Невидимый Легион

1

Солнце село. После четырех с половиной часов пути маршал выкрикнул:

– Пас! Пулька!

С машины сняли палатки, но при этом опрокинули один из ящиков. Оттуда посыпались револьверы, противогазы и теннисные ракетки.

– Простите, – обратился Рено к сэру Йолланду, – лучше было бы выбросить ракетки. Они занимают место и вряд ли понадобятся нам в обозримом будущем.

– Хм… вряд ли они были приобретены в качестве топлива. Мистер Вильке, – граф повернулся к стоящему рядом главному организатору, – зачем нам столько спортивного инвентаря?

– Ну-у… м-м-м… надо было запастись несколькими милыми вещами… м-м-м… на случай… м-м-м… если вдруг придется устраивать обмен с туземцами…

– А зачем нам устраивать обмен с туземцами?

– Так мне посоветовал один опытный путешественник, изъездивший всю Африку.

– Ну, хорошо, – сказал граф, – я только хотел бы знать, что дают бедуины за такую ракетку?.. Разбиваем лагерь… мне кажется, четыре часа для сна вполне достаточно…

– Замечательно, – заметил стоявший поблизости рядовой Кратохвиль (тот, что писал роман). – Целый день шататься по пустыне, а потом четыре часа на сон?

Граф подошел к Кратохвилю и воинственно поправил монокль.

– Вы… вы… вам в самом деле кажется, что я позволю мне возражать? Какой прыткий! Если вам что-то не по нраву, можете убираться. И только попробуйте не подчиниться!

– Простите, я…

– Извольте слушаться!.. Э-э… или убирайтесь. Примите к сведению: тот, кто не хочет подчиняться дисциплине, может идти на все четыре стороны! Я нанимал солдат, а не клоунов!

И отошел. Но самое интересное – никто даже слова не сказал. Даже не пробурчал себе под нос. Только Флер де Бак бросил Кратохвилю:

– Вы, коллега, так и нарываетесь на грубость. Чувствую, когда-нибудь я не выдержу, тогда-то узнаете, какая у меня тяжелая рука.

Кратохвиль ничего не сказал, так как полчаса назад у него на глазах Флер де Бак приподнял задок нагруженной телеги и держал его десять минут, пока меняли колесо. Ну что может ответить на это интеллигентный человек, который, к тому же, пишет роман…

– Браво! – радостно сказала Анна Йолланду. – Так и должен себя вести настоящий мужчина! Вы только кричите на них побольше, сэр…

2

В тот же вечер возникла еще одна проблема. После заката горячий дневной воздух с быстротой молнии сменился холодом. Рыхлая светлая пыль пустыни в течение нескольких минут отдала накопленное за день тепло. Термометр, показывающий сначала плюс четырнадцать, через несколько мгновений – плюс девять, к десяти вечера остановился на нуле.

Стоял леденящий холод. Граф готовил чай в своей палатке, которая была установлена рядом с палаткой Анны.

Послышался громкий шум, гул голосов. В палатку вошел бледный как смерть Дюрье. За ним втиснулись маршал, Байонне, Рено и капрал Кавелотти, вернее, Кинг Росванг.

– Сэр, – пролепетал Дюрье, – это рок…

Снаружи доносились крики и ругань. Стоял угрожающе-мятежный гул.

Анна, побледнев, осведомилась:

– Что произошло?

– Наверное, забыли приготовить ужин? – иронически спросил граф.

– Хуже! – воскликнул Байонне. – Нет одеял! Солдат заставляют пользоваться бритвами и носовыми платками, но нет ни одного одеяла!

– Позовите мистера Вильке! – отдал приказ граф.

– Мы его уже искали, – прошипел маршал, – мистер Вильке исчез…

Еще в самом начале скандала мистер Вильке подошел к господину Штрудлю и спросил, сколько тот возьмет за разрешение ночью, пока экипаж стоит, спать в коляске. Хозяин фиакра ответил, что не может торговаться, ибо на основании распоряжения венской полиции ему строго запрещено производить обслуживание пассажиров, если на фиакре висит табличка «свободно», так что даже если коляска стоит на месте, но в ней сидит клиент, это такая же поездка, как любая другая. Мистеру Вильке пришлось согласиться на официальный тариф. Герр Штрудль перевернул табличку той стороной, где значилось «занято», и вылез из коляски. Мистер Вильке спрятался под тентом и погасил лампу, а позже, когда герр Штрудль, завернувшись в одеяло, заснул на земле, стянул с Динделя грубую шерстяную попону и укрылся ею. Поэтому-то его и не нашли. Кто мог догадаться, что главный распорядитель в настоящий момент спит со скоростью десять километров в час, что оплачивается по тарифу № 2?

– Извините, – сказал граф своим офицерам, – но вы исполняли свои обязанности без надлежащей тщательности, раз подобное могло случиться…

Был леденящий холод. На редких кустиках тимьяна выступил иней.

– Закупка одеял не входит в мои служебные обязанности, сэр, – сказал маршал.

