Незабываемая

24

Чтобы Лаки перестала смеяться, Грегу пришлось хорошенько ее тряхнуть. И тогда она зарыдала, вскочила и выбежала в темноту.

Ночной воздух был душным, напоенным ароматами моря и тропических цветов. Лаки стояла в траве, глядя на дорожку лунного света на воде, и глубоко дышала, чтобы прийти в себя.

ЕЕ ПЫТАЛИСЬ УБИТЬ!

Но у кого она вызывает такую лютую ненависть?

Слезы заволокли глаза Лаки, ею вновь овладело знакомое чувство: это был страх перед чем-то, напрочь вылетевшим из памяти. Приходилось полагаться на воображение. Наверное, она хотела от отчаяния расплатиться с убийцами своим телом. Наверное, то было отчаяние, степень которого она теперь даже не могла себе представить!

Лаки смотрела на воду и никак не могла унять дрожь — теплая ночь казалась ей зябкой. А той ночью она, видимо, испытала животный ужас и тряслась так же, как сейчас... Ее заперли в багажнике машины. Она не могла себе представить человека, способного на такую жестокость.

— Я не допущу, чтобы с тобой случилось новое несчастье.

Лаки испуганно обернулась и обнаружила, что Грег незаметно подошел к ней. Рядом стоял Доджер, поглядывавший на нее грустными собачьими глазами. Она вспомнила, что и он прошел когда-то через суровые испытания — несколько дней провел среди болота и чуть не утонул. Она чувствовала в нем родственную душу.

Лаки опустилась на траву. Стоило ей потянуться к Доджеру, как он прижался головой к ее плечу.

— Мы с тобой счастливчики, — прошептала она. Грег тоже сел рядом и обнял ее горячей рукой.

— Вы не просто счастливчики, а прирожденные мастера выживания! У вас обоих такая могучая воля к жизни, вы так отважно смотрите в лицо неизведанному будущему, что с вами никто не сравнится.

Лаки провела пальцем по шелковистой голове Доджера и нащупала у него на ошейнике хромированную бляху. В своей первой жизни он был гончей собакой, во второй стал поисковиком и спасателем. Ее вторая жизнь только начиналась, и Лаки считала, что начало оказалось достойным. Но какой была ее первая жизнь? Что она такого натворила, если нашлись охотники отправить ее на тот свет?

Взглянув на Грега, она произнесла:

— Знаешь, что тревожит меня больше всего? Что та ужасная блондинка из зеркала — и в самом деле я. У нее был вид стервы, способной на такую гадость, что у кого-то вполне могло возникнуть желание покарать ее смертью. Но мне совсем не хочется быть такой, как она! Мне хочется стать достойным человеком, помогающим другим.

— Ты — достойный человек, — твердо сказал Грег. — Кроме того, ты очень талантлива. Вспомни, сколько ты всего умеешь. Ты — настоящая компьютерная волшебница. Ты поешь ангельским голосом. Ты превосходно готовишь. А главное — ты умеешь сочувствовать и поэтому можешь работать с животными. Вот сколько у тебя достоинств!

— Хотелось бы мне, чтобы ты оказался прав! — пробормотала Лаки и как-то затравленно взглянула на него.

— Можешь не сомневаться в моей правоте. Когда тебя покажут в передаче «Пропали и разыскиваются», кто-нибудь наверняка откликнется, и ты узнаешь все о своем прошлом. Вот увидишь, у тебя появятся новые основания гордиться собой.

Лаки недоверчиво покачала головой. У нее осталось тревожное чувство, что женщина в зеркале — это она. Вульгарная, злобная, такая, какую и убить не жалко.

Грег сжал ее лицо ладонями.

— Встреча с тобой — лучшее, что со мной когда-либо происходило. — Он смотрел ей прямо в глаза, и это подтверждало его искренность. — Я просто без ума от тебя!

Вот они, слова, которых ей так недоставало! «Без ума от тебя...» Но у нее не осталось сил, чтобы откликнуться; его рассказ слишком ее потряс.

