Невеста по ошибке

Глава 4

Клэй даже не успел подхватить ее. Увидев, что она почти без сознания, он воздержался от высказываний по поводу глупости особ женского пола. Руки у нее были холодные, мокрые и липкие. Он снял пиджак, закутал в него Николь, посадил ее на лошадь и сел сзади.

Николь старалась сидеть прямо, чтобы не прикасаться к нему. Даже в своем ослабленном состоянии она чувствовала его ненависть к себе.

— Послушай, прислонись ко мне спиной, расслабься. Обещаю, что не укушу тебя, — сказал он.

— Нет, — прошептала она. — Вы ненавидите меня. Уж лучше бы оставили волкам на растерзание.

— Я уже сказал тебе, что это были не волки. А ненависти к тебе я не питаю. Иначе не стал бы тратить столько времени и искать тебя. Ну, откинься ко мне на грудь.

Обнимавшие ее руки были такими сильными, что Николь, положив голову ему на грудь, с облегчением ощутила человеческое тепло. События последних дней беспорядочно прокручивались у нее в голове. Ей казалось, что она плывет по реке, а вокруг нее — множество красных туфелек. У туфель были глаза, и все они злобно рычали на нее.

— Тсс, успокойся. Теперь ты в безопасности. Ни туфли, ни волки до тебя не доберутся. Я с тобой.

Даже в полусонном состоянии она услышала его слова и расслабилась, почувствовав, как его теплая рука поглаживает ее плечо.

Когда он остановил лошадь, Николь открыла глаза и увидела высокий дом. Спешившись, Армстронг протянул руки, чтобы снять ее. Николь, несколько восстановившая силы после сна, попыталась продемонстрировать чувство собственного достоинства.

— Спасибо, но мне не нужна помощь, — сказала она и стала слезать с лошади. Ослабевшее от голода и усталости тело подвело ее, и она довольно неуклюже рухнула на Клэя, который успел подхватить ее на руки.

— С тобой больше хлопот, чем с шестью особами женского пола, вместе взятыми, — сказал он, направляясь к двери.

Закрыв глаза и положив голову ему на грудь, девушка услышала сильные, равномерные удары его сердца.

Войдя в дом, Армстронг усадил ее в большое кожаное кресло, поплотнее завернул в пиджак и вложил в руки стакан бренди:

— Посиди здесь немного и выпей это. Понятно? Я вернусь через несколько минут. Мне надо позаботиться о лошади.

Николь кивнула, и он ушел. Она не могла разглядеть комнату, в которой находилась, потому что было слишком темно, но по запаху догадалась, что это библиотека, потому что пахло кожей, табаком и льняным маслом. Она сделала глубокий вдох. Эта комната, несомненно, принадлежала мужчине. Взглянув на стакан бренди в руке, она заметила, что он полон почти до краев. Николь медленно отпила глоток. Как вкусно! У нее давно ничего не было во рту. Почувствовав, как от первого глотка начинает согреваться тело, она сделала глоток побольше. После двух дней поста ее желудок был абсолютно пуст, и теперь бренди ударило ей в голову. Когда вернулся Клэй, на ее губах блуждала лукавая улыбка, а стакан был пуст.

— Выпила все до капли, — заявила она. Язык у Николь не заплетался, но появился сильный акцент.

Клэй отобрал у нее стакан.

— Давно ли ты ела последний раз?

— Я не ела много дней, — сказала Николь, — недель, лет… я никогда не ела.

— Только этого мне не хватало, — проворчал Клэй. — Возись тут в два часа ночи с пьяной женщиной! Ну, живо вставай, и идем поищем что-нибудь поесть. — Он взял ее за руку и попробовал поднять с кресла.

Николь улыбнулась ему, но раненая нога отказалась повиноваться. Она плюхнулась в кресло и сказала с виноватым видом:

— Я поранила ногу.

Он наклонился и взял ее на руки.

— Это тебя красные туфельки или волки покусали? — с сарказмом поинтересовался он.

Потеревшись щекой о его шею, Николь хихикнула.

— Так это были собаки? А красные туфельки действительно гонялись за мной?

— Это были собаки, а красные туфельки тебе приснились, но я узнал об этом, потому что ты разговаривала во сне. А теперь помолчи, иначе разбудишь весь дом.

Николь крепче прижалась к нему и обвила его шею руками. Ее губы оказались совсем рядом с его ухом, и она прошептала:

— Неужели вы и есть ужасный мистер Армстронг? Вы совсем на него не похожи. Вы мой рыцарь-спаситель.

— Ты считаешь мистера Армстронга ужасным?

— Конечно, — уверенно заявила Николь. — Он сказал, что я воровка. Что я присвоила ткани, предназначенные для другой женщины. Он был прав. Но я ему доказала, что я не такая.

