Невинная наследница

Глава 11

Приехав в Мелкомб, герцог не спеша отправился в библиотеку. Равелла пошла за ним, оставив шубку в руках ожидающего лакея. Она посмотрела на себя в висевшее на стене зеркало и увидела бледное лицо и испуганные глаза. Даже новое платье и модная прическа не могли скрыть, что в душе она оставалась школьницей, пойманной на проделках.

Дверь за Равеллой закрылась, и она, взглянув на герцога, поняла, что дрожит. Очень ли он сердит? Ей хотелось подбежать к нему, обнять и поплакать в раскаянии. Ей казалось, что он выше и красивее, чем обычно, когда он стоял спиной к камину. Его глаза, когда он смотрел на нее, были суровы, а когда заговорил, в голосе его звучали стальные ноты.

— Не присядете ли, Равелла?

Он указал на стул, стоящий рядом с ним, и она подошла к нему, благодарная, что может сесть и спрятать дрожь. Помолчав, он снова посмотрел на нее и сел в большое кресло, в котором обычно сидел. Скрестил ноги и произнес:

— Я жду.

— Чего, пекки?

— Объяснения вашему поведению сегодня вечером.

— Мне жаль, если я рассердила вас.

— Это не важно. Я хочу знать, почему вы поехали в Воксхолл одна.

Равелла стиснула пальцы.

— У меня были особые причины.

— И какие же?

— Я не хочу говорить вам.

— Боюсь, у вас нет выбора. Я настаиваю.

Сжав пальцы, Равелла сказала еле слышно:

— Я хотела видеть сеньориту Делиту.

— И отчего же такой внезапный интерес?

— Я слышала, что она поет… очень хорошо.

— Ваше нетерпение послушать сеньориту Делиту было так велико, что вы тайно и одна отправились в Воксхолл в наемной карете?

Равелла не ответила. Она как бы потеряла голос, и все усилия сказать что-либо приводили только к страданиям.

— Будьте любезны продолжать, — резко напомнил герцог.

— Это все, — пролепетала Равелла.

— Больше всего я не люблю, когда мне говорят неправду.

— Но это правда, — жалобно сказала Равелла. — Я хотела услышать и увидеть ее.

— И поговорить с ней.

— Вы знаете?

— Что вы посетили сеньориту? Да, я знаю и прошу объяснить, чем вызван такой беспрецедентный шаг.

— Мне очень жаль… Это было неправильно.

— Неправильно! — воскликнул герцог. — Конечно, это неправильно и ужасно неосторожно посещать сеньориту. И вы это прекрасно знаете.

— Я не думала, что это важно.

Герцог рассердился еще больше:

— Неужели вы настолько не понимаете, что дебютантка, юная леди в вашем положении, не может наносить визиты платной певичке в Воксхолле или где бы то ни было еще?

Равелла смутилась.

— Но почему нет? — спросила она. — Сеньорита же ваш друг.

— Кто вам сказал?

Равелла покраснела.

— Я слышала.

— Так вот почему вы поехали. Вы хотели шпионить за моим другом?

— Нет, нет, это неправда, — поспешно сказала Равелла. — Я не шпионила. Клянусь вам, это неправда.

— Тогда зачем вы поехали?

Равелла молчала.

— Предполагаю, что это было любопытство, вульгарное любопытство, — усмехнулся герцог.

Равелла опять не ответила. Она опустила голову и боролась с подступающими слезами.

— Вы не отвечаете. Догадываюсь, что нашел правильный ответ. Хорошо, если вам нечего сказать, мне кажется, я должен предпринять определенные шаги, чтобы предупредить подобные выходки. Я поговорю о вашем непослушании завтра. Я всегда настаивал, что меня должны слушаться в моем доме. Я пригласил леди Гарриэт быть вашей компаньонкой, но она, по-видимому, не справляется с вами. Мне остается решить, пошлю ли я вас к одной из своих замужних сестер или верну в школу.

Едва он кончил говорить, Равелла с криком вскочила. Одним движением она преодолела расстояние и бросилась на колени перед герцогом.

— Нет, пекки, нет! — закричала она, слезы текли по ее щекам. — Вы не можете так поступить! Пожалуйста, скажите, что не имели это в виду. Накажите меня как хотите, но не отсылайте меня… от вас. Это не потому, что я хотела шпионить за вами, и не любопытство погнало меня в Воксхолл…

Герцог не сделал ни одного движения. Он посмотрел на заплаканное лицо Равеллы и равнодушно и холодно спросил:

— А что же тогда?

