4 Размах крыльев

Мне было четырнадцать, когда мама впервые рассказала мне об ангелах. Одним прекрасным утром во время завтрака она объявила, что я не пойду в школу, а вместо этого мы с ней отправимся на прогулку. Высадив Джеффри у школы, мы выехали из Маунтин-Вью и, проехав около пятидесяти километров, очутились в Государственном парке Биг-Бейсин-Редвудс, который расположен в горах недалеко от побережья. Мама припарковалась на главной стоянке, закинула рюкзак на плечо и направилась к вымощенной тропе, бросив напоследок: «Кто последний, тот слабак». Мне пришлось попотеть, чтобы не отставать от нее.

– Обычно мамы ведут своих дочерей прокалывать уши, – прокричала я ей вслед.

На тропе были лишь мы. По земле между секвойями стелился туман. Деревья достигали шести метров в диаметре и оказались такими высокими, что их верхушки было не разглядеть, и я видела лишь небольшие промежутки между ветками, сквозь которые проникали косые солнечные лучи.

– Куда мы идем? – с трудом дыша, спросила я.

– К скале Баззардс-Руст, – бросила мама через плечо.

Словно это что-то объясняло.

Мы проходили мимо пустующих кемпингов, пересекали ручьи, пролезали под поваленными деревьями, которые преграждали тропу. И все это время мама молчала. Так что это совсем не напоминало наши девчачьи вылазки, когда она водила меня на Рыбацкую пристань[12] или в Дом Винчестеров[13], или в «ИКЕА». Тишина леса нарушалась лишь нашим дыханием, а также шорохом шагов и казалась такой гнетущей, что мне хотелось громко закричать, чтобы разбить ее вдребезги.

Пока мы добирались до огромного камня, выступающего из склона горы, словно указательный палец, направленный в небо, мама не произнесла ни слова. Чтобы оказаться на вершине, нам предстояло взобраться по шестиметровой отвесной скале, что она сделала очень легко и даже не оглядываясь.

– Мама, подожди! – воскликнула я и бросилась за ней.

В своей жизни я взбиралась лишь на стену для скалолазания в спортзале и уж точно не на такую высоту. Из-под маминой обуви вниз полетели мелкие камушки. А затем она добралась до вершины и исчезла из виду.

– Мама! – закричала я.

Она посмотрела на меня сверху.

– У тебя все получится, Клара, – сказала она. – Поверь мне. Уверяю, оно того стоит.

У меня не осталось выбора. Я протянула руку, ухватилась за выступ и начала карабкаться, уговаривая себя не смотреть вниз. Туда, где подо мной обрывалась гора. Я и сама не заметила, как оказалась наверху и встала рядом с мамой, пытаясь отдышаться.

– Ух ты, – оглядывая окрестности, сказала я.

– Потрясающе, правда?

Под нами простиралась долина секвой, окаймленная горами вдали. Казалось, словно мы очутились на вершине мира, откуда можно было разглядеть все на километры вокруг. Я закрыла глаза и раскинула руки, подставляя тело ветру и вдыхая пьянящее сочетание запахов деревьев, мха и разных трав с примесью земли, воды из ручьев и чистого воздуха. Над лесом медленно кружил орел. Я с легкостью могла представить, как он чувствует себя, паря в бесконечном голубом небе, в котором нет ничего, кроме маленьких облачков.

– Садись, – сказала мама.

Я открыла глаза и, обернувшись, увидела, что она сидит на валуне. Она похлопала рядом с собой, и я приняла ее приглашение. Порывшись в рюкзаке, мама достала бутылку воды, открыла ее и сделала большой глоток, а затем протянула мне. Не сводя с нее взгляда, я утолила жажду. Она выглядела расстроенной и задумчивой, а ее взгляд казался рассеянным.

– Я что-то натворила? – спросила я.

Вздрогнув, мама нервно рассмеялась.

– Нет, милая, – сказала она. – Я просто хочу сказать тебе кое-что важное.

