Неукротимый

Глава 13

Используя систему отслеживания GPS, которую я установил в телефон Лекси, я к удивлению, нахожу ее в сомнительном баре, который раньше частенько посещал по ночам. То есть, причина по которой я был там завсегдатаем, была в том, что сюда приходила Лекси со своими друзьями.

Ведь это так легко наблюдать за кем-то, когда этот кто-то находится рядом с тобой большую часть времени. Мне больше нет необходимости наблюдать за Лекси. Кроме того, Лекси вблизи намного лучше, чем Лекси вдалеке в любой день недели.

Сидя в баре, разглядывая пустые стопки, выстроенные перед ней, она прячет свои эмоции и, кажется, чисто на автомате болтает с парнем по соседству. Во мне закипает гнев, когда я вижу, как парень закидывает руку ей на плечо и направляюсь в их сторону пока не оказываюсь прямо позади нее.

— Вставай, Лекси. Мы уходим, — говорю ей, обнимая ее за талию.

Она поднимает глаза, и выражение лица выдает ее боль. Изо всех сил стараясь вырваться из моих рук, она нечленораздельно произносит:

— Неа. Я не пойду с тобой. Я останусь здесь. Останусь с.... — она отводит взгляд и смотрит на парня умоляющим взглядом. Он ухмыляется:

— Брэд.

— Я останусь тут, — заявляет она, — с Брэдом.

Сжимая сильнее руку вокруг нее, я почти прикасаюсь губами к ее уху:

— Ты не останешься. Ты поедешь домой.

Ты поедешь домой? Я хотел сказать «ко мне». Это... Я даже не хочу анализировать это прямо сейчас. У меня есть дела поважнее.

Высвобождая свое запястье из моей руки, ее взгляд безжизненный, а голос становится ледяным:

— Я не хочу идти с тобой. Ты – яд.

В моей груди появляется резкая острая боль.

Ну, дерьмо. Это чертовски жалит. Сильно. Это не ложь, но все равно больно.

Я никогда не умолял никого раньше. Никогда в жизни. И я абсолютно уверен, что не собираюсь делать этого сейчас. Сохраняя спокойствие, я издаю смешок:

— Малышка, что думаешь, ты делаешь в этом месте? Это место...оно не для таких как ты.

Что я не сказал – это: «Ты слишком хороша, чтобы сидеть здесь. Подобные заведения вытягивают все хорошее, что есть в тебе и притупляют твой блеск. А мне нравится твой блеск».

Уставившись на мою грудь, она делает шаг ко мне и обиженно шепчет:

— Я здесь, чтобы позволить Брэду трахнуть меня.

Моя щека дергается, а в голове взрывается миллион эмоций. Она делает еще один шаг ко мне и добавляет:

— Он будет трахать меня. Трахать меня, пока я не забуду тебя. Пока я не забуду, что когда-то встретила тебя. Он поможет мне стереть тебя из моей памяти, а мне нравится не думать о тебе, — она смотрит мне в глаза, и повторяет шепотом: — Ты – яд.

Мое терпение лопается.

Беру ее за локоть и притягиваю к себе, в это время мудак Брэд встает и говорит:

— Хэй! Отпусти ее! Она не хочет идти с тобой. Ты слышишь....

Завожу руку за спину и вытаскиваю из джинсов свой пистолет и направляю его прямо между его бровей. Он быстро отступает с поднятыми руками, и натыкается на стул.

Но я пока не могу отступить. Унизить его, вот что мне нужно. Мне нужно, чтобы он запомнил. Что конкретно? Я не уверен. Но я хочу увидеть его страх.

Лекси тянет меня за локоть и спокойно, побеждено говорит:

— Окей, Твитч. Ты выиграл. Я пойду с тобой. Оставь его в покое, и мы уйдем, малыш. Только ты и я.

Теперь моя очередь высвобождать свой локоть из ее, ослабленного алкоголем, захвата. Делая два больших шага, я прижимаю ствол пистолета к его лбу. Я слышу, как он хныкает и это наполняет меня острыми ощущениями. Тепло разливается по всему моему телу. Наклоняюсь ближе к нему, стискиваю зубы и тихо говорю:

— Ты хотел что-то сказать мне, умник? Так говори.

Брэд начинает трястись, и я чувствую на себе взгляды. Скорее всего все посетители бара уставились на нас. К счастью, я знаком с барменом. У нас с Джимми были кое-какие делишки вместе. Знаю, он понимает, что я отдаю себе отчет в своих действиях.

Я даю ему целых тридцать секунд на ответ, а потом шепчу:

— Ага, так я и думал.

Отхожу от него, засовываю кольт обратно за пояс, подхожу к Лекси, обнимаю ее за плечи и притягиваю к себе. Ее рука скользит вверх до середины моей груди, и она сжимает мою рубашку в кулаке.

— Пошли, малыш. Пошли, — шепчет она.

Поднимаю палец и указываю на дрожащую развалину, т.е. на Брэда, и громко говорю:

— Никто не смеет играть с моими вещами. Никому не позволено трогать то, что принадлежит мне. Это...— скольжу рукой вниз к ее попе, демонстративно кладу на нее ладонь и с силой сжимаю. — ... мое. Понятно?

Брэд, с все еще поднятыми вверх руками, энергично кивает головой, и я уверен, что расставил все точки над «i». Для Брэда. И для Лекси.

Это эгоистично – удерживать ее рядом с собой, когда ей хотелось бы побыть одной. Я понимаю это. Но я не могу ее отпустить.

Ты нуждаешься в ней.

Мне никто не нужен. Я просто эгоист. По крайней мере это то, в чем я сам себя убеждаю.

— Ты ушла.

Везу Лекси обратно к ней домой, я знаю, что нам нужно поговорить о том, что случилось. Эта вся история с наличием у меня подружки зашла слишком далеко. Я повторяю сам себе: «Ты ушла, после того как сказала, что не оставишь меня».

Глядя в окно, она грустно произносит:

— Да, я подумала, что если ты не смог сдержать свое обещание, то и мне нет необходимости держать свое.

В такие минуты я мечтаю, чтобы мой мозг работал так же, как у всех остальных людей.

Глубоко вздохнув, я напрасно пытаюсь угомонить свое стучащее сердце.

— Это не... Это не так... Я не это имел в виду, Ангел. Клянусь. У меня никого больше нет. Только ты.

Я терпеливо жду, но она не отвечает. Почему это я думал, что после этих слов она прыгнет в мои объятия, воркуя: «Я твоя»?

Глупые фильмы и их абсолютно неправильные сцены выяснения отношений.

Тянусь, чтобы взять ее за руку, надеясь, что она позволит мне. Переплетая наши пальцы, я притягиваю ее руку к моему бедру, и пытаюсь еще раз:

— Я не привык быть всего с одной женщиной, Лекс, — она ухмыляется, а я съеживаюсь, понимая (только сейчас), что это не то, что мне следовало сказать. — Что я хочу сказать так это то, что я никогда не посвящал себя только одной женщине. Я всегда избегал отношений, потому что мне не нравится то, к чему они приводят. И наша сегодняшняя ситуация – это явный тому пример.

— Ты сам говорил это, — бормочет она, — Ты собираешься сделать мне больно.

Приуменьшая значение своих слов, я пожимаю плечами.

— Это должно произойти, малышка. Я уверен, что ты тоже причинишь мне боль. Но это то, что обычно происходит, когда кто-то тебе совсем небезразличен. Все в итоге страдают.

Она смотрит своими печальными глазами на меня, и я добавляю:

— Но именно это делает конфетку такой сладкой. Если бы все отношения были бы идеальными, представь, как бы скучно всем было. Не говоря уже о занятиях сексом, которое должно быть фан-чертовски-тастическими.

Ее губы дергаются, и я знаю, что достучался до нее. Она поворачивает свое лицо обратно к окну.

— Ты чокнутый.

Поднимаю наши руки к своему рту, и покусываю ее пальчики.

— Я твой чокнутый.

Повернув обратно голову, она на полном серьезе спрашивает:

— Это правда? — пауза — Ты мой? Только мой?

Никакой лжи.

— Полностью.

Она не выглядит убежденной. Целую тыльную сторону ее руки и говорю то, что не планировал говорить ей:

— Я – принадлежу тебе.

Мы останавливаемся на красный свет, и я поворачиваюсь к ней. Кладу руки на ее щеки и притягиваю к себе. Нос-к-носу, стискиваю зубы и шепчу с ложным спокойствием:

— Но ты не можешь бросить меня. Никогда.

Ее глаза становятся печальными, и я знаю, что она думает, будто у меня проблемы. Она не далека от истины. У меня куча проблем. Она целует кончик моего носа.

— Разве ты не понимаешь?

Мои брови ползут вверх, а она улыбается.

Наши губы соприкасаются. Она шепчет:

— Ты тот, кто заполняет дыру в моем сердце.

Меня окутывает теплом. Мое сердце начинает бешено колотиться. Я испытываю самое лучшее ощущение за всю свою жизнь. Потом она все это портит.

— Ты спас меня. Ты – мой герой.

Убирая руки с ее лица, я отстраняюсь и смотрю ей прямо в глаза.

— Нет, это не так. Ты даже не представляешь себе, как сильно ошибаешься, — глубоко вдыхаю и говорю на выдохе: — Тем, кем ты хочешь, чтобы я был, я не могу быть. Это не мое, — мое выражение лица становится отстраненным: — Я – злодей в этой истории.

Автомобиль за нами сигналит, чтобы мы двинулись, но я не спускаю глаз с Лекси. Она озадаченно оглядывается по сторонам, недоумевая, почему же мы еще стоим на месте. Машина сигналит еще раз, и я стискиваю челюсть. У нас есть причина, по которой мы не едем, мне нужно, чтобы она смотрела на меня.

Чтоб увидела настоящего меня.

Это важно. Важно, потому что она застряла со мной на всю жизнь. Она просто пока еще не знает этого.

— Шевелись, мудак! — доносится сзади приглушенный возглас.

Я медленно поворачиваю голову из стороны в сторону, хрустя шеей. Оставив двигатель работающим, я выхожу из машины. И наблюдаю как прекрасный ротик Лекси открывается от удивления. Я говорю ей ласково:

— Скоро вернусь, Ангел.

Подхожу к раздраженному мужчине, он открывает окно и презрительно говорит:

— Убери свою навороченную тачку с дороги. Здесь не парковка.

Выглядя виноватым, я издаю смешок и наклоняюсь к его окну.

— Я знаю, но моя девушка захотела поговорить и это был очень важный разговор. — Я молниеносно хватаю его рукой за шею. Хватая ртом воздух, он цепляется за мою руку. — Тебе стоит следить, на кого ты открываешь свой рот, папаша, — стиснув зубы, говорю я. — Никогда не знаешь, когда твои слова могут стать последними. Ты понял меня?

Мужчина кивает. Я отпускаю его горло, и смотрю как он задыхается. Показываю пальцем на машину, и говорю:

— Объедь. Это не сложно.

Мужчина так и делает, а я возвращаюсь назад к своей машине. Сажусь, поворачиваюсь к Лекси и говорю ей:

— Вот, почему ты не имеешь право оставить меня.

Ее лицо хмурится в замешательстве, и я добавляю:

— Малышка, все было бы намного хуже, если бы тебя не было здесь. Ты заставляешь меня творить подобные вещи... — я показываю большим пальцем назад, — намного реже. Ты хорошо на меня влияешь. С тобой все намного легче.

Ее глаза расширяются от любопытства.

— Что намного легче? — шепотом спрашивает она.

Я горько усмехаюсь.

— Жизнь.

Кладя свою руку в мою, она решительно заявляет:

— Я не оставляю тебя, Тви…— останавливаясь, она спрашивает теперь уже нерешительно: — Я хотела бы знать... я имею в виду, если конечно ты захочешь сказать мне... как тебя зовут?

Я должен сказать ей. Сейчас. Это сделает все остальное проще.

Но внезапно мне кажется, что это может стать чересчур для нее и она уйдет от меня. Так что, вместо того, чтобы дать ей руку, я подаю палец.

— Тони. Меня зовут Тони.

Слабая улыбка появляется на ее губах. Слабая улыбка становится шире. Потом она ослепляет меня:

— Мне нравится, — говорит она скромно, — это имя подходит тебе.

Я крепок стискиваю руль, когда привожу ее к ней домой, чтобы помешать себе превратиться в пещерного человека и за волосы не утащить ее обратно в свою спальню. Припарковавшись возле ее блока, я лукаво спрашиваю:

— Хочешь, чтобы я поднялся?

— Ээээ, нет, — смеется она. — Я в порядке. Тви...— улыбается, — Тони. Со мной все в порядке, Тони.

Нацепив на себя свое самое лучшее печальное выражение лица, я бормочу:

— А как же на счет обалденного секса, которым по идее мы должны заняться?

Наклонившись через сидение, она целует меня в губы.

— Ожидание сделает его еще обалденнее. — Она целует меня вновь и вновь.

— Ладно, — говорю ей в губы. — Никакого секса, — еще раз целую, — дай мне, хотя бы, поласкать язычком твою киску.

Ее тело сотрясается в беззвучном смехе. Она отстраняется.

— Я выхожу из машины. Не иди за мной. У меня есть сковородка и я знаю, как ею пользоваться.

Гладя свой член, я обиженно говорю:

— Ты такая стерва, Ангел.

Все еще смеясь, она закрывает дверь машины и качает головой. Затем поднимает руку и машет мне. Я посылаю ей маленький воздушный поцелуйчик, и обалдеваю как это я умудрился влипнуть во все это.