— Я скажу вам правду, всю правду, — рыдала Равелла, — только не отсылайте меня.

— Я не собираюсь торговаться с вами, но хочу знать правду.

Равелла, все еще стоя на коленях, еще ниже наклонила голову.

— Это из-за того, что я подслушала, — пробормотала она.

— Разговор?

— Я не хотела подслушивать… Это вышло случайно, — сказала Равелла и голосом, прерывающимся от рыданий, передала разговор, услышанный в Ранела. Закончив, она ждала, бледная и дрожащая, не осмеливаясь поднять на герцога глаза.

— Я догадываюсь, — произнес он наконец, — кого вы слышали, но это не объясняет причины вашего визита к сеньорите, кроме, как я предположил, вульгарного любопытства.

— Нет, нет, — быстро сказала Равелла. — Клянусь, нет. Пожалуйста, не отсылайте меня, пекки, пожалуйста, пожалуйста… Это потому, что я испугалась, что однажды вы захотите отделаться от меня, и поехала в Воксхолл. Думала, что сеньорита обладает особой привлекательностью, которая заставляет вас восхищаться ею, особой тайной, как сделать вас счастливым… Я подумала, что, если увижу ее, поговорю с ней, пойму, что это… Пожалуйста, поймите, пекки. Это потому, что я хочу… нравиться вам, я хочу быть такой же умной и привлекательной, как ваши друзья.

Она подняла глаза с застывшими в них слезами. Губы ее дрожали.

— Встаньте, Равелла, — вдруг сказал герцог.

В ответ она придвинулась ближе к нему, схватив его руку.

— Нет, пока вы не пообещаете не отсылать меня. Пожалуйста, простите меня. Я не знала, что вы так рассердитесь… Пожалуйста, не отсылайте меня, я не вынесу этого.

Его лицо казалось неумолимым. Внезапно она положила щеку на его руку, заливаясь слезами, которые, казалось, сотрясали все ее тело. Она не могла говорить, она только знала, что мысль быть отосланной от герцога наполняет ее чувством ужаса, превосходящим все остальное.

Спустя несколько мгновений герцог сказал:

— Умоляю вас, Равелла, не портить этот костюм. Он новый, его только утром привезли от портного. Если вы будете так плакать, я дам вам свой носовой платок. Но уверяю вас, причин для слез нет.

— Вы не отошлете меня? — прошептала она.

— Нет, — ответил герцог.

— О, пекки!

Улыбка на губах Равеллы казалась радугой, но слезы еще текли по щекам. Она посмотрела на него, ее глаза искали его взгляд, как будто ей нужно было подтверждение. Он вынул платок из кармана. Она взяла его еще дрожащими пальцами и стала утирать глаза.

Платок был из тонкого батиста и пахнул гарденией. Через минуту она смотрела на него из-под длинных ресниц.

— Вы все еще сердитесь на меня?

— Вы ужасно утомительная молодая женщина, но я больше не сержусь.

— Милый пекки.

Она наклонилась, чтобы снова взять его руку, но вспомнила про новый костюм и пальцами разгладила складки.

— Я постараюсь исправиться, — сказала она. — Только не знаю как.

Герцог внезапно встал.

— Моя дорогая Равелла, вам не приходило в голову, что не может быть ничего более скучного, чем неестественный человек или человек, подражающий другому?

— Я не думала об этом, — откровенно сказала она, сидя на пятках, в то время как он возвышался над ней. — Вы имеете в виду, что я немного нравлюсь вам такой, какая есть?

— Вы точно не будете нравиться мне, если постараетесь стать похожей на кого-то.

— Я рада, но боюсь наскучить вам.

Герцог засмеялся:

— По тому, как идут дела, Равелла, не похоже, что вы наскучите мне. Вы сердите и раздражаете меня иногда, но не оставляете времени на скуку.

— Возможно, это хорошо, — серьезно сказала Равелла. — Видите ли, когда я смотрю на людей, которых встречаю в Лондоне, я понимаю, почему вы находите важных дам, которых мы встречаем на балах и обедах… утомительными. Они так притворяются и никогда не говорят то, что думают. Если кто-нибудь говорит откровенно и прямо, они ужасаются. Они выглядят скромными за своими веерами. Но другие леди на них не похожи. Я имею в виду тех, которые были у вас на обеде, когда я приехала. И сеньориту Делиту. Они чем-то отличаются, но я не могу объяснить чем. Они гораздо живее и не притворяются. Вы им нравитесь, нет, они вас любят и показывают это, не стыдясь.

Герцог отошел к столу и казался поглощенным золотой печаткой. Равелла ждала, глядя ему в спину. Наконец он произнес:

— У меня есть друзья разного общественного положения, Равелла. Но из того, что я люблю их и мне нравится их общество, не следует, что я хочу подражать им или воображать, что они желательны для знакомства. Желательны с общественной точки зрения.

Равелла, казалось, обдумывала это, потом сказала:

— Думаю, что начинаю понимать. И простите меня, пожалуйста, за мою глупость. Я постараюсь многому научиться.

Герцог отвернулся от стола.

— Вы не сделаете ничего подобного, — отрезал он.

— Но я не хочу продолжать делать ошибки.

Герцог со стуком бросил печатку.

— Не важно, если и сделаете, — сказал он. — О господи, я не ожидал, что у меня так связан язык! Где, во имя Неба, вы воспитывались, дитя?

— Но я ведь говорила вам.

— Да, да, я знаю. Но если бы ваш отец был здесь сейчас, я бы свернул ему шею.

— Что плохого сделал мой отец? — в смятении спросила Равелла.

— Ничего, ничего, — сказал герцог. — А теперь идите спать и помните, никому ни слова о вашей эскападе.

— Конечно, обещаю, — ответила Равелла, поднимаясь.

Она задумчиво посмотрела на часы над камином:

— Сейчас не поздно, пекки, можно мне остаться с вами еще немного?

— Нет, я хочу подумать.

— Это звучит серьезно. А о чем?

— Без сомнения, вам польстит, Равелла, если я отвечу, что буду думать о вас, — ответил герцог. — И, между прочим, о себе.

Равелла подошла к нему поближе.

— Вы будете думать о прекрасном, дорогой пекки, не так ли? Спасибо, что вы позволили мне остаться с вами, — застенчиво добавила она и, как при первой встрече, губами коснулась его руки.

Казалось, герцог хотел что-то сказать, но она уже подошла к двери.

— Доброй ночи, пекки, — нежно прошептала она. — Милый, милый пекки.

Герцог произнес что-то то ли нетерпеливо, то ли удивленно — трудно было понять. Затем он позвонил и приказал подать вина. Вино принес Неттлфолд и перед тем, как выйти из комнаты, сказал:

— Простите, ваша светлость. Когда вы вернулись рано, я должен был передать вам поручение капитана Карлиона. Но к несчастью, забыл. Приношу вашей светлости свои извинения.

— Что за поручение?

— Капитан просил передать, что хотел бы увидеться с вами в любой удобный момент.

— Если капитан Карлион еще не спит, Неттлфолд, передайте ему, что я здесь.

— Хорошо, ваша светлость.

Оставшись один, герцог задумчиво потягивал вино. Казалось, это не доставляет ему удовольствия, потому что он поставил стакан и стал ходить по комнате, хмуря брови.

Таким и нашел его Хью Карлион, войдя в комнату. Лицо Карлиона выражало такое счастье, что его нельзя было не заметить.

На следующее утро герцог послал за сестрой. Она выглядела прелестнее, чем когда-либо.

— Ты выглядишь будто влюбленная, — сказал герцог. — Должен ли я пожелать тебе счастья?

Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.

— Нет, Себастьян. Я уже счастлива. Ты видел Хью?

— Он продержал меня почти до утра, свирепо рассказывая, что он счастливейший человек на земле.

— А я самая везучая женщина, — добавила сестра. — Я думала, мы никогда не встретимся. Правда, я боялась, что он погиб на войне, а мне не сказали.

— Я даже не имел представления, что вы что-то значите друг для друга.

— Мало кто догадывался об этом, но я всегда думала о нем, а Хью сказал, что я единственная женщина в его жизни.

— И ты поверила ему?

— Конечно, — просто ответила она. — Ты благословишь нас?

— Едва ли это нужно и совершенно ничего не стоит. Но если хочешь, пожалуйста.

— Я всегда молюсь, чтобы ты нашел свое счастье, Себастьян. И надеюсь на это.

— Это оптимизм, которого я не могу разделить, — цинично ответил герцог. — Будь довольна своим счастьем, Гарриэт, и не беспокой свою хорошенькую головку моим.

