Невеста дьявола [Сборник новелл ужаса - Выпуск II]

Р. Четвинд-Хэйес Пещера

— Нервы у вас как струны у пианино, — врач внимательно посмотрел на Джеймса. — Постарайтесь не перенапрягать их. Мне бы не хотелось вас пугать, но излишнее волнение, и… вы понимаете?

Джеймс молча кивнул.

— Съездите куда‑нибудь, отдохните, расслабьтесь. Только не перенапрягайтесь. Вы женаты?

Джеймс снова кивнул.

— Объясните ситуацию вашей жене: она должна понять, что сейчас вам необходим покой…

Джеймс улыбнулся, представив, как Лидия встретит такое известие: не волновать его, или он сойдет с ума от неправильного обращения.

— Я собираюсь съездить на машине в Корнуэлльс, — сказал он просто.

Врач нахмурился.

— Я не уверен, стоит ли вам в таком состоянии садиться за руль?

— В Корнуэлльсе все спокойно, — сказал Джеймс.

Вскоре после того, как проехали Ланстон, у них сломалась машина. Всю дорогу Лидия молчала и смотрела в окно; в Ланстоне она хотела остановиться и переночевать, но Джеймс наотрез отказался.

— Нам нужно успеть добраться до Лизарда, — сказал он, — у нас забронированы номера в гостинице, разве ты забыла?

— Я ничего не забыла, — лоб Лидии прорезала негодующая морщинка, — но мы уже целый день в дороге, и я устала. Я думала, это достаточная причина, чтобы изменить наши планы.

Машина выбрала тихое прелестное местечко. После предупреждающего постукивания она замолкла и мягко съехала на обочину, Джеймс выбрался наружу, откинул крышку капота и с надеждой взглянул на заглохший двигатель.

— Ну, что там? — Лидия не скрывала своего раздражения.

— Не знаю, — Джеймс попытался нащупать свечу зажигания. Металлические части мотора раскалились, и он отдернул руку.

— Сделай что‑нибудь, — приказала Лидия.

— Дорогая, — Джеймс обогнул бампер и наклонился к опущенному стеклу, — я умею водить машину, но я и представления не имею, как она работает. Каждый мужчина занимается своим делом, и я художник, а не механик.

— Это я вижу, — узкое, бледное лицо Лидии потемнело, красивые голубые глаза смотрели холодно и с презрением. — И что ты прикажешь нам делать?

— Ну, — он забрался обратно в машину и закрыл дверь, — я думаю, у нас есть две альтернативы. Первая — мы оставляем машину и идем пешком по дороге пока не встречаем какую‑нибудь гостиницу или еще лучше — заправочную станцию. Вторая — мы остаемся здесь и ждем, пока не подберет попутная машина, которая отбуксирует нас в Лизард. Я больше склоняюсь к последней. Взгляни, какой собирается туман. Мне бы не хотелось заблудиться в нем.

— Ты хочешь сказать, — стройное тело Лидии напряглось, и Джеймс почувствовал: дотронься он до нее — она отпрянет с отвращением от его прикосновения, — что намерен сидеть здесь и ничего не делать?

— Ничего не делать не может ни один человек на свете, — он кротко взглянул на жену. — Я буду спокойно сидеть и наслаждаться твоим теплым обществом.

Лицо женщины, наполовину скрытое длинными каштановыми волосами, представляло собой белую атласную маску, и Джеймс знал, что она хочет, чтобы он потерял терпение и бросил в нее обидные, грубые слова. Внезапно Джеймс почувствовал, как сильно устал, он молча отвернулся к окну и стал разглядывать плывущий над болотом туман: молочно — белое облако очень скоро скрыло вершины Рафтора и Коричневого Вилли. Джеймс сунул руку в карман пальто и достал пачку сигарет.

— Только, ради бога, не надо курить, — она с раздражением обернулась к нему, — здесь и без того душно.

— Извини, — он убрал сигареты.

— Господи, как холодно. Ты не можешь включить печку или что‑нибудь еще?

Он поднял воротник пальто.

— От этого едва ли станет теплее: мотор ведь не работает.

Он болезненно вздрогнул, когда Лидия язвительно произнесла:

— Все из‑за этих болванов. Поездка в Корнуэлльс в ноябре. Должно быть, и я сошла с ума, когда позволила уговорить себя.

— А мне показалось, тебя «уговорило» твое новое меховое пальто, — пробормотал он.

