Невская битва. Первый подвиг Александра

САША

ад золочёным куполом Дмитровского собора Владимира кружили птицы. Их вспугнул колокольный звон.

Маленький княжич стоял, задрав голову. Князь Ярослав Всеволодович остановил собиравшегося подойти к Александру боярина Фёдора Даниловича, кормильца двух его сыновей.

— Не беспокой, пусть постоит.

Боярин замер, с улыбкой глядя на своего младшего питомца. Князь Ярослав впервые взял сыновей с собой в стольный град Владимир. Всю дорогу княжичи Фёдор и Александр широко раскрытыми глазами смотрели вокруг, а уж когда въехали в сам город, изумлению их не было предела! Владимиру-на-Клязьме, построенному, в общем-то, не так давно, и сотни лет нет, повезло с князьями. Заложенный князем Юрием Долгоруким, он последовательно пестовался и Андреем Боголюбским, и дедом маленького княжича Всеволодом Большое Гнездо...

Княжич казался совсем крошечным рядом с высокими стенами Дмитровского собора, перед которым стоял. Снизу даже не видно позолоченный купол, так высоко тот посажен. Но самое интересное было на его стенах. Александр оглянулся, но не на отца, а на брата Фёдора, который тоже разглядывал мощный собор. Глаза мальчика блестели таким восхищением, что, казалось, он готов заплакать от увиденного. Боярин всё же подошёл к воспитанникам, показал на каменную резьбу на стенах. Александр скупо кивнул, говорить от восторга просто не мог. Тогда Фёдор Данилович принялся показывать, что где вырезано. Вот великий полководец Александр Македонский, а вот и князь Всеволод Большое Гнездо...

Александр повернул светившееся каким-то внутренним светом лицо:

— А вокруг него кто?

Боярин улыбнулся:

— Правильно увидел. Это сыновья великого князя, вон, смотрите, это ваш отец, князь Ярослав Всеволодович.

Маленький княжич оглянулся на отца, словно проверяя, не исчез ли тот, чтобы переместиться на стену собора. Нет, князь стоял на месте, довольно улыбаясь. Сыновья воочию увидели красоту стольного Владимира.

Внутри маленькие княжичи разговаривали шёпотом, было страшно, что их голос разнесётся по всему собору. Кажется, Фёдор с Александром осенили себя крестом возле каждой иконы. Выйдя, ещё долго ходили вокруг, разглядывая каменную резьбу, восхищаясь её красотой и разыскивая знакомые фигуры. Потом всё равно вернулись к изображению любимого отца. С каким уважением они смотрели на князя, его фигура во веки вечные будет красоваться на стене собора!

Вернувшись в Переяславль, княжичи несколько дней не закрывали рты, пересказывая матери свои впечатления о поездке, особо поминался, конечно, Дмитровский собор и фигурки деда, отца и дядьёв. Княгиня, прекрасно помнившая Владимир, ведь бывала там не раз, с улыбкой внимала сыновьям и даже расспрашивала их, стараясь, чтобы рассказ звучал внятно и слитно. Старшему, Фёдору, это удавалось лучше, младший, Александр, был слишком впечатлителен и горяч, чтобы связно что-то поведать. Зато глаза его блестели ярче ночных звёзд.

Совсем маленький Андрюша с откровенной завистью смотрел на братьев. Старшие княжичи дружили между собой и никак не желали признавать его тоже достойным этой дружбы, слишком мал. Но Андрей всего-то на год младше Александра, а кажется, что на все три. Александра, это само собой получилось, отец и на коня посадил вместе со старшим, Фёдором, и у матери к боярину-кормильцу Фёдору Даниловичу забрал. А Андрюшу скорее присоединят к маленькому Косте. Княжичу обидно, он считает себя таким же взрослым, как и старшие братья. Отец так не считает; когда сынишка стал и себе просить воли, он поинтересовался:

— А ты грамоту-то, как Александр, знаешь? А встаёшь на утренней зорьке без понуждения? А воды холодной не боишься?

Андрюша опустил голову, нет, этим он похвастать не мог. А Александр может, вот и ходит всюду вместе со старшим братом Фёдором.

Княгиня Феодосия дородна телом, бела лицом, добра и покладиста нравом. Хорошая жена у князя Ярослава Всеволодовича. И рожает сыновей, да ещё каких! Княжичи умны, хороши собой и крепки физически. Княгиня покладиста, но только если челядь делает как велено, если же девки бестолковы, то попадает им весьма сильно.

— Потрава! Куда?! — Голос княгини чуть не срывается на крик, глупая холопка складывает короб с тонкими бокалами на самый низ возка, сверху положат тяжёлые сундуки с книгами княжичей, и плакало хрупкое стекло. Девка и сама уже поняла ошибку, засуетилась, вытаскивая, зацепилась подолом за край возка, оступилась и... полетела наземь прямо с коробом в руках. Перепуганная Потрава не смела даже пошевелиться, она хорошо знала, как бережёт княгиня Феодосия эти бокалы, привезённые купцами издалека. Если хоть один из них разбился из-за неловкости холопки, то Потраву ждёт наказание.

К лежавшей без движения холопке бросилась княгиня Феодосия:

— Что, Потрава, что? Побилась?!

Та раскрыла глаза, от неожиданности даже села:

— А? Я? Ничего... Короб вот...

Короб подхватили, холопку тоже.

— Фу, как ты меня напугала! Я думала, побилась сильно...

Та вздыхала:

— Я испужалась, что бокалы разбились...

Феодосия вдруг махнула рукой:

— Да что бокалы? Новые будут. Сама-то цела?

— Ага... — улыбнулась во весь рот Потрава. Княжьи слуги почему-то старались своё крестильное имя скрыть от чужих ушей, словно боялись за него, себя звали родительскими прозвищами. Феодосия сначала корила, потом вспомнила, что Креститель Руси князь Владимир Святой тоже при своём крещении Василием был назван, но для всех так и остался Владимиром. Значит, не так страшно, что скрывают крестильное имя, берегут его...

Всё оказалось в порядке, бокалы не пострадали, бока Потравы целы. Княгиня смотрела на холопку со смехом.

Сборы в далёкий Новгород продолжились. Князь Ярослав Всеволодович уезжал туда по зову городского веча князем. Не в первый раз. Своевольный город то и дело указывал на дверь, вернее, городские ворота очередному званому князю.

Великий Новгород капризен, чуть не угодит князь, так вече его вон гонит. Впервые младший брат Великого князя Юрия Всеволодовича Ярослав Всеволодович с княгиней Феодосией и сыновьями Фёдором и Александром приехал в город на Ильмень-озеро в 1222 году. Новгородцам был нужен князь-воин, Ярослав таким был, он сразу же побил немецких рыцарей на Колывани и освободил чудь от дани рыцарям-крестоносцам. Но те в ответ захватили и сожгли Юрьев. Стоило сгореть Юрьеву, как новгородцы изгнали Ярослава, которого только что с честью приняли. После этого в Новгороде сидел черниговский князь Михаил Всеволодович, но сладить со своенравным городом не смог и бежал оттуда, заявив:

— Не хочу у вас княжити!

Тогда новгородцы снова запросили к себе Ярослава Всеволодовича, который, хорошо подумав, от предложения не отказался.