В голове тут же пронеслись предположения о том, что она собиралась обрушить на меня.

– Я очень давно хожу сюда, – сказала мама.

– Ты кого-то встретила, – догадалась я. Это казалось самым вероятным.

– О чем ты? – спросила она.

Мама никогда не ходила на свидания, хотя она нравилась мужчинам и они часто провожали ее взглядами. Обычно она говорила им, что у нее нет времени на серьезные отношения. Что она постоянно пропадает на работе, а остальную часть дня тратит на общение с детьми. Мне казалось, она все еще любила папу. Но возможно, мама завела тайного поклонника, о котором и собиралась мне сейчас рассказать. Не удивлюсь, если через пару месяцев в розовом платье и с цветами в волосах буду смотреть, как она выходит замуж за мужчину, которого мне предстоит называть папой. Такое случалось с парочкой моих друзей.

– Ты привела меня сюда, чтобы рассказать, что встретила мужчину, которого полюбила, и теперь собираешься выйти за него замуж или что-то в этом роде, – протараторила я, не глядя на нее, потому что мне не хотелось, чтобы она видела, как мне претит эта мысль.

– Клара Гарднер.

– Я за тебя рада, правда.

– Это очень мило, но ты ошибаешься, – сказала она. – Я привела тебя сюда, потому что считаю тебя достаточно взрослой, чтобы рассказать тебе правду.

– Ладно, – протянула я с тревогой в голосе, так как за этим явно скрывалось что-то значительное. – Какую правду?

Мама сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, а затем склонилась ко мне.

– Когда мне было столько же лет, сколько и тебе, я жила в Сан-Франциско с бабушкой, – начала она.

Я уже знала об этом. Ее отец исчез еще до ее рождения, а мать умерла при родах. Мне всегда казалось, что это звучало, как волшебная сказка, словно мама была бедной сироткой из одной из моих книг.

– Мы жили в большом доме на Мейсон-стрит.

– Почему ты не возила меня туда?

Мы бывали в Сан-Франциско два или три раза в год, но она никогда не упоминала об этом доме.

– Он сгорел много лет назад, – сказала мама. – Кажется, там сейчас находится сувенирная лавка. Как бы там ни было, однажды утром я проснулась из-за того, что дом сильно трясся. Мне пришлось ухватиться за столбик кровати, чтобы не слететь на пол.

– Это было землетрясение? – предположила я.

Прожив почти всю свою жизнь в Калифорнии, я наблюдала несколько землетрясений, но ни одно из них не длилось больше нескольких секунд и не причинило никакого реального ущерба, хотя все равно было страшно.

Мама кивнула.

– Я слышала, как падали фарфоровые тарелки из буфета и разлетались оконные стекла. А затем раздался громкий треск. Стена в спальне обвалилась, и на меня посыпались кирпичи от дымохода.

Я в ужасе уставилась на нее.

– Не знаю, сколько я там пролежала, – через минуту продолжила мама. – Но когда вновь открыла глаза, то увидела, что надо мной стоит мужчина. Он наклонился ко мне и сказал: «Успокойся, дитя». А потом поднял меня на руки, и кирпичи соскользнули с моего тела, словно ничего не весили. Мужчина отнес меня к окну. Все стекла разбились, и я видела, как люди выбегали на улицу. Но тут случилось что-то странное – мы оказались в другом месте. Вернее, мы все еще находились в моей комнате, но она выглядела совершенно по-другому. Словно там жил другой человек. Словно землетрясения никогда не было. А за окном было так много света, и он казался таким ярким, что резало глаза.

– И что случилось потом?

– Мужчина опустил меня на пол. И я поразилась, что могу стоять. Моя ночнушка выглядела ужасно, а голова кружилась, но в остальном я чувствовала себя хорошо. Я поблагодарила мужчину и замолчала, не зная, что еще сказать. У него были золотистые волосы, которые невероятно сильно блестели на свету. А еще он был высоким, самым высоким мужчиной, которого я когда-либо видела. И при этом самым красивым.