— Не бойся, — прошептал Грег, словно прочтя ее мысли. — Худшее позади. Помнишь, доктор Форенски говорила, что тебе выдался счастливый шанс все начать сначала?

— Конечно, помню. Она мне очень понравилась. После ее сеанса мне стало гораздо легче.

— А знаешь, что вернее всего исправляет мне настроение?

—Что?

— Океан. Я часто сижу здесь и любуюсь океаном. — Грег обвел рукой спокойный простор, отражающий свет звезд. — Очень полезно почувствовать себя песчинкой в огромном мироздании. В этом есть что-то целительное, освобождающее от оков времени. Скажем, миллион лет назад произошло извержение вулкана Халеакала, породившее этот остров. По прошествии десятков тысяч лет здесь сумели укорениться растения; год за годом, дюйм за дюймом остров превращался в цветущий тропический рай. Глядя на океан, я понимаю, что явился в этот мир на какой-то миг, что в расписании природы я — всего лишь крохотная былинка. Это помогает почувствовать смирение, осознать, какое счастье — быть частью неизмеримо большего целого.

Его слова, такие простые и красивые, переполняли душу Лаки. Ее самообладание, и без того хрупкое, как яичная скорлупа, грозило разлететься вдребезги. Она боялась нового взрыва истерического хохота или, хуже того, неукротимых рыданий. Молча кивнув, она придвинулась ближе, надеясь обрести покой в его объятиях.

Ее голова удобно устроилась на плече Грега. Она вдыхала его запах, глядя на прибой, и чувствовала, что успокаивается. Ей сейчас так нужен был близкий человек рядом!

— Я от тебя без ума, — шепотом повторил он.

— Но ведь ты меня совсем не знаешь! Вдруг я была шлюхой, преступницей? Вдруг я...

— Какой ты была раньше, теперь не имеет значения, — перебил ее Грег. — Сейчас важнее всего, какая ты есть. Я знаком только с тобой теперешней. — Он нежно прикоснулся губами к ее затылку. — И именно такая ты сводишь меня с ума.

Лаки не знала, сколько времени они просидели так, обнявшись, любуясь ночным океаном. Постепенно ей становилось лучше. Она уже убеждала себя, что прошлое осталось позади. Что бы она раньше ни делала, кем бы ни была, теперь это уже не могло ей навредить. У нее началась новая жизнь, рядом есть человек, которому она небезразлична, а это важнее всего.

Лаки сама повернулась к нему и подставила губы. Ей показалось, что она плывет по волнам, пульс тревожно участился, хотя он всего лишь дотронулся губами до ее губ. И тогда она с отчаянием прильнула к Грегу, заставив его поцеловать ее по-настоящему.

Его губы были такими настойчивыми, такими убедительными в своей властности, что Лаки с радостью повиновалась. «Душа моя заблудшая, ты найдена опять!» — торжественно раздавалось у нее в голове.

Она приоткрыла губы, его язык встретился с ее языком. Извиваясь в объятиях Грега, Лаки старалась прижаться к нему еще сильнее, хотя это уже вряд ли было возможно.

То, что происходило сейчас, резко отличалось от всего, что было между ними прежде. Куда девалась обычная суровость Грега? Он был необыкновенно нежен.

Лаки откинулась на теплую траву, увлекая его за собой. Слишком долго она страдала от одиночества! Теперь для сохранения душевного спокойствия ей была необходима физическая близость.

Но стоило ей так подумать, как Грег, отстранившись, заглянул ей в глаза.

— Ты уверена, ангел мой?

— Совершенно.

Всего одно короткое слово — и ей показалось, что она спустила с цепи дракона. Его поцелуи стали настойчивее, теперь в них угадывалась сугубо мужская агрессивность. Но Лаки и в этом усматривала защиту.

— Ты мне нужен, — прошептала она ему на ухо.

— Я с тобой, можешь не сомневаться.

Его губы опять, с еще большей решимостью завладели ее губами. Лаки сжигало желание слиться с ним в одно целое. Она упивалась сладостью его поцелуев, которые теперь прокладывали путь от ее плеча к краю купальника. «Да, да! — стучало в голове. — Так и надо! Зачем я столько времени сопротивлялась?»