Княгиня Феодосия очень переживала и за мужа, и за всю семью:

— Как же, Ярослав, они же тебя погнали, а теперь снова просят?.. А ну как опять погонят?

Только сам князь знал, почему решил возвратиться в так нелестно обошедшийся с ним город. Знал, но никому о том не говорил. Видно, прикипел душой к новгородской вольнице.

Первый приезд в Новгород княжичи Фёдор и Александр, конечно, не помнили, были слишком малы. Зато теперь ближний боярин Фёдор Данилович, что воспитывал княжичей, столько рассказал мальчикам о древнем вольном городе, что Александру казалось — он знает каждый конец города, каждую его улицу. Глаза мальчика блестели, когда он рассматривал ряды дружинников, что шли вместе с отцом в Новгород. Вече не разрешало князю взять с собой больше трёх сотен конных воев, боясь, видно, чтоб не применил против самого города.

Княжич Фёдор смотрел спокойней, он чувствовал себя старшим и косил на брата строгим глазом:

— Эка невидаль — дружина!

Но украдкой и сам любовался начищенными до блеска шеломами, кольчугами, червлёными щитами. Княжичей уже не только посадили на коней, но и хорошо приучили к верховой езде. Боярин Фёдор Данилович по праву гордился своими питомцами.

Княгиня Феодосия — третья жена у князя Ярослава Всеволодовича. Первые две его женитьбы оказались неудачными. Отец Всеволод Большое Гнездо женил сына в четырнадцать лет на внучке хана Кончака. Половчанка была просто красавицей, но так и не прижилась на Руси. Она год смотрела на окружающих чёрными, как спелые сливы, глазами, тосковала и таяла. Молодая княгиня буквально угасла, не оставив после себя потомства.

Второй женой князя Ярослава была Ростислава, дочь торопецкого князя Мстислава Удалого. Эта женитьба тоже не принесла семейного счастья Ярославу, но княгиня в том не была виновна. Просто между тестем и зятем встал вольный город Новгород, не пожелавший подчиниться Владимирскому княжеству. Мстислав помог Новгороду и, обидевшись на зятя, отобрал у того свою дочь. Ярослав, воспитанный отцом в почитании семьи, пытался вернуть жену, но, видно, не слишком старался, потому как не удалось.

Ярослав Всеволодович долго горевать не стал, женился в третий раз. И очень удачно. Княгиня Феодосия была любима всеми: мужем, детьми, слугами... Доброта, которая просто лилась из её глаз, очаровывала каждого, на кого они обращались. Сестра рязанского князя стала до конца жизни хорошей женой и прекрасной матерью в немалой семье Ярослава Всеволодовича, родила ему восьмерых сыновей и троих дочерей.

Всё бы хорошо в семье князя Ярослава Всеволодовича, если бы не... его любвеобильность! Ну не мог князь пройти мимо красивой бабы или девки, причём, вовсе не обязательно, чтобы была та знатна, куда больше влекли женские стати.

Эта его особенность не была чем-то необычным для Руси, многие князья и бояре миловались со своими холопками или аппетитными вдовушками, у многих по городам и весям жили рождённые любушками дети. Княгиням и боярыням приходилось терпеть, женщина не могла возразить своему мужу, не имела на то права. Могла только глянуть строгим взглядом, повести плечиком и ещё рассказать о поведении отца детям.

Но дочерям такой пересказ был всего лишь уроком на будущее, потому как их самих ожидало то же, а сыновьям что за учёба? Они уходили в дружину под присмотр дядьки в таком возрасте, что беседы об отцовских изменах вести рановато. Вот и молчала княгиня Феодосия.

Был ещё один способ наказать князя за неверность — пожаловаться на него отцу. Но тогда её саму могли вернуть в родительский дом, а сыновья всё же оставались с отцом. А для княгини Феодосии главное её сыновья, потому терпеливо молчала.

Сам Ярослав Всеволодович прекрасно понимал вину, стыдился своей слабости к женскому телу, но когда появлялся дома, перед женой не винился. Попробовал единожды, только когда после первого своего греха перед ней стал об измене говорить и обещать, что будет сдерживаться. Феодосия остановила мужа:

— Не трать слов попусту, князь. Знаю я о твоей охочести к красивым девкам, всё знаю. И что не сдержишь слово, тоже знаю. Потому слова не давай, чтобы не нарушать. Терпеть буду, сколько смогу. Когда буду не в силах, просто уйду в обитель.

Сказала, как отрезала, и это на какое-то время удержало князя от измен. Но прошло время, норов взял своё, и снова поползли слухи, что появились у него любушки. Теперь Феодосия и впрямь ждала, когда младший сынок Андрей в дружину уйдёт, чтобы и самой в обитель удалиться. Обо всём этом пока не догадывались сыновья, им ни к чему страдать из-за родительских размолвок.

В остальном княгиня Феодосия была послушной и терпеливой женой. Но она не могла отказать мужу в близости, а потому Андрей не последний её сын.

Новгород встретил ласково. Жить снова поселили на дворе в Городище, где извека жили приглашённые князья. Кормление давали хорошее, кроме того, можно было и самим охотиться, рыбу ловить... Будь княгиня злопамятна, ни за что не согласилась бы на этот переезд. Давно ли вот так же звали в вольный город, а потом гнали из него? Теперь Новгород словно старался загладить свою вину. Пришедший сразу после приезда княжьей семьи посадник объявил, что и места для охоты и рыбной ловли, и сами ловы город увеличивает. Ярослав усмехнулся, он не забыл, что ловы могут и не понадобиться.

Княжичей меньше всего занимали ловы, сейчас главным был въезд князя в город. Ярослав решил взять с собой сыновей, пусть учатся. Только строго предупредил, что ждать их не станет, коли не поднимутся с утренней зорькой, то останутся с матерью дома. Фёдор спокойно усмехнулся: не станут новгородцы с первым светом князя с дружиной у Софии поджидать, куда ж торопиться? Младший, Александр, напротив, переживал страшно, чтобы не опоздать, не проспать. Потому заснуть не мог до третьих петухов, а утром боярин его едва-едва добудился.

Маленькому Александру снился сон: сначала он стоял на высоком берегу и смотрел, как внизу бьются две рати — одна тёмная, чёрная, другая светлая, белая. И твёрдо знал, что без его помощи светлой победы не одержать. Княжич смело ринулся в бой за белую рать и уже занёс меч, чтобы убить самого большого тёмного всадника, как кто-то затряс его за плечо:

— Пора, княжич, вставай! Пора!

Взмахнув мечом и даже не глядя, как покатилась отрубленная голова врага, мальчик открыл глаза. Над ним стоял боярин Фёдор Данилович и со смехом спрашивал:

— С кем воевал во сне-то?

Всклокоченная светлая головка княжича закрутилась, пытаясь осознать, где это он. Брат Фёдор тоже расхохотался:

— Ты, Александр, во сне всех врагов перебьёшь, нам никого не останется.

Смех его был обидным. Боярин поморщился:

— Пусть воюет... — вздохнул, — а врагов... их на всех хватит...

Александр вскочил, засуетился, одеваясь и обуваясь. Только бы отец не забыл про него! Княжич вылетел на крыльцо, с тревогой оглядываясь. Во дворе было тихо! Сердце мальчика упало — опоздал! Князь уехал без него! На глаза Александра даже навернулись слёзы отчаянья. Казалось, что он пропустил самое важное в жизни.

