Невидимая доктрина. Тайная история неолиберализма

Когда сменяющие друг друга правительства спокойно делегируют разработку политики непрозрачным, финансируемым корпорациями лоббистским группам, демократия сводится к побочному шоу. Институт Адама Смита и МЭА отнесены группой "Кто вас финансирует?" к категории "крайне непрозрачных" - иными словами, они отказываются раскрывать, откуда поступают их деньги. Однако за прошедшие годы расследователи смогли собрать часть картины. Оказалось, что эти и подобные им аналитические центры финансируются мрачным скоплением миллиардеров, а также нефтяными, угольными, химическими, финансовыми и табачными компаниями.

Когда вы спрашиваете руководителей этих аналитических центров: "Кто вас финансирует?", они, как правило, отказываются отвечать на этот вопрос, обвиняя вас в том, что вы "играете на человека, а не на мяч". Они также отрицают, что получаемые ими деньги влияют на занимаемые ими позиции. Учитывая, что один из центральных постулатов неолиберализма заключается в том, что человеческие отношения полностью транзакционны - они мотивированы прежде всего стремлением к деньгам, которые и определяют наше поведение, - это утверждение, мягко говоря, иронично.

Почему корпорации и олигархи хотят тратить свои деньги именно таким образом? Мало кто будет считать табачную компанию авторитетным источником мнения о здоровье населения или угольную компанию нейтральным комментатором по вопросам глобального потепления и разрушения климата. Поэтому они платят другим, чтобы те выдавали себя за нейтральных комментаторов и говорили от их имени - такая секретность необходима для успеха модели.

Ветеран корпоративного лоббизма Джефф Джадсон написал эссе под названием "21 причина, по которой аналитические центры свободного рынка эффективнее всех остальных меняют государственную политику (и одна причина, по которой они не эффективны)", объясняя темные искусства, которые он помог довести до совершенства. Неолиберальные аналитические центры, по его словам, являются "источником многих идей и фактов, которые появляются в бесчисленных редакционных статьях, новостных материалах и синдицированных колонках". Они имеют "значительное влияние и тесные личные отношения с выборными должностными лицами". Они "поддерживают и поощряют друг друга, повторяют и усиливают их послания и могут объединять... коалиции по наиболее важным вопросам государственной политики".

Но самое главное их преимущество, по словам Джадсона, заключается в следующем. Компании, которые признают себя лоббистами, то есть те, которые указаны как агентства по связям с общественностью или отмыватели репутации, "работают на конкретных клиентов, которые находятся во власти регулятора или законодателя". Это делает их "уязвимыми для возмездия за критику или высказывания". Аналитические центры, с другой стороны, "практически не подвержены возмездию... Доноры конфиденциальны. Личность доноров аналитических центров защищена от недобровольного раскрытия". Его эссе, опубликованное в Интернете, было удалено.

Таким образом, те, кто финансирует аналитические центры, ограждаются от демократического контроля. Компании и олигархи, чья лоббистская деятельность в противном случае могла бы стать причиной общественного резонанса, спокойно вставляют свои требования в политический разговор через своих хорошо финансируемых доверенных лиц. Как выразился консультант, работавший на братьев Кох, они рассматривают финансирование аналитических центров "как способ добиться своего, не запачкавшись самим".

Это подводит нас к важнейшей концепции, без которой невозможно понять современную политику. Мы называем ее "парадоксом загрязнения". Он заключается в следующем:

Самые грязные, антисоциальные и вредные компании имеют наибольший стимул инвестировать в политику, поскольку именно они, скорее всего, столкнутся с наиболее жестким регулированием, если подвергнутся полному демократическому контролю. По этой причине они тратят больше денег на изменение политических результатов, чем любые другие коммерческие интересы. В результате в политике начинают доминировать самые грязные, антисоциальные и вредные отрасли.

Парадокс загрязнения помогает объяснить широкий спектр необъяснимых в иных обстоятельствах явлений, включая постоянную неспособность богатых и технологически развитых правительств предотвратить наше стремительное движение к катастрофе: остановить разрушение климата и экологии; защитить здоровье населения; справиться с кризисом ожирения (распространенность которого во всем мире утроилась с середины 1970-х годов и вызвана, прежде всего, продажей и маркетингом нездоровой пищи); обуздать хищнические и дестабилизирующие стратегии финансового сектора; предотвратить такие катастрофы, которых можно было избежать, как катастрофа лондонской башни Гренфелл и крушения грузовых поездов на американском Среднем Западе; регулировать утилизацию отходов и уменьшить влияние и контроль организованной преступности над этим сектором; остановить загрязнение наших рек и питьевой воды; ограничить разграбление наших морей рыболовной промышленностью; или противостоять крайне эксплуататорским трудовым отношениям, которые вновь стали доминировать во многих секторах услуг и производства.

Вряд ли кто-то в нашем обществе приветствует эти сдвиги. Если бы политика, способствующая им, была вынесена на голосование, она была бы решительно отвергнута. Почему же так много мировых правительств остаются приверженцами этой политики? Потому что антисоциальные отрасли - те, кто больше всего теряет, - вкладывают больше всего средств в политику.

Самым эффективным инструментом продвижения интересов грязных и вредных производств является Неолиберальный интернационал - его сеть аналитических центров, академических факультетов, журналистов и правительственных советников. Как мы уже убедились, он способен формулировать государственную политику, находить слова, чтобы возмутительное звучало как здравый смысл ("Если не отменить право на забастовку, мы никогда не сможем конкурировать с Китаем", "Чем богаче становятся те, кто находится наверху, тем больше подъемная волна поднимает все лодки"), и создавать в СМИ впечатление, что у есть две стороны даже самых ярких форм эксплуатации ("Минимальная зарплата препятствует созданию рабочих мест", "Правила, предотвращающие загрязнение рек, помешают строить необходимые нам дома"). Это способствует тому, что парадокс загрязнения продолжает доминировать в нашей политике.

Путаница неолиберализма сочетается с безымянностью и беспризорностью современного капитализма. Рассмотрим модель франшизы, благодаря которой многие работники не знают, на кого они работают. Рассмотрим сеть оффшорных налоговых гаваней и режимов секретности, которые так эффективно маскируют своих бенефициаров, что даже полиция не может выяснить, кто они такие. Рассмотрим налоговые схемы, разработанные юристами, работающими на олигархов и корпорации, которые одурачивают даже правительства. Рассмотрим сложные финансовые продукты, которые никто не понимает, например те, которые помогли создать финансовый крах 2008 года.

Анонимность неолиберализма яростно охраняется. Те, кто следует доктринам Хайека, фон Мизеса и Фридмана, теперь отвергают термин "неолиберализм", утверждая, что он используется только в уничижительном смысле. Филипп Магнесс, пишущий для Американского института экономических исследований, например, говорит: "Термин "неолиберализм", вероятно, является самым модным козлом отпущения в интеллектуальных кругах... Для движения, у которого почти нет реальных претендентов, неолиберализм привлекает неумеренное количество презрения, в основном злобного и злорадного."

Бывший главный редактор New Republic Джонатан Чейт утверждает, что этот термин превратился в универсальное оскорбление, "попытку выиграть спор с помощью эпитета".

Они правы - сегодня слово "неолиберализм" в большинстве случаев используется с насмешкой. Но именно этот термин неолибералы придумали для описания своей собственной доктрины, и они не предложили нам никакой альтернативы, которой можно было бы его заменить. Более того, они склонны отвергать идею о том, что неолиберализм - это отдельная идеология, которая вообще нуждается в названии. Это часть усилий по его нормализации и натурализации, по убеждению нас в том, что это именно тот путь, который есть, и единственный путь, который может быть.

Вкратце, сеть влияния неолиберализма работает следующим образом:

Олигархи и корпорации часто тайно (то есть с помощью "темных денег") финансируют аналитические центры и академические факультеты.

Эти институты, в свою очередь, заставляют неразумные требования олигархов и корпораций звучать разумно и нормально.

Пресса - также в значительной степени контролируемая олигархами - представляет эти политические предложения как критические и важные выводы независимых организаций, создавая впечатление, что люди в разных местах спонтанно приходят к одним и тем же выводам на основе надежных, незаинтересованных исследований.

Политики, которым платят олигархи и корпорации или которые им симпатизируют, ссылаются на освещение в прессе как на свидетельство общественного спроса.

Голос олигархов интерпретируется как голос народа.

В апреле 1938 года президент Франклин Рузвельт направил в Конгресс следующее предупреждение: "Свобода демократии не будет в безопасности, если народ будет терпеть рост частной власти до такой степени, что она станет сильнее, чем само демократическое государство. Это, по своей сути, и есть фашизм". Это предупреждение нам не мешало бы запомнить.

13.ЛГУТ СКВОЗЬ ЗУБЫ

Учитывая широкую непопулярность своих предложений, неолибералы должны тщательно выбирать цели. Некоторые государственные услуги, которые неясны или малопонятны избирателям, могут быть приватизированы легко и без особых споров. Другие, более ценные и понятные, должны быть приватизированы более скрытно. Некоторые шаги должны оставаться скрытыми или навязываться в момент кризиса, когда мы меньше всего способны реагировать.

В Соединенном Королевстве одной из самых дорогих государственных служб является Национальная служба здравоохранения (НСЗ). Она считается одним из самых гордых достижений страны - бесплатная в пункте использования услуга, которая на пике своего развития обеспечивала бедным такое же качественное обслуживание, как и богатым. Когда в 1948 году была создана NHS, впервые в нашей истории люди получили уверенность в том, что им не придется умирать от излечимых болезней или разоряться, оплачивая лекарства или операции. НСЗ заняла почетное место на церемонии открытия Олимпийских игр 2012 года в Лондоне - единственная вещь в этой разделенной нации, с которой все могли согласиться.

Ну, возможно, не все. На протяжении многих лет неолиберальные аналитические центры, отказываясь сообщить, финансируются ли они, как многие подозревают, частными медицинскими и страховыми компаниями, выступали за приватизацию NHS. Но даже они не смогли убедить нас в том, что такая политика улучшит нашу жизнь. Ни одно правительство не осмелилось реализовать ее, по крайней мере, открыто. Вместо этого правительства использовали другие средства для достижения тех же целей - смерть от тысячи сокращений.

Специалисты в области здравоохранения во всем мире признают, что для того, чтобы идти в ногу со старением населения и технологическими изменениями, современная система здравоохранения требует ежегодного увеличения финансирования на 4 % в реальном выражении. Любой меньший показатель приводит к неуклонной эрозии службы. Неолиберальные правительства систематически недофинансировали NHS, предоставляя вместо этого в среднем 1,2 процента в год. Совокупный дефицит финансирования NHS - разница между необходимыми 4 процентами и получаемыми деньгами - вырос более чем до 200 миллиардов фунтов стерлингов с момента прихода к власти консерваторов в 2010 году. В результате за последнее десятилетие в Англии было потеряно почти 9 000 коек общей и неотложной помощи. В то время как средний показатель Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) составляет пять коек на 1 000 человек, в Великобритании этот показатель меньше в два раза - 2,4.

Но сокращение финансирования само по себе - это медленный способ убить службу. Нужны ускорители, и самый эффективный из них - лишение прав, разочарование и ликвидация персонала, предоставляющего услуги. Из NHS массово уходят врачи и медсестры, потому что зарплата так мала, условия так опасны, а стресс невыносим. Но в некоторых секторах правительства нашли еще более быстрые способы их выселения. Стоматология NHS стала шаблоном для уничтожения остальных служб.

В принципе, каждый ребенок в Великобритании имеет право на бесплатное лечение у стоматолога NHS, так же как и люди, получающие пособие, беременные женщины и недавно родившие. Теоретически все они имеют бесплатный и полный доступ к услугам. Но такой услуги больше не существует: 80 процентов стоматологических клиник в Великобритании больше не принимают новых пациентов из числа детей, входящих в программу NHS, и около 90 процентов отказывают новым взрослым пациентам.

Нет никакой загадки в том, почему эта услуга исчезает - сменяющие друг друга правительства сделали так, что если стоматологи лечат пациентов в рамках NHS, они теряют деньги. С 2006 года стоматологи работают в NHS по контракту, настолько нелепому, что кажется, он рассчитан на провал. Им платят в соответствии с "единицами стоматологической деятельности" (UDA), которые не имеют никакого отношения к стоимости лечения. Каждый врач должен ежегодно выполнять плановые показатели UDA. Нет стимула заниматься профилактической стоматологией и есть стимул исключить пациентов с наибольшими потребностями. Стоматологов также не стимулируют к повышению квалификации и обучению: им платят по ставке UDA, независимо от навыков и опыта. Так что, если вы работаете в NHS, с карьерным ростом можно попрощаться.

Что еще хуже, в то время как стоматологическая инфляция, вызванная ростом стоимости лабораторных счетов, энергии, заработной платы и материалов, составляет около 11 процентов в год, финансирование стоматологических услуг NHS сокращается в реальном выражении на 4 процента в год. В общем, единственные стоматологи, которые все еще работают в NHS, - это те, кто чувствует моральный долг, несмотря на потерю денег и более длительный рабочий день. В итоге они субсидируют свое лечение в NHS за счет частной работы.