— Это каким же образом? — спокойно спросил Клэй.

— Я была очень голодна, но, увидев яблоки в саду, не стала их рвать без спроса. Я не воровка.

— Значит, ты морила себя голодом, чтобы доказать мне, что ты не воровка?

— И себе, наверное, тоже.

Клэй не ответил, потому что они подошли к двери в конце коридора. Открыв ее, он вынес Николь наружу и направился в сторону кухни, которая стояла особняком рядом с домом.

Николь подняла голову и принюхалась.

— Чем это пахнет?

— Жимолостью, — пояснил он.

— Пожалуйста, поднесите меня к ней. Я хочу сорвать веточку.

Клэю хотелось ответить грубостью, однако он предпочел выполнить ее просьбу.

Кирпичная стена шестифутовой высоты была сплошь увита душистой жимолостью. Николь успела сорвать шесть веточек, прежде чем Клэй остановил ее и отнес на кухню. Оказавшись в просторной комнате, он усадил ее как ребенка на большой стол, стоявший посередине, и разжег огонь.

Николь лениво перебирала веточки жимолости, лежавшие у нее на коленях.

Оглянувшись, Клэй заметил, что платье у нее испачкано грязью и разорвано, а босые ноги изранены и местами кровоточат. Ее длинные волосы рассыпались по спине, и она выглядела как двенадцатилетняя девчонка. Приглядевшись внимательнее, он заметил темное пятно на светлой ткани платья.

— А это что такое? — строго спросил он. — Похоже на кровь.

— Я упала, — вздрогнув, объяснила она. — Теперь я вижу, что вы действительно мистер Армстронг. Эти сердито нахмуренные брови я узнала бы из тысячи других. Скажите, вы когда-нибудь улыбаетесь?

— Да, когда есть повод для улыбки, а сейчас повода нет, — ответил он и, подняв ее ногу, укрепил пятку на своем ремне. Потом закатал вверх юбку и оголил бедро.

— Скажите, я для вас действительно обуза, мистер Армстронг?

— По крайней мере мира и покоя в мою жизнь ты не добавила. — Клэй осторожно снял с пореза окровавленный кусок ткани. — Извини, — сказал он, когда Николь, поморщившись, крепко вцепилась в его плечо. Рана была рваная, грязная, но не глубокая. Клэй решил, что, если ее как следует промыть, заживет сама по себе. Уложив на стол ее ногу, он отошел, чтобы согреть воды.

— Джейни сказала, что в вас влюблены чуть ли не все женщины Виргинии. Это правда?

— Джейни чересчур много болтает. Думаю, тебе нужно поесть. Ты опьянела от бренди.

— Никогда в жизни не была пьяной, — с вызовом заявила Николь.

— Возьми-ка, съешь это. — Он сунул ей в руку толстый ломоть хлеба, щедро намазанный сливочным маслом.

Пока Николь ела, Клэй, наполнив тазик теплой водой, взял салфетку и стал промывать рану у нее на бедре. В это мгновение открылась дверь.

— Мистер Клэй, где вы пропадали всю ночь и что делаете на моей кухне? Вы же знаете, что я этого терпеть не могу.

Меньше всего Клэю хотелось сейчас выслушивать еще одну нотацию. У него до сих пор звучала в ушах тирада, которой разразилась Джейни. Она орала на него целый час, потому что он писал Бьянке письмо с объяснением, чтобы отправить его с готовым к отплытию фрегатом, тогда как Николь заблудилась в лесу.

— Мэгги, это моя… жена, — сказал Клэй.

— Ох, — расплылась Мэгги в улыбке, — та, которая заблудилась?

— Возвращайся в постель, Мэгги, — сказал Клэй, проявляя ангельское терпение.

Николь взглянула на дородную женщину.

— Бонжур, мадам, — сказала она и поднялась в знак приветствия.

— Разве она не говорит по-английски? — громким шепотом спросила Мэгги.

— Нет, я не говорит, — заявила Николь, отвернувшись, в ее огромных карих глазах играли озорные искорки.

Клэй, бросив предостерегающий взгляд на Николь, взял Мэгги за локоть и подвел к двери.

— Отправляйся спать, Мэгги, я сам о ней позабочусь.

— Не сомневаюсь! На каком бы языке эта женщина ни говорила, выглядит она вполне счастливой.

Сердитый взгляд Клэя заставил Мэгги ретироваться, а Клэй вернулся к Николь.

— Мы, кажется, состоим в браке, не так ли? — спросила она, слизывая с пальцев остатки масла. — Вам я тоже кажусь счастливой?

Он встал, вылил грязную воду в деревянное ведро, а тазик наполнил чистой.