Грег приподнялся на локтях и накрыл ее своим телом — так, что его грудь лишь слегка касалась груди Лаки. Она застыла, желая продлить это волшебное, эротичнейшее ощущение.

Лежа в траве, она вдыхала ее пьянящий аромат, с неба ей улыбались и подмигивали тысячи звезд. Лаки была счастлива: ведь она жива, находится здесь, с мужчиной, воплощающим ее самые смелые грезы...

Лямка купальника соскользнула с плеча, и Грег медленно, дюйм за дюймом, потянул ее вниз, оголяя грудь. Восторженно взглянув на Лаки, он опустил голову и благоговейно прикоснулся губами к ее груди.

Лаки обвила руками его шею, инстинктивно побуждая действовать решительнее. Она понимала, почему он не торопится: Грег считал, что она по-прежнему находится в смятении после услышанного. Что ж, ей и в самом деле не хотелось сейчас вспоминать пережитый ужас. Но для того, чтобы забыть об этом, ей требовалось одно: подтверждение его любви. Она не помнила, когда в последний раз была так переполнена жизнью, страстью.

Внезапно его колено очутилось у нее между ног, и этого оказалось достаточно, чтобы Лаки восторженно простонала:

—Да!..

Ее руки оказались у него под рубашкой. Она извивалась под ним, пытаясь прильнуть еще ближе.

— Все хорошо? — спросил он, и его голос был искажен страстью.

Чувствовала ли она когда-нибудь что-либо подобное? У Лаки не было ответа на этот вопрос, и занимал он ее недолго — долю секунды. Для нее существовало сейчас только настоящее, эта минута, эта секунда. Этот мужчина.

— Не останавливайся! — взмолилась она, чувствуя бедром его отвердевшую плоть.

Губы Грега скользнули по шее Лаки, обдавая ее лихорадочным дыханием. Она вцепилась в его рубашку, и он, догадавшись, что это значит, мигом сбросил ее.

Жесткие волосы у него на груди кололи ей ладони, пронзая ее судорогами сладострастия.

— О, Грег, почему я так долго ждала?

— Вот и я спрашиваю о том же.

В его глазах отражалась луна, вечная сообщница всех влюбленных. Лаки гладила руками его грудь, восторженно прикасаясь к выпирающим мускулам. Дыхание Грега участилось, глаза сузились, и ей вдруг безумно захотелось не просто чувствовать его, а попробовать на вкус.

Его кожа оказалась солоноватой и одновременно сладкой. Это почему-то наполнило Лаки новым восторгом, ее руки заскользили по его могучим плечам. Теперь зрачки Грега расширились, превратившись в черные, мерцающие в лунном свете бусины, окруженные узкими кольцами серебристо-синей радужной оболочки.

— Милый... — выдохнула Лаки. Как давно ей хотелось произнести это слово!

Она провела руками по его торсу и достигла ремня. Но стоило ее рукам двинуться еще ниже, Грег перехватил их, прошептав:

— Не торопись! Дай мне насладиться тобой... Одна ее грудь уже была обнажена, теперь и другая заблестела под луной и звездами. Лаки понимала, что напряжение сосков выразительнейшим образом демонстрирует ее вожделение. Грег втянул сосок в рот и немедленно убедился в этом сам.

Она изогнулась, омытая горячей волной желания. Он сжимал ей рукой другую грудь, и Лаки казалось, что уже от одного этого можно умереть, потому что более острого наслаждения не существует. А ведь главное было еще впереди...

— Ты знаешь, чего мне хочется, — хрипло проговорил Грег, не скрывая нетерпение. — Я ждал слишком долго.

Она ответила без колебания — не только слабеющим голосом, но и телом, стремившимся принять форму его тела:

— Я тоже. Теперь ожиданию конец.

Лаки хотела его, его одного, хотела обрести его навсегда.

