Неугомонная мумия

1

Мне наконец удалось преодолеть спазм в горле:

– П-прости, Эмерсон. Со мной все в п-поряд-ке... П-прости, что нап-пугала тебя...

– Оставь свои извинения, дорогая Пибоди. Ну и вид у бедняги! Просто жуть... Он и при жизни-то не был красавцем, но сейчас...

– Может, перерезать веревку?

– Поздно. В бедолаге не осталось ни крупицы жизни. Доверим властям эту неприятную задачу. – Я попыталась высвободиться из объятий Эмерсона, и он с нарастающим раздражением продолжал: – Уж не собираешься ли ты поиграть в доктора? Уверяю тебя, Пибоди...

– Эмерсон, я никогда не говорила, что способна воскрешать из мертвых. Но прежде чем мы вызовем полицию, я хочу осмотреть лавку.

Хотя мне и не впервой сталкиваться с насильственной смертью, пришлось сделать над собой усилие, чтобы коснуться дряблого лица бедняги. Оно еще было теплым, но это ни о чем не говорило – в тесной комнатке царила одуряющая жара. И все же, думаю, смерть наступила не очень давно. Методично зажигая спички, я осмотрела пол, старательно отводя взгляд от перекошенного лица Абделя.

Эмерсон наблюдал за мной, демонстративно уперев руки в бока.

– Чем ты там занимаешься, черт побери? – наконец поинтересовался он. – Пойдем-ка из этого проклятого места. Чтобы вызвать полицию, придется вернуться в гостиницу. Здешние жители вряд ли охотно откроют на стук в дверь посреди ночи.

– Хорошо, пошли.

Я увидела все, что хотела увидеть, а потому, опустив занавеску, последовала за мужем.

– Улики ищешь? – иронически осведомился Эмерсон, пока я исследовала валявшийся на полу мусор.

Таблички от мумии нигде не было. Я промолчала: вещица все равно была краденой, и пусть лучше она попадет в руки моего мужа, чем в чьи-либо еще.

– Не знаю, что ищу. В таком хаосе разве ж найдешь следы... Стоп! Эмерсон, взгляни-ка. Это не кровь?

– Очнись, Пибоди! – возмутился супруг. – Ты же сама видела беднягу – никаких ран.

– Разумеется, разумеется... И все-таки я уверена, что это кровь...

– Краска, наверное.

– ...кровь того из грабителей, что...

– Бога ради, какой еще грабитель, Пибоди?!

– ...что порезался во время схватки, – продолжила я, давно привыкнув к несносной манере мужа перебивать. – Думаю, во время борьбы с Абделем он наступил на острый черепок...

Эмерсон крепко схватил меня за руку.

– Хватит, Пибоди! Хватит. Если ты сейчас же не уйдешь, я переброшу тебя через плечо и унесу.

– Ага, и как ты намерен пробираться через тот крысиный ход? – ехидно спросила я. – Погоди-ка... что тут такое?..

Эмерсон рывком поднял меня на ноги как раз в то мгновение, когда пальцы коснулись вещицы, привлекшей мое внимание.

– Обрывок папируса!

Эмерсон потащил меня вон из комнаты.

Снова мы заговорили, лишь когда выбрались на широкую улицу Муска. Даже здесь, на обычно шумной городской магистрали, в этот поздний час стояла тишина, но благожелательность звезд, дружески мерцавших на черном небосводе, придала нам сил.

– Подожди, Эмерсон, слишком быстро... Я устала.

– Не удивительно, после такой-то ночки.

Он с готовностью замедлил шаг и подставил мне локоть, пришлось опереться о его руку – исключительно чтобы сделать ему приятное. Моему мужу нравится, когда я изображаю слабую нервическую дамочку. Гораздо более мягким тоном Эмерсон заметил:

– Все-таки ты была права, Пибоди. Этот несчастный действительно что-то знал. Жаль, что он решил положить всему конец до того, как поговорил с нами.

– О чем ты толкуешь? – возмутилась я. – Это вовсе не самоубийство! Абделя убили.

– Амелия... Я так и знал, что ты уже состряпала какую-нибудь безумную теорию. Тебя хлебом не корми, дай придумать самое сенсационное объяснение. Поверь мне, он повесился!

– Не говори чепухи, дорогой! Ты же своими глазами видел комнату, где произошло убийство. Разве было что-нибудь рядом с телом – стол, стул, табурет, – на чем Абдель мог бы стоять, пока завязывал петлю на шее?

– Проклятье! – только и пробормотал Эмерсон.

Я покосилась на его ошарашенную физиономию.

– Вот именно. Его убили, Эмерсон, убили! Нашего старого знакомого умертвили самым жестоким образом. И случилось это после того, как он попросил нас о встрече. Странное совпадение, правда?

– Что ты хочешь этим сказать? Если Абделя убили, то убийцу надо искать среди его сообщников по сомнительным делишкам. И мы к его смерти никакого отношения не имеем, заруби себе на носу. Совпадение вовсе не странное, скорее уж неприятное. И в лавку нас привела неисправимая привычка лезть не в свое дело. Мы известим полицию, как того требует наш долг, и тут же забудем эту печальную историю. Я не позволю, чтобы моей работе помешало...

Я не стала прерывать его болтовню, поскольку ничуть не сомневалась, что время докажет мою правоту и рано или поздно мы все равно вынуждены будем заняться этим делом. Так к чему спорить?