— Княжич, ты куда? Рано ещё, — раздался сзади голос боярина.

— Как... рано? — растерянно оглянулся на него Александр.

Фёдор Данилович улыбнулся в усы, показал мальчику на полупустой двор:

— Да ведь только светает. Князь и то сейчас встал. Пока соберётся, поест да дружину соберёт... Пойдём, и ты всё успеешь...

— Так, он не уехал? — с надеждой в голосе уточнил Александр.

— Конечно, нет, — успокоил его боярин. — Пойдём, матушка кличет к завтраку.

В малой трапезной старший брат уже со смехом рассказывал отцу, как Александр чуть не в исподнем выскочил на крыльцо, боясь, чтоб его не забыли. Ярослав Всеволодович строго глянул на старшего сына, потом с доброй улыбкой на вошедшего с боярином младшего. Вот кто рвётся к дружине, вот из кого хороший князь будет! Мал совсем, только-только семь исполнилось, но от коня не отходит, мечом владеет лучше многих, кто его старше. И грамотен, и толков, без ума в драку не лезет. Хороший сын растёт у князя!

— Александр, как ты мог подумать, что я тебя с собой не возьму? Без вас с Фёдором и не мыслил со двора двинуться. Поди поешь, успеешь ещё собраться.

Над Новгородом плыл колокольный звон. Звонили колокола большинства звонниц. Ярослав Всеволодович торжественно въезжал в Великий Новгород. Следом за ним на своих лошадях ехали княжичи: старший сын Фёдор и младший — Александр. Князь Ярослав на вороном коне, красавце, специально для него привезённом от булгар. Фёдор ещё в Переяславле выбрал себе гнедую кобылку, лошадь тоже была хороша — крепкая, сильная и спокойная. А под Александром шёл белый, как снег, жеребец. Боярин-воспитатель боялся, что не совсем объезженный конь может испугаться многолюдства и понести или даже просто не послушать взволнованного донельзя княжича. Потому ехал рядом, зорко приглядывая за своим любимым воспитанником. Щёки и глаза княжича горели, наверное, он мало что понимал в происходящем, но не потому что был ещё мал, просто слишком волновался. Белоснежный жеребец уж на что был с норовом, но словно почувствовал важность момента, вёл себя хорошо, княжича нёс, будто боялся расплескать. Народ вокруг залюбовался, послышались довольные возгласы:

— Глянь, княжич-то вырос как!

— А на коне сидит, точно влитой! И конь белый, красавец!

— Да... этот хороший воин будет, по всему видно!

У Александра перехватило горло, говорили о нём, и как говорили! Боярин Фёдор Данилович довольно улыбался в усы, оценили новгородцы маленького княжича, хорошо оценили!

Подъехали к огромному Софийскому собору. В нём князь принёс клятву Великому Новгороду, обещая править и судить по закону, по «Русской Правде». Город в лице своих епископа, наместника, тысяцкого, сотских и кончанских старост, старых посадников и тысяцких, а также множества бояр эту клятву принял. Голоса князя и остальных гулко разносились под сводами Святой Софии, летели под высокие своды и возвращались обратно небольшим эхом. Всё сверкало и горело, торжественность момента едва не заставила брызнуть слёзы счастья из глаз маленького княжича. Казалось, в мире нет ничего более красивого и важного, чем вот эта отцовская клятва великому городу на верное ему служение. Александр на всю жизнь запомнил и клятву, и слова отца, сказанные после уже дома:

— Князь — верный слуга своим людям! Их властью приглашён, им и служить должен верой и правдой!

Потом ещё был пир, устроенный новгородцами в честь своего нового-старого князя, но Александр этого уже не помнил. Ночью ему снился не бой двух ратей, а огромные, уносившиеся ввысь колонны Софии, гул человеческих голосов под её сводами и торжественное пение певчих в честь какого-то большого праздника, к которому он был причастен. Проснувшись среди ночи, маленький княжич долго лежал с открытыми глазами, тайно вздыхая и клянясь себе тоже стать когда-нибудь таким вот князем, как отец — умным, смелым, красивым, чтоб и его очень любили горожане. Пусть не новгородцы, даже какие-нибудь другие, но чтоб непременно любили.

Знать бы Александру, что он совсем скоро станет на все века самым любимым князем Новгорода, князем, который принесёт городу невиданные победы и воинскую славу!

Княжий двор издавна в Городище. Оно стоит чуть в стороне города, на изгибе речки Малый Волхов. Чтобы до него добраться, надо от Торговой стороны перейти по малому мосту через Жилотуг и пройти вдоль Волхова либо вдоль Малого Волхова. Городище стоит в виду Новгорода, но князь не всякий день бывает там. Его забота — дружина. Княжичи тоже бывают в городе редко, их забота — взрослеть и учиться. Учиться всему: ратному делу, грамоте и ещё обычаям Новгорода. Дело княгини рожать сыновей и воспитывать их в любви и ласке первые три-четыре года. Потом маленьких княжичей берёт себе отец, и какими они вырастут, зависит уже от него и от боярина-кормильца. Лучший пример для княжичей — их собственный отец. Князь Ярослав крепок телом и духом, хороший семьянин и христианин. А боярин Фёдор Данилович вёл своих воспитанников умело и строго, но ласково. Княжичи становились взрослыми быстро, некогда нежиться подле материнского подола.

У княгини Феодосии сначала шли погодки — Федя, потом Саша, потом Андрей, после уже через два года Костя и после Афоня. Когда в Новгород собирались, жена новгородского князя была снова тяжела, повитуха сказала, что будет сын. Княжич и впрямь родился сразу, как переехали. Назвали Даниилом. Погодки Фёдор, Александр и Андрей похожи друг на дружку, как грибы опята на пне. Все трое высокие, стройные, пожалуй, только Саша самый голенастый, его даже иногда дразнят Журавль. И впрямь, ноги длинные, весь узкий, зато уж как хороши умненькие серые глазки, всегда требовательно и строго глядящие из-под не по-детски густых бровей. Но мать и братья знают, что эти глаза могут быть очень лукавыми, если княжич придумал какую каверзу. Уж как попадает ему иногда от воспитателя, боярина Фёдора Даниловича, за баловство, но даже князь на своего второго сына хмурится только для вида. Не смеяться от Сашиных шалостей невозможно. Хитёр княжич, но честен, нашалит, а потом сам же и признается.

Афоня, тот слаб здоровьем, но это не вина княгини, сын родился крепким, да его постигла беда в совсем малом возрасте, попал на глаза нехорошим людям, сглазили. Как ни старались и святой водой кропить, и молитвы день и ночь читали, и к святым местам ездили, ничего не помогло. Видно, так и останется хворым. Костя, тот не хуже старших братьев. Маленький Даня тоже свой норов показал, кажется, крепче него никто за грудь не хватался, когда кормила. Щёчки пухнут от материнского молока, но Феодосия рада, кому, как не матери, выкормить, выпестовать своё дитятко, пока это возможно?

Княгине взгрустнулось: как сложатся их судьбы? Каждой матери хочется, чтоб её сыновья были здоровы и счастливы, удачливы в делах и, конечно, в любви. Но была у Феодосии тайная мечта, ей очень хотелось доченьку. Лучше бы не одну. Любая женщина сначала ждёт сына, а потом, когда сыновей уже много, ей хочется дочь. Княжны тоже от матерей рано уходят, как выйдут замуж, так и поминай как звали, но это всё же рядом дольше, чем сыновья.

По переходу топали быстрые ножки, ясно, старшие княжичи несутся о чём-то рассказать матери и младшему брату Андрюше. Костю и Афоню они ещё не признают достойными внимания, их дело только носы вытирать. И то, Андрею седьмой год пошёл, а Косте всего-то пять исполнилось. Малец!

Дверь в горницу, где княгиня сидела с двумя мальчиками, читая им книгу, распахнулась. Так и есть, на пороге, блестя своими большими серыми глазами, стоял донельзя взволнованный княжич Александр. За ним старший, Фёдор. Но Саша так высок, что брата, пожалуй, ещё чуть и обгонит в росте.

— Мама!.. — от волнения княжич даже не мог договорить, что хотел, до конца, горло перехватило.

Княгиня протянула руки, готовая обнять обоих прибежавших сыновей. У них сегодня большое событие, князь Ярослав Всеволодович взял мальчиков с собой на торжественный въезд в Новгород, они воочию увидели грозное вече. Княжичи бросились в объятья матери. Андрей чуть ревниво смотрел на них, потом оттолкнул руку Александра и тоже подобрался к плечу княгини. Брат всего миг смотрел на него, и было непонятно, рассердится он на такое или, наоборот, расплачется. Не сделал ни того, ни другого. Обнял своей длинной рукой и мать, и Андрея, прижимая к себе обоих. Сердце княгини, успевшей заметить происшедшее, но не успевшей вмешаться, захлестнула волна нежности. Дружны братья, это очень хорошо, нельзя в них зависть чем-то вызывать друг против дружки, зря князь Ярослав не взял с собой Андрюшу, обидно тому.

Костя понаблюдал за общими объятьями и бросился в кучу. Его обнял уже Фёдор. Чуть не повалились с лавки при общем веселии. Эту картину и застал зашедший к жене вслед за сыновьями князь Ярослав. Появившись в двери, он громко потребовал:

— А меня?

Сыновья, обернувшись, тут же бросились в объятья уже к отцу. Держа повисших на руках своих четверых мальчишек, князь блаженно улыбался. Княгиня тоже. Вот о таком семейном счастье она всегда мечтала! И тут из угла горницы подал свой требовательный голос маленький Данила. Словно почувствовал, что его оставили в стороне от общей радости. На Данилин рёв расхохотались все, мать подхватила его на руки и подошла с младшим сыном к мужу:

— Смотри, какие у нас дети, Ярослав!

Князь сгрёб всех в одну охапку и зарылся лицом в их головы, руки, плечи. Поднять лицо сразу не смог, шестимесячный Данила цепко ухватил отца за волосы. Пока выпутывали князя из-под крепкой руки младшего наследника, хохотали до упаду! Не хватало только Афони, но тот со своей нянькой гулял где-то во дворе. Мальчик очень любил лошадок, и появление конной дружины для него было просто счастьем, теперь долго в терем не затащишь.

Всё же вечером княгиня Феодосия сказала мужу то, о чём подумала днём:

— Андрюша не так мал, чтоб его с Костей оставлять. Бери, если можно, княжича с собой. Пусть растёт рядом с Федей и Сашей.

Ярослав отозвался сразу, видно, и сам о том думал:

— Да, надо было сегодня взять и его. Только он на коне сидит не очень хорошо. Это Саша точно и родился конным.

— Ничего, он осилит, ты только помоги, — почти попросила мать.

Отец понял, что Андрей ревнует братьев к нему, к дружине, ко всему. Согласился:

— Буду брать. И братья помогут.

Феодосия приподнялась на локте, стала рассказывать о том, как отбросил руку Саши Андрей и как тот после не рассердился, не вспылил, хотя и горяч, а обнял брата сам. Князь только порадовался рассказу.

Так в мирных заботах началась их новгородская жизнь.

Но не слишком долгой она оказалась. Лихая година больших испытаний для Руси досталась для жизни князю Ярославу Всеволодовичу, его жене — княгине Феодосии, и их сыновьям. Фёдора позже назовут Святым. Двое — Андрей и особенно Александр — впишут славные страницы в историю своей Родины, а Александр получит прозвище Невский и тоже будет назван Святым.

На границах земли Новгородской неспокойно, очень неспокойно. За много лет люди привыкли к бесконечной рати, но одно дело отражать мелкие нападки, совсем другое — понимать, что зреет сильная угроза самому существованию. И хуже всего, что нет единства на Руси не только на юге, но и на севере. Князь Ярослав хорошо понимал, что нападения на приграничье псковской земли — это только начало. Литва не даёт покоя полочанам, шведы всё чаще грабят балтийские берега, немецкие рыцари вплотную подошли к границам Псковщины. Ещё чуть, и они примутся за исконно русские земли! Помня завет отца, что бить врага надо на подходе к дому, а не в нём самом, Ярослав Всеволодович решил перейти от наказания за набеги к разгрому рыцарей-крестоносцев пока на их территории.

Для того он вызвал на помощь владимирские дружины и своих переяславцев. Новгород скрепя сердце поддержал поход, но только до поры, когда псковичи вместо того, чтобы присоединиться и разбить немцев наголову под рукой новгородского князя, вдруг запёрлись в городе, напрочь отказавшись выступать вместе с ним. Псковский посадник Иван и тысяцкий Вячеслав поспешили заключить мир с Ригой, точно забыв о каждодневной угрозе для города! Такого князь никак не ожидал! Ярослав Всеволодович отпустил дружины по домам и, не сумев убедить новгородское боярство идти на Ригу без Пскова, уехал из города.

С ним отправилась княгиня с малыми сыновьями. Княжичи Фёдор и Александр остались в городе с боярином Фёдором Даниловичем и тиуном Якимом.

Княгиня долго плакала перед отъездом, было очень страшно оставлять девяти- и восьмилетнего сыновей одних на княжении. Тем более в такую лихую годину.

А година и впрямь была лихая.

После отъезда князя и княгини прошло три месяца... Боярин Фёдор Данилович с тоской смотрел на двор сквозь слюдяное окошко малой трапезной:

— Опять льёт! И сколько же это продолжаться будет?!

Дождь лил уже которую неделю, с самого Спаса. Вымокло всё, что только могло вымокнуть, но, главное, сгнил, погиб урожай. Настала осень, близилась зима, ждали хоть снега, но не было и его. С неба всё так же то моросило, то снова и снова хлестало водяными струями. Дождь... дождь... дождь!.. Он погубил сено, весь урожай и на полях, и на огородах. Народ ждал большого голода.

Во двор, прикрываясь каким-то рядном, прискакал человек от Новгорода. Чуя беду, боярин выскочил на крыльцо сам:

— Что?!

— Беда, боярин! — С гонца ручьями текла вода, но сейчас было не до того. — Новгород волнуется, объявили в непогоде виновным архиепископа Арсения!

Фёдор Данилович ахнул:

— Его-то за что?!

— Говорят, что он стал епископом по мзде князю Ярославу и что выгнал Антония, который был до него.

