Невестка слепого барона (СИ)

Глава 1

ОСВАЛЬД

Я смотрел на выходящую из старой башни девушку с нежностью и умилением. Я искал ее все это время, с момента попадания, уже больше трех местных лет. Я искал ее, постепенно убеждаясь в то, что вторая душа, попавшая в этот мир вместе со мной, просто привиделась мне во время агонии.

Первую свою жизнь я прожил на Земле, в Беларуси. У меня были самые обыкновенные родители: отец – шофер и мама – фельдшер в ФАПе*. Большой сад при доме. И Барон. Умный и серьезный пёс: его даже не приходилось сажать на цепь, но охранником он был великолепным.

Девяностые проехались по семье катком: отец потерял работу, начал выпивать и скончался еще до того, как я уехал учиться. Волей-неволей матери пришлось сокращать хозяйство: исчезли обе коровы, в опустевшем хлеву теперь бесилась на цепи коза Машка. Чуть не втрое уменьшилось поголовье кур, уток и индюков. И хотя я старался приезжать домой на каждые каникулы, чтобы вкалывать на бескрайнем огороде, каждый раз со страхом видел новые седые пряди в маминых волосах. Со смертью отца она как будто потеряла стержень и не слишком понимала, зачем живет.

Мама дотянула меня до конца учебы, когда я вернулся в родной полумертвый колхоз дипломированным агрономом. Как-то вот не представлял я жизни в городе. Дотянула и тихо угасла от обычной простуды, перешедшей в воспаление легких.

Дальше все пошло как у всех: я женился, и через год после свадьбы жена подарила мне дочку Любушку. Пусть с деньгами иногда и были задержки, но голодать нам никогда не приходилось: живность и огород спасали. А потом и вовсе сменился председатель колхоза. Пусть очень медленно и неторопливо, Павел Борисович начал вытягивать наши земли из болота.

Мужик, а тогда он казался мне пожилым мужиком, хотя ему не было даже пятидесяти, обладал характером бульдозера. Не все были довольны его руководством. Но жизнь у людей в колхозе медленно и неторопливо улучшалась. Отремонтировали дороги, школу и старенький ФАП. В колхозных гаражах менялась техника, появились даже два новеньких блестящих иностранца-комбайна с прекрасными техническими характеристиками.

Большую часть наших земель занимала пшеница, но на продажу выращивали и рапс, и картофель, и другие овощи. Борисыч был толковый мужик, любил и понимал землю. И за те годы, что он волок на себе хозяйство, я многому у него научился.

Семейная жизнь, к сожалению, не задалась. Когда дочери было шесть, жена забрала ее и вернулась к родителям в Минск: ей наскучила жизнь в колхозе.

— Я не хочу, чтобы моя дочь колхозницей росла! Ни в театр сходить, ни в ресторан… одни только твои куры по утрам орут и срут везде. — раздражение в ее голосе зашкаливало.

В этот момент я почти потерял дочь. Тесть занимал небольшой пост в милиции и пригрозил найти у меня наркоту, если сунусь к бывшей жене и Любушке хоть раз. Правда, разрешил общаться с дочерью по телефону. И за то -- спасибо. Впрочем, алиментами они не брезговали, как и теми продуктами, которые я частенько ухитрялся передавать в столицу. Есть же разница между магазинной картошкой, импортными курами да яблоками в парафине и тем, что выросло на своей земле. Кроме того дочка очень любила деревенскую сметану и всегда радовалась посылкам.

Алименты становились год от года больше, зарплаты росли. Борисович мечтал поставить наш колхоз «впереди планеты всей». В пустом родительском доме в одиночку мне было тоскливо, и потому я дневал и ночевал на работе. Думаю, тогда Павел Борисович и обратил на меня внимание. Все чаще мы вдвоем обсуждали общую политику ведения хозяйства, говорили о землях, думали вместе, что еще можно улучшить.

Когда Павел Борисович заболел, сдался он не сразу. Года два он яростно боролся, все больше и больше сваливая на меня руководство. А однажды сказал мне с тоской в голосе:

— Я ведь, Саня, не за себя боюсь. Да и подворье у меня богатое, семья голодать не будет. Парни уже эвон какие вымахали… Только ведь ни у одного душа к землице не лежит. А вот дело свое мне боязно бросать, Саша. Ты уж случись что, колхоз-то не оставляй…

— Ты, Пал Борисыч, ерунду не неси! Мне до твоего опыта еще как до Берлина на коленках. Так что, не бухти, а выздоравливай. Как говорится: «не торопись, а то успеешь».

Он как-то растерянно вздохнул и буркнул:

— Да я и не тороплюсь, Саша, не тороплюсь…

Это была уже вторая у него операция. После нее некоторое время во мне еще жила надежда на лучший исход.

Казалось, что ему становится лучше. Через полгода мне пришлось занять место председателя колхоза: после третьей операции Борисыч не вернулся домой. Мне было тридцать пять лет.

Оставшиеся до смерти годы промелькнули как один день. Что-то я успел сделать за это время, до чего-то так и не дошли руки. В центральном поселке открылся Дом детского творчества. Управление образования выделило двенадцать ставок, выбить которые мне стоило седых волос. Колхоз отремонтировал большое уютное общежитие для преподавателей. Ехали к нам молодые довольно охотно, потому что колхозом им были обещаны дома через пять лет работы. Да и прочими благами обижать не собирались. Пусть живут, со временем, глядишь -- женятся и детишек нарожают. Отремонтировали старый стадион: появились секции легкой атлетики, лыжная секция и футбольная. А для девочек – художественная гимнастика и бальные танцы.

Все это было нужно и важно: дети – будущее любой нации, любой организации. Но с какого-то момента я все сильнее начал ощущать тоску: Любушка уже выросла. И хотя я лично отправил ей хороший телефон еще на восьмой день рождения, каждые год-полтора меняя на новую модель, все реже брала трубку и отвечала мне. У нее была своя, не слишком понятная мне жизнь, и впускать меня туда выросшая дочь пока не хотела.

Я утешал себя мечтами: “Мне всего-то сорок шесть, будут внуки – может с ними получится отношения наладить.

Я бы их брал на все лето. Здесь-то у меня сад и детишкам раздолье…”.

Свободное время, хоть и было его немного, я тратил на чтение. Холостятский быт был давно налажен, да и соседка, тетка Марья, приходя готовить три раза в неделю не давала мне голодать. Так что вечера я иногда тратил на всяческие романы в стиле "Назад в СССР", "Как я был Сталиным и выиграл войну" и прочее. Вроде и мусорные книги, а вроде и интересные. Этакая новая манера исправлять старые ошибки хотя бы на бумаге.

А умер я очень бестолково, в автомобильной аварии, когда в наш «Ниссан» с правой стороны врезался какой-то дурной мотоциклист. Четко помню только удар на перекрестке... Уже теряя сознание, я чувствовал, как меня тащит на траву газона перепуганный Василь, мой водитель, приговаривая:

— Александр Петрович, миленький, только сознание не теряй! Смотри на меня, смотри! Глаза не закрывай!

Сейчас, сейчас я перетяну… Ишь ты, как хлещет, зараза…

Похоже, рваным железом мне перебило какую-то вену или артерию на ноге: кровь действительно текла по ноге щедрым ручьем, и сознание мутилось. Перепуганный мотоциклист топтался рядом, баюкая сломанную руку и пытаясь давать какие-то бестолковые советы. Я видел, как шевелятся его губы, но слов уже не слышал…

***

Бархатная черная темнота, в которой я оказался, слабо и редко поблескивала тусклыми далекими звездочками, холодными и чужими. Только одна из них, теплого золотистого цвета, плыла рядом со мной. Не было боли и страха, как, впрочем, не было тела и голоса. Однако там, в этом безбрежном космосе, отсутствие тела не слишком пугало. Напротив, каким-то удивительным образом я мог видеть все вокруг, на триста шестьдесят градусов.

И точно так же, совершенно непонятно почему, был уверен, что у меня есть какое-то очень важное дело. Важное настолько, что мой путь на Земле прерван раньше времени. Никогда ни в какую мистику я не верил, но ощущение, что золотая звездочка послана мне в помощь, так и не покинуло меня до того момента, как Вселенная начала сжиматься, закручиваясь в плотный тугой вихрь и вбирая в себя меня и ту самую теплую золотинку…

***

Очнулся я в совершенно непонятном месте от режущей боли в ноге и торопливого чужого голоса:

— Он приходит в себя, ваше величество! Думаю, барон фон Ваерман выживет. Крови он, конечно, потерял много…

— Не барон, Листран, не барон! Отныне он граф Ваерман! – солидно поправил торопливого второй голос, гораздо более уверенный.

Глава 2

Мир, в котором я очнулся, попахивал безумием и средневековьем. Я принял далеко его не сразу...

Первые два дня тупо молчал и закрывал глаза, реагируя так на любые вопросы знахаря. Назвать этого мужика врачом у меня язык не поворачивался. Пожилой дядька, одетый в смешной бархатный костюм с обтрепанными кружевными манжетами и сальным пятном на пузе. Грязные пальцы, на которые он нацепил шесть или семь перстней. Из колец большая часть казалась медными и только два – серебряными. Знахарь рассуждал о каких-то четырех жидкостях тела и нес дикую белиберду, рассказывая мне, как привести эти самые жидкости в равновесие.

Между тем за все время рану на ноге он так и не осмотрел.

Я брезговал пить отвары и настойки, которые знахарь мне приносил. И с молчаливого одобрения собственного лакея сливал это в горшок, который при нужде подавал Гронт. Слуга, кажется, искренне переживал о моем здоровье. Он даже принес чистую тряпку, чтобы сменить заскорузлую повязку. И перебинтовал сам, вполне умело очистив рану от слизи и засохшей крови и смазав какой-то мазью.

— Завсегда от ран и прочего тетки Мейсы бальзам пользую, авось и сейчас поможет, – тихо пояснил лакей, помогая мне переворачиваться.

Увы, я был так слаб, что не мог самостоятельно даже помочиться. У меня постоянно кружилась голова, и первое время я воспринимал окружающий мир как дурной сон. Только через сутки до меня дошло, что этот мир реален и в этом чужом теле я застрял навсегда. Рассматривал комнату, не желая верить в ее реальность: огромный зал с натертым до блеска паркетом, золочеными подсвечниками на стенах и гигантской хрустальной люстрой на высоте не менее четырех метров. Люстра, кстати, тоже была утыкана свечами. Сколько было окон, я сосчитать не смог: часть комнаты от меня загораживал огромный полог. Снаружи бархат, внутри синяя гладкая ткань, расшитая звездочками.

Странным для меня было многое: и то, что тело чужое, непривычно высокое и молодое, и то, что говорили на языке, который я никогда не учил, но при этом прекрасно понимал.

С языками у меня вообще была беда еще со студенческих времен. С грехом пополам я одолел в институте начатки английского. И только когда занял председательское место, начал учить его снова: импортные машины, всевозможные тракторы и комбайны часто имели техническое описание только на английском. Так что говорить свободно я не стал, но как минимум поднаторел в технической терминологии.

Язык, на котором беседовали в этом мире, казался очень сильно исковерканным английским. Я отслеживал некоторые общие корни и манеру строить предложения с тем языком, что учил на Земле.

Самым непонятным было то, что этим “новым английским” я владел в совершенстве. Русский при этом остался сохранённым. При всех несуразицах я прекрасно помнил прошлую жизнь и точно знал, кто я такой, помнил, как появился в этом мире.

На третий день, к полудню, пережив еще один визит знахаря, я рискнул заговорить с лакеем. С тем самым Гронтом. Для начала беседы я выбрал самый идиотски-правильный вопрос:

— Где я?

— Его королевское величество повелел вас во дворце пристроить. Прямо целые апартаменты выделили и для вас, и для вещей. Вот эта вот комната и есть, – слуга широким жестом обвел зал, в котором я лежал, и затем махнул куда-то за изголовье кровати: – А там вон другая, поменьше, где сундуки ваши стоят. Там же и мне ночевать разрешили, чтоб я завсегда при вашей особе был.

То, что это не глупый розыгрыш я поверил уже давно. У меня было время рассмотреть части нового тела, даже интимные. К сожалению, слабость была такая, что я вынужден был пользоваться горшком, который придерживал лакей. Фарфоровым горшком с позолотой! Надо сказать, что к прежнему владельцу этого тела мать-природа была весьма щедра. В прошлой жизни я был не только ростом поменьше, но и мордой попроще. Лицо я рассмотрел, когда Гронт брил меня. Брил, кстати, довольно умело и аккуратно.

«А ничего так хлопчик получился!», – подумалось мне при взгляде в зеркало.

Не сусальный красавчик, но вполне интересный молодой парень. Из тех, что нравятся женщинам и не вызывают отторжения у мужчин. Темные густые волосы сильно засалены, да и длинная рубаха, в которую я одет, серая от грязи, изрядно пованивает немытым телом. Но главным было то, что руки-ноги меня слушаются, рана перестала кровоточить, а слабость… слабость скоро пройдет.

Не знаю, чем Гронту не нравился лекарь, но о том, что я заговорил, слуга ему не сказал. Покорно кивая, принял новый кувшин с вонючим отваром и, закрыв дверь, вопросительно глянул на меня. Я ухмыльнулся и сипло скомандовал:

— Выливай.

Содержимое кувшина, как и всех предыдущих, отправилось в ночную вазу. А лакей довольно пробормотал:

— Вот и правильно, господин. Это они тут в столицах дрянь всякую пьют, а по-нашему, по-простому, есть надо побольше да спать. Еще бы вам добрый кусок мяса, а к нему вина красного, и совсем хорошо станет.

Нельзя сказать, что состояние мое стремительно улучшалось, но в этот же день, к вечеру, проснувшись в очередной раз, я решил, что нужно разговорить лакея. Кажется, он с большой симпатией относится к своему господину, и пакостей от него можно не ждать. Потому, съев на ужин какую-то зверски твердую кашу с солидным куском баранины, изрядно перченым, я запил все это бокалом красного вина и остатки из красивого стеклянного графина протянул Гронту.

— Вот: выпьешь перед сном.

Похоже, я сильно обрадовал своего «медбрата». Он суетливо подхватил с одеяла поднос с остатками еды и куда-то унес, тут же вернувшись.

— Вот спасибочки, господин! Сильно благодарствую! Сами знаете, нечасто мне этакое перепадает.

— Ты налей себе вина и посиди, поговори со мной. Что-то я плохо соображать стал.

— Так и ничего удивительного. С вас крови, господин, как со свиньи резаной вылилось! Я этакого ужаса-то и не припомню! И одежда вся насквозь, и с сапога через край плескало, – лакей перекрестился и даже передернул плечами, вспоминая.

— Ну вот, садись и поговорим. Хоть расскажешь мне, где это меня так подрезали.

Усевшись прямо на полу возле кровати, Гронт наполнил себе большую глиняную кружку и с удовольствием отхлебнул.

— Эх, и доброе же пойло! Каждый бы день этакое, так лучше и не надо! В горло аж само льется! – он забавно почмокал губами.

— Так где меня ранили? – смотреть на слугу мне оказалось неудобно, так как с высокой кровати видно было только макушку, потому я приказал: -- Стул себе возьми и сядь нормально. Что ты на полу пристроился, как собака.

Увидев стул, который принес лакей, я понял, почему он побоялся сесть сам. Это был не стул, а произведение искусства, сплошь покрытое резьбой, всевозможными завитками и лозами, золоченое так, что не видно было даже цвета дерева. Да еще и обитое какой-то глянцевой тканью: то ли атлас, то ли шелк. Никогда я в тряпье толком не разбирался. Пристроился Гронт на самом краешке этой роскоши, несколько неуверенно глядя на меня, как будто ожидая, что я его сгоню. Помолчал, сделал еще глоток из кружки и наконец-то заговорил:

— Вы, господин, принца когда спасали, кто-то вам саблей по ноге попал. Отсюда вот и слабость ваша. Да и первый день вы вовсе не в себе были…

Гронт преданно посмотрел мне в глаза и снова отхлебнул из кружки, прижмурив глаза от удовольствия. К этому моменту я уже вполне верил, что я попаданец и нахожусь в чужом теле и чужом мире. Потому кричать: «Какой еще принц?» не стал. Напротив, прикрыл глаза и сообщил:

— Гронт, нападение я помню. А вот как я с принцем рядом оказался?

Рассказывал слуга очень охотно, тем более что и вино начало оказывать свое действие. Я стал смелее в вопросах, надеясь, что к утру он мало что вспомнит. Из его речей удалось извлечь следующее: я находился в теле некоего барона фон Ваермана, не слишком богатого дворянина, который приехал искать удачи при дворе. Гронт был приставлен к особе юного барона, когда тому было всего тринадцать. И с тех пор оставался его верным слугой.

— Это я ж тогда совсем здоровяк был: двадцать пять зим всего. И завсегда я за вами следил хорошо!

Лакей пьянел быстро, и речь его становилась все более многословной. Этим моментом я воспользовался по полной.

Глава 3

Барон Ваерман, прибыв в столицу, снял себе самую дешевую комнатушку на окраине и всеми силами старался заполучить приглашение во дворец. У парня не было ни родственных связей, ни полезных знакомств, потому пару месяцев слуга и господин довольствовались на завтрак, обед и ужин хлебом и водой.

Наконец дело сдвинулось с мертвой точки: барон познакомился прямо на улице с некой дамой и принялся за ней активно ухаживать. Дама была лет на десять старше, не слишком родовита, но богата, имела пожилого мужа, который служил при особе некоего герцога Бальгера и вместе со свитой герцога был вхож во дворец.

Барон продал одно из оставшихся от покойной матери украшений и приобрел на эти деньги костюм получше.

Даму свою, госпожу Бенедикту, он окучивал ежедневно, посылая ей то сладости, то ворованные в садах цветы.

Воровать эти самые цветы он отправлял Гронта и ему же рассказывал о своих успехах и неудачах.

Что уж там творил в постели с этой дамой барон, неизвестно, но через три месяца фон Ваерман получил приглашение. Правда, не во дворец, но на королевскую охоту. С точки зрения барона, это был огромный прорыв и “успешный успех”. Он надеялся завести на охоте полезные знакомства, хотя в силу бедности у него не было ни коня, ни необходимого снаряжения. Вообще ничего, кроме сабли, которой молодчик недурно владел. Тем не менее, юноша был преисполнен энтузиазма.

Надо сказать, что на охоту ему пришлось ехать в карете госпожи Бенедикты и за отсутствием коня, остаться вместе со слугами, готовящими еду к прибытию охотников, и теми дамами, кто не пожелал принять участие в скачках. Судя по разговорам очевидцев, которые слугу за человека не считали и прямо у постели больного рассказывали королю, что и как случилось, произошла какая-то ссора между бароном и его возлюбленной, и фон Ваерман решил просто прогуляться по лесу.

Прогулялся он достаточно удачно для того, чтобы с психу пройти довольно большое расстояние и напороться на милую группу заговорщиков, которые коллективно загоняли наследника престола в ловушку. Вот тут и случился звездный час мелкопоместного барона.

Свидетели, которые уже разыскивали принца, видели собственными глазам, как наследник и барон бились спина к спине, обороняясь от троих еще живых заговорщиков. Пара трупов валялась чуть в стороне.

— Его королевское величество самолично вас проведать приходил, пока вы еще не в себе были. И этак он важно говорит, – Гронт величественно повел рукой, изображая из себя короля: – Отныне, говорит, не барон он более, а цельный граф! Так что уж вы, господин, не оплошайте теперича. Король прямо тут же повелел сообщить, как вы заговорите и в себя придете.

— А принц?

— А его высочество дважды в день лакея присылает, чтобы про ваше здоровьечко узнать. Самолично я лакею и докладываю.

Через некоторое время речь лакея стала совсем уже невнятной, и я отправил бедолагу спать, размышляя про себя: «камергрен» это все же «камергер»? Или же какое-то другое звание, о котором я просто не слышал?

Впрочем, с утра, после визита короля, я получил ответ даже на этот вопрос. Его королевское величество Альбертус Четвертый, пожилой мужичок, изрядно увешанный дорогими украшениями и носящий на лбу довольно широкий резной обруч, лично пожелал мне скорейшего выздоровления. И под завистливые шепотки свиты назначил меня камергером принца. Кроме того, пообещал, что отныне я получу графский титул, к которому позднее добавятся положенные к титулу земли.

Все то время, пока король осыпал меня милостями, я лежал, изображая умирающего лебедя, и только тихо шипел благодарности, нарочно понижая голос и опасаясь ляпнуть что-нибудь не то.

Визит принца состоялся немного позднее и прошел несколько удачнее. Молодой парень, довольно крепкий внешне, потребовал себе кресло и завел беседу о том самом бое. Мне снова пришлось шипеть и объяснять, что я почти ничего не помню. Его высочество Эдмунд сочувственно покивал головой и, удобно устроившись рядом со мной, четко и довольно быстро объяснил, как проходил бой.

Некоторые термины меня насторожили: это были названия каких-то боевых приемов, и у меня даже вспыхивала в сознании картинка, показывающая, как это выглядит. Но от таких упражнений голова очень скоро разболелась, и, заметив, что я себя чувствую всё хуже, принц свернул визит.

Я отлеживался в постели столько, сколько мог, почти каждый вечер беседуя со своим слугой. Окружающий мир все больше и больше переходил в категорию «реальность». Слава Богу, что мой носитель не имел друзей при дворе, иначе я бы очень быстро засыпался на незнании обычаев. Тем не менее мне довольно регулярно приносили подарки от каких-то местных господ. В основном вино от мужчин, иногда фрукты для героя от прекрасных дам.

Сами же дарители к визитам не допускались по приказу лекаря.

Я не знал даже, нужно ли как-то отвечать на эти презенты. Благодарственное письмо или записка дарителю?

Ответный сувенир? Решил, что в случае нужды принесу извинения. Через три недели мне разрешили вставать и ходить по комнате.

К счастью, от провинциального барона никто и не ждал знания этикета. Однако, поскольку официальное награждение моей особы должно было быть торжественным, мне в учителя прислали одного из дворцовых служащих: вертлявого, несколько манерного, но весьма сведущего в этикете барона фон Бентона. Более того, его королевское величество позаботился о том, чтоб снабдить меня не только дорогой тростью, на которую я старательно опирался при ходьбе, но и самым роскошным костюмом, сшитым по последней придворной моде.

За время болезни я уже успел изучить содержимое сундука своего предшественника и, честно говоря, был в ужасе от его нищеты. Тем более, что, по словам слуги, наследные земли – две деревушки были полностью разорены, практически безлюдны и баронский дом наполовину разрушен. Так что этот самый сундук, содержавший большей частью грязные чулки, подштанники, которые явно носили не одну неделю, несколько замызганных рубах и неподъемно тяжелый кожаный плащ – это и было все имущество, положенное мне от судьбы.

Барон фон Бентон учил меня долго, без конца придираясь к мельчайшим шероховатостям. Объяснял: как идти, как кланяться, что и кому говорить. Больше всего я опасался, что перепутаю служащих, которые будут участвовать в церемонии. Кроме мажордома, который должен был распахнуть мне дверь и являлся ни много ни мало виконтом, то есть изначально стоял выше меня по социальному статусу, существовал еще и глашатай, который должен был выкрикнуть мое имя.

— Вы, любезный барон, учтите, что поступок ваш вызвал большой интерес у всех во дворце. К вам будут подходить, знакомиться. И тут очень важно не перепутать! Вас спасет система трех ключей!

— Что еще за три ключа, господин барон?

— У каждого придворного, кому разрешен вход во дворец, с левой стороны, прямо над сердцем, прикреплен ключ.

Ключи, любезный барон, существую трех видов: бронзовые, серебряные и золотые.

Казалось бы, тут все просто: чем дороже металл, тем выше положение этого обладателя этого ключа. Но, увы, это было еще не все. Каждый из ключей отличался еще и по форме. И важность носителя нужно было определять по головке.

Головка ключа могла быть самой простой формы – округлая или овальная. И в своем золотом или серебряном ранге такой носитель занимал самое низкое место. Следующая ступень – это головка ключа, украшенная завитушками.

Барон фон Бентон с гордостью продемонстрировал мне свой собственный символ положения и даже позволил рассмотреть его. Начищенный до блеска серебряный ключ обладал головкой, украшенной всевозможными излишествами. Размер его был стандартно невелик: примерно с большой палец мужчины. Но чеканка поражала сложностью и изысканностью. На головке ключа уместилась целая картина, изображающая волка, держащего в зубах зайца. И все это крошечное великолепие пряталось в венке из роз. Надо сказать, что работа ювелира была восхитительно тонкой.

Самый высокий ранг в каждой из трех видов занимали ключи, украшенные драгоценными камнями.

— Только члены королевской семьи имеют право носить золотой ключ с рубинами. Владетельные герцоги носят изумруды. Его королевское величество говорил о том, что подарит вам титул графа. Значит, на вашем ключе, барон, будут сапфиры. А вот каким по качеству будет ключ – бронзовым, серебряным или золотым, мы узнаем в тот день, когда вас наградят. А теперь, любезный барон, еще раз покажите, как вы будете кланяться его королевскому величеству…

Глава 4

Все же время, которое я провел в постели и практически в одиночестве, сыграло со мной дурную шутку. В день награждения, отмытый собственным слугой, разодетый в дорогущий, не гнущийся от золота камзол, я чувствовал себя как актер на сцене драмтеатра, который не знает своей роли.

По дороге к залу мне улыбались и кланялись мужчины и женщины, у меня осведомлялись о здоровье и превозносили мою доблесть в бою, мне пели панегирики за храбрость и ловко подкладывали за манжету камзола записки. Эта манжета, как выяснилось, называется обшлаг. Записок было столько, что на правой руке рукав просто раздулся. Меня выручил сопровождающий, барон фон Бентон.

— Дорогой барон, вам будет неловко кланяться, имея такой груз тайн, – деликатно заметил он. – Если вы мне доверяете, то я посоветовал бы вам оставить хотя бы часть этих очаровательных посланий мне на сохранение.

Будет неловко, дорогой друг, если во время поклона королю из вас посыпятся любовные записки! – закончил он с тонкой улыбкой.

Именно это я и сделал: выгреб все сложенные в элегантные оригами послания и проследил, как барон Бентон сваливает их в большую серебряную чашу, которую он потребовал у лакея.

Сам мой проход между рядами придворных я помню несколько смутно: лица сливались настолько, что я не всегда мог отличить мужчину от женщины. Выручали только бороды: тут я, по крайней мере, был уверен, что вижу мужчину.

По результатам стояния перед Альбертусом Четвертым я был награжден кучей всего на свете. Глашатай, занимающий нижнюю ступеньку у трона, зычным голосом перечислял посыпавшееся на меня богатство: личные покои в крыле принца, кошель с приличной суммой золотых, пять камзолов по моему выбору из королевской мастерской, право сидеть за большим королевским столом без приглашения и плюсом ко всему – графский титул.

Я собирался было уже кланяться и благодарить, но заметил, что глашатай берет второй свиток и снова замер, слушая, чем меня наградил наследник престола. Три коня из личной конюшни, кличек которых я не запомнил, но по восторженному вздоху мужчин в зале догадался, что это очень круто, саблю и кинжал из дамасийской стали из личной коллекции принца, упряжь на коня, отделанная серебром и самоцветами — из личных запасов принца, кошель с золотом, сумма в котором была только на треть меньше королевского подарка, и вишенкой на торте – право входить к принцу без доклада.

Сам принц все это время сидел на ступеньку ниже отца на легком вычурном стульчике и ласково улыбался, стараясь меня подбодрить. Мне кажется, все видели мою растерянность. В ответной речи я начал благодарить королевскую семью за милость. Возможно, я запамятовал что-то из подарков, но меня спасло то, что в моих руках все еще была трость. Кланяясь королю и принцу, я ухитрился неуклюже уронить ее и чуть не упал, пытаясь подобрать. Король, недовольно поморщившись, объявил:

— Граф фон Ваерман, лекарь убедил меня, что вы совершенно здоровы. Но я вижу, что вы не готовы еще к несению службы. Ко всем своим дарам я добавлю еще один: две недели отдыха от службы, которые понадобятся вам, граф, для окончательной поправки здоровья и обустройства на новом месте.

После этих слов принц встал со своего места и приколол мне на грудь золотой ключ с сапфирами. Головка этого ключа содержала чеканное изображение моего нового герба. Эту тонкую работу я рассмотрел только следующим утром, уже после переезда в новые покои, которые теперь становились моими.

Мне отвели три комнаты и маленькую каморку для моего слуги. Конечно, там не было королевской роскоши, но и назвать эти покои скромными язык бы не повернулся. В наличии была и позолота на светильниках, и всякие там бархатные шторы-пологи-подушки. А бонусом к этому шел огромный резной буфет в углу, в котором за прозрачными дверцами хранились кубки, кувшины и увесистые стеклянные бокалы, оплетенные бронзой или медью. Весь низ буфета, скрытый резным деревом, был уставлен запечатанными кувшинами и бутылкам с вином.

Меня поразило то, что ни одна бутылка не была похожа на другую. Умом я понимал, что в этом мире нет штамповки и поточного производства, но полтора десятка разнообразных бутылок, запечатанных сургучом, с оттиском винодельни, ни одна из которых не повторяла форму другой, заставили меня протянуть руку и взять одну из них, чтобы рассмотреть получше.

Мутноватое стекло с пузырями вылили в довольно забавной форме: бутылка со слабыми гранями напоминала собой баскетбольный мяч, которому какой-то шутник придела толстую витую ручку и коротенькое горлышко, залитое рыжеватым сургучом. Машинально я поднес вино к глазам против света свечи, желая посмотреть, насколько прозрачно само содержимое.

— Это знаменитые варские винодельни, граф.

Я чуть не уронил от неожиданности бутылку, но все же успел подхватить ее под дно второй рукой. Чертова трость, с которой я не расставался, опять упала на пол. Принц усмехнулся и, подойдя ко мне ближе, поднял мою палку. Я совершенно не слышал, как он вошел, и теперь просто растерянно таращился, не понимая, что нужно сделать.

— Не нервничай так, Освальд. Я понимаю, что тебе тяжело привыкнуть к дворцовым порядкам. Но поверь, граф, я закрою глаза на любое твое нарушение этикета в благодарность за беззаветную храбрость. Вы же понимаете, что заговорщиков, конечно, вскоре казнили бы, но сперва они успели бы убить меня. А мне, признаться, очень нравится жить, – снова улыбнулся наследник престола. – Давайте присядем, выпьем по бокалу вина и поговорим.

Это был довольно спокойный вечер, который изрядно утихомирил мои дурные мысли. Вино было непривычно сладким, почти густым и довольно крепким. Но ни у меня, ни у принца не было желания напиться. Глядя, как я неумело ковыряю сургучную печать, принц кликнул своего лакея, и через несколько минут на столе не только стояли кубки, до края полные вина, но и был сервирован легкий ужин из холодного мяса, хлеба и вареных яиц. Кстати, эти вареные яйца подавали так часто, что я уже начинал их ненавидеть.

Легким движением руки принц отпустил слугу и, сделав первый глоток, даже зажмурился от удовольствия:

— Все же варские вина – самые вкусные! Пейте, граф.

Я сделала глоток и поперхнулся. Его высочество терпеливо ждал, пока я откашляюсь, а потом тихо и размеренно заговорил. Принц рассказал мне, в чем будут состоять мои обязанности, не такие уж, надо сказать, и сложные. Он терпеливо предостерегал меня от невыгодных знакомств при дворе:

— Я понимаю, Освальд, что ты провинциал. Но если ты желаешь служить при моей особе, ты должен быть очень осторожен. Сейчас служба отца расследует заговор, и всплывают совершенно неожиданные имена. Так что, если ты хочешь карьеру, трижды подумай, прежде чем начать дружить с кем-то.

— Ваше высочество, меня пугает эта ответственность. Я не получил ни должного образования, ни воспитания. Я совершенно ничего не знаю об интригах при дворе. Кроме того, я уже говорил вам, что у меня плоховато с памятью: даже не могу вспомнить многие вещи из прошлого и боюсь, что больше не смогу защитить вас столь же умело.

— Ты не понимаешь, Освальд. Именно то, что ты случайный человек и находишься вне дворцовых коалиций и групп – твой самый большой плюс... Именно потому, что последнее время нельзя доверять никому, а особенно родственникам… Пока ты валялся в койке… Ах, - принц небрежно и раздраженно махнул рукой, как бы разрешая себе говорить, – все равно через неделю-другую об этом будет знать весь мир… За попыткой моего убийства стоит один из ближайших родственников отца: герцог фон Аграно. Мой дорогой дядя решил, что как только у меня появятся дети, его очередь к трону станет слишком длинной. Ты видел когда-нибудь герцога Аграно?

— Нет, ваше высочество.

— Он поздний ребенок в семье и мой родной дядя. При этом он старше меня всего на восемь лет. Так что у него были все шансы занять трон. Сейчас идут переговоры о моей женитьбе. Думаю, это подстегнуло дядю…

Мы помолчали, сделали еще по глотку, и принц, неохотно пережевывая ломтик мяса, буркнул:

— Закусывай. Это вино вкусное, но коварное, – закончив жевать, он продолжил: - Я окажу тебе любую помощь при дворе. При условии, что ты ни с кем не свяжешься. На тебя будут охотиться с помощью девок. Прошу, будь внимателен и при малейшем намеке доложи мне. Будешь умен, я сумею отблагодарить.

Мы говорили еще некоторое время, и я заметил довольно забавную вещь: пили мы одинаково, но пьянел принц гораздо быстрее, чем я. При всей крепости вина ему далеко было нормальной самогонки, которую варила у нас баба Геня, настаивая ее на можжевельнике. Она и очищала ее каким-то своим, только ей известным способом.

Этот напиток богов я предпочитал любому магазинному пойлу. Никакие виски и джины с этой самогонкой даже равнять было нельзя.

Вспоминать бабу Геню и прошлую жизнь было приятно. Но я отогнал эти мысли, попытавшись сосредоточиться на том, о чем говорил принц.

А его высочество в это время подробно рассказывал мне, на что я особенно должен обращать внимание. Какими деталями из личной жизни его, принца, должны интересоваться мои будущие любовницы, о которых я должен буду доносить.

Нельзя сказать, что я испытывал восторг от той роли, в которой меня видел его высочество, но и резко отказываться я тоже не стал. Не может мелкопоместный барон послать короля, не привлекая к себе внимания. А то, что мне в дворцовых игрищах предназначена роль живца…

Что ж, значит, я побуду живцом.

Заодно у меня будет время детально разобраться в этом мире и попытаться понять, зачем я здесь нужен. А заодно и найти ту самую золотую звездочку, смотреть на которую было тепло. Конечно, уверенности у меня не было, но почему-то мне казалось, что эта душа женская. Так что в чем-то наши с принцем цели совпадали.

Глава 5

Первые месяцы мне было сложно. Не просто сложно, а очень сложно. И заключались проблемы вовсе не в интригах.

Начнем с того, что мне пришлось заниматься совершенно непривычным делом: изучением сабельного боя. Сам по себе я человек исключительно мирный и в мордобое последний раз участие принимал еще в студенческие годы и то исключительно по юношеской дурости. Однако уже через пару недель общения с местной элитой я понял, что рано или поздно дуэль неизбежна.

Да, дуэли были под запретом. Да, судьбу дуэлянтов высокого ранга решал король лично. Как минимум, их высылали из Дольфенберга и по велению его величества такая ссылка могла стать и пожизненной. Но все же дуэли случались не так и редко.

Первое, что сделал принц для «восстановления» моей памяти — прислал мне дуэльный кодекс. Это был небольшой, но весьма увесистый рукописный томик, где было подробно расписано, кто, как и с кем может себе позволить дуэль. В общем-то, в книге было прописано множество норм и условий, часто нелепых, но некоторая логика все же присутствовала. И одно из основных правил гласило, что обладатель бронзового или серебряного ключа не может отказать в дуэли обладателю золотого.

С моей точки зрения, это было весьма разумно. Как правило, службу при дворе начинают с бронзы. Это я, как Гагарин, шагнул сразу через звание. И к золоту подбираются постепенного, годами учась вести себя в обществе. А достигнув золотого ключа, человек не склонен рисковать понапрасну. Мой мастер сабельного боя говорил, что это правило в дуэльный кодекс попало всего лет сорок назад.

Я должен быть бесконечно благодарен прапрадеду нынешнего короля за то, что он ввел эту систему ключей. Этот опознавательный знак много раз позволял мне не вляпаться в неприятности. Первое время я старательно обходил стороной тех, чей ключ был круче моего. Вовсе не из трусости, а из разумной осторожности — боец из меня получился не сразу.

Принц озаботился тем, чтобы “вернуть” мне нужную физическую форму. Заниматься тренировочными боями было тяжело и немного странно. Сам я никогда ничем подобным не увлекался и поэтому частенько бывал неуклюж, но иногда срабатывала какая-то странная мышечная память тела, и я, неожиданно даже для себя, мог провести довольно сложный удар.

Как только рана на ноге зажила окончательно, я стал посещать тренировки дважды в день – утром и ближе к вечеру. Если честно, я предпочел бы обычный кулачный бой: все же пять лет в институтской секции бокса были проведены недаром. Но, увы, у меня не было выбора, потому тренировался я фанатично, понимая, что от этого рано или поздно будет зависеть моя жизнь. Впрочем, обучался я быстро. Казалось, что просто вспоминаю очень старые навыки.

Обладая поддержкой принца и золотым ключом, я чувствовал себя во дворце относительно спокойно. Но и четко понимал, от кого исходит самая главная опасность: от носителей таких же золотых ключей, как и у меня. А вот с интригами, к моему удивлению, все было несколько проще.

Я был совершенно новой фигурой при дворе, и местные прощупывали меня всячески. Не могу сказать, что я прирожденный интриган, но если бы эти салаги попробовали выклянчить у главы райисполкома дополнительный импортный комбайн, предварительно договорившись с его многочисленными замами о поддержке… Если бы они научились ладить с начальником отдела образования из Минобразования для того, чтобы тот отправил вам учителей получше и поопытнее, а не бестолковых студентов, мечтающих сократить срок отработки и свалить в Минск… Тогда, пожалуй, мне было бы с придворными трудно.

Пока же все интриги, в которые меня пытались вовлечь, казались мне несколько неуклюжими и какими-то подростковыми. Например, однажды, получив очередное приглашение на свидание, я, только еще войдя в комнату, невольно вспомнил строчку из Высоцкого: «Там шпионки с крепким телом, ты их в дверь, они в окно…».

Девица-то, безусловно, была дивно хороша, пусть и не в моем вкусе, а ее едва прикрытая кружевами грудь должна была вызвать у пубертатного подростка обильное слюноотделение. Вот только отсутствие её личной служанки в комнате привело к тому, что я “засмущался”, как последний провинциал, “забеспокоился” о ее репутации и усадил у дверей лакея. На него прелестная вдовушка не обратила внимания. Слуга – это что-то вроде мебели. Почти так же здесь относились к прислуге все.

Только вот я в этот раз взял с собой не старательного, но не слишком прошаренного Гронта. Нет, тот остался на хозяйстве. Меня же, по моей просьбе, в таких ситуациях всегда сопровождал Крет, один из трех личных слуг наследника престола. Крета при дворе знала каждая собака. И все понимали, кто за ним стоит. Кроме, как выяснилось, баронессы. Вдовушка была при дворе всего пару недель и таких тонкостей просто не успела освоить.

Она оказалась таким же новичком, как и я. Дама, похоже, понадеялась на то, что слову слуги никто не поверит.

Что бы там ни говорили впоследствии, но именно Крет, после того, как мы с барышней тихо-мирно отужинали под её кокетливое щебетание, а потом девица, внезапно рванув на себе шнуровку платья, одновременно обдирая кружево манжета, и тонко, но пронзительно завизжала, мгновенно выскочил за дверь и закричал-заголосил: «На помощь! Баронессе Беридан дурно! Лекаря!»!

На удивление, в абсолютно пустом дворцовом коридоре немедленно невесть откуда образовалась толпа, готовая оказать всяческую помощь прелестной беззащитной баронессе. Не только пара пожилых дам, но и несколько “серебряных ключей” плюс пяток штук мелкой дворцовой швали. Эти «помощники» почти сразу же начали возмущенно рассуждать о том, что юная неопытная красавица подверглась грубому насилию. Один из “ключников”, выпятив грудь, даже довольно дерзко начал задавать мне вопросы. Зарождающийся скандал остановили мои слова:

— Право, господа… Какие глупости вы говорите! Его королевское величество специально приказал Крету сопровождать меня, чтобы в случае чего … – я даже не стал договаривать, в случае чего именно.

Похоже, все участники спектакля ждали криков баронессы и в запале не обратили внимание на того, кто поднял шум. Сейчас же все всё прекрасно поняли, и возмущенные возгласы быстро стихли. Кто-то из толпы сочувствующих даже негромко пожалел бедную баронессу, столь склонную к истерическим припадкам.

