году в школе начали работать секция баскетбола, школа современного танца, клуб любителей литературы, кружок «Умелые руки» и хор. В общем, в свободное время каждый мог выбрать занятие по интересам. Многие ребята стали подумывать, куда записаться. Женька с Лехой тоже не остались в стороне, но неожиданно выяснилось, что интересы у неразлучных друзей не совпадают. Леха загорелся секцией баскетбола, тем более что учитель физкультуры пообещал взять его в школьную сборную.
Зато Женька Москвичев ненавидел баскетбол всей душой. Мало того что он никогда не мог попасть в корзину, еще хуже обстояло дело с передачей мяча. Однажды он попробовал принять пас и до сих пор вспоминал об этом с содроганием. Ему показалось, что его живот протаранил не мяч, а пушечное ядро. С того раза Женька благоразумно пытался увернуться от подачи. Сначала это вызывало негодование команды, но потом все привыкли и просто просили незадачливого игрока не путаться под ногами. Это сильно унижало Женькино достоинство, но он рассудил, что здоровье дороже.
Вместо баскетбола Женька предложил записаться в клуб любителей литературы, к тому же занятия у них должен был вести настоящий поэт. При одном упоминании о стихах Леху охватила смертная тоска. Он твердо заявил, что ему и уроков литературы хватает с лихвой, чтобы еще портить себе свободное время.
Друзья зашли в тупик, и в этот момент к ним обратилась Лена Синицына. Она всегда была активисткой, что называется в каждой бочке затычка. На этот раз ее назначили ответственной за хор, ведь она ходила в музыкальную школу.
— Мальчики, давайте я запишу вас на хор, — предложила она.
— Куда?! Леха, ты слышал? Она нас на хор запишет! — презрительно фыркнул Женька.
— Не понимаю, что тут такого? — передернула плечами Синицына.
— Да это же полный отстой, даже хуже танцев! — скривился Женька.
В это время в разговор встрял Петухов:
— Лен, кого ты уговариваешь? Куда Москвичеву петь. С его голосом только сидеть в туалете и кричать: «Занято!»
— Вот я тебе покажу «занято»! Да я лучше твоего пою. Меня знаешь куда приглашали? — немедленно взъерепенился Женька.
— Знаю. В хор голодных из оперы «Отдай мою горбушку», — съязвил Петухов.
Ленка прыснула со смеху.
Обычно Женька не лез за словом в карман, но остроумие изменило ему. Не найдя иных доводов, он выпалил:
— Если ты такой умный, то сам и записывайся!
— Между прочим, Юра уже записался, — вместо Петухова ответила Синицына.
У Женьки от удивления уши чуть не свернулись в трубочку. Ну и дела! Он уже давно замечал, что Петух подкатывался к Синицыной, но не брал его в расчет. У того ведь в голове всего две мысли: у кого списать и как бы не спросили. Немудрено, что Ленка смотрела на него как на пустое место. С каких это пор он стал для нее не Петух и даже не Петухов, а Юра?
Не успел Женька осознать, что у него появился еще один соперник, как Петухов добавил:
— Понял? Так что отвали. Меньше народу — больше кислороду.
«Значит, я отвали, а он будет Синицыну кадрить?!» — мысленно возмутился Женька и тотчас воспылал желанием тоже петь в хоре.
— Пиши нас с Лехой, — велел он, обращаясь к Синицыной.
Услышав такое, Леха аж поперхнулся. Ради друга он готов был в огонь и в воду, но ходить на хор было чересчур жестоким испытанием даже для крепкой мужской дружбы.
— Меня не надо. Я петь вообще не умею! — бурно запротестовал он.
— Ничего, будешь создавать массовость, — заявила Синицына.
Но Леха впервые в жизни твердо стоял на своем.
— Жень, не обижайся, но я лучше на баскетбол, — сказал он.
Так Женька и Леха оказались в разных кружках.
На первом же занятии хора Женька понял, что, записавшись на хор, он явно погорячился. Синицына не стоила того, чтобы ради нее целый час горланить про «Крылатые качели». Но это были еще цветочки. Дальше они стали разучивать песню про ежика с дырочкой в правом боку. Женька просто ушам своим не поверил. Им бы еще «Репку» почитали. Может быть, в хит-параде детей ясельного возраста ежик и стоял в первой десятке, но они явно выросли из ползунков, колобков и подобных хитов.
Протосковав положенное время и вырвавшись на свободу, Женька решил, что любовь любовью, а на хор он больше не ходок.
Но в следующий вторник после уроков к нему подкатила Синицына.
— Ты не забыл, что сейчас хор? — вкрадчиво спросила она.