Она улыбнулась своим воспоминаниям. А я потерла руки, пытаясь успокоить мурашки, побежавшие по телу. Я попыталась представить себе высокого красивого парня с блестящими волосами, похожего на Бреда Питта, который пришел маме на помощь, и тут же нахмурилась. От этой картины мне почему-то стало не по себе.

– Он ответил: «Не за что, Маргарет», – продолжила мама.

– Откуда он знал твое имя?

– Я тоже удивилась и спросила его об этом. Мужчина сказал мне, что дружил с моим отцом. Что они служили вместе. И добавил, что наблюдал за мной с самого рождения.

– Ого. Он словно твой ангел-хранитель.

– Точно. Словно мой ангел-хранитель, – кивнула мама. – Хотя он, конечно, себя так не называл.

Я, затаив дыхание, ждала продолжения.

– Но именно им он и был, Клара. Постарайся понять, он действительно был ангелом.

– Хорошо, – сказала я. – Ангел. С крыльями и всем прочим. Я поняла.

– Я увидела его крылья позже, но в целом ты права. – Она выглядела невероятно серьезной.

– Ага, – буркнула я.

И представила ангела, каким видела его на витражах в церкви – с нимбом, в пурпурном одеянии и с огромными золотистыми крыльями за спиной.

– А что случилось потом? – спросила я, подумав при этом, что не слышала ничего страннее.

И тогда это произошло.

– Мужчина сказал мне, что я особенная, – объявила мама.

– Что значит – особенная?

– Он сказал, что мой отец – ангел, а мать была человеком. Поэтому я – Димидиус, полукровка.

Я не сдержалась и залилась смехом.

– Да ладно. Ты же шутишь, правда?

– Нет. – Она пристально посмотрела на меня. – Это не шутка, Клара. Это правда.

Я уставилась на нее. Я всегда верила ей. Больше, чем кому-либо. Насколько я знала, она никогда не лгала мне раньше. Не было даже невинной лжи о зубных феях и прочих существах, о которых рассказывают родители, чтобы заставить детей вести себя хорошо. Конечно, она была моей мамой, но при этом еще была и моей близкой подругой. И как бы слащаво это ни звучало, но так оно и было. А теперь она просила меня поверить во что-то невероятное, что даже не укладывалось в голове. И смотрела на меня так, будто от моей реакции зависело многое.

– Так ты утверждаешь… ты утверждаешь, что наполовину ангел, – медленно произнесла я.

– Да.

– Мама, ну правда, перестань.

Мне хотелось, чтобы она рассмеялась, чтобы сказала, что ей приснился сон про ангела, как в «Волшебнике страны Оз», когда Дороти проснулась и поняла, что все приключения оказались реалистичной галлюцинацией после удара по голове.

– И чем все закончилось?

– Он вернул меня на землю. И помог мне найти бабушку, которая уже билась в истерике, решив, что меня придавило. А когда огонь охватил наш район, он помог нам добраться до парка «Золотые ворота», где собирали всех выживших. Он провел с нами три дня, а затем исчез на много лет.

Я молча обдумывала подробности ее истории. Примерно за год до того разговора мы с классом ездили в музей Сан-Франциско, где открыли новую выставку о том сильном землетрясении. Мы рассматривали фотографии разрушенных зданий, канатных дорог, изогнутых рельсов, почерневших от копоти руин домов. Слушали старые записи, на которых люди дрожащими голосами эмоционально рассказывали об ужасной катастрофе.

В тот год много вспоминали о ней, потому что была столетняя годовщина землетрясения.

– Там еще начался пожар? – спросила я.

– Ужасный пожар. Дом бабушки сгорел дотла.

– И когда это случилось?

– В апреле тысяча девятьсот шестого года, – ответила мама.

Я почувствовала, как тошнота подкатила к горлу.

