его обожал. В его глазах отец был настоящим героем. К чести отца надо сказать, что чувство было взаимным. Он всегда хотел стать именно таким папой, которым Джонти мог бы гордиться. Но у него не выходило. В конце концов мама с ним развелась. К тому времени Джонти уже учился в Кембридже и рассказывал мне позже, как отец приезжал к нему из Лондона — навестить. Мать запретила отцу появляться на церемонии вручения дипломов. Но позже он, конечно, обо всем услышал.

— Ты имеешь в виду — обо мне?

— Да. О гордости и надежде Палеологов. Когда ты, если можно так выразиться, слетел с пьедестала, папу осенило. Ему было уже за шестьдесят, и ни гроша за душой. А хотелось сделать что-нибудь для Джонти — и для меня, — до того как станет слишком поздно. Обеспечить нас. Ну и маму, конечно. Доказать, что он чего-то стоит. У него был какой-то план, касающийся твоего отца. Верней, так — без твоего отца вообще ничего не получилось бы.

— Что за план?

— Не знаю. До сих пор не знаю. Хотя Джонти, думаю, был в курсе. Отец ему доверял. С другой стороны, Джонти мог решить, что все это старческие закидоны. В общем, ничего не вышло. То ли твой отец отказал моему, то ли мой сам остыл — мы так и не узнали, потому что очень скоро он исчез. У нас не было даже его адреса. Он переезжал из одной съемной квартиры в другую. И вот осенью восьмидесятого отец окончательно пропал из нашей жизни. Мама решила, что он умер. Я тоже. Нашли в Темзе или на дороге неопознанный труп — вот и все. Шли дни, и мы его забывали. Джонти стал агентом по продаже недвижимости, женился, завел детей. Когда он утонул, семья осталась без средств к существованию. Я тоже поступила в Кембридж, защитила докторскую и стала ученым.

— Ты на самом деле специализируешься в истории искусств?

— Да, в университете Висконсина. Сейчас в творческом отпуске.

— А они знают, что ты здесь творишь?

— Ник, мы же договорились. Пока только слушай. Мать умерла в девяносто первом. Просматривая документы, мы обнаружили, что на ее счету гораздо больше денег, чем мы думали. Регулярные, раз в три месяца, платежи из банка на Кипре. Этим и объяснялась наша более-менее приличная жизнь в последние годы. Нечто вроде регулярного пособия. От кого? В банке, конечно, молчат. Но Джонти решил во что бы то ни стало добиться правды. В ту осень он с Одри и детьми поехал на Кипр в отпуск. Там нанял частного детектива, и этот тип выяснил, что счет, с которого маме капали деньги, был открыт на имя Димитрия Палеолога. Знаешь его?

— Более или менее. Я никогда с ним не встречался. Какой-то дальний родственник. Отец его знал. Только Димитрий живет не на Кипре.

— Правильно. На Кипре он отсиживался во время войны. У него там несколько гостиниц, но постоянно он живет в Венеции. Когда наши отцы служили на Кипре, Димитрий обитал именно там. Тогда они все и познакомились. Другого объяснения нет. Джонти решил, что именно оттуда растут ноги у отцовского плана. Он вообще никогда не верил, что отец исчез из нашей жизни по своей воле. Считал, что его остановили.

— В смысле — остановили?

— Джонти имел в виду — убили. А с тех пор как вы с братом обнаружили в Тренноре труп, я с ним согласна. Это же было тело, да, Ник? Не вздумай отрицать! А лучше вообще ничего не говори. Просто слушай. Джонти встречался с некоторыми друзьями отца по Оксфорду, в том числе и с Джулианом Фарнсуортом. И твоего отца тоже навестил, а тот просто-напросто велел ему проваливать. Джонти все сложил одно к одному. Маме платили неспроста. Пособие появилось после смерти папы, и связаны с этим были твой отец и его кузен Димитрий. Насколько я знаю, брат нашел реальные доказательства и собирался их предъявить. Последний раз мы виделись прошлой весной, во время пасхальных каникул, и он показался мне просто одержимым. Одри за него волновалась. И как оказалось, не зря. Через несколько недель он уехал в Венецию, чтобы уже никогда не вернуться.

Как только я услышала, что Джонти погиб, я поняла, что должна продолжить начатые им розыски. Сначала отец, потом брат. Я просто не могла оставить все как есть. Нет, я пробовала. И не смогла. Конечно, глупо было требовать расследования. Меня никто не слушал, всем было все равно. Но я, можно сказать, дала обет и собиралась добиться правды. Университет разрешил мне взять отпуск раньше времени, по семейным обстоятельствам, так что время у меня было. Пришлось серьезно подготовиться. Перед смертью Джонти собрал целую уйму книг. Я просмотрела все. В основном Средневековье — Венеция, Византия, Крестовые походы. Плюс эзотерика — тамплиеры, масоны. Я никак не могла понять, что за странные темы. Однако фамилия Палеолог попадалась подозрительно часто. Кроме всего прочего, у Джонти было много литературы по мифологии Тинтагеля и по истории витражей Сент-Неота, которая косвенно связана с Треннором, где жил не кто иной, как Майкл Палеолог, армейский друг отца.

— А как витражи связаны с нашим домом? Ты же обманула меня по поводу письма Бодена.

— Не обманула, а просто свела факты воедино. «Прекрасное и уникальное сокровище» не может быть не чем иным, кроме как витражом Суда. Я более чем уверена, что Мэндрелл, человек, о котором говорится в письме Бодена, жил именно в Тренноре.

— А я уверен, что это очень спорно.

— Сейчас самое время послушать, в чем уверена я. Мне нужно было проникнуть в твою семью. Я искала союзника. Выбрала Тома, как представителя нового поколения, которое вряд ли участвовало в давних темных делах. Обработала его. Сначала Тома смутило мое внимание, потом он мной заинтересовался и в конце концов влюбился. Чувство, надо признать, было односторонним. Я просто заставила его мне помогать. Но дело не только во мне. Твоя семья — настоящая банка с пауками, Ник. Ты и сам это знаешь. Мне не составило никакого труда натравить вас друг на друга. У Тома были слишком тяжелые отношения с отцом и дедом. Ему казалось, что его недооценивают, даже презирают. Какая уж тут верность семье.

Кроме всего прочего, Том с самого детства кое-что помнил. Однажды родители отправили его к бабушке и дедушке на выходные. Ему тогда было около десяти. Восемьдесят шестой — восемьдесят седьмой год. Ночью он проснулся оттого, что дед с бабушкой ссорились. Том спустился вниз по лестнице и, не веря ушам своим, слушал, как они орут друг на друга в погребе. Его милые и добрые бабушка с дедушкой! Он, конечно, страшно перепугался. Потихоньку вернулся в постель и никогда никому об этом не рассказывал. Но и забыть не мог. У него в голове застряла одна из бабушкиных фраз: «Чтобы этого в доме не было!» Она крикнула несколько раз: «Чтобы этого в доме не было!»

И Тому, и мне казалось, что пришло время выяснить, что же имела в виду твоя мать. Я знала, о чем думал Джонти, да и сама начала подозревать то же самое. Тело нашего отца — вот что лежало в погребе. И мы с Томом придумали нехитрый тест. Если Майкл Палеолог действительно убил моего отца, он ни за какие деньги не согласится продать дом. Наотрез откажется, даже если родные дети будут его умолять, даже если у него не найдется никаких серьезных аргументов, чтобы объяснить свою позицию. Разумеется, мы хотели, чтобы он сообразил, что к чему.

Я позаимствовала имя Элспет Хартли у одной знакомой, тоже историка, с которой я одно время работала и которая тоже ушла в творческий отпуск. Харриет Элсмор я придумала на ходу. А вот над Тантрисом пришлось поработать. Его предложил Том в качестве дополнительного теста, ну и просто подразнить деда. Капитал, нужный нам для того, чтобы предложение Тантриса походило на реальность, тоже раздобыл Том. Он просто наслаждался происходящим, меня это даже тревожило. Парню понравилось издеваться над собственным дедом — ну и над всеми вами заодно. В мои планы это вовсе не входило. Я просто хотела узнать правду. И до сих пор хочу.

— Как и я.

— Поправка принята. Дальше все пошло хуже некуда. Веришь, если б я с самого начала видела, к чему приведет моя маленькая выдумка, я остановилась бы уже тогда. Когда погиб твой отец, я готова была затормозить, честно. Том не позволил. Он решил идти до конца. «Мы просто не можем все бросить, — говорил он. — Пока не выведем всех на чистую воду». Подозреваю, что он был в Тренноре в день смерти твоего отца, хотя и отрицал это. Вы все, конечно, считали, что Том в Эдинбурге, а он был гораздо ближе. Это он оставил открытку с соболезнованиями под стеклом «лендровера». Он подсмотрел, как ты и Эндрю поехали в Миньонс, догадался зачем и в ту же ночь подкараулил вас у шахты — уже с камерой. На следующий день сел в поезд, шедший из Эдинбурга в Плимут, и сошел в Бодмине, где его встретил Эндрю, уверенный, что сын действительно приехал из Шотландии. Именно Том заморочил вам голову историей про томик «Романа о Тристане», якобы посланный ему дедом. Он же на поминках подкинул видеокассету в твою машину. А потом уселся в засаде — посмотреть, как и куда вы запрыгаете. А после смерти Эндрю запрыгал сам. В случайной гибели отца Том винил себя. Только тогда, думаю, он понял, что все происходящее вовсе не игра. Или игра по чужим правилам. Где-то сидят другие игроки, гораздо сильнее нас. Это они устроили так, что полиция ничего не обнаружила в шахте. А потом взялись за нас. Один из них — Фарнсуорт. Есть и еще. Должны быть. Кто вытащил труп из шахты? Кто сфотографировал нас с Томом в «Робусте»? Кто и зачем? Вот что я пытаюсь выяснить. Я уговаривала Тома покинуть Шотландию — слишком он был на виду. Он не согласился. Будто сам стремился к каре за содеянное. Том вообще мгновенно изменился после смерти Эндрю. Мгновенно и сильно. Наверное, тогда он и решил, что самоубийство — единственный выход.

— А где же была ты?

— Я скрывалась. И думала.

— Я сам только и делал, что думал.

— И поэтому едешь в Венецию?

— Я еду в Венецию, потому что там сейчас Бэзил и я очень за него беспокоюсь.

— А ты не мог просто попросить его вернуться?

— Мы с ним не разговаривали.

— То есть он пропал?

— Может быть.

— Тогда тебе действительно нужно ехать. Только будь осторожен. Крайне осторожен.

— Ты боишься, что я могу окончить свою жизнь на дне какого-нибудь канала?

— Да. К несчастью, именно этого я и боюсь.

— А ты не бойся. Надейся на лучшее. Потому что, если я потерплю неудачу, твои игроки — кем бы они ни были — от тебя не отстанут.

— Дело не только в этом. Я верю, что твой отец повинен в смерти моего отца и, косвенно, брата. Но ты тут ни при чем. Ты не обратился в полицию, когда нашел тело, но полностью расплатился за свою ошибку. Я хотела похоронить отца по-человечески, да, видимо, этому не суждено сбыться. Я очень хотела спасти Тома от него самого, но уже поздно. Теперь я могу спасти только себя и, если повезет, еще нескольких человек.

— Как ты это сделаешь?

— Вернусь в Милуоки. Думаю, там меня оставят в покое. Поймут, что я вышла из игры. Мне есть за кого беспокоиться — как бы они не взялись за детей Джонти. Я говорю тебе правду, Ник. Чтобы помочь. Больше-то все равно нечем.

— Слабовата помощь.

— Уж какая есть.

— А что ты знаешь о Димитрии Палеологе?

— Ничего. Я читала его досье, составленное тем сыщиком, которого Джонти нанял на Кипре, но там не было ничего, о чем бы ты не слышал. Пожилой владелец нескольких отелей, постоянно живет в Венеции. Подозреваю, он посвящен в какую-то тайну. Знать бы еще в какую… — Она вздохнула. — Хотя есть одна, очень слабая зацепка. Вроде бы что-то связывает Палеологов с Тинтагелем и Сент-Неотом, какое-то сплетение судеб. Хотя это может оказаться обычным совпадением. Ты не должен…

— Что именно?

— Потерпи, расскажу и об этом. Одна из книг в коллекции Джонти рассказывает о Ричарде, графе Корнуоллском, том самом, что заложил замок Тинтагель. Называется «Левая рука короля». Давным-давно не переиздавалась. Бог знает, где Джонти ее отыскал. Ты мог слышать имя автора — Вернон Дрисдейл.

— Друг Фарнсуорта. Я заходил к нему в Эдинбурге.

— Он говорил о своей книге?

— Не об этой.

— У Джонти была и еще одна. «Тени Грааля». Написано на публику. Даже читать не стоит.

— Поздно предупредила.

Ник вспомнил, как Дрисдейл позвонил ему перед отъездом из Эдинбурга. Профессор пытался обратить его внимание на какую-то из своих работ. А Ник не слушал. Теперь послушает.

— Тогда расскажи мне о другой.

— Хорошо. «Левая рука короля» — это потому что Ричард был известен своей дружбой со старшим братом, королем Генрихом III. Братья родились с разницей всего в пятнадцать месяцев и умерли тоже один за другим. Многие историки считают, что они постоянно соперничали, однако Дрисдейл думает иначе. Профессор считает, что братья были преданнейшими из союзников, которым изредка было удобно притвориться врагами. Еще в детстве они потеряли отца короля Иоанна. Мать вышла замуж за одного из членов семейства Лузиньян, которое правило Иерусалимом, пока город не захватили сарацины. Выходит, что с раннего детства Ричард был тесно связан с крестоносцами. Когда ему исполнилось шестнадцать, он стал графом Корнуоллским и через несколько лет купил поместье Боссини — специально для постройки Тинтагеля. Здание вышло довольно странное: сложное, дорогостоящее, а польза от него сомнительная. Кроме всего прочего, замок казался на редкость старомодным. В военном отношении от него тоже толку не было. Каприз богатенького графа — своего рода сцена для спектаклей о короле Артуре. Дрисдейл, однако, думает иначе. Считает, что это король Генрих приказал возвести замок. Или по крайней мере от всего сердца одобрил постройку. Для чего — Дрисдейл не знает, но подозревает, что не просто так. К тысяча двести сороковому году замок был готов.

В июле этого же года Ричард отправился в Святую землю, зачем — точно неизвестно. Прибыл туда в июле и пробыл до мая сорок первого. За это время непонятным образом стал правителем государства крестоносцев и представлял их интересы на переговорах с представителем византийского императора Иоанна III Дуки Ватаца. Представителем этим был Андроник Палеолог. Он брал с собой сына — будущего императора Михаила VIII, основателя императорской династии Палеологов. А одним из рыцарей в свите Ричарда был Ральф Валлеторт, владелец поместья Леуорн, что неподалеку от Сент-Неота. Конечно, Дрисдейл это не подчеркивает. Просто упоминает вскользь. Но Валлеторт — отнюдь не второстепенная фигура. Его герб можно увидеть на одном из витражей Сент-Неота, хотя род прервался в четырнадцатом столетии, более чем за сто лет до изготовления наших витражей.

— И что это доказывает?

— Это ничего не доказывает, но кое-что значит. Я в этом уверена. И еще один факт из жизни Ричарда Корнуоллского: выбор невесты. В двадцать один год он женился на дочери Уильяма Маршала, графа Пембрукского. Пембрук был регентом до совершеннолетия Генриха III. Один из известнейших людей того периода. Тамплиер. Его могила находится в церкви Темпла, в Лондоне. Как уже говорилось, все это, возможно, просто совпадения. Хотя я считаю иначе. Думаю, ты тоже. Крестоносцы, тамплиеры, Тинтагель, Сент-Неот, Треннор и твоя семья. Все связано. И мои отец я брат пали жертвой этой связи.

— Мои тоже, смею напомнить.

— Помню. Но чего мы добьемся, если будем мериться, кто сильнее пострадал? Что свершилось, то свершилось. Мы не в силах изменить прошлое. Зато перед нами будущее. Наше будущее. И наших родных. Вот почему я вышла из игры. И почему предлагаю тебе сделать то же самое.

— Может быть, я так и сделаю. Как только увижу, что Бэзил в безопасности.

— Когда ты с ним говорил?

— Вчера утром.

— А когда он должен был перезвонить?

— Давным-давно.

Элспет Хартли, или Эмили Брэйборн — Ник изо всех сил пытался привыкнуть к новому имени, — надолго замолчала. Несколько долгих минут машина несла их по залитому янтарным светом фонарей шоссе.

— О чем ты думаешь? — спросил наконец Ник.

— Что ты рванешь за ним, что бы я ни сказала.

— А сама подозреваешь, что уже слишком поздно?

— Для тебя — еще нет, Ник. У тебя еще есть шанс.

— Все равно поеду.

— Знаю.

— Тогда отвези меня домой.

Остаток пути они молчали. Ник вымотался — и физически, и морально. Как ни старался он свести воедино старинные витражи, раскопки в Тинтагеле в тридцатых годах прошлого века, общую тайну трех людей, зародившуюся десять лет назад на Кипре, ничего не выходило. А теперь еще исчезла ставшая уже привычной возможность сваливать все беды на загадочную Элспет Хартли. Больше не загадочная и больше не Элспет, Эмили Брэйборн имела свое право на месть.

На окружной дороге почти не было машин, не было их и на подъезде к дому Ника. Однако прямо у Дэмсон-Клоуз из тупика вынырнул темный «транзит» с выключенными фарами. Эмили ударила по тормозам и возмущенно гуднула, но автомобиль проехал мимо, уже за поворотом сверкнул фарами и исчез.

— О Господи! — воскликнула Эмили. — Ничего себе они у вас… — Она беспокойно взглянула на Ника. — В вашем тихом районе действительно так носятся?

— Нет.

— Я хотела высадить тебя здесь, но теперь провожу до двери.

Она свернула на Дэмсон-Клоуз и медленно поехала к дому Ника. Все было спокойно. Свет горел только там, где они, уходя, его оставили. Эмили затормозила, и Ник вышел из машины.

— Подожди здесь! — крикнул он, шагая по дорожке, ведущей к дому. Она кивнула, лицо за лобовым стеклом машины казалось болезненным и землистым.

Входная дверь оказалась открытой. Замок был сломан. Задвижка тоже. Ник шагнул внутрь и увидел, что все вещи из его сумки раскиданы по полу в кухне. Он инстинктивно схватился за карман, где лежал паспорт. Чековая книжка валялась среди разбросанной одежды — странное упущение для грабителя. Хотя и так понятно, что тут побывали не грабители.

Ник заглянул в столовую. Из стола и комода торчали выдернутые ящики. Пропали компьютерные диски.

Ник выскочил из дома и побежал к машине. На бегу он с удивлением заметил, что Эмили говорит по телефону. Увидев его, она отключилась и опустила окно.

— Что случилось?

— Кто-то вломился в дом и все перевернул.

— Интересно. Пока ты был в отъезде, здесь было спокойно. Стоило тебе появиться, и они тут как тут.

— И что это значит?

— На мой взгляд, им нужно что-то, что ты привез с собой.

— Тогда им не повезло.

— Тебе нельзя здесь оставаться.

— Всего лишь до утра. Да и куда я сейчас пойду?

— Я могла бы отвезти тебя куда-нибудь.

— Я думал, ты выходишь из игры.

— Так и есть.

— А с кем ты говорила?

— Ты мне веришь, Ник?

— Чуть больше, чем раньше.

— Но не до конца. Хорошо, я получила сообщение. Когда ты выскочил, я говорила со служащим отеля в Хитроу, в котором заказала номер. Безопасно и анонимно. У них еще много свободных комнат.

— И они сказали…

— Что заказать еще одну — не проблема.

Ник задумался. В дом вломились — это не шутки. Они — кем бы они ни были — скорее всего не отстанут. А в тихом загородном доме взять его гораздо проще.