Когда я на самом деле влюбился в Лекси?

То, что я раньше к ней испытывал, теперь мне становится понятным, было на самом деле опасной и нездоровой одержимостью. Я хотел причинить ей боль. Но я больше этого не хочу. Я хочу сделать ее счастливой. Потому что она делает счастливым меня.

Я счастлив. Первый раз за всю свою жизнь. Улыбаюсь, наблюдая как она уходит, и размышляю. Моя улыбка меркнет.

Я должен рассказать ей. Обо всем.

Громко смеясь, я говорю с Никки и Дэйвом по телефону, открывая дверь в свою квартиру. Сегодня хороший день. Я потратила часть денег от «Фалькон Пластик». Я отправила пятьдесят тысяч новому женскому приюту, который очень нуждался в финансировании, потом десять тысяч благотворительной организации, которая занимается кормежкой бездомных, и двадцать пять тысяч программе, которая известна своей работой с детьми, подвергшимися жестокому обращению в приемной семье.

Целый день я смеялась и улыбалась как чокнутая. И мне плевать. Я чокнутая, а Твитч мой чокнутый мужлан. Он сам так сказал. Итак, у меня конференция с друзьями, и я рассказываю им все, что произошло между мной и моим мужчиной. Ну, не все конечно, так в общих чертах.

— Ты с ним? — орет Дэйв. — Типа как «дорогой, я дома», так?

— Я думаю, — ухмыляется Никки, — ты точно понял, о чем она, маменькин сынок. — Потом она кричит: — О, Боже мой! Я так счастлива за тебя, крошка! Я знала, что у вас все получится. Я просто знала это.

Заходя в квартиру, я говорю:

— Ага, это официально. Я с Твитчем. И я была бы сверх счастлива, если бы вы поддержали меня. Я не могу гарантировать, что это будет просто, но...— я удивленно визжу, когда сильные руки внезапно обнимают меня за талию. Мои щеки пылают от того, что меня поймали с поличным за обсуждением его с моими друзьями. Но мне нужно закончить предложение, — но я точно могу гарантировать, что это будет того стоить, — и быстро добавляю для него: — Если мы оба на сто процентов постараемся.

Я вознаграждена стискиванием.

Откидываюсь назад на него, и он целует меня в щеку. Он не убирает своих губ, и я закрываю глаза. Я вдыхаю его.

Я люблю его запах.

Мой напряженный рабочий день забыт, и все благодаря его объятиям и его запаху.

— Я поддерживаю тебя, крошка! — В голосе Дэйва все еще звучит предостережение. — Я не могу вспомнить, когда ты в последний раз ходила на свидание, так что это серьезно. Я знаю, что ты не пошла бы на это не обдумав все как следует, — потом он говорит то, за что я и полюбила этого оболтуса: — Возможно, мне просто нужно узнать его поближе. Мы можем поужинать как-нибудь. Все вместе. Если он важен для тебя, то я постараюсь, дорогая.

— Дэйв... — шепчу я сквозь комок в горле.

Никки говорит дрожащим голосом:

— Вот, Дэйв! Вот поэтому я люблю ненавидеть тебя! Ни один мужчина не должен быть таким милым. Ты разрушаешь нас для других мужчин.

Потом, не изменяя своей натуре, Дэйв портит весь момент:

— Ладушки, прекрасно. Покончим с этими соплями. Но скажи-ка мне кое-что...— он выдерживает эффектную паузу и затем продолжает: — …Большая ли у него «волшебная палочка»?

— Дэйв! — мы с Никки орем в один голос и затем обе начинаем громко смеяться.

В этот момент Тони выхватывает телефон из моей руки и своим самым сексуальным голосом с хрипотцой отвечает им:

— Он настоящий зверь.

Смеюсь так сильно, что аж слезы брызгают из глаз и слышу, как Никки тоже хохочет. Последнее, что я слышу, прежде чем он кладет трубку это как кричит Дэйв:

— Привеет!

— Это было забавно, — вытирая глаза и хихикая, говорю я. — Вот кто знал, что ты можешь быть таким смешным?

Не говоря ни слова, улыбаясь, он снимает мою сумку с плеча и ставит ее на пол около двери. Затем он идет к дивану и садится. Потом раздвинув ноги в стороны, он кидает подушку на пол между ними и приказывает:

— Лекси, садись.

Если бы он не назвал меня по имени, я бы оглянулась вокруг посмотреть с кем он говорит. Это как-то странно. Я не хочу сидеть на полу.

— Хм, я обычно сижу вон там, — говорю ему и указываю на пустое место рядом с ним. Иду к нему, он хлопает себя по коленке:

— Лекси, сядь.

Внезапно я чувствую себя собакой, которой приказывают выполнить команду. Это оскорбительно и абсолютно неприемлемо. Я не хочу начинать наш день с пререканий, так что я подхожу к нему и говорю:

— Я просто сяду на свое обычное место. — И пытаюсь пристроить свою попу на диване.

Когда моя попа опускается, он хватает рукой меня за талию и тянет меня вниз на подушку между его ног.

— Так-то лучше, — бормочет он.

Я стискиваю челюсть.

Это мой дом. И я буду сидеть там, где я, мать твою, захочу! Это абсурд! Почему я позволяю это? Я знаю, он любит все контролировать, но это уже слишком.

Мне неудобно и твердо, я открываю рот, чтобы заговорить, как вдруг он наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Я думал ты поняла, что я обычно получаю то, чего хочу.

Мой мозг в шоке. Чертов нахал!

Вдруг его руки накрывают мои плечи, и он энергично начинает их массировать. Моя напряженность спадает, голова наклоняется вперед, и я издаю низкий стон.

— Ты так много работаешь, — говорит он, — у тебя образовались узлы. Тебе нужен отдых. Пусть маленькие засранцы заботятся сами о себе какое-то время. Возьми отпуск.

— Они не маленькие засранцы, — в ответ бормочу я.

— Ага, еще какие засранцы, малышка. Я знаю это, потому что был одним из них когда-то. Хотя мой социальный работник была гадюкой. Сука вдалбливала мне все время: «пора вырасти и найти работу». Затем, когда я нашел работу, она попросила меня уволиться с нее.

Это не совсем нормально. Я морщу лоб.

— А что была за работа?

— Торговля травкой.

Я не могу сдержать свой смех:

— О, боже мой. Ты был настоящей занозой в заднице. Я рада, что не была твоим соцработником.

— Малышка, если бы ты была моим соцработником, я бы по струнке ходил. И я делал бы это только, чтобы произвести на тебя впечатление. Прям как Майки делает это.

Я улыбаюсь.

— Как Майки? Он больше не заходил.

Я чувствую себя как в раю, пока сильные руки Тони разминают мои затекшие мышцы.

— Это по моей вине, — отвечает он. — Я нагружаю его работой. Поручаю ему выполнять кучу дерьма. Вещи, которое можно было бы даже и не делать. Я просто не хочу, чтобы он вернулся на улицу за легкими деньгами. Я не хочу, чтобы он стал таким как я. Я хочу лучшей участи для него. Он выучится и станет кем-нибудь. Попомни мои слова. Этот пацан очень умен.

Я знаю, что Майкл умный. В нем заложен большой потенциал. То, что первоначально казалось плохой идеей, на самом деле оказалось очень даже хорошей. Я рада, что он работает на Тони. Он может многому от него научиться.

Они могут многому научить друг друга.

— Тогда скажи ему, чтоб навестил меня. Мама медведица скучает по своему детенышу.

Его руки останавливаются и, используя его колени для опоры, я встаю, разминая шею. Взяв мою руку, он поворачивает меня к себе, помещает между своими разведенными ногами и притягивает ближе. Смотря на меня снизу-вверх, он тихо произносит:

— В следующий раз будешь слушаться, когда я попрошу тебя сделать что-нибудь?

Благодарная за массаж, я выдыхаю:

— Да.

Его губы расплываются в улыбке:

— Хорошая девочка.

И я начинаю любить этого мужчину еще больше.

— Ангел, что это все такое? — спрашиваю я, запихивая горстку шоколада в рот и разглядывая кучу пакетов из продуктового магазина, которые они с Хэппи заносят через кухонные двери.

Она орет:

— Дерьмо! Я забыла купить молоко!

Я, находясь у подножия лестницы, практически физически ощущаю, как она злится.

Иду на кухню и как только вижу ее недовольное лицо и скрещенные на груди руки, ухмыляюсь:

— В чем дело?

Она расстроенно говорит:

— Я пыталась быть тебе хорошей девушкой и приготовить ужин, а теперь все испорчено и все из-за того, что забыла долбаное молоко.

Подхожу к ней, открываю руки, и она падает в мои открытые объятия, бормоча в мою футболку:

— Мне так жаль, малыш. Я хотела сделать что-нибудь приятное.

— Все хорошо. Это все равно считается, ведь так? В любом случае, я могу отвезти тебя в магазин, если ты все еще хочешь приготовить ужин?

Глядя на меня влюбленными глазками, она шепчет:

— Отвезешь?

Я не был в продуктовых магазинах годами.

— Конечно. Поехали.

И я должен был напомнить себе, почему.

Тони находит свободное парковочное место около продуктового магазина, и мы выходим из машины. Он подает мне руку, я нетерпеливо беру ее с улыбкой и практически бегу к входу.

Я не могу вспомнить, когда я последний раз была настолько счастлива. Единственное, что знаю, так это то, что это было очень давно.

А Тони помог мне снова почувствовать себя счастливой.

Рука в руке, мы заходим в магазин, и я кое-что вспоминаю:

— Можешь взять молоко?

Мне просто нужно найти немного корицы, пока мы здесь.

— Конечно, — говорит он, и мы расходимся каждый по своему пути.

Спросив консультанта, где можно найти специи, я быстренько беру то, что мне было нужно и топаю в молочный отдел.

Мы официально две недели, как вместе. Он старался, чтобы мы виделись каждый день. Он приезжал ко мне, если было слишком поздно или если я приходила домой уставшая. Каждый день мы проводили некоторое время в спальне. И это очень отличалось от нашей первоначальной договоренности. Не поймите меня неправильно, он по-прежнему все держал под своим контролем...в и за пределами спальни, но я открыла в нем много всего такого, чего раньше и не замечала.

Он нежный. И ласковый. И страстный.

Каждый поцелуй, который он оставлял на моем теле был наполнен любовью и хоть он и не говорил, что любит меня, его поцелуи точно передавали все его чувства. И я люблю эти поцелуи, от которых подкашиваются ноги.

Также он баловал меня, каждый день принося мне подарки и абсолютно игнорировал мои просьбы не делать этого. Он сказал, что в этом вопросе мое мнение не учитывается, он сказал это решительно, так что мне не осталось ничего иного как принять это. Пока что. Последний подарок, который он купил мне, это громадная новая стереосистема взамен того старого CD-плеера, который он выкинул в окно. У меня все не было времени купить себе новый. И так как я использовала CD-плеер, чтобы уснуть, конечно же, он притащил мне что-то шикарное и первоклассное. Тот плеер я купила за сорок долларов на распродаже. И он мне нравился. Когда он подал мне пульт, а я стояла и просто смотрела на него, он спросил меня, что не так.

С широко распахнутыми глазами, я ответила:

— Я не хочу сломать эту штуковину.

Его губы изогнулись в усмешке:

— Штуковину?

Пожав плечами, я сказала ему:

— Штуковина – это слово такое.

Наклонив голову, он задумался:

— Штуковина. Мне нравится.

Улыбнувшись воспоминаниям, я ускоряю шаг, чтобы вернуться к нему. Стоя ко мне спиной, я замечаю, как он разговаривает с мужчиной, работником этого магазина. Ну ладно, «мужчина» это я загнула, с мальчишкой. Подростком. И он выглядит растерянным.

С другой стороны, рядом с Твитчем все выглядят растерянными и нервными.

Приблизившись, я слышу, как мальчик объясняет:

— Ну, есть много разных видов молока. Есть одно и двухпроцентное, сливки, с кальцием, обогащенное омега-3, соевое, и миндальное молоко....

Подойдя ближе, я слышу, как Твитч раздраженно говорит мальчику:

— Я хочу просто молоко.

Мальчик указывает пальцем на полку:

— Тут большой выбор. Какое вам нужно?

Твитч шипит:

— Да наплевать какое!

Теряя терпение, он кричит на мальчика:

— Мне просто нужно обычное гребаное молоко. Молоко, которое наливают в хлопья, ты маленький идиот!

Мой желудок ухает куда-то вниз. Потери самообладания на повестке дня не было.

Кладу свою руку на его, и он вздрагивает.

Твитч поворачивает свое раскрасневшееся лицо ко мне и вздыхает с облегчением. Его голос звучит так растерянно, когда он говорит:

— Детка, я пытался…

Заставляя его замолчать, я хватаю ближайшее от себя молоко, беру его за руку и иду на кассу. Мы расплачиваемся за покупки и идем к машине. На полпути к дому я ласково спрашиваю:

— Хочешь поговорить о том, что случилось в магазине?

Он бормочет:

— Не особо.

Гладя его по руке, говорю:

— Ладно. Но если хочешь, то мы можем поговорить.

Мы приезжаем домой и как только я собираюсь открыть дверь, он хватает меня ха руку, останавливая:

— Я всегда немного туплю в продуктовых магазинах. Это напоминает мне то время, когда я был ребенком.

Садясь обратно на свое сидение, я делаю жест, показывая, чтобы он продолжал.

— Ты даже не представляешь себе, что такое быть уличным ребенком... — я думаю сейчас идеальное время открыть ему свою собственную тайну:

— Вообще-то, когда мне было шестнадцать, я тоже целый год была уличным ребенком.