Она не понимала, чего он медлит. Горячее, пульсирующее подтверждение его страсти упиралось ей в бедро. Грегу достаточно было сделать одно движение — и она без колебаний приняла бы его в себя. Лаки чувствовала, что его тело жаждет соединиться с ее телом, однако его глаза говорили совсем о другом: в них читалось вовсе не только телесное нетерпение.

Грег неторопливо стянул с нее купальник, покрывая поцелуями плечи. Прекраснейшая луна, какую только Лаки доводилось видеть, теперь любовалась вместе с Грегом ее наготой.

Демонстрируя себя ему, она не испытывала ни малейшего смущения. Ведь он уже видел ее обнаженной, спал с ней, знал ее лучше, чем кто-либо еще! Лаки улыбнулась и легонько коснулась губами его губ, словно умоляя о новом поцелуе.

— Ожиданию конец, — объявил он. — Сколько можно ходить вокруг да около?

— Это вальс, — прошептала она в ответ. — Мы не ходим, а вальсируем.

И этот поцелуй чуть не лишил ее рассудка! Его горячий язык наглядно показывал, что произойдет через секунду-другую там, где разгорался нестерпимый пожар ее страсти.

Оторвавшись от ее рта, губы Грега двинулись вниз. Его язык неторопливо скользил по ее коже, и Лаки снова предвкушала прикосновение к соску, но этого не произошло. Цепочка поцелуев пересекла ее живот. Язык Грега нашел самую интимную точку ее естества, и Лаки содрогнулась всем телом, застонав от невыносимого наслаждения.

Он ухе поступал с ней так, только в этот раз она реагировала быстрее, полнее. Ведь она помнила, как это бывает, а память способствует предвкушению. Ей казалось, что Грега она не забыла бы никогда — даже если бы он существовал в ее прежней жизни.

Грег быстрым движением расстегнул шорты и отбросил их в сторону. Лаки ощутила его возбуждение, и ее наполнила гордость: ведь это она явилась причиной такой могучей страсти!

Теперь в нее упиралась его обнаженная вздыбленная плоть. Лаки казалось, ч Ь она сейчас сойдет с ума от вожделения. Звезды в бархатно-черном небе пустились в пляс, ликуя вместе с ней, что ее необъяснимому воздержанию настает конец. Она так заждалась, что теперь в ней открылось второе дыхание, и она была готова ждать еще, ощущая в этом особую, эротическую прелесть.

Грег не мог не почувствовать, что ее возбуждение достигло предела, и не собирался больше тянуть. Он погрузил в нее палец, заставив ее вскрикнуть от наслаждения. Лаки царапала ему спину и лепетала, пылая вожделением:

— О, Грег, только не останавливайся! Не останавливайся.

А он и не думал останавливаться. Пока Лаки безумствовала, он, наоборот, действовал по всем правилам. Нацелившись в нее своим готовым к залпу орудием, Грег мастерски преодолел заслон и постепенно глубоко погрузился в ее лоно. На мгновение они превратились в неподвижную скульптурную композицию, наделенную, впрочем, даром речи.

— Ты себе не представляешь, Лаки...

Но она не смогла бы сосредоточиться на его словах, даже если бы захотела. Ощущать его внутри себя было слишком желанным даром, чтобы отвлекаться. Ей казалось, что они отделились от земли и летят к звездам, все ускоряя движение.

Лаки не могла бы сказать, сколько времени продолжался этот полет. Наконец Грег застонал, содрогнувшись всем телом, и она поняла, что он испытал экстаз. Ее тут же пронзила ответная молния, и по телу разлилась истома насыщения. Тело Грега все еще вибрировало в ее объятиях. Лаки крепко зажмурилась, упиваясь удовлетворением, а потом, погладив его по голове, шепотом призналась:

— Я тоже от тебя без ума.

Коди сидел за столиком в «Живой приманке» и утолял голод пиццей, имевшей вид подметки и примерно такой же вкус. По случаю обеденного перерыва заведение было заполнено работниками прачечной, тоже жевавшими пиццу и запивавшими ее пивом в ожидании гудка — оповещения о начале следующей смены. Напротив Коди сидел Скотт Хелмер и выковыривал из свой пиццы анчоусы.