— Ты согласен или нет? Мне пора ехать.

Ник колебался не больше секунды.

— Согласен.

Эмили Брэйборн оказалась права. На автостраде A4, которая тянулась к северу от аэропорта Хитроу, стояло множество маленьких отелей. Любой из них был прекрасным укрытием, во всяком случае, на одну ночь.

Эмили сразу ушла в номер, оставив Ника в баре — не спеша посасывать виски. Алкоголь, однако, не помог расслабиться. Что-то наигрывал пианист, бармен смешивал коктейли, а в голове у Ника все вертелись вопросы без ответов. Он плохо соображал от усталости, но никак не мог остановиться. «Тайна в том, что нет никакой тайны», — сказал Дрисдейл. Временами Ник почти начинал в это верить. Но не сейчас. Тайна существовала. В случившемся просматривалась какая-то логика. Поймешь ее — узнаешь правду. Знать бы еще, хотя бы догадываться, какой будет эта правда. Может быть, Дрисдейл имел в виду, что тайна, какой бы она ни была, никогда не выйдет наружу.

Когда Ник, сидя в укромном углу бара, делал последний глоток из последнего — как обещал себе — стакана виски, его накрыла чья-то тень. Он поднял глаза и увидел Эмили. Она улыбнулась — напряженно и виновато.

— Так и думала, что ты здесь.

— Ты очень догадлива.

— Не могу заснуть.

— Я даже и не пытался.

— Не возражаешь, если я присяду?

— Как хочешь.

Эмили села. К ним тут же подскочил официант. Она заказала то же, что и Ник. И Ник заказал еще один, последний, стаканчик.

— Во сколько ты завтра улетаешь? — спросил он Эмили.

— В одиннадцать пятнадцать.

— И долго летишь?

— Около двенадцати часов, с пересадкой в Чикаго.

— Значит, завтра в это время ты будешь…

— В безопасности. Теоретически.

— А практически?

— Наверное, тоже. Но…

— Что «но»?

— Но — все, что угодно.

Официант принес заказ. Ник и Эмили молчали, глядя, как он расставляет стаканы и подсыпает в блюдце орешки. Тишина показалась Нику плотной, почти осязаемой. Эмили перехватила его взгляд, ее лицо — застывшая маска. Официант отошел.

— Как же это получилось? Твоя семья против моей семьи — и наоборот?

— Не знаю. Но зашло все слишком далеко. Слишком.

— И скоро закончится.

— Похоже на то.

— Только вот чем, Ник? Чем? Ты знаешь?

— Нет, не знаю.

— Том однажды сказал… — Эмили отвернулась и прерывисто вздохнула. Снова посмотрела на Ника. Слабо улыбнулась.

— Прости.

— За что?

— Ты плохо переносишь сильные эмоции, да? Они тебя пугают. Я никогда не встречала таких сдержанных людей, хотя однажды, в юности, ты полностью потерял самообладание. Это из-за того случая ты теперь боишься расслабиться?

— Что сказал Том?

— Он сказал, — Эмили снова вздохнула, — что лучший способ узнать правду — начать ее говорить.

— Я говорю тебе правду, Эмили.

— Не всю. Я чувствую. Потому что делаю то же самое.

— Серьезно?

— Мы оба одиноки и напуганы. Но вдвоем можно заставить страх и одиночество отступить. Хотя бы на одну ночь. — Взгляд Эмили и дразнил, и умолял. — Как считаешь?

Глава двадцатая

Они договорились, что не станут прощаться. Утром Ник прошел мимо номера Эмили. Там уже хозяйничала горничная, довольная ранним отъездом постояльца. Ник знал, что Эмили уедет раньше. Он взглянул на часы и прикинул, что сейчас она, наверное, уже регистрируется на свой рейс. Их пути расходятся. Навсегда. Он подошел к лифту.

На пути к вокзалу Виктория Ник начал сомневаться: а не приснилась ли ему нынешняя ночь? Переспать друг с другом после всего, что они натворили, казалось верхом безумия. Во-первых, такое вообще не могло случиться. Во-вторых, не могло ему понравиться. Он должен был ненавидеть Эмили, а вместо этого уже почти в нее влюбился. «Завтра мы сами себе не поверим», — сказала она вчера. Он согласился с ней только теперь. «У нас нет будущего, ты ведь тоже так думаешь?» Да, сегодня он думал так же. «Я позвоню, когда все будет позади», — ответил он тогда. «Не позвонишь», — покачала головой она. И только сейчас собственные возражения показались Нику такими же пустыми и фальшивыми, какими вчера казались Эмили.

Но ведь это неправильно. Да, вероятно, но ведь не обязательно, думал Ник, пока «Гатуик экспресс» нес его на юг, через Суррей. Будущее в отличие от прошлого можно изменить. Как свое, так и Эмили. Трудно — не значит невозможно. Они тоже имеют право на счастье.

Хотя глупо загадывать больше, чем на пару дней вперед, напомнил себе Ник, выходя из поезда. Неизвестно еще, что ждет его в Венеции. И уж совсем неизвестно, что будет, когда — или если — он оттуда вернется.

Как бы в подтверждение этих мыслей в Северном терминале его ждали неожиданные и не очень приятные новости. Аэропорт Марко Поло не принимал из-за тумана. Все рейсы в Венецию отменили.

Ник оказался в толпе таких же пассажиров, пытавшихся перерегистрироваться. Самый удобный маршрут — самолетом до Вероны и оттуда поездом до места — был уже занят. Оставался вечерний рейс в Милан, причем никто не мог сказать, когда при таком раскладе Ник попадет в Венецию. Он плюнул и согласился.

Несколько раз он порывался позвонить Ирен. Или Кейт и Терри. Или всем по очереди. В какой-то момент уже набрал было номер «Старого парома». И тут же передумал. Побродил туда-сюда по залу ожидания. Посмотрел, как взлетают и приземляются самолеты. Старался держать себя в руках. Ждал.

Рейс в Милан отправился без опозданий в восемнадцать сорок пять. Через двенадцать часов, переночевав в ближайшей к вокзалу гостинице, Ник сел на поезд в Венецию. К тому времени он уже начал сомневаться, что когда-нибудь вообще туда попадет.

И все-таки любое путешествие рано или поздно подходит к концу. Около девяти утра поезд пересек Венецианскую лагуну. Ник в это время спал.

Ник сказал Фарнсуорту, что никогда не бывал в Венеции. И немного покривил душой. Он попал туда проездом, на два дня, по пути из Греции, в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году. Смешно, но в Грецию он ездил, беспокоясь за Бэзила, который как раз решил податься в монахи. В голове сохранилось лишь несколько смутных воспоминаний — каналы, гондолы, толпа на площади Сан-Марко. Ник даже не помнил, где останавливался. Так что, можно считать, сейчас он попал в Венецию впервые.

Вот так и вышло, что станция Санта-Лючия стала его стартом в неведомую землю. Ник купил карту, подошел к справочному бюро и спросил адрес гостиницы «Дзампонья». Оказалось, что она даже не классифицирована, ни на одну звезду не тянет, и служащий намекнул Нику, что лучше бы выбрать что-нибудь другое. Впрочем, если он настаивает, то пожалуйста… район Каннареджио, дойти можно пешком.

В столь ранний час других посетителей в бюро не было, и служащий с удовольствием помог Нику установить местоположение еще одного здания. Палаццо Фальчетто было отмечено крестиком на карте около последнего изгиба Гранд-канала, неподалеку от его впадения в лагуну. Если Бэзил не встретит Ника в «Дзампонье», палаццо неведомого кузена станет последней надеждой.

На карте дорога к «Дзампонье» казалась вовсе не сложной. На деле все оказалось немного иначе. Утро выдалось холодным и серым, и чем дальше Ник уходил от станции, тем тише и безлюднее становились улицы. Отсутствие машин скорее пугало, чем радовало. Ник шел запутанными переулками, вдоль извилистых каналов, время от времени обходя зеленые дворы с шуршащими поливалками, совершенно пустые — разве что кот пробежит.

Поблуждав немного, он наконец вышел на нужную улицу: Калле-делле-Инкудини. На углу стоял обшарпанный бар, а в следующем здании размещалась пресловутая «Дзампонья».

Когда-то название было написано на выкрашенной горчичной краской стене, но половина букв осыпалась вместе со штукатуркой, оставшиеся выцвели, и от некогда манящей туристов надписи почти ничего не осталось. Вход казался темным и неприветливым, хотя дверь была приоткрыта. Ник вошел в гостиницу.

Потертый ковер в темном узком холле закрывал старую неровную плитку. Возле лестницы Ник увидел некое подобие окошка, будто в билетной кассе на заштатной железнодорожной станции. За ним сидела женщина в бесформенном коричневом платье и шали. Ник мгновенно понял, что именно с ней разговаривал по телефону. Узкое морщинистое лицо было таким смуглым, что почти сливалось с платьем. Тем нелепее выглядели торчавшие над ним ярко-рыжие волосы. Женщина без улыбки посмотрела на Ника:

— Si?

— Я ищу Бэзила Палеолога. Это мой брат. Бэ-зил Па-ле-о-лог. Он у вас остановился.

— Che?

— Parla inglese? Вы говорите по-английски?

— Inglese?

— Да. Si. Inglese. Он и я. Англичане. Бэзил Палеолог. Он здесь?

— Палеолог?

— Да, да. Я…

Как только женщина разобрала имя, она не дала Нику вставить ни слова. Замахав руками, она совершенно неожиданно набросилась на него с неразборчивой руганью, крик эхом отражался от стен. Ник не понимал ни слова, но тут же смекнул, что хорошим отношением к Бэзилу здесь и не пахнет. Женщина явно разозлилась. Ник попытался умиротворить ее улыбкой и успокаивающими жестами, но без толку. Пришлось ретироваться.

Проклятия понеслись за ним по улице и затихли очень не скоро. Ник направился к соседнему бару; на помощь он не надеялся, но идти все равно было больше некуда. Несмотря на погоду, двери были распахнуты, открывая взгляду стойку, которая тянулась через половину зала. За ней стоял пожилой пузатый бармен — barista, — лысый, зато с холеными усами. Он обменялся многозначительным взглядом со своим единственным посетителем — облокотившимся на стойку молодчиком в запыленной рабочей одежде, — а потом ухмыльнулся Нику:

— Buongiorno[27].

— Buongiorno, — стараясь выглядеть бесстрастным поздоровался Ник. — Doppio espresso, per favore[28].

— Prego[29].

Бармен отвернулся и зарядил кофеварку, которая радостно засвистела. Второй посетитель допил свою чашку, смял пустую пачку из-под сигарет и кинул ее на стойку.

— Чао, Луиджи, — сказал он, проходя мимо Ника, и вышел на улицу.

— Чао, Джанни, — отозвался через плечо Луиджи. Он стоял спиной к Нику, поджидая, пока неспешная машина выполнит работу. Потом поставил чашку на стойку.

— Eccolo![30]

— Спасибо.

— Пожалуйста. Двойной эспрессо — именно то, что нужно после встречи с la dragonessa, — засмеялся Луиджи. — Что случилось? Она прямо из себя выпрыгивала.

— Да я сам не понял. Спросил про своего брата. Он останавливался в этой гостинице.

— Синьор Палеолог?

— Да. Он что, заходил сюда?

— Пару раз, si. Но имя я услышал только сейчас, его выкрикивала Карлотта — la dragonessa. Это ваш брат?

— Да, Бэзил Палеолог. А я — Ник Палеолог.

— Палеологи из Англии? Я и не думал, что они добрались даже туда.

— Вы ничего не знаете о моем брате?

— Он сбежал. Не заплатил за проживание. Когда Карлотта сообразила, что к чему, она забурлила, как Этна.

— А когда это было?

— В понедельник. Утром он заходил сюда выпить зеленого чаю, а потом — фьють! — и нету! Карлотта говорит, все вещи остались в комнате, а синьора и след простыл. И денег нет. Испарился.

— А что предприняла Карлотта?

— Наорала на меня, что же еще?

— А в полицию не сообщила?

— La polizia? Шутите? Они бы ее и слушать не стали.

— А вдруг с Бэзилом что-то случилось?

— Случится непременно, если Карлотта его поймает. И с вами тоже, как только она сообразит, что вы родня.

— Слушайте, если все дело в деньгах, я за него заплачу. Я очень волнуюсь за брата и постараюсь его найти. Он не тот человек, чтобы усвистать, не оплатив счета. Тем более если вещи остались в номере, значит, он собирался вернуться. Ему что-то помешало.

— Может быть, — пожал плечами Луиджи.

— Вы не поможете мне объясниться с хозяйкой? Я был бы вам очень благодарен.

— Так ведь это моя работа — помогать посетителям, разве нет? — немного театрально вздохнул Луиджи. — Что ж, рискнем. — Он взял телефонную трубку и набрал номер. — Так она в меня ничего не швырнет, — подмигнув Нику, объяснил он. — Carlotta? Buongiorno. Sono Luigi. Si, si. Si calma, Carlotta, si calma[31].

Беседа продолжалась несколько минут. Ник не понял ни слова, но тон изменялся от повышенного к спокойному и под конец barista и padrona почти что ворковали друг с другом. Наконец Луиджи с преувеличенным изяществом повесил трубку и широко ухмыльнулся Нику.

— Ну что ж, синьор Палеолог, я все уладил. Вы можете занять комнату брата до тех пор, пока он не вернется или пока… в общем, сами там разберетесь. Сто тысяч лир в сутки, начиная с прошлой субботы. И за сегодня — вперед. Я на вашем месте остановился бы в «Киприани». Но если вам нравятся жесткие постели и острые языки, «Дзампонья» — для вас. Что скажете?

Ник, разумеется, сказал «да» и осторожно вернулся в гостиницу. Карлотта — на этот раз сама любезность — приняла от него обговоренную пачку лир и, бормоча слова благодарности, показала номер Бэзила, который теперь должен был стать его, Ника, номером.

Комната оказалась маленькой, с низким потолком и скудной обстановкой: кровать, шкаф, тумбочка, стул. В углу — раковина, на стене — фотография Венеции с высоты птичьего полета, в другой стене — крохотное окно, открывающее вид на дымовые трубы и развешанное на веревках белье.

Ник сразу же понял, что Бэзил собирался вернуться. На тумбочке у стола тикал будильник, на раковине стояли туалетные принадлежности. В шкафу лежал рюкзак с вещами. Ник обыскал его в надежде обнаружить хоть какую-то подсказку к тому, где сейчас Бэзил. Не нашел, пришлось обследовать всю комнату. Тоже безуспешно. В пустом ящике тумбочки валялась смятая газета «Коррьере дела серра». Вот и все.

Ник опустился на край кровати и в унынии уставился на серое утро за окном. Куда же делся Бэзил? Осталась только одна зацепка. Чем скорее он отправится в палаццо Фальчетто, тем лучше. Ник встал.

И снова уселся, потрясенный неожиданной мыслью. Бэзил знал итальянский на порядок лучше брата, и все же достаточно ли этого, чтобы читать газеты на чужом языке? Ник снова открыл тумбочку и вытащил «Коррьере дела серра». Выпуск недельной давности, сложенный серединой наружу. Он положил газету на кровать и почти сразу же заметил, что одна из статей обведена красным. Ник почти ничего не разобрал, но одно из слов — omicidio — он знал точно. Убийство.

Ник заказал еще чашку эспрессо, и Луиджи наскоро перевел ему статью. В ней рассказывалось о расследовании убийства некоего Валерио Нардини, пятидесятичетырехлетнего торговца старинными картами, чье тело было найдено на заброшенном складе в районе верфи Арсенал. Прикончили торговца выстрелом в голову. Убийство связывали с прошедшим за два месяца до этого в Женеве аукционом, на котором были проданы несколько средневековых portolani, незаконно вывезенных из Италии. Луиджи не смог найти точный перевод для слова portolano.

— Такие специальные карты для моряков, — с трудом объяснил он.

Сам Луиджи с большим трудом вспомнил, о каком преступлении идет речь. По-итальянски аукционист называется banditore — почти что bandito — пошутил бармен. Им нельзя верить. А полиция вряд ли найдет виноватых.

Ник вырвал из газеты страницу с обведенной статьей, сунул в карман и отправился в южную часть города. Нужно было найти ближайшую остановку речного трамвая — вапоретто. Луиджи рассказал ему, как быстрее добраться до палаццо кузена Димитрия. Ник не знал, почему Бэзил заинтересовался убийством какого-то там торговца картами, однако не сомневался, что смерть эта связана со всеми остальными смертями, из-за которых они и приехали в Венецию. Если бы только ухватить, в чем тут связь, может, что-нибудь и прояснилось бы. Строго говоря, Ник даже не мог доказать, что газета оставлена в номере Бэзилом, а не предыдущим жильцом, — она вышла двумя днями раньше, чем брат приехал в Венецию. Но почему-то он был уверен, что именно Бэзил обвел статью красным фломастером. Полностью уверен. Жаль, что нельзя было сказать то же самое про все остальное.

Вапоретто номер 1, полный туристов и венецианцев, не спеша курсировал по Гранд-каналу. Карнавал, по-видимому, закончился, сеял мелкий дождик. Архитектурное разнообразие старой Венеции медленно проплывало мимо Ника, а он все думал о старых картах. Наверное, они предупреждали об опасностях, которые подстерегают моряков в открытом море. «Здесь обитают морские змеи» — что-нибудь в этом роде. А если пренебрег предостережением — сам виноват, пеняй на себя.

Ник увидел палаццо, когда вапоретто причаливал к остановке Сан-Тома, где по совету Луиджи и надо было выходить. Когда исчезнут облепившие здание леса, оно вполне переплюнет своих элегантных соседей в готичности — сплошные арки да балконы. Рабочие перегружали мешки цемента с лодки на понтон напротив зашитого лесами портика, сквозь доски виднелись плиты террасы. «RICOSTRUZIONE» — реконструкция, гласила вывеска подрядчика, и оснований не верить ей не наблюдалось.

Сойдя с вапоретто, Ник двинулся в обход, сверяясь с картой, в поисках другого входа в палаццо. Дом окружали высокие стены. В одной из них он наконец разглядел массивные кованые ворота, а за ними с одной стороны — заросший газон, а с другой — летящий, не обезображенный с этой стороны лесами силуэт здания. Ник позвонил.

Пришлось подергать звонок еще пару раз, прежде чем во дворе показался небритый, с опухшими глазами молодой человек в комбинезоне.

— Buongiorno, — промямлил рабочий с набитым ртом и, открывая ворота, неразборчиво добавил что-то еще.

— Parla inglese?

— Немного. Что вам нужно?

— Я ищу синьора Палеолога. Он ведь здесь живет?

— Il capo?[32] Si, ma… — Человек пожал плечами. — Сейчас он здесь не живет. Non al momento. Из-за… la ricostruzione. Понимаете? Приходит, смотрит работу, уходит.

— А сегодня придет?

— Si. Позже.

— Когда?

— Когда?! Вы думаете, он назначает… un appuntamento[33]? Приходит, когда сам хочет.

— Мне очень нужно с ним поговорить. Поверьте. Это крайне важно… molto importante. Вы можете хотя бы примерно сказать, когда он появится?

— Три. Четыре. Кто знает? — пожал плечами рабочий. — Он приходит с… il architetto. После того как съест хороший обед. Понимаете?

— И все-таки: когда лучше подойти еще раз? — Ник выудил из кошелька подходящую купюру. — Как выдумаете?

Итальянец задумался.

— Я бы попробовал, — он за краешек потянул банкноту, Ник разжал пальцы, — примерно в три сорок пять.

— Спасибо.

— Хотите, я передам, что вы приходили?

— Нет, — поколебавшись, решил Ник.

— О’кей, — расплылся в улыбке рабочий и засунул деньги в карман. — Это наш маленький секрет.

Он закрыл ворота, развернулся и ушел.

