Невская битва. Первый подвиг Александра

ВОЗВРАЩЕНИЕ

неки шли обратно в море, пока проходили острова в устье Невы, сильно опасались, чтобы русы ещё и там не устроили какую засаду. Произошедшее казалось дурным сном, кошмаром наяву. Какие-то русы побили сильнейшее войско, как младенцев! Биргер ранен их князем! Ульф Фаси метался, не зная, что теперь делать.

Со шнеков датчан прибыл человек от Кнута с заявлением, что те возвращаются домой. Явно тянули в сторону и суда с финнами. Оставались сами шведы и норвежцы. Как поступит Мельнирн?

Биргер лежал, скрипя зубами от сильной боли. Пробитая щека всё время кровоточила, если кровь не остановить, то Биргер может попросту умереть, как самый глупый раб! Вокруг него хлопотал лекарь, без конца прикладывая измельчённые травы. Немного помогало, но стоило кровотечению затихнуть, как Биргер открывал рот, чтобы что-то сказать, и всё начиналось снова.

— Мой конунг, фы должен молчат!.. Кашдый фаш слов будет снова фызыфать кров! — Лекарь с перепугу, казалось, забыл нормальный язык. Он и так говорил по-шведски с сильным акцентом, а теперь коверкал слова неимоверно. Но все понимали, о чём идёт речь. Биргер не давал ране побыть в спокойном состоянии.

Стоявшие рядом конунги мрачно переговаривались, обсуждая происшедшее и ранение Биргера. Все сходились в том, что попасть в узкую прорезь забрала без чародейства невозможно. Бедолага уже обрадовался такому решению, это оправдывало его нелепое ранение от князя русов, но всё испортил тот же противный Мельнирн. И чего его принесло на шведский шнек? Биргер подозревал, что явился полюбоваться на мучения соперника. Услышав объяснение ранения не иначе, как колдовством, норвежец злорадно усмехнулся:

— Или большим умением князя русов, против которого достойный Биргер не смог устоять!

Это тоже было правдой, уж очень ловко русский князь сначала отбил смертельный удар Биргера, который обычно не оставлял сопернику ни малейшего шанса на выживание. Биргер снова заскрипел зубами, а лекарь кинулся прикладывать очередную порцию снадобья:

— Фы должен молчать! Только молчать, прошу фас!

Он так замахал руками на присутствующих, что конунги поспешно убрались прочь. Надо сказать, с заметным облегчением. Мало кому хотелось стоять, глядя на мучившегося Биргера, и выражать сочувствие человеку, которому обычно завидовали и которого попросту боялись. Немного погодя к Биргеру пришёл Ульф Фаси, сел рядом, потом сокрушённо объявил:

— Уходим! Датчане ушли сами, Мельнирн заявил, что с нами больше не пойдёт. Мол, мы сначала боимся каждого куста, а потом драпаем так, что ветер не догонит.

Это была неправда, с берега первыми постарались удрать на суда совсем не шведы, а тот же Мельнирн со своими. Они первыми же и отошли на середину реки. Кроме того, если бы прислушались к беспокойству Биргера, то такой беды не случилось бы. Но Биргер не привык жалеть о том, что произошло, сейчас его интересовало одно — не пойдёт ли Мельнирн на Гардарику сам? Его беспокойство без слов понял Ульф, в ответ на вопросительный взгляд раненого он отрицательно покачал головой:

— Норвежцы тоже уходят. Может, вернутся потом, но явно не сейчас. Уже поняли, что пороги запросто не пройти, до осени не сунутся.

Биргер всё же потерял слишком много крови, он лежал бледный, едва дыша. Лекарь попросил Ульфа:

— Дайте ему отдохнуть, пусть поспит...

Шнеки членов неудавшегося похода на земли Гардарики разворачивались, чтобы взять курс к своим берегам. Огромное войско под шведским флагом уносило ноги от русских берегов, будучи разбитыми в прах совсем небольшой дружиной русского князя.

Княгиня Александра всё так же каждую минуту выходила на высокое крыльцо и смотрела вдаль, но теперь уже светлым взглядом. Она ждала мужа, будучи твёрдо уверенной в его победе над врагом.