Красавицу ощутимо похлопали по щекам, налили вина. Одна из пожилых дам, загораживая телом от толпы "растерзанную страдалицу", недовольно буркнула:

— Стыдитесь, госпожа! Как можно юной женщине, да еще и вдове ходить без компаньонки или служанки?! –

похоже, эта достойная дама действительно оказалась здесь случайно.

А еще через два дня вдовушка, по слухам, внезапно вышла замуж за какого-то провинциального барона и навсегда исчезла из дворца.

— Я разберусь, кто представил баронессу ко двору, Освальд. Надо же выяснить, кому так срочно понадобилось твое место при моей особе. Должен сказать, ты держишься совсем не плохо для провинциала.

— Благодарю вас, ваше высочество, вы очень добры ко мне.

Дискредитировать меня пытались разными путями, но я был достаточно аккуратен, и любое свидание проходило только и исключительно с разрешения его высочества.

***

Изначально наши отношения с принцем напоминали мне встречу двух уличных котов в одном подъезде. Мы, правда, не орали дурными голосами, оповещая соперника об опасности, но относились друг к другу несколько недоверчиво.

Первым сдался я. Я просто зауважал этого парня, видя, сколько времени он проводит за работой. Пусть не все его решения, которые он потом клал на рабочий стол отца, были максимально правильными. Но он старался и учился.

Принц даже в любовницы взял себе не молоденькую девушку, которой мог испортить жизнь, а симпатичную вдову. И к тому же никогда не заставлял её появляться с ним публично.

Многие при дворе не могли этого понять. А я считал этого парня очень благоразумным. И на фоне избалованных сынков и дочерей остальной знати принц выглядел весьма приличным человеком. Не без некоторых тараканов, конечно. Например мне казалось, что он излишне набожен. Сам же я посещал дворцовую церковь только тогда, когда мне прямо было приказано сопровождать его высочество.

Со временем я узнал, что тот самый герб, который был отчеканен на моем ключе, выбрал именно принц. Не знаю, случайность это или совпадение, но две перекрещенные сабли, изображенные на гербе и увенчанные графской короной, были обрамлены венком из пшеницы. Не самый стандартный выбор, как я понял позднее, когда начал изучать геральдику. К тому моменту первоначальное недоверие между нами частично рассеялось, и я даже осмелился спросить принца:

— Ваше высочество, а почему вы выбрали такой вариант герба? Королевский мастер геральдики сказал, что предложил на выбор целых три: с пшеничным венком, еловым и дубовым.

— Я хотел выбрать для тебя ель, Освальд… Я даже протянул тогда руку к рисунку, но почему взял именно пшеницу, – принц отхлебнул крепкий травяной взвар, задумчиво почесал бровь и пожал плечами. – Не знаю, так получилось.

Я знакомился с людьми, пил и тренировался с мужчинами. Иногда ездил по поручению его высочества по городу, слегка волочился за дамами, научился танцевать и играть на местной китаре. Звук инструмента чуть отличался от привычного мне, как и форма, но справился я довольно быстро. Думаю, мой прешественник тоже баловался китарой. Разучил пяток местных карточных игр и даже, иногда, развлекал публику фокусами. За один год я стал прямо образцовым примером придворного.

И все время напряженно вглядывался в собственное окружение. Я искал ту самую золотую искру. Ни одна из женщин не была на нее похожа. Дамы были разные: наглые и застенчивые, умные, стервозные, тупые. Всякие…

Пару раз я ошибался. Казалось – вот она! Но немного личного общения, и я вновь понимал – не то. Иногда думал, что она мне просто привиделась в предсмертном бреду...

Месяцы бежали, осенью ожидалась свадьба принца, и мне становилось все тоскливее при дворе. Надоела жизнь под стеклянным колпаком. Каждый, кому было интересно, знал про мои личные привычки абсолютно все. Я помнил, как долго и с любопытством обсуждали мою “странность”: обливание холодной водой по утрам. Все вокруг были осведомлены о том, что я ем и когда ложусь спать, какие приемы боя предпочитаю и с кем пью вино, за кем волочусь сейчас и что напишу даме в "любовной записке". Конечно, со временем, когда интерес к моей персоне поутих, эти темы перестали быть злободневными. Но и мой интерес к этому миру постепенно гас.

До тех пор, пока не прозвучало страшное слово, вызвавшее во дворце паническую истерику. Перепуганный Гронт разбудил меня утром:

— Волна, господин! Волна идет!

Глава 6

Суматоха, поднявшаяся во дворце, была просто чудовищной. Спешно паковались вещи, повсюду суетились лакеи и горничные. Даже капралы с офицерами не ходили, а бегали. Уже после полудня дворец торопливо покинули два обоза.

Его королевское величество Альбертус Четвертый отправился в карантин на север, прихватив с собой малую часть двора. Принц же со своей свитой двинулся на юго-запад от столицы. Уезжали не мы одни. Уступая кортежу его высочества дорогу, к обочине, в каретах и бричках, а кое-кто и в простых телегах, съезжали самые богатые и самые сообразительные жители Дольфенберга. Бегство от эпидемии было массовым, все понимали, что днем, сразу после отъезда королевской семьи, столичные ворота запрут.

Спешка при отъезде была такая, что в суматохе мы забыли одну из телег с продовольствием. Конечно, эти четыре дня пути нам голодать не пришлось, но основной нашей пищей были холодное мясо и не слишком удачно испеченный черный хлеб, который готовили для прислуги во дворце. К сожалению, весь белый остался в той самой телеге. А местный черный я не любил. Слишком уж он был тяжелый и скверно пропеченный.

Группа наша была не слишком велика. Кроме меня и отряда охраны, его высочество захватил с собой личных слуг, свою любовницу госпожу Лионеллу Кайтер с двумя её горничными, духовника, двух секретарей, троих дворян из ближнего круга, которым он доверял, и пожилого лекаря-иностранца господина Божу. Направлялись мы в сторону Венгарского замка. По дороге я успел наслушаться баек о том, чем знаменито старинное родовое гнездо королевского дома.

С моей точки зрения, ничем особенным. Просто в очень древние времена один из герцогов Венгарских удачно женился на королевской сестре. А затем, то ли вследствие естественных причин, то ли вследствие собственной ловкости рук, он похоронил старшего брата жены и благодаря отлично подготовленным войском, не просто занял трон, но и сумел его удержать. С тех пор вот уже девять поколений страной и правят представители этого дома. А старый замок слегка заброшен за ненадобностью.

Разумеется, там жили слуги, которые охраняли имущество. Но торговые пути с тех пор немного сместились. И после столицы городок у замка выглядел несколько жалко. Пара сотен небольших домов, одна прямая улица и куча закоулков.

Само строение казалось достаточно крепким, но примитивным: четыре квадратные трехэтажные башни, соединенные между собой массивной крепостной стеной. Не слишком большой внутренний дворик был изрядно застроен по периметру довольно ветхими зданиями. Это были конюшни и бывшая кордегардия.

Внутри замка всполошенная прислуга пыталась одновременно отмыть от пыли и протопить хоть несколько комнат: гонец из дворца опередил нас всего на сутки.

Если учесть, что последние лет пятнадцать в замке проживало меньше двадцати человек, включая пожилых солдат и старого капрала, а также пару конюхов, повара и двух его помощников, то на долю горничных и прачек оставалось всего три места. Разумеется, поддерживать замок в порядке полностью они не могли. Да, похоже, не слишком и стремились. Конечно, из города уже пригнали на помощь женщин. Но когда мы вошли во все еще холодную башню и вдохнули мерзкий промозглый воздух, принц печально глянул меня и сказал:

— Пожалуй, граф, я предпочту и сегодня переночевать под открытым небом. Жаль… Бедной Лионелле опять придется ночевать в карете.

Камергер принца позволил себе вмешаться в разговор:

— Ваше высочество, дайте мне день и ночь, и я наведу здесь порядок.

Принц молча кивнул ему.

— А что, ваше высочество, в замке нет сенешаля? – спросил я.

— Старый умер давненько, лет шесть или семь назад. Сюда просто раз в год посылали сборщика налогов, – слегка поморщившись, ответил мне принц и, обращаясь к камердинеру, добавил: – Займись обустройством спальни и трапезной, Дежд. Думаю, повар на кухне справится и без тебя.

Так что и эту ночь мы провели под открытым небом. Правда, уже несколько удобнее: не в телегах на соломе, а в походных шатрах, которые нашлись в замке. Там же, в кладовых, откопали и удобные раскладные кровати. Дежд, который всегда командовал прислугой в личных покоях принца, показал себя и толковым, и расторопным. Уже утром он докладывал принцу:

— … так что, ваше высочество, я бы там селиться не советовал. Я сам лично осматривал все. Самая крепкая постройка – это Старая башня. В ней готовили, а на нижнем этаже жили слуги. Так что тут и крыша в порядке, и окна со стеклом, и камины все рабочие. Только вот выходит, ваша светлость, что господам придется по двое в комнате устраиваться. А иначе никак и не разместиться. В двух других башнях и стекла не везде, и крыши протекают. А самое худое: камины и вовсе не рабочие.

— Я думаю, Дежд, что мои сопровождающие не подерутся, – усмехнулся принц.

Все бы было ничего, но одним из сопровождающих принца считался лекарь – простолюдин, с которым никто из господ в одной комнате селиться не хотел. Мне, честно говоря, этот сословный снобизм был не слишком понятен.

И я легко согласился приютить старика в своих покоях. Тем более, что не такой уж старик он и был. При дележке соседей лекарь показался мне предпочтительнее духовника. Свою ошибку я понял позднее.

Еще два дня в крепость свозили бесчисленные телеги с продуктами и даже пригнали пару коров. А потом ворота замка заперли. И очень быстро выяснилось, что делать нам практически нечего. Надо сказать, что сопровождавшие принца дворяне все же отличались довольно разумным нравом, и потому ни пьянок, ни особых гульбищ или ссор не было. Но от скуки мы начали маяться уже к концу недели.

Настоящим спасением для меня на первое время оказался тот самый господин Божу. Разговоры с ним отвлекали от ничегонеделания. За время карантина у нас даже установился определенный режим. Утром мы легко завтракали в трапезной без госпожи Лионеллы: она любила поспать подольше. Потом его высочество устраивал тренировки. Это была для меня прекрасная практика, и я не отлынивал. Затем следовал второй, уже гораздо более плотный завтрак, и мы расходись скучать по своим комнатам до обеда. Вот тут-то господин Божу и начинал свои лекции по средневековой медицине.

Надо сказать, что первые дни он несколько дичился и как бы побаивался меня. Но со временем успокоился, понял, что я не собираюсь кичиться перед ним титулом или как-то унижать, и беседовал со мной все охотнее. Я слушал, часто задавал вопросы, а про себя тихо офигевал и понимал: пожалуй, я лучше сдохну от болезни, чем дозволю местным медикам лечить меня.

Достаточно сказать, что никакого серьезного представления о строении организма господин лекарь не имел. Зато совершенно точно знал, что кровопускание – основа любого лечения. По его мнению, в теле любого человека содержались гуморы. Эти самые гуморы – якобы некие жидкости, из которых состоит организм: кровь, мокрота, а также желтая и черная желчь. Именно балансом этих жидкостей в организме и определяется темперамент человека. Ну а заодно и его здоровье. Лекарь рассказывал мне с большим вдохновением о том, как ему приходилось прижигать раны на поле боя, когда он был молод. Операцию эту проводили каленым железом или же, если была отрублена конечность, прижигали факелом. Это лечение, по мнению господина Божу, должно было непременно сопровождаться молитвой. Вот в различных молитвах он, надо сказать, действительно был крупным спецом. Существовали специальные молитвы от боли в животе и зубной, от гноящихся ран и язв, молитвы, помогающие при родах и спасающие от ожирения…

От всего этого меня довольно быстро стало подташнивать, и я перешел к сегодняшним дням, пытаясь выяснить, что за волна накрыла столицу сейчас.

— Такая волна, мой господин, приходит раз в несколько лет и несет неисчислимые беды! Иногда до трети народа в некоторых графствах и городах вымирает! Грядут страшные горести, ваше сиятельство…

— Да понял я, господин Божу, понял! Я не спрашиваю о последствиях волны. Я хочу знать симптомы заболевания.

— У человека перехватывает горло, ваше сиятельство, а также у него болят конечности, и он испытывает тошноту и испражняется, не успевая добежать до отхожего места. Мы, лекари, называем эту болезнь пляска святого Антония. Потому как многие больные начинают подергивать руками, как бы собираясь танцевать. Еще больные могут наблюдать странные видения, говорить несуразное. Продолжаться это может и месяц, и полтора. Впрочем, иногда Господь посылает исцеление. В этом смысле очень славился в прошлые годы монастырь Святого Антония.

Именно там больные чаще всего выздоравливали. Но, увы, в одной из войн здание монастыря было разрушено и осквернено еретиками.

Лекарь печально вздохнул, перекрестился и добавил:

— Но вы не волнуйтесь, господин граф, еще в молодости я купил частицу креста Господня, который венчал собой купол церкви при том самом монастыре. Случись нужда, и вы вдруг заболеете, я настругаю немного щепочек с этой благословенной частицы и приготовлю для вас из них целебное питье.

Мне захотелось перекреститься. Не готов я был пить такие лекарства, да и непонятная эпидемия меня пугала.

Тем более, что понятия о дезинфекции здесь не было: днем изредка приезжали королевские курьеры. Сумку с документами солдаты относили принцу после того, как, нацепив на копье, подержали над открытым костром. Так у его высочества появлялась хоть какая-то работа: он писал ответы.

Остальные же, к сожалению, вынуждены были коротать время до ужина за карточными играми. Хорошо хоть то, что его высочество своей волей запретил на время карантина любые ставки.

Я про себя почти молился, чтобы эпидемия эта не пробралась в замок. Кто знает, что за жуткая зараза там, за стенами. Многое было непонятно. Особенно то, что в городке больных не было. Хотя курьеры останавливались именно у местных и могли перезаразить вообще всех. Больше всего бесила меня полная беспомощность. Как я могу объяснить принцу про микробы, инфекцию и опасность этих документов? Как запретить усталым гонцам ночевать в городке?

А ночами все чаще мне снилась золотистая искра и звала, манила своим теплом…

Глава 7

До мест, где мы сидели на карантине, волна так и не добралась. Через некоторое время мы стали позволять себе небольшие вылазки за стены замка. Несколько раз даже организовывали охоту, чтобы пополнить запасы мяса.

Здесь, в этом мире, дичь я пробовал достаточно часто и быстро привык к тому, что мясо ее сильно отличается по вкусу от привычной мне свинины и говядины. Дома, в Беларуси, дичь доводилось есть гораздо реже, но и была она на порядок вкуснее. Ее просто умели правильно готовить.

К третьему месяцу сидения в карантине я озверел настолько, что рискнул полностью нарушить не только все правила этикета, но даже социальные границы. После очередной охоты, когда во дворе сгружали три оленьи туши, я со вздохом и как бы случайно сообщил его высочеству:

— Эх, какие котлеты делала из оленины одна хорошенькая горожаночка рядом с моим баронством. Признаться, скучаю не столько по ней, сколько по неземному вкусу еды.

— Кок-леты? – принц удивленно вскинул брови, произнося незнакомое слово, и спросил: – что это такое?

— Это довольно сложное блюдо из мяса, ваше высочество, но мне оно нравится больше, чем жаркое.

Принц на секунду задумался, а потом спросил:

— Ты знаешь, как его готовить, Освальд?

— Конечно, знаю, ваше высочество. Его столько раз делали у меня на глазах, что было бы странно не запомнить.

— Что ж, давай сегодня на ужин побалуем прелестную госпожу Лионеллу. Пригласите повара, граф, и расскажите ему: что нужно делать.

Для меня это был роскошный шанс заняться хоть чем-то, а не погружаться вновь в скуку и бессмысленное сидение у узкого холодного окна. И я воспользовался этим шансом:

— Ваше королевское высочество, блюдо настолько сложное, что предпочел бы лично наблюдать за приготовлением. Мне действительно хочется порадовать вас и госпожу Кайтер. Да и признаться, запеченное мясо уже поднадоело.

— Ну что же, надеюсь, твои старания все оценят по достоинству, – улыбнулся принц.

Не сказать, чтобы сам я был особо умелым поваром, но вот как готовят котлеты из оленины, действительно знал неплохо. Мой институтский приятель не просто был активным членом БООР*, но еще и весьма удачливым бизнесменом. У нас было доброй традицией минимум раз, а лучше два за зиму прогуляться на охоту. Тем более что лицензии на отстрел оленей последнее время стали доступнее.

Иногда собиралась компания из пяти-шести человек, и по возвращении Леха Боярович частенько давал мастер-класс по своим знаменитым котлетам. Вариантов я знал два. Один попроще, но для него нужна мясорубка. Здесь же до такого инструмента еще не додумались, а потому выбирать пришлось второй вариант.

Повар-южанин, обслуживающий всю нашу компанию, хоть и кланялся припершемуся на кухню графу, но явно был не слишком доволен моим визитом. Однако выбора у него не было, а потому под моим внимательным взглядом он и его подмастерья занимались фаршем.

С задней четверти туши срезали кусок мякоти, удалив жилки и сухожилия. Всю эту глянцевито-бордовую красоту разложили на досочках и, порезав изначально на достаточно мелкие куски, принялись сечь в крошево тяжелыми ножами.

Работал мэтр Польди весьма профессионально, не хуже Лехи. Ножи почти растворялись в воздухе и казались некими смазанными сероватыми веерами. Его помощник рядом, горько рыдая, мельчил таким же способом крупные луковицы. А третьего я погнал за свиным салом в подпол.

Сало, к сожалению, нашлось только соленое, но это было не так страшно: некоторое количество соли и пряностей все равно придется добавлять. Постепенно миска с кусочками оленины пустела, а таз, куда скидывали максимально мелко нарубленное мясо, обзавелся уже целой горкой не слишком красивого месива. После того как фарш вымесили первый раз, я лично попробовал его на соль и черный перец. Неплохо! Однако соли я бы добавил еще. Кроме соли в фарш полетели вымоченные в сливках белые булки, оставшиеся от завтрака. Небольшой привкус кардамона от выпечки не помешает.

Фарш я заставил вымешивать и отбивать на столе довольно долго. И к концу процесса Польди уже слегка выдохся. Ровно до того состояния, чтобы не посматривать на меня озлобленно.

— Теперь, мэтр Польди, это нужно пожарить.

Думаю, именно обращение к повару словом «мэтр» заставило его слегка улыбнуться. Ну и нужно сказать, что я не жалел сил, чтобы похвалить его мастерское владение ножами. Так что к моменту жарки наш шеф смотрел на меня значительно более благосклонно. Похоже, ему самому стало интересно, что же получится на выходе. В глубокую сковородку кинули пару ложек свежего свиного смальца, и я, вымыв руки, лично показал мэтру, какого размера нужно валять котлеты, как обваливать в муке и как жарить.

Попробовав первую порцию, повар на мгновение закрыл глаза, как будто наслаждался изысканной музыкой, затем нежно и ласково улыбнулся. Только потом, кинув на меня восторженный взгляд, экспрессивно взмахнув рукой, смачно чмокнул кончики сложенных в щепоть пальцев и наконец-то заговорил:

— Брависсимо!!! Господин граф, это восхитительно!!! Я назову это блюдо в вашу честь! Отныне оно будет подаваться на стол его высочества под названием “коклет де Ваерман”. Это блюдо прославит меня на всю столицу!

Котлеты и в самом деле вышли на славу: в меру плотные, с темной румяной корочкой и розоватой серединкой, из которой сочились на белоснежную тарелку крупные капли прозрачного сока. Пахли они так, что еще не приглашенные к столу помощники шефа нервно сглатывали набегающую слюну.

Я засмеялся, потому что не очень представлял, на фига обычным котлетам давать такое вычурное название. Но спорить с восторженным и эмоциональным шефом не стал. Этот южанин всегда был человеком порывистым, но работу свою делал совсем неплохо. Во всяком случае, с тех пор, как мы с принцем перестали посещать королевский стол, а кормились только с кухни шефа Польди, ни у кого из нас не было расстройства желудка.

Котлеты подали на ужин. И оценили их высоко. А я с тех пор приобрел расположение мэтра Польди, что позволяло иногда сбегать от жутковатых лекций доктора Божу на кухню, где у меня было время поболтать с шефом, а иногда и приготовить что-то собственными руками.

Надо сказать, что первое время окружение принца смотрело на мою новую забаву несколько презрительно. Пока однажды в разговоре с его высочеством я не упомянул, что приобретение таких вот умений вполне может выручить во время военного похода. С тех пор шуточки в мой адрес стали не так ехидны, а со временем и вообще прекратились.

***

Известие о смерти короля от волны добралось в Венгарский замок почти через месяц после Рождества. Мы знали, что волна еще не схлынула полностью и особо свирепствует на севере. Как ни страшно было его высочеству, но обозначить себя требовалось. Иначе были все шансы, что трон займет кто-нибудь из менее трусливых и порядочных, но более расторопных родственников, готовых половить рыбку удачи в мутной воде безвластия...

Почти сутки принц молился и постился, но когда утром садился на коня, я понял, что он практически поборол свой страх. Ну, или прятал его так глубоко, чтобы другие не видели.

— Все в руках Всевышнего. Если угодно ему, чтобы занял я трон отца, он сохранит мою жизнь! Трогаемся, господа…

***

Еще почти два года я отирался при дворе. Первое время забот и хлопот было выше крыши. Мне приходилось заниматься всем подряд. Трижды я даже присутствовал как представитель двора на судах над высокородными.

Один случай особенно запомнился своей омерзительностью.

Затем на несколько месяцев я стал командиром отряда личных телохранителей принца: не все родичи королевской семьи спокойно приняли смену власти.

Пару раз мне приходилось ездить в сторону Северных земель с поручениями короля, и я видел, как чудовищно опустели города, как гарью и копотью от сожженных трупов были покрыты деревья возле кладбищ. Да что кладбища! В некоторых городах жгли целые районы, чтобы остановить заразу. Везде на дорогах были устроены посты, и даже королевские печати не всегда служили пропуском. Это были очень тяжелые времена.

Однако понемногу все утихало. И через год с небольшим, по окончании траура, я присутствовал на свадьбе его королевского величества Эдмунда Второго и франкийской принцессы Эллины де Субизо.

К этому времени все волнения, сопутствующие смене власти, были подавлены. Принцессу сопровождала маленькая франкийская армия из полутора тысяч человек и его королевское величество получил долгожданную передышку. Требовалось латать на государственном уровне последствия волны, заниматься вопросами торговли с Франкией, но все это – мирные вопросы, которые его величество решал вполне успешно.

Разумеется, некоторые придворные должности понадобились франкийцам. Король был весьма мудр и оговорил всего несколько постов при дворе, которые он готов был предоставить иностранцам, чтобы юная королева не чувствовала себя совсем оторванной от родины. Впрочем, надо сказать, что легкомысленные и болтливые франкийцы отлично вписались в королевский двор и, пожалуй, даже добавили ему шарма. Однако у них был один присущий почти всем представителям этого народа недостаток: ребята не были злы, но иногда слегка вспыльчивы.

Не стоит даже вспоминать, из-за какой мелочи мы зацепились с графом де Шалю, командиром личной охраны королевы Эллины. Достаточно сказать, что дело кончилось дуэлью.

Однако эта ссора, наградившая меня парой царапин и оставившая графу небольшой шрамик на память, оказалась большой удачей. Граф приходился королеве троюродным братом по материнской линии, и ее величество потребовала моего удаления от двора. На тот момент королева уже была беременна, и король, чувствуя некое смущение, но категорически не желая раздражать жену, пожаловал мне обещанные земли.

— Этот край, граф, раньше был достаточно богат, чтобы хорошо пополнять королевскую казну.

Карта, по которой его величество водил пальцем, была очень невелика размером и не выглядела слишком уж достоверной. Но в целом получалось, что я приобрел огромный кусок земли. Несколько городов, двенадцать баронств, часть из которых, правда, была сильно обнищавшей.

Край этот славился богатыми урожаями пшеницы, хорошими землями и роскошной охотой. К этим землям король присовокупил два весьма весомых подарка. Один неплохо пополнил мой личный золотой запас – это был кошель с деньгами. А в качестве второго король потребовал у своего кабинета министров полностью списать долги графства по налогам.

Все время, пока шла эта суматоха, разговоры-переговоры-утверждения, я испытывал необыкновенный душевный подъем! Мне было в радость покинуть осточертевший двор с его игрищами и осесть на земле, которую я по праву смогу назвать своей. И наконец-то заняться тем единственным, что я умел делать действительно хорошо – управлять колхозом.

Как только установился санный путь, я закупился по советам бывавших в тех краях людей необходимыми товарами и с небольшим обозом и охраной двинулся к себе домой.

Глава 8

КЛЭР

До старой резиденции рода Булонов мы ехали молча. В санях граф усадил меня рядом с собой, а на запятках стояли двое солдат. При них я не рисковала говорить на чужом языке. Впрочем, это совсем не мешало мне изредка коситься на его сиятельство. Ни одного ответного взгляда я не получила, и это несколько разозлило меня. В конце концов, встретить в совершенно чужом мире близкого себе человека — это достаточно важное событие. А он сидит, как болван бесчувственный. А может, ему действительно все равно?!

Замок, к которому мы подъехали, располагался более чем в часе езды от Альмейна и был действительно гигантским, но давно заброшенным. С удивлением оглядывая многобашенную махину, я не могла понять, зачем его вообще строили? Как это все протопить? И сколько же народу здесь может жить? Это же не дом, а целый город, в котором, пожалуй, могут поместиться все жители Альмейна, вплоть до последнего пастуха! И упряжка коней, и несколько человек из прислуги, и даже десяток солдат, сопровождавших графа, в этом гигантском, плохо вычищенном дворе смотрелись просто муравьями.

Его светлость помог мне выйти из саней, как бы задавая своей прислуге и охране некие параметры общения со мной. Он лично протянул мне руку и, пропустив чуть вперед, замер за моей спиной, заговорив на русском:

— К сожалению, Клэр, замок долгие годы стоял совершенно пустой, и мы худо-бедно смогли обустроиться пока только в одной из башен. Ничего страшного в этом нет, но тебе точно будет гораздо безопаснее здесь, Искра.

— Искра? Что за Искра? – непонимающе обернулась я к графу.

— Сейчас ты выберешь себе комнату, а у меня еще есть дела. А вот за ужином мы с тобой спокойно обо всем поговорим. Хорошо?

Я пожала плечами и отправилась за лакеями, которые несли мой сундук. Пусть во мне и бурлило любопытство и желание все узнать немедленно, но я не собираюсь показывать этому… сколь велико мое нетерпение. Хочется ему важничать и показывать, кто здесь главный носитель информации и тайн? Пусть себе развлекается.

Комнату, куда меня привели, жильем можно было назвать с большой натяжкой. Только весело пылающий камин делал ее похожей на обитель человека. Стены же, все в трещинах и дырах от выпавшей кусками штукатурки, скорее напоминали какой-то бомжатник. Один плюс – это бомжатник хоть и выглядел убого, но был достаточно

тщательно вымыт. Ни дохлых мух, ни паутины по углам, ни мусора на полу.

Даже похожая на огромный скелет динозавра кровать, лишенная и клочка ткани, явно была недавно отмыта и отполирована воском. Кроме места для сна в комнате был еще рассохшийся буфет, этакий деревянный мастодонт, лишенный украшавших его стекол в верхней части и покрытый глубокими трещинами от неправильного хранения, а также чуть щербатый стол с резными ножками и несколько стульев. Все.

Лакей, который поставил сундук с моим барахлом у стенки, неодобрительно посмотрел на влажные пятна и комочки снега, осыпавшиеся с нашей обуви, недовольно покачал головой, вышел и вернулся с тряпкой.

Тщательно протер все влажные места и, заметив, что я так и стою столбом посреди комнаты, совершенно не понимая, что делать, весьма дружелюбно сказал:

— А вы, госпожа, к столу присядьте. Я сейчас на поварню сбегаю и чайку с хлебушком вам спроворю.

— Как тебя зовут?

— Меня, госпожа, Гронтом кличут.

— Давно ли ты служишь у графа, Гронт?

— Так почитай, с самого его детства и служу. Вы не пужайтесь, госпожа, что он снаружи строгий весь. Завсегда он с обслугой по-честному поступает, и никакого урону вам от господина не будет.

— Хорошо, спасибо за помощь, Гронт.

Все же встретить здесь русского было настолько необычно, настолько неожиданно, что в голове у меня была полная каша. Ни одной дельной мысли…

Решив, что в словах слуги есть определенный резон, я действительно уселась за стол на слегка занозистый стул и еще раз оглядела свою комнату. Все же это: это не комната для прислуги, я думаю. Во-первых, она слишком большая — не меньше сорока пяти-пятидесяти метров. Да и два больших застекленных окна для какой-то там служанки тоже, пожалуй, было бы слишком роскошно. Кроме того, высокий потолок по центру украшала неуклюжая, в трещинах лепная розетка. Это значит, что когда-то здесь была люстра на много свечей. Вон и крюк для нее торчит из потолка. Конечно, могу ошибиться, но, возможно, эта комната была гостевой. Тем более, что в одной из стен находились еще две двери.

Любопытство оказалось сильнее меня, и я пошла обследовать другие помещения. Левая дверь привела меня в огромную комнату с узким окном, расположенным горизонтально. На стены набиты ряды полок, а в углу валяются два сломанных манекена. Под ногами у меня что-то хрустело. До этого помещения еще не добрались слуги, и слой пыли на полках и на полу говорил о том, что человеческая нога здесь не ступала много лет. Камина в помещении не было, но воздух казался на удивление теплым и сухим, только немного затхлым.

Вторая комната тоже не была глухой и также имела дополнительную дверь. Окно здесь было одно. А вот возле окна, к моему удивлению, письменный стол в довольно сохранном состоянии. Такая забавная конторка, отличающаяся от нормального рабочего стола тем, что тумбочка располагается не под столешницей, а на ней. А уж между тумбами устроено место для письма. Возможно, когда-то здесь был кабинет. Дверь из кабинета вела в бывшую ванную комнату. Но и эта комната имела второй выход. За этой дверью меня ждал не слишком приятный сюрприз.

Следующее помещение было обжитым: с горящим камином, с огромной кроватью и роскошным пятирожковым подсвечником на обеденном столе, покрытом скатертью. У стены стояли сундуки. Чуть поколебавшись, я открыла один из них.

Как я и заподозрила, это была спальня графа. Самым неприятным оказалось то, что ни на одной из дверей, которые я без конца открывала, не было ни засова, ни замка. Наши покои сообщались. И это мне категорически не понравилось!

Трусливо захлопнув сундук, я вернулась в свою комнату и успела усесться на место до того, как Гронт приволок полный поднос снеди. Белые булочки, благоухающие корицей и ванилью, мед и комок сливочного масла в плошечках, а также большой фарфоровый чайник, закрытый для сохранения тепла белоснежным льняным полотенцем.

— Вот, госпожа, откушайте. Булочки еще теплые. А его светлость вскорости вернется и подарочков вам привезет!

— Подарочков? Каких еще подарочков?

— Никак не могу знать, госпожа, – слуга улыбался так довольно, что я слегка смягчилась. Какой смысл изливать недовольство на этого добряка. Он-то уж точно ничем передо мной не виноват. – Спасибо за заботу. Я с удовольствием выпью чая.

— Чай-то, госпожа, не простой! Заморский! Ажно из самого Шо-Син-Тая! Господин, когда из столицы сюда собирался, цельный сундук закупил и всю дорогу беспокоился, чтоб не поморозили. А еще потом самолично повара обучал, как заваривать, чтобы, значится, ни в коем случае не кипятили. Позвольте-ка, госпожа, я вам налью.

Чай и в самом деле оказался исключительно хорош. Гронт, несколько минут постояв у дверей, удалился, оставив меня наедине с моими дурными мыслями. Впрочем, явно под влиянием чая и потрясающе вкусных булочек, все мысли я отложила на потом.

Ждать возвращения графа пришлось не так уж и долго. После чаепития я даже не успела толком разобрать свой сундук, как за дверью на лестнице послышались голоса и шаги множества ног. В мою комнату ввалилась целая толпа народу. Первое, что внесли – огромный тюфяк в мешковине, свернутый тугим рулоном.

Лакей чиркнул ножом по веревкам, и тюфяк улегся аккуратно на деревянное ложе кровати. Сверху двое пыхтящих солдат бросили толстенную перину. А еще несколько человек торопливо затаскивали в комнату набитые каким-то барахлом мешки и, составив их у стенки, тут же выходили. С их сапог сыпались льдинки, оставляя на каменных плитах пола темные капли и лужицы воды.

Последним в комнату вошел граф в сопровождении высокой полноватой женщины.

— Вот, Мирин, это твоя госпожа. Ты можешь обращаться к ней госпожа Клэр.

Тетка низко поклонилась, внимательно оглядывая меня и не забывая пробегать глазами по странной комнате. А граф между тем продолжал:

— Сейчас ты займешься тем, что приготовишь госпоже постель и начнешь обустраивать ей жилье. Простыни и полотенца найдешь в этих мешках – граф небрежно кивнул на составленный у стены груз. – Если понадобится помощь, спроси на кухне Гронта и обратись к нему.

Затем, повернувшись, этот бесцеремонно хозяйничающий мужик обратился ко мне: -- Боюсь, сейчас здесь будет немного шумно, Клэр. Предлагаю пройти в мою комнату и спокойно поговорить.

Глава 9

ОСВАЛЬД

Она держалась несколько настороженно, и я уже мысленно ругал себя за сдержанность. Возможно, лучше было бы сперва поговорить с ней, а уж потом принимать решение? Признаться, за эти годы я привык в отношениях с любыми женщинами или нижестоящими решать все сам. И, пожалуй, в данном случае именно эта привычка сыграла дурную роль.

Все же Клэр не чета местным аристократкам. Это девушка, получившая нормальное воспитание, сама выбиравшая, как строить свою жизнь, наверняка, наверняка умеющая принимать решения. Она и так огребла сложностей по полной, попав в этот мир. Наверное, от соплеменника она вправе ожидать более вменяемого, человечного и более демократичного подхода.

Я заговорил первым и, кажется, опять взял неверный тон:

— Расскажи, как ты сюда попала.

Она сидела за столом, растерянно поглядывая в окно и слегка постукивая пальцами по столу. Было такое ощущение, что разговор со мной ей неприятен.

— Думаю, меня убил сосед.

— А потом?

— А потом я очнулась в монастыре, куда меня сдали до свадьбы.

Я не понимал ее сейчас… Вроде бы она и отвечает, но при этом максимально коротко и без подробностей. Она молчит о том, что было сразу после смерти. Видела ли она меня ТАМ? Ощутила ли тепло или… Может быть, если я расскажу о себе, она оттает? Еще немного помолчав, я начал:

— Я родился в Беларуси в тысяча девятьсот…

Почему-то начал я свой рассказ не с этого мира, не с момента попадания, а достаточно подробно изложил ей всю биографию. Где родился, как учился, как женился. Затем поведал то, что смог узнать о прежнем носителе своего тела, и только потом о жизни при дворе.

Она молчала, но слушала меня очень внимательно. И, кажется, потихоньку оттаивала.

— Вот после той дуэли его величество и отправил меня сюда. Да я чуть не подпрыгнул тогда, на балу, когда заподозрил, что ты своя!

— По тебе это было сложно определить, – на какое-то время девушка задумалась и замолчала, все так же машинально и тихо барабаня пальцами по столу. А потом сжала руку в кулачок и произнесла: – Теперь, по крайне мере, мне понятно, откуда в тебе столько самодовольства, – серьезно сказала Клэр.

— Самодовольства?!

— А теперь послушай, любезный граф, как все это выглядело с другой точки зрения…

От ее рассказала я малость обалдел, в то же время прекрасно понимая, что у нее действительно были поводы считать меня хамом и высокомерным придурком. Все же, увидев ее первый раз, я еле сдержался, чтобы не подхватить на руки и не утащить для беседы. Три с лишним года в чуждом мире, среди чужих людей дались мне

морально даже тяжелее, чем я думал и осознавал раньше. А вот с ее стороны, раз она даже не подозревала, что я свой, мое поведение действительно выглядело не очень…

— Прости, я как-то не думал…

— Да ладно, что уж теперь… Только учти, что мою репутацию ты угробил намертво. Теперь, чтобы нормально существовать, мне проще переселиться на другой конец страны, где меня никто не знает. А когда вернется мой муж, все станет еще сложнее.

— Черт! Я же тебе не сказал самого главного! Ты вдова! Твоего мужа убили в тюрьме.

Пауза была долгой, и мне показалось, что Клэр дурно: она побледнела, а руки, лежащие на столе, сжались в кулачки столь сильно, что казалось, костяшки на тыльной стороне ладони сейчас порвут кожу. Наконец она выдохнула и спросила:

— Барон знает?

— Да, я рассказал ему. Я видел, что ты относишься к нему уважительно, ну и…

— Знаешь, Освальд, я попрошу тебя об одной вещи…

— Все, что в моих силах!

— Больше никогда не пытайся решить мою судьбу у меня за спиной. Я живу здесь больше полугода, и все это время за меня решали каждую деталь: за кого я выйду замуж и что надену на свадьбу, кто будет присутствовать на моей брачной ночи и что подавать на обед… Я неделями и месяцами выстраивала…

— В смысле, присутствовать на брачной ночи?! – в первое мгновение я решил, что не так ее понял.

— В прямом,– фыркнула она. – Вот женишься и узнаешь, сколько свидетелей должно присутствовать при этом.

Нельзя сказать, что у меня не вызывали отвращение некоторые обычаи этого мира. Как правило, это было связано с нормами гигиены, иногда с блюдами на столе. Но обычай приглашать свидетелей на первую брачную ночь меня, признаться, поразил. Порылся в памяти: ничего такого про королевскую свадьбу вспомнить не смог, но и все еще не мог поверить, что она говорит это серьезно, а потому уточнил:

— У тебя были свидетели прямо в спальне?!

— О Господи! Да, прямо в спальне присутствовала свекровь, настоятельница монастыря, баронесса Штольгер и еще какая-то тетка.

— С ума сойти! Какой-то клуб извращенцев, а не почтенные матери семейств. Я столько не понимаю… Видишь ли, я читал допросные листы твоего… – я вовремя тормознул, так и не назвав его мужем – Я читал допросные листы покойного баронета, и там было указано, что Господь его лишил мужской силы много лет назад.

Клэр передернула плечами, очевидно, вспомнив ночную сцену и буркнула:

— Этот ублюдок просто устроил представление для гостей. В общем-то, черт бы с ним, все это уже неважно. То, что я вдова – это прекрасно, но как я буду жить дальше? Если бы ты сперва поговорил со мной, то все было бы гораздо проще. Весной я бы начала разбираться с хозяйствами в деревнях. И через пару-тройку лет баронство вполне могло встать на ноги. Тем более, что у меня был свой небольшой доход. А то, что устроил ты… В общем, в этой местности больше нормальная жизнь для меня невозможна. Не то, чтобы я сильно нуждалась в любви соседей. Но и жить, когда каждая селянка будет плевать мне вслед, довольно сложно и неуютно. А уж соседи-бароны, безусловно, не дадут скучать молодой вдове, которой пока успел попользоваться только граф… Ты понимаешь, как мой визит в твой замок выглядит в глазах людей? Так что ты, Саня, может, и неплохой человек, – со вздохом заключила она. – Но прости меня — дурак…

Чувствовал я себя весьма скверно. То, что я сглупил, признал сразу же. Только, похоже, никакими извинениями дело уже не поправишь. Мне-то казалось, что я спасаю свою золотую искру от ужасной нищеты в доме беспомощного барона. Тем более, что после того, как она гневно бросила мне на балу: «Аккуратнее!», я довольно детально выспросил у местных все о семье, в которой она жила.

Надо сказать, что если о бароне отзывались как о неплохом хозяине, заключившем неудачный брак по глупости и молодости, то о баронессе никто из сопровождавших меня слова доброго не нашел. Не то чтобы прямо говорили, мол, тетка полная дрянь. Скорее, аккуратно обходя тему ее происхождения, называли слепого барона излишне доверчивым.

Много скверно поминали покойного баронета, даже не зная о том, что он уже помер. И, судя по этим рассказам, сынок баронессы был довольно мерзкой личностью. Достаточно того, что именно из-за его склонности к насилию герцог присылал сюда войска. Я знал, что местные власть имущие мужики тоже не были ангелами, но в целом и такими скотами, как покойный Рудольф, они тоже не были.

Пожалуй, я только сейчас начал осознавать, что мое попадание в тело молодого барона Освальда – это большое везение. Я оказался в нем уже тогда, когда покойный барон совершил свой подвиг. Даже путь к титулу проложил мне именно он. И пусть моральные нормы этого парня сильно отличались от моих, именно его действия до момента смерти привели к тому, что я оказался весьма близко к вершине местной власти. В тепле, в благополучии, зависящий только от благодарной мне королевской семьи…

А ведь я мужчина, и мне было несравнимо легче, чем Клэр. Девушке же, похоже, досталось по полной. Именно потому и носил наш разговор несколько сумбурный оттенок: ей не хотелось делиться мерзкими подробностями жизни вообще и брака в частности.

