Неукротимый

16

Габриель был удивлен и раздосадован, когда узнал о том, что его бабушка начала свое собственное расследование по поводу Шайны. Возможности у нее для этого были. Хотя сама маркиза давным-давно не выезжала из дома, у нее сохранились старые и весьма обширные связи и знакомства во всех кругах лондонского света. Несмотря на свое затворничество, маркиза продолжала живо интересоваться всем происходящим, и мало что из случившегося в Лондоне проходило мимо ее внимания.

Сам же Габриель знал буквально о каждом шаге Шайны. Он точно знал – когда и куда она отправилась, когда вернулась к себе на Джермин-стрит. Не остались незамеченными похождения Йена, его частые ночные отлучки. Габриель следил за посещениями Демьена де Фонвилля, знал, сколько времени он проводит в доме Шайны.

Не знал Габриель только одного: что ему самому делать дальше.

Много раз он обещал себе не торопиться и действовать осмотрительно, с холодной головой, но каждый раз при виде Шайны и ее мужа в его сердце с новой силой вспыхивала жажда мести.

– Не могу видеть тебя таким грустным, – заметила однажды утром леди Уэзерфорд, глядя на Габриеля, с отсутствующим видом намазывающего джемом ломтик поджаренного хлеба. – И мне думается, что на самом деле ты вовсе не хочешь причинить вреда этой женщине.

Габриель не знал, что ответить. В душе он корил себя за нерешительность и слабость. Для него было очевидно, что следующим шагом должно стать объяснение с Шайной. А для этого ее нужно каким-то образом выманить в такое место, где он сможет спокойно насладиться своей местью. И в то же время он не мог представить, что сможет вот так, своими руками, свести с нею счеты. Нет, его гнев, возмущение всем, что сделала эта женщина, его ненависть и желание посчитаться за предательство не стали меньше. В его памяти по-прежнему горел огонь воспоминаний – о вильямсбургской тюрьме, куда по навету Шайны его бросили вместе с матросами «Золотой Фортуны», о суровом приговоре, о веревочной петле на шее и о спасении – неожиданном, в последнюю минуту, когда чудесным образом была сохранена жизнь ему и еще одному члену экипажа. Эти воспоминания приводили его в бешенство. И все же…

Нет, никак не вписывалась Шайна в его закон чести, требовавший расплаты, мести, крови.

Око за око… Жизнь за жизнь…

– Когда придет время, – убежденно сказал он скорее для себя, чем для бабушки, – я сделаю все, что должен сделать. Смерть моих людей не останется неотомщенной.

Маркиза глотнула из фарфоровой чашечки дымящегося, янтарного, пахнущего медом чая, тяжело вздохнула. Нет, спорить с ним совершенно бесполезно. И не так уж он не прав. Если Шайна действительно повинна во всем, что случилось с Габриелем и его командой, она должна понести наказание. Но только трудно поверить, что Габриель – такой осторожный, такой чуткий – оказался настолько слеп, что не рассмотрел в полюбившейся ему девушке все темные стороны ее натуры, не увидел лживого, фальшивого характера.

Габриель заметил задумчивый взгляд маркизы. Он хорошо знал это выражение на лице своей бабушки.

– Вы хотите дать мне совет? – спросил он.

Маркиза пожала плечами.

– А он нужен тебе? – сдержанно ответила она.

– Я готов выслушать его, – заметил Габриель. – Хотя не могу обещать, что ему последую.

Леди Уэзерфорд наклонилась вперед. Что ж, для ее внука, с его закрытым для всех сердцем, и это была немалая уступка.

– Я посоветовала бы тебе оставить на время это дело. Если она на самом деле, как ты говоришь, повинна в том, что случилось, она должна быть наказана, и возмездие ей не избежать. Но прежде, чем звать ее к ответу, убедись в том, что она виновата. Нет ничего страшнее, чем наказать невиновного.

– Не понимаю, о чем вы, – откликнулся Габриель. – Что значит наказать невиновного? Вы допускаете, что она может быть невиновна?