На другом конце Варяжского моря другая женщина также не находила себе места. Жена Биргера, сестра короля Швеции, Ингеборга тоже ждала мужа из похода. Она не была столь молода, как княгиня, совсем не любила мужа, но переживала от того не меньше.

Ингеборга и сама не могла понять, чего боится. На Гардарику ушли многие и многие шведы, к ним присоединились даже заклятые противники норвежцы, пошли и датчане. Много вооружённых рыцарей против одного новгородского князя, да ещё и, как говорят, очень молодого. Сам Биргер опытный воин, и он очень осторожен, чего же бояться? Но она боялась.

Прежде всего за себя и своих детей. Если только с Биргером что-нибудь случится и он не вернётся из похода, то Ингеборгу ждут тяжёлые времена. Сразу найдётся немало тех, кто постарается отодвинуть сестру короля от него подальше. А Эрик так слаб! Если бы не его зять, державший Швецию твёрдой рукой, то неизвестно, что было бы. Норвежский Хакон только и ждёт, чтобы ударить и присоединить их земли к своей Норвегии. Но пока рядом с Эриком его Биргер, никто не тронет.

Ингеборга нервно мерила шагами большой зал, у камина которого часто сидели слабый король Швеции Эрик Эриксон по прозвищу Картавый и его сильный зять, муж сестры Ингеборги, богатейший землевладелец королевства Биргер. Летом камин не топят, а узкие окна пропускают мало света, потому в зале сумрачно и несколько промозгло, несмотря на яркое солнышко снаружи. Сестра короля остановилась перед пустым камином, немного постояла и вдруг крикнула слугам, чтобы подали лошадей. Ингеборга решила ехать к брату, не может быть, чтобы у него не было никаких новостей от зятя! Должны же они как-то сообщаться друг с дружкой?

На сердце было очень неспокойно, неужели с Биргером что-то случилось?

Над Новгородом нёсся звон колоколов. Звонила не одна София, к её колоколам один за другим присоединялись все остальные. Горожане выскакивали во дворы, на улицы, оглядывались, спрашивая друг дружку, что случилось. Но долго сомневаться не приходилось, сам звон не оставлял сомнений, что звонят к радости. А радость ожидалась одна — победа войска под рукой князя Александра Ярославича над шведами. Вслед за звоном колоколов по городу разнеслась и эта добрая весть: наши одержали победу!

Не сговариваясь, новгородцы собирались на вечевую площадь перед Святой Софией. От одного к другому передавали услышанное:

— Не просто победили, а побили шведов насмерть!

— Князь Александр оказался разумным, подстерёг шведов, где надо!

— Хорош у нас князь, нечем и попрекнуть!

— Да уж, измыслил, где встретить проклятых, как их побить!

— А и молодец князь! Не допустил шведов до Ладоги, упредил!

Слышав такие слова, боярин Колба морщился, ему совсем не нравилась похвальба князю Александру Ярославичу. А тут стали хвалить ещё и проклятую ижору, мол, вовремя сообщили Ярославичу о подходе шведов! Тут уж боярин не стерпел и так был зол на Пельгусия с его людьми, пробормотал, но так, чтоб слышали вокруг:

— Да что ижора? Шведы сами князя на бой вызвали...

К нему тут же потянулись слушальщики, а ну чего нового скажет?

— Это как на бой вызвали?

Боярин, не думая, что будет потом, уверенно подтвердил:

— Прислал нашему князю их ярл вызов, мол, выходи биться.

Стоявший рядом новгородец подозрительно поинтересовался:

— Если знал, что нападёт, да ждал, чего же побили его?

Колба сообразил быстро:

— Шведы, видно, князя по реке ждали, а тот из леса пришёл.

Вот в этом боярин, сам того не подозревая, оказался совершенно прав. Его слова очень понравились и новгородцам.

— Верно, наш князь ихнего воеводу перехитрил! Не по реке двинул, а из лесу!

— Если ума много, то хоть как изготовься, не осилишь такого!

— Свейский конунг небось похвалялся, нашего князя на бой вызываючи, а Ярославич побил его на Неве, как дитя малое!

— Одно слово: Невский!

Толпа подхватила это слово: Невский!

Никто уже не вспоминал боярина Колбу и его речи. Показалось даже, что так и было: вызвал свейский конунг Александра на бой да был им побит. Александр с войском не успел ещё в Новгород прибыть, а весь город уже был уверен, что шведы вызывали его на бой и были биты из-за хитрости и воинской доблести князя и его дружины! Даже передавали слова того вызова, хотя спроси кого, не ответит, откуда те слова знает. Якобы послы шведов передали слова своего конунга: «Приходи и поклонись, проси милости и дам её, сколько захочу. А если воспротивишься, попленю и разорю всю и порабощу землю твою, и будешь ты мне рабом и сыновья твои».

Сам князь шёл впереди дружины на вороном коне. С малых лет после того въезда в Новгород вслед за отцом вместе с братом Фёдором он полюбил таких коней: белых и вороных. Но белый годился для праздника, а вороной скорее для битвы, тем более что конь и впрямь был хорош. Умён, послушен, крепок и красив!

Сейчас предстоял праздник, но менять коня, сослужившего своему хозяину отличную службу, который не подвёл в тяжёлом бою, не встал на дыбы, когда князь бился против Биргера, Александр ни за что не стал бы. Ласково похлопывая скакуна по крутой лоснившейся от ухоженности шее, князь вспоминал минуты боя. Сейчас, когда прошло уже время и можно думать о нём спокойно, Александр всё не мог понять, как ему удалось отбить страшный удар опытного шведа и самому попасть прямо в узкую щель забрала. Благодарил Бога, а ещё брата Фёдора, что наверняка смотрел на русичей с небес. Благодарил своего ангела-хранителя, ведь этот удар очень помог русичам. Когда Биргера раненым потащили на шнек, на некоторое время шведы потеряли свой пыл, это позволило русичам пересилить многих из них. Главное, не было единого управления огромным шведским войском.

К Александру подъехал Гаврило Олексич.

— Князь, скоро Новгород. Как думаешь, ждут нас?

Князь улыбнулся:

— Конечно, ждут! Столько новгородцев в поход ушли, ясно, что родные беспокойны.

К их разговору присоединился Яков Полочанин:

— Тебе новгородцы благодарны будут не только за победу, но ещё и за то, что жизни родных сохранил. Два десятка погибших для такой битвы совсем малая потеря.

Александр, вспомнив, как новгородцы то благодарили, то изгоняли его отца, проворчал:

— От них дождёшься...

Вдали показались купола Софии и донёсся колокольный звон. Гаврило кивнул в сторону города:

— Слышь, как встречают?

Но князь вдруг приказал... чуть придержать коней.

— Зачем? — изумились услышавшие приказ.

— Подождём расшивы с пешими. Не одним нам хвалу воздавать, они не меньше заслужили.

Согласились все. Действительно встали, поджидая пеших. Вниз по Волхову к Ладоге расшивы пришли быстрее конных, а вот против течения отстали, но не очень, потому ждать пришлось недолго. Дальше постарались идти шагом, чтобы те поспевали. Воевода Миша, завидев стоявших конных, обеспокоился, закричал на берег:

— Случилось что?

Ему ответил сам князь:

— Вас ждём.

— Зачем? — не понял воевода.

Александр рассмеялся:

— Вместе должно в город войти! Всем славы испытать!

У многих пешцев перехватило горло от такой заботы. Они и впрямь понимали, что город высыплет сначала встречать конных, а пока подойдут расшивы, про них и забудут. Но князь такого не допустил, показывая, что и пешее воинство чести заслужило. К тому же на расшивах везли тела погибших, чтобы похоронить со славой.

Новгород действительно встречал, на площади перед Софией было не протолкнуться, все ближние к Детинцу улицы запружены, у ворот Невельской стороны тоже толпы, на Волхове, сколько хватал глаз, ладьи и лодки. Все ждали.

Наконец, раздались крики:

— Едут!

А с реки донеслось:

— Плывут!

Новгородцы бросились кто куда, кто на берег, чтобы встретить расшивы, кто навстречу конным. Князя на его вороном коне готовы были нести к Софии на руках. Конь едва пробивался среди толпы, Александр, смеясь, уговаривал новгородцев:

— Дайте же проехать!

А со всех сторон неслось:

— Невский!

Князь обернулся, ища глазами Якова Полочанина, но на его немой вопрос ответил Гаврило Олексич:

— Тебя, князь, величают! У тебя теперь новое прозвище есть, ты Невский!

У Александра перехватило горло, он мечтал о победе и возвращении со славой, но чтоб так.

У Софии их встретил владыко Спиридон. Князь легко спрыгнул с коня, отдал поводья подскочившему дружиннику и преклонил колено перед архиепископом:

— Бит швед, владыко, бежал с Земли Русской!

Спиридон ответил ему чуть дрогнувшим голосом:

— Ведаю о том, сын мой. Знаю, что людей сохранил, горя матерям не принёс. Заслужил ты эту славу, князь Александр Ярославич, заслужил, чтоб люди тебя Невским величали.

Владыко поднял седую голову, глянул на притихших новгородцев и вдруг громко на всю площадь крикнул:

— Слава князю Александру Невскому!

Толпа подхватила с рёвом:

— Слава!

Князь поднялся с колен, повернулся к новгородцам, стоял, опершись на боевой меч, с глазами, полными счастливых слёз. К нему пробрались мать и жена. Как ни плотно стоял народ, а старую княгиню с молодой пропустили, перед ними расступались, низко кланяясь. Шли две самые дорогие женщины для князя-героя. Одна родила его сама, другая родит ему сыновей.

Феодосия обхватила голову сына обеими руками, прижалась к его лбу, зашептала:

— Спасибо, Саша, спасибо, родной! И от Новгорода спасибо, от всех матерей, что сберёг их детей, и от меня самой, что себя сберёг!

Княгиня Александра просто прижалась к долгожданному мужу и молча глядела снизу вверх в его такое родное и любимое лицо.

А Новгород снова кричал, славя своих героев.

С того дня за ним закрепилось это прозвище — Невский, с ним князь Александр Ярославич вошёл в историю на веки вечные.

Князь появился в своём тереме только к вечеру. Он сам убедился, что все прибывшие в порядке, что погибших отнесли к Софии, чтобы на следующий день похоронить с честью, потом ещё долго говорил с владыкой, рассказывая о встрече со шведами.

— Как мыслишь, князь, не сунутся ещё раз?

Умудрённый летами епископ разговаривал с совсем ещё молодым князем уважительно, как с опытным ратоборцем. Александр задумался, потом покачал головой:

— Думаю, пока нет. Не столько дело в том, что побили, сколько ещё, что меж ними разлад. С берега первыми норвежцы утекли, от шведов отделившись. Да и датчане своих собратьев бросили. Если врозь будут, то нам не так уж страшны.

Спиридон заметил сомнения князя, поинтересовался, что его беспокоит. Александр поморщился:

— На нас не просто свей или норманны с датчанами шли. Они же объединились под святыми знамёнами. Эти успокоятся, другие наползут. Папа Григорий меня предал анафеме, объявил еретиком, потому против новых рыцарей наберёт. А мы сейчас одни, остальным княжествам от татар не отбиться.

Князь заговорил о том, чего сам владыко сейчас говорить не хотел, решил после, уж очень радостно было на душе. Но Александр смотрел требовательно, ему было не до прославления. Подумав: «Настоящий князь!», Спиридон положил прохладную руку на запястье князя:

— Много что тебе сказать могу, но приходи после. Речи те долгие будут, не ко времени сейчас.

Александр чуть улыбнулся:

— Приду, владыко.

Он уже был у двери, когда Спиридон вдруг спросил:

— Князь, а верно, что ты их Биргера копьём сквозь прорезь забрала ранил?

Ярославич с удивлением обернулся:

— Как имя его не ведаю, но рыцаря в самых богатых доспехах ранил.

— Это Биргер, зять короля Швеции, он королевством правит. Эрик Картавый слаб слишком, во всём зятя слушает. Потому, считай, короля побил, — улыбнулся владыко. Он не стал говорить, что имя Биргера ему принёс спешно бежавший с поля боя один из епископов шведского войска. Этот епископ стал священником не так давно, раньше всё больше ходил с купцами, потому и смог по Неве уйти до самого озера, потом до Ладоги, а там уж, неся радостную весть, добрался до Новгорода. Епископ умолял владыку не выдавать, что он был среди нападавших, зато очень многое рассказал и о том, кто принимал в нём участие, и о том, как поход организован. Так что Спиридону много что было рассказать молодому князю.

