Невеста-изменница

Глава 7

Сидя на диване напротив Риса, Элизабет нервно отхлебнула из бокала шерри. Оставшись с ним один на один, она почувствовала себя не в своей тарелке. За ужином она обмолвилась о своем желании уехать из Брайервуда, но вдова пресекла эти слова взглядом, в котором сквозило предупреждение.

Если она уедет, не сказав Рису правду о Джереде, можно не сомневаться: леди Тависток сделает это сама, и без промедления.

Видимо, придется задержаться. Во всяком случае, на время.

Как ни странно, но принятое решение вызвало у нее чувство облегчения.

— Еще шерри? — справился Рис.

Элизабет даже не заметила, что осушила стакан полностью.

— Благодарю, нет. Думаю, я и так здесь засиделась.

Поднявшись с розового бархатного дивана, она поставила пустой бокал на соседний столик.

— Похоже, вы с тетей заключили перемирие, — заметил Рис, тоже вставая.

Едва ли. Просто старая леди загнала ее в угол, но признаваться в этом Элизабет, естественно, не собиралась.

— Наверное, она решила посмотреть на мир непредвзятым взглядом. И тогда, возможно, поняла, что у каждого события есть и вторая сторона.

Элизабет искренне на это надеялась и решила утром поговорить с вдовой и попытаться объяснить, что именно произошло восемь лет назад.

— А у каждого события и вправду есть вторая сторона, Элизабет?

Рис впился в нее пронзительным голубым взглядом.

Совершенно очевидно, он хотел услышать объяснение, но она сомневалась, поймет ли он ее, поскольку и сама не все до конца понимала.

— Отец не позволил мне выйти за тебя, Рис. Это он настоял, чтобы я стала женой графа.

— Странно… Помнится, ты говорила, что добьешься его одобрения и выйдешь за меня замуж.

От его холодного взгляда ей захотелось съежиться.

— Мы ведь официально не были помолвлены. Я думала, что отец со временем даст нам свое благословение. Но он отказался. После твоего отъезда мне было трудно с ним спорить. Тогда я не была такой сильной, как сейчас.

«Мне было всего восемнадцать. Я была беременна и боялась», — подумала она.

Но произнести это вслух Элизабет не решилась.

— И тут появился Олдридж, — произнес Рис мрачно, — своевременно постучал в твою дверь. Он писал стихи, всегда был внимателен и расточал комплименты.

— Он оказался совсем не таким, каким казался. Он ввел в заблуждение моего отца. И поначалу даже одурачил меня.

— Все же ты — графиня, а твой сын — граф.

Элизабет взглянула на свой пустой бокал, сожалея, что не позволила ему налить еще.

— Я и без того была хорошо обеспечена. Отец оставил мне все свое состояние. И теперь, когда Олдриджа не стало, оно все снова полностью перешло ко мне.

— Тебе повезло. — Рис придвинулся к ней почти вплотную и теперь стоял за ее спиной. Она чувствовала на шее его горячее дыхание. — Ты помнишь о том, что произошло между нами в музыкальном салоне?

Во рту у нее пересохло. Только об этом она и думала. И теперь медленно повернулась к нему.

— Конечно, помню. Так меня никто не целовал.

Рис нахмурился:

— Олдридж наверняка был хорошим любовником.

У нее к горлу подкатила тошнота. Ночи, проведенные с Эдмундом, вызывали у нее содрогание.

— Пожалуйста, мне бы не хотелось говорить о моем покойном муже.

Его ладони легли на ее талию.

— Ты, разумеется, права. Лучше поговорим о том, что может быть между нами.

Рис наклонился и прикоснулся губами к ее шее. Элизабет напряглась. По ее телу побежали мурашки, и сердце гулко застучало.

— Что… что ты делаешь?

— Целую тебя, Элизабет.

И тогда он поцеловал ее по-настоящему, так, как будто имел на то полное право. С самоотречением и страстью, которая должна была бы испугать ее, но лишь вызвала головокружение и пробудила желание.

Поцелуй длился, становясь все более страстным. Его горячий язык атаковал ее. От него пахло только что выпитым бренди. Элизабет забыла обо всем и едва стояла на ногах. Вцепившись в лацканы его черного вечернего смокинга, она прильнула к нему всем телом.

— Ты хотела меня раньше, Элизабет, — прошептал он ей в ухо. — Видно, и сейчас хочешь. Поверь, я тоже тебя хочу.