— Ах, помолчи.

Он включил фары, и в ту же секунду туман превратился в цветной экран, клубящуюся массу оранжевого шелка. В Джеймсе проснулся художник.

— Корнуэлльс, земля легенд! — проговорил он.

— Что? — Восклицание жены прозвучало как удар хлыста.

Джеймс обернулся, удерживая на лице улыбку:

— Если верить историкам, когда‑то в Корнуэлльсе жили лешие, привидения и великаны. Особенно много было великанов — здоровенных ребят от двадцати до шестидесяти футов ростом.

— Детские сказки, — Лидия уютно свернулась в широких складках своего мехового пальто. — Иногда мне кажется, Джеймс, что ты больше ребенок, чем мужчина.

Из тумана медленно появилась фигура. Сначала возникло какое‑то подобие тени, затем тень обрела форму, и в свет фар шагнула старуха. Маленькая, чуть выше ребенка, с опущенными плечами и причудливо изрезанным морщинами лицом, на котором, как пара отшлифованных пуговиц, блестели черные глаза. Грязная серая шаль покрывала ее голову и, свободно подвязанная, болталась у подбородка. Длинное черное платье с головы до ног облекало крошечную фигурку, и Джеймс почувствовал, как на затылке у него приподнимаются волосы. Лидия сжала его руку, ее плохое настроение как испарилось.

— Старушка. Где‑то поблизости дом. Горячий суп, огонь…

Она потянулась к дверной ручке, но голос Джеймса заставил ее остановиться.

— Подожди.

— Чего ждать? — она обернулась. — Сидеть здесь и мерзнуть, когда у старой карги наверняка есть камин?

— Мне… — он внимательно разглядывал коричневое морщинистое лицо и черные, немигающие глаза старухи, — мне не нравится ее вид.

— Ну и плевать на ее вид, — Лидия уже сражалась с дверной ручкой. — Даже если она окажется бабушкой самого Дракулы, все равно наплевать. У нее должен быть дом и камин.

В этот момент старуха высунула из складок своего плаща крошечную когтистую лапку и поманила их.

— Смотри, она хочет, чтобы мы пошли с ней, — Лидия никак не могла справиться с дверной ручкой. — Черт бы побрал эту дверь. Ты не мог купить машину поприличнее?

— Да, она хочет, чтобы мы пошли с ней, — Джеймс рассматривал фигурку в ветровом стекле, — но почему она не подходит к окну, а стоит там и подзывает нас?

— Наверное, у нее с головой не все в порядке, — Лидия, наконец, распахнула дверь; во внутрь вполз холодный туман. — Ну и что? Сообразит, как растопить камин и приготовить еду, и достаточно.

С неохотой Джеймс открыл свою дверцу и выбрался наружу. Легкие наполнил холодный воздух, и он закашлялся — скрежещущий спазм сотряс его тело, ему пришлось опереться о крышку капота. Когда он собрался с силами, Лидия уже разговаривала со старухой.

— У нас поломалась машина, и мы просто замерзаем от холода. Вы не пустите нас переночевать? Мой муж вам заплатит.

Маленькая, сгорбленная фигурка отступила назад, затем, не говорят ни слова, отступила еще и снова поманила их за собой.

Лидия шепнула на ухо стоявшему возле нее Джеймсу:

— Мне кажется, старая ведьма ничего не слышит.

— Лидия, мне все это не нравится. Давай, останемся в машине. Туман скоро рассеется, и кто‑нибудь подберет нас.

— Не говори глупостей, Джеймс, — она плотнее запахнула свое меховое пальто, — если ты боишься старухи, иди и прячься в машине.

Она решительно зашагала следом за маленькой странной фигуркой, которая почти исчезла в густом тумане, и Джеймсу, потерянно пожавшему плечами, оставалось только последовать за ними.

Шагов через двадцать они сошли с дороги и стали пробираться среди обросших травой мшистых кочек. Несколько раз они натыкались на заросли можжевельника, и вскоре у Лидии упало настроение.

— Ради бога, не идите так быстро! — закричала она вслед едва различимой в тумане фигуре. — Это ведь не кросс по пересеченной местности.

Старуха остановилась и терпеливо подождала, когда они приблизятся, затем снова кивнула и двинулась дальше.

— Извини, — голос Лидии звучал приглушенно, — ты был прав, нам следовало оставаться в машине.