Сам Александр чуть пожал плечами:

— Что ж, для него хуже!

Глядя вслед высокому — пришлось даже наклониться, чтобы не задеть головой притолоку — и стройному князю, владыко улыбался. Достойного князя вырастил Ярослав Всеволодович, постарался и его боярин Фёдор Данилович, что был кормильцем княжичей. Надо отписать отцу о славе его сына, решил Спиридон и позвал инока, чтобы тут же это и сделать. Есть ли большая радость отцу, чем узнать, что его сына город новым именем величает, данным за победу в бою? Инок старательно наносил на пергамент слова благодарности князю Ярославу Всеволодовичу от Великого Новгорода и лично от его епископа Спиридона за сына, князя Александра Ярославича Невского.

Старая княгиня Феодосия и молодая Александра не могли дождаться, когда же наконец их любимый Сашенька придёт домой. Феодосия с лёгкой улыбкой смотрела на невестку, той, видно, не терпелось обнять мужа, она даже раздражённо постукивала каблучком по полу, нервничала.

— Ну что же он не идёт? Неужели не устал быть со своими дружинниками?

Старшая княгиня возразила:

— Да ведь его не было всего-то десять дён, а ты уж извелась вся.

Александра вздохнула:

— Десять дён, а показались целым годом...

— Привыкай, вся жизнь такой будет. У тебя муж князь, да ещё и новгородский.

Что-то в последнем слове насторожило молодую княгиню, она пригляделась к свекрови, потом поинтересовалась:

— А что с того, что новгородский?

Феодосия внимательно вгляделась в лицо Александры, прикидывая, стоит ли ей говорить или пусть поймёт всё сама. Но решила, что стоит.

— Сашенька, Новгород город своенравный, он с князьями вольно обходится.

Молодая женщина кивнула:

— Помню про то, но ведь Саша герой, его весь Новгород готов на руках носить!

— Ох, детка, сейчас готов, а кто знает, что завтра будет? Князь Ярослав не раз бывал городом обласкан, но и прогнан тоже не раз. Тебе Александр не сказывал, как сначала сидел с братом Фёдором, запёршись, а потом и вовсе бежал из града в ночи, чтоб в тёмную не попасть?

Большие глаза молодой княгини стали просто огромными, она никогда не слышала о таком. Схватила свекровь за руку, попросила:

— Расскажите, матушка!

Пришлось рассказать. А ещё о том, как самого князя Ярослава Всеволодовича то гнали, то звали. Александра какое-то время сидела с раздувающимися от волнения ноздрями, поджав губки. Потом сверкнула своими огромными глазами и объявила:

— Не смогут новгородцы так поступить с князем Александром!

Княгиня Феодосия улыбнулась, невестка готова поколотить новгородцев своими маленькими кулачками, если те обидят её дорогого мужа!

— Дай Бог!

На Новгород уже опустились вечерние сумерки, а в небе даже мелькнула пара звёздочек, когда князь наконец добрался до своей ложницы в тереме. Княгиня-мать уже ушла к себе, хорошо понимая, что молодым будет и без неё о чём поговорить. Только просила поцеловать сына от её имени. Александра обещала с видимым удовольствием. Она сама уже извелась, на сердце даже легла обида, что не торопится муж к ней, не спешит повидать свою ясыньку ненаглядную, как совсем недавно называл. Появились даже недобрые мысли, что, может, появилась у него на сердце зазноба, что кто-то перешёл дорогу молодой жене. А что, так бывало, она много слышала, что князю в дальнем походе может приглянуться какая красавица или опоят его каким зельем... Так и забудет оставленную дома жену.

Княгиню захлестнула волна отчаянья. Что же делать, она не может быть рядом с мужем всякую минуту, не пойдёшь же за ним в поход? Как же тогда быть?

Александра уже была на грани отчаянья, в её глазах появились слёзы, когда князь вошёл в ложницу. Увидев жену, сидящую в полутьме с несчастным лицом, Александр бросился к ней:

— Что, Сашенька, что, ясынька моя? Болит что?