В общем-то, решение я принял быстро, и было оно, по моему мнению, единственно верным в данной ситуации.

Если мне нужно исправить свою ошибку в отношении Искры, то я именно так и сделаю. Просто я не буду дважды наступать на одни и те же грабли, а сперва спрошу ее, как она к этому отнесется.

Мне казалось, что это будет логичный и правильный поступок, который полностью оградит Клэр от любого негатива в ее сторону. В самом деле, кто из местных посмеет сказать хозяйке земель дерзость? Кто посмеет оскорбить грубым словом?

Я собрался с духом, прямо посмотрел ей в глаза и задал решающий вопрос:

— Ты выйдешь за меня замуж, Клэр?

Глядя на ее нахмуренные брови, я начал сомневаться, что это предложение ей нравится.Возникло неловкое молчание, которое она прервала, подозрительно спросив:

— А кто такая Искра, Саша? Помнишь, ты упоминал?

Глава 10

КЛЭР

— А кто такая Искра, Саша? Помнишь, ты упоминал? — я смотрела на графа несколько настороженно.

С одной стороны, найти здесь соплеменника: человека, понимающего все мои проблемы – просто фантастическое везение! У меня появилась надежда на то, что он сможет помочь мне. Как ни крути, а в такой ситуации мы друг для друга пусть и не близкие люди, но все равно очень ценные. С другой, то, что он наворотил, меня настораживало. Конечно, ему повезло попасть не в тело нищей девчонки, а практически сразу в тело высокопоставленного господина. Не решил ли он по этому поводу, что сможет распоряжаться не только собственными землями и крестьянами, а еще и мной? Как бы не вышло так, что вместо помощи я огребу новые проблемы.

«Да еще и Искра эта… Кто она такая? Или он? Может быть, это кто-то третий из нашего мира? Совершенно непонятно, почему он мнется, смущается и не отвечает…».

Чем больше граф молчал, тем больше дурных мыслей лезло мне в голову, и, потеряв терпение, я уточнила:

— Ну что? Ты отвечать будешь?

— Ты, когда умерла… Прежде чем в новом теле очнулась, что-то видела? – похоже, он наконец решил ответить.

Я удивленно пожала плечами. Пытаясь вспомнить:

— -- А что там можно было помнить? Там, у нас умерла… Просто померк свет и все. А очнулась здесь, в монастыре.

Не сразу пришла в себя, но никакого промежутка не было.

Он левой рукой ухватил себя за подбородок и медленно потер скулу указательным пальцем, а потом как-то задумчиво произнес:

— А вот я тебя видел… там…

— Где это “там”? – я с удивлением глянула на него. Граф был абсолютно серьезен. Розыгрышем даже не пахло.

— Между нашим миром и этим. В промежутке… Понимаешь, Клэр, я не сразу очнулся в этом теле, – он постучал себя указательным пальцем по груди. – Сперва я был где-то между мирами. Ты представь себе что-то вроде космоса…

— И что ты там делал? – на какой-то миг я все же заподозрила, что он шутит. Но нет, граф говорил совершенно серьезно.

— -- Я не в человеческом теле был, Клэр. Не знаю, как я выглядел со стороны… Себя-то я не видел… Но там, в темноте были такие звездочки… Их было много: красивых, холодных и колючих. Только одна отличалась от всех.

Меня к ней тянуло. Она, эта звездочка… — он задумчиво и смешно морщил переносицу: так, что между бровями образовалась вертикальная складка.

Мучительно подбирая слова, продолжил:

— Она была такая… теплая… как солнечный свет, понимаешь? – он с надеждой заглянул мне в глаза, как бы пытаясь понять, верю я ему или нет, и замолчал вспоминая.

Некоторое время я ждала продолжения, но он как будто ушел в себя. Слегка кашлянув, я осторожно спросила:

— Ну? А дальше-то что?

— Меня к ней тянуло, понимаешь? Она была совершенно необыкновенная и теплая. И это была ты, Клэр.

Почему-то в это мгновение реальность мира слегка дрогнула, и я каким-то внутренним взором почти увидела две этих летящие рядом искры. Поверила я ему сразу же. Странный момент проходил, оставляя мне чувство неловкости, как будто я подсмотрела что-то очень важное, но очень личное. Желая преодолеть эту неловкость, я тихо спросила:

— Но как ты связал меня с этой искрой? Ты же не знал, в какое тело я попаду.

Он чуть удивленно пожал плечами и уже спокойно, не смущаясь и не подбирая слова, ответил:

— Я узнал тебя сразу же. Как только увидел, так и узнал. Мне кажется, это было даже до того момента, как ты сказала: «аккуратнее». Я только не очень понимаю, Клэр, для чего высшие силы мне тебя показали. Вряд ли это было из желания сделать меня счастливым. Что-то они от меня хотят, я думаю. Точнее: от нас с тобой…

ОСВАЛЬД

Этот разговор оставил ощущение чего-то глубоко личного, даже интимного. Впрочем, для меня это и было глубоко личным. Главное, что она мне поверила. Не могу объяснить, как именно, но я это почувствовал. Поэтому церемониться больше не стал. Какие могут быть церемонии, если ближе друг друга у нас все равно здесь никого нет и никогда не будет. Мы с ней свои, а весь мир пока чужой.

Именно сейчас, встретив Искру, я отчетливо понял, что все эти годы просто хорошо отыгрывал свою роль юного и сообразительного карьериста. Ведь за это время у меня не появилось ни друзей, ни женщины, с которой я стал бы действительно близок. Придворный флирт и постельные игрища с местными красотками -- это просто удовлетворение самых примитивных животных инстинктов, не более. Ну и чуть-чуть служебная надобность. А по сути, эти три года одиночества прошли для меня как дурной сон.

Да, меня порадовало наличие собственных земель. Именно с этого момента я начал просыпаться от внутренней спячки. Все же землю я всегда любил и хозяйственником был крепким. Земля и ее плоды – это то, что придавало смысл моей жизни там, в родном мире. Здесь же, кроме земли появилась еще и Искра. И ведь зачем-то высшие силы позволили мне увидеть ее там? Её доброту, душевную чистоту, нежность и тепло. Ведь не просто же так было это краткое свидание среди звезд? Что-то же оно значило?

Я посмотрел на сидящую напротив девушку, как будто увидел ее первый раз. Чисто внешне она полная противоположность тому, что раньше я считал привлекательным. Мне всегда нравились высокие крупные блондинки, этакие валькирии. Она же: чуть смугловатая невысокая брюнетка, худенькая и внешне слабая. Но то, что я тогда увидел в ее душе, делает Клэр привлекательнее всех женщин мира. Я даже не могу назвать это чувство любовью. Во всяком случае, плотского желания к ней я пока точно не испытывал. Но она была драгоценностью, посланной мне высшими силами. Она была откликом на то, по чему страдала моя душа. Поэтому я еще раз собрался с духом и спросил:

— Ты выйдешь за меня замуж? – и тут же торопливо добавил: – Пойми, я не настаиваю на всяких там постельных делах. Но как графиня ты будешь в полной безопасности от любых поползновений и грязи. Да и жить здесь, в замке, тебе будет несколько удобнее, чем с твоей свекровью.

Почему-то я ждал ее ответа с замиранием сердца. Может быть, это и глупость. Но мне казалось, что если она сейчас скажет «да», это будет первым шагом навстречу друг другу.

Раздраженно вздохнув, Клэр махнула рукой и буркнула:

— Можно подумать, ты оставил мне выбор…

Пусть это и было не совсем то «да», которого я ждал, но все же это было согласие. Я глубоко вздохнул, чувствуя, как холодит мой лоб испарина. В этот момент я чётко осознал: мне нужна эта девушка, и я счастлив, что она будет рядом.

— Не радуйся слишком сильно, – она все еще испытывала раздражение и несколько недовольно заявила: – У меня есть ряд условий.

— Все, что ты захочешь.

— Во-первых, по-хорошему, у меня должен быть какой-то период траура. А в окрестностях еще даже не знают, что я вдова. Как ты собираешься это решать?

— Очень просто. Когда я собирался в свои земли, королевская канцелярия нагрузила меня документами, которые требовалось раздать по пути. По пути я доставлял пакеты документов двум графам и, затем, нашему герцогу Бальгеру. Последним у меня остался королевский указ о лишении перед казнью баронета титула и земель. До казни он, правда, не дожил, но в целом это ничего не меняет. Земли баронства перешли под мою личную ответственность.

— Подожди… То есть что, мой свекор больше не барон?!

-- Барон. Только безземельный.

-- Ну, вот тебе и первое условии: оставь эти земли барону. И, пожалуйста, давай придумаем так, чтобы вся эта история не слишком сильно по нему ударила.

Я растерянно почесал за ухом, не слишком понимая, как это сделать, но согласно склонил голову:

— Посидим вместе, подумаем и решим, как тебе будет удобнее. Еще что нужно? — Клэр чуть растерянно посмотрела на меня и неожиданно засмеялась, слабо отмахнувшись от моего вопроса рукой.

— Ты чего?

— Ой, господин граф… -- она еще продолжала улыбаться. – За последние дни моя жизнь делает такие кульбиты, что не могу осознать, я ли это?! А ты спрашиваешь о том, какие у меня будут пожелания. У тебя-то было хоть несколько дней на то, чтобы обдумать ситуацию. А на меня все это свалилось прямо сегодня. Все сразу: от твоего попаданства до смерти моего мужа. Так что, ваше сиятельство, если вы не против, дайте мне несколько дней на то, чтобы прийти в себя.

Я с облегчением и улыбкой выдохнул и ответил:

— Договорились, госпожа графиня!

Глава 11

ОСВАЛЬД

Клэр была абсолютно права, обзывая меня дураком. Я действительно настолько несерьезно отнесся к ее репутации, почувствовал эйфорию от того, что прибыл на свои земли, нашел свою драгоценную Искру, что в конце концов, почувствовал себя баловнем судьбы и немножко суперменом. Потому и кинулся похищать юную девицу, считая, что делаю благое дело. Теперь эти глупости нужно было как-то аккуратно исправить, чтобы не сделать еще хуже.

Нет больше рядом принца, готового нагрузить меня очередным заданием или прикрыть неудачу. Дальше – все сам! Пора становиться тем степенным и умудрённым житейским опытом председателем колхоза, нормальным, хозяйственным мужиком, который семь раз отмерит, а уж потом будет действовать.

Вчера и я, и Клэр были настолько переполненные общением, что не было ни сил, ни времени обсудить детали.

Однако уже утром, после завтрака, Клэр задала мне тот самый вопрос, которого я побаивался:

— Саша, а отчего умер мой бывший муж?

Я было засомневался, стоит ли ей говорить правду: слишком уж омерзительна она казалась. Однако, вспомнив, как накосячил с ее «спасением», решил изложить ей правду, но максимально сжато.

— Его королевское величество запросил по герцогствам военную помощь. На границе назревал конфликт, и

лучше было подстраховаться. Твой муж привел один из отрядов, но заболел, когда они объединялись в столице.

Его оставили в казармах при дворце, а отряд ушел. А потом в Дольфенберге начались убийства.

— В каком смысле: убийства?

— Кто-то ловил проституток и убивал их. Он попался случайно, но прямо на месте преступления, так что…

— Как убивал? – она смотрела мне в глаза прямо, добиваясь ответа и не собираясь отступать.

Я все еще мялся, не желая озвучивать подробности. Клэр так побледнела, что я с надеждой ожидал слов типа: «Я больше не хочу это слушать.». Однако она молчала и часто дышала, а потом почти шепотом спросила:

— Он засек их насмерть?

— Да. Откуда ты… Он что, и тебя?.. – в горле стоял такой комок, что я даже не смог закончить вопрос.

Пауза была такой долгой, и я уже думал, она не ответит.

— Это было один раз. Я тогда уже поняла, что у него что-то не в порядке с головой… Он точно мертв?

— Точнее не бывает. Его удавили прямо в тюрьме по приказу сверху. Суд был закрытым, но… Дело изначально было слишком шумным. В городе без конца обсуждали новости и плодили сплетни. А этот ублюдок еще и дворянин. Король не хотел публичного скандала и публичной же казни. Объявили, что Господь наслал на него болезнь. Тело даже не выставляли для поругания.

Некоторое время Клэр молчала, что-то обдумывая, а потом сказала фразу, которая меня просто потрясла:

— Надо придумать, как изложить это, чтобы барон не пострадал.

— Клэр… Какая тебе разница, как будет жить барон? Этот мужик не сделал практически ничего, чтобы помочь тебе.

— Сделал, Саша. Он относился ко мне как к равной и как к человеку. Да, он был слишком слаб, чтобы отстоять свои или мои права. Но, знаешь, добро часто выглядит слабостью. Ты еще не рассказывал ему?

— Без подробностей, – я слегка недоуменно пожал плечами, но спорить с Клэр не рискнул. Это она жила с семьей полоумного баронета. Ей и решать, какой жизни они достойны. Тем более, что еще какое-то время помолчав, Клэр повторила:

— Надо придумать что-то приличное, Саша. Я не вижу вины барона во всей этой истории. Пусть он и слабый человек, но не подлый.

Я смотрел на нее, и хотя момент был достаточно тяжелый улыбка невольно растягивала мои губы чуть не до ушей. Даже мое родное имя в ее устах звучало как-то необыкновенно. Она действительно была теплой, моя золотая Искра.

***

КЛЭР

Первые пару дней в замке графа ушли на бесконечные беседы. Мы разговаривали, перескакивая с одной темы на другую. Рассказывали о своей прошлой жизни, о детстве и учебе, о друзьях-приятелях и близких людях.

Выяснилось, что близких-то людей там у нас и не осталось. Мы оба были одиночками. И только потом, несколько дней спустя, я начала понимать, насколько мне с ним повезло. Он действительно был порядочным человеком и, накосячив один раз, не собирался продолжать в том же духе. Меня поразили хитросплетения судьбы, которая не только дала графу возможность убедиться в смерти моего мужа, но и привела его ко мне, чтобы сообщить новость.

Только сейчас, почувствовав за своей спиной защиту, я поняла, как сильно устала от жизни в этом мире.

Бесконечно длящееся состояние подвешенности... Ожидание, что рано или поздно баронет вернется, понимание, что с ним невозможны никакие переговоры – все это ежедневно давило на меня прессом. Почему-то я даже не удивилась тому, что смерть свою он нашел именно таким образом. С самого начала в нем было что-то весьма бесчеловечное, злобное и мерзкое. Ненависть и зависть к здоровым мужчинам, к миру съедали его душу, а он даже не пытался сопротивляться.

Почти три дня у нас ушло на принятие решения. В конце концов граф завил:

— Клэр, стоит ли так суетиться? Я действительно присутствовал на его похоронах. Тело его брошено в общую могилу с ворами и преступниками: они все похоронены за оградой кладбища Святого Варсонофия. Таким нет места на освященной земле. Но мы же не обязаны рассказывать об этом каждому встречному-поперечному?

Достаточно того, что объявим о его смерти от болезни. Вряд ли кто-то поедет в столицу проверять все это. Тем более, что с того момента прошло уже больше четырех месяцев. Сколько здесь длится траур?

— Год, кажется. Я бы уточнила у местных.

— Ну вот, через восемь месяцев мы объявим о свадьбе. А вот о помолвке нужно объявить сразу же, чтобы никаких дурных слов в твой адрес не звучало.

Я только вздохнула: все же мужчины – безумно странные существа. Неужели он действительно считает, что, объявив о помолвке с вдовой, у которой еще даже не кончился срок траура, он заставит людей молчать? Впрочем, ничего лучше я придумать не могла.

Потому еще через пару дней в местной церкви провели заупокойную службу по баронету. Я на ней присутствовала, сопровождая рыдающую свекровь и молчаливого свекра. Соседи вели себя чинно, сочувствуя горю семьи. И хотя на меня слегка косились, никто не шипел в след и не говорил гадостей. Уважение к смерти у местных все же было.

Розалинда перенесла новость о гибели сына очень плохо. Она действительно любила этого выродка и считала, что все, сделанное им при жизни, нормально: баронет был вправе убивать и насиловать. Это же Господь дал ему власть над людьми. Она осунулась за эти несколько дней, что я ее не видела и, по словам Нины, плохо ела и спала.

Я испытывала к ней жалость и брезгливость одновременно. Однако, как бы я к ней ни относилась, но понять мать, похоронившую сына, не так и сложно, было бы желание. Кроме того, беспокоила меня не столько она, сколько свекор, оставшийся без поддержки.

Проблем с деньгами, похоже, у моего графа не было. Мы еще не дошли в беседах до финансовых вопросов, да и не казались они в этот момент важными. И без денежных тем нам было о чем поговорить. Саша просто нанял в старую башню управляющего, молодого и крепкого парня, которому были обещаны не только деньги, но и кусок земли рядом с городом, если он досмотрит стариков.

В общем-то, хотя соседи, безусловно, сплетничали о моей персоне, но траур в семье слегка прикрыл им рты. Все это мнимое спокойствие продержалось около двух недель. Сперва известие о смерти баронета Рудольфа, потом заупокойная служба в храме и поминальная трапеза в доме барона, которую помогла устроить по всем правилам моя собственная служанка, нанятая графом.

На поминки прибыла даже мать-настоятельница и о чем-то долго беседовала с баронессой в ее комнате. Сами поминки прошли чинно и строго, никто не сказал мне ни одного дурного слова. Может быть, потому, что я приехала в массивной графской карете и с охраной из шести его солдат. Меня слегка сторонились, но, в целом, относились весьма вежливо. Все же, с их точки зрения, я чем-то крепко зацепила графа и со мной лучше не ссорится, по крайней мере -- пока.

Но вот через две недели, когда в очередное воскресенье в храме священник оповестил о помолвке вдовы баронетта и графа Освальда фон Ваермана, город взорвался…

Глава 12

КЛЭР

Служанка Мирин, которую нанял мне граф, была работящей и не болтливой. Но почему-то и она, и я держались чуть настороженно. Ни в какие личные беседы мы не вступали, все разговоры четко по делу. Временами мне казалось, что она меня недолюбливает и стесняется.

Я думала о том, что считаться любовницей графа настолько позорно, что даже служанка, получив от графа хорошее место, этого самого места стыдится. Именно поэтому я и не пыталась налаживать с ней контакт: пусть пройдет время, она привыкнет, а там уже видно будет.

Саша велел мне на обстановке не экономить, а обустроить покои под себя так, чтобы мне и в дальнейшем удобно было ими пользоваться. Поэтому в гардеробной сейчас топтались рабочие, накладывая заплатки на штукатурку и тихонько переругиваясь. От нечего делать я бродила по другим пустующим комнатам и прикидывала, где и что нужно расположить, какая понадобится мебель, какие шторы-скатерти.

Графа большую часть времени дома не было. Он все еще возился с документами и без конца беседовал с бургомистрами. В эти дела я даже не лезла: из меня, городской жительницы – колхозник, как лесоруб из балерины. Однако и быть комнатным питомцем для него я не желала: высмотрела себе еще одну просторную комнату, где собиралась со временем усадить несколько работниц и обучить их технике макраме. Раз уж у меня за спиной такая глыба, как граф-попаданец, грех этим не пользоваться.

Комната, которую я облюбовала под будущую мастерскую, была просторной, с двумя окнами, где уже поставили двойное остекление, и пока еще практически пустая. Кроме длинного стола, который требовалось очистить от наплывов воска и привести в порядок, тут стояли три табуретки, задвинутые в угол, и широкая лавка, на которой я и устроилась с плетением.

Сидела себе тихонько, никого не трогая и размышляя про себя: стоит ли мне самой наведаться на кухню или дождаться Сашу и обсудить меню с ним. Может, ему и нравится есть эти бесконечные и закаменевшие каши, политые соусом, а я бы предпочла нормальный суп и тушеные овощи. Стук в дверь раздался так неожиданно, что я вздрогнула:

— Войдите! – небольшое эхо прокатилось по комнате.

Дверь распахнула Мирин и торопливо заговорила:

— Госпожа, там ваши родственники прибыли. Куда вести прикажете? Ежли в ваши палаты, так там рабочие натоптали, а убраться я еще и не успела.

Я растерянно уставилась на нее, совершенно не представляя, что ответить, и она, почувствовав мою неуверенность, предложила:

-— - Можно, конечно, прямо сюда привести,– девушка обвела взглядом пустое помещение и закончила: – А может быть, в комнаты его сиятельства? Там и мебеля приличные, и тепло-чисто.

Честно говоря, неожиданный визит родни меня напугал. За все эти месяцы здесь они появились в моей жизни только раз, как случайные покупатели на базаре, и тут же бесследно исчезли. Я даже не знала их имен и с ужасом подумала, что в разговоре непременно выдам себя. Тащиться в графские покои было неловко, но там действительно прилично обставленные комнаты. Да и Саша, я думаю, простит мне такое самовольство.

— Отведи их к графу и подай нам на стол закуску, – я зачем-то аккуратно складывала нитки и шнуры, как будто это сейчас было самым важным.

В себя пришла только тогда, когда за Мирин хлопнула дверь. Торопливо кинув в корзинку последний клубок, я поспешила в комнату графа, чтобы посмотреть, где мне удобнее будет сесть.

***

Это безумное чаепитие продолжалось больше часа. Семья заявилась ко мне чуть ли не полным составом: отец с матерью, та самая смуглянка, что неодобрительно косилась на рынке вместе со своим мужем, и еще две сестры, которые притащили не только своих мужей, но и старших детей в количестве пяти штук. Эта толпа чинно прошла в покои и, дождавшись, пока за приведшей их Мирин захлопнется дверь, начала шумно рассаживаться на всех свободных поверхностях, в том числе и на полу возле графской кровати, первое, что я услышала от матери, было:

«Доченька, везенье-то какое!».

Впрочем, ничего более толкового ни мать, ни сестры не произнесли. В основном беседу вел отец настоящей Клэр, и изредка вставляли реплики мужья сестер.

Моей семье требовалось все и сразу. Никого из них не смутило то, что я еще не замужем за графом, а только считаюсь его невестой. Да я и не “капризничала”, пока довольно цинично и мерзко ухмыляясь, отец Клэр не потребовал, чтобы я графа “получше ублажала”. А за это раздобыла для семьи всевозможных приятностей.

Например, с его точки зрения, не худо было бы графу списать долги с наследных земель. А еще, по словам одного из мужчин, его лавке требовался ремонт. И если бы граф пожелал прикрыть соседскую лавку, а помещение отдать ему, мэтру Кропусу, то в таком случае и сестра моя, и племянники стали бы жить сильно лучше. Первое время, слушая, как они излагают планы по “доению” графа, я испытывала растерянность и неуверенность в себе. Но по мере роста требований во мне все сильнее зрела нормальная такая злость.

Мужики отпивали принесенный Мирин глинтвейн из кубков и жрали белые булки со стола, а вот детям, которые не отрываясь смотрели на это изюмно-ванильное богатство, ни один из них не протянул ни куска. Более того, матери Клэр, которая вообще была единственной женщиной, кроме меня, допущенной к столу, даже кубка с глинтвейном не досталось. Папаша предусмотрительно пододвинул к себе горячий напиток, налитый служанкой.

Дело закончилось тем, что один из моих зятьев, с сальной ухмылкой окинувший взглядом Сашкину кровать, выдал что-то вроде: «Знатная постеля! На такой молоденькую бабу валять – лучше и не надо!». Родной папенька Клэр только ухмыльнулся, даже не подумав заткнуть зятю рот.

Я протянула руку и взяла со стола колокольчик с деревянной ручкой, которым вызывали прислугу. Потрясла я этот инструмент почти с яростью, с трудом сдерживая желание обложить матерными словами всю эту гоп-компанию. Дверь распахнулась почти немедленно, и в комнату одновременно заглянули Мирин и Гронт.

Подслушивали? Впрочем, это не важно.

— Гронт, проводи гостей из замка.

На лицах “гостей”-мужчин отразилось непонимание. Слуга торопливо закивал и громко провозгласил:

— А пойдемте-ка, господа хорошие, я вас всех за раз и провожу, как хозяйка велела.

Отец Клэр начал подниматься, грозно глядя на меня, и даже пристукнул рукой по столу:

— Да ты ополоумела, что ли, девка?!

— Гронт, кликни-ка стражу, а то тут слишком непонятливые гости у нас! – во мне от ярости как будто гудела туго натянутая струна.

Весь мой страх перед этим свиданием превратился в чистейший выброс адреналина и ненависти. Сдержала я себя просто чудом. Посмотрев, как на лицо папаши наползает растерянность при криках Гронта: «Стража! Стража!», я по-акульи улыбнулась ему и припечатала:

— Надеюсь, больше я вас не увижу!

Слабо трепыхнулась совесть, напоминая о том, что кроме этих уродов в семье были еще и маленькие дети, племянники настоящей Клэр. Совесть я заткнула тем, что здесь таких детей – почти каждый первый. Если я и буду что-то делать в этом направлении, то уж точно не облегчать жизнь их папашам.

Вернувшийся вечером Саша застал меня не просто расстроенной, а совершенно не понимающей, права ли я была. Все же там дети. Может, стоило немножко помочь?

***

ОСВАЛЬД

Проблема, о которой рассказала моя Искра, сперва показалась мне легкой и почти забавной. Подумаешь, пристроить на теплые места десяток или даже полтора детей. Только через несколько дней я понял, насколько опрометчивы были мои мысли: в замок вереницей потянулись просители.

Самое забавное, что шли они не ко мне, не к человеку, который реально мог что-то решить с их точки зрения.

Они шли к Клэр, о которой сейчас по городу не болтал только юродивый, живущий рядом с церковью на подаяние, и то только потому, что не умел говорить, а лишь мычал.

Жителям городов казалось, в нашей паре Клэр – слабое звено, и они без устали старались туда ударить.

Приезжали бароны, которые присутствовали когда-то на свадьбе Клэр. Напросилась на прием настоятельница женского монастыря, в котором Клэр коротала время до свадьбы. Спустя месяц после поминальной службы навестила бывшую невестку даже госпожа Розалинда.

Это не считая тех просителей, которые никогда раньше не видели Клэр лично. Сперва я был склонен к тому, чтобы посадить со своей невестой секретаря и записывать все прошения, которые я потом смогу разобрать сам.

Но после визита госпожи Розалинды я своей волей просто запретил пускать гостей в замок во время моего отсутствия.

Клэр, кстати, была мне за это весьма благодарна:

— Ой, Саша! Они ведь какие-то сумасшедшие просто! Я сперва думала записать все это, а потом потихонечку помогать людям. Но они ведь даже не просят, Саш! Они хамят и требуют! Намекают, что я падшая женщина, но они так уж и быть готовы со мной говорить, если я выполню их просьбы.

— Вот и не приваживай их сюда, Искра. В конце концов, ты невеста графа, а не их личная золотая рыбка. И привыкай уже, радость моя, звать меня Освальдом. Договорились?

— Договорились! — с улыбкой кивнула Клэр.

Глава 13

ОСВАЛЬД

Последнее время меня переполняло странное ощущение: некая полнота жизни. Я просыпался с улыбкой и даже днем, занимаясь делами и разговорами, частенько ловил себя на том, что нетерпеливо ожидаю вечера и новой встречи с моей Искрой.

За годы, проведенные в этом мире, я успел вдоволь насмотреться на отношение местных друг к другу. Если в парах дворян и бывали романтические отношения, то очень часто они заканчивались или вместе со свадьбой, или, в лучшем случае, с рождением ребенка. Жена запиралась в доме на все время беременности, в то время как муж продолжал посещать королевский двор, не отказывая себе в милых шалостях с придворными прелестницами.

Пока искал Искру, все больше и больше впадая в уныние, я иногда думал о том, что мне, возможно, придется когда-нибудь жениться просто ради детей. И понимал, что в моей семье будет почти то же самое. И вовсе не потому, что я сволочь и буду гнобить жену, а потому, что мне казалось: других отношений здесь не понимают.

Почти все браки, которые я видел, были договорными. И каждый раз, отыграв свою роль нежных влюбленных, пара начинала прогибать друг друга, выясняя, кто сильнее.

Как правило, верх одерживали мужчины. Но при дворе было и несколько женщин, которые сумели “стоптать” своих мужей. Делали они ровно то же самое, что и мужчины: отсидев дома шесть-семь месяцев беременности, бросали ребенка на нянек и развлекались на глазах у мужа и сплетников. С моей точки зрения, это было даже противнее, чем повесничающие мужья. Все же я в глубине души немного старый зануда. Муж в моем понимании – защитник и добытчик. А жена – создатель того самого очага, к которому собирается вся семья. Нет, я совсем не против, чтобы женщина работала, а мужчина готовил ужин. Я и сам научился вести хозяйство вполне прилично.

Но семья – это тандем, а не возможность “прогнуть” под себя партнера и стараться “высосать” из него ресурсы.

Я не собирался торопить Клэр и хоть как-то давить на нее. Но как же меня радовали наши партнерские отношения. Как-то сразу сложилось, что у каждого из нас появился свой участок работы, в котором он разбирался лучше. Мы не только не лезли на территорию друг друга, но и были рады разделить обязанности.

Клэр совершенно честно сказала мне, что абсолютно не разбирается в сельском хозяйстве. Ей в голову не приходило оспаривать хоть как-то мои решения по управлению графством. И хотя каждый вечер за ужином мы делились новостями прошедшего дня, никто не говорил мне: «Ты все делаешь неправильно, прикажи на этом поле сажать не турнепс, а лен. Его можно дороже продать, и у нас будет больше денег». Может, конечно, и принесет лен больше денег, но для меня важнее, чтобы люди и их скот были сыты. Она училась у меня, не оспаривая мое мнение.

Точно так же я совершенно не лез в ремонтные работы по замку, оставляя обустройство гнезда полностью на вкус Клэр. Мы обговорили с ней суммы и количество необходимых нам комнат и залов. Все остальное я предоставил ей решать самой. Участвовал в обсуждении нашего будущего дома, но не приказывал сделать, “как моя левая пятка пожелает”.

Например, Клэр с интересом выспрашивала, почему именно турнепс, а не другая культура. И я рассказывал ей о том, почему именно он. Я тоже учился у нее многому. Все же готовить на себя одного, имея под боком продуктовый магазин, значительно легче, чем делать припасы на огромную толпу рабочих и служащих. Мы обсуждали все спорные моменты и всегда находили логичное решение. А опыт… Он обязательно придет к нам позднее.

Я с любопытством наблюдал, как меняется башня, в которой мы поселились. И с удовольствием выслушивал ее размышления на тему, почему важно под мастерскую отвести самую светлую комнату.

— Гостей если мы и будем приглашать, то не так и часто. Кроме того, все равно это будут парадные ужины, для которых есть свечи. А мастерицам нужно глаза беречь, понятно?

Я с улыбкой кивал, соглашаясь со всеми ее доводами. Но больше всего меня радовало в ее объяснения слово «мы»! Клэр стала его употреблять достаточно часто, и именно это наполняло меня тихой радостью и надеждой. Я понимал, что свои жизненные планы она строит с оглядкой на меня. Это было так ценно и важно, что у меня иногда перехватывало дыхание.

Запретив Клэр принимать без меня просителей, я на мгновение почувствовал себя тираном, хотя она и радовалась моему решению. А я просто не мог видеть, как местные норовят ее использовать, не испытывая при этом не то что симпатии к моей Искре, но даже не слишком утруждая себя вежливостью. Именно поэтому, желая отвлечь ее от неприятных мыслей, предложил:

— Послушай, радость моя… Весна уже началась, но дороги еще стоят. Через месяц все развезет, и выбраться из графства мы сможем, только когда пути просохнут. Давай съездим на недельку в Хагенбург и немножко развеемся? Признаться, меня тоже утомили эти чертовы нудные бюргеры.

— В герцогский город? А что там?

— Там несколько рынков, огромное количество лавок, где ты сможешь купить любые ткани, посуду и вообще все, что захочешь для нашего дома. Поехали?!

***

КЛЭР

Идея поездки возникла неожиданно, но я буквально загорелась ею. Раз уж есть возможность прикупить всяких красивых штучек и обустроить наше жилье так, чтобы оно радовало душу, этим надо обязательно воспользоваться! Кроме того, я еще не видела ничего, помимо Альмейна и монастыря, где жила до замужества.

Желание посмотреть другой, более роскошный, более «столичный» город у меня появилось мгновенно. Тем более что там многие вещи можно будет купить дешевле, чем у нас. В частности, формы для выпечки и нормальный чайник для заварки.

Повар, которого привез с собой граф, по местным меркам считался искусником. Меня же больше всего радовало то, что у него были определенные, весьма правильные представления о гигиене. Нет, он не бегал по утрам принимать душ, зато бдительно следил, чтобы у поваров и их подмастерьев каждый день были чистые колпаки, косынки и фартуки; чтобы все регулярно мыли руки. А главное, совершенно не допускал, чтобы на стол с десертами клали сырые овощи или мясо. Делал он это вовсе не потому, что боялся дизентерии и микробов, а потому, что так его научили: по характеру наш шеф-повар был очень педантичным дядечкой.

Его не радовали мои визиты на кухню. Но он смирился с моим особым положением после разговора с Освальдом и позволил мне объяснить, какие именно овощи и как приготовленные я желаю видеть на столе. Он признал за мной право на «барские капризы». Но сразу же и пожаловался на недостаток посуды. Так что, возможно, наша поездка и была несколько расточительной, но в своих глазах я ее оправдывала тем, что это все для нашего же комфорта, а в глубине души радовалась, как ребенок. Для меня поездка была маленьким и безопасным приключением!

Дорога заняла несколько дней, и ночевка в карете, честно говоря, особой радости мне не доставила. Однако Освальд загодя выслала гонца, и к нашему приезду был снят небольшой дом, где мы смогли нормально поужинать, искупаться и выспаться на чистом белье. Утром, когда мы двинулись в сторону рынка, я испытывала те же чувства, что и в детстве перед Новым годом: нетерпение, предвкушение радости, сюрпризов и подарков.

Дорогу Освальд одолел верхом, но в городе чин чином уселся в карету рядом со мной. Сам он бывал здесь только проездом, но кое-что успел запомнить.

— Смотри, Клэр, вот это слева, видишь? Каменное здание рядом с герцогским дворцом? Это местная ратуша.

Говорят, раньше это и был герцогский замок, но лет двести назад прапрадед нашего герцога начал строительство дворца. Видишь, как отличается архитектура? В ратуше не окна, а бойницы: узкие, не дающие света, но безопасные. А дворец, построенный много позже — это уже именно дом, а не защитное сооружение. А вон та церковь, что справа, видишь? Она построена в честь покровителя города — Святого Хагена. Вроде бы он прославился умением лечить животных наложением рук. За это его и сожгли, кстати, лет двести пятьдесят назад.

Я с удовольствием слушала рассказ о местных достопримечательностях и с интересом разглядывала горожан за окнами кареты. Мне хотелось увидеть все: как построены дома, как одеты женщины, что продают в лавках на первых этажах, что такое непонятное на огромном подносе тащит невысокий подросток.

Рынок Хагенбурга разительно отличался от базара в Альмейне. Он тоже был достаточно шумный и несколько бестолковый. Но все же здесь для живности существовал отдельный край, а продукты и ткани продавали в центре длинных-длинных рядов, между которыми толпился народ. Здесь было чище и цивильнее, между рядами изредка мелькали синии плащи местной стражи.

Выдвинулись мы следующим образом: первой шла я, сразу за мной шаг в шаг Освальд, а уже за ним шестеро сопровождающих нас солдат.

В толпе, слегка одурев от шума и толчеи, я взяла его за руку, боясь потеряться. Солдаты с трудом протискивались за нами. Мы бродили от прилавка к прилавку, и мой спутник поощрял тратить деньги на любую приглянувшуюся вещь, только улыбаясь моей радости. Я закупилась не только пряностями и посудой. Освальд сам выбрал и купил мне роскошное ожерелье с яркими гранеными камушками, которое продавал торгующий тканями купец. Именно купец и оценил дорогой мех графского плаща и солдат, сопровождающих нас. Порылся под прилавком и вынул на свет бархатную тряпицу. Развернул и, бдительно глядя на Освальда, сказал:

— А вот, ваше благородие, на заказ привез… А только покупатель-то помер. Вашей госпоже очень бы подошло!

Не желаете примерить?

Сложного и искусного плетения золотая цепь посверкивала алыми каплями подвешенных рубинов. Семь камушков, казалось, светятся сами по себе. Центральная, самая крупная капля прямо вспыхивала в холодных лучах солнца. Цена была аховая, но Освальд даже торговаться не стал:

— Берем! А сережки и остальное в комплект закажем у ювелира в лавке.

— Дорого-то как! Может, ну его? – боязливо спросила я.

— У графини, радость моя, должны быть графские побрякушки, – улыбнулся он в ответ.

Ожерелье, упакованное в бархатный лоскут и спрятанное дополнительно в холщовый мешочек, перекочевало из рук купца ко мне в сумку. Я, незаметно для остальных, с благодарностью сжала пальцами руку Освальда и почувствовала ответное теплое пожатие.

Глава 14

КЛЭР

Самое ценное я складывала в сумку на боку, но тяжелое Освальд отдавал солдатам. Покупок становилось все больше, и вот уже третий солдат отправился к карете, чтобы оставить там вещи: рулоны тканей, целый мешок медной посуды, корзину лимонов и прочие нужные штучки.

Рынок все не кончался. И через пару часов я почувствовала легкую усталость.

— Чайку бы сейчас горяченького! И вон смотри, горячие вафли продают!

— Клэр, не стоит. Здесь тебе нальют взвар или глинтвейн в ту же посуду, из которой до тебя пили другие покупатели. Дома – все, что ты захочешь, а здесь не нужно.

— Как-то я не сообразила… Да уж, пожалуй, не буду рисковать. Давай тогда купим яблок? Смотри, какие красивые! И вкусные наверное! У тебя же есть во фляжке вода? Можно будет сразу сполоснуть и съесть. -- Хорошо, выбирай! -- Освальд широко махнул рукой в сторону приглянувшегося мне прилавка.

Пока я перебирала у прилавка яблоки, ближе к уже пройденному нами центру рынка что-то случилось, и часть народу с дикими воплями: «Держи вора! Держи, держи! Ой, люди! Ой, уби-и-или!!! Ловите их, хватайте!!!» ломанулась по тому проходу, где стояли мы с Освальдом. Он моментально прижал меня к себе и потащил куда-то в сторону. Солдат просто растворило в оголтелой толпе, правда, заметили мы это не сразу -- Освальд тянул меня не оглядываясь и не отвлекаясь.

Напор был такой, что снесли несколько прилавков с фруктами, и хозяева, охая и ругаясь, пытались собирать рассыпанные под ноги плоды. Безнадежно…

Толпа сплошным потоком валила, как сумасшедшая, не видя ничего на своем пути. Мы постарались быстрее выбраться из безумной суматохи. Освальд крепко держал меня за руку, не отпуская ни на миг, и буквально выволок из людского потока к относительно свободным рядам. Яблоки, всего две штуки, я машинально прижимала к груди так, что чуть не раздавила сочные плоды.

Самое неприятное было то, что во время этого людского водоворота где-то окончательно отстали и потерялись охранявшие нас солдаты. Их даже винить нельзя: так плотно валил народ, что их просто “смыло”. Мы-то к началу беспорядков находились ближе к прилавку и проходу в следующие ряды. Освальд слегка нахмурился, обнаружив пропажу, и обхватил меня рукой за плечи, посильнее притиснув к себе.

— Может быть, вернемся? Ты устала. Завтра сможем съездить еще раз.

— Нет, давай еще походим, а завтра пойдем на другой рынок. Я бы хотела еще взглянуть на сушеные травы. Вон, видишь, ближе к концу рядов продают? Пошли туда, а потом уже домой.

— Как скажешь, Клэр.

Мы нашли место чуть поспокойнее, на самой окраине рынка, у задней стены какого-то продолговатого строения, прошли между несколькими пустыми прилавками и решили чуть передохнуть именно тут. Я уселась на старый спил дерева, который, похоже, заменял кому-то из торговцев стул, и с удовольствием впилась зубами в нежно-зеленый яблочный бок.

Вот тут и произошла эта история, которая заставила меня посмотреть на Освальда чуть по-другому.

На боку у меня висела небольшая сумка, в которую я сложила купленные на рынке пряности: черный перец, ванилин и корицу. Цены на такое лакомство были пугающие, но Освальд велел не экономить, и три увесистых мешочка я таскала с собой вместе с ожерельем и мотком роскошных кружев. Наверное, бандюки видели, чем именно набита сумка, а возможно, отследили и то, что охрану мы потеряли. Во всяком случае, напали они не на Освальда, а именно на меня.

Просто спокойно разговаривая о своем, мимо нас шли трое, а потом двое из них синхронно оперлись рукой о пустой прилавок и мощным броском перекинули свои тела к нам.