— Теперь уже слишком поздно, — мрачно заметил он. — Мы не найдем дорогу обратно. Можем только увязнуть в болоте.

Прошло еще двадцать минут, и вокруг стало смеркаться. Туман сделался еще плотнее. Неожиданно, старуха остановилась, сгорбилась чуть сильнее и принялась отыскивать что‑то в полах своего одеяния. Послышался чиркающий звук, и когда она повернулась, в руках у нее горел старинный свечной фонарь. Джеймс даже присвистнул от изумления.

— Если мне не изменяет память, это старинный каретный фонарь. Готов поклясться, что она зажгла его трутом.

— Сколько еще идти? — Лидия тяжело дышала, и он почувствовал, что она дрожит.

— Эй, — окликнул он старуху, — сколько нам еще идти? Моя жена очень устала.

Ответа не последовало, маленькая фигурка заспешила вперед, и им едва не приходилось бежать, чтобы не потерять из виду подпрыгивающий далеко впереди огонек.

— Должно быть, она глухая и немая, — проворчал Джеймс, — не понимаю, как старая развалина умудряется так быстро идти.

— Это все корнуэлльский воздух, — Лидия отважно попыталась улыбнуться.

— Все равно, для своих лет она бежит слишком резво, — он повысил голос и прокричал: — Пожалуйста, не идите так быстро.

Фонарь продолжал подпрыгивать вверх — вниз далеко впереди, и Джеймсу послышался отдаленный, тихий смех.

Прошло около часа, и Лидия совершенно обессилела: она споткнулась и наверное упала бы, если бы Джеймс не поддержал ее, обхватив рукой. Он бережно опустил ее на землю и закричал вслед быстро удалявшемуся фонарю:

— Моей жене плохо. Вернитесь назад, пожалуйста.

Крошечная искорка света остановилась, затем — к огромному облегчению Джеймса — стала расти, и вскоре старуха склонилась над лежащей без сознания Лидией и осветила ее бледное лицо фонарем.

Ее резкий, скрежущий шепот не походил на человеческий. Он больше напоминал похрустывание прибрежной гальки под босыми ногами.

— Устала… Холодно… Нести…

Джеймс попытался поднять Лидию, однако все его силы отняла кошмарная прогулка: легкие его обжигал ледяной туман. Старуха издала звук, который вполне мог бы сойти за смех.

— Слаб… Держи…

Она протянула фонарь, и мужское достоинство Джеймса потребовало, чтобы он возмутился.

— Не надо, я справлюсь сам.

— Держи.

Это был приказ, и он повиновался. Высоко подняв горящий фонарь, он с удивлением наблюдал, что собирается предпринять эта хрупкая вязанка костей. Готовый в любой момент вмешаться, он следил за действиями старухи, и его изумление возрастало. Затем он ощутил странное онемение, и его охватил беспричинный ужас.

Две клеши — невозможно было назвать руками обернутые в кожу кости — выскользнули из‑под платья, и, затянув в тугой узел пальто Лидии, старуха подняла ее. Одним движением, без видимого усилия, тело женщины поднялось над закутанной в шаль головой и опустилось на сгорбленные, сухие плечи. Вслед за тем, одна рука обвилась вокруг одетых в нейлон ног, другая крепко обхватила белую шею — старуха пустилась быстрой трусцой, и ошеломленному Джеймсу пришлось приложить все силы, чтобы от нее не отстать.

Болезненно ныла шея, и мысли вспыхивали в мозгу как трассирующие пули. Страх, ненависть и любовь — каждое из чувств сливалось с другими и превращалось в один нескончаемый поток обжигающего мозг пламени.

В этом кошмаре была повинна Лидия. Ее глупый, беспричинный эгоизм заставил их покинуть безопасный автомобиль, и теперь он едва поспевал за маленьким, высохшим монстром, с плеч которого свисали и покачивались в такт ходьбе белые бедра Лидии. А доктор говорил, что ему нужен покой…

Он достиг предела своей выносливости, когда туман стал рассеиваться, и перед ними вырос холм. Клинообразная скала, заросшая вереском, выступала из склона; ее окружали заросли можжевельника, и здесь, наконец, старуха замедлила свой шаг. Не останавливаясь, она прошла сквозь кусты к самой скале. Она что‑то толкнула ногой, что именно, Джеймс не видел. Но, к его удивлению, в стене отворилась дверь, обнаружив освещенную свечами комнату. Старуха просеменила вовнутрь и не останавливалась, пока не достигла узкой, заправленной одеялом кровати. Как зеленщик сваливает с плеч мешок с картошкой, она уложила на кровать Лидию. Затем потерла руки и с плохо скрываемым презрением посмотрела на Джеймса, который отважился сделать несколько робких шагов от двери.