И тут молодая княгиня разревелась в голос. Муж прижал её к себе, гладил светлые мягкие волосы, уговаривал:

— Ну что ты, что? Что случилось? Почему ты плачешь?

Наконец ему удалось вытянуть из Александры несколько слов, сквозь всхлипывания княгиня произнесла:

— Ты... не приходил... долго... я тебе... не нужна-а-а...

Князь расхохотался:

— Голубка ты моя! Да я только о тебе весь день и думал! Только я ведь князь, у меня семья — весь город.

Он покрыл поцелуями такое любимое и родное лицо, уговаривая:

— Как могла подумать, что я тебя забыл? Нет женщины дороже...

Александра вдруг вспомнила о поручении княгини, твёрдо отстранилась. Князь настороженно замер.

— Как нет женщины роднее? А мать?

— Мать другое, пойми. К матери не смей ревновать никогда! — Ему было даже чуть досадно, что умненькая Александра завела такой разговор. Князь не хотел бы, чтоб когда-нибудь между этими женщинами пробежал даже холодок. Но жена продолжила:

— Я не ревную. У меня поручение от княгини.

— Какое? — изумился муж.

— А поцеловать тебя крепко-крепко!

Она обхватила голову мужа, пригнув к себе, и ответила на все поцелуи, которые получила от него. Князь уже не выпустил свою ясыньку из рук.

Позже они лежали, тесно прижавшись друг к дружке, и говорили, говорили. Александра требовала, чтобы князь рассказал всё-всё про поход. Тот рассказывал, но так получалось, что он вроде и ни при чём, то про Гаврило Олексича речь вёл, то о Мише-новгородце, то о своём погибшем слуге Ратмире печалился... Она требовала:

— Ты о себе расскажи!

Александр пытался, но снова и снова переходил на Пельгусия и Елифана, говорил о Канюше, ценой своей жизни спасшего князя. На глаза молодой княгини навернулись слёзы:

— А где семья этого Канюши? Помочь бы им.

— Он ижорец, семья там. Я уже велел отправить помощь. Семьям всех погибших надо помогать, не только тем, кто князя спас.

— Саша, — тихонько прошептала Александра.

Князь повернул голову, внимательно вгляделся в белеющее в темноте лицо:

— Что?

— А., говорят, что ты... их главного побил... Правда?

— Было такое. Только я не знал, кто это, просто у него шатёр самый приметный и доспехи лучше других.

— А как? — снова полюбопытствовала княгиня.

«Как девчонка!» — усмехнулся муж. Пришлось рассказать о поединке с Биргером. Александра даже села, взволнованно глядя на мужа широко раскрытыми глазами. Лёгкое льняное полотно, каким прикрывались жаркими летними ночами, сползло с её плеч, обнажив упругую грудь, а потом и почти всё тело, но обычно смущавшаяся Александра этого даже не заметила. Зато заметил князь, он потянул на себя полотно, потом попросту отбросил его в сторону:

— Да ну этих шведов! Иди ко мне!

Утром он поинтересовался, проведя пальцами по её животу:

— Скоро?

Жена смутилась:

— Ну что ты, долго ещё...

— А ты уверена?

Александра густо покраснела:

— Да...

На следующий день с честью хоронили погибших. Их было всего два десятка, но каждый чей-то муж, сын, отец. И для родных это горе.

В Святой Софии на отпевание собралось много народа, не только родные, но и все желающие. Только, как всегда, все не поместились, многие слушали службу снаружи через открытые ворота. Глядя на них, епископ Спиридон вдруг вспомнил, что шведы собирались содрать ворота и вернуть их в Сигтуну, откуда они были чуть больше полувека назад привезены. Сигтуну шведы русам, конечно, не простят, но и русам есть в чём упрекнуть северных соседей. А теперь так тем более!