Он, кажется, озадачен этим:

— Правда?

Я киваю, а он в замешательстве спрашивает:

— Почему?

Перебирая его пальцы, я опускаю взгляд и объясняю:

— Я рассказывала тебе. Мой отец был мудаком.

— Что твой отец сделал с тобой?

Задавая свой вопрос, он еле сдерживает гнев, так что я рассказываю, подбирая слова:

— Хм, ничего слишком плохого. Ему нравилось ставить меня в неловкое положение и упиваться своей властью надо мной. Он постоянно манипулировал мной. Как, например, однажды, когда я вернулась домой из школы, он встретил меня в дверях, руки в боки. Он сказал: «Если ты не хочешь играть по моим правилам, тогда я должен что-то забрать у тебя».

Я пожала плечами:

— Я ведь была совсем еще ребенком. Я сказала ему, что мне нечего ему отдать. На это он ответил: «Не важно. Я уже взял кое-что». И выйдя на задний двор, я поняла, что исчезла моя собака.

Рука Тони сжимает мою. Я давно не говорила о своем отце. Было очень приятно снять этот груз со своих плеч.

Потерявшись в своих мыслях, я тихо говорю:

— Я помню проплакала всю ночь. Целую гребаную ночь. Я была убита горем. Моя собака была моим лучшим другом, помимо брата. Я была ребенком. Домашнее животное каждого ребенка-его лучший друг, — качая головой, будто очищая ее от плохих воспоминаний, я продолжаю: — На следующий вечер, вернувшись домой со школы меня встретила Мисти виляя своим хвостиком, как будто она никуда и не исчезала. И мое сердце разбилось вновь при мысли, что меня заставили думать, что она пропала навсегда. Я плакала снова и снова. А отец стоял, жестоко улыбаясь, наслаждался тем, что смог немного сломить мой дух. Когда мой брат подсел на наркотики, чтобы убежать от этой жизни в доме, я знала, что мне нужно уйти. Потом брат однажды ночью исчез, и меня больше ничего не удерживало в том доме. Поэтому, я ушла.

Когда я заканчиваю, то понимаю, что Твитч очень сильно сжал мою руку. Я смотрю вверх и вижу его плотно сжатую челюсть.

Я пытаюсь отшутиться:

— Мама не была такой уж плохой, у нее просто был плохо развит материнский инстинкт, и она много работала, чтобы держаться подальше от отца. — Выражение его лица не меняется, и я добавляю: — Эй, послушай, он никогда и пальцем меня не тронул.

— Жестокое обращение – это жестокое обращение. Обращаться подобным образом со своим собственным ребенком... делает это в десять раз хуже. Он, возможно, и пальцем не тронул тебя, но это не делает ситуацию менее болезненной для ребенка.

И он прав на все сто. Плохое обращение причиняет боль независимо от формы его выражения.

Я дергаю его за пальцы:

— Расскажи мне, что случилось там в продуктовом магазине.

— Только, если ты расскажешь мне о своей жизни на улице.

Я тут же соглашаюсь:

— По рукам.

Он откашливается:

— Ну ладно. Итак, я очень долго был уличным ребенком. До того, пока не попал в тюрьму. Я частенько подворовывал в магазинах, потому что, эй, мне надо было что-то есть, так ведь? Все продуктовые магазины напоминают мне то ощущение быть пойманным и загнанным в ловушку. Я не был там долгое время и даже не помнил, почему. До сегодняшнего вечера.

Мысль о том, что он чувствовал себя как загнанное в ловушку животное, заставляет мой желудок сжаться. Мне жаль, что я не могу стереть эти его воспоминания. Мне жаль, что я ничем не могу ему помочь. Это не оправдывает его отвратительного поведения с продавцом в магазине, но теперь я понимаю его намного лучше.

Переплетая наши пальцы, я говорю ему:

— В следующий раз, я не отойду от тебя. В следующий раз, мы будем делать покупки вместе и каждый раз, когда ты почувствуешь, что что-то накатывает на тебя, просто говори мне, что нам нужно уйти и мы уйдем. Хорошо?

Он не отвечает на мой вопрос, вместо этого, он меняет тему:

— Ты на улице. Рассказывай.

Я пожимаю плечами:

— Ладно. Я ушла из дома с пятьюдесятью долларами в кармане, которые я украла у мамы и с рюкзаком полным одежды. Я бродила по окрестностям, садилась в автобусы, особо не заморачиваясь их направлением и старалась быть незаметной. И вот как-то так, я оказалась в Чикаго. Было не так уж плохо. Я встретила много хороших людей на улице. Девочка, с которой я сблизилась, Френ, стояла на шухере, пока я пробиралась к людям во дворы и крала то, что мы могли бы использовать или продать за деньги, чтобы купить еду. Мы проделывали это месяцами и ни разу не были пойманы и поэтому расслабились. — многозначительно смотрю на него и говорю. — Слишком расслабились. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

Он ухмыляется:

— Вас поймали.

Я улыбаюсь:

— Ага. Меня задержали. Пожилая женщина, владелица того дома вызвала копов, потому что я сильно шумела. Я не замечала их, пока мне не зачитали мои права и не увели к патрульной машине. Они знали, что я была несовершеннолетней. Я не сказала ни слова. Ни единого слова полиции. Я так боялась, что они отправят меня домой. Вернут туда, откуда я так отчаянно пыталась сбежать. Я совсем не ожидала, что меня поместят в социальный приют и предоставят мне место для ночевки, пока они собирали обо мне информацию.

Я смеюсь, хотя мне вовсе не смешно:

— Загвоздка в полицейских состоит в том, что ты не догадываешься, насколько они умны. Они выяснили, кто я такая. Я провела неделю в социальном приюте, благодарная за то, что у меня была кровать и еда, что я даже не обращала внимания, какие решения принимались относительно моей жизни, — мое лицо вытягивается. — Они связались с мамой, — смотрю вверх на Твитча и печально улыбаюсь. — Она не захотела, чтоб я вернулась, — мое горло сжимается, и я откашливаюсь, чтобы скрыть это. — Прошла неделя после визита полиции ко мне в приют. Старший офицер спросил меня хотела бы я там остаться, — мои глаза наполняются слезами, и я ловлю ртом воздух, — или предпочла бы стать вновь чьей-то дочерью.

— Я не могла поверить, что кто-то захотел удочерить меня. Это казалось нереальным, что мои собственные родители, моя кровь, плевали на моего брата и на меня, а кто-то, кого я даже не знала захотел меня. Захотел заботиться обо мне. Это было и ежу понятно – я согласилась на удочерение, — я улыбаюсь жалкой улыбкой, — ты не поверишь, но моей новой приемной матерью оказалась та пожилая женщина, которая вызвала копов, — поворачиваюсь к нему и смеюсь сквозь слезы. — И она была сумасшедшей женщиной в самом лучшем смысле этого слова. Мы ели блинчики на ужин. Или завтракали десертом. Она отправила меня в школу и помогала с домашними заданиями. Мы проводили практически каждый вечер, смотря телик или слушая музыку до раннего утра. Каждый свой день она посвящала заботе обо мне, дарила свое внимание и любовь. Она была моей мамой. До нее у меня была мама, но именно ее я любила и последовала за ней в Австралию, потому что просто не смогла бы жить без нее, — вытирая рукавом нос, качаю головой. — Она умерла несколько лет назад. Рак. И, возможно, я могла бы устроиться на работу где угодно, но мысль о том, чтобы уехать из Сиднея заставляет меня чувствовать, будто я бросаю ее. Я не могу уехать. Я буду жить в Сиднее до самой смерти.

— Похоже у тебя были настоящие приключения.

Я улыбаюсь:

— Ага. Я считаю, что мне крупно повезло. Я получила свое «и жили они долго и счастливо». У многих этого не было. — Он ничего не отвечает, и я решаю покончить с этим разговором и эмоциями, бьющими через край. Поворачиваясь к нему лицом, я спрашиваю: — Голоден?

Он усмехается:

— Умираю с голоду.

И мы возвращаемся к Лекси и Тони. Еще один вечер вместе.

Полный сумасшедших чувств и эмоций.

Кто знал, что Лекси умеет готовить? По содержимому ее холодильника, можно было подумать, что она настолько плохой повар, что запросто подпалила бы и кашу.

После умопомрачительного ужина из лазаньи с соусом бешамель и вручную приготовленной пасты, я сдаюсь. Я так объелся после трех порций, что был бы не удивлен если бы заснул прямо на стуле. Хэппи решил покушать с нами, а Линг отказалась. Умная девочка. Хэппи поет Лекси дифирамбы после каждого чертова укуса:

— Черт, детка. Ты можешь готовить для меня в любое время. Серьезно говорю – в любое время.

Лекси мило улыбается ему.

Что за подхалим.

Только я открываю рот, чтобы предложить ему заткнуться, как мой телефон пиликает. Даже не взглянув на экран, я отвечаю:

— Нерабочее время. Если по делу, перезвоните завтра.

Двигаю пальцем к кнопке отбой, как слышу знакомый смех. Мой палец замирает:

— Пошел ты знаешь куда! — на моем лице расплывается улыбка. — Нокс?

Нокс хохочет:

— О нет. Это деловой звонок. Я перезвоню завтра. — Давненько же он мне не звонил.

— Проклятье, чувак. Сколько времени прошло?

Я почти слышу, как в раздумьях его брови ползут вверх, затем он отвечает:

— Хмм. Несколько лет, я думаю. Трудно припомнить.

Лекси выглядит озадаченной, но отвечает мне улыбкой на мое счастливое выражение лица. Хэппи пожимает плечами вопросительно, и я произношу одними губами «Нокс». Хэппи улыбается, поднимает большой палец вверх, засовывая еще кусок еды в рот.

Я вздыхаю:

— Так долго, чувак. Слишком долго. Тебе нужно что-то?

Он увиливает:

— Ничего. Просто проверяю, как ты. Я не слышал о тебе с тех пор, как ты попросил меня разыскать ту девчонку. Просто хотел проверить, встретились ли вы.

Выражение моего лица становится непроницаемым. Встаю, подмигиваю Лекси и произношу губами: «Важно», прежде чем поднимаюсь наверх в свой кабинет. Я закрываю за собой дверь и говорю ему со всей серьезностью:

— Я встретился с ней. Вообще-то теперь она моя девушка.

Молчание, затем сдержанно:

— Рад, что все получилось.

Сажусь на стул и морщу лоб, мне не нравится его тон:

— В чем тут проблема?

Нокс вздыхает:

— Просто... не злись, ладно? Но звонил Юлий... и… — Твою мать! — …и он упомянул, что это девчонка, возможно, в опасности.

— Из-за меня, правильно?

Пауза:

— Ага, чувак. Так что, можно сказать, я немного беспокоюсь за нее, видя, как ты заявляешь о своих правах на нее. — Мое давление резко поднимается. Я стискиваю зубы, и считаю до десяти.

Глубоко вздыхая, я привожу ему свои доводы:

— Независимо от того, что думает Юлий, она моя девушка. И я убил бы за нее.

Нокс вздыхает:

— Юлий так не думает.

Я выплевываю:

— Юлий должен заниматься своими гребаными делами! — молчание. — Нокс, не лезь в мои дела. У меня все хорошо. В первый раз за... целую вечность.

Нокс фыркает, не веря:

— Ты придурок взял и влюбился в нее. — Констатация факта.

— Я всегда любил ее, сначала немного в извращенной форме. Знаешь поговорку – от любви до ненависти один шаг? Я ненавидел ее. Но это чувство стало исчезать, когда я встретил ее в реальности, сравнив с тем образом, который запечатлелся в моем мозгу. — Нокс хороший парень, один из тех редких людей с которыми я работаю и которым доверяю. Мне нужно, чтобы он понял: — Слушай, бро. Я буду с тобой откровенным. Я хотел сделать ей больно. Я собирался сделать ей больно, — его вздох сообщает мне, что он зол на меня. Я быстро продолжаю. — Но ты должен понять, что моя одержимость ею появилась давным-давно, когда я был еще ребенком и мой разум исказил кое-какие вещи. Особенно, когда ты под кайфом провел почти весь подростковый возраст, — сказал я тихо. — Она оказалась совсем не такой, какой я себе ее вообразил.

Он осторожно говорит:

— Иногда ты должен оставить в покое людей, которых любишь, ради их благополучия.

— Всю свою жизнь я стремился к лучшему. Никогда у меня не было ничего настолько хорошего. Наконец, я получил то, чем безумно горжусь, и ты хочешь, чтобы я бросил ее? Без вариантов. Ты сможешь вырвать ее только из моих холодных, мертвых пальцев, бро.

— Я беспокоюсь, что ты причинишь ей боль, не желая этого. — У меня начинает дергаться глаз.

Во мне закипает гнев:

— Ты совсем меня не знаешь. Она изменила меня. Она успокаивает меня.

Молчание…

— Твитч, ты мой друг. Я обязан вмешаться во все это. Я говорю тебе то, что тебе необходимо услышать. Не только услышать, но и прислушаться. Слушай внимательно, — закатываю глаза и ворчу, чтобы он продолжал. — Если ты любишь ее, то тебе придется сказать ей правду. Тебе нужно рассказать ей сейчас. Потому что спустя какое-то время эта тайна станет петлей, затягивающейся на твоей шее. Ты будешь сильно любить ее, делать все, чтобы удержать ее, и эта петля затянется так сильно, что тебе станет трудно дышать. И однажды, она обо всем узнает. И тогда ты поймешь, что потерял ее и тебе перекрыли воздух. Та петля вокруг твоей шеи.