И вот уже между мной и Освальдом оказались чужие люди. Рывок был силен: я думала, мне просто руку оторвут…

Дальнейшее развитие событий я наблюдала, сидя на грязном затоптанном снегу. Воров было трое. И не дети или подростки, как пишут в книгах, а вполне себе взрослые матерые мужики, не слишком молодые даже, но крепкие физически. Да и одежда на них была не из дешевой: длинные куртки подбиты мехом, на ногах тяжелые сапоги.

Тот, который сорвал с меня сумку, уже уходил, а его отступление прикрывали двое товарищей. Один из них держал в руке небольшое, странно изогнутое лезвие.

Они стояли между мной и Освальдом. Тот, что был с ножом, загораживал графу выход между двумя прилавками.

Возможно, Освальд и дал бы им спокойно уйти, если бы стоящий рядом со мной и радостно щерившийся наполовину беззубым ртом мужик не пнул меня в бок так, что я вскрикнула и невольно зажмурилась от боли.

Может быть, пнул он от ощущения собственной безнаказанности, а может, и из садистского желания причинить боль беспомощному.

Когда я открыла глаза и проморгалась от навернувшихся слез, тот, который раньше держал нож, преграждая путь Освальду, уже валялся на снегу с неестественно вывернутой рукой и стонал. А мой граф совершенно зверски и безжалостно месил кулаками пнувшего меня урода…

Несколько секунд я восстанавливала дыхание и соображала, что делать, а потом открыла рот и завизжала так, что Освальд бросил окровавленного вора и резко повернулся ко мне:

— Что?! Тебя ранили?! Где болит, Искра?!

***

ОСВАЛЬД

Серьезным бойцом я никогда не был, да и не стремился стать им. Весь мой опыт свелся к тем самым пяти годам секции бокса, которые я потратил на спорт в институте. И больше на продолжение всей своей жизни: ни в боях на ринге, ни в реальных драках участвовать мне не приходилось. Для поддержания формы вполне хватало турника и утренней пробежки.

Нет, разумеется, конфликтные ситуации бывали, но как-то вот всегда удавалось решить их мирным путем. Так что долгие годы я считал себя человеком спокойным, выдержанным и к агрессии абсолютно не склонным.

Однако, когда Искра вскрикнула, я мгновенно и абсолютно точно понял смысл фразы: «У меня забрало упало».

Правда, осмыслить это самое понимание я смог уже сильно потом, когда соперник перестал сопротивляться и я наконец-то услышал жалобный голос Искры:

— Саша… Сашенька, хватит, пожалуйста… Ты же его убьешь!

Только тогда красная пелена на глазах начала потихоньку светлеть, и я повернулся к Клэр…

До кареты я нес ее на руках, просто боясь поставить на землю, хотя она шипела мне на ухо:

— Саш… Саня… я сама могу! Отпусти, люди же смотрят!

— Сиди! У тебя могут переломы быть.

— Да нормально у меня все, Саш… Я просто испугалась. Ну, может, на ребрах синяк будет.

На всех абсолютно людей, с интересом смотрящих на нас, мне было совершенно наплевать. Даже на этих уродов, которых подхватили почти вовремя подбежавшие солдаты. Того с сумкой скрутили достаточно быстро, и он был единственным, кто отделался только выбитым зубом. Капрал и один из вояк остались дожидаться городскую стражу, чтобы сдать этих красавчиков. Мне же было абсолютно все равно, что с ними случится дальше.

Меня все еще потряхивало, и это был не неизрасходованный адреналин, а самый обычный страх: «Что было бы, если бы ублюдок с ножом ткнул Клэр?! Она ведь такая хрупкая и беззащитная… Да я и сам хорош… Развесил уши, как последний лох, и вместо того, чтобы нормальную охрану организовать, яблочки покупал. Не тот здесь мир, чтобы расслабиться можно было.». Понимание того, как хрупка Искра, пугало.

Когда я наконец-то разжал руки и аккуратно поставил Клэр на землю, она обхватила меня за шею и поцеловала куда-то, неловко ткнувшись то ли в ухо, то ли в щеку. Возможно, сама она и не придала значения этому маленькому знаку благодарности. Возможно, для нее это был просто дружеский жест. А вот я полыхнул, как пубертатный мальчишка, и в какой-то момент даже сам удивился собственной реакции. Пришлось потоптаться пару минут у кареты, отдавая распоряжения кучеру и охране, да поплотнее кутаться в плащ, чтобы Клэр ничего не заметила.

Мы пробыли в Дольфенберге еще четыре дня. Посетили все лавки и магазинчики, где Клэр пожелала побывать.

Но я больше ни разу не оставлял большую часть охраны дома. Да и с капитаном мы обсудили все возможные варианты и случайности и составили четкий план, что и как нужно делать. Оставалось только уговорить Клэр принять это. Вряд ли ей понравится, когда я своей волей запрещу ей выход из дома без охраны. Однако разговор я отложил до возвращения в Алмейн: мне не хотелось портить поездку.

Зато в городе я первый раз в этом мире увидел огнестрельное оружие, что навело меня на весьма дельные мысли.

Болтаясь с Клэр по магазинчикам, я встретил в ювелирной лавке капитана герцогской охраны барона Фольца, с которым мы были слегка знакомы.

Пока Клэр демонстрировала ювелиру свое ожерелье и заказывала к нему серьги и прочие побрякушки, мы весьма душевно пообщались с капитаном. Барона Фольца просто распирало от новости, которой он и поспешил поделиться:

— …и вот теперь его светлость решил вооружить личную охрану этими самыми ружьями! Конечно, хлопот у меня прибавилось! Приходится обучать офицеров и некоторых солдат, но выглядит штука очень мощно! А видели бы вы, дорогой граф, какое ружье привезли самому герцогу для охоты! Там одна отделка приклада стоит, как целая деревня! И еще у охотничьего ружья его сиятельства целых два ствола!

— Помнится, когда я при дворе служил, его королевское величество приказал оснастить пушками три своих корабля. Я присутствовал при стрельбе. И скажу вам, дорогой барон, это очень впечатляет! Однако, почтенный Фольц, я даже не знал, что появились такие новинки. Признаться, я бы охотно взглянул на эту диковинку.

— А приходите завтра с утреца на окраину герцогского парка. И если услышите гром, – барон самодовольно усмехнулся, – не пугайтесь! Идите на этот самый гром, и я вам не только все покажу, но и позволю опробовать.

Конечно, у солдат ружья попроще, чем у его светлости, но все же хваленые моранские доспехи пробивают насквозь!

Так что следующее утро, оставив Клэр дома под охраной, я потратил на весьма важную вещь: обеспечение нашей безопасности.

Глава 15

ОСВАЛЬД

Не то, чтобы я ждал от визита на полигон каких-то слишком уж весомых последствий, но все же было совсем нелегко удерживать на разочарованной морде лица натянутую улыбку. Хваленые ружья оказались приблизительными и довольно неуклюжими копиями тех музейных экспонатов, что я видел в своем мире. А видел я весьма примитивные экзепляры. Так вот: ружья герцогской охраны были еще хуже.

Я сделал несколько выстрелов, "поразился" вслух мощью оружия, к вящей радости и удовольствию барона Фольца, но про себя отметил, что точность у этих хваленых ружей – плюс-минус трамвайная остановка*. Слава Богу, что у барона не было доступа к герцогскому ружью, и мне не пришлось восхищаться его богатой позолотой, отделкой и драгоценностями, вставленными в приклад исключительно для понта. Единственное полезное, что я вынес из этого визита – адрес оружейника, которым охотно поделился со мной барон.

— …сюда-то мэтр Пинкус приехал только наследство получить. А потом оценил дом, да узнал о герцогских послаблениях по налогам мастерам, да на соседней улице присмотрел вдовушку из богатых… Ну и сами понимаете, ваше сиятельство, не удержался. В столице-то своих умельцев хватает. А здесь он у нас такой всего один и был. Хотя прошлый год переехала еще парочка, но уже, правда, не из Дольфенбурга. Конечно, мастерские они свои пооткрывали подальше друг от друга. Так что запоминайте…

Обход мастеров я оставил на следующий день, а сегодня у меня была запланирована еще одна прогулка по лавкам, и отпустить Искру одну я никак не мог. Охрана-охраной, но лучше уж я сам за ней присмотрю. Мне же спокойнее будет: потерять ее я не мог себе позволить!

***

КЛЭР

Идея приобрести для меня пистолеты мне очень не понравились. Тем более, что по его рассказам, конструкция была сложная, тяжелая и не слишком точная.

— Освальд, зачем мне такое?

-- Клэр, пойми, в этом мире такое оружие – новинка. Если ты схватишься за лук, в тебя метнут нож. Если ты хочешь годам обучаться ножевому бою, скорее у всего у тебя не хватит силы и выдержки реально ткнуть ножом в человека. Поверь мне, даже если я буду рядом, лучше, если ты сможешь защищаться сама.

— Ну хорошо, хорошо, – я испытывала некое довольно бессмысленное раздражение, но не спорила, поняв, что Саша прав. – Просто это твое… дуль-но-за-ряд-ное оружие… – я еле выговорила непривычно громоздкое слово. –

Оно же очень неуклюжее. Объясни мне, почему нельзя сделать нормальный пистолет? Я в кино сто раз видела, что женщины прекрасно умеют стрелять. И там же все чистая механика. Не нужны электробатарейки или что-то очень сложное. Просто пружинка поворачивает барабан при нажатии на курок. Ну, как-то так… – неуверенно добавила я, глядя в глаза Саше.

Что-то у него очень-очень странное выражение лица… Одновременно морщинки, как от зубной боли, и даже поставил брови домиком, но при этом улыбался так, что в уголках глаз собрались лукавые морщинки. Возможно, я ляпнула что-то не то? Поэтому я чуть смущенно уточнила:

— Ну, всякие вестерны же с ковбойскими девицами показывали же…

Тут он не выдержал и засмеялся. Я даже слегка разозлилась, а он, утирая набежавшие в уголки глаз слезы, чуть захлебываясь, заговорил:

— Прости… Прости, радость моя, но это правда очень смешно…

Я раздосадованно фыркнула и ответила:

— Ладно уж… Посмеялся над моей глупостью и Бог с тобой. Но давай объясняй нормально!!

Лучше бы я этого и не просила: Саша заговорил…

В целом я поняла, о чем он: технически, если разбираться в сплавах и найти все нужные элементы (на что может уйти несколько местных лет), создать многозарядный пистолет возможно. Основная проблема, оказывается, вовсе не сам пистолет, а патроны к нему.

-- Бездымный порох, Клэр, в нашем мире изобрели, если мне не изменяет память, только в середине девятнадцатого века. Здесь же, радость моя, примерно двенадцатый-четырнадцатый век. Не так давно появились первые пушки, а уж ружья и вообще диковинка и новинка, доступная только самым богатым. Но, увы, все это

заряжается черным порохом. Чтобы пользоваться многозарядным пистолетиком, Искра, требуются нам с тобой патроны.

Он сделал паузу, как бы убеждаясь, что я все понимаю, и, дождавшись моего кивка, продолжил:

— Патрон состоит из пули – это поражающий элемент, из гильзы, для которой в идеале нужна латунь. И вот уже в саму гильзу помещают порох. И порох обязательно должен быть пироксилиновый, а это химически очень сложная штука, и получить его здесь практически невозможно. Не забывай, что я-то не химик. Так, поднахватался малость.

Ну и в удобрениях разбираюсь, – улыбнулся он. – Так вот, вся эта конструкция должна иметь еще и капсюль, по которому будет удар, когда ты нажмешь курок, и который воспламенит тот самый бездымный порох. Даже если наладить производство абсолютно одинаковых патронов и начинять их черным порохом, это приведет к тому, что у нарезного оружия забьются гарью все внутренности, и пистолет просто взорвется у тебя в руках. Это слишком опасно, Клэр. А вот если в карманах на дверце кареты будут упакованы уже заряженные черным порохом пистолеты, то у тебя будет два, а может даже и три выстрела, которые вполне могут если не ранить, то изрядно напугать местных.

Я чувствовала себя бестолковой дурочкой. Было немного неловко, что ему пришлось отвечать на достаточно «детские» с его точки зрения вопросы. Однако раздражение мое полностью улеглось: я действительно задала не самый умный вопрос, но получила очень толковый ответ. Кроме того, меня сильно напугало нападение на нас на рынке: именно своей обыденностью, какой-то совершенно привычной простотой. Никто даже не поразился этому.

Ни наша охрана, ни охрана рынка, ни глазеющие на нас издалека зеваки. То есть, такая ситуация могла повторится где угодно.

В конце концов, именно Освальд спас там мою жизнь, рискуя собственной. Может быть, нужно не упираться, а просто лишний раз сказать ему спасибо и согласиться заниматься этой самой дурацкой стрельбой? Надо признать, что он гораздо больше меня понимает в том, как обеспечить безопасность. Я, например, понятия не имела, что существуют какие-то там черный и не черный пороха. Или порохи? Впрочем, это не важно. Важно то, что я доверяю ему полностью. Значит, и делать буду, как он скажет.

— Только учти, я никогда не держала в руках оружие и совершенно не умею стрелять.

— Вот это как раз не слишком и сложно. У тебя будет сколько угодно времени, пуль и пороха на любые тренировки. Только пообещай мне не отлынивать. Поверь, Искра, это действительно серьезный вопрос. Ты женщина, и от тебя никто не будет ждать сопротивления. Большая часть населения этого мира даже не представляет, как выглядит огнестрельное оружие. Видит Бог, – Освальд перекрестился, – я бы хотел, чтобы ты никогда не попадала в опасную ситуацию. Я постараюсь всегда быть рядом, но... Но уж если попадешь -- пусть у тебя будет лишний шанс.

Я с минуту задумчиво смотрела на него, согласно кивая: он был абсолютно прав. А потом сообразила, что меня смутило в его жесте, и спросила:

— Освальд, а вот ты сейчас перекрестился… ты как-то неправильно это сделал…

Он усмехнулся и пояснил:

— Я знаю. К сожалению, когда я сильно волнуюсь, то крещусь именно так. Я католик.

Раньше я как-то не задумывалась о религии. Тем более, что местный крест ничем не отличался от обычного православного. Да и телу Клэр был привычен этот самый жест: сверху вниз, справа налево. А католический крест, оказывается, кладется наоборот: сверху вниз и слева направо.

Для меня выполнение местных религиозных заморочек было несколько нудновато и неинтересно. В общем-то, так же, как и в моем мире. Но вот бабушка у меня была верующей. Потому из далекого детства я помню и разноцветные крашеные яйца, и пасхальные куличи, и даже единственный поход в храм, где мы ставили кому-то свечки.

Мама уже не ходила в церковь, но по традиции на Вербное воскресенье в вазе появлялись веточки вербы, а куличи и крашеные яйца всегда присутствовали в доме весной. Впрочем, точно так же, как и на языческую Масленицу пеклись блины.

Сама я, пожалуй, верила в некую высшую сущность, но сильно себя размышлениями на этот счет не напрягала.

Если подумать, в том кресте, которым я иногда машинально осеняла себя дома, таком, как и на Земле, больше было не веры, а просто привычки. Именно поэтому здесь я просто бессознательно эту привычку начала в себе культивировать. Крестились тут все часто и помногу. А вот крест Освальда меня смутил.

— Ты верующий?

— Да, Искра. Не сказать, что я слишком уж воцерковленный человек, но в Господа я верую.

Я немного напряглась от таких новостей и уточнила:

— А тебя не смущает, что я…

Саша ласково улыбнулся и ответил:

— Не пугайся, Искра, меня это не смущает. К Господу много дорог, и неважно, по какой ты придешь к Нему.

Важно, что ты уже на пути…

Глава 16

КЛЭР

Четыре пистолета курьер привез из Дольфенберга уже по весенней распутице. И Саша плотно занялся моим обучением. Дважды в день, сразу после завтрака и спустя час после обеда, он выводил меня за ворота замка и вел к обустроенному во влажном снегу стрельбищу. Обучал заряжать пистолеты, требовал, чтобы я сама занималась чисткой. Но главное: натаскивал попадать в цель.

— Не жди, когда придется стрелять в упор… Руку! Руку тверже! Целься в туловище, меньше шансов промахнуться…

Я поняла, почему порох зовут не только черным, но еще и дымным. Этим противным запахом я пропиталась насквозь. А Саша только поторапливал меня:

— Клэр, скоро начнется весенняя пахота. Я буду занят целыми днями. Поэтому спрашивай сейчас все, что не понятно. Дальше ты будешь тренироваться одна.

Мишени стояли на разном удалении от линии огня. Раньше я думала, что эта самая линия огня – это то место, куда летят пули. Оказалось, все совсем не так. Линия огня – это то место, откуда производится выстрел и пересекать эту линию, просто выкопанную в снегу узенькую канавку, Освальд мне запрещал.

— Скорее всего, ты будешь стрелять из кареты. Думаю, на это стоит сделать поправку.

Следующие тренировки были еще более странными. Я училась стрелять уже стоя на возведенных ступеньках, имитирующих откидную лесенку кареты. Я училась стрелять через окно: передо мной возвели деревянную дверцу с отверстием “под окно”. И вот в него я стреляла, изрядно сгибаясь. В целом моими упражнениями граф был доволен. Но когда снег окончательно стаял, и Освальд практически перестал появляться днем дома, мои тренировки не прекратились. Хорошо хоть осталась только утренняя.

Приехавший из Хагенбурга мастер слегка переоборудовал карету. Теперь там на дверце и стенках были прикреплены удобные короба под оружие. Одну из коробок занял кнут. Увидев, как я им владею, Саша остался доволен. Более того, мое мастерство весьма высоко оценили и постоянно сопровождающие меня капрал с солдатами. Даже прислуга в замке стала кланяться ниже. А возражать моим приказам больше и вообще никто не осмеливался. Я не была в восторге от того, что меня стали бояться. Пару раз мы с Освальдом даже спорили.

— Это не страх, Клэр. Точнее: не чистый страх. Это уважение. Уважение к силе и твоему искусству.

— Какое уважение, Освальд?! Они тупо меня боятся, – я была изрядно раздражена. Мне вовсе не хотелось выглядеть монстром в глазах окружающих.

— Это был бы страх, если бы ты свое умение тренировала на людях. Но ты ни разу, ни разу ни на на кого даже не замахнулась, Клэр. Так что это именно почтение к мастерству.

Впрочем, особо спорит нам было некогда. Мы теперь виделись только за завтраком и ужином. Обед Освальд брал с собой. Он целыми днями пропадал в полях. У крестьян были свои земли. А графские поля все это время были заброшены. Многие из них уже позарастали. Земля была настолько запущена, что Освальд даже нанимал по деревням работников за деньги.

— Некоторые поля чуть ли не заболочены, Клэр. В дренажных канавах полно мусора, стенки частично обрушились. Все это нужно ремонтировать. В этом году денег мы не заработаем совсем. Дай Бог, если хватит урожая, заплатить налоги. Мне не хотелось бы с первого же года ходить в должниках у государства.

Понимая, что сама я мало чем могу помочь, я все же задумалась об открытии мастерской. Даже если получится оплатить хотя бы часть хозяйственных расходов, уже хорошо. Нагружать замотанного Освальда еще и этими проблемам я не стала. Просто приказала заложить карету и поехала в город.

В моем теперешнем положении были определенный плюсы. Я могла себе позволить не бегать с каждой мелкой партией безделушек на рынок, а спокойно складировать все дома, потом вывезти это в Дольфенберг и продать оптом.

Так что, исключая время тренировок, большую часть дня я тратила на рисунки узлов и присмотр за мастерской.

Даже ремонт уже не так интересовал меня: дни были заполнены делами и хлопотами. А с конца весны к этому добавились еще и заботы о сохранении запасов. Погода стояла дождливая: даже насушить травы на чай и лекарства оказалось не так и просто.

***

ОСВАЛЬД

Этим летом мне без конца приходилось напоминать себе, что смирение – это добродетель.

Я с глухой тоской вспоминал свою колхозную технику, которой всю жизнь привычно обрабатывал поля, считая ее наличие обязательным. Здесь вместо нормальных тракторов «Беларусь» и отличных инструментов: плугов, железных борон, культиваторов и прочего, у меня были утомленные крестьяне, уставшие кони и кошмарные деревянные плуги.

Матерь Божья! Эти плуги даже не были колесными! Более того, часть народа до сих пор пользовалась даже не плугами, а деревянными сохами. Конечно, пахать плугом тяжелее: умение требуется. Но соха поднимала пласт земли всего на десять-двенадцать сантиметров, и о нормальной обработке почвы речи не было.

Конечно, за остаток зимы кое-что я смог поправить. В частности, сейчас у меня на полях работали уже восемь колесных плугов, режущие части которых были железными. Даже я, человек с достаточно большой властью и деньгами, не смог позволить себе больше. Каждый из этих плугов мне достался, условно говоря, по цене новенького «Ламборджини». Железо стоило не просто дорого, а очень дорого.

Надо сказать, что плуги мои вызвали повышенный интерес со стороны местных хозяев. Я охотно и подробно отвечал на любые вопросы, а про себя внимательно наблюдал, кто именно из хозяев интересуется. Вот на их земли и стоит обратить пристальное внимание. Скорее всего, именно эти люди первыми попробуют нововведение. И именно они – опора графства.

Как на грех, лето было отвратительно дождливым и холодным. Лучше всего в этот год уродились огурцы и капуста. Их вообще не пришлось поливать. Зато, когда колос начал наливаться, я с отвращением увидел «старых знакомых»: желтую ржавчину и спорынью. Глядя на поля, пораженные этой дрянью, я понимал, что в лучшем случае потеряю процентов двадцать урожая.

Отдельных седых волос мне стоило создание необходимых для просеивания зерна примитивных механизмов.

Самым сложным было изготовление сит с ячейками нужного диаметра: все приходилось делать на глаз.

За всеми этими новшествами многие люди наблюдали с каким-то недоумением, чуть ли не с опаской. К концу лета я заметил, что при появлении моей персоны крестьяне и рабочие крестились чаще, чем обычно, и старались не подходить близко. Это настораживало и слегка пугало.

Я помню девяностые, помню бушующие массы народа в России и прекрасно знаю, на что способна обезумевшая толпа. Колебался я недолго: Клэр должна знать, что далеко не все у нас идет гладко. Один раз я уже накуролесил.

Обманывать ее доверие еще раз просто непозволительно. Разговор был не такой тягостный, как я ожидал.

— Ты не переживай, Освальд. Конечно, суеверий у местных хватает, но ты-то здесь чужак и вполне можешь сослаться на то, что так выращивают хлеб где-нибудь в другой стране. Ну, вроде как ты там когда-то бывал и сам лично видел: мол, и хлеб от этого вкуснее становится, и мука лучше хранится. Просто объясняй всем, кому можешь, в первую очередь хозяевам, что и зачем делаешь. Глядишь, они и привыкнут к твоим странностям.

Клэр немного помолчала и задумчиво добавила:

— Ты слышал от местных рассказы про волны?

— Я не только слышал, но и сам наблюдал. Два года назад такая волна прокатилась по столице и Северным землям. Не хочу тебя пугать, но народу погибло очень много. Это я с принцем отсиживался в замке, и нам повезло – никто не заболел. Но даже его королевское величество не уберегся и погиб именно в ту волну.

— Конечно, может это мои домыслы… Но знаешь, Освальд, я что-то такое читала раньше… Ты не думаешь, что это была никакая не волна, а самое натуральное отравление спорыньей?

Я никогда не считал себя тупым. Может, я и не семи пядей во лбу, но, обычно -- два и два сложить могу…

Мысль о том, что я проглядел столь очевидное, казалась мне просто дикой. От волнения я даже не смог сидеть: вскочил, как дурной, сорвал с колен салфетку. Бросив ее на стол, подошел к окну и прижался лбом к прохладному стеклу: «Вот я дура-а-ак! Почему я не смог сопоставить очевидные факты? Ведь тогда, во время выполнения поручений короля, я мотался в сторону севера и не единожды слышал жалобы от местных, что прошлый год было отвратительно дождливое и холодное лето. Понятное дело, здесь нет никаких фунгицидов, и зерно ничем не обрабатывают. Я сам в этом году толком не успел посевной материал осмотреть и подготовить… Но чтоб так! Не увидеть бросающиеся в глаза вещи! Господи, спасибо тебе за Искру в моей жизни!»!

Я испытывал странную смесь чувств: восторг и какое-то даже умиление при взгляде на Клэр, и дикое облегчение оттого, что мне стали понятны наши последующие действия. Закралась даже некая крамольная мысль: «Может быть, Господь для того и перенес нас сюда, чтобы мы смогли немного помочь этому миру?!».

Так это или не так, скорее всего, мы никогда не узнаем. Посмотрев на Клэр, наблюдавшую за моей беготней, я осторожно спросил:

— Как ты думаешь, Искра, как мы должны сообщить об этом всем остальным?

Она посмотрела на меня с ласковой улыбкой, как на неразумного ребенка, и ответила:

— Очень просто, Освальд.

Глава 17

ОСВАЛЬД

Благовидным предлогом для моего визита в храм и беседы с отцом Таисием стала предстоящая свадьба. Кроме того, помня о месте церкви в этом мире, я счел за благо поинтересоваться, как правильнее выплатить церковную десятину. Только ли натурпродуктами или потребуется что-то другое?

Как владыка здешних мест, в глазах священника я имел огромный вес, и приняли меня со всеми возможными экивоками и поклонами. День был дождливый, и отец Таисий распорядился подать к столу горячий глинтвейн.

Возмущаться моим браком он себе позволить не мог: не по чину простому священнику поучать графа. Но вот то, что соседи не слишком довольны, понять мне дал.

— Апостол Петрониус в проповеди на берегу озера Чар сказал: «Не судите овец из стада младого и Отец Всевышний не осудит вас». Только ведь это, ваше сиятельство, для человеков разумом одаренных сказано. А люди-то слабы и убоги, и заповеди нарушают, сердцем не дрогнув. Да и живем мы с вами, – тут он перекрестился, машинально глянув на икону, висящую в углу комнаты, – не в Царствии Божием живем, ваше сиятельство.

Конечно, и обиженных хватает… Сами знаете, сколь народу на войнах погибло, да от волны повымерло.

Хороших-то женихов всегда недостаток, – как-то жалобно вздохнул он. – Вот и ропщут слабые духом на судьбу свою. А вы их, ваша светлость, не осуждайте. На слабых не гневайтесь. Поболтают и угомонятся. Хотя и сами вы, господин граф, с помолвкой этой сильно поторопились, – слегка осуждающим тоном добавил святой отец.

Напоминание о моей собственной глупости было не слишком приятно, и я поморщился. Похоже, отец Таисий это заметил и заговорил уже более почтительно и торопливо:

— Не гневайтесь, господин граф. Ежели от храма Божьего какие наставления вам поступают, надобно прислушиваться. Потому как выражают они не только Божью волю, но и на власти местные оглядываются.

— Отец Таисий, вы же сами оглашали нашу помолвку. Я не понимаю, чем вы недовольны теперь.

— Человек я маленький, ваша светлостью. Мне ли вам свое недовольство выказывать?! А вот из Хагенбурга его высокопреосвященство кардинал Марионе отписал мне наказ побеседовать с вами. И он, кардинал Марионе, да и его светлость, господин герцог, браком вашим предстоящим не слишком довольны. Ежели бы вы, например, одумались, господин граф, то уж причину порвать помолвку мы бы всенепременно нашли! – отец Таисий с надеждой посмотрел на меня, очевидно, ожидая согласия.

Шел я разговаривать совсем не об этом, и такой откровенный наезд меня слегка удивил.

— Отец Таисий, перед тем как вы объявили о нашей помолвке, я показывать вам королевский ордонанс, где прямо указано, что невесту я волен выбирать по своему вкусу. Неужели герцог и его преосвященство собираются противиться королевской воле?!

Отец Таисий заметно занервничал, засуетился и даже замахал на меня руками:

— Господь с вами, ваше сиятельство! Сам я человек маленький, а что велено было передать вам, я передал. Да и не думал Владыка перечить королю! Что вы, что вы… - батюшка снова махнул в мою сторону пухлой ладонью, стараясь показать, как бестолковы мои мысли. – А только в рассуждении благонравия оно бы и не мешало к старшим прислушаться, – несколько витиевато закончил он свою речь.

В этот момент я решил не обсуждать с отцом Таисием то, зачем пришел слишком уж скользкий тип этот добродушный с виду пухлячок. Уточнил, как выплачивал десятину последний владелец. Выяснил, что отдавал зерном и продуктами. И решил не предлагать денег: мне налички и самому маловато, так что пусть возятся с доставкой груза сами.

Домой к Клэр я возвращался в задумчивости: получается, все, что мы обговорили, не сработало. План нужно придумывать другой.

***

КЛЭР

Из храма Освальд вернулся такой расстроенный, что я даже испугалась. Однако ничего слишком уж страшного, на мой взгляд, не произошло. Наивно было предполагать, что такому завидному жениху позволят взять в жены нищую вдовствующую баронетту совсем уж беспрепятственно. Я даже слегка улыбнулась, наблюдая его озабоченность.

— А что ты хотел? Ты у нас красавец, граф и богач, да еще и молодой, здоровый! – хихикнула я. – А в жены берешь вдову нищую, да еще и бездетную. Если бы ты меня в замок не забрал, местные красотки точно попытались бы мне волосы повыдирать!

— Вот чтоб не выдрали, сиди-ка ты побольше дома, от греха. Без охраны за ворота не смей выходить, -

мрачновато буркнул Освальд, а потом со вздохом добавил: – С отравленным зерном-то как решать будем?

— А вот как мы с тобой обговаривали, так и будем. Только придется подождать до свадьбы. А после свадьбы мы нанесем визит епископу…

— И герцогу, – перебил меня Освальд. Заметив мое удивление, торопливо добавил: – Клэр, здесь так положено…

Если женится герцогский отпрыск, они едут представляться ко двору. Если женится граф, молодую жену он поведет представлять герцогу. И не хмурься, радость моя, не хмурься. Нас никто не заставит регулярно топтаться при дворе его светлости, а один раз вполне можно потерпеть.

Я вздохнула, представив себе эту нудную кутерьму, и как-то сразу смирилась, понимая, что все равно не избежать: нам в любом случае придется действовать через церковь.

— Хорошо, герцог так герцог… Но легенду нашу расскажем мы тогда епископу. И пусть уже высшие власти решают, что с этим делать.

— Про герцога, Клэр, разное говорят. Со мной, как ты понимаешь, не сильно откровенничают, но я так слышал, что он человек настроения. Хозяйством особо не занимается: на это у него есть стюарды*, сенешали** и бальи***. Герцог у нас больше с егерями и доезжачими**** общается. Так что на бал мы с тобой скатаемся. А вот беседу, точно лучше будет вести с кардиналом Марионе.

Был еще один вопрос, который сильно волновал меня: я не представляла толком, как должна пройти наша свадьба. По сути, до нее оставалось меньше месяца, и я, даже понимая, как сильно загружен Освальд, все же решила признаться:

— …понимаешь, я ошибиться боюсь. С баронетом мы ездили по соседям и развозили подарки. Неужели графу тоже это нужно делать?

Освальд задумчиво подергал себя за мочку правого уха и решительно помотал головой:

— Не-а… с визитами точно не нужно. Я два раза был на графских свадьбах, как представитель короля. Первый день венчание и пьянка до ночи, как и положено. На второй день мужикам охоту организовывали, а дамы оставались в замке вместе с новобрачной и чем-то там занимались. На третий день все от обжорства так уже устали, что целый день торчали в замке, пили вино, лопали сладости и слушали каких-то там сказочников и менестрелей.

-- Господи, Освальд! Где же я менестрелей возьму? А как я на второй день останусь?! Одна без тебя? Да эти тетки и их дочери меня просто сожрут! – от вывалившейся на меня информации я действительно перепугалась, не представляя, как целый день проведу наедине с разочарованными баронессами и их озлобленными доченьками.

В отличие от Освальда, я прекрасно представляла, как эта стая может целый день пить мою кровь, с ласковой улыбкой говоря завуалированные гадости. К моему удивлению, Освальд только усмехнулся, совершенно не проявляя сочувствия, и, поманив меня к себе пальцем, почти шепотом сказал:

— У меня есть одна идея, Искра! Я думаю, что после такого более почтительных соседней и подданных ты не найдешь во всем королевстве! – он как-то шкодно улыбнулся и потер руки, как будто предвкушая хорошую проказу. – Только пообещай мне, что обязательно расскажешь, как все прошло! В мельчайших подробностях!

***

В день нашей свадьбы небо было изрядно хмурым, но, к счастью, дождя так и не пролилось. Помогая мне утром одеться, Мирин даже прослезилась, выговаривая младшей горничной:

— Аккуратнее ты, бестолочь! Не дай Бог, этакую красоту порушишь!

Платье для свадьбы я выбрала совершенно непохожее на местные туалеты. Точнее, по покрою оно было вроде как правильным: нижнее из плотной ткани, верхнее – некое подобие шнурованного сарафана. Обычно его шили из еще более плотной ткани. Только вот материалы я взяла достаточно необычные.

Если нижнее платье, как и положено, было сшито из прочного и тяжелого белоснежного шелка, то верхнее – из нежно-розового полупрозрачного шифона. Розовый цвет был мягким и очень теплым, с кремовым оттенком и прекрасно подходил к моей смугловатой коже. С прической я заморачиваться не стала: собрав волосы в обычную косу, завернула ее в улитку на затылке и заколола шпилькам с розовым жемчугом.

Ожерелье на шее, которое накануне мне преподнес Освальд, приковывало к себе внимание. Это было довольно тяжелое пятирядное жемчужное колье, подобранное из удивительно ровных бусин. Верхний ряд был самым мелким, и бусины были едва-едва пять-шесть миллиметров. Нижние же достигали в диаметре сантиметра. К колье полагались еще несколько перстней, парные браслеты и серьги. Серьги мне Мирин вдела лично, а вот от браслетов и перстней я отказалась: на мой взгляд, они были лишними.

Костюмом Освальда я занималась лично. Потому сегодня граф выглядел значительно наряднее, чем в день бала.

Все же он владыка местных земель, а одежда здесь – показатель статуса. Поэтому черный бархатный камзол был отделан золотой вышивкой. На груди, на очень широкой цепи, каждое звено которой было украшено ярко-синим сапфиром, лежал массивный графский медальон с эмалевым гербом.

Моя вторая свадьба отличалась от первой только моим настроением. В этот раз у меня не было страха и чувства безнадежности. Напротив, мне казалось, что Освальд закутал меня в кокон своей любви так, что даже неприязненные взгляды, которые бросали на меня бывшие знакомые, не могли пробить эту защиту. Во время венчания я искоса посматривала на него, с радостью ловя ласковые взгляды мужа.

Пусть я и не хочу торопиться, но после той драки в Хагенбурге я совершенно точно знаю, что он единственный мужчина, которому я в этом мире верю. Единственный, при взгляде на которого у меня начинает частить сердце и кровь приливает не только к щекам, но и к ушам.

«Невеста с красными ушами – это безобразие! – хихикнула я про себя. Так что успокаивайся, милая, и не позорь мужа!».

Пир был как пир. Скучноватый и не слишком приятный для меня из-за нескольких легких, еле заметных шпилек, которые прозвучали в тостах. Муж даже не заметил эти укусы. Мужчина… Что поделаешь?

Возможно, раньше бы меня это расстроило. Но, вспоминая разговор с Освальдом, я просто предвкушала следующий день, когда мужчины уедут на охоту, а я останусь руководить этим змеиным клубком. С улыбкой поглядывая на недовольное лицо баронессы Штольгер, я улыбалась ей еще нежнее и про себя думала: «Вам понравится, дамы! Вам обязательно всё понравится!».

Глава 18

ОСВАЛЬД

Пожалуй, меня сложно назвать трепетной натурой. По сути, я самый обыкновенный скучный работяга: уже не пацан, уже изрядно потертый жизнью и умеющий только работать, работать и работать.

Я прекрасно помню хмельную и чуть дурную первую свою свадьбу. Я ведь тоже был безумно счастлив: во мне бурлили гормоны, впереди лежала долгая жизнь и ожидали невиданные свершения. Я хорошо помню, чем это закончилось. Как медленно и методично жена отрывала от меня дочку, как капала ей и мне на мозги, считая нашу жизнь недостаточно красивой и легкой. Как я по юношеской дури считал, что раз есть крыша над головой и еда на столе, значит, я свою социальную роль мужа и отца отыгрываю полностью.

Сейчас я старше на целую жизнь. Надеюсь, если и не умнее, то хотя бы опытнее. Я смотрел на свою юную жену и понимал: понадобится, я отдам за нее жизнь. Не знаю, какие высшие силы показали мне тогда ее золотую душу, но то тепло и счастье, которые она излучала, останутся со мной навсегда. Никогда к рефлексии я особенно склонен не был, но в этой ситуации прекрасно понимал одну пугающую вещь: даже если моя Искра полюбит другого и захочет уйти, я ее отпущу. Мне гораздо важнее сохранить ее счастье, чтобы хотя бы изредка любоваться им издалека.

Разумеется, некие шальные мысли о первой брачной ночи все же, пусть и на заднем плане, в моей голове присутствовали. Однако, как бы меня к ней ни тянуло, давить на Клэр я не собирался. Поэтому, когда целой пьяной толпой гости меня провожали до опочивальни, я, в общем-то, даже не надеялся увидеть там Клэр.

Понимал, что, скорее всего, она уже ушла спать в свою комнату: свадьба была достаточно утомительной. Потому-то, резко осадив толпу за пару шагов до входа, я захлопнул дверь прямо у них перед носом, не давая возможности увидеть пустую постель…

Только вот постель вовсе не была пустой. Клэр, чуть нервно кутаясь в бархатный халатик, сидела на краю кровати. Мое сердце глухо ухнуло и зачастило…

— Я думал, ты уже ушла к себе, – больших трудов стоило, чтобы голос не дрогнул.

— Я… в общем-то, я и собиралась… - Клэр вцепилась побелевшими от напряжения пальцами в край воротника, все туже стягивая его у горла.

— Можешь ложиться спать, родная моя. До утра в наши покои точно никто не войдет. Но спасибо тебе, что ты подстраховала: если бы увидели, что тебя нет в комнате, поползли бы сплетни.

— Знаешь, Освальд, сегодня мы очень устали… Но я тут подумала… если я уйду к себе, сплетен все равно будет не избежать. Утром служанка увидит измятое белье на постели. Да и вообще… – она вздохнула, убрала руку с собственного горла и тихо закончила: – Я думаю, правильнее нам спать вместе, - и совсем уж тихо, на грани слышимости прошептала: – Только давай не будем торопиться.

Пока я расстегивал пуговицы на рубашке, руки у меня изрядно тряслись, но к моменту, когда нужно было ложиться, я уже сумел немного успокоиться. Одно то, что пусть и забившись к стенке, рядом со мной тихонько лежала Искра, делало меня счастливым. Это давало шанс нашим отношениям, это давало надежду на общее будущее.

Уснуть я не мог долго: слушал дыхание наконец-то расслабившейся и уснувшей Клэр и улыбался в темноте, как дурачок при виде петушка на палочке. Мне хотелось, чтобы утро никогда не наступало. Я готов был вечно лежать рядом, слушать ее тихо дыхание и охранять от всех земных напастей…

Утром, после плотного и сытного завтрака, я выехал из замка, сопровождаемый толпой взбудораженные гостей. В Алмейнском лесу, расположенном на моих собственных землях, в этом году изрядно расплодились олени. Егеря отследили неплохое стадо, и охота обещала быть удачной.

***

КЛЭР

Менестрелей и музыкантов Освальд выписал из Хагенберга. Но в первый день на них никто особо не обращал внимание: гости пили, ели, произносили пафосные тосты, дарили подарки. Слава всем богам, что я считалась вдовой, и в нашу спальню не напрашивались матроны, чтобы пронаблюдать за процессом.

Ко второму дню я готовилась, пожалуй, даже тщательней, чем к первому. Для первого дня нужно было только красивое платье, улыбка и терпение. Для второго, когда я оставалась в теплой дамской компании, мне потребовались ведущие. Месяц я натаскивала Гронта и Мирин. Разумеется, они не могли держать себя так нахально и самоуверенно, как какой-нибудь разбитной тамада на обычной свадьбе, но это и не требовалось. Здесь сам темп жизни был гораздо более неспешным, и толпу гостей вовсе не требовалось «заводить». Тем более что мужчины с утра отправились на охоту, а дамы остались на моем попечении: худо-бедно, но сейчас я была здесь персоной номер один. Как-никак целая графиня.

Общее число женщин в зале было около пятидесяти: кроме соседей, живущих в Алмейне, на свадьбу прибыли не только все окрестные бароны-баронессы, но даже представители нетитулованного дворянства. Почти каждая из матерей привезла с собой детей. Сейчас за столом, кроме взрослых женщин, завтракали почти двадцать пять девиц на выданье возрастом от пятнадцати и почти до тридцати лет. Многие, очевидно, по наущению маменек, смотрели на меня с недовольством.