— В гробу я видал твой хор. Больше мне делать нечего! — бодро отрезал Женька.
— Жаль, а то после занятий вместе бы прогулялись… — вздохнула Ленка.
Это было что-то новенькое. До этого Женька несколько раз порывался проводить ее до дома, но каждый раз получал от ворот поворот. С какой это радости она так раздобрилась?
— Чего это вдруг? — недоверчиво спросил Женька.
— Тебе что, по слогам объяснять? Но если не хочешь, так и скажи! — оскорбилась Синицына.
Она повернулась и пошла прочь. Женька засеменил за ней.
— Лен, ты чего? Обиделась, что ли? Подожди. Я согласен. Просто как-то не ожидал.
Пока оправдывался, он и не заметил, как они дошли до актового зала. Второе занятие хора протекало еще мучительнее, чем первое. Крылатые качели уже сидели в печенках, не говоря уж о дырявом ежике-свистуне. Только обещанное свидание поддерживало в Женьке силы дотерпеть эту муку до конца.
Мысли его были далеки от пения. В мечтах он неспешно бродил с Синицыной по скверу, поражая ее своей эрудицией. А она слушала его и восхищалась. А после они долго и нежно прощались возле ее подъезда.
Однако оказалось, что жизнь сильно отличается от фантазии. Как только занятие закончилось, они чуть ли не спринтерским шагом добежали до дома Синицыной, возле подъезда она коротко бросила: «Ну ладно, пока», — и скрылась за дверью. Женька почувствовал себя обманутым.
В следующий вторник он решил не поддаваться на ее уловки и уже собрался сбежать с ненавистного хора, как вдруг увидел, что коварная изменница прошествовала в актовый зал под ручку с Петуховым. Загипнотизированный этим неприятным зрелищем, Женька невольно двинулся за ними и опомнился только тогда, когда оказался в зале. Бежать было поздно. Ловушка захлопнулась. Предстоял новый час пыток. К концу занятия Женька так озверел от скуки, что был готов собственноручно заткнуть садисту-ежику дырочку в правом боку, чтоб тот не свистел.
Целую неделю Женька, испытывая муки ревности, следил за соперником, но Синицына не проявляла к Петухову даже намеков на симпатию.
Успокоившись на этот счет, Москвичев решил окончательно и бесповоротно бросить хор. Во вторник он как ни в чем не бывало направился домой, но не тут-то было. Оказалось, что он был не одинок в своем решении, поэтому на лестнице стояла завуч и отправляла всех беглецов в актовый зал.
— Это почему? Запись была добровольная, — воспротивился Женька.
— Добровольно записался — теперь добровольно будешь ходить до конца года, а то много вас тут домой собралось. Если каждый уйдет, в хоре петь будет некому! — заявила завуч, явно попирая Женькину свободу.
Вместе с остальными нерадивыми хористами его препроводили в зал. Стоя плечо к плечу с другими жертвами произвола, Женька нарочно то молчал, то вступал невпопад в надежде, что его выгонят, как непригодного, но напрасно. Нервы у учительницы пения оказались как канаты. Видимо, на своем веку она повидала и не таких «мастеров вокала». Еле-еле дотянув до конца занятия, Женька дал зарок, что больше ноги его не будет на этой каторге.
Но как бы не так. Перед очередным занятием к нему снова подошла Синицына и сладким голоском завела:
— Женечка, ты не мог бы донести до зала мой портфель?
— Щас, нашла лоха. Только шнурки поглажу! — съязвил Женька, не поддаваясь на ее дешевые уловки.
— Ну пожалуйста. Если я тебе хоть чуточку нравлюсь, — проворковала Ленка, беря его под руку.
Однако Женька уже знал ее увертки и был тверд как кремень.
— Пускай тебе Петух портфели носит, — заявил он.
— Ты что, не понял? Петухов — это же для отвода глаз. Неужели ты думаешь, что он мне нравится? У него же мозгов нет, одни мышцы. Ты — совсем другое дело. Ты ведь в классе самый умный, такой начитанный. Одно слово — эрудит. Просто я не хочу, чтобы про нас ходили всякие сплетни, — доверительно зашептала Синицына.
Сердце эрудита растаяло. Он со злорадством прошествовал мимо Петухова под ручку с Ленкой и направился в актовый зал. Юрка проводил их мрачным взглядом и поплелся следом. После хора Синицына снисходительно позволила Женьке дотащить до дома ее портфель и пообещала, когда будет время, сходить с ним в парк.