2

Крепкий сон вернул мне обычную бодрость и энергичность. Когда я пробудилась, солнце уже стояло высоко в небе. Первым делом, даже не проглотив чашку чая, я открыла дверь в соседнюю комнату. Она была пуста. На столе лежала записка, из которой следовало, что Джон и Рамсес, не желая нас будить, отправились осматривать город. «Не волнуйтесь, – писал Джон, – я присмотрю за Рамсесом».

Эмерсона записка не успокоила.

– Видишь, что бывает, когда ты отправляешься искать приключения, – проворчал он. – Мы слишком долго спали, и теперь наш беспомощный сын бродит по улицам этого порочного города без какой-либо защиты.

– И не говори. Боюсь даже представить, что способен за несколько часов натворить Рамсес. Не удивлюсь, если на бедный Каир обрушатся небывалые потрясения. Скоро сюда прибудет делегация разгневанных граждан и примется размахивать перед нами счетами за нанесенный ущерб.

Я вовсе не шутила. День предстоял жаркий. Только Рамсес тут был ни при чем. Хотя Эмерсон решительно отказывался обсуждать убийство Абделя, я предчувствовала, что в самом скором времени нам придется вступить в дискуссию, но не с жертвами нашего сына, а с каирской полицией. И действительно, когда мы заканчивали завтракать, посыльный доставил записку. Человек в белом одеянии поклонился почти до земли, передавая сложенный листок. Не соблаговолим ли мы зайти в кабинет управляющего, где с нами хотел бы побеседовать представитель полиции?

Эмерсон в сердцах швырнул салфетку на стол.

– Нет, ты только посмотри! Еще одна задержка, еще одна неприятность. И все ты виновата, Амелия, одна лишь ты! Вставай же, надо побыстрее покончить с этим делом.

Стоило нам распахнуть дверь в кабинет управляющего гостиницей «Шепард», как хозяин бросился нам навстречу. Герр Бехлер родом из Швейцарии – статный и красивый мужчина с гривой седеющих волос и располагающей улыбкой.

Моя ответная улыбка превратилась в гримасу, когда я увидела, кто еще находится в кабинете. Представитель полиции, конечно, был тут как тут, но вот кого я никак не ожидала лицезреть, так это некую маленькую и невероятно чумазую личность, с которой полицейский не сводил глаз.

Эмерсон молнией промелькнул мимо герра Бехлера, проигнорировав его протянутую руку, и схватил наше дитя.

– Рамсес! Мой дорогой мальчик! Что ты здесь делаешь? Ты ранен?

Рамсес, притиснутый к отцовской груди, говорить был явно не способен. Эмерсон обратил на полицейского разъяренный взгляд:

– Как вы посмели, любезный?!

– Прошу тебя, Эмерсон! – поспешила вмешаться я. – Нам нужно поблагодарить этого господина за то, что он доставил нашего мальчика домой.

Полицейский – седой, грузный человек с ровным кофейным загаром – с признательностью посмотрел на меня.

– Благодарю вас, мэм, – с чувством произнес он, приложив руку к фуражке. – Этот молодой человек не ранен.

– Вижу, инспектор – могу я к вам так обращаться? Спасибо. Я предполагала, что вы пришли, дабы допросить нас по поводу вчерашнего убийства.

– Так оно и есть, мэм, – последовал вежливый ответ. – Мы обнаружили молодого господина в лавке скончавшегося.

Я рухнула на стул, ловко подставленный проворным герром Бехлером.

Рамсес высвободил лицо из плена отчей груди и проговорил:

– Мама, есть одно дело, которое я хотел бы обсудить с тобой наедине...

– Помолчи!

– Но, мама, Бастет...

– Помолчи же, прошу!

Воцарилась гробовая тишина. Даже герр Бехлер, человек беспримерной уравновешенности и учтивости, казалось, пребывал в полной растерянности. Я намеренно неторопливо сосредоточила взгляд на Джоне, который жался к стене. Человеку таких габаритов невозможно стать незаметным, но Джон очень старался. Когда мой взгляд упал на него, он, заикаясь, залепетал:

– О, м-мадам, я старался... я... н-но где... не знал... мы, пока...

– Джон, следите за своей речью. Вы опять впадаете в косноязычие, от которого вас избавил профессор Эмерсон. Пять лет стараний должны были искоренить все следы прошлого.

Джон сглотнул, кадык его заходил ходуном.

– Я, – медленно и четко заговорил он, – не знал, где мы быть... где мы есть, пока... пока...

– Совершенно верно, мама, – раздался тоненький голос Рамсеса. – Джон не виноват. Он думал, что мы всего лишь осматриваем, базар.

Тут все заговорили одновременно. Герр Бехлер молил, чтобы семейные проблемы мы решали не в его присутствии, так как он очень занятой человек. Ему вторил инспектор. Эмерсон орал на Джона. Бедный Джон оправдывался, становясь все более и более косноязычным. Рамсес пронзительно пищал что-то в защиту Джона, немилосердно шепелявя. Я поняла, что настала пора вмешаться, и резко подскочила вместе со стулом, заставив всех замолчать. В основном потому, что слегка не рассчитала и растянулась на полу. С кряхтеньем приняв вертикальное положение, я сурово оглядела собрание и что было мочи крикнула в гробовой тишине:

– Хватит! Инспектор, полагаю, Рамсес вам больше не нужен?

– Мне? Нет! – с чувством ответил этот господин.

– Джон, отведите Рамсеса наверх и хорошенько вымойте его. До нашего прихода оставайтесь в своей комнате – оба. Нет, дорогой Эмерсон, тебе стоит помолчать.

