Глава 3

Он думал, что, когда доберется дотуда, все разъяснится, но вместо этого – удивляться нечему – путаницы стало еще больше. Он снял комнату в дешевом мотеле неподалеку от мексиканского квартала и все утро проторчал в номере, раздраженно обдумывая следующий шаг. Но так и не пришел ни к какому выводу.

В итоге он решил прогуляться, надеясь, что ему просто повезет и все, как обычно, образуется само собой. Одно он знал наверняка: не всегда получается так, как хотелось бы. Иногда ситуация выходит из-под контроля, ярость и безумие вырываются наружу, гибнут люди, рушатся жизни. Именно поэтому он и приехал сюда.

А здесь гораздо жарче, чем он предполагал. И солнце совсем ослепительное. Что и говорить, пустыня есть пустыня. Он представлял себе местность несколько иначе. С одной стороны – хребет лиловых гор, вернее даже, холмов, заслоняющих горизонт, с других сторон – невысокие покатые возвышенности, застланные скупой колючей растительностью. Ощетинившиеся стебли кактусов торчат на голой земле, словно смертоносные деревья. Зеленый цвет почти отсутствует, преобладают коричневые, желтые и серые тона.

Маленький провинциальный городишко, где он остановился, вытянулся вдоль единственной центральной улицы, на одном конце которой расположились закусочные. Чуть в стороне, так сказать, на окраине, под сенью привезенных пальмовых деревьев, обосновались жилые трейлеры. На каждом шагу стояли ободранные лавчонки, многие – с заколоченными окнами и дверями. Были здесь также ночные магазинчики, химчистка и киоски с ковбойскими и индейскими сувенирами, в которые изредка заглядывали случайные приезжие. Обычный захолустный городок, каких немало вдали от федеральной трассы. Назывался он Ахо и находился в штате Аризона.

Расс прогуливался по улице, но не видел ничего интересного. Удача была не на его стороне. Наконец он зашел в один из кафе-баров, заказал обед и поел под гомон приглушенных голосов пастухов, болтавших о пустяках. Никто не обращал на него внимания. Расс поднялся и расплатился за сэндвич, протянув бармену пять долларов. На лице последнего мелькнула улыбка, по-видимому означавшая признательность – а может, Рассу только показалось.

– Послушайте, – обратился он к бармену. – Не могли бы вы мне помочь?

– О, держу пари, я знаю, что тебе нужно, сынок.

– Неужто это так очевидно?

– Еще как очевидно, черт побери.

– Что, сюда часто заходят парни вроде меня?

– Бывают вроде тебя, бывают и другие. В городе без малого месяц проторчала бригада западногерманского телевидения. Я им одного жаркого, наверное, на тысячу долларов продал. Среди них был один здоровый мужик, Франц. Ему очень нравилось, как моя жена готовит барбекю.

– Ну и как, раскопали что-нибудь?

– Ни черта. Ни они, ни кто другой. Был еще один шикарный тип из Нью-Йорка. Вел себя так, будто весь мир у его ног, а мы у него в услужении. Полтора месяца провел здесь. Воротила еще тот. Имел дела с парнем, с тем, которого казнили в Юте, и даже с самим О. Джеем[8]. Но у него ничего не вышло. И репортерша из французского журнала уехала ни с чем. Славная малышка. Лучше бы про меня написала. Я выболтал все свои секреты, рассказал даже, как жена готовит барбекю.

– Его вообще кто-нибудь видит? Он бывает на людях?

– Появляется. Рослый спокойный парень, но мало с кем общается. Жена чертовски приятная. Дочка маленькая есть. Но у него своя жизнь. Работает, наблюдает, толкается среди людей.

– Можешь сказать, где он живет?

– Не могу, сынок. Он был бы против. А я его уважаю. И ты должен уважать. Думаю, он просто хочет, чтобы его оставили в покое.

– Я уважаю его, – сказал Расс. – Поэтому и приехал сюда.

– У тебя, скорей всего, ничего не выйдет. Так же как у других. Чем ты лучше их?

«Чем я лучше других? – спросил себя Расс. – Да, в этом весь вопрос». А вслух ответил:

– Видишь ли, мне известно то, что другие не могли бы ему сообщить. Это даже не о нем лично.

– Тогда наберись терпения, сынок. Он скоро услышит о тебе. Может, уже слышал. Народ держит его в курсе событий.

– Да, я знаю. Что ж, спасибо. Очевидно, и я закончу тем, что потрачу на барбекю тысячу долларов. Я здесь надолго.

Расс вышел на улицу – ух, ну и солнце! – и полез в карман за темными очками. Едва он их надел, как увидел на дороге пикап. Ему показалось, что человек за рулем – как раз тот, кого он ищет: худощавый загорелый мужчина с обветренным лицом и спокойным, проницательным взглядом. Но нет, это был всего лишь толстый пастух.

Расс стал неторопливо прохаживаться по улице, заглядывая в лица местных жителей, чтобы завязать разговор, но ответом ему был мрачный взгляд маленького американского города, категорично заявлявшего: «Посторонним вход воспрещен». Он вернулся в мотель ни с чем и снова вытащил свою папку.

Собранные в ней бумаги были ветхими, изрядно потрепанными, а некоторые – засаленными: прошли через слишком много рук. Текст на них давно бы исчез, если бы типографская краска имела свойство улетучиваться при чтении. Но этого, слава богу, не случилось: современная печать не поддавалась разрушению, оставаясь яркой и сочной.

Из всех хранившихся в папке документов наибольший интерес представляла обложка «Ньюсуика» за 1992 год. «Герой Боб Ли Свэггер – наемный убийца», – прочитал Расс. Это был номер за тот месяц, когда Свэггера разыскивали по всей Америке. Такой же снимок с подписью «Боб Ли Свэггер – печальное наследие войны во Вьетнаме» Расс видел в журнале «Тайм», но этого номера у него не было. Расс смотрел на старую фотографию Свэггера, снимок, сделанный во Вьетнаме. Он давал полное представление об изображенном человеке и в то же время ничего о нем не говорил: лицо уроженца одного из южных штатов, на вид – лет двадцать пять, а может, и сорок с хвостиком, упрямый подбородок, кожа туго обтягивает череп – так, наверное, выглядит лицо смерти. Впрочем, этот парень и был вестником смерти. Одет в тигровую камуфляжную форму, на голове – фуражка морского пехотинца, брови сдвинуты, глубоко сидящие глаза глядят сощурившись, отвергая всякие контакты не на условиях их хозяина. Это было лицо человека из девятнадцатого века – лицо кавалериста из партизанского отряда Мосби[9] или Куонтрилла[10] либо участника перестрелки возле ранчо «О. К. Коралл»[11]. Он принадлежал к числу тех людей, которые не задумываясь выхватывают из кобуры кольт, несутся вперед и через пять минут возвращаются, сделав свое дело. На обложке журнала Свэггер стоял с ружьем, покоящимся на изгибе локтя. Любой с первого же взгляда понимал, что перед ним – один из опаснейших в мире охотников на людей.

Расс отложил обложку «Ньюсуика» и стал перебирать другие фотографии, изъятые из архива газеты «Дейли оклахомен» (он не так давно ушел оттуда), издававшейся в Оклахома-Сити. Снимки были сделаны в 1992 году во время загадочного слушания, положившего конец двухмесячной популярности Боба Ли Свэггера. После этого процесса он сознательно ушел в тень, выпал из поля зрения общественности. Анонимность, безвестность ему нужны были не меньше, чем Лоуренсу Аравийскому, скрывавшемуся под именем пилота Шоу. И поэтому он просто исчез, растворился без следа, что весьма необычно для Америки, где знаменитостей обычно осыпают деньгами. Но нет, о нем не писали книг, не снимали фильмов; он не выступал в теледискуссиях, не давал интервью, не отвечал на провокационные вопросы аналитиков, предполагавших, будто ему известно то, что неведомо другим. Правда, один недобросовестный дилетант все же сочинил о нем роман, да еще в газетах для сервайвалистов и фанатов оружия появилось несколько статей с отрывочными сведениями о Свэггере, но Расс знал, что все это недостоверные слухи, абстрактное, бессодержательное теоретизирование – словом, ложь. Его внимание привлекла только заметка о том, что Свэггер женился на симпатичной женщине, присутствовавшей на скандальном слушании, и теперь живет вместе с ней в городке Ахо, штат Аризона.

«Итак, – размышлял Расс, – я в Ахо, сижу в дешевом мотеле и впустую трачу деньги и время».


Наконец на пятый день, когда Расс, сидя в баре, с аппетитом уплетал лакомый кусочек барбекю, стараясь не думать о том, что его деньги на исходе, к нему подошел знакомый бармен.

– Ты слышал, – зашептал он, – сегодня в город приезжает интересующее тебя лицо?

Расс поперхнулся от неожиданности.

– Да, сэр. Сегодня пятница. Он закупает провизию в «Южных штатах». Может, я и напутал, но мне кажется, я только что видел один пикап, движущийся в том направлении. На твоем месте я бы не мешкая сменил позицию.

– Ну и ну! – выпалил Расс.

– Я тебе ничего не говорил.

– Ни слова.

Расс надел темные очки и ринулся на улицу. «Южные штаты», «Южные штаты», где это? Ага, вспомнил: в двух кварталах южнее, ближе к центру, есть место, где собираются фермеры по утрам, прежде чем отправиться на работу, и вечером, по окончании трудового дня. Там можно купить все, от мешка зерна до молотилки «Интернэшнл харвестер» стоимостью в полмиллиона долларов. Расс так разволновался, что едва не забыл, где оставил машину, но потом взял себя в руки и решил, что пойдет пешком.

Он повернул в обратную сторону и помчался, сверкая пятками, лавируя между группками случайных туристов, минуя компании подростков, лениво глазевших на прохожих. «Полный идиот», – посмеивался над собой Расс. Он был взволнован. Однажды, когда он работал в «Дейли оклахомен», ему пришлось подменять кинокритика, уехавшего в отпуск. Расс полетел вместо него в Новый Орлеан на так называемую «пирушку», устроенную в банкетном зале одного из отелей. Он сидел за столиком, тараща глаза на Кевина Костнера и Клинта Иствуда, которых водили по залу. У каждого стола задерживались на полчаса. Вид у Расса, безусловно, был забавный, но тут уж ничего не поделаешь: при появлении кинозвезд в большом зале отеля он испытал те же чувства, что владели им теперь, – головокружение, отупение, изумление, ребячий восторг, осознание своей полной ничтожности. А это ведь были просто знаменитые актеры, и, наблюдая за ними, Расс пришел к выводу, что они вполне приличные ребята, но герои ненастоящие.

А теперь он имеет дело с подлинным героем: и на войне, и в мирной жизни этот человек совершил много необычного, сверхвыдающегося. Расс бежал на встречу с ним и волновался все больше: мысли путались, пузырились в голове, как мыльная пена, внимание рассеивалось.

«План, – стучало в висках, – нужно составить план действий».

Но прежде, чем он успел что-либо придумать, ноги вынесли его за угол, на автостоянку перед магазином «Южные штаты». Под ботинками захрустел гравий, ноздри тут же забил пыльный воздух. Расс остановился, пожирая глазами развернувшуюся перед ним картину из жизни трудового люда Америки. Человек, наделенный саркастическим воображением Иеронима Босха или наблюдательностью Нормана Рокуэлла, замечавшего малейшие детали, назвал бы это сельским сходом. Во дворе суетились фермеры и пастухи. Собравшись группками у своих пикапов, они рассказывали байки, похлопывали друг друга по плечу, весело толкались. Чуть дальше находились загоны для скота, из которых доносилось мычание коров. Как на товарной станции субботним вечером. Так где же Джон Уэйн?[12] Да тут все Джоны Уэйны, черт побери.