— Вот дурьи головы! Им-то что?

— Бают, что Антоний всегда умел отмолить Господа о помощи, а Арсений не может. Беда, могут убить владыку!

— Неужто на владыку руку поднимут, окаянные?! — ахнул боярин.

Человек покачал головой:

— Толпа слепа и глуха, всё могут. Слышь, вечевой колокол гремит.

Тяжёлая ночь выдалась у боярина Фёдора Даниловича, в город идти опасно, нельзя княжичей одних оставлять. Утром узнал, что вече прогнало епископа Арсения, едва не убило, тот едва смог спастись в Софии. Подумав, боярин решил пока в городские дела не вмешиваться, как бы хуже не было. Не то обвинят во всех бедах княжичей, и спасти не успеешь.

А на Волхове продолжала лютовать стихия. Фёдор и Александр, выйдя поутру во двор, чтобы хоть чуть поездить на лошадях, потому как ночью дождь идти перестал и Волхов сковал хоть какой морозец, с ужасом услышали необычный шум. Но это не был рёв толпы, вернее, сначала не был. Со стороны Великого моста доносился страшный грохот и треск. На крыльцо выскочил и боярин Фёдор, тоже крутил головой, не понимая, что происходит. Вдруг дружинник, державший забеспокоившуюся лошадь под уздцы, указал на реку:

— Смотрите! Ледоход в декабре!

Все бегом помчались на берег. Такого ещё не бывало: лёд на Волхове, толком не встав, вдруг пошёл. Под его напором трещали устои Великого моста! Он и так не спасал залитый водой город, крайние спуски совсем покрыла вздувшаяся от бесконечных дождей река, а теперь грозил и вовсе рухнуть. Большие льдины напирали и напирали на мост. Собравшиеся на обоих берегах новгородцы кричали так, словно наступил конец света! Но и людского крика не было слышно из-за шума ледохода и треска огромных брёвен. Мост, выдержавший столько вёсен, рухнул! Две части города оказались напрочь отрезанными друг от друга.

Город забунтовал уже безо всякого смысла. В вечевой колокол звонили по каждому требованию. Нашлись противники князя Ярослава, обвинившие его и его людей во всех бедах. Никто не задумывался, как мог сидевший в Переяславле князь затопить город водой или обрушить великий мост. Ему отправили решение Новгорода: «Не суди и судей не давай!». В городе начались погромы тех, кто поддерживал князя Ярослава.

Вот теперь уже боярин Фёдор Данилович точно знал, что ему делать. Только бежать, и как можно скорее! Он приказал княжичам живо собираться, распорядился о том же для малой дружины, что их охраняла. И всё же не успел. К Городищу подходила огромная толпа новгородцев. Опередив их, к боярину примчался гонец с вестью, что вече требует княжичей на расправу. Казалось, всё пропало, но Фёдор Данилович не потерял голову, он приказал закрыть ворота, а сам с княжичами и тиуном Якимом тайно выбрался со двора с другой стороны. В горенках княжичей спешно загасили свечи. Спасло то, что их окошки выходили не на город, а в сторону леса, от Новгорода княжий терем гляделся совсем тёмным. Фёдор и Александр на всю жизнь запомнили это бегство февральской ночью под мокрым снегом и на сильном ветру. Задумка боярина удалась: к тому времени, когда новгородцы добежали до княжьего двора и принялись колотить в ворота, угрожая развалить их, беглецы уже сидели, схоронясь за задним двором, моля бога, только чтобы не запалили. Хотя палить было бесполезно, сверху снова шёл снег вперемешку с дождём.

Потом дружинники рассказывали, как разъярённая толпа трясла ворота. Ключник Ерёма, перекрестившись и пробормотав: «Спаси, Господи!», отправился открывать.

— Ну чего там? Сейчас открою, не стучите! Кого черти по ночам носят?!

Открывая ворота, он вроде даже сонно зевал, а узрев толпу, широко раскрыл глаза:

— Вы чего это?

Новгородцы, увидев тёмные окна терема и заспанного ключника, на мгновение замерли, но тут же потребовали:

— Княжичей давай!

— Княжичей? — изумился Ерёма. — Да где ж я вам их возьму? И-и... голубчики, они, почитай, у отца в Переяславле уж пироги едят.

— Как в Переяславле?! Не может быть! — не поверили новгородцы.

— Да что я, вру, что ли?! — возмутился ключник. — Идите проверьте. Только не все, а то порушите здесь что, а я отвечай.

Толпа ввалилась во двор, но рушить ничего не стала. Несколько человек ворвались в терем, обошли все покои, убедились, что княжичей и их наставника действительно нет, и, разочарованные, вернулись к остальным. Потом Ерёма вспоминал, как один из новгородцев заметил раскрытую книгу возле светца и сообразил потрогать свечу. Та была ещё мягкой. Значит, совсем недавно горела? Выручил гридь, который оказался рядом, обругал сообразительного детину:

— Ты чего княжьи книги трогаешь?!

Тот оказался не из пугливых, усмехнулся:

— Кто её читал только что?

— Я! — смело объявил дружинник.

— Ты? А ты грамоту знаешь ли?

На эти расспросы обернулись несколько человек, стало понятно, что здесь может быть обман. Но дружинник выдержал напор:

— Знаю. При княжичах не первый день, у нас все знают.

— А пошто книги не спрятаны? — всё ещё сомневались новгородцы.

— Так мне читать позволено, пока хозяев нет. Вы уж, ребятки, не троньте, а то я клятвенно обещал не испоганить книги, пока княжичей нет. Убьёт меня Ярослав Всеволодович! Как есть убьёт!

То ли незадачливого читаку пожалели, то ли просто надоело пререкаться, но от него отстали. Пошумели ещё во дворе и отправились обратно в город, жалея, что не сообразили сразу захватить сыновей князя Ярослава.

А они с боярином и тиуном до поздней ночи просидели в кустах за двором и сразу после того спешно уехали в обход Новгорода в Переяславль. Как удалось мальчикам не заболеть после такой ночёвки и тяжёлой дороги, все только дивились. Отец грозил смести вольный город за обиду, нанесённую сыновьям, и даже собрал дружину. Но начал не с самого Новгорода, а Волока Ламского, сначала захватив его. Этим запирались многие торговые пути вольного города.

Снова звучал вечевой колокол. Бояре вышли к народу не все, только те, кто всегда был против князя Ярослава. Посадник громко возвестил, что княжичи из Новгорода бежали, стало быть, князь Ярослав совсем отказался от княжения. Из толпы послышались крики:

— Так ведь сами их хотели в тёмную посадить...

— Как тут не сбежишь?

— Княжичи-то чем виновны перед Новгородом?

Но их сразу заглушили завзятые горлопаны, готовые кричать хоть против самих себя, лишь бы за деньги:

— Кто злое замыслил против Святой Софии, тот и бежал!

— А мы их не гнали!

Пересилили те крикуны, новгородцы слишком устали, чтоб заступаться ещё и за княжичей.

