Право же, это совсем просто. Как только заметите у нее в глазах огонь возмущения и поймете, что сейчас будет гроза, начинаете соблазнять. Легкое касание руки, когда она тянется за сливками. Страстный взгляд. Ленивый комплимент ее виду… запаху… вкусу. Просто попробуйте, сэр. Я женат уже четырнадцать лет и всякий раз, когда она собирается наброситься на меня, она начинает заикаться и краснеть, как школьница.
Девон всегда верил в то, что самая большая сила одновременно является и самой большой слабостью. По крайней мере, в его случае. С самого детства он не страдал из-за нехватки целеустремленности.
Однажды, когда он уже достиг зрелого возраста, — пяти лет, его родители уехали с кратковременным визитом в Лондон. Девон просился поехать вместе с ними, но получил отказ.
Оглядываясь сейчас назад, Девон понимал, что, вероятно, его родителям время от времени хотелось уединения. Несмотря на то, что у них имелся целый эскадрон гувернанток и домашних учителей, шестеро детей, должно быть, являлись причиной немалого стресса для их интимной супружеской жизни.
Но в тот момент, все, что было понятно маленькому Девону, — это то, что его бросают. Поэтому, дождавшись пока дорожные сундуки для предстоящего путешествия были выставлены в прихожей, Девон открыл самый большой из них и, взяв одно из пышных платьев своей матери, запихнул его под диван, а потом заплатил своему брату Чейзу шиллинг, чтобы тот запер его в сундуке.
Некоторое время спустя, ни о чем не подозревающий лакей отнес сундук к поджидавшей карете и закрепил его сзади. Ни Девон, ни Чейз не подумали о таких обычных вещах, как пища и воздух. Через тридцать минут громыхания по ухабистой дороге Девон начал осознавать недостатки своего плана.
Было невыносимо жарко, воздух становился более душным, и его оставалось все меньше, и он постоянно думал о насущной необходимости — облегчиться.
К концу первого часа Девон запаниковал, и попытался привлечь внимание кучера, но шум скрипучей, покачивающейся кареты и цоканье копыт лошадей заглушали удары его маленьких кулачков по крышке сундука. Никто его не услышал.
Хорошо, что дорога до Лондона занимала всего лишь три часа, хотя к тому времени, когда Девон был обнаружен, ему было очень плохо от жары и замкнутого пространства. Прошло почти два дня, прежде чем он набрался достаточно сил, чтобы встать с постели.
Конечно же, он был рад своему выздоровлению, в равной степени, как и тому, что плохое самочувствие спасло его от порки, которую, он, несомненно, получил бы. Позже, заведя разговор об этом происшествии, его отец сказал: — Целеустремленность Девона либо погубит его, либо прославит. Один Бог знает, что случится раньше.
И вот теперь он находился здесь, не в Лондоне, а на поляне в лесу, глядя на то, что должно было быть коттеджем Кэт Макдональд, и та же целеустремленность, которая послужила причиной его поездки в Лондон в сундуке, побуждала его к дальнейшим действиям.
Солнце так ярко освещало дом и поляну, что Девон почти ожидал, что дверь откроется, и маленькие человечки в подобающих туниках стремительно выскочат наружу, превращая лютики в золото, а грибы в сладкие кексы, или еще какую-нибудь подобную ерунду.
— Или это, или семь прекрасных дев, — сказал сам себе Девон, пытаясь вспомнить волшебные сказки своей матери, доставлявшие ему в детстве огромное удовольствие. Что-то про семь пар башмачков и танцы… Он нахмурился. Какая бы сказка не имелась в виду, он забыл большинство из них. Не то, чтобы это имело значение. В любом случае, все это были детские глупости.
Девон направил Грома через поляну. Мерин гарцевал и резвился, становясь на дыбы, как будто бы его пугали солнечные блики, которые перемещались по земле в унисон с легким ветерком. Они были на полпути к коттеджу, когда Девон обнаружил, что за ними наблюдают.
Группа мужчин стояла перед длинным невысоким строением. Группа была маленькой, но мужчины были огромными.
— Великаны, — пробормотал Девон. — Один, два, три.… О, Боже, семь великанов!
Девон заставил Грома остановиться. Он не боялся великанов. Высокому человеку всегда тяжелее падать. Однако не следовало быть невежливым.
Он направил Грома в их сторону и спешился.
— Добрый день, — произнес Девон. — Я ищу…
Кэт стояла в дверном проеме позади мужчин, одетая в то же самое тускло-коричневое платье, что и раньше. Оно восхитительно обрисовывало все изгибы ее тела. Ее волосы отсвечивали золотом на солнце, приглушая рыжий цвет, и, сияя, словно новая гинея. Рядом с этими мужчинами она уже не казалась высокой.
— Что вы здесь делаете? — спросила Кэт, уперев одну руку в бок.
Это слабо походило на приветствие, которого жаждал Девон.
— Я приехал, чтобы задать вам вопрос. — Он окинул взглядом мужчин, отвечая улыбкой на их хмурые взгляды. — Наедине, — добавил Девон.
Мужчины не сдвинулись с места. Девон последовал их примеру.
— Я не желаю беседовать наедине с в… — В этот момент ее взгляд переместился с него на Грома, и ее глаза широко распахнулись. — Какой красивый конь!
Девон скрыл улыбку. Малкольм был прав. Кэт любила лошадей.
— Гром — прекрасное животное. И это ему известно.
Один из мужчин — рыжеволосый, плотный с неодобрительным взглядом и мрачным выражением лица, произнес:
— Мисс Кэт, у нас есть работа, которую необходимо сделать.
— Да, Саймон, — согласилась девушка, продолжая приближаться к Грому. — Как долго он у вас?
— Я купил его год назад.
Она подошла к ним и положила руку на шею Грому. Лошадь сделала вид, что испугалась. Кэт рассмеялась и схватилась за уздечку, вынуждая коня стоять спокойно, пока она поглаживала его по боку.
— Он довольно нервный, не так ли?
— Мисс Кэт, — вмешался другой мужчина, — темноволосый бородач с густыми бровями. — У нас есть стекло, с которым нужно работать и время, которое необходимо тратить с пользой. — Говоря это, он продолжал сердито смотреть на Девона.
— Стекло? — тихо спросил Девон так, что только одна Кэт могла услышать его.
Она собралась ответить, но заколебалась.
— Неважно. Это всего лишь касается работы.
Девушка повернулась к темноволосому мужчине.
— Я хотела бы поговорить с мистером Сент-Джоном. Идите в мастерскую и начинайте без меня.
Мужчины угрюмо разглядывали Девона, несомненно, осуждая его за слова Кэт. Воспользовавшись удобным случаем, Девон пристально посмотрел на них в ответ. Это была странная компания. Некоторые из этих мужчин были темноволосыми, некоторые — рыжими. У одних были веснушки, у других — не было. За исключением роста и сердитых взглядов, все они были чрезвычайно разными.
Девон засомневался: собирались ли они позволить Кэт остаться и поговорить с ним. Хм. Имел ли кто-нибудь дело с семью великанами? Он не мог вспомнить ни одной из волшебных сказок его матери, которая давала бы указания по этому поводу. Вот если бы у него имелось немного волшебных бобов. Эта мысль заставила его ухмыльнуться, что совершенно не понравилось высокому собранию.
— Мисс Кэт, — рявкнул рыжеволосый. Было очевидно, что он был главным среди них. — Я не думаю, что вам следует стоять и разговаривать с незнакомцем.
— Саймон, ради… Что, по-твоему, может случиться? Мы стоим здесь, посередине поляны. Если этот мужчина окажется достаточно глуп, чтобы начать приставать ко мне, я поставлю ему синяк под глазом и отошлю туда, откуда пришел.