У мужчин во дворе, скроенных, казалось, из сыромятной кожи и пеммикана[13], были бугристые загорелые лица. Все одеты в холщовые робы, с головы до пят затянуты в кожу, на многих – стоптанные сапоги. Только головные уборы различались: одни носили соломенные шляпы, другие – стетсоны, с высокой или приплюснутой тульей, с загнутыми или прямыми краями, третьи – фуражки строителей, четвертые – бейсболки; мелькнула даже пара рыбацких кепок.

В этом хаосе Расс совсем растерялся, чувствуя себя как чернокожий, угодивший на сходку куклуксклановцев. А работяги веселились, балагурили, не обращая на него внимания. Расс бродил между ними, выискивая лицо, схожее с портретом на обложке журнала или на фотографиях, сделанных позднее, – лицо, запомнившееся ему до мельчайших подробностей. Он предполагал, что у такого человека, как Боб, обязательно должны быть приверженцы, которые всюду сопровождают его, не отходя ни на шаг, и все пытался найти короля, окруженного толпой принцев. Безрезультатно. Вскоре Расс заметил, что мужчины по одному, по двое откалываются от своих компаний и куда-то уходят.

– Что происходит? – поинтересовался он у одного из местных.

– Обычное дело. По пятницам в полдень народ идет затариваться провизией. Здесь много магазинов и складов. Гораздо больше, чем ты думаешь. А перед этим ребята собираются, чтобы побалагурить.

– Понятно, – отозвался Расс.

Он продолжал бродить в редеющей толпе, тщетно пытаясь различить в смуглых лицах мужчин неопределенного возраста, принадлежавших, казалось, к совершенно иной расе, знакомые черты Боба Ли Свэггера.

Наконец Расс наткнулся на склад, возле которого стоял облезлый пикап. Какой-то работяга забрасывал в кузов мешки с провизией.

Расс замер на месте, потом сделал еще шаг и остановился, не отрывая взгляда от мужчины.

Это был рослый человек с красным платком на шее, мокрым от сбегавшего по лицу пота. Одет он был в потертые джинсы и ковбойскую рубашку, выгоревшую на солнце, на голове – измятая и выцветшая красная бейсболка с надписью «Рейзорбэкс».

Почувствовав на себе чужой взгляд, мужчина поднял глаза и посмотрел Рассу в лицо. Да, это был он: несколько старше, чем думал Расс, и смуглее, цвет кожи почти как у навахских гончарных изделий, лицо худощавое, без единой лишней складки жира, и в то же время рыхлое, изборожденное морщинами, но не дряблое, как у старика. Напряженный взгляд серо-стальных глаз прожигал насквозь, словно лазерный луч. В облике мужчины не было ничего романтичного или героического – обычный работяга, уставший, потный, еще не закончивший свой трудовой день. Он смотрел на Расса раздраженно и неприветливо.

– Чего пялишься, сынок? – сурово спросил мужчина.

Расс залился краской и, в волнении подбежав к нему, скороговоркой произнес:

– Вы мистер Свэггер? Боб Ли Свэггер? Я приехал издалека, чтобы встретиться с вами.

– Зря потратил время, – ответил Свэггер. – Сам пиши свою чертову книгу. Я не собираюсь распинаться перед таким щенком, как ты, да и лучшему писателю в мире ничего не расскажу. Терпеть не могу писак. Ненавижу. А теперь убирайся с дороги.

С этими словами он сел за руль своего грузовичка и уехал.


Боб возился с конем. У того был поврежден глаз, зрачок разъедала язва, – очевидно, инфекцию занесла муха. Заражение распространилось молниеносно, до неузнаваемости обезобразив лошадиную морду: глаз раздулся до размеров бильярдного шара и покрылся мучнистой росой, а вся инфицированная сторона от уха до ноздри превратилась в сплошной нарыв. А вообще-то, серый мерин Билли поражал красотой и статью благодаря заботам девочки, его хозяйки, вырастившей и воспитавшей коня.

– У нас в семье еще никто так ужасно не болел, – жаловалась мать девочки. – Ведь Билли может умереть от этой заразы.

– Ну, будет, будет, – стал успокаивать ее Боб, но его слова предназначались для девочки с серьезным лицом, за все время не проронившей ни звука. – Ветеринар сделал все, что мог. Будем надеяться, что лекарство поможет. Да и мы не подкачаем. Положитесь на нас. Билли получит лучший уход.