Целую неделю Женька забрасывал Синицыну записками и был наверху блаженства. Каково же было его изумление, когда во вторник он увидел изменщицу рядом с Петуховым! У Женьки даже дар речи пропал, но Ленка обернулась и многозначительно посмотрела на него через плечо, мол, не расстраивайся, ты же знаешь, что это для отвода глаз. Женька немного успокоился, но не настолько, чтобы оставлять Синицыну без присмотра.
Нельзя сказать, что он втянулся в ненавистные занятия, и все же не напрасно терпел пытку. Время от времени он провожал Ленку до дома, а на уроках они обменивались записками. Правда, на десять Женькиных посланий она отвечала одним, но его это не смущало.
Женька явился на хор даже в тот день, когда Синицына простудилась и не пришла в школу. Казалось бы, в этот день сразу после уроков он вполне мог отправиться домой наслаждаться жизнью. Но не тут-то было. Возле раздевалки был выставлен целый кордон учителей для отлова хористов. Под конвоем математички Женька добрел до актового зала.
Петухов угрюмо подпирал косяк двери, явно надеясь улучить момент и дать дёру. Увидев Женьку, он язвительно усмехнулся:
— Что, захомутали?
— Меня? Еще чего! Я сам пришел. Мне вообще в кайф. По себе не суди. Небось самого заарканили, когда хотел сбежать? — огрызнулся Женька.
— Меня заарканили? Думай, чего несешь. Я, может, добровольно остался. И вообще, я от ежиков тащусь, — сказал Петухов.
И они мрачно, бок о бок, прошествовали к сцене.
Так продолжалось почти два месяца, пока случай не открыл Женьке глаза на женское коварство.
Это случилось за неделю до концерта, где хор должен был продемонстрировать свое мастерство. После уроков в раздевалке Женька искал свою шапку. Не найдя пропажи на вешалках своего класса, он пошел посмотреть в соседней секции, когда вдруг его внимание привлек любопытный разговор, доносившийся из-за плотной стены висящих пальто. Услышав свою фамилию, Женька навострил уши. Судя по голосу, говорила Майка.
— Надо же! Москвичев с Петуховым ходят на хор. Никогда бы не поверила. Как тебе это удается?
— Легко. Они меня друг к другу ревнуют, вот один перед другим и старается, — сказала Синицына.
— Везет тебе, Ленка! Умеешь ты с мальчишками обращаться, — с завистью произнесла Майка.
— Это проще простого. Надо только время от времени вешать им лапшу на уши. Петухову, что он самый крутой, а Москвичеву, что он гений местного значения.
— А кто из них тебе больше нравится?
— Да никто! Между прочим, меня сам Вадик Груздев на день рождения пригласил! — похвалилась Ленка.
— Ты пойдешь?
— Конечно. Груздев — талант, не то что эти придурки. Кстати, он на концерте будет аккомпанировать.
Девчонки ушли, а Женька еще долго сидел в раздевалке, приходя в себя от потрясения. Значит, все его страдания напрасны! Он каждый вторник истязал себя хоровым пением, а Синицына лишь посмеивалась над ним! Это был жестокий удар. Он жаждал мщения.
На следующий день Женька подошел к Петухову. Прежде они не дружили, но предательство Синицыной сделало их союзниками.
— Слышь, Петух, поговорить надо с глазу на глаз. Насчет Синицыной.
— Чо, драться будешь? Да я же тебя одной левой! — усмехнулся Петухов.
— Очень надо из-за нее драться. Она нас с тобой считает придурками, — сказал Женька.
— Не понял!
— Сейчас поймешь.
Женька в подробностях рассказал Петухову про козни Синицыной и подслушанный разговор. Пока он говорил, по нахмуренной физиономии Петухова было видно, как в его голове идет тяжелая работа мысли.
— Так что мы с тобой на хоре мучаемся, а она Груздеву глазки строит, — заключил Женька.
— Ни фига себе прикол! Ну я ей покажу. И Груздю этому шайбу начищу! — пригрозил Петухов.
— А дальше что? Тебе же и достанется. Нет, кулаками тут не поможешь. Надо действовать с умом, — загадочно произнес Женька.
Оставшуюся неделю заговорщики посвятили подготовке к дню великой мести. На переменках они постоянно о чем-то шептались. Их активность не осталась незамеченной.
— Мальчики, о чем секретничаете? — с любопытством спросила Синицына.
— Сюрприз! — выпалил Женька и лучезарно улыбнулся.
На самом деле у них было заготовлено сюрпризов больше, чем у Деда Мороза под Новый год.