Он крепко прижал ее к себе, чтобы она почувствовала его возбуждение. Это должно было бы оттолкнуть ее, но не оттолкнуло. Его тело было сухощавым и тренированным, грудь — широкой и крепкой. От его объятий у нее подкашивались колени.

Элизабет заставила себя отпрянуть от него.

— Ты… ведь терпеть меня не можешь.

Рис пожал плечами:

— Наши чувства не имеют отношения к нашим желаниям.

Пригнув темную голову, он медленно поцеловал ее за ухом, вызвав у нее в животе сладкие спазмы.

— Очевидно, нас до сих пор тянет друг к другу, — продолжал он. — Ты вдова, Элизабет. Мы могли бы доставить друг другу удовольствие.

Она слегка отодвинулась от него в отчаянной попытке спастись. Он не любил ее, но желал… и в этом отношении ничем не отличался от остальных мужчин.

— Я… мне не нужна внебрачная связь. У меня есть сын, и я должна думать в первую очередь о нем. Я не хочу снова становиться жертвой мужской похоти.

Рис вскинул бровь:

— И это все, что было? Эдмунд и его похоть?

У нее защипало в глазах, но Элизабет вовремя сморгнула слезы — пока он их не заметил.

— Я не хочу думать об этом. Прошу тебя, Рис…

Услышав свое имя и уловив мольбу в ее голосе, он выпрямился, изучая ее взглядом. Элизабет многое отдала бы в этот момент, чтобы узнать, о чем он думает.

— Ладно, раз ты этого хочешь. Но помни, предложение остается в силе. Подумай об этом, Элизабет. Я могу доставить тебе наслаждение, которое не мог доставить он.

Она лишь покачала головой. Ей нравились его поцелуи, его легкие, как пух, прикосновения, заставлявшие ее чувствовать себя той женщиной, какой она была однажды. Но мысль о сексе вызывала отвращение.

— Я… я скоро уеду, — сказала она. — Пока я еще не все продумала, но уверена, что скоро буду готова к отъезду.

Рис промолчал.

Она провела языком по губам.

— Доброй ночи, милорд.

На мгновение его голубые глаза потемнели. Резко отвернувшись, она заторопилась к выходу из гостиной. Скорее, скорее к себе в комнату! Элизабет поднималась наверх, недоумевая, почему предложение Риса вызвало в ее крови такую бурю.

Рис мерил шагами свою комнату. Сцена в гостиной стала для него полной неожиданностью. Но когда он смотрел на Элизабет в сиянии свечей, любовался блеском черных волос, бледной гладкостью кожи, легким волнением груди, в нем вскипело желание залучить ее в постель.

Ему не давали покоя воспоминания об их поцелуях и ее ответной реакции на них. Она хотела его так же, как он хотел ее.

У него нет перед ней обязательств.

И если он хочет ее, то почему не может получить?

Обнаружив, как мало она знает о страсти, он воспылал еще сильнее. Очевидно, Эдмунд Холлоуэй был никудышный любовник. Муж, получавший удовольствие и ничего не дававший жене взамен. Целуя ее в музыкальном салоне, Рис неожиданно для себя обнаружил ее полную неискушенность. И сегодня невольно уловил то же самое.

Он мог обучить ее любовным премудростям, мог подарить наслаждение, не познанное ею в браке. И утолить таким образом свою страсть, остававшуюся неудовлетворенной с момента прибытия в Брайервуд.

Сделать Элизабет своей любовницей означало бы в какой-то мере отомстить ей. Он не любил ее. Уже не любил. Но хотел. И хотел, вероятно, потому, что обладал ею лишь однажды, и то в спешке.

Он хотел ее, и Элизабет хотела его, но между ними стояла ее совесть.

В уголках его рта заиграла недобрая улыбка. Учитывая легкость, с какой она променяла его на другого мужчину, совесть ее не будет большой помехой.

Рис снял сюртук и бросил на кровать. Затем подошел к шнурку звонка, чтобы вызвать Тимоти. Нога отозвалась болью. Нужно было составить стратегический план. В конце концов, он служил в армии и знал, как начать кампанию.

Он не сомневался, что сумеет завлечь Элизабет к себе в постель без особых усилий.

Элизабет отправила леди Тависток записку с просьбой принять ее в ближайшее время. В ответ вдова предложила встретиться в два часа дня в саду.