— Почти все пьяные чувствуют себя счастливыми, — сказал Клэй, вновь принимаясь за ее рану.

Николь потрогала его волосы. Он поднял голову, пристально посмотрел на нее и вновь склонился над раной.

— Сожалею, что вместо той, которую вы ждали, приехала я. Поверьте, я не нарочно. Мне не удалось уговорить капитана повернуть назад.

— Я знаю. Можешь не объяснять. Джейни мне все рассказала. Не тревожься об этом. Я позабочусь о том, чтобы в ближайшее время ты вернулась домой.

— Домой, — прошептала Николь. — Но мой дом сожгли. — Она замолчала и огляделась вокруг. — Это ваш дом? Вы богаты?

— Нет. А ты?

— Нет. — Она улыбнулась ему, но он отвернулся, чтобы взять сковороду с длинной ручкой. Николь наблюдала, как он растопил в сковороде масло и поджарил яичницу из полдюжины яиц, добавив в нее хлеба и ветчины.

Не прошло и нескольких минут, как на столе перед ней стояло продолговатое блюдо с великолепной горячей едой.

— Едва ли я смогу все это осилить, — проговорила она.

— Возможно, я тебе помогу. Я не ужинал. — Он пересадил ее на стул у стола.

— Вы из-за меня пропустили ужин?

— Нет, из-за себя и своего характера, — поправил он ее, накладывая в тарелку яичницу.

— У вас действительно ужасный характер, не так ли? Вы сказали мне очень жестокие слова.

— Ешь! — приказал он.

Яичница оказалась необычайно вкусной.

— Но вы также сказали, — мечтательно улыбаясь, продолжила она, — что я умею оказать гостеприимство мужчине. Разве это не комплимент?

Он остановил взгляд на ее губах, и Николь покраснела. После еды ее мысли немного прояснились, и тот факт, что они сейчас были с ним наедине, а также тепло, распространившееся по телу от выпитого бренди, оживили в памяти впечатление от их первой встречи.

— Скажите, мистер Армстронг, вы существуете и при дневном свете или вы ночной призрак, плод моего воображения?

Он не ответил, поскольку был занят едой и наблюдал за ней. Когда они поели, Клэй убрал тарелки, добавил в тазик горячей воды, подхватил ее под мышки и снова усадил на стол.

— Вы заставляете меня чувствовать себя какой-то куклой, у которой нет ни рук, ни ног, — произнесла Николь.

— Все у тебя есть, и руки и ноги, но они грязные. — Взяв Николь за руку, Клэй принялся ее намыливать.

Николь провела пальцем по шраму в виде полумесяца рядом с его глазом.

— А это у вас откуда?

— Упал, когда был мальчишкой. Дай мне вторую руку.

Николь вздохнула.

— Я надеялась услышать какую-нибудь романтическую историю. Например, о том, как вы были ранены во время вашей войны.

— Сожалею, что разочаровал тебя, но во время войны я был всего лишь мальчиком.

Она провела мыльным пальцем по челюсти и подбородку.

— Почему вы никогда не были женаты?

— Был. Я ведь женился на тебе, не так ли?

— Но это не по-настоящему. Это не настоящий брак. Вас даже там не было. Там был этот мерзкий Фрэнк.

Он меня поцеловал, вы знали об этом? Сказал, что надеется, что брак будет признан недействительным, и тогда он сможет поцеловать меня еще. Сказал, что у меня перевернутый рот. Надеюсь, вы так не считаете?

Он на мгновение замер, глядя на ее рот, после чего стал намыливать ей лицо.

— Никто никогда не говорил мне, что у меня безобразный рот. — Глаза ее наполнились слезами. — Будь это так, вам было бы противно поцеловать меня.

— Перестань болтать! — приказал Клэй, смывая мыло с ее лица. Снова заметив слезы у нее в глазах, Клэй подумал, что девушка еще не совсем протрезвела. — Нет, рот у тебя совсем не безобразный, — сказал он наконец.

— И не перевернутый?

Он вытер ей руки и лицо.

— Он единственный в своем роде. А теперь успокойся, и я отнесу тебя в комнату, где ты сможешь поспать, — сказал он, подхватив ее на руки.

— А мои цветы?

Вздохнув, он наклонился так, чтобы она смогла взять со стола цветы.

Клэй понес ее в главный дом и там поднялся по лестнице. Прижавшись к нему, Николь тихо проговорила:

— Надеюсь, вы останетесь таким, как сейчас, и не станете больше тем, другим человеком. Поверьте, я больше не буду брать то, что мне не принадлежит.

Ничего не ответив, Клэй открыл дверь на втором этаже, положил Николь на кровать и тут заметил, что платье у нее все еще мокрое, а глаза слипаются от усталости. В таком состоянии ей самой не раздеться. Чертыхнувшись, Клэй стал раздевать девушку. От тонкой сорочки почти ничего не осталось, и, чтобы не возиться с пуговицами, Клэй просто разорвал ткань.

У нее было необычайно красивое тело: стройные бедра, тонкая талия, груди дерзко приподняты вверх. Клэй направился к комоду за полотенцем, проклиная сложившуюся ситуацию. Уж не думает ли она, черт возьми, что он каменный? Сначала бедро, а теперь вот он должен вытирать ее, как ребенка. Но ребенком она, прямо скажем, не выглядела!

Энергично вытирая Николь, Клэй разбудил ее. Она улыбнулась, испытывая приятное ощущение, и он грубо натянул на нее легкое одеяло, с облегчением вздохнув, когда ее тело скрылось из виду. Он повернулся, чтобы уйти, но девушка поймала его за руку.

— Мистер Армстронг, — сказала она, — спасибо, что отыскали меня.

Он пригладил упавшие ей на лицо пряди волос.

— Это мне следует извиниться, потому что ты сбежала по моей вине. А теперь спи, поговорим обо всем завтра.

Она не отпускала его руку.

— Вам было неприятно целовать меня? Наверное, странно целовать перевернутый рот?

В комнате стало немного светлее, и Клэй понял, что близок рассвет. Ее волосы разметались по подушке. Воспоминания о том, как он целовал ее, никак нельзя было назвать неприятными. Совсем напротив! Он хотел легонько прикоснуться к ней губами, но ее рот соблазнил его, и он, прихватив зубами ее верхнюю губу, ласково обвел ее языком по контуру. Руки Николь обвились вокруг его шеи, она привлекла его к себе и раскрыла губы.

Клэй чуть было не потерял контроль над собой, но вовремя опомнился и решительно убрал ее руки под одеяло. Николь сонно улыбнулась ему и закрыла глаза.

— Нет, вы не считаете мой рот безобразным, — прошептала она.

Клэй наконец ушел. Направляясь в свою комнату, он знал, что не сможет уснуть. Решив, что ему пойдет на пользу купание в холодном ручье и целый день физической работы, Клэй вышел из дома и направился в конюшню.

Когда Николь проснулась утром, ее прежде всего поразило обилие солнца и света. Потом она ощутила головную боль. Она медленно села, приложив руку ко лбу, и, когда с нее соскользнуло одеяло, очень удивилась тому, что спала нагишом. На полу рядом с кроватью она заметила свою разорванную одежду, валявшуюся, словно куча тряпья.

Она напрягла память и вспомнила, как Клэйтон швырял камни в собак и как усаживал ее верхом на коня. Поездку она помнила весьма смутно, а все, что было после того, как они добрались до дома, не помнила вообще.

Оглядевшись вокруг, она поняла, что это, должно быть, одна из спален в Арундел-Холле. Комната была красивая, просторная и светлая. Дубовые полы, потолок и стены покрашены белой краской. Две двери и три окна украшены простыми и элегантными резными фронтонами. Возле одной стены располагался камин, возле другой — уютный диван у окна. Балдахин над кроватью, шторы и обивка дивана были изготовлены из одинаковой ткани — белой с синим рисунком. У камина стояло синее кресло с подголовником, у окна, перед пустыми пяльцами розового дерева, — белый стул в стиле чиппендейл. Еще один стул и трехногий чайный столик стояли в изголовье кровати. Меблировку довершал гардероб, выдержанный в том же стиле, и застекленный шкафчик орехового дерева, инкрустированный кленом.

Потянувшись, Николь почувствовала, что головная боль отступает. Она откинула одеяло и подошла к гардеробу. Там висели все платья, которые они с Джейни сшили. Николь улыбнулась, почувствовав, что ей оказано гостеприимство. Можно было даже подумать, что эта красивая комната предназначалась для нее.

Она надела на себя тонкую хлопковую сорочку с лифом, вышитым крошечными розовыми бутончиками, и платье из индийского муслина с широкой бархатной лентой вокруг завышенной талии. Глубокий вырез был прикрыт прозрачным тюлем. Николь собрала на затылке волосы, завязав их зеленой бархатной лентой, в тон поясу платья.

Одно окно выходило в сад, второе — на реку. Сад нисколько не был похож на те, которые разводят англичане. У Николь даже дыхание перехватило. То, что она увидела, напоминало деревню.

Слева находилось шесть строений, одно из них было присоединено к углу дома изогнутой кирпичной стеной. Из труб, расположенных на крышах двух из них, вился дымок. Справа находились еще какие-то строения, одно тоже было соединено с главным домом. Почти все строения прятались в зелени огромных ореховых деревьев.