Маркиза устало прикрыла глаза. Она знала, что сказанные ею слова не минуют души и сознания Габриеля, заставят его еще и еще раз задуматься обо всем. Что ж, пусть хорошенько подумает, прежде чем принять окончательное решение.

– Я слышала, – продолжила маркиза, – что юная леди Шайна Лейтон ждет ребенка.

Габриель изумленно уставился на нее. Густая краска залила его щеки. Как холодно и пусто сразу стало у него на сердце!

Шайна ждет ребенка от Йена Лейтона!

– Что бы ни сотворила мать, – продолжила маркиза, – ребенок не виноват.

Габриель застыл, неподвижно уставясь куда-то поверх ее головы.

– Она ждет ребенка от Йена Лейтона… – негромко повторил он.

Сердце маркизы сжалось при виде страдания, отразившегося на лице Габриеля. И чем дольше она смотрела на побледневшее от сердечной боли лицо внука, тем меньше ей хотелось еще хоть когда-нибудь слышать о женщине по имени Шайна Лейтон.

– Так говорят… Но… – начала маркиза и запнулась.

– Что – но? Что еще говорят? – неприязненно спросил Габриель.

– Ходит слух… Так, сплетня… Одним словом, многие думают, что отец ребенка – настоящий отец – не Йен Лейтон.

Лучик надежды блеснул в глазах Габриеля, когда он вскочил с места и возбужденно заметался по комнате. Затем разом обмяк, вновь опустился на стул и негромко спросил, уставясь в пустоту:

– И для этого есть основания?

Коротко, даже сухо, маркиза рассказала внуку все, что ей удалось узнать о прошлом Йена – включая и тот случай, после которого, как все полагали, он перестал быть мужчиной. Ну, в том самом смысле.

Габриель слушал рассказ маркизы с бешено бьющимся сердцем. Ведь если все это правда – а это весьма похоже на правду, – то, значит, брак этого докторишки с Шайной не более чем фикция, обман? Но если так, то ребенок у Шайны может быть только от…

– Ну хорошо, – охрипшим от волнения голосом сказал Габриель. – Если Лейтон не может быть отцом ее ребенка, то кого же называет молва?

Маркиза заколебалась. Очень не хочется полоскать чужое белье, но придется. Все равно придется, поэтому уж лучше – сразу.

– Демьена де Фонвилля, – буркнула она.

Габриель осел на своем стуле. Он пытался вздохнуть, но воздух не шел, не хотел идти в его перехваченное нервной судорогой горло. Он прикинул в уме: сколько раз появлялся за эти дни французик на Джермин-стрит? Да, довольно часто. У Габриеля в мозгу мгновенно возникли вопросы, которые он очень хотел бы задать герцогу. И не откладывая.

Где он может встретиться с ним? Ага! Габриель вспомнил, как несколько раз сталкивался с де Фонвиллем в каких-то подозрительных «клубах», по которым, надо полагать, его светлость обожал шататься по ночам. Однажды их познакомили, и Габриель назвался Эдвардом О'Марой – в честь своего славного помощника, повешенного во дворе городской тюрьмы в Вильямсбурге.

Герцог производил впечатление человека учтивого, мягкого, светского. Такие обычно очень нравятся женщинам. И Шайне он тоже сумел понравиться? Настолько понравиться? И она не устояла перед его чарами – несчастная слабая женщина?

Неужели и этому французику она шептала те же слова, что и тогда, в залитом лунным светом цветущем саду в далекой сказочной Виргинии?

Он решительно встал и отбросил со лба упавшую прядь волос. Ни слова не говоря, направился к двери, провожаемый сочувственным взглядом маркизы. Какая мука, какая боль и тоска наполняли его! Что может сравниться с этим – какое чувство? Пожалуй, только лишь одно – любовь.

Выйдя из гостиной, Габриель подозвал своего слугу. Когда юноша вытянулся перед ним, Габриель коротко распорядился:

– Я получил приглашение в Олдвич-Эбби к герцогу де Фонвиллю. Сегодня ночью там будет маскарад. Мне нужен костюм. Подайте перо, чернильницу и бумагу – я напишу, что именно мне нужно. Затем найдете швею, которая к вечеру успеет сделать все, что необходимо.