Усиленно обдумывая то, что он сказал и тихо говорю:

— Принято к сведению.

Визг пронзает мои барабанные перепонки и Нокс орет:

— Лили! Он убежал! — Что за черт?

Женский голос отвечает:

— Знаешь, он не появился на свет от непорочного зачатия. Он и твой сын тоже! — Нокс пытается прикрыть динамик в телефоне, но я слышу каждое слово: — Рокко, иди, посмотри, где мама. Мама готовит печеньки. Хочешь печеньку? Хорошо. Принеси и папочке тоже печеньку.

Женщина отвечает:

— Никаких печенек! Скоро будет готов ужин.

Он говорит ей:

— Я хочу печеньку! Я заслужил печеньку, черт побери!

Женщина поддразнивает:

— О, да? Что ты сделал, чтобы заслужить печеньку? Все, что я помню, так это то как пришла домой к грязному сыну и такому же грязному мужу.

Нокс фыркает:

— Он хотел рисовать! Что я должен был сделать, принцесса? Ты же знаешь, что я не могу сказать ему «нет». — Внезапно, он орет: — Рокко, верни обратно папочкину ногу!

Еще немного фыркающих звуков, затем он возвращается:

— Прошу прощения за все это. У нас становится немного шумно перед ужином и перед сном.

— Что случилось с твоей ногой?

Он хихикает:

— Убежала. — Я улыбаюсь. Идиот. Он торжественно объясняет: — Миссия прошла неудачно.

— Ты заделал мальчишку?

Я слышу, как он улыбается:

— Конечно сделал. Я ушел от дел. И женился.

Я улыбаюсь этому:

— Я слышал. Она, кажется, заставляет тебя работать.

Он начинает хохотать:

— О, да. Лили моя последняя миссия. — Он мог бы и не говорить об этом. Из-за нее он потерял ногу. Он шепчет: — Хотя, она стоила этого.

Я спрашиваю его со всей серьезностью:

— А если кто-нибудь попросит тебя отказаться от нее?

Длинная пауза:

— Это не одно и тоже.

Я, еле сдерживая себя, отвечаю:

— Любовь есть любовь. Она не выбирает. И она точно не ждет, когда ты будешь к ней готов.

Он вздыхает:

— Я знаю, чувак. Знаю. — Затем слышно, как что-то гремит и стучит: — Слушай, чувак, мне пора идти. Рокко играет в фрисби тарелками для ужина, — я хихикаю, — просто подумай о том, что я тебе сказал.

Потом мой друг отсоединяется.

Я слышу, как кто-то поднимается вверх по лестнице. Подняв голову, я жду, когда этот кто-то подойдет поближе, но этот человек останавливается на полпути по коридору, у моего кабинета. Моего кабинета, в котором в данный момент находится миниатюрная женщина, одетая в тренировочные брюки и мою футболку.

Прислушиваясь, я жду своего посетителя и в голове придумываю кучу оправданий. Можете в это поверить? Чертовы оправдания. Как будто я должен оправдываться перед ним. Я медленно качаю головой, злясь на себя из-за своей неуместной паники.

Наконец, он подходит к той комнате где я нахожусь, но к тому времени, как его тень достигает моей двери, я погружаюсь обратно в работу. Если я буду выглядеть чрезвычайно занятым, он, возможно, оставит меня в покое.

Ключевое слово в этом предложении – «возможно».

— Там воробушек сидит за твоим столом.

Не поднимая на него взгляд, я ворчу:

— Она работает.

Не обращай внимание, чувак. Не. Обращай. Внимание.

Когда он входит в комнату, я поднимаю свой взгляд на своего старого друга. На парня, который скорее всего спас мне жизнь, когда взял к себе домой и не спускал с меня глаз, делая все возможное, чтобы я поправлялся от...ну…того, что жизнь сделала со мной. Я не уверен, кто из нас хлебнул больше дерьма в этой жизни, но я точно знаю, что мой мозг работает не так, как у других людей.

Нет.

Я признаю, что у меня есть проблемы. Проблемы, которыми я не горжусь. Проблемы, которые я пытаюсь решить.

Как обычно, Юлий выглядит так, как будто он только что закончил фотосессию для Армани. Он одет в коричневый костюм, который удачно контрастирует с его кожей цвета мокко, а его темные волосы – которые мы ласково называем «пушистики» – аккуратно подстрижены и уложены. Его недоверчивый взгляд сосредотачивается на моем лице. Он – единственный человек, которого я знаю, с темной кожей и голубыми глазами. Эти глаза замечают больше, чем им следует.

Он повторяет на этот раз медленнее:

— Там воробушек…сидит за твоим столом. — Не получив от меня ответа, он говорит немного резче: — Воробушек, Твитч, — я молчу, а он добавляет. — Воробушек за твоим, мать твою, столом. Пользуется твоим гребаным компьютером. Компьютером, в котором хранится вся твоя информация. Компьютером, в котором хранится вся моя долбанная информация, братан.

Он в бешенстве. Кто бы сомневался. Но он не знает Лекси. Так что это оправданно.

Поднимая руку в пренебрежительном жесте, я пытаюсь его успокоить:

— Я сменил пользователя. У нее нет доступа.

— Кто она?

— Она просто она, — отрезаю я.

Подойдя ближе к дивану, он, медленно растягивая слова и отчасти угрожающе, спрашивает:

— Я спросил, кто она? — Нет ответа. Какая разница, если он в любом случае все разузнает.

Как я и предполагал, он, не говоря ни слова, выходит из комнаты и я вздыхаю. Он всегда сует свой нос туда, куда не нужно. Встав с дивана, я закрываю свой ноутбук, кладу его на диван и следую за ним.

Любопытный ублюдок.

Он уже у двери моего кабинета, когда я догоняю его. Маленькая улыбочка появляется на его губах. Я не в силах себя остановить, качаю головой из-за Лекси. У «воробушка» напрочь отсутствует музыкальный слух. Но ей плевать. Она любит петь. Так что пусть поет.

Приближаясь маленькими шагами, он слегка поворачивает голову ко мне, но не отводит от Лекси взгляда:

— Она настоящая?

Мои губы дергаются, но я не отвечаю. Подходя ближе, встаю рядом со своим другом и наблюдаю за Лекси из-за двери. Она выглядит такой маленькой за моим столом, сидя на моем кресле-троне. Я уверен, что ее ноги не достают до пола.

Я пожираю ее глазами.

Даже в этой одежде, что на ней надета в данный момент – которую я вовсе не одобряю, – она выглядит как с обложки журнала.

Она поет (хотя это больше похоже на скрип) «Выходи за меня» – Бруно Марса. Находясь где-то в своем собственном мире, она ерзает на стуле, но печатает без остановки, прежде чем внезапно остановившись, откидывается на спинку и оценивает свою работу. В замешательстве она смотрит в компьютер и чешет голову.

— Эй, Твитч. — кричит она.

— Да? — я отвечаю из-за двери. Она испуганно вскрикивает, ее рука подлетает к груди. — Не делай так! Я ненавижу, когда ты подкрадываешься. Или подползаешь. Или прячешься. — Ее лицо кривиться от раздражения, и она говорит. — Больше никаких пряток, черт возьми!

Потом она поднимает голову и видит нас обоих, смотрящих на нее с огромными улыбками на лицах. Ее лицо розовеет и в ней тут же просыпается леди. Она медленно встает, расправляет свои брюки и мою серую футболку, которая выглядит на ней чересчур огромной, затем поправляет свой спутанный пучок волос и ее глаза расширяются, я так предполагаю от стыда, от того, что ее застали в таком невзрачном наряде.

Так ей и надо.

Подойдя к незнакомцу возле меня, она мило улыбается и протягивает ему руку. Прищурившись, он смотрит на нее с еле заметной улыбкой на губах, она тихо объясняет:

— Прощу прощения. Я вас не заметила.

Взяв ее маленькую бледную ручку в свою большую загорелую лапу, он осторожно пожимает ее и улыбается:

— Я не хотел прерывать ваше выступление. — Ее лицо заливает краска, а он хихикает. — Я – Юлий.

«Нервная Лекси» решает дать о себе знать и принимается болтает много и сбивчиво:

— Как доктор Хибберт? Ну знаете, тот странный доктор из Симпсонов? — ее глаза становятся размером с блюдца: — Нет, я не хочу сказать, что вы странный! Это он странный! Доктор Хибберт этот. Вы – нет. Я имею в виду, вы может и странный, но я вас не знаю. Доктор Хибберт всегда смеется невпопад, над вещами, которые совсем не забавны и от этого попадает в неловкие ситуации, — Юлий смотрит на нее нахмурившись, пока она выдает весь этот поток информации, как будто он не уверен, настоящая ли она. Лекси тихо добавляет: — Точно так же, как и я сейчас говорю все это невпопад ... — она замолкает.

Но Юлий ободряет ее своей ухмылкой:

— Я люблю Симпсонов. Я по сей день смотрю их. — И вот так Лекси находит родственную душу. Она широко улыбается:

— Я тоже. Это мое тайное увлечение. Я не думаю, что есть такая жизненная ситуация, которая не была бы показана в Симпсонах.

Я не понимаю в чем суть Симпсонов. Я вообще не люблю смотреть телевизор. Но я смотрю Симпсонов с Лекси. Таким образом, я могу видеть, как она смеется. А я люблю смотреть на это.

Я встреваю:

— Я не понимаю это шоу.

Лекси бросает мне раздраженный взгляд и открывает рот, чтобы ответить, но Юлий перебивает ее:

— Там нечего понимать, чувак. Это тупой юмор. Дешевые шуточки. В них не надо искать смысл.

Глаза Лекси заволакивает мечтательная дымка, когда она смотрит на Юлия:

— Точно! Именно поэтому оно настолько забавное.

Юлий смеется:

— Черт, женщина. Ты покорила меня. — Лекси заливается румянцем, а он смеется вновь. — Так как тебя зовут, поющая птичка?

Дерьмо.

Опуская глазки в смущении, она тихо отвечает:

— Алекса Баллентайн. Но все зовут меня Лекси. Я хотела бы, чтобы вы тоже звали меня Лекси.

В его глазах вспыхивает понимание. Он ее узнал.

Выпуская ее руку немного поспешнее, чем требовалось, его глаза расширяются на мгновение, прежде чем он смотрит на нее сверху вниз, натянуто улыбаясь, и отстраненно говорит:

— Приятно было познакомиться, Лекси. Надеюсь мы снова увидимся. Я уже уходил, но думаю нам надо перекинуться с Твитчем еще парой слов. — Ее лицо вытягивается из-за его внезапной смены поведения и от его необъяснимой холодности. Юлий замечает это и широко ухмыляется: — Рабочие проблемы, знаешь ли.

Натянуто улыбаясь, она говорит с ложной радостью:

— Ага. Понимаю. Кстати, мне тоже нужно вернуться к работе. Так что, прошу извинить меня.

И вот мы возвращаемся в мою гостиную, и он начинает.

Повернувшись, его глаза смеряют меня презрительным взглядом и пригвождают к месту:

— Ты выжил из своего постоянно-влюбленного ума, брат. — То, как он сказал «брат» прозвучало, будто я кто угодно, только не брат ему. — Пожалуйста скажи мне, что ты не собираешь делать это, чувак. — Я не говорю ни слова. Мне не нужно объясняться перед кем бы то ни было. Я вижу, что страх за Лекси ярко сверкает в его глазах. — Она милая девушка, Твитч. Она не такая, какой ты представлял ее себе в своей долбанутой башке. Она тебе не враг. — Если бы кто-то иной назвал мою голову – долбанутой башкой, я бы ударил его прямо в нос. И я вовсе не шучу. Указывая рукой на дверь, он рявкает: — Посмотри на нее! Она поет, пока печатает! Она говорит о Симпсонах, как будто они ее святыня! Она не заслуживает этого, чувак. Не делай этого.

Выглядя скучающим, я спрашиваю:

— Это все, брат?

Я замечаю вспышку разочарования на его лице, но он быстро стирает ее со своего лица. Он бесстрастно смотрит на меня:

— Да. Это все. Я ухожу.

И он уходит.

Ну нет. Мне это не нравится.

Это первое разногласие между нами за многие годы. От этого мой желудок болезненно сжимается. Мне плевать, если я разочаровываю людей. Но Юлий – он не просто какой-то человек.

Он – семья.

Мне нужно все ему прояснить. Немедленно.

Встаю и мчусь через коридор, вниз по лестнице и выбегаю через входную дверь. Я ловлю его, когда он садится в свой серебристый Мерседес. Я кричу:

— Подожди.

Садясь в машину, он закрывает дверь и опускает стекло:

— Что?

Я не знаю, что сказать. Юлий знает меня лучше всех. У него были деньки похуже, чем у меня по многим параметрам. И несмотря на то, что он мой друг, я всегда завидовал тому, что он справлялся со своими неприятностями лучше, чем я. Я очень долго ненавидел его за это. С тех пор смирился с жизнью.

— Я люблю ее.

Смотря прямо вперед, я вижу, как в его глазах вспыхивает удивление. Он долго смотрит куда-то перед собой, прежде чем спрашивает: — Настоящей любовью? Или мне-нравится-трахать-ее-так-сильно-что-я-думаю-это-и-есть-любовь любовью?

Сжимая переносицу, я вздыхаю:

— Первый вариант.

— Если ты любишь ее, ты не сделаешь ей больно.