Уничтожение стоматологии NHS можно рассматривать как эксперимент - успешный эксперимент, результаты которого теперь можно применить к другим услугам. Это работает следующим образом: вместо того чтобы вызывать ярость общественности, объявляя о смене политики, вы заявляете о своей нерушимой приверженности услуге, одновременно лишая ее финансирования до тех пор, пока она не рухнет. Люди могут роптать и (неразумно) скрежетать зубами, но они не восстают. Большинство из нас, уже столкнувшихся с недостатками общественных служб, лишенных финансирования, находят изнурительной даже мысль о том, чтобы присоединиться к очередной кампании по защите интересов.

В результате в одной из самых богатых стран на Земле люди сами удаляют себе зубы, делают пломбы, импровизируют протезы, приклеивая их к деснам суперклеем, и получают передозировку обезболивающих. Те, кто может позволить себе оплатить частное лечение, сделают это; те, кто не может, столкнутся с болью и страданиями. Эти ужасающие результаты могут показаться случайностью политики, но эта политика является преднамеренной. То, что ультранеолиберальное правительство Великобритании сделало со стоматологией, оно желает и остальной части NHS. Но компоненты этой службы нужно вырывать зуб за зубом.

Во всех неолиберальных государствах ценные услуги уничтожаются аналогичными способами. В Соединенных Штатах республиканские правительства ведут войну с широким спектром льготных программ: Medicaid, Social Services Block Grant Program, Supplemental Nutrition Assistance Program (SNAP), Temporary Assistance for Needy Families, поддержка внешкольных программ и улучшение школьного обучения, Community Services Block Grant, Community Development Block Grant Programs, помощь в отоплении домов для малообеспеченных семей, жилищные программы, включая HOME и Choice Neighborhoods. Не случайно США в настоящее время переживают кризис бездомности. Вместо того чтобы предоставить людям с низкими доходами поддержку, которая могла бы помочь им выбраться из нищеты - обучение работе, уход за детьми, полноценное питание и медицинское обслуживание, - Дональд Трамп и его администрация выдернули ковер из-под их ног, что неизбежно привело к тому, что многие из них оказались в нищете.

Администрация Трампа также стремилась к тому, чтобы государственные учреждения потерпели крах. Наряду с масштабным сокращением налогов, которое включало снижение ставки корпоративного налога с 35 до 21 %, он предложил провести глубокие сокращения в министерствах труда, штата, юстиции, жилищного строительства и городского развития, образования и транспорта, а также в Управлении по оказанию иностранной помощи и Инженерном корпусе армии США. Он сократил Налоговую службу, ограничив ее возможности по сбору причитающихся налогов. Он также стремился выпотрошить федеральные научные агентства, включая Агентство по охране окружающей среды и Министерство внутренних дел, и вмешаться в работу их научно-консультативных советов. В общей сложности около 100 экологических правил были официально отменены, аннулированы или свернуты при Трампе - в том числе Clean Power Plan, Endangered Species Act, Coal Ash Rule и Mercury and Air Toxic Standards.

Трамп хвастался тем, что освободил Соединенные Штаты от Парижского соглашения по изменению климата 2016 года, и открыл рекордное количество государственных земель для бурения и добычи полезных ископаемых. Но, подобно Рональду Рейгану и Фонду "Наследие", его миссия по "сокращению государства" была весьма избирательной: он добавил 133 миллиарда долларов в оборонный бюджет на 2017-19 годы - ошеломляющее увеличение на 23 процента. Даже военные командиры и эксперты сомневались в логике этих расходов в стране, которая уже тратит больше, чем следующие восемь стран вместе взятые, в три раза больше, чем Китай, и в десять раз больше, чем Россия.

Трамп пришел к власти благодаря народной реакции на подавление неолиберализмом политического выбора и его разрушительное воздействие на общественное благосостояние. Но парадоксальным результатом стало возвышение именно того типа человека, которому поклонялся Хайек. Трамп, не имеющий внятной политики, - идеальный представитель "независимого" Хайека; бенефициар унаследованного богатства, не сдерживаемый общепринятой моралью, чьи грубые пристрастия прокладывают новый путь, по которому могут пойти другие. Тщеславный и легко поддающийся влиянию, он быстро стал самым ценным и податливым активом неолибералов. Но даже в этом случае неолиберальному интернационалу не пришлось бы долго ждать, прежде чем он нашел бы еще более эффективное средство для реализации своих амбиций.

14.КОГДА НЕОЛИБЕРАЛЫ ПОЛУЧАЮТ ВСЕ, ЧТО ХОТЯТ: ПРИМЕР ИЗ ПРАКТИКИ

Давайте посмотрим, что происходит, когда неолибералам удается сделать все, о чем они мечтали. В сентябре 2022 года Лиз Трасс стала премьер-министром Соединенного Королевства. Она была самым безудержным неолибералом, когда-либо занимавшим высокий пост в Великобритании. По ее взглядам даже ее кумир Маргарет Тэтчер выглядела умеренной.

Лиз Трусс была соавтором книги под названием Britannia Unchained, полуграмотной полемики, которая перекладывала вину за все, что пошло не так в Великобритании, на "ослабленную трудовую этику и культуру оправданий". В ней неравенство и отсутствие социальной мобильности в стране обвинялись не неолиберализмом, который их породил, а "ленью". Не приводя никаких весомых доказательств, она утверждала, что "как только британцы начинают работать, они оказываются одними из худших бездельников в мире". Она прославляла "чернорабочих", которые в других странах создали "беззаконное место", где спрос может быть мгновенно удовлетворен предложением. Трусс и ее соавторы утверждали, что это "чистейший уровень предпринимательства, не тронутый законом, регулированием или налогами". Книга представляет собой ужасающее, антиутопическое видение нации, управляемой сырой экономической силой, без эффективной социальной или экологической защиты.

В большей степени, чем политика любого предыдущего лидера, политика Трусс была сформирована неолиберальными аналитическими центрами, финансируемыми из темных денег. По словам главы Института экономики, до того как она стала премьер-министром, она выступала на большем количестве его мероприятий, чем "любой другой политик за последние двенадцать лет". В 2011 году Трусс основала Группу свободного предпринимательства (FEG), состоящую из членов парламента от консерваторов, которая, как оказалось, была своего рода дочерним предприятием IEA. Веб-страница FEG была зарегистрирована директором IEA Рут Портер. IEA организовывала мероприятия для группы и снабжала ее брифингами для СМИ. Если вы пытались открыть ее веб-страницу, вас перенаправляли на Форум свободного рынка, который называет себя "проектом Института экономических дел".

В 2022 году у Трусс появилась возможность воплотить свои убеждения в жизнь. В ходе предвыборной кампании за пост лидера Консервативной партии она опубликовала то, что назвала "Планом роста". Это было чистое неолиберальное евангелие: "Снизить налоги сейчас, освободить бизнес от обременительного регулирования, провести реформу предложения... создать новые инвестиционные зоны с низкими налогами и низким уровнем регулирования".

Лидеры Консервативной партии, которые, если консерваторы находятся у власти, автоматически становятся премьер-министром, выбираются исключительно членами парламента и членами партии. На тот момент в партии насчитывалось около 200 000 членов, в основном богатых, белых, пожилых, мужчин, проживающих на юге Англии. Как только Трусс выиграла эти менее чем демократические "выборы" на пост премьер-министра, она начала реализовывать свою программу. Она объявила о предложениях снизить налоги для богатых, отменить принятые в Англии меры по борьбе с ожирением, отменить ограничение на бонусы банкиров, уничтожить контроль за планированием, который препятствует разрастанию городов, отменить 570 законов об охране окружающей среды, и создать "инвестиционные зоны", иначе называемые свободными портами.

Свободные порты - это места, где не действуют обычные правила, а граждане обладают меньшей властью в принятии решений. Это эквивалент королевских лесов средневековой Англии. Слово "лес", по сути, происходит от латинского foris, что означает "вне": за пределами обычных законов страны. Леса были охотничьими поместьями, где частные интересы короля превалировали над правами простых людей. В важнейших аспектах эти "особые экономические зоны" действуют так же, как если бы они находились за пределами государственных границ.

Чтобы свести к минимуму любое неудобное противодействие общественности, Трусс провела через парламент законопроект об общественном порядке, целью которого было подавить протест. Это самое репрессивное законодательство, принятое в Великобритании в современную эпоху, подтверждает давнее наблюдение о том, что чем более неравным становится общество, тем более репрессивными должны быть его законы. Для реализации своей программы она заполнила ключевые посты в правительстве сотрудниками неолиберальных аналитических центров (в точности как это сделал Трамп). Рут Портер из МЭА, которая создала Группу свободного предпринимательства Трусса, стала ее старшим специальным советником. В IEA Портер призывала к проведению длинного списка неолиберальных политик, включая сокращение жилищных и детских пособий, взимание платы с пациентов за пользование NHS, сокращение зарубежной помощи и отказ от "зеленых" фондов.

Главным экономическим советником Трусс был Мэтью Синклер, бывший исполнительный директор Альянса налогоплательщиков, еще одного неолиберального аналитического центра, неясно финансируемого иностранными донорами. Он был автором книги "Пусть они едят углерод", в которой утверждалось, что не следует принимать меры для предотвращения климатического коллапса. Среди прочих поразительных утверждений в ней говорилось, что "экваториальные регионы могут пострадать, но вполне возможно, что это будет компенсировано такими районами, как Гренландия". Другими словами, давайте обменяем жизнь миллиардов людей в тропиках на перспективы некоторых из наименее населенных мест на Земле.

Политический секретарь Трасса, Софи Джарвис, возглавляла отдел по делам правительства в Институте Адама Смита. Через две недели после того, как Трасс стала премьер-министром, она и канцлер казначейства Квази Квартенг разработали то, что было обманчиво названо "мини-бюджетом". На самом деле, несмотря на то, что он был скуден на детали, финансирование и еще более скуден на мысли, он должен был оказать мегавлияние. Он стремился окончательно пересмотреть отношения между богатыми и остальными. Одним махом он отменил верхнюю ставку подоходного налога, снизил базовую ставку и отменил или отказался от длинного списка других прогрессивных налогов.

В день принятия бюджета аналитические центры радовались тому, что им удалось захватить власть. Основатель сайта Conservative Home Тим Монтгомери отметил, что это "важный момент" для Института экономики, который "выкормил Трусс и Квартенга в первые годы их работы в качестве членов парламента. Теперь Британия стала их лабораторией". Глава института Марк Литтлвуд повторил свой комментарий в Твиттере, добавив эмодзи в виде солнечных очков.

Над скриншотом заголовка газеты Guardian с вопросом: "Неужели Лиз Трусс передала власть крайним неолиберальным аналитическим центрам?" глава отдела общественной политики МЭА Мэтью Леш написал: "Да". Он опубликовал список многочисленных требований МЭА, которые нашли свое отражение в ее бюджете.

Но потребовалось меньше суток, чтобы здание рухнуло в кучу пыли. Финансовый сектор в страхе отпрянул. Курс фунта стерлингов упал, вынудив Банк Англии вмешаться в ситуацию. Снижение налогов Трусс в сочетании с повышением процентных ставок и стоимости займов в результате ее бюджета-камикадзе обошлось стране примерно в 30 миллиардов фунтов стерлингов. Через месяц после объявления бюджета и всего через сорок девять дней после вступления в должность Лиз Трусс не оставалось ничего другого, как уйти в отставку - по поэтической справедливости, ее свалили те самые "рынки", которым она утверждала, что служит. Ее премьерство стало самым коротким в истории Великобритании.

Реакция общественности? Трусс начала и закончила свой срок с самым низким рейтингом одобрения за всю историю - что привело к худшим результатам опросов, которые когда-либо видела Консервативная партия. Аналитические центры, которые разрабатывали и пропагандировали ее политику, неистово пытались дистанцироваться, обвиняя в катастрофе "плохую реализацию" или "незавершенность". Но мы должны рассматривать правительство Трусс как эксперимент: Что произойдет, если неолиберальные ультра, поддерживаемые и консультируемые "темными деньгами" аналитических центров, получат все, что хотят?

Ответ: Экономическая жизнь падает с обрыва.

15.НАПАДЕНИЕ КЛОУНОВ-УБИЙЦ

Много лет назад комики жаловались, что политики стали настолько скучными, что их уже не стоит сатирировать. Сегодня у них обратная проблема: сатирики не поспевают за ними. На смену скучным, серым политическим лидерам 1990-х и начала XXI века во многих странах пришли возмутительные и абсурдные эксгибиционисты.