Девон постарался воздержаться от улыбки из-за ее невозмутимой манеры говорить. Он не знал другой женщины, которая могла бы сделать подобное заявление в такой бесстрастной манере.
— Саймон, — сказала Кэт. — Отведи парней обратно внутрь. Я скоро приду.
— Нам необходимо сделать еще два окна, — ответил Саймон, не отводя пристального взгляда от Девона.
— Я это понимаю, — сказала Кэт со стальной ноткой в голосе. — Именно поэтому вам всем необходимо вернуться обратно к работе. Я не могу делать разрезы, пока вы не подготовите стекло.
Независимо оттого, что это означало, это должно было быть правдой, так как мужчины беспокойно зашевелились. Наконец, Саймон опустил свои плечи и кивнул.
— Очень хорошо. Если мы вам понадобимся, то позовите.
Кинув в последний раз холодный взгляд на Девона, он повернулся к остальным.
— Возвращаемся назад, парни. Чем быстрее мы подготовим стекло, тем быстрее мисс Кэт обрежет его.
Как только мужчины вернулись обратно в здание, Девон посмотрел на Кэт.
— Ваши слуги?
— Нет, подмастерья. За исключением Саймона. — Она наградила Грома последним похлопыванием, а затем сделала шаг назад, встретившись с ним взглядом.
— Почему вы здесь, сассенах?
— Сассенах?
— Англичанин.
Девон не был уверен, что ему понравилось то, как она произнесла это слово.
— Вы тоже англичанка. По крайней мере, наполовину.
Ее рот сжался, зеленые глаза осуждающе смотрели на него.
— Вы разговаривали с Малкольмом.
Девон кивнул.
Слегка покраснев, Кэт повернулась лицом к дому.
— Полагаю, что я не должна быть удивлена.
Девон заметил большую деревянную стружку в золотисто-рыжих волосах Кэт и потянулся, чтобы вытащить ее, но Кэт отпрянула от него.
Она подозрительно взглянула на Девона.
— Что вы делаете?
Улыбнувшись, он вновь потянулся к ней, только на этот раз медленнее. Девушка оставалась неподвижной, хотя ее тело было таким одеревеневшим, что он почти мог ощущать напряжение, сковавшее ее.
Вполне возможно, Кэт Макдональд немного опасалась прикосновений. Девон задался вопросом, было ли это результатом того случая, который оставил ее «обесчещенной» в глазах общества, или потому, что другие гости Малкольма непрерывно добивались ее, когда приезжали с визитом.
Девон вытащил деревянную стружку из ее волос и показал ее девушке.
— Чем вы занимаетесь?
Она взяла деревянную щепку и бросила ее на землю.
— Помогаю Хэмишу с рамами.
— С рамами?
— Получается, что Малкольм не сказал вам всего. Я не леди, Сент-Джон. Я живу своей жизнью. Она решительно вздернула подбородок и произнесла с легкой гордостью:
— Мы производим стекло, парни и я. Самое лучшее стекло.
— Если вы — мастер-стеклодув, то почему в ваших волосах запуталась деревянная стружка?
— Потому что стекло должно быть вставлено в раму. И правильная рама настолько же важна, как и подбор правильных цветов для картины.
— Вы и «парни» делаете все это сами?
— Да, и заказов у нас предостаточно.
Его взгляд подметил в ней все: от гордости в ее глазах до сильного тела и четкой грации рук. Она была загадкой, эта женщина, странным сочетанием силы и … было ли это ранимостью? Или гордостью? Нечто сладкое и утонченное таилось в глубине ее глаз, и Девон был твердо намерен выяснить, что именно это было.