— Входи. Закрой дверь.

Они находились в пещере — в естественной, решил Джеймс, вероятно, расширенной и обжитой кем‑то очень давно. Гладкие гранитные стены были испещрены неровными отметинами, — возможно следы долота или резца. Камин был выдолблен слева у стены; из него наружу уходила огромная труба, на старомодной железной решетке ярко пылали торф и древесные сучья. Хотя дым покидал пещеру, в ней оставался какой‑то непонятный запах — точнее, зловоние — странный, гнилостный запах, как будто старуха делила свое жилище со свиньей, или, что было более вероятно, с каким‑нибудь плотоядным животным, оставившим свой полусъеденный обед дозревать в темном углу. В этот момент стал осязаем едкий перечный аромат, исходивший из висевшего на каминном крюке котла. Он усиливал заполнявшее пещеру зловоние, и Джеймс удивился, почему по дороге сюда им не повстречались призраки давно погибших похлебок.

Пол в пещере покрывали тростниковые половики. Крепкий, потемневший от времени сосновый стол в центре. должным образом обрамляла четверка трехногих стульев. В углу у огня стояло ветхое кресло — качалка. У стены напротив возвышался замечательный своими размерами кухонный шкаф, в котором красовался неровный строй оловянных кружек, стояли плетеные из ивовых прутьев тарелки и огромное серебряное блюдо для мяса. Большие сальные свечи, вставленные в собственные наплывы на маленьких глиняных блюдцах, стояли на шкафу и на широком каменном выступе, служившем одновременно каминной полкой.

С двух сторон пещеру замыкали двери. Одна, через которую они вошли, была обычных размеров, шесть на три фута, тогда как в противоположном конце поднималось то, что было бы уместнее назвать башенными воротами. Дверь эта вполне могла оказаться створкой какой‑нибудь разрушенной пары, возможно, это был остаток какого‑нибудь королевского замка; камни, из которых были сложены стены, также могли оказаться его остатками. Огромные, источенные ржавчиной гвозди выступали над поверхностью двери, и справа, прямо под железным кольцом, торчал огромнейший из ключей, какие когда‑либо доводилось встречать Джеймсу.

Он подошел к кровати, которая располагалась рядом с камином, и осторожно пошлепал Лидию по бледной щеке.

— Ешь, — старуха заперла входную дверь, спрятала ключ в складках своего одеяния и теперь изучала содержимое висевшего над огнем котла. — Скоро проснется.

Лидия пошевелилась и открыла глаза. Секунду или две она глядела на Джеймса, не понимая, что произошло. Потом она застонала и села.

— Все в порядке, дорогая, — Джеймс постарался придать своему голосу беззаботность, — мы в безопасности. Это… это коттедж старой леди.

— Джеймс, мне холодно.

— Сейчас мы согреемся, — он снял свое пальто и укутал ее. — Старуха готовит нам поесть.

Лидия обвела глазами причудливую обстановку и вздрогнула.

— Что это?

— Что‑то вроде переоборудованной пещеры. Довольно разумно устроено, если подумать: крыша не протекает, и нет сквозняков. Наши предки именно так и жили.

— Здесь жутко и к тому же воняет, — она наморщила носик. — Сколько мы собираемся пробыть здесь?

— До завтрашнего утра, потом пойдем обратно на дорогу и попытаемся поймать попутную машину. После еды постарайся заснуть.

— Мне страшно, ты ведь не будешь спать, нет? — она как ребенок держалась за его руку. — Ты посмотришь, чтобы эта старуха не сделала ничего плохого?

— Я посмотрю.

Она закрыла глаза, и он снова вернулся к старухе, которая размешивала что‑то в котле деревянной ложкой.

— Вы — живете — здесь — долго? — он обнаружил, что повторяет телеграфный стиль старухи, и поэтому обратился снова. — Скажите, вы давно здесь живете?

Она кивнула и попробовала с деревянной ложки свое варево.

— Давно.

— А как давно?

Оставшуюся в ложке жидкость старуха выплеснула обратно в котел.

— Лед ушел. Я пришла.

