Невидимый партнер

Глава 6

Лайминг должен был бы обрадоваться, но на него вдруг навалилась усталость и чувство тревоги. Реализация планов побега уже не казалась таким простым делом, как оно виделось вначале, – что-то обязательно пойдет не так.

Он остановился на обочине и выключил свет. Следовало тщательно изучить обстановку, прежде чем начинать действовать. С близкого расстояния стоящие на поле корабли казались слишком крупными для разведчиков, однако для боевых крейсеров они были мелковаты, да и конструкция выглядела допотопно. Больше всего они смахивали на грузовики, перебивающиеся случайным фрахтом.

Если допустить, что корабли не поставлены здесь на ремонт, а находятся в рабочем состоянии и полностью подготовлены к старту, тогда у него появляется шанс. Опытный и хладнокровный пилот вполне может поднять такой корабль даже в одиночку. А если совсем повезет и на борту окажется автопилот, то он сможет продержаться несколько дней, а то и недель. Без помощи автоматики он наверняка свалится от усталости задолго до того, как доберется до какого-нибудь подходящего места. С разведчиком такой проблемы не существовало бы: все одноместные корабли, как правило, напичканы электроникой.

Лайминг прикинул, что численность команды у такой сравнительно небольшой торговой посудины должна насчитывать примерно двадцать человек, не больше.

Он только что видел, как один из кораблей приземлился.

Значит, по крайней мере, один из четырех еще не заправлен и не готов к полету. Если бы еще знать, какой именно… Но все равно корабль в руках стоит десяти в небе. У пилота при одном виде застывшего на старте корабля просто руки чешутся.

Лаймингу категорически не хотелось расставаться с грузовиком до последней минуты, и по натуре он был склонен к риску. В результате он решил, что нет никакого смысла тайно подкрадываться к кораблю, пересекая пешком залитый светом космопорт. Тактически более правильно захватить врага врасплох: въехать в ворота, остановиться прямо у трапа и проникнуть в корабль пока никто не сообразил, что к чему.

А когда он будет внутри и задраит шлюз, то окажется в относительной безопасности. Для того, чтобы выкурить его оттуда, понадобится куда больше времени, чем ему нужно для изучения незнакомой системы управления и подготовки к старту. Он засядет в этой металлической крепости, и первый же выхлоп из дюз расчистит вокруг площадку радиусом в пару десятков ярдов. Остановить стартующий корабль враг сможет единственным способом – подтащить тяжелую артиллерию и продырявить или опрокинуть корабль. Но когда подоспеют большие пушки, он уже будет пересекать орбиту ближайшей луны.

Подбадривая себя подобными мыслями, Лайминг вывел грузовик на дорогу и набрал скорость. В глубине души он прекрасно понимал все безумие своей затеи. Слишком много в его плане зависит от везения: он может выбрать корабль, на борту которого остались члены экипажа, или тот, что встал на профилактический ремонт. К тому же ничего не стоит напороться на ракету с незаправленными двигателями, которая не сможет взлететь. Тогда обозленным зангам останется только посиживать вокруг да ждать, пока он не сдастся или не умрет голодной смертью. Нечего и мечтать, что они окажутся настолько тупыми, что предоставят ему возможность перебраться на другой корабль.

Стрелой промчавшись по долине, грузовик повернул по широкой дуге и устремился к главным воротам космопорта.

Они были прикрыты, но между створками оставался промежуток шириной в ярд. С внешней стороны забора стоял вооруженный часовой, а за воротами виднелась сторожка охранников.

Когда грузовик показался в поле зрения часового и с ревом рванулся прямо на него, солдат в изумлении вылупил глаза и отреагировал, как типичная тыловая крыса. Вместо того, чтобы поднять оружие и взять на прицел водителя, он выскочил на дорогу и со всей возможной скоростью принялся открывать ворота. Та створка, в которую он упирался, распахнулась как раз вовремя, чтобы пропустить бешено мчащийся грузовик. И только после этого часовой возмутился: почему это водитель не сказал ему ни «привет», ни "проваливай к черту", ни что-нибудь еще, столь же любезное. Потрясая вслед промчавшемуся грузовику оружием, он неуклюже исполнил боевой танец, сопровождая его злобными выкриками.

Лайминг на максимальной скорости объезжал космопорт по периметру, полностью сосредоточившись на управлении машиной. Он не обращал внимания ни на что, стремясь к заветной цели – к месту стоянки кораблей.

Попавшаяся ему на пути группа покрытых чешуей типов, бросилась врассыпную, едва вывернувшись из-под колес. Потом из ангара выехал низкий длинный автокар, нагруженный топливными баками. Водитель, увидев несущийся грузовик, вылетел со своего места и бросился удирать во все лопатки, бросив кар посреди дороги. Грузовик Лайминга вильнул мимо, едва не перевернувшись на вираже.

Лайминг наметил своей целью корабль, стоящий на самом краю поля, куда зангам дольше всего добираться. Он затормозил у его кормы, выскочил из кабины грузовика и задрал голову. Где же трап? Суетливо обежав вокруг, он обнаружил трап с противоположной стороны и, как перепуганная мартышка, стал карабкаться наверх. Удовольствие сомнительное – все равно, что взбираться по заводской трубе. На полпути он остановился, чтобы передохнуть, и огляделся вокруг. К кораблю бежала сотня фигурок, казавшихся с такой высоты совсем крохотными. За ними следовали четыре машины и еще какая-то штука, вроде бронетранспортера. Лайминг прервал отдых и полез дальше, стараясь передвигаться как можно быстрее и в то же время соблюдая максимальную осторожность – он был уже так высоко, что каждое неловкое движение могло оказаться роковым.

С приближением к верхнему шлюзу нарастало и его беспокойство. Через несколько секунд он будет недосягаем для снайперов, но кто мешает врагам хоть сейчас начать обстрел?

При одной мысли, что в последний момент его сможет достать шальная пуля, внутри у Лайминга все свело судорогой, и он еще прибавить темп. Он быстро преодолел последнюю дюжину ступенек трапа, добрался до шлюза, и вдруг в его голову уперся какой-то металлический стержень. Застыв, он поднял удивленный взгляд и обнаружил, что смотрит прямо в дуло ружья вполне приличного калибра.

– Шатси, – приказал владелец ружья, указывая вниз. – Амаш!

В первое мгновение у Лайминга мелькнула безумная мысль: повиснув на одной руке, другой схватить противника за ногу и перебросить через себя. Он уже было приготовился к броску, но охранник то ли оказался слишком нетерпелив, то ли разгадал его замысел – только приклад ружья больно стукнул его по пальцам.

– Амаш! Шатси-амаш!

Делать нечего. Медленно и неохотно Лайминг стал спускаться вниз. С каждой ступенькой его отчаяние росло. Одно дело, если бы его схватили в начале погони. Но теперь, когда он столько преодолел, когда успех так близок! Тысяча чертей!

Ему почти удалось удрать! Почти – вот что обиднее всего!

На этот раз его упрячут как следует и приставят бдительную охрану. Даже если ему опять удастся смыться, шансы покинуть планету теперь равны нулю. Как только он убежит, оповестят все космопорты и на каждом корабле засядет вооруженный охранник. Всякий раз, сунув голову в шлюз, он будет снова попадать в ловушку.

По всему выходило, что он надолго застрял на этой вонючей планете. Хочешь – не хочешь, придется дожидаться или пока ее не захватит земной десант, или пока не кончится война. Любого из этих событий можно ожидать десятилетиями, вернее – веками.

Добравшись до земли, он шагнул на бетонную площадку и обернулся, ожидая получить удар в живот или оплеуху. Но ничего подобного не произошло. Вокруг, ничего не предпринимая, стояла толпа чешуйчатокожих солдат с абсолютно непроницаемыми физиономиями.

Среди них был офицер, казавшийся скорее удивленным, чем озлобленным. Одарив Лайминга немигающим взглядом, он выдал поток непостижимой тарабарщины, закончившейся на вопросительной ноте. Лайминг развел руки и пожал плечами. Офицер повторил попытку. Лайминг снова пожал плечами и изо всех сил попытался изобразить раскаяние.

Сообразив, что установить контакт не удастся, офицер что-то рявкнул в толпу. Тут же объявились четыре вооруженных конвоира, затолкали пленника в бронетранспортер, захлопнули дверь, и машина тронулась.

Везли его недолго. Лайминга выгрузили рядом с каким-то каменным домом, под конвоем провели по узким коридорам и сунули в заднюю комнату, приставив для компании пару часовых. Еще двое стерегли дверь снаружи. Сидя на низком жестком стуле, Лайминг битых два часа пялился в стену и вздыхал, сокрушаясь о своем провале. Охранники, скорчившиеся на стульях, за все время не проронив ни слова, только пялились на него немигающими змеиными глазами.

Через какое-то время вошел солдат и принес еду и питье.

Лайминг молча проглотил пищу и потратил еще два часа на изучение стены. Он уже давно прекратил расстраиваться из-за неудачи, и теперь его мозг напряженно работал. Туземцы явно не понимали, что изловили землянина. Судя по их поведению, они не были уверены, с кем имеют дело.

Их, конечно, можно было понять. На стороне союзников сражались обитатели тринадцати планет; четыре расы были гуманоидными, а еще три очень походили на людей. Сообщество, в свою очередь, являлось случайным и не особенно прочным конгломератом, насчитывающим как минимум двадцать видов, три из которых также походили на обитателей Земли. Вся эта странная крокодилообразная публика просто не могла разобраться, кто перед ней – Друг или враг. Поэтому они ожидали указаний высшего начальства.

Но его держали под охраной и были настороже. Лайминг ясно представлял, что происходит, пока он тут просиживает штаны. Дежурный офицер снял телефонную трубку – или как это у них тут называется – и позвонил в ближайший гарнизон сообщить о происшествии. Местный командир быстренько отфутболил его в военный штаб. Про рапорт Клавиза там уже и думать забыли, и какая-нибудь десятизвездная шишка, скорей всего, отпасует запрос на главную радиостанцию. Оператор отправит депешу трем союзникам-гуманоидам: не затерялся ли в этом районе след их разведчика?

И только когда придет отрицательный ответ, туземцы смекнут, что в их космическую империю залетела редкая пташка. Вряд ли им это придется по вкусу. Тыловым войскам, окопавшимся далеко от линии фронта, обычно достаются все трофеи и никаких забот. Они мечтают только об одном – чтобы и дальше все шло так же тихо и мирно. Внезапное вторжение врага там, где его никто не ждет, нарушит привычный уклад их жизни и, безусловно, вызовет раздражение. Так что на воинские почести ему рассчитывать не приходится. К тому же они вполне могут подумать: сегодня пробрался один разведчик – завтра жди целую армию, кому же охота получить удар с тыла?

Клавиз примчится во весь опор, как только до него дойдет новость. Он напомнит, что Лайминга ловят уже не в первый раз. Ну и что, в конце концов, с ним сделают? Лайминг терялся в догадках. Раньше у них просто не было времени как следует развернуться – слишком быстро он удрал. Но теперь… Вряд ли его сразу расстреляют. Если они достаточно цивилизованная публика, то сперва устроят перекрестный допрос, а потом засадят его в каталажку. А если нецивилизованная – тогда откопают Клавиза или кого-нибудь из своих союзников, знающих язык Земли, и, не гнушаясь никакими жестокостями, вытянут из пленника все нужные сведения.

В благословенные времена, когда конфликты ограничивались территорией одной-единственной планеты, существовало прекрасное защитное средство для военнопленных, так называемая Женевская Конвенция. Она предусматривала организацию нейтральной инспекции лагерей для военнопленных, доставку им писем из дома и продуктовых посылок. Но это в далеком прошлом. Теперь нет ничего подобного. У пленника всего два способа защиты: собственные силы плюс слабое утешение, что соотечественники могут отыграться на захваченном в плен неприятеле. Правда отыграться они смогут в том случае, если узнают, что с кем-то из своих в плену жестоко обращаются. А кто им сообщит? Так что это скорее мечта, чем реальность.

Время застыло. Дважды сменялся караул, еще раз принесли поесть. Лайминг увидел, что за окном темнеет. Украдкой поглядывая в сторону единственного окна и прикидывая шансы на побег, он отказался даже от попытки выскакивать из окна под прицелом двух ружей – чистое самоубийство.

Маленькое оконце находилось так высоко, что в спешке через него не очень-то протиснешься. Ах, если бы с ним был пистолет-вонючка!

Лайминг был твердо убежден, что первейший долг пленного – смыться. Для этого придется с нечеловеческим терпением выжидать подходящий момент и, как только подвернется удобный случай, использовать его на всю катушку. Один раз это ему почти удалось, так почему бы вторично не попытать счастья? А если пути на свободу нет, нужно его изобрести.

Обстоятельства складываются не лучшим образом и, похоже, со временем будут только ухудшаться. Знай он туземный или любой другой язык сообщества, он бы даже полиглота Клавиза заставил поверить, что черное – это белое.

Конечно, беззастенчивая наглость имеет свои преимущества.

Как знать, может быть, приземлившись, он сумел бы сладкими речами и безграничной самоуверенностью, приправленными дозой нахальства, заставить туземцев отремонтировать ему дюзы и даже пожелать счастливого пути, так что они даже и не заподозрили бы, что оказали услугу врагу.

Сладкая мечта, но совершенно бесплодная… Он не умел говорить ни на одном языке Сообщества, что сразу же подрубало ее под корень. Даже младенца не уговоришь расстаться с погремушкой, если вместо слов будешь издавать нечленораздельное мычание. Но должен же быть какой-то шанс!

Уж он ухватился бы за него сразу и обеими руками! Если, конечно, противник настолько глуп, чтобы такой шанс предоставить.

Оценивая стражников – так же, как когда-то взвешивал способности офицера, своих первых конвоиров и Клавиза, – Лайминг решил, что они навряд ли принадлежат к интеллектуальной элите Сообщества. Зато у них медвежья хватка и крокодилья злоба – как раз то, что надо, чтобы засадить человека в кутузку и гноить там до скончания веков.

Ничего не скажешь – повезло. Попал на планету прирожденных тюремщиков.

Занги продержали его взаперти четыре дня, регулярно доставляя еду и питье. Длинные ночи он проводил в настороженной полудреме. Днем – часами думал и угрюмо взирал на своих невозмутимых стражей. Мысленно Лайминг уже изобрел тысячу планов освобождения, рассмотрел их и отверг. Большинство казались надуманными, фантастическими и нереальными.

Он даже дошел до того, что попытался загипнотизировать охранников, неотрывно глядя на них, но добился только того, что его глаза начали слипаться На охранников же это не произвело ни малейшего впечатления. Как все пресмыкающиеся, они обладали способностью сохранять неподвижность и тупо смотреть в пространство до второго пришествия.

На утро четвертого дня в комнату заявился офицер, гаркнул "Амаш!" и указал на дверь. Его тон и манеры не свидетельствовали о дружелюбии.

Наверное, машина оповещения сработала и кто-то распознал в госте неприятельского шпиона.

Лайминг побрел по коридорам в сопровождении четырех охранников. Двое шли впереди, двое сзади, шествие замыкал офицер. Выйдя из здания, землянин увидел поджидавший их на дороге обитый сталью фургон. Лайминга без церемоний впихнули в кузов и заперли дверь. Сквозь зарешеченное окно он видел, как два охранника вскочили на заднюю подножку и вцепились в поручни. Третий сел в кабину к водителю.

Переезд продолжался тринадцать часов, причем все это время пленник трясся в душной запертой камере на колесах в полной темноте, если не считать маленького, запыленного окна.

К тому времени, когда машина наконец остановилась, Лайминг изобрел новое, на редкость гнусное словечко. Он не преминул пустить его в оборот, как только отворилась дверь.

– Хрюндик – энк! – заорал он.

– Амаш! – рявкнул охранник, не оценив вклад пленника в словарь бранных выражений, и грубо подтолкнул его в спину.

Лайминг на затекших ногах неуклюже спустился из машины на землю. Он успел заметить высоченные стены на фоне ночного неба, а над ними – зарево ярких огней. Потом его провели в железные ворота и дальше, в просторную комнату, где его уже поджидало шестеро типов крайне мрачной наружности.

Начальник конвоя положил перед комиссией по встрече какую-то бумагу, и один из шестерых, не глядя, подмахнул ее. Когда стража покинула помещение и за последним конвоиром закрылась дверь, все шестеро недружелюбно уставились на пришельца.

Один из них что-то изрек начальственным тоном и знаками приказал Лаймингу раздеться.