Несмотря на первоначальное решение Девона всего лишь слегка пофлиртовать с Кэт, он допускал, что был до некоторой степени очарован. Не слишком сильно, конечно же. Он не был столь глуп, чтобы полагать, что его интерес был любовью. Конечно же, это не было любовью. Но это обещало сделать флирт особенным, и для Девона это было то, что надо. Уже прошло много времени с тех пор как женщина, — любая женщина, вызывала в нем искренний интерес. Все женщины, которых Девон знал, за исключением экономки, прачки, и одной или двух горничных, не имели профессии. Несомненно, все в Кэт Макдональд было более значительным — ее рост, ослепительный цвет волос, даже нежная хрипотца ее голоса, — все было «более», в некотором роде. Более чем он ожидал, и намного больше, чем должно быть у добродетельной леди.
Эта мысль была довольно возбуждающей.
— Знаете, что я думаю?
Хотя выражение ее лица не изменилось, Девон ощутил, что девушка отдаляется, словно в ожидании удара. Девон взял ее за подбородок.
— Я думаю, что вы — необыкновенная удивительная женщина, и я хочу узнать о вас больше.
Кэт обнаружила, что она почти не может дышать. Она задыхалась. От этого незнакомца исходила неземная магия, нечто, что заставило ее тело задрожать во второй раз, находясь рядом с ним.
Обратившись к своим воспоминаниям, Кэт обнаружила, что лишь однажды другой мужчина оказывал на нее такое же воздействие. Воспоминания сжали ее горло и лишили голоса.
— К тому же, — продолжил Девон Сент-Джон низким и ровным голосом, — мне интересно, почему вы выбрали такое занятие. — Пристальный взгляд его синих глаз вопросительно скользнул по ней от головы до пят. — Кто вы, Кэтрин Энн Макдональд?
Она напряглась.
— Я — это я. И я бы предпочла, чтобы вы не называли меня этим именем.
— Кэтрин? Почему нет? — Его глаза сверкнули. — Это ведь ваше настоящее имя, не так ли?
— Да, но моя мать называла меня так, только когда она была сердита, поэтому я предпочитаю Кэт. А для вас я — мисс Макдональд.
Он рассмеялся.
— Значит, мисс Макдональд. Но только в том случае, если вы будете называть меня Девоном. — Его пристальный взгляд слегка потемнел. — Я хочу услышать, как вы произносите мое имя.
Кэт пришлось растереть свои руки, чтобы остановить мурашки, которые побежали по ее коже от его вкрадчивого тона. Ей потребовалось все ее самообладание, чтобы твердым голосом ответить:
— Я надеюсь, что вы не рассчитываете на это. Я никогда не назову вас по имени.
Девон наклонился вперед, его глаза были такого яркого синего цвета, что девушка не могла отвести от них взгляд.
— Это пари?
— Нет, мистер Сент-Джон, это — факт.
Мужчина улыбнулся, — легкий изгиб его красивых губ притягивал к себе ее пристальный взгляд и будоражил мысли.
— Мисс Макдональд, могу я сказать, что с нетерпением ожидаю продолжения нашей дружбы.
Дружбы… было ли это дружбой? Кэт задумалась. Прошло уже много времени с тех пор, как она думала о друге, — любом, даже таком опасном, как Девон Сент-Джон. А он был именно опасным. Девушка украдкой кинула на него взгляд из-под ресниц.
Кэт привыкла видеть, что сильные мужчины кажутся слабыми рядом с любым из ее парней, особенно, Алистером и Саймоном, которым приходилось нагибаться, входя в невысокую дверь сарая. Но этот мужчина держался с такой мужественной непринуждённостью, что она поймала себя на том, что разглядывает его ноги, бедра, руки… и размышляет о том, каков он будет в постели. Кэт уже знала, что его поцелуи были жаркими и беспощадными, факт, который только пробудил ее любопытство относительно всего остального.
Щеки Кэт зарделись. Господи помилуй, она была хуже, чем Джейн — кузина Энни.
Хорошо, возможно, не настолько, но все-таки достаточно плохой.
— Я — именно такая, какой вы меня видите, Сент-Джон. Можете ли вы сказать то же самое о себе?
— Полагаю, что да, — ответил он, задумчиво кивая. — Я никогда не притворялся.
