Невеста рыцаря

Глава 16

Коннал находился от нее в двух шагах, но мыслями был очень далеко. Стоило лишь бросить взгляд на его лицо, чтобы понять, как ему тяжко. Шинид наблюдала за ним, беседующим со своими рыцарями. Он держал в руках бокал, но не пил, да и говорил мало, лишь бы поддержать разговор.

С тех пор как по настоянию Коннала был совершен объезд земель, принадлежавших де Курси для де Курси его просьба была неожиданной, а еще более неожиданным оказалось решение Коннала взять с собой Шинид, Коннал пребывал в мрачном настроении.

— Ваши подданные, милорд, интересуют меня не потому, что они ваши подданные, а лишь постольку, поскольку являются моими соотечественниками. Родными людьми. Я должен убедиться, что они не бедствуют, и доложить о состоянии дел королю.

Де Курси слегка обидел тон Коннала, но он не стал спорить с доверенным лицом короля. Но для Шинид настойчивость Коннала в том, что касалось благополучия соотечественников, была как бальзам на рану. Признаться, своим участием в судьбе соплеменников он отвоевал еще один кусочек ее сердца. А что она получила взамен? Лишнюю тревогу за судьбу Коннала и за свою тоже. Что будет с ними, когда они прибудут в Англию и предстанут перед королем? Шинид уже почти решила для себя, что поедет с ним в Англию, но продолжала тянуть с ответом. Надежда зажечь в нем любовь тлела, то, вспыхивая, то угасая. Шинид понимала, что тянуть до бесконечности она не может, не навлекая беду на человека, которого любит.

Да, она любит его. Она любила его, еще, будучи маленькой девочкой. Она любит его, и осознание непреложности этого факта заставило сильнее биться ее сердце. Душа ее рвалась к нему навстречу. Она утонула в его глазах, она даже подумала, что… Нет, не может так смотреть мужчина, который не любит. Но сможет ли он когда-нибудь признаться хотя бы себе в своем чувстве? До сих пор всякий раз, как она пробовала заговорить об этом, он закрывался, прятался, как черепаха в панцирь.

Коннал все смелее стал пользоваться данным ему от рождения волшебным даром. С тех пор как она приняла на себя предназначенную ему стрелу, он словно оттаял душой и перестал душить в себе «шестое чувство». «Как ты все запугал!» — подумала она про себя. Не она ли сама призывала его не бояться своего дара? А теперь, когда исполнилось ее желание, она оказалась в проигрыше. Он читал в ее душе, а сам так и не решился открыть ей свое сердце. Шинид гадала, что за темные тайны не позволяют ему распрощаться с личиной английского рыцаря, что за демоны заставляют прикрываться служением королю Ричарду, говорить о своем долге так, будто лишь в служении английскому монарху он видел смысл своего существования.

— Он пожирает тебя взглядом, — шепнула ей сидящая рядом с ней Эффрека.

Шинид засмеялась.

— Это славно, чаще он готов убить меня взглядом. Жена де Курси коснулась ее руки, и Шинид повернулась к ней.

— Иоанн сказал, что Ричард сосватал тебя за него.

— Король может думать все, что хочет, но я пока не дала согласия.

Эффрека нахмурилась.

«Право выбора за мной, — подумала Шинид, — и я выберу его только в том случае, если он ответит на мою любовь».

Эффрека улыбнулась. Снисходительно, по-матерински.

— Мне тоже пришлось выбирать из тех, кого выбрали для меня, но без моего участия.

— Мне повезло меньше — выбирать было не из кого. — Все, кто претендовал на ее руку и сердце, в итоге получили отказ, пока запас женихов не иссяк вовсе. Все, за исключением Маркуса. Впрочем, тот неудачный опыт еще не причина не доверять Конналу.

— Ты считаешь, он тебе не пара? Недостаточно красив? В нем, по-твоему, не хватает мужественности?

Шинид покраснела и, покосившись на Коннала, произнесла:

— Да нет, он ничего.

— Недостаточно благороден, недостоин доверия? Шинид не колебалась с ответом:

— Он вполне достойный человек.

— И ты его любишь.

Шинид взглянула Эффреке в глаза.

— Он просто не желает этого замечать.

— Коннал видит все, детка.

