НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 15

Пролог ПОХИЩЕНИЕ

Афиши извещали о приезде в город знаменитого акробата Лиго Ставена. Не то чтобы это была такая уж знаменитость. Лиго был еще слишком зелен, и слава его едва ли перешагнула границы штата. Но знатоки предрекали Ставену большую будущность. Правда и то, что заштатный городишко Тристаун не был избалован гастролями столичных знаменитостей.

Из четырех запланированных выступлений Лиго успел уже дать одно, и некоторые цирковые завсегдатаи узнавали его в лицо. Они раскланивались с ним на улице, церемонно снимая старомодные шляпы.

Лиго вышел из отеля и в раздумье остановился. Ветер гнал вдоль улицы пыль и сухие листья. Малоэтажные дома выглядели уныло. «У нас в городе три достопримечательности, — сказал ему вчера портье, вручая огромный позеленевший ключ. — Банк, ратуша и тюрьма.» Улица шла под гору, и Лиго догадался, что она спускается к речке. Постояв немного, он медленно побрел вниз, стараясь поплотнее запахнуться в плащ. У Лиго успело войти в привычку перед выступлением прогуливаться, и он предпочитал прогуливаться а одиночестве. Он бродил по улицам незнакомого города, с едким наслаждением предвкушая неземные минуты выступления под куполом, когда тело кажется абсолютно невесомым, а сердце переполняет радость, каждый раз по-новому острая.

Он знал, разумеется, что и сегодня будет работать без сетки: тристаунский зритель в этом смысле ничем не отличался от зрителей других городов. Но Лиго и сам не стал бы работать со страховкой — он был уверен в себе.

Трудно сказать, откуда бралась эта уверенность. Тонкости ремесла Лиго постиг самоучкой, причем в такой короткий срок, что поверг в смятение профессиональных циркачей, привыкших ничему не удивляться.

Худощавый юнец сразу понял: акробатика — его призвание. И именно так называемая космическая акробатике — под самым куполом цирка.

Лиго никогда не задумывался, чем он рискует, совершая головокружительные курбеты под куполом. В эти минуты он ощущал власть над каждой клеточкой своего тела, и власть эта казалась безграничной…

Потом, спустившись с небес на землю, он мыслями возвращался туда, к трапециям и кольцам, продолжая испытывать ни с чем не сравнимое ощущение свободного полета.

Лиго чувствовал, что мастерства ему еще не хватает. Он твердо решил после этого турне, которое должно принести немного денег, отложить на время выступления и всерьез заняться тренировками. «Звездный акробат», как окрестил его какой-то репортер, твердо решил достичь в своей области совершенства. Ну, а упорства Лиго Ставену было не занимать.

Еще три выступления. Три дня — и он покинет этот бесцветный городишко, чтобы вплотную заняться тем, что считал теперь главным в своей жизни.

Если б не гонорар, Лиго ни за что не согласился бы на такое длительное турне. Он понимал, что путь к совершенству, которое настойчиво грезилось ему, труден, и время поэтому нужно беречь.

Но эта поездка имела и положительные стороны. Где бы, например, мог он увидеть такой забавный городок, как Тристаун? До этого он считал, что такие городки сохранились разве что в очень старых фильмах.

Дыхание нового времени не коснулось этих старых стен: будто человечество не вступило несколько лет назад в XXI век.

Лиго Ставен шел наугад, любопытствующим взглядом скользя по вывескам.

Улица сделала неожиданный поворот, и перед Лиго открылся чудесный вид. Дома сгрудились на круче. Толпясь, они боязливо заглядывали вниз, где струилась извилистая, по-осеннему темная река, которая стремилась — он знал это — к океану.

Лиго подошел к каменному парапету, который когда-то был выкрашен в белый цвет. Внизу, вдоль берега, тянулся городской парк, старательно повторяя все изгибы реки.

Почему бы не спуститься?

Фуникулер, видимо, и сам давным-давно позабыл те времена своей юности, когда он трудился, перевозя горожан вверх и вниз. Некогда зеленые вагончики были обшарпаны до невозможности, а между шпал успела вырасти дружная стайка акаций. Из выломанных дверей вагонов доносились крики играющих мальчишек.

Полюбовавшись бледным закатом, Лиго двинулся вниз по лестнице. Он старался не спешить: нужно было экономить силы для вечернего выступления.

В парке людей почти не было — погода не располагала к гулянию. Лиго прошелся вдоль берега. Опавшие листья шуