Невѣста „1-го Апрѣля“

VI.

— Прошу васъ, милая барышня, оставайтесь спокойно одинъ моментъ. Одинъ маленькій моментъ. Вамъ надоѣдаетъ позировать? Я это понимаю, вы такая живая, такая естественная! ахъ, чортъ возьми! выраженіе глазъ невозможно схватить!

— Да пейте же вашъ кофе, Лангилль! — воскликнулъ Треморъ, сидѣвшій на верандѣ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ мольберта и читавшій съ нетерпѣливымъ видомъ.

— Вы неблагодарный, Мишель, — упрекнула Сюзи. — Какъ! Вы упрекаете г-на Лангилля за его усердіе — окончить поскорѣе мой портретъ?

— Я его ни въ чемъ не упрекаю… но я хочу, чтобы онъ пилъ свой кофе горячимъ… Право, смѣшно, уже выходятъ изъ-за стола!

Дѣйствительно, выходили изъ-за стола, но Лангилль, который писалъ уже въ продолженіе болѣе часа до завтрака, чувствовалъ себя въ настроеніи работы. Между тѣмъ какъ г-нъ Фовель, Колетта и г-нъ Бетюнъ, который былъ проѣздомъ въ Ривайерѣ, разговаривали въ курительной за кофе, поданнымъ по восточному, Сюзанна позировала, окруженная золотистымъ свѣтомъ, съ растрепанными волосами, съ сверкающими глазами, съ губами, какъ бы дрожащими еще отъ смѣха или отъ пѣсни.

Ея свѣтлый цвѣтъ лица, ея сѣрое полотняное платье, чайныя розы, завядшія отъ жары въ ея рукахъ, мягкая зелень растеній, обвивавшихъ рѣшетчатую стѣнку веранды, гармонировали съ очаровательнымъ изяществомъ тоновъ.

Въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ миссъ Севернъ добросовѣстно оставалась неподвижной, затѣмъ она очевидно сочла свои усилія достаточными.

— Г-нъ Лангилль, я задыхаюсь! — объявила она, двигаясь въ своемъ ивовомъ креслѣ.

— Отдохните немного, — согласился художникъ.

Въ Парижѣ, въ Ривайерѣ Лангилль былъ завсегдатаемъ дома Фовелей. Колетта и Мишель знали съ дѣтства этого друга ихъ дяди и обходились съ нимъ, какъ съ товарищемъ, какъ въ то отдаленное время, когда художникъ неутомимо принималъ участіе въ ихъ играхъ.

Пятидесяти пяти лѣтъ, невысокій и нескладный, съ простодушнымъ и даже немного бабьимъ лицомъ, Лангилль никоимъ образомъ не осуществлялъ въ физическомъ отношеніи законченный типъ романтическаго или крайне модернистскаго художника. Его ротъ, оттѣняемый слегка усами и не лишенный тонкости, и его буйная чаща волосъ придавали ему оригинальный видъ. Но онъ не стремился изображать живописную фигуру; его талантъ, которому нѣсколько вредила передъ большой публикой слишкомъ искренняя скромность, могъ быть такъ же мало подозрѣваемъ въ комедіанствѣ, какъ и его наружность.

Можетъ быть Лангилль былъ обязанъ своему неизмѣнному прекрасному настроенію духа, не отравляемому чванствомъ, большимъ числомъ своихъ друзей. Очень общительный, онъ любилъ общество въ обширномъ значеніи слова; однако, предпочиталъ маленькія интимныя сборища, завтраки въ тѣсномъ кружкѣ, болтовню вокругъ самовара, разговоры, не слишкомъ банальные, но и не слишкомъ тонкіе, не слишкомъ церемонные, но и не слишкомъ вольные — немноголюдныхъ собраній; — изящную и утонченную роскошь домашняго очага, гдѣ чувствовалось бы искусное и скромное вліяніе женщины. Лангилль предпочиталъ общество женщинъ, молодыхъ или старыхъ, но изящныхъ, умныхъ и тонко воспитанныхъ, всякому другому. „Великій говорунъ передъ Господомъ“, если не великій умъ, Лангилль любилъ, кокетливо настроенный своей слушательницей, все равно 20 или 60 лѣтъ, расположившись съ удобствомъ въ креслѣ, — разсуждать, разсказывать анекдоты, прибѣгая охотно къ пословицамъ, поговоркамъ и т. п., съ робкой заботливостью отдѣлывая фразы и владѣя своей особенной манерой выискивать самое простое слово.

Ахъ! какъ онъ ими любовался, въ качествѣ безкорыстнаго диллетанта, этими прелестными друзьями, этими любезными собесѣдницами! И инстинктивно, чтобы лучше высказать имъ свое удивленіе, прибѣгалъ къ устарѣлымъ выраженіямъ, болѣе старымъ, чѣмъ онъ самъ_, и которыя, вызывая ихъ смѣхъ, все таки имъ льстили, такъ какъ эти выраженія не были заимствованы изъ языка обитателей квартала Бютъ Шомонъ.

Сюзанна показалась Лангиллю восхитительной. При видѣ ея онъ вспомнилъ слова Беатриче у Шекспира: „Когда я родилась, звѣзда танцовала на небѣ“ [31]. Эту пляску звѣзды, ему казалось, онъ видѣлъ въ свѣтлыхъ очахъ молодой дѣвушки, слышалъ ея ритмъ въ ея голосѣ.

— Въ ней есть, — говорилъ онъ Колеттѣ, — что-то отъ птички, отъ цвѣтка, отъ прозрачнаго ручейка, да развѣ я знаю еще что? Она молода, весела, чиста, нѣтъ, она нѣчто большее — она сама чистота, веселее, молодость! Присутствие этой „миссъ Весны“ освѣжаетъ меня и дѣлаетъ мой духъ свѣтлѣе.

И онъ просилъ позволенія преподнести своему другу Тремору портретъ этой „миссъ Весны“.

— О! какой у васъ брюзгливый видъ! — замѣтила молодая дѣвушка, проходя мимо Мишеля, по-прежнему занятаго перелистываніемъ иллюстрированныхъ журналовъ, разбросанныхъ на столѣ.

Она вошла въ курительную, налила себѣ кофе и появилась вновь на порогѣ стеклянной двери съ флакономъ въ рукѣ.

— Я вамъ преподнесу своей бѣлой рукой немного шартрезу, г-нъ, мой живописецъ. Вы его заслужили, не правда ли? — сказала она, съ своей забавной манерой говорить, мило приподнимая углы губъ.

— Если сударыня удостоите меня этой милости, — отвѣтилъ Лангилль, поставивъ свою пустую чашку.

Мишель въ свою очередь прошелъ въ курительную.

— Идите выкурить сигару, Лангилль! — закричалъ онъ.

— Мой милый другъ, вы меня соблазняете, но сигары мнѣ вредны.

— Тогда папироску?

— Нѣтъ, благодарю, я болѣе не курю… и затѣмъ, этимъ локонамъ не хватаетъ легкости и… я не желаю во время позированія, — сказалъ художникъ, упрямо принимаясь опять за свою акварель.

— Но у васъ еще достаточно времени!

— Послушай, Мишель, оставь ты этого бѣднаго Лангилля въ покоѣ! — сказалъ смѣющійся голосъ Колетты, пересиливая глухой шумъ разговора Роберта и Бетюна, въ которомъ она только что принимала участіе. Я желаю, чтобы онъ поступалъ по своему усмотрѣнію, бродилъ или работалъ, курилъ или нѣтъ въ зависимости отъ собственнаго настроенія. Въ Кастельфлорѣ онъ у себя! Не такъ ли, дорогой маэстро?

— Благодарю васъ, сударыня, благодарю!

Уже онъ вновь взялся за кисти. Теперь онъ обращался къ Сюзаннѣ, между тѣмъ какъ Треморъ, не настаивая больше, усѣлся въ курительной, не очень далеко отъ двери.

— Добрый Мишель! Какой любезный и предупредительный къ своему старому другу! Посидите еще одинъ моментъ, молю васъ, барышня… Я еще вчера сказалъ Ланкри, говоря о немъ и о васъ: „какая прелестная пара! и какъ пріятно въ нашъ вѣкъ прозы и презрѣннаго расчета встрѣтить нѣжно согласныхъ жениха и невѣсту, жениха и невѣсту, любящихъ другъ друга!…“ Немного болѣе въ профиль, прошу васъ.

— Могу я посмотрѣть?… Ахъ! какъ это красиво… гораздо красивѣе меня, г-нъ Лангилль!

— О! милая барышня, какая ересь!

— Увѣряю васъ… ну, я опять благоразумна.

— Благодарю. Хорошо! Лучъ солнца въ вашихъ волосахъ! Немного налѣво, такъ!… Вы совершаете большія прогулки съ Мишелемъ?

— Верхомъ, да, очень часто.

— Это восхитительно. Въ Ривайерѣ есть прелестные уголки, тропинки, просѣки, полные поэзіи! И Мишель такъ прекрасно понимаетъ простую природу этой мѣстности.

— Развѣ Мишель очень любитъ простую природу?

— Онъ ее любитъ, какъ артистъ, барышня, а артистъ интересуется тысячью вещей, которыхъ обыкновенный наблюдатель не замѣчаетъ даже. Классики искали красоту въ невозможномъ, романтики искали ее въ исключительномъ, но она находится въ легкомъ, обыденномъ, и тамъ-то настоящій художникъ умѣетъ найти ее. Стебель травы, лучъ — и все его существо потрясено!… Не двигайте такъ рукой, ради Бога… Ахъ! милая барышня, какое наслажденіе и какая мука въ одно и то же время васъ рисовать. Какое наслажденіе, когда, чтобы изобразить идеалъ, достаточно скопировать дѣйствительность, но какая мука найти эту дѣйствительность столь же непередаваемой, какъ и идеалъ.

— Вы право нелѣпы съ этимъ портретомъ, мой милый другъ! — сказалъ въ эту минуту Мишель, стараясь принять тонъ шутки.

— Мишель правъ, Лангилль, — подтвердилъ радушно г-нъ Фовель, не бросайте же насъ всѣхъ ради Сюзи, чортъ возьми!

— Сейчасъ, мои дорогіе друзья, сейчасъ… Одну секунду, — сказалъ Лангилль, отодвигаясь, чтобы разсмотрѣть свое произведенiе.

— Мишель, — позвала Сюзанна, — идите полюбоваться.

Мишель послушался приказанія и обратился покорно, хотя неохотно, съ нѣсколькими комплиментами къ художнику.

Пробило половина второго.

— Понмори и Рео явятся скоро… чтобы играть въ крокетъ и въ теннисъ, — воскликнула молодая девушка.

Лангилль привскочилъ:

— Понмори! г-жа Рео! такъ рано! Я не зналъ… Нужно пойти вымыть руки, — говорилъ онъ растерянно, — я отвратителенъ… Не безпокойтесь, Треморъ. Милая барышня, благодарю васъ за терпѣніе.

Онъ разсматривалъ съ печальнымъ видомъ свои выпачканные красками пальцы, затѣмъ взялъ осторожно руку Сюзанны и приложился къ ней губами:

— Вы ангелъ! — добавилъ онъ, удаляясь.

Какъ только онъ вышелъ, Мишель всталъ передъ Сюзанной во весь ростъ со скрещенными руками.

— Сколько разъ вы слышали исторію о стеблѣ травы и о лучѣ, сколько разъ? — спрашивалъ онъ съ чѣмъ-то въ родѣ бѣшенства.

Сюзанна заупрямилась.

— Но я слышала въ первый разъ.

— Въ первый разъ!

— Конечно, въ первый разъ!… Бѣдный, бѣдный, милый Лангилль, вы съ нимъ обошлись грубо! Это неблагородно! А я его люблю, да, я его очень люблю…

— Я его люблю такъ же, какъ и вы, повѣрьте мнѣ… Но мы посмотримъ, когда вы услышите пятидесятый разъ о стеблѣ травы и о лучѣ… Къ тому же у него манера говорить съ женщинами и молодыми дѣвушками, которая мнѣ всегда не нравилась и меня раздражала.

— У Лангилля?

— Да, у Лангилля… Эти вѣчные мадригалы… И эта манера цѣловать вамъ руку! Развѣ это прилично?… Но такъ какъ васъ это забавляетъ, не будемъ объ этомъ говорить.

Сюзанна разразилась смѣхомъ.

— Ужъ не ревнуете ли вы къ Лангиллю? — воскликнула она. — Вы! Къ Лангиллю! Если бы это еще было къ…

— Къ кому, скажите пожалуйста? — перебилъ Треморъ, этотъ разъ выведенный изъ себя.

Молодая дѣвушка посмотрѣла на него съ удивленіемъ. Она знала понаслышкѣ и даже немного изъ собственныхъ наблюденій о вспышкахъ дурного настроенія Мишеля, но эта выходка изъ-за Лангилля ее поставила в тупикъ.

— Не знаю, — отвѣтила она, мужественно встрѣчая опасность, — къ кому бы то ни было, но… О! бѣдный человѣкъ, онъ, находящій насъ такими согласными!

— Мнѣ кажется, это его не касается, наше согласіе.

Автомобиль Понмори въѣзжалъ съ большимъ шумомъ на посыпанный пескомъ дворъ. Миссъ Севернъ поднялась.

— Это въ первый разъ, что мы ссоримся, — сказала она съ большимъ достоинствомъ. — Я васъ считала болѣе вѣжливымъ.

И она вышла, направляясь къ Колеттѣ.

Это дѣйствительно была ихъ первая ссора, но уже много дней она висѣла въ видѣ угрозы, нарушая ровность ихъ обычныхъ отношеній. Сюзи не имѣла времени предаться размышленіямъ. Появленіе г-жи Рео и ея сестры, слѣдовавшее почти непосредственно за пріѣздомъ Понмори, заставило ее поторопиться повести своихъ подругъ къ свѣжей акварели, гдѣ она узнавала себя съ нѣкоторымъ удовлетвореніемъ.

— Это мило, не правда ли? Онъ мнѣ сдѣлалъ немного большой ротъ, но это мило?

— Это прелестно, Сюзанна, маленькое образцовое произведенiе искусства по тонкости и граціи. Этотъ славный Лангилль, какой изящный художникъ!…

Сюзанна бросилась на бамбуковый диванъ, смѣясь, какъ безумная.

— Тереза, милая Тереза, Мишель ревнуетъ къ Лангиллю!

— Къ Лангиллю? — повторила г-жа Рео, смѣясь также.

— О! знаете, наконецъ ревнуетъ…

И миссъ Севернъ весело разсказала, какъ все произошло.

— Какъ бы тамъ ни было Мишель все-таки разсерженъ, — заключила она съ менѣе торжествующимъ видомъ… Но онъ былъ неправъ, следовательно, я не стану делать первые шаги… а такъ какъ и онъ ихъ не сделаетъ, это будетъ комично!

Г-жа Рео устремила на молодую дѣвушку выразительный взглядъ своихъ бархатистыхъ глазъ.

— Могу я быть вполнѣ откровенна при моей дружбѣ къ вамъ, Сюзи?

— О! да.

— Ну, тогда, слушайте меня, не занимайтесь разслѣдованіемъ вашей вины и вины г-на Тремора. Но, когда уѣдутъ докучные посѣтители, вложите мило вашу руку въ руку вашего жениха и скажите ему: „мнѣ кажется, вы были немного неправы, но сама того не желая, я причинила вамъ огорченіе, и я не могу перенести этой мысли…“ Вы увидите, что онъ не будетъ сердиться.

— Однако… — возразила молодая дѣвушка.

Колетта, Лангилль и Понмори, затѣмъ г-нъ Фовель и Мишель заполнили веранду; всѣ спустились въ садъ, и всякій интимный разговоръ сталъ невозможенъ.

— Я думала, вы возвращаетесь въ Сенъ-Сильверъ, — сказала Сюзанна, видя, что Мишель также направляется къ крокету.

— Я перемѣнилъ намѣреніе, — отвѣтилъ онъ сухо.

Въ теченіе партіи, когда Лангилль, увлекшись исторіей, которую разсказывалъ г-жѣ Рео, пропустилъ свою очередь, затѣмъ, ошеломленный порицаніемъ Мишеля, не попалъ въ дугу, Гастонъ Понмори обратилъ вниманіе на дурное расположеніе духа молодого человѣка.

— Самые лучшіе друзья ссорятся во время крокета, — возразила Сюзанна.

И лукавая улыбка освѣтила ея глаза.

Неужели Мишель серьезно сердился на ни въ чемъ неповиннаго Лангилля? Но сама не имѣвшая обыкновенія дуться, Сюзи ненавидѣла эту слабость у другихъ, и вечеромъ, такъ какъ Мишель обѣдалъ въ Кастельфлорѣ, мысль, забавлявшая ее почти весь день, дѣлала ее теперь угрюмой. Что Лангилль раздражалъ Мишеля, это было допустимо, но чтобы неудовольствіе Мишеля отражалось на Сюзаннѣ, это было возмутительно! Заключеніе: и чего этотъ скучный Лангилль не оставался у себя дома!

И молодая дѣвушка меланхолично думала о веселомъ и счастливомъ мѣсяцѣ, слѣдовавшемъ за возвращеніемъ ея жениха, о прекрасныхъ прогулкахъ, объ увлекательныхъ разговорахъ, показавшихъ ей новаго Мишеля. Какъ тепло вспоминалъ онъ ихъ обоюдное обѣщаніе! Какимъ хорошимъ товарищемъ былъ онъ! Сначала Сюзи немного боялась Мишеля: она считала его такимъ холоднымъ, такимъ серьезнымъ, такъ выше себя; затѣмъ, незамѣтно, она рѣшила, что онъ болѣе застѣнчивъ, чѣмъ суровъ, болѣе сдержанъ, чѣмъ холоденъ, и она поняла, что это превосходство безъ позировки имѣло свою прелесть.

Она находила удовольствіе разговаривать съ этимъ страстнымъ любителемъ рыться въ пергаментахъ, не презиравшимъ ея невѣжества; наконецъ, Мишель, не желая жертвовать собой Сатанѣ, его великолѣпію и его дѣяніямъ, казалось, понималъ, что маленькая Занна могла любить свѣтъ и давалъ согласіе, чтобы она въ немъ забавлялась со всѣмъ пыломъ своей жизнерадостной молодости.

Въ то время счастливаго мира, чтобы найти поводъ къ какому нибудь упреку, миссъ Севернъ пришлось бы искать долго и много; и тогда даже она могла бы найти лишь такіе мелкіе поводы, которые конечно не заслуживали, чтобы обращать на нихъ вниманіе… Эти мелочи пожалуй мучили ее немного больше, чѣмъ она въ этомъ себѣ сознавалась, но она не вѣдала наслажденія растравлять полученныя раны и прилагала напротивъ усилія относиться къ нимъ съ благотворнымъ равнодушіемъ.

Что она вспоминала съ полнымъ удовлетвореніемъ — это нѣжную доброту Мишеля въ день смерти бѣдной старухи Мишо, и новое для нея чувство полнѣйшаго довѣрія къ нему, успокоившее тогда ту нервную тоску, тѣ болѣзненныя воспоминанія, отъ которыхъ она страдала. Въ этотъ день Сюзанна почувствовала, что она не была одинока и на слѣдующій день это ободряющее впечатлѣніе еще болѣе утвердилось. Затѣмъ, почти тотчасъ же все перемѣнилось. Изо дня въ день Мишель становился все болѣе угрюмымъ, но также и болѣе свѣтскимъ.

Теперь онъ принималъ всѣ приглашения вмѣстѣ съ Фовелями и только иногда избѣгалъ пріемовъ въ Кастельфлорѣ; но по аномаліи, чѣмъ болѣе онъ ѣздилъ въ свѣтъ, тѣмъ менѣе, казалось, ему тамъ нравилось, и его привѣтливость измѣнялась въ обратномъ отношеніи къ его видимому интересу къ обществу. Даже поверхностно наблюдая за Мишелемъ, легко можно было увидѣть, что, если къ нѣкоторымъ избраннымъ онъ благоволитъ, какъ напримеръ, къ Жаку Рео и его женѣ или еще къ этой непріятной и жеманной г-жѣ де Лоржъ, преслѣдовавшей его своей болтовней, — другія лица, между обычными гостями Кастельфлора, внушали ему съ нѣкотораго времени нѣчто въ родѣ антипатіи. Такъ напримеръ, онъ часто сердился на Поля Рео, не взлюбилъ всѣхъ Понмори, не пропускалъ ни одного случая противорѣчить этому бѣдному Раймонду Деплану и не могъ болѣе выносить Лангилля.

Наконецъ, онъ сталъ порицать Сюзанну при всякомъ случаѣ, хотя не открыто, глухо, взглядами и молчаніемъ, выводившими ее изъ себя.

Всякій пустякъ раздражалъ Мишеля; маленькіе „американизмы“, которые онъ раньше извинялъ, вскорѣ, это очевидно, будутъ названы непристойными эксцентричностями. И ни одного дружескаго взгляда, никогда ни одного комплимента, нѣжнаго слова! У Мишеля были „правила“… и затѣмъ, онъ былъ гордецъ! Сначала онъ старался обуздывать свою гордость, поступать противъ своихъ слишкомъ суровыхъ правилъ, но его властолюбивый нравъ взялъ вскорѣ верхъ надъ этими миролюбивыми намѣреніями. Мишель желалъ маленькую, очень спокойную, очень сдержанную жену, очень хозяйственную, товарища, друга, — пусть будетъ такъ, но друга, который существовалъ, дышалъ бы только для него одного! Ахъ! Несчастный, какъ онъ попался! Она была красива и весела, и плѣнительна, и безумно любила удовольствія, невѣста Мишеля, и она останется такой, будетъ смѣяться, веселиться и ею будутъ восхищаться!… Что тутъ дурного?…

Сердиться изъ-за Лангилля!

— Нужно, необходимо, чтобы мы помирились, — повторяла Сюзанна, желая еще въ тотъ же вечеръ помириться съ Треморомъ, такъ какъ молодой человѣкъ уѣзжалъ на слѣдующій день на цѣлыхъ три дня.

— Но какъ намъ помириться? какъ? — продолжала она себя спрашивать, въ то время, какъ Треморъ разговаривалъ съ Робертомъ и Колеттой, отвѣчая только лаконически съ холодной и церемонной вежливостью своей невѣстѣ.

Бѣдная, добрая Тереза! Какія иллюзіи составляла она себѣ и какъ мало она знала Мишеля!

Послѣ обѣда, однако, когда Треморъ по своей привычкѣ пошелъ курить на террассу, она нагнала его и облокотилась подлѣ него на перила.

„Что нужно дѣлать?“ — думала она, видя, что онъ не замѣчаетъ или дѣлаетъ видъ, что не замѣчаетъ ея присутствия. И она вновь подумала о совѣтѣ Терезы. Ему легко можно было послѣдовать. Мишель выпрямился, съ папироской во рту, съ рукой на каменныхъ перилахъ; ничего проще, какъ придвинуть къ этой рукѣ другую руку, и сдѣлать такъ, какъ сказала Тереза. Одинъ моментъ Сюзи соблазнялась рискнуть на это; нужно было только небольшое мужество. Ну!… Но что скажетъ Мишель? Если онъ скажетъ что нибудь злое или если посмѣется, или даже если онъ будетъ имѣть удивленный видъ, Сюзанна прекрасно сознавала, что она ему этого никогда не проститъ.

Она положила свою руку въ нѣсколькихъ сантиметрахъ отъ руки молодого человѣка. Боже мой! Онѣ казались созданными, чтобы соединиться, эти двѣ руки, такія спокойныя въ эту минуту, такія миролюбивыя, одна подлѣ другой! И наконецъ, это не въ первый разъ будетъ, что маленькая ручка почувствуетъ себя въ большой… Сюзанна еще колебалась, но то мужество, котораго она молила у самой себя, не являлось; нѣтъ, нужно прибѣгнуть къ другому способу примиренія. Для Сюзи, которая не была Терезой, и для Мишеля, не бывшаго г-номъ Рео, лучшая тактика заключается въ томъ, чтобы забыть ссору и разговаривать, какъ обыкновенно. Тогда она храбро произнесла первую пришедшую ей на умъ банальность.

— Мишель, — сказала она, — могу я читать романъ Терье?

— Какой, мой другъ? Терье написалъ большое число романовъ, — отвѣтилъ довольно сухо Мишель.

Теперь не противъ Лангилля, но, вѣроятно, противъ себя самого, онъ былъ раздраженъ въ эту минуту, и это состояніе духа плохо настраивало его въ пользу другихъ.

— Послѣдній вышедшій, — сказала снисходительно молодая дѣвушка.

— Ну?

— Я васъ спрашиваю, могу ли я его читать; Колетта меня упрекаетъ, что я вообще не въ курсѣ новинокъ.

— Я не знаю, я его не читалъ.

— Ахъ! это конечно достаточная причина.

Мишель принялся вновь курить, устремивъ глаза на уже темный паркъ; черезъ нѣсколько минутъ Сюзанна начала вновь:

— Вы знаете, Пепа больна?

— Ваша лошадь? Да. Я ее даже осмотрѣлъ сегодня; это ничего.

Новое довольно продолжительное молчаніе.

— Мишель, я нахожу г-жу Рео очаровательной; чѣмъ болѣе я ее знаю, тѣмъ больше я ее люблю,

— Ахъ! тѣмъ лучше.

— Мы будемъ часто видѣться съ ними въ Париже, неправда ли? когда… когда мы будемъ женаты.

— Съ кѣмъ?

— Съ Рео.

— Если вамъ будетъ угодно.

Часы подвигались, но только часы, а не дѣла Сюзанны. Мишель долженъ былъ уѣхать. Смутно молодая дѣвушка сознавала, что что-то въ отношеніяхъ между нею и ея женихомъ будетъ непоправимо разбито, если они разстанутся такъ, и она испытывала тоску.

— Мишель, — сказала она вдругъ, дѣлая надъ собой большое усиліе, — какъ вы были несправедливы къ этому бѣдному Лангиллю во время крокета!

— У него страсть играть, а онъ не умѣетъ держать молотокъ, — отвѣтилъ съ убѣжденіемъ молодой человѣкъ, какъ будто бы выигрывать партіи въ крокетъ было однимъ изъ самыхъ важныхъ интересовъ его жизни.

— Я этого не отрицаю, но намъ нуженъ былъ восьмой.

— Основательная причина! Я бы взялъ два шара.

— Послушайте Мишель, — сказала мягко молодая дѣвушка, — сознайтесь, что крокетъ васъ вовсе не такъ интересуетъ, а вы были просто въ дурномъ расположенiи духа?

Мишель съ нетерпѣніемъ бросилъ папиросу.

— Сюзанна, мы уже поссорились изъ-за этого… Лангилля. Я согласенъ съ вами, что у меня былъ довольно глупый взрывъ гнѣва, но вы дурно поняли мои слова.

— Пусть будетъ такъ; не будемъ спорить объ этомъ. Мнѣ хотѣлось бы только, чтобы ни одно облако не существовало между нами изъ-за такой ничтожной причины, Мишель.

— Сюзи, что мнѣ было досадно, это то, что вы сказали, будто я ревную. Ревновать — мнѣ, къ Лангиллю! Вотъ странная идея! Вы вѣдь вѣрите, Сюзи, что я не ревновалъ къ Лангиллю? Къ тому же я вовсе не ревнивъ по природѣ, — окончилъ онъ безъ смущенія и въ этотъ моментъ почти вѣря тому, что говоритъ.

— Однимъ словомъ, все забыто, не такъ ли? — сказала молодая дѣвушка. — Друзья?

— Друзья, Сюзи.

Онъ взялъ и пожалъ руку, протянутую ему; такимъ образомъ разговоръ окончился такъ, какъ бы могъ начаться; но это все таки было не то же самое, и Сюзи это чувствовала, хотя она себя поздравила съ тѣмъ, что оказалась ловкимъ дипломатомъ.

Размышленія Мишеля въ то время, какъ онъ возвращался пѣшкомъ въ башню Сенъ-Сильвера, были къ тому же менѣе всего оптимистическія. Они клонились къ тому плачевному заключенію, что Сюзанна и онъ рѣшительно не понимали другъ друга, и что всякое дѣйствительное согласіе между ними представлялось все менѣе и менѣе возможнымъ.