Новгород недолго переживал потерю княжичей, сразу же снова позвал Михаила Черниговского. Тому бы отказаться, ведь в городе начался голод и мор, но повёлся на уговоры. Для Великого Новгорода наступили чёрные дни. Неурожай повторился ещё и в следующие два года! Древний город просто вымирал, по улицам бродило множество истощённых людей, единственной мыслью которых было поесть. Невиданной силы голод косил новгородцев, как траву, умерших сотнями свозили для похорон в одну «скудельницу» — общую яму у церкви Двенадцати апостолов. Отпевали десятками разом, не слишком заботясь о благолепии службы, не до того. В Новгороде запылали пожары, чёрный люд грабил и жёг дворы богачей. Меж собой поссорились два посадника — Водовик и Степан Твердиславич. Простой люд, стоявший за одного, громил дворы сторонников другого и наоборот. Весь город погрузился в раздор и смуту. Новгородцы тут же выгнали и Михаила, и его сына Ростислава. Город снова остался без князя, а значит, без дружины.

Слыша об этом, князь Ярослав в Переяславле скрипел зубами:

— Погубят город, чёртовы дети!

Княгиня Феодосия прижимала руки к сердцу:

— Не поминай нечистую, Ярослав! Лучше будем бога молить, чтоб помог он новгородцам!

— Им сейчас может помочь только хороший кнут!

Таким отца княжичи никогда не видели. Спокойный, хотя и вспыльчивый, князь Ярослав не находил себе места. Казалось, дай ему волю и пойдёт на Новгород войной. Наверное, так и было бы, но новгородцы опомнились раньше.

Старшие сыновья выехали с отцом на охоту, Ярослав Всеволодович старался дать выход своей злости на глупых людей. Но, видно, из-за этого охота и не задалась, князь был неспокоен. Всегда стрелявший без промаха, Ярослав в тот день без конца терял стрелы даром.

Он уже решил возвращаться, что впустую людей смешить, как вдруг из-за леска показался всадник. Спешил явно к нему. Потом Александр понял, что отец очень ждал этой вести. Подъехавший дружинник едва не загнал лошадь. Князь, напротив, смотрел спокойно:

— Ну, чего торопился?

— Княже, там к тебе... из... Новгорода!

Ярослав чуть хмыкнул и спокойно ответил:

— Ничего, подождут. Я их дольше ждал. — Но не выдержал и поинтересовался: — Чего хотят?

— Да, — чуть смутился дружинник, точно был сам виноват в глупой просьбе новгородцев, — снова тебя к себе зовут.

Первым возразил Фёдор:

— Отче, гони их прочь!

Князь обернулся к сыну:

— Испугался? Зря... Я теперь этот город вот так возьму! — он показал стиснутый кулак. В руке даже треснуло зажатое кнутовище. Всем, кто видел, стало не по себе, видно, князь и впрямь рассержен на новгородцев.

А потом было возвращение князя. Он снова не взял с собой княгиню с младшими, к тому же та снова тяжела. А вот старшим предложил выбор. Княжичи решили ехать, они уже поняли, что отец сможет справиться с непокорным городом.

Александра пробирала дрожь при одном воспоминании об ужасе, увиденном в погибающем городе. От Новгорода осталась одна мрачная тень, едва теплился всегда шумный и многоголосый торг, по улицам бродили лишь голодные, выпрашивающие хоть кусочек хлебца дети да валялись отощавшие люди, уже неспособные двигаться из-за голода. Князь Ярослав скрипел зубами:

— До чего город довели, поганцы!

Немало буйных голов полетело по требованию князя в мятежном Новгороде, но вече уже было готово и на это, все почувствовали, что такое отсутствие твёрдой руки. Рука у доброго Ярослава Всеволодовича неожиданно оказалась не просто твёрдой, а железной. Он даже во Пскове посадил своего посадника! Но это не избавило Новгород от голода. Снова оставленные князем на правление Фёдор и Александр не знали, что делать. Но умный посадник Степан Твердиславич успокоил:

— Хлеб и остальное привезут из-за моря. Купцы уже прознали про наши беды, как только вода откроется, так и привезут.

Как же все ждали этого ледохода! Уже было неважно, снесёт ли он с трудом восстановленный мост, лишь бы пришли ладьи с хлебушком. Потому как в вольном городе люди поели всех животных, не успевших спрятаться, ели даже мох и кору. Первые торговые ладьи встречали точно дружину победителей из похода.

Немного хлеба привезли ещё зимой из Переяславля по санному пути, но непогода обделила урожаем всех, переяславцам нечем было делиться.

Трудно, очень трудно приходил в себя Господин Великий Новгород после тяжёлых событий. Но беда не приходит одна, не успели о голоде забыть, как новая напасть — сильный пожар уничтожил чуть не весь Словенский конец! К тому же снова забузили псковичи, взяли в полон посадника, которого дал Ярослав Всеволодович, заковали его в цепи. Сначала князь решил всё же пойти на непокорный Псков войной, но ему достойно посоветовали: к чему рать держать, если Псков можно осилить и с помощью... простой соли? Новгородцы, возмущавшиеся вероломством псковичей (точно сами поступали не так!), даже не сразу поняли, о чём говорит князь. А он попросту запретил новгородским купцам возить в Псков соль! Своих соляных промыслов у тех не было, цена на соль пошла вверх. Сначала псковские купцы возрадовались неожиданному прибытку, но через несколько месяцев буйный город тоже склонил голову перед Ярославом Всеволодовичем:

— Ты наш князь, присылай наместника.

Казалось, наступило мирное время. Молодые князья Великого Новгорода, Фёдор и Александр Ярославичи, могли перевести дух. Действительно, отец показал им, как наводить порядок твёрдой рукой в случае необходимости и к чему приводят раздоры даже в одном городе. Новгородцы больше не бунтовали.

А ещё князь Ярослав решил, что пережившим такие события и сильно возмужавшим княжичам пора подумать и о семьях. Первым он сосватал старшему Фёдору черниговскую княжну Ефросинью. Это было разумное решение, женитьба примирила бы переяславльского и черниговского князей, не ладивших в последние годы из-за Новгорода. Александр сильно переживал за брата. Конечно, хорошо замириться с черниговским князем, да только как сама княжна? Раньше он не задумывался, что им с братом придётся править, а возможно, и жить врозь, вдали друг от друга. И без того дружные, Фёдор и Александр стали после пережитого неразлучны.

Отец позвал для разговора обоих сыновей, хотя говорить должен только со старшим.

— Фёдор, я знаю, ты о женитьбе не помышляешь. Только спокойно жить в Новгороде стали, вам бы отдохнуть от напастей обоим. Но сватаю я тебе княжну Ефросинью Черниговскую. — Князь чуть лукаво покосился на младшего, Александра, тот смотрел во все глаза. — Говорят, княжна кровь с молоком, не глупа, богобоязненна. Хорошая тебе княгиня будет.

Он вдруг вздохнул, ну вот и первый сын будет настоящим князем. Невзгоды закалили сыновей, сблизили их меж собой, заставили раньше времени повзрослеть. Потому и решился женить на четырнадцатом году, и править Новгородом самого оставить. А Сашу? Во Псков ли пойдёт — ещё не решил. Тому всего тринадцатый, есть время подумать. Князь гордился своими сыновьями, они не испугались бунта, даже бежав, не трусили. А что своими глазами видели смуту, так это хорошо, полезно.

Княгиня Феодосия долго вздыхала:

— Вот, соколик мой, ты и жених! Давно ли на рученьках пестовала, гулила?