Прямо перед ней располагался великолепный сад с дорожками, окаймленными высокими кустами английского самшита. Дорожки сходились к выложенному кафелем бассейну, а чуть правее, под двумя большими магнолиями, виднелась белая беседка. Там были длинные рабатки из разнообразных цветов и трав, а также огород, обнесенный кирпичным забором, увитым жимолостью.

За садом начинались поля, и Николь разглядела участки, засаженные хлопком, золотой пшеницей, ячменем и, кажется, табаком. За полями протекала река. Повсюду виднелись амбары, навесы, и везде работали люди.

Глубоко вдохнув летний воздух, напоенный ароматом сотен всевозможных трав, она почувствовала, что головная боль прошла окончательно, и ей захотелось как можно скорее выбежать из дома и как следует разглядеть то, что она увидела из окна.

— Николь!

Увидев внизу Джейни, Николь улыбнулась и помахала ей рукой.

— Спускайся, поешь чего-нибудь.

Николь вдруг почувствовала, что очень проголодалась, и, выйдя из комнаты, спустилась вниз по лестнице. В холле на стенах висело несколько портретов, стояли стулья и два небольших столика. На нижнем этаже, где лестница выходила в просторный холл, ее венчала прекрасная двойная арка из резного дерева. Николь остановилась в холле, пытаясь сообразить, куда идти дальше, и тут появилась Джейни.

— Выспалась? Где нашел тебя Клэй? И почему, скажи на милость, ты убежала? Я спросила об этом Клэя, но он ничего не ответил. Нетрудно догадаться, что он тебя сильно обидел. Ты выглядишь похудевшей.

Николь рассмеялась и жестом остановила ее.

— Я умираю с голоду. Расскажу тебе все, что смогу, только покажи мне, где можно поесть.

Джейни повела ее к двери, выходившей на восьмиугольное крыльцо. Ступени вели в трех направлениях: те, что справа, — к кабинету Клэя и конюшням, центральные — на тенистые дорожки сада, ступени слева, по которым и спустилась Джейни, — на кухню.

Кухарку, дородную женщину с кудрявыми рыжими волосами, звали Мэгги. Она, как и большинство работников Клэя, решила остаться здесь по истечении срока контракта.

— Как ваша нога нынче утром? — спросила Мэгги, весело поблескивая глазами. — Уверена, рана зажила после нежной обработки прошлой ночью.

Николь с недоумением взглянула на кухарку и хотела спросить, что она имеет в виду.

— Помолчи, Мэгги, — сказала Джейни и усадила Николь за стол.

Мэгги поставила перед Николь яичницу, ветчину, лепешки, пудинг, печеные яблоки, горячий поджаренный хлеб. Николь не смогла бы съесть и половину этого и извинилась за то, что много еды пропадет зря. Мэгги рассмеялась, сказав, что, когда приходится три раза в день кормить по шестьдесят человек, ничего зря не пропадает.

После завтрака Джейни показала Николь некоторые из хозяйственных служб, обеспечивающих жизнедеятельность виргинской плантации. При кухне была молочная, где сбивали сливочное масло, и сыроварня. Неподалеку от кухни находилась длинная узкая ткацкая, где работали трое ткачей. Рядом с ткацкой находилась моечная, где хранились огромные лохани и бочки с мылом. Кроме этих хозяйственных строений, здесь находились жилые помещения для рабочих плантации: рабов с Гаити, контрактников и наемных работников. Неподалеку от кухни располагались также солодовня и коптильня.

В огороде, разбитом через дорогу напротив кухни, один из работников и трое ребятишек пропалывали грядки с овощами.

Джейни каждому представила Николь как миссис Армстронг. Николь дважды пыталась протестовать, говоря, что она здесь находится временно.

Джейни пропустила ее слова мимо ушей и пробормотала что-то о том, что Клэй, мол, человек разумный и что она на это очень надеется.

За цветником, который, как сказала Джейни, Николь осмотрит самостоятельно, находился кабинет Клэя, занимавший большое кирпичное здание в тени кленов. Джейни не предложила Николь осмотреть его, но улыбнулась, заметив, что Николь пытается заглянуть внутрь сквозь окна.

Рядом с кабинетом под кедрами тоже располагались хозяйственные постройки: помещения для рабочих, ледник, амбар, домик садовника, дом управляющего поместьем, конюшни и каретный сарай, сыромятня, столярная мастерская, бондарня.

Наконец они остановились на краю холма, где начинались поля.

— Но это настоящая деревня! — воскликнула Николь, у которой звенело в ушах от обилия информации, которую ей выложила Джейни.