Я усмехаюсь:

— Это по любому случится, тебе так не кажется? Она еще ничего не знает, Джей! Она не знает мое настоящее имя. Она не знает, почему я преследовал ее. Она даже не знает, что я нанял...— Дерьмо. Я даже не могу произнести это вслух.

Он заканчивает мое последнее предложение за меня:

— Она не знает, что ты нанял того мужика, чтобы он изнасиловал ее. — С трудом сглотнув, мне вдруг становится плохо.

Приближаясь к окну автомобиля, я опускаюсь на колени и шепчу:

— Мне нужен был шанс. Это был единственный способ....

Юлий прерывает меня:

— Нет, это не так. Ты не имеешь право придумывать оправдания тому дерьму, бро. Он избил твою девчонку. Ты устроил это. Тебе с этим жить. Не мне.

Не в силах справиться со своим гневом, я бью кулаком по машине, движимый страхом и злостью. Злостью на себя самого, что позволил этому произойти и страхом потерять ее. Ненавижу, когда он прав. Я шиплю:

— Он не должен был заходить так далеко! Поэтому он мертв, а с ней все в порядке. Потому что я спас ее!

Юлий смотрит на меня c разочарованием:

— Кого ты пытаешься убедить, чувак? Меня? Или себя?

После этих слов он заводит машину и уезжает. А я, стоя на коленях посреди подъездной дорожки, наблюдал как серебристый Мерседес исчезает вдали.

Мной овладевает тревога, когда я осознаю, что в этой машине, уезжая, покидает меня мой лучший друг. И он, может быть, больше никогда не вернется.

Поднявшись на ноги, я поднимаю руки и сцепляю их за головой, все еще смотря вдаль.

Я конкретно облажался.

Проводить время дома у Твитча не было так уж и плохо, как я предполагала ранее.

Мне была выделена комната, где я могла работать, у меня была хорошая компания (когда Линг не было поблизости) и большую часть времени мы с Твитчем прятались в его спальне.

Там, где происходило волшебство. Там, где Твитч оживал. Я люблю заниматься сексом с Твитчем, но...

Вот черт, в этом трудно признаться.

Но я скучаю по ремню.

Он больше не использует его. Секс у нас по-прежнему грубый и он по-прежнему над всем доминирует, но это нельзя даже сравнивать с тем грязным и порочным первым разом. И в ту первую ночь... ну... это установило планку, которой я думала мы будем придерживаться. И какое-то время так и было. Увы, больше это не так.

Моя бедная вагина.

Она скучает по старому Твитчу, точно так же, как любит нового Твитча.

Стук в дверь моего кабинета возвращает меня в реальный мир:

— Войдите.

Мои глаза расширяются, когда дверь открывается и знакомое, но все же неожиданное лицо заглядывает внутрь. Он улыбается:

— Надеюсь, я не помешал.

Я отвечаю ему с легкой улыбочкой:

— Нисколько, Юлий. Чем могу помочь?

Он входит, закрывает за собой дверь и медленно осматривая мой кабинет, говорит:

— Ты сделаешь мне огромное одолжение, поющая птичка, если будешь звать меня просто Джей.

Зачем он сюда пришел?

— Хорошо, Джей

Тишина. Потом он ухмыляется:

— Ну давай. Спроси меня, зачем я здесь. — Мне нравится этот мужчина.

— Но это было бы невежливо.

Он возражает:

— Нет. Невежество – это высокомерие. Невежество – это, когда ты чувствуешь превосходство над другими людьми. Переходить к сути дела – это не невежливо, сахарочек. Ты сладкая как тортик. Я понял это, как только увидел тебя прошлой ночью.

Румянец начинает растекаться по моей шее:

— Сп-спасибо, Джей.

Осмотрев мой кабинет и перетрогав находящиеся в нем различные предметы, чтобы рассмотреть их поближе, он садится на стул и вздыхает:

— Твитч мой лучший друг. Мой лучший друг на всем белом свете. Я знаком с ним всю свою жизнь.

Если он хотел заинтересовать меня, то у него, без сомнения, это получилось. Но я все же была немного сбита с толку.

— Он никогда не упоминал о тебе.

Юлий кивает:

— Я полагаю, он не делал этого. Мы встретились в тюрьме для несовершеннолетних преступников. Это, точно, не самый приятный рассказ. Определенно не тот, который бы ты стал рассказывать, пытаясь произвести впечатление на свою девушку.

Он рассматривает мое лицо. Я вдруг чувствую себя подобно ребенку и шепчу:

— Расскажи мне о нем. Пожалуйста.

— Это как раз одна из причин, по которой я и пришел. Есть кое-что, что тебе следует о нем знать. Кое-что, из-за чего не следует ставить на нем крест. Ты знаешь почему он был в тюрьме? — Я киваю, и он говорит: — Он был в плохом состоянии, когда я познакомился с ним. Он пробыл там примерно три дня, и никто не мог утихомирить этого мальчишку. Он ввязывался в драки со всеми вокруг. В нем было так много злости. Никогда не видел ничего подобного. Как будто он был диким животным, которого пытались удержать в клетке, — он ухмыляется. — Он попался мне на глаза. Я был там уже два года, когда он попал туда, так что я знал, как и что там и я так же знал, что если он продолжит так себя вести, то попадется в руки охранникам. И их наказаниям. Ну, позволь просто сказать, что они проделали бы в нем новую дырку для испражнений. Игра слов.

Я не знаю, хочу ли я слушать все это.

Юлий продолжает:

— Однажды, во дворе, он затеял драку не с тем парнем. С практически еще ребенком. По сравнению с ним, у парнишки казалось не было шансов. Но парнишка был опытен. Я вмешался прежде, чем Твитч начал бить его, и он отплатил мне, подбив глаз. Тем вечером, когда мы вернулись к своим койкам, чтобы лечь спать, я не уснул. Я дождался пока выключили свет, вытащил нож из тайника и пошел искать Твитча. Он спал. Ему снились кошмары. Я подкрался к нему, приставил нож к горлу и разбудил его, хлопая по лицу. Он подпрыгнул на своей кровати, увидел нож и замер, — его взгляд смягчается. И становится подавленным. — Это было самое печальное зрелище, какое я когда-либо видел. Как будто он не боялся умереть. Я сказал ему, что он может драться со мной сколько ему влезет, но он должен выбрать на чьей он будет стороне. Со мной или против меня. Он долго молчал, прежде чем спросить меня, за что меня посадили. Я честно признался ему, что убил своего отца.

Увлеченная этим рассказом, я открываю от удивления рот. Юлий смотрит на меня с печальной улыбкой.

— Он спросил меня, за что я убил своего отца. Я ответил ему, что застал его, когда он насиловал мою сестру.

Мое сердце разбивается на осколки от жалости к этому мужчине. У меня появляется такое знакомое жжение в глазах, и я готова заплакать. Юлий замечает, как я пытаюсь скрыть это от него.

— Видишь? — говори он, указывая пальцем на мои влажные глаза. — Вот поэтому ты нужна ему.

Откашлявшись, он продолжает свой рассказ:

— Итак, Твитч решил, что будет со мной. Я опустил нож и уже через секунду мы стали друзьями. Между нами появилось доверие. Я не могу доступно объяснить это. Мы оба были детьми, но я был любопытным и чувствовал, что должен спросить его. Я и спросил. Я спросил его, почему он был так зол. Он рассказал мне, что, когда ему было восемь, отчим пытался убить его. Вытряхнуть из него жизнь. Он был мертв в течение четырнадцати минут, прежде чем его вернули обратно к жизни. Он сказал, что у него было легкое повреждение мозга, и кто-то из докторов даже предположил, что именно оттуда и произрастает его злость. Я сказал ему, что он имеет все основания быть злым. Он покачал головой и возразил мне. Он сказал: «Нет. Я такой злой, из-за того, что не умер».

Крутанувшись на стуле, я поворачиваюсь спиной к Юлию.

Это очень личный момент, когда у тебя разбивается сердце. Я не хочу, чтобы он был свидетелем. Внезапно, мне хочется остаться одной.

Дыша через комок образовавшийся в горле, я напрасно пытаюсь сдержать слезы.

Юлий говорит:

— Он ни во что не ставит окружающих его людей. Если ты не бросишь его, то станешь для него кем-то и он будет считаться с тобой.

Прикрыв лицо рукой, я чувствую обжигающие слезы, хлынувшие из моих глаз и увлажняющие мою ладонь, затем слышу, как дверь моего кабинета открывается и потом закрывается. Я думаю о словах, которые не могу заставить себя произнести в этот момент.

Спасибо тебе, Юлий.

Вернувшись домой после девичника с Дэйвом и Никки, я отпираю дверь в квартиру, и как только вхожу внутрь, срезу же скидываю с ног туфли.

Я понятия не имею, почему мы, женщины, носим подобную обувь. Каблуки – настоящее современное устройство для пыток.

Единственная причина, по которой я надела их это потому, что эти роскошные ярко-красные туфли мне купил Твитч. Они идеально подходили к обтягивающему, маленькому, черному платью, которое купил мне тоже он. И красный кожаный клатч, и рубиновый кулон. Все это купил мне Твитч.

Ничего себе.

Я уверена, что мой сегодняшний наряд стоит примерно тысячу долларов. Что, по моему мнению, просто возмутительно.

Мне необходимо было провести вечер с подружками. И я говорю это не для того, чтобы кого-то оскорбить. Дэйв считает себя одной из нас еще со времен университета. Это так мило.

Я голодна. А также пьяна.

Держась за стену в коридоре, для поддержки, я маленькими шажками иду в комнату. Включаю музыку и подпеваю песне Кэрри Андервуд – Blown Away. Грустная песня.

— Печальная песня. Я не хочу печальную. Мне нужно что-то позажигательней. — Говорю я сама себе.

Покачиваясь, я осторожно тыкаю по кнопкам, и просматриваю свой плейлист. Остановившись на «The Fray» – Love Don’t Lie, я издаю радостный вопль и начинаю пританцовывать в такт музыке. Взяв с туалетного столика расческу, я провожу ею по птичьему гнезду, в которое превратились мои волосы и прокручиваю в голове события этого вечера.

Я встретилась с Дэйвом и Никки в баре и, обменявшись с ними поцелуями и обнимашками, села на расшатанный барный стул. Мы делились друг с другом тем, как прошла неделя, новостями и о говорили своих отношениях. Что было немного странно, потому как наш разговор происходил примерно так....

Я сказала им:

— У нас с Твитчем пока все хорошо. Он сложный и все такое, но со мной он становится другим. Он хорошо относится ко мне. Ему нравится баловать меня и с каждым днем я люблю его все сильней. Так что, думаю, у нас все хорошо.

Никки и Дэйв мило улыбались, глядя на меня. Я так рада, что мои друзья поддерживают меня. Это так много для меня значит.

Потом Дэйв взглянул на Никки и выдал:

— Как, думаешь, обстоят дела с Хэппи?

Она пожала плечами:

— Нормально. Мне кажется. Секс обалденный и я уверена, он предпочитает женщин, но... — Она одарила Дэйва хитрой улыбкой: -… мне нравится наблюдать за ним и Дэйвом. Это так возбуждает.

Дэйв игриво ее толкнул:

— О, спасибо, крошка. Мне тоже нравится смотреть, как вы трахаетесь. Киска меня не привлекает, но наблюдать за всем действом – очень горячо.

У меня отвалилась челюсть из-за странного предмета их разговора.

Никки захихикала:

— О, особенно мне нравится, когда он... — она наклонилась к Дэйву поближе и прошептала что-то ему на ушко. Дэйв закусил губу, прежде чем пробормотать: — Мне тоже это нравится.

Подняв руку, привлекая внимание бармена, я сделала заказ:

— Мне потребуется примерно одиннадцать коктейлей, чтобы стереть последние пять минут идиотизма из моих воспоминаний. Что бы вы посоветовали?

Пока мое лицо пылало от смущения, Никки и Дэйв ухмылялись как пара кошек, которые добрались до сливок.

Мы пили. И болтали. И вновь пили.

Потом разговор пошел в более привычном для меня русле.

Дэйв нечленораздельно произнес:

— Вы знаете какое слово является странным?

Никки и я ждали его ответа, затаив дыхание.

— Брюки. Почему во множественном числе? Да, у каждого есть по две ноги, но это только один предмет одежды. Должно быть «брюк», черт побери!

Шепоток одобрения пробежался по залу. Потом я сказала:

— Мне это тоже не нравится. Это та же самая ерунда, что и Увитбиксы. Почему одна штука называется Увитбиксы9? По идее должен быть Увитбик, если один, правильно же?

Дэвид, кивая, потягивал свой коктейль:

— Вот по этому-то мы и друзья.

Никки взволнованно хлопнула по барной стойке.

— У меня тоже есть слово! Почему ножницы, называются ножницами? — Дэйв и я окинули ее своими лучшими одобряющими взглядами и согласно закивали.

Я люблю своих друзей.

Тряся головой, вспоминая все те глупости, что мы несли в баре, я пританцовываю в такт музыке, льющейся из моей супернавороченной стереосистемы, кружась по всей комнате.

Повернувшись, я взвизгиваю, наткнувшись на черную тень перед собой. Глубоко вздохнув, я открываю рот, чтобы закричать, как вдруг чьи-то руки обнимают меня, и я чувствую его запах.

Засранец Твитч. Подлый, глупый Твитч с этими его подползаниями, прятаньем, и подкрадыванием.

Млея от его объятий, я выдаю первое, что приходит мне в голову:

— Почему ты больше не используешь на мне ремень?

Ух ты. В моем голосе прозвучало намного больше обиды, чем я планировала.