Лайминг весьма эмоционально обозвал его вонючим хрюндиком, по уши завязшим в тыловом болоте, как свинья в грязи. Этим он добился только того, что шестеро громил схватили его, мигом раздели догола и обыскали всю одежду, обращая особое внимание на швы и карманы. Они продемонстрировали замечательную сноровку специалистов, уже не раз на практике выполнявших подобные действия, которые знали, что искать и где. Никто не проявил ни малейшего интереса к анатомии чужака, хотя он красовался перед ними в чем мать родила.

Наконец осмотр был закончен. Добычу из карманов отложили в сторону, а одежду швырнули обратно.

Пока Лайминг натягивал на себя одежду, шестерка специалистов копалась в его башмаках, сопровождая свои действия недовольным бурчанием. Оставив пленнику минимум, необходимый для того, чтобы прикрыть наготу, они выпустили его через заднюю дверь, заставили спуститься по массивной каменной лестнице и втолкнули в камеру.

Для Лайминга стук захлопнувшейся двери прозвучал как удар судьбы. В густо зарешеченное отверстие, расположенное под самым потолком, сквозь ночную темноту пробивался свет восьми звездочек и одной крохотной луны. Нижнюю часть оконца окрашивал слабый желтоватый отблеск наружного освещения.

Передвигаясь на ощупь почти в полной темноте, пленник обнаружил у стены деревянную скамью. Лайминг попытался ее сдвинуть, и скамья легко подалась. Подтащив ее к отверстию, он встал на нее ногами, но выглянуть наружу так и не удалось: не хватало пары футов. Он немного повозился с тяжелой скамьей, и ему удалось прислонить ее стене под углом, потом осторожно поднялся на самый верх и приник к решетке.

Окно возвышалось примерно на сорок футов над землей.

Отсюда открывалось голое, вымощенное камнем пространство, которое, насколько позволяло видеть окно, тянулось вправо и влево. Пространство было ограничено гладкой каменной стеной, возвышавшейся до уровня его глаз. Верхняя кромка стены заострялась, образуя угол градусов в шестьдесят. Над ней на высоте десяти дюймов был туго натянут ряд гладкой, без шипов, проволоки.

Невидимые Лаймингу источники, расположенные справа и слева, посылали мощные лучи света, озаряя всю площадь между тюремным корпусом и наружной стеной, равно как и обширное пространство за ней. И никаких признаков жизни. Только стена, море света, да нависшая ночь с далекими звездами.

– Значит, я в тюрьме, – констатировал Лайминг. – Ну уж нет! Это не лезет ни в какие ворота!

Разозленный, он спрыгнул на невидимый пол. От резкого толчка скамья рухнула с оглушительным грохотом. Звук был такой, что со стороны можно было подумать: пленник раздобыл ракету и умчался на ней, пробив крышу. По коридору быстро затопали тяжелые шаги, через открывшийся глазок в железной двери брызнул луч света. В отверстии появился зрачок.

– Сач инвигия, фаплап! – очень понятно гаркнул надзиратель.

Лайминг обозвал его плоскостопым толстозадым хрюндиком и добавил еще несколько слов, более старых, затертых от долгого употребления, но не потерявших своей выразительности. Глазок захлопнулся.

Лайминг улегся на неудобную жесткую скамью и попытался уснуть.

Проворочавшись час, он вскочил и яростно забарабанил в дверь. Когда глазок приоткрылся, Лайминг проорал:

– Сам ты фаплап!

Только после этого ему удалось заснуть.

На завтрак принесли миску чуть теплой каши, напоминавшей перловку, и кружку воды. Еду швырнули ему с пренебрежением, и она стоила такого обращения: она была еще хуже той мешанины, которой Лайминг перебивался, скитаясь в лесах. Поглощая пищу, он кривился от отвращения. Но чему удивляться – в лесу у него была не тюремная баланда, а паек бедолаг-вертолетчиков.

Вскоре после завтрака к нему заявился тонкогубый тип в сопровождении двух охранников. При помощи множества телодвижений посетитель объяснил, что пленнику надлежит освоить цивилизованную речь, причем освоить срочно, в приказном порядке. Обучение должно было начаться незамедлительно.

Не в восторге от такой перспективы, Лайминг спросил:

– А где майор Клавиз?

– Щипнос?

– Почему вы не позовете Клавиза переводить – он что, онемел?

Кое-как до собеседника дошел смысл вопроса. Тыкая перед собой указательным пальцем, он изрек:

– Клавиз – жир-жир-жир!