Пионером и архетипом новой политической модели стал итальянец Сильвио Берлускони - харизматичный, провокационный и популистский. Но вскоре на первый план вышли похожие персонажи: Дональд Трамп (США), Борис Джонсон (Великобритания), Жаир Болсонару (Бразилия), Скотт Моррисон (Австралия), Нарендра Моди (Индия), Биньямин Нетаньяху (Израиль), Родриго Дутерте (Филиппины), Реджеп Эрдоган (Турция), Виктор Орбан (Венгрия), Хавьер Милей (Аргентина), Геерт Вилдерс (Нидерланды). Глубоко ущербные люди с непомерным эго и патологической неуверенностью в себе стали доминировать в политике во многих демократических странах мира. Это эпоха клоунов-убийц.

Этих "мавериков" отличают шутовство, бесстыдство и демонстративное пренебрежение к справедливости, процессу и политическим нормам. Они приходят к власти, разжигая возмущение. Они громко обещают от имени "народа" разрушить старый, коррумпированный политический порядок. Однако, как только они приходят к власти, коррупция и кумовство процветают как никогда.

Ни один человек не приходит к власти без согласия капитала. Поэтому возникает очевидный вопрос: "Почему?" Почему ультрабогатые, которые раньше использовали свои деньги и средства массовой информации для продвижения надежных, лишенных харизмы политиков, теперь финансируют этот цирк с тремя кольцами? Почему в один момент они захотели поддержать менеджеров среднего звена, а в другой - шутов? Причина в том, что природа капитализма изменилась.

В 1990-х и начале 2000-х годов доминирующей политической силой в неолиберальных странах была корпоративная власть. Корпоративная власть хотела иметь технократическое правительство. Ей нужны были компетентные менеджеры, которые могли бы обеспечить стабильную государственную платформу для бизнеса и гарантировать их прибыль от демократических изменений. Эта сила, конечно, существует до сих пор. Корпоративная власть по-прежнему оказывает большое влияние на правительство и сдерживает демократию. Но она мутирует в другую силу - олигархическую.

Эта мутация является следствием одного из парадоксов неолиберализма, о котором говорилось в главе 7: хотя он фетишизирует конкурентное предпринимательство, в действительности он расширяет возможности рантье и скупщиков активов - противоположность творческим предпринимателям, которых он прославляет. Она позволяет спирали накопления богатства, описанной Томасом Пикетти в книге "Капитал в XXI веке", вращаться все быстрее: те, кто богат сегодня, становятся, благодаря своей экономической и политической власти, еще богаче завтра. Те, кто сегодня беден, независимо от их трудолюбия или творческих талантов, скорее всего, так и останутся бедными.

Многие из современных олигархов добились своего положения благодаря корпоративной власти. По мере того как налоги для богатых сокращались, профсоюзы ослабевали, а требования рабочих о зарплате подавлялись, владельцы и руководители компаний благодаря растущим "компенсационным" пакетам превращались из очень богатых в неприлично и невообразимо богатых. Прибыль, которая раньше широко распределялась внутри корпорации, стала все больше концентрироваться в их руках. Из куколки старого господствующего класса возник и взлетел еще более могущественный класс.

Когда мы говорим "олигарх", вы, несомненно, представляете себе русского (возможно, лежащего на палубе роскошной яхты, поедающего икру белуги, потягивающего изысканную водку и сопровождаемого минимально одетыми "элитными компаньонами"). Но сейчас олигархи - люди, чья запредельная экономическая мощь трансформируется в запредельную политическую власть, - есть в каждом обществе. Руперт Мердок - олигарх. И Чарльз Кох, и управляющий хедж-фондом Роберт Мерсер, и Элон Маск, и Джефф Безос, и Марк Цукерберг, и индийский миллиардер Гаутам Адани, и так далее.

То, чего хотят олигархи, - это, в основном, не то, чего хотели старые корпорации. По словам их любимого исполнителя Стива Бэннона, они стремятся к "деконструкции административного государства". Хаос - это мультипликатор прибыли для капитализма катастроф, на котором процветают миллиардеры. Каждый разрыв используется для захвата большего количества активов, от которых зависит наша жизнь. Столпотворение в Италии Берлускони, повторяющиеся крахи и закрытие правительства при Трампе - это "деконструкции" того рода, которые выгодны "независимым" Фридриха Хайека.

В широком смысле сегодня существуют две основные формы капиталистического предпринимательства. Первую можно охарактеризовать как "одомашненный капитализм". Эта одомашненная версия - компании, чьи инвестиции могут не созревать в течение нескольких лет, которые рассчитывают на определенность и постоянство, - стремится найти общий язык с административным государством и выигрывает от стабильности, предсказуемости и правил, исключающих более грязных и грубых конкурентов. Они могут сосуществовать с легким вмешательством, которое сопровождает слабую форму демократии. Например, обрабатывающая промышленность и сельское хозяйство зависят от стабильной нормативной среды, а также от последовательной государственной политики, такой как торговые соглашения, субсидии и налоговые льготы.

Второй можно назвать "капитализмом военачальников". В этом случае все ограничения на накопление богатства - включая налоги, регулирование и государственную собственность на основные услуги - считаются нелегитимными. Ничто не должно стоять на пути к получению прибыли. Капиталисты-воеводы пропагандируют то, что они называют "свободой" - другими словами, "свободу от принуждения" Хайека: полная свобода для себя за счет всех остальных. Хотя капитализм, построенный по принципу "дом-кормилец", и капитализм, построенный по принципу "вождь-вождь", не совсем точно отображают корпоративную и олигархическую власть, в них есть явные совпадения.

Иногда капиталисты-воеводы и их политические сторонники произносят тихие слова вслух. Питер Тиль, соучредитель компаний PayPal и Palantir, однажды признался: "Я больше не верю, что свобода и демократия совместимы". Майк Ли, старший сенатор-республиканец от штата Юта, заявил, что "демократия не является целью" политической системы США, а "свобода, мир и процветание". Хайек, как мы уже видели, отдал предпочтение диктатуре Пиночета перед тем, что он назвал "демократическим правительством, лишенным либерализма". Очень богатые поют из его гимна.

Мы оказались под перекрестным огнем гражданской войны внутри капитализма. Среди ее многочисленных итогов - "Brexit" - выход Великобритании из Европейского союза.

Brexit предоставил поразительную возможность для капитализма военачальников. Это шанс не просто разорвать конкретные, неудобные правила, но и разрушить непростое перемирие между капитализмом и демократией. Питер Харгривз из компании по оказанию финансовых услуг Hargreaves Lansdown, миллиардер, пожертвовавший 3,2 миллиона фунтов стерлингов на кампанию "Leave.EU", объяснил, что после выхода Великобритании из Европейского союза "мы выйдем на рынок и станем невероятно успешными, потому что снова будем чувствовать себя незащищенными. А отсутствие безопасности - это фантастика". Для таких людей, как Харгривз, отсутствие безопасности - это возможность. В первом предложении он трижды использует слово "мы", но оно не означает одно и то же в каждом случае. "Мы, олигархи", станем невероятно успешными, потому что "мы, которые не олигархи", снова почувствуем себя неуверенно.

Хаос, вызванный Brexit, стал его собственным оправданием: времена тяжелые, поэтому мы должны сократить регулирование и освободить бизнес, чтобы он снова стал богатым. Этот новый фронт огня прожег правительства, которые пытались его реализовать, а также многие из сдерживающих факторов самых жестоких форм капитализма. Сторонники Brexit пытались уничтожить защиту окружающей среды, труда, прав человека и потребителей.

Доморощенные капиталисты обоснованно пришли в ужас от Brexit. Непосредственно перед референдумом о выходе из Европейского союза в июне 2016 года около 1280 лидеров бизнеса, включая руководителей старейших компаний, входящих в индекс FTSE 100, подписали письмо в газету The Times, в котором предупредили, что "выход Великобритании из ЕС будет означать неопределенность для наших фирм, сокращение торговли с Европой и уменьшение количества рабочих мест". Brexit не только создал турбулентность и неопределенность и ослабил экономическую активность в целом, но и подорвал рыночные преимущества компаний, которые играют по правилам. Без регулятивных ограничений военачальники уничтожили бы их. В ответ на озабоченность, выраженную Конфедерацией британской промышленности (в то время самым авторитетным учреждением доморощенного капитала), Борис Джонсон сделал замечание, которое раньше могло показаться немыслимым из уст высокопоставленного консерватора: "К черту бизнес".

При таком понимании Brexit едва ли был связан с Великобританией. Олигархи, проявившие большой интерес к этой теме, как правило, имеют слабые или частичные связи с Великобританией. По словам Энди Вигмора из Leave.EU, кампания получила значительную помощь от американского миллиардера и владельца Breitbart News Роберта Мерсера. Самыми крупными индивидуальными донорами партии Brexit, которая стремилась к самому сложному из возможных выходов, были Кристофер Харборн, который базируется в Таиланде, и Джереми Хоскинг, чьи компании зарегистрированы в Дублине и Делавэре. Владельцы газет, которые приложили столько усилий, чтобы Brexit состоялся, живут в оффшорах. Для таких людей, как Руперт Мердок, Соединенное Королевство должно выглядеть как плацдарм среди самых богатых и могущественных стран. Превратить Чили или Индонезию в гигантский свободный порт - это одно. Великобритания - гораздо больший приз.

Разумеется, все это не то, за что голосовали жители Соединенного Королевства. Те, кто возглавлял кампанию - такие люди, как Борис Джонсон и Найджел Фарадж, - были дымовыми шашками, создававшими маскировочное облако ксенофобии и культурных войн. Они противопоставляли "нас" и "их". Уходящие были "истинными патриотами", которые утверждали, что "возвращают контроль" - утверждают государственный суверенитет и ограничивают иммиграцию - против "элитарных" космополитических либералов, которые рады отдать национальную автономию безликим еврократам. Тем самым они прикрывают экономическую войну, которую ведут капиталисты-катастрофисты. Постоянный трюк современной политики - маскировать экономические и политические конфликты под конфликты культурные. На протяжении всей этой саги СМИ сообщали о диверсиях, а не о маневрах; о шуме, а не о сигнале.

Как следует из этого примера, клоуны-убийцы предлагают олигархам еще два мощных инструмента: отвлечение и истощение. Пока очень богатые люди обворовывают нас, нас убеждают обратить внимание на другое. Шуты сначала завораживают нас, а затем направляют гнев, который должен быть припасен для плутократов и политической коррупции, на иммигрантов, женщин, евреев, мусульман, чернокожих и коричневых и других воображаемых врагов. В то же время их яркая ложь и преднамеренное возмущение, круглосуточная череда скандалов в новостях истощают нашу способность реагировать.

Всего слишком много. Шум перекрывает сигнал, сенсорная перегрузка отключает нашу способность к самоорганизации. Утомленные и истощенные, мы отключаемся... и отказываемся от политических действий.

16.КОНСПИРОЛОГИЧЕСКИЕ ВЫМЫСЛЫ

"Непросвещенность, - как заявил более века назад судья Верховного суда США Луис Брандейс, - "лучшее дезинфицирующее средство". Прозрачность и эффективное управление необходимы для демократии. Если мы не понимаем, за кого и за что голосуем, то в итоге, как это делали многие на протяжении многих веков, голосуем против собственных интересов.

Цели и стратегии неолиберализма, если их увидеть и понять, крайне непопулярны. Как же корыстным идеологам удается загнать джинна общественного знания обратно в бутылку? Как они мешают нам понять, что происходит и почему? Один из их самых мощных инструментов - широко известная "теория заговора".

Но термин "теория заговора" - это ошибочное название. Существует множество настоящих заговоров: влиятельные люди объединяются, скрываясь от посторонних глаз, чтобы продвигать свои интересы. Именно так действует власть, и так было всегда. В этой книге упоминается несколько таких заговоров. Когда те, кто уже обладает властью и богатством, хотят получить их еще больше, они не афишируют свои планы - не говоря уже о средствах их достижения.

То, что мы обычно называем "теориями заговора", на самом деле является конспирологическими вымыслами. Конспирологические вымыслы - это истории о предполагаемых заговорах, для которых нет никаких доказательств. Часто они опровергаются многочисленными доказательствами. Во многих случаях они уже были развенчаны. Почти всегда те, кто распространяет конспирологические вымыслы, не имеют никакого интереса к настоящим заговорам - истинным махинациям власти, - кроме как для их прикрытия.

Почему так мало совпадений между теми, кто пропагандирует конспирологические вымыслы, и теми, кто расследует подлинные заговоры? Мы подозреваем, что причин может быть несколько. Одна из них - право собственности: распространять конспирологические вымыслы и убеждать других верить в них - это само по себе утверждение власти.

Другой способ - успокоение. Это может показаться странным, ведь эти вымыслы претендуют на то, чтобы открыть "ужасающую правду!", но зачастую их послание вовсе не ужасает. Напротив, они могут успокаивать, как колыбельная песня. Они говорят людям, что все в принципе хорошо: что наши страхи беспочвенны. Климатическая катастрофа? "Это мистификация". Ковид? "Не о чем беспокоиться". Власть? "Это всего лишь крошечная кабала евреев". Вместо огромных, структурных сил, представляющих страшную экзистенциальную угрозу, распространители конспирологических вымыслов говорят своей аудитории, что "настоящие" злодеи - это люди, обладающие незначительной реальной властью, такие как климатологи, градостроители, исследователи общественного здравоохранения, учителя, библиотекари или даже Энтони Фаучи (бывший главный медицинский советник президента США). Еще более обнадеживает, когда козлы отпущения вообще не обладают политической властью - обычные граждане, ищущие убежища , мусульмане, евреи, черные, коричневые, азиаты, квиры, трансы или женщины.