Торопя время, Элизабет нервно расхаживала по комнате. В час дня она пригласила Джильду, чтобы та помогла ей переодеться в платье для прогулки и причесала ее. Горничная, временно исполнявшая роль ее служанки, была высокой и тонкой, с кудрявыми светлыми волосами. Она не слишком хорошо разбиралась в дамском туалете, но была готова сделать все, о чем бы Элизабет ее ни попросила.

— Какое, миледи? — спросила Джильда, открыв шкаф.

Элизабет прикусила губу. Несколько дней назад она отправляла Джильду в Олдридж-Парк с поручением к Софи, попросив ту упаковать ее одежду. Когда она приедет в Лондон, размышляла Элизабет, то вызовет Софи к себе. Девушка служила у нее горничной уже много лет. А пока Элизабет решила забрать еще кое-какую одежду, поскольку, покидая в спешке графский дом, мало что могла унести с собой.

Элизабет уставилась на висевшие в шкафу платья. Все они, естественно, были черными, но разного фасона.

— Может, это, с расклешенными рукавами? — Но тут же покачала головой: — Нет, думаю, что шелк и креп с застегивающимся впереди лифом будет выглядеть менее формально.

Девушка разложила платье на кровати и подошла к Элизабет, чтобы затянуть корсет, который та расслабила после обеда, пока отдыхала на диване. Джильда помогла ей надеть несколько черных нижних юбок для придания платью пышности, а затем застегнула ряд черных обтянутых шелком пуговиц по переду лифа.

Элизабет повернулась к зеркалу. Она уже не была такой бледной, как в день своего появления в Брайервуде, но все равно в черном она себе не нравилась.

Траурная одежда — еще одно неприятное воспоминание об Эдмунде, чья смерть вынудила ее носить черное.

Но было и хорошее: он безвозвратно ушел из ее жизни.

Элизабет села к зеркалу. Джильда расчесала ее тяжелые волосы и собрала в аккуратный пучок на затылке. Удовлетворенная своим видом, вполне подходящим для встречи с тетей Риса, Элизабет встала и направилась к двери.

— Спасибо, Джильда. Теперь ты мне понадобишься только за час до ужина.

По крайней мере этот черный саван позволит немного приоткрыть грудь и хоть таким образом продемонстрировать ее женственность.

О том, какое впечатление она произведет на Риса, посмотрит ли он на нее так, как смотрел вчера после ужина, Элизабет старалась не думать. Однако все еще чувствовала жар его взгляда на своей груди. Даже в девичестве она не отличались особой хрупкостью, а после рождения Джереда ее грудь стала еще полнее, а бедра еще больше округлились. Но Рису, похоже, это нравилось.

От этой мысли у нее на коже проступила испарина, и горячие капли скатились на живот. Спускаясь вниз по ступенькам, Элизабет запретила себе думать о нем, представлять, как он ее целует, как сжимает в своих объятиях.

Нужно было сосредоточиться на встрече с вдовой. Судьба сына волновала ее больше всего на свете. Необходимо найти способ защитить его.

Элизабет пересекла кирпичную террасу и спустилась с крыльца в заросший сад. Дому и саду требовалась основательная уборка и чистка. Но Рис был холостяком, а придать ухоженный вид старому дому, полному очарования, могла лишь женщина.

Минут десять Элизабет гуляла по посыпанным галькой дорожкам, топча ковер из разноцветных листьев, пока звук шагов за спиной, медленных и нетвердых, не возвестил о появлении вдовствующей графини.

Обернувшись, Элизабет увидела пожилую даму в шелковом платье персикового цвета с пелериной того же цвета, накинутой на плечи. Она неторопливо шла по дорожке, тяжело опираясь на трость. Элизабет без раздумий заспешила ей навстречу.

— Почему бы нам не присесть здесь? — предложила она, когда они поравнялись с кованой скамейкой.

— Благодарю, — сдержанно произнесла леди Тависток.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной.

Элизабет заняла место на другом конце скамейки. Воздух был свежим и прохладным, но нехолодным. В деревьях чуть слышно шелестел ветер.

— Нам, похоже, есть что обсудить.

— Да…

— Я редко ошибаюсь в своих оценках. А с тобой все же ошиблась. Я знала, что мой племянник любит тебя. Одно время даже думала, что и ты любишь его. Но видно, ошибалась. Если бы любила, то никогда бы не причинила ему столько боли.