Прежде, чем она смогла остановить себя, девушка недоверчиво фыркнула.
Его бровь изогнулась.
— Я говорю серьезно. Я не лгу.
— Никогда?
— Никогда.
— Говорили ли вы когда-нибудь женщине, что у нее красивые глаза, не имея намерения соблазнить ее?
Он открыл рот, а потом закрыл его. После длинной паузы он вздохнул.
— До настоящего момента я не думал об этом, как о лжи.
— Нет? А как бы вы это назвали?
— Вынужденный комплимент.
Ее губы дернулись, но Кэт удалось подавить улыбку.
— Это и является проблемой мужчин, подобных вам. Вы лжете так много и так часто, что перестаете видеть правду. А теперь, прошу меня простить, Сент-Джон, но меня ждет работа.
Кэт повернулась, чтобы уйти, но его рука оказалась на ее запястье прежде, чем девушка смогла сделать хоть шаг.
— Я пришел не просто так, мисс Макдональд. Я приехал, чтобы спросить, не окажете ли вы мне честь прокатиться со мной верхом?
— Верховая прогулка? — Кэт попыталась сделать вид, что ощущение этой сильной руки на запястье ее ничуть не волнует.
— Верховая прогулка, — повторил Девон. Он послал ей грустную кривую улыбку. — Всего лишь простая прогулка верхом. Я здесь один, как видите. Мне некуда поехать в течение трех недель. Конечно же, вы сможете уделить несколько часов вашего времени на нечто столь безобидное, как верховая езда.
В течение одного благословенного безумного момента Кэт думала о том, чтобы согласиться. Она почти уже представила их вдвоем, едущих через поля, смеющихся и беседующих. Но потом реальность вернулась, и она вспомнила другое время и другого мужчину, также умолявшего ее всего лишь о «нескольких часах». Тогда она не представляла, какой вред могут причинить «несколько часов». Теперь ей это было известно.
Она высвободила свою руку.
— Нет, благодарю вас, мистер Сент-Джон. Вам придется поискать кого-нибудь другого для вашего времяпрепровождения. Я для этого не гожусь. — Этими словами гордость укрепила ее, ослабшую было, волю. Девушка отвернулась и быстрым шагом двинулась в сторону мастерской.
Малкольм поднимался по ступенькам в спальню своей жены, тяжело ступая по сероватой ковровой дорожке. Он пытался не замечать маленьких облачков пыли, которые поднимались при каждом его шаге, и пыльных перил под его рукой, паутины, свисавшей с разветвленных канделябров над головой, и слабого заплесневелого запаха, который медленно проникал в его некогда образцовое домашнее хозяйство.
И хотя он не смог объяснить Девону всю ситуацию целиком, правда заключалась в том, что Малкольм и его жена не просто поссорились. О, нет, все было гораздо хуже. Они находились в состоянии войны. То, что началось как расхождение во мнениях, переросло в нечто намного худшее.
На самом деле, все было просто. Он хотел детей, а его жена — нет. Но самым ужасным было то, что он хотел остаться здесь, в Килкэрне, и наслаждаться жизнью в замке, в то время как его жена была решительно настроена, утащить его в Эдинбург.
На самом деле, Малкольм не имел ничего против Эдинбурга. Даже более того, — он с удовольствием наслаждался бы городской жизнью время от времени. Но после того как Фиона отвергла его просьбу о ребенке, и отказалась оставаться в Килкэрне дольше, чем на две недели подряд, он пошел на принцип и отказался уезжать куда-либо. Более того, Малкольм и Фионе запретил уезжать отсюда.
Он намеревался взять жену измором, заставив согласиться с его желаниями. Родив ему сына, она сможет уехать куда пожелает, получив впридачу его благословление. Это казалось ему достаточно справедливым требованием, но Фиона была совершенно с этим не согласна. Еще хуже было то, что он недооценил один маленький штрих в характере его красивой жены, — ее чрезмерную гордость. В этом они были равны, но при этом Фиона была намного более упрямой.