Вообще-то Ник хотел поговорить с кузеном Димитрием до того, как идти в консульство. Но жаль тратить время зря — в консульстве могут знать о Бэзиле, а утром больше шансов с кем-нибудь поговорить. По словам все того же Луиджи, оно находилось в двух остановках вапоретто от Сан-Тома, возле моста Аккадемиа. Ник отправился прямо туда.

Кругом толпились туристы — с моста открывались прекрасные виды, а рядом находился прекрасный музей — Галлериа дель Аккадемиа. Напротив возвышалось покрытое розовой штукатуркой палаццо, с балкона которого вяло свисал британский флаг. Для посетителей предназначался боковой вход, оборудованный системой наблюдения и домофоном. Ник обрадовался, увидев, что пришел как раз в часы приема: с понедельника по пятницу с десяти до часу — сообщала вывеска. Он нажал кнопку громкой связи, попросил разрешения войти, и его тут же впустили. Ник пересек обнесенный забором сад, подошел к зданию консульства и, подчиняясь указателю, поднялся по лестнице мимо пары здоровенных греческих бюстов в приемную. Других посетителей не было, и заскучавшая было служащая с большим сочувствием отнеслась к рассказу Ника о том, что он приехал в Венецию на поиски брата, который испарился из гостиницы неведомо куда. Девушка тут же пообещала поискать кого-нибудь, кто мог бы помочь.

И нашла: белобрысого, приторно-вежливого типа по фамилии Брукс, обитателя офиса напротив. Совсем молодой, держаться он старался солидно, а одет был словно для Уайтхолла, куда, наверное, впоследствии и метил. Поздоровался Брукс, однако, вполне приветливо.

— У вас необычная фамилия, мистер Палеолог. Византийские корни?

— Некоторые члены моей семьи охотно в это верят.

— И кто их осудит!

— Я хотел бы спросить, не знаете ли вы что-нибудь о моем брате, мистер Брукс. Бэзил Палеолог. Приехал сюда в конце прошлой недели.

— Боюсь, я ничего о нем не слышал. Такое имя трудно забыть. Если я правильно понял, ваш брат пропал?

— Да.

Ник пересказал обстоятельства исчезновения Бэзила — так сжато, как только мог, не упоминая, естественно, о причинах приезда. Брукс решил, что речь идет об обычном загулявшем туристе. Разумеется, имя кузена Димитрия не прозвучало. Скрытность — не лучший помощник, особенно когда пытаешься обратиться за содействием, но у Ника просто не было выбора.

— Когда вы в последний раз говорили с братом, мистер Палеолог? — спросил Брукс.

— Утром в воскресенье.

— А когда его в последний раз видели в гостинице?

— Утром в понедельник.

— Ну что ж, сегодня только среда. Возможно, еще рано поднимать панику.

— Не согласен с вами. Бэзил оставил в номере все свои вещи. Он определенно собирался вернуться.

— В Венеции с людьми всякое случается. Может быть, он… с кем-то познакомился.

— Но ведь ему же все равно надо чистить зубы, переодеваться.

— Резонно. А что говорит хозяйка гостиницы?

— Считает, что Бэзил хотел ее надуть. Но я уже все уладил.

— Вот и хорошо. Мы ведь не станем обращаться в полицию?

— Почему же? Я не против, если они его найдут.

— Что ж, можете, конечно, описать им ваш случай. Я даже могу позвонить и поговорить с ними о вашем брате — полицейские, понимаете ли, небольшие знатоки иностранных языков. Но боюсь, они не сочтут серьезной столь короткую отлучку. У нас просто нет причин утверждать, что с вашим братом что-то случилось. Мужчина среднего возраста, один, в Венеции — мог и загулять. Вам не кажется, что вы… чересчур волнуетесь?

Ник подавил раздражение. В словах Брукса был свой резон.

— Я пришел узнать: вдруг Бэзил к вам за чем-то обращался или вы о нем слышали. Вижу, что нет. В таком случае спасибо. — Ник встал. — Извините, что отнял у вас время.

— Подождите несколько дней, мистер Палеолог. Мой вам совет.

— Прислушаюсь к нему, — кивнул Ник, хотя ни к чему прислушиваться не собирался. — Да, кстати, вы, случайно, не знаете, что такое portolani?

— Portolani? — Брови молодого человека удивленно взлетели вверх. — Случайно знаю. А вам-то это зачем?

Внезапно Ник почувствовал острое нежелание рассказывать о статье и наскоро выдумал очередную ложь:

— Это слово было написано на клочке бумаги, который я нашел в номере Бэзила. Похоже на его почерк.

— Правда? Ваш брат знает итальянский?

— Немного.

— И интересуется старинными картами?

— Да нет вроде. Так, значит, это карты так называются?

— Да. На английском мы зовем их портуланами.

— Никогда не слышал.

— Их мало кто знает, кроме историков и картографов.

— И что же это такое?

— Карты, составленные специально для моряков, отражают береговую линию и прибрежные воды. Пристани, мысы, мели, рифы, скалы и так далее. Рисовались более тщательно, чем обычные карты того времени. Самые ранние из сохранившихся относятся к тринадцатому веку. Многие сделаны здесь, в Венеции. Если захотите посмотреть — в музее «Коррер» очень неплохая коллекция. Это на площади Сан-Марко.

— Может, и зайду.

— Зайдите. Я уверен, вам понравится. Ваш брат увлекается картами?

— Не знаю.

— Странно только… — нахмурился Брукс, — что в местных новостях не так давно была шумиха как раз по этому поводу.

— И что же случилось?

— Начались разговоры, что несколько старинных карт, выставленных на аукционе в Женеве, украдены из Италии. Карты потянули на полмиллиона швейцарских франков. До того как разразился скандал, конечно. Потом пошли слухи, что эти портуланы — вообще подделка. Не помню, чем дело кончилось, установили их подлинность или нет. В любом случае — поддельные или настоящие — шум они вызвали изрядный. — Брукс чуть заметно улыбнулся. — А в этом году убили торговца, замешанного в той скандальной истории. Вот и делайте выводы.

— Вряд ли получится — опыта не хватает.

— А у кого хватает, мистер Палеолог? В любом случае дело темное. Это мы можем сказать точно. Лучше не соваться. — Брукс прищурился. — А не могло случиться так, что ваш брат… — он многозначительно откашлялся, — в нем замешан?

— Не могло.

— Действительно. Нет, конечно. Ну значит, — Брукс развел руками, — он скоро появится.

Ник уверенности Брукса не разделял. Слишком много ему пришлось пережить.

Он вышел из консульства, прошел по мосту и, следуя за указателями и толпами туристов, добрался до площади Сан-Марко. Площадь оказалась такой, какой он ее запомнил: толпы гуще возле базилики и у Дворца дожей.

Зато в музее «Коррер» почти никого не было. Он занимал верхние этажи зданий по обе стороны площади, и Нику пришлось обходить зал за залом — статуи, монеты, оружие, — пока он не нашел наконец карты.

Они явно предназначались для профессиональных моряков. Линия берега была выписана в мельчайших деталях, а вместо остальной суши — белое пятно. И морские змеи нигде не резвились. Хотя тут не было ни одной карты старше семнадцатого века. Как выглядели карты тринадцатого и четырнадцатого веков, неизвестно. А Брукс не сообщил, насколько древними были те, что выставлялись на аукционе в Женеве.

Ник вышел из музея и медленно побрел по площади, раздумывая, что делать дальше. Нужно было убить почти два часа до повторного визита в палаццо Фальчетто. Надо бы поесть, да аппетита нет. Ник решил дойти до Риальто, пообедать где-нибудь и на вапоретто вернуться в Сан-Тома.

Его путь лежал по Калле-дей-Фаббри, к северу от площади Сан-Марко. Узкая улочка, запруженная туристами, которые слонялись от одного магазинчика к другому. Ник не обращал на них никакого внимания, пока, обходя одно из зданий с наглухо закрытыми окнами, не поднял голову и не взглянул на вывеску. И застыл как громом пораженный. Он не знал, что заставило его обратить внимание именно на этот магазин: «Валерио Нардини. Старинные карты».

Невероятное, даже страшноватое совпадение. Ник зашел в ближайший бар и заказал стакан граппы и пиво. Прошлое в Венеции казалось гораздо ближе, чем в Англии. Он бродил по городу-музею, где любой экспонат мог таить в себе скрытую угрозу. Именно здесь погиб Джонатан Брэйборн. И Валерио Нардини тоже. И может быть, Бэзил. Ник в два глотка выпил граппу, но страх не ушел. А вот сердцу алкоголь помог, оно забилось спокойнее.

Ник достал из кармана сотовый, чтобы проверить, нет ли сообщений. Но телефон разрядился, и неудивительно — за столько-то времени. А у Ника даже зарядного устройства с собой не было. Хотя, учитывая, каково электрооборудование в «Дзампонье», оно бы не спасло. Он снова сунул телефон в карман и принялся за пиво.

Позже, после второй кружки и мясного рулета, Ник продолжил путь к мосту Риальто. Он решил дойти пешком до самого палаццо, чтобы убить время до без четверти четыре. Ник выбрал кружной путь, очень сложный даже для такого запутанного города, как Венеция. По дороге зашел еще в один бар неподалеку от Сан-Тома, выпил кофе с ликером и зашагал к Фальчетто. Алкоголь и кофеин на пустой желудок — вовсе не та смесь, которую рекомендовал бы доктор, но в данный момент они держали Ника на плаву и помогали не думать о грозящих опасностях.

Кто такой Димитрий Палеолог? Кем он приходится Майклу Палеологу? Их связывало что-то более серьезное, чем дальнее родство. Их и еще Дигби Брэйборна. Что-то, что началось на Кипре, во время войны. Или еще в Тинтагеле, в тридцатых годах прошлого века. Старые люди и старинные загадки. Портуланы и витражи, тамплиеры и Грааль, шифры и тайнопись; непонятно, где кончается одна загадка и начинается другая, где они сходятся все вместе. Может быть, там, куда Ник шагал сейчас по Калле-Фальчетто, сужающейся с каждым шагом? На часах было без восьми минут три.

Ворота открыл все тот же сонный рабочий, щетина на его подбородке стала несколько гуще. Из-под козырька бейсболки хитро блеснули глаза — единственный намек, что он узнал Ника.

— Синьор Палеолог дома?

— Si.

— Могу я с ним встретиться?

— Вы договорились?

— Нет.

— Тогда скажите ваше имя.

— Палеолог. Николас Палеолог.

— Палеолог? — Рабочий ухмыльнулся, будто хорошей шутке. — О’кей. — Он широко распахнул ворота и впустил Ника. — Подождите здесь.

Ник смотрел, как собеседник через высокий дверной проем вошел в засыпанный известкой и строительным мусором холл и обратился к двум стоявшим там мужчинам — много старше его и лучше одетым. Один из них держал в руках папку. Рабочий махнул рукой во двор, все обернулись и посмотрели на Ника. Потом тот, что был повыше, шагнул на крыльцо.

Лицо приятное, стройный. На вид — около пятидесяти, одет дорого, но просто, на плечи накинут стильный плащ, окрашенные пряди волос маскируют седину, а темные очки скрывают морщины. На левой руке часы «Ролекс».

В его походке была некая развязность, аромат дорогого парфюма пытался перебить запахи стройки. Ник понятия не имел, кто это, но уж наверняка не тот, кого он ищет.

— Моя фамилия Палеолог, — с легким акцентом сказал подошедший по-английски. — Мы с вами родственники?

— Я ищу Димитрия Палеолога.

— Я вас слушаю.

— Здесь какая-то ошибка. Димитрий Палеолог должен быть гораздо старше. Димитрий Андроник Палеолог.

— А-а-а! Теперь все понятно. Меня зовут Димитрий Константин. Андроником звали моего отца.

— Звали?!

— Да. К сожалению, вы не сможете с ним поговорить. Он умер около года назад.

Димитрий снял очки и внимательно посмотрел на Ника.

— Жаль. Вы пришли слишком поздно.

Глава двадцать первая

— Простите, — уже в третий или четвертый раз повторил Димитрий. — Какая досада, что вам, Палеологу, пришлось увидеть Фальчетто именно во время ремонта.

Они стояли на самой верхней площадке огромной, полуразрушенной сейчас лестницы, ведущей к бельэтажу. Справа виднелся еще более огромный и еще более разрушенный бальный зал. Под ними визжала дрель, стучал молоток, перекрикивались рабочие.

— Палаццо состарилось вместе с отцом. Теперь я решил вернуть ему прежний блеск. Открою тут шикарный отель. Хотя это будет не очень легко, работы неожиданно затянулись. Но когда закончатся, здесь будет очень красиво. Просто волшебно.

— Ваша семья давно живет в этом доме?

— Больше двухсот лет. В тысяча семьсот восемьдесят седьмом мой прапрапрапрадед, Мануэль Палеолог, купил его у последнего из семьи Фальчетти. А попали мы в Венецию еще раньше, после падения Византии в тысяча четыреста пятьдесят третьем. Должен сказать, я ни разу не слышал об английских Палеологах. Даже не могу подсчитать, в каком родстве мы состоим.

— Я слышал, что наши отцы встречались на Кипре во время войны.

— Возможно, хотя папа никогда об этом не вспоминал. Он переехал туда в тридцатых годах, когда здесь хозяйничали фашисты. Отец никогда не любил Муссолини. Кстати, я родился как раз на Кипре. Мы вернулись сюда, когда я был еще ребенком, после смерти человека, которому папа сдавал дом.

— Ваш отец часто рассказывал о тех временах?

— Нет. Мне всегда казалось, что там и нечего особо рассказывать. Войны на Кипре не было. Интересно, что отец — итальянский гражданин, живший в британской колонии — избежал интернирования. Возможно, причиной тому был как раз британский родственник, это многое объясняет. Но сам он никогда ничего такого не вспоминал. А, вот и новости! — Димитрий кивнул на пожилого рабочего в каске, который поднимался к ним с первого этажа.

Кузен уже объяснил Нику, что ничего не слышал о визите Бэзила. Работа в выходные шла полным ходом, и выяснить, с кем разговаривал гость, было нелегко. Пока хозяин водил Ника по дому, бригадир пытался узнать, не помнит ли кто чего, и теперь явился с отчетом.

Рабочий разразился скороговоркой на итальянском, постоянно пожимая плечами. Потом ушел, вызвав у Ника новые подозрения. Димитрий явно не собирался ничего переводить, пока они вновь не останутся вдвоем. Почему — непонятно, ведь бригадир вряд ли владел английским. Но маленькая странность тут же забылась, как только он услышал «новости».

— Кто-то действительно заходил в субботу, — объяснил ему Димитрий. — Говорил с Бруно Стаматти, моим деловым партнером. Я и не знал, что Бруно сюда заглядывал. Теперь мне понятны слова вашего брата о том, что я прячусь от карнавала. Бруно — мастер на такие шутки. Одни из них забавны, другие — не очень. В любом случае сейчас мы ему позвоним и все выясним. — Димитрий вынул из кармана изящный тонкий телефон и нажал кнопку. Через несколько секунд он нахмурился и особым, монотонным голосом, каким надиктовывают сообщения, произнес несколько слов. Выключил мобильный и чуть виновато улыбнулся Нику. — Похоже, Бруно отдыхает. Ну, не важно. Я обязательно поймаю его позже. А вот поможет ли это выяснить, где сейчас ваш брат, сказать не могу. — Димитрий пожал плечами, шевельнулись погоны плаща.

— Я очень беспокоюсь за Бэзила, — признался Ник. — Если что-то услышите…

— Конечно-конечно. Мне гораздо легче разузнать о его судьбе, чем вам. Я знаю Венецию. Кого спрашивать. Как спрашивать. Поэтому положитесь на меня. Дайте мне сутки. Если какие-то сведения есть, я их раздобуду.

— Огромное вам спасибо. Я…

— Ни слова больше. Мы ведь Палеологи, так что это мой долг. — Димитрий улыбнулся. — Кроме того, мне просто приятно вам помочь.

Ник покинул палаццо Фальчетто в состоянии, близком к шоку. Дела приняли совершенно неожиданный оборот, все опять представилось в новом свете. Майкл Палеолог оставил Треннор человеку, которого уже не было в живых. Выходит, завещание не имело силы. Значит, в нем самом было еще меньше смысла, чем в его уничтожении. А ведь в отместку завещание уничтожило Эндрю, Тома и, возможно, Бэзила.

Ник бесцельно брел по вечереющему городу. Страшное подозрение овладело им. А что, если отец составил заведомо недействительный документ? Сыграл со своими детьми последнюю злую шутку? Решил показать им, насколько далеко они способны зайти, чтобы противостоять опасности, как оказалось, выдуманной. Нет, не может быть, успокаивал себя Ник. Их старик просто спешил, вот и не сообразил проверить — а жив ли далекий кузен? Так и было. Должно было быть.

Однако полученные сведения не могли помочь Нику найти Бэзила. Хотелось надеяться, что Димитрию удастся узнать гораздо больше. Мысль о том, что придется проболтаться здесь сутки совершенно без дела, душу вовсе не грела. Стемнело, и Ник с удивлением обнаружил себя возле Риальто — сам не понял, как сюда дошел. В кошельке лежали визитка Димитрия и телефонная карта «Телеком Италия» — единственная добыча за сегодняшний день. В толпе других пассажиров Ник занял место на вапоретто, сошел на следующей остановке и постарался выбрать как можно более короткий путь к гостинице. Оставалась хотя бы слабая, но надежда, что Бэзил туда вернулся.

Но в «Дзампонье» брата не было.

Ник просидел в номере двадцать минут, которые показались ему вечностью, и решил, что сейчас самое время позвонить Ирен — примерно в этот час она открывала «Старый паром». Страшно не хотелось докладывать сестре о своих неудачах, непонятно было, как подобрать слова. Но все равно ведь говорить придется.

Ник вышел на улицу. Около остановки вапоретто, на Страда-Нова, он приметил телефон-автомат. Однако прежде надо было зайти к Луиджи, поднять дух с помощью стаканчика-другого.

Луиджи встретил его широкой улыбкой:

— Синьор Палеолог! Только не говорите, что вы не знали!

— О чем?

— У меня для вас посылка.

Бармен вытащил из-под стойки большой, туго набитый конверт с крупной надписью «Николасу Палеологу».

— Что это?

— Не знаю. Появилось сегодня днем. В баре никого не было, я отскочил по нужде, возвращаюсь — а оно лежит. Вот тут. — В подтверждение своих слов Луиджи постучал пальцем по стойке.

— Ничего не понимаю.

— Так или иначе, это вам.

Хмурясь от изумления и недоверия, Ник взял конверт. Что бы там ни лежало, история очень странная. Как неизвестный отправитель узнал, что Ник зайдет к Луиджи? Было бы вернее отнести посылку в гостиницу. Или нет? Ник испытующе посмотрел на Луиджи:

— Никто не знает, что я здесь.

— Выходит, кто-то все-таки знает. Хотите выпить? Что-нибудь, чтобы мозги вон?

— Звучит неплохо.

— Плохо неплохо, а по мозгам шибанет. — Бармен достал запыленную бутылку и налил в бокал какую-то прозрачную жидкость. — Посмотрите прямо здесь или сперва просветите рентгеном?

— Ладно, ладно. — Ник приоткрыл конверт и заглянул внутрь. — Книга? — удивился он.

— Я люблю хорошие книги. Детективы — Микки Спиллейн и так далее.

Ник вытащил книгу и вздрогнул от изумления. Потрепанное издание дрисдейловской биографии Ричарда Корнуоллского «Левая рука короля».

— Не Микки Спиллейн, — прокомментировал Луиджи.