— Ну и дельце! — ворчал он. Прошло два дня с того момента, когда лаборатория в Гонолулу установила тождество между кровью на простыне, обнаруженной в багажнике, и кровью, взятой у Лаки в больнице для анализа. Хелмер рвал и метал, узнав, что простыня не попала в Квонтико, где специалисты ФБР изучали останки туристки. Но Коди не отправил ее туда намеренно, потому что хотел, чтобы Грег как можно быстрее получил ответ.

Сейчас он испытывал ту же тошноту, что и тогда, на стоянке, когда открыл багажник. Он представлял, как Лаки заталкивают в багажник, как захлопывают крышку, оставляя ее скрюченной, в полной темноте. Была ли она в сознании в тот момент? Знала ли, что обречена на смерть?

Все это время он был врагом Лаки, стремился любым способом поскорее избавиться от нее, а теперь глубоко сожалел о своей грубости и бездушии. Коди знал: оправдаться перед ней он сможет, только поймав людей, пытавшихся ее убить. И первым подозреваемым был Тони Трейлор. Лишь бы удалось доказать его вину!

Хелмер лизнул указательный палец и сказал:

— Учтите, завтра утром прокурор объявит, что дело против Джейн Доу прекращено. Зачем вы так торопились? Вся эта история с багажником немедленно станет достоянием местной желтой прессы.

— Лаки имеет право узнать правду и очистить свое доброе имя от лжи!

— Так-то оно так, но было бы гораздо полезнее избежать огласки и посмотреть, что из этого выйдет.

Коди едва сдерживался, чтобы не огреть бессердечного панка бутылкой по башке.

— Я уже говорил о багажнике у себя на службе, и подслушивающее устройство донесло мои речи до чужих ушей. Я не хотел, чтобы те, кто его установил, узнали об этом из «Таттлер»: они сразу заподозрили бы неладное.

— Что ж, пожалуй, это ваш первый правильный поступок.

Коди побагровел от негодования.

— Я уже объяснял, почему не заглянул в багажник раньше! А если бы и заглянул, то все равно не догадался бы, что бурое пятнышко — кровь. Нас надоумила собака.

— Хорошо, что хоть у кого-то здесь имеется голова на плечах.

— Я свое дело знаю. Недаром проработал четыре года в полиции Лос-Анджелеса.

— Нашли, чем хвастаться!

Коди потерял терпение и схватил панка за ухо, украшенное черепом со скрещенными костями. Секретный агент тут же запросил пощады.

— Слушай, ты, чертов зазнайка, брось обращаться со мной, как с безмозглой деревенщиной! — Он выпустил побагровевшее ухо. — Я хочу знать об этом деле все. У меня есть на это законное право, а кроме того — личный интерес.

Хелмер потер пострадавшее ухо.

— Ты о своем братце? Который спутался с этой... Лаки?

Коди промолчал: его снова кольнуло чувство вины. Он сознавал, что обошелся с Лаки несправедливо. Как можно было придать забвению принцип «невиновна, пока не будет доказано обратное»?! Он заподозрил в ней преступницу с самого начала и относился соответственно. Впившись зубами в пиццу, Коди клял себя на чем свет стоит.

Хелмер показал официантке два пальца — еще два пива.

— Только не забудь: ты дал обязательство о неразглашении. Это дело куда серьезнее, чем просто покушение на убийство. Я распорядился переправить в Квонтико подстилку из багажника. Там экстренно провели анализ и нашли микроскопические следы крови Тельмы Оверхолт.

Кусок пиццы, не достигнув желудка Коди, застрял в пищеводе. Он представил себе двух несчастных, которые с разрывом в год провели неизвестно сколько времени в одном и том же багажнике. С какими же преступниками они имеют дело?

— Машина была угнана за несколько дней до обнаружения трупа журналистки. На Лаки была ее туфля. Между этими двумя преступлениями наверняка есть связь. Нам предстоит определить, какая.

Хелмер говорил очень тихо, хотя из-за завывания музыкального автомата их все равно никто не смог бы подслушать.

