Невеста по найму [СИ]

Глава 13. Напряженный момент

До больницы меня домчали с сиреной и сразу же повезли в родильное отделение. Врач то и дело причитала, насколько все плохо, чем выводила из себя. Мучительные схватки кромсали изнутри, и я готова была умереть в этот момент, только бы не чувствовать эту боль. А когда ребенок начал пинаться, я чуть ли не теряла сознание.

— Не родишь сама. Придется делать кесарево, — поджала губы доктор, вынося вердикт.

— Постойте, кажется, ребенок пошел, — выкрикнула, акушерка после очередной схватки. — Тужься, девочка, помоги ему.

Я набрала больше воздуха в лёгкие и начала старательно выталкивать своего малыша.

Детский крик, разрезавший наступившую тишину, стал бальзамом на душу, а когда ребенка положили мне на грудь, по щекам потекли слезы. От счастья, что я стала мамой и от боли, ведь малыш выглядел таким хрупким: малюсенькие ручки и ножки, худенькое тело, тонкая кожа, через которую просвечивались вены, из-за чего казалось, что он синий.

— Дочка у тебя, — улыбнулась доктор. — Вот только мы ее заберем, нужно поместить ее в специальное отделение для недоношенных.

Сердце стало трепыхаться, как загнанный в угол мышонок. Я понимала, что дочка еще не окрепла, она была такая беззащитная и кричала, словно маленький котенок. Слабая.

«Только бы с ней ничего не случилось! Господи, помоги!» — молила, провожая взглядом акушерку и плача.

— Не надо плакать. Раньше думать надо было. Почему роды начались раньше?

Врач вела себя как-то слишком холодно, но мне сейчас было наплевать. Я постаралась встать, чтобы пойти за акушеркой и проследить, куда денут мою малышку. Но врач остановила меня.

— Стой! Еще детское место не вышло. Сейчас будет неприятно.

Никакая боль меня не пугала. Когда врач осмотрела и сказала, что я могу идти, я поднялась на ноги. Дышать получилось не сразу. Без ребенка внутри живота было очень непривычно. Казалось, что желудок прилип к позвоночнику.

— Пройдет завтра-послезавтра, — произнесла доктор.

— Где мой ребенок? — спросила я у вернувшейся акушерки.

— Сказала же, в специальном отделении. И будет там лежать, пока не окрепнет. Ее подключили к ИВЛ.

— Она выживет? — спросила я, придерживаясь за стенку.

— А кто гарантировать может? — акушерка чуть сощурилась. — Бывает вон доношенные рождаются здоровыми, а на следующий день помирают. Это лотерея. Если суждено, то жить будет. Пошли, провожу в палату.

Я направилась следом за акушеркой в палату на едва гнущихся ногах. Когда мы вошли внутрь, я не стала обращать внимание на обшарпанные стены, доплелась до кровати и медленно легла. Старалась не думать о плохом, надеялась, что все будет хорошо. Вспоминала свою крохотулю, а по щекам катились слезы. Однако усталость все-таки одержала верх, и я заснула. Проснулась от прикосновения теплых подушечек пальцев к моей щеке. Открыла глаза и вздрогнула. На металлическом стуле около кровати сидел Дмитрий и смотрел на меня глазами, полными тоски.

— Я не уберегла ее, — прошептала сквозь слезы и отвела взгляд в сторону.

— Ты не виновата, — Дмитрий сжал мою руку. — А наша дочь жива. Я нанял лучших врачей. За ней будет должный уход. Оплатил палату, чтобы к тебе не подселили кого-нибудь с ребенком, потому что понимаю, сейчас ты будешь остро воспринимать близость матерей с детьми.

— Спасибо!

Наши взгляды пересеклись. Дмитрий улыбнулся уголками губ.

— Спасибо тебе за нашу дочь!

Я постаралась сесть и прислонилась к стене. Обратила внимание на тумбочку и подоконник уставленные цветами.

— Не следовало покупать цветы, они…

— Они будут хоть немного поднимать твое настроение. Послушай, мне тоже больно. Но с ней все будет хо-ро-шо.

Я была благодарна Дмитрию за то, что пришел. Знала, под каким строжайшим запретом это находится в больницах и была благодарна ему. Спустив ноги с кровати, встала. Он поднялся следом за мной, не отводя взгляд, и я не смогла сдержаться: бросилась в его объятия, потому что мне было необходимо это — получить поддержку и почувствовать, что я не одна. Прикрыла глаза, и мне действительно стало лучше. Дмитрий прижимал меня к себе совсем как раньше, словно между нами не образовалась громадная пропасть из-за моей измены. Но я не была готова простить себя. Тем более теперь, когда моя малышка балансировала на грани между жизнью и смертью. Отстранившись от Дмитрия, посмотрела на дверь.