— Определенно нет, — согласился Ник. Он сделал глоток волшебной жидкости и снова вздрогнул. По мозгам шибануло будь здоров. Ник открыл книгу. Краем глаза он заметил, что в одном месте между страницами мелькнуло что-то разноцветное. Ник снова перелистал странный подарок, и взгляд его зацепился за фамилию Палеолог, напечатанную в одном из абзацев. Потом он медленно скользнул глазами вниз, к тому предмету, что привлек его внимание. Кусочек плотной бумаги. Визитка. «Валерио Нардини, старинные карты».

Ник не знал, смог ли Луиджи прочесть надпись. Хотя он тут же захлопнул книгу, да и карточку бармен мог видеть только перевернутой, проворный barista почти наверняка разглядел, что на ней напечатано. Впрочем, какая разница. Если Ник и должен от кого спасаться, так уж явно не от Луиджи.

Он вернулся в одиночество гостиничного номера и раскрыл книгу на том же месте. Уставился на визитку Нардини, понимая, что должен расшифровать какое-то сообщение. Знать бы хотя бы, где его искать — на карточке или на книжной странице.

Взгляд Ника упал на тот абзац, где он заметил фамилию Палеолог.

«…встреча Ричарда с Андроником Палеологом в крепости Лимасол на Кипре в 1241 году имела гораздо большее значение, чем принято считать. Отношения между Византийской империей и государствами крестоносцев никогда не были особо теплыми, а с момента разграбления Константинополя во время четвертого Крестового похода в 1204 году и последующего разделения территории Византии между венецианцами испортились окончательно. И все-таки в Лимасоле Ричард, временный правитель государства Оутремер — «Земли за морем», сел за стол переговоров с ближайшим советником императора Иоанна Ватаца и его полномочным представителем на той встрече Андроником Палеологом.

Что обсуждалось на встрече — нам неизвестно. Латинская империя, основанная на Балканах в 1204 году, к этому времени сузилась до размеров почти что самого Константинополя. Принято считать, что Иоанн Ватац просил у Ричарда свободу действий — и получил ее. Ему хотелось вернуть себе власть над городом. Правда, желание это было удовлетворено лишь после смерти Иоанна. Императора, который в 1261 году стал в конце концов законным правителем Константинополя, звали Михаил Палеолог — тот самый Михаил, который двадцатью годами раньше сопровождал на Кипр своего отца, Андроника.

Государства крестоносцев были слишком слабы, чтобы всерьез сопротивляться действиям Иоанна Ватаца, направленным против Латинской империи. Он, в свою очередь, действовал, не спрашивая их позволения, хотя мог рассматривать сомнительное господство крестоносцев как защиту от их более могущественных союзников из Западной Европы. Если так, то странно, что не осталось никаких документальных подтверждений такой политики. Строго говоря, факт переговоров в Лимасоле до конца не доказан. Мы просто знаем, что все его предполагаемые участники находились в это время на Кипре. С большой вероятностью можно предположить, что они приехали туда ради важного разговора. И разговор этот был серьезно засекречен. О его теме сегодня можно только догадываться. Позже Иоанн Ватац обвинил Михаила Палеолога в заговоре, и хотя формально Михаил увильнул от обвинения, содержание переговоров в Лимасоле так и осталось тайной. Что касается самого Ричарда, его шурин, Симон де Монфор граф Лестерский, который служил его помощником во время пребывания на Святой земле и тоже участвовал в переговорах в Лимасоле, а позже в Англии, поднял мятеж против Ричарда и его брата, короля Генриха III.

Участников переговоров в Лимасоле преследовало невезение и недоверие. Для Ричарда март 1241 года стал вершиной его карьеры. Через два месяца он с триумфом покинул Святую землю навсегда. Увы, триумф не продлился долго. Всего через год мирный договор с Египтом был нарушен, а тамплиеры и госпитальеры готовы были перегрызть друг другу горло.

Мы обязательно более пространно остановимся на дипломатической деятельности Ричарда в конце 1241-го, но давайте заглянем чуть вперед и вспомним о его возвращении в Англию, в январе 1242-го. Мы знаем (Матвей Парижский, «Большая Хроника»[34]), что он был страшно подавлен, когда по прибытии в Дувр узнал что судно, высланное им из Акры прошлой весной, пропало во время шторма около Силли, у самых берегов Англии. Судном командовал Ральф Валлеторт, адъютант Ричарда, который, не побоимся предположить, знал подробности переговоров в Лимасоле, хотя было ли связано с ними его несчастливое плавание — можно только догадываться.

Когда же в июле 1241-го Ричард достиг Сицилии, он еще и понятия не имел о грядущем разочаровании. Сразу по прибытии император Фридрих II втянул его…»

Ник остановился и вернулся глазами на несколько строчек назад. Ральф Валлеторт. Это ведь о нем Эмили говорила! Тут должна быть какая-то связь. И какой-то смысл. На какой-то короткий миг в сознании Ника скользнуло нечто похожее на забытый сон, какое-то мимолетное воспоминание — обрывок, отзвук — скользнуло и ушло.

Шуточки переутомленного сознания — решил Ник. Он не смог докопаться до правды. Не смог открыть тайну. Не смог остановить вихрь жутких событий, завертевший его семью. Пытаясь разыскать Бэзила, Ник пытался разыскать и выход для тех, кто пока еще мог им воспользоваться.

Уже восемь — в Англии семь. Надо звонить Ирен. Больше откладывать нельзя. Он открыл шкаф, сунул книгу Дрисдейла в сумку и вышел.

Его окружила холодная безлунная ночь, с каналов поднимался туман. Венеция — во всяком случае, та ее часть, где находился Ник — была мертвым городом, прибежищем теней и тишины. Он шел по безлюдным улочкам, останавливаясь только для того, чтобы свериться с картой. На Страда-Нова ему наконец встретились еще несколько прохожих. Совсем немного поплутав по улицам, он вышел на маленькую площадь — кампо, — где стоял целый ряд телефонов-автоматов, которые Ник приглядел еще раньше.

Когда он уже доставал из кармана карточку, один из телефонов зазвонил. Ник затормозил и уставился на него слушая, как звон эхом отдается от стен домов. Проходившая мимо парочка с любопытством посматривала то на Ника, то на телефон. Тот не унимался.

Ник шагнул к нему и снял трубку.

— Алло? — хрипло произнес он.

— Идите по Страда-Нова, — приказал незнакомый голос. — Потом поверните направо, на Калле-Палмарана. Следуйте по ней до канала. Там вас будет ждать водное такси.

— Подождите. Кто…

— У вас пять минут.

Собеседник отключился. Ник крутил головой, всматриваясь в окружающую тьму. Никого. В душе боролись страх и любопытство. Так прошла минута. Ник решительно повесил трубку и зашагал в указанном направлении — по Страда-Нова.

Водное такси было пришвартовано именно там, где обещал незнакомец. Рулевой при виде Ника выбросил окурок в воду Гранд-канала.

— Синьор Палеолог?

— Да.

— Prego.

Рулевой протянул ему руку. На мгновение Ник заколебался. Не слишком ли большой риск? Огромный — настаивала та часть сознания, что отвечала за безопасность. А что еще остается делать? — спрашивала другая. Он спрыгнул на палубу и зашел в салон.

Рулевой отчалил, и судно двинулось вверх по Гранд-каналу, в ту сторону, откуда явился Ник. Через несколько минут они были на Ка-д’Оро — остановке вапоретто, где Ник вышел сегодня вечером. Речного трамвайчика на остановке не было, но кто-то шагнул им навстречу. Такси замедлило ход и подошло к берегу настолько, чтобы человек мог перескочить на палубу. Странно, но сейчас они были гораздо ближе к тому телефону, от которого Ник начал свой путь, чем к месту, где он сел на такси. Если незнакомец во время разговора стоял где-то поблизости, он без труда успел бы подойти к остановке и как раз сейчас войти в салон, чтобы поздороваться с Ником.

— Здравствуйте, — произнес вошедший, закрывая за собой дверь и роняя на пол тяжелый саквояж. Такси рванулось вперед. Перед Ником стоял невысокий упитанный человек, одетый в легкий плащ, мешковатый льняной костюм, из-под которого виднелось что-то вроде спортивного свитера. Небритый подбородок переходил в толстую шею, стиснутую воротничком поношенной рубашки. Блестящие от дождя и пота волосы прилипли к черепу. Беспокойно бегали светло-голубые глазки, полные губы изогнулись в улыбке, обнажающей зубы, по которым давно уже плакал дантист.

— Ник Палеолог?

— Да.

— Я Ферги Баласкас.

Человек опустился на светлое кожаное сиденье и протянул Нику пухлую трясущуюся руку, которую тот с некоторым отвращением пожал.

— Куда мы плывем, мистер Баласкас?

— В аэропорт. То есть я — в аэропорт. А вы просто на прогулку. Вас привезут точно на то же место, где вы садились. Кстати, поездка стоит четыре тысячи лир. А я, между прочим, никуда не лечу. Аэропорт — просто место пересадки. Автобус, такси, катер — что угодно, чтобы вы за мной не проследили. Вы и кое-кто еще.

— А к чему мне за вами следить?

— Ни к чему. Но что не знаешь — того не расскажешь. За вами хвост, Ник. Вот я и постарался его обрубить.

— Вы вообще о чем говорите?

— Об осторожности, старина, об осторожности. Вам, кстати, тоже пора о ней подумать.

— Вся эта игра с телефоном — ваша выдумка?

— Да. И благодаря ей мы можем сейчас беседовать, не опасаясь чужих ушей. Я смотрю, у вас с собой книга? Любите почитать?

— Да кто же вы?

Вместо ответа Баласкас вынул из кармана визитку и протянул ее Нику. Ник подставил ее под неяркий свет лампы. «Ф.С. Баласкас, частный детектив. Леофорос, архиепископ Леонтий, 217-а, Лимасол, Кипр».

— Так это вас Джонатан Брэйборн нанял, чтобы найти Димитрия Палеолога?

— Совершенно верно.

— Вы не похожи на киприота. Акцент не тот.

— Правильно. На Кипре родился мой отец. Сразу после войны он эмигрировал в Англию и женился на уроженке Лондона. Сам я поехал на Кипр, когда у меня не заладилось с работой, лет двадцать назад. Хотелось отдохнуть на солнышке и повидаться с родней. А там уже заметил некую нишу, которую поспешил занять — частные расследования среди эмигрантов — да и остался. На Кипре для меня вполне хватает и долгов, и разводов. Лучше бы я этим и занимался, а Брэйборну посоветовал бросить всякие там заговоры… ну, если б знать, где упасть… Я уверен, вы тоже постоянно оглядываетесь назад, пытаясь сообразить, где сделали самый первый неверный шаг.

— Это вы оставили конверт у Луиджи?

— Да. Он намекнул мне, что вы должны заглянуть, я и занес книгу. Снабдил вас, так сказать, материалом для нашей будущей беседы. Вы ведь хотите найти брата? Возможно, я подскажу вам, где искать. Я видел его несколько дней назад — интересный тип. Показал ему ту же книгу, что и вам — кстати, можете оставить ее себе, мне она без надобности.

— А как вышло, что вы встретились с Бэзилом?

— Я присматривал за палаццо Фальчетто и увидел, как он крутился там, в субботу. Проследил за ним до гостиницы, а на следующий день подошел. Поговорить… о том о сем.

— О чем именно?

— Расслабьтесь, Ник. Мы в одной команде. Или, скажем так, на одной скамейке запасных. Джонатан Брэйборн нанял меня, чтобы я выяснил, кто регулярно переводил деньги на счет его матери. Что ж, я выяснил: Димитрий Андроник Палеолог, который во время войны жил на Кипре, а потом переехал в Венецию, оставшись при этом владельцем нескольких отелей. Пока я разбирался в его делах, старый Палеологумер. Остался молодой — Димитрий Константин Палеолог, его сын, бизнесмен и серьезный противник. Я знаю это по собственному опыту. А Брэйборн теперь владеет могильным камнем на Саттонском кладбище. Когда моего клиента пришили, я занервничал. И, согласитесь, не без причины. Некоторое время назад некто следил за мной в Лимасоле. Несколько «нектов», если быть точным. Пришлось смываться оттуда. Что не так-то легко для человека моих лет и комплекции. Похоже, Димитрию-младшему не понравилось, что я слишком много разузнал о Димитрии-старшем. А Брэйборн, выходит, накопал еще больше моего, раз его столкнули в канал.

— Думаете, Брэйборна убил Димитрий-младший?

— Думаю, ваше предположение недалеко от истины.

— И вы сказали об этом Бэзилу?

— Конечно. И представьте — он удивился гораздо меньше, чем я ожидал. Сдается, у него на сей счет были собственные мысли. Вижу, что и у вас тоже. И вы не собираетесь ими делиться, так же как и ваш брат. Но я догадлив. И знаю греческий достаточно хорошо для того, чтобы расшифровать фамилию Палеолог — комбинацию двух слов. Palaios — древний. Logos — слово. Поэтому неудивительно, что Палеологи могут оказаться хранителями древней тайны.

— Какой еще тайны?

— Не прикидывайтесь, Ник. Заметка про Нардини дала вашему брату пищу для размышлений, жаль, что он отнесся к угрозе недостаточно серьезно. Не повторяйте его ошибку. Ваша семья связана с некой загадкой. Если вы не знаете какой, я и подавно не знаю. Зато знаю, что на одном из венецианских портуланов, датированном тысяча триста сорок первым годом и проданном в ноябре прошлого года на аукционе в Женеве, было изображено побережье Северной Америки со множеством навигационных деталей. Обратите внимание: за полтора века до того, как туда добрался Колумб. Тут два варианта: либо это фальшивка, либо документальное свидетельство неизвестной нам истории. Есть легенда, что некий Антонио Зено, венецианец, плавал в Новую Шотландию в конце четырнадцатого века вместе с шотландским дворянином Генри Сен-Клэром, графом Оркни, поэтому, кто знает…

— Вы сказали: Сен-Клэр?

— Что, имя тронуло в вашей душе какие-то струны?

Да уж, тронуло. Правда, не в лад.

— К чему вы клоните, мистер Баласкас?

— К совпадениям, старина. Во вступлении к «Левой руке короля» Дрисдейл упомянул свой адрес: Рослин, Мидлотиан. А ведь в Рослине стоит фамильный замок Сен-Клэров. И если один из них шестьсот лет назад плавал с Антонио Зено, им бы здорово пригодился такой портулан. Нардини выступил посредником, действуя от лица анонимного клиента, имя которого он теперь никому не откроет. Но вот что странно — за полгода до продажи портулана в Венецию явился Джонатан Брэйборн с книгой Дрисдейла под мышкой. И тоже плохо кончил. Когда его вдова получила мужнины вещи, она отдала книгу мне. В книгу — на той же самой странице, что и сейчас, — была вложена визитка Нардини.

— Погодите. Жена Брэйборна отдала вам книгу? — Ником овладели странные подозрения. С тех пор как он узнал о смерти Димитрия Андроника Палеолога, у него зародились сомнения. Как Эмили могла не знать, что Димитрий, к которому поехал ее брат, вовсе не тот Димитрий, с которым был знаком ее отец? Кроме того, она упоминала, что нашла в книгах брата издание «Левой руки короля». Она, а не ее золовка. Что-то не сходится.

— А когда это было?

— В начале января. Сразу после гибели Нардини. Тогда же я понял, что Лимасол становится для меня жарковат. Совпадение? Вряд ли. Кто-то решил сорвать банк. Мы с Нардини оказались частью выигрыша. Как я уже объяснял вашему брату…

— А как же сестра Брэйборна?

— Какая сестра?

— Эмили Брэйборн.

Баласкас непонимающе посмотрел на Ника, потом нахмурился:

— Никогда о ней не слышал.

Глава двадцать вторая

Водное такси мчалось по глади лагуны. Ник взглянул в иллюминатор и увидел впереди яркие огни. «Аэропорт» — понял он. Глотнул виски и вернул фляжку Баласкасу.

— Спасибо.

— Не за что, старина. Помогло?

— Меня просто укачало. Мутит.

— И от этого тоже помогает. Немудрено, что вы побледнели. Говорите, Эмили Брэйборн подняла шумиху на тему расследования? Выходит, передумала и смоталась обратно в Штаты, потому что вдова Брэйборна мне ни слова о ней не сказала. Великое дело — вовремя унести ноги. Посмотрите хотя бы на меня. А может быть, та женщина, что назвалась сестрой Брэйборна, на самом деле самозванка. Не думали об этом?

— Вот только сейчас задумался.

— Мы с вами в чужих водах, Ник. Единственная возможность спастись — набрать побольше воздуха и плыть как сумасшедший. Я, например, так и сделаю. И вам советую.

— Не могу. Мне нужно найти Бэзила.

— Тогда — удачи. Вам она понадобится. Я советовал вашему брату оставить Димитрия в покое. Он не прислушался.

— Когда вы видели его в последний раз?

— В понедельник. Он вернул мне книгу Дрисдейла. Мы договорились встретиться на вапоретто, который двигается по кольцевому маршруту. Я рассказал ему о Димитрии столько, сколько знал сам.

— Мне расскажете?

— Хорошо. Димитрий-старший был из породы благородных патрициев. Димитрий-младший — его полная противоположность. На Кипре он персона нон грата — подозревается в отмывании денег на международном уровне. Отели, которые он получил после смерти отца, закрыли до конца следствия. Все его активы на Кипре арестованы.

— О Господи.

— Его здорово прижали, Ник. И не только на греческом Кипре. В турецкой части Димитрия тоже не очень-то любят. Поговаривают, что здесь, в Италии, он тоже связан с организованной преступностью. В общем, с какой стороны ни взгляни, ваш родич отнюдь не подарок. Тот сомнительный портулан был не единственной удачной сделкой Нардини в прошлом году. Думаю, Димитрий использовал его, чтобы втихую распродать часть отцовской коллекции старинных карт и атласов. Ему нужны были деньги, чтобы угомонить кредиторов. А его кредиторы — люди того сорта, которым не отдашь — так сами возьмут. У Димитрия в Лидо есть вилла, так вокруг стоят головорезы, которым место разве что в резиденции какого-нибудь латиноамериканского диктатора. Он сам в беде и сеет беду кругом. Я бы с ним дела вести не решился. И вашему брату не советовал. Очень настойчиво.

— И что он ответил?

— Поблагодарил за информацию. Пожал мне руку. И я сошел. А он остался. Вапоретто шел на Сан-Микеле, остров-кладбище. Ваш брат сказал, что хочет посмотреть на могилу Димитрия-старшего. Так мы и разошлись. С тех пор от него ни слуху ни духу.

— Димитрий казался таким приветливым, когда я с ним говорил. Предложил свою помощь.

— Это все игры, Ник. Не вздумайте ему верить.

— Как вы думаете, что случилось с Бэзилом?

— Думаю, на ваш вопрос с легкостью ответит Димитрий — если, конечно, захочет. Сам я могу только догадываться.

— О чем же?

— Вам это не понравится.

— И все-таки.

— Нет, — Баласкас пристально посмотрел на Ника. — Поверьте мне. Не понравится.

Вскоре после этого Баласкас спрыгнул на пристань у аэропорта Марко Поло и пошел к стоянке такси и автобусов неподалеку от здания терминала. Саквояж, висевший на его левой руке, был таким тяжелым, что казалось, будто сыщик хромает. Он ни разу не оглянулся.

— Мне сказали, вы заплатите, — буркнул рулевой.

Ник протянул ему свернутую пачку лир.

— Фондамента-дель-Аббациа.

Рулевой прикинул толщину пачки и кивнул.

Из слов Баласкаса вовсе не следовало, что Эмили снова обманула Ника. Она могла просто-напросто попросить золовку не упоминать ее имя при передаче книги сыщику. А вот то, что она не рассказала ему о путаницах с Димитриями, не давало Нику покоя. Такси резало воды лагуны, возвращаясь обратно, а Ник смотрел на свое бледное отражение в окне салона, понимая, что руки у него трясутся вовсе не от качки. Никому нельзя верить. Ни на что нельзя надеяться. Кругом измена на измене. Тайна в том, что нет никакой тайны. И это само по себе ложь. Ник зажмурился и закрыл лицо ладонями.