Джейни самодовольно улыбнулась:

— Иначе нельзя. Сообщение осуществляется почти исключительно по воде. — Она указала на видневшуюся вдалеке, за полями, пристань. — У Клэя там стоит двадцатифутовый шлюп. На севере есть города, как в Англии, но здесь каждый плантатор почти полностью сам себя обеспечивает. Ты еще многого не видела. Вон там коровник, за ним птичник. Ты еще не видела и половины работников. Все они сейчас там. — Джейни указала рукой в сторону полей.

Николь увидела на полях около полсотни человек, некоторые были верхом на лошадях.

— А вон Клэй! — Джейни указала на мужчину в большой соломенной шляпе, который сидел верхом на черной лошади. — Он ушел из дома еще до восхода солнца. — Она искоса взглянула на Николь, явно намекая, что хотела бы узнать подробнее о том, что произошло прошлой ночью.

Николь не могла удовлетворить ее любопытства, поскольку почти ничего не помнила.

— А ты сама чем занимаешься? — спросила Николь.

— Присматриваю за работой ткацкой, Мэгги командует кухней, а я — красильщиками, ткачами и прядильщиками. Для такого хозяйства, как это, требуется очень много ткани. Нам приходится изготавливать попоны, марлю, парусину, а также одежду и одеяла для работников.

Николь оглянулась на дом. Красота его была в простоте и классических пропорциях. Он не был большим — всего около шестидесяти футов длиной, но кирпичная кладка и портики, украшавшие окна и двери, придавали дому изящество. Дом был двухэтажный, под покатой крышей с несколькими вертикальными слуховыми окнами. Простоту нарушало лишь красивое восьмиугольное крыльцо.

— Хочешь продолжить осмотр? — спросила Джейни.

— С удовольствием осмотрела бы дом. Я же видела всего одну комнату. Интересно, остальные так же красивы, как спальня?

— Мать Клэя заказывала мебель для этого дома еще до войны. — Сквозь просвет в живой изгороди Джейни направилась к дому. — Должна предупредить тебя, что Клэй за последний год сильно запустил дом. Снаружи все поддерживается в идеальном состоянии, но он говорит, что не может специально выделить работников, чтобы ухаживать за домом. Он относится к числу тех людей, которым безразлично, что есть и где спать. Он часто остается ночевать где-нибудь под деревом в полях, чтобы не терять времени на возвращение домой.

Когда они вошли в дом, Джейни извинилась, сказав, что должна возвратиться в ткацкую и закончить срочную работу.

Николь обрадовалась тому, что сможет осмотреть дом самостоятельно. На нижнем этаже находились четыре большие комнаты и два коридора. Центральный холл, из которого наверх вела широкая, покрытая ковровой дорожкой лестница, видимо, служил приемной. Узкий коридор соединял столовую и утреннюю комнату, а дверь в конце его вела наружу к стоявшей особняком кухне.

Окна малой гостиной и утренней комнаты выходили в сад, а окна библиотеки и столовой — на север, в противоположную от реки сторону.

Быстро осмотрев каждую комнату, Николь решила, что декорировавший их человек обладал отличным вкусом. Убранство комнат отличалось простотой, было выдержано в спокойных тонах, каждый предмет меблировки являл собой образец искусной столярной работы. Библиотека была явно мужской комнатой. На книжных полках стояли многочисленные фолианты в кожаных переплетах. Большую часть комнаты занимал огромный ореховый письменный стол. У камина стояли два красных кожаных кресла с высокими подголовниками.

Столовая была выдержана в стиле китайского чиппендейла. Стены оклеены расписанными вручную обоями с изображением зелени и птиц. Мебель — красного дерева.

Поражала своей красотой малая гостиная. Окна там выходили на юг, поэтому комната была светлой и веселой. Шторы — из дымчатого розового бархата, так же как и обивка трех кресел. Перпендикулярно к мраморному камину стоял диван, обитый сатином в зеленую и розовую полоску. Стены оклеены обоями бледного розового цвета с бордюром темно-розового цвета наверху. В углу — небольшой письменный стол розового дерева.

Но больше всего Николь понравилась утренняя комната, выдержанная в желтых и белых тонах. Занавески из тяжелого белого хлопка расшиты крошечными желтыми розочками, стены окрашены белой краской. Диван и три кресла обиты хлопковой тканью в золотистую и белую полоску. У одной стены — спинет на тонких ножках, рядом с ним — пюпитр. На стене над спинетом висело зеркало и два золоченых подсвечника.

Но вся красота была в запущенном состоянии. Комнаты выглядели так, словно многие годы в них никто не заглядывал. Деревянные полированные поверхности покрыты слоем пыли, спинет давным-давно не настраивали. Шторы и ковры пропитались пылью.