— Только никому ни слова! По-моему, тут все дело в орхидеях. Друг твоего брата оказался прав. Те насекомые действительно обитают только на растениях, выращиваемых на юге Китая. — Хелмер подождал, пока официантка поставит им на столик пиво и уплывет, виляя бедрами. — Но самое интересное — исследуя подстилку из багажника, наши специалисты нашли остатки высохшего лепестка орхидеи. Забыл название, но суть в том, что это тоже редчайший, вымирающий вид. И произрастает он здесь, в джунглях Мауи.

Коди прихлебывал пиво, радуясь, что можно отвлечься от мыслей о Лаки. Наконец-то он участвовал в расследовании интересного и запутанного дела. Тут было о чем подумать. Хорошо, что об орхидеях можно не сообщать в газеты. Подобные факты полиция часто сознательно скрывает от общественности, чтобы не отвлекаться на психов, готовых признаться в любом преступлении, лишь бы увидеть свою физиономию в шестичасовом выпуске новостей. Экзотические орхидеи — подробность, известная только убийцам.

— Я знаю, что контрабандисты вывозят из джунглей редкие орхидеи. К сожалению, у нас не хватает людей, чтобы держать этот процесс под контролем. — Коди задумчиво сделал новый глоток. — Но должен сказать, что орхидеи и марихуана, из которой изготовляют «мауи вауи», здешний наркотик, растут бок о бок. Вдруг мы столкнулись со сведением счетов внутри наркомафии? Мой первый подозреваемый — Трейлор.

— Не исключено, — отозвался Хелмер, впрочем, без всякой убежденности. — Я уже запросил на него информацию. Кстати, существует один интересный источник, который обещал предоставить сведения о схеме использования поддельных кредитных карточек. Мы потребовали доказательств. Если они будут предоставлены, то мы поймем, на какой след вышла Тельма и почему ее убили.

— Я не доверяю тайным осведомителям, — проворчал Коди. Недолгая служба в полиции Лос-Анджелеса приучила его относиться к этой публике с подозрением. — Обычно они готовы продать родную мать, лишь бы получить деньжат на очередную дозу наркотиков.

— Что верно, то верно, — согласился Хелмер. — От тайных осведомителей больше хлопот, чем пользы. Кстати, этот больше к нам не обращался, так что тут скорее всего и говорить не о чем.

Тайные осведомители, Тони Трейлор, орхидеи...

А может быть, все это чушь? Коди никогда не слышал, чтобы Тони интересовался орхидеями.

— Да, еще одна подробность... — Хелмер огляделся. Почти все посетители разошлись на вторую смену, когда прозвучал гудок. — Я получил свежий рапорт о причинах смерти журналистки. Удар по затылку тем же орудием, которым огрели вашу Лаки.

— Дьявол!

Коди чуть не разбил пивную бутылку о деревянный стол. Хорошо, что он пообещал хранить все эти сведения в тайне, — иначе не удержался бы рассказать обо всем Саре, и повторилась бы недавняя сцена. Когда он сообщил жене, что Лаки чуть не стала жертвой хладнокровных убийц, преспокойно заперших ее в багажнике, как запасное колесо, та проплакала добрый час.

— Пока ясно одно: оба убийства преследовали одинаковую цель — заткнуть жертве рот, — заявил Хелмер.

Коди нахмурился. Гавайская мафия славилась своим умением избавляться от неугодных людей таким образом, чтобы никто не заподозрил убийство. Ее специализацией была организация несчастных случаев и самоубийств. Дело в том, что одним из источников ее дохода был неослабевающий поток туристов. Чтобы не допустить превращения Гавайев во вторую Флориду, здесь избегали громких убийств. Погибшие предавались земле, а полиция не заводила уголовных дел.

Покушения, орхидеи. Тони Трейлор... Чем дольше Коди думал об этом, тем больше убеждался, что какая-то связь здесь есть. Он был готов на все, лишь бы раскрыть дело, сделать Сару и Грега счастливыми, перестать чувствовать себя виноватым перед Лаки. Но при этом он понимал, что попытка преступников убрать Лаки ~— еще не доказательство ее непричастности к преступлениям....