В ту ночь он так и не позвонил Ирен. В баре неподалеку от «Дзампоньи» — но не у Луиджи — Ник накачался граппой так, чтобы забыть все на свете. На него навалилась невероятная усталость, и он крепко заснул на узкой кровати, на которой спал и его брат, а когда проснулся, сообразил, что видел сон об отце. Но что старик говорил или делал, вспомнить не смог. Еще одна тайна, которой никогда не суждено приоткрыться.

Утро выдалось ярким, почти весенним. Ник сходил в один из баров на Фондаменте-Нуове и позавтракал, глядя на «остров мертвых» — Сан-Микеле. Именно туда три дня назад собирался Бэзил, когда расстался с Баласкасом. Над терракотовой стеной кладбища торчали зеленые кроны кипарисов. Где-то за ней тянутся ряды могил. Одна из них принадлежит Димитрию Андронику Палеологу. Он умер.

Ник решил, что будет делать. Сходит еще раз в консульство и потребует, чтобы Брукс связался-таки с полицией. У них больше возможностей помочь Бэзилу, чем у него самого. Это последняя надежда. С Ирен можно поговорить попозже, когда будут хоть какие-то новости. Иначе она начнет требовать объяснений, которые он дать пока не в силах. Тем более что в Англии сейчас около восьми, сестра, наверное, еще спит. «Когда не можешь ничего найти, ищешь оправданий», — тут же усмехнулся он про себя.

Однако консульство еще закрыто. Ник вышел из бара, подошел к остановке вапоретто и начал изучать расписание. Всего через несколько минут один из речных трамваев идет к Сан-Микеле. Он купил билет и начал прохаживаться по пристани, разглядывая окружающих и гадая, кто из них может за ним следить. Баласкас уверял, что каждый его шаг не проходит незамеченным. Возможно, так оно и есть. Но в незнании есть некая свобода. Пока они не покажутся, ему не нужно ничего делать. Разве что пройти по следам Бэзила.

Вапоретто следовал до острова Мурано. Как оказалось, там сходили и все пассажиры, кроме Ника и аккуратной пожилой женщины с букетом цветов, завернутых в целлофан. На остановке в Чимитеро они сошли вдвоем.

Вслед за попутчицей Ник прошел на территорию кладбища. Вокруг тянулись разделенные гравийными дорожками ряды могил; вдоль дорожек стройными рядами стояли кипарисы — как безмолвные стражи. Женщина заспешила вперед — одинокая фигурка среди могильных камней, — она-то знала, куда ей идти. Ник нашел служителя, который худо-бедно говорил по-английски и, к радости Ника, узнал фамилию Палеолог. Служитель протянул ему план кладбища и ткнул пальцем в тот участок, что назывался «греческим».

— Он ведь был православным? Идите туда, не ошибетесь. Надгробие очень приметное.

Православным? Ну разумеется. Старый Димитрий следовал вере своих византийских предков. Поглядывая на план, Ник прошел мимо крематория к двум отделенным стеной частям кладбища. Одна предназначалась для протестантов, другая — для тех, кто при жизни подчинялся константино-польскому патриарху и тем после смерти заслужил право лежать отдельно.

Стрелки на карте отмечали могилы двух русских знаменитостей — Стравинского и Дягилева. Но Ника интересовали не они. Он пробирался между надгробиями, ища глазами те, что поновее. Стало совсем тепло, высокие стены будто впитывали энергию солнца. Где-то ворковал голубь. Наверное, вот это и называется «упокоиться с миром».

Наконец Ник нашел глазами нужное имя. Вернее, его греческий вариант: Палеологос. Когда тень Ника упала на могильный камень, оттуда соскользнула ящерка.

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ

ДИМИТРИОС АНДРОНИКОС ПАЛЕОЛОГОС

РОДИЛСЯ 2 ФЕВРАЛЯ 1908 ГОДА — СКОНЧАЛСЯ 24 МАРТА 2000 ГОДА

И ЕГО СУПРУГА

ДЖУЛИЯ АГОСТИНИ ПАЛЕОЛОГОС

РОДИЛАСЬ 11 ИЮЛЯ 1914 ГОДА — СКОНЧАЛАСЬ 22 АВГУСТА 1986 ГОДА

Ник прочитал надпись и тут же заметил над ней вырезанного на камне двуглавого орла, такого же, как на могиле деда в Ландульфе. Видно, ни один Палеолог не может убежать от своего прошлого.

Глядя на старательно высеченные в камне даты рождения и смерти незнакомого родственника, Ник неожиданно воспрял духом, хотя, казалось бы, ни время, ни место к этому не располагали. Читая отчет Баласкаса, найденный среди вещей брата, Эмили могла и не догадываться, что объект слежки уже умер. А сам Джонатан Брэйборн вполне мог узнать об этом лишь незадолго до своей гибели. Возможно, — да, вполне возможно! — что Эмили до сих пор не в курсе, что теперь они имеют дело с более молодым и куда более опасным Димитрием Палеологом. Может быть, она и не обманывала Ника.

Вдруг его тень будто бы вытянулась, накрыв буквы и цифры на надгробии. Ник повернулся и в изумлении уставился на того, о ком только что думал. Димитрий Константин Палеолог собственной персоной.

— Какое невероятное совпадение, дорогой кузен, — улыбнулся Димитрий.

— Да, действительно.

— После нашего вчерашнего разговора я вспомнил, что давно не навещал отцовскую могилу. А вас что сюда привело?

— Любопытство. Простое любопытство.

— Возможно, вам нужно было собственными глазами увидеть надгробие, чтобы окончательно мне поверить.

— Нет, я всего лишь…

— Даже я иногда с трудом верю в то, что отца больше нет. Он прожил долгую жизнь и был готов к смерти. А я все ловлю себя на том, что стремлюсь услышать его голос, поймать взгляд. В палаццо, когда темнеет и рабочие расходятся по домам… Понимаете? — развел руками Димитрий.

— Да. Понимаю.

— Утром я говорил с Бруно. Он вспомнил вашего брата. И ничего больше. Боюсь, пока мы не смогли вам помочь.

— Жаль.

— Для дальнейших расследований понадобится время. Наберитесь терпения.

— Постараюсь.

— Вот и замечательно.

— Наверное, мне лучше уйти. Вам надо побыть одному.

— Не нужно никуда идти. Вы приплыли на вапоретто?

— Да.

— Хотите вернуться вместе со мной, на моем катере? Прошу вас, подождите несколько минут. Можете осмотреть наш семейный склеп. — Димитрий махнул рукой в сторону мавзолея из серого камня под ивой у стены. — Мама не хотела, чтобы ее здесь хоронили. Потом и отец к ней присоединился. Его отец, отец его отца и так далее лежат в склепе.

Ник отошел, оставив Димитрия стоять, склонивши голову, над могилой родителей. Кузен уже не казался ему таким уж зловещим и подозрительным, каким описал его Баласкас. Каков же он на самом деле?

На фронтоне мавзолея греческими буквами было высечено: ΠΑΛΑΙΟЛΟΓΟΣ.

Кости многочисленных отцов покоились за этими стенами. Ник еще никогда не чувствовал себя так близко к своим забытым корням. Словно в обманчиво теплом воздухе взвихрилась пыль веков.

— Где же ты, Бэзил? — прошептал он. — Что с тобой приключилось?

Ник припомнил последний разговор с Бэзилом, в воскресенье утром. Выходит, к тому времени брат уже поговорил с Бруно Стаматти. Неужели он не понял, что нынешний хозяин палаццо Фальчетто слишком молод, чтобы быть другом их отца?

Ник повернулся и увидел, что Димитрий уже идет к нему. Вчерашний плащ сменило светлое кашемировое пальто, которое подчеркивало некоторую развязность походки кузена. Губы его улыбались, а вот глаза прятались за стеклами темных очков.

— Если бы только мертвые могли говорить! — сказал, подходя к Нику, Димитрий. — Сколько тайн они бы нам поведали!

— Возможно, открыли бы наконец, есть ли на самом деле рай и ад.

— И Бог, и дьявол. Да, это было бы полезно.

— А вдруг сказали бы, что тайна в том, что нет никакой тайны?

— Никакой тайны? — хмыкнул Димитрий. — Вот разочарование!

— А жизнь вообще полна разочарований. Что, если смерть следует ее примеру?

— Может, и следует, раз вы так говорите. А меня, например, и жизнь разочаровывает редко.

— Вам повезло.

— Не спорю. Но везение не слепой случай. Мы можем что-то выбрать, а от чего-то отказаться. — Димитрий улыбнулся еще шире, зубы сверкнули ярче, чем мрамор. — Пойдемте?

Они вернулись в основную часть кладбища и пошли по обсаженной кипарисами главной аллее к остановке вапоретто. В дальнем конце аллеи виднелись высокие, украшенные орнаментом ворота. К одному из столбиков привалился человек в темном, он внимательно следил, как приближаются Ник и Димитрий.

— Нам, православным, хорошо, — прервал молчание кузен. — Поскольку Сан-Микеле — остров и место здесь ограничено, всех похороненных тут католиков через десять лет выкапывают и перевозят на городское кладбище, А Палеологам это не грозит. Мы останемся тут… навечно…

— Интересно.

— Рад, что вам интересно, хотя по большому счету — какая разница, что случится с телом после смерти?

— Вам так кажется?

— Конечно. — Димитрий искоса взглянул на Ника. — Вы заходили в протестантскую часть кладбища?

— Нет.

— Там похоронен поэт Эзра Паунд. «Мастер, больший чем я», как называл его Элиот. «Останется лишь то, что любишь, — писал он. — Все остальное — тлен».

— И вы в это верите?

— Частично.

— И в какую часть?

— В тлен, дорогой мой родственник. В тлен.

Димитрий поднял руку, сигналя человеку у ворот. Тот встрепенулся и пошире открыл створки, пока Ник и Димитрий поднимались по лестнице.

— Я собираюсь на свою виллу в Лидо, составите компанию? Бруно тоже туда приедет, прямо из аэропорта. Как раз поговорите с ним.

Он вышли из ворот и спустились на пристань. Катер Димитрия — блестящий, обтекаемый, с надраенной, медового цвета, палубой — рыкнул мотором, как разбуженная пантера. Мускулистый и загорелый рулевой — почти точная копия того охранника, что стоял у ворот — посмотрел на хозяина и его гостя сквозь темные очки. Ник решил, что это и есть те самые головорезы, о которых говорил Баласкас. Он услышал, как за спиной хлопнули, закрываясь, ворота и подумал, что приглашение Димитрия слишком жалко отклонить и слишком страшно принять. Как он там говорил? «Что-то выбрать, а от чего-то отказаться»? Но кому из них повезет на этот раз?

— Симпатичное суденышко?

— Очень.

— Тогда прошу на борт. Покажу вам, на что оно способно.

На долю секунды Ник заколебался, но тут же решительно шагнул вперед.

Рулевой помог ему перебраться на катер, Димитрий и человек в темном прыгнули следом. Мотор взревел, и катер полетел прочь от Сан-Микеле.

До Лидо домчались стрелой. Поток ледяного воздуха вскоре заставил Ника спрятаться в салоне, туда же спустился и Димитрий. Кузен сбросил щегольское пальто и с гордостью смотрел на пенный след за кормой. Достал из кармана мобильный и кому-то ответил, хотя Ник не слышал звонка. Понять, о чем говорили, было невозможно: Димитрий лишь несколько раз повторил краткое «si», а потом еще «subito» и «senz’altro»[35].

Когда он договорил, они уже почти добрались до места: показалось длинное низкое побережье Лидо. Рулевой сбросил скорость и ловко завел катер в узкое устье канала, по обеим сторонам которого выстроились виллы с терракотовыми крышами, окруженные густой зеленью и высокими оградами.

Димитрий пригласил Ника подняться на палубу и указал на одну из вилл на левом берегу:

— Моя.

Ник разглядел высокое, стройное здание, простое и строгое, покрытое кремового цвета штукатуркой; заросшая виноградом терраса смотрела на лагуну. Трубы походили на средневековые дымоходы — fumaioli, которые Ник замечал по всей Венеции. Если бы не они, вилла походила бы на обычный загородный дом у моря. Причем дом, в который заглядывают не так уж часто, если судить по количеству закрытых ставнями окон.

Вскоре катер причалил. Рулевой выскочил на пристань и пришвартовался. Пассажиры сошли на берег. Димитрий повел гостя сквозь кованые ворота по усыпанной гравием дорожке между деревьев к центральному входу в дом. Неподалеку Ник углядел серебристую «лянчу», припаркованную рядом с темно-красным «транзитом».

Как только они подошли, парадная дверь отворилась. Ее придерживал тип, показавшийся Нику близнецом головорезов с катера, разве что попроще одетый. Тип кивнул сначала хозяину, потом гостю. Вслед за Димитрием Ник прошел в прохладный пустой холл, а оттуда — в гостиную, из которой вели на террасу застекленные двери. За ними, между колоннами, поблескивало море, виднелись тщательно подстриженные газоны, крытый бассейн и сложенные шезлонги, ожидающие лета.

Гостиная была обставлена мебелью в стиле ар-деко — много светлой кожи и дорогого дерева в сочетании с широкоэкранным телевизором и суперсовременным музыкальным центром. В дальнем углу, на небольшом подиуме, стоял рояль.

— Располагайтесь, — предложил Димитрий. — Кофе? Или чего-нибудь покрепче?

— Нет, спасибо, только кофе.

— Мне, пожалуй, тоже.

Димитрий шагнул обратно в холл и быстро переговорил с человеком, который встретил их у дверей. Ник расслышал имя — Марио. Димитрий вернулся, сел в одно из светлых кожаных кресел и жестом пригласил Ника сесть в другое.

— Когда должен приехать Бруно?

— Скоро, скоро. А пока нам надо многое обсудить.

— Обсудить?

— Конечно. Начну с приятного, Николас. Я от всей души вам благодарен.

— За что?

— За то, что согласились приехать.

— Это вовсе не трудно.

— Разумеется. Но вы могли осложнить все дело, если бы начали отказываться. А так, — Димитрий улыбнулся, — мы здесь. Вы здесь.

— А почему я должен был отказываться?

— Теперь уже не важно.

— Похоже, я чего-то не понимаю.

— Сейчас поймете.

Оба замолчали — вошел Марио, держа поднос с двумя чашками кофе, изящным молочником и сахарницей. Он поставил поднос на стол и удалился, не сказав ни слова. Димитрий взял чашку, положил ложку сахара и начал медленно его размешивать.

— Я следил за вами, Николас. Думаю, вы и сами это поняли. Не считая пары часов прошлой ночью, когда вам удалось ускользнуть от моих людей, все ваши передвижения тщательно контролировались с тех пор, как вы сошли с трапа самолета. И конечно же, сегодня утром, на Сан-Микеле, мы встретились не случайно.

Димитрий говорил все тем же любезным тоном, что и раньше, и поначалу Ник просто не поверил своим ушам.

— Что?!

— Я думаю, вы меня расслышали. Кстати, очень интересно, с кем это вы встречались прошлой ночью?

— Вы… следили за мной?

— Да.

— Зачем?

— Чтобы быть уверенным, что вы не зайдете слишком далеко. Вы правильно сделали, что вернулись в «Дзампонью» после того, как мы вас потеряли. Правильно, но глупо.

— Слушайте!.. — подскочил от возмущения Ник.

— Сядьте, Николас. Я хочу вам кое-что показать.

Димитрий взял с низкого столика пульт и нажал на кнопку. Вспыхнул экран телевизора.

Ник так и застыл, наполовину поднявшись и глядя на слегка мерцающее черно-белое изображение. На него смотрел Бэзил. Нет, не на него, конечно, а в видеокамеру. Брат сидел в самом центре пустой комнаты — ноги привязаны к ножкам стула, руки завернуты за спину. Он был одет в светлую футболку, джинсы и сандалии. На подбородке и бритой голове отросла щетина. Лицо спокойно — ни испуга, ни злости. Похоже, обращались с ним неплохо, хоть и держали под арестом. И человек, который похитил Бэзила, сейчас сидел прямо перед Ником с милой улыбкой на губах.

— Вам следует быть весьма осторожным, Николас. Прямо сию минуту мы находимся на связи с тем местом, где я держу вашего брата. Вокруг Бэзила — мои люди, которые без колебаний убьют его, как только я отдам приказ. Позвольте продемонстрировать вам, что я не шучу.

Димитрий взял телефон, нажал кнопку и сказал несколько слов по-итальянски. На экране тут же появился еще один человек, одетый как типичный террорист: в кроссовки, джинсы, толстовку и вязаный шлем. Он зашел Бэзилу за спину, поднял пистолет и демонстративно махнул им перед лицом узника. Тот слегка откинул голову, лицо его осталось таким же бесстрастным.

— И чего же вы хотите? — спросил Ник, стараясь говорить спокойно.

— Сейчас объясню.

Димитрий что-то бормотнул в трубку, «террорист» опустил пистолет и вышел из кадра.

— Давайте сядем.

Ник снова опустился в кресло и тяжело сглотнул. Странно, но вместо ожидаемого сердечного приступа он почувствовал удивившее его самого спокойствие. Ну, может быть, спокойствием это называлось с большой натяжкой. Во рту пересохло, ладони вспотели, голова шла кругом. И все-таки он держал себя в руках. Владел если не ситуацией, то хотя бы своими нервами. И не имел права раскисать — ради Бэзила.

— Итак, что вам от меня нужно?

— Ваше полное и добровольное содействие.

— И если я соглашусь…

— Я выпущу вашего брата.

— Считайте, мы договорились.

— Сперва послушайте, что я имею в виду.

— Слушаю.

— Подождите немного. — Димитрий отхлебнул кофе. — Пейте — остынет.

— Говорите же.

— Дело в том, — Димитрий бесшумно поставил чашку на поднос, — что я хочу избежать бессмысленных повторений. Скоро прибудет мой помощник. И тогда все станет ясно. — Он направил пульт на экран, тот мигнул и погас. — А пока вы можете все-таки выпить свой кофе.

— Нет, спасибо.

— Как хотите.

— Ваш помощник — Бруно Стаматти?

— Нет.

— Кто же тогда?

— Очень скоро вы обо всем узнаете. — Димитрий оглянулся, будто на звук. — А вот и машина подъехала. — Он посмотрел на часы. — Похвальная точность.

Сначала Ник ничего не услышал. Потом где-то хлопнула дверца автомобиля, простучали по дорожке шаги — ближе, ближе, открылась входная дверь. Те же шаги, уже в холле. Ник поднял глаза, проклиная собственную дурость, — он-то все лелеял слабую надежду, что больше не увидит лица женщины, о которой вспоминал как об Эмили Брэйборн.

А зря.

— Привет, Ник.

Глава двадцать третья

Эмили без смущения встретила его взгляд. Она казалась очень спокойной, даже отстраненной — ни улыбки, ни смущения, ни злорадства. Брови чуть приподняты, лицо безмятежно, как всегда.

— И как тебя теперь прикажешь называть? — издевательски спросил Ник.

— Зови ее Эмили, — ответил Димитрий. — Эмили Брэйборн.

— Это правда? — упрямо переспросил Ник у женщины.

— Да.

Она подошла к кофейному столику и поставила на него небольшой блестящий металлический чемоданчик. Отступила на шаг и села на подлокотник кресла Димитрия.

— И почти все, что я тебе рассказала, тоже.

— Ты не рассказывала, что спишь с убийцей родного брата.

— Хорошо сказано, Николас, — лениво похвалил Димитрий, поглаживая затянутую в черные джинсы ногу Эмили. — По-деловому. Эмили давно научилась воспринимать гибель брата как печальную, но необходимую часть нашего бизнеса. Так, cara[36]?

— Так, — не моргнув глазом согласилась Эмили.