Боб Ли Свэггер ходил по земле уже почти пятьдесят лет, и судьба не обделяла его приключениями: он отслужил три срока в морской пехоте, участвовал в военных действиях в Юго-Восточной Азии и занял в этих бесчеловечных состязаниях второе место по снайперской стрельбе. Вся его личная жизнь состояла из сплошных хитросплетений и противоречий, поэтому он меньше всего ожидал, что к старости обретет счастье.

Свэггер и счастье – кто бы мог подумать?

Во-первых, сухой климат Аризоны чудотворно действовал на его штопаное-перештопаное левое бедро: 148-грановая пуля от патрона 7,62 × 54, выпущенная со скоростью 2600 футов в секунду, разворотила в ноге все кости и жилы. Он целый год провалялся в военном госпитале, где бедро собирали по кусочкам. Окончательно его так и не вылечили, и он добрых двадцать лет просыпался по утрам с болью, напоминавшей о том, что если ты зарабатываешь на жизнь охотой на людей, то и на тебя, конечно же, охотятся. Из-за этой боли он едва не стал горьким пьяницей: пил беспробудно почти десять лет, пытаясь избавиться от мук, которые, скорей всего, были вызваны не раной и потому не проходили от лекарств и спиртного. Его преследовали воспоминания о молодых парнях, погибших во цвете лет – как оказалось, только ради того, чтобы их имена были увековечены на черной стене. Смириться с этим было нелегко, потребовалось немало времени, чтобы вновь обрести душевный покой, и теперь отсутствие боли в искалеченном бедре он воспринимал как дополнительный заработок, посылаемый ему каждый божий день, будь он проклят. Но это только половина счастья.

Вторая половина – его жена. Женщина. Джулия Фенн, дипломированная медсестра. Сначала он познакомился с ее фотографией, которую носил между каской и подшлемником его корректировщик огня, один из замечательнейших парней, прибывший домой из страны ужасов в пластиковом мешке и деревянном ящике. Но однажды, спустя много лет, земля случайно повернулась так, что Боб и Джулия встретились. Увидев ее, он сразу понял: это она – его судьба. Другого не дано. И Джулия тоже, очевидно, по наитию свыше, мгновенно узнала в нем своего суженого. И вот теперь они женаты и растят дочь по имени Ники, которая пишет свое имя наоборот: «ИКН4» (4 – это ее возраст), царапая его на всех своих рисунках с изображением лошадей. И это так здорово, в его жизни появилось столько прекрасного, о чем он даже мечтать не смел, изгнанный из общества за то, что выполнял свой долг перед родиной с оружием в руках и одиночными выстрелами уничтожил в далеких странах 87 вражеских солдат. Но это – официальная цифра, на самом деле он отправил на тот свет 341 человека. Сейчас он уже начал забывать свои подвиги.

И последнее, глазурь на его пироге счастья – лошади. Лучшее занятие на свете. Есть в лошадях нечто такое, из-за чего мы питаем к ним искреннюю, глубокую любовь. Они никогда не лгут, отвечают на заботу крепкой привязанностью, не страдают такими пороками, как тщеславие, ревность или лицемерие. Это простодушные создания, выносливые и несмышленые, как рогатый скот, но наделенные особым очарованием, которое он так любит в животных и любил всегда, даже когда охотился на них; теперь он этим не занимается. Пленительные существа, они порой, покоряясь неведомой силе, вдруг сбрасывают сонное оцепенение, прекращают щипать траву и начинают крутиться в удивительном танце, грациозно выстукивая па своими стройными ногами. Когда они, подчиняясь приказаниям маленькой всадницы (такой, как хозяйка Билли или его собственная дочь, которая со временем станет хорошей наездницей), несутся по равнине, выбивая пыль мощными копытами и играя мускулами, он испытывает упоительное счастье, какого не даст ни бутылка, ни ружье в руках – а ведь он испробовал и то и другое.

