Незанятый мир

Глава 3 НА БАШЕННОЙ ПЛАТФОРМЕ

Внезапно Беатрис вздрогнула, негодуя против открывшейся ей реальности.

— Нет, нет, нет! — вскричала она. — Это не может быть правдой. Не должно. Здесь какая-то ошибка. Это не иначе как иллюзия. Или сон. Если все на свете мертвы, как случилось, что мы живы? Откуда мы знаем, что другие мертвы? Разве нам все отсюда видно? Все, на что мы смотрим отсюда, лишь небольшая часть мира. Кто знает, а что если просто надо увидеть что-то, много дальше, и тогда бы мы поняли…

Но инженер покачал головой.

— Полагаю, вам стоит привыкнуть к мысли, что это явь, — ответил он, — и неважно, как далеко простирается взгляд. Но тем не менее не повредит, если мы расширим радиус обзора. Что же, пошли на самый верх, на платформу обозрения. Чем быстрее мы получим новые факты, тем лучше. Эх, если бы еще и телескоп… — он призадумался на мгновение, затем обернулся и зашагал к груде мусора, валявшейся на месте, где когда-то стоял его ящик с инструментами, необходимыми для съемки на местности.

Он упал на разбитые колени. Сгнившая одежда рвалась и крошилась при каждом движении, точно пропитанная водой бумага. Странный, волосатый, запыленный тип на коленях посреди пустой комнаты. Быстро погрузив руки в мусор, он принялся перебирать все, что попадалось, с пылким нетерпением.

— Ага! — вскричал он с торжеством. — Благодарение небу, бронза и кожа сохранились, — он опять встал, и у него в руке Беатрис увидела необычную подзорную трубу.

— Мой уровень, видишь? — с гордостью произнес он, показывая ей прибор. — Деревянного треножника давным-давно нет. Отсутствие фиксаторов, на которых он держался, мало меня беспокоит. Равно как и склянка для спирта наверху. Главное, что сам телескоп кажется нетронутым. Сейчас посмотрим, — говоря это, он протер окуляр и объектив обрывком рукава своего пиджака. От Беатрис не укрылось, что медные трубки изношены и запятнаны прозеленью, но держатся прочно. И линзы, когда Стерн окончил их прочищать, засияли ярко, как прежде.

— Идемте, идемте со мной, — позвал он.

Выбравшись в коридор, он двинулся вперед. Беатрис шла за ним. По дороге она тщательней собрала вокруг себя свое покрывало из волос.

В этом вселенском распаде, на останках мира, так мало, в сущности, значили привычные условности. Вместе, карабкаясь по разбитым ступеням, где заржавевшая сталь виднелась среди распавшегося камня или цемента, они поднимались все выше и выше. Густая паутина преграждала путь. Требовалось ее смахивать. Новые и новые летучие мыши кидались прочь, вереща, когда к ним приближались чужаки. Маленькая пушистая белая сова заморгала на них из темной ниши, а почти на самом верху они вспугнули целую стаю ласточек, которые облюбовали себе для жилья разбитую балюстраду.

И, наконец, несмотря на все непредвиденные происшествия такого рода, они добрались до верхней платформы почти в тысяче футов над землей. Выбрались наружу через останки вращающейся двери, он — впереди, проверяя каждый фут пути, она за ним. И вот они на узкой платформе из красных плиток, окружающей башню. Даже здесь они с возросшим изумлением увидели, что длань времени наложила на все свой отпечаток после таинственного происшествия.

— Взгляните-ка, — указал он. — Мы пока так и не знаем, что все это значит. И не можем сказать, как давно это стряслось. Но, судя по тому, как здесь все выглядит, давнее, чем я предполагал. Смотрите, даже плитки потрескались и крошатся. Такую плитку в свое время считали весьма стойкой. Трава растет в пыли, которую нанесло в трещины. И, смотрите-ка, молодой дуб пустил корни и сдвинул с места несколько плиток.

— Ветер и птицы принесли сюда семена и желуди, — ответила она оторопелым голосом. — Подумать только, сколько времени прошло. Многие годы. Но скажите мне, — ее лоб наморщился от внезапной мысли, — скажите, как мы столько прожили? Я не могу понять. Мы не только не погибли от голода, но и не замерзли насмерть в самые жестокие зимы. Как такое могло случиться?

— Будем считать это пребыванием в анабиозе, пока не добудем факты, если вообще до них доберемся, — ответил он, озираясь в недоумении. — Вам известно, конечно, как жабы, впадая в спячку, сохраняются в камне на целые столетия? Как рыб, натвердо промороженных, опять возвращали к жизни? Ну, и…

— Но мы-то люди.

— Безусловно. Некие неизвестные силы природы могли вдруг взять да и поступить с нами, как с куда менее высокоорганизованными существами, ниже млекопитающих. Не забивайте пока себе голову этими вопросами. Даю вам слово, у нас сейчас достаточно дел, и не стоит пока задавать себе вопросы, как и почему. Все, что мы пока знаем, это что прошел очень большой, поистине невероятный, и неопределенный период времени, а мы остались живы. Остальное может подождать.