В ответ на его ультиматум жена сделала все возможное, чтобы превратить замок Килкэрн в тот ужасный хаос, в котором он пребывал сейчас, изводя умелую прислугу, пока та не уволилась, и с пренебрежением наблюдая за теми, кто остался. Малкольма мучили тревожные сны о Фионе, танцующей в замке и взметающей при этом в воздух клубы пыли. А позже, уставшей от этой игры, отдыхающей в его любимом кресле возле камина, и плетущей паутину всевозможных форм, размеров и цветов.
Остановившись перед широкой дубовой дверью, Малкольм распрямил плечи.
— Не уступай ни на йоту, — пробормотал он сам себе. Его отец никогда бы не совершил такой глупости, и он, Малкольм, тоже этого не допустит.
Однако ему было трудно сохранять свою гордость, потому что он любил Фиону… ведь так?
Холод неуверенности заставил его замереть на месте. Как обычно, это было тем самым вопросом, на который он не мог ответить. Что, если его любовь к жене продлится столько же, сколько длилась любовь отца к матери? Малкольм помнил боль своей матери каждый раз, когда отец сбивался с пути истинного.
Прошло достаточно много времени, прежде чем он поднял руку, чтобы постучать в дверь, а затем вошел.
Комната была декорирована изысканными оттенками белого и голубого, — любимыми цветами Фионы. Возле одной из стен располагалась большая кровать, а богато украшенный туалетный столик помещался на противоположной стороне, возле большого камина. Его молодая жена в кружевной ночной рубашке сидела за туалетным столиком, ее распущенные волосы струились по спине, в то время как горничная расчесывала длинные локоны.
Их взгляды встретились в зеркале, и упрямый румянец вспыхнул на щеках Фионы, когда она отвела свой взгляд.
Малкольм решительно обратился к горничной:
— Мари, я хотел бы поговорить с леди Стрэтмор наедине.
Худое лицо Мари покраснело, и она крепко сжала спинку стула Фионы, словно защищаясь.
— Я всего лишь причесывала ее светлости волосы и …
— Достаточно, Мари, — решительно сказал Малкольм.
Горничная фыркнула и посмотрела на Фиону.
— Мадам?
Фиона вздохнула.
— Ты можешь идти, Мари.
— Oui, но… — Мари взглянула на Малкольма, словно желая удостовериться, что тому можно доверять.
Это раздражало его. Во имя всего святого, он был хозяином в этом доме, и не потерпит такой дерзости. Повернувшись на каблуках, Малкольм подошел к двери, и открыл ее.
Высоко подняв голову, так, словно она находилась на пути к гильотине, Мари медленно покинула комнату. Едва она переступила через порог, как Малкольм в ту же секунду ногой захлопнул дверь.
Фиона подпрыгнула.
— Малкольм!
— Извини, нога соскользнула. Я намеревался дать ей пинка под зад.
Щеки Фионы порозовели.
— Нет необходимости быть таким грубым.
— Не согласен. — Он встретился с ее пристальным взглядом в отражении в зеркале. — Я пришел поговорить с тобой о том, что произошло сегодня утром. Ты, сударыня, совсем отбилась от рук.
Фиона поправила граненый графин на своем туалетном столике.
— Я не делала ничего подобного.
— Я послал за тобой с просьбой присоединиться ко мне и гостю за завтраком. Ты отказалась выполнить мою просьбу.
Она взяла щетку и начала расчесывать свои волосы.
— Я была еще не готова.
— Тогда тебе следовало передать, что ты еще не готова! Я попросил тебя присоединиться к нам, и ты должна была это сделать!
Она вздернула подбородок.
— Тебе известно, как я высоко ценю свое утро.
Утро. Эта мысль отозвалась эхом в его памяти. Когда-то и у него утро было любимым временем суток. Те утренние часы, когда он приходил в эту самую комнату и забирался в постель Фионы, чтобы найти ее, теплую и нежную, уютно свернувшуюся под одеялами. Боль пронзила его сердце.