Джеймс нахмурился.

— Вы хотите сказать, что родились на исходе очень холодной зимы?

Широким жестом она обвела ложкой вокруг.

— Весь лед. В Корнуэлльсе не стало льда. Я пришла.

Несколько минут Джеймс молчал, потом спросил:

— Вы хотите сказать, что родились в ледниковый период?

Старуха не отвечала, и с постели послышался голос Лидии:

— Джеймс, сколько она еще собирается возиться? Я умираю с голоду.

— Уже недолго, — он подошел к ней и присел на краешек кровати. — Ты знаешь, она говорит, что родилась в ледниковый период.

— Да? — Лидия зевнула. — А когда это было?

— Я точно не знаю, но по меньшей мере сто миллионов лет назад. Может быть больше.

— Глупости. Я же говорила, что она чокнутая.

— Разумеется, такое невозможно. Но она и в самом деле какая‑то необычная. Она легко донесла тебя сюда, а ей ведь уже столько лет. Может быть, она и правду остаток ледника? Ее предки жили здесь миллионы лет, и их наблюдения передавались от поколения к поколению. Тогда у нее самая настоящая расовая память. К тому же Корнуэлльс оставался единственной частью Британских островов, не покрытой льдами, и здесь до сих пор находят кости ископаемых людей.

— Это для меня слишком сложно, — Лидия снова зевнула.

— Хотел бы я узнать правду, — Джеймс посмотрел на старуху. — Я бы не удивился, если б узнал, что она не совсем человек. Она очень странная. Наверное, когда‑то таких как она было много в этих местах. Они жили в пещерах глубоко под землей. Может быть, эта огромная дверь ведет в их лабиринт.

— Ты снова… — Лидия нахмурилась. — Ты же взрослый человек. Она самая обыкновенная старушка, которая сошла с ума от одиночества. Таких, как она, ты здесь найдешь миллион. Выжившая из ума старушонка, только и делает, что воняет до небес, не приведи господи!

Тем временем предмет их обсуждения заковылял к кровати, неся в руках дымящуюся миску остро пахнущей смеси. Старуха сунула ее Лидии с коротким наставлением: «Ешь».

Лидия нетерпеливо выхватила серебряную ложку, наполовину погрузившуюся в жидкость, и осторожно попробовала.

— Неплохо. Чуть переперчено, если это перец, но вполне сносно.

Старуха обернулась к Джеймсу: «Ешь».

Он сел на один из трехногих стульев и взял ложку, стараясь не смотреть в сторону странной хозяйки, которая скоро отложила свою ложку и прихлебывала прямо из миски, пальцами проталкивая в рот куски мяса.

— Ваши тарелки и ложки, — Джеймс заметил, что говорит громко, как с глухой, — они очень старые?

— Угу, — старуха использовала собственную шаль вместо салфетки. — Дом. Война.

— Вы хотите сказать, что во время прошлой войны разбомбило дом, и вы…?

Он остановился. Было бы невежливо заходить дальше в своих предположениях, однако старуха отрицательно затрясла головой.

— Длинные волосы… Короткие волосы… Война.

— Господи боже! — Джеймс оглянулся на Лидию, — она говорит о гражданской войне. Семнадцатый век. Кирасиры Кромвеля. Железнобокие и кавалеры[1].

— Чепуха, — Лидия уткнулась в свою тарелку. — Как вкусно, а что она еще говорит?

— По — моему, она знает, о чем говорит, — он дружелюбно кивнул старухе. — Было очень вкусно. Мы вам очень признательны.

Старуха встала, подошла к посудному шкафу и вернулась к столу с каменной бутылью и двумя оловянными кружками. В каждую она налила щедрую порцию густой янтарной жидкости.

— Пейте. Хорошо. Спать.

— А она не тратит много слов, — заметила Лидия.

— Тише, она может услышать.

— Она глухая, дорогой, — Лидия полулежала на кровати, укрытая двумя пальто, сытный ужин заметно поднял ее настроение, — и сумасшедшая к тому же.

Она состроила гримасу и передразнила:

— Я — Тарзан. Ты — Джейн.

Казалось, что старуха и в самом деле не слышит их, или не понимает: она невозмутимо поднесла полную кружку Лидии и повторила свое краткое наставление: «Пей».

Джеймс отпил из своей кружки. Вкус жидкости напоминал выдержанное персиковое бренди; мягкая, ароматная струйка скользнула по горлу и взорвалась восхитительной теплотой где‑то внутри желудка.