Князь пришёл на отпевание вместе с женой, чуть погодя появилась и княгиня-мать. Спиридон с радостью приветствовал княгиню Феодосию, та частая гостья в храме. Хотя какая она гостья? Её помощью в Софии многое делается, княгиня где сама пожертвует, где и с другими поговорит, что тоже не жалели. Много помощи нуждающимся раздаёт, много о ком заботится. Особенно после неожиданной смерти старшего сына Фёдора. И то, полный сил княжич умер перед самой свадьбой. Его невеста тоже в новгородском монастыре. Княгиня поцеловала руку у епископа, потом подошла к сыну с невесткой. Тоже поцеловала, только в голову, благословляя обоих. Глаза молодой княгини, несмотря на печальный момент, светятся радостью, не может она спрятать этот свет. Да и надо ли? Живым живое, рада княгиня возвращению своего мужа, и слава богу! Совет им да любовь! Хорошая семья, у таких и дети хорошие будут.

Хоронили погибших героев, поминая уважительно, по имени-отчеству, даже самых простых. Про двоих пришлось и расспрашивать, потому как не сразу вспомнили, что у Дрочилы отчество Нездылов. Сам мастер-кожевник, отец Дрочилы, даже прослезился, когда услышал, как величают его погибшего сына. После того больше трёх столетий во всех православных храмах во время служб так и поминали героев битвы — по имени-отчеству.

В этом тоже сказалось то уважение, которое проявил к ним князь Александр Невский.

Над погибшими новгородцами рыдали их родные, только возле Ратмира сначала никого не было. Княжий слуга не имел семьи, но вдруг и к его телу подошла красивая молодая девушка в чёрном плате. Раздался шёпот:

— Кто это?

Князь Александр всё смотрел на девушку, пока шло отпевание, потом показал воеводе:

— Спроси...

Тот подошёл, стал что-то говорить, та отвечала, подняв тёмные, залитые слезами глаза. Александр подошёл и сам. Воевода кивнул на девушку:

— Орина. С ней Ратмир собирался венчаться. — И тихонько, почти на ухо князю добавил: — Она, кажись, тяжела...

Александр подумал о том и сам. Ай да Ратмир, и ведь держал в тайне! Любимому слуге князь разрешил бы не только жениться, но и уйти в семью.

К ним подошёл и владыко Спиридон:

— Дозволь, княже, слово в защиту сей девы сказать?

Все вокруг всё знают, только он, князь, слеп, как крот! Неужели и епископ знает о Ратмире? Оказалось, знает. И венчать их собирался, да только Ратмир с Александром всё время в разъездах, а деве вон уж рожать скоро.

— Матери и дитю поможем, как и всем остальным вдовам героев. И я сам помогу, потому как мой слуга был. Как сына назовёшь? — Почему-то у князя не было сомнений, что родится сын.

Девушка густо покраснела:

— Александром хотели...

Секунду князь стоял, не зная что ответить, потом усмехнулся:

— Но чтоб героя вырастила, не хуже его отца!

Шнеки шведского войска медленно втягивались в бухту. Их не встречали толпы восторженных соотечественников, не звонили колокола, не были слышны крики прославления... Шведское войско с позором возвращалось домой. Не все ушедшие шнеки были на плаву. Далеко не все ушедшие в поход теперь сошли на берег, а многие из сошедших были ранены.

Биргера вынесли на носилках и сразу же увезли в его замок. Ульф Фаси проследовал мимо любопытствующих, низко опустив голову.

Король Швеции Эрик тоже не вышел встречать своих воинов, побеждённых короли не приветствуют.

Ингеборга уже знала о провале похода, раньше шведских шнеков примчался норвежский, высадив на берег несколько израненных рыцарей и их оруженосцев, норвежцы обругали неудачников и отплыли восвояси, сопровождаемые проклятьями тех, кого они привезли. Оказавшийся в это время на пристани народ живо поинтересовался, почему такие страсти и где все остальные? В ответ рыцари, не сговариваясь, живо описали предательство норвежцев, первыми удравших с места боя, ранение Биргера и полный провал всего похода. Эрику тут же доложили, он не сразу и поверил. Биргер мог провалиться? Не может быть! За стойкость своего зятя и его осторожность он мог поручиться хоть перед самим Господом Богом! Но рыцари клялись и божились. Их потрёпанный вид подтверждал сказанное.

Сомневались всего лишь день, потом прибыли остальные, и всё стало понятно.