Слуга поспешно удалился. Габриель задумчиво смотрел ему вслед. Демьен на самом деле приглашал его навестить при случае Олдвич-Эбби и обещал познакомить со своими друзьями. Ну что ж, будем надеяться, что среди друзей герцога окажутся и лорд Йен с леди Шайной Лейтон.

В то время, когда Габриель занимался своим маскарадным костюмом, Йен и Демьен сидели в причудливо украшенной гостиной в доме герцога в Олдвич-Эбби. Йен наклонился ближе к приятелю – озабоченный, раскрасневшийся.

– Так вы поможете мне? – спросил он, тревожно озираясь вокруг, словно ища кого-то, спрятавшегося в складках плотных портьер, укрывшегося в полумраке в углу комнаты.

Демьен лениво откинулся на спинку своего кресла. Удивленно поднял тонкую бровь.

– То, о чем вы просите, – очень серьезно, мой друг. Вы требуете жизни двух человек. Это очень, очень серьезная просьба.

– Знаю, – согласился Йен. – Но если мне удастся получить наследство, я стану богат. Очень богат. И тогда вы можете просить все, чего захотите. Все.

Демьен улыбнулся, но улыбка его не была дружеской. В ней сквозило презрение.

– За деньги вы меня не купите, – спокойно заметил он. – Их у меня и так достаточно.

Йен судорожно вздохнул, сжал горячие, влажные ладони.

– Я не пытаюсь купить вас, – ответил он. – Я говорю о том, что вы можете в случае успеха требовать от меня всего, что я только буду в состоянии дать вам. Скажите, что вам нужно, и я клянусь – это будет вашим.

– Шайна, – негромко сказал Демьен.

Йен похолодел.

– Не понимаю, – прошептал он.

– Я коллекционирую произведения искусства. – Демьен покрутил на пальце перстень с крупным бриллиантом. – Красивые дома, старинную мебель, картины, драгоценности… – он жестко взглянул на Йена. – И красивых женщин. А ваша жена – очень красивая женщина…

Йен онемел. Да, Шайна была красивой женщиной – он и сам знал это, сам не мог смотреть на нее без восхищения и благоговения. Быть рядом с нею каждый день, день за днем, и не обладать ею было мукой для Йена. И вот сначала Габриель, а теперь де Фонвилль желают ее, хотят обладать ею… От этого можно сойти с ума. Но с другой стороны… Без помощи Демьена ему никогда не унаследовать ни титула, ни богатства, пока живы старый граф Деннистон и старший брат Йена.

Да, похоже, у него нет выбора… Надо уступать.

Сломленный, он низко склонил голову.

– Хорошо, – прошептал он. – Я согласен.

На губах Демьена появилась торжествующая улыбка.

– Отлично, – негромко сказал он. – Вы привезете Шайну сюда, в Олдвич-Эбби, в конце недели. У меня назначен бал-маскарад. Я хочу узнать ее поближе, прежде чем мы приступим к нашему… э-э… проекту.

Последние силы покинули Йена. Он знал, что Шайна неплохо относится к Демьену, но не настолько, чтобы уступить его любви. Она инстинктивно чувствовала, что в отношениях Йена и его дружка есть что-то неестественное, нездоровое. И уж, конечно, Шайна не будет в восторге от предстоящего бала-маскарада, на котором хозяин дома будет устраивать ритуальные действа – те самые, за которые его выгнали с таким шумом из Франции.

Но выбора нет: он привезет сюда свою жену. Надо думать, что уговорить ее на эту поездку ему удастся. А как там сложится дальше – это уже проблемы Демьена, а не его.

– Я привезу ее, – пообещал Йен. – Просто в гости она не поедет, а на бал-маскарад… Да, можете считать, что мы договорились.

– Прелестно, – улыбнулся Демьен. – И я надеюсь, мой друг, что вы не забудете, о чем мы договорились, и не подведете своего старого друга.