— Наверное, вы гадаете, что все это значит, — продолжал Димитрий. — Мы объясним, чуть позже. Если понадобится.

— Да, — подтвердила Эмили.

— Понимаете, у нее есть теория. Очень элегантная и стройная теория, которая сводит воедино все факты. Скоро мы выясним, насколько она верна. И я получу то, что мне нужно.

— А что вам нужно?

— Не забывайте, вы пообещали с нами сотрудничать.

— Я помню.

— Замечательно. Тогда расскажи ему, — велел Димитрий Эмили.

— Джонти узнал о портуланах, которые Димитрий контрабандой вывез в Швейцарию, — ровным голосом начала Эмили. — Он попытался уговорить Димитрия взять его в дело — надеялся выведать злополучный секрет. Но ошибся — секрет не был связан с портуланами, а на Димитрия нельзя было давить. Я решила не повторять промахи брата — Димитрия гораздо лучше иметь в союзниках, чем в недругах. Так мы объединились. Месть бессмысленна — она не делает тебя ни богаче, ни счастливей. А стать богаче и счастливей — тоже своего рода отмщение. Его я и выбрала. Отец Димитрия оставил ему богатое наследство. Но у старика был ключ к куда более потрясающей вещи. Если нам удастся ее получить, мы сможем назначить ей свою цену.

— Любую цену, — добавил Димитрий. — Когда я был подростком, папа иногда намекал, что скоро откроет мне один чудесный секрет — il segreto favoloso. Но так и не открыл. Я, видите ли, не оправдал надежд. Не захотел жить по его правилам. Секрет так и остался секретом. Он решил, что найдет более достойного хранителя, а мне доверять нельзя. Когда ваш отец попытался связаться с моим, я сразу сообразил, в чем тут дело, и постарался, чтобы Майкл Палеолог не узнал о смерти старого друга. Папа умер, так и не открыв тайны. А тайна осталась жить.

— Она передается из поколения в поколение, — вступила Эмили. — Твой предок, Теодор Палеолог, не случайно осел в Ландульфе. Он приехал туда вслед за тем, о чем его предок, император Михаил VIII, услышал на переговорах в Лимасоле, весной тысяча двести сорок первого. Некая священная реликвия, артефакт, хранящий древнюю тайну. Тамплиеры нашли его в Иерусалиме, но оставлять такое сокровище в Святой земле, учитывая тогдашнюю ситуацию, было попросту опасно. Требовалось надежное хранилище. Тогда-то Ричард Корнуоллский и возвел Тинтагель. Ему было приказано выстроить тайник, который выглядел бы как причуда молодого богатея, ни в коем случае не выдавал бы своего истинного назначения и находился вдалеке от арены битв соперничающих в то время династий Европы.

В тысяча двести сороковом Ричард прибыл в Святую землю и доложил, что все готово. Он встретился с представителем византийского императора и обсудил дальнейшие планы, главным образом, чтобы удостовериться, что две ветви христианства согласны действовать совместно. Вскоре после этого Ральф Валлеторт отплыл из Акры, направляясь в Тинтагель с бесценным грузом на борту.

Путешествие по суше сочли более опасным — сокровище могло попасть в чужие руки. Но и путь по морю оказался не так-то прост. Корабль затонул около островов Силли. Реликвия была потеряна. Думаю, значение и ценность ее так велики, что даже те, кто решал ее судьбу, зачастую не знали, с чем именно имеют дело. Лишь избранные рыцари-тамплиеры хранили великую тайну. И лишь некоторые из них сопровождали Валлеторта в его путешествии. Возможно, даже открыли ему секрет и позволили полюбоваться сокровищем. Я, например, уверена, что Валлеторт все знал и каким-то образом передал это знание через витраж Суда в церкви Сент-Неот. Или же это сделали его дети и внуки.

Дело в том, что это окно было старше и гораздо ценнее всех остальных. Именно поэтому в тысяча шестьсот сорок шестом его извлекли из стены и спрятали. Церковный староста понимал, что витраж надо спасать любой ценой. Так появился тайник в Тренноре. А через много лет, в тысяча девятьсот двадцать первом году, Треннор купил твой дед.

— Погоди, — перебил Эмили Ник. — При чем тут мой дед?

— Вспомни, с чего я начала, Тайна передается из поколения в поколение. Когда в тридцатых годах двадцатого века в Тинтагеле начались раскопки, в них участвовали твои отец и дед. Но что они там делали — помогали или мешали? Фред Дэйви тоже трудился там со своим отцом. А его прадед работал в Тинтагеле в девятнадцатом столетии. Еще тогда по округе носились слухи, что в замке есть какой-то тайник — подземелье или что-то вроде того — прямо под главным залом. Подземелье — отличное хранилище для реликвии, которую в результате так и не нашли. Она упокоилась на морском дне в восьмидесяти милях к западу от замка. В любом случае, если бы во время раскопок обнаружился тайник, даже пустой, это породило бы массу вопросов. Подозреваю, что Дэйви и Палеологи — отцы и сыновья — сделали все, чтобы этого не случилось.

Позже, во время службы на Кипре, твой отец встретил дальнего родственника, который знал столько же, если не больше, о сокровище, которое в тринадцатом веке так и не достигло Тинтагеля. Они подружились и поделились друг с другом информацией. Кроме того, твой отец намекнул на тайну одному из боевых друзей, и тот уехал домой в твердой уверенности, что в Тренноре сокрыт некий клад, который несказанно обогатит того, кто его наконец достанет. Возможно, они стали больше чем друзьями, это объясняет непонятное доверие твоего отца.

— Вы не привели ни одного доказательства, — запротестовал Ник.

— А мы сейчас все докажем, — ответил Димитрий. — В том-то и весь интерес. Ваш отец не мог позволить древнему знанию уйти из семьи. Он должен был передать его следующему поколению — кому-то из детей — или через поколение — внукам. В общем, кому-то из вас.

— Иначе и быть не могло, — подхватила Эмили, глядя на Ника. И впервые в ее взгляде что-то мелькнуло — то ли стыд, то ли жалость. — Кто-то из вас — хранитель тайны.

— Вопрос в том, кто именно, — ухмыльнулся Димитрий. — Вопрос на миллиарды долларов.

— Понятно, что не Эндрю, — сказала Эмили. — Он слишком обрадовался возможности продать Треннор мифическому мистеру Тантрису. То же относится и к твоим сестрам. И Том не годится. Он бы никогда не присоединился ко мне, если бы знал. Твой второй племянник слишком молод. Кроме того, твой отец был приверженцем традиций и должен был передать секрет по мужской линии. Остаетесь вы с Бэзилом. Вы оба не приветствовали идею продажи дома.

— Но если бы хранителем тайны был Бэзил, — продолжал Димитрий, — он не пришел бы сюда так беспечно, просто не стал бы рисковать.

— Не стал бы, — согласилась Эмили.

Эмили и Димитрий подыгрывали друг другу, повторяя для Ника разговор, который не раз вели между собой раньше.

— Тем более что я несколько раз приставлял к его виску пистолет, держа палец на курке. Он ничего не сказал.

— Ах ты сволочь! — Ник с яростью смотрел в глаза Димитрию, пытаясь хотя бы взглядом передать, что бы он с ним сделал, если бы мог.

— Это ты, Ник, — тихо сказала Эмили.

— Что?

— Ты — хранитель тайны.

Ник непонимающе смотрел на Эмили.

— Ты ошиблась.

— Вы расскажете нам il segreto favoloso, Николас? — издевательски осведомился Димитрий.

— Я его не знаю.

— Вы обещали свое полное и безоговорочное содействие.

— Правда, не знаю.

— Откройте секрет — и Бэзил на свободе.

— Вы что, не слышите?! Я не зна-ю!

— А нам кажется, что знаете.

— Ради Бога…

— Как хотите. — Димитрий снова достал из кармана телефон.

— Стой! — рванулся к нему Ник.

— Спокойно! — Эмили внезапно очутилась между ними и сжала плечи Ника. — Успокойся, Ник. Он не станет звонить.

Через плечо Эмили Ник поймал холодный взгляд Димитрия, который демонстративно отложил телефон на стул.

— Не стану, — спокойно подтвердил он.

— Сядь. — Глаза Эмили молили еще раз поверить ей. — Пожалуйста.

Ник оттолкнул ее и несколько секунд стоял покачиваясь. Дыхание его выровнялось. Мускулы расслабились. Немного успокоившись, он снова сел в кресло.

Эмили подошла к стулу, где лежал телефон Димитрия, переложила мобильник на стол и тоже села.

— Послушай меня внимательно, Ник. Мы уверены, что ты все знаешь. Но мы также уверены, что ты не знаешь, что ты знаешь.

— Что за бредятина?

— Я имею в виду твой нервный срыв и его возможную причину. Думаю, именно в те дни отец открыл тебе тайну. Выбор был очевиден — ты считался надеждой семьи, юным гением. Однако ноша оказалась непосильной. Ты не справился с древним секретом. Отверг, оттолкнул его, попытался изгнать из своего сознания. Однако подсознанию никто не указ. Тайна до сих пор там, закрытая на замок. Все, что нужно, — просто повернуть ключ.

Слова Эмили и впрямь повернули какой-то ключ в памяти Ника. Он увидел себя стоящим в воде у речного берега неподалеку от Гранчестера. Он спрыгнул с лодки. Нет, не спрыгнул — шагнул. В воду. Прочь от этого мира. Дальше, дальше, сквозь нескончаемый мутный вечер, по унылым, топким полям. «Иди, иди, — подгонял он сам себя. — Не останавливайся». Он до сих пор иногда чувствовал себя все тем же беглецом. До сих пор не хотел знать, от чего убегал. Неужели все сказанное здесь — правда? Неужели Эмили не выдумывает? Неужели он хранит тайну, сам о том не догадываясь?

— Мне придется загипнотизировать тебя, Ник. Не бойся. Я знаю, как это делается. С твоей помощью мы откроем воспоминание, которое ты так долго подавлял. И узнаем правду.

— Меня лечили гипнотерапией. И я ничего такого не говорил.

— Врачи не задавали тебе наводящих вопросов.

— Наверное. Но они рассказывали мне, что исследовать под гипнозом подавленные воспоминания довольно опасно.

— Я буду очень осторожна.

— Иногда нам всем приходится рисковать, — заметил Димитрий.

Ник сумел сдержаться. Нельзя позволять себе злиться. Только не сейчас.

— Кроме того, пациент должен верить гипнотизеру. Иначе ничего не выйдет, — продолжил он.

— Выйдет, — заверила его Эмили. — Ты просто должен полностью мне подчиниться. Это главное.

Она отомкнула защелки чемодана и подняла крышку, повернув его таким образом, чтобы Ник не мог видеть содержимое. Вытащила небольшой пластиковый контейнер, открыла, поставила на стол. Внутри оказался шприц и флакончик с какой-то жидкостью.

— Транквилизатор. Если ввести его внутривенно, мы быстрее достигнем эффекта. Тебе надо расслабиться, открыться.

— Полное содействие, как договаривались, — подал голос Димитрий. Эмили метнула на него взгляд, полный скрытого раздражения. — Это для вас единственная возможность снова увидеть брата.

— А каковы гарантии, что я его увижу, когда закончатся ваши… процедуры?

— Гарантий нет. Но если я убью Бэзила — и вас, как вы наверняка подозреваете, — внимание полиции привлечет фамилия Палеолог. А ведь я собираюсь купить Треннор, чтобы хорошенько его обыскать, и шумиха мне невыгодна. Я не настолько глуп. Так что дайте мне, что я прошу, — и уже сегодня вечером вас с Бэзилом ждет счастливое воссоединение в «Дзампонье». А потом вы с сестрами поделите деньги, которые я выплачу за дом. Там всем хватит, уверяю вас.

— Что скажешь? — Глаза Эмили неотступно следили за Ником.

— Начнем, — вздохнул Ник.

— Пациент дал свое согласие, Эмили, — объявил Димитрий.

— Ну что ж, — Эмили тоже глубоко вздохнула. — Закатай рукав.

Пока Ник заворачивал рубашку, она наполнила шприц, села на стол и наклонилась, чтобы сделать инъекцию. Ник смотрел в сторону, не желая видеть иглу, взгляд блуждал по комнате, ноздри щекотал запах духов Эмили.

— Все. Можешь расслабиться.

Он откинулся назад, чувствуя, что в таких обстоятельствах ни за что не сможет успокоиться.

— А что, если ты перепутала? И на самом деле я ничего не знаю?

— Не перепутала.

— Каждый может ошибаться.

— Вот именно. Это ответ на твой вопрос.

— Даже если так…

— С Бэзилом все будет в порядке. Обещаю.

Ник хмыкнул — к своему собственному удивлению. Уж он-то знал, как мало стоят обещания Эмили. Опять надеяться, что вот это-то — настоящее?

— Те, остальные, более сильные игроки, о которых ты мне рассказывала — их ведь не существует? Это вы с Димитрием вытащили тогда из шахты тело твоего отца?

— Мы не могли позволить полиции рыскать в Тренноре, — ответил Димитрий. — Мало ли что они могли обнаружить.

— А зачем тогда вы послали им видео? Вы же сами спровоцировали расследование.

— Я позвонила им после осмотра шахты, — призналась Эмили. — Мне надо было удержать возле себя Тома. Убедить его в том, что все очень серьезно.

— А что вы сделали с телом? Как ты избавилась от своего отца, Эмили?

— Кремация, — пробормотала она. — Я сделала все как положено.

— Тогда, конечно, все в порядке.

— Постарайся расслабиться. Ни о чем не думать.

— Я бы с удовольствием.

— Я запишу все, что ты скажешь под гипнозом, хорошо? Возможно, ты будешь говорить невнятно и не слишком связно. Тогда придется прослушать все заново.

— Как скажешь.

Эмили достала из чемоданчика диктофон и установила его на столе, поближе к Нику.

— Как ты себя чувствуешь?

— Великолепно. — Ник хотел произнести это саркастически, но вдруг почувствовал, что его на самом деле охватывает странная, неестественная эйфория. Лекарство подействовало быстрее, чем он ожидал.

— А Фарнсуорт? Откуда он узнал об этом деле? Он работает на вас?

— Забудь о Фарнсуорте.

— Не забегай вперед, Эмили. Ты можешь командовать пациентом, только когда он уже в трансе.

— Я думаю, мы готовы. Занавесь окна, Димитрий.

Димитрий поднялся с кресла. Ник услышал, как шуршат, закрываясь, шторы — одна за другой. В комнате стало темнее. Эмили вынула из кармана тонкий фонарик-карандаш, включила и положила на стол так, чтобы свет падал ей на лицо. Включила она и диктофон.

— Смотри на свет, Ник. И слушай меня. Я и фонарик. Больше ничего. Расслабься, успокойся — физически и морально. Дыши глубоко. Неторопливо. У нас полно времени. Гляди на свет. Слушай меня. Забудь все остальное. Пусть все уйдет, рассыплется. А когда успокоишься, начинай считать в уме. От тысячи назад.

Ник начал считать. Голос Эмили, казалось, звучал в унисон с его мыслями — замедлялся, стихал, по мере того как в сознании Ника путались цифры.

— Твои руки тяжелеют. Ноги тяжелеют. Веки опускаются. Расслабься. Не бойся даже задремать. Закрой глаза. Отпусти себя в свободное плавание. Слушай меня. Слушай мой голос. Я с тобой. Твои глаза закрыты, но ты все еще считаешь. Медленно. Очень медленно. Отпусти себя. Отпусти…

Все исчезло, остался лишь голос Эмили. Ник вдруг осознал, или, скорее, вспомнил, что именно голос привлек его к этой женщине, особенно когда она почти шептала, вот как сейчас. В нем был какой-то легкий шорох, так шуршит в тростнике ветер. Он напомнил ему о другом голосе, из далекого прошлого. Тот голос принадлежал женщине-экскурсоводу в одном из залов аббатства Бакленд — музея Фрэнсиса Дрейка около Плимута. Ник пришел туда с отцом, в каникулы, и был околдован, почти в прямом значении этого слова, тембром и звучанием ее голоса. Просто стоял и слушал, как экскурсовод рассказывает одно и то же группе за группой. Он мог бы стоять там вечно.

В тот же день случилось еще одно событие. В музее была выставлена картина — идеализированное изображение похорон Дрейка в море, неподалеку от панамского побережья в 1596 году. Что-то в названии испанского городка, около которого стоял корабль, зацепило Ника, будто задело жутковатое воспоминание, вложенное кем-то в его голову. Номбре-де-Дьос. Вроде так оно звучало. А он-то что вспомнил? Тогда Ник неплохо знал испанский. Nombre de Dios. Имя Господа. Название напомнило ему какую-то другую фразу, тоже по-испански. Тогда он выдохнул ее, еле слышно, а рядом стоял отец. Если позволить сознанию зацепиться за тот далекий момент, Ник обязательно вспомнит нужные слова. Обязательно. Вот. Они почти рядом… Так близко… Все, что надо сделать, это…

— Десять. Ты ничего не помнишь, кроме того, что ты ничего не помнишь. Ты все забыл. Просто ничего не было. Девять. Твой сон уже не так глубок. Руки и ноги стали легче. Восемь. Внешний мир возвращается к тебе, а ты — к нему. Это нетрудно. Ты сам этого хочешь. Семь. Ты начинаешь ощущать окружающее, слышать не только мой голос. Шесть. Ты понимаешь, где ты и что с тобой происходит. Пять. Ты бодрый, чувствуешь себя посвежевшим. Настроение хорошее. Четыре. Ты начинаешь просыпаться. Сквозь закрытые веки просачивается свет. Три. Ты почти проснулся. Осталось только открыть глаза. Два. Ты проснулся. Один. Открыл глаза.

Ник заморгал и огляделся. Комната была пуста. Щелкнул, выключаясь, диктофон. Ник уставился на него, гадая, давно ли ушла Эмили, оставив его подчиняться записанным ранее командам. Она не предупреждала его об этом, хотя обманом больше, обманом меньше — какая разница. Ник посмотрел на часы, но, не зная, когда начался сеанс гипноза, не смог вычислить, как долго был в трансе. Он решил, что полчаса или около того, хотя казалось, будто прошло всего несколько минут и его никто ни о чем не спрашивал — просто Эмили усыпила его, а потом сразу же разбудила. Однако Ник понимал, что этого случиться не могло. Наверное, она задала ему множество вопросов, а он ей ответил.

Чемодан, шприц и фонарик исчезли. Эмили и Димитрий тоже. Дом стоял пустой и тихий. Когда Ник встал, он услышал, как шуршит по телу его собственная одежда. Голова слегка кружилась, будто лекарство не выветрилось до конца. Он посмотрел на диктофон. Эмили обещала, что запишет все, что скажет под гипнозом Ник. Наверное, ту кассету они забрали с собой. А здесь другая, записанная заранее. Видимо, все прошло четко по плану.

«А как же Бэзил?!» — внезапно встрепенулся Ник. Ответил ли он на вопросы Эмили? Помог ли брату? Он повернулся к двери.

И только тогда заметил кровь: неровные яркие пятна на светлом ковре по извилистой дуге вели к двери. Ник встал как вкопанный и несколько секунд пытался поверить в то, что видит. Потом рванулся к двери и распахнул ее. Залившее комнату солнце на мгновение ослепило его. Как только Ник привык к свету, он увидел лежавшего у стены человека. На беломраморном полу густо краснела лужа крови. В скрюченной руке был зажат пистолет.

Ник подошел к телу и заглянул в лицо. Марио. Рубашка на груди пропиталась кровью. Стена тоже в красных полосах, будто, падая, он проехался по ней левой рукой. Рот открыт, глаза тоже — будто в удивлении уставились на то, чего больше уже никогда не увидят.

