Неукротимый

Глава 9

Поворачивая ключ и открывая свой блок, я задаюсь вопросом, почему Твитч не ответил мне на смс-ку, в которой я спрашивала, все ли хорошо с Майклом.

Нахмурившись, озадаченная, я снимаю пальто, ставлю сумку на стойку, и иду в комнату. Останавливаясь на полпути, я вслушиваюсь.

Душ включен.

— Твитч? — зову я.

Знакомый голос отвечает:

— Нет, крошка, это я.

Дэйв. Моя улыбка просто умирает, когда он добавляет:

— И, как только я выйду, мы должны поговорить о том, с чего ты решила, что тот странный парень может быть в твоем душе.

Дерьмо.

Мой телефон пиликает.

Никки: Девичник! Ю-ху! Скоро буду хх

Девичник? Сегодня? Да невозможно, чтоб я могла такое забыть.

Приняв утром душ, я надела майку и свитер, а затем уже побрызгалась дезодорантом.

Ну, знаете... на всякий случай.

Когда я иду на кухню, дверь ванной открывается, и я слышу хлюпающие шаги, которые приближаются ко мне. Только в одном полотенце, и все еще мокрый, Дэйв хватает меня в медвежьи объятия, к которым я не готова. Впечатываюсь лицом в его мокрую грудь, а засранец прижимает меня сильнее, когда я говорю испуганно и приглушенно:

— Не могу. Дышать.

Щипаю его за бок, он хихикает, и сжимает меня еще сильнее. Буквально отключая мне подачу воздуха своей накаченной грудью, и я повинуюсь инстинкту. Не имея другого выбора, я просто кусаю его за сосок. Сильно.

Дэйв визжит, и отпрыгивает от меня, выглядя раздраженным, но по-прежнему ухмыляясь:

— Это больно, сучка.

Кладу руку на бедро, пытаюсь отдышаться и визжу:

— Меня почти что задушил мужчина с большими сиськами.

Дэвид открывает рот от удивления:

— Эти сиськи накачены, потрясающие грудные мышцы!

Неспособная остановиться, я смеюсь над его оскорбленным выражением лица. Потом осторожно спрашиваю, проводя рукой по лицу:

— Почему ты созвал девичник? Что случилось?

Он улыбается, как чокнутый:

— Всему свое время. Чтобы я рассказал, тут должна появиться Никки.

Закатив глаза, я поворачиваюсь, и иду на кухню, чтобы сделать “какао а-ля Лекси”, и подготовиться ко всему, что мне собираются рассказать мои друзья.

Поставив какао на поднос, я несу его к кофейному столику, когда открывается входная дверь моей квартиры. Взглянув, я замечаю слишком счастливую Никки, держащую в руках контейнер.

Контейнер полон...

— Двойной шоколад, арахисовое масло? — я почти визжу: — Ты испекла «никнак4» с двойным шоколадом и арахисовым маслом?

Смотря на ее ухмылку, я взволнованно подпрыгиваю на месте. Эти «никнак» впечатляющие.

— По какому поводу? — спрашиваю я ее, протягивая руку к контейнеру. Хлопнув меня по руке, она хихикает, глядя на мое печальное лицо, и говорит:

— Всему свое время, дорогая.

Когда Дэйв заходит в гостиную, одетый в светло-серые спортивные штаны без футболки, и вытирает полотенцем мокрые волосы, он смотрит на Никки, и дерзко ухмыляется:

— Я так рад, что ты пришла!

Она посылает ему такую же дерзкую улыбочку, и показывает на сладости, которых слишком много. — О, милый. Я тоже по тебе скучала. Бери «никнак».

Дэйв рассматривает «никнак». Он хмурится. Как будто спрашивая сам себя, он бормочет:

— Почему у нас сегодня «никнак»?

Никки показывает нам, чтобы мы сели, и говорит:

— Нет. Ты первый! Расскажи нам свою грандиозную новость!

Дэйв выглядит, как ребенок, которому разрешили попрыгать на надувном замке, садится, и начинает рассказ:

— Ну. Помнишь, у нас было небольшое соревнование той ночью, кто получит Хэппи...

Святое дерьмо, вот это новость для меня! От шока я округляю глаза, а он продолжает:

— ...так что, я надеюсь без обид, милашка.

Никки угрожающе щурится:

— Что это значит?

Дотянувшись рукой до своего какао, Дэйв делает глоток, затем ухмыляется:

— Я выиграл.

Никки забирает какао из его рук, и Дэйв пялится на нее:

— Хей, это не так уж и важно. Он просто с мальчиками....

Но она резко прерывает его:

— Когда? Когда ты трахнул его?

Дэвид откашливается:

— Ну, технически, он трахал меня. И это событие произошло прошлой ночью.

Ну. Это неловко. Я хотела, чтобы земля поглотила меня.

Маленькая улыбочка появляется на лице Никки, и я не знаю, как это понимать. Это как улыбка Мона Лизы. Я щурюсь, разглядывая ее лицо. Она что-то скрывает.

Дэйв какое-то время моргает, прежде чем говорит:

— Ну, это отстой. Я думал, что почувствую себя победителем, но сейчас я просто чувствую себя раздавленным. Спасибо, Никки. Большое спасибо.

Затем он берет не один, а два «никнака», и запихивает их в рот, показывая этим текущее состояние его депрессии.

Мой удивленный взгляд перемещается от Никки к Дэйву, и я пытаюсь слиться с фоном, как хамелеон.

Я читала где-то, что хамелеон может чувствовать запах страха. Быть неподвижным, и притвориться листиком.

Тогда Никки берет «никнак» и надкусывает его. Со вздохом. Она выглядит расстроенной, когда говорит Дэйву:

— Не психуй, малыш. Но ты неправ.

Все еще прожевывая свою вкусняшку, Дэйв выглядит озадаченным, когда спрашивает ее:

— Что значит, я не прав?