Никто, разумеется, и не подумал возражать. После того как негодники удалились, я вновь села на стул.

– Ну что ж, теперь к делу.

К моему крайнему раздражению, оказалось, что точка зрения полиции совпадает с точкой зрения Эмерсона. Инспектор, конечно, выслушал мою интерпретацию событий, но, судя по взгляду, которым он обменялся с управляющим гостиницей, отнесся к ней с типичным для мужчин легкомыслием. К тому же Эмерсон то и дело прерывал мой рассказ ехидными репликами.

– Грабители что-то не поделили, – подытожил инспектор. – Благодарю вас, профессор, и вас, миссис Эмерсон, за помощь.

– Когда найдете подозреваемого, я обязательно приду в полицейский участок, чтобы его опознать. Инспектор вытаращился на меня:

– Подозреваемого?

– Человека, который разговаривал днем с Абделем. Вы ведь записали с моих слов его приметы?

– О-о... Да, мэм. Записал.

– И приметы эти соответствуют половине мужского населения Каира, – заметил Эмерсон. – Кто вам действительно нужен, инспектор, так это специалист, способный оценить стоимость товаров в лавке. Большая их часть попала туда незаконным путем, а потому по праву принадлежит Ведомству древностей. Хотя, видит бог, никто в этом пыльном сарае, называемом музеем, понятия не имеет, как обращаться с ценнейшими экспонатами.

– Друзья мои! – жалобно простонал герр Бехлер. – Прошу меня простить...

– Да, конечно, дорогой герр Бехлер. – Я повернулась к мужу. – Эмерсон, герр Бехлер – очень занятой человек. Не понимаю, почему ты до сих пор отнимаешь у него время. Мы продолжим наш спор в другом месте.

Однако инспектор по непонятной нам причине отказался так поступить. Он даже отверг предложение Эмерсона помочь составить опись товаров. Но мой супруг непременно увязался бы за полицейским, не останови я его.

– Ты не можешь выйти на улицу в таком виде. Рамсес перепачкал тебя с головы до ног. Как ты думаешь, что это за липкая гадость темного цвета?

Эмерсон взглянул на свой пиджак.

– Похоже на деготь, – ответил он с удивлением. – Кстати, о Рамсесе...

– Да, – мрачно сказала я, – очень кстати. Нам надо поговорить с этим несносным созданием.

Джона и Рамсеса мы обнаружили сидящими бок о бок на кровати – они напоминали преступников, ожидающих приговора. Правда, на вымытой физиономии нашего отпрыска начисто отсутствовали какие-либо признаки раскаяния.

– Мамочка, – заговорил он, как только мы открыли дверь, – Бастет...

– Где она?

Лицо Рамсеса стало пунцовым.

– Так именно это я и пытался объяснить, мамочка. Бастет потерялась. Когда мистер полисмен схватил меня, по моему мнению, несколько более грубо, чем того требовали обстоятельства...

– Грубо, ты сказал? – Лицо Эмерсона приобрело в точности такой же пунцовый оттенок, что и у сына. – Проклятье, я так и знал! Руки чесались хорошенько врезать этому мерзавцу в челюсть. Оставайтесь здесь, я скоро вернусь...

– Постой, Эмерсон! – Я обеими руками вцепилась в руку супруга.

Пока мы пыхтели и боролись, Рамсес задумчиво заметил:

– Если бы мистер полисмен был более любезен, я не стал бы пинаться и кусаться. Ему не следовало называть меня назойливым сатанинским отродьем.

Эмерсон прекратил сопротивление.

– Гм-м...

– Бог с ним, с мистером полисменом! – воскликнула я. – Бог с ней, с Бастет! Она вернется, когда сочтет нужным. В конце концов, Бастет родилась в этой стране.

– По моему мнению, приписываемая кошкам способность преодолевать большие расстояния в незнакомой местности сильно преувеличена, а потому...

– Рамсес, у тебя слишком много мнений. Лучше скажи, что ты делал в лавке Абделя?

Невозможно дословно привести объяснения Рамсеса. Его витиеватые монологи способны доконать кого угодно. По заверениям Рамсеса, ему захотелось еще раз взглянуть на предметы, которые он приметил в лавке накануне. Но я знала, как припереть к стенке маленького хитреца. Рамсесу ничего не оставалось, как признать, что он невольно подслушал наш с Эмерсоном спор о ночном визите к Абделю.

– Я хотел пойти с вами, – укоризненно сказал он, – но случайно заснул, а ты, мамочка, меня не разбудила.

– Увы, Рамсес, но детям полагается ночью спать, а не шастать по злачным местам.

– Я это подозревал, – грустно ответил сын.

– А какие предметы в лавке привлекли твое внимание? – спросил Эмерсон.

– Да не все ли равно? – вмешалась я. – Уже полдня прошло, там небось побывала целая армия зевак, а мы с вами тратим время на болтовню.

Эмерсон бросил на меня взгляд, который ясно говорил: «А кто виноват в том, что мы потеряли полдня?» Однако вслух он этого не произнес, поскольку мы стараемся не осуждать друг друга в присутствии Рамсеса. Единый фронт совершенно необходим, если мы хотим выжить в борьбе с нашим сыном. Вместо этого мой дорогой супруг простонал:

– Когда же наконец мы сможем сбежать из этого отвратительного города? Я надеялся отбыть к концу недели, но...

– Ничто нам не мешает уехать хоть завтра, если немедленно приступим к делу. Что у нас осталось?

Оказалось, не так уж и много. Я согласилась взять на себя подготовку к поездке и отправку багажа. Эмерсон же наведается в деревушку неподалеку от Каира, где мы обычно набираем рабочих.

– Почему бы тебе не взять с собой Рамсеса?

– Конечно! – обрадовался Эмерсон. – А что Джон?

На протяжении всей дискуссии Джон стоял столбом, не осмеливаясь вставить слово. Его глаза, не мигая, следили за моим лицом, в них светилась смесь стыда и надежды, которую так часто можно увидеть в глазах провинившейся собаки.

– Мадам, – начал он медленно, – я хотел бы сказать...

– Вы сегодня и так слишком много сказали, Джон.

– Да, мадам. Благодарю, мадам. Мне поехать вместе с профессором и юным Рамсесом, мадам?

– Нет, Джон, мне понадобится ваша помощь.

Ничего не подозревающий Эмерсон возражать не стал.

Наскоро поев, мы отправились каждый по своим делам. Со своими я покончила очень быстро. Европейцы часто жалуются на восточную медлительность, но, полагаю, всему виной их собственное неумение. Вот у меня никогда не возникало сложностей с тем, чтобы заставить людей делать то, что мне надо. Следует лишь твердо и решительно пресекать любые попытки отвлечь вас от цели. Эмерсона, например, как и большинство мужчин, ничего не стоит отвлечь. Сегодня мой дорогой супруг потратит целый день на то, на что мне хватило бы и пары часов. Он покурит и посплетничает с Абдуллой, нашим верным помощником, потом не спеша распробует предложенные угощения, вот день и пролетит. Рамсес наверняка набьет живот всяческими антисанитарными сладостями, а его не по летам развитой ум обогатится новыми бранными словечками. Ладно, пусть наслаждаются на свой лад. А я развлекусь на свой. И Эмерсон с Рамсесом были бы мне только помехой. Очень хорошо, что они уехали на целый день...

Джон с молчаливой преданностью следовал за мной, пока я расправлялась с делами. Но когда я приказала доставить нас в квартал торговцев древностями, на его простодушном лице мелькнула тень недоброго предчувствия. И все же заговорить Джон решился только в ту минуту, когда я вылезла из экипажа и, размахивая зонтиком, устремилась в узкие переулки.

– О, мадам... – бормотал Джон, плетясь следом. – Я... это... того... пообещал господину...

– Джон, умоляю вас, следите за своей речью.

Мы нырнули в темный арочный туннель.

– Да, мадам. Мадам, а мы... это... идем в это... туда... в это место?

– Совершенно верно.

– Но, мадам...

– Если вы легкомысленно посулили профессору Эмерсону, что помешаете мне пойти в лавку Абделя, то вам следовало сначала хорошенько подумать, Джон. Как, интересно, вы собирались остановить меня? А мистеру Эмерсону следовало быть поделикатнее и не требовать от вас невозможного. – Джон издал слабый стон, мне стало жаль молодого человека, и я, вопреки своим привычкам, снизошла до объяснения: – Кошка, Джон... кошка Рамсеса. Надо поискать Бастет. Малыш очень расстроится, если мы оставим ее в Каире.

Свернув на улочку, ведущую к лавке Абделя, мы угодили в сущее столпотворение. Узкий проход был забит вперемешку людьми и ослами. Человеческий род был представлен в основном мужчинами, хотя среди зевак попадались и женщины. Похоже, феминизм проник и в каирские лабиринты. Там и сям сновала ребятня. Казалось, толпа ожидает какого-то зрелища.

Несколькими вежливыми арабскими фразами и меткими тычками зонтика я привлекла внимание к своей скромной персоне, и толпа расступилась. Но особенно упорные зеваки насмерть стояли у порога лавки Абделя. А я-то полагала, что найду ее запертой, под охраной полицейского...

Дверь лавки была распахнута настежь, а полиция и вовсе отсутствовала. В крохотной комнатке творилось невообразимое. Два человека в дешевых сине-белых халатах и неприглядных тюрбанах мельтешили возле двери. Судя по всему, это были слуги. В сумраке помещения угадывались еще две фигуры. Мне стало ясно, что же привлекло зевак. Зрелище и впрямь оказалось занимательным. Из лавки в очередной раз выскочил один из слуг и водрузил на осла огромный узел. Второй слуга тотчас оттолкнул коллегу, проворно стянул узел со спины невозмутимого животного и скрылся за дверью. Через минуту история повторилась. Поначалу я не могла понять, что за игру затеяли эти двое, но, приглядевшись к паре в глубине комнатки, сообразила, что к чему. Здесь явно происходил дележ имущества покойного.

В лавке ожесточенно спорили египтянин в европейском костюме и ярко-красной феске и женщина, закутанная в пыльное черное одеяние. Дама была столь возбуждена, что не заметила, как чадра сбилась на сторону, обнажив лицо, сморщенное и злобное, как у ведьмы из немецкой сказки. Старуха то отдавала работнику приказы, то накидывалась с бранью на своего противника.

Судя по всему, срочно требовалась помощь разумного человека. Не мешкая, я прицельно ткнула зонтиком толстого египтянина, от души наслаждавшегося происходящим. Толстяк охнул и испуганно шарахнулся в сторону, а я оказалась у дверей лавки.

Первой меня заметила старуха. Она осеклась на полуслове, причем полуслово это явно не пристало добропорядочной женщине. Приоткрыв беззубый рот, карга уставилась на меня. Слуги прервали свою однообразную игру и последовали ее примеру. Толпа загалдела в предвкушении нового поворота в спектакле.