Музыканты расположились в углу и не слишком громко пиликали что-то. Из инструментов у них имелось нечто похожее на свирель, подобие маленькой арфы и почти прямоугольная гитара.

Дамы ели неторопливо, беседуя о своем девичьем, и на меня, сидящую во главе стола, попросту не обращали внимания. Не замечали они меня, пожалуй, даже несколько демонстративно. Но я была терпелива и дождалась, пока все гости насытились и гомон за столом стал громче. По местным правилам первым из-за стола должна встать хозяйка дома. Но я все сидела, не позволяя им подняться.

Не все гости остановились в замке: у нас просто не было столько отремонтированных комнат. Большая часть из них встала на постой в Алмейне. Но вот именно эта дама, вдовствующая баронесса Лантор, прибыла в замок по приглашению Освальда. Дочерей у нее не было, а два сына в данный момент отправились с моим мужем на охоту.

Ее место за столом было довольно близко ко мне, и по этому признаку я поняла, что дела свои женщина ведет очень неплохо, справляясь и с землями, и с налогами.

Слегка откашлявшись, баронесса вопросительно взглянула на меня и негромко спросила:

— Госпожа графиня, а не засиделись ли мы?

— А и в самом деле! – я постучала серебряной ложкой по стеклянному графину с вином, привлекая к себе всеобщее внимание.

Разговоры за столом стихли, и женщины вынуждены были повернуться к источнику шума. Лица были очень разные: частью равнодушные, некоторые откровенно недовольные.

— Дорогие гостьи, сейчас слуги уберут со стола, но прошу обратить внимание на то, что я приготовила для вас несколько забавных игр, чтобы мы не скучали весь день в ожидании мужчин. Смотрите, – я указала на орудовавших ближе к окнам Гронта и Мирин. – На этой веревке развешаны небольшие сувениры на память.

Каждая из вас может стать обладательницей любого из этих предметов, но есть небольшое условие!

Я поднялась из-за стола и не оглядываясь отправилась к уже натянутой веревке, с которой свисали всевозможные часто развешанные безделушки. У колонны, к которой была привязана веревка, я остановилась, ободряюще улыбнулась Гронту и Мирин и резко повернулась к тем, кто меня сопровождал. Самым забавным было то, что вперед пролезли именно те женщины, лица которых выражали максимальную враждебность и недовольство.

А штучки на веревке висели действительно завидные: это были серебряные колечки и сережки. Да, не самые дорогие, но какая женщина откажется от лишнего украшения? Под тихий возмущенно-вопросительный гул Гронт завязал мне глаза, я покружилась вокруг собственной оси, и в руки мне вложили большие ножницы. Гронт начал громко считать:

— Один! – хлопок в ладоши.

— Два! – хлопок в ладоши.

— Три! – и так далее…

Я пошарила руками в воздухе, поймала какое-то шевеление справа и начала шустро щелкать ножницами. При счете шестнадцать какую-то веревку я все же перерезала и, смеясь, сорвала с себя повязку.

Гронт торопливо поднял с пола и показал мне добычу: симпатичное колечко с небольшим зеленым камушком.

Колечко я продемонстрировала замершей толпе со словами:

— Ну вот, дамы, сегодня моя шкатулка с драгоценностями немножко пополнится!

Дальше я отошла в сторону и просто наблюдала за суматохой. Через некоторое время участницы стали выражать недовольство, что процесс идет слишком медленно, и теперь от другого конца веревки Мирин запускала следующего игрока. В толпе уже даже слышались смешки, а лица явно стали менее напряженными.

Я тихонько выдохнула, понимая, что дамы клюнули…

Остальные конкурсы были легче. Особенно меня позабавил тот, где дочек сажали, завязав им глаза, перед большой тарелкой, на которой были разложены пятнадцать вареных фасолин. А мать, стоя за ее спиной, могла только давать команды: «Влево. Нет, чуть правее… тыкай, тыкай в нее!». Все эти фасолины нужно было съесть, наколов на тонкую щепку.

В этом конкурсе призом служил отделанный бирюзой тонкий серебряный браслет. Потому ажиотаж был нехилый. Одна из мамаш, столь «любимая» мной баронесса Штольгер, безнадежно проиграв конкурс, от досады даже ущипнула свою дочь.

Ближе к обеду, когда дамы успели выпить уже не по одному бокалу вина в промежутках между болтовней и развлечениями, я предложила выйти во двор, чтобы прогуляться, и объявила, что там, во дворе, будет проведено еще одно соревнование, где главный приз – золотой перстень с бирюзой.

Под веселый гул оживившихся женщин горничные таскали плащи, шали и накидки, помогая одеться. Мирин присматривала за всеми, успевая еще и одевать меня. Во дворе все было подготовлено заранее: четыре места для участниц, оборудованные так, как требовалось. Гронт терпеливо объяснял:

— От сюдой, прекрасные госпожи, надобно встать. Зрители чтоб подальше все отошли, а вы, госпожа баронесса, кнут в ручку берите и прямо по цели бейте. Ежли снесете один горшок, то ничего не получите, ежли два разобьете – большую корзину с яблоками и грушами из графских подвалов. А ежли цельных три… – он взял в руки изящный дамский перстенек с бирюзой и покрутил перед заинтересованными слушателями.

Затем, дождавшись, пока дамы угомонятся, Гронт, воздев палец к небу, торжественно завершил речь: – А ежли цельных четыре… – он взял со стола с призами приличный отрез шелковой ткани, тряхнув его так, чтобы заиграла золотая каемка.

Гостьи заахали и заперешептывались. Такой приз стоил подороже золотого перстня. В этом конкурсе собирались участвовать все. Потому, когда Гронт сообщил: -- Дозволяется всего по пять ударов каждому, – пронесся общий вздох разочарования.

— А если все пять кувшинов разбить? – я даже не поняла, кто из женщин выкрикнул этот вопрос.

— А ежли пять, то вот!.. – Гронт сорвал холстину со стоящей на столе шкатулки, и наступила тишина.

Я вполне понимала этих женщин: приз и в самом деле был роскошным. Продав это, можно было купить несколько сел и организовать новое баронство. По местным меркам, в мире, где еще нет фабрик и поточных производств, это были безумные деньги, которые можно было выиграть прямо здесь и сейчас! Такого азарта эти женщины не ощущали никогда!

В шкатулке лежал полностью собранный комплект золотых украшений. А в центре на белом атласе гордо сверкало то самое ожерелье, которое подарил мне Освальд. Дополнением служили серьги, шпильки, пара перстней и несколько изящных колечек. Завершали это великолепие два массивных браслета. Перед женщинами лежало целое СОСТОЯНИЕ!

В этот раз принять участие захотели абсолютно все дамы. Зрителей приходилось отгонять. Каждый удар, чаще всего попадающий мимо, сопровождался охами, ахами и обсуждениями. В этот раз я стояла в стороне от толпы и наблюдала, как неловко замахиваются, стараясь урвать дорогой приз, забывшие о недовольстве женщины. Как матери ссорятся с дочерьми, обвиняя друг друга в неуклюжести и криворукости.

Выигрыши были весьма посредственные. Только три дамы заработали большую корзину с фруктами, каковые и были им немедленно вручены. Когда «отстрелялась» последняя участница и протрезвевшая от всплеска адреналина разочарованная толпа уже собралась уходить, Мирин, как я ее и учила, издалека крикнула мне:

— Госпожа графиня, а вы-то не хотите попробовать?!

Внезапно все раздражение неудачливых соискательниц собралось в одну точку и обратилось на меня. Первой, разумеется, не выдержала баронесса Штольгер:

— Да, да, ваше сиятельство! Не хтите ли ли принять участие?! Мы все желаем посмотреть, не правда ли, госпожа Кубарт? – обратилась баронесса к своей соседке. Поддержали мадам Штольгер многие: – Просим, госпожа графиня! Просим! – наперебой зазвучали несколько насмешливых голосов.

Поскольку для меня сцена эта имела скорее воспитательный эффект, то и место я себе выбрала в середине ряда.

Подняла небрежно брошенный последней участницей кнут и, обернувшись к рассредоточившейся толпе зрителей, с улыбкой ответила:

— Ну что ж, думаю, баронесса Штольгер, ваша просьба вполне обоснована. Гронт, замените пятый кувшин: один из кувшинов все же пострадал от рук предыдущей соискательницы.

Несколько девиц помоложе, стоящие в толпе стайкой, захихикали над моей самоуверенностью. Послышались шепотки: никто не верил, что я попаду в цель.

Дальше все было просто: щелк… щелк… щелк… осколки кувшинов сыпались на землю. Закончив выступление, я аккуратно свернула кнут и, положив его на стол с призами, в полной тишине сказала:

— Гронт, будь любезен, отнеси шкатулку в мою спальню. Все же я честно выиграла эти безделушки.

Молчание становилось несколько тягостным, и я, дружелюбно улыбнувшись, обратилась к замершей толпе:

— Дорогие мои гостьи, скоро вернутся с охоты мужчины. Я думаю, нам пора уже вернуться в замок.

Глава 19

ОСВАЛЬД

Пока слуги забирали у нас уставших лошадей, занимались переноской и срочной разделкой оленьих туш, я нетерпеливо поглядывал на окна башни. Являться к местным красавицам в пропотевшей и грязной одежде было не принято, потому для такого случая была протоплена гигантская герцогская мыльня. Слуги натаскали воды, и сейчас гости с удовольствием в ней плескались, охотно пользуясь дорогим привозным мылом: впереди всех ждал сытный ужин и вино.

Я же мылся очень торопливо. То, что я увидел в окнах башни, меня тревожило. Разумеется, все дамы сгрудились у окон, любопытствуя или спеша посмотреть, какую добычу привезли мужчины. Странным было то, что за большими стеклами я видел не улыбающихся пьяных теток, изо всех сил машущих ладошками и платочками и старающихся привлечь к себе вниманием, а очень серьезные, даже озабоченные лица. Правда, Гронт успел скороговоркой сообщить, что все прошло хорошо. Однако настроение женщин меня слегка настораживало.

Дважды я участвовал в подобных мероприятиях раньше и дважды видел, насколько выпившие дамы ведут себя свободнее на второй день свадьбы.

Когда отмытые и переодевшиеся мужчины начали собираться в зале, слышны были только их возбужденные голоса. Дамы улыбались своим мужьям и сыновьям несколько натужно и даже не пытались перебить своей болтовней. Я подошел к Клэр, поймал ее руку и традиционно поцеловал, тревожно вглядываясь в ее лицо. Этот взгляд немного успокоил меня: ее глаза смеялись, а губы чуть подрагивали, как будто она с трудом удерживала улыбку. Я выдохнул и пригласил гостей за стол.

Одним из сюрпризов второго дня было то, что вместо привычной жаренной на огне оленины к столу подали котлеты. В этом мире все еще не было мясорубки, но я, четко представляя объем работы, заранее отправил на кухню полтора десятка солдат, которых наш повар и протестировал на ловкость. Он выбрал себе во временные помощники целых семь здоровых парней. Потому к ужину были вынесены целые горы сочных котлет.

Слегка приврав, я сообщил гостям, что это роскошное блюдо научил готовить личный повар его высочества:

— Тогда еще принц был просто наследником… Увы, господа, через полгода после этого его королевское величество Альбертус Везучий предстал перед престолом Господним. И принц Эдмунд, благослови его Всевышний взошел на трон. Так что вы вполне можете считать котлеты истинно королевским блюдом, – несколько снисходительно пояснил я своим гостям, с недоумением разглядывающим непонятное и непривычное для них кушанье.

Впрочем, запах стоял такой, что недоумение быстро сменилось восторгом. Как только сняли первую пробу, зал наполнился гулом восхищения мужчин. Больше всего меня поразило и порадовало, что женщины хоть и ели с удовольствием, но с просьбой о рецепте обратились не ко мне.

Первой осмелела почтенная баронесса Лантор:

— Госпожа графиня, а нельзя ли будет взять этот чудесный рецепт у вашего повара? Мне бы очень хотелось радовать в особые дни своих сыновей этим изумительным блюдом, – баронесса просительно смотрела на растерявшуюся Клэр.

Я склонился к уху жены и тихонько шепнул:

— Клэр, ты просто волшебница! Они больше не осмеливаются игнорировать тебя! Можешь разрешить, я предупрежу потом повара.

Когда Клэр дала свое позволение, в зале поднялся легкий гул и посыпались однотипные любезные просьбы:

— Ваше сиятельство, госпожа графиня, дозвольте уж и мне…

В целом ужин прошел прекрасно. Я с удивлением наблюдал, что почти все дамы так и остались трезвыми.

Памятуя графские свадьбы, я думал, что эти красавицы без надзора мужчин, как обычно, объедятся сладостями и к вечеру будут изрядно пьяны, но они практически больше не пили. Клэр, выбрав минутку, шепотом развеяла мое недоумение:

— Освальд, с утра-то они прикладывались к сладким пирогам и вину – будь здоров! А вот после конкурса, – она лукаво усмехнулась, – они и протрезвели, и пить перестали, и языки попридержали.

Нас спасало то, что никто не понимал здесь русского языка, и мы с Клэр могли общаться совершенно свободно, не боясь быть подслушанными и неправильно понятыми.

Вечером в опочивальне я выслушал достаточно сдержанный отчет от моей Искры. Гораздо более эмоционально на следующий день поделился со мной впечатлениями Гронт:

— У-ух! Вы бы, господин, видели бы их лица! Графинюшка-то к ним спиной стояла, а я наблюдал! Могли бы они ее покусать, всенепременно бы цапнули! А как наша графинюшка пошла… - тут Гронт начал взмахами воображаемого кнута сбивать кувшины, показывая мне, как все происходило, – …только и слышно было: щелк…щелк… Вот тогдась они и перепугались вусмерть! И ведь графинюшка-то слова грубого никому не сказала, только улыбалась, красавица наша! А эти… – он насмешливо фыркнул, выражая свое пренебрежение к «этим», – …и кланяться ниже стали, и языки свои поганые придержали. Так за ней всей толпой и ходили, только в глаза заглядывали и угодить старались!

Закончив размахивать руками, Гронт выдохнул, глянул на меня и весьма самодовольно сообщил:

— Графинюшка-то наша – у-ух, ты экая умница!

Я улыбнулся его простодушной гордости и вручил за помощь графинюшке золотую монету. Этот мужик был со мной с первого дня моего попадания, и я давным-давно убедился в его верности и надежности. Может, и говорил он не слишком грамотно, но заботился обо мне, как хороший отец о сыне, и тщательно оберегал мои интересы. У личных слуг всегда было множество мелких привилегий, и Гронт иногда даже позволял себе ворчать на меня за излишнюю расточительность.

Я не слишком понимал такой тип мышления, но он действительно заботился обо мне больше, чем о собственных удобствах. Для него главным было, чтобы я был здоров, сыт, в тепе и не нищенствовал. В его системе ценностей мира именно я был центром. Из-за этих качеств я не просто привык к нему, а полюбил и привязался почти как к старшему, пусть и несколько простоватому брату. Мы никогда не будем равны социально, но я всегда буду заботиться о нем.

Приглашение на бал к герцогу мы ожидали ближе к концу осени, когда уже заморозки окончательно скуют землю и можно будет путешествовать без опасения застрять в грязи. Как правило, сезонный осенний бал норовили приурочить к дню Святого Муниция. Вроде как этот самый Муниций был монахом, которому Господь за праведность послал во сне рецепт пива.

Понятное дело, что аристократы большей частью предпочитали вино. И в гостях, и на балах подавали именно различные вина, за исключением этого самого осеннего празднества. В день Святого Муниция пиво пили все: и горожане, и крестьяне, и даже герцог со своими домочадцами. Так что нас с Клэр ожидал, по сути, этакие местный Октоберфест*.

***

КЛЭР

До праздника оставалось всего три недели, и нам требовалось так отрепетировать легенду, чтобы ни у кого не возникло даже тени сомнения в ее правдивости. Этим мы и занимались.

Как ни странно, но конфетно-букетный период мы с Освальдом пережили уже после свадьбы. Именно сейчас, поздней осенью, когда урожай зерна уже был собран и теперь обрабатывался в хранилищах, когда подвалы замка были полны овощей, а в коптильне висели окорока, в том числе и оленьи, у нас нашлось время не только на серьезные разговоры о хозяйстве и торопливые беседы по утрам, но и на всевозможные глупости, шалости и милые сюрпризы друг другу.

Мне, например, снова пришлось выделить себе отдельную каморку с печью. Однажды, когда Освальд до обеда уезжал на встречу с бургомистром, я занялась выпечкой. Ничего сложного: обычные московские булочки с маком, которые в моем далеком детстве стоили всего девять копеек и были необыкновенно вкусны, пирожки с капустой и, как вершина моих кулинарных возможностей — хала. Я заплела эту косичку из остатков теста, щедро посыпав порубленной с маслом и сахаром мукой, но даже не ожидала, что при виде этой простой вкусняшки на глаза Освальда навернутся слезы.

— Ты даже не представляешь… Господи, она точно такая же, как я ел дома… – он прямо руками оторвал еще кусок и не только ел, но и нюхал тесто, прижмуривая глаза от удовольствия.

Сам муж баловал меня не только дорогими подарками. Он действительно ухаживал за мной. Я часто находила утром на подушке то особо красивое яростно-румяное яблоко, то какую-то ювелирную безделушку, пополняющую мою шкатулку. А то и просто сложенный вдвое небольшой бумажный лист, который изображал из себя открытку: на одной половине изящный черно-белый рисунок, а внутри – милое или забавное четверостишие.

К моему удивлению, Освальд, оказывается, очень недурно рисовал, но как будто даже стеснялся своего умения, считая его чем-то не слишком серьезным. Мы практически знакомились заново и узнавали друг друга.

С утра мы очень много времени проводили вместе, тщательно отрабатывая легенду. Это вызывало определенную психологическую усталость, и по общей договоренности всем этим мы занимались только до ужина. После ужина упоминание дел были запрещены.

Мы полюбили долгие вечерние чаепития, во время которых иногда, случайно, соприкасались за столом руками.

Даже такое простое действие безумно кружило головы, заставляя кровь в венах бежать быстрее. Каждое утро я просыпалась все ближе и ближе к середине огромной кровати и в какой-то момент просто подумала: «Господи, а чего я, собственно, жду?!».

В этот вечер, уже точно зная, что скажу «да», я смотрела на волнение Оскара с особой нежностью. Шальные мысли кружили голову: «Сашка… он удивительный! Он настолько любит меня, что готов в узел завязаться, лишь бы не доставить моей драгоценной персоне каких-либо неудобств… Никого более удивительного я просто не встречала…».

Я смотрела на своего мужчину, который именно сегодня ночью станет совершенно моим, полностью и навсегда, и понимала, что никогда и никому я не верила так, как ему. Никто и никогда с такой трепетностью не оберегал меня, не касался моих рук с такой нежностью, не был готов пожертвовать ради меня жизнью…

Сейчас, с высоты своего опыта я прекрасно понимала, что первый мой брак и влюбленность были прост буйством гормонов. А длительность брака можно объяснить только моей невнимательностью и глупостью. Это уже после развода я узнала, как быстро после свадьбы стал загуливать муженек. Нашлось множество доброжелателей, желающих потыкать меня носом в мою прежнюю слепоту.

Только благодаря полному разочарованию в бывшем супруге и как в мужчине, и как в человеке, развод не стал для меня трагедией. Да, было обидно от предательства, от попытки кинуть меня с квартирой, но в глубине души я почувствовала облегчение, когда получила на руки свидетельство о разводе. Это было так, будто я сбросила с плеч тяжелый, нелепый и совершенно ненужный груз.

Пожалуй, главным для меня определением Саши было слово «надежность». Я верила ему безоговорочно, и именно поэтому его волнение, даже некий трепет передо мной вызывали у меня в душе такой шквал эмоций.

В этот вечер мы оба были на взводе, и в какой-то момент, заметив, как дрожат его пальцы, удерживающие чашку с чаем, я просто встала со своего месте, сделала тот самый последний и самый трудный шаг, легко коснулась пальцами его горячей щеки и тихо сказала:

- Я люблю тебя, Освальд…

Глава 20

ОСВАЛЬД

Курьер привез приглашение на герцогский бал и весьма любезную записку от самого хозяина земель еще неделю назад. В записке герцог Бальгер предложил нам остановиться в его замке. Клэр это слегка удивило, и мне пришлось пояснить:

-- В глазах герцога я выгляжу любимчиком нынешнего короля, Клэр. Я только что получил от его величества целое графство в подарок, я привез герцогу бумаги из столицы, которые доверяют только курьерской службе короля. Это значит, что доверие его величества ко мне очень высоко, да и земель мне отсыпали щедро. Привыкай, солнце: мы с тобой не заштатные бароны, а очень даже важнее персоны в этом мире, – с улыбкой закончил я свою речь.

Она немного нахмурилась и робко спросила:

— Ты не боишься, что я сделаю что-нибудь не то или не так? Существуют же определенные нормы поведения, тот самый этикет, а я…

— А ты моя жена! Ну и то, что ты провинциальная дворянка, безусловно, послужит объяснением любым твоим неверным действиям. Но все же, Искорка, герцогский дворец – не наш с тобой дом. Пожалуйста, будь аккуратна и никуда не ходи без меня. При дворах королей и вельмож собираются далеко не всегда только благородные рыцари.

Швали там тоже вполне хватает. Поэтому по дворцу передвигаешься или со мной, или в сопровождении Мирин.

Одна не ходи. Впрочем, в дороге у нас еще будет время поговорить об этом.

Совершенно неожиданно оказалось, что кроме дорожных запасов и сундука с туалетами Клэр на телегах нужно было найти еще и место для двух больших плетеных коробок.

— Что там?

— Изделия нашей мастерской. Ну, всякие там сережки-браслетики из ниток. Я же как-то показывала тебе.

— Когда ты успела столько сделать? – пораженно спросил я.

Клэр удивленно глянула на меня и рассмеялась:

— Освальд, у тебя под носом можно делать все, что угодно: ты, кроме своего кабинета и трапезной, нигде больше не бываешь. Даже гостевые комнаты так и не смотрел. Я же говорила тебе, что набрала в мастерскую еще женщин. Их сейчас там уже шестеро. Я хочу попробовать продать украшения оптом. Большая часть сережек, конечно, на медных швензах*, для селянок. Но помнишь сломанный серебряный браслет? Я попросила ювелира протянуть из него проволоку. Для таких украшений брали только лучшие шелковые нити. Они смотрятся довольно интересно, и я все же хотела бы зарабатывать сама. Думаю, горожанкам они придуться по вкусу.

-- Я понял, Искра. Просто, если тебе нужна будет помощь, скажи.

Отсеянные зерна, пораженные спорыньей, везли на отдельной телеге. Они, как доказательство правдивости наших слов, бесценны. Выглядел мешок с этой пшеницей достаточно жутко: удлиненные, искривленные, буро-черные зерна навевали на мысль о каких-то колдовских силах. Мешок пораженной ржи выглядел не лучше. И я знал, что их обязательно нужно сжечь. Именно это мы и сделаем, но сперва предъявим как доказательство кардиналу и герцогу.

КЛЭР

Во дворец мы прибыли всего за два дня до бала. И, разумеется, сразу времени на серьезные беседы у герцога не нашлось.

Прибыв ко двору его светлости, я поняла, о чем говорил мне Освальд: нас встречали весьма торжественно.

Разумеется, сам герцог на крыльцо не вышел. Но сенешаль замка баронет фон Гольдер, не слишком молодой и уже несколько обрюзглый мужчина, приветствовал Освальда как старого знакомого:

— Господин граф! Я счастлив снова видеть вас под крышей дворца его светлости. Комнаты вам уже готовы.

Входите же!

В холле, где пол был выложен крупной черно-белой каменной плиткой, нас передали дородной женщине в большом белом чепце, которая поклонилась и представилась:

— Меня зовут Зузанна. Я старшая горничная гостевого крыла. Господин сенешаль велел мне быть при ваших особах на все время визита. Ежли вам что понадобится, обязательно мне скажите, и все тут же исполнят. Следуйте за мной, – еще раз поклонилась она.

Герцогский дворец поразил меня своим диссонансом. Уже позднее, побывав в разных частях дома, я получила возможность сравнить, как жили господа, гости и слуги. А пока нам показывали богатые коридоры, где горели свечи, а полы были устланы широкой ковровой дорожкой.

Трапезная и находящийся через арку от нее бальный зал, мимо которых мы прошли, поражали неуклюжей роскошью и каким-то колхозным великолепием. Вызывало оторопь избыточное количество позолоты, от которой рябило в глазах, зеркал, огромных мраморных каминов со сложными портиками и колоннами, массивная мебель из буровато-красного дерева. Сиденья и спинки стульев были обтянуты темно-малиновым бархатом. Но это были жесткие и неудобные стулья. Под толстой ворсовой тканью не существовало никакой мягкой подушки, и сидеть на них долго не получалось.

Комнаты, в которые отвела нас горничная, были обставлены в том же стиле, что и трапезная с бальным залом, и потому показались мне не слишком уютными. Огромный камин, в котором полыхал кусок мощного ствола чуть не два метра длиной, мне категорически не понравился. Такой камин, потухнув, выстудит комнату за пару часов. При спальне была небольшая комнатенка без окна, куда составили сундуки. Там прямо на полу лежал тюфяк с подушкой и потертым одеялом. Зузанна оглянулась и, найдя взглядом идущую за нами Мирин, пояснила:

— Это для твоего ночлега, милая. А вас, сударь – она обратилась к Гронту, -- велели разместить в мужской спальне.

При слове "сударь" Гронт приосанился и важно кивнул, показывая, что согласен на общую спальню. Я наблюдала за ним с улыбкой -- мне нравилась его преданность Освальду и несколько ворчливая забота о благополучии нашей семьи.

Несказанно порадовало нас с мужем то, что с дороги пригласили в мыльню. Вот по пути туда я и поняла, как, оказывается, роскошны герцогские покои: нас вели серым обшарпанным коридором с потрескавшейся побелкой на стенах и парой далеко друг от друга висящих и немилосердно чадящих факелов. Пол, очевидно, для тепла, был устлан старой слежавшейся соломой, которая издавала довольно мерзкий запах. «Ого! Получается, наша комната – это прямо роскошь!».

В цокольном этаже находилась довольно большая комната, где стояли деревянные шайки, висели по стенам ковши, а на огне камина в огромном котле закипала вода. Мы с Оскаром переглянулись и отправили банщицу отдыхать: садиться в деревянную лохань, в которой до нас сидел бог знает кто, не собирались ни я, ни муж.

Освальд сам помог мне промыть волосы. Мы поливали друг другу из ковшиков, жалея о том, что нормальная баня нам пока недоступна. Было очень тепло и душно, в воздухе присутствовал запах плесени, и Освальд, окатившись напоследок прохладной водой, недовольно буркнул:

— Домой вернемся, первым делом баней займусь. Так мне надоели эти лоханки местные… – с досадой добавил он.

Впрочем, в предбаннике нас ждали чистые и теплые простыни и кувшин горячего глинтвейна.

Разумеется, к ужину волосы у меня еще не просохли. Но в косе это было не так заметно.

Для первой встречи с его светлостью я выбрала достаточно скромное, но недешевое платье. Темно-синий бархат, белый отложной воротник, которых здесь никто не носил, и часть жемчужного комплекта: серьги, шпильки и пара колец.

— Нормально? – я вопросительно глянула на мужа.

— Прекрасно, Искра! Строго, но очень красиво, – он поцеловал меня в висок, стоя за спиной и наблюдая наше с ним отражение в большом зеркале.

Его светлости герцогу Бальгеру было чуть за сорок. Полноватый рыхловатый мужчина с обильной сединой и крепкими желтыми зубами. У него была такая же неопрятная борода, как у покойного баронета Рудольфа, но при этом, в отличие от баронета, герцог постоянно улыбался и выглядел этаким весельчаком-балагуром.

А вот его жена, герцогиня Жозефина Бальгер, на его фоне смотрелась сухонькой старушкой. Сильно осунувшееся лицо, темные круги под выцветшими глазами, мышино-серые седые волосы и множество мелких морщин. Ее светлость не спасали ни дорогие крупные рубины в золоте, обильно украшавшие массивную цепь на шее и сухонькие пальцы, ни тяжелый бархатный туалет с парчовыми вставками, отделанный белоснежным горностаевым мехом. Вся эта роскошь как будто существовала отдельно от нее. Она вяло улыбалась нам с мужем, приветливо кивнула на поклоны, но так и не произнесла ни слова. Ужин был долгим и обильным. Мы сидели на почетных места, и я только радовалась, что между мной и бесконечно болтающим герцогом расположился Освальд.

У меня даже было время рассмотреть других гостей. За столом присутствовало как множество семейных пар, сидящих ближе к герцогской чете, так и пришедшие отдельно дамы и кавалеры. Если мужчины все как на подбор, были крепкими здоровяками и сидели по левую руку герцога, то сидящие напротив них дамы смотрелись немного странно. Они четко чередовались: пожилая – молоденькая, пожилая – молоденькая. Я сообразила: это мать или тетушка, сопровождающая красотку на выданье.

Стол, во главе которого сидел герцог, был настолько широк, что беседовать людям, сидящим друг напротив друга, было неудобно: пришлось бы говорить слишком громко. Но, тем не менее, я заметила, как мужчины постреливают глазами в девиц. А те время от времени слегка смущаются и кокетливо делают вид, что не замечают заинтересованных взглядов. Мамаши же зорко наблюдали за всеми этими переглядываниями и периодически шепотом наставляли дочерей, склонившись к порозовевшему ушку; девицы покорно кивали, соглашаясь с нравоучениями.

Просидеть пришлось около двух часов. Я уже начала уставать, когда его светлость наконец-то подал руку жене и вывел ее из-за стола.

Мы были милостиво отпущены в комнату на отдых. Но я заметила забавную деталь. Когда Освальд, кланяясь герцогу, на прощание сказал: «Ваша светлость, я хотел бы побеседовать с вами и кардиналом Марионе одновременно. Можно ли будет такое устроить? Дело, о котором я хочу поговорить, может оказаться чрезвычайно важным», пустоватый взгляд серых глаз герцога на мгновение стал весьма пронзительным. Он как бы сбросил маску добродушного болтуна и коротко спросил:

— Это срочно, граф?

— Не слишком, ваша светлость. Несколько дней вполне терпит.

— Значит, через день после бала я приглашу его преосвященство на бокал хорошего вина после завтрака. А вы, граф, составите нам компанию.

Освальд благодарно кивнул. Мы еще раз раскланялись, и нас, наконец-то, отпустили на отдых.

Глава 21

КЛЭР

Сама я такой цвет в жизни бы не выбрала. Спору нет, бархат цвета благородного бордо с золотой отделкой смотрелся красиво. Даже роскошно. Да и мои украшения подходили к платью идеально. Но все же сама я не рискнула бы надеть что-то столь привлекающее внимание. Освальд буквально уговорил меня выбрать именно эту ткань, поясняя свое желание:

— Клэр, солнышко ты мое, пойми: всегда встречают по одежке! Нам в этом графстве жить всю оставшуюся жизнь. И герцог, как ни крути, на этих землях первый после бога. Нравится нам или нет, но этот мужик – наше непосредственное начальство, и с ним обязательно нужно поладить. Поэтому выглядеть на балу мы с тобой должны так, чтобы не дать ни малейшего повода для насмешек или сплетен. Сама знаешь, как дружелюбны бывают к новичкам старожилы, так что внимание на нас будут обращать обязательно. Смирись с тем, что мы местные селебрити.

Почему-то мне вспомнились послесвадебные визиты с покойным баронетом. Я почти воочию видела поджатые губы баронессы Штольгер и нарочитое игнорирование меня в беседах всеми соседями: «Может быть, Освальд и прав… Да нет, он точно прав! Или мы покажем, какие мы “крутые”, или местные начнут точно так же воротить от нас лица и шипеть за спиной.».

Эти мысли меня не радовали: не привыкла я быть в центре внимания. Но все же муж мой и прожил здесь дольше, да и там, в родном мире, не последним человеком был.

Так что наши бальные костюмы, сшитые в стиле Family Style, были из роскошного бархата с золотой отделкой.

Едва войдя в зал, я поняла, как прав был Освальд. Мы были не просто чужаками. Мы были нахальными чужаками, которые посмели одеться так же роскошно, как и герцогская пара. У остальных наряды были не дешевле, просто менее яркие.

В то же время все вокруг знали, что Освальд служил у принца несколько лет и земли в награду получил из королевских рук. Для местной знати он был нахальным выскочкой, которому неприлично повезло. Зависть существует в любом мире, и сквозь вежливые улыбки и приветственные поклоны отчетливо сквозила недоброжелательность знати. Тем более что присутствовало еще четыре пары, равных нам по положению: на герцогский бал съехались самые сливки общества.

Нас почти намеренно игнорировали. После того как мажордом выкрикнул наши титулы, стоя в широко распахнутых дверях, мы прошли по ковровой дорожке, поклонились герцогу с супругой и отошли в сторону. Нас рассматривали. Внимательно, пристально и, пожалуй, излишне назойливо. Если мужчины хотя бы старались сделать это не слишком заметно, то женщины позволяли себе гораздо больше.

Стоя метрах в пяти от нас, сплетничала целая стайка дам, не забывая почти демонстративно оглядываться, рассматривать нашу одежду и недовольно морщить носы. Возраст женщин был самый разный: от двадцати пяти до пятидесяти. Между собой держались они так, будто были самыми близкими подругами.

Муж усадил меня в кресло, и мы тихонько обсуждали предстоящую встречу с его светлостью и кардиналом. А зал между тем потихоньку заполнялся.

Его светлость произнес что-то вроде приветственной речи, герцогиня махнула белоснежным платком и откуда-то с высоты, с балкона зазвучала несколько визгливая музыка.

Его светлость встал с трона и пригласил на танец пожилую солидную даму в богатом платье из темно-серого атласа. Пара встала недалеко от трона, и вслед за ними начали торопливо пристраиваться гости. Освальд с улыбкой посмотрел на меня и сказал:

— Крепись, моя Искра! Нам предстоит танцевать не меньше трех раз, – с этими словами он протянул мне руку.

***

ОСВАЛЬД

Всех присутствующих я, разумеется, в лицо не знал. Но то, что на первую баханду, которую по правилам ведет или сам хозяин дома, или же самый важный гость, парочки выстраиваются по ранжиру. Не просто так, а по социальному статусу. Однако, когда мы подошли к быстро формирующейся колонне из пар, перед нами оказалось уже больше десятка. Секунду подумав, я придержал Искру за руку, давая возможность торопящимся гостям занять свои места. В результате мы с ней оказались почти в конце колонны.

Ее светлость герцогиня Жозефина снова взмахнула платком, и колонна двинулась за ведущей парой, торжественно обходя зал по кругу. Ничего сложного в танце не было даже для новичков. Но я с некоторым умилением наблюдал за тем, как Искра слегка шевелит губами, считая про себя шаги. Моя жена немного волновалась, даже не понимая, как она красива. Я слегка сжал пальцы ее руки, давая понять, что я здесь, рядом с ней, и получил благодарный и теплый взгляд в ответ.

Меня не сильно беспокоили местные снобы. Скорее мне хотелось увидеть реакцию герцога. Это он хозяин дома.

Это он задает здесь тон и правила. Если его светлость сделает вид, что так и нужно…

Что ж, возможно, мне придется сказаться заболевшим и вернуться в графство, так и не побеседовав с ним. Проще будет сразу ехать зимой в столицу и рассказывать нашу легенду его величеству. Все же я несколько лет почти постоянно находился рядом с принцем и понимал, что король не только поверит нашей сказке, но и начнет предпринимать необходимые меры.

Так что вскоре нам предстояло узнать, как поведет себя герцог. Искра, похоже, над такими проблемами даже не думала – танец полностью захватил ее внимание.

Нарушение приличий герцог обнаружил не сразу. В одном из танцевальных па он неторопливо опустился на колено, поднял левую руку вверх и обвел свою даму вокруг себя. Потом встал, сделал два шага в центр зала, хлопнул в ладоши и сделал два шага назад…

А вот после этого колонна развернулась и пошла в обратном направлении. Танец закончился. Герцог отвел свою даму не на место, а к герцогине, и женщины несколько минут о чем-то весьма дружелюбно разговаривали. Его светлость же уселся на место и по-простецки смахнул пот со лба прямо рукавом камзола. Все же его светлость был немолод по местным меркам и полноват.

Следующий танец был еще более целомудренным, и потому в кругу танцующих появились молодые девицы.

Большая часть гостей стояла группами. И хотя неловкости я не чувствовал, но прекрасно понимал, что знакомиться с нами никто не собирается. Клэр же, к моему огорчению, немного расстроилась:

— Освальд, а если местные нас так и не примут?

Я слегка пожал плечами и ответил:

— Им будет сложно это сделать.

— Почему ты так думаешь?

— Высокие урожаи, хорошо вооруженная и натренированная личная армия, оживившаяся в графстве торговля…

Все это не даст им возможности игнорировать нас. Рано или поздно они захотят понять, в чем дело и почему мы так удачливы. Уверен, уже сейчас некоторые обсуждают, почему урожай у нас при таких хреновых погодных условиях лучше, чем в других землях. Они, разумеется, будут злиться и завидовать, но приедут учиться. Ну, может быть, не сами лично, но, как минимум, начнут подсылать с какими-нибудь делами своих управляющих.

Даже то, что я частично успел подготовить семена в этом году, привело к сильному уменьшению количества сорняков. Конечно, Клэр, новости здесь распространяются медленно, но, думаю, те, кто посообразительнее, уже знают.

Его светлость, герцог Бальгер оказался даже умнее, чем я ожидал: он совершенно точно заметил, что в первом танце мы с Клэр шли не на своих местах. Однако он не стал хмурить брови или выговаривать провинившимся баронам. Герцог поманил к себе рыхлого и седого толстяка графа Крогге и, ласково улыбаясь, что-то тихонько выговорил ему, слегка погрозив пальцем. Толстяк Крогге почтительно и торопливо кланялся, прижимая руку к роскошному камзолу в том месте, где под слоями жира должно было находиться сердце.

После этой интимной беседы граф Крогге подошел к одной из компаний, где стоял еще один граф, имени которого я, увы, не запомнил, и с кислым лицом начал объяснить что-то двум высоким крепким баронам, до этого весело смеявшимся графским шуткам.

Мы с Клэр честно оттоптались-отскучали бал, но вынуждены были встать в колонну на последний танец. Это снова была баханда, но в этот раз его светлость остался сидеть на троне, а герцогиню Жозефину пригласил какой-то дальний родственник герцогской семьи, и теперь она возглавляла танцоров. В этот раз, когда мы подошли к колонне, чтобы занять места, между нами с Клэр и герцогиней с родственником стояло ровно четыре пары – все местный графья, прибывшие на бал. А уже за нашей с Искрой спиной торопливо перегруппировывались, пятясь назад, бароны со своими спутницами: его светлость сумел восстановить порядок.

«Ну, что ж, похоже, герцог прекрасно разбирается во всех этих мелких подковерных игрищах и достаточно умен, чтобы не конфликтовать с «любимцем» короля. Осталось только убедить их в нашей легенде, и дальше можно будет жить спокойно…».

Глава 22

КЛЭР

Кардинала Марионе я видела впервые. Это был немолодой мужчина с несколько желчным, худым и узкогубым лицом. Тяжелое одеяние из темно-красного шелка казалось слегка потрепанным и скомканным. Подол облачения был забрызган пятнами засохшей грязи.

«Интересно, где он зимой такую грязюку нашел? И потом, разве кардиналы пешком ходят?» – я почтительно поклонилась и шевельнула губами над протянутой мне чуть скрюченной рукой с раздутыми суставами. Перстень, который принято было целовать, маслянисто блеснул перед глазами огромным фиолетовым камнем.

«Похоже, аметист и здесь – камень кардиналов и архиепископов.».

Если герцога с его гостем и удивило мое присутствие, ни тот ни другой никак это не выразили. Его светлость только посмотрел на приведшего нас лакея и тихо сказал:

— Стул для госпожи графини, Парсон.

Стол, надо сказать, был накрыт весьма скромно: небольшое блюдо с холодным нарезанным ростбифом, плоская тарелка, на которой лежали очищенные зубчики маринованного чеснока и странно нарезанный хлеб. Я не сразу поняла, в чем дело, а потом сообразила: с буханки срезаны корки. Взглянув на запавшие щеки кардинала, я догадалась: «Похоже, у его преосвященства не хватает зубов! Интересно, он старше, чем кажется, или же просто не следил за зубами?».

Лакей поставил перед нами с мужем по дорогому стеклянному кубку в медной оплетке, налил туда вина и бесшумно исчез. Я машинально протянула руку за вином и сделала крошечный глоток: «Легкое совсем…и довольно кислое. Даже странно, что герцог пьет такое простецкое вино.». Первым заговорил его преосвященство, обращаясь к Освальду:

— Сын мой, наш дорогой герцог сообщил мне, что ты желаешь поговорить. Мы готовы выслушать тебя. Думаю, раз уж ты привел сюда свою супругу, то дело касается и ее тоже?