Запихивая «никнак» в рот, она отвечает с набитым ртом:

— Оо сделала это. Я шделалала.

Дэйв и я смотрим друг на друга, неспособные расшифровать ее разговор с набитым ртом.

— Ага, я не совсем понял, о чем ты.

Пережевывая, она наконец проглатывает, встает, и указывая на Дэйва, кричит:

— Ты не победил! Я выиграла!

Бедный Дэйв. Его уровень непонимания прошелся от «Я не понимаю» до «Что за хрень».

Он бормочет:

— Что? Где?

Открыв рот от удивления, он встает, указывает пальцем на Никки, и орет:

— Супердолгий поход в ванную на маскараде!

Обвиняюще сощурив глаза, он качает пальцем около ее лица:

— Там не было никакой очереди, не так ли? Ты трахалась! С красавчиком!

Я могу только удивленно наблюдать, как Никки делает реверанс, и объявляет:

— Лучшие пятнадцать минут, которые я когда-либо проводила в ванной.

Неспособная больше оставаться простым зрителем, я тоже встаю, и вскрикиваю:

— Кто вы, и что вы сделали с моими лучшими друзьями?

Никки и Дэйв выглядят потрясенными моей вспышкой, прежде чем смотрят друг на друга, и разражаются хохотом. Дэйв придвигается к Никки, и обеими руками обнимает ее за талию:

— Дорогая, это не новость. Мы иногда делаем подобные вещи. Ну, знаешь? Типа игра, кто сможет заполучить парня.

Никки прислоняется к Дэйву, и кивает:

— Да. Он прав. Это не первый раз. И не последний.

Я немею. Разинув рот, я спрашиваю:

— Так значит, вы не злитесь друг на друга? Вам плевать, что вы спали с одним и тем же парнем?

Никки посмеивается:

— Неа. Это просто ради забавы. Мы давно не делали этого. С тех пор, как Дэйв и Фил начали встречаться.

Дэйв хихикает:

— Да, у нас даже было втроем в одной кровати...

Глаза Никки округляются, и она пихает Дэйва локтем под ребра. Он хмурится:

— Ой! И за что это, черт возьми?

Моя челюсть ударяется об пол. Не. Может. Быть.

Наклонившись вперед, я шепчу:

— Ребята, вы занимались этим втроем?

Дэйва щурится от моего выпада. Он быстро понимает, почему Никки пихнула его локтем, что это было для того, чтобы он закрыл рот. Медленно подходя ко мне, он осторожно смотрит на меня, и говорит:

— Да, крошка. Такое было.

Это немного обидело меня, что я не знала этого. Лучшие друзья делятся подобными вещами. Когда он замечает мою очевидную обиду, он притягивает меня в объятия:

— Это не имеет ничего общего к нашему отношению к тебе, крошка. Мы просто делали то, что нам нравится, и не хотели, чтобы ты нас осуждала за это. Я не говорю, что ты сделала бы это, но такой возможности было достаточно, чтобы умолчать. Мы любим тебя.

Около минуты я обдумываю то, что он сказал, а затем обнимаю его за талию, и крепко сжимаю. Никки обнимает меня со спины и целует в волосы.

— Мы действительно любим тебя, Лекс. Мы думали, что ты не поймешь этого, или будешь считать нас чудаковатыми, это сильно пугало нас. Ну как, ты думаешь, что мы странные?

Боже, они правы? Я осуждаю? Я думала, что была достаточно непредвзятой, но моя первая реакция показала, что это не совсем так.

Если бы они только знали о тех штучках, которые Твитчу нравится проделывать со мной...

Дорогой Боже. Я тут молчаливо осуждаю их, в то время, как сама поступаю так же. Я не говорила им о моих сексуальных отношениях с Твитчем. Все, что я сказала им, что он любит грубый секс. Они ничего не знают о его постоянном контроле, или о ремне....

Вздох.

Ремень. Я люблю ремень.

С трудом сглатывая, я понимаю, что мало чем от них отличаюсь. И теперь, когда я могу собраться, говорю им:

— Нет! Ребята, я не думаю, что вы странные. Это просто неожиданно. Я думаю, что почувствовала себя немного ненужной. Так что если уж хотите, то это... Я тут одна странная!

Немного пообнимавшись, мы отпускает друг друга, и тратим большую часть вечера на болтовню, и поедание «никнака». Около одиннадцати, мои друзья уходят. Помахав им, я закрываю дверь, и по коридору иду в спальню.

Как только дверь открывается, мое сердце пропускает удар.

Улыбаясь, я слушаю шаги, которые потихоньку приближаются ко мне. Как только мой неожиданный посетитель останавливается у меня за спиной, он обнимает меня за талию, притягивая к себе. Отклонившись назад, я нежно поглаживаю его волосы, и тихо спрашиваю:

— Майкл. С ним все в порядке?

Твитч вздыхает:

— Большую часть этого гребаного вечера я ждал, когда уйдут твои друзья. Так что, Ангел, я не хочу говорить об этом прямо сейчас.

Он ждал? Терпеливо ждал, как джентльмен? Вау. Это круто. Нет. Это суперкруто.

Поворачиваюсь в его объятиях и смотрю на него. Свет в моей комнате выключен, и только слабый свет из кухни освещает его лицо.

— Ты ждал?

В раздумьях, он морщит лоб, как будто даже не задумывался об этом:

— Да, я предполагаю, что делал это.

И я не могу остановиться. Подтянувшись повыше, я обнимаю ладонями его лицо, и притягиваю поближе к себе. Наши губы соприкасаются. Руки Твитча сжимаются вокруг моей талии, но губы не отвечают моим.

— Поцелуй меня, — умоляя, шепчу я.

В ответ, он шепчет почти в мои губы:

— Нет. Мне нравится, когда ты целуешь меня.

Улыбаясь напротив его губ, я чувствую, как возвращается его улыбка, и мое сердце переполняют чувства.