Это так, подумала Шинид, но прошлое его, как он думает, сделало его недостойным любви. В роли любимого он чувствует себя неуютно, а вот в роли безжалостного и сурового солдата — вполне комфортно. Солдату легче жить: он не принимает решений, а лишь повинуется приказу. Коннал так свыкся с этой ролью, что считает даже близких людей чем-то вроде бессловесных солдат. И ее в том числе. Иначе он не был бы так уверен в том, что она выйдет за него замуж только потому, что так хочет король. Что за извращенное понимание долга!

Он говорил о своем долге, но при этом речь шла всего лишь о сделке, ценой которой была она. Если бы у нее не было ни земель, ни замка, ни армии, тогда и только тогда она могла бы узнать наверняка, есть ли в его сердце место для нее. Но, увы, она не была убогой нищенкой, и правды ей не узнать никогда.

— Знаешь что, Шинид, ты судишь о нем предвзято.

Шинид сконфуженно потупилась.

— Тебя воспринимают как легендарную личность… О да, не делай такое лицо! — Шинид виновато улыбнулась. — Но на Коннала смотрят как на простого смертного. Смотрят и видят, что с ним происходит. Для всех, кроме тебя, очевидно, что ты ему вовсе не безразлична, а на то, что он не решается сказать тебе об этом прямо, есть веские причины. Ты не догадалась какие? Всякий мужчина боится оказаться несостоятельным рядом с такой сильной женщиной, к тому же колдуньей. Ты об этом не думала? Шинид озадаченно заморгала.

— Посмотри на него, Эффрека! Разве ты видишь не того же мужчину, что и я? Если даже он боится не оправдать ожиданий, то, что же делать остальным представителям его пола?

Эффрека взяла пяльцы с рукоделием и сделала стежок.

— Он готов драться за тебя, Шинид. Сражаться за твое сердце. Но против колдовства он бессилен. Ваши силы не равны, и это его угнетает.

Для Шинид слова Эффреки звучали как откровение.

— Ты говоришь так, будто взаимоотношения мужчины и женщины — беспрерывный турнир. Что нам — постоянно мериться силами?

— Для тебя — нет, но мужчины смотрят на жизнь по-другому. Они странные существа.

Шинид бросила взгляд на Коннала. Да, он не слишком жаловал ее дар прежде, но сейчас вроде бы смирился с ним и принял ее такой, какая она есть. Он лишь попросил не колдовать здесь, чтобы не напугать людей или не спалить замок. И в то же время она понимала, почему он так долго не желал пользоваться своим умением читать мысли и чувства живых созданий: людей, зверей, птиц, порхающих вокруг него. Она была в глазах многих диковиной, и для того, чтобы привыкнуть к своему положению, ей потребовались годы. Она понимала и то, что одним своим присутствием рядом с ним может навлечь на него неприятности. И у нее были доказательства. Его хотели убить из-за нее. Если бы кто-то узнал о его даре, он тоже оказался бы в изоляции. Кто захочет, чтобы в его душе читали, как в книге? Но в его даре были и свои преимущества — преимущества, которые мог оценить лишь он один. И еще, вероятно, король. Но Коннал предпочел ни с кем не делиться своей тайной, только с ней. С ней одной.

И этот факт склонил чашу весов в его пользу.

— Иди к нему, — сказала Эффрека, и Шинид, не раздумывая, поднялась и пошла к нему. Коннал отвернулся от Монро и впился в нее взглядом.

Он смотрел на нее так, что душа ее смеялась и плакала. Она уже принадлежала ему. Вот рука его легла ей на талию. Уютно и в то же время возбуждающе. Так есть и так будет, подумала она, стараясь усмирить бешено бьющееся сердце.

Коннал резко осадил коня, и, не поворачивая головы, бросил:

— Шинид, я знаю, что ты тут, черт тебя возьми!

— Если знаешь, Пендрагон, тогда не ругайся.

Пендрагон. Все ясно, она зла на него. Надо было догадаться, что она обо всем узнает, но он должен был все сделать сам. Один, без нее.

Коннал развернул коня. Шинид стояла посреди дороги подбоченясь, притопывая ногой. «Сердится, — подумал он, — но как она чертовски хороша!» События прошлой ночи пронеслись у него в голове, словно вспышки света. Вкус ее губ, запах ее тела, руки, обвивавшие его шею, их поцелуи. Разозлившись на нее за то, что она рискует из-за него жизнью, он подъехал к ней и одним рывком поднял в седло.