Есть еще одна причина, которая, возможно, является самой важной из всех. Конспирологические вымыслы, по сути, говорят людям, что им не нужно ничего делать. Они лишают нас самостоятельности, и в этом их привлекательность. Если проблема заключается в отдаленном и маловероятном "другом", а не в системе, в которой мы глубоко укоренились и которую невозможно изменить без демократической кампании сопротивления и реконструкции, то можно умыть руки и жить дальше. Таким образом, пропагандируя конспирологические вымыслы, вы получаете лучшее из всех возможных миров: самоутверждение, уверенность в себе и свободу от гражданской ответственности. Это может объяснить, почему те, кто интересуется конспирологическими вымыслами, зачастую так не заинтересованы в настоящих заговорах.

Но есть опасность в том, что конспирологические вымыслы звучат как безобидное хобби. Хотя причины их популярности и сами истории часто могут быть удивительно мелочными, они также могут завести нас в темное место. Это происходит потому, что, независимо от того, где они зародились, успешные конспирологические вымыслы почти всегда оказываются на стороне ультраправых. Конспирологические вымыслы - это топливо для ультраправой политики: без них она не может работать.

Эти вымыслы также являются порталом, через который многие люди - часто из удивительно прогрессивных политических кругов - переходят в ультраправую политику. Мы наблюдаем это явление, в частности, среди движений New Age и альтернативных движений, которые обычно ассоциируются с левой и зеленой политикой.

Некоторые идеи нью-эйдж и ультраправых уже давно перекликаются. Нацисты поддерживали астрологию, языческие фестивали, органическое земледелие, охрану лесов, экологическое образование и поклонение природе. Они пропагандировали гомеопатию и "естественное лечение", а также сопротивлялись вакцинации. Мы должны знать эту историю, но не потакать тому, что историк Саймон Шама называет "непристойным силлогизмом": идее, что, поскольку нацисты пропагандировали верования Нового времени, альтернативную медицину и защиту окружающей среды, любой, кто так поступает, тоже нацист. Но многое из того, что мы видим в настоящее время, является новым. Еще несколько лет назад хиппи с дредами, распространяющие ложь QAnon и отрицающие науку о климате, казались бы немыслимыми. Сегодня старые границы разрушены, и широкий круг людей становится все более восприимчивым к нарративам правых.

Движение против вакцин оказалось эффективным каналом для вброса ультраправых идей в левые контркультуры. В течение нескольких лет антивакцинальное движение находилось на границе между зелеными левыми и ультраправыми. Трамп заигрывал с ней, в какой-то момент пригласив антивакцинатора Роберта Ф. Кеннеди-младшего возглавить "комиссию по безопасности вакцинации и научной честности". (Роберт Ф. Кеннеди-младший, на момент написания этой статьи, недавно покинул Демократическую партию, чтобы баллотироваться на пост президента США как независимый кандидат). Скептицизм в отношении власти и целей "Большой Фармы" вполне разумен. Но в некоторых кругах он перерос в подозрение ко всей профилактической медицине, какой бы необходимой и эффективной она ни была. Древние связи между "оздоровительными" движениями и антисемитской паранойей в некоторых случаях были установлены заново. Понятие "суверенного тела", незапятнанного химическим загрязнением, стало сливаться со страхом, что некий теневой заговор пытается лишить нас автономии.

Конспирологические вымыслы тысячелетиями использовались в качестве политического оружия, отвлекая недовольство населения на козлов отпущения: евреев, "ведьм", "диверсантов", иммигрантов, этнические меньшинства, социалистов, коммунистов. На протяжении всей истории человечества конспирологические вымыслы приводили к погромам, резне, пыткам и геноциду - ведь те, кто им подвергался, неизбежно становились объектами насилия. Сегодня микротаргетинг в социальных сетях, одноранговые текстовые сообщения, глубокие подделки и другие цифровые инструменты ускоряют создание и распространение этих вымыслов, сея смуту и создавая альтернативные реальности быстрее, чем когда-либо прежде.

Чем больше мы узнаем, тем больше обнаруживаем, насколько ярость и ненависть, направленные на невинных людей, были сфабрикованы и оплачены. В ходе кампании по проведению референдума в ЕС в 2016 году, всеобщих президентских выборов в США в 2016 году и кампании, которая привела Жаира Болсонару к власти в Бразилии в 2019 году, мы увидели, насколько эффективными могут быть беспочвенные страшилки для создания поддержки элитных политических проектов. Люди, распространяющие конспирологические вымыслы, могут воображать, что они "подставляют человека". На самом деле они протягивают ему руку помощи.

Движение "Чайная партия", возникшее в феврале 2009 года, мобилизовало невольных участников против того, что было охарактеризовано как "захват власти элитой". Под этим они подразумевали реформы здравоохранения Барака Обамы, климатическую политику и другие попытки - слабые и размытые, как они были - свернуть самые непристойные эксцессы неолиберализма.

Официальная версия событий гласит, что начало движению положил репортер CNBC Рик Сантелли, который с трибуны Чикагской товарной биржи призвал трейдеров устроить "чаепитие", чтобы сбросить производные ценные бумаги (разновидность сложных финансовых инструментов) в озеро Мичиган, дабы остановить план Обамы по "субсидированию проигравших". Под проигравшими Сантелли подразумевал людей, пытающихся сохранить свои дома после кризиса субстандартной ипотеки. Даже на первый взгляд это был показательный призыв: восстание банкиров против недостойных бедняков. Но реальность оказалась еще мрачнее.

Движение выглядело как спонтанное восстание неравнодушных граждан и заявляло о себе. В действительности же оно было в значительной степени спланировано организацией "Американцы за процветание" (Americans for Prosperity, AFP), еще одной организацией, основанной и финансируемой братьями Кох. AFP предоставила движению Чаепития ключевые организационные инструменты. В тот момент, когда Сантелли начал выступать на Чикагской товарной бирже, "Американцы за процветание" запустили свою страницу "Чайной партии" в Facebook и начали организовывать мероприятия "Чайной партии": все это не было случайностью.

В интервью журналу New York Дэвид Кох заявил: "Я никогда не был на мероприятиях Чайной партии. Никто из представителей "Чайной партии" ко мне даже не обращался". Однако это утверждение явно опровергают кадры из фильма, на которых он запечатлен на саммите "Американцев за процветание" "Защита мечты" в 2009 году. "Пять лет назад, - сказал он делегатам, - мой брат Чарльз и я предоставили средства для создания "Американцев за процветание". То, что AFP превратилась в такую огромную организацию, не укладывается в голове". Когда несколько организаторов AFP выступили с заявлением о том, как они организовали десятки мероприятий Tea Party в своих штатах, он кивал и сиял с трибуны, как руководитель высшего звена, получающий радужные отчеты от своих региональных директоров по продажам. После этого делегаты разошлись по мастерским AFP, где их обучали тому, как организовывать и проводить дальнейшие мероприятия Tea Party.

Иными словами, "Чайная партия" - это классический "астротурф": операция, которая выдает себя за спонтанно организованное низовое движение, но на самом деле основана, финансируется и поддерживается интересами элиты.

Движение "Чайная партия" станет организационным центром сопротивления президентству Обамы. Оно породило и распространило некоторые из самых мощных конспирологических вымыслов, развернутых против него, вызвало новую волну тем и тактик культурной войны, мобилизовало расизм и белый супремацизм и гальванизировало правых радикалов - что привело как к Трампу, так и к непримиримым разногласиям, которые сейчас разделяют Америку.

Как объяснил один из бывших консультантов братьев Кох, "братья Кох дали деньги, на которые была основана [Чайная партия]. Это как если бы они положили семена в землю. Затем идет ливень, и из грязи вылезают лягушки - и это наши кандидаты!" Использование конспирологических вымыслов, таких как миф о "рождении" Барака Обамы (ложное утверждение, что он не является прирожденным гражданином США), является классическим примером того, как эта тактика используется для разоружения тех, кто противостоит, пусть и неэффективно, плутократической власти. Большая ирония заключается в том, что фальшивые истории о теневых элитах регулярно распространяются добросовестными теневыми элитами, такими как братья Кох и их сеть "Американцы за процветание". Эти фальшивые истории используются для отвлечения внимания от настоящих заговоров: тактика, которую Стив Бэннон, всегда готовый похвастаться своими темными искусствами, назвал "наводнением зоны дерьмом". Эту тактику с большим успехом применяют сторонники неолиберализма, а также демагоги, которых породил неолиберализм.

Доминик Каммингс, который играл ту же роль для Бориса Джонсона и олигархов, доминирующих в политике Великобритании, что и Стив Бэннон для Трампа и олигархов в США, провел время за рулем, убеждая нас, что мы можем "забрать контроль" у "элиты". Но "элита", которую нам внушали, чтобы мы боялись, - это не богатые и влиятельные люди. Истинными врагами прогресса в этой демонологии были учителя, профессора, левые журналисты, профсоюзные организаторы, чернокожие активисты, борцы за охрану окружающей среды, общественные интеллектуалы и независимые мыслители. После того как левые партии встали в один ряд с корпоративной властью, правые взяли на вооружение язык, от которого они отказались. Теперь мы видим почти идеальный обмен языками. Партии, которые когда-то принадлежали к левым, говорят о "безопасности" и "стабильности", а правые - об "освобождении" и "бунте".

Все перевернуто. Нам внушают, что реальные угрозы нашему процветанию и свободе исходят не от экономической власти, а от "проснувшихся" академиков и активистов. Беженцы, как правило, самые уязвимые и бесправные люди в любом обществе, представляются как смертельная угроза нашему "образу жизни". Шокирует, когда узнаешь, что в США четверть населения верит в теорию "великой замены" (которая утверждает, что белые люди намеренно "заменяются" через секретную программу черными и коричневыми иммигрантами), или что 17 процентов американцев считают, что правительство контролируется "сатанопоклоннической элитой, управляющей детским сексом".

Когда царят неуверенность, рассеянность и растерянность, мы зарываемся в безопасное место. Безопасность - это то, что психологи называют классической "дефицитной ценностью". Ее важность возрастает, когда мы чувствуем ее дефицит, и мы начинаем отгораживаться от других ценностей. Это позволяет тем самым людям, которые помогли вызвать нашу неуверенность, представить себя в качестве наших спасителей, наших "сильных мира сего", к которым мы можем обратиться за убежищем от созданного ими хаоса. Опрос, проведенный Хансардским обществом, показал, что 54 процента респондентов согласны с утверждением "Британии нужен сильный правитель, готовый нарушить правила", и только 23 процента не согласны. Аналогичный опрос в США показал, что примерно 40 процентов "склонны отдавать предпочтение авторитету, послушанию и единообразию перед свободой, независимостью и разнообразием". Более того, опрос 2022 года показал, что 56 процентов американцев согласны с мнением, что "единственный способ, которым наша страна может преодолеть грядущий кризис, - это вернуться к традиционным ценностям, поставить у власти жесткого лидера и заставить замолчать смутьянов, распространяющих радикальные идеи".

Пока нас завораживают воображаемые угрозы, власть невидимой доктрины продолжает расширяться.

17.ГРАЖДАНЕ НИГДЕ

Большие интересы олигархов лежат в офшорах, в налоговых гаванях и режимах секретности. Парадоксально, но этим интересам служат политики, продвигающие националистическую и нативистскую повестку дня. Политики, громогласно заявляющие о "патриотизме", "суверенитете" и "защите наших границ", всегда первыми продают свои собственные страны по дешевке. Не случайно газеты и телеканалы, бесконечно твердящие об иммигрантах и суверенитете, как правило, принадлежат миллиардерам-налогоплательщикам, живущим за границей.

Как экономическая жизнь была выведена за штат, так и политическая. Правила, созданные для предотвращения финансирования выборов иностранными деньгами, в значительной степени потерпели крах. Теперь "комитеты действий" и другие агрегаторы финансов используют подставные компании, чтобы скрыть истинные источники своих средств. Кампании, созданные под влиянием скрытых интересов, ярким примером которых является работа Cambridge Analytica (компании, чей микротаргетинг избирателей с ложными заявлениями о Европейском союзе, возможно, помог изменить небольшой перевес в голосовании по Brexit), тратят темные деньги, чтобы ввести в заблуждение отечественный электорат.

В то же время у национального государства отнимается власть - способность собирать налоги, защищать трудящихся и регулировать капитальные контракты. Как утверждают ученые Рейер Хендриксе и Родриго Фернандес, оффшорные финансы подразумевают "безудержное размывание и коммерциализацию государственного суверенитета" и перемещение власти в тайное, экстерриториальное правовое пространство, неподконтрольное ни одному государству. В этом офшорном мире, утверждают они, "финансизированный и гипермобильный глобальный капитал фактически является государством".