— Это случалось иногда в те времена, когда мне позволялось разделить утренние часы с тобой.
Ее румянец стал еще сильнее, но она не отвела взгляда.
— Тебе известны условия твоего возвращения в мою постель.
Малкольм сделал паузу. Часть его желала покончить с этой нелепой отчужденностью. Вернуться к сердечности их былых отношений. Но он не мог уступить.
— И тебе тоже известна цена возвращения в Эдинбург. Я хочу иметь сына, мадам.
Фиона дернула щеткой, запутавшейся в длинной пряди волос. Ее волосы были густыми и коричневыми, словно поверхность почвы в лесу, с золотыми прядями, поблескивающими посреди шелковистой массы ее волос.
— Как и прежде, мы находимся в тупике.
Малкольм потер свою шею в том месте, где начинала формироваться боль.
— Послушай, Фиона. Я пришел сюда не для того, чтобы спорить. Я пришел, чтобы попросить тебя быть вежливой с Сент-Джоном.
— Ох! — она бросила щетку на свой туалетный столик, и та с грохотом упала посреди многочисленных хрустальных флакончиков. — Разве я когда-нибудь была грубой по отношению к твоим гостям?
— Никогда. Я говорю это только потому, что мне показалось, что Сент-Джон заинтересовался Кэт.
— Вначале ею все интересуются. Но тебе известно, что произойдет потом. Сент-Джон бросит один взгляд на Кэт, а та двинет кулаком ему в глаз за его дерзость. И потом Сент-Джону не захочется иметь ничего общего с Кэт. Ее привлекательность для мужчин, кажется, никогда не длилась дольше первой встречи.
— Кажется, на этот раз, все по-другому.
Тонкие брови Фионы приподнялись.
— О?
— Они встретились сегодня утром, и, если я не ошибаюсь, то Девон весьма заинтересован.
— Но Кэт… — Фиона не закончила свою мысль.
Его глаза сузились, а пристальный взгляд впился в Фиону.
— Она что?
Ее щеки побагровели.
— Ничего.
— Может, моя сестра немного странная, но она совершенно здорова. Если дать мужчине шанс узнать ее получше, то его не проведешь. Посмотрим, как он себя поведет.
— Тебе известно, что я ничего не имею против твоей сестры. Просто мужчина, подобный Сент-Джону, гораздо лучше подошел бы кому-нибудь вроде…, Мюриен.
— Твоей сестре? — Малкольм почти заикался.
Фиона резко подскочила на своем месте.
— Тебе никогда не нравилась Мюриен!
— Это неправда…
— О, ну признайся же в этом!
Малкольм молчал, пытаясь справиться с клокочущей внутри него яростью.
— Я никогда не испытывал нежных чувств к Мюриен, и ты это хорошо знаешь, и это никоим образом не касается наших отношений.
Фиона встретила его пристальный взгляд.
— За исключением того, что это еще одна вещь, которая нас разделяет. Я клянусь, что я до смерти устала от наших ссор. Если бы только существовал способ… — Она сделала паузу, и ее глаза вспыхнули.
— Малкольм.
— Да? — ответил он, и слабая тревожная дрожь пробежала по его шее. — Что?
Взгляд, которым она его одарила, почти ослеплял своим блеском.
— Я знаю, что нам надо сделать, чтобы прекратить эту ссору между нами!
— Что?
— Заключим пари. Я приглашу сюда Мюриен, и мы посмотрим: чья сестра больше понравится мистеру Сент-Джону.
Малкольм нахмурился. Мюриен здесь? Под его крышей?
— Не думаю, что смогу выдержать это.
— С ней все в порядке!
Он пожал плечами. Если ты так говоришь.
— По крайней мере, моя сестра знает, как одеваться!
— Моя сестра тоже. Кэт никогда не отвергала здравый смысл, когда дело касалось моды.