Что-то изменилось в Твитче сегодня ночью. В этот раз, от него исходит что-то большее. Что-то теплое.

Его хватка ослабевает, руки скользят вниз по моим бедрам, и он медленно обхватывает ладонями мою попу, и сжимает ее. Цепляясь большими пальцами за резинку моих пижамных шортиков, он снимает их вместе с трусиками. Мое самое чувствительное место пульсирует, и я становлюсь влажной.

Подведя меня к кровати, он толкает меня, и я приземляюсь на нее спиной. Смотря мне в глаза, он заявляет:

— Ты двигаешься, я останавливаюсь, — опуская свое лицо к моей уже готовой сущности, он говорит: — Будь громкой. Мне нравится тебя слышать.

Закинув мои ноги себе на плечи, Твитч встает на колени перед кроватью, и сильно шлепает по моей киске. Электрический разряд расходится по моим венам. Я вся дрожу, и я негромко вздыхаю. Он лижет два раза, прежде чем заявляет:

— Никогда не пробовал ничего подобного. Никогда не лизал киску, которая на вкус такая сладенькая, — вытягивая язык, он лижет мой вход один раз, потом второй, третий, а затем говорит: — Если бы я мог питаться твоей киской целый день, каждый день, я бы нашел способ, как сделать это моей основной работой.

Его слова, хоть и вульгарные, но все равно самые приятные, которые я слышала выходящими из его рта с тех пор, как познакомилась с ним. Опуская руки к его голове между моим ногами, я провожу пальцами по его волосам, и его полизывания превращаются в посасывания. Я непроизвольно дергаю бедрами, толкая его лицо в себя еще глубже.

Я громко стону. Он рычит, и сосет в идеальном ритме.

Я закатываю глаза, когда он щелкает языком по клитору. Мое дыхание становится тяжелым, а бедра сжимаются вокруг его головы.

— Не кончай, Лекси.

Ах, ты ублю…, мать твою.

Я так близка, что могла вкусить это. Чуть громче шепота, я говорю:

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

С финальным щелчком языка, Твитч встает. И я хочу пнуть его за то, что он меня дразнит. Так я и делаю.

Я пинаю его ногой в бедро, и в тот момент, когда я ударяю по нему, он сначала сердито смотрит вниз на свое бедро, потом наверх на меня. И внезапно, мое раздражение сменяется беспокойством. И все что я могу — это думать "О блин. Я в беде".

Рыча, он бросается на меня, и я визжу. Он обнимает меня, и переворачивает таким образом, что я оказываюсь сверху. Я хочу закричать. Я знаю, у него проблемы с управлением гневом, и я спровоцировала его. Что, твою мать, со мной не так? Мое сердце ускоряется. Я ошеломлена. Потом я слышу то, из-за чего из беспокойной превращаюсь в обезумевшую за одну секунду.

— Над чем ты смеешься? — вызывающе спрашиваю я.

Ёрзая между его коленями, я пихаю его в грудь, а он смеется еще сильнее:

— Это не смешно, Твитч! Я могла причинить тебе боль.

Его смех граничит с истерикой. Скрестив руки на груди, я пялюсь на него, и жду, пока он успокоится. Когда он глубоко вздыхает и улыбается мне, мой гнев просто испаряется. Заправляя мне волосы за ушко, он говорит:

— Сегодня был нехороший день. Так что я пришел сюда расслабиться, и хотел побывать своим ртом на тебе, ожидая потом твой ротик на мне. Я не приходил сюда, чтобы вот так посмеяться. Последний раз я так смеялся тогда, когда был подростком. И в большинстве случаев, когда я был подростком, я так смеялся, когда был под кайфом.

Это меня расстраивает.

Когда Твитч видит мое помрачневшее лицо, он улыбается еще шире:

— Чертовски забавно.

Внезапно его глаза темнеют, и он садится так, что мы оказываемся напротив друг друга.

— Не думай, что я забыл о твоей выходке.

Положив одну руку мне на спину, другой рукой Твитч находит мою голую попу, и сжимает ее так сильно, что я вздрагиваю. Начиная от шеи, он прокладывает дорожку из поцелуев к моей челюсти, затем, наконец, целует в уголок рта.

— Поцелуй меня, Ангел.

Я тяжело дышу, прикрываю глаза, и хриплым шепотом отвечаю:

— Конечно, малыш.

Губами, но вскользь касается моих. Я слегка наклоняю голову, и прикасаюсь к нему. Целую его медленно, но глубоко, и когда его губы сливаются с моими, я понимаю, что на этот раз, он целует меня в ответ. Он массирует мою попу, и я попадаю в сказочное государство. Сказочное государство, которое очень быстро исчезает.

Шлепок!

Я вскрикиваю в его рот, и он целует меня сильнее, а попа немеет на секунду, прежде чем начинает пульсировать.

Шлепок!

Я хныкаю, и кривлюсь от боли. Он ласкает пульсирующее место удара, и внезапно, мой мозг прекращает распространять боль, думая: “Ух, ты. Это должно было быть приятно?”

Шлепок!

Сильнее, чем во второй раз. Я отстраняюсь от его рта, откидываю голову назад, я вскрикиваю. Мои глаза округляются. Между ног становится влажно.

Шлепок!

Мой рот в безмолвном крике превращается в букву “О”. Наши взгляды встречаются, не отпуская друг друга. Твитч прикасается рукой к больному месту, жарко опаляя, прежде чем двигается ниже, и еще ниже, достигая сморщенной плоти. Я напрягаюсь. Его пальцы задерживаются там на мгновение, прежде чем кончиком одного он проверяет, насколько я возбуждена.

Мои щеки горят. Те, что на моем лице. Нормальные люди не возбуждаются от подобных штучек.

Кончиком пальца, Твитч скользит вверх и вниз по моей влажной и теплой плоти. Его глаза вспыхивают, затем темнеют, и он закрывает их, издавая стон:

— Тебе нужно сесть на мой член.