Глобализация не является исключительно неолиберальным проектом, но она была сформирована и ускорена неолиберализмом. Хотя политическая власть переместилась в оффшор, средства привлечения ее к ответственности не изменились. Демократия останавливается на национальной границе, но деятельность Всемирного банка, Международного валютного фонда, органов, регулирующих транснациональную торговлю, и оффшорных арбитражных систем огибает весь земной шар. По мере того как они приобретают все большую власть над жизнью многих стран, интересы граждан и демократические средства, с помощью которых они могут быть услышаны, вытесняются "мягкой" формой "либеральной диктатуры", за которую выступал Хайек.

"Патриотические" политики, такие как бывший премьер-министр Великобритании Тереза Мэй, обвиняют в "гражданах нигде" тех, кто заботится о правах людей за пределами национальных границ, в противовес своим узким внутренним интересам. Но настоящие граждане нигде - это миллиардеры, которые финансируют этих "патриотов". Как бы далеко ни уходили в офшоры такие олигархи, это никогда не бывает достаточно далеко. Питер Тиль влил деньги в Seasteading Institute, основанный внуком Милтона Фридмана, который планировал построить искусственные острова посреди океана, где очень богатые люди могли бы сбежать от ограничений в виде налогов, регулирования, профсоюзов и всех других "обременений", с которыми они сталкиваются. Но авантюры, вдохновленные институтом, утонули после того, как некоторые инвесторы начали задавать неудобные вопросы: кто будет кормить нас, обслуживать наши дома, чистить нашу одежду и поставлять другие товары и услуги, которые мы требуем? Такова сила фантазии олигархов об отделении себя от неблагодарного мира, что они умудрились забыть, что полностью зависят от труда других людей.

Эта несбыточная мечта во многом обязана романам Айн Рэнд "Атласские плечи" и "Голова фонтана", которые являются вымышленными зеркалами "Конституции Свободы" и любимыми текстами миллиардеров и подростков-мизантропов. Рэндианская фантазия о забастовке миллиардеров против демократического контроля, которая приведет к коллапсу мира, который они заказывают, научив неблагодарный плебс проявлять некоторую благодарность к своим господам и хозяевам, является совершенной инверсией реальности. Рабочим людям не нужны миллиардеры, чтобы управлять их жизнью, но миллиардерам чертовски нужны рабочие.

Так далеко и еще дальше. Едва ли проходит месяц без того, чтобы какой-нибудь миллиардер не прорекламировал свою мечту о создании космических капсул или колоний на других планетах. Правительства усиливают эти иллюзии. NASA даже запустило сайт, посвященный этой идее, утверждая, что гигантские космические корабли "могут стать прекрасным местом для жизни; размером с калифорнийский пляжный городок и наделенные невесомым отдыхом, фантастическими видами, свободой, простором в локтях и огромным богатством". Конечно, никто не сможет покинуть корабль, кроме как попасть на другой, а малейшая неисправность приведет к аннигиляции. Но "поселения на околоземной орбите будут иметь один из самых потрясающих видов в нашей Солнечной системе - живую, постоянно меняющуюся Землю". Как в антиутопическом научно-фантастическом фильме Нила Бломкампа "Элизиум", мы сможем оглянуться назад и с тоской вспомнить, как это было прекрасно.

Веб-сайт НАСА продолжает фантазировать о деньгах, которые можно заработать. "Колонизация космоса - это, по своей сути, бизнес на недвижимости..... Те, кто колонизирует космос, будут контролировать обширные земли, огромные объемы электроэнергии и почти неограниченные материальные ресурсы. [Они] создадут богатство, превосходящее наши самые смелые фантазии, и будут обладать властью - надеемся, во благо, а не во вред". Ах, да, "надеюсь". Будем надеяться, что колонизация этой огромной новой terra nullius будет полностью отличаться от всей истории колонизации на Земле. Как и почему?

Общая черта таких фантазий - отсутствие воображения. Дикие полеты технологической фантазии сопровождаются застывшей неспособностью представить себе внутреннюю жизнь этих космических первопроходцев. Те, кто представляет себе, что человеческая жизнь на Земле закончится из-за власти, жадности и угнетения, почему-то воображают, что мы избежим этих сил, будучи запертыми в герметичных сосудах, управляемых техниками.

В этих фантазиях мы можем обнаружить физическое увековечивание постоянно расширяющейся границы капитализма, который стремится как к "обширным землям, огромному количеству электроэнергии и почти неограниченным материальным ресурсам" НАСА, так и к тому, чтобы избежать последствий своих действий на планете Земля. Неважно, что речь идет об экологическом коллапсе: "мы" можем бежать на космические станции или на другие планеты... планеты, на которых вообще нет экосистемы. (Опять же, "мы" тщательно не уточняется).

Интересы олигархов бесконечно противоречивы. С одной стороны, они неразрывно связаны с дешевой рабочей силой, от которой зависит их богатство, а также с силой и ресурсами государств, которые усиливают их власть. С другой стороны, их отталкивают социальные отношения, в которые встроены этот труд и государственная власть - налоги и государственная защита, коллективные переговоры и выборы, на которых бедные получают право решать, как все должно работать.

В основе неолиберализма лежит фантазия о побеге: побег от налогообложения и регулирования, побег от Европейского союза и международного права, побег от социальных обязательств, побег от демократии. Побег, в конечном счете, в звездную страну чудес вне политики и вне людей.

18.НЕДОСТАТОК В МОДЕЛИ

Возможно, самый важный аспект этой истории также наименее понятен. Один из главных недостатков нашего образования заключается в том, что мало кто из нас изучает теорию сложных систем. А ведь все, что имеет для нас материальное значение, - человеческий мозг, человеческое тело, человеческое общество, экосистемы, атмосфера, океаны, финансовые сети, экономические структуры - представляет собой сложную систему.

Мы "узнаем" об этих системах в школе, но с самого начала нас вводят в заблуждение относительно их истинной природы. Нам рассказывают о сложных системах так, как будто они линейны, градуированы и просты. Их представляют с помощью блок-схем, которые уместны, когда речь идет, скажем, о водопроводе или электрических цепях, но описывают совершенно иные принципы, чем те, что управляют сложными системами.

Все сложные системы обладают эмерджентными свойствами. Это означает, что их компоненты, какими бы простыми они ни были, при объединении ведут себя нелинейно. Через сети, созданные таким образом, что никто не мог их спланировать, через миллиарды случайно распределенных решений, они организуются сами собой - спонтанно создавая порядок без центрального контроля.

При определенных условиях сложная система будет устойчивой, поскольку ее самоорганизующиеся свойства стабилизируют ее. При других условиях эти самоорганизующиеся свойства могут иметь противоположный эффект. Петли отрицательной обратной связи, которые помогают поддерживать стабильность системы, могут смениться петлями положительной обратной связи, которые усугубляют потрясения, поражающие сеть, подталкивая ее к критическому порогу.

Даже находясь вблизи этого порога, система может казаться стабильной для тех, кто не понимает ее динамики. Вместо того чтобы реагировать на стресс линейно и постепенно, как это могла бы делать простая система, она сохраняет равновесное состояние до последней минуты, а затем рушится - внезапно и неостановимо. Фактор, который кажется причиной краха, как, например, кризис субстандартного кредитования в США, может быть крошечным по сравнению с размером системы, а стресс - гораздо меньшим, чем многие другие, которые она пережила без последствий. Но внешняя причина не обязательно является первопричиной. Небольшие возмущения могут опрокинуть систему, которая в результате многолетней эрозии утратила свою устойчивость.

Разрушившись, сложная система быстро саморегулируется, чтобы достичь нового равновесия, которое может быть совершенно иным, чем прежнее, и враждебным для тех, кто от него зависел. Ее крах нелегко обратить вспять - если вообще возможно.

Поскольку мало кто из нас изучает эти системы и нет общего понимания того, как они работают, их поведение не раз заставало нас врасплох. Финансовый крах 2008 года стал классическим примером. Посетив Лондонскую школу экономики в ноябре того года, королева Елизавета II задала вопрос, который был у всех на устах: "Почему никто этого не заметил?" Другими словами, почему никто не предвидел краха? Присутствовавшие на мероприятии выдающиеся профессора прочистили горло и изучили свои ноги.

Экономистом, который впоследствии даст, как кажется, наиболее последовательный ответ на вопрос королевы, был Энди Холдейн, в то время работавший в Банке Англии. В надежде понять глубинные причины кризиса, который застал врасплох почти всех, он сделал вдохновляющий выбор. Он обратился к одному из пионеров теории систем, экологу Роберту Мэю. В итоге они опубликовали свои выводы в журнале Nature, в совместной работе под названием "Системный риск в банковских экосистемах". В своей речи перед Банком Англии Холдейн подытожил то, что узнал.

Финансы, пояснил он, - это сложная адаптивная система, подобная тропическому лесу или морской пищевой сети. До краха 2008 года разнообразие этой системы неуклонно разрушалось, поскольку все финансовые учреждения придерживались в целом одинаковых, все более сложных стратегий. Парадоксально, но они называли свои схожие подходы "стратегиями диверсификации". Каждый банк, казалось, распределял риски, которые он принимал на себя, разрабатывая новые, все более экзотические и непрозрачные продукты.

"Риск стал товаром", который "связывали, нарезали, нарезали кубиками, а затем снова связывали для последующей продажи" в системе, которая была опасно дерегулирована. Но поскольку их базовые стратегии были схожи, финансовые институты фактически сконцентрировали риск в системе в целом. Другими словами, в то время как компании стали более разнообразными внутри, система в целом стала менее разнообразной. Разнообразие - ключевой компонент устойчивости системы.

Банки также стали более тесно связаны друг с другом, что усилило синхронизацию их поведения. Как отметил Холдейн, до определенного момента связи поглощают потрясения в сложной системе. Однако после определенной степени связанности они усиливают эти потрясения, и "система действует не как устройство взаимного страхования, а как устройство взаимного поджигания". В этот момент небольшое потрясение, подобное американскому кризису субстандартного кредитования, может привести ее к краху (в данном случае крах был предотвращен благодаря масштабному глобальному спасению банков).

Эта проблема усугублялась ростом ключевых "узлов" сети - банков, которые сливались и расширялись после отмены Биллом Клинтоном в 1999 году закона Гласса-Стиголла 1933 года, и тем, как они становились центрами всей финансовой системы. Наличие того, что Холдейн назвал "небольшим количеством финансовых узлов с множеством спиц", является частью рецепта системной катастрофы.

Важнейшей чертой неолиберального мышления является вера в то, что то, что хорошо для одного, хорошо для всех. Игнорируя многочисленные предупреждения Адама Смита о человеческой корысти и ошибочности, неолибералы создали мантру из одной его фразы, не имеющей контекста: что "невидимая рука" частного интереса "продвинет интересы общества и даст средства для размножения вида". Теория систем показывает, что эта "невидимая рука" может иметь обратный эффект.

Когда банки были лишены регулирования - в соответствии с неолиберальной теорией, - эту политику поддержали как демократы, так и республиканцы, лейбористы и консерваторы. Неолиберальные теоретики утверждали, что если разрушить стены между банковскими учреждениями и регулятивные барьеры, сдерживающие их поведение, позволить им реализовывать любые запредельные стратегии, которые, как казалось, отвечают их индивидуальным интересам, позволить крупнейшим из них расти сколько угодно, поглощать конкурентов и доминировать в системе, то система в целом будет укрепляться - что хорошо для одного, то хорошо для всех. Но, как объяснил Холдейн, опираясь на системную науку, хотя каждое решение может казаться экономически рациональным для банка, который его принимает, безудержное следование очевидным собственным интересам может сделать систему менее устойчивой. Индивидуальный интерес и коллективный интерес - это не одно и то же.

Финансовый кризис 2008 года стал явным и неоспоримым опровержением как неолиберальной теории, так и неолиберальной практики. Даже Алан Гринспен, председатель Федеральной резервной системы США, который буквально сидел на коленях у Айн Рэнд (он был преданным членом ее окружения, основателем коллектива Айн Рэнд и приверженцем ее "объективистской" философии, которая имеет много общего с неолиберализмом, хотя и является еще более экстремальной), оказался вынужден признать свою "ошибку". В чем же заключалась эта ошибка? В том, что он считал, что, действуя в своих собственных интересах, банки будут действовать в интересах всех. Он признал, что "в модели... которая определяет, как устроен мир, есть изъян".

Это, должно быть, одно из преуменьшений десятилетия. Кризис выявил не только конкретные и индивидуальные недостатки модели, но и ошибочную веру в то, что система, приспособленная для тех, кто обладает самыми хищными наклонностями, естественным образом приведет к всеобщему процветанию.