Во-первых, Женька купил в магазине приколов подушечку, которая, если на нее сесть, издает очень характерный неприличный звук. Он хотел оконфузить Груздева, когда тот своей тушей опустится на стул. Для Синицыной мститель припас большого лохматого паука. Он был сделан из пластмассы, но выглядел вполне натурально. Женька планировал подкинуть этого «симпатягу» Ленке за шиворот на сцене во время выступления.
Петухов тоже оказался не лыком шит. Он раздобыл старый, сломанный стул. Общими усилиями они сделали ему косметический ремонт, проще говоря, присобачили отломанную ножку так, чтобы она отвалилась не сразу, а продержалась какое-то время. После этого друзья по несчастью умудрились протащить стул в актовый зал и водрузить его возле пианино.
Но и на этом сюрпризы не заканчивались. В день выступления Юрка подошел к Женьке и заговорщически прошептал:
— Слушай, я такое притащил! Пойдем, покажу.
Судя по тому, как вспух обычно тощенький рюкзак Петухова, тот и впрямь притащил что-то грандиозное. Ребята нашли уединенное местечко под лестницей. Петухов открыл рюкзак и показал накрытый марлей баллон. В нем извивалась живая змея.
— Ты что, с ума сошел? Она же настоящая! — вытаращился Женька.
— Ну и что? Это же уж. Он безобидный.
Клевый прикол, а? — гордый своей придумкой, сказал Петухов.
— По-моему, лучше оставить паука, — предложил Женька.
Он не слишком жаловал ползучую живность и при одной мысли о том, что эта змеюка может случайно заползти к нему, ощущал себя неуютно.
Но Петух бурно запротестовал:
— Ты что! Представляешь, сколько визгу будет, когда Синица найдет змею у себя в портфеле? Твой паук может просто отдыхать! И потом, что я зря старался, что ли?
— А я что, зря деньги на паука тратил?! — в свою очередь возмутился Женька.
— Ладно, пускай паук тоже остается. Хорошего никогда не бывает много, — согласился Петухов.
Поднимаясь в актовый зал, Женька заметил, что рюкзак Петухова сильно отощал. Женьку так и подмывало узнать о судьбе тайного груза, но вокруг было слишком много ушей. Приходилось прибегать к конспирации. Женька догнал Петуха и, скосив глаза на рюкзак, коротко спросил:
— Где?
— Порядок, — проговорил Петухов и многозначительно посмотрел на сумку Синицыной.
Операция «Месть Синице» началась.
К сожалению, даже самые лучшие планы имеют слабые стороны. Когда хористы выстроились на помосте, заговорщики посмотрели на стоящий возле пианино стул и, к своему огорчению, заметили, что их детище, на которое они потратили полтюбика клея и час упорного труда, подменили. Женька заподозрил, что ножка у стула отвалилась преждевременно и ветерана школьной мебели снова вернули в подсобку, где он пребывал прежде. Исчезновение стула — полбеды, гораздо хуже было то, что подушечка испарилась вместе со стулом.
Не подозревая, какого конфуза он избежал, Груздев стоял возле пианино в ожидании начала выступления. Его самодовольная щекастая физиономия окончательно вывела Женьку из себя. Ишь сияет! Морда жирная, аж лоснится, никакой «Fairy» не справится. Обидно! Мало того, что этот откормленный вундеркинд ускользнул от мести, вдобавок кто-то стибрил прикольную подушечку, купленную Женькой на свои кровные деньги. Женька готов был лопнуть от злости, как вдруг его взгляд остекленел.
Мститель увидел злополучную подушечку и отчаянно пожалел о том, что ее не похитили. По закону подлости ей не нашлось другого места, как на стуле, возле которого стоял директор школы. Семен Михайлович привычно призвал зал к вниманию. Все смолкли. В ожидании предстоящего соло подушечки наступившая тишина показалась Женьке особенно зловещей. Директор сделал знак учительнице пения, что можно начинать, и…
Женька зажмурился, но даже с закрытыми глазами у него не оставалось сомнений в том, что Семен Михайлович сел. В тишине звук был на редкость пронзительным. Приоткрыв глаз, Женька увидел, как директор приподнялся, посмотрел на стул и поднял злосчастную подушечку. В зале раздались смешки, но под суровым взглядом Семена Михайловича они тотчас смолкли. В воздухе запахло грозой.
Директор, брезгливо держа подушечку за уголок, обвел зал пристальным взглядом, точно ожидал, что у злоумышленника на лбу высветится надпись: «Это сделал я». Все притихли, но, к счастью, директор решил не омрачать концерт мелкими разборками. Он бросил подушечку под стул и снова кивнул учительнице пения.