Но больше всех переживал из-за предстоящей свадьбы, конечно, Александр. Тот разом терял близкого друга, товарища по тяжёлым временам и просто дорогого человека. Казалось, что с женитьбой Фёдор обязательно отдалится от него, станет совсем чужим.

Тем страшнее было потом видеть брата в гробу. Князь Фёдор Ярославич внезапно умер перед самой свадьбой, когда всё было готово и гости созваны! Ефросинья ему очень понравилась, и он ей полюбился от души. Всё так хорошо получалось. Александр уже поверил, что не разобьёт их сердечную дружбу с братом это красивая спокойная девушка с толстой косой. И вдруг!..

Черниговский князь привёз невесту в Новгород. Радовался люд новгородский, казалось, со свадьбой закончатся все раздоры, смута, голод, наступит спокойная, сытая и довольная жизнь. Но радовались, видно, не все.

Александр не поверил в скорую болезнь брата. Не мог, просто не мог так вдруг заболеть никогда не хворавший Федя! Князь Ярослав почернел от горя, на княгиню было страшно смотреть, она напрочь отказалась уезжать из Новгорода, объявив, что останется возле сыновней могилы. А Ефросинья не пожелала больше жить мирской жизнью, она действительно полюбила своего суженого. «Не с ним, так ни с кем!» — заявила и слово сдержала, ушла в монастырь, заперев свою девичью красоту послушанием.

Теперь он старший... И это из-за горя, постигшего вдруг семью. Такого не могло быть, но оно случилось — столь любимого многими княжича Фёдора, их дорогого Феди нет! Казалось, большее горе невозможно.

Александр стоял на коленях у гроба брата, завтра должны хоронить, упёршись в него лбом. Не стало Феди... вот он лежит, такой спокойный и незнакомый. Но княжичу не верится, что это любимый брат, всё мнилось — вышел на время, куда-то отъехал, скоро вернётся... Но рядом мать, княгиня Феодосия, она уж который час не поднимается с колен, почернела вся. Отец тоже как тёмная туча, в волосах седина, а ведь только-только пятый десяток разменял. И черниговский князь тоже хмур. Во всём Новгороде горе, словно Федя своей смертью заплатил за ссоры и свары прошлых лет.

Молодой княжич переживал чуть не больше всех. У него и раньше была своя горенка, но, проснувшись поутру, он всегда знал, что сейчас увидит любимого брата, поздоровается с ним, расскажет, что видел во сне... и Федя расскажет...

А теперь Феди нет. Не потому что с молодой женой в дальней ложнице или в другом городе. Его совсем нет! И никогда больше не будет! И это неизбывное горе потери любимого брата так придавило княжича Александра, что слова вымолвить не мог...

Подошёл с утешением владыко Спиридон, положил прохладную руку на голову:

— Знаю, сын мой, что тяжело... Но смирись...

Александр поднял на него страдальческие глаза:

— За что, отче? Почему? Он так любил жить!

Спросил шёпотом, но услышали многие. Княгиня подняла голову. И впрямь, почему Фёдор?

Епископ Спиридон тихо повторил:

— Смирись, на всё воля божья.

Но Александр долго не мог смириться, потому и пришлось каждый день приходить на беседы к самому владыке и подолгу стоять на коленях перед образами в Софии.

Наконец, епископ Спиридон решил поговорить с отцом, князем Ярославом Всеволодовичем.

— Довольно, княже, сыну горевать. Бездельем горю не поможешь. Одно княгиня, она мать и женщина, ей долго слёзы лить, а Александру в дело пора.

Ярослав Всеволодович кивнул:

— Сам хотел, владыко, просить помочь Александра на путь наставить. Уже с тем и шёл.

— А ты его при себе держи, не давай время на тяжкие раздумья, а то, гляди, уйдёт, как Ефросинья, в монастырь...

С того дня княжич Александр неотлучно находился при отце. Только теперь князь Ярослав старался, чтобы судил и рядил сын, сам стоя на полшага позади него. У молодого князя получалось. И его перестали именовать по привычке княжичем, князь и всё тут! Но гордости, что сам судит на тринадцатом году, не было. Тяжёлые годы заставили их с братом повзрослеть очень рано.

В Новгород примчался гонец из Пскова. Он был забрызган грязью по самые брови, чуть не загнал коня. Князь Ярослав вышел во двор:

— Что? Псков?

Тот только помотал головой, переводя дыхание:

— Изборск рыцари взяли!

Его коня, едва живого — видно, гнал всю дорогу, — водили по двору дружинники князя. С губ бедного животного хлопьями слетала пена, бока круто вздымались. Князь, чуть подумав, поинтересовался:

— Помощи Псков просит?

— Нет... просто прислан сообщить...

— Ну-ну, — пробурчал Ярослав. — Дождутся...

Через несколько дней примчался второй гонец с сообщением, что Изборск отбит псковичами. Сами справились.

Но долго жить спокойно не получилось, совсем скоро немцы напали уже на новгородские пятины.

В Великом городе зазвучал вечевой колокол.

Никоня спешил на вечевую площадь вместе со всеми, он послан от Людина конца. Вокруг слышались тревожные вопросы:

— Что случилось? К чему кличут?

Тут же возникли самые нелепые слухи, мол, немец захватил Псков и движется к Новгороду и даже, что рыцари уже у городских ворот... Подождав, пока площадь заполнится людьми, посадник Степан Твердиславич шагнул вперёд, поднял руку:

— Господин Великий Новгород! Князь говорить будет!

Князь оглядел притихших новгородцев. Никоня, стоявший совсем недалеко от него, вдруг заметил, что волосы Ярослава Всеволодовича посеребрила седина. Он обернулся поделиться новостью с соседом и тут же получил тычок в бок от Василька, чтоб не мешал слушать. И впрямь Никоня едва не пропустил главного. Князь объявил, что орден меченосцев напал уже на Новгородские земли-пятины. Кто-то переспросил:

— Кто?

Ярослав Всеволодович спокойно объяснил:

— Немцы-рыцари зовут себя меченосцами.

— А-а...

Точно название что меняло. Князь говорил о походе, Никоня заметил, как чуть настороженно смотрят его глаза. А ну как снова откажет вольный город? Но вече единодушно решило собрать ополчение. От Пскова пришло согласие присоединиться. Новгородцы смеялись, мол, побоялись псковичи, что князь снова пальчиком погрозит. Но, похоже, сейчас Псков больше боялся уже немцев.

Собрав большое ополчение и дождавшись вызванных из Переяславля своих воинов, князь Ярослав объявил поход. Александру очень хотелось отправиться с ним, но спросить боялся, понимал, что кому-то нужно оставаться в Новгороде, да и на войну идут. Не на прогулку. Отец позвал его к себе.

Александр живо примчался, ожидая слушать наказы о поведении в Новгороде за время похода, но услышал совсем другое.

— Ну, сын, пора и тебе оружие в деле показывать... Не всё белок бить на охоте, бери меч в руки, пойдём бить немцев.

Глаза молодого князя блестели, он только кивнул, горло перехватило от волнения. Первый в жизни боевой поход! Это не сидение под кустом во время бунта. Они с Федей так мечтали, что поведут дружины на врага! Конечно, сначала пойдут в поход сами, как простые воины. И вот он идёт, а Феди нет. Александр решил, что будет биться за двоих!