У Элизабет сжалось сердце. Как ей объяснить случившееся?

— Я понимаю ваши чувства, миледи. Вы считаете, что я бросила Риса и вышла замуж за Олдриджа из-за денег и титула. Но это не так. Я любила Риса и хотела стать его женой больше всего на свете.

Она сидела, уставившись на освещенные солнцем тяжелые складки черной юбки, потом подняла взгляд на графиню.

— Вскоре я поняла, что у меня будет ребенок. — Элизабет сглотнула вставший в горле ком. — Я была в ужасе. А мой отец, узнав об этом, пришел в ярость.

— Я помню нрав твоего отца. Но никогда бы не подумала, что он мог обидеть дочь.

— О нет, я не это имела в виду. Он ни разу и пальцем меня не тронул. Он просто… мой отец командовал мной. Мама моя умерла, и я всегда поступала так, как он велел. Не припомню, чтобы я когда-нибудь его ослушалась.

— Поэтому ничего и не сказала Рису о ребенке?

Даже вспоминать об этом было больно.

— Отец запретил мне общаться с Рисом. Сказал, что Рис обесчестил меня и поэтому никогда больше его ноги не будет в нашем доме. Тогда я не была такой сильной, как сейчас. Тогда я не могла ему противоречить. И делала то, что он мне говорил.

— Выходит, очарование Олдриджа не имело никакого отношения к твоему решению? — Собеседница вопросительно взглянула на Элизабет.

— Нет, его очарование здесь ни при чем. Скорее безопасность, которую давало моему будущему ребенку его имя. Он был старше и степеннее. И не носился по миру в поисках приключений. Решение на самом деле принимала не я. Замуж за Олдриджа я вышла по настоянию отца. И не проходило дня, чтобы я не сожалела об этом.

Графиня откинулась на кованую спинку. Элизабет невольно съежилась под ее колючим взглядом.

— Племянник сказал, что ты приехала к нему, потому что боялась за свою жизнь и жизнь ребенка, но, быть может, тобой руководили иные мотивы?

— О чем вы?

— Не затем ли ты здесь, чтобы попытаться возобновить отношения с Рисом? Чтобы вновь заполучить его в свои цепкие когти?

— Нет! Я приехала сюда, потому что была в отчаянии. Я знала, что моему сыну грозит опасность. У меня не осталось никого из родных. Рис — единственный человек, кому я могла довериться.

— Потому что он отец Джереда?

— Потому что он сильный и честный человек. Я была уверена, что он нас не прогонит.

Графиня, казалось, взвешивала ее слова.

— Когда ты намерена сказать ему о ребенке?

Элизабет устремила взгляд в пространство. Она не имела представления, как сообщить Рису столь великую тайну, — ведь это грозило превратить его неприязнь к ней в открытую ненависть.

— Дайте мне время. Я не знаю, что он сделает. Не знаю, что станет с моим сыном и со мной, когда Рис узнает правду. — В ее глазах засверкали слезы. — Джеред и без того замкнутый мальчик. Он слишком мал, чтобы разбираться в вопросах отцовства. Боюсь, что неудачно преподнесенная правда может погубить его окончательно.

Вдова выдержала долгую паузу.

— Благополучие мальчика — самый важный вопрос в этой ситуации. До твоего появления здесь меня это не касалось. Теперь касается. Я дам тебе время на подготовку. Дам возможность обдумать, как лучше все объяснить, но не позволю продолжать обманывать Риса вечно.

У Элизабет свело живот. Нетрудно было догадаться, какую вражду и ненависть вызовет она у Риса своим сообщением.

— Когда я увидела их вместе, то поняла, что рано или поздно мне придется рассказать ему правду. Даю слово, я это сделаю. А пока благодарю вас за то, что дали мне время подумать, как лучше донести правду до Риса.

Пожилая дама неловко поднялась со скамейки.

— Как я уже сказала, поступай, как считаешь нужным. Но предупреждаю, не советую испытывать мое терпение слишком долго.

Тяжело опираясь на трость, леди Тависток зашагала по гравийной дорожке, затем поднялась по кирпичным ступенькам, пересекла террасу и скрылась в доме. Элизабет без сил опустилась на скамью.

Ей удалось договориться с графиней. Но как долго продлится их союз?

И как объяснить маленькому мальчику, что она лгала ему об отце?