– Мне было поручено обеспечить снабжение оружием и боеприпасами, – твердо доложил Дюрье. – Одеяла никак не подходят под эту категорию.

Пользуясь отсутствием мистера Вильке, все валили на него.

Граф вышел из палатки. Солдаты с угрожающим гулом окружили своего командира. Да, положение было нешуточным. Сто человек в пустыне ночью без одеял.

– Это подлость!.. Бесчеловечно… Как вам не стыдно… – раздавались угрожающие выкрики.

– Прошу вас, послушайте… Так нельзя…

– Не станем слушать! – выкрикнула ефрейтор. – Один солдат и так уже кашляет!

Что тут же было продемонстрировано Дюком Росвангом, направляемым тяжелой рукой своей любящей мамаши.

– Какое свинство!

Перепуганные офицеры не знали, что делать. Тоутон размахивал железным ломом. На сторону восставших солдат перешел старший лейтенант Польхон. В данный момент он воинственно потрясал бутафорским мечом великого герцога из оперы «Сивилла».

Граф стоял среди побледневших офицеров с таким ледяным спокойствием, будто ждал автобус на остановке. Он вынул из глаза монокль и начал протирать его. Затем немного дрожащим голосом сказал:

– Так невозможно совещаться!

К нему тут же подскочил Польхон.

– О чем вы хотите совещаться?! Да я сейчас все расскажу! Просто им хотелось загрести побольше денег! Поэтому вместо одеял купили теннисные ракетки, резиновые перчатки и английские булавки…

Раздались одобрительные крики. Офицеры стояли ни живы ни мертвы. Сэр Йолланд вытащил револьвер и сказал бывшему матросу:

– А ну-ка повторите то, что вы сказали!

Польхон был не робкого десятка, но тем не менее, несмотря на тихий вкрадчивый голос графа, повторять своих слов не стал.

– Прошу прощения, но я только хотел…

– Вы что-то сказали об офицерах.

– Офицеры! – проворчал Польхон с глубочайшим презрением. – Да они такие же офицеры, как я.

Даже при желании матрос не мог бы нанести графу большего оскорбления. Положение становилось все более угрожающим.

В Африке в течение суток температура колеблется от минус восьми до плюс сорока пяти. Так же резко меняется и настроение у людей. Несколько человек уже толпились возле канистры со спиртом, но…

Оттуда, где в ночной тьме мерцал брошенный на произвол судьбы костер, неожиданно раздался звонкий голос, перекрывающий революционный гул:

– Алло, мальчики! Кто хочет чаю?

3

Над огнем висел большой котел, в нем закипала вода, а рядом стояла Анна (теперь только в этом имени можно было не сомневаться) и держала в руке огромную жестяную коробку с необычайно вкусным зеленым чаем из личных запасов графа. Чтобы уберечься от ночного холода, Анна накинула на плечи принадлежащее сэру Йолланду пальто из верблюжьей шерсти, что сделало ее еще более очаровательной.

Известно, во время решительных событий какой-нибудь неожиданный забавный эпизод способен на удивление быстро снизить накал страстей. Так случилось и сейчас: спокойный веселый голос, улыбающаяся женщина в свете костра и мысль о горячем чае оказали успокаивающее действие.

Анна высыпала в котел сухие зеленые листики, затем вылила бутылку рома. В ледяной ночи быстро распространился восхитительный аромат. Сначала солдаты недружелюбно толпились вокруг костра, но вскоре, благодаря грубоватым шуткам Анны, самая остроумная из которых состояла в том, что девушка так толкнула топтавшегося рядом Тоутона, что тот упал на спину, настроение поднялось, и постепенно души и тела разогрелись уже от самой процедуры чаепития.

– Несите свои кружки! Все сюда, мальчики! И Анна стала по очереди разливать чай, перешучиваясь со всеми и поддразнивая недовольных.

– Кружка чаю равняется одному одеялу. Если кто-то такой нежный, что мерзнет, могу дать взаймы свою накидку, потому что для любой мало-мальски порядочной женщины ничего не стоит провести одну ночь без одеяла, даже если на улице очень холодно.

Когда с чаем было покончено, Анна заметила в повозке несколько музыкальных инструментов. Когда-то они были собственностью джаз-банда «Улыбнись, малышка!». Как-то само собой получилось, что через пять минут Анна сидела у костра, а какой-то негр напевал ей колыбельную песенку, подыгрывая себе на банджо.

Солдаты слушали как зачарованные. Даже герр Штрудль, чувстовавший себя аристократом по отношению к общей массе и всегда сидевший в гордом одиночестве на козлах, так вот, говорю я вам, даже герр Штрудль надел пенсне, чтобы лучше видеть, и, наморщив ярко-розовый, как редиска, лоб, одобрительно кивал седой головой.

Песня всем очень понравилась. Затем к хору мятежников присоединились полковой трубач со своим саксофоном и его товарищ с гармонью.

Лишь сэр Йолланд хмуро наблюдал идиллию у костра издалека…