Но даже глобальный кризис, который был очень близок к тому, чтобы обрушить мировую экономику, не смог переубедить верующих и бенефициаров неолиберализма. Самым примечательным аспектом этой саги является то, как неолиберальный интернационал взял себя в руки, объяснил кризис и продолжил продвигать ту же самую ошибочную модель функционирования мира - как будто ничего не изменилось. Разумеется, СМИ и правительства, которым они принадлежат или на которые они влияют, были полностью соучастниками этого газового освещения.

Сегодня неолиберальные правительства снова пытаются свернуть регулирование, которое было поспешно введено в отношении банков после кризиса. Неизбежно, что дерегулирование приводит к дисфункции: банки терпят крах, морские нефтяные вышки разливаются, авиакомпании разоряются, поезда идут под откос, а Земля горит. Несмотря на сокрушительное опровержение этой идеологии в 2008 году, неолиберализм продолжает доминировать в нашей жизни.

19.ВЫХОДА НЕТ

но, возможно, величайший из всех неолиберальных "провалов рынка" выходит за рамки балансов, отчетов о росте и квартальных дивидендов. Он касается другого набора сложных систем: тех, от которых зависит вся наша жизнь. Системы Земли также реагируют на стресс нелинейным образом - у них тоже есть переломные моменты.

С самого начала, если принять сахарные плантации Мадейры за первый случай, полностью соответствующий нашему определению, капитализм был бешеным нападением на живую планету. Обугленные отходы, оставшиеся после него, так же неотъемлемы от капитализма, как и превращение труда в товар.

В результате неолиберальной глобализации Земля превратилась в один остров, который капитал может преодолеть за секунду. По мере того как огненный фронт непрерывно прокатывается по земному шару, он находит все меньше пищи для горения, поэтому он спускается вниз, что можно назвать энтропийной пищевой цепью.

Наиболее наглядно это видно на примере эксплуатации природных ресурсов: сначала отбираются самые богатые и доступные. Глобальный рыболовный флот вылавливает крупных хищников - голубого тунца, патагонского клыкача, палтуса, - а затем, когда исчерпаны, нацеливается на все более мелкие виды, пока не остается только процесс вылавливания рыбы-приманки. Их, в попытке продвинуть предприятие обратно в цепочку добавленной стоимости, затем скармливают разводимым хищникам, таким как лосось. Лесорубы в тропических лесах сначала заготавливали красное, розовое и бразильское дерево, затем возвращались за менее ценными мелкодревесными породами, а затем возвращались с целлюлозно-бумажными комбинатами для переработки того, что осталось. Нефтяные компании, исчерпав наиболее доступные месторождения, переходят к добыче нефти в гудроновых песках, сланцах, на дне океана и в Арктике, применяя все более дорогостоящие, неэффективные и разрушительные для окружающей среды методы.

Гениальность капитализма выражается в его способности разрабатывать все более изобретательные и агрессивные стратегии добычи сокращающихся человеческих и планетарных ресурсов. Но в конце концов топливо в костре должно закончиться.

С этой точки зрения глобализация - это продолжение колониального грабежа. То, что выглядело как начало эры постоянного глобального процветания, теперь больше похоже на период экстремальной эксплуатации и потребления, который просто невозможно выдержать или повторить. Как рабы на Мадейре должны были отправляться все дальше и дальше, чтобы найти мадейру (древесину), от которой зависела сахарная промышленность, что снижало производительность предприятия, так и капитал теперь должен все сильнее эксплуатировать людей и ресурсы планеты, чтобы извлечь все меньшую прибыль. Это может помочь объяснить неспособность правительств почти повсеместно, несмотря на их чрезвычайные и зачастую крайне вредные усилия, восстановить достигнутые когда-то уровни роста.

В конце концов, весь мир - это Мадейра.

Капитализм - не единственная экономическая система, которая выжгла и отравила планету. Советский и китайский коммунизм также вызвали впечатляющие экологические катастрофы. Но капитализм - это система, которую ее поборники считают победоносной. Именно эта система была универсализирована по всей планете (хотя и с региональными различиями), что привело к катастрофическим экологическим последствиям. Поэтому именно с этой системой нам нужно бороться. И неолиберализм, как мы видели, является ее ускорителем.

Для неолибералов потребление живого мира - это не просто сопутствующий ущерб, а нечто, приближающееся к священному долгу. Об этом пишет Хайек в "Конституции свободы":

Приверженцы охраны природы считают, что при любых обстоятельствах следует сохранять естественное плодородие почвы и избегать того, что называют "разработкой почвы". Можно легко показать, что в целом это несостоятельно... На самом деле, "разработка почвы" в определенных обстоятельствах может быть столь же в долгосрочных интересах общества, как и использование любого ресурса..... [В этих обстоятельствах] будет желательно позволить плодородию снизиться до уровня, при котором инвестиции все еще будут окупаться..... Использовать бесплатный дар природы раз и навсегда в таких случаях не более расточительно или предосудительно, чем аналогичная эксплуатация фондового ресурса.

Другими словами, пока существует экономическая выгода от превращения природы в деньги, мы должны это делать.

Но мы зависим от этого "ресурса запасов" - почвы - на 99 процентов. Благодаря разработке почвы мы эксплуатируем и истощаем ее быстрее, чем она успевает восстанавливаться. В некоторых странах мира, испытывающих наибольшую нехватку продовольствия, более 70 процентов пахотных земель в настоящее время сильно деградируют.

Повреждение почвы в засушливых районах - одна из причин того, что за последние шестьдесят лет рост урожайности зерновых в странах Африки к югу от Сахары был таким слабым, в то время как в остальном мире она росла стремительно. Даже в богатых странах с умеренным климатом, где погода более мягкая (и, следовательно, наносит меньший ущерб открытой почве), а люди не вынуждены из-за бедности возделывать крутые склоны, темпы истощения серьезно угрожают продовольственной безопасности. Правительствам удалось, как по волшебству, предотвратить финансовый крах в 2008 году, создав будущие деньги: процесс, который они назвали "количественным смягчением", когда центральный банк скупает государственные облигации, чтобы стимулировать экономику и увеличить денежную массу. Но вы не сможете предотвратить крах нашей продовольственной системы, создав будущие продукты питания.

Неолиберальная глобализация стремится перенести загрязнение туда, где политическое сопротивление слабее всего: клептократии в бедных странах и сообщества, отчаянно нуждающиеся в рабочих местах, используются как свалки для всего - от шин до быстрой моды и больничных отходов. Они удалены от глаз и умов людей, приученных покупать новые блестящие товары, которые способствуют росту потребительского рынка. Но, как мы теперь знаем, некоторые загрязняющие вещества - независимо от того, где они выбрасываются, - оказывают глобальное воздействие. Среди таких "внешних эффектов" - бюрократический, нейтрально звучащий термин, используемый экономистами, - углекислый газ, который не рассеивается, а накапливается в атмосфере. Отчасти потому, что большинство богатых стран живут в умеренном климате, а отчасти из-за крайней нищеты в бывших колониях, возникшей в результате многовекового грабежа, воздействие углекислого газа и других парниковых газов, как и другие последствия капитализма, больше всего ощущают те, кто меньше всего выиграл от их производства.

Богатые страны, всегда стремящиеся позиционировать себя в качестве спасителей, пообещали помочь своим бывшим колониям приспособиться к хаосу, который они вызвали. С 2009 года богатые страны обязались выделять бедным 100 миллиардов долларов в год в виде климатического финансирования. Неудивительно, что выполнение этих обещаний оказалось далеко не столь значительным. Но даже если бы деньги и были материализованы, они были бы просто символическими. Для сравнения: с 2015 года страны "Большой двадцатки" потратили 3,3 триллиона долларов на субсидирование своих отраслей, работающих на ископаемом топливе.

Вместо этого самые богатые страны вкладывают деньги в то, чтобы не пускать людей, спасающихся от климатических и других бедствий. В период с 2013 по 2018 год Великобритания потратила на герметизацию своих границ почти в два раза больше средств, чем на финансирование борьбы с изменением климата. Соединенные Штаты потратили в одиннадцать раз, Австралия - в тринадцать, а Канада - в пятнадцать раз больше. Вместе взятые, богатые страны укрепляют себя валом, чтобы исключить жертв своих собственных отходов. Уже сейчас надуманная ненависть к беженцам помогла ультраправым получить или разделить власть в Италии, Швеции и Венгрии, а также значительно расширила их перспективы в Нидерландах, Испании, Австрии, Франции и даже в Германии. Поскольку эти партии, поддерживаемые, как всегда, олигархами и корпорациями, стремятся подавить защиту окружающей среды, их электоральные успехи ускоряют экологический коллапс, вытесняя людей из их домов, что, в свою очередь, приводит к большим возможностям для ультраправых.

Власть, накопленная ископаемыми топливными компаниями за пятьдесят лет грабежа, позволила им получать огромные прибыли - в среднем 2,8 миллиарда долларов в день за этот период. Им нужно инвестировать лишь часть этих прибылей, чтобы купить достаточное количество политиков, политиков, а в некоторых случаях и целые политические системы, чтобы предотвратить замену наших ископаемых систем на менее вредные альтернативы.

Вы можете торговаться с политикой. Вы можете торговаться с экономикой. Но с физикой договориться невозможно. Чтобы обеспечить хотя бы 50-процентный шанс (не очень большой, учитывая, что поставлено на карту) предотвратить глобальное потепление на 2,7°F, по текущим оценкам, почти 60 процентов оставшихся запасов нефти и ископаемого газа должны быть оставлены в земле. Короче говоря, это означает отказ от новых разработок ископаемого топлива. Если мы хотим иметь больше шансов предотвратить планетарную катастрофу, почти все виды ископаемого топлива - включая уже разрабатываемые месторождения - должны оставаться неиспользованными. Страны, обладающие наибольшим потенциалом для инвестирования в альтернативные источники энергии, должны возглавить этот процесс. Однако огромная лоббистская мощь индустрии ископаемого топлива препятствует этому. В Великобритании, например, правительство возвращает нефтегазовым компаниям, ведущим бурение новых источников, 91 пенс из каждого добытого фунта в виде Energy Profits Levy (форма налога).

Нам больше не нужно рассуждать о том, куда может привести этот путь - многие регионы мира уже сталкиваются с суровыми реалиями. В 2022 году наводнения в Пакистане привели к гибели 33 миллионов человек и смыли 3 миллиона акров земли. За наводнениями последовала жара, погубившая урожай. Это и есть "эффект хлыста", предсказываемый в научных работах: умеренная погода сменяется бурным циклом экстремальных явлений. Трудно представить, как страна сможет оправиться от экономических и сельскохозяйственных потрясений, вызванных этими бедствиями: как только Пакистан начнет приходить в себя, его, скорее всего, свалит новый кризис.

Индия, Нигерия, Индонезия, Филиппины, Афганистан, Папуа-Новая Гвинея, Судан, Нигер, Буркина-Фасо, Мали и Центральная Америка также подвержены экстремальным рискам. Погодные явления, такие как сильные наводнения, усиление циклонов и ураганов, будут продолжать обрушиваться на такие страны, как Пакистан, Мозамбик, Зимбабве, Гаити и Мьянма. Многие люди будут вынуждены переехать или погибнуть. Нынешняя глобальная политика, вероятно, приведет к тому, что к 2100 году глобальное потепление составит около 4,9°F. При такой траектории научное моделирование прогнозирует, что около 2 миллиардов человек могут оказаться в негостеприимных условиях из-за глобального потепления к 2030 году, а 3,7 миллиарда - к 2090 году. Эти цифры не учитывают эффект повышения уровня моря, который может привести к перемещению еще сотен миллионов людей.

В 2022 году, хотя об этом мало сообщалось в западных СМИ, Китай пережил самую сильную аномалию тепла, когда-либо зафиксированную на Земле. По всей Сибири и Аляске бушевали лесные пожары - во многих случаях они проникали глубоко в торфяные почвы и выбрасывали шлейфы углекислого газа и метана, которые, в свою очередь, вызывали еще большее глобальное потепление. Потоки талой воды хлынули с ледяной шапки Гренландии, задыхающейся в условиях температурной аномалии в 14,4°F. В 2023 году дым от бушующих канадских лесных пожаров обрушился на крупные американские города, временно создав худшее качество воздуха в мире (по иронии судьбы это совпало с национальным канадским Днем чистого воздуха). Морская вода у побережья Флориды достигла температуры горячего душа - 101°F, или 38°C. Жара в некоторых районах Азии и на американском юго-западе достигла той точки, когда человеческое тело достигает своего теплового предела. Все большие территории мира будут полагаться на кондиционирование воздуха для выживания людей - еще одна спираль обратной связи, поскольку кондиционирование воздуха увеличивает потребление энергии.

Опустошительная четырехлетняя засуха на Африканском Роге в период с 2018 по 2022 год дает представление о том, как может выглядеть "непригодность для жизни". По мере того как большие территории мира теряют способность поддерживать жизнь человека, те, кто может себе это позволить, будут переезжать, а те, кто не может, будут умирать. Но, по мнению некоторых неолиберальных мыслителей, это просто цена прогресса.