Отстранившись, он отвечает:

— Потому что я уверен, что ты больше не попытаешься убежать.

Хмммм. Ну, я думаю в этом есть какой-то смысл. В нетрадиционном смысле слова. Я думаю.

Я все же надуваю губки.

Он удивленно спрашивает:

— Ты напилась?

Я фыркаю:

— Нет. Я выпила всего...— мысленно подсчитываю - ...шесть Лонг-Айлендов, и рюмку текилы. Я в порядке.

Произнеся все это, у меня вдруг подкашиваются коленки, и я висну в объятиях Твитча как тряпичная кукла. Он нежно целует меня где-то в область бровей: — Ты хочешь, чтобы я использовал ремень?

Я хрипло отвечаю:

— Да.

Посадив меня на кровать, я наблюдаю за тем как он отходит от меня к своим штанам, которые валяются на полу, вытаскивает ремень из петель и идет назад ко мне.

Вау. Он необъяснимо завораживающе действует на мое сознание. И так каждый гребаный раз. Обычно, мои мысли роятся в той штуке, которую я называю мозгом. Но в данный момент, все что я слышу – это пронзительный свистящей шум в голове.

Мы официально ненормальные.

В моем раскованном алкоголем состоянии, я говорю ему:

— Я хочу попробовать что-нибудь новое этой ночью.

Он останавливается на полпути ко мне. То, как он оборачивает ремень вокруг своей руки, такой крепкой и привлекательной, это самая возбуждающая вещь, которую я когда-либо видела.

— О, да? И что же, Ангел?

Я маню его пальцем, и он подходит ближе. Затем я встаю на колени на кровати и, наклонившись к его уху, шепчу:

— Ролевую игру.

Он издает смешок:

— Без проблем, я только «за».

Внезапно занервничав, я отстраняюсь и опускаю подбородок:

— Ты скорее всего решишь, что я странная. Или ненормальная.

Он отвечает:

— К черту нормальность. Кто решил, что нормально, а что нет? Ярлыки, малышка. Это все ярлыки. Ну, скажи мне, малышка, что именно ты хочешь? — Но я не могу решиться на это признание. — Давай, Лекс. Я не буду тебя осуждать. — Но я все равно не могу. Потом он осторожно спрашивает: — Ты хочешь попробовать то, что делала Линг?

Мне так стыдно. Я закрываю лицо руками, мое сердце бешено стучит в груди.

Он берет меня пальцами за подбородок и поднимает мое лицо. Я обессилено опускаю руки, смирившись с судьбой. Он смотрит в мои взволнованные глаза, нежно целует и говорит:

— Как только я оберну ремень вокруг твоей шеи – игра начнется.

И как только ему удается так упрощать все эти сложные для меня вещи? И почему, интересно, я этого так сильно хочу? Обе эти мысли кружат в моей голове. Мое время на раздумья заканчивается, когда он начинает закреплять толстый, черный ремень вокруг моей шеи. Смотрю на него, слегка приоткрыв рот, он осторожно наблюдает за мной. Затягивая ремень на самую последнюю прорезь, он тянет время, давая мне возможность отказаться.

Но я не откажусь.

Я не могу.

Мне нужно это.

Что-то внутри меня жаждет одобрения Твитча, и это длится с того самого первого дня.

Он отпускает меня и пристально вглядывается в мое лицо. Я точно знаю, когда он входит в свою роль. В роль моего насильника. Я знаю это, потому что его полуприкрытые глаза темнеют, а его губы искривляются в жестокой улыбке.

Он туго оборачивает остаток ремня вокруг своей руки и резко дергает. Я взвизгиваю, когда мое тело врезается в его сильный голый торс. Большая рука крепко сжимает мою задницу через ткань черного платья. Это прикосновение совсем не нежное и не ласкающее. Это так необычно, что мне кажется, что этот мужчина даже вовсе не Твитч.

Но не в этом ли вся суть игры? Именно сейчас мы можем стать двумя совершенно другими людьми. Людьми, которыми мы никогда не стали бы.

Это очень возбуждающе. Мое сердце колотится, и я начинаю потеть.

Тяжело дыша, я успокаиваю себя как могу, сползаю с кровати и встаю перед ним. Твитч начинает играть свою роль:

— Только дернись и я убью тебя на хрен, сука. — Затем медленно, но решительно тянет ремень на себя. Это движение заставляет меня сократить то небольшое расстояние, что было между нами.

В эту минуту я верю ему: он может сделать мне больно, несмотря на то, что я знаю, что это всего лишь игра. В данную минуту Твитч – самый притягательный мужчина на земле, но также и самый устрашающий.

Все это происходит так молниеносно.

Его шелковые боксеры на полу. Я трясусь, когда он хватает подол моего платья, зажимая его в своих кулаках. Он смотрит мне в глаза и со всей силы тянет ткань в противоположных направлениях. Звук рвущегося материала наполняет комнату, прежде чем платье падает к моим ногам бесформенной кучей. Я в ступоре смотрю на него.

Мне нравилось это платье.

Теперь на мне только лишь лифчик без лямок и кружевные трусики-танга. Мой мозг плавает в океане удовольствия, когда он дергает мой лифчик вниз, освобождая мою грудь. Это движение немного приподнимает ее и в лунном свете, что пробивается через не плотно закрытые занавески, я вижу, как его глаза сосредотачиваются на моей обнаженной груди. Он похож на изголодавшегося человека, который созерцает свою первую за несколько месяцев еду. Лишь на мгновение он выходит из своей роли, чтобы провести большим пальцем вниз по выпуклости моей груди и прошептать:

— Идеальная. Такая идеальная.

Тряхнув головой, как будто прогоняя свои мысли, он смотрит на меня сквозь полуприкрытые веки и грубо шепчет:

— Я собираюсь трахнуть тебя без презерватива. — Мое сердце пропускает удар. В хорошем смысле. Он ухмыляется: — Собираюсь кончить прямо в тебя. И ты будешь стонать от восторга.

Я произношу свои первые реплики:

— Нет. Не надо. Пожалуйста, не надо. Я забеременею.

Он выплевывает смешок:

— Отлично, — обрушивая свои губы на мою щеку, он бормочет: — Каждый раз, когда ты будешь смотреть на него, ты будешь видеть меня. — Прикусывая мою щеку совсем не нежно, он шипит: — Если не прекратишь трястись, то я заставлю тебя поперхнуться моим членом.

Это немного пугает, что он играет свою роль так хорошо. Немного.

Понижая свой голос до шепота, я умоляю:

— Пожалуйста, отпусти меня. Я никогда никому не скажу. Просто отпусти меня.

Он трется своим внушительным членом о мой живот, затем опускает руку вниз, чтобы нащупать мой холмик через кружево. Он грубо говорит:

— Суки как ты не носят подобное дерьмо, если не хотят быть оттраханными мужчиной. Я мужчина, детка. И я собираюсь трахнуть тебя. Независимо от того, хочешь ты этого или нет.

Страх в моем голосе внезапно становится настоящим:

— Если ты попытаешься, я закричу.

В его голосе слышится насмешка:

— Кричи сколько влезет, — его губы касаются моей ушной раковины. — Сопротивление еще больше заводит меня.

Оттянув трусики в сторону, его палец касается влажного тепла моего чрезмерного возбуждения, и он шепчет:

— Видишь? Ты тоже хочешь этого. Твое тело не лжет. Не сопротивляйся.

Мы оба прекрасно знаем, что на самом деле он имеет в виду: «Сопротивляйся, детка. Мне это ужасно нравится.»

Так я и делаю. Отстраняясь от него, я поднимаю ногу к его животу и пытаюсь завоевать немного пространства между нами, отпихивая его в сторону. Он тянет за ремень, на мгновение лишая меня воздуха. Я задыхаюсь, тяжело пыхтя, пока мое сердце колотится как сумасшедшее, а в висках стучит кровь. Я упираюсь ему в плечи. Он одной рукой обнимает меня за талию и притягивает к себе, надежно стискивая меня в своих руках. Я хныкаю. Он рычит и кусает меня за плечо. Я визжу и кричу от удовольствия и боли сразу. Мое самое интимное место пульсирует. Я уже близка к оргазму.

Я кричу:

— Пожалуйста, не делай мне больно.

Он замирает на секунду, перед тем как спокойно произнести:

— У меня нет выбора.

Опустив голову, он берет в рот мой сосок, сильно его сосет, затем прикусывает нежную плоть. Я издаю стон, а мои руки впиваются в его затылок. Пробегая пальцами по его волосам, я осознаю, что теряю контроль над собой. Я резко хватаю его за волосы и дергаю в сторону. Он рычит:

— Ты пожалеешь об этом.

Я не знаю, что на меня нашло, но делаю кое-что действительно чертовски глупое.

Подняв колено, я застаю его врасплох, когда оно встречается с его пахом. Его дыхание становится неровным, а руки падают по швам. Вот он. Момент глупости.

Это та часть, где я поворачиваюсь. И бегу.

Мне удается преодолеть половину коридора, когда до меня доносится стук его шагов позади. Мое сердце также стучит. Я, правда, в ужасе. Слезы застилают мне глаза и, когда его рука оборачивается вокруг моих ребер, я вскрикиваю. Мое отчаянье в этот момент очень реально, хотя мысленно наслаждаюсь всем происходящим. Слезы скатываются из уголков моих глаз, а губы дрожат. Его другая рука находит мою грудь, и он прикусывает мое ухо:

— От меня так просто не убежишь.

Затем мы боремся.

Мои руки сжимаются в кулаки, и я принимаюсь колотить его по мускулистым рукам в очередной попытке убежать. Мое тело лихорадочно извивается, прижатое к его телу. Моя борьба настоящая. С безумно стучащим сердцем, я изворачиваюсь и трачу все свои силы в борьбе с ним, чтобы убежать. Поворачиваясь, я оказываюсь с ним лицом к лицу. Его рука хватает конец ремня, и он резко дергает меня к себе, привлекая мое внимание. Но я не сдаюсь. Вместо этого я наклоняю голову к его ключице и кусаю.

Сильно. Я так сильно стискиваю зубы на его плоти, что слышу его тихое рычание через стиснутые зубы. Он грубо толкает меня к стене в прихожей. Мой затылок ударяется о стену с глухим стуком.

Тусклый свет, льющийся из кухни, позволяет мне различать в темноте его очертания.

Задыхаясь, он дотрагивается до своей ключицы, в которую я впивалась зубами. Он подносит палец к своему рту. Облизывая свои губы, я чувствую металлический привкус крови. Я сильно его укусила, аж до крови. Мой желудок ухает куда-то вниз. Подходя ближе, он угрожающе выдыхает:

— О, детка. У тебя большие неприятности.

Он безжалостно надвигается на меня, пока мы не оказываемся нос к носу. Я вздергиваю подбородок и плюю ему в лицо.

Я наблюдаю словно в замедленной съемке, как он вздрагивает, явно не ожидая подобного. Тяжело дыша, я хриплю:

— Пошел на хрен, ублюдок.

В ту самую секунду, когда он снова дотрагивается до меня, я осознаю, что наша ролевая игра граничит с реальной жизнью. Твитч кипит от злости. Я чувствую, как гнев выходит из него электрическими искрами. Грубо схватив, он швыряет меня на пол. Мои ладони упираются в пол, а колени начинает саднить. Внезапно, его тело накрывает мое, прижимая меня к полу. Я пытаюсь высвободиться и не переставая шепчу:

— Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не надо. — Но Твитч больше не играет свою роль. Игра закончилась.

Его рука оборачивается вокруг моей талии, и он поднимает меня вверх, пока я не оказываюсь на четвереньках, как собака. Его рука тянется вниз, чтобы отыскать мою намокшую киску. Он стонет, отодвигая кружево моих трусиков в сторону. Я ощущаю, как головка его члена находит мой вход. Но я изо всех сил сопротивляюсь.

Борясь, мне удается немного от него отодвинуться. Стоя на коленях позади меня, он подползает ближе, но я вновь увертываюсь. Он стремительно протягивает руку, и зажимает пальцы на моем горле. Меня покидают последние силы, когда я понимаю, что мне этого все равно не избежать. Я в безысходном положении.

Стискивая зубы, моя грудь тяжело вздымается, а глаза наполняются слезами. Его головка снова касается моего входа. Я чувствую шарики его пирсинга, пока он водит своей головкой вверх-вниз по моей промежности. Он проталкивается внутрь. Только самый кончик. Губы нежно целуют мою лопатку:

— Я победил.

Мое возбуждение помогает ему легко проникнуть внутрь, полностью. Мы одновременно вскрикиваем от удовольствия.

Поставленная в положение, которое требует подчинения, я знаю, что должна сопротивляться до последнего, но этого не происходит. Мои веки трепещут, когда он ослабляет захват на моем горле. Я тону в море наслаждения, пока он вдалбливается в меня своим членом, оставив свою руку на моем горле. Глубоко насаженная на его стержень, я тихо вздыхаю. Мне так хорошо. Он находится так глубоко во мне, что возникает чувство, будто он проникает до самого моего желудка.

Никто не проиграл. Мы оба победили.

И все же, я продолжаю сопротивляться. Слабо брыкаюсь, а он начинает двигаться во мне и под таким углом проникновения, мое возбуждение достигает небывалых высот. Шарики его пирсинга трутся о нужное местечко и в такие моменты я задыхаюсь:

— Нет, нет, нет.

Я скоро кончу.

Мои мышцы вокруг него начинают сокращаться, перед глазами пляшут яркие вспышки и все мое тело дрожит от непередаваемого удовольствия. Откидывая голову назад, мой рот приоткрывается в беззвучном стоне, и я слышу, как Твитч тяжело дышит:

— Вот и все, Ангел. Не сдерживай себя. Кончи на мой член.