Перевернув меня на бок, он отстраняется, неистово расстегивает ремень, и стягивает слаксы, рубашку, и подтяжки за рекордное время. Встав передо мной, он гладит свой толстый и длинный член; серебряные шарики в нем мерцают в приглушенном свете. Ложась рядом со мной, он продолжает гладить свой член. Повернувшись, Твитч приказывает:

— Оседлай меня.

Ему не надо просить дважды. Поднявшись на четвереньки, я сначала перекидываю одну ногу, а потом взбираюсь на него. Мы оба готовы. Нам не нужно напрасно тратить время. Отвожу руку за спину, и обхватываю его член, подводя его как раз под мой вход, и медленно сажусь, вбирая в себя головку.

Позволяя себе привыкнуть, я кладу руки ему на грудь, потом смотрю на него, в то время, как он впивается в мои бедра. Твитч наблюдает за мной жаждущими, полуприкрытые глазами. И внезапно, меня накрывает неожиданная волна эмоций. Я протягиваю руку, и поглаживаю цифру «13» на его щеке, ощущая травмированную кожу под татуировкой.

Ты и не подумала бы, что цифра «13» скрывает шрам от окружающих.

Качая головой, я закрываю глаза, и убираю руку. Его рука сильно сжимает моё запястье, останавливая меня, и возвращая мою руку обратно на свою щеку. Он прижимается к моему прикосновению, как кот. Повернув голову, Твитч целует внутреннюю сторону моего запястья. И в моем горле застревает комок.

Не влюбляйся в него!

Да. Это бы все испортило.

Нуждаясь в отвлечении от этого насыщенного момента, я сажусь на него глубже, и еще глубже, пока моя попа не встречается с его промежностью. Я чувствую себя цельной, и разгоряченной, мои веки трепещут. Он так невероятно ощущается.

Смотрю на него, и он хмурится.

Он берет меня за руки, переплетая наши пальцы, и опускает их на кровать над своей головой.

Это уже слишком. Комок в горле поднимается, и я не могу глотать. Он отдает мне контроль.

Из меня вырывается хриплый шепот:

— Не играй со мной.

Вместо того, чтобы ответить мне, он приподнимает голову, и в моей груди поселяется тупая боль. Наклонившись, я сливаюсь с ним в сладком и нежном поцелуе. Потом он бормочет напротив моих губ:

— Идеально.

Дерьмо. Это впечатляет.

Углубляя наш поцелуй, я начинаю раскачиваться, и проглатываю его низкий стон. Я двигаюсь медленно и уверенно, вверх и вниз, и он полностью позволяет мне контролировать все, что здесь происходит. Мы раскачиваемся, целуемся, прикасаемся, сливаемся так, как я никогда не думала, что это возможно с таким мужчиной, как он. Немного отстранившись, я нежно целую его губы. Затем оставляю крошечные поцелуи по всему его лицу. На щеках, глазах, носу, и наконец, вновь на мягких, полных губах, в то же время, глубоко насаживаясь на него.

Выпрямившись, я задыхаюсь, когда нахожу точку. Ну, знаете? Ту самую точку.

Его взгляд на мне повсюду, он наблюдает, как я двигаюсь все ближе и ближе к своему освобождению. Я сжимаюсь вокруг него, и я там. Позвоночник напрягается, глаза закрываются, белые пятнышки искрятся передо мной, и я стону. Внезапно, я открываю глаза, и смотрю на него вниз, сдерживая свое освобождение. Он приоткрывает рот, потом кивает, давая то, что мне нужно.

Разрешение.

Мое сердце колотится. Откинув голову назад, я стону долго и низко, когда первое сокращение сильно сжимает его. Отпустив мои руки, он обхватывает мои бедра. Он крепко меня держит, толкаясь в меня. Моя сущность сжимается вокруг него, и исступленный восторг затопляет меня.

Мое самое последнее сокращение стихает. Я чувствую, что его член во мне увеличивается. Он тянет мои бедра вниз, и наши взгляды встречаются, когда он тихо выпускает свое освобождение, не отводя от меня своих нежных, карих глаз.

Тяжелое дыхание заполняет комнату. Никто из нас не делает ничего, чтобы разъединиться. Мысль о том, что он выйдет из меня прямо сейчас, меня беспокоит. Как будто чувствуя это, он перекатывает нас так, что теперь я лежу на спине. Не отрываясь от меня, он прижимается лбом в изгиб моей шеи, целуя ключицу, и я полностью расслабляюсь.

Прижимаясь к нему, одной рукой я обнимаю его за шею, а другой поглаживаю его волосы. Мои руки на Твитче, и подсознательно, он сжимает меня сильнее.

Я могла бы делать это вечность.

Это было моей последней мыслью, прежде чем я провалилась в сон.

По дороге на работу, я чувствовала взгляды людей, стреляющие в меня, как лазеры, и точно озадаченные моими шагами вприпрыжку.

— Всем доброе утро, — поприветствовала я с хитрой улыбкой на лице. Я практически уверена в том, что мои сотрудники думают: «Ну, дерьмо. Кое-кто попал под раздачу».

И я попала под раздачу.

Твитч очень хорошо задал мне трепку. Но прошлой ночью было что-то большее.

Он отдал мне контроль над тем, над чем прежде не отдавал. И больше того, он не беспокоился из-за этого. Он не был злым или расстроенным. Едва различимым способом он показал мне, что доверяет. И это было фантастическим.

И потрясающим. Это было также сверхэмоциональным. Как наблюдать за тем, как маленькие черепашки вылупляются из яиц, и пробираются к океану. Это было медленным. Мы не торопились. Но это точно того стоило. Если бы мне хватило сил, я бы в конце зааплодировала и закричала «Ура».

Ты не можешь торопить человека продвигаться вперед. Все должно происходить в свое время. Ты можешь заставить человека измениться, но только тогда, когда он достигнет этого самостоятельно, и будет придерживаться этих изменений.