Боб тренировал Билли, гоняя его на корде. Есть несколько способов управлять лошадью на таких занятиях: можно держать ее на привязи, пуская легким галопом по кругу на расстоянии двадцати футов от себя, подгонять хлыстом или просто голосом, как он делал сейчас.

– Ну, давай, Билли, – напевно приговаривал Боб.

И конь мчался по кругу, разминая мышцы. Получалось, что Билли бежал все время перед его глазами, потому что Боб кружил на месте. Из-под копыт летела пыль, оседая на лоснящемся от пота крупе. После тренировки Билли придется почистить как следует, но это не беда. Во второй половине дня за ним приедут хозяева.

Двадцать минут. Когда Билли стал выздоравливать, Боб начал выводить его на круг, чтобы вернуть силу ослабевшим, вялым ногам, восстановить упругость обмякших мышц, возвратить коню стать и красоту. Билли поначалу противился тренировкам, выглядел неуверенным, потому что его зрение из-за язвы ухудшилось процентов на сорок. В первые дни занятий его сил хватало только на семь-восемь минут, после чего он лишь изображал активность; теперь же Билли мог спокойно бегать по двадцать минут три раза в день и при этом сохранял такой вид, что хоть снова пускай его по кругу.

– Ладно, малыш, – сказал Боб и стал укорачивать веревку, привязанную к металлическому нахрапнику.

Мало-помалу он притянул к себе коня и заставил его остановиться, затем отстегнул корду, снял нахрапник и накинул на Билли уздечку. Теперь нужно минут двадцать выгуливать животное, чтобы оно остыло, – разгоряченного коня не оставляют без присмотра. Потом он его почистит. В три часа за Билли приедут миссис Хастингс и Сьюзи. Все выйдет как нельзя лучше. Билли вернется к прежней жизни. Чем-то ведь нужно заниматься, а эта работа отлично подходит для Боба. Как ветеран морской пехоты, он получал пенсию, Джулия работала в клинике навахской резервации три дня в неделю, а при необходимости и больше, так что их семья ни в чем не испытывала нужды.

– Папа!

К нему обращалась четырехлетняя Ники, светловолосая крепкая малышка.

Хорошо растить детей на ранчо в двадцати милях от города, подумал Боб, прививать им привычку подниматься рано и идти кормить скотину вместе со взрослыми, приучать к тяжелому труду, воспитывать чувство ответственности – в общем, формировать характер. Это идет на пользу. Его тоже так воспитывали. Правда, его отец погиб при трагически нелепых обстоятельствах.

– Что, ИКН-четыре?

– Билли весь в поту.

– Да, малышка, в поту. Он здорово побегал. Славно потрудился. Теперь мы его выгуляем, и он остынет.

– За Билли сегодня приедут?

– Да, малышка, сегодня. Ему уже получше. Осталось несколько шрамов, зрение частично утрачено, но в остальном он вполне здоров. Мы его вылечили.

– Я буду скучать по Билли.

– Я тоже. Но он должен вернуться к прежней жизни. Сьюзи, его хозяйка, тоже четыре недели скучала по своему любимцу. Теперь ее очередь быть счастливой.

ИКН4, в джинсах, кедах и тенниске – как и все дети, проводящие бо́льшую часть времени на скотном дворе среди лошадей, – была похожа на замарашку и светилась от счастья. Она прыгала возле отца, наблюдая, как тот водит Билли по загону. Животное наконец успокоилось и стало дышать нормально.

– Ты будешь его чистить, папа?

– Поможешь мне, солнышко?

– Конечно.

– Ты такая большая, ИКН-четыре, – проговорил Боб.

Девочка смешно сморщила личико в улыбке.

ИКН4 взяла коня за повод, завела в сарай и стала сосредоточенно привязывать. Большое животное не противилось, потому что девочка действовала уверенно и не боялась угодить под копыта.

– Ну, двигайся, сонная кляча! – покрикивала она, подталкивая коня. Взяв еще одну веревку, девочка пристегнула ее к недоуздку, крепко привязав Билли в стойле. – Можно дать ему морковку, папа?

– Погоди, солнышко.