Ник посмотрел налево, в открытую дверь комнаты, обставленной, как кабинет, — письменный стол, книжный шкаф, полки, компьютер. Взгляд зацепился за что-то на столе, что-то, чего отсюда почти не было видно. Несколько мгновений Ник пытался понять, что же он видит. Потом понял. Пальцы. На мизинце сверкало кольцо, которое показалось ему знакомым.

Ник аккуратно обошел лужу и шагнул поближе к кабинету. Точно, кольцо, как у Димитрия. Ник осторожно вытянул шею и заглянул внутрь. Димитрий Константин Палеолог упал на письменный стол, вытянув левую руку, будто пытался до чего-то дотянуться. Может, до телефона? Он валялся тут же, на полу, с выдернутой из розетки вилкой. Гудка не было.

Димитрий лежал головой к Нику, правой щекой на столешнице. Лицо его было перекошено. И под ним, и вокруг него была кровь, кровь текла по темно-коричневому дереву. Пока Ник стоял, глядя на эту картину, струйка крови на краю стола собралась в каплю и сорвалась вниз, в лужицу на светлом ковре, подле которой лежал нож с узким лезвием, тоже весь измазанный кровью.

Ника затрясло. Он слизнул с верхней губы капельки пота. Как же так — тут творились жуткие события, а он даже ничего не почувствовал? Может быть, он до сих пор под гипнозом? Во сне? Трудно было прийти в себя после транса, а теперь еще вся эта кровь… два человека убиты. Но где же Эмили?

Он снова вышел в холл и, стараясь не смотреть на труп Марио, пробрался мимо него. Между телом и входной дверью вытянулась аккуратная дорожка из капель крови. Ник осторожно ступал между ними, нервы натянулись как струны. Когда он был уже у самой двери, снаружи послышался какой-то шум. Низкое рокочущее гудение. Он повернул ручку и открыл дверь.

Звук стал громче и явственнее. Автомобильный мотор, на холостых оборотах. Запахло выхлопными газами. Ник осторожно выглянул из-за двери.

Напротив «лянчи» стоял маленький белый «фиат», из выхлопной трубы били клубы дыма. Водительская дверь была распахнута настежь. За рулем сидела Эмили.

Ник кинулся наружу, сбежал по ступеням. Обогнул «фиат» и заглянул Эмили в глаза. Лицо ее было серым, волосы слиплись от пота. Левая рука лежала на руле, правую она прижимала к животу. Сквозь пальцы струилась кровь, стекала на сиденье, оттуда на порожек, с него — на гравий. Знакомый чемоданчик с измазанной кровью ручкой лежал на пассажирском сиденье. Между ним и спинкой валялся пистолет. Тоже в крови.

— Привет, Ник, — пробормотала Эмили. — Странно… я так рада тебя видеть.

— Что случилось? — Ник упал на колени рядом с машиной.

— Все пошло… немного не по плану.

— Я вызову «скорую».

— Нет! — Эмили отпустила руль и схватила Ника за руку. — Не стоит.

— Тебе надо в больницу.

— Не надо.

— Ради Бога, Эмили…

— Послушай меня. Пока еще не поздно. Димитрий послал катер за Бэзилом. Сейчас твой брат должен быть уже на свободе. Я специально подождала, прежде чем… нанести удар. Димитрий не раскусил двойной игры. Он думал, я на самом деле продалась ему. — Она усмехнулась. — Он меня недооценил. Жаль, что я его тоже. У него оказался нож. Быстра — но не быстрее врага. Умна — но не умнее. Вот история моей жизни. — Она снова усмехнулась сквозь сжатые зубы. — И смерти.

— Ты не умрешь.

— Сбежать не сумела, так дай хоть умереть, Ник. Я не хочу провести остаток дней в тюрьме. — Эмили все пыталась улыбаться. — Тебе, да и всем, без меня будет лучше.

— Где твой телефон?

— У меня его нет.

Ник перегнулся через нее, чтобы открыть чемоданчик. Дыхание Эмили щекотало его лицо. Он подергал защелки. Они не открывались.

— Я все решила, Ник. Так надо.

— Я позвоню из дома. — Он попятился назад, вылезая из машины. Пальцы Эмили сжались на его руке.

— Ты выдал тайну, Ник. Да еще какую.

— Что?

— Ты все мне рассказал. Но я ничего не записала. Кроме той кассеты, которую приготовила заранее… чтобы вывести тебя из транса. Теперь, со смертью Димитрия, я одна могу рассказать тебе… что ты знаешь. — Эмили сморщилась. — Ты не хочешь остаться… и послушать?

— Потом поговорим.

— Не будет никакого «потом».

— Будет. — Ник как можно бережнее снял руку Эмили и пристроил ей на колено. У нее совсем не осталось сил. — Я вернусь через несколько минут.

— Хорошо. — Эмили закрыла глаза. — Делай как знаешь.

Ник побежал к вилле, под ногами похрустывал гравий. В два прыжка взвился на крыльцо, рванул входную дверь и влетел в холл.

Снаружи раздался выстрел.

Глава двадцать четвертая

Когда вапоретто, идущий из Лидо, был уже на полпути к Гранд-каналу, Ник заметил полицейский катер, несущийся им навстречу. Он позвонил в Службу спасения из первого попавшегося ему по дороге телефона-автомата и сквозь град вопросов повторял одну и ту же фразу:

— Tre morti[37]. Villa Margerita. Via Cornaro, il Lido.

Больше он ничего не умел да и не хотел говорить. Эмили погибла. Уже ничего не изменить. И не стереть из памяти ее предсмертную улыбку.

— Tre morti. Villa Margerita. Via Cornaro, il Lido.

Ник сглотнул и вцепился в поручень, провожая глазами исчезающий вдали катер. У полиции будет своя версия случившегося. Далекая от правды. Эмили пристрелила Димитрия и Марио, а потом покончила жизнь самоубийством. Голые факты, которые ничего не объясняют. Один Ник знал все «почему» и «за что», хотя предпочел бы никогда о них не слышать. Глаза застилали слезы. Вапоретто шел через пенный след, оставленный катером. Скоро полиция будет на месте преступления. Три трупа на вилле Маргерита станут достоянием гласности.

Эмили сказала, что Бэзил в безопасности. Но для того чтобы поверить ей, Нику необходимо было увидеть брата своими глазами. А до тех пор нельзя позволить себе сорваться, надо гнать из головы яркие картины: Марио в луже крови на белом мраморном полу, мертвая ледяная гримаса Димитрия, ошметки костей и мозга на гравии, там, где висела, наполовину вывалившись из машины, Эмили.

Ник зажмурился и перемотал назад воспоминание о том, что делал перед самой смертью Эмили. Не то и не так, надо было по-другому… Да нет, ерунда — она все равно нашла бы возможность выстрелить в себя. Сказала: «Делай как знаешь», будто смеялась над ним. Ник не смог бы спасти Эмили. Потому что она не хотела, чтобы ее спасли. Зато мог остаться, выслушать ее и узнать наконец, что за тайна сокрыта в его сознании. А он убежал.

Часть его души даже радовалась. В конце концов, какая разница, что это за тайна? Зачем она нужна, если из-за нее столько горя? Не желал он ее знать раньше, не желает и теперь. Последние месяцы начисто выжгли из него всякое любопытство. Единственное, о чем он беспокоится, — это жизнь Бэзила.

К тому времени как вапоретто прибыл к Ка-д’Оро, с момента звонка в полицию прошло больше часа. Наверное, уже началось расследование. Но полицейским понадобится еще несколько часов, чтобы добраться до палаццо Фальчетто, расспросить рабочих и узнать, что вчера к хозяину приходил какой-то англичанин. А может быть, они и не станут никого искать, просто установят личность Эмили и возможный мотив преступления. Ник вне подозрения, хотя в это трудно поверить.

От остановки он побежал уже знакомой дорогой в «Дзампонью», молясь и надеясь, что Бэзил уже ждет его там.

Карлотта приветствовала его из своей клетушки кривой ухмылкой, которую сама, без сомнения, считала приветливой, к неразборчивой скороговоркой — Ник надеялся, что она сообщает ему о возвращении Бэзила.

— Синьор Палеолог, мой брат, он тут?

— C’è qualcuno qui per lei.

— Что?

— Con Luigi.

Последнее слою он понял. Вылетел на улицу и побежал в бар.

— Синьор Палеолог, — заухал Луиджи, — у вас в Венеции родни больше, чем у меня. Вот еще один.

Но объемистая фигура у стойки принадлежала отнюдь не родственнику. А ее обладатель вовсе не обрадовался при виде Ника. Всего лишь мрачное удовлетворение проступило на лице Терри Моусона, когда он повернул голову.

— Терри?!

— Не ожидал?

— Нет. В смысле… что…

— Мне надо с тобой поговорить. — Судя по тону Терри, разговор обещал быть не из приятных.

— Ты не видел Бэзила?

Ник тут же пожалел о своих словах.

— Нет. А должен был? — Терри выпрямился и грозно уставился на Ника. — Я хочу знать, во что ты ввязался?

Луиджи закатил глаза и начал с удвоенным усердием полировать прилавок.

— Можешь для начала рассказать мне, где найти Харриет Элсмор. — Взгляд Терри стал еще жестче. — Ну?

С большим трудом Ник уговорил Терри помолчать до тех пор, пока они не попадут в относительно безопасное место — комнату Бэзила в «Дзампонье». С одной стороны, мысли Ника были заняты поисками брата. С другой — воспоминаниями об Эмили, как горькими, так и нежными. Для Терри почти не оставалось места.

— Тебе что, больше негде было остановиться? — осведомился Терри, отдуваясь после подъема по крутой лестнице.

— Здесь остановился Бэзил.

— А где он теперь?

— Не важно. Зачем ты приехал, Терри?

— А сам как думаешь?

— Понятия не имею.

— Ирен сказала, что ты поехал в Венецию, чтобы отыскать Бэзила. Тип в консульстве повторил мне то же самое. Но я не купился. Ты появился здесь вслед за Харриет Элсмор. Так?

— Нет. Не так.

— «Расскажи Кейт правду»! Ты мне говорил? Замечательная идея, нечего сказать!

— Кейт должна была знать.

— Да? Ну вот сейчас и знает. Я все рассказал. Как ты и советовал. А она теперь обвиняет меня в смерти Тома. Не разговаривает со мной. Не слушает меня. Мы вообще не общаемся! Как отрезало!

— Очень жаль.

— А мне-то как жаль! Я решил, что есть только один путь исправить то, что я натворил — да, согласен, я тоже виноват, — отыскать человека, который довел Тома до самоубийства. Кстати, я нашел Фарнсуорта. Прижал его — мало не показалось. Сперва-то он выпендривался, а вот когда я надавил всерьез…

— Ты что, избил старика?

— Только пригрозил. Ему хватило. Раскололся по полной программе.

— Сомневаюсь. — Ник прекрасно понимал, что Фарнсуорт играл не последнюю роль в эпопее с поиском сокровища. Хотя теперь уже все равно.

— Во время раскопок в Тинтагеле твои отец и дед нашли там какой-то клад. Дигби Брэйборн точно знал, что это такое, а Фарнсуорт только слышал намеки да обрывки разговоров, связанные с Треннором. Вроде там что-то ценное спрятано. Фарнсуорт решил, что после смерти твоего отца у него появился шанс узнать, что же это такое. Он клянется, что Харриет Элсмор — дочь Брэйборна, которая мстит за смерть родных и тоже охотится за кладом. Она втянула Тома в свою игру и, как я понимаю, в ответе за его гибель.

— Видимо, так и есть.

— Ясно. Тогда где же она? Ты ведь знаешь, Ник! Где она прячется?

— Она уже не прячется.

— Тогда как ее найти?

— Слишком поздно, Терри. Для тебя, для нее, для меня. Для всех.

— Я не уеду, пока не найду ее.

— Понятно. — Ник подошел к раковине, набрал в ладони ледяной воды и плеснул в лицо. — Ладно. Итак, вот как все было. Сегодня утром Харриет Элсмор — настоящее имя Эмили Брэйборн — убила Димитрия Константина Палеолога, которого совершенно справедливо обвинила в смерти своего брата. Убила она и одного из его охранников. А потом выстрелила в себя. В голову. Вот эти пятнышки на моем рукаве — ее кровь. Я видел, как она умирала. Думаю, полиция как раз сейчас вывозит трупы. Начинает расследование. Хватается за любую зацепку. Начнешь искать Эмили — тут же попадешь под подозрение и меня за собой потянешь. Дела плохи, но ты можешь сделать их еще хуже. Поезжай домой, к Кейт, Терри. Налаживай отношения, я знаю, у тебя получится. Причем гораздо раньше, чем ты найдешь здесь что-нибудь, кроме кучи неприятностей. Жалко, что Кейт тебя обвиняет. Но местью ничего не добьешься. Все кончено. Мстить больше некому.

Слушая Ника, Терри увядал прямо на глазах. До сих пор его поддерживала вера в то, что он добьется правды и с ее помощью вернет себе доверие жены. Теперь этой веры не стало. Он вдали от дома, растерянный, сбитый с толку. Глупо было приезжать. А еще глупее — оставаться.

— Ну, если она погибла, тогда все разрешилось само собой, — пробормотал Терри, не глядя на Ника. — Поеду домой.

— Вот и хорошо.

— В пять пятнадцать — обратный самолет. — Терри посмотрел на часы. — Вроде успеваю.

— Да, постарайся.

— Не хочется связываться с полицией.

— Как и мне.

— У меня со всеми этими делами совсем ум за разум зашел, Ник. У Кейт, наверное, тоже. Как я верну ее, если буду мотаться где-то вдали?

— Никак.

— То-то и оно.

— Тогда возвращайся.

Но возвращение Терри домой никоим образом не могло помочь Нику. Он остался в «Дзампонье»: поджидать Бэзила и уговаривать себя, что брат появится. Вот-вот. Или чуть попозже. Или когда-нибудь.

Прошел час. Другой. В голове у Ника помимо его воли крутились страшные предположения. Скорее всего Димитрий и не собирался отпускать Бэзила. А может, картинка на экране телевизора была всего лишь ловким монтажом? И Бэзил давно мертв, его неопознанное тело валяется на каком-нибудь заброшенном складе, как тело Нардини? Или не на складе — мало ли в Венеции мест?

Потом настала очередь воспоминаний. Последние минуты жизни Эмили переплелись с мгновениями той ночи, которую они провели вместе в маленьком отеле возле Хитроу. Вместе и все-таки врозь. Встречи и потери наконец-то сплелись воедино.

Ник ждал очень долго. А что еще оставалось делать? Наконец он решил, что больше не может. Единственный путь хоть как-то помочь Бэзилу — пойти в полицию и рассказать им все, что он знает, в надежде на помощь. И сделать это нужно прямо сейчас, пока есть хоть какая-то надежда на спасение брата. Ник натянул чистую одежду и вышел из комнаты.

От Ка-д’Оро до остановки Сан-Захариа было около получаса пути. В речной трамвай набилось полным-полно туристов, студентов и просто желающих походить по магазинам, но Ник не замечал их, для него вапоретто был словно бы пуст. Он стоял в толпе наедине со страхами и горестями, от которых уже трещала голова, ошеломленный, оглушенный, неспособный уже испытывать что-либо, кроме безотчетного ужаса… Будущее не зависело от него так же, как и прошлое.

Вапоретто проплыл мимо палаццо Фальчетто, где полным ходом шел ремонт, и дальше, к Гранд-каналу; по небу растянулась какая-то серая дымка, задул влажный бриз. День мгновенно стал сырым и холодным.

Невидящими глазами Ник смотрел на берег, нескончаемый ряд палаццо вдруг разошелся, открыв взгляду зелень Джардинетти Реали и величавое здание Дворца дожей. Между ними виднелись пьяцетта и базилика в обрамлении колонн Сан-Марко и Сан-Теодоро. Глядя на крылатого льва, увенчавшего одну из колонн, Ник вдруг вспомнил, как пытался отговорить Бэзила от поездки в Венецию: «…ты суешь голову в пасть льва», — сказал он тогда. «В Венеции полно львов. Бронзовых и мраморных», — отшутился Бэзил. Неожиданно для самого себя Ник улыбнулся.

И увидел у подножия колонны фигуру, которую сперва принял за галлюцинацию, за свое ожившее желание. Это не может быть Бэзил, твердил он себе. Просто не может, и все. Ник заморгал. Но фигура никуда не делась. Зажмурился. Распахнул глаза. Человек сидел все на том же месте. Бэзил.

Следующие пять минут стали для Ника настоящим испытанием. Приближаясь к Сан-Захариа, речной трамвай замедлил ход. Бэзил исчез из виду, и можно было только надеяться, что он больше никуда не пропадет. Ник буквально вывалился на пристань, сбежал вниз и понесся по берегу к мосту, который вел на пьяцетту.

Взбежав на мост, он снова увидел наконец подножие колонны. Бэзила не было. Сердце тревожно екнуло, но Ник не стал останавливаться.

И когда он обежал Дворец дожей и посмотрел направо, брат оказался там. Сидел на одной из плит перед базиликой и смотрел перед собой. Он был одет в ту же куртку, что тогда, на вокзале, только сейчас она выглядела еще потрепаннее, и в свои ботинки вместо сандалий, которые Ник заметил на экране у Димитрия. Бэзил сильно похудел, голова и подбородок заросли белесой щетиной; он казался постаревшим и измученным, почти жалким.

Ник перешел на шаг, с трудом веря своим глазам. Расстояние между ним и Бэзилом сокращалось. Наконец он окликнул брата по имени. Бэзил оглянулся и просиял. И тут же перестал казаться несчастным.

— Ник! Слава Богу! — Бэзил вскочил и крепко обнял Ника. — А я уж хотел уходить.

Поразительно — Бэзил, оказывается, ждал Ника так же, как Ник ждал Бэзила, только вот делали они это в разных местах. А еще поразительнее, что братья никогда раньше не обнимались.

Мимоходом удивившись, Ник чуть отстранился и посмотрел в улыбающееся лицо брата. И только тут сообразил, что сам улыбается еще шире.

— Я ждал тебя в «Дзампонье». Целых три часа.

— Они сказали, что привезут тебя сюда, Ник. Сегодня днем. Что я должен сидеть тут и не двигаться с места, иначе тебе придется плохо.

— Когда тебя отпустили?

— Примерно в полдень. Меня держали в заброшенном доме на каком-то безлюдном острове. Сюда привезли на катере и строго-настрого предупредили, что я увижу тебя живым, если только буду четко следовать инструкциям. С нашим кузеном шутить не стоит, а уж тем более не стоит ему доверять, но мне больше ничего не оставалось делать. Я страшно рад, что поверил не зря.

— Может, и зря. — Нику казалось, что приказ дожидаться его на площади Сан-Марко был очередной уловкой, частью коварной игры. Теперь игра прервана. — Впрочем, в одном можешь быть совершенно уверен: Димитрий нас больше не побеспокоит.

— Почему?

— Слушай, Бэзил, нам надо удирать из Венеции. Срочно.

— Двумя руками «за». Меня здесь не очень-то ласково приняли.

— У тебя паспорт с собой? Я не нашел его в номере.

— Да, в кармане.

— Мой тоже. Поехали?

— Мне надо оплатить комнату в «Дзампонье».

— Я уже оплатил. Надо только забрать вещи и двигать отсюда.

— Похоже, ты чего-то недоговариваешь.

— Я все расскажу по дороге. Обещаю. — Про себя Ник подумал, что расскажет Бэзилу почти все. А остальное пусть додумает сам.

— Ты же не собираешься затащить меня в самолет?

— Нет, если ты знаешь поезд, который уходит прямо сейчас.

— Вечерний экспресс в Париж устроит? Без четверти восемь. Собственно, на нем я и собирался уезжать. Правда, не сегодня.

— А нужно сегодня. Побежали.