Когда утром я проснулась одна, вытаскивание своей внезапно-несчастной задницы из кровати заняло у меня какое-то время. Я притопала на кухню, и заметила свернутый кусочек бумажки, прикрепленный к дверце холодильника. Прищурившись, я посмотрела налево, затем направо, проверяя, что за мной не наблюдают, оторвала бумажку от дверцы и развернула ее.

И то, что я увидела, подняло мое настроение от «Степени А – «хмурый человечек» до «Степени Б – «радужная фея». И радужные феи были просто чертовски счастливы.

Ну если и нет, то должны. Ради всего святого, они же делают радугу.

Перечитывая записку уже во второй раз, я прислонилась к столешнице, и вздохнула.

Ужин. 6 вечера. Останешься на ночь у меня. Я пришлю машину. Оденься прилично.

Хихикая, я посмотрела на приказ, который я получаю почти каждый раз, когда мы вместе.

Оденься прилично.

Сегодня мне отчаянно нужно побегать по магазинам. И вот почему я пишу Никки, прося ее встретиться со мной в обед. Заходя в кабинет, я останавливаюсь, когда вижу Майкла, сидящего за моим столом. Смотрю на него в упор, сжимая по бокам кулаки, и свистящим шёпотом, сквозь зубы, произношу:

— Майки, для школьного прогула у тебя должна быть стоящая причина.

Он ухмыляется:

— У учеников выходной.

Мой гнев испаряется, и я прохожу дальше в свой кабинет.

— Ну, я бы сказала, это стоящая причина, — подмигивая, подхожу к нему и вздыхаю. Твитч рассказал мне, что его избили. Он также рассказал мне, что разобрался с этим. Когда я спросила, что произошло, он заметил мою серьезность, но абсолютно спокойно ответил:

— Не спрашивай, и не говори об этом.

Это, ясно-понятно, заставило меня расслабиться так же, как и человека с опухшим глазом.

Положив ладони по обе стороны от лица Майкла, смотрю в его печальные глаза:

— Дайка я посмотрю на тебя, дорогой.

Его нос опух и деформирован, губа порвана с левой стороны, глаз черный от гематомы, но опухоль, кажется, сошла. И я решаю сыграть в хладнокровие, и не показывать, как сильно взбешена тем, что одного из моих детишек избили. И хорошо избили.

Все еще держа ладонь на его щеке, другой рукой касаюсь его короткой и аккуратной стрижки:

— Ты в порядке?

Он закрывает глаза, ощущая мои пальцы в своих волосах.

Моя душа болит.

Как много времени прошло с тех пор, как кто-нибудь проявлял к Майклу материнскую любовь? Мое предположение – этого времени было ужасно много.

Он бормочет, с закрытыми глазами:

— Я в порядке. Ничего такого, через что бы я прежде не проходил. Я люблю свою работу.

Это заставляет меня улыбнуться по-настоящему.

Освобождаю его от моих ласковых прикосновений, и говорю:

— Хорошо! Нет, отлично! Как тебе новый босс?

Ладно. Я официально добываю информацию. Разве можно меня осуждать?

Майкл опускает подбородок, и мягко улыбается:

Я не знаю, откуда этот парень, мисс Балентайн. Но я благодарен, — он смотрит вверх, на меня, и его лицо становится серьезным: — То, как он позаботился о том, что произошло...— его глаза расширяются, и он качает головой: — Серьезно, ваш парень чертовски страшный.

Вместо того, чтобы исправлять его предположение, я хмурюсь:

— Следи за языком.

Изучая меня невозмутимым взглядом, он встревоженно бормочет:

— Извините. Он был весь такой "резать, колоть ножом, выбивать", а я просто был, как кто? А потом он весь такой вновь улыбающийся, как будто ничего не случилось, и я серьезно забеспокоился, — его взгляд встречается с моим, и Майкл возвращается из далекого путешествия в свой мозг. — Но думаю, я ему нравлюсь.

Он улыбается.

Он выглядит счастливым. Но я все еще задерживаюсь на словах «резать, колотить ножом, выбивать». Моя кровь застывает в жилах.

Откашливаясь, я поворачиваюсь к нему спиной, и спрашиваю с фальшивой радостью:

— Какие планы на сегодня?

Я слышу, как Майкл встает.

— Работать. Я должен спешить к мистеру Т, и он не будет счастлив, если я опоздаю.

Притворяясь, что беру с полки какие-то книги, я говорю:

— Хорошо, Майки. Береги себя.

Дверь за ним закрывается, а я кладу руку на вздымающуюся грудь. Интересно, как я собираюсь сегодня пережить ужин.

Отменить ужин с Твитчем – не вариант.

Сидя на заднем сидение автомобиля, я приглаживаю свое черное платье, которое, правда, не нуждается в этом, немного учащенно дышу, и думаю, как завести разговор о том, что сегодня рассказал мне Майкл.

Решаю подождать до окончания обеда, и, прилагая усилия, делаю невозмутимое лицо, в то время, как дверь машины открывается, и седеющий водитель протягивает мне руку. Подаю ему руку, выхожу из машины и лицом к лицу встречаюсь с Твитчем. Его глаза чуть прищурены, но потом улыбка исчезает с его лица, когда он осматривает мое платье и туфли. Его уже полуприкрытые глаза закрываются еще сильней, и он наклоняется ко мне, оставляя поцелуй на моей щеке. Этот жест привязанности меня озадачивает.

По мне начинают бегать мурашки, я дрожу и закрываю глаза.

Твитч берет мою маленькую руку в свою большую татуированную, и ведет меня к входной двери в маленький старомодный итальянский ресторанчик.

Меня удивляет его выбор ресторана. Это не похоже на то, что он бы выбрал. Он выглядит, как парень, который выбирает что-нибудь модное. Или дорогое. И современное.

Не милое, теплое и очаровательное.