Взглянув на свое муслиновое платье, Николь повернула к узкому коридору, ведущему на кухню. Возможно, Мэгги одолжит ей фартук, а все, что нужно для уборки, она найдет в моечной. Джейни говорила, будто Клэю все равно, что есть. Осматривая молочную, она заметила там мороженщицу, которая, судя по всему, не использовалась годами, а может быть, вообще никогда. Надо попросить у Мэгги немного сливок и яиц, и пусть пришлет кого-нибудь из детей, чтобы крутить ручку.

Было уже довольно поздно, когда Николь начала одеваться к ужину. Она надела шелковое платье сапфирово-синего цвета с длинными узкими рукавами и глубоким вырезом. Взглянув в зеркало, она подумала, что вырез, пожалуй, слишком глубок, но потом улыбнулась. Пусть мистер Армстронг хоть раз увидит ее в приличном наряде.

Услышав стук в дверь, она вздрогнула.

— Прошу вас, зайдите ко мне в библиотеку. — Это был голос Клэя.

Николь почему-то занервничала, предвкушая их первую настоящую встречу. Она вспомнила, как мать учила ее не прятаться от того, что внушает страх, и, расправив плечи, с высоко поднятой головой спустилась вниз по лестнице.

Дверь в библиотеку была приоткрыта, комната освещена слабыми лучами заходящего солнца. Клэйтон, держа в руке раскрытую книгу, стоял возле письменного стола.

— Добрый вечер, сэр, — тихо поздоровалась Николь.

Он довольно долго смотрел на нее, затем положил на стол книгу.

— Садитесь, пожалуйста. Мне кажется, нам следует поговорить о создавшейся… ситуации. Не желаете ли что-нибудь выпить перед ужином? Может быть, немного хереса?

— Нет, благодарю вас, — отказалась Николь. — Я не любительница крепких напитков. — Девушка села в красное кожаное кресло напротив письменного стола. По какой-то причине Клэй, услышав ее слова, с сомнением приподнял бровь. При свете дня она получила возможность разглядеть его получше. Он производил впечатление весьма серьезного человека. Губы плотно сжаты, брови нахмурены. Взгляд сосредоточен.

Клэй налил себе еще хереса.

— Вы говорите почти без акцента.

— Спасибо. Признаюсь, мне приходится следить за своей речью. Частенько я все еще думаю по-французски, а потом перевожу на английский.

— Но не всегда?

Николь удивило, что он это заметил.

— Совершенно верно. Когда очень устаю или… рассержена, перехожу на родной язык.

Он сел за стол, открыл кожаную папку, вынул какие-то бумаги.

— Думаю, нам нужно урегулировать кое-какие деловые вопросы. Как только Джейни рассказала мне правду обо всем, что случилось, я немедленно отправил записку одному другу семьи, судье, и, изложив ему необычные обстоятельства, попросил совета. — Николь кивнула. Он даже не мог дождаться возвращения домой, чтобы начать процедуру признания брака недействительной. — Сегодня от судьи пришел ответ. Прежде чем ознакомить вас с тем, что он пишет, я хотел бы задать вам несколько вопросов. Сколько человек присутствовали во время совершения церемонии?

— Капитан, совершавший церемонию, вместо вас — первый помощник и доктор, выступавший в роли свидетеля. Трое.

— А как насчет второго свидетеля? Кроме подписи доктора, там стоит подпись еще одного свидетеля.

— В комнате было всего четыре человека.

Клэй кивнул. Несомненно, подпись была либо поддельная, либо ее поставили позднее. Это было еще одно из длинного перечня нарушений закона в связи с этим браком.

— А этот человек, Фрэнк, который угрожал вам, он делал это в присутствии доктора? — продолжал Клэй.

— Да. Все это происходило очень быстро в капитанской каюте, — сказала Николь, удивившись тому, что ему известно имя первого помощника и то, что именно он угрожал ей.

Клэй вышел из-за стола, пересек комнату и сел напротив Николь. Он все еще был в рабочей одежде, грубых темных брюках, высоких сапогах и белой полотняной сорочке с распахнутым воротом. Вытянув перед собой длинные ноги, он проговорил:

— Я боялся, что вы это скажете. — Клэй поднял к свету стакан с хересом, повернул его, затем снова посмотрел ей в глаза, на мгновение задержался на глубоком вырезе платья, где упругая грудь приподнимала синий шелк.

Николь усилием воли заставила себя сохранять самообладание и не прикрываться рукой.

— Судья прислал мне свод английских законов о браке. Полагаю, они также действительны и для Америки. Для признания брака недействительным имеется несколько оснований, например, психическое нездоровье или неспособность рожать детей. Надеюсь, вы здоровы как умственно, так и физически?

— Надеюсь, — чуть улыбнувшись, сказала Николь.