Эрик приехал в замок сразу, как только узнал о приходе шнеков. Ингеборга встретила брата со слезами на глазах:

— Эрик, он тяжело ранен! Не знаю, выживет ли?

Этого только не хватало! Русы не только разбили шведское воинство, но и смертельно ранили Биргера? Эрик Картавый почувствовал, что его тоже покидают силы. Совсем недавно он даже мечтал о том, что зять сложит голову в этом походе, а вот тот вернулся раненым и король в панике? Эрик лукавил сам с собой; если бы Биргер погиб, как герой, это было бы весьма кстати. Но он вернулся после полного провала и раненым. Теперь неважно, умрёт он или останется калекой. Поражение спишут на него, а значит, и на короля, который доверил поход таким бестолковым людям — Ульфу Фаси и Биргеру. Ну, Ульфу не привыкать, его часто поносят по поводу и без, а что будет с заносчивым Биргером? Этот слова против себя не позволял сказать. Как теперь быть с его поражением?

Король взял себя в руки и отправился выражать сочувствие по поводу тяжёлого ранения зятю. Биргер и впрямь лежал с полностью замотанной головой, а вокруг крутился всё тот же лекарь, что уговаривал его молчать в первые часы после боя. Лекарь бросился навстречу Эрику:

— Ваше величество... вы не должен сейчас тревожь великий рыцарь! Он очень плохо... очень! Русский витязь ранить рыцарь... это... колдовство...

Сзади отозвалась Ингеборга:

— Конунг этих русов при помощи заклинания ранил Биргера в лицо.

— Какого заклинания? — поразился Эрик. Ни о каком заклинании прибывшие первыми не говорили. — Что за глупость?

губы сестры обиженно поджались:

— Ты считаешь, что попасть в узкую щель забрала на полном скаку можно без помощи колдовства?

Король едва не повторил то, что несколькими днями раньше заявил ненавистный Биргеру Мельнирн: «Или с помощью умения...».

Он вовремя остановил себя, мгновенно осознал, что зять прав. Теперь можно списать поражение на колдовство, а беспомощность Биргера на его рану. Собственно, так и было. Шведы не учитывали только одно — князь русичей Александр очень хорошо владел не только копьём.

Позже король поговорил с зятем один на один, но Биргер стоял на своём — он ранен в первые минуты боя, потому возглавить разгром русов не смог, а Ульф оказался болваном. Норвежцы же вообще бежали, датчане простояли просто так... На вопрос Эрика, как получилось, что русы смогли напасть неожиданно, Биргер поморщился, несмотря на боль:

— Если бы эти самоуверенные идиоты послушали меня и были осторожны! Ты тоже виноват в поражении, Эрик!

— Я-то почему? — возмутился король.

— Надо было ставить во главе похода меня, а не этого болвана Ульфа!

— Но ты фактически управлял всеми, они же слушались тебя... — попробовал робко возразить Эрик, отметая свою вину.

— Нет! Я командовал только своими людьми, а те же норвежцы подчинялись Ульфу! И все были против меня, обвиняя в трусости из-за осторожности. Стоило послать людей в лес на разведку, и все тут же начинали кричать о том, что я боюсь.

Вот тут Биргер говорил правду, он действительно опасался возможного нападения, но несколько преувеличивал, ведь сумей он настоять, и Ульф Фаси сделал бы всё по приказу зятя короля. Но для Биргера были важны две вещи: во-первых, убедить всех, что его ранение произошло из-за применения колдовства и привело к тому, что зять короля больше не мог руководить боем, а во-вторых, что всё провалилось именно из-за того, что его не слушали.

Биргер очень постарался, чтобы шведы как можно скорее забыли этот провал, а если и помнили, то только его ранение и героическое поведение во время похода. И преуспел, он так и остался героем, а позже, после смерти бездетного Эрика Картавого, смог объявить королём своего сына и стать при нём регентом.

Шведы запросили у Великого Новгорода мир. В своём письме король Швеции клялся не приходить на Русь войной. Так князь Александр Невский победой на Неве надолго обеспечил мир хотя бы с одной страной.

С другими мир ещё предстояло завоёвывать, не все учатся на ошибках соседа, есть такие, что им только радуются. И бьют лбы теми же граблями.