– Значит, тебе сто десять лет?

– В этом году мне исполнится сто шестнадцать.

– Не верю – пробормотала я.

– Да, в это трудно поверить.

Я встала. Мама потянулась к моей руке, но я отшатнулась в сторону. В ее глазах мелькнула боль. Она тоже поднялась на ноги и сделала шаг назад, давая мне немного пространства. А затем кивнула, словно прекрасно понимала, что я испытываю. Словно знала, как мир рушился вокруг меня.

Легкие загорелись от нехватки кислорода.

Она сошла с ума. Это было единственное разумное объяснение. Мама – которая до этого момента казалась мне лучшей матерью на свете, моей личной версией «Девочек Гилмор»[14], предметом зависти моих друзей с этими красивыми каштановыми волосами, фантастически молодой кожей и причудливым чувством юмора, – оказалась сумасшедшей.

– Зачем? Зачем ты мне это рассказала? – смаргивая слезы ярости, спросила я.

– Потому что тебе пора узнать, что ты тоже особенная.

– Особенная, – недоверчиво уставившись на нее, повторила я. – Потому что раз в тебе течет ангельская кровь, то и во мне тоже?

– Таких, как ты, называют Квартариусами.

– Я хочу вернуться домой, – отрешенно сказала я.

Мне хотелось позвонить папе. Он должен знать, что делать. Мне нужно было найти того, кто поможет маме.

– Я бы тоже не поверила, – сказала она. – Если бы не увидела доказательств.

Сначала я решила, что солнце вышло из-за облаков и внезапно осветило выступ, на котором мы стояли, но потом медленно осознала, что это свечение было сильнее. Обернувшись, я заслонила глаза рукой от света, источаемого мамой. Казалось, она превратилась в солнце и сияла так ярко, что мои глаза наполнились слезами. Но через мгновение свет потускнел, и я увидела, что у нее есть крылья – огромные белоснежные крылья, которые раскрылись за ее спиной.

– Это венец, – сказала она.

И я поняла ее, хотя слова прозвучали не на английском, а на каком-то странном языке, в котором словно бы две музыкальные ноты повторялись в каждом слоге. И это казалось таким жутким и чужеродным, что у меня волосы на голове встали дыбом.

– Мама, – беспомощно выдохнула я.

Ее крылья распахнулись, словно пытались уловить порыв ветра, а затем взмахнули один раз. Тишину разрезал хлопок, походивший на биение сердца, спрятанного в толще земли. Мои волосы тут же взметнулись за спиной. А мама, продолжая сиять, невероятно грациозно и легко взмыла в небо, пролетела над самыми деревьями и превратилась в маленькое яркое пятнышко на горизонте. Я осталась в одиночестве с открытым ртом на каменном выступе, который теперь стал пустым и безмолвным. А день уже не казался таким ярким, каким был, когда она освещала его.

– Мама! – завопила я.

Развернувшись, она полетела обратно ко мне, но на этот раз медленнее. Зависнув на мгновение у самого края скалы, она неспешно вступила на камень.

– Я тебе верю, – сказала я.

Ее глаза заблестели.

А я почему-то не могла остановить слезы.

– Милая, – сказала мама. – Все будет хорошо.

– Ты ангел, – сдерживая рыдания, выдохнула я. – А значит, я…

Я не могла заставить себя сказать это слово.

– Ты тоже частично ангел, – сказала она.


Тем же вечером я заперла дверь, встала посреди спальни и попыталась выпустить крылья. Мама заверила меня, что со временем у меня получится вызывать их и даже летать. Но это пока не укладывалось у меня в голове. И казалось настоящим безумием. Я стояла перед большим зеркалом в одном топике и трусиках и думала о моделях «Викториа’c Сикрет», которые рекламировали нижнее белье в образе ангелов. Крылья за их спиной смотрелись так сексуально. Но мои при этом так и не появились. Поэтому мне внезапно захотелось рассмеяться над этой нелепицей. Я с крыльями, торчащими из лопаток. Частично ангел.