— Осторожнее, — предупредил он, — эта штука лягается как необъезженный жеребец.

— Пусть лягается, — Лидия уже осушила свою кружку. — Мы же никуда не собираемся идти сегодня вечером?

— В самом деле, — Джеймс почувствовал, как улетучиваются остатки его природной осторожности, — очень хорошая вещь.

Теперь он обратился к старухе, подбирая слова и произнося их, как если бы разговаривал со слабоумным иностранцем:

— Очень хорошо. Старое, да? — он постучал по своей кружке. — Это очень старое? Вы долго хранили его?

Старуха кивнула:

— Дедушка… старое как дедушка.

— Ваш или мой? — он допил остаток жидкости и не возражал, когда старуха снова наполнила ее. — Если они пили это в ледниковый период, им был не страшен никакой мороз.

Неожиданно он обнаружил, что с трудом ворочает языком.

— Ваш дедушка или мой, или еще чей — они делали эту штуку из персиков, да?

— Нет, — ответила старуха.

— Нет… — Джеймс чувствовал, как его голову качает из стороны в сторону, но ничего не мог с этим поделать. — Тогда как вы это делаете… Из чего вы делаете…?

— Кровь, — ответила старуха.

Прежде чем потерять сознание, Джеймс повторил: «Кровь» и на какое‑то время провалился в кромешную темноту.

Первыми к жизни вернулись его глаза; огонь в камине разгорелся, ярко пылало свежее бревно, и голубоватый дым забирался в отверстие дымохода. Потом Джеймс начал различать окружавшие его звуки; бревно потрескивало, выстреливая серией сердитых щелчков; заунывная, лишенная мелодии песня слетала с высохших губ старухи, которая раздевала Лидию.

Джеймс полулежал в кресле — качалке, его ноги свешивались на пол, и голова, отказываясь повиноваться его приказам, без всякой тревоги или удивления отметила, что он не может пошевелиться. Он не мог ни двигаться, ни говорить, он даже не мог моргать.

У Лидии было изумительное тело, и он не переставал им восторгаться. Когда старуха взвалила это обнаженное тело себе на плечи и понесла его к убранному после ужина столу, художник в Джеймсе восхитился чистотой линий спины и янтарным отливом волос, ниспадавших волною до пола. Если бы только старая карга могла постоять спокойно!

Однако старуха не хотела стоять спокойно. Она свалила Лидию на стол, просеменила к шкафу и вернулась с мотком крепкой веревки. Ее заунывное пение поднялось на целую терцию; крошечные ноги пританцовывали или отбивали такт, когда она связывала ноги Лидии от икр до бедер. Затем она согнула ее руки в локтях и так же крепко перевязала их. «Она лежит как связанный цыпленок, — беззвучный смешок пробежал в голове Джеймса, — готовый отправиться в духовую печь».

Старуха отступила назад и казалась очень удовлетворенной результатами своих трудов; она рассыпалась дребезжащим смехом, затем подхватила себя под бока и пустилась в радостный пляс по пещере.

— Хорошо… хорошо…

— А где же начинка? — Джеймс хотел сказать, что Лидию забыли выпотрошить и нафаршировать яблоками перед духовкой, как вдруг почувствовал беспричинное раздражение оттого, что его тело отказывается ему повиноваться.

Старуха в сильном возбуждении подбежала к дальней двери, которую Джеймс принял за башенные ворота, и энергично повернула в замочной скважине громадный ключ. Она схватила железное кольцо и потянула. С пронзительным скрипом дверь растворилась. Порыв холодного воздуха заставил затрепетать пламя свечей; волосы Лидии зашевелились, словно змеи Медузы. Из‑за двери донесся шум падающей воды и какой‑то странный резкий звук, похожий на шипение прохудившегося кузнечного меха.

Шаркая, старуха сделала несколько осторожных шагов вовнутрь и позвала:

— Данмор! Данмор!

Царапающий звук. Потом громкий, задыхающийся кашель — отхаркивающие, отвратительные плевки — серия взрывающихся тресков, сопровождаемых протяжными стонами.

— Ешь, — позвала старуха.

Скрежетание — может быть, это было дыхание? — стало громче, затем участилось; размеренное похрустывание камней, тяжелая поступь и снова болезненный кашель.

— Ешь, — повторила старуха и быстро отступила назад в пещеру.