— Так и есть, ваше преосвященство и ваша светлость, – Оскар кивнул, подтверждая догадку кардинала, но обращаясь сразу к обоим собеседникам. – Жена моя видела столь необычный сон, что мы засомневались с ней: не видение ли это, посланное нам свыше? Однако силы, показанные в этом видении, столь могущественны, что обсуждать это с нашим батюшкой мы просто не рискнули.

И герцог, и кардинал с легким интересом посмотрели на меня, переглянулись, и его светлость несколько снисходительно, с мягкой улыбкой произнес:

— Что ж, графиня Ваерман, расскажите нам, что вас встревожило.

Я вздохнула, показательно перекрестилась, еще раз глотнула из кубка, понимая, что назад дороги уже нет и заговорила:

— Мне снилось, почтенные господа, что я гуляю в осеннем саду. Солнышко хоть и светит, но не обжигает.

Деревья вокруг наполовину облетевшие, но на части из них, наоборот, только распускаются весенние цветы. Небо чистое и высокое, без туч и облаков. Место совершенно незнакомое и очень красивое: на кустах горят поздние осенние розы, и запах стоит просто изумительный! Я шла по тропинкам, потом был мостик над небольшим ручейком с кристально чистой водой. А потом я вышла к небольшой полянке и увидела там женщину. Она занималась очень странным делом: сидела на низенькой табуреточке возле огромной горы спелой пшеницы и перебирала ее по зернышку. Справа от нее стоял наполовину заполненный чистыми зернами мешок, и даже при свете дня было заметно, что зерна там излучают золотистое сияние. А все, что она выбирала, она кидала в маленький костерок, горящий с левой стороны. Не все зерна попадали в огонь. И те, что рассыпались по земле рядом с костром, выглядели просто ужасно. Эти зерна были страшные, темные и пугающие! Мне казалось, что от них смердит серой! – тут я снова перекрестилась. – Женщина была немолода, но очень красива. У нее было такое доброе и ласковое лицо, что я осмелела и спросила: «Почтенная госпожа, что вы делаете с этими зернами?». И тут, господа, я увидела, как по щеке женщины сбегает слеза. Мою душу захлестнуло горечью и состраданием!

Мне изо всех сил хотелось помочь ей!

Я снова вздохнула и слегка прикрыла глаза, как бы заново «переживая» этот трогательный момент. Мужчины терпеливо ждали, и я, “успокоившись”, продолжила:

— У этой женщины, ваше преосвященство, был совершенно удивительный голос. – Теперь я смотрела прямо в глаза к кардиналу и обращалась большей частью к нему. – Этот голос проникал в самое сердце, и каждое слово откладывалось у меня в памяти, как некая драгоценность. Обычно, ваше преосвященство, я почти сразу забываю свои сны, но слова этой женщины запомнила в точности. Помню даже сейчас, до последней буквы.

— И что же сказала тебе женщина, дитя мое? – кардинал посматривал на меня без улыбки, но явно чуть снисходительно.

— Она ответила мне так: «Сын мой послал своим детям зерно это, дабы не знали они голода. Но силы Тьмы велики и зла в них много. Они наслали на благое семя проклятие, и дети сына моего, вкушая эти зерна, получают не только силы и благословение, но и страшную болезнь. А я всего лишь стараюсь отделить чистое от нечистого.».

Я снова сделала паузу, как бы стараясь вспомнить и передать свой сон получше, снова перекрестилась и продолжила:

— Сердце мое было полно любовью к этой женщине и состраданием к ней же: сколь велика была перед ней смешанная куча зерна и сколь мало она успевала перебрать! Мне стало так жалко ее и так хотелось помочь хоть чем-то, что я сама предложила: «Если хотите, почтенная госпожа, я помогу вам.». Женщина согласилась с печальной улыбкой. Когда я встала на колени рядом с этой кучей и запустила руку в теплые зерна, она погладила меня по голове и тихо прошептала: «Господь увидит твои старания, Клэр, и болезнь никогда не коснется тебя.

Храни чистое зерно два года и оставшаяся часть зла покинет его. Только помни, драгоценное дитя: нельзя бросать начатое!». Я, господин кардинал, во сне очень удивилась тому, что женщина знает мое имя. Я ведь никогда раньше не видела ее! Некоторое время я помогла ей перебирать зерна руками, а потом осмелела и спросила: «Почтенная госпожа, откуда вы знаете мое имя?». Женщина вновь погладила меня по волосам, и ладонь ее была такой теплой и ласковой, что показалось, будто у меня прибавилось сил! Она ответила мне: «Мне ведомы имена всех детей, дочь моя!»…

В комнате повисла несколько напряженная тишина. Я молчала и смотрела на собственные колени, не давая собеседникам возможности заглянуть мне в глаза. Эту драматическую паузу мы обсудили с Освальдом и решили, что будет правильнее дождаться вопроса. И вопрос прозвучал, но не от кардинала, а от герцога:

— И что же было дальше, графиня?

Я с ласковой и задумчивой, много раз отрепетированной улыбкой посмотрела своим собеседникам в глаза и ответила:

— Не знаю… В этот момент я проснулась.

Герцог и кардинал явно были сильно заинтересованы, даже заинтригованы моим рассказом. Они переглянулись.

Герцог молча кивнул его преосвященству, как бы выражая на что-то согласие, и священник заговорил со мной. Он задавал мне бесконечные вопросы, уточняя разные мелочи: во что одета была женщина, какого цвета были ее волосы, в какую руку — правую или левую, она набирала зерно. Он спрашивал, какие еще плоды я видела в этом саду и как выглядела трава, из чего были сделаны мешки с пшеницей. Уточнял, какого цвета был огонь и пахло ли от него дымом, как горели больные зерна и не шевелились ли те, что упали на землю. Он задавал такое множество вопросов, что беседа заняла у нас вдвое больше времени, чем мой небольшой рассказ.

***

ОСВАЛЬД

Все время разговора я наблюдал не за Клэр и ее сто раз отрепетированным рассказом, а за нашими собеседниками. Я видел воочию, как их мягкая снисходительность сменяется сперва интересом к беседе, а потом и неким суеверным страхом. Мужчины оба были немолоды и умели держать себя в руках, но к таким сказкам явно не были готовы.

Хотя Клэр вроде бы обращалась почти все время именно к кардиналу, герцог слушал ее не менее внимательно. И в какой-то момент, очевидно, поверив ей окончательно, набожно перекрестился. Кардинал держался дольше, но и его, как мне казалось, не просто заинтересовал рассказ, но и поразили некоторые обдуманные нами детали.

Все это время я молчал и не вмешивался, позволяя его преосвященству строить беседу так, как тот сочтет нужным.

Там, в своем мире, я никогда не был слишком воцерковленным человеком, но все же историю религии немного знал. Я знал, что в нашем средневековье, при наличии множества проблем в социуме существовало огромное количество как истериков, желающих привлечет к себе внимание, так и просто жуликов и лжецов. Я знал, что церковь относилась к подобным видениям с большой подозрительностью, и вовсе не ожидал от кардинала немедленной веры в рассказ моей жены.

Более того, я совершенно точно знал: чтобы признать истинность этого сна или видения, церковь должна собрать нечто вроде судилища, на котором обязательно будет присутствовать так называемый адвокат дьявола*.

Помню, как в юности меня поразило то, что на роль адвоката дьявола Святая матерь церковь назначала не абы кого, а самого умного и образованного церковника, обладающего скептическим складом ума и готового во имя чистоты веры сомневаться в каждом слове и факте, которые будут изложены на судилище.

Не знаю, есть ли в этом мире такая практика, но я опасался отдать жену прожженным церковным интриганам, далеко не все из которых были истинно верующими. Кто знает, к чему могут привести внутренние интриги среди святых отцов?!

Поэтому я терпеливо ждал, пока его высокопреосвященство задаст все пришедшие ему в голову вопросы. И только дождавшись обращения ко мне: «Сын мой, ответьте мне, положа руку на сердце: верите ли вы словам своей жены? Не склонна ли она, как многие женщины, выдавать желаемое за действительное?» сообщил кардиналу:

— Жена моя никогда не была склонна ко лжи, – тут я перекрестился, посмотрел ему в глаза и твердо добавил: – Я готов в этом присягнуть на Библии. Но я бы никогда не стал отнимать время у вас и господина герцога, а просто отвел бы ее для беседы к отцу Таисию. Дело в том, ваше преосвященство, что утром жена проснулась со слезами на глазах, жалея о расставании с этой женщиной. И когда я спросил, что ее так огорчило, Клэр начала пересказывать мне свой сон. Вот тут-то я и понял, что мы слишком скудны разумом и не достойны сами принимать решения: она пересказывала мне мое собственное видение. Все то же самое я видел в одну ночь с ней.

Пауза была долгой, и я, желая добавить еще одно доказательство, прервал ее сам, без приглашения:

— Мы приехали к вам не сразу, как все это случилось. Сперва, господин герцог, я долго рассматривал то зерно, которое получил с собственных полей, и пробовал перебирать его руками сам лично. Увиденное столь впечатлило меня, что я приказал изготовить специальные сита и просеять все зерно, которое вышло с моих полей. Два мешка с зерном прибыли со мной на телеге, господин герцог. Если вы желаете, то можете взглянуть и увидеть сами, как отличается больное зерно от здорового.

Глава 23

ОСВАЛЬД

Разумеется, и кардинал, и герцог пожелали осмотреть зерно. Солдаты притащили мешки прямо в комнату, где так уютно расположилась наша компания. Когда вояки удалились, я лично развязал шнурок на мешке с просеянной пшеницей. Здоровые и чистые зерна выглядели настолько обыкновенно, что кардинал Марионе переглянулся с его светлостью и незаметно пожал плечами, как бы говоря: «Ну и что здесь странного?». Герцог Бальгер наклонился, зачерпнул полную горсть пшеницы и медленно пересыпал зерна, пытаясь увидеть в них хоть что-то зловещее.

Затем так же, как кардинал, пожал плечами и вопросительно глянул на меня.

Я про себя ухмыльнулся и развязал второй мешок…

Зрелище больной пшеницы на фоне здоровой было столь впечатляющим, что кардинал и герцог перекрестились почти синхронно.

— Видите? Все это попадает в пищу не только простым крестьянам, но и нам с вами, господа. По капле, по нескольку зерен за раз мы съедаем каждый день. И когда внутри нас скапливается целая горсть вот этой гадости, мы заболеваем.

Кардинал снова перекрестился и отошел от мешка подальше. Герцог выдохнул и сказал:

— Прошу вас, присаживайтесь, святой отец, – и, обращаясь ко мне, добавил: – Расскажите, граф, как вы избавились от заразы. Вы же понимаете, что простолюдины в основном едят именно хлеб. Но количество зерна, которое им требуется... они не смогут перебирать вручную столько, чтобы не умереть с голоду.

— Это не нужно перебирать вручную, ваша светлость. Я приказал изготовить сито с ячейками разного размера.

Рожь приходится просеивать несколько раз, чтобы избавиться от зерен зла. Заодно, кстати, через похожее сито я пропустил и семенную пшеницу. И знаете что? На полях было намного меньше сорной травы. А чертово зерно я приказал сложить в кучу и просто сжег.

— Чертово зерно? – кардинал перекрестился и закивал часто, как китайский болванчик, заметив: – Очень точное название, граф, очень точное…

Некоторое время его светлость и его святейшество еще обсуждали словосочетание «чертово зерно», продолжая коситься в сторону мешков. И тогда я задал вопрос:

— Так вот, господин кардинал… Скажите мне, что это был за сон? Кем он был послан нам? – я перекрестился и, глянув в глаза герцогу, продолжил: – Правильно ли я сделал, что приказал просеять зерно? Нужно ли рассказать об этом другим? До сих пор ни я, ни моя жена никому и словом не обмолвились.

Герцог некоторое время помолчал, а потом перевел взгляд на кардинала и произнес:

— Что вы решите, святой отец? Что скажет на это Святая Матерь Церковь?

Его святейшество сидел, поджав губы, и размышлял о чем-то, пока наконец-то не принял решение:

— Я не могу сделать выбор единолично! Конечно, у меня есть свои соображения, но такой вопрос вправе решить только коллегия кардиналов. Может быть, придется обращаться и к Папе. В любом случае, я должен известить Святой Престол.

Герцог недовольно поморщился и спросил:

— Нам-то что сейчас делать?

Его преосвященство несколько неопределенно пожал плечами в ответ, и герцог Бальгер, слегка прихлопнув ладонью по столу, приказал мне:

— Готовьтесь к поездке в столицу, граф Ваерман. Я не вижу смысла писать его королевскому величеству и считаю необходимым лично отвезти вот это, – он кивнул в сторону стоящих на полу мешков, – королю.

В общем-то, затевая всю эту историю, примерно на такой результат мы с Клэр и рассчитывали. Именно поэтому в обозе вместе с нами прибыли и вещи для длительного путешествия. Была одна проблема, которая требовала помощи от его светлости:

— Господин герцог, мне не на кого оставить графство. Я слишком плохо знаю людей, живущих там. А большую часть солдат мне придется взять с собой для охраны. Кто будет управлять землями в мое отсутствие? Я был бы благодарен вам, если бы вы дали мне на время верного человека.

— Я подумаю, граф, но сильно не беспокойтесь. Найдем мы вам помощника. Выезжаем через три дня, так что будьте готовы.

— Что делать с зерном, ваша светлость?

— Оставьте здесь. Я прикажу хранить его отдельно и не спускать глаз.

На этом наша беседа закончилась, и мы с Клэр, откланявшись, вернулись в свою комнату.

— Господи, как я волновалась… - Клэр и в самом деле выглядела несколько бледной, и я предложил ей:

— Полежи и отдохни, радость моя. К путешествию у нас все готово. Сегодня мы вполне можем побездельничать.

***

КЛЭР

Хотя наша легенда была отрепетирована не один и не два раза, все равно во мне сидел какой-то подсознательный страх разоблачения. Однако Освальд рассчитал все правильно: увидев зерно, пораженное спорыньей, и герцог, и кардинал были весьма впечатлены. Им не слишком понравилось утверждение, что зерно до посева нужно хранить минимум год, а лучше два. Им не слишком понравилось то, что для обработки необходимы сита с ячейками определенных размеров. Им вообще не нравилось эта новость. Но слишком уж пугающе выглядели больные зерна. При местном уровне суеверий им, представителям власти, не оставалось ничего другого, как только поверить нам.

К концу беседы я почему-то чувствовала себя очень скверно: накатывала слабость и появилась тошнота. На сегодняшний день у меня были планы: хотелось пристроить украшения, полученные в мастерской, и выяснить, выгодно ли это делать масштабно, сколько я смогу платить мастерицам и какое количество способен употребить местный рынок. Но после всех треволнений мы отложили дела.

Хорошо было уже то, что его светлость пошёл навстречу просьбе Освальда, и обед с ужином нам принесли прямо в покои. Я чувствовала себя слишком слабой, чтобы есть в общем зале.

Такое самочувствие я списывала на то, что просто перенервничала перед разговором и во время его. Уже утром следующего дня я чувствовала себя абсолютно нормально, и мы с мужем отправились на рынок. Разумеется, в этот раз нас сопровождала целая группа солдат. Это несколько замедляло наше продвижение, но делало его безопаснее: Освальд сделал выводы из предыдущей поездки и серьезно усилил охрану.

От мысли посетить ювелира, у которого я заказывала украшения в комплект к ожерелью, Освальд меня отговорил:

— Солнышко мое, вряд ли мастер по золоту будет заниматься перепродажей бижутерии. Скорее нам нужно поискать лавочку попроще. Что-то такое, торгующее, например, тканями для мастеров и горожан.

Именно этим мы и занялись. Отъехали от центра города и заходили в разные лавочки, где торговали не бархатом и атласом, а практичными шерстяными тканями, немаркими льняными и хлопковыми полотнами и всевозможной девичьей радостью: атласными лентами, простенькими и грубоватыми кружевами, а также всевозможными кулончиками и сережками, плетенными в основном из медной проволоки.

Среди таких вот медных украшений попадались достаточно красивые и сложные. Иногда в них вставляли небольшую капельку стекла или грубовато обработанный простецкий камушек. Конечно, не рубин или корунд, а что-то вроде не слишком качественной яшмы или сердолика. В одной из таких лавочек, где выбор украшений был побольше, я и предложила свой товар.

Хозяин лавки: невысокий, сухонький и подвижный, слегка замялся, глядя на разложенные перед ним сережки и браслеты, но потом все же громко крикнул:

— Карлотта! Карлотта, иди сюда, дорогая! – и со смущенной улыбкой пояснил нам: – Пусть уж жена решает. Она у меня в этаком разбирается.

Явление Карлотты настолько поразило нас с Освальдом, что мы переглянулись, с трудом сдерживая улыбки. По-королевски выплывшая в зал дама была на полголовы выше мужа и раза в три толще, чем он. Она двигалась величественно, как корабль под всеми парусами, отчего достаточно просторная лавка казалась тесной для этой роскошной особы.

По хозяйке было видно, что она высоко ценит собственную персону: массивные серебряные серьги-люстры покачивались в ее ушах, пухлые пальцы украшали крупные перстни. И хотя атласное платье явно шили не на нее, но все же для лавочницы это был очень дорогой туалет. Чтобы влезть в «б/ушный» атлас, ей пришлось вшивать в верхнюю часть зеленого туалета оранжевые клинья. Поверх этой роскоши на несколько тесноватую юбку был надет белый передник с кружевными вставками.

Карлотта не просто выглядела «дорохо-бахато», но и чувствовала себя роскошной красавицей! Лет даме было двадцать пять - двадцать семь, не больше. И при свежей румяной коже и ярких черных глазах с длинными ресницами она выглядела забавной, но очень милой толстушкой.

— Карлотта, красавица моя, посмотри-ка, что предлагает госпожа.

Самым приятным было то, что муж смотрел на свое сокровище с нежностью и искренней любовью.

Карлотта кокетливо улыбнулась Освальду, добродушно – мне и, строго взглянув на мужа, снисходительно ответила:

— Ну, Ференц, показывай.

Чувствовалась в ней ценительница украшений: она не только внимательно рассмотрела безделушки, но и достаточно быстро отделила несколько украшений из шелка с серебряными швензами и, достав маленькое зеркало, начала прикладывать к собственному лицу. По ней было заметно, что сегодня вечером она перемеряет каждую пару.

Мы с Освальдом наблюдали за ней с улыбкой. Пусть она и смотрелась немного нелепо, но была слишком яркой особой на фоне остальных скучноватых лавочниц: практичных, строгих, но далеко не таких симпатичных и интересных.

Именно в этой лавочке мы и оставили все, что я привезла. Старший сын Карлотты, мальчик семи-восьми лет, сбегал за законником, который и утвердил сделку. Небольшую часть денег нам выплатили сразу, а остальное мы должны были получить после реализации товара. У Карлотты был красивый, глубокий и бархатный голос.

Любуясь переливами шелка и нежно поглаживая приглянувшийся браслетик, она приговаривала:

— Даже и не беспокойтесь, ваше прекрасное сиятельство! Сама лично своим покупательницам все покажу и обскажу. И продадим все по самой завлекательной цене. Для себя только самую малость оставим! Уж я-то знаю, как таким важным господам угодить. Так что будьте благонадежны, ваши сиятельства. Всенепременно потрафить сумею!

В общем и целом, это был хороший и спокойный день.

Утром следующего дня, последнего перед отъездом, мы завтракали в общей зале, и герцог с Освальдом обсуждали двух кандидатов на место управителя графством во время нашего отсутствия.

С утра я чувствовала себя совершенно нормально, но сразу после завтрака, едва мы успели дойти до комнаты, у меня началась рвота. Похоже, встревоженные слуги доложили об этом госпоже герцогине, и та прислала собственного лекаря: мрачноватого и не слишком разговорчивого старичка, который задал мне всего несколько вопросов, а потом, повернувшись к Освальду, сообщил:

— Думаю, господин граф, Господь осчастливил вашу семью. Графиня в тягости.

Глава 24

ОСВАЛЬД

Новость была восхитительная, но одновременно я испытал растерянность, почти страх. Разумеется, в таком состоянии везти с собой Клэр было совершенно невозможно: рисковать здоровьем ее и ребенка я просто не мог.

Это не стало бы проблемой, так как ее рассказ о сне слышал кардинал, а королю, я думаю, будет достаточно и моего слова. Однако мысль о том, что мне придется надолго уехать, действительно пугала.

Все дела здесь совершались достаточно медленно. Вполне возможен такой вариант, что в стране сейчас слишком мало кардиналов, и мне могут предложить съездить в Ромейн, в резиденцию Папы. Такое путешествие может занять пару месяцев в одну сторону. И все это время Клэр будет здесь одна.

А если, не дай Господь, я не успею к родам?! Доверить ее местным повивальным бабкам совершенно невозможно! Они способны будут убить и ее, и ребенка просто своей антисанитарией.

Когда наш брак перестал быть белым, я, разумеется, не раз думал о появлении детей. Все же без детей любая семья немного не полная. Ребенок – это не просто плод любви, но и наше продолжение в будущем. Роды у жены я собирался принимать сам, лично.

Дело даже не в том, что мне приходилось присутствовать при родах у крупных животных и несколько раз помогать колхозному ветеринару. Однажды, когда я еще учился на пятом курсе, мне пришлось присутствовать в качестве медбрата и принимать настоящие роды. Пусть я и не стал специалистом, но точно разбирался не хуже местных бабок. А себе самому я доверяю значительно больше, чем им.

***

Тогда мне только-только исполнилось двадцать три года. Я уже встречался с будущей женой. И на новогодние праздники мы целой развеселой компанией решили рвануть в глухую деревню на окраине Беловежской пущи к Ириной бабушке. Нам были обещаны: роскошная баня, катание на тройках по зимнему лесу, лыжи и санки – сколько угодно, а также домашнее сало, рагу из кролика и бабушкины пироги.

Компания собралась шумная и разношерстная, но, поскольку часть домов в деревне пустовала, то проблем с размещением не ожидалось. Добрались мы туда на поезде, а потом и на грузовой попутке совершенно без проблем, к полудню тридцатого декабря.

В деревню мы ехали не с пустыми руками: несколько килограммов недоступных в то время шоколадных конфет, ради которых я с парнями ходил на разгрузку вагонов. Больше восьми килограммов апельсинов и мандаринов, две связки бананов и громадная, почти на четыре килограмма, слабосоленая сёмга, которую с гордостью добавил к нашим «дефицитам» Леха, мой одногруппник.

С ним встречалась Иришкина двоюродная сестра Марина. Ему эта красота обломилась от какого-то дальнего родственника, бывшего в Минске проездом. Рыбину выслал Мишке отец специально к Новому году аж с Дальнего Востока, где батя обустроился после развода с Мишкиной матерью. Мать гордо «эту гадость» брать не захотела, и таким образом, наш новогодний подарок приобрел ощутимый вес.

***

Бабушка Татьяна Ивановна, бывшая учительница сельской школы, оказалась высокой, крепкой еще, пожилой женщиной, которая строго взглянула на притихшую толпу студентов и спросила:

— Ну, голубчики, что сперва? Банька или поесть?

-— - Ой, бабуля, мы такие голодные! – Ирина бесстрашно сунулась под руку суровой старухе и, целуя ее морщинистые щеки, приговаривала: – Как же я соскучилась! – Ну, будет, лиса, будет! – добродушно приговаривала Татьяна Ивановна, гладя Ирину по волосам.

Для нашей компании Татьяна Ивановна открыла и протопила соседний полузаброшенный дом. Большой, добротный, на четыре комнаты.

— Вот здесь, голубки, и устраивайтесь. Хозяева умерли, а наследник Василь только летом и приезжает, да и то не каждый год. Я, конечно, присматриваю за домом, – тут она огорченно махнула рукой. – Хозяин дому требуется!

Настоящий, чтоб за всем доглядывал. Ну, хоть вам в радость будет. Бельишко вот я принесла, обустраивайтесь.

К вечеру повалил снег. И деревушка, и без того тонувшая в сугробах, стала выглядеть совершенно сказочно.

Пироги Татьяны Ивановны были выше всяческих похвал, а уж самогонка, которой угостил нас старик-сосед, и вовсе была восхитительна: чистая как слеза, с горьковатым можжевеловым привкусом.

— Так ить сам, ребятушки, и перегоняю, и очищаю. Никакой в ей химии нету, а только одна сплошная польза. С устатку или после баньки стопочку махнешь, аж сердце петь начинает, – торжественно поднял сухой кривоватый палец к низкому потолку Дмитрий Семенович, тот самый сосед.

Мы угощали соседей конфетами и апельсинами, а нам в ответ тащили миски с холодцом и винегретом, какие-то потрясающе вкусные салаты и изумительную домашнюю колбасу. Пусть в деревне жило не так и много людей, но нравы были удивительно добросердечные. Почти каждый из селян знал: «Это к Татьяне Ивановне внучка с женихом приехала. Оба студенты, да еще и друзья с ними. Голодные, небось!».

Тридцать первого, в самую полночь, мы стояли с бокалами шампанского во дворе под хлопьями сказочного снега и загадывали желания. А первого числа, почти сразу после полудня, нас разбудил тот самый Дмитрий Семенович:

— Ребятушки, ребятушки… медики есть среди вас?

Медик среди нас был: студентка четвертого курса мединститута Ольга Воронович. Она испуганно вцепилась в кофту, накинутую поверх ночнушки, плотнее запахивая ее на груди, и, растерянно оглядываясь на нас, таких же полуодетых и сонных, спросила:

— Что случилось, Дмитрий Семенович?

— Фельдшерица наша Любаша к родне в соседнее село уехала на праздники, а снега-то эвон какие выпали! В «скорую» звонили, конечно... А только не успеют они до нас пробиться-то. Оно, конечно, дорогу чистят, а только сперва возле райцентра. До нас, Бог даст, только к вечеру доберутся.

Мы все так же непонимающе таращились на встревоженного деда, а он торопливо пояснял:

— Марьяна у нас рожает! Они собирались в конце недели в больницу ехать и ложиться, а она, ишь ты, ведро подняла, а теперь – вот… – он растерянно и беспомощно пожаль плечами.

Меня поразило, с какой скоростью Ольга взяла себя в руки и начала раздавать команды:

-- Виктор, достань из рюкзака мою сумку, ну ту, черную... Дмитрий Семенович, сейчас, подождите минуту, я соберусь. Мальчики-девочки, – она оглядела всех нас очень внимательно и спросила: -- У кого нервы крепкие?

Мне обязательно помощь потребуется.

Все молчали, а Иришка даже отступила на шаг, прячась в небольшой толпе.

— Ребята, это не шутка. Мне будет нужна помощь, – настойчиво повторила Ольга. Встретилась взглядом со мной, и я, сам не знаю как, согласно кивнул.

Ольга еще раз оглядела остальных и строго приказала:

— Собирайся!

По дороге она строго выговаривала:

— Не вздумай при виде крови в обморок падать. Мне с тобой возиться будет некогда.

— А что я делать-то буду?

— Подавать все, что скажу. Делать, что велю. Тем более у нас выбора все равно нет. Да ты не дрожи. Бывала я уже на родах. Не сама, конечно принимала, но если роды нормально пройдут -- справимся.

— А если...

— Не каркай!

Это были довольно расплывчатые пояснения, и первое время меня изрядно потряхивал от какого-то нервного возбуждения. Пугало все: и стонущая молодая женщина с огромным вздутым животом, оплетеным голубоватыми венами, и перепуганный, бестолково мечущийся парень, которого Семенович ласково прихватил под руку и куда-то увел. И даже Ольга, деловито раскладывающая на столе какие-то лекарства, шприцы и торопливо объясняющая мне, что и как называется, казалась слегка жутковатой.

Она долго и тщательно мыла руки, заставив меня сделать то же самое, а потом еще и протереть все спиртом.

Шприцы уже кипятились на плите в небольшой металлической коробочке. Попутно Ольга гораздо более ласково разговаривала с роженицей и держала себя так, как будто у нее этих самых родов за плечами по пять каждый день.

Первое время моей задачей было держать Марьяну за руку и вытирать ей пот, пока Ольга меряла давление и заговаривала ей зубы:

— Ай, не обращай на него внимания, милая. Он медбрат и таких, как ты, повидал не одну и не двух. И вообще: из мужиков, говорят, самые хорошие гинекологи получаются. Срок у тебя хороший, а что на недельку раньше, так, наверно, пацан. Мальчишки они все торопливые. И пульс у тебя в норме, и давление… нечего волноваться. Не ты первая, не ты последняя. Сейчас я тебе укольчик сделаю, и полегчает.

Первое время я был просто в панике, стараясь отвернуться от Марьяны, чтобы она не заметила, как пугают ее глухие стоны и побелевшие костяшки пальцев, которыми она сжимала мою руку до синяков. В какой-то момент — я даже не заметил, когда именно — отступили и жалость, и испуг. Я выполнял команды Ольги и учил дышать роженицу, массировал ей руки и отвлекал разговорами, когда велели.

Роды были достаточно стремительными, и уже через четыре часа Ольга приняла у Марьяны крепенькую голосистую девочку. Я держал малышку, пока девушка перерезала пуповину, и испытывал совершенно удивительное чувство.

Дальше все было проще: к вечеру приехала скорая, и мать с малышом увезли в райцентр, прихватив чуть пьяноватого и счастливого молодого отца. А я на всю жизнь избавился от брезгливости и страха крови. Даже потом, когда помогал принимать роды у нашей лучшей кобылы, меня не воротило ни от крови, не от последа. Зато всегда, когда на свет появлялось новое существо, я переживал один и тот же потрясающий момент: понимал, что снова стал свидетелем чуда!

***

КЛЭР

Отъезд герцога и Освальда задержался еще на пару дней по моей вине. Муж страшно переживал за то, как я там останусь одна. Он отказался брать с собой охрану, и мне пришлось поскандалить, чтобы он прихватил хотя бы четверых солдат с капралом.

-- Мне все равно, что в дороге тебя будут охранять войска герцога. Ты понимаешь, что в Дольфенберге солдаты герцога не будут бегать за тобой? Лучше не зли меня, дорогой! Мне нельзя нервничать!

Освальд ухитрился поскандалить даже с Гронтом, который не хотел отпускать хозяина в столицу одного:

— Я оставляю здесь самое ценное! А ты смеешь мне перечить!

— Так, господин, чем же я хозяюшке нашей помочь смогу?! Неужели не найдется толковых женщин, кто за ей присмотрит?

— Найдется или не найдется – неважно. Тебе я доверяю больше, чем каким-то там бабам.

— Ну, господин, как прикажете. А только тревожно мне за вас: ктой-то тама, в столице-то, присмотрит за вами.

— Гронт, я не маленький мальчик. Поверь, найдется кому мне рубашку постирать и сапоги почистить, – Освальд даже фыркнул от возмущения, как большой рассерженный кот.

Вместе со мной в замок ехал мэтр Олдэн Баррет, тот самый управитель графства, которого обещал послать герцог. С этим управляющим Освальд разговаривал долго и нудно, всячески настаивая на том, чтобы любое мое желание или приказ выполнялись немедленно. Мне даже показалось, что из-за моей беременности муж слегка сошел с ума.

Конечно, я шучу. Но надо сказать, что и меня изрядно потрясла эта новость. Мысль о том, что мне не нужно проходить никакие лечения, что я смогу, как любая здоровая женщина, выносить родного, кровного ребенка, казалась мне совершенно восхитительной.

Я много раз в течение дня прислушивалась к своему телу, но пока, увы, не чувствовала никаких изменений или шевелений, кроме регулярной утренней тошноты. Вроде бы взрослый человек и умом прекрасно понимала, что ждать чего-то этакого при сроке чуть больше месяца просто смешно… Но все же с неким трепетом вновь и вновь клала руку себе на живот, ожидая волшебства.

До отъезда Освальда я держалась молодцом и ни на секунду не показала мужу, как меня пугает его отъезд. Я прекрасно понимала, что сейчас, после разговора с герцогом и кардиналом, отказаться от поездки он не может никак. И все же, когда кавалькада тронулась в путь и заскрипели колеса обозных телег, я вернулась в отведенную нам комнату и от души наревелась.

Путь в замок занял несколько дней. Но благодаря присутствию мэтра Олдэна, прошел весьма спокойно. По первому моему слову делали остановки. Если исключить утреннюю тошноту, то поездка была неторопливой и даже приятной.

В замке новость о том, что я жду ребенка, разнеслась почти мгновенно. Слуги, и без того достаточно послушные, теперь кидались выполнять мои просьбы почти бегом. Через несколько дней новость просочилась в Алмейн, и еще через неделю с визитами начали прибывать благородные дамы графства.

Глава 25

КЛЭР

Без Освальда было плохо, тоскливо и неуютно…

Все знали о том, как он относится ко мне, поэтому любое желание или приказ исполнялись мгновенно. Никто не осмеливался мне перечить. Но каждый вечер, укладываясь спать, я чувствовала себя так, будто от меня оторвали огромную часть души и мыслей. Мне настолько не хватало мужа рядом, что иногда я с трудом сдерживала слезы.

Благо, что изначально приучила Мирин не ночевать в господской спальне. Пусть она и была спокойной и заботливой, но утешить меня в этой ситуации все равно не могла. Зато легко вызвала бы раздражение, попытавшись успокоить.

Не знаю, гормональный это сбой был или просто Освальд меня набаловал своей любовью и опекой, но первый месяц без него меня раздражало абсолютно все. Иногда, особенно во время визитов соседей, я с трудом сдерживала это самое раздражение и не позволяла себе разговаривать с гостями грубо. Впрочем, как выяснилось, у местных прекрасно развито чувство опасности: они каким-то неведомым мне способом раньше меня понимали, что я близка к срыву, и начинали торопливо раскланиваться.

Так вели себя не только женщины, но и мужчины. Пили чай, немного беседовали о пустяках. Мне привозили небольшие подарки, как правило, тонкие ткани на пеленки. А потом, чувствуя мое настроение, гости спешили попрощаться.

Однако постепенно я привыкла и смирилась с тем, что мужа нужно просто дождаться. Может, утихли гормональные бури, а может, сменилась погода на улице, но я стала спать спокойно, да и настроение перестало метаться от нуля до минус бесконечности. Именно это время и выбрала для визита моя бывшая свекровь.

Когда Мирин сообщила, что в гостевой меня ожидает госпожа Розалинда, я невольно поморщилась. Однако, поскольку до этого общалась со всеми остальными гостями, мне показалось невежливым отказать ей в приеме.

— Мирин, подай мне шаль и прикажи собрать угощение.

— Госпожа, Гронт уже отправился на кухню.

— Ну и хорошо. Камин там затоплен?

— Еще с утра, госпожа.

— Ладно. Ступай со мной, – я всегда просила горничную присутствовать на таких встречах. Она просто сидела в углу и вязала себе чулок, а я ощущала некоторую степень защищенности.

Внешний вид баронессы меня поразил: «Господи Боже мой! Мы не виделись с ней… сколько же мы не виделись?

— я мысленно принялась загибать пальцы и с удивлением сообразила: мы не виделись почти год без пары-тройки месяцев. – Никогда бы не подумала, что за год она сможет так измениться!».

Госпожа Розалинда потеряла чуть не половину своего веса: лицо сморщилось и сильно обвисли щеки, но затянутое шнуровкой платье облегало туловище почти нормального размера. Похоже, это был какой-то из ее старых туалетов, в который она снова смогла втиснуться. Теперь баронесса казалась всего лишь несколько полноватой пожилой дамой.

Бывшая свекровь не только выглядела потрясающе похудевшей, но и вела себя совсем не так, как раньше: она не просто поклонилась мне первой, как и положено по этикету, но, с мягкой улыбкой разглядывая меня, сказала:

— Вы прекрасно выглядите, молодая графиня. Я рада, что Господь благословил вас ребенком. Жаль, что это не мой внук… – она потупилась и замолчала.

В этот момент я пребывала в некой растерянности: и она сама, и ее слова не были похожи на то, что я ожидала.

Молчание затягивалось, но, наконец, я очнулась и ответила:

— Присаживайтесь, присаживайтесь, госпожа Розалинда. Сейчас Мирин подаст нам перекус, и мы сможем спокойно поговорить.

Принесли горячий взвар, белые булки, сливочное масло и два сорта меда. Пока служанка расставляла все это на столе, бывшая свекровь посматривала на меня со спокойной и почти нежной улыбкой. Наконец Мирин ушла к камину и достала вязание, а Розалинда заговорила. Первые минуты беседа была самой обычной. Я осведомилась о здоровье свекра и спросила, как его дела. Баронесса очень тепло отозвалась об управляющем, похвалилась, что муж стал иногда выбираться из дома вместе со своим помощником и дела в баронстве налаживаются:

— Муж говорит, что еще два-три удачных года, и мы сможем возродить старое село, которое сейчас все еще заброшено. Так жаль, что я не могу выразить лично свою благодарность господину графу. Если бы не его забота, мы, два беспомощных старика, могли бы остаться без еды и крыши над головой.

— Я рада, госпожа баронесса, что ваши земли процветают. Да и вы – совсем еще не старуха.

— Я привезла вам подарок, графиня Клэр. Ожидание ребенка – прекрасное время, и его нужно потратить на то, чтобы изготовить приданное для младенца.

Баронесса взяла с соседнего стула завернутый в холстину небольшой тючок и, ловко развязав ткань, достала несколько отрезов.

— Вот, госпожа, самое тонкое полотно, которое у меня только нашлось. Оно прекрасно пойдет на пеленки и свивальники.

— Благодарю, – я почувствовала некую неловкость от этого подарка, и, похоже, баронесса это почувствовала.

— Мне бесконечно жаль, что этот ребенок родится не в моей семье, – бывшая свекровь была серьезна и немного печальна, но говорила и рассуждала совершенно спокойно. Не было ни истерических, ни обвиняющих ноток. – Рождение малыша – всегда благословение Господне! – торжественно закончила она. – Однако, госпожа графиня, я приехала к вам с просьбой…

— Слушаю вас, – я слегка насторожилась, подозревая, что Розалинда по старой памяти начнет выпрашивать какие-нибудь бонусы и преференции.

— Дорогая госпожа, я приехала к вам с просьбой… – повторила она, чуть помялась, потом вздохнула и, не глядя мне в глаза, закончила свою речь. – Я хотела попросить вас присутствовать на молебне. Скоро день Святого Рудольфа, и я заказала службу в память о сыне. Конечно, я понимаю, что в вашем положении это может быть не так и легко, но умоляю: не отказывайте мне! – она молитвенно сложила руки, жалобно заглядывая мне в глаза.

Я ощущала стыд за свои мысли и подозрения: какой бы она ни была раньше, но сейчас стало видно, что смерть сына сильно повлияла на баронессу. Он был ее единственным ребенком. И хотя я точно знала, что Рудольф – редкостная мразь, насильник и убийца, но она-то верила, что сын ее – славный парень. Она им гордилась и искренне любила. Может быть, он был единственным человеком в этом мире, которого она действительно любила всем сердцем!

«Зря я про нее так… У нее душа болит о потерянном, а я все выискиваю в ней меркантильность. Нехорошо получилось…».

— На какой день будет назначен молебен, госпожа баронесса?

— На двадцать второй день месяца, на день Святого Рудольфа, госпожа графиня, – свекровь смотрела на меня с надеждой, продолжая машинально прижимать руку к сердцу.

Я обратила внимание, как она постарела: руки были покрыты целой сетью мелких морщинок. Это была не рука женщины средних лет, а старческая, чуть скрюченная кисть с тонкими кривоватыми пальцами.

Срок беременности у меня был не такой и большой, утренняя тошнота давно осталась в прошлом. И в целом я чувствовала себя отлично. Пусть и противно мне было вспоминать первого мужа, но и отказывать постаревшей баронессе мне не хотелось.

— Я обязательно приеду, госпожа Розалинда.

***

На следующий день после визита баронессы я совершенно неожиданно получила письмо от Освальда!

Это было такое счастье, что некоторое время я совсем не могла рассуждать здраво. Только торопливо прочитав заполненный уверенным почерком лист и потом перечитав его еще раз, уже более внимательно, я обратила внимание на ту женщину, которая привезла мне сверток пергамента: баронетта Бенедикта фон Краузе была плотной сорокалетней женщиной, все это время терпеливо ждущей, пока я дочитаю.

Освальд в письме сообщал, что нанял даму мне в компаньонки. На оборотной стороне листа по-русски было написано: «… даму эту я знал еще во времена службы принцу. Нельзя сказать, Искра, что мы были слишком уж хорошо знакомы, но она всегда казалась мне доброй и рассудительной. Увы, единственная дочь ее погибла родами, а бывший зять, оставивший себе приданое, содержать тещу отказался. Я не стал бы настаивать на компаньонке в твоей жизни, если бы все время мог быть с тобой рядом и оберегать тебя лично. Прошу тебя, не гони госпожу Бенедикту и позволь ей сопровождать тебя по городу, в гостях и в храме. Мне так будет немного спокойнее. Женщина она порядочная и вполне сможет подсказать тебе, что делать, если вдруг ты нарушишь по незнанию какие-то нормы этикета…».