Меня не удивляло, что в маме текла ангельская кровь, ведь она и вправду была каким-то сверхъестественным существом. Мне всегда казалось подозрительным то, насколько она красива. Ей были несвойственны упрямство, вспышки гнева и сарказм, а скорее грациозность и уравновешенность. Она была настолько идеальной, что это даже раздражало. Я не видела в ней ни одного недостатка.

«Если, конечно, не считать таковым то, что она обманывала меня всю мою жизнь, – выплескивая свою обиду, подумала я. – Разве не существует правила, что ангелы не должны лгать?»

Вот только она не лгала. Мама ни разу не сказала мне: «Ты же знаешь, что ничем не отличаешься от остальных». Нет, она всегда твердила мне прямо противоположное. Уверяла, что я особенная. Просто до этого момента я ей не верила.

– У тебя многое получается лучше, чем у твоих сверстников, – сказала она, когда мы стояли на Баззардс-Руст. – Ты сильнее, быстрее, умнее. Разве ты этого не замечала?

– Хм, нет, – тут же ответила я.

Хотя не была с ней полностью честна. Меня давно преследовало чувство, что я отличаюсь от других людей. У мамы есть видео, как я хожу по лужайке, хотя мне было всего семь месяцев. И как читаю книгу в три года. Я всегда первая среди одноклассников запоминала таблицу умножения, пятьдесят штатов и так далее. К тому же у меня прекрасная физическая форма. Я всегда была быстра и проворна. Могла высоко подпрыгнуть и далеко метнуть снаряд. А стоило нам на физкультуре начать играть во что-нибудь, меня первой звали в команду.

И все же я не считала себя вундеркиндом или кем-то подобным. Да и исключительных способностей у меня не было. Я не играла с детства в гольф, как Тайгер Вудс[15], не писала симфонии в пять, не разбиралась в шахматах. Но в целом мне многое давалось легче, чем другим детям. Конечно, я это заметила, но никогда особо об этом не задумывалась. И если честно, я списывала это на то, что не тратила все свое свободное время на просмотр разного дерьма по телевизору. Или на то, что мама – из тех родителей, которые заставляют детей тренироваться, учиться и читать книги.

А теперь я не знала, что и думать. Мне многое стало понятно. И в то же время я еще больше запуталась.

Мама улыбнулась.

– Мы часто делаем только то, что от нас ожидают, – сказала она. – Хотя способны на гораздо большее.

В этот момент у меня так закружилась голова, что мне пришлось сесть. А мама принялась рассказывать мне основы. У нас есть крылья. Мы сильнее, быстрее, умнее. И на многое способны. Что-то насчет языков. И еще пара правил: «Не рассказывать Джеффри – он еще слишком мал. Не рассказывать людям – они тебе не поверят, а даже если и поверят, то не смогут принять это». Шею все еще покалывало от воспоминания о том, как мама сказала «люди», словно это слово внезапно перестало относиться к нам. А потом она рассказала о предназначении и о том, что скоро я узнаю, зачем рождена на свет. И добавила, что хоть это нелегко объяснить, но оно очень важно. Больше мама ничего не сказала и игнорировала мои вопросы, потому что, по ее словам, со временем я многому научусь. На собственном опыте. К тому же существовали и другие вещи, которые мне следовало знать.

– Почему ты не рассказала мне об этом раньше? – спросила я.

– Потому что хотела, чтобы ты как можно дольше жила нормальной жизнью, – ответила она. – Чтобы была обычной девушкой.

Теперь мне уже никогда не стать обычной. Это было очевидно. Я посмотрела на свое отражение в зеркале.

– Ладно, – сказала я. – Покажитесь… крылья!

Ничего.

– Быстрее пули! – выпалила я, уперев руки в бока, как это делает Супермен[16].

Улыбка в зеркале погасла, а девушка в отражении скептически посмотрела на меня.