— Нет, — резко произнесла Фиона, — только, когда дело касалось ее добродетели.
Челюсти Малкольма до боли сжались.
— Возможно, моя сестра и совершила некоторые ошибки в юности, но ты должна признать, что сейчас она более осмотрительна.
— Осмотрительна? Ты называешь совместное проживание с семью мужчинами посреди леса…
— Они всего лишь ее подмастерья. Я уже не единожды объяснял это.
— Конечно, — сухо согласилась Фиона. — Ну, так как, заключим пари? Моя сестра против твоей.
Малкольм обдумал это. Он был так подавлен из-за их ссор. Возможно, этот способ хоть немного восстановит его мир.
— Договорились, — сказал Малкольм. — А ставка?
— Если выиграю я, то ты перестанешь докучать мне просьбами о ребенке, и мы будем проводить каждый сезон в течение пяти следующих лет в Эдинбурге.
— Весь сезон? — прошипел он. — В течение пяти лет?
— Именно так. И ты не будешь экономить на расходах.
— Это непомерно высокая ставка.
— Боишься проиграть?
Он заскрипел зубами.
— Нет, я не боюсь проиграть. Я знаю Кэт и кое-что о ней, что ты никогда не сможешь понять. Именно это дает мне уверенность, что она без труда выиграет у твоей бледнолицей сестрицы.
— Ах! — Фиона вскочила со слабым шуршанием шелка. — Не смей дурно отзываться о моей сестре! По крайней мере, у Мюриен имеются манеры. А Кэт разгуливает в одежде, покрытой деревянной стружкой и пропахшей обожженным металлом.
Малкольм сжал свои руки в карманах, пытаясь сдержаться и не кинуться на нее.
— Достаточно! Вот моя ставка, мадам жена: ты вновь пустишь меня в свою постель. И это будет продолжаться до тех пор, пока мои усилия не принесут плоды. У меня будет сын. Так или иначе.
Рука Фионы сжала спинку стула, глаза наполнились слезами.
— Я знаю, что происходит с браком после рождения ребенка. Мой собственный отец…
— Я не твой отец. Я никогда не брошу тебя.
— Он тоже не бросал. В физическом плане. Как только он заполучил наследника, он просто начал больше интересоваться другими вещами.
Малкольм вцепился рукой себе в волосы.
— Фиона, я не буду…
Она шагнула вперед, ее взгляд был почти умоляющим.
— Малкольм, можешь ли ты обещать, что твои чувства ко мне не изменятся? Даже после того, как у нас появится ребенок?
Он открыл рот, чтобы пообещать, но заколебался. Способен ли он вечно любить женщину? Фиона увидела это в его глазах — вспышку его неуверенности, темную и ужасную. Сердце Фионы рухнуло, и от нее потребовалась вся ее гордость, чтобы продолжать держать голову прямо. Она была права, отказывая ему. Права в своем беспокойстве, что его чувства к ней могут измениться. Однажды она ожесточила свое сердце. Малкольм был в ярости из-за ее решения не иметь детей. Но она могла противостоять его гневу лучше, чем его безразличию. Когда-нибудь она сможет согласиться завести ребенка, но не сейчас. Не сейчас, когда она все еще так отчаянно влюблена в своего собственного мужа.
Малкольм покачал головой.
— Мадам, я все еще ожидаю твоего ответа. Ты согласна на наше пари?
Она надеялась, что ее губы не дрожат, когда вновь уселась на свое место и взяла в руки щетку.
— Да, я согласна. И я всем сердцем надеюсь, что я выиграю.
Его челюсть напряглась.
— Будем считать, что мы договорились. Я не смею больше обременять тебя своим обществом. Он развернулся на каблуках и ушел, хлопнув за собой дверью.
Едва дождавшись, пока шаги мужа стихнут, Фиона бросила щетку, вскочила и рухнула на постель, где проплакала до тех пор, пока у нее не кончились силы.