Леди Гарриэт вздохнула:

— О, Себастьян, милый Себастьян, я желаю тебе счастья. Не могу представить себе, почему у тебя его нет. Все эти противные Элинор, Шарлотта и другие болтают чепуху. Ты же самый добрый человек для меня, для Хью и, конечно, для Равеллы.

— Равеллы! — повторил герцог.

— Почему таким тоном?

— Ребенок — это проблема. Как ты думаешь, что я должен делать с ней, когда ты и Хью покинете меня?

— Но мы не покинем тебя, пока ты сам не захочешь этого. Все будет как раньше, только мы поженимся, как только ты позволишь.

— Уверен, что это замысел Хью — держать зонтик благопристойности над Мелкомбом, — сказал герцог, улыбаясь без язвительности.

— Возможно, но Хью принимает твои интересы близко к сердцу, как и я.

— Не забудь Равеллу.

— Конечно нет, — согласилась леди Гарриэт.

— Ты заставишь меня петь псалмы, пока меня не прикончат! — воскликнул герцог. — Ладно, Гарриэт, я рад, что вы с Хью нашли друг друга.

— Ты сделал нас счастливыми, — сказала леди Гарриэт, снова целуя его в щеку.

Когда она оставила его, он приказал подать экипаж.

— Я еду на петушиные бои, — сказал он Неттлфолду, — и не вернусь до обеда. В этом доме слишком сильно пахнет апельсиновым цветом и святостью, чтобы его выносить.

— Апельсиновым цветом, ваша светлость? — в изумлении воскликнул дворецкий.

— Да, и святостью, — повторил герцог. — Это подавляет меня, Неттлфолд.

Старый дворецкий сосредоточенно и удивленно смотрел вслед герцогу. Но его светлость улыбался, когда правил лошадьми на оживленных улицах по дороге на север.

Равелла спустилась вниз слишком поздно, чтобы видеть его отъезд.

— Но почему никто не сказал мне, что его светлость уедет так рано? — закричала она. — Эти надоедливые портнихи приехали до завтрака, и я должна была стоять с булавками, воткнутыми в меня. А я хотела увидеть герцога.

— Его светлость в странном настроении сегодня, мисс, — произнес в ответ Неттлфолд. — Может быть, лучше оставить его одного. Он вернется к обеду.

— Он будет обедать с нами? — нетерпеливо спросила Равелла.

— Думаю, да, мисс. Вы не забыли, что вы собирались на ассамблею к леди Ханнан сегодня?

— Нет, конечно нет, — ответила Равелла. — Я должна пойти и выбрать красивое платье. Спасибо, Неттлфолд.

Равелла побежала наверх. Она старалась занять голову выбором платья, которое наденет вечером, но думала, как будет тянуться день до возвращения герцога.

Было уже пять часов, пришла пора одеваться, когда Равелла поняла, сколько времени прошло. Леди Гарриэт собиралась написать адрес на письме, но отложила перо и сказала, что должна посоветоваться с Хью Карлионом по поводу адреса. Говоря это, она покраснела, и Равелла поняла, что это был только предлог увидеть любимого.

— Это займет всего несколько минут, — извиняющимся голосом сказала леди Гарриэт и опять покраснела, так как Равелла спросила:

— Зачем спешить? У нас еще много времени, а капитан Карлион, думаю, очень хочет видеть вас.

— Кажется, прошла вечность с тех пор, как мы разговаривали, — ответила леди Гарриэт.

— Тогда идите к нему сразу, — посоветовала Равелла. — Ведь он не может сегодня поехать с нами.

— Нет, он не приглашен, — сказала леди Гарриэт. — Объявление о нашей помолвке появится в «Монинг пост» завтра. И Хью обещал, что больше не будет прятаться. Я горжусь его ранами и его заставлю гордиться ими.

Равелла захлопала в ладоши:

— Браво! Если вы не заставите его, мадам, он умудрится прятаться еще семь лет.

— Думаю, этого не случится, — ответила леди Гарриэт.

Она взяла письмо с ненаписанным адресом и, улыбаясь, вышла из будуара. Равелла потрепала Гектора, лежавшего, свернувшись, на коврике, и пошла в спальню. Она подходила к двери, когда к ней подошла Лиззи с запиской в руке.

— О, мисс, я думала, вы уже в спальне. Один из лакеев просил меня отнести вам.