Заметив возбуждение князя, боярин Фёдор Данилович чуть усмехнулся в усы:

— Ну, держись, немцы! Скоро от вас и следа не останется, наш князь на бой идёт!

Знать бы воспитателю, что довольно скоро именно так и будет!

А пока Александр уходил вместе с отцом в свой первый боевой поход. Перед тем отец и сын пришли за благословением к архиепископу Спиридону.

Владыко был болен, глаза его красны, а нос постоянно хлюпал. Он принял князей в своих покоях, глядел ласково, но строго.

— Благослови, владыко, на бой за Землю Русскую.

— Идите, сыны мои, да поможет вам Бог! Мы будем молиться за вашу победу.

Потом в Софии отстояли службу, так же прося помощи. И наконец, пришло время отъезда. Провожать рать вышел, казалось, весь город. Это было первое за многие годы ополчение, выступавшее единой силой. Выходить должны через ворота Загородного конца. Уже подъезжая к воротам, Александр услышал возбуждённые голоса передних всадников. Не сразу поняв, что случилось, князь увидел у ворот владыку Спиридона, провожающего новгородцев и переяславцев на рать. Его рука с крестом была высоко поднята, голос торжественен:

— Благословляю вас, дети мои! Бейтесь с врагом, не щадя живота своего, и да поможет вам Бог!

Сердце молодого князя захлестнула благодарность епископу, больной, даже издали видно, что у Спиридона жар, он всё же вышел проводить своих чад.

Под Александром шёл белый конь, сливавшийся цветом со снегом вокруг. Сам молодой князь одет просто, он хорошо помнил брошенные боярином Фёдором Даниловичем слова:

— Чего рядиться-то? Ежели в тебе в посконном платье князя не признают по одной стати, то какой же ты тогда князь?

Конечно, в торжественных случаях князь должен одевать красное корзно и закалывать его золотой фабулой и сапоги брать тоже красные... И в бою на нём золочёный шлем. Но просто на переходах это ни к чему. Князь такой же воин, как остальные, только лучше. Так говорил брат Федя. Александр уже понял, что лучше не в одежде, а во владении копьём или мечом, в умении сидеть на коне целыми днями, умении не бояться врага, даже очень сильного и вооружённого. Молодой князь шептал:

— Я не подведу тебя, брат...

К нему подъехал отец:

— Молишься?

Александр смутился:

— Нет, с Федей разговариваю.

Глаза Ярослава округлились, в первый миг он почти возмутился, но потом понял, о чём сын, он чувствует ответственность перед погибшим братом. Это хорошо, это поможет князю достойно держать себя в первом настоящем бою.

Войско шло на Юрьев, преодолевая глубокие снега и очень спеша. За седмицу прошли целых триста вёрст! Конечно, было не до пороков, понятно, что у крепостей крепкие стены, но если тащить с собой машины, то до распутицы не доберёшься, а немцы за это время подтянут помощь из Риги. Делая выбор между скоростью и стенобитными орудиями, князь решил пороков не брать. Узнав об этом, меченосцы поспешили укрыться за крепкими стенами Дерпта, как они называли Юрьев, и крепости Отепя (Медвежья Голова). Они ожидали помощи из Риги.

Ни взять приступом крепости, ни долго их осаждать князь Ярослав не мог, и тогда он велел жечь орденские и рыцарские поместья, чтобы вынудить рыцарей выйти на открытую сечу. Конечно, рыцари не смогли стерпеть разорения своих земель, и встреча произошла на реке Эмбах. Немцы, как обычно, шли «свиньёй». Но клин напоролся на сопротивление русичей, был отбит и загнан на не слишком прочный лёд реки. Лед не выдержал, и большинство рыцарей в тяжёлых доспехах попросту ушли на дно. Этот бесценный опыт сражения с закованными в железо рыцарями позже очень пригодился князю Александру.

Ещё один поход с отцом Александр совершил, отбивая Руссу у напавших на город литовцев. В дубраве под Торопцом было избито множество литовцев, однако даже поражение не научило их не пытаться воевать Русь.

Два похода дали молодому князю бесценный опыт. Он не просто бился с врагом, но учился управлять людьми, учился военной хитрости, учился предугадывать шаги противника наперёд. Александр Ярославич превращался в сильного князя.

Мудрым ему предстояло стать совсем скоро. Всего неполных три года прокняжил он рядом с отцом. Потом князь Ярослав Всеволодович уехал на княжий стол в Киеве. Вместо себя оставил сына, князя Александра Ярославича. Вече Великого Новгорода не было против. При всём честном народе отец вручил шестнадцатилетнему сыну меч — символ княжеского наместника. С тех пор князь Александр правил Новгородом уже сам.

Перед тем у них состоялся долгий разговор. Князь Ярослав прекрасно понимал, какой беспокойный город оставляет сыну, но надеялся, что прошедшие годы и испытания научили Александра многому.

— Сын, Саша, Новгород не тот город, какой можно усмирить надолго. Надеюсь, что самые страшные годы для него прошли. Постарайся держать себя с новгородцами по закону, соблюдать Новгородскую Правду. Твоя главная обязанность — защищать Новгород от врагов. В дела хозяйские не суйся, людей не обижай. Я надеюсь, что тебе не придётся, как мне, уезжать и возвращаться...

Казалось, бури прошли, над городом снова светит солнце, город выздоравливал, как тяжелобольной человек. Снова зашумел торг, Волхов покрылся разноцветными парусами купеческих ладей, а на пристани не протолкнуться... О гибели многих людей ещё напоминали пустые дворы, где хозяева не пережили голод, но и их быстро заселяли. На месте пожара на Словенском конце уже выросли новые избы, лучше прежних. И мост больше не трещал под напором льдин по весне. Земля точно опомнилась и снова давала богатые урожаи, а дожди шли почти всегда вовремя.

Тиун Якун качал головой:

— Ох, слишком уж гладко! Не было бы беды...

Князь в сердцах даже плюнул на него:

— Тьфу, чего ты загодя беду кличешь?!

И впрямь, в последний месяц лета город и его окрестности содрогнулись сначала от дикого воя собак и ржания лошадей. Обезумевшие животные метались на привязи, а собаки вдруг садились, подняв морды к небу, и выли, выли, выли... И почти сразу небо вдруг стало темнеть! С запада на солнце наползала страшная тень, закрывая его! Тень проползла по солнцу с запада на восток.

Горожане бросились в церкви, всюду зазвонили колокола, слышался крик ужаснувшихся взрослых и плач испуганных детей. Снова и снова служили молебны, просили заступничества у Богородицы. В тот месяц очень многие без напоминания пожертвовали храмам не только десятину, но и много больше.

Князь тоже стоял перед образами в Софии и заказывал молебны, тоже ужасался вместе со всеми. Пополз слух о близком конце света. Пришлось владыке Спиридону выйти к народу и долго убеждать, что хотя это и тяжёлое предзнаменование, но все беды посылаются за людские грехи, и люди сами могут избежать напастей. Снова и снова звонили колокола Софии, Новодворищенского собора, Параскевы Пятницы, Ивана-на-Опоках, всех кончанских церквей и монастырей вокруг Новгорода. Немало дней прошло, пока хоть чуть успокоился город. Но знамение на солнце помнили все.