– Ну давайте же, – разводя руки в стороны, простонала я.

Сгорбившись, чтобы выставить лопатки как можно сильнее, я зажмурилась и начала старательно думать о крыльях. Представила, как они вырываются из тела, пронзают кожу и распрямляются у меня за спиной, как у мамы на скале. Я открыла глаза.

Но крылья так и не появились.

Вздохнув, я плюхнулась на кровать, а затем выключила лампу. На потолке мерцали звезды, которые теперь казались чем-то глупым и детским. Я посмотрела на часы. Уже наступил новый день. А утром в школу. Мне придется пересдавать контрольную по правописанию, которую я пропустила, что казалось мне еще более несправедливым.

– Квартариус, – сказала я, вспомнив, как мама назвала тех, в ком текла одна четверть ангельской крови. – К-В-А-Р-Т-А-Р-И-У-С. Клара – Квартариус.

Я подумала о странном языке, на котором говорила мама. Она сказала, что он ангельский. Он звучал так поразительно и красиво, как ноты в песне.

– Покажитесь, крылья, – сказала я.

Голос прозвучал странно, и мне показалось, словно следом раздалось более высокое и более низкое эхо. У меня перехватило дыхание.

Я могла говорить на ангельском языке.

И тут я почувствовала, как мое тело слегка приподнимается, потому что под спиной вырастают крылья. Они растянулись почти до пяток, сияя белизной даже в темноте.

– Черт побери! – воскликнула я и тут же зажала рот обеими руками.

Опасаясь, что они снова исчезнут, я невероятно медленно поднялась с кровати и включила свет. А затем встала перед зеркалом и впервые посмотрела на свои крылья. Они были настоящим – настоящие крылья с настоящими перьями – весомым, щекочущим и неоспоримым доказательством того, что мама не шутила. И выглядели настолько красивыми, что у меня сжалось сердце.

Я осторожно прикоснулась к ним. Крылья оказались теплыми и живыми. Я поняла, что могу двигать ими так же, как руками. Словно они действительно были частью меня, еще одной парой конечностей, которые я не замечала до этого мига. А размах их, наверное, составлял три с половиной метра. Они даже не помещались в зеркале.

«Размах крыльев, – подумала я и покачала головой. – Я рассуждаю о размахе собственных крыльев».

Это безумие.

Я посмотрела на перья. Некоторые оказались очень длинными, гладкими и острыми, а другие мягкими и округлыми. Самые короткие, примерно с большой палец, росли у самой спины, в месте, где крылья соединялись с телом и были мягкими и пушистыми. Я ухватилась за одно из них, а затем дернула, чтобы вырвать, и почувствовала такую боль, что на глазах выступили слезы. Пристально посмотрев на перо в моей руке, я попыталась осознать, что оно принадлежит мне. Через пару секунд перышко начало медленно исчезать и растворяться в воздухе, пока на ладони ничего не осталось.

У меня были крылья. И перья. Во мне текла ангельская кровь.

«Что теперь будет? – задалась я вопросом. – Я научусь летать? Буду сидеть на облаке и бренчать на арфе? Начну получать послания от Бога?» Все внутри сжалось от страха. Вряд ли нашу семью можно назвать религиозной, но я всегда верила в существование Бога. Правда, разница между верой и знанием, что Бог существует и у него есть какой-то грандиозный план на меня, просто колоссальна. Мягко говоря, это довольно странно. Мое представление о вселенной и моем месте в ней перевернулось с ног на голову меньше чем за сутки.

Я не знала, как заставить крылья исчезнуть вновь, поэтому просто сложила их поплотнее за спиной, легла на кровать и положила на них руки. В доме царила тишина. И казалось, будто спали все в мире. Ведь для них ничего не изменилось, только для меня. Но в ту ночь, несмотря на изумление и испуг, я могла лишь попытаться принять эти знания и лежать, нежно поглаживая крылья, пока меня не сморил сон.

Загрузка...