Боб взял шланг, поставил рядом ведро с мыльной водой и стал старательно обтирать Билли губкой – шею, бока, спину, каждую мускулистую ногу.

– Папа! – окликнула его девочка.

– Да, солнышко?

– Папа, здесь был один человек.

В глазах Боба сверкнул огонь.

– Худощавый такой, густые темные волосы, весь напряженный?

– Что значит «напряженный», папа?

– Ну, как будто ему хочется бежать, а он вынужден стоять на месте. Не улыбается, лицо словно сжато в кулак.

– Да, папа. Это он.

– Где ты его видела?

– Его машина стояла на дороге, там, где я утром сошла с автобуса. Розалита посмотрела на него, а он отвернулся.

– Это был пикап? Белого цвета?

– Да, папа. Ты знаешь его? Он хороший? Он мне улыбнулся. Я думаю, он хороший.

– Он просто идиот. Вбил себе в голову, что на мне можно разбогатеть и прославиться. Он скоро устанет торчать здесь и уедет. Мне казалось, он понял, что я не хочу иметь с ним дела. Не думал, что он такой упорный.

И когда только его оставят в покое? Если твою фотографию поместили на обложке журнала, все сразу делают вывод, будто ты знаешь нечто такое, о чем можно написать бестселлер. Вот уже много лет всякие придурки тянутся к нему. И как только они его находят? Такое впечатление, будто его адрес занесли в какую-то информационную сеть для психов и идиотов, чтобы полоумные неудачники не скучали. Некоторые из них даже не из Америки. Самыми противными оказались немцы: предлагали ему деньги, сулили золотые горы. Но он покончил с этим раз и навсегда. Он сыт по горло своей пресловутой славой. Все, с него хватит.

– Он докучал тебе, малышка?

– Нет, папа. Просто улыбнулся.

– Если увидишь его снова, сразу скажи мне. Я поговорю с ним, и он уедет. Или дождемся, пока ему не надоест здесь околачиваться.

Многие из них через некоторое время просто исчезали. У них были совершенно нелепые представления, безумные идеи. Некоторые приезжали даже не из желания написать о нем и заработать на этом – хотели просто посмотреть на него, вынести что-нибудь из общения с ним, из его рассказов о своей жизни. Глупцы. Его жизнь – не памятник, не символ, не образец для подражания. Его жизнь – это его личная жизнь.


Какое-то время тот парень не давал о себе знать. Но однажды вечером он опять объявился – остановил свой грузовичок напротив их дома, сидел и терпеливо ждал. Джулия вернулась с работы, они поужинали и теперь потягивали на крыльце холодный чай с лимоном, наблюдая, как солнце спускается по безоблачному небу и укладывается спать за невысокими горами.

– А он упрямец.

– Идиот.

– По крайней мере, под ноги не лезет. Воспитанный мальчик.

Все, кто приезжал раньше, обычно влетали на машинах во двор и, спрыгнув на землю, с ходу начинали предлагать контракты, устанавливали камеры, с чувством пожимали ему руку, радостно суетились, уверенные, что делают стоящее дело и наконец-то отыскали эльдорадо. Боб неоднократно звонил шерифу, последний раз – чтобы выдворить немцев, которые вели себя уж очень бесцеремонно.

– Никак не уезжает. Неприятно. Бедняжка ИКН-четыре. Ей-то за что все это?

– Ничего, не рассыплется. Зато она теперь знает, что ее отец – необычный человек. Думаю, она даже испытывает гордость.

Свэггер взглянул на жену: загорелая, красивая, с проседью в белокурых волосах. С тех пор как они поселились в Ахо, Джулия носила только джинсы, футболки и ботинки. Она работала как проклятая, пожалуй, даже больше, чем он, Боб, и это говорило само за себя.

– Сколько ему, говоришь? – спросила она.

– Двадцать два, наверное. Если хочет приключений, пусть идет в морскую пехоту. Несколько недель на острове Парис пойдут ему на пользу. А здесь нечего околачиваться: только ребенка пугает и меня злит.

– Не знаю почему, но мне кажется, он не такой, как другие.

– Просто он напоминает тебе Донни, – ответил Боб, назвав имя первого мужа Джулии.