— Как ты могла! После того, что случилось с тобой однажды, как могла ты оставить лагерь и явиться сюда без охраны?

— Чтобы найти тебя. А ты тоже хорош! Сбежал от меня в темноте и думал, что я не буду волноваться?

— Я способен сам о себе позаботиться.

— Я с этим не спорю! — зло бросила она. — Но неужели то, что я рассказала тебе о своем сне, ты воспринял как шутку?

— А то, что я попросил тебя никуда не отходить от охраны, как восприняла ты?

— Ты — моя главная охрана, Пендрагон. Ты мне так часто об этом говорил. А теперь, выходит, ты меня бросил? Хорош защитник! — Она понимала, что несправедлива к нему, но одно было очевидно: если бы он доверял ей, то не стал бы сбегать тайком, он мог хотя бы сказать ей, что покидает лагерь.

— К утру я бы вернулся. А про твой сон я помню и буду начеку.

Шинид схватила его за руки.

— Это случилось не в замке, Коннал. Тебя убили на открытом пространстве.

Сердце его дрогнуло. В глазах ее стояли страх и отчаяние. Он прижался лбом к ее лбу.

— Прости меня, девочка, за то, что я так тебя напугал.

— Больше так не делай.

— Договорились. Ну, теперь-то ты вернешься под крыло к Наджару?

— Нет, я еду с тобой.

— Не думаю, что это хорошая мысль.

— Не надувайся, Коннал, как индюк перед дракой. Я могу опередить тебя, если хочешь.

Она вскинула ладони вверх — она обычно так поступала, когда хотела сотворить что-то грандиозно-волшебное, — и Коннал, схватив ее за руки, опустил их.

— Нет, не хочу. Ты хоть знаешь, куда я еду? — Но, уже задав этот вопрос, Коннал понял, что сморозил глупость.

— Мы всего в нескольких милях от аббатства Святой Екатерины.

Коннал отвернулся, и только когда конь нетерпеливо переступил копытами, он понял, насколько неосмотрительно с их стороны стоять одним на пустой дороге. Он огляделся, подыскивая подходящее место для стоянки. В спокойной обстановке он попытается отговорить ее ехать вместе с ним. Там ей не место. Задача осложнялась тем, что она должна была вернуться в лагерь по собственной воле, в противном случае она просто прибегнет к магии и исчезнет, а потом появится в аббатстве в самый неподходящий момент.

Коннал опустил ее на землю, спешился и повел Шинид и своего коня в густые заросли у дороги. Оглядевшись, он решил, что место подходящее: с дороги их не видно, а сама дорога просматривается отлично.

— Госпожа Луна, господин Солнце, — услышал он за спиной и резко обернулся. Шинид стояла, запрокинув лицо к небу, подняв ладони вверх. — Защитите нас своим волшебным светом. От злого взгляда, от меча, от стрелы, от всяких бед. — Золотистое сияние спустилось на них с неба, создавая барьер между ней и прочим миром. — Так сказано мной, так тому и быть.

Коннал услышал треск и схватился за меч, тревожно озираясь. Деревья согнулись, сомкнулись верхушками, создавая шатер, укрывая собой поляну. Ветви над их головами тянулись друг к другу, сплетались, словно нити в полотне.

Она опустила голову и посмотрела на него.

— Бог мой, Шинид! Если ты можешь сделать такое, то сотвори что-нибудь, чтобы уберечь себя от беды!

Шинид подошла, поднимая с земли мертвые ветки и листья и сгребая их в кучу.

— Я могу, Коннал, повелевать стихиями, чтобы они берегли меня, но я, увы, не могу повелевать свободной волей.

Коннал добавил к куче хвороста несколько палок, и Шинид взмахом руки зажгла костер.

— Хорошо, что я об этом узнал.

— Что же хорошего? Ты боишься, что я тебя околдую? — с улыбкой спросила она.

Взгляд его говорил о том, что она попала в точку. Шинид покачала головой.

— Чувства и эмоции — это проявления свободной воли. Если человек их не показывает, я не могу его изменить. Внутри он останется прежним. Тебе дано читать мысли человека, а мне — нет.

— Вот и хорошо. Ни один мужчина не хочет, чтобы женщина была сильнее его, — заявил он, не подумав, и, взглянув на нее, улыбнулся простодушно-виноватой улыбкой. — Я вот часто в последнее время спрашиваю себя, как я могу быть равным тебе, если ты умеешь повелевать стихиями, а я — нет? — Коннал спустился на колено и подбросил хворосту в костер. — С тех пор как я был мальчишкой, я ненавидел все это чертово колдовство. В твоих руках была могучая сила — ты могла изменять жизнь к лучшему, а пользовалась ты ею только для игры.

— Я тогда была ребенком и не знала ничего, кроме игры.

— Я не мог стряхнуть с себя эти воспоминания. До некоторых пор.

Шинид нахмурилась и подошла к нему вплотную. — И что заставило тебя изменить свое отношение?

— То, что я увидел. Ты не играешь в колдунью. Ты пользуешься магией для блага людей тогда, когда они теряют последнюю надежду.

— Вот как? Значит, когда ты увидел все своими глазами, ты поверил, а когда я говорила тебе об этом, считал, что я лгу?

Коннал помолчал и, опустив голову, признался:

— Да, раньше я тебе не доверял.

— Недоверие было взаимным.

Он бросал хворост в костер, избегая смотреть ей в глаза. Он знал, что в них стоит вопрос. А может ли он сейчас ей довериться?

Она не стала спрашивать его ни о чем, просто, когда он поднялся, положила ладони ему на грудь, и Конналу вдруг показалось, что ладони ее прожигают его насквозь. Все его чувства резко обострились. Образы мелькали перед его глазами, воспоминания наслаивались одно на другое. Внутри ее была «дверь», закрытая «дверь», ждущая, чтобы ее открыли, и все же она колебалась, искала повод, чтобы не отпирать ее. Он чувствовал, как усилилось биение ее сердца, он чувствовал, как между ними возникает почти зримая связь. Она прижалась к нему.

— Поговори со мной, Коннал.

Черты лица его стали жестче. Вход воспрещен, говорил ей этот взгляд.

— Ты не даешь мне узнать самую сокровенную суть тебя, сторожишь ее, как верный пес сторожит имущество господина, — обиженно сказала Шинид. — Ты покидал Ирландию в гневе, и я об этом знаю. Ты бросил свой меч к ногам отца и поклялся никогда не возвращаться. Но ты вернулся, и Ирландия приняла тебя как сына… А ты говоришь и ведешь себя так, будто твоя жизнь давно кончена. Он отступил от нее.

— Так и есть.

— Но как же я? Я должна считать, что и моя жизнь окончена тоже?

Ее вопрос поразил Коннала. Он смотрел в огонь и думал. Шинид была его женой, даже если не знала об этом, и она заслуживала того, чтобы получить честный ответ. Коннал, вздохнув, опустил голову. Он никогда еще никому об этом не рассказывал. Как она воспримет его слова? Быть может, узнай она его тайну, и та тонкая нить понимания, что протянулась между ними, разорвется? И тогда все исчезнет: нежность, трепетные взгляды — все. Но он очень хотел, чтобы она поняла, отчего он убежал из страны, отчего родина стала ему чужой, такой же чужой, как семья, в которой он вырос.

Но ставка была слишком велика. На кону стояла его гордость.

— Коннал… — Она чувствовала его напряжение. Она видела, как побелели костяшки его пальцев, сжатых в кулаки. Костер горел неровным и тревожным оранжевым светом. Шинид протянула к нему руку, но не посмела коснуться. — Клянусь, я не стану судить тебя. Я просто должна знать, что так глубоко тебя ранило.

Она говорила тихо и нежно, и голос ее был как материнская ласка, как зов родины, по которой он так тосковал. Горло его пересохло, но когда он смог заговорить, голос его зазвучал тихо и хрипло:

— В тот день мне исполнилось семнадцать. Я только что был посвящен в рыцари и жаждал поскорее применить свой меч в ратных подвигах. — Он усмехнулся. — Но тогда все мои битвы были еще впереди. Ни один враг не был убит мной во имя служения королю. — Коннал потер лицо, провел рукой по волосам и подпер ладонью щеку. — Я произнес слова присяги, я говорил то, что они хотели услышать. Что я мечтаю сражаться за правое дело. Что я хочу стать настоящим мужчиной и воином. Но в глубине души я боялся, что при первых ударах клинка о клинок я обмочусь и латы мои заржавеют. — Он засмеялся невесело, избегая смотреть на нее. — Гейлен полагал, что мне стоит подождать. Но я ждать не стал. Я хотел доказать себе, что я взрослый. Сам король Генрих посвятил меня в рыцари. Лучшие рыцари королевства обучали меня ратному делу. Я получил хорошее образование, куда лучшее, чем большинство моих друзей. И я был сильнее и выше большинства моих товарищей. — Коннал запрокинул голову. Ему показалось, что сердце его кровоточит. — Я был тогда неуклюжим, и по ночам, когда все спали, я тренировался, таская ведра с водой, но не по земле, а по тонкому бревну. Я делал это потому, что Гейлен говорил, что такие упражнения сделали его гибким. Я тренировался с упорством, достойным лучшего применения. Я наполнял ведра камнями, чтобы стать сильнее. Я не хотел упасть на задницу в первой же битве. Я ни перед чем бы не постоял, лишь бы стать похожим на Гейлена. Он был моим отцом, и я любил его. Я уважал его за то, кем он был, и за то, каким он себя сделал.

— И ты хотел стать таким же?

— Да. — Коннал повернулся и облокотился спиной о ствол. — Я думал, что вернусь, когда наступит срок, и займу его место, ведь я его наследник. Он сказал, что я наследую ему по праву, ибо во мне течет королевская кровь. — Коннал горько усмехнулся, оттолкнулся от дерева и нервно заходил около костра. Остановившись, он взглянул на Шинид. — Я слышал, как он спорил с моей… матерью. Она настаивала на том, что мне не следует говорить. О чем, я тогда не знал. Гейлен же полагал, что для меня будет лучше, если я узнаю правду, ибо если кто-то проведает об этом раньше меня, то сможет обвинить их всех в подлоге и тогда меня лишат звания рыцаря. Он считал, что я должен быть готов к такому повороту событий.

— Рианнон, — прошептала Шинид. Она и сама не знала, как догадалась.

— Да, — с горечью кивнул Коннал. — Она моя настоящая мать.

— Как такое могло случиться? Я не понимаю.

— Чего же тут непонятного? — с презрительной усмешкой спросил он. — Она родила меня в аббатстве и отдала Сиобейн, чтобы та вырастила меня. Как видишь, во мне нет ни капли крови короля Тайрона. Или его жены. Я не имею права называться принцем.

— Гейлен знал правду, и все же назвал тебя своим наследником, — протянула Шинид. Она была смущена и озадачена его откровенностью. Она подошла к нему и остановилась. Взгляд его пригвоздил ее к месту. — Ты уехал потому, что они лгали тебе?

Коннал покачал головой:

— Нет. Я мог бы простить их, ибо я любил Сиобейн и Гейлена и знал, что они любили меня. Но я был молод и разозлился на них за то, что они так долго это от меня скрывали. Но я не уехал бы, если бы не узнал, кто мой настоящий отец.

Коннал достал нож из чехла, висевшего у него на поясе, покрутил лезвие перед огнем, проверил пальцем остроту клинка. Потом взмахнул ножом, и красные пятна расползлись на подтаявшем снегу.

Шинид подбежала и вытерла кровь с его ладони.

Коннал схватил ее за руки.

— На твоих руках кровь предателя!

— Ничего подобного.

— Ты сама это говорила. Я убивал своих соотечественников.

— Во время войн случаются странные вещи. Англия пришла на нашу землю и не собирается уходить. — Шинид подула на ранку на его ладони. — И ты заслужил право зваться рыцарем. — Она посмотрела ему в глаза. — Я назвала тебя предателем, чтобы обидеть. Или от злости за то, что ты так долго отсутствовал. Чтобы причинить тебе боль, как ты причинил ее мне когда-то.

Коннал осторожно убрал волосы с ее лица.

— Я предатель и отступник, Шинид. Я отвернулся от своих соотечественников и променял их на жизнь крестоносца.

— Да, это так. Я больше не вправе судить о том, что тебя к этому побудило, но свой долг перед страной ты выполнил. Сейчас, когда вернулся. Что же до твоих настоящих родителей, то для меня не важно, кто они. — В глазах его читалось сомнение, и она горячо заговорила: — Разве Рори не хотел взяться за оружие? Разве он не призывал тебя объединить силы и вместе драться против англичан? Разве ты не сумел отговорить его от бессмысленного кровопролития?

Коннал удивленно заморгал.

— Откуда ты знаешь? — Ведь тогда она была на волосок от смерти.

Шинид пожала плечами. Она это знала, и все.