— Где она? Я хочу увидеть ее…

— В палате для недоношенных, там она подключена к искусственной вентиляции легких. Ты можешь находиться рядом с ней. Тебе нужно будет сцеживать молоко, чтобы кормить ее… Пока ты спала, я поговорил с врачами. Ксюш, все хорошо будет. Мы справимся со всем. Вместе.

Я кивнула и поджала губы, стараясь не заплакать. Ненавидела себя. Ненавидела за то, что, вообще, подпустила Игоря.

Мы с Дмитрием подошли к кувезу, в котором лежала наша дочь, и я замерла, глядя на такую беззащитную крошку. Сердце щемило от боли и тоски. Мы ведь даже не решили, как назовем ее. И сейчас я считала плохой приметой выбрать имя, потому что мы не знали, что будет дальше. Пусть и прогнозы были положительными, по словам Дмитрия.

Какое-то время мы смотрели на дочку, каждый утопая в своих мыслях, но у Дмитрия завибрировал мобильник. Я посмотрела на него, а он извинился, пожав плечами, и вышел в коридор. Вернулся он скоро и не в лучшем расположении духа.

— Извини, у меня срочная операция. Без меня никак не справятся. Ничего не бойся! Как только смогу, я сразу же примчусь сюда.

Я кивнула, мысленно поблагодарив его за то, что не оставляет в трудную минуту. Когда Дмитрий удалился, я подвинула к своей девочке стул, присела рядом и стала наблюдать за ней. Я знала, что она слышит мой голос, потому рассказывала сказки, пела песенки, и мне казалось, что она улыбается, хотя вряд ли такие крошки умеют делать это.

Мы с Дмитрием все свободное время проводили у стеклянного колпака, под которым лежала наша девочка. В больницу больше никого не пропускали, а мне не позволяли спускаться, поэтому с Янкой, мамой и Лизкой я общалась исключительно по телефону. У Янки подходил срок рожать, и она постоянно шутила, что я обставила ее, чтобы хоть немного развеять мое напряжение.

Миле — мы все же решили выбрать имя и назвали дочь Людмилой — с каждым днем становилось все лучше. Поначалу меня хотели отправить домой, чтобы приносила для дочки молоко и истуканом не сидела рядом с ней, но Дмитрий заплатил приличную сумму заведующей, и вопрос о том, чтобы выписать меня без дочери отпал. Дмитрий и сам оставался ночевать, когда мог, ведь в палате было две кровати. Время от времени мы по очереди дежурили около нашей малютки.

Дмитрий пытался утешать меня, как только мог, хотя я видела, что ему самому не по себе. Мы стали друг для друга надежной опорой, однако, я не спешила подпускать мужчину близко. Мы не говорили о будущем, старались не строить никаких планов, просто жили одним днем и надеялись, что нашу девочку вот-вот отключат от аппаратов и позволят забрать домой.

Игорь звонил несколько раз, писал сообщения о том, что ему очень жаль, что он не думал, чем обернется вспышка гнева, но я не отвечала. Я больше не хотела разговаривать с ним, решив, что вычеркну из жизни теперь уже навсегда. Я допустила ужасную ошибку в своей жизни — восприняла плотское влечение за любовь — и теперь платила, глядя на дочь и мучаясь.

Дни тянулись невыносимо медленно. Мы провели в больнице уже две с половиной недели. Сегодня Милу должны были отключать от аппаратов искусственной вентиляции легких, если все будет нормально. Когда пришел доктор, я прижалась к Дмитрию, потому что боялась услышать неутешительные прогнозы. Мужчина молча обнимал меня за талию. За это я очень ценила Дмитрия — он всегда был рядом, наплевав на свою клинику, на необходимость посещать благотворительные вечера и т. п. Я не спрашивала, как на все это реагирует его мама, разговоров о ней мы не поднимали.

— Поздравляю. Ваша дочь настоящий боец, — произнес доктор, улыбаясь нашей малышке и отключая от нее аппараты.

Я с облегчением выдохнула. Дмитрий светился от счастья. Когда нашу деточку отключили, а она открыла глазки и посмотрела на нас, зевая, словно заспанный котенок, мы не смогли сдерживать слезы счастья. Дмитрию предложили взять малышку на руки, он посмотрел на меня испуганный, а я кивнула. Это была лучшая награда — увидеть, как любящий отец берет на руки своего ребенка.

Я млела от счастья, смотря на этих двоих. Дмитрий улыбался дочке, бережно прижимая ее к себе, а она кряхтела, разглядывая папочку. В этот момент я поняла, что такое любовь на самом деле. Я была готова бороться за это чувство, вгрызаться в глотку тому, кто попытается разрушить наше счастье. Я не могла простить себя за то, что изменила Дмитрию, потому что не представляла, как сложатся наши отношения, но в этот день я была счастлива, наслаждаясь близостью любимого мужчины и здоровьем нашей дочери.