Человек в феске повернулся ко мне.

– Что здесь происходит? – бесстрастно спросила я. – Это лавка покойного Абделя. Почему эти люди распоряжаются его собственностью?

Я говорила по-арабски, но человек в феске, безошибочно определив мое происхождение, ответил, хотя и с акцентом, на беглом английском:

– Я не вор, миссис. Я сын покойного Абделя. Могу узнать ваше почтенное имя?

И губы его скривились в неприятной ухмылке, которая исчезла, стоило мне представиться. Старуха разразилась пронзительным смехом.

– Это женщина Отца Проклятий! – воскликнула она. – Та, которую зовут Ситт-Хаким. Я слышала о вас, госпожа. Вы же не позволите, чтобы ограбили старую женщину? Не позволите, чтобы почтенную жену лишили наследства?

Я недоверчиво посмотрела на нее:

– Вы жена Абделя?

Вот эта отвратительная карга? Жена Абделя, который был достаточно богат, чтобы выкупить не одну молодую жену? Абделя, питавшего слабость к красавицам?

– Старшая жена! – гордо объявила ведьма и кокетливо прикрылась чадрой.

Запоздало вспомнив про свой траур, она испустила пронзительный и неубедительный горестный вой и наклонилась, чтобы подобрать пригоршню пыли и беспорядочно посыпать себе голову.

Я перевела взгляд на человека в феске:

– Она ваша мать?

– Упаси Аллах! – последовал благочестивый ответ. – Но я старший из сыновей Абделя, мэм. А товары отца я забираю в свою собственную лавку, это прекрасный магазин, мэм, на центральной улице. Современный магазин. Ко мне ходит много англичан.

Я могу продать вам самые прекрасные вещи на свете, и очень дешево продать!

– Да, да, непременно загляну к вам. – Я рассеянно приняла из его рук визитную карточку. – Но вы не можете так просто забрать вещи покойного Абделя. Полиция расследует смерть вашего отца. Вам разве не сказали, что на месте преступления нельзя ничего трогать?

– Преступления? – Лицо молодого человека расплылось в циничной улыбке, а глаза превратились в щелочки. – Мой несчастный отец отправился на примирение с Аллахом. Он выбирал не тех друзей, мэм. Я знал, что рано или поздно один из них его убьет.

– И вы считаете, что это не преступление?

Он лишь пожал плечами и закатил глаза в невыразимом восточном фатализме.

– В любом случае забрать вы ничего не сможете. Прошу вас все положить на место и запереть дверь.

Старуха вновь разразилась дьявольским смехом и принялась шаркать ногами, изображая восторженный танец.

– Я знала, знала, что почтенная госпожа не позволит ограбить старую женщину. Вы обладаете мудростью пророка, славная госпожа! Примите благословение старой женщины. Пусть у вас будет много сыновей, много-много сыновей...

От этого пожелания я едва не потеряла сознания. Одна лишь мысль, что надо уследить за целым выводком Рамсесов, показалась мне столь ужасной, что я на мгновение лишилась дара речи. Человек в феске ошибочно принял мое смятение за страх. Скрипучим голосом он произнес:

– Вы не можете помешать мне, мэм. Вы не полиция.

– Не смейте говорить в таком тоне с моей госпожой! – раздался голос Джона. – Мадам, не стукнуть ли мне его по носу?

Судя по всему, часть зевак понимала английский, ибо толпа отозвалась восторженным гулом. По всей видимости, сын Абделя не пользовался популярностью у соседей покойного.

– Разумеется, нет, – сердито ответила я. – И вообще, что это за разговоры? Джон, вы не должны пытаться копировать привычки своего господина. Мистер... – я взглянула на карточку, – мистер Азиз поступит как здравомыслящий человек, я в этом уверена.

Выбор у мистера Азиза был невелик. Ослы удалились налегке, и, хотя выражение на ослиной морде прочесть не так-то просто, животные, казалось, были рады, что их избавили от ноши. Толпа нехотя рассеялась, а я поспешила спровадить старуху, пока она не повторила свое зловещее благословение. Карга ретировалась, восторженно подпрыгивая. Я прислушалась к ее неприятному карканью, но ничего опасного для себя не услышала – сыновей она мне больше не сулила. Переведя дух (все-таки приятно осознать, что сын у нас только один), я повернулась к мистеру Азизу.

Вне всякого сомнения, субъект этот был личностью пренеприятной, но нельзя не посочувствовать человеку, которому приходится иметь дело с такой мачехой.

– Если вы мне поможете, мистер Азиз, я замолвлю словечко перед властями, чтобы спор разрешился в вашу пользу.

– Что я могу для вас сделать, мэм?

– Ответить на мои вопросы. Меня интересует все, что касается дел вашего отца.

Разумеется, он стал клясться, что знать ничего не знает о преступных связях покойного родителя. Иного я и не ждала, но интуиция подсказывала, что Азиз и в самом деле не связан (возможно, к великому его сожалению) с бандой торговцев древностями. Он наотрез отрицал свое знакомство с подозрительной личностью, которую я видела у Абделя. На этот раз шестое чувство сообщило мне, что Азиз лжет. Если он и не знал, кто этот человек, то по крайней мере догадывался.