– Да, наверно. Такой же робкий и неуверенный в себе.

– Донни был отличным парнем, – заметил Боб. – Лучше я никого не встречал.

Донни умер у него на руках. Боб до сих пор отчетливо помнил, как булькала кровь, тонкой струйкой выливаясь из простреленного легкого, как Донни глядел в пустоту, как корчился от дикой боли, судорожно цепляясь левой рукой за его плечо.

«Потерпи, Донни, о боже, санитары! Санитары! Проклятье! Санитары! Только не умирай, все будет хорошо, клянусь, все будет хорошо».

Но все было из рук вон плохо. Санитары не объявлялись. Боб, с раздробленным бедром – постарался все тот же ублюдок, – остался один у обочины дороги. Донни пришел забрать его, но тоже получил пулю. Боб помнил, как Донни прильнул к нему, отчаянно впиваясь пальцами в его тело, словно Боб был для него самой жизнью. Но потом пальцы обмякли, кровь остановилась.

Боб не любил вспоминать, как умирали его друзья. Иногда он держал себя в руках, иногда терял контроль над собой. В душе поселился мрак. В прежнее время Боб заглушил бы боль, выпив виски.

– Прости, – промолвила Джулия. – Не надо было говорить об этом.

– Все нормально. Черт, пойду побеседую с ним с глазу на глаз, скажу, чтоб убирался отсюда, не тратил время впустую.

Боб поднялся, напряженно улыбнулся жене и пошел к машине. Парень сидел в своем стареньком «Форде F-150». Заметив направляющегося к нему Свэггера, он улыбнулся и вылез.

– Какого черта тебе здесь надо? – спросил Боб. – Выкладывай.

Парень подошел к нему. И правда, едва за двадцать. Долговязый, с густой шевелюрой, весь какой-то незащищенный, точно студент. Он был одет в джинсы и модную рубашку с короткими рукавами, на груди – нечто вроде эмблемы.

– Простите, – произнес парень. – Это глупо с моей стороны. Но мне надо поговорить с вами. Я не знал, как еще поступить. Подумал, что, если докажу вам серьезность моих намерений, дам знать, что я здесь, не буду приставать и вести себя как тупица, вы в конце концов согласитесь побеседовать со мной. Вас считают порядочным человеком.

– Я не собираюсь давать вам интервью. Я вообще не даю интервью. Что было, то было. И это касается только меня.

– Клянусь, меня не интересуют события девяносто второго года.

– И я не хочу, чтобы о моем геройстве писали книги. Не буду рассказывать о Вьетнаме. Война кончилась, дело сделано и забыто. Пусть мертвые спят спокойно.

– Я приехал вовсе не затем, чтобы расспрашивать о Вьетнаме. Но вы правы, я хочу поговорить о погибших.

Мужчины долго смотрели друг другу в глаза. Темнело. Солнце закатилось за горы; над землей сгущалась серая мгла. Все стихло. Погибшие. Не трогайте их, пожалуйста. Какая от этого польза, что тут хорошего? Зачем этот мальчик пришел к нему и бередит память о мертвых? Он вдоволь насмотрелся на смерть.

– Так выкладывай, черт побери, что тебе надо! Тебе нужна книга? Хочешь написать книгу?

– Да, хочу написать книгу. Книгу о величайшем герое Америки. Верно, этот герой родом из Блу-Ай, штат Арканзас. Подобных ему на земле больше нет.

– Книги не будет! – отрезал Боб.

– Позвольте мне договорить, – продолжал парень. – Этого героя зовут… звали Эрл Свэггер. За участие в сражении на Иводзиме награжден Почетной медалью Конгресса. Получил ее двадцать второго февраля сорок пятого года, на третий день после начала операции. По возвращении домой служил в полиции Арканзаса. Двадцать третьего июля пятьдесят пятого года вступил в перестрелку с двумя вооруженными грабителями, которых звали Джимми и Буб Пай. И убил обоих. – Боб сурово взглянул на парня. – А они убили его. Вашего отца. Я хочу написать книгу о вашем отце.

Загрузка...