Мы стоим в очереди, ожидая, когда нас пригласят присесть, и в этот момент, к нам направляется пожилой мужчина, одетый в белую рубашку и белый поварской колпак. Свои влажные руки он вытирает кухонным полотенцем, и что-то бегло говорит по-итальянски.

Твитч ухмыляется ему в ответ, перед тем, как выпустить мою руку, и делает шаг к нему навстречу. Пожилой мужчина целует его в обе щеки, продолжая быстро говорить. Я не могу не улыбнуться, видя его оживленные жесты руками и игривое нахмуривание. Он хватает Твитча за щеку, немного ее треплет, затем хлопает по ней и отпускает.

И мысль о ком-то, кто вот так с ним обращается, меня поражает. Так сильно, что мои глаза расширяются, и, сдерживая смех, я сильно прикусываю губу.

Когда мужчина замечает меня, он вглядывается пристальнее, и замолкает. Мило улыбаясь, он говорит:

— Привет. Я – Джо.

Он протягивает мне руку, и я, улыбаясь, принимаю ее:

— Я – Лекси. Приятно познакомится, Джо.

Твитч, глядя на мужчину, закатывает глаза:

— Просто дай нам столик, старичок. Мы голодны.

Толкая Твитча локтем, мужчина бормочет:

— Я покажу тебе старичка.

Он провожает нас к столику в дальнем углу, подальше от других клиентов, а я озираюсь по сторонам, и благодарю Бога за уединение. Я хотела бы, чтобы сегодня ночью, мы наконец поговорили о чем-нибудь большем, чем просто о делах. Я хотела бы узнать больше о Твитче, но должна действовать по-хитрому.

Я должна вынудить его ответить на вопросы, но, чтобы при этом не казалось, будто я что-то спрашиваю.

Схватив моё меню, Джо, с обиженным видом, выхватил его у меня из рук.

— Ну, нет, леди. Нет. Это твоя первая ночь с нами, так что для меня — честь выбрать то, что ты будешь есть.

Моё сердце пропустило удар. Что, если он выберет то, что мне не понравится? Это может плохо закончиться. Увидев моё обеспокоенное лицо, Джо улыбается.

— Не смотри так на меня. Тебе понравится. Я обещаю.

Через маленький столик, я смотрю на Твитча. Он ставит локти на стол, скрестив руки под подбородком. Потом приподнимает брови, как бы говоря: «Даже не трудись спорить».

Так и не буду.

Сверкая яркой улыбочкой, я говорю Джо:

— Это мило. Но я должна предупредить вас, что не люблю морепродукты.

Уже уходя, Джо отвечает:

— Заметано.

Твитч говорит:

— Я уже сказал ему о морепродуктах. И о перце. И о горохе.

В замешательстве, на мгновение я морщусь, прежде чем вспоминаю, что у Твитча привычка за мной наблюдать.

Я выпаливаю:

— Ты по-прежнему за мной наблюдаешь?

Мой мозг хлопает себя по лбу.

Твитч берет кусочек хлеба, и откидывается на спинку стула, уставившись на меня. Откусывая кусочек высокоуглеродного совершенства, он один раз кивает. После этого я спрашиваю спокойнее:

— Когда ты в последний раз за мной наблюдал?

Проглатывая, он выпрямляется на стуле:

— Сегодня. Ты и Николь ходили по магазинам.

Такого я не ожидала. Поэтому бормочу:

— Понятно.

Я смотрю, как он достает из кармана уже открытый пакетик с шоколадными конфетками, засыпает горстку в рот и жует.

Отвлекаясь от хода своих мыслей, слегка улыбаясь, я говорю:

— Я чего-то не понимаю? Ты не похож на любителя разноцветных шоколадных конфеток.

— Ага, ну это лучше, чем принимать до хера кокаина.

Это меня затыкает. Улыбка сползает с моего лица.

— Я был наркоманом. Я видел, что это делало со мной, и бросил. Резко бросил. Заставил Хэппи увезти меня в Кимберли5, закрыть в хибаре, и охранять дверь под дулом пистолета. Я сказал ему, что, если попытаюсь сбежать, чтобы стрелял в меня.

Хэппи? Невозможно. Я усмехаюсь:

— Это жестко. Как будто он бы в тебя выстрелил.

Прожевывая еще горстку шоколада, он, смеясь, закашливается:

— Черт, девочка. Он использовал всю обойму, сдерживая меня внутри, — его улыбка исчезает, лицо серьезнеет, а глаза теряют фокус: — Ты понятия не имеешь, на что похож отказ от наркотиков. Клянусь, я мог бы убить кого-нибудь за дозу в первый день. Три дня меня рвало, и я чувствовал себя, будто умираю. Расчесывал кожу. Я царапал все тело, раня себя. Это было неприятно. Я полностью отколупал ноготь, просто для отвлечения. Это было ужасно. Но все закончено.

Я открываю рот от удивления:

— Ты рассказываешь мне, что испробовал DIY (прим. пер. Do It Yourself — сделай сам) реабилитацию на себе?

Он торжественно кивает.

Я не могу в это поверить. Большинство детей, которых я встречала на улицах, увлекаются этим же или подобным, и они проходят интенсивную реабилитацию, иногда в течение многих месяцев, чтобы избавиться от этой привычки. Некоторые все равно возвращаются к употреблению. Так что слышать, что Твитч насильственно сам себя реабилитировал... это потрясающе. Правда, потрясающе.

Я сверхвпечатлена его самоконтролем.

Это самое серьезное из того, что он мне о себе рассказывал, и пока мне везет, я шепотом спрашиваю:

— Почему я?

От этого вопроса ему стало не по себе. Я поняла, потому, как он внезапно скривился, и на мгновение, мне стало интересно, не зашла ли я слишком далеко. И не поспешила ли я? И в этот момент он ответил мне:

— Потому что ты – это ты.

Он сказал это так, как будто это все объясняло. Но мне этого недостаточно. И я спрашиваю:

— Как долго ты за мной наблюдаешь?