Из темноты медленно вышел тот, кто издавал эти звуки — он заполнил собой весь дверной проем, и в тот же миг мозг Джеймса пронзило сознание грозящей ему и Лидии опасности.

В дверях стоял мужчина приблизительно двадцати футов ростом, около семи футов в плечах, с огромной, похожей на дыню головой и парой черных слезящихся глаз, каждый размером с блюдце. Густой седой волос, покрывал его тело. Пучки волос, торчавшие из ушей и ноздрей, были рыжеватого цвета и на вид жесткие, как свиная щетина. Желтая, с пятнами крови слизь капала из раздувавшихся ноздрей гиганта, и вся заросшая густым волосом кожа крупными складками обвисала с его могучего остова. Старуха указала на перевязанную веревками Лидию, которая к этому времени пришла в сознание и только жалобно всхлипывала.

— Ешь. Вкусно.

Полный, отупляющий ужас… Страх и ноющая боль в голове. Громовой голос приказывает Джеймсу собрать безвольное тело и спасти Лидию. Спасти Лидию! Но она сама виновата — всему причиной ее глупый эгоизм. Им надо было остаться в машине, на дороге в Лизард, и тогда этот… Зрелище был чудовищным, и одновременно — восхитительным. Гигант притягивал своей отвратительной наружностью; он казался неотразим в собственном уродстве, и пальцы Джеймса сжались, желая удержать воображаемую кисть, уголь… Нет, сначала он должен спасти Лидию. Это сначала… а потом… потом… Его руки и ноги снова обрели способность двигаться; его мозг, казалось, стал больше, превратился в кипящую массу клокочущей ненависти; Джеймс только не знал — против кого или чего эта ненависть… Потом что‑то оборвалось внутри него, и боль исчезла. Он поднялся и шагнул вперед, сильный и неустрашимый…

Гигант наклонился и протянул к столу безобразную волосатую руку, на которой не было большого пальца. Ногтями он подцепил веревку и потянул; веревка с треском лопнула, и Лидия пронзительно закричала; жуткий, душераздирающий крик.

Странно обновленный, Джеймс нагнулся — как трезво и холодно работал его мозг! — и вырвал длинный лоскут из забрызганного грязью, наполовину сгнившего половика. Сунул его в огонь. Лоскут вспыхнул оранжевым пламенем. Как факелом размахивая им над головой, Джеймс двинулся навстречу великану; тот отступил, больше удивленный, чем испуганный. Вокруг него в страхе кружилась старуха.

— Нет… нет. Он последний. Больше никого нет. Все умерли. Не надо. Данмор последний.

Она налетела на Джеймса; он поймал ее за шаль и отшвырнул в сторону. Старуха упала на пол, оставив шаль в его руке, и на короткий миг он разглядел ее лысую, усеянную небольшими ямками голову… В следующее мгновение он ткнул пылающий лоскут в похожую на древесный ствол ногу гиганта.

Густая шерсть вспыхнула в одно мгновение, каскад крошечных огоньков устремился вверх, скрываясь в тумане голубого, дурно пахнущего дыма. Рев чудовища перешел в пронзительный визг; великан закружился по пещере, дико припрыгивая и тщетно пытаясь стряхнуть с себя пламя руками. Эти попытки только ухудшили дело. Теперь горели и потрескивали волосы на его руках. Пламя перекинулось на его косматую грудь и с поразительной скоростью устремилось вверх, к его бороде. Все это время маленькая фигурка с лысой головой, не останавливаясь, носилась вокруг пылающего колосса. Размахивая бесполезным одеялом, притоптывая и раскачиваясь, она подвывала как крошечная, убогая собачонка. Борода великана превратилась в оранжевый столб пламени, длинные волосы на его голове на секунду вспыхнули ослепительным факелом… Через мгновение остались лишь сизый дым, обуглившаяся кожа и несколько тонн сотрясаемого болезненной судорогой мяса.

Старуха взвыла как собака и опустилась на пол. Джеймс, не мигая пристально разглядывал ее голову. Череп был круглой формы и сплошь усеян мелкими ямками, как будто кость местами ввалилась; из этих кратеров, как сорняки, торчали маленькие пучки белых волос. Вероятно, в такт кровяному давлению эта крошечная поросль покачивалась вверх и вниз, как будто ласкаемая неосязаемым ветерком.