О! какъ опасно оставаться идеалистомъ, несмотря ни на что! Въ продолженіе болѣе мѣсяца онъ представлялъ себѣ, что онъ наконецъ достигъ этого относительнаго счастья, состоявшаго въ спокойствіи, мирной привязанности, нѣжной интимности, къ которому онъ стремился. Сюзи конечно не была той женщиной, въ которую онъ могъ влюбиться, но одно мгновеніе ему казалось, что онъ нашелъ въ ней друга, прелестнаго, желаннаго „товарища“, о которомъ мечталъ. Прежде всего его очаровалъ этотъ изящный и рѣшительный умъ; затѣмъ въ одинъ вечеръ онъ видѣлъ свою невѣсту у изголовья умершей, полную смиренія, и онъ самъ почувствовалъ свое сердце столь эгоистичнымъ подлѣ этого дѣтскаго сердца, широко раскрытаго для любви къ ближнему! Въ тотъ вечеръ волненіе, охватившее Мишеля, было глубокое, сильное… Но на слѣдующій день пришлось все таки убѣдиться, что молодая девушка, такъ нѣжно благодарившая его въ передней Кастельфлора, была та же, которая танцовала „skirt-dance“, не боялась при случаѣ выкурить папироску, любила до безумія красивые туалеты и вальсы и которая никогда бы не согласилась выйти замужъ за человѣка безъ средствъ.

Чтобы глубже проникнуть въ эту двойственность личности, Мишель хотѣлъ видѣть Сюзанну въ свѣтѣ, онъ за ней тамъ наблюдалъ. Теперь онъ убѣдился: миссъ Севернъ была рѣшительно и прежде всего кокетка, маленькая дьявольская кокетка, которая до самозабвенія опьянялась своей собственной прелестью и тупоумной лестью окружавшихъ ее. Но если Мишель чувствовалъ мало симпатіи къ молодымъ эксцентричкамъ, то кокетокъ онъ ненавидѣлъ!

Это было непобѣдимое отвращеніе. Онъ ими гнушался и изъ убѣжденія и инстинктомъ. Когда же онъ невольно далъ слегка почувствовать это, онъ удивилъ, нагналъ скуку на молодую дѣвушку и… развѣ не усмотрѣла она въ этомъ ревность? Ревность — и къ Лангиллю… дурочка! Какъ она не поняла, что, если ея женихъ не могъ безъ возмущенія слушать салонную болтовню этого стараго чижа, то это было изъ принципа, изъ уваженія къ человѣку… Ревнуетъ! Сюзанна, вѣроятно, представляла себѣ, что, по примѣру Деплана и ему подобныхъ, онъ не могъ видѣть хорошенькаго личика, чтобы тотчасъ же изъ-за этого не потерять разсудокъ.

Разсуждая все время такъ, Мишель приближался къ башнѣ Сенъ-Сильвера, усталый отъ Сюзанны, усталый отъ себя самого. Ахъ! ужасно усталый! И онъ сожалѣлъ о своей ссорѣ съ миссъ Севернъ и больше всего сожалѣлъ онъ о прежнемъ покоѣ.

Зачѣмъ убаюкивалъ онъ себя такими нѣжными иллюзіями тогда въ тиши деревни, сидя въ каретѣ, мягко катившейся по дорогѣ? Какіе нелѣпые планы создавалъ онъ, потому только, что впечатлительная дѣвочка плакала на его плечѣ?

Сюзанна — кокетка, — что ему до этого? Развѣ онъ не предполагалъ этого уже въ самомъ началѣ ихъ товарищескаго союза? Не была ли Колетта также кокеткой, и не покорился ли Мишель съ самаго начала тому, чтобы имѣть жену кокетку, легкомысленную и даже эксцентричную? Развѣ онъ, подобно другимъ, выбиралъ свою жену между многими? Нѣтъ, обстоятельства, глупый рокъ ему ее навязалъ.

Итакъ, онъ предоставитъ Сюзаннѣ поступать по своему, оставляя за собой право рѣшительно вмѣшаться только въ томъ случаѣ, когда этого потребуетъ его достоинство. Но безпокоиться изъ-за вѣтреницы, маленькой, неразумной, шальной особы, стараться ее перевоспитать… никогда, конечно!

И только послѣ того, какъ Мишель, много разъ пробѣжавъ этотъ, все тотъ же, кругъ мыслей, счелъ себя вполнѣ образумившимся, онъ уѣхалъ въ Парижъ, гдѣ провелъ три дня.