– Чего, чего?

– Клавиз – жир-жир-жир! – повторил тип и, несколько раз ударив себя в грудь, сделал вид, что валится на пол.

Пантомима весьма недвусмысленно давала понять, что Клавиз отправился на тот свет, причем не без вмешательства высших инстанций.

– Ни хрена себе! – изумился Лайминг.

Его наставник счел тему исчерпанной деловито извлек стопку детских книжек с картинками и начал приобщать Лайминга к знаниям. Охранники тем временем подпирали стенку, явно скучая от безделья. Лайминг, со своей стороны, старался помочь процессу обучения так, как можно помогать только заклятому врагу: не понимал ни единого слова, не произносил правильно ни единого звука – в общем, продемонстрировал полнейшую лингвистическую тупизну.

К полудню урок закончился, и прибыла очередная миска каши, в которой плавал кусочек какой-то жилистой дряни, очень похожей на крысиную ляжку. Лайминг выхлебал кашу, пососал мясо и отодвинул миску. Интересно, что скрывается за их намерением обучить его туземной речи?

Сгоряча ухлопав беднягу Клавиза, враг стал жертвой собственной жестокости: лишился единственного на планете знатока космоарго. Конечно, где-то на планетах Сообщества есть и другие переводчики, но чтобы доставить кого-нибудь из них сюда, потребуется уйма времени и хлопот. Кто-то свалял дурака, подписав Клавизу смертный приговор, а теперь старается исправить промах, обучая пленника чирикать по-своему.

Похоже, у противника нет ничего похожего на электронные средства допроса, распространенные на Земле. Значит, они могут извлекать информацию только обычным методом вопросов и ответов, усиленным неизвестными мерами воздействия. Им позарез нужны сведения, и они постараются их заполучить любой ценой. Чем дольше он протянет с освоением их языка, тем дальше отодвинет тот день, когда ему устроят допрос с пристрастием – если, конечно, он правильно угадал их намерения.

Размышления Лайминга прервал приход охранников. Они отперли дверь и вывели его из камеры. Проведя пленника по коридору и вниз по лестнице, они выпустили его в просторный двор, по которому бесцельно слонялись под ярким солнцем какие-то существа. Лайминг замер от изумления.

Ригелиане! Их тут было не меньше двух тысяч.

Это же союзники, боевые соратники Земли! С нарастающим волнением он стал всматриваться в толпу, пытаясь отыскать среди множества гуманоидов более знакомые черты.

Найти хотя бы парочку землян. Или, на худой конец, несколько человекоподобных центаврийцев.

Никого похожего Лайминг не увидел, как ни старался.

Вокруг шлепали на своих подгибающихся конечностях одни пучеглазые ригелиане, и вид у них был такой безотрадный, будто позади бесцельно прожитая жизнь, а впереди – ни малейшего просвета.

Однако Лайминг с первого взгляда почуял что-то неладное.

Они должны были видеть его так же ясно, как и он их, но ничем это не показали. Появление землянина, космического союзника, должно было вызвать их законный интерес. Было бы естественно, если б они столпились вокруг него, забросали вопросами о последних событиях, поделились новостями.

Ничего подобного. Никто из гуляющих во дворе регилиан даже ухом не повел. Держались они так, будто появление землянина их совершенно не трогает. Лайминг намеренно неторопливо прошелся по двору, просто напрашиваясь на проявление братских чувств. Ригелиане расступались, некоторые посматривали украдкой, но большинство делало вид, что в упор его не видят. И ни единого дружеского слова.

Похоже, они сознательно устроили ему бойкот.

Наконец он застал в углу двора кучку ригелиан, встал так, чтобы они не смогли ненароком проскользнуть мимо, и, почти не скрывая злости, выпалил:

– Среди вас есть кто-нибудь, кто говорит на земном?

Они изучали облака, рассматривали стену, землю, друг друга и молчали.

– Кто-нибудь знает центаврийский?

Никакой реакции.

– А как насчет космоарго?

Молчание.

Обозлившись, Лайминг прижал другую группу. То же самое. За час он забросал вопросами две-три сотни ригелиан и не получил в ответ ни единого звука. Постепенно злость сменилась изумлением. В их поведении не было ни презрения, ни враждебности. Тут скрывалось что-то совсем другое.