Неолиберальный экономист Эндрю Лилико - один из многих, кто предлагает человечеству смириться с ухудшением климата, поскольку мы "не можем себе позволить" предотвратить его. Он написал колонку для Daily Telegraph под заголовком "Мы не смогли предотвратить глобальное потепление, поэтому мы должны к нему адаптироваться".

И снова два употребления слова "мы" в этом заголовке относятся к разным людям. "Мы, владельцы заводов, работающих на ископаемом топливе, или получающие от них прибыль", не можем принять никаких новых налогов для поощрения "зеленой" энергетики или регулирования, препятствующего потреблению ископаемого топлива. Это "мы" не может приспособиться даже к малейшему прерыванию конвейера прибыли. Но другие "мы", которые, как оказалось, означают "они", - бесчисленные миллионы людей на Глобальном Юге - могут и должны приспособиться к потере своих домов, земли и жизни. Когда в Твиттере Лилико попросили объяснить, как люди в тропиках могут приспособиться к миру, в котором произошло глобальное потепление на 4°C (около 7°F), она ответила:

Я представляю себе, как тропики адаптируются к миру 4C, становясь пустырями с небольшим количеством людей, живущих в них. Почему это не вариант?

Подобные психопатические рассуждения указывают на общую характеристику неолиберального мышления: все изменчиво, кроме неолиберальной экономической теории. Миллиарды людей можно изгнать из своих домов или оставить голодать, можно позволить разрушиться экологии и обществу на целых участках планеты, но ничто не может помешать тому, что неолибералы представляют как "естественные законы" неолиберальной экономики. Как только мы превратим весь живой мир в деньги, невидимая рука каким-то образом обеспечит удовлетворение наших материальных потребностей. Хотя планета считается такой же одноразовой, как бумажный кофейный стаканчик, идеология, вызывающая это разрушение, не может быть оспорена.

Наше затруднительное положение - самое тяжелое из всех, с которыми когда-либо сталкивалось человечество, - часто называют климатическим кризисом. Но правильнее было бы назвать его кризисом систем Земли. Деградация почв, истощение запасов пресной воды, морской экологический коллапс, разрушение среды обитания, вымирание видов, воздействие пестицидов и других синтетических химикатов - каждый из этих факторов может быть сопоставим по масштабам и последствиям с климатическим кризисом. Мы являемся свидетелями того, как с поразительной скоростью разрушаются наши системы жизнеобеспечения, движимые капитализмом и ускоренные неолиберализмом.

20.МИФ О МИКРОРЕШЕНИЯХ

Ошибочная модель эолиберализма о том, как устроен мир, приводит к одинаковым результатам в каждой сфере деятельности: финансы, процветание людей, психическое здоровье, экосистемы. Признать что-либо - значит признать все. Поэтому, вместо того чтобы устранить эти недостатки, корпоративный и олигархический капитал стремится их замаскировать.

Одним из способов сделать это было переложить ответственность с государственных и структурных сил на индивидуальные, обвинив обычных людей в тех самых кризисах, которые были им навязаны. Как бедных осуждают за их бедность, а иногда и самих себя, так и "потребителей" обвиняют в экономической модели, которая привела к шестому великому вымиранию жизни на Земле.

Этот переход от коллективного решения наших проблем к их индивидуальному рассмотрению указывает на то, что, возможно, является самым решительным изменением в коммуникационной стратегии за последние пятьдесят лет. В результате блестящего переворота в сфере связей с общественностью корпоративный маркетинг и пропаганда СМИ побудили нас игнорировать масштабные экономические и политические силы и вместо этого сосредоточиться на индивидуальных микрорешениях. Посредством еще одной контринтуитивной суеты потребительство - настоящая проблема - также представляется как решение. Нам внушают, что нам не нужно прекращать потреблять - на самом деле нам нужно продолжать потреблять, просто "потреблять лучше".

Сознательная попытка помешать нам увидеть картину в целом началась в 1953 году с кампании под названием "Сохраним Америку красивой". Самым известным ее продуктом стала телевизионная реклама 1970 года, изображавшая "коренного американца" (который оказался итальянцем), стоящего у замусоренного шоссе с единственной благородной слезой, стекающей по его щеке. Keep America Beautiful была чистой воды астротурфом. Она выглядела так, будто ее создали активисты-экологи, но была придумана и профинансирована производителями упаковки, включая Coca-Cola. Они стремились переложить ответственность за цунами одноразовой пластиковой упаковки, которое они создали, и потопить законы штатов, обеспечивающие возврат и повторное использование стеклянных бутылок. Организация Keep America Beautiful придумала термин "мусорщики". По ее версии, виноваты безответственные, асоциальные потребители, а не корпорации, которые свалили огромную проблему - одноразовую, неразлагающуюся упаковку - на систему, плохо оснащенную для ее решения.

Четыре десятилетия спустя аналогичную роль сыграла кампания "Любите то место, где вы живете", запущенная в Великобритании в 2011 году организацией Keep Britain Tidy в партнерстве с Imperial Tobacco и американскими транснациональными корпорациями McDonald's и производителем конфет и жевательной резинки Wrigley. Программа была "построена на принципах, включающих поощрение личной ответственности", путем мобилизации добровольцев для выполнения многих услуг, которые штат сократил (или хотел сократить еще больше) - включая вывоз мусора и очистку улиц, пляжей и водных путей в своих сообществах. Кроме того, благодаря тому, что кампания активно проводилась в школьных классах, она позволила компании Imperial Tobacco привлечь внимание школьников: ее корпоративный логотип был совмещен с символом кампании - зеленым сердцем - в материалах, распространяемых в школах и других государственных учреждениях.

Один из самых разрушительных и эффективных каналов перекладывания вины был создан в 2004 году, когда рекламная компания Ogilvy & Mather, работающая на нефтяного гиганта BP, выступила с идеей "личного углеродного следа". Это было в некотором смысле полезное нововведение, но оно также имело эффект отвлечения политического давления от производителей ископаемого топлива в сторону потребителей. Лицемерие нефтяной промышленности, очевидно, не знает границ. В 2019 году глава Shell Oil Бен ван Берден выступил с речью, в которой призвал нас "питаться сезонно и больше перерабатывать". Он публично попрекнул своего шофера за то, что тот купил в январе клубнику, привезенную из-за границы с использованием ископаемого топлива (кто, спрашивается, ее поставляет?). В 2022 году против ван Бёрдена и двенадцати других руководителей Shell было возбуждено гражданское дело за игнорирование решения голландского суда о сокращении выбросов углекислого газа. (Хотя ван Бёрден в итоге ушел в отставку, армия юристов Shell продолжает обжаловать решение суда).

Слишком часто мы фокусируемся на таких мелких проблемах, как пластиковые соломинки и кофейные стаканчики, а не на огромных структурных силах - власти корпоративных лоббистов и деньгах, которыми они распоряжаются, - которые ведут нас к катастрофе. Мы одержимы пластиковыми пакетами. Мы считаем, что оказываем миру услугу, покупая вместо них тотальные сумки , хотя, по одним оценкам, воздействие на окружающую среду производства тотальной сумки из органического хлопка эквивалентно воздействию 20 000 пластиковых сумок.

Общественность намеренно вводили в заблуждение относительно эффективности вторичной переработки, потому что, по словам одного из представителей отрасли, "если общественность будет думать, что переработка работает, то она не будет так сильно беспокоиться об окружающей среде". Уже несколько десятилетий кампании по переработке пластика продвигаются и финансируются "Большой нефтью" и производителями пластмасс, такими как Exxon, Chevron, Dow и DuPont, которые добиваются принятия закона, обязывающего наносить "международный символ переработки" (знаете, треугольник со стрелками) на все пластики - даже те, которые не могут быть экономически выгодно переработаны, - при полном понимании того, что широкомасштабная переработка "дорогостоящая" и "маловероятная"." [10] По словам одного журналиста, "мы обнаружили, что промышленность продала общественности идею, которая, как она знала, не сработает, - что большая часть пластика может быть и будет переработана, - и при этом заработала миллиарды долларов, продавая миру новый пластик". Поскольку спрос на нефть для транспортных средств, скорее всего, будет снижаться, производство пластика приносит 400 миллиардов долларов в год в качестве компенсирующего дохода - сумма, которая, как ожидается, утроится к 2050 году, обеспечивая выживание нефтяной промышленности.

Есть некоторые значимые действия, которые мы можем предпринять как потребители: в первую очередь, меньше путешествовать и разнообразить свой рацион (особенно перестать летать), а также перейти на растительную диету. Но в большинстве других сфер едва ли имеет значение, насколько "зеленым" вы себя считаете. Исследования "зеленых" и "незеленых" потребителей показывают, что главным фактором воздействия человека на окружающую среду является не его отношение к ней. Это не их способ потребления или конкретный выбор, который они делают. Это их деньги. Если у людей есть лишние деньги, они их тратят. Хотя вы можете убеждать себя, что вы - зеленый мегапотребитель, на самом деле вы просто мегапотребитель. Вот почему воздействие на окружающую среду очень богатых людей, какими бы экологически чистыми они ни казались, значительно превышает воздействие на окружающую среду всех остальных.

Предотвращение глобального потепления более чем на 1,5°C означает, что наши средние выбросы не должны превышать двух тонн углекислого газа на человека в год. Но 1 процент самых богатых людей в мире производит в среднем более 70 тонн в год. Вместе они выбрасывают 15 процентов мирового объема углекислого газа: вдвое больше, чем беднейшая половина населения планеты. Билл Гейтс, по одной из оценок, выбрасывает почти 7500 тонн CO2 в год, в основном за счет полетов на своих частных самолетах и вертолетах. Роман Абрамович, по тем же данным, производит почти 34 000 тонн, в основном за счет управления своими гигантскими яхтами (в настоящее время он владеет шестнадцатью, общей стоимостью более 2 миллиардов долларов).

В многочисленных домах, принадлежащих сверхбогатым людям, могут быть установлены солнечные батареи, их суперкары могут быть электрическими, их частные самолеты могут летать на биокеросине - но эти мелочи мало что меняют в общем воздействии их потребления. В некоторых случаях они его увеличивают. Переход на биотопливо, за который ратовал Билл Гейтс, сегодня является одной из главных причин разрушения среды обитания, поскольку леса вырубаются для производства древесных гранул и жидкого топлива, а почвы уничтожаются для получения биометана.

Но гораздо важнее прямого воздействия ультрабогатых, чем политическая и культурная власть, с помощью которой они блокируют эффективные изменения. Их культурная власть опирается на еще одну гипнотизирующую сказку.

Капитализм убеждает нас в том, что все мы - временно смущенные миллионеры. Именно поэтому мы терпим его. На самом деле одни люди чрезвычайно богаты, потому что другие чрезвычайно бедны: массовое богатство зависит от эксплуатации. Если бы мы все стали миллионерами, то в мгновение ока испепелили бы планету до неузнаваемости. Но сказка о всеобщем богатстве "в один прекрасный день" обеспечивает наше послушание. Соглашаясь на продолжающееся разрушение наших систем жизнеобеспечения в надежде на то, что однажды мы тоже окажемся в числе победителей, мы в очередной раз оправдываем капитализм.

В 1947 году, после разработки и применения атомной бомбы, Бюллетень ученых-атомщиков создал механизм под названием "Часы Судного дня", чтобы предупредить общественность о том, как близко мы находимся к уничтожению нашего мира. Изначально часы были установлены на отметке семь минут до полуночи. На момент написания этой статьи - с учетом ядерного риска, изменения климата, биологических угроз и разрушительных технологий - часы показывают девяносто секунд до полуночи, что ближе всего к глобальной катастрофе, чем когда-либо. Мы не можем позволить себе отбросить наше будущее ради сказки.

21.МОБИЛИЗАЦИЯ: ТЕМАТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

ни одна часть неолиберальной программы не может быть успешной без подавления надежды. Один из самых мощных аспектов неолиберализма - безысходность, которую он внушает, убеждая нас в том, что "альтернативы нет", - эту фразу Маргарет Тэтчер использовала так часто, что ее сократили до аббревиатуры "TINA". Преподнося эту экстремальную доктрину так, будто она является не чем иным, как описанием естественного порядка вещей - того, как все есть и должно быть, - неолиберальный интернационал убедил многих из нас в том, что никакая другая стратегия невозможна.

"Нет денег". "Это прервет рост". "Народ этого не потерпит". Правительства постоянно пытаются убедить нас в том, что они не способны действовать, не способны управлять, что у них связаны руки, что в них заложена бесполезность. Они не могут решить проблему бедности. Они не могут обеспечить должный уход за престарелыми, больными или наркоманами. Они не могут предотвратить разрушение дорог, мостов или школьных зданий, не говоря уже об экосистемах. Все это им не под силу. Вместо этого они учат нас быть безнадежными и не ждать никакого облегчения, ускоряя развитие болезней отчаяния, экотревоги, нигилизма и апатии, которым так много людей по понятным причинам поддаются.