Джеймс спокойно подошел к столу; нащупав карманный нож, разрезал остававшиеся на Лидии веревки. Она всхлипывала и сильно дрожала. Джеймс стащил ее со стола и кивнул, указывая на кровать.

— Одевайся, — сказал он коротко.

— Джеймс… Я не могу идти.

— Не говори глупостей. Одевайся.

Данмор стонал, жалобно и глухо. И каждый раз старуха вскидывала голову и вторила ему. Вероятно, она неосторожно коснулась его обожжённой ноги, — быть может, сам великан в приступе слепой ярости ударил ближайшее ему живое существо; какова бы ни была причина, огромная нога неожиданно поднялась и обрушилась вниз с грохотом. На месте, где сидела старуха, осталось кровавое месиво: ее черное платье изорвали раздробленные, размозженные кости. Лидия пронзительно закричала.

— Джеймс! О, господи, Джеймс! Забери меня отсюда.

Джеймс улыбнулся, странная, безрадостная гримаса, и холодно произнес:

— Замолчи, ты, глупая корова.

Данмор посмотрел вниз на то, что осталось от старухи. Носком огромной уродливой ноги он ткнул в плоское месиво; от чернеющей на полу массы отделилась голова и, подпрыгивая, покатилась по пещере. Джеймс поднял ее. В маленьких кратерах продолжали вздыматься и опадать пучки белых волос. Глубоко вздохнув, он небрежно отбросил голову в сторону.

Великан начал кашлять, издавая громовые, захлебывающиеся звуки. Изо рта и ноздрей хлынула кровь; рубиновый поток залил его черную грудь, образовав большую лужу между неуклюже вывороченными ногами. Падение было медленным и напоминало падение могучего дуба, веками сопротивлявшегося штормам и бурям, а теперь срубленного топором пигмея. Великан привалился спиной к стене, его ноги заскользили по каменному полу; наконец, он замер в сидячем положении, его огромные глаза широко раскрылись и смотрели, казалось, с изумлением. Кровь перестала течь, и он затих.

— Умер? — спросила Лидия и нервно хихикнула.

— Умер, — Джеймс кивнул, — он мертв.

Джеймс медленно подошел к кровати и взял свое пальто; из кармана он вынул блокнот для зарисовок и снова вернулся к столу. Трехногий стул он поставил прямо между раскинутых в стороны ног Данмора. Он сел и раскрыл блокнот, затем, после минутного раздумья, достал карандаш и стал рисовать.

В этот момент Лидия дотронулась до его плеча. Нетерпеливым жестом он сбросил ее руку. Она подбежала к входной двери и подергала ручку: дверь была заперта. Древний, окаменевший от старости дуб не поддавался, а ключ… должно быть он лежал среди жутких останков старухи.

Она снова подбежала к молчаливо сидящей фигуре и заколотила сжатыми кулачками по безучастно склоненным плечам.

— Джеймс, нам нужно уходить. Пожалуйста, послушай.

Он поднял на нее безучастное, белое лицо; глаза его были холодны как болотный снег.

— Ты не можешь понять. Это… — он указал карандашом на залитый кровью труп, — это последний из них. Последний корнуэлльский великан. Она так сказала. И если бы я не вмешался, он бы не умер. Белое мясо — это все, что ему было нужно. Мягкое, теплое, белое мясо.

Зажав рукой готовый вырваться наружу крик, Лидия отступила назад, к столу. Около маленькой кучки перемешанных с окровавленными кусками материи костей она опустилась на корточки; трясущимися руками ощупала старухино платье. Сначала робко, опасливо, затем — когда панический страх подавил все остальные чувства — яростно, в исступлении рвала она грязные лохмотья, ворошила бесформенное месиво до тех пор, пока ее пальцы не сжали кусок грубо обработанного металла. Издав триумфальный крик, она вскочила с пола. Ключ был огромен, ржа нескольких столетий источила его, и его важная часть — та, которая поворачивает замок — оказалась сломана ногой великана. Лидия долго смотрела на бесполезный теперь ключ, затем отошла к кровати и села, тихо всхлипывая. Огонь в камине медленно умирал, и ледяной холод неотвратимо заползал в пещеру. Постепенно весь ужас происходящего стал очевиден ей: она была заперта в пещере вместе с сумасшедшим…

А Джеймс продолжал работать; его карандаш неутомимо скользил по бумаге. Оставалось совсем немного времени; скоро догорят свечи, и наступит мрак.