Замок Олдвич-Эбби был старым, построенным в готическом стиле. Его выщербленные временем серые каменные стены густо оплетали вьющиеся лозы дикого винограда. Дальнее крыло здания было разрушено, плиты серого камня причудливо раскатились по траве. При виде этого мрачного здания в памяти невольно возникали истории, связанные с привидениями, ведьмами и упырями. Думается, всей этой нечисти было бы весьма вольготно и уютно здесь, под взметнувшейся в низкое серое небо серой, стреловидной крышей бывшего аббатства.

Шайна невольно поежилась, когда карета прокатила по широкой дуге подъездной аллеи и остановилась возле крыльца, на котором трещали и коптили два факела, зажженных в железных подставках. Узкие, высокие окна, освещенные изнутри янтарным светом свечей, словно щели прорезали фасад здания.

Когда лакей отворил входную дверь, из глубины дома до Шайны донеслись негромкие звуки музыки и смех собравшихся на бал гостей.

Шайна нерешительно шагнула через порог. Видит бог, как ей не хотелось ехать сюда! Кроме того, что она не любила Демьена де Фонвилля, не доверяла ему, Шайна была встревожена еще одним обстоятельством, не имевшим, правда, прямого отношения к герцогу, но сильно повлиявшим на настроение леди Лейтон.

Дело в том, что перед самым отъездом она опять получила письмо. Как и предыдущее, оно было доставлено неизвестным, скрывшимся сразу же после того, как конверт был вручен привратнику. Как и предыдущее, оно не было надписано. И печать на сургуче была та же самая. Не сильно отличалось от первого письма и содержание. Вот что прочла Шайна, сломав сургуч и развернув плотный лист:

Шайна немедленно порвала письмо на клочки и бросила их в горящий камин. Только потом она подумала, что, может быть, правильнее было бы сохранить письмо и показать его Йену.

Она по-прежнему не знала, не догадывалась, кто мог бы быть автором этих писем. И не понимала, что все это значит. Кому и когда она сделала что-либо плохое? Странная, загадочная и неприятная история! Шайна решила, что непременно займется и этими письмами, и тем человеком, который, как она подозревала, проявляет какое-то странное, болезненное внимание ко всему, что она делает. Ничего, она еще разберется с этим ночным призраком.

Под руку с Йеном Шайна вошла в огромный высокий холл, удивительно похожий на монастырский храм. Она искоса взглянула на мужа и усмехнулась. Для маскарада он выбрал костюм пирата и вышагивал сейчас рядом с нею в алом платке, повязанном на голове, в кушаке, перетянутом на талии, с ремнями пистолетов, крест-накрест перехлестнувшими грудь.

Да, пиратом он вышел смешным и жалким. Особенно нелепо смотрелась невероятно длинная сабля, подвешенная к его поясу. При каждом шаге она задевала пол и издавала отвратительный скрежет.

Шайна же была одета монахиней – вся в черном и белом, – никаких полутонов, все скромно и строго. Волосы уложены, спрятаны под высоким крахмальным белоснежным чепцом.

Оба они были в масках.

Следуя за слугой, супруги Лейтон миновали длинный полутемный холл, где в каждом углу притаились тени. Здесь не горели свечи – только призрачный лунный свет освещал огромное пространство холла, проникая сквозь узкие, прорубленные под самым потолком окна.

Шайна шла медленно, осторожно, стараясь не споткнуться на неровных каменных плитах пола. Они прошли уже почти половину неблизкого пути, как случилось нечто, заставившее Шайну испуганно вскрикнуть и плотнее прижаться к Йену.

От противоположной стены навстречу им двигался монах. В полном безмолвии, он плавно плыл в своих черных одеждах, и казалось, что подол его рясы не касается пола. Руки монаха были глубоко спрятаны в складках одежды, а лицо скрывал низко надвинутый клобук.

– Йен, – дрожащим шепотом сказала Шайна, нервно сжимая руку мужа.

Видение приближалось к ним – все ближе и ближе. Когда их разделяло лишь несколько шагов, монах остановился и резким движением откинул клобук. Раздался довольный смех, и из-под клобука показалось улыбающееся лицо Демьена де Фонвилля.