Отвечая, он смотрит мне прямо в глаза:

— Давно.

Откашливаясь, потом он наклоняется вперед, и говорит то, чего я никогда не ожидала услышать:

— Когда ты – наркоман, легко стать зависимым от каких-то вещей. И это отчасти похоже на меня. Я — личность со склонностью к привыканию. Так что я перестал наркоманить, но пристрастился к конфеткам. Затем, раз в неделю, я начал посещать тренажерный зал, чтобы отделаться от конфеток. Но это стало навязчивой идеей. Мне нужно тренироваться три раза в день. Потом ты... — его взгляд смягчается, — я сказал себе, что какое-то время должен за тобой понаблюдать... — и он замолкает.

И хотя он ничего не произносит, я и так понимаю, что он хочет сказать.

Это должно было заставить меня вспотеть, а не заставить мое сердце наполниться подобными чувствами.

— Я – привычка?

И он тихо отвечает:

— Худшая. Не существует никакого лекарства от этой зависимости.

Я хрипло отвечаю:

— Ох.

Внезапно нахмурившись, он заявляет:

— Я нехороший человек.

Отстранившись от меня, он добавляет:

— Ты думаешь, что такой человек, как я, заслуживает такого совершенства, как ты? Нет. Я расскажу тебе прямо сейчас, что не заслуживаю.

Он кажется расстроенным собой, покусывая ноготь большого пальца:

— Дело в том, что я эгоист. И мне плевать на то, чего я заслуживаю. Все, что меня беспокоит – это то, чего я хочу. И я так чертовски сильно тебя хочу, что сделаю все, что угодно, чтобы тебя удержать.

В моей голове звучит тревожный сигнал, но сердце машет ему руками, утихомиривая его. Еще раз.

— Ох, — я говорю так тихо, что едва себя слышу.

Я открываю рот, готовая задать следующий вопрос, когда замечаю Джо, идущего к нам с двумя мужчинами, руки которых заполнены тарелками с едой. Не могу сдержать смешок, и Твитч поворачивается, чтобы посмотреть в их сторону. Он улыбается и качает головой.

К Джо подходит еще один официант, который пододвигает дополнительный стол под все наши тарелки. В тот момент, когда он их ставит, он подробно объясняет состав каждого блюда, и из какой части Италии оно родом. Нам принесли: стейк, пасту, ньокки6, суп, тарелку сырной нарезки, и тонко нарезанную прошутто7.

Все это выглядело божественно.

Подмигивая, Джо нас оставляет, чтобы мы поели, и я не жду Твитча, накидываясь на ньокки с розовым соусом. Я люблю ньокки. Я думаю, что ньокки серьезно недооценивают. А эти ньокки – легкие и воздушные, как маленькие облачка, которые тают во рту. Я полагаю, что мое мнение нужно озвучить:

— Ньокки такие вкусные. Я думаю, это одно из самого недооцененного блюда. Люди должны знать, насколько вкусны ньокки.

Твитч жует свою пасту, и дразнится:

— Я думаю, тебе просто нравится говорить «ньокки».

Я подтверждаю его догадку, с практически королевским поклоном, тихо говоря:

— И это тоже.

К моему восхищению, мы много болтаем, и я узнаю, что Твитч сбежал из дома, потом на четыре года попал в тюрьму для несовершеннолетних, до своего шестнадцатилетия. Мне хотелось бы возразить, что эта история неправдоподобна, но по опыту своей работы, подобное я вижу постоянно.

— За что ты попал в тюрьму для несовершеннолетних? — спрашиваю я, жуя небольшой кусочек сыра.

— Нападение с нанесением побоев.

— Слишком много для ребенка за нападение.

Тут он, вспоминая, добавляет:

— Нападение на офицера полиции.

Я сжимаю губы. Да. За это могут.

Сворачивая кусочек прошутто, я вожусь с ним дольше, чем полагается:

— А татуировки?

Он пожимает плечами:

— Первую я сделал в тюремной камере, когда мне было четырнадцать. Потом это вошло в привычку, — он поднимает брови на слове «привычка». — У нас не было нужных инструментов, чтобы хорошо все сделать. Мы использовали чернила от ручки и булавки. Как правило, все они были заражены, — он смеется: — Много первичных татуировок я покрыл новыми, но у меня все еще осталось несколько, которые для меня кое-что значат. Они важны. Я сохранил их, чтобы быть уверенным, что не забуду.

Хотя мой разум хватает меня за плечи, и трясет, визжа: «Забыть, что? Спроси его! Пожалуйста, спроси!», я не спрашиваю. Кажется, это слишком много для сегодняшнего вечера. Поэтому улыбаясь, я позволяю разговору перейти в удобную тишину, пока мы едим.

Заканчивая нашу трапезу, я облокачиваюсь назад на свой стул, а Твитч смеется. Я быстро впадаю в пищевую кому. Когда я замечаю Джо, приближающегося к нам еще с одной тарелкой, имитирую рыдания, и говорю ему, когда он подходит:

— Больше не надо. Пожалуйста. Не надо. Если я съем чуть больше, я взорвусь. И тогда ты должен будешь отовсюду счищать все части Лекси, и я уверена, что это было бы нарушением правил техники безопасности. Не говоря уже о впустую потраченной восхитительной пище, которую я хотела бы сохранить в желудке.

Поднимая свои апатичные глаза к обоим мужчинам, смотрящим на меня сквозь прищуренные глаза, я бормочу:

— Это правда. И это было бы печально.

Джо, вместе со счетом, ставит тарелку перед Твитчем, и я смотрю, как Твитч ест весь тирамису сам, наблюдая за мной. Он кладет несколько сотен долларов под тарелку, подходит ко мне, и помогает мне встать.

Сплетая наши пальцы, он притягивает меня ближе к своему боку. Люди смотрят на нас, должно быть, думая, что мы вместе. И мне нравится эта мысль.