— Записка мне? — удивилась Равелла.

Она взяла ее с подноса. Бумага была грубой, а печать с облаткой. Она сломала печать, прочитала и окаменела.

— Что случилось, мисс? — тревожно спросила Лиззи.

Равелла колебалась.

— Нет, ничего, — сказала она. — Я хочу побыть одна, Лиззи. Я позвоню, когда ты понадобишься.

— Хорошо, мисс. Но вы уверены, что все хорошо? Вы побледнели.

— Все хорошо, Лиззи, спасибо.

Равелла быстро вошла в комнату и закрыла дверь. Она прислушалась к шагам Лиззи, удаляющимся по коридору. Затем снова вернулась к записке.

Что это могло означать? Она смотрела на нее, пытаясь разгадать тайну из самой бумаги. Там было только несколько строк, которые Равелла могла повторить наизусть, так внимательно она их читала.

В отчаянии она осмотрелась, подбежала к гардеробу и достала старое темное пальто с капюшоном. Она набросила его на плечи и подошла к двери. Заглянула в кошелек. Да, у нее есть деньги. Там было несколько гиней и бумажка в пять фунтов, с которыми она собиралась делать покупки, если позволит время.

Она готова. Но как она выйдет из дому незамеченной? Она стояла, держась за ручку двери. В холле обычно два лакея. Вряд ли она сможет пройти через выход для слуг, ее остановят и спросят. Был только один выход: капитан Карлион имел свою дверь. Она вела на Чарлз-стрит. Этой дверью никто не пользовался, лакея там не было.

Равелла быстро проскользнула по лестнице, прошла библиотеку и коридор, который вел к помещению Карлиона. К счастью, большинство слуг ужинали в это время, и она никого не встретила. Подойдя к гостиной, услышала голоса леди Гарриэт и капитана.

Они говорили тихо, но Равелла понимала, что они так заняты друг другом, что вряд ли услышат ее. На цыпочках прошла по коридору и спустилась к маленькой боковой двери. Она была заперта, но Равелла сумела открыть засов и вышла на улицу.

Солнце еще светило, но тени уже удлинялись, воздух был сухой, казалось, жар поднимался с пыльных улиц.

Равелла осмотрелась. Она была на Чарлз-стрит, но в записке упоминалась Хилл-стрит, которая была дальше к площади. Она хотела посмотреть в записку, чтобы быть уверенной, но записки не оказалось. Были кошелек, платок и маленький пузырек, но записки не было.

Она пошла не к Беркли-стрит, а дальше по улице, затем повернула к Хилл-стрит. По твердой мостовой она шла быстро. Кучера мыли и чистили кареты, украшенные гербами, в открытые двери конюшен она могла видеть, как грумы чистят лошадей, насвистывая сквозь зубы.

В любое другое время Равелла задержалась бы здесь. Лошади всегда привлекали ее. Даже лошадь со сломанной ногой могла привлечь ее внимание. Она бы остановилась и потрепала ее. Но теперь она спешила. Сердце ее билось быстро, а руки были холодны.

Наконец Хилл-стрит. На углу ждет карета. Она выглядит как наемный экипаж, запряженный одной лошадью. Кучер наполовину спал, у двери стоял человек. Равелла полагала, что это лакей.

Она подбежала к экипажу. Кучер поднял голову, а лакей, казалось, встревожился.

— Я мисс Шейн, — сказала она. — Вы меня ждете?

В ответ лакей открыл дверцу. Равелла заглянула внутрь. Там было темно, и она заколебалась, но ее подняли и грубо втолкнули в карету. Она пронзительно закричала. Дверца захлопнулась, экипаж покатил по дороге.

Оглушенная духотой и грубостью, Равелла лежала там, куда ее втолкнули. Затем она села и опять закричала от ужаса, потому что из темноты к ней протянулись две руки. Она почувствовала, как ее схватили. Она отчаянно боролась, но бесполезно. Рука схватила ее под подбородок, и что-то прижалось к ее губам.

Она пыталась бороться. Напрасно. Ее губы грубо раскрыли и влили ей в рот какую-то жидкость. Она пыталась помешать этому, но не могла дышать, должна была проглотить или задохнуться. Она сделала глоток — тяжелый, сладкий, тошнотворный — и глотала до тех пор, пока наконец бутылку не убрали от ее губ. Она попыталась закричать, но голос замирал в горле. Темнота навалилась на нее. Темнота не зрения, но сознания. Она почувствовала темные волны, качающие ее, засасывающие, хотя она боролась с ними.