Но правительства неоднократно доказывали, что способны на решительные действия - когда они сами этого хотят или когда обстоятельства вынуждают их. Всякий раз, когда "свободный рынок" оступался, правительство без колебаний вмешивалось в ситуацию, тратя все необходимое, чтобы спасти неолиберализм от его собственных катастроф. В качестве примера можно привести спасение компании Chrysler в 1980 году, спасение авиационной отрасли в 2001 году, кризис сбережений и займов 1989 года и финансовый кризис 2008 года. Во время пандемии "Ковид-19" деньги, которых, как клялись государства, у них не было, внезапно и волшебным образом материализовались. Правительства обнаружили, что могут управлять (хотя и с разной степенью компетентности). Оказалось, что люди готовы радикально изменить свое поведение, если почувствуют, что вносят свой вклад в общее благо.

Но проблемы, с которыми мы сталкиваемся сегодня, требуют еще более амбициозного вмешательства: справедливое, процветающее, устойчивое общество не может быть создано в нынешних условиях. Нам нужна радикальная трансформация. Невозможно? Давайте посмотрим, что произошло, когда Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну.

Еще до объявления войны США президент Франклин Рузвельт начал призывать войска и создавать свой "арсенал демократии": материальные средства, которыми он снабжал союзные войска. Чтобы "превзойти Гитлера", он призвал к уровню производства, который ранее считался невозможным. Но после нападения японцев на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года невозможное превратилось в реальность благодаря огромной силе воли.

На следующий день после нападения Рузвельт потребовал от Конгресса объявления войны. Как только оно было получено, он немедленно приступил к реорганизации не только правительства, но и всей нации. Он создал ряд агентств, деятельность которых контролировалась и координировалась с помощью простых, но эффективных мер, таких как План контролируемых материалов (CMP) - система квот, приоритетов и ограничений на использование материалов для обеспечения эффективного производства и распределения ресурсов.

Президент впервые в истории США ввел общий федеральный подоходный налог. Правительство быстро повышало верхнюю ставку, пока в 1944 году она не достигла 94 процентов. Оно выпустило военные облигации. Оно брало огромные займы. В период с 1940 по 1945 год общие государственные расходы выросли примерно в десять раз. Удивительно, но в 1942-1945 годах правительство США потратило больше денег (в текущем долларовом выражении), чем в 1789-1941 годах. С 1940 по 1944 год военный бюджет вырос в сорок два раза, превысив бюджеты Германии, Японии и Великобритании вместе взятых.

Гражданская промышленность Соединенных Штатов была полностью переоборудована для войны. Когда автомобильная промышленность получила приказ перейти на военное производство, ее массивное оборудование было быстро извлечено из цехов и заменено, часто в считанные недели, новыми машинами. General Motors начала выпускать танки, авиационные двигатели, истребители, пушки и пулеметы. Oldsmobile начал делать артиллерийские снаряды, Pontiac - зенитные орудия. К 1944 году Ford строил дальний бомбардировщик почти каждый час. За три года войны Соединенные Штаты произвели 87 000 военно-морских судов, включая 27 авианосцев; 300 000 самолетов; 100 000 танков и бронемашин; 44 миллиарда боеприпасов. Рузвельт назвал это "чудом производства". Но это не было чудом. Это была реализация хорошо продуманного плана.

Военные действия США мобилизовали десятки миллионов человек. С 1940 года до конца войны численность американских войск выросла в двадцать шесть раз, в то время как гражданская рабочая сила увеличилась на десять миллионов человек. Многие из новых работников были женщинами.

С 1942 по 1945 год производство автомобилей было запрещено. Так же как и новая бытовая техника и даже строительство новых домов. Шины и бензин были строго нормированы; мясо, масло, сахар, одежда и обувь также были ограничены. Рационирование считалось более справедливым, чем налогообложение дефицитных товаров: оно гарантировало, что каждый получит равную долю. В целях экономии топлива было введено национальное ограничение скорости в 35 миль в час.

Плакаты предупреждали людей: "Когда вы едете ОДИН, вы едете с Гитлером! Вступайте в клуб совместного использования автомобилей СЕГОДНЯ", и спрашивали: "Действительно ли эта поездка необходима?" Они предостерегали: "Отходы помогают врагу: берегите материалы". Американцев призывали подписать "Клятву победы потребителя": "Я буду покупать аккуратно; я буду бережно относиться к вещам, которые у меня есть; я не буду тратить ничего впустую". Все мыслимые материалы - обертки от жевательной резинки, резинки, использованный кулинарный жир - были отправлены на вторичную переработку.

Что же мешает миру столь же решительно отреагировать на величайший кризис, с которым когда-либо сталкивалось человечество? Дело не в нехватке денег, мощностей или технологий (если уж на то пошло, то цифровизация сделала бы преобразования быстрее и проще). Дело в политическом мышлении, которое убеждает нас в том, что такие изменения невозможны. Это политическая воля.

Катастрофа - это не вопрос судьбы. Это вопрос выбора. Наша неспособность реагировать на нынешние кризисы так, как это делали Соединенные Штаты более восьмидесяти лет назад, является яркой иллюстрацией общего правила: Политический провал, в сущности, - это провал воображения.

Нам нужна новая история.

22.НОВАЯ ИСТОРИЯ

Чтобы справиться с неолиберализмом, вы должны сначала признать и оценить его гений: коллективный гений, созданный армией академиков, экономистов, интеллектуалов, социальных психологов и экспертов по связям с общественностью - все они куплены и оплачены, дорабатывают и упаковывают доктрину для общественного потребления. В том, чтобы превратить глубоко непопулярные размышления горстки эксцентричных экономистов в доминирующую историю нашей жизни, есть своя гениальность.

Истории - это средства, с помощью которых мы ориентируемся в мире. Они позволяют нам интерпретировать его сложные и противоречивые сигналы. Они создают смысл из хаоса.

Когда мы хотим понять смысл чего-либо, мы ищем не научный смысл, а верность повествования. Отражает ли то, что мы слышим, то, как, по нашим представлениям, должен вести себя мир? Складывается ли он в единое целое? Развивается ли оно так, как должна развиваться история? Чувствуется ли в нем удовлетворение?

Мы - существа повествовательные. Факты и цифры, какими бы важными они ни были, не могут вытеснить убедительную историю. Вы не можете забрать у кого-то историю, не дав ему новую. Единственное, что может заменить историю, - это история.

Для того чтобы история имела для нас смысл, ей необходима структура. Существует ряд основных сюжетов, которые мы находим интуитивно удовлетворительными: повествовательные структуры, которые неоднократно использовались, потому что они резонируют с нашими попытками найти смысл. В политике есть базовый сюжет, который используется снова и снова из-за его огромной повествовательной силы. Мы называем его "историей восстановления". Он выглядит следующим образом:

В стране царит беспорядок, вызванный могущественными и злобными силами, действующими против интересов человечества. Но герой или герои восстанут против этого беспорядка, сразятся с этими могущественными силами и, вопреки всему, выйдут победителями, чтобы восстановить гармонию на земле.

Это привычная структура повествования. Это сюжет, которому мы следуем в Новом Завете, в книгах о Гарри Поттере, во "Властелине колец", в "Нарнии". Это также история, которая сопровождала почти все политические и религиозные трансформации на протяжении тысячелетий. Можно сказать, что без мощной новой истории восстановления политические и религиозные преобразования были бы невозможны.

После того как экономика laissez-faire спровоцировала Великую депрессию, Джон Мейнард Кейнс разработал новую экономику. Но он сделал не только это. Он рассказал новую историю реставрации. Она выглядела следующим образом.

На земле царит беспорядок, вызванный могущественными и гнусными силами экономической элиты, захватившей мировые богатства. Но герой этой истории, государство, поддерживаемое рабочим и средним классом, будет бороться с этим беспорядком. Оно будет бороться с этими могущественными силами, перераспределяя богатство, и, тратя государственные деньги на общественные товары и услуги, будет создавать доходы и рабочие места, восстанавливая гармонию на земле.

Как и все хорошие истории о реставрации, эта вызвала резонанс во всем политическом спектре. Демократы и республиканцы, лейбористы и консерваторы, левые и правые - все они стали, в общих чертах, кейнсианцами. Только когда кейнсианство столкнулось с проблемами в 1970-х годах, неолибералы смогли выступить со своей собственной историей восстановления, которая к тому времени была отточена и отполирована в течение трех десятилетий. Помните, что Милтон Фридман сказал: "Когда пришло время, мы были готовы... и могли сразу войти". Это выглядело следующим образом:

В стране царит беспорядок, вызванный могущественными и злобными силами властного и всеохватывающего государства, чьи коллективизационные тенденции подавили свободу, индивидуализм и возможности. Но герой этой истории, предприниматель, стремящийся к свободе, будет бороться с этими могущественными силами. Он отменит парализующие ограничения государства и, создав богатство и возможности, которые просочатся ко всем, восстановит гармонию на земле.

Эта история нашла отклик и в политическом спектре. Республиканцы и демократы, консерваторы и лейбористы - все стали, в широком смысле, неолибералами. Кейнсианство и неолиберализм были, в большей или меньшей степени, противоположными историями. Тем не менее, они использовали идентичную структуру повествования.

Затем, в 2008 году, неолиберальная история лопнула. Именно в этот момент те из нас, кто страдал и оспаривал его последствия на протяжении стольких лет, обнаружили две вещи. Во-первых, что неолиберализм не работает, даже на своих собственных условиях. Во-вторых, на протяжении всего этого периода мы не смогли разработать новую и резонансную политическую историю. Лучшее, что мы могли предложить, - это либо смягченная версия неолиберализма, либо кейнсианство, приготовленное в микроволновой печи.

Именно поэтому неолиберализм - несмотря на все его неудачи - продолжает доминировать в нашей жизни: Мы не создали новой истории, которой можно было бы его заменить. В политике, за одним исключением, вы не можете вернуться назад. Это исключение - фашизм, чья мрачная история (кстати, тоже история реставрации: "Мир был ввергнут в беспорядок космополитической элитой и т. д., и т. п.") с каждым поколением находит все новые и новые отклики, особенно когда социальные и экономические условия разрушаются. Но, за этим исключением, люди, кажется, сопротивляются пересказу старой политической истории. Чтобы захватить политическое воображение, нам нужна новая история.

Когда у нас нет истории, объясняющей настоящее или описывающей будущее, надежда испаряется. Без истории восстановления, которая может показать нам путь вперед, ничего не может измениться. С такой историей восстановления может измениться почти все. История, которую нам нужно рассказать, должна понравиться как можно более широкому кругу людей, преодолевая политические разломы. Она должна резонировать с глубокими потребностями и желаниями. Она должна быть простой и понятной, и она должна быть основана на реальности.

Это может показаться сложной задачей, но мы уверены, что такая история существует и ждет, чтобы ее рассказали.

За последние несколько лет данные нескольких различных наук - психологии, антропологии, нейронауки, эволюционной биологии - указывают на то, что должно быть очевидным, и так бы и было, если бы нам не внушили гоббсовскую идею о том, что конкуренция - это состояние человечества по умолчанию. Оказывается, мы обладаем удивительной способностью к альтруизму. Хотя всем нам в той или иной степени присущи эгоизм и жадность, они не являются нашими доминирующими ценностями. Большинство людей в первую очередь мотивированы более социальными ценностями: альтруизмом, сочувствием, семьей, обществом и стремлением к лучшему миру - не только для себя, но и для других.

Кроме того, среди млекопитающих мы являемся высшими кооператорами, способными работать вместе для достижения общих целей гораздо более сложными и упреждающими способами, чем другие млекопитающие. Это центральные, важнейшие характеристики человечества: наш удивительный альтруизм и сотрудничество. Но что-то пошло ужасно не так.

Нашей доброй природе помешали несколько сил - не в последнюю очередь доминирующий политический нарратив нашего времени, который побуждает нас жить в конкуренции друг с другом. Он поощряет конфликты, заставляет нас бояться и не доверять друг другу. Он атомизирует общество. Она ослабляет социальные связи, которые делают нашу жизнь достойной. В этом вакууме растут силы насилия и нетерпимости.

Но это не обязательно должно быть так. Мы можем восстановить лучшие черты нашего человечества: альтруизм и сотрудничество. Там, где существует атомизация, мы можем построить процветающую гражданскую жизнь с богатой культурой участия. Там, где мы оказываемся зажатыми между рынком и государством, мы можем построить экономику, которая уважает и людей, и планету.

Там, где нас игнорировали и эксплуатировали, мы можем возродить нашу политику. Мы можем вернуть демократию людям, которые ее захватили. Мы можем использовать новые, более справедливые правила выборов, чтобы гарантировать, что финансовая власть больше никогда не будет преобладать над демократической. Представительная демократия должна быть дополнена демократией участия, позволяющей нам совершенствовать свой политический выбор. Этот выбор должен осуществляться как можно чаще на местном уровне. Если что-то можно решить на местном уровне, это не должно определяться на национальном.