Признаться, появление этой самой компаньонки сперва меня слегка расстроило: я боялась, что баронетта окажется назойливой. Но уже через несколько дней убедилась, что дама неглупа и деликатна. Восторга от новой няньки я не испытывала, но и раздражения у меня она не вызывала, умея оставаться почти незаметной и в то же время внимательной и услужливой. При поездке в город баронетта даже оказалась мне весьма полезна, отговорив от некоторых покупок:

— Я бы, госпожа графиня, предпочла на пеленки льняную ткань. После стирки лен быстро становится мягким, а вот этот отрез, он хоть и кажется белоснежным и крепким, но останется таким же жестким еще очень долгое время. Ткани из крапивы, конечно, прочны, но могут раздражать кожицу младенца, – после этих слов баронетта вновь отступила ко мне за спину, предоставив мне самой решать, покупать или не покупать.

В целом мы с моей компаньонкой поладили достаточно скоро, тем более что ее заинтересовала моя мастерская, и часть времени она с удовольствием проводила там, обучаясь вязать узлы.

Утром двадцать второго числа мы проснулись затемно и после торопливого плотного завтрака отправились в храм. Карету сопровождали шестеро солдат и капрал. Всадники по двое держались чуть позади кареты: дорога была слишком узкой. Впереди скакал только капрал Прессон.

Глава 26

ОСВАЛЬД

Почти месяц пути до Дольфенберга прошел достаточно скучно. Пожалуй, путь даже вызывал у меня некоторое раздражение своей монотонностью.

Казалось бы, жаловаться мне не на что. Герцогский повар готовил для нас: для своего хозяина, кардинала со спутниками и меня вполне пристойно. Ночлеги были пусть и не слишком чистые, но достаточно удобные и теплые. Даже погода благоприятствовала нам: за весь месяц пути только три дня были сильные ветра, когда нам пришлось задержаться в одном из старых дворянских замков.

Именно там, в замке заштатного небогатого барона Фогерта, я и встретил свою старую знакомую: баронетту фон Краузе. Дама находилась в весьма стесненных обстоятельствах и со слезами на глазах поведала мне, что ее из милости согласилась приютить двоюродная сестра. Ничего хорошего от этой милости баронетта ждать не может.

Решив, что Клэр не помешает опытная компаньонка, да и просто желая, чтобы рядом с женой было больше преданных ей людей, я отправил госпожу Бенедикту с письмом в свой замок, наняв ей охрану из людей Фогерта.

Дальше, после этих нескольких ветреных дней дорога стала совсем скучной и монотонной. И чем дальше мы уезжали, тем тоскливее становились мои мысли. Меня снедало беспокойство за Клэр. Я жалел о каждой минуте, проведенной вдали от жены. Кроме того, у меня появилось и еще одна, может быть, даже и надуманная причина для беспокойства.

Я размышлял о первом браке Клэр, о котором она, пусть и не слишком охотно, рассказывала мне. Чем больше думал об этом, тем сильнее тревожился. Казалось бы, что сейчас все опасности, нависавшие над Искрой, уж пропали: муж ее давно гниет в земле. Слепой барон показался мне пусть и несколько слабовольным, надломленным, но в целом очень неплохим человеком. Да и не живет больше Клэр в его доме.

Как ни странно, в основном тревоги мои были связаны с бывшей свекровью Искры. За всеми делами и заботами ее роль как-то затерлась и потерялась. А ведь, по сути, зная о том, что ее драгоценный сынуля способен на насилие и убийство, она не только не пыталась возражать ему, но и весьма охотно поощряла такое поведение.

Достаточно вспомнить, что до Клэр у старой баронессы было аж две невестки, которых тетка сумела отправить на тот свет. Пусть она не резала им горло лично, но однозначно помогала своему наследничку травить беспомощных девочек.

Почему-то на ум приходило знаменитое дело Спесивцева — маньяка-убийцы, которого активно поддерживала его мать. Из-за развала Советского Союза об этом деле хоть и шумели в прессе довольно много, но как-то быстро забыли. Тогда почти у всех рухнула спокойная и налаженная жизнь, и людям было не до чужих проблем: ужастиков и в реальной жизни хватало.

Даже я запомнил этого маньяка больше всего, потому что мой сосед по комнате в общаге носил ту же фамилию.

Что сказать: не повезло бедолаге. Некоторые прямо спрашивали: не родственник ли он этого самого маньяка. Но Бог с ним, с моим соседом.

Важно то, что кроме самого ублюдка, в уголовном деле фигурировала его маменька — искренняя помощница и пособница. Она тоже не видела в действиях своего сына ничего плохого, даже когда помогала ему прятать трупы несовершеннолетних.

Так что чем дальше я уезжал от Аллмейна и Клэр, тем больше я думал о ее бывшей свекрови и понимал, что никогда в жизни не подпущу эту женщину близко к моей жене. Особенно, пожалуй, нужно будет остерегаться этой твари ближе к концу беременности. Надо будет поговорить с Искрой и предупредить, чтобы не брала от нее никаких подарков или, не дай Боже, угощений.

Наконец нудный путь закончился. Его высокопреосвященство любезно предложил нам остановиться в одном из домов, принадлежащий церкви. Поскольку визит герцога Бальгера в столицу был большой редкостью, ему достаточно быстро удалось получить аудиенцию у короля.

А дальше дело начало двигаться хоть и не слишком быстро, но и не так медленно, как я опасался. Кардинал Марионе буквально с первых дней разослал около двух десятков писем, несколько раз был приглашен на аудиенцию к кардиналу Пиронези, личному легату папы при дворе короля Эдмунда, и практически каждый раз брал меня с собой на эти встречи как свидетеля. Мне пришлось вынести несколько вполне полноценных допросов. Даже его королевское величество пожелал личной беседы.

Король почти не изменился с того времени, как мы виделись с ним в последний раз. Разница была в том, что недавно его жена, королева Эллина, родила вторую девочку. И его величество на данный момент был не слишком доволен женой. Так что принял меня король весьма милостиво. С удовольствием порасспрашивал о том, как я устроился на новых землях. И даже ностальгически вздохнул о старых временах, когда он был просто принцем.

-- Ну а теперь, Освальд, расскажи мне сам и подробно о том, что за странный сон тебе приснился. Признаться, я всегда считал герцога Бальгера человеком, не склонным к пустым фантазиям. Однако его повествование звучит слишком уж необычно.

Благо, что легенда была нами вызубрена наизусть, и я видел, что мой рассказ о двойном сне, «посланном» нам с женой в одну ночь, короля встревожил.

— Предположим, граф… просто предположим! Что сон этот ниспослан Господом, – король перекрестился и, строго глядя на меня, спросил: - Так что, по вашему мнению, нам следуют делать, исходя из такого предположения?

— Ваше королевское величество, я понимаю, что людям будет трудно поверить в это чудо. Будут сомневающиеся и противники. Но я-то сам лично чувствовал свет и тепло, идущее от этой женщины, что говорила со мной во сне.

Это нельзя подделать! Лично мне, ваше величество, больше не нужны никакие доказательства. Потому на своих землях я буду строить хранилища для зерна, чтобы выдерживать его не мене двух лет. И обязательно буду просеивать все зерно, дабы отделить те самые семена зла. Надеюсь, что вы, ваше величество, с присущей вам мудростью найдете правильное решение.

В общем, маховик государственного управления раскручивался хоть и медленно, но надежно. Через полтора месяца была собрана коллегия кардиналов. За это время с помощью голубиной почты были отправлены письма и получены ответы от самого папы Ромейского: Церковь постановила, что сон мой и моей жены следует считать Божьи Чудом.

К этому времени я уже столько раз рассказывал свою историю различным священнослужителям и чиновникам-министрам королевского двора, что я уже и сам начал верить в реальность этого сна. Я уже начал опасаться, что заработаю себе мозоль на языке.

Разумеется, у такой странной новости нашлось довольно большое количество противников, пытающихся обвинить меня во лжи. Очень сильно возражали как раз государственные чиновники. Да и многие крупные землевладельцы не испытывали восторга от того, что теперь на получение урожая придется тратить гораздо больше сил и средств. Мои возражения, что просеянное зерно даст гораздо лучший урожай, многие не принимали во внимание.

А вот как раз церковникам, как ни странно, это решение несло сплошную выгоду. Многие монастыри уже имели хранилища, куда складывалась церковная десятина с урожая. И чтобы получить выгоду, в урожайные годы это зерно не трогали, а хранили его два, а иногда и три-четыре года, ожидая, пока оно подорожает. Дождавшись же голодного года, церковь продавала зерно и хлеб с большой прибылью для себя.

Конечно, теперь и им придется ставить дополнительные хранилища при монастырях, но одна мысль о том, что зерно, выдержанное два года, почти не несет в себе заразы, храмовых служителей радовала. Теперь в собственных глазах они выглядели не торгашами, а исполнителями воли Божьей!

В целом конфликтных ситуаций было достаточно много, и один я совершенно точно не смог бы уговорить короля и его министров. Но за моей спиной мощнейшей поддержкой стояла Святая Матерь-церковь. Поэтому уже к весне был издан королевский эдикт, запрещающий продажу крупных партий зерна менее чем двухлетней выдержки.

Казначей хватался за голову, проклинал все на свете и со слезами на глазах объяснял каждому желающему слушать:

— Это что же получается?! Это два года почти никаких сделок не будет! Да еще и на сараи эти средства изыскать потребуется! Это же глупость сплошная и разорение!

Неожиданную помощь я получил со стороны королевы Эллины. Родив королю двух дочерей и чувствуя недовольство его величества, королева молила Господа о ниспослании ей сына и наследника. Потому она сразу же безоговорочно встала на сторону церкви. Ее величество не только пригласила меня посещать ее малые приемы, но и всячески показывала, как она расположена ко мне. В начале весны, когда я наконец-то добился разрешения покинуть Дольфенберг и собирался отправиться домой, ее величество сделала мне весьма богатые подарки для моей жены, сказав напоследок:

— Надеюсь, граф Ваерман, Господь пошлет вам сына и наследника.

Это было все, что беспокоило королеву сейчас. Сын и наследник! А мне, признаться, было все равно, кто у нас родится. Главное, чтобы малыш был здоровеньким. Увы, уровень современной медицины был слегка ниже плинтуса. Потому я еще до отъезда начал выспрашивать о местных травницах, собираясь на любых условиях забрать с собой самую лучшую.

Я был счастлив свалить из этого сумасшедшего дома. Меня не пугало то, что на дорогах распутица, что весенняя погода неустойчива и в любой момент яркое солнышко может сменить снежным заносом. Все эти препятствия казались мелкими и незначительными, потому что дома меня ждали Клэр и мой будущий ребёнок.

Глава 27

КЛЭР

Карету изрядно покачивало, так как дорога к храму была наезжена гораздо хуже, чем дорога к городу. Однако этот путь был немного короче и проходил не через скучные поля, занесенные сейчас снегом, а через лес по старой неширокой просеке.

Основную часть деревьев вырубили еще когда строили Альмейн. Но потом, говорят, старый граф запретил вырубку, и небольшой природный лесок слегка восстановился за те годы, что был заброшен. Просеку выкорчевали еще тогда, при старике. Но пользовались сейчас этой дорогой не слишком часто. Она вела от замка к храму, и кроме жителей замка больше по ней никто и не ездил.

По этой дороге, точнее, просто широкой тропе, пару раз в неделю, в свой выходной день, добирались до храма слуги на специально выделенных господских телегах. Освальд изначально оговорил это, нанимая людей. Мне не хотелось держать церковника при замке: воспоминания о матери настоятельнице были не самые приятные. А муж всегда шел мне навстречу.

Для многих же слуг и солдат посещение храма было своеобразным развлечением: этаким клубом, где они встречали знакомых из города, могли вволю посплетничать, узнать свежие новости и потом сходить в гости к своим приятелям или родне. Без этого жизнь в замке казалась бы им слишком уж тоскливой.

Так что я, слегка отодвинув шторку на окне, с удовольствием наблюдала за проплывающими могучими заснеженными елями и редко встречающимися березами, покрытыми пушистым инеем.

Через час с небольшим, когда я и госпожа фон Краузе выходили из экипажа у храма, грязную, покрытую налетом сажи картину средневекового городишки ласково золотили холодные лучи зимнего солнца. Изо рта шел пар, было немного морозно.

Народу собралось не так и много, потому своего бывшего свекра с женой я увидела почти сразу. Мне показалось, что старый барон слегка поправился, да и выглядел в целом бодрее, чем раньше. Они подошли поприветствовать меня.

Пока Розалинда торопливо бормотала благодарности, я успела поздороваться еще с несколькими соседями, которые сочли нужным прибыть на молебен. Больше всего меня удивило присутствие матери настоятельницы.

Она скромно держалась за спиной госпожи Розалинды и не поднимала на меня глаз, часто и суетливо крестясь.

В храме стоял крепкий запах каких-то благовоний, и два камина еще не успели прогреть выстывшее за ночь помещение. Люди занимали места на скамейках, ёжась и плотнее кутаясь в плащи и шубы. Я уже привычно наклонила свечу чуть в сторону от себя, чтобы не надышаться дымом, и под монотонный голос священника действительно начала думать о баронете.

«Он ведь и в самом деле был психопатом. Возможно, если бы его обследовала нормальный врач, он нашел бы у Рудольфа какие-нибудь серьезные диагнозы. Не может же, в самом деле, обычный человек быть настолько омерзительным и злобным? Или же на него повлияла вседозволенность, и поэтому он вырос таким чудовищем?».

Не знаю, насколько искренне молились соседи, а я, даже зная, что этот человек уже мертв, не могла найти в своей душе ни капли сострадания или прощения. С этими совсем не благочестивыми мыслями я и дождалась окончания молебна, установила свечку перед иконой, перекрестилась и вышла из храма.

— Госпожа графиня, – меня почти у самой кареты догнал голос свекрови. Пришлось задержаться и повернуться к ней.

— Госпожа графиня, совсем забыла попросить вас… Я, ваше сиятельство, когда подарочек вам передавала, крест золотой уронила. И крестик-то сам не велик, но это еще покойной матушки моей подарок. Сразу не подняла, с вами заговорилась, а потом и забыла… -- свекровь просительно заглядывала мне в глаза, как будто боялась отказа.

Я молчала, скорее от растерянности. Кроме того, не могла вспомнить, убирали ли за эти дни в зале. До сих пор я ни разу не сталкивалась с воровством в собственном замке, и мысль, что кто-то из слуг мог прибрать чужое украшение, была весьма неприятной.

— Если вы позволите, госпожа графиня, пусть бы муж мой с вами сейчас поехал? Вы бы при нем прислугу и допросили. А уж он непременно мне крестик привезет.

Пожалуй, это было вполне разумно, но я предложила бывшей свекрови:

— Места в карете достаточно, госпожа Розалинда. Вы вполне можете поехать вместе со мной и сами расспросить прислугу.

— Ой, я бы и рада! Да только сюда-то нас привезла мать настоятельница, и я матушке обещала небольшое пожертвование для монастыря на богоугодные дела. Так уж, пожалуйста, госпожа графиня, пусть муж мой съездит. А матушка меня домой отвезет и что я ей обещала, получит.

Барон, которого аккуратно поддерживал под локоть Ханс, уже подошел к открытой коляске настоятельницы и нетерпеливо переминался, поджидая хозяйку. Садиться в экипаж без нее было не слишком вежливо. Я вопросительно глянула на госпожу фон Краузе и, дождавшись разрешающего кивка, ответила:

— Ну что ж, не вижу препятствий. Пусть Ханс приведет господина барона, и он сможет лично присутствовать при разговоре со слугами.

Розалинда несколько раз поклонилась и со словами: «Сейчас-сейчас, госпожа графиня», торопливо отошла к коляске настоятельницы. Разговор между мужем и женой неожиданно затянулся, барон хмурился и явно не понимал, чего добивается жена. В какой-то момент она даже повысила на него голос, и он, нетерпеливо махнув рукой, зашагал к моей карете.

— Прошу прощения, госпожа графиня.

— Господин барон, вы можете по-прежнему звать меня Клэр, – я мягко улыбнулась слегка раздраженному старику и пригласила: – Присаживайтесь и накиньте плед. Сегодня немного морозно.

Наш разговор в карете на обратном пути был достаточно теплым и дружелюбным. Оживившийся барон с удовольствием рассказывал мне о том, сколько и чего успели сделать за год с помощью управляющего:

— …и эти поля отдали под озимые! А еще господин граф посоветовал зерно просеять. И такие-то дружные всходы поднялись! Да даже и этой зимой голодать никто не будет: и урожай гожий оказался, да и лишнего господин граф не спрашивал. Дай ему Бог здоровья! – при этих словах голос барона слегка дрогнул.

Старик и в самом деле любил свои земли и сейчас, когда у него был хороший помощник и он мог распоряжаться ими лично, тихо радовался восстановлению баронства.

Для нас, едущих в карете, нападение началось с визгливого ржания одного из коней. Сперва экипаж сильно мотнуло в сторону, он стал крениться в левую сторону, и в какой-то момент мне даже показалось, что он сейчас перевернется, но нет…

Госпожа Краузе вскрикнула, не удержавшись на сидении, и соскользнула нам под ноги. Барон, я заметила мельком, уперся длинными ногами в противоположное сидение и судорожно вцепился в ручку на дверце. Я потянулась, одной рукой держась за кожаную петлю, второй – пытаясь помочь компаньонке, но нас тряхнуло еще раз…

Колеса с левой стороны снова вновь коснулись дороги, и карета встала. Только сейчас мы услышали крики снаружи. Госпожа Краузе все еще барахталась под ногами, как-то жалобно повизгивая…

— Что… Что случилось? – я спрашивала… непонятно кого я спрашивала…

Почувствовала боль в руке: похоже, слегка растянула запястье, когда карета дернулась и меня мотнуло в сторону.

Потерла руку и потянулась к дверце кареты…

— Сидите! – голос барона прозвучал неожиданно резко. Он, похоже, увидел или просто почувствовал мое движение. Торопливо пошарив в воздухе рукой, перехватил меня за запястье с неожиданной силой и оттолкнул в сторону сидения. Я нелепо шлепнулась на место. – Это нападение! Не высовывайтесь!

Снаружи слышались крики и грубые команды. Вновь жалобно заржала-застонала одна из лошадей. Карету дернуло и, со звоном разбив стекло, осыпав осколками уже почти вставшую госпожу фон Краузе, в плечо барона впилась стрела…

Больше всего меня поразила реакция компаньонки. Ни секунды не раздумывая, она рухнула на дно экипажа, а затем резко рванула меня за подол платья с такой силой, что ткань затрещала, и я съехала с бархатного сидения прямо ей на колени.

Глава 28

КЛЭР

-- Не высовывайтесь! Господи помилуй… – госпожа Краузе давила мне рукой на шею изо всех сил, испуганным шепотом приговаривая: -- Ниже, ниже голову, госпожа…

Карету все время слегка потряхивало и дергало. Было совершенно не понятно, что происходит.

В какой-то момент от очередного толчка я съехала с ее коленей и почти лежала на полу в широком проходе.

Крики снаружи не умолкали, а хриплое дыхание барона, отчетливо слышимое, навевало ужас. Он держал стрелу в руке, но не пытался выдернуть, просто часто дышал, полузакрыв глаза, но, кажется, был в сознании. В этот момент я почувствовала странный мягкий толчок внутри и сообразила: это толкнулся мой ребенок! Вторая стрела впилась в перекрестье дверной рамы, выбив из древесины несколько щепок…

Госпожа Краузе вскрикнула и еще яростней забормотала молитву, а на меня чудесным образом опустилась пелена странного равнодушия и теплого спокойствия. Даже мысли потекли медленно, но совершенно правильно: «Мы стоим правым боком, почти вплотную к дереву: ветки елей не достают до дверцы буквально метра. Стекло разбили с левой стороны, стрелы летят оттуда же, и крики слышны спереди и слева. Значит, что? Значит, выходить нужно в правую дверцу…».

Дальше я действовала как хорошо отлаженный и безупречно смазанный механизм: перевернулась на живот, встала на четвереньки и уперлась лбом в ту самую коробку, где хранились заряженные пистолеты. Сзади меня хватала за юбку госпожа Краузе, шепотом крича:

-- Куда?! Лежите, лежите, Христа ради, госпожа!

Даже руки не дрожали, когда я легко щелкнула задвижкой коробки. Пистоль привычно лег в руку, и я неловко нашарила этой же рукой задвижку на двери кареты.

Еще немного повозилась, сев поудобнее и вывернувшись так, что теперь к этой двери были направлены ноги.

Тихо и аккуратно почти сползла в приоткрытую щель, откуда тек холодный воздух, и отказалась по колено в сугробе. Из-за приоткрытой дверцы раздавалось тихое бормотание: госпожа Краузе молилась.

Одна из лошадей нервно дергалась и периодически всхрапывала. Казалось, она не может решить, оставаться ей на месте или бежать: в крупе, ближе к хвосту, в ней сидела стрела, и небольшая струйка крови окрашивала в густо-красный цвет серую в яблоках шерсть. За поводья перепуганных коней с трудом удерживал какой-то мужик, лицо которого было обмотано неряшливой серой тряпкой. Это совершенно точно был не мой кучер и ни один из солдат. Мужик что-то басовитым спокойным голосом выговаривал коням, не давая им тронуться с места. Для этого ему приходилось почти висеть на поводьях -- конинервничали, чуя запах крови.

Подхватив юбку одной рукой я попятилась назад так тихо, как могла: он меня не заметил, а стрелять в него не было смысла.

Возле дверцы кареты на секунду заколебалась, затем подхватила подол платья и нижней юбки, засунула за пояс и освободившейся рукой достала из кобуры второй пистоль. Про стрельбу по-македонски: с двух рук, я только слышала. Разумеется, таким виртуозом я не была, но каждый из моих пистолетов – это всего два выстрела. Если противников много – перезарядить я не успею. Впрочем, в этот момент никаких правильных или неправильных мыслей у меня больше не было. Я действовала исключительно на инстинктах, как животное, вышедшее на охоту.

Неторопливо разрезая снег тяжелыми сапогами и зачерпывая его в голенища, слегка высунулась из-за задней части кареты и чуть не споткнулась о тело чужака, из-под которого на взрытом копытами и колесами снегу расплывалась чуть парящая на морозе ярко-алая лужа. Ханса, отправившегося сопровождать барона, на своем месте – широкой скамейке позади кареты – не было.

Совершенно спокойно, абсолютно равнодушно перешагнув через тело, я слегка выглянула из-за кареты и сразу же спряталась назад: там шел бой.

Картина врезалась в память так, что я прикрыла глаза, чтобы лучше «рассмотреть» ее: капрал Прэссон, жутко хэкая, отмахивался кривой саблей сразу от двоих, кучер лежал мертвый или раненый почти под ногами одного из коней. Несколько тел было раскидано по дороге, двое из них – солдаты охраны. И прямо на моих глазах в выбитое окно кареты влетела еще одна стрела. Но и это не все!

Больше всего меня поразил именно он – стрелок из лука. Если бы не выстрел, я могла бы его и не заметить: снизу его было видно не слишком хорошо. Мужчина находился на своеобразном узеньком деревянном помосте, закрепленном на высоте семи или восьми метров с помощью веревок, натянутых между двумя деревьями. Стоя на коленях, он оглядывал свалку на тропе, но стрелять не рисковал: слишком близко и тесно друг к другу топтались и двигались бойцы с обеих сторон.

Кроме капрала на ногах оставались еще четверо солдат и семь человек нападающих. Места на тропе мало и один из бандитов, увязая в снегу, пытался подойти к солдатам по сугробу. Двигался он медленно, увязал и потому в бой пока не вступал. Ни о чем не размышляя, совершенно спокойно я встала у заднего колеса кареты, прицелилась и выстрелила в лучника. Выстрел грохнул, и ему отозвалось слабое эхо.

Попала: стрелок нелепо взмахнул рукой, уронив лук вниз, и упал лицом на помост. Тот задергался в воздухе, как странные нелепые качели, заставляя деревья стряхивать с веток остатки снега. Я целилась в корпус и точно представляла себе, какую рану способно нанести огнестрельное оружие. Лучник или мертв, или смертельно ранен.

Звук выстрела услышали: нападавшие заоглядывались, пытаясь сообразить, что произошло. Темп боя слегка замедлился: бандиты отвлекались на непонятное нечто, произошедшее за их спиной. Они видели меня, но, похоже, вовсе не сочли опасной. Не сообразив в горячке схватки, что столкнулись с чем-то убийственным, двое из них сочли меня гораздо более удобной добычей, чем стоящие перед ними солдаты, вооруженные саблями.

Расстояние от бойцов до меня было не более десяти-двенадцати метров. Первый из них успел пробежать почти половину короткого пути, прежде чем я выстрелила второй раз…

Пустой пистолет я бросила в снег, не беспокоясь о ценном оружии, и перехватила в правую руку тот, в котором остались еще два заряда.

Второй бандит, с бородатого лица которого свалилась тряпка, увидев опасность, попытался затормозить свой бег.

Промахнуться с такого расстояния я не могла, и убийца, схватившись за живот, медленно лег практически поверх тела своего товарища, нелепо откинув в сторону саблю.

У меня оставался только один выстрел, но грохот от предыдущих слышали все. И сейчас, оглядываясь на то, что произошло за их спиной, нападавшие явно заколебались…

Уже не опасаясь ничего, краем глаза я отметила, что лучник больше не шевелится: помост неподвижно висел в воздухе. Дверца кареты тихо приотворилась, и оттуда, на уровне пола, высунулась слегка перепачканная кровью рука госпожи Краузе. Пухлая, изнеженная женская рука немного дрожала, судорожно сжимая пистоль из второго каретного кармана. Компаньонка пыталась мне помочь!

Мне пришлось пройти до него всего три шага и я получила в свои руки два дополнительных выстрела. Ничего более не опасаясь, я вышла на тропу и, прихватив пистоль, застыла у дверцы, ожидая действия противника.

Стрелять в толпу я опасалась – слишком близко друг к другу стояли свои и чужие.

Дальше события полетели стрелой: еще двое вывалились из боя с ранами, а один из нападавших с диким визгом свалился в снег, орошая кровью сугробы по бокам тропы: охранник отсек ему кисть руки.

Я выбрала замершего бандита, который пятился назад, нервно оглядываясь на меня, подняла пистолет, прицелилась и выстрелила. Курок сухо щелкнул: осечка! Чертыхнувшись, последнюю пулю я всадила в того самого, замершего, попав ему в плечо. Он с воем упал на снег, щедро поливая его кровью.

Бой остановился. Разбойники пятились в мою сторону, стараясь одновременно не выпустить из поля зрения моих солдат и все еще не понимая, что за чудовищный гром убил их бойцов. Но даже не трупы их пугали: воющий от боли и катающийся под ногами бандит притягивал к себе взгляды. Они искренне не понимали, что происходит, откуда берется гром и почему от него умирают так же, как и от сабли. И для нападавших это было гораздо страшнее, чем просто молчаливые покойники, тихо лежащий на грязном истоптанном снегу. Один из бандитов испуганно крестился.

Капрал Прессон, выдыхая крупные клубы пара изо рта, рявкнул:

— Сдавайтесь! Кто хочет жить, сдавайтесь! Иначе все тут ляжете…

Глава 29

КЛЭР

Оставшиеся в живых мародеры уже были связаны. Запряженных в кареты коней перепрягли. А раненую кобылку взял под уздцы и повел к замку один из солдат. Второй сел на козлы, и карета тронулась: нам нужно добраться до замка и прислать подмогу капралу Прессону – он в одиночестве остался охранять связанных пленников, отправив с нами всех живых солдат.

— Вряд ли, госпожа графиня, возможно еще одно нападение. Но и рисковать вами я не могу, так что не спорьте…

Капрал выглядел уставшим. Кроме того, его кожаная куртка была рассечена на руке. Благо рана была совсем неглубокая и уже почти не кровоточила. Пререкаться с ним дальше мне не позволила совесть: «Всяко он лучше знает, как безопаснее сделать… только вот как же барон?!»

Тут, как ни странно, меня успокоила госпожа фон Краузе. Вообще-то, когда пленных связали, и она, наконец, рискнула выбраться из кареты, оказалось, что толку от дамы значительно больше, чем я думала раньше. Во-первых, она внимательно осмотрела все раны солдат и доложила нам с капралом, что только пара из них могут представлять серьезную опасность. Во-вторых, она категорически запретила выдергивать стрелу из плеча барона до тех пор, пока не окажемся в месте, где можно будет оказать помощь.

— Если стрелу сейчас выдернуть, я не смогу очистить рану как следует. Да и кровотечение может открыться серьезное. Так что нужно просто довезти барона аккуратно, чтобы на кочках не трясло. А уж лечить начнем в замке.

— Господи, и откуда вы столько знаете? – я с удивлением смотрела на добродушную полную женщину, так и не сумев представить, в каких ситуациях она уже успела побывать.

Выглядела баронесса совершенно обычной мирной тетушкой: из тех, кто при виде порезанного пальца хватается за собственную пышную грудь, жалобно охает и бледнеет, а затем пьет целебную настойку, какие-нибудь капли от сердцебиения.

— Так ведь муж мой покойный по молодости у герцога Беринга капитаном служил. И его ранили не единожды, да и солдатиков мне лечить приходилось. Это уж потом он полным бароном стал, да мы на своих землях под столицей и осели. Но первые-то семь лет помотаться нам с ним пришлось, – слегка отмахнулась от моего вопроса компаньонка. – Давайте поторопимся, госпожа графиня. Барон уже немолод, мало ли…

Бывший свекор находился в сознании, но видно было, что чувствует себя не слишком хорошо: бледен сильно и часто сглатывает, борясь с тошнотой.

— Как вы, господин барон?

— Терпимо, Клэр… Пить только очень хочется, – даже пытался меня успокоить старик шепотом, экономя силы.

Лицо его было бледно, под глазами резко обозначились темные круги.

Я мысленно поблагодарила повара за то, что в карете под сиденьем была упакована целая корзина всякой всячины. Кроме пирогов и холодного ростбифа там оказалась еще и фляга травяного взвара с медом. Барон пил мелкими глотками, чуть неряшливо: несколько капель темной жидкости упали на белую полотняную рубаху.

Потом прикрыл глаза и затих.

В карете баронесса фон Краузе теперь села напротив меня, рядом с бароном и, обхватив его крепкими руками, как ребенка, продержала так всю дорогу, неторопливо разговаривая со стариком и подбадривая его. При малейшей тряске компаньонка старалась минимизировать для него последствия. И когда вы мы въехали во двор, барон даже вышел и кареты сам, почти без помощи слуг.

Поднялась суета, один из солдат передавал команды капрала Прессона остальным. Двое немолодых сержантов уже собирала отряд в помощь командиру. Конюхи торопливо запрягали в пару телег свежих коней для того, чтобы привезти раненых, пленных и трупы. А я только сейчас начала понемногу приходить в себя и под взволнованное оханье Мирин пыталась соображать: «Это нападение никак не может быть случайным, гораздо проще заполучить груз с любой крестьянской или купеческой телеги, чем добыть то, что везут под охраной в карете. Тем более что ехали мы не с бала или на бал. Там хотя бы можно было надеяться на богатые украшения. Ни про какие нападения на путников или торговцев за всю зиму слышно не было ни разу. Значит что? Значит, охотились конкретно на меня? Или пытались добраться до барона или компаньонки?».

На самом деле первая мысль у меня была о том, что за всем этим стоит бывшая свекровь. Однако я отмела ее как достаточно безумную. И в самом деле: каким образом небогатая баронесса могла бы организовать столь серьезное мероприятие? Где бы смогла найти хорошо вооруженных бандитов, сговориться с ними, сообщить точное время моего выезда. Нет, такой план был совершенно нереален. Однако Освальда со мной нет, и разбираться в истории мне придется самой, без его помощи.

Я подтвердила для слуг на кухне и по замку полномочия госпожи фон Краузе:

— Все, что потребует госпожа, исполнять немедленно! Ты, Гронт, лично за этим проследишь! Назначаю тебя её помощником. Ходи с госпожой рядом и следи, чтобы никто не ослушался.

Ткань на бинты, впрочем, мне пришлось выдавать лично: ключи от кладовой были только у меня. А госпожа Краузе между тем уже выбрала одну из пустых комнат, которую сейчас торопливо вымывали горничные, и потребовала большого количества горячей воды, чистых тюфяков и допуска ко всем лекарственным запасам.

Эти самые лекарственные запасы собирали по всему замку. Часть хранилась на кухне у поваров. Какие-то травы нашли у солдат. Кое-что принесла старшая горничная. А я подумала о том, что при таком количестве народа в замке обязательно нужно завести нормальную аптеку и найти человека, который будет всем этим заниматься. До этой истории я даже не задумывалась о том, что случается, когда повар, например, получает ожог. Чем лечат царапины и простуды все слуги в замке? К сожалению, хозяйственную мысль об организации аптеки пришлось отодвинуть на потом: позвав на помощь одного из солдат, госпожа фон Краузе потребовала, чтобы я покинула комнату. Я взглянула на барона, которого слуги уже уложили на огромный отмытый стол: вроде бы все еще в сознании.

— Ступайте, госпожа. Незачем вам на такое смотреть. Ничего страшного с господином не будет, я и похуже раны видала. Ступайте! – поторопила меня компаньонка, полными руками решительно подталкивая стоявшую рядом со мной горничную в сторону дверей.

В замке суетились слуги, все были при деле, и я почувствовала некоторую растерянность: совершенно непонятно было, что мне нужно делать сейчас. Я топталась за дверями комнаты, которую госпожа Краузе облюбовала под будущий лазарет, и тут вмешалась Мирин:

— Пойдемте, госпожа графиня. Я чайку приказала накрыть и успокоительный взвар на кухне заказала. Поди-ка, стынет все уже. Вам непременно отдохнуть надобно!

Спорить я не стала и, вернувшись в свои покои, в самом деле с удовольствием отдохнула минут двадцать, успев выпить чашу горячего взвара, пахнущего ромашкой и мятой. Больше посидеть у меня не получилось: прибыл капрал Прессон, и во дворе загомонили люди. Накинув теплую шаль, я выскочила на улицу под недовольное ворчание Мирин:

— Кудой-то вас несет-то, госпожа?! Рази пристало в вашем-то положении этак бегать?!

Капрал, заметив меня, коротко кивнул и доложил:

— Пленных сейчас закроют в камеры. Куда прикажете раненых определить?

— Мирин, покажи солдатам, куда идти следует. Раз уж госпожа Краузе умеет, пусть все раны обработает.

— Надо бы приказать, госпожа графиня, могилы на кладбище выкопать. С вашего позволения, я пошлю несколько солдат, – капрал вопросительно смотрел на меня.

— Конечно-конечно, – согласилась я. – Сколько наших погибло?

— Двое, госпожа графиня. Еще двое довольно сильно ранены. У остальных только мелкие царапины.

— Капрал, я приказываю вам отправиться к госпоже Краузе, чтобы она очистила и перевязала вашу рану. А покойникам… – я торопливо отвела взгляд от телеги, где, небрежно накрытые рогожей, были сложены тела погибших. – Покойникам, господин капрал, торопиться уже некуда. Живые важнее. После лечения вы поедите и отдохнете. А вечером, если будете чувствовать себя нормально, мы с вами обсудим, что делать с нападавшими и насколько это опасно. Не стоит ли ждать, например, нападения на замок?

— Кое-что, госпожа графиня, я успел узнать еще там, на дороге, пока ждал помощи. Не думаю, что замку угрожает серьезная опасность. Хотя караул на ночь я обязательно удвою. Главное не это. Среди разбойников были три человека, которые служат барону фон Трокеру.

Я растерянно уставилась на капрала, пытаясь сообразить, кто такой этот самый барон, о котором я никогда не слышала. С минуту помучив свою память и ничего там не найдя, я уточнила:

— Барон фон Трокер? А кто это такой?

— Его земли расположены на границе с графством, госпожа графиня. Но, может быть, мы зайдем в тепло?

Только тут я заметила, что уже изрядно клацаю зубами и машинально плотнее кутаюсь в шаль, которая не слишком спасает от холода.

— Да, да, капрал. Пойдемте в тепло. Так кто такой барон фон Трокер?

Глава 30

КЛЭР

Поздно ночью я лежала в постели и все не могла уснуть. Вяло крутила в голове разговор с капралом, вспоминала, каким измученным выглядел барон после удаления стрелы и перевязки, и переживала за Ханса, у которого была одна из самых тяжелых ран: в живот. К нему меня госпожа Краузе даже не пустила, отказавшись отодвинуть ширму, которой загородила его тюфяк.

— И нечего вам на этакие страсти смотреть, госпожа графиня. Даст Господь, выживет бедолага, – компаньонка перекрестилась и добавила: – Хорошо бы на ночь возле больных горничную оставить. Такую, знаете, понадежнее, которая не уснет и если что, меня разбудит, – она вопросительно посмотрела на меня, и я согласно кивнула.

— Надо, значит, найдем. Если хотите какую-то конкретную девушку, скажите.

— Да вот Фанну можно. Она уже не молоденькая и сказывала, что ее бабка лекаркой деревенской была. Думаю, вполне справится.

— Хорошо, я прикажу освободить ее от всех других занятий. Нужно еще что-то?

— Бульон горячий и крепкий хорошо бы, да еще вина красного. После вина раненые и спят спокойнее, да и кровь у них быстрее восстановится. Я вино нагрею, да туда меду и травок, вот и будет им облегчение.

Мысль о том, что вино не слишком полезно раненым, я отогнала: другого обезбаливающего здесь не знают. Да и не сопьються раненые от бокала горячего напитка:

— Я прикажу на кухне, госпожа Краузе. Вам дадут любые продукты, на которые вы укажете.

Надо было решать, что делать с информацией, полученной от капрала. Надо будет сообразить, как отправить деньги в семью одного из погибших солдат. Второй погибший был одиночкой. А вот у Фернана, по словам сослуживцев, где-то под столицей живут престарелые родители. А главное, надо было решить, вступать ли в конфронтацию с церковью. Я прекрасно понимала, насколько это чревато неприятностями. Чувствовала себя я весьма неуверенно без мужа. Но и ожидать его прибытия в ближайшие месяцы было глупо: муж вполне может задержаться в столице и на целый год.

Я ворочалась с боку на бок и вздыхала, все не могла найти удобную позу для сна. И вдруг снова почувствовала внутри мягкое прикосновение. Это было настолько трогательно и восхитительно, что у меня от счастья перехватило горло. Казалось, малыш пытается меня успокоить. Аккуратно положила руку на только еще начавший расти живот, слегка погладила, нежно и ласково, как хрупкого котенка, и подумала: «Спи, моя малышка.

Не стоит волноваться: мама со всем справится. Спи, мое маленькое счастье!».

Ребенок как будто услышал меня: еще одно бархатное прикосновение – и он затих. От этой простой и, в общем-т, совершенно ожидаемой физиологической реакции я странным образом успокоилась и достаточно быстро задремала. Но, кажется, даже во сне я улыбалась. Да и сам сон был совершенно восхитительным: я гуляла по цветущем лугу с маленькой кудрявой девочкой, которая, чуть косолапя, пыталась убежать от меня и восторженно смеялась, когда я ловила ее и крепко целовала теплые тугие щеки, слегка перемазанные желтой цветочной пыльцой. Утром я встала в прекрасном настроении и полностью уверенная: у меня будет дочь!

Однако никакие проблемы никуда не делись, и за неимением Освальда рядом, решать мне придется самой. С самого утра меня навестил капрал Прессон и отчитался о том, что смог узнать после допроса пленных.

После завтрака я навестила раненых, узнала, что состояние барона и Ханса не изменилось, сходила на кухню и распорядилась не трогать Фанну до вечера и кормить ее не кашами, а по солдатской норме – с мясом и сыром. И с чашкой чая уселась у окна: надо было еще раз хладнокровно обдумать все, что я знаю, и принять решение.

***

Жил-был на свете барон фон Трокер. Баронство он принял после смерти отца и именно тогда вусмерть разругался с родным младшим братом. Старый фон Трокер, прежде чем умереть, обещал младшему отписать две весьма зажиточных деревеньки. Но поскольку завещания старик так и не оставил, то новоявленный барон фон Трокер решил не разбазаривать добро. Так что младшему брату, баронету фон Трокеру, пришлось довольствоваться единственной деревушкой, доставшейся ему после смерти матери.

Вскоре новоиспеченный барон женился на симпатичной соседке с хорошим приданым, и баронство слегка приросло землями. И все бы в жизни барона было замечательно, вот только жена никак не могла родить наследника. Год от года отношения между супругами становились все хуже, барон даже стал иногда поколачивать жену. Но на шестом году супружеской жизни Господь благословил семью. Правда, благословил как-то не слишком удачно – родилась девочка.