— В таком случае достаточно будет того, что вас принудили к этому браку, — сказал он и, не дав Николь прервать его, продолжил: — Самое главное — доказать это. Мы должны представить свидетеля этого бракосочетания, который сможет подтвердить, что вас принудили к вступлению в этот брак.

— Разве моего слова недостаточно? Или вашего? Наверняка тот факт, что я не являюсь Бьянкой Мейлсон, сыграет свою роль?

— Если бы вы воспользовались именем Бьянки вместо своего, это послужило бы основанием для признания брака недействительным. Но я видел брачное свидетельство. Оно оформлено на имя Николь Куртелен. Не так ли?

Николь вспомнила о том, как продемонстрировала неповиновение в капитанской каюте.

— Доктор был добр ко мне. Не мог бы он выступить в роли свидетеля?

— Надеюсь, мог бы. Но проблема в том, что он отправился в Англию на том самом фрегате, который стоял под погрузкой, когда прибыл ваш пакетбот. Я послал за ним в Англию человека, однако для этого потребуется по меньшей мере несколько месяцев. Но пока мы не представим свидетеля, суды не аннулируют брак. — Он допил херес и поставил стакан на край письменного стола. Сказав все, что хотел, он замолчал, наблюдая за ней.

Николь, опустив глаза, разглядывала свои руки.

— Значит, в течение какого-то времени вам не удастся освободиться от этого брака?

— Вам тоже. Джейни рассказала мне, что вы хотели стать партнером в швейной мастерской, что вы работали по ночам, чтобы скопить на это денег. Я понимаю, что извинением делу не поможешь, но прошу вас принять его.

— Разумеется, я принимаю его, — сказала Николь, поднявшись. — Но я хотела бы кое о чем попросить вас. — Она заметила, как он напрягся.

— Просите все, что угодно.

— Поскольку я на некоторое время задержусь в Америке, мне потребуется работа. Я никого здесь не знаю. Не могли бы вы помочь мне найти работу? У меня есть образование, говорю на четырех языках и думаю, что смогла бы стать неплохой гувернанткой.

— Об этом не может быть и речи, — категорически заявил он. — Какими бы ни были обстоятельства брака, по закону вы являетесь моей женой, и я не позволю вам наниматься, словно служанка, по контракту, чтобы вытирать сопливые носы. Нет! Вы останетесь здесь, пока мы не найдем доктора. А потом поговорим о планах на будущее.

— Вы пытаетесь планировать за меня мою жизнь? — удивилась Николь.

Он насмешливо взглянул на нее:

— Полагаю, что имею на это право, поскольку вы находитесь под моей опекой.

Николь вздернула подбородок:

— Я оказалась под вашей опекой не по собственной воле. Я предпочла бы, чтобы вы помогли мне найти работу, потому что мне предстоит оплатить массу счетов.

— Счетов? Что вы желаете иметь из того, чего здесь нет? Я могу послать человека в Бостон за любыми импортными изделиями. — Взглянув на нее, он взял со стола листок бумаги. Это было письмо, которое она написала, прежде чем покинуть судно. — Вы, наверное, имеете в виду платья. Так я сожалею, что обвинил вас в присвоении чужой собственности. Ваши платья — это подарок вам. Примите их вместе с моими извинениями.

— Не могу. Они стоят целое состояние.

— А ваше время и ваши неудобства разве ничего не стоят? Я забрал вас из дома, перевез в незнакомую страну и отвратительно вел себя по отношению к вам. В тот вечер, когда я встретился с вами, я был очень зол и позволил своему крутому нраву возобладать над здравым смыслом. Несколько платьев — слишком малая цена, чтобы заплатить за… ущерб, который я причинил вам. Да и что, скажите на милость, мне с ними делать? Они, черт возьми, гораздо лучше выглядят на вас, чем в каком-то гардеробе.

Улыбнувшись, она присела перед ним в глубоком реверансе:

— Merci beaucoup, m'sieur[1].

Он стоял, наблюдая за ней, потом взял ее руку своей теплой мозолистой рукой.

— Вижу, рана на вашей ноге уже поджила?

Николь озадаченно взглянула на него. Рана находилась высоко на бедре. Интересно, как он узнал о ней?

— Скажите, прошлой ночью я говорила или делала что-нибудь необычное? Я была в полном изнеможении.

— Вы не помните?

— Помню только, как вы прогнали собак и посадили меня на своего коня. Что было после этого, я не помню.

Он долго вглядывался в лицо Николь, остановив взгляд на ее губах, так что Николь почувствовала, что краснеет.

— Вы были обворожительны, — сказал он. — А теперь, не знаю, как вы, а я умираю с голоду. — Не имея ни малейшего желания отпускать ее, Клэй решительно сунул ее руку под свой локоть. — Давненько у меня за ужином не было за столом красивой женщины.