– Добро пожаловать! – он с удовольствием посмотрел на побледневшие от страха лица гостей. – Говорят, что замок Олдвич-Эбби любит посещать призрак монаха. Надеюсь, вы были рады познакомиться с ним!

Йен засмеялся. Смех его был странным, нервным. Что касается Шайны, то ей и вовсе было не до смеха. Она даже не улыбнулась, когда Демьен учтиво прижался губами к ее руке.

– Я очень рад, что вы приехали, – сказал он интимно, так интимно, словно рядом с Шайной не стоял ее муж. – Еще раз – добро пожаловать! Все уже собрались в большом зале.

Ловко подхватив Шайну под локоть, он непринужденно вписался между мужем и женой и повел их в огромный зал с высоким сводчатым потолком. Зал освещали факелы, неярко горевшие в мраморных стенных нишах. Запах нагретой смолы смешивался с ароматом каких-то экзотических цветов – сильным, сладким, пряным.

Как только Шайна перешагнула порог зала, ею овладела единственная мысль: бежать отсюда. Бежать, и чем скорее, тем лучше.

Зал был заполнен гостями – мужчинами и женщинами. Все как один в масках, они сидели, развалясь, на низких диванах, расставленных повсюду. Лакеи бесшумно сновали по залу, разнося на серебряных подносах бокалы с вином. Шум голосов и смех, отраженные и усиленные высоким потолком, утопающим где-то вверху, во мраке, звучали как-то странно.

Шайна заметила, что гости в большинстве своем были уже навеселе. Женщины – почти все такие же подвыпившие, как и их кавалеры, – были одеты вызывающе. Их маскарадные костюмы не столько скрывали, сколько выставляли напоказ все женские прелести.

Демьен заметил замешательство Шайны. Проводил тяжелым взглядом Йена, который оставил их и направился прямиком к столу, уставленному бутылками и закусками.

– Вы удивлены? – спросил Демьен.

Шайна ответила не сразу. Ее щеки все сильнее заливались краской, пока она осматривала зал, с каждой секундой находя новые и новые поводы для смущения.

– Мне не нужно было сюда приезжать, – прошептала она наконец. – Не понимаю, почему Йен так на этом настаивал.

Она поискала глазами своего мужа и обнаружила его оживленно беседующим с женщиной, чье прозрачное одеяние, накинутое на обнаженное тело, не скрывало ровным счетом ничего.

– Это я просил его привезти вас, – пояснил Демьен. – Более того, я настаивал на этом.

Шайна оторвала взгляд от собеседницы мужа и перевела его на Демьена.

– Но зачем? – спросила она, глядя прямо в желтые, тигриные глаза Демьена. – Я не понимаю. Мне известно, что вы с Йеном – друзья, но…

Не отводя взгляда, она протянула руку, чтобы взять у подошедшего лакея бокал вина с серебряного подноса.

– Я хотел бы стать также и вашим другом, – заметил Демьен, наблюдая за Шайной, пробующей вино. – Вашим заботливым и любящим другом.

Шайна вспыхнула и слегка отодвинулась от Демьена. Но он продолжал крепко прижимать к себе ее руку, поэтому отодвинуться достаточно далеко ей не удалось.

– Прошу вас, – мягко сказала она. – Вы не должны…

Она не договорила. От удивления у Шайны перехватило дыхание, кровь прилила к лицу.

У противоположной стены, возле камина, она увидела мужчину, плотно закутанного в черное. Его волосы и лицо были надежно спрятаны под низко надвинутым на лоб капюшоном. На мужчине все было черным – и бриджи, и рубашка… Черным и кожаным. Эффект получался совершенно фантастический. Этот человек казался ожившей средневековой гравюрой. Именно так на них изображали инквизиторов – беспощадных охотников за ведьмами и колдунами.

В другое время и в другом месте такая фигура могла бы вызвать интерес или, на худой конец, тревогу. Здесь же, в этом готическом зале, она вызывала смертельный страх, ужас. И еще в черной мужской фигуре Шайне почудилось что-то неуловимо знакомое. Знакомый рост, осанка, поворот головы, размах плеч…

– Что случилось? – поинтересовался Демьен.