— Рори всегда был мятежником, а что до Рианнон… Кто был ее возлюбленным?

— Патрик. Он так сильно любил ее, что пришел за ней, зная, что скоро начнется резня, но она ничего не сказала об этом ни своей сестре, ни Гейлену. Она спрятала его. Он служил Лохлэнну О'Нилу, который хотел захватить Донегол, и она знала об этом. Они оба позволили убивать наших людей, но даже тогда Рианнон никому ничего не сказала!

— Это преступление на ее совести и на совести Патрика, а ты в этом не виноват.

Коннал окинул ее ледяным взглядом.

— Патрик мертв. Йен Магуайр сказал мне, что он бросился на меч, которым хотели убить Гейлена.

— Он искупил вину, пожертвовав своей жизнью. Коннал усмехнулся и метнул нож в снег. Острие врезалось в землю, как в масло.

— Одной жизнью не искупить жизни сотен невинных. И вообще, все это теперь не важно.

— Важно — если ты считаешь, что должен нести по жизни позор отца. — Она подбежала к нему, взяла его лицо в ладони и развернула к себе. — Нет, ты посмотришь мне в глаза, упрямый ты буйвол, и будешь слушать то, что тебе говорят! Ты не имеешь ничего общего с человеком, от семени которого был рожден. Жизнь его никак тебя не касалась, только смерть краем крыла задела твою жизнь. Ты сын Сиобейн и Гейлена, и на этом надо поставить точку. — Она отпустила его лицо, но не уходила. — И Гейлен правильно сделал, сказав тебе правду, и не только для того, чтобы ты был готов отстоять свои права, если кто-то узнает о твоем происхождении, но и для того, чтобы ты видел себя таким, каков ты есть, каким ты себя сделал, ради тебя самого, а не ради той крови, что течет в твоих жилах. Ты чист сердцем, а это главное.

Он жадно, с надеждой, смотрел в ее глаза. Бессознательно он молил ее освободить его от груза вины.

— Патрик был несчастным человеком. Я знаю его историю. Я знаю, что Лохлэнн шантажировал его, обещая в случае неповиновения расправиться с его семьей. Что может сделать человек, если кто-то возьмет в заложники его сестер и прикажет убить всех, кто находится в Донеголе, и лишь на этих условиях предоставить им свободу? Поставь себя на место Патрика, и ты поймешь, перед каким выбором он стоял. Любовь к своей семье заставила его сделать это. А любовь Рианнон к Патрику заставила ее молчать, ибо, если бы она назвала его имя, семья его была бы уничтожена.

Коннал не раз думал об этом. Находясь в сарацинском плену, он ставил себя на место Патрика. Что, если бы в заложники взяли его сестер и заставили бы в обмен на их жизни убить Шинид? Коннал сглотнул ставшую вязкой слюну. Душа его рвалась на части.

— Он мог бы прийти к Гейлену. Он мог бы все рассказать ему.

— Верно, но он не доверял англичанам. И все это уже случилось, Коннал. Все давно в прошлом.

Коннал потер щеки.

— Да, видит Бог, я все понимаю, но годы не изгладили стыд из моей души.

— Пора все забыть и начать жить заново.

Коннал опустил голову. Руки его бессильно повисли.

— Какая разница, чья кровь течет в тебе? — Она подошла, взяла его за руку. — Любая кровь красная. — Шинид коротко рассмеялась. — По правде, говоря, в тебе больше ирландского, чем во мне.

— Завидуешь?

Она покачала головой и приложила его ладонь к его груди. Глаза ее подернулись дымкой.

— Вот кто ты, — прошептала она, легонько постучав его по груди. — Ты — тот, кто живет в твоем сердце. Здесь. В сердце, которое болит, и страдает, и любит. — Он накрыл ее руку своей. — Мы не в силах властвовать над своим сердцем, Коннал. Но душа вечна. Помирись с собой и прости Рианнон.

Коннал зло прищурился.

— Она ждет тебя.

— Она не знает, что я рядом.

— Сколько лет она ждет в своей келье твоего прощения! И не устает тебя ждать.

Рука его скользнула по ее груди, коснулась сосков, и он услышал, как часто она задышала.

— Ты хочешь этого? — спросил он, обнимая ее за талию. Она улыбнулась.

— Главное, чтобы этого хотел ты.