— И как много времени, как вы примерно оцениваете? — с тревогой спросила она.

— Невозможно сказать с ходу. Но, пожалуй, это нечто чрезвычайное. И, вероятно, дольше, чем я или вы подозреваем. Взгляните, к примеру, как все вокруг пострадало от непогоды, — он указал на массивные каменные перила, — видите, в каком они состоянии?

И в самом деле, целый участок упал внутрь. Его обломки валялись в беспорядке, завалив южную часть платформы. Бронзовые поперечины, которые хорошо помнил Стерн, по две на каждом углу, наклоном внутрь, поддерживавшие перила, теперь истончились и держались на честном слове. А сами перила изломались, искривились вследствие смещения каменных блоков, между которыми, проделывая свою разрушительную работу, пробивались трава и ползучие растения.

— Осторожно, — предупредил Стерн, — не вздумайте опереться о какой-либо из этих камней, — он удержал ее твердой рукой, когда она с пылким любопытством устремилась вперед к перилам. — Даже не приближайтесь к краю. Там все наверняка сгнило и внизу образовались пустоты. Держитесь ближе к стене, — он пристально обследовал взглядом это место. — Каменная облицовка давно сказала прости-прощай, — заметил он. — Но, насколько мне видно, стальной каркас более-менее держится. И не дает всему прочему развалиться окончательно. Вероятно, я скоро смогу приблизительно рассчитать дату катастрофы. Но пока что давайте-ка называть ее Икс и на этом успокоимся.

— Год Икс, — прошептала она едва слышно. — О небо, неужели я такая старая?

Он не дал ответа, а только заботливо привлек ее к себе, меж тем как теплый летний ветер летел себе к морю и дальше над искрящейся протяженностью залива, один неизменный среди всеобщего разрушения. На этом ветру так искушающе заволновались ее тяжелые и густые волосы. Он ощутил, как их шелк ласкает его полуобнаженное плечо, и кровь у него за ушами забилась с необычной силой. Теперь дремота первых мгновений пробуждения начисто пропала. Стерн не чувствовал себя больше слабым или разбитым. Напротив, никогда еще жизнь с таким теплом и полнотой не двигалась по его сосудам. Присутствие женщины заставляло его сердце стучать тяжелей, но он закусил губу и отогнал от себя всякую неподобающую мысль. Только рука его несколько напряглась вокруг ее тела, приникшего к нему так тепло и чарующе. Ибо она от него не отпрянула. Она нуждалась в его защите, как всегда с самого начала мира женщина нуждалась в мужчине. А ей казалось: что бы ни случилось, его сила и надежность не подведут. И, несмотря ни на что, она не могла в тот миг найти в своем сердце ощущение несчастья. И хотя не так-то много времени прошло после пробуждения, начисто исчезло осознание их прежних отношений работодателя и работника. Сосредоточенный на себе, вежливый, но неприступный инженер исчез. Теперь в его прежней наружной оболочке жил и дышал совсем иной человек, молодой мужчина, полный сил и воли к жизни. Все остальное начисто смыло и унесло прочь.

Женщина тоже стала другой. Была ли эта сильная женщина с пылким взглядом, полная отваги, робкой стенографисткой с тихим голоском, которую он помнил, занятая только своей машинкой, ящиками с карточками и копиркой? Стерн не решался сосредоточить мысли на ее преображении, едва ли он вообще смел обращать на это внимание. Чтобы отвлечься и разрядить обстановку, которая его угнетала, он занялся настройкой своего геодезического телескопа. Повернувшись спиной к башне, он всецело предался изучению умершего и погребенного мира так далеко внизу. И вскричал в удивлении:

— Истинная правда, Беатрис! Все снесло. Не осталось ничего, совсем ничего, никаких признаков жизни. Везде, насколько позволяют рассмотреть эти линзы, полное разрушение. Мы совсем одни в целом свете, только вы и я, и все принадлежит нам!

— Все наше?

— Все. Даже будущее. Будущее рода людского.

Внезапно он почувствовал, как она дрожит с ним рядом. Он взглянул на нее, и великая нежданная нежность охватила его, он увидел назревающие в ее глазах слезы. Беатрис закрыла лицо руками и склонила голову. Полный необычного чувства, Стерн мгновение смотрел на нее. Затем в молчании, осознав бесполезность любых слов, понимая, что в обстоятельствах, когда в итоге некоего великого бедствия сгинул весь род людской, никакое привычное поведение не может чего-то значить, он просто-напросто обнял ее. И здесь, наедине с ней, высоко над опустевшим миром, в чистом воздухе, почти на небесах, он успокоил ее словами, доселе ни разу не приходившими ему в голову.