Женька вздохнул с облегчением. Он встретился взглядом с Петуховым. Тот стоял чуть поодаль, в последнем ряду. У заговорщиков оставалась одна надежда — на паука, но тут они с ужасом поняли, что и эта часть плана находится под угрозой. Само собой разумелось: поскольку паук Женькин, он его и подбросит, и только теперь стало ясно, что они просчитались. Женьке до Синицыной было ни за что не дотянуться, как говорится, руки коротки, зато Петухов чуть ли не дышал ей в затылок.
Учительница пения взмахнула руками. Раздались вступительные аккорды, и хор ухнул про качели. Мстители обменялись многозначительными взглядами. Нужно было что-то срочно предпринимать. Женька прикинул расстояние между ним и Петуховым и решил, что дело вовсе не безнадежно. Между ними стояло всего пять человек. Если постараться, то паука можно передать. И Женька решился на отчаянный шаг. Он осторожно опустился на корточки и пополз в сторону Петухова.
В задних рядах возникло заметное оживление. Вылазка Москвичева вызвала у хористов неподдельный интерес. В основном народ был настроен благожелательно. С любопытством ожидая, чем закончатся эти маневры, и предвкушая небывалое развлечение, все, кто стоял у Женьки на пути, старались ужаться, чтобы дать ему возможность проползти. При этом хористы продолжали с каменными лицами горланить навязший в зубах шлягер с таким видом, что было ясно: за друга они пойдут не только в огонь и в воду, но и с радостью лягут на амбразуру.
И только Шмыгунову изменило чувство товарищества. Он до сих пор не мог простить бывшему экстрасенсу сеансов кодирования, поэтому, когда Женька проползал мимо, Шмыгунов тихонько лягнул его в бок. От неожиданности Женька выронил паука, и тот — шлеп, шлеп! — перепрыгнул через ступеньку и плюхнулся к ногам Майки.
Как ни старайся, до него было не дотянуться. Женька с тоской посмотрел на последнюю надежду отомстить Синицыной и восстановить справедливость, и тут его охватила злость на вредного Шмыгу.
Женька со всей силы двинул Шмыгунова по коленке и тотчас понял, что лучше бы он этого не делал. Оказалось, что мебельный ветеран, которого мстители так любовно подготовили для Груздева, никуда не делся. Задний ряд хористов стоял не на помосте, а на приставных стульях, и злосчастный калека был в их ряду. Мало того, на нем стоял Шмыга. В тот момент, когда Шмыгунов дернулся для ответного пинка, ножка стула подломилась.
То, что произошло потом, надолго осталось в памяти школьников. Подобные легенды живут и передаются из поколения в поколение. Шмыгунов полетел на впереди стоящих, лихорадочно хватаясь за соседей. Те в свою очередь навалились на передний ряд. Боясь быть раздавленным, Женька отчаянно полез из кучи малы, при этом повалив тех, кто до сих пор умудрился устоять. После этого уже было не разобрать, кто встает, кто падает, кто лягается, кто получает локтем в глаз. В общем, на правом фланге хора пошла нехилая колотиловка, к которой не преминула присоединиться часть левого фланга.
Пока жертвы искусства награждали друг друга тумаками, героический Петухов изловчился достать паука. Опасаясь, что лучшего момента не представится, он кинул пауком в Синицыну, но тот срикошетил и, отлетев в сторону, плюхнулся на голову Майке. И тут раздался такой визг, что Витас обзавидовался бы. Это было лучшим номером концерта.
В общем, выступление хора прошло на ура. Народ аплодировал в исступлении. Даже если бы выступали все звезды эстрады, они не получили бы более жарких оваций.
На следующий день в школе было только и разговоров, что о концерте. Правда, Москвичеву с Петуховым крепко досталось за то, что они сорвали выступление, но во всей этой истории были и приятные стороны. Во-первых, что ни говори, а к ним пришла всенародная слава. О них узнали даже старшеклассники. А во-вторых, ходить на хор их больше не заставляли.
Обидно, конечно, что Синицына вышла сухой из воды. Даже уж, которого Петухов собственноручно подбросил ей в портфель, куда-то уполз. Мстители головы сломали: куда он мог деться?
Впрочем, на следующий день эта загадка была раскрыта. По школе разнесся леденящий душу рассказ о том, как математичка обнаружила в ящике письменного стола спящую змею. Потом было долгое выяснение, но руководство школы так и не дозналось, откуда она взялась.
К счастью, Женькиного класса разбирательство не коснулось. Никому и в голову не пришло, что во всей школе было лишь два человека, которые могли пролить свет на эту тайну, но они поскромничали и предпочли промолчать.