Провожая меня до своего гладкого, спортивного черного “Мерседеса”, он помогает мне сесть в машину, затем садится сам. Внутри он чуть наклоняется, и копается в бардачке. Вытащив маленькую жестяную баночку, он открывает ее, а мои глаза расширяются от шока. Наклоняясь к нему, я шепчу:

— Ты серьезно крутишь дуби8?

Тело Твитча сотрясается от тихого смеха:

— Они не называются дуби уже лет так десять. Но да, я это делаю.

Внезапно, я чувствую себя, как черлидерша, зависающая с городским хулиганом. Он смотрит на меня, и слегка усмехается, когда заявляет:

— Держу пари, что ты никогда раньше не курила.

Я морщусь от раздражения из-за его поддразнивания:

— Да. Я курила. Когда-то давно я была подростком.

Он ухмыляется, протягивая мне незажженный косяк. Я долго смотрю на него, прежде чем качаю головой:

— Я не могу. Мы на работе выборочно проходим тест на наркотики.

Твитч ухмыляется сильнее:

— Это всего один день будет в твоем организме. Вы сдаете слюну?

Я киваю, и он наклоняется ко мне ближе:

— Накурись со мной. Мне нравится видеть тебя раскрепощенной. Раскрепостись сегодня со мной.

Я опускаю подбородок, и мое лицо горит. Я, должно быть, похожа на полную идиотку.

Не позволяя мне подпортить его вечеринку, он зажигает сигарету и глубоко затягивается. В машине распространяется острый запах, и мой рот наполняется слюной.

Я поворачиваюсь к нему, он задерживает дыхание, и вместе с ним и дым, и наблюдает за мной сквозь полуприкрытые глаза. Мой мозг шипит, а затем прекращает работать. Неспособная остановить себя, я наклоняюсь к нему. Он встречает меня на полпути. Так близко, что наши губы соприкасаются, а я закрываю глаза, и открываю губы. Он медленно выдыхает, а я вдыхаю, пробуя сладкий, насыщенный вкус дыма.

Я удерживаю его так долго, что кажется, проходит вечность.

Голова кружится, и я медленно моргаю.

Наконец выдыхая, я поворачиваюсь к великолепному мужчине, смотрю на его слабо освещенное лицо, и спрашиваю:

— Куда мы направляемся теперь?

Не поворачиваясь ко мне, он заводит машину, и отвечает:

— Сегодня у нас вечеринка.

Подъехав по длинной подъездной дорожке к моему дому, я останавливаюсь, и замечаю, как Лекси рассматривает все автомобили, припаркованные в линию на подъездной аллее. Не так много времени прошло с тех пор, как последний раз мы устраивали вечеринку в доме. Хэппи сказал, что давно пора уже устроить вечеринку, и Линг его поддержала. Так что, вот мы здесь. Крутая вечеринка в моем доме.

Я чувствую себя так, как будто приехал на вечеринку без приглашения, потому что я даже не в курсе, кто приглашен. Я позволил им выбирать, кого пригласить.

Мой список гостей включал бы в себя человек 10. Я думаю, маловато для вечеринки. Ну, что тут сказать? Я не доверяю людям. А чаще всего, они мне даже не нравятся.

Паркуюсь, и собираюсь уже вылезти из машины, как вдруг Лекси тянет меня за рукав:

— Прежде чем мы выйдем, пожалуйста, можно кое о чем с тобой поговорить?

Она говорит это так тихо, что я не могу удержаться от ухмылки, мы так хорошо проводили время, и я понимаю, что то, что она хочет сказать — это серьезно. Поворачиваюсь, чтобы видеть ее, и отвечаю:

— Конечно.

Смотря вниз на свои руки, она говорит:

— Сегодня утром ко мне приходил Майкл. И во время нашего разговора, он рассказал, как ему нравится его работа, и что ему нравишься ты, даже если иногда ты его пугаешь. Я могу сказать, что он очень тебя уважает, — быстро моргнув, она начинает говорить сбивчиво: — Это хорошо, потому что в жизни ему нужен хороший мужской пример. В особенности, такой успешный, как ты, поэтому я не хочу, чтобы ты думал, что я критикую тебя, учитывая, что ты дал ему работу, в которой он, безусловно, нуждался, и ...

— Переходи к самой сути, — перебиваю её я.

Лекси смотрит на меня, и ее зрачки расширены, а это говорит о том, что травка начала оказывать на нее свое действие, даже при том, что она сделала всего пару затяжек. Она глубоко вздыхает.

— Ладно, — с трудом сглотнув, она шепчет: — Он... он запутался в своих словах и упомянул что-то... про «резать, колоть ножом, бить».

Мышцы моего лица каменеют.

Завтра у нас с мальчишкой будет серьезный разговор.

Она замечает мою реакцию, и дает задний ход:

— Он больше ничего не сказал.....

— Он сказал достаточно.

Закатив глаза, она добавляет:

— Он сказал это только потому, что думал, что ты мой парень.

Потом она усмехается, как будто это самая забавная вещь, которую она когда-либо слышала.

И вот так, все, что я начинал чувствовать к Лекси за последние несколько дней, засохло, сморщилось, и исчезло.

Так вот, что она о тебе думает. Ты недостаточно хорош для нее. Ты никогда не будешь достаточно хорошим. Ты всегда будешь для нее слишком обычным. Она никогда не будет смотреть на тебя так, как ты бы хотел. По понятной причине. Ты ничтожество... и ты это знаешь.

— Иди внутрь, — закипаю я, выходя из машины.

Слышу, как позади меня хлопает дверь, но я не жду ее, и иду в сторону дома. Поднимаюсь по лестнице, и быстрое цоканье каблучков дает мне знать, что я иду слишком быстро, и она за мной не успевает.

Но мне плевать.

Иду по направлению к лестнице в холле, я слышу, как она мне кричит:

— Куда ты собрался?

— Я спущусь через пять минут.

Потому что, честное слово, мне нужны эти пять минут, чтобы взять себя в руки.