Они взяли водное такси, которое высадило их у Фондамента-дель-Аббациа, так близко к гостинице, как только было возможно. Плотно закрыв дверь кабины, Бэзил поведал Нику, как его похитили, когда он шел к «Дзампонье» от Сан-Микеле в понедельник утром. Затащили его, связанного и с кляпом во рту, в крытую лодку, вывезли в лагуну, пересадили, завязав еще и глаза, на катер и доставили на остров, где бросили в пустой оштукатуренной комнате полуразрушенного дома. Потом появился Димитрий и потребовал открыть тайну, которой владели их отцы. Но Бэзил ничего не смог ему рассказать.

— Оказывается, это очень легко — хранить тайну, о которой не имеешь никакого понятия. А угрозы не возымели на меня никакого действия. Когда я был монахом, я привык переносить трудности. Вот и пригодилось. Я совсем не боялся, пока не услышал, что ты тоже попал в лапы Димитрия. Или ты сейчас расскажешь мне, что и это сплошная выдумка?

— Нет, не выдумка.

— Не сомневаюсь, что тебя он похитил по той же причине.

— Совершенно верно.

— Тогда почему нас отпустили? Потому что он понял, что ни один из нас помочь ему не может? Или… потому что один из нас ему помог?

Тут Ник замолчал. Ему хотелось выбраться из Венеции прежде, чем он расскажет Бэзилу, что случилось. Нужно оказаться как можно дальше от того, о чем вскоре узнает брат.

Знание итальянского помогло Бэзилу мгновенно объясниться с изумленной, но довольной Карлоттой — за проживание Ник уже успел заплатить ей раньше. Даже не заглянув напоследок к Луиджи, братья рванули к вокзалу Санта-Лючия. На город опускалась ночь, но времени до поезда еще хватало.

Его хватило даже на то, чтобы после покупки билетов позвонить Ирен. Бэзил хотел побыстрее успокоить сестру. Ник не возражал. Даже вызвался поговорить первым.

— Бар «Старый паром».

— Ирен, это я, Ник.

— Ник? Господи Боже мой, где ты пропадал?

— Я отыскал Бэзила. С ним все в порядке. И со мной тоже. Мы на вокзале, в Венеции, ждем поезда.

— Где ты его отыскал?

— В монастыре. Ему захотелось уединения. — Нику казалось, что они с Бэзилом сочинили вполне правдоподобную историю.

— И никому не сказал?!

— Ты же знаешь Бэзила.

— Ну-ка дай мне его.

— Погоди минуту. Дело в том, что мы встретились только час назад. У меня не было времени… все ему рассказать.

— Про Тома?

— Да.

— Хочешь, чтобы я рассказала?

— Нет, я сам. Позже.

— Хорошо. Знаешь, здесь был просто кошмар. Терри обрушился на меня, как снег на голову. Они с Кейт не разговаривают, и он, похоже, винит тебя.

— Не сомневаюсь.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы все виноваты, так или иначе.

— Ты нормально себя чувствуешь, Ник? Какой-то ты… странный.

— Понятия не имею почему.

— Тебе удалось связаться с тем родственником, Димитрием?

— Димитрий Андроник Палеолог умер год назад. Отцовское завещание не имело силы.

— Что?

— Объясню, когда вернусь.

— А когда ты вернешься?

— Ну… — Ник заново ощутил всю неопределенность ближайшего будущего. — Скоро.

Пока Бэзил говорил с Ирен, Ник с подозрением поглядывал вокруг. Вокзал жил своей обычной жизнью. Никакой полиции, никакой шумихи. На табло уже загорелось время отправления их поезда. Пора садиться. Внезапно он вспомнил Эмили и словно ощутил ледяной холод прозекторского стола, холод, который сама Эмили уже не чувствует. Он поежился, понимая, что всю жизнь будет жалеть, что не смог — или не захотел — спасти ее от себя самой.

«Риальто экспресс» отправился в Париж точно по расписанию. Ник и Бэзил заплатили за купе, однако почти там не появлялись. Вагон-ресторан был полон, но сразу за ним шел почти пустой сидячий вагон. Поезд, набирая скорость, ехал по ночной Венецианской равнине. Где-то между Падуей и Виченцей выпитое виски наконец подействовало, и Ник заговорил.

Глава двадцать пятая

Ник проснулся под мерный стук колес и доносящееся с нижней полки похрапывание брата. Спать они легли в ужасном настроении, рассказ Ника просто потряс Бэзила. Он решил, что смерть Тома — расплата за семейную глупость, за то, что они так вцепились в предложение Тантриса. «Мы его подставили», — несколько раз повторил он. И был прав, думал Ник, хотя и Том со своей стороны их тоже подставил. Но хватит обвинений. То, что должно было сломать Ника, неожиданно укрепило его дух. Лежа в темноте, он с удивлением чувствовал перемены. На смену страху и унынию пришли бодрость и даже какая-то свобода. Он все еще вздрагивал, вспоминая, какую смерть выбрала для себя Эмили, но в душе примирился с ее решением. Она управляла своей жизнью до самого конца, тогда как Ник не справился с этим с самого начала. Или даже — думал он, глядя на светящийся циферблат часов и пытаясь подсчитать, когда они будут в Париже — не пытался справиться. Похоже, пора брать жизнь в свои руки. Самое время.

Через три часа, после скудного завтрака и прогулки вдоль Сены, Ник и Бэзил сидели на скамейке на площади вблизи Нотр-Дам, глядя на прозрачное весеннее парижское утро. Контрфорсы собора казались ногами гигантского паука, нависшего над деревьями. Паука без паутины. Ничто не цеплялось за рукав Ника, ничто не тревожило его душу. Он принял решение. И с новой для него уверенностью мог сказать, что решение это верное.

— Я не поеду домой, Бэзил.

— Интересные новости, — стряхивая с колена крошку круассана для ближайшего воробья, отозвался Бэзил.

— Похоже, ты совсем не удивлен.

— Потому что я знал, что ты не поедешь.

— Откуда?

— Потом объясню. После того как ты придумаешь, что нам сказать Ирен и Анне. Им же не стоит знать вот это. — Бэзил помахал сложенной газетой — «Коррьере дела серра», которую купил на вокзале Лион. На первой странице красовался заголовок: «Lido di Venezia: Strage Sanguinosa in una Villa di Lusso» — «Ужасное преступление на вилле в Лидо» в вольном переводе Бэзила. В статье не говорилось о том, что по подозрению в убийстве разыскивается английский родственник погибшего Димитрия Палеолога, и не проводилась параллель со случившейся девять месяцев назад смертью иностранца по имени Джонатан Брэйборн.

— Я сомневаюсь, что «Дэйли ньюс» черкнет об этом хоть строчку. «Бирмингем пост» — дело другое. К счастью, наши сестры не живут в Бирмингеме. Да и о чем тут говорить? Ты нашел меня, вот и хорошо. Ну, может, не совсем хорошо, но и не так плохо, как могло быть.

— Хочу уехать. Все обдумать. Решить, как жить дальше.

— Все понятно. Если тебе нужен мой совет, не думай слишком много. Когда человек много думает, он начинает грустить. Я, например, думаю по минимуму.

— И что включает в себя этот минимум?

— Простую мысль, что Ирен и Анна не смогут продать Треннор без нашего согласия. Так что мы ничем не рискуем, откладывая поездку домой.

— Мы?

— Я тоже не спешу возвращаться. Потому и был так уверен насчет тебя, — улыбнулся Бэзил. — Как насчет попутешествовать вдвоем?

— С удовольствием. — Ник улыбнулся в ответ, думая о том, что, куда бы ни лег его путь, с братом будет веселее.

— Ты помнишь нашу первую поездку в Париж?

— Конечно.

В сентябре 1976 года, за несколько недель до начала учебы в Кембридже, Ник вместе с братом посетил французскую столицу. А домой вернулся один. В последний день каникул, стоя на смотровой площадке Эйфелевой башни, Бэзил объявил, что едет в Грецию — побольше узнать о том, кто такие Палеологи. Он проводил Ника на поезд в Шербур, так и не объяснив своего решения.

— Такое трудно забыть.

— Думаю, да. Я вел себя ужасно. А дело все в том, что я не хотел и не мог вернуться к отцу. Он наверняка решил, что я от него сбежал. В каком-то смысле так оно и было. Решил, что я обманываю сам себя. Что тоже верно. Вот только я не учел, что отец сочтет меня негодяем и предателем. Шутка ли — отправил шестнадцатилетнего брата домой одного.

— А мне, кстати, понравилось.

— Занудный братец не гудел каждую минуту в ухо, да?

— Вроде того, — усмехнулся Ник.

Бэзил поджал губы.

— Как бы излишняя честность не вошла у нас с тобой в привычку.

— Но в этот раз я с удовольствием уеду из Парижа вместе с тобой. Честно.

— Ты помнишь того техасца, с которым мы делили комнату возле Сорбонны?

— Ветеран вьетнамской войны из Ларедо, поклонник Эдит Пиаф? Ну конечно, помню! Гэри… кто-то там. Сын владельца ранчо.

— Гэри Лонгфелло.

— Точно.

— Думаю, теперь он унаследовал ранчо.

— Наверное.

— Место называлось Лэйзи-Кей.

— Именно.

— И он приглашал нас погостить. «Будет классно, если вы, ребята, как-нибудь заглянете ко мне», — прогундосил Бэзил.

— Похоже.

— Точная цитата.

— Да?

— Так почему бы нам не поймать его на слове?

— Что?

— Почему бы нам не съездить в Ларедо? — ухмыльнулся Бэзил. — Через Новый Орлеан, к примеру. Или Лас-Вегас.

— Ты шутишь!

— Нет.

— Не может быть, что ты это серьезно.

— Да почему же?

— Во-первых, нам придется лететь.

— Не обязательно. Можно напроситься на грузовое судно, если знать, как это делается. Например, в Антверпене. Или в Марселе.

— Вот теперь точно шутишь.

— Про корабль шучу. Но не про путешествие. Димитрий напомнил мне, что я до странности не боюсь смерти. Поэтому что мне самолет? Правда, у меня может случиться паническая атака, когда мы будем на борту, так что я в очередной раз опозорю своего маленького братца.

— Я достаточно вырос, чтобы не стесняться таких мелочей.

— А если это будет не мелочь?

— Переживу.

— Значит, вместе?

— Да, — кивнул Ник. — Вместе.

— Здорово.

— И куда?

— Когда ты будешь готов?

— Я уже готов. Только билеты нужны. И скорее всего рейс будет утренний. Выходит… — Ник вдруг осознал, как он рад предстоящему путешествию. — Завтра?

— Выходит, завтра.

— Надо найти бюро путешествий.

Бэзил наставительно поднял палец.

— Сначала мне надо кое-что тебе показать. И рассказать. Это недалеко и недолго.

— А потом нельзя?

— Нет. — Бэзил поднял голову и посмотрел на летящие в вышине контрфорсы. — Сейчас — самое время.

Часовня Сент-Шапель во Дворце правосудия, на острове Сите. Ее летящий шпиль и стройные контрфорсы терялись вблизи массивного Нотр-Дама, но выигрывали в изысканности и утонченности. Высокие разноцветные окна наполняли неф почти что божественным светом.

— Эта церковь, — почему-то взволнованно объяснял Бэзил, — всего на восемьдесят лет моложе, чем Нотр-Дам. Она была построена для Людовика Девятого, в сороковых годах тринадцатого века, чтобы хранить святыни, которые он вывез из Константинополя, — шептал он, пока они переходили, вытянув шеи, от витража к витражу. — Терновый венец, фрагменты креста, на котором был распят Иисус, и мощи Иоанна Крестителя. Он заплатил за них в несколько раз больше, чем за постройку храма. Хотя, боюсь, это подделки Что мешало ему заполучить реликвию, доставшуюся Ричарду Корнуоллскому? Он ведь покупал свои сокровища в тот же год, когда состоялись переговоры в Лимасоле, в тысяча двести сорок первом. Мне кажется, что Ричард встречался с императором Андроником Палеологом специально, чтобы уверить того, что сокровище не попадет в коллекцию какого-нибудь европейского монарха, подобно этим реликвиям, купленным у правителя Латинской Империи. Благородный жест со стороны Ричарда, особенно если в отличие от покупок Людовика ему досталась подлинная вещь. Вопрос только в том, что ему досталось?

— Я ничего не скрыл от тебя, Бэзил. Я правда не знаю.

— А я говорю — знаешь. Ты ведь рассказал мне вчера о той поездке в аббатство Бакленд. Значит, знаешь.

— Да, наверное.

— Мы с тобой не приходили сюда в сентябре семьдесят второго?

— Нет.

— Если бы пришли, разговоры о Людовике Девятом и его драгоценной добыче — кстати, давно перевезенной в Нотр-Дам, — могли аукнуться в твоем сознании так же, как название того испанского городка, Номбре-де-Дьос.

— И что?

— То, Ник, что мне кажется, я знаю слова, которые ты никак не мог вспомнить.

Ник резко остановился и уставился на брата.

— Знаешь?!

— Да. Уверен.

— И что же это за слова?

— Número de Días, — еле слышно проговорил Бэзил. — Число дней.

Ник не сводил с брата глаз. Он не мог говорить. Не мог двигаться. Бэзил прав. Número de Días.

— Мы с отцом побывали в Бакленде вскоре после моего возвращения из Греции. Я и забыл об этом, пока ты не упомянул, что тоже ездил туда с ним. Он провел много времени перед картиной с изображением похорон Дрейка. А потом пробормотал те самые слова, которые не смог вспомнить ты. Número de Días. Он сохранил их в памяти, а ты позабыл. Número de Días. Отец повернулся ко мне и сказал: «Ты знаешь легенду о числе дней, Бэзил?» Вышло так, что я знал, и отец проворчал, что за годы в монастыре я хоть чему-то научился, а потом продолжил: «Когда я умру, расскажи Нику эту легенду. Приведи его сюда — вот прямо сюда — и расскажи. Обещаешь?» Я охотно согласился, хотя в тот момент не понимал всей серьезности момента и слушал вполуха. Посчитал это очередным капризом старика. В общем, не обратил особого внимания, а отец и не настаивал. Только теперь мне стало ясно, что к чему. Перед тем как мы вышли из музея, отец последний раз посмотрел на картину и тихо — я еле расслышал — сказал: «Он вспомнит». «Он» — это ты, разумеется. И отец был прав. Уверен: рано или поздно я тоже вспомнил бы — и нашу поездку, и свое обещание. Рано или поздно мы с тобой съездили бы в Бакленд и посмотрели на ту картину. А потом наконец…

— Я бы вспомнил.

Ник невидящим взглядом смотрел на реку. Они вышли из Сент-Шапель и двинулись к зеленому скверу Вер-Галан, остановились на самой стрелке, глядя на крыши Лувра на северном берегу. Ник не обращал на них внимания, пытаясь хоть как-то собраться с мыслями. Речной трамвай степенно проплыл мимо, оттуда замахал ребенок. Они не ответили.

— Мы так далеко от Плимута. Пока что тебе придется помнить все за меня. Что это за история про число дней?

— Мне рассказал ее старый монах, лежавший на смертном одре. Речь идет об Иакове, брате Господнем — спорной фигуре в религиозной истории, так как католики не признают существования братьев Христа по причине непорочности Девы Марии. Но внимательное прочтение Евангелия дает все основания предполагать, что Иаков и Христос были кровными родственниками. Братьями. Или, строго рассуждая, сводными братьями. Иаков был преданным учеником, можно сказать, апостолом. Он сменил Петра на посту главы церкви в Иерусалиме. Павел спрашивал его совета по религиозным вопросам. Некоторые из учеников были согласны с мнением Павла, высказанным им в Первом послании к коринфянам, о том, что Христос явился Иакову раньше, чем всем другим апостолам. Иаков верил, что христианство и иудаизм смогут примириться. Он поддерживал тесные связи с иудеями вообще и фарисеями в частности. Радовался редкой для христианина возможности доступа в храм Соломона. Пытался восстановить дружественные отношения между двумя религиями, пока в шестьдесят втором году не пал жертвой интриг — если верить легенде, погиб от удара вальком по голове. Ритуальное и очень знакомое убийство, не считаешь?

— Считаю. — Ник искоса посмотрел на Бэзила. — Расскажи мне легенду.

— Хорошо. Расскажу ее так, как услышал в свое время от брата Филимона. В течение сорока дней, между Воскресением и Вознесением, апостолы неоднократно спрашивали Христа, когда же он вернется во всей славе, когда наступит Царство Божие на Земле? А он отвечал лишь, что людям того знать не дано. Но кое-кто верит, что Господь сделал исключение для своего единокровного брата. Открыл Иакову, сколько дней осталось до второго пришествия.

— Число дней.

— Оно самое.

— Ты имеешь в виду, что…

— Именно это я и имею в виду. Что, если Иаков еще до своей смерти записал дарованное ему предсказание и попросил друзей-иудеев спрятать его где-нибудь в тайниках храма? Оно могло лежать там, ненайденным, до двенадцатого века, когда его обнаружили тамплиеры. Конечно, они поняли, что отыскали не безобидную реликвию, а еретическое откровение, которое ни в коем случае не одобрят в Риме. Я думаю, это была какая-то табличка с надписью. Папирус бы столько не пролежал. Кроме того, никто не повез бы папирус в Корнуолл — место очень влажное. Нет, каменная табличка скорее всего. Надпись, конечно же, была сделана на греческом, и большинство средневековых европейцев вряд ли могли ее прочесть. Иаков греческим владел блестяще, о чем говорит его послание, которое признавали даже в Риме.

Греческая система счисления использует буквы: альфа — один, бета — два, гамма — три и так далее, до десяти, только устаревшая буква — дигамма — обозначает число шесть. Каппа — двадцать, лямбда — тридцать и далее до ста; девяносто обозначается еще одной устаревшей буквой — коппа, двести — сигма, триста — тау и так до тысячи; за исключением девятисот: тут снова устаревшая буква, сампи. Если я не ошибаюсь, тысяча записывается с помощью альфы с ударением, и все начинается сначала. Таким образом, для непосвященного человека цифра выглядит как слово. А греческое слово, написанное на средневековом витраже в Корнуолле, вряд ли привлекало массу желающих его прочитать.

— Я помню начало фразы — «Число дней…» — задумчиво произнес Ник. — А остальное — нет. Совсем ничего.

— Вспомнишь, когда придет время.

— Но ведь сам я в это не верю. В Страшный суд. В какой-то определенный день. В точно предсказанный апокалипсис.

— По большому счету для нас это несущественно. Обнаружение таблички с числами под храмом Иерусалима, подтвердившее легенду о невероятном предвидении Иакова и о втором пришествии, стало незабываемым, потрясающим, повергающим в трепет событием. И не важно, что мы об этом думаем. Люди, которые ее отыскали, поверили в нее. А многие еще поверят. Если, конечно, записанная на ней дата уже не прошла. Это тоже будет своего рода трубный глас, только совсем-совсем неожиданный.

— Ты думаешь, витраж Суда в Сент-Неоте хранит эту тайну?

— Да.

— И его стекла — с числом дней — замурованы в Тренноре?

— Да. А ты — нет?

На несколько долгих минут Ник задумался. Но это ничего не изменило. В конце концов он вздохнул и признал:

— Верю. Конечно, верю.

В душе Ника воцарилось необычайное спокойствие, к которому он никак не мог привыкнуть. Верит он сам в легенду или нет — не важно. Главное, что в нее верят другие. Тайна в том, что тайн на самом деле две — находка и знание. Можно заставить Треннор выдать древний секрет. А можно не заставлять. Как Ник и Бэзил захотят, так и будет. Все у них в руках. Хотя на самом деле никакого выбора нет. Ник понял это с ясностью блеснувшего стекла. Эта тайна — его тайна — никогда не станет явью.

Через несколько минут каждый мог увидеть, как братья Палеолог пересекли Новый мост, соединяющий остров Сите с правым берегом Сены. Они шагали бодро и уверенно, как люди, которые точно знают, куда идут.