– Этот мужчина, – прошептала Шайна, незаметным кивком головы указывая на камин. – Кто он?

– Какой мужчина? – Демьен неторопливо осмотрел зал. – Ах этот! Его зовут О'Мара. Эдвард О'Мара. Вы не знакомы с ним?

– Э-э… Нет, – протянула Шайна, с трудом переводя дыхание.

Ей вдруг показалось, что весь воздух куда-то исчез, и она никак не могла вздохнуть. Закружилась голова, краски стали расплываться в одно радужное пятно. Она почувствовала себя такой слабой… И такой безразличной ко всему…

Колени ее подогнулись, и Шайна обернулась, ища руки Демьена, чтобы опереться на нее. Он обхватил молодую женщину за талию и увлек ее за собой к маленькой дверце в стене зала – незаметной для глаза, скрытой за яркой расписной ширмой.

Продолжая придерживать Шайну одной рукой, он взял другой, свободной, почти опустевший бокал из безвольных пальцев своей спутницы и отдал его проходившему мимо лакею.

Вино было не простым – в бокал Шайны подмешали сильный наркотик, привезенный герцогу издалека, с опийных плантаций Востока. Справедливости ради нужно заметить, что и другим гостям добавляли наркотик в сладкое вино, но на тех, привыкших к этому зелью, он производил не очень сильное воздействие. Но Шайну, совершенно незнакомую с такими вещами, первая же доза буквально свалила с ног.

Габриель, он же Эдвард О'Мара, новый друг Демьена, наблюдал, как герцог уводит Шайну из зала. Рука его по-хозяйски лежит на ее талии, покрытая золотисто-каштановыми курчавыми волосами голова француза склонилась к голове Шайны. Со стороны они были очень похожи на парочку любовников, решивших ненадолго покинуть гостей, чтобы на скорую руку заняться любовью в одной из пустующих комнат.

Габриель нашел глазами Йена. Тот удобно развалился на диване между молодым виконтом, о котором весь Лондон говорил как о человеке, безнадежно утонувшем в трясине разврата и страстей, и увядающей роковой красавицей, недавно проводившей в могилу своего третьего мужа. Вся троица оживленно и весело болтала.

Брови Габриеля гневно нахмурились. Этот мерзавец еще глупее, чем показался с первого взгляда. Женился на Шайне, зная, что не может быть для нее нормальным мужем, а теперь вот сидит себе и хохочет, пока его жену ведет в постель этот француз!

Габриель перевел взгляд на маленькую, тщательно скрытую в стене дверцу. Она манила его и отталкивала. Войти? Зачем? Чтобы убедиться, что Шайна занимается с герцогом любовью. Или убедиться в том, что он напрасно подозревает Шайну… Может быть, они вовсе и не любовники… Но что они в таком случае делают там?.. И все-таки нужно пойти. Даже если то, что он там обнаружит, убедит его в том, каким дураком он был, позволив себе влюбиться в такую девушку, как Шайна.

Какая-то молодая, совершенно пьяная, со спутанными волосами женщина бросилась ему на грудь, предложила заплетающимся языком пойти поискать свободный диван. Габриель брезгливо оттолкнул ее, быстро пересек зал и проскользнул в спрятанную за расписной ширмой дверцу.

Он очутился в длинном пустом коридоре, уходившем в темноту. Стоявший здесь полумрак казался еще более густым из-за бледного света горевших редко, кое-где, свечей. В коридоре было тихо, и в этой мертвой тишине на Габриеля смотрели двери – дюжины дверей, одинаковых, как одна – обшитых деревянными панелями, подвешенных на массивных железных петлях. Габриель понял, что прежде, когда Олдвич-Эбби был еще монастырем, здесь располагались монашеские кельи. Но только богу известно, что теперь скрывается за этими тяжелыми, одинаковыми дверями.

Размышляя о том, как ему разыскать Шайну, Габриель осторожно, крадучись двинулся по темному коридору.

Он и не заметил, что прошел мимо двери, за которой были Шайна и Демьен: слабый свет, горевший в комнате, не просочился наружу сквозь плотно прикрытую дверь. Да, двери здесь были сделаны на совесть – без зазоров и щелей.