Затем я попросила позволения осмотреть лавку. В закрытых шкафах имелось несколько предметов явно незаконного происхождения, но не они меня волновали, и кислая мина на лице Азиза растаяла, когда я молча прошла мимо краденых древностей. Увы, в лавке не было ничего, что могло бы указать на личность убийцы Абделя. Впрочем, я понятия не имела, что же хочу найти.

Пропавшей Бастет тоже нигде не было. Мистер Азиз твердил, что не видел кошки. При расставании мы лицемерно заверили друг друга во взаимном расположении. Я не сомневалась, что Азиз не посмеет вновь открыть лавку, – его страх перед полицией был очевиден.

Шагая назад по кривым тенистым улочкам, я высматривала, не мелькнет ли гибкая рыжая тень, но безуспешно. Несколько раз мы останавливались и звали Бастет, но ответа не последовало, если не считать изумленных взглядов прохожих. Я слышала, как один шепнул своему спутнику:

– Они зовут старого джинна! Эта женщина и ее муж – волшебники... Горе Азизу, если он навлек гнев колдуньи.

Добравшись до Муски, мы наняли экипаж. Джон смущенно ерзал на краешке сиденья.

– Мадам...

– Да?

– Если хотите, я не стану ничего говорить господину.

– У вас нет никаких оснований поднимать эту тему, Джон. Но если вам зададут прямой вопрос, то вы, естественно, скажете правду.

– Э-э... правду?..

– Разумеется, Джон! Мы ведь искали Бастет. Но, к сожалению, не нашли.

Вот тут я ошиблась. Бастет обнаружилась в отеле. Свернувшись клубком, она мирно спала на моей кровати. Итак, в одном я все же оказалась права: смышленое животное само нашло дорогу домой.

3

Позолоченные шпили и минареты Каира уже сияли отблесками заходящего солнца, когда вернулись странники. Донельзя чумазые, как я и предполагала. Рамсес, как обычно, кинулся ко мне обниматься. Предвидя это, я заранее облачилась в самый старый свой халат. Помимо милой Эвелины, я была единственным человеком, кому Рамсес демонстрировал свою любовь таким вот наглядным способом. Иногда у меня возникали подозрения, что он делает это из природного коварства, поскольку всякий раз мой дорогой сын с головы до пят был покрыт в лучшем случае уличной грязью. Однако на этот раз Рамсес в последний момент круто изменил направление и рванулся к кошке.

– Бастет! Мама, где ты ее нашла?

Что и говорить, мне польстила его вера в мои детективные способности, но врожденная правдивость вынудила ответить:

– Бастет сама вернулась домой.

– Какое счастье. – Эмерсон устало улыбнулся. – Рамсес был очень расстроен. Отныне всегда держи Бастет на поводке, мой мальчик.

– Рамсес, прошу тебя, иди в ванну и оставь Бастет, иначе ее придется драить весь вечер.

С возмутительным хладнокровием пропустив мои слова мимо ушей, Рамсес удалился, нежно прижимая кошку к груди. Джон последовал за ним. От Рамсеса исходил весьма своеобразный запах. По-моему, козлиный.

От Эмерсона тоже попахивало козлом, а также крепким табаком, который предпочитают египтяне. Выяснилось, что причина усталости кроется, как выразился Эмерсон, «в мальчишеской жизнерадостности» нашего сына.

Сначала Рамсес упал с пальмы в реку.

Потом на Рамсеса набросился козел (а с запахом-то я угадала!). Рамсес попытался снять с шеи животного веревку, которая показалась ему слишком тугой (животное то ли неправильно поняло его намерения, то ли козлам свойственна беспричинная раздражительность). А в довершение Рамсес проглотил несколько пинт финикового вина. Правда, среди правоверных мусульман оно запрещено, но кое-кто из жителей деревни все равно тайком его готовит.

– Странно, – заметила я. – Он вовсе не выглядит пьяным.

– Вино почти тут же из него вышло, – пояснил Эмерсон.

Я предложила Эмерсону отправиться за ширму и привести себя в порядок, а сама вызвала коридорного и заказала виски с содовой.

Вскоре мы потягивали бодрящий напиток и обменивались впечатлениями. Результаты оказались вполне удовлетворительными. Приготовления подходили к концу, так что на рассвете можем смело пускаться в путь.

Остаток дня я паковала ящики, спеша покончить с этим делом к вечеру. Это был последний цивилизованный вечер, и, хотя жизнь в пустыне обладает своей прелестью, хотелось сполна насладиться хорошим вином и хорошей кухней, принять горячую ванну и выспаться в мягкой кровати.

На ужин мы взяли с собой Рамсеса, хотя он очень неохотно расставался с Бастет.

– Кто-нибудь обидит ее, – сказал он, укоризненно глядя на меня. – У нее на спине порез, мамочка. Кто-то поранил ее ножом...

– Знаю, милый, я уже обработала рану.

– Но, мамочка...

– Хорошо, что дело ограничилось лишь царапиной. Надеюсь, Бастет не...

– Что, мамочка?

– Неважно.

Я покосилась на кошку, которая взирала на меня загадочными янтарными глазами. Никаких признаков любовного пыла у Бастет не наблюдалось... Но время, только время покажет, чем она занималась и где пропадала.

На этот раз Эмерсон не стал ворчать, что его силком всунули в вечерний костюм и заставили спуститься к ужину. Раздувшись от гордости, он всем подряд представлял «своего сына, Уолтера Пибоди Эмерсона». Я тоже гордилась нашим мальчиком: еще бы, Рамсес выглядел таким опрятным в своем шотландском костюмчике в тонах клана Эмерсонов. Вечер прошел очень приятно, и в свой номер мы вернулись в прекрасном настроении.