— Пекки! — пыталась она закричать, но понимала, что это только бульканье и бормотание.

Тьма охватила ее. Она глубже и глубже погружалась в нее. Еще пыталась бороться, делая отчаянные усилия, но понимала, что побеждена. Волны сомкнулись над ней, она потеряла сознание…

Спустя много часов Равелла поняла, что колеса еще движутся. Она чувствовала их, чувствовала движение своего тела. Она лежала с закрытыми глазами, чувствуя, как рассеивается темнота в голове. Но она еще ощущала эту темноту, которая отравила ее и против которой она боролась в ужасающем бессилии.

Тело ее казалось свинцовым, отказывалось подчиняться.

Равелла чуть-чуть подвигалась и поняла, что слабость вызвана лекарством. Наконец, голова ее начала работать. Она вспомнила, как шла по Хилл-стрит, вспомнила причину, по которой оказалась там, экипаж, ожидающий ее, свой ужас, когда ее схватили и заставили пить какую-то гадость.

Она протянула руку и коснулась рта. Губы были разбиты и болели. Где она? Что случилось?

Опекун в опасности! Память вернулась к ней с пронзительной силой. Он в опасности. Она старалась поехать к нему, но потерпела неудачу. Но потерпела ли? Шум колес еще слышался. Ее куда-то везли. К нему?

Она в фургоне. Хотя она никогда не бывала в них раньше, ошибиться не могла. Крошечная повозка двигалась и тряслась на ухабистой дороге. Она лежала на койке, поднятой над полом на высоту кровати. Очевидно, выше была еще одна койка.

В центре фургона стоял стол, маленький, сколоченный из необструганных досок, и два стула. На стенах висели корзины, связки лука, тряпки, щетки, кастрюли, пучки трав и много других странных вещей, которых Равелла никогда не видела раньше.

Крыша была низкой. Над столом висел фонарь. Свет, однако, шел не от него, а от двух маленьких окошек, расположенных на обеих стенах фургона и завешенных яркими красными кусками материи.

— Как я могла очутиться здесь? — громко спросила Равелла.

Голова болела невыносимо, но, казалось, с каждой минутой она чувствовала себя лучше. Сознание прояснилось, и теперь она могла спросить себя, зачем ее отравили, с какой целью.

Приступ тошноты заставил ее схватиться за край койки. Она сказала себе, что должна встать, и заставила ноги опуститься на землю. Она посмотрела на них и снова пришла в ужас: ноги были босые, а ее единственной одеждой была драная юбка, заплатанная и не слишком чистая. Равелла ясно вспомнила платье, в котором была накануне вечером.

Оно исчезло. Ее одежда исчезла, на ней оставалась только тонкая розовая блузка, рваная и без рукавов.

Шок быстро поставил ее на ноги. Держась за койку, боясь, что снова потеряет сознание, Равелла стояла, пытаясь сообразить, что делать дальше.

Это не сон. Она ощущала доски под босыми ногами, грубое платье, царапающее нежную кожу. Она подняла руку к голове. Волосы были растрепаны, гребенки и ленты тоже исчезли.

Колеса фургона двигались, и был слышен только их шум. Она неуверенно подошла к двери, подняла щеколду, но дверь не открылась. Равелла поняла, что она заперта. Испуганная этим так, что новый страх вытеснил даже шок от наркоза, она повернулась к окну. Оно было слишком высоко, чтобы видеть что-нибудь, кроме света солнца и верхушек деревьев. Она дотянулась до окна и поняла, что оно не открывается. Толстое стекло было вставлено в деревянную раму и пропускало свет, но не пропускало звук. Равелла вернулась к двери.

— Помогите! — закричала она. — Помогите!

Голос был охрипшим. Горло пересохло. Ужасно хотелось пить. Она снова закричала, барабаня кулаками по двери:

— Помогите! Помогите!

Колеса продолжали крутиться, унося ее куда-то медленно, но неотвратимо. Она кричала снова и снова, но голос просто возвращался к ней.

Ей показалось, что она слышит звук, но это был только стук ее сердца. Она слушала, насторожив уши, молясь, чтобы кто-то ответил на ее крики, даже если это будет грубиян, но все, что она слышала, было медленное, неумолимое движение колес.