Голосов Габриель тоже не расслышал, да и не мог расслышать, ибо все происходившее в комнате совершалось почти беззвучно.

А происходило в бывшей келье вот что.

Демьен привел Шайну в комнату, закрыл за собой дверь и заботливо уложил молодую женщину на невысокую постель.

– У меня так кружится голова, – едва слышно прошептала она, прикладывая ко лбу ладонь. – Не понимаю, что со мной.

– Ничего страшного, – успокаивающе сказал Демьен. – Просто вино так подействовало. Вот и все. Скоро это пройдет.

– Но я выпила-то всего один бокал, – возразила Шайна.

– Дело не в количестве, – успокоил ее герцог. – Это было не чистое вино, а смесь, коктейль.

– Смесь… – Шайна удивленно и непонимающе посмотрела на Демьена. – И что же было смешано с вином?

– Ничего опасного или вредного, – успокоил он, стаскивая с головы Шайны чепец и любуясь рассыпавшимися по плечам серебристыми локонами. – Так, капелька успокоительного…

Он нежно коснулся ладонью ее щек, шеи, потянулся к верхней пуговке скромного, закрытого платья. Шайна промолчала, и он удовлетворенно улыбнулся. Она выглядела удивленной, озадаченной, но не сопротивлялась – даже когда первая пуговка выскользнула из удерживающей ее петли.

Взгляд его хищных глаз завораживал, околдовывал. В первую минуту Шайна даже не поняла, не догадалась, не могла поверить, что Демьен намерен соблазнить ее… Что специально напоил ее опийным вином… Все рассчитал, чтобы усыпить ее бдительность, сломить ее волю и добиться… Добиться своего.

Только когда он прижался нетерпеливыми губами к ее шее, только когда его дрожащая от желания рука нырнула в складки платья и принялась ласкать грудь, Шайна сделала первую попытку оттолкнуть пылкого француза.

– Вы с ума сошли! Безумец! – бешено прошипела она, пытаясь освободиться от его объятий и подняться с постели. – Пустите меня!

К ее великому удивлению, Демьен услышал ее. Более того – отпустил. С усмешкой он наблюдал, как Шайна поправляет платье, спешит к двери…

– Вы все равно будете моей, – негромко пообещал он ей вслед. – Ваш муж подарил вас мне…

Испуганная, взбешенная, Шайна рывком распахнула дверь. Коридор – безмолвный, пустынный – тянулся в обе стороны, теряясь во мраке. Шайна замерла в нерешительности, не зная, в какой стороне находится большой зал, где были остальные гости.

Ее охватила паника. Необходимо было бежать, поскорее бежать – прочь от Демьена, прочь из этого проклятого замка. Да, но куда бежать?

Шайна толкнула одну дверь, вторую… Бесполезно, ни одна из них не поддалась. Коридор показался ей бесконечным. Снова закружилась голова. Там, впереди, мрак сгущался, становился непроницаемым, словно сам ад смотрел в лицо Шайне из глубины пустого пространства. Было страшно, но Шайна решительно сделала первый шаг: ведь то, что она оставляла у себя за спиной, наверняка было ужаснее того, что могло ожидать ее в этой черной пустоте.

И тут…

Словно возникнув из окружающей тьмы, словно вынырнув из вязкой черноты кошмара, перед нею возникла мужская фигура, затянутая в черную кожу. Мокрым антрацитом блеснула в рассеянном свете далекой свечи черная накидка с низко надвинутым на небритое лицо капюшоном.

Шайна взвизгнула от ужаса. Рванулась. Запуталась в своей длинной юбке и вытянула руку, чтобы опереться на стену, не упасть.

Рука провалилась в пустоту.

Габриель рванулся к ней в стремлении удержать, уберечь.

Но он не успел.

– Шайна! – отчаянно крикнул он.

В слабом призрачном свете, который не мог разогнать мрака, царящего в коридоре, в последний раз мелькнуло ее искаженное страхом лицо.

Шайна испуганно вскрикнула и покатилась вниз по крутым каменным ступеням.