Проснулась я незадолго перед рассветом. Луна уже зашла, и комнату освещало лишь призрачное звездное сияние. Я немного встревожилась, поскольку у меня нет привычки просыпаться без причины, и вскоре причина эта обнаружилась – моего слуха коснулся звук крадущихся шагов. Шаги доносились из дальнего конца просторной комнаты, где были сложены ящики и тюки, готовые к отправке.

Несколько минут я лежала неподвижно, давая возможность глазам привыкнуть к темноте и одновременно напрягая слух. Хриплое дыхание Эмерсона мешало вслушиваться в осторожное шуршание, раздававшееся в углу, но в промежутках между вдохом и выдохом я слышала, как вор копается в наших вещах.

Мне не привыкать к ночным неожиданностям. По какой-то неведомой причине их словно магнитом притягивает ко мне. Вряд ли нужно говорить, что я не из пугливых. Вот и сейчас меня волновал лишь один-единственный вопрос: как схватить грабителя. На дверях не было запора, поскольку считается, что коридорный – вполне достаточная защита от гостиничных воров. Я не сомневалась, что появление в нашем номере злоумышленника – следствие моего интереса к убийству Абделя. Перспектива была заманчивой. Наконец-то появилась зацепка, которая, возможно, приведет к убийце! Да еще в моей собственной комнате!

Будить Эмерсона мне даже в голову не пришло. Он слишком шумно просыпается, с криками, протяжными вздохами и оглушительным грохотом – от привычки падать с кровати при пробуждении я так и не смогла его отучить.

Прежде я несколько раз допускала одну и ту же ошибку – запутывалась в противомоскитной сетке и тем самым позволяла непрошеному гостю спастись бегством. На этот раз я решила сначала разделаться с ловушкой и потому принялась осторожно, дюйм за дюймом, вытягивать сетку, которую сама же с вечера надежно подоткнула под матрас. Все шло как по маслу. Эмерсон продолжал храпеть. Вор продолжал копаться в вещах. Я продолжала тянуть сетку. Каждый занимался своим делом.

Наконец между сеткой и матрасом образовался вполне достаточный зазор. Теперь я могла выскользнуть из кровати и накинуться на грабителя. Но первым делом следовало вооружиться. Я мысленно представила план боя. Зонтик стоит на своем месте – в изголовье кровати. Вор шуршит в дальнем углу комнаты. Что это значит? А это значит, что главное в битве – не бесшумность, а стремительность! Я приподняла сетку и резко дернулась, собираясь выпрыгнуть из постели.

О боже! Не тут-то было... Вся эта чертова конструкция рухнула прямо на меня. Целый водопад тонкой ткани залепил мне глаза и ноздри, спеленал по ногам и рукам. Господи, ну почему?! Барахтаясь в складках противомоскитной сетки, я слышала удаляющийся топот. Хлопнула дверь, и тут же под ухом раздалась ругань.

– Дьявол! – воскликнула я, от отчаяния забью о приличиях.

– Дьявол! – зарычал в ответ Эмерсон. – Какого черта... – И тут он исторг каскад слов, которые я не решаюсь доверить бумаге.

Моим попыткам выпутаться мешало судорожное дерганье Эмерсона. Сетка все сильнее стягивала наши тела в тугой кокон.

Когда в комнату ворвались обитатели соседнего номера, на кровати рядышком сидели две смирные мумии, не способные пошевелить даже пальцем. Правда, Эмерсон продолжал изрыгать приглушенные тканью проклятия. Надо сказать, Джон в съехавшем набок ночном колпаке выглядел не менее комично. Глядя на его перекошенное от изумления лицо, я разразилась слегка истеричным смехом.

Наконец Эмерсон перестал ругаться, а заодно и дышать, – должно быть, сетка нашла управу на моего ненаглядного и забилась ему в дыхательные пути.

Я велела Джону поставить лампу, пока он ее не выронил и не устроил пожар.

Бастет опустила голову и принюхалась. Шерсть у нее на загривке встала дыбом.

Рамсес доселе взирал на происходящее с легким недоумением. Но тут он спохватился, кинулся к себе в комнату и через несколько секунд снова возник в дверях, в руках его поблескивал какой-то предмет. Наш сын деловито засеменил к кровати, и я поняла, что в руках он сжимает огромный нож. Комнату огласил пронзительный визг:

– Нет, Рамсес! Нет! Брось! Брось немедленно, ты слышишь?!

Когда я беседую с сыном таким тоном, Рамсес обычно не спорит. Вот и сейчас он растерянно выронил нож. В оружии было не меньше восьми дюймов длины, лезвие зловеще сверкнуло.

– Я собирался, – обиженно заговорил Рамсес, – освободить тебя и папу. Вы каким-то непонятным образом попали в весьма затруднительное...

– Конечно, дорогой, я вовсе не против твоих намерений, но методы...

Каким-то чудом мне удалось высвободить из пут одну руку. Несколько ловких кульбитов, и я оказалась на свободе. Взгляд мой метнулся к Эмерсону. Ну да, так оно и есть: сетка забилась в его открытый рот. Глаза моего супруга вылезли из орбит, а лицо приобрело зловещий лиловый оттенок.

Я оживила мужа, конфисковала нож – подарок Абдуллы, о котором Рамсес не счел нужным сообщить, – и велела сыну, слуге и кошке возвращаться к себе в комнату. И лишь затем смогла уделить внимание недавнему преступлению, поскольку попытку ограбления, смею предположить, следует называть преступлением, а никак иначе.