Он попытался рассуждать логически и пришел к очевидному выводу: по неизвестным ему причинам они держатся настороже и боятся вступать с ним в разговор.

Лайминг уселся на каменной ступеньке и наблюдал за бесцельно шатающимися по двору ригелианами, пока пронзительный свисток не возвестил окончание прогулки. Ригелиане построились в длинные шеренги и отправились в свой барак.

Тюремщики пинками загнали Лайминга обратно в камеру. Он решил на время отложить загадку странного поведения союзников. Для обдумывания лучше подходят ночные часы: больше-то делать нечего. Оставшееся светлое время дня он решил посвятить изучению книг, чтобы постараться как можно быстрее освоить туземный язык, при этом на занятиях сохраняя вид дебила.

Это знание ему может очень пригодиться уже в ближайшем будущем, по крайней мере, он сможет быть в курсе замыслов врага. Жаль, что он не удосужился в свое время выучить, к примеру, ригелианский…

Пилот с головой ушел в работу, пока с наступлением темноты буквы и картинки не стали сливаться. Лайминг проглотил вечернюю порцию так называемой еды, а потом растянулся на скамье и закрыл глаза. Следуя ранее намеченному плану, он принялся размышлять.

В его сумбурной жизни ему встретилось не больше двух десятков ригелиан. Что он о них знал? Он никогда не был ни в одной из их трех тесно сгрудившихся солнечных систем. То немногое, что ему известно, было основано на слухах. Например, про ригелиан говорили, что они обладают высоким уровнем умственного развития, что они хорошие работники и издавна, еще со времен первого контакта, состоявшегося уже почти тысячелетие назад, проявляют к землянам неизменное дружелюбие. Пятьдесят процентов ригелиан владеют космоарго, а около одного процента знает язык Земли.

В таком случае, если эти сведения верны, то во дворе должно было находиться несколько сотен типов, понимавших его речь, если не на одном языке, так на другом. Почему же они шарахаются от него и помалкивают? И чем вызвано такое трогательное единодушие?

Решив во что бы то ни стало разгадать эту головоломку, Лайминг придумал, рассмотрел и отбросил в сторону с дюжину теорий. Каждая оказывалась с изъяном и не выдерживала тщательной проверки. И только часа через два он наткнулся на очевидную разгадку.

Здешние ригелиане – пленники. Они лишились свободы на неопределенный срок. Кто-то из них, возможно, пару раз и видел землянина, но в рядах Сообщества есть несколько народов, внешне напоминающих людей. Как они могут быть уверенными в том, что Лайминг именно землянин, а не шпион или подсадная утка, задача которой выведать их тайные замыслы. Вполне понятно, что они не хотят рисковать.

Однако эта все объясняющая стройная теория приводила к интересным выводам. Если большая группа пленных, как один, крайне подозрительно относится к чужаку, видя в нем в первую очередь предполагаемого предателя, значит, им есть что скрывать. Ага! Он даже хлопнул себя по колену от удовольствия. Ригелиане вынашивают план побега, поэтому и не хотят рисковать.

Наверное, они уже давно находятся в плену, так что заключение им, по меньшей мере, осточертело. Настолько, что они отчаялись ждать помощь со стороны и решили попытаться бежать. Имея план побега или находясь в процессе его подготовки, они не желают подвергать свой замысел опасности, откровенничая с чужаком сомнительного происхождения, Перед Лаймингом вставала нелегкая задача. Ему придется придумать способ рассеять их подозрения, завоевать доверие и добиться, чтобы его приняли в компанию. Над этим стоит как следует поломать голову.

Свой план по зарабатыванию доверия Лайминг начал осуществлять уже на следующий день. Когда в конце прогулки один из стражей профессионально замахнулся увесистой задней лапой и наградил его дежурным пинком, Лайминг проворно обернулся и от души заехал ему в физиономию кулаком. Тут же на помощь подскочили четверо охранников и задали провинившемуся хорошую трепку. Перед тем как потерять сознание, Лайминг успел подумать, что добился своего: охранники поработали на совесть, и никто из наблюдавших эту сцену ригелиан не мог принять ее за инсценировку.

Он получил то, чего, в сущности, и добивался. Когда бесчувственное тело поволокли со двора, на разбитом в кровь лице Лайминга застыло выражение удовлетворения.