Выписали нас с Милой через четыре дня после отключения от аппаратов ИВЛ. Ей провели полное обследование и похвалили за выдержку. Отношение медицинского персонала ко мне и дочери резко изменилось после того, как Дима полностью оплатил наше нахождение в больнице и внес на счет родильного дома немаленькую сумму для ремонта. Я была счастлива, что у меня есть такой мужчина, способный позаботиться о своей семье. Хоть мы так и не успели обсудить, куда поедем после выписки, будем жить вместе или нет, я надеялась, что Дима останется с нами.

Собравшись к указанному времени, мы с дочкой вышли. Я напряглась, обратив внимание на то, что встречают нас мама и Лизка. Димы не было. Посмотрела на маму, но на лице той читалась печаль. Мужчина уехал вчера и пообещал, что устроит нам сюрприз к выписке, с того времени он не писал и не звонил.

— Ой какая лапочка, дай скорее подержать ее! — засуетилась Лизка и приняла Милу.

Я посмотрела на маму, понимая — ей известно что-то неприятное. Сердце уже давно забыло, что такое нормальный ритм, начало снова бешено биться в груди.

— Мам?

— В аварию он попал два часа назад, — выдавила мама и отвела взгляд в сторону. В реанимацию увезли. Я больше ничего не знаю. Да и это только из новостей услышала.

Нет! Ну почему судьба такая жестокая? Только думаешь, что все стало более или менее нормально, и она больно бьет в спину, втыкает ножи и выдергивает позвонки по одному. Мне казалось, что рассудок в этот момент начал отключаться.

— Мам, отвезете Милу домой? Я не могу сейчас… Я должна его увидеть.

— Конечно, детка, конечно!

— В сумке бутылочка с остатками молока. На улице сегодня нежарко, за час не пропадет, я примчусь как только увижу его.

Мама прикрыла глаза и кивнула. Я посмотрела на сестру, прижимающую Милу к себе, как самое ценное в мире сокровище.

— Давай, систер, мы позаботимся об этой красотке, — произнесла Лизка, и я побежала на улицу.

По дороге к остановке звонила Евгении Александровне, которой точно сообщили, куда отвезли ее сына. На удивление она ответила почти сразу.

— Мы в областной реанимации. Поторопись, Ксюша, врачи говорят, что травма серьезная.

Я ничего не ответила, просто стояла как безумная и голосовала, пытаясь поймать такси. В этот момент я не думала, что можно было бы вызвать машину, стояла и махала рукой, пока, наконец, добрый человек не притормозил.

Я не помню, как мы доехали. В висках пульсировало, в ушах шумело. Я в очередной раз молила Бога, чтобы спас моего близкого человека. Как же поздно я поняла, что дорожу им… Как же поздно.

Вбежав на нужный этаж и домчавшись по коридору до реанимации, замерла около Евгении Александровны.

— Где он? — сорвалось с губ, но по опустошенному взгляду матери я поняла, что не все так радужно, как хотелось бы. — Он жив?

— Жив. Врачи готовят его к операции.

— Я должна увидеть его! Должна сказать ему самое главное!

Евгения Александровна кивнула. Я ворвалась в реанимацию. Навстречу сразу же бросилась медсестра, пытаясь выставить меня за двери, но я двигалась напролом. Врачи стали помогать ей, наперебой галдя, что я не могу тут находится, что наврежу ему, сделаю только хуже, а я не слушала их. Взгляд прилип к мужчине, лежащему без сознания, на губах которого застыла улыбка, а все лицо было перепачкано кровью. Он ехал за нами с Милой и был счастлив.

— Борись! Пожалуйста, борись! Я люблю тебя! — закричала я, когда врачи уже под руки потащили меня за дверь. — Люблю, слышишь? Только тебя люблю!

Опустошенная, я вернулась домой. Я не могла оставаться в больнице, хоть и очень хотелось, потому что следовало кормить дочь, но я решила, что сцежу достаточное количество молока и снова вернусь, чтобы быть рядом с ним. Я была нужна ему, я чувствовала это.

Когда я вошла в квартиру, то заплакала еще сильнее. Сердце рухнуло куда-то вниз. Все было украшено воздушными шарами, цветами и ароматическими свечами — Дима знал, как сильно я люблю их. А на кухне был накрыт праздничный стол. Он купил всю детскую мебель и обустроил детскую, я видела как там красиво, из-за полуоткрытой двери, где Лизка качала в колыбели Милу. Я прислонилась к стене в прихожей и скатилась по ней на пол. Только я была виновата в том, что случилось. Если бы я не изменила Диме, все сложилось иначе, мы бы уже были мужем и женой, а наша дочь наверняка родилась в срок.