В надежде, что теперь-то, когда жена разродилась, следующим будет непременно мальчик, барон даже перестал бегать в деревню к вдовушке, а удвоил усилия в супружеской спальне. И точно, через два года баронесса понесла еще раз. Только вот незадача: однажды, перебрав вина, барон слегка поколотил жену, и ребеночка она скинула.

Очнувшись и поняв, что долгожданного сына не будет, барон еще раз поучил жену. Да так сильно, что больше баронесса принялась болеть, так и не забеременев более.

Между тем время шло, дочери было уже десять лет, а наследником баронства фон Трокер по-прежнему считался ненавистный младший брат.

Барон уже был готов оторвать хороший кусок земель на вклад для монастыря, чтобы сдать туда неугодную жену.

Но и тут ему повезло: после очередных побоев баронесса скончалась. Едва выждав положенный траур, барон, уже нисколько не чинясь, взял в жены дочку обедневших соседей. К этому времени ему было наплевать на приданое, и жену он выбирал исключительно за ширину бедер: барону необходим был наследник!

Новая баронесса, к сожалению, за ближайшие пять лет так родить ребенка и не сподобилась: единственная беременность закончилась выкидышем. Более того, наглая тварь, однажды, рыдая после очередных побоев, произнесла ужасное:

-- Так ведь ни Сильда ваша, ни эта… которая вдова-то солдатская… они ведь вам тоже ребеночка не родили. Моя ли это вина, спаси меня, Господи?!

За такие богопротивные слова жену барон немедленно отправил в монастырь под присмотр матери настоятельницы. И даже не пожалел отписать монастырю, как вклад, небольшой кусочек леса, где располагался крепкий хутор на четыре дома.

За такое «вкусное» приобретение матушка настоятельница удостоилась похвалы от самого кардинала Марионе и вдобавок к похвале кардинал, по просьбе матушки, сменил священника, который курировал монастырь и проводил в нем воскресные службы для сестер.

Новый святой отец, выбранный настоятельницей лично, был человеком пожилым, больным и довольно равнодушным. Исправно ездил на службы, принимал исповеди сестер, искренне наслаждался роскошным обедом, приготовленным для него в монастыре, и ни во что более не лез.

Матушка настоятельница расправила крылья. Ранее не любимая младшая дочь в семье, сейчас она могла оказывать милости не только старшим сестрам и их детям, но и престарелым родителям, не забывая уколоть властную прежде мать теми благодеяниями, которые сейчас могла оказывать. Сердце матушки настоятельницы сладко замирало каждый раз, когда собственная ее мать, когда-то дама почти гренадерского роста, а теперь высохшая и сгорбленная старуха, потупив глаза, бормотала благодарности и норовила поцеловать дочери руку. В такие мгновения от ощущения собственной власти над душами простых смертных сердце монашки таяло от удовольствия.

В городке Трокберге, что окружал наследный замок фон Трокеров и куда съезжались на главные церковные праздники окрестные бароны, стоял хороший, недавно вновь отремонтированный храм, где и столкнулись лицом к лицу барон и баронет фон Трокеры. И пятидесятитрехлетний барон с неудовольствием заметил, что его младший брат, которому едва-едва стукнуло сорок, выглядит даже моложе своих лет. Братья давно уже не разговаривали, но в этот раз баронет нарушил традицию. Внешне вполне почтительно поклонившись старшему брату, он с гнусной ухмылкой спросил:

— Надеюсь, господин барон, вы бережно относитесь к моему будущему наследству. Я слышал, что на мельнице был пожар. Так вы уж, дорогой барон, потрудитесь восстановить, чтобы я потом не возился!

Барон сдержался просто чудом, но заметил и ухмылки слышавших эту беседу соседей, и любезность, с которой некоторые из зажиточных баронов приветствовали его недавно овдовевшего брата. Особенно отвратительным было то, что от первой жены у баронета подрастали двое крепких сыновей.

Вернувшись в замок, барон пьянствовал два дня, а протрезвев, потребовал привести к нему дочь. Недовольно осмотрев девицу и задав несколько малозначащих вопросов, вызвал старую экономку, дал денег, отчего старуха пришла в искреннее недоумение, и потребовал сшить для дочери не менее четырех платьев на выход и двух приличных домашних.

После этого барон тихо просидел в своих покоях еще несколько дней, разговаривая только с любимым лакеем и требуя вместо привычного вина травяной взвар. А затем, выбрав из кладовой штуку сукна и штуку льна, отправился в монастырь. Это был его первый визит в монастырь со дня смерти второй жены: та скончалась от простуды в первую же зиму после принятия монашества. И тогда барон фон Трокер внес приличный вклад зерном и тканями на заупокойные молитвы. Однако с той поры прошло уже четыре года…

Невзирая на столь долгую разлуку матушка, настоятельница немедленно приняла дорогого гостя. А уж услышав, с какой бедой он к ней обращается, и вовсе пришла в восторг. Эта самая беда обещала монастырю невиданные барыши, а ей самой – фантастический карьерный взлет. Возможно даже – перевод в более благодатные земли, ближе к югу.

С момента встречи барона и настоятельницы прошло не так и много времени, но слуги уже перестали удивляться еженедельным визитам барона в монастырь. Даже пошли разговоры о том, что барон фон Трокер надумал жениться третий раз.

Глава 31

В общем-то, слишком долго размышлять, как именно провернуть необходимую интригу, матери настоятельницы даже не пришлось. У барона фон Трокера была четкая цель: не оставить свои земли младшему брату. У матушки была своя цель – заработать лакомый кусочек для монастыря и получить от кардинала благодарности и бонусы.

Совместить общие интересы было бы достаточно просто, если бы не одно “но”: баронет фон Трокер являлся прямым наследником баронства, и впрямую полностью лишить его наследства старший брат не мог.

Законы и ордонансы, изданные королем и королевским Советом, надлежало исполнять обязательно. Но в любом законе всегда есть приличные случаю лазейки. Именно поэтому уже сейчас под руку святой церкви перешла баронская деревушка, находящаяся на берегу озера, богатого рыбой. Подарок церкви может сделать любой человек. И откуда бы посторонние могли узнать о том, что в договоре дарения содержится хитрый пункт о том, кто именно распоряжается доходами с деревушки?

А так -- все были довольны. Барон тем, что эти земли точно не достанутся брату, а настоятельница тем, что после смерти барона доход пойдет уже в монастырскую казну. А полная монастырская казна это и новая шелковая ряса для нее самой, и прекрасные четки с шелковой кисточкой, а потом и роскошный наперсный крест из золота с каменьями. Похожий настоятельница видела у одного епископа и с тех пор мечтала о таком.

***

КЛЭР

Капралу Прессону пришлось отправить в Алмейн солдат затем, чтобы в замок привезли местного законника. Им оказался молодой трусоватый, но говорливый молодой мужчина, некий Стюарт Крепс, который получил это место всего два года назад, после смерти собственного отца. Первое время законник пытался запираться, а приказать допросить с пристрастием королевского чиновника я не рискнула.

Зато капрал Прессон сводил господина Крепса на экскурсию в подземную тюрьму и показал место обитания напавших на нас разбойников. Разумеется, про нападение на меня господину Крепсу никто ничего рассказывать не стал. Зачем ему знать лишнее? Емцу просто показали несколько преступников в тюрьме графа и намекнули, что свободных камер еще в избытке.

Возможно, старый законник и был покрепче характером, а вот Стюарт побледнел, несколько раз торопливо перекрестился и, вернувшись в мои покои, стал гораздо более разговорчивым:

— Так ведь, госпожа графиня, это самое условие барон потребовал вставить лично. Получается, что полностью деревня принадлежит церкви уже сейчас, а вот доходы до самой смерти получать будет господин фон Трокер.

Вроде как это уже и не его земли, но и урону он никакого не несет.

— Скажите, Стюарт, какие еще документы вам приходилось оформлять для господина барона? Я имею в виду за последний год.

— Завещание господин барон переписал. Ну, в этом завещании ничего необычного и нет. Две деревни он оставляет церкви за молебны во спасение души. Все имущество из замка, включая и мебель, и коней с конюшней, и драгоценности, достанутся кардиналу Марионе лично. Так что господин баронет фон Трокер в наследство получит только одну захудалую деревеньку и пустой замок.

— Вы хотите сказать, что все баронство, которое мне хвалили как одно из самых крупных, состоит всего из трех деревень?

— Никак нет, госпожа графиня! Деревень там больше, да и при самом замке хороший такой доходный городок существует. Трокберг прозывается. Только вот кому это все достанется? В завещание господин барон эти земли свои не включил. Значит есть у него какие-то планы.

Пожалев бледного и потеющего от страха парня, я велела Мирин накрыть стол к чаю и дала ему время успокоиться. Сама же тихонько обсуждала с капралом, в какую сторону нужно рыть дальше.

— Хорошо бы, госпожа графиня, узнать, какие у барона планы на эти самые земли, не вошедшие в завещание, – капрал чуть растерянно почесал за ухом и, задумчиво глядя на жующего булочку Стюарта, вполголоса спросил:

— Вот вы, господин Крепс, как думаете?

— Доподлинно я, конечно, сказать не могу, – с некоторой даже важностью начал рассуждать Стюарт. Он успокоился во время чаепития и, безусловно, отметил тот момент, что капрал Прессон снова стал называть его «господином». Похоже, парень понял, что никто не собирается причинять ему серьезный вред, и пустился в рассуждения:

— Я бы предположил, что барон фон Трокер земли эти назначил своей дочери в приданое. Оно, конечно, в рассуждении законов королевских вроде как и не слишком правильно. Но это, господин капрал, смотря за кого он дочку свою выдаст. Если, например, за соседа барона, то за эти земли суды не один год будут, да еще и стычки между будущим мужем баронетты и законным наследником непременно случатся. А вот если юную баронетту выдать замуж, например, за знатного господин, например, племянника нашего герцога… – здесь законник допустил длительную паузу, медленно и солидно покивав собственным мыслям, как бы вполне одобряя их, и завершил речь:

– Сами знаете, госпожа графиня: «С сильным бодаться – беды бояться». Если его светлость, господин герцог

прикрикнет на баронета, то и достанется наследнику титула ровно то, что господин барон захочет. Доподлинно я, конечно, знать не могу, но мыслю именно так! – для убедительности он даже значительно поднял палец к потолку и снова покивал, одобряя собственные рассуждения.

Мы с капралом переглянулись: пазл почти сложился! Не на племянника герцога нацелился барон фон Трокер.

Дочь свою он собирался выдать за графа Ваермана, моего мужа. И при таком раскладе я очень планам барона мешала. Осталось только понять, каким образом здесь замешана моя бывшая свекровь. Ей-то что за выгода угробить меня?

Законника капрал отправил домой, на всякий случай назначив ему не только сопровождение, но и выделив пару человек охраны, которые должны были проживать у парня в доме до полного окончания этой истории. Сообразив, что неведомым образом вляпался в какие-то темные дела, господин Стюарт снова притих. Главное, до него дошло, что графине выгодно сохранить его живым. Потому раскланивался парень очень усердно и обещал любую помощь и советы, какие только мне понадобятся.

— Всегда буду рад оказать любую услугу вашему сиятельству! Прямо в любое время дня и ночи, только меня спросите – я уже тут как тут и буду!

По-хорошему стоило бы все это обсудить с моим бывшим свекром, но госпожа фон Краузе пока только поджимала губы на все вопросы о его состоянии.

Из того, что известно было на данный момент, у меня сложилась вполне себе четкая версия: меня хотели убрать, чтобы освободить место для следующей жены графа Ваермана. Барон фон Трокер со своими средневековыми представлениями о богатствах вполне здраво рассудил, что никто из окрестных папенек, жаждущих породниться с владетелем земель, такой жирный куш графу не предложит. Мысль же о том, что граф Ваерман может отказаться от плывущих в руки богатств, даже не приходила в голову фон Трокера.

В целом я уже понимала, как буду действовать дальше. Я совершенно точно посажу свою бывшую свекровь под замок до приезда Освальда. Казнить эту тварь у меня, пожалуй, рука не поднимется, но и оставлять ее на свободе я не рискну.

На проделки барона фон Трокера я вполне могу жаловаться прямо и открыто: его люди, сидящие у меня в тюрьме, – прекрасное доказательство преступных намерений. Просто отправлю письмо с гонцом в замок герцога.

Там есть сенешаль, бальи и прочие управляющие. Они и решат, что делать с обнаглевшим бароном.

Сложнее всего было с матерью настоятельницей. Эта тварь неподсудна мирянам и отвечает только перед высшими церковными чинами. Объявить во всеуслышание о том, что она вступила в преступный сговор с бароном, невозможно: прямых и веских доказательств просто не существует. А от прямых подозрений она просто отопрётся. Так что в любом случае судьба ее решится тогда, когда домой вернется мой муж. Это у него, а не у меня, есть знакомства с кардиналами и прочими церковными владыками.

Однако и оставить гадину жить спокойно в мои планы не входило. Поразмыслив некоторое время, я решила так:

«Срок у меня сравнительно небольшой. Чувствую я себя прекрасно, даже токсикоза уже нет. Дороги сейчас гладкие, да и особо ездить куда-либо мне не придется: в самом замке достаточно и пустых помещений, и пристроек. А вот наказать ее рублем, да еще сделать так, чтобы по этой статье доход монастыря в минус ушел – это я вполне могу! Заодно и вечно голодных монахинь подкормлю. Благое дело, как ни поверни!».

Глава 32

КЛЭР

— Обижаете, госпожа графиня… – капрал Прессон неодобрительно мотнул головой и пояснил: – Я пока подмогу ждал, кровавые пятна все снегом закидал. Когда солдаты прибыли, сняли лучника с деревьев и площадку его заодно сняли. А к вечеру, если вспомните, снег повалил. Так что никаких следов там нет и быть не может. А насчет, чтоб слуги не сплетничали… Так я сразу после прибытия запретил хоть кого-то из замка выпускать. Так что ни в городе никто ничего не знает, ни в баронстве фон Трокера. А к баронессе я вестового послал сообщить, что у мужа ее сердце прихватило, и он пока что в замке побудет с хорошей лекаркой. Конечно, госпожа графиня, раз про ваше убийство не кричат, то и фон Трокер, и старая баронесса явно догадываются, что что-то не так пошло. Но ведь понятное дело, что сами-то они сплетничать не будут. А думать господа могут все, что хотят! – капрал усмехнулся и небрежно взмахнул рукой, как бы отметая мои тревоги.

— Вот и отлично, капрал. Это письмо поручите самым толковым солдатам, а лучше одному из сержантов. И отправьте не двух-трех гонцов, а небольшой отряд, человек восемь, не меньше. И письмо чтобы передали лично в руки сенешалю господина герцога. Пусть настаивают на личной встрече, а не просто отдадут письмо какому-нибудь лакею или секретарю. Слишком уж важная информация, а сплетни нам пока ни к чему.

Перед уходом капрал чуть помялся и я спросила:

— Что-то еще, капрал Прессон?

— Я, ваше сиятельство, думаю о том, что слишком уж скоро подмоги нам ждать не стоит.

— Почему?

— Все же фон Трокер титулованный дворянин, ваша светлость, а герцог сейчас в отъезде… Сами понимаете, что судить барона может только герцог. Господин сенешаль, скорее всего, даже и вмешиваться не будет. Тем более, что из вашего же письма и узнает, что серьезной опасности больше нет, а нападавшие сидят в тюрьме. Так что вы слишком-то не надейтесь.

Я с минуту помолчала, размышляя, и уточнила:

— Но мы справимся? Нам хватит людей и сил?

— На прямое нападение бароне ни в жизнь не решится. Случись что, на вашу защиту все окрестные бароны встанут, и от него только мокрое место останется. Вы, чай, ни какая-нибудь там… а законная жена. И наследника носите! Но слуг я бы одних в город не отпускал, от греха, как говорится. Завсегда можно с ними несколько человек охраны послать. Заодно бойцы мои и проследят, чтобы лишнего не болтали. А то уже сейчас изо всех сил любопытничают.

— А чем интересуются?

— Откуда раненые, да что случилось, да кто сейчас в тюрьме сидит. Худо-бедно, а если мы хотим, чтобы эти гаденыши выжили, кормить-то их все равно придется и прислуга будет знать, что люди в тюрьме есть, а раз свои все в замке, значит, там чужаки. Те чужаки, что наших бойцов убили.

— Господин капрал, разрешаю вам сделать для сохранения тайны все, что вы сочтете нужным. И вот еще. Я совсем забыла… – со стола я взяла два заранее приготовленных мешочка с деньгами и подала военному. – Вот этот, поменьше, лично вам, а вот в этом – награда для солдат. Распределите ее сами.

— Благодарю за доверие, госпожа графиня – капрал явно обрадовался награде и расплылся в улыбке. – Не сомневайтесь, ваше сиятельство, все по уму сделаем.

— Господин капрал, у меня к вам есть еще одна просьба.

— Слушаю.

— Мне нужно нанять в городе четырех крепких женщин, которые согласятся жить при замке и обучиться ремеслу.

Выходить им в город, сами понимаете, до приезда Освальда нельзя будет. И нужно заказать еще кое-что в разных лавках.

-- Вы, ваше сиятельство, на бумажке напишите, чего и сколько надобно. А уж я толкового человека в город отправлю.

-- Спасибо большое, капрал Прессон. Я обязательно расскажу графу, когда он вернется, сколь охотно вы мне помогали и как пригодилась ваша помощь.

Завершив беседу с капралом, я отправила Мирин искать печника. Если я не путаю, мужчина этот не только ремонтировал в замке печи и камины, но еще и работал в замковой кузнеце. А сама отправилась в ту пристройку, где собиралась организовать производство: нужно было прикинуть, что кроме печи нуждается в ремонте.

Покончив с делами, я пошла навестить больных, и с радостью узнала, что барону стало лучше, а Ханс наконец-то пришел в себя.

— Ночью жар у господина барона поднимался, мы с Фанной почти до утра по очереди сидели, микстуру ему спаивали да полотенце на лбу меняли. Ну и обтирали… Ничего, он мужчина еще крепкий и самое страшное позади. Конечно, слабый он теперь, как котенок месячный, спит все время. Но дальше точно легче будет.

— Госпожа Краузе, а когда с бароном поговорить можно будет?

— Такие раны долго заживают, госпожа графиня. Я бы его пока что не тревожила. Дайте старику отлежаться хоть с неделю, а уж потом я ему вставать разрешу, чтобы совсем не ослаб. Тогда и поговорите.

— Хорошо. Спасибо вам большое, госпожа Краузе. Без вас я бы не справилась. Если вам еще какая-то помощь нужна или особое питание для раненых…

— Спасибо, госпожа графиня, но пока ничего особенного не нужно. Куриный бульон и вино красное мне на кухне дают столько, сколько спрошу.

— Ой, госпожа Краузе, я вспомнила! Говорят, что при потере крови очень полезно говяжью печень есть.

— Что вы, госпожа! На печень у них пока силенок не хватит. А вот как садиться сами смогут, тогда и закажу на кухне печень с кровью. Не переживайте вы так, Господь милостив, все обошлось.

Печник уже дожидался меня. И после не слишком долгого разговора мы вдвоем отправились смотреть все на месте. Недовольно посопев, Мирин накинула мне шубу на плечи, торопливо нацепила накидку и пристроилась за печником: негоже госпоже одной по всяким пристройкам разгуливать.

***

Шесть дней у меня ушло на обучение нанятых женщин и ремонт печи. Разумеется, работать полностью самостоятельно они не смогут еще долго. Так что обязательно буду присутствовать при каждом замесе теста.

Я даже не ожидала, что возвращение к моей старой работе доставит мне столько радости. Я с таким удовольствием вспоминала рецептуру разных хлебобулочных изделий, переводила привычные мне граммы, литры и килограммы в местные мерки, подбирала добавки вроде тмина и изюма и изо всех сил напоминала себе, что это будет небольшая бригада пекарей, а не полноценный механизированный цех. Потому партии хлеба должны быть не слишком огромные.

На седьмой день вечером мы первый раз сделали полную загрузку хлеба в печи. И с утра самая шустрая горничная Матилда под охраной четырех солдат отправилась на рынок.

Я страшно жалела, что не смогу увидеть лицо матери настоятельницы, когда вечером к ней вернется практически весь хлеб, который сегодня вывезли на рынок.

Матилду я тоже обучала лично. Кроме того, девица побоится солдат и нарушать мои призы не станет. Так что будет на прилавке и чистая салфетка, и разделочные доски для черного и белого хлеба, и отдельные ножи. Да и сама Матилда с удовольствием оглядывала белоснежный фартук, обшитый кружевами, и такую же кипенно-белую головную накидку.

— Сильно шубу не распахивай! На улице не весна, не дай Господь, простынешь. Поберегись, лучше за руками следи, чтобы всегда чистые были. Тряпок мокрых тебе положено чуть не десяток, так что вытирай почаще. Шубку можно распахнуть и фартук показать, если покупатели благородные будут. Поняла?

— Все как есть поняла, госпожа графиня! Этакой-то шубы богатой у меня отродясь не было! А за руками всенепременно следить буду, – глядя на меня восторженно, девица даже перекрестилась, как бы заверяя свои собственные слова. Ей была обещана доля в процентах от той суммы, что она привезет в замок.

Кроме того, прекрасно понимая, что покупателей надо завлечь чем-то интересным, несколько буханок хлеба выдали исключительно для того, чтобы Матилда давала его пробовать всем, кто захочет. Пусть пробуют и сравнивают с монастырским: чем больше разговоров, тем мне лучше. А для благородных покупателей на первый раз была небольшая белая булочка с изюмом и обычный батон.

Белый хлеб существенно дороже черного, и его большей частью пекут сами. Только вот не все знают, как сделать так, чтобы тесто было пышное и легкое, а булочки хорошо пропеклись. Глядя на мою продукцию, я знала одно: монастырский хлеб рядом не стоял с моим. Добавив в ржаную муку немного пшеничной, я делала тесто более воздушным, более пористым, да и просто более красивым. Готовый хлеб не напоминал собой глиняный сырой кирпич, а отличался равномерной структурой. После нажатия буханка быстро восстанавливала свою форму.

Серединка буханки не липла к зубам из-за того, что плохо пропеклась.

Небольшая проблема было в том, что у меня не было пока что форм для выпечки именно привычных буханок-кирпичиков. Даже из черного хлеба пришлось печь караваи и батоны. Да и выходил мой хлеб за счет пшеничной муки несколько дороже. Однако был он более вкусным и значительно более душистым.

Весь замок не мог надышаться густым хлебным духом, слуги один за другим заглядывали в пекарню и сглатывали слюнки. Я поняла, что хотя бы половину выпечки придется оставить для себя. Не слишком радовался только главный повар: недовольно поджимал губы, опасаясь, что граф уменьшит зарплату. Пришлось успокаивать и убеждать, что его денежное довольствие не пострадает.

— Как-то еще господин граф решит… – недоверчиво пробурчал он.

— Петерс, хоть раз было, чтобы граф отменял мое решение?

— Вроде бы и нет.

— Вот и не придумывай себе лишних тревог. Ступай работать.

Так что я была уверена: вечером мать настоятельница сильно огорчится. А сестрам достанется почти все, что вывезут на рынок монашки.

Глава 33

КЛЭР

Матилда вернулась с рынка вскоре после обеда, слегка замерзшая, но очень довольная.

— Ой, госпожа графиня! Сколько вокруг народу залюбопытствовало! Даже кто и не собирался хлеб покупать – все попробовали! Только вот боязно мне…

— Что тебя смущает, Матилда? – я с удивлением глянула на румяную девицу.

— Оченно уж святые сестры недовольны были. Которая старшая у них сестра Анна, самолично ко мне подошла и попеняла, что мы поперек божьего дела идем, и этак не годится. А как вечером она домой вернется, да матери настоятельнице нажалуется… – Матилда неуверенно посмотрела на меня и спросила: – Ежли ругать меня станут, что делать-то, госпожа?

— Следующий раз с тобой поедут не только солдаты, но и один из сержантов. Вряд ли он позволит кому-то ругаться на тебя. Лучше расскажи, хорошо ли расторговалась?

— Распрекрасно, госпожа графиня! Вот и денежки привезла… – горничная, стыдливо оглянувшись, сунула руку за пазуху и вынула согретый теплом пышного бюста холщовый мешочек. – А еще яблоками платили, яичек сорок две штуки и цельный мешок фруктины сухой. Вроде как и охали люди, что хлеб дороже, а как спробуют кусочек, так у нас и покупают! Которая ювелирова жена, так она попервах одну булочку купила и ушла. А после служанку свою прислала, и та чуть не четвертую часть энтих самых булок изюмных забрала! На другой раз можно и поболее будет привезти – их в перву голову раскупили.

Я отсчитала горничной обещанный ей процент и, накинув медяшку за старание, отправила отогреваться на кухню. Маленькая пакость, которую я устроила сегодня матери настоятельнице, слегка грела душу. Потому к себе в комнату я вернулась с улыбкой. Там меня уже дожидалась госпожа Краузе. Я слегка удивилась: ведь утром я навещала ее и узнавала, как дела у раненых.

— Госпожа графиня, меня к вам барон отправил. Спрашивал, не найдется ли у вас времени навестить его.

— Если вы, госпожа Краузе, разрешите, я с удовольствием с ним побеседую.

— Пожалуй, уже и можно, – с некоторым сомнением в голосе произнесла компаньонка. – Господин барон сегодня даже с кровати вставал после обеда и по комнате прошелся. Только помните, госпожа, что устает он быстро, а переутомляться ему сейчас никак нельзя.

Посоветовавшись с компаньонкой, я решила, что барона можно перевести в отдельные покои. Он уже не требовал сиюсекундного присмотра, да и рана почти зарубцевалась. Так что отправила горничных подготовить гостевую комнату и проверить, хорошо ли она протоплена. Попросила подать туда фруктовый взвар, мед и булочки. Всю эту еду госпожа Краузе одобрила, а мне хотелось отвлечь старика хоть немного: я понимала, что беседа будет очень нелегкой. Похоже, он так же, как и я, подозревал свою жену в темных делишках.

Примерно через час ко мне постучал лакей и сообщил, что господин барон ждет меня.

Гостевая, отведенная барону, была невелика, зато ярко освещена пламенем камина. В комнате было не просто тепло, а, пожалуй, даже жарко, но я видела, что старик кутается в плед. Когда я вошла, он устало вздохнул и попытался подняться с кресла.

— Сидите, господин барон. Ни к чему нам эти придворные экивоки. Лучше скажите мне: как вы себя чувствуете?

— Я благодарен вам, госпожа графиня…

— Не нужно так. Вы можете по-прежнему меня звать Клэр, – я взяла слабую сухую руку с холодными пальцами и начала ласково растирать, пытаясь хоть немного согреть её. Он все еще был бледен, так как потерял достаточно много крови и именно поэтому мерз.

Некоторое время мы сидели у огня молча и слушали, как потрескивают поленья. Пальцы его стали теплее, и я взялась массировать другую руку. Я ожидала, что через некоторое время мы сядем за стол, я разолью чай, и мы спокойно поговорим. Но барон разорвал возникшую тишину самой неожиданной фразой, которую я даже не сразу поняла.

— Думаю, Рудольф не был моим сыном.

— Что, простите?! – в первое мгновение я решила, что мне послышалось.

— Я думаю, Клэр, что баронет Рудольф не был моим сыном.

Я машинально растирала пальцы на руке барона, стараясь это делать максимально аккуратно, так как именно в это плечо он и получил стрелу. Помассировав еще несколько мгновений, застыла и растерянно глянула ему в глаза. Я совершенно не понимала, к чему это было сказано. Рудольф, слава Богу, давно уже мертв. Зачем бы барону ворошить прошлое, раз он терпел баронета столько времени? Я не знала, о чем расспрашивать, и не понимала, что нужно ответить.

Зато мой бывший свекор как будто взбодрился после того, как вывалил на меня свою тайну. Он облегченно вздохнул, удобнее устроился в кресле и достаточно уверенным голосом спросил:

— Скажи, Клэр, к нападению на нас каким-то образом причастен барон фон Трокер?

Каких-то четких мыслей в голове у меня так и не появилось, зато сама собой возник вопрос: «Доверяю ли я барону? Он, конечно, жизнью поломан… но ведь ни разу за все время старик не обидел меня и даже по-своему заботился. Слуг никогда не притеснял. Пусть он и слаб, но в нем нет злобы, подлости и ненависти, а это иногда важнее, чем сила. Пожалуй, барон — один из немногих людей, кому я могу доверять.».

Я снова аккуратно взяла раненую руку барона и, методично массируя пальцы и кисть, чтобы они наконец-то согрелись, спокойно рассказала ему все, что знала сама. Все, что выяснил капрал Прессон у сидящих в тюрьме разбойников, и все, до чего мы додумались совместно.

Барон слушал очень внимательно, время от времени согласно кивая, как будто я подтверждала своим рассказом какие-то его мысли. Когда я замолчала, он еще раз кивнул и заговорил:

— Примерно что-то такое я и надумал, пока ваша прекрасная госпожа Краузе лечила меня. Дай Бог здоровья этой заботливой женщине. Мне кажется, что первые двое суток она даже не ложилась спать. Когда бы я ни приходил в сознание, она все время была рядом. А вот потом, когда мне стало немного легче, у меня появилось огромное количество времени для того, чтобы понять, как все произошло. Я думал, Клэр, что эта позорная тайна уйдет со мной в могилу, но, видно, не судьба…

***

В те времена, когда будущая баронесса была еще простой горожанкой Розалиндой, барон ухаживал за ней не один. Рядом постоянно ошивался фон Трокер. Розалинда принимала подарки и от него. Но все же держала его на расстоянии: барон был женат.

А сама Розалинда мечтала вовсе не о страстной любви, а о роскошном браке и возможном титуле. Пусть фон Трокер и нравился ей своим грубоватым юмором и мужской притягательностью больше, чем значительно более стеснительный и мягкий баронет фон Раймон. Но барон повести ее под венец не мог, а вот баронет предлагал ей именно женитьбу.

Так что Розалинда сделала правильный выбор и вышла замуж, как и полагается благонравной девице. А вот потом, после брачной ночи, руки баронетты оказались развязаны. И хоть и было это нелегко, так как еще жива была свекровь, но несколько жарких свиданий новоиспечённая леди Раймон смогла себе позволить, не забывая хвалить собственную предусмотрительность.

— Я немного ревновал, но она всегда так искренне обижалась… а потом родился Рудольф, и все мои подозрения были забыты. Тем более, что семейство Булонов вскоре продало кусок земель его светлости, земли баронства фон Трокер перешло под власть герцога. Он перестал появляться в нашем храме, перестал ездить в гости к нашим соседям. И моя ревность совсем утихла. Я тратил на сына все свободное время, какое только мог себе позволить.

Но чем старше он становился, тем больше чужих черт характера я видел в нем: удивительный эгоизм, злопамятность, жестокость. Ему было около четырнадцати, когда я заподозрил правду. Помнится, тогда еще был жив старый граф, и на Рождество мы с наследником и женой отправились на бал в его замок. Как ни странно, на этом балу я встретил фон Трокера. И хотя он просто поприветствовал издалека нас с Розалиндой, глядя на его лицо, я все понял. Мой сын был точной его копией и внешне.

Возникшую паузу я прервала вопросом:

— А баронет… баронет знал об этом?

— Думаю, что когда ему исполнилось шестнадцать или семнадцать, Розалинда сказала своему сыну правду.

Именно тогда он отпустил эту дикую бороду и больше никогда не сбривал ее.

Мы еще немного помолчали, и барон продолжил:

— В общем, Клэр, когда на нас напали, то первый, о ком я подумал, был барон Трокер. Я не слишком понимал, почему напали именно на твою карету. Я думал, он просто хотел мне отомстить за смерть сына. За то, что я не уберег Рудольфа. Я боялся, что желая добраться до меня, они навредят и тебе, потому и решил выговориться... Но теперь понял, что здесь дело совсем не в мести. Если ваш законник не врет, то фон Трокер действительно решил отдать свою дочь замуж за твоего мужа. Так странно, Клэр, что, исходя из совершенно разных сведений, мы оба уткнулись в одного человека. Неисповедимы пути Господни! – барон набожно перекрестился и добавил: –

Девочка моя, я окажу тебе любую помощь, какая понадобится.

— Капрал Прессон считает, что сенешаль не рискнет арестовывать барона и будет дожидаться, пока из столицы вернется господин герцог.

— Капрал прав. Скорее всего, не рискнет. Но вот мою жену, Клэр, оставлять на свободе не стоит. Писать ей записку бесполезно: она умеет считать, но буквы знает плохо и прочитать не сможет. Думаю, достаточно будет отправить за ней твою карету с горничной и сообщить, что я при смерти и желаю с ней побеседовать. А уж здесь…

— И что я буду делать с ней здесь?

Барон удивленно взглянул на меня и спросил:

— А что, в вашей тюрьме заняты все камеры?

Глава 34

КЛЭР

Баронесса Розалинда фон Раймон прибыла в замок, чтобы повидаться с мужем, и была немедленно отправлена в комнату, где ее дожидался капрал Прессон. Я подошла туда через несколько минут и провела с бывшей свекровью больше часа времени. Я давила и уговаривала, но, увы, все наши старания были бесполезны: баронесса отказывалась говорить, просто сидела, молитвенно сложив руки и молчала, а приказать ее пытать я не могла.

Все же стопроцентной уверенности в ее вине у меня не было, а судебные ошибки существовали всегда. Скажу больше, у меня даже не хватило духу отправить противную тетку в тюрьму. Баронессу заперли в одной из гостевых комнат. За дверью всегда: и днем и ночью, стояла охрана. Бывшей свекрови категорически запретили разговаривать с прислугой. Охрана следила за этим строго, и я с чистой совестью оставила ее там дожидаться приезда Освальда.

Может быть, это было и не слишком честно – сваливать на него такие проблемы. Но я искренне не понимала, как решить судьбу Розалинды. И барон, и капрал Прессон утверждали, что даже в пытках нет необходимости: достаточно отправить баронессу на пару недель в тюрьму, в камеру под замком.

Посидев там в прохладе, без света и нормальной еды, вволю повоевав с крысами, баронесса перестанет молча шевелить губами, делая вид, что молится, а начнет рассказывать все, что знает. И я понимала, что барон и капрал правы, но… Так и не собралась с духом надавить на бывшую свекровь.

Беременность моя проходила довольно легко и приятно. Все чаще и чаще малыш радовал меня тем, что мягко толкался в животе. И, судя по всему, чувствовал себя замечательно. Вообще беременность стала чем-то вроде кокона, который защищал меня от всяких внешних неприятных вещей.

Я просыпалась утром в хорошем настроении. Завтракала травяным взваром, яблоками и кусочком зернового хлеба, радуясь, что в этом мире нет еще всевозможных пестицидов и ядохимикатов. Обсуждала текущие дела в замке, в которые старалась особенно не вмешиваться. Да и не было сейчас таких забот, которые требовали бы немедленного вовлечения. Потом посещала мастерскую и иногда в удовольствие немного работала вместе с женщинами. Запас кулонов и сережек собрался уже весьма приличный. Но поскольку срочной нужды в деньгах не было, меня это только радовало. Пусть будет запас, продать я всегда успею.

Затем следовал обед: легкий овощной суп и какой-нибудь салат с кусочком постного мяса. Если погода позволяла, затем я шла гулять. Последнее время ко мне почти ежедневно присоединялся барон. Он все еще был немного слаб. Но и я ходила вальяжно и неторопливо, никуда не спеша, просто протаптывая узенькие дорожки в снегу.

Поэтому наша молчаливая пара двигалась в едином неторопливом ритме.

Барон иногда отечески поддерживал меня под локоть и заботливо уступал дорогу в особенно узких местах. После прогулки я обычно час-полтора дремала. С каждым днем этот тихий час становился все более долгим: живот рос, и все внешние проблемы оставались где-то там, далеко-далеко…

Одним из самых приятных дел в замке оказалась пекарня. Я всегда лично следила за чистотой там, за аккуратностью работниц, за строгим соблюдением рецептуры и режима выпечки. Меня радовала эта знакомая атмосфера жара и хлебного духа. И даже закрыв глаза, просто по запаху, я могла совершенно точно сказать, какой из сортов хлеба выпекают в данный момент.

Хлеб сейчас пекли через день, и каждый раз он продавался полностью. Со слов Матилды, последнюю неделю монастырский хлеб на базар больше не возили. Возможно, мне стоило порадоваться. Но если честно, мне было уже совершенно все равно. Мне просто нравилось находиться в пекарне и наслаждаться знакомыми ароматами.

Вечером немного сидела с бумагами, стараясь, чтобы к приезду мужа все было в порядке. Но и тут особо не убивалась, потому что меня быстро начинало клонить в сон. Устроившись в постели и ласково побеседовав с малышом, я засыпала, чтобы утром снова встать в прекрасном настроении.

Я совершенно не думала о том, что где-то там, за воротами замка, живет человек, который хочет меня убить.

Меня не беспокоили бандиты, сидящие в подземелье замка. Меня не беспокоила даже бывшая свекровь, запертая где-то в гостевой комнате на другом этаже. Все это было далеко от меня и совершенно не важно: предстоящее материнство окутывало меня теплым уютным плащом, и эти проблемы с каждым днем отдалялись и отдалялись от меня. Я разговаривала с ребенком так, как будто он уже появился на свет: читала ему стихи, пела песенки и даже рассказывала сказки. И по прежнему была уверена, что это будет девочка.

Даже тоска по Освальду немного отошла на второй план. Мне очень его не хватало. Но похоже, организм, сосредоточившись на беременности, сам защищал меня от слишком тоскливых мыслей. Я знала, что где-то там, далеко-далеко, за заснеженными дорогами, мой муж занят спасением мира. И это не просто красивая фраза.

Отравление спорыньей настолько нешуточная вещь и так часто кончается смертью, что я даже представить не могу, сколько человеческих жизней сейчас и в будущем он спасает.

Между тем дни, такие одинаковые, наполненные теплом, прогулками, огромными сочными яблоками, которые последнее время я ела почти непрерывно, все катились и катились. Освальд вернулся, когда в воздухе уже отчетливо пахло весной.

Просто однажды после обеда во дворе зашумели так, что я даже сквозь сон слегка встревожилась. Однако не успела подойти к окну и посмотреть, что случилось: почти тут же дверь в комнату распахнулась, и взволнованная Мирин почему-то шепотом сообщила:

— Госпожа графиня, тамочки граф приехал!

— Граф? Куда приехал? – спросонья я туго соображала, да еще и запуталась в пледе, все еще неуклюже пытаясь сесть на постели.

За дверью торопливо прошумели уверенные шаги, и в комнату, на ходу сбрасывая на пол плащ, вбежал Освальд.

Крепко потер себе щеки и, буквально в два шага преодолев расстояние до постели, подхватил меня на руки вместе с пледом и подушкой.

— Искра… Моя Искра!

От него ярко пахло ветром, весенним тающим снегом, немного конским потом и дымом костра. А еще теплом, защитой и безопасностью. Я обхватила его руками за шею, уткнулась носом куда-то за ухо и тихо спросила:

— Ты насовсем приехал?

— Насовсем…

— Это хорошо, Освальд. Очень уж без тебя было тоскливо… – и глупо заплакала, сама не понимая почему…

***

ОСВАЛЬД

Первые несколько часов дома я так и не выпускал Клэр из рук: или сам держался за нее, как неразумный ребенок, или держал ее на коленях, не всегда даже понимая, что именно я спросил и что она мне отвечает. Родная моя девочка выглядела так, что у меня сердце щемило от нежности. Вся какая-то мягкая, беззащитная, с изрядно округлившимся животом, неловкая и беспомощная, но безумно красивая.

К вечеру протопили мыльню. И только тут я сообразил, что стоит хотя бы сменить одежду: дорожные тряпки пахли отнюдь не розами. Хотя Клэр не морщилась, но зачем же её заставлять нюхать всякую дрянь?..

После бани немного пришел в себя, поверив, наконец, что я дома и Искра рядом. А потом, за вечерней трапезой увидел за столом, кроме госпожи Краузе, еще и барона Раймона. И понял: что-то в замке не так…

Рассказ барона был краток, немного добавила госпожа Краузе и гораздо подробнее отчитался капрал Прессон.

Клэр все это время сидела рядом и, кажется, совершенно не слушала, о чем говорят в кабинете. Мягкая блуждающая улыбка и мечтательно полузакрытые глаза говорили мне о том, что она не хочет вспоминать произошедшее, потому ее я в беседу не вовлекал.

— Что вы теперь собираетесь предпринять, господин граф? – барон задал свой вопрос и терпеливо дожидался ответа.

Я хотел улыбнуться ему, чтобы успокоить и дать понять, как благодарен за помощь. Но даже сам чувствовал, что вместо улыбки у меня вышел какой-то злобный оскал:

— Я со всем разберусь, господин барон. Завтра с утра и начну разбираться…