Плотину прорывает. Мое лицо искажается от боли и наслаждения. Я содрогаюсь в конвульсиях вокруг его члена. Стону, моя голова мечется из стороны в сторону в самом интенсивном оргазме, который я когда-либо испытывала за всю свою жизнь. С каждой волной оргазма, накатывающей на меня, мое тело погружается все глубже и глубже в пучину абсолютного блаженства.

Меня покидают последние силы.

Все еще крепко, и в то же самое время осторожно, держа меня за горло, он продолжает двигаться в моем уже обмякшем теле. Я не могу двигаться ему в такт даже если захочу. Я истощена эмоционально и физически. Поддерживая меня за талию своей рукой, он направляет мое тело навстречу каждому своему толчку. Целую минуту он вдалбливается в меня как сумасшедший. Затем он издает протяжный стон и вонзившись глубоко в меня, останавливается на какой-то момент, прежде чем продолжить свои движения. Что-то теплое и влажное сползает вниз по внутренней стороне моего бедра. Его толчки замедляются. Так же, как и его дыханье. Наконец, он замирает внутри меня.

Поднявшись, он помогает мне встать на ноги и прижимает к себе. Я чувствую себя грязной, использованной и оскорбленной.

И я никогда еще не чувствовала себя лучше.

Так много мыслей появляются в моей голове

Что я наделала?

Обнимаю его руками за шею, он приподнимает меня. Мои ноги оборачиваются вокруг его талии, и он медленно несет меня к кровати. Он кладет меня и ложится рядом. Мы даже не решаемся помыться. Нужно что-то сказать.

Через минуту неловкой тишины, мы лежим бок о бок, и я тихо спрашиваю:

— Что, только что произошло?

Он поворачивается ко мне, и я слышу ироничные нотки в его голосе:

— Тебя только что оттрахали. Как следует оттрахали.

Истерический смех вырывается из моего рта. Я не могу успокоиться. Я хохочу. Я чувствую, как дрожит кровать, так как он смеется вместе со мной. Мое горло сжимается, а в глазах появляется жжение. Мое тело сотрясается теперь по другой причине – я начинаю рыдать.

В данный момент, я не нравлюсь сама себе.

Твитч притягивает меня к себе и начинает гладить по голове, целовать мои глаза и щеки. Он не произносит ни слова. Он знает меня достаточно, чтобы понимать, что сейчас мне необходимы только лишь его надежные и крепкие объятия.

Мой мозг витает в облаках.

Скорее всего, сейчас не самый удачный момент, чтобы упомянуть, что я целых две недели не принимаю таблетки.

Подходя к своей квартире, я широко улыбаюсь, когда вспоминаю о своей небольшой хитрости, к которой мне пришлось прибегнуть на приеме у психолога этим утром.

Договорившись о встрече с офисным психологом, Эмелиной, я приготовилась услышать от нее, что я ненормальная. Я думала об этом всю ночь, так что это не было бы для меня неожиданностью. Я не могла уснуть. Эта мысль разъедала мне мозги. Так что, когда я вошла в ее кабинет и села напротив нее, я приготовилась к допросу с пристрастием. Но вскоре поняла, что ошибалась.

Жутко ошибалась.

Эмми приготовила для нас капучино на своей шикарной кофеварке, и мы обе уселись на диван в ее кабинете. Встреча, которой я немного боялась, превратилась в дружеские посиделки с кофе.

Она спросила:

— Должна признаться, что я немного удивлена увидеть тебя здесь, Лекси. Все в порядке?

Ну, я уговорила своего парня, торговца наркотиками, изнасиловать меня прошлой ночью. О, и мне это понравилось. Так что, нет. Не в порядке.

Сцепив руки вместе, я посмотрела на свои ноги и начала:

— Ну, я пришла не из-за своих проблем. А из-за подруги. Я переживаю за нее и хотела бы услышать мнение профессионала, прежде чем попытаться самой помочь в ситуации, которая абсолютно чужда мне.

Ложь. Все ложь

Кивая головой, она выглядела сочувствующей, пока объясняла:

— Конечно, я понимаю, это тяжело наблюдать как твои друзья переживают трудные моменты в жизни. Людям не нравится чувствовать себя беспомощными. Это замечательно, что ты хочешь помочь.

Моргая, я с трудом сглотнула и пустилась в объяснения:

— Она моя близкая подруга. Я хорошо ее знаю, и она прошла через многое в своей жизни. Совсем недавно ее даже чуть не изнасиловали. Ее спасли, прежде чем насильник успел надругаться над ней. — Качая головой, я вздыхаю: — Извини. Я говорю не то, — откашлявшись, я пытаюсь снова: — Несколько дней назад, она позвонила мне, пребывая не в себе. Она и ее парень занимались сексом и все это вышло немного из-под контроля.

Брови Эмми сошлись на переносице, но она кивнула головой, чтобы я продолжала свой рассказ про подругу. Я и продолжила:

— И... и... и ей понравилось. Занятие сексом становилось все грубее и грубее, и прежде чем она это осознала, они уже разыгрывали сцену изнасилования. И ей дико понравилось. Непередаваемо. — дав Эмми мгновение, чтобы впитать информацию, я перешла к сути дела. — Теперь она думает, что что-то с ней не так, и я понятия не имею, что ей на это сказать. — Я посмотрела на психолога, которая взглянула на меня обеспокоенными глазами. Я посмотрела на нее в ответ умоляющим взглядом.

Мне нужна была помощь. Эмми, будучи профессионалом, откинулась на спинку дивана и вздохнула:

— Ну, ты можешь сказать своей подруге, что с ней все в порядке. Абсолютно. Вообще, подобное поведение не такая уж и редкость среди людей, которые подверглись сексуальному нападению. Дело в том, что такие люди впадают либо в одну крайность, либо в другую. С одной стороны, бывают люди, которые не могут с этим справиться, и одна мысль о том, что другой человек собирается прикоснуться к ним, для них невыносима; а с другой стороны, есть люди, как твоя подруга, жаждущие взять под свой контроль ситуацию, из-за того, что изначально у них не было над ней контроля.

Что-что???

Не скрывая свое замешательство, я пододвинулась поближе:

— Значит ты хочешь сказать, что...?

Отпивая свое кофе, она объясняет:

— С твоей подругой все в порядке. Ничего плохого нет в ролевых играх в спальне. В этом нет никакого отклонения, пока все происходящее законно и оба согласны на это, я не вижу в этом проблемы. Твою подругу едва не изнасиловали, ты говорила. Возможно, это пробудило что-то в ней, что-то примитивное и жестокое. Мысль о том, чтобы быть изнасилованной ужасает. Однако, основной инстинкт твоей подруги вырвался наружу и ее мозг, который пытается осмыслить все произошедшее, решил исправить воспоминания чего-то ужасного и пугающего на что-то... — она задумалась, пытаясь подобрать подходящее слово. —...скажем так, на что-то положительное. Приятное. Твоя подруга сильнее, чем она думает. — Она закончила предложение с печальной улыбкой, и я знала, совершенно точно знала, что она все поняла.

Она подтвердила мои мысли, когда произнесла:

— Ты знаешь, твоя подруга может поговорить со мной в любое время. В любое время.

Потянувшись, я пожала ей руку и прошептала:

— Спасибо. Она будет очень рада это услышать. Для нее очень много значат эти слова.

И вот так, я уехала, переваривая всю эту информацию, и с того момента солнце стало светить ярче. И вот я здесь. Иду по коридору, кидаю взгляд направо и вижу высокую фигуру, которая стоит в дверях холодильника. Высокая фигура, облаченная всего лишь в черные треники и больше ничего.

Мммм. Твитч без рубашки. Ням-ням.

Пожирая глазами его худое, мускулистое, украшенное татуировками тело, мои глаза скользят вниз, туда, где на бедрах низко сидят треники, из которых выглядывают самые кончики татуировки «V». Я едва сдерживаюсь чтобы не упасть на колени и прижаться к этой тату губами.

Я спрашиваю:

— Голоден?

Все еще изучая содержимое холодильника с разочарованием в глазах, он рассеянно чешет свой загорелый живот и отвечает:

— Ага, но тут мне, видимо, ничего не обломится. Ты вообще когда-нибудь ходишь за продуктами?

Хихикая, я говорю ему:

— По правде говоря, нет. Я тот тип девушки, которая покупает продукты только тогда, когда есть необходимость.

Его лицо омрачается разочарованием:

— Это хреново. Я хочу есть.

Я не в силах сдержать улыбку. Он замечает ее и практически ухмыляется, прежде чем одергивает себя и снова принимает разочарованное выражение лица. Тыча пальцем на мои губы, он говорит:

— Объясни-ка мне, по поводу чего улыбаемся? Ты ревела вчера ночью, а теперь сияешь и улыбаешься, и мне интересно с чего бы это?

Опираюсь бедром о столешницу и говорю:

— Все в порядке. Все просто замечательно. Я не знаю даже, зачем мне понадобилось так переживать. Я ходила на прием к психологу сегодня утром, к Эмми, и рассказала ей все, что произошло…— его полуприкрытые карие глаза щурятся и я быстро добавляю, — ...но я сказала, что это случилось с моей подругой, — я подмигиваю ему. — И она сказала, что это совершенно нормально, играть в ролевые игры. И что тот, кто пережил ситуацию подобную моей, когда меня чуть не изнасиловали, будто берет контроль над ситуацией, над которой у этого человека раньше не было контроля. Здорово, ведь правда? Я нормальная! Дай пять!

Подпрыгивая на месте, я поднимаю вверх руку, ожидая его ответной реакции, и улыбаюсь так широко, как только могу. Один беглый взгляд на лицо Твитча резко убавляет мою радость. Он морщит лоб и упирает руки в бока, шепотом повторяя:

— Она нормальная. Нормальная, на хрен.

Не понимая в чем проблема, я тихо спрашиваю:

— Почему ты рассердился?

Моргая, он протягивает ко мне руку и выплевывает:

— Снова ярлыки! Всегда эти чертовы ярлыки! Разве это так важно, Лекс? Вести себя так, как другие считают нормальным?

Я хочу сказать нет, хочу защитить свою точку зрения. Я хочу пойти спать, притвориться, что никогда не говорила этого и проснуться, когда эта перепалка закончится.

Не зная, как именно ему следует ответить, я отмалчиваюсь, но бросив один единственный взгляд на мое лицо, Твитч мрачно ухмыляется:

— Конечно, надо именно так себя вести. — Двигаясь в мою сторону, он по пути спрашивает: — Позволь мне спросить тебя? Какой ярлык ты повесила на меня? — Мое сердце начинает учащенно биться, и я с трудом сглатываю. Его глаза вспыхивают. — Психопат? Хммм? Не знаю, может сумасшедший? Безумный? Давай, скажи мне, Лекс. Какой ярлык ты повесила, черт побери, на меня?

Ужасающий. Неуравновешенный. И пугающий.

Стиснув зубы, он хватает меня рукой за подбородок:

— Вешай на себя какие угодно ярлыки, Алекса, — убирая свою руку, он смотрит на меня какое-то мгновение, и то, что отражается на его лице, вызывает во мне тошноту.

Разочарование. Он разочаровался во мне.

Развернувшись, он хватает свою футболку с дивана и открывает входную дверь.

Немного задержавшись в дверях и стоя ко мне спиной, он произносит со злостью:

— Не смей вешать на меня гребанные ярлыки. — Его руки сжаты в кулаки по обеим сторонам его тела. Он, растягивая, говорит свои прощальные слова. — Подумай над этим, девочка. — Он поворачивается, его глаза – полные ярости – встречаются с моими: — Кем ты была, прежде чем люди начали говорить тебе, кем ты должна быть?

И потом он уходит.

Дверь моего кабинета открывается и входит Майкл.

Устраиваясь поудобнее в кресле для посетителей, он кладет свои ноги на стол. Я предупреждающе щелкаю пальцами. Ноги опускаются вниз.

Так-то лучше.

Он вздыхает:

— Дайте мне какое-нибудь поручение, босс. Мне скучно.

Я фыркаю:

— Скучно? Здесь? Иди к Хэппи, пусть он найдет для тебя занятие. Или к Ли....— я осекаюсь на полуслове. — Никакой Линг.

Майкл проработал на меня около месяца, и он почти перестал меня бояться.

Почти.

Я думаю, он видит во мне старшего брата. Я это одобряю. Я всегда хотел иметь брата. И если бы в этой жизни у меня был бы брат, я бы хотел, чтобы он был похож на Майкла. Уже очень давно я понял, что Майкл намного умнее, чем мне казалось.

Как-то однажды утром он пришел в мой кабинет и прямо спросил:

— Вы торгуете наркотиками?

Я смерил его тяжелым взглядом. К моему удивлению, он не отступил. Ни на дюйм. Я был впечатлен и ответил:

— Меньше будешь знать, лучше будешь спать.

Он усмехнулся:

— Это такой оригинальный способ сказать «да». — Я ничего не ответил, и он продолжил: — Я мог бы торговать, знаете ли... я делал это, когда работал на Хамида. Я знаю всю подноготную, так что я не провалюсь. Я не разочарую вас.

— Ты никогда не разочаруешь меня, Майки, но нет. Этому не бывать. Мне больше не нужны торговцы. Ты здесь, чтобы работать законно.

Он пробормотал:

— Кто бы говорил.

Я ухмыляюсь. Без сомнения, он окончательно потерял страх передо мной. Поворачиваясь к мальчишке, спрашиваю:

— Что случилось?