Пускаться в погоню за вором было бесполезно. За это время он мог пересечь пол-Каира. Одного взгляда на угол комнаты было достаточно, чтобы убедиться: пришелец обладал отличной сноровкой, раз умудрился столь бесшумно нанести такие разрушения. Правда, ящики вскрыть он не осмелился – без шума отодрать заколоченные крышки не так-то просто. Зато наш личный багаж подвергся тщательному обыску: вещи валялись на полу беспорядочными грудами. Ко всему прочему негодяй зачем-то откупорил пузырек с чернилами и вылил его содержимое на мою лучшую блузку.

Эмерсон наконец очнулся – с кровати донеслось шумное сопение. Кряхтя и постанывая, он привел себя в сидячее положение, скрестил руки на груди, с минуту понаблюдал за мной, а потом ласково спросил:

– Амелия, а зачем ты бегаешь по комнате на четвереньках?

– Следы ищу.

– А... ну да, ну да. Визитной карточки там не осталось? Может, обрывка одеяния нашего гостя? Хотя половина населения Египта разгуливает в одинаковых тряпках. Ну тогда клока волос, который наш гость любезно выдернул из своей шевелюры, чтобы помочь одной великой сыщице...

– Сарказм тебе вовсе не идет, Эмерсон! – пробурчала я, бодрой рысью направляясь к окну. Должна сказать, ползать – весьма утомительное занятие, когда складки ночной рубашки так и норовят спутать тебе ноги.

– Вот!

Краем глаза я с удовлетворением заметила, как Эмерсон подскочил от моего восторженного вопля.

– Фотография жены и деток грабителя? – ехидно поинтересовался дорогой супруг. – Или письмецо с именем и подробным адресом? Впрочем, что я говорю, египтяне ведь презирают карманы, да и читать-писать мало кто из них умеет.

– След! След ноги!

– След ноги, – задушевно повторил Эмерсон. – Уж не подбитый ли гвоздями сапог оставил след на лакированном деревянном полу? И наверняка сапоги с такой необычной подошвой шьет один-единственный башмачник во всем Каире, и башмачник этот – редкостный педант, ибо заносит имена всех своих клиентов в специальную тетрадочку...

– Угадал! По крайней мере относительно сапога. Однако у меня есть сомнения в уникальности этого рисунка. Но справки я все равно наведу.

– Что?! – Эмерсона как ветром сдуло с кровати. – След сапога?!

– Сам полюбуйся. Отпечаток очень отчетливый. Должно быть, вор наступил в разлившиеся чернила. Какая удача, что пузырек откупорился. Правда, с какой стати среди моей одежды оказались чернила, а? Небось Рамсес подсунул.

Опустившись рядом со мной на четвереньки, Эмерсон тщательно изучил след.

– А почему это обычный воришка щеголяет в сапогах? Конечно, если он был одет по-европейски... Европейцу проникнуть в гостиницу гораздо проще...

Голос его нерешительно затих, и я не преминула подбавить в свой голос назидательности:

– Обычный воришка не осмелился бы сунуться в гостиницу, Эмерсон. Даже если портье и коридорный дрыхли без задних ног.

Эмерсон сел на корточки и укоризненно посмотрел на меня.

– Знаю, знаю, Пибоди, о чем ты думаешь! Наверняка ведь станешь утверждать, будто существует связь между этим происшествием и смертью Абделя.

– А ты находишь, что это совпадение? Довольно-таки странное совпадение, правда?

– В этом мире случаются и куда более странные вещи. Интересно, что ему было нужно?

– Табличка с мумии, – невозмутимо предположила я.

Эмерсон смущенно потупился.

– Я собирался передать ее музею, Амелия.

– Неужели?

– Она очень красивая, но особой ценности не представляет, – задумчиво сказал Эмерсон, потирая подбородок. – А тебе удалось... э-э... вызволить что-нибудь из лавки?

– Лишь обрывок папируса, который, по-видимому, приходится родным братом тому, что я выцарапала у Абделя.

– Даже вместе они не настолько ценны, чтобы вор стал ради них рисковать.

Эмерсон сел на полу и, пристроив локоть на колене, уперся подбородком в ладонь. В этой позе он мог бы сойти за модель для замечательной роденовской статуи, вплоть до своего костюма, точнее, деликатно выражаясь, вплоть до отсутствия оного. Эмерсон наотрез отказывается от ночных рубашек, а новомодное пристрастие к пижамам вызывает у него лишь ядовитые насмешки. Словом, по ночам мой супруг обходится тем, что дала ему природа.

– Папирус, к которому относятся эти фрагменты, может действительно представлять ценность, – сказал он через минуту. – Преподобный Сейс очень заинтересовался твоим рассказом, хотя и попытался скрыть это – тот еще хитрец. Но ведь всего манускрипта у нас нет... Точно нет?

– Эмерсон, ты уязвляешь меня до глубины души. Я хоть раз обманывала тебя?

– Довольно часто, дорогая Амелия. Однако в данном случае рискну поверить тебе на слово. Согласись, вряд ли у нас найдется нечто такое, что могло бы объяснить визит посланца твоего воображаемого преступного гения.

– Насколько мне известно, ничего такого. Но...

Эмерсон величественно встал на ноги.

– К нам в номер проник самый обычный воришка! – вынес он свой вердикт. – И точка. Пойдем спать, Амелия.