Коннал вздохнул, словно непомерный груз свалился с то плеч.

— Я еще не решил.

Шинид снизу вверх заглянула в его глаза.

— Но ты подумаешь об этом? Он чуть заметно улыбнулся.

— Опять принялась мне докучать?

— Я не пытаюсь повлиять на твое решение, Коннал, но я буду рядом на случай, если понадоблюсь тебе.

Коннал вглядывался в ее лицо, и вдруг ему захотелось того, чего он сознательно лишал себя, без чего, как ему всегда казалось, он мог вполне обойтись.

— Почему?

«Потому что я люблю тебя», — могла бы она сказать, но вслух произнесла:

— Если мы не будем делить заботы и радости, между нами ничего не может быть.

— Даже если не считать той ночи, между нами и так много всего есть.

Она поежилась, хотя ей и не было холодно.

— Ты хочешь брака ради земель и замков, но жить-то вместе не замкам, а нам. Нам вдвоем.

Коннал вспомнил о подписанном контракте — контракте, о котором никто не знал, а особенно она. «Пора все забыть и начать жить заново». Но он не мог. Груз королевского приказа тяжким камнем лежал у нее на сердце. Ей было сейчас даже тяжелее, чем ему.

И он заговорил. Таким искренним он никогда еще не был.

— Да, я хотел земель и замков, и мне было все равно, будет ли кому-то от этого больно. Прости меня, ибо теперь я сожалею об этом. Мне нужен был кусочек Ирландии, который я мог бы назвать своим домом. Домом, куда я мог бы возвращаться. Я сам отказался от того дома, который считал своим. Теперь ты об этом знаешь. Но не земли и замки заставляют меня хотеть тебя сейчас, Шинид, а ты сама.

Сердце ее подпрыгнуло.

— Слияние тел…

Она все еще пребывала в сомнениях, Коннал видел это и не мог ее за это винить.

— Ты ведь сама понимаешь, что это не все. Ты же умница. Если бы я хотел только твоего тела, я мог бы соблазнить тебя прошлой ночью. — Она выглядела восхитительно наивной, и он приподнял ее подбородок и легко коснулся губами ее губ. Она прижалась к его губам крепко-крепко, и телом прижалась тоже: бедра к бедрам. — Не стал бы я мириться с твоими оскорблениями и издевками, с твоим недоверием и…

Она закрыла ему рот рукой.

— Прости меня за все. Он убрал ее руку.

— Я давно простил. И я действительно хочу тебя. — Коннал тихо застонал. — Безумно. Но когда ты лежала умирающая, я увидел в своей душе совсем другое. — Голос его стал глуше и нежнее. — Я увидел тебя не через призму твоих земель и замков, не через союзников для войска короля. Я представил себе жизнь без тебя и понял, что один не выживу.

— Коннал, — прошептала она, любя и жалея его.

— Ты нужна мне, — с ожесточением проговорил он и, погрузив пальцы в ее волосы, впился в нее взглядом. — Видит Бог, мне трудно дышать, когда ты рядом, но без тебя я совсем не смогу дышать. Мы рождены друг для друга, — проговорил он, отринув остатки гордости.

Синие глаза наполнились слезами. Она чуть слышно всхлипнула, сердце ее словно обрело крылья.

— Да, твоя душа — моя, Коннал, даже когда я отрицала это, твоя душа была частью моей.

Дыхание его участилось, слова ее тугим коконом обволокли сердце, просочились в кровь, разлились по ней. Он положил ее руку ей на грудь.

— Тогда скажи своей душе, чтобы она успокоилась, ибо она нашла свою половину.

Дрожащими руками она коснулась его лица, его шей, его груди, откинула со лба его волосы.

— Не произноси таких слов, если их нет в твоем сердце, Коннал. Прошу тебя.

— Я слишком долго отказывал в них той, кому мне следовало давно их сказать. — Он прижался лбом к ее лбу и судорожно вздохнул. — Я люблю тебя, Шинид.

Губы ее задрожали, она попыталась улыбнуться, но не смогла. Душа ее расправила крылья и вспорхнула к небесам.

— Ты единственный, кого я могу любить, Коннал. — Она прижалась к нему и простонала: — Я всегда любила тебя.

Он поцеловал ее, и они упали в объятия друг друга, и лес расцвел вокруг них, приветствуя любовь, родившуюся много лет назад, и празднуя воссоединение двух заблудших душ.