Он мямлит:

— Ничего. — Если бы мальчишка хотел что-то сказать мне, то сказал бы. Так что я не продолжаю его допрашивать. Как только я снова принимаюсь печатать, он выпаливает: — Это из-за одной девушки.

Ну, естественно. Все проблемы всегда из-за девушек.

— Ты встречаешься с этим воробушком?

Качая головой, он заявляет:

— Нет. Я не хочу приглашать ее на свидание, пока не буду в состоянии ее впечатлить.

— С моей точки зрения ты вполне в состоянии ее впечатлить, молодой человек. У тебя есть работа, ты ходишь в школу, есть кое-какие деньги, и при всем при этом ты еще ищешь квартиру, в которой поселишься, когда тебе исполниться восемнадцать, — я вскидываю одну бровь. — Я бы сказал, что тебе пора бы уже пригласить ее на свидание.

Он смущенно улыбается:

— Ага, — затем более решительно: — Да. Мне тоже кажется, что пора. — Я внимательно смотрю на него. Я вижу, как храбрость вспыхивает в его глазах и прилагаю все усилия, чтобы сдержать свою улыбку. — Я решился. Приглашу ее на свидание.

Мои губы искривляются в подобии улыбки, и я одобрительно киваю.

Вдруг он поворачивается ко мне. — А как надо приглашать девушку на свидание? — Я мысленно хохочу.

Парнишка влип по-крупному.

Дверь моего кабинета распахивается:

— Я собираюсь пригласить ее на свидание.

Подняв свой взгляд, я вижу Майкла, который выглядит просто отлично в своих черных брюках и белой рубашке с закатанными рукавами и черными подтяжками. Он выглядит как Твитч и это пугает.

Только татуировок не хватает.

Сощурившись, я указываю пальцем на выбранную им одежду. Он смотрит на себя и бормочет:

— Мистер «Т» требует, чтобы я выглядел прилично.

И почему это не удивляет меня?

Я бормочу себе под нос:

— Ну, конечно, он требует подобное.

Быстро допечатав абзац, я смотрю на него и расплываюсь в улыбке:

— Ты выглядишь великолепно. Как мини-Твитч, — он закатывает глаза, и я борюсь с желанием расхохотаться. — Кого ты собираешься пригласить на свидание, милый?

— Талию.

О, вау!

Мое сердце переполняют эмоции.

Я безумно радуюсь, представив Талию и Майкла вместе. Они оба из неблагополучных семей. Они однозначно поймут друг друга. И я точно знаю, что Талия влюблена в Майкла. Когда я в последний раз звонила ей, она спрашивала о нем раза три.

С широко распахнутыми глазами, я немного наклоняюсь над столом и шепотом с иронией говорю:

— Ну, ничего себе! Это так круто! Как ты собираешься ее пригласить?

Его улыбка меркнет:

— Я-я просто спрошу. Мистер «Т» посоветовал быть прямолинейным, но не простоватым. Спросить ее так, чтобы у нее не было возможности ответить «нет».

Меня так и подмывает расхохотаться. Он обращается к Твитчу за советами насчет свиданий? О Боже мой, мне нужно срочно во все это вмешаться. Как можно скорее.

Подавляя безумное желание хихикнуть, я говорю:

— Нет, милый мой. Если ты не спросишь ее правильно, то это может все испортить. — Его глаза испуганно округляются, и я вздыхаю: — Куда ты планируешь сводить ее?

Он пожимает плечами:

— Не знаю. В кино или еще куда-нибудь.

Я издаю стон, а потом принимаюсь читать Майклу нотации:

— Майкл! Тебе следовало бы распланировать все свидание заранее, чтобы ты мог посвятить Талию во все детали, когда она согласится.

Он вскидывает брови:

— Она согласится?

Я киваю и с теплотой улыбаюсь:

— Она согласится.

Вдруг он становится серьезным, садится на край моего стола и говорит:

— Хорошо. Отлично. Я хочу сводить ее в какое-нибудь мило местечко. Мистер «Т» сказал, что я могу воспользоваться услугами водителя фирмы. Я хочу сводить ее в какое-нибудь шикарное место.

Ох. Нет

— Майки, Талия не из того типа девушек, которые хотят, чтобы их водили по шикарным местам. Шикарное заведение заставит ее почувствовать себя не в своей тарелке, и это будет выглядеть так, как будто ты из кожи вон лезешь, чтобы ее впечатлить. Талии понравится что-то уютное и домашнее. — Я пожимаю плечами. — Скажем, итальянский ресторанчик. — У меня в голове что-то щелкает и мои глаза начинают блестеть от пришедшей мне в голову идеи: — Я знаю идеальное место! Подожди-ка.

Схватив телефон, я быстро печатаю сообщение.

Я: Мне нужен адрес итальянского ресторанчика, в который ты меня недавно водил.

Ответ приходит практически мгновенно. Я удивляюсь отсутствию какой-либо враждебности, принимая во внимание то, как мы вчера не по-дружески расстались.

Твитч: Уже забронировал столик для мальчишки и его девчонки. Я дам ему адрес, когда он придет. Передай ему, чтоб шевелил задницей. Он уже опаздывает на работу.

Улыбаясь как идиотка, печатаю ответ.

Я: Сегодня ночью тебя ждет потрясающий секс. Люблю тебя x

Твитч: у меня каждую ночь потрясающий секс, Ангел x.

Он не лжет. Мы занимаемся сексом каждую ночь.

Я практически живу с Твитчем, вот уже несколько недель. Я бываю дома только для того, чтобы взять одежду и проверить почту. И каждый раз, когда я приношу одежду из дома, он испепеляет меня взглядом за то, что не пользуюсь гардеробной, которую он для меня сделал. Я упрямо настаиваю, что эта гардеробная – жуткая.

— Все уже забронировали, солнышко. Твитч даст тебе адрес. Ты узнаешь все детали на работе, на которую, ты, кстати, уже опаздываешь, — говорю я, смотря на свои часы.

Сверяясь со своими часами, он выплевывает:

— Дерьмо! — и пулей выскакивает за дверь. Не проходит и секунды, как он забегает обратно и задыхаясь спрашивает: — Так как мне пригласить ее?

Я говорю ему то, что сама хотела бы услышать:

— Скажи ей, что ты выбирал удачное время, чтобы пригласить ее, что ты долго этого ждал, но не знал, как спросить. Подари ей цветы. Маргаритки, я думаю. И она скажет «да».

— Я не знаю, чтобы я без вас делал, мисс Балентайн.

Я пожимаю плечами:

— Ты один из моих подопечных. Очень скоро я тебя потеряю. Я хочу помочь, там, где могу. — Какое-то время он смотрит на меня, моргая, а затем опускает вниз подбородок. — Я всегда буду вашим подопечным.

Потом он уходит.

Оставив прослезившуюся меня в кабинете.

Ты никто, пока кто-нибудь не полюбит тебя.

По крайней мере, так я теперь думаю, когда у меня есть Лекси. Я всегда подозревал, что она мне нужна, потому что именно это твердил мне мой мозг.

Мои мозги повреждены более чем в одном месте и, таким образом, мой интерес к ней превратился в одержимость. Добавьте к этому зависимость от тяжелых наркотиков, и проблем будет не избежать. К тому времени, мой мозг стал посылать мне сигналы, что Лекси не просто нужна была мне, а что я должен был заставить ее страдать, за то, что она заставила меня поверить, что моя жизнь когда-нибудь наладится и придет в норму… если только я буду обладать ею.

Когда мне было восемь она была со мной. Всего на одну ночь. Судьба – жестокая сука, и та ночь изменила для меня все.

Я мог бы придумать кучу оправданий.

Я мог бы, например, сказать, что я был просто испорченным ребенком, который вырос в испорченного мужчину.

Я мог бы. Но не буду.

Я не люблю ярлыки. Мне не подходят такие слова как ненормальный, неуравновешенный или сломленный. Во мне есть нечто более важное, чего не передать никакими словами. Я состою из слоев, как и любой другой человек. И если начать снимать с меня слой за слоем, то обнаружится почерневшая корка там, где должно быть мое сердце. Но с тех пор, как Лекси вошла в мою жизнь, сквозь эту корку стал пробиваться тоненький зеленый росток, что вселило в меня надежду, что когда-нибудь даже я смогу стать человеком, который делает чью-то жизнь лучше.

Росток крепнет с каждым днем. И будь я проклят, если кто-нибудь попытается отобрать у меня Лекси. Я убью любого, кто попытается.

Пробегая рукой по волосам, я с трудом сглатываю и мой желудок ухает куда-то вниз.

Надо принять решение. Никто не посмеет отобрать ее у меня. Так почему же я рискую потерять ее, рассказав правду?

Я знаю, что то, что сделал – простить невозможно. Я мог бы рассказать ей. Хотя я знаю, каков будет результат. Моя девочка бросит меня в ту же секунду.

Дурное предчувствие растет.

Мне так много нужно ей рассказать. И Нокс был прав...петля вокруг моей шеи затягивается. Я едва могу дышать.

— Все в порядке, босс? — доносится обеспокоенный голос из дверного проема, привлекая мое внимание.

Мальчишка.

— Все хорошо, — ухмыляясь, я спрашиваю: — А у тебя? Ты пригласил девчонку или как? — Он бросает на меня беглый взгляд:

— Я бы пригласил, если бы не опаздывал на работу.

Существует лишь несколько вещей, которые не могут подождать. Теперь я знаю это.

Беру телефон, печатаю сообщение, нажимаю кнопку «отправить» и жду. Майкл с каждой секундой выглядит все более нервным, а я улыбаюсь. Мне нравиться думать, что он все еще побаивается меня, хотя ему не зачем меня больше бояться. Это забавно.

Хэппи появляется в дверях позади Майкла.

— Что случилось?

Скрестив руки за головой, я откидываюсь на спинку своего трона и говорю им обоим:

— Ты возьмешь мальчишку с собой сегодня. Хотя сперва ему надо будет сделать небольшую остановку. Потом вы оба займетесь делами как обычно.

Хэппи щурится:

— Не могу. Мне надо... — его глаза впиваются в мои, — ...уладить кое-какие дела.

Черт побери. Я и забыл. Он сопровождает нескольких торговцев сегодня на одну большую сделку, которую нужно обезопасить. Мое лицо принимает озабоченное выражение. У меня нет времени отвезти его лично. Через час у меня встреча.

Я вздыхаю:

— Забудь об этом.

Но потом, я смотрю на Майки. Его лицо становится угрюмым. Дерьмо. Хэппи вскидывает бровь. Я знаю, он взял бы его с собой, ему нужно только мое согласие. Лекси будет в бешенстве.

Так и будет, если она узнает. Если. Если – это хорошо.

Мои губы растягиваются в ухмылке.

— Вперед. Майки, пригласи свою девчонку, потом ты проведешь с Хэппи остаток дня.

Всего за несколько секунд на лице мальчишки друг друга сменяют несколько чувств от удивления и неверия до шока.

— Серьезно?

Не желая видеть бесконечную признательность в его взгляде граничащую с поклонением, я поворачиваюсь к ноутбуку, отпуская их:

— Идите. Вперед.

Печатая дальше, я притворяюсь, что не замечаю Майкла, который по-прежнему стоит в дверном проеме:

— Спасибо, — он говорит это так тихо, что я едва разбираю. — За все.

Грудь, внезапно, сдавливает.

Я отвечаю также тихо:

— Всегда пожалуйста, — он аккуратно закрывает за собой дверь. А я шепчу в пустую комнату: — Всегда пожалуйста, брат.

.

Лыбясь как идиот, я наблюдаю как Майкл бежит вниз по ступенькам жилого дома. Его глаза широко раскрыты, он выглядит так, будто сейчас упадет в обморок.

Мое сердце пропускает удар, и улыбка сползает с лица.

Он переходит с бега на шаг и идет к машине практически в замедленном темпе. Черт. Похоже парнишке разбили сердце.

Проклятье.

Когда он наконец подходит к машине, он открывает дверь и садится, уставившись в приборную панель пустыми глазами.

Протянув руку, я легонько сжимаю его за плечо и спрашиваю:

— Что случилось, приятель?

Он открывает рот, но из него не выходит ни звука. Он пожимает плечами. Спустя мгновение он шепчет:

— Она сказала «да».

Я улыбаюсь:

— Что, правда?

Все еще не веря своему счастью, он кивает.

Толкая его в плечо, смеюсь:

— Разве ты не этого хотел?

— Ага. Ну, то есть, конечно. — Он молчит. — Я просто не понимаю, почему она согласилась.

О, блин. Подобные разговоры – это не по моей части.

Я привожу ему лучший пример, который могу придумать:

— Ты видел Лекси?

Его лоб морщится, и он кивает.

— Ты видел Твитча?

Брови все еще нахмурены, он кивает. Потом кивает еще раз. Маленькая улыбочка играет на его губах, и я знаю, что он понял меня. Я говорю ему:

— Противоположности, приятель. Противоположности притягиваются.

Завожу машину, вытаскиваю телефон из кармана и отправляю Твитчу смс-ку.

Я: Мальчишка заполучил девчонку.

Не проходит и десяти секунд как мой телефон пиликает.

Твитч: Хорошо. Теперь возвращайтесь к работе.

Поворачиваясь к Майклу, я спрашиваю:

— Ты готов познакомиться с настоящей деятельностью «Фалькон Пластик», парень?

Его глаза округляются, и он шепчет:

— Черт, да!

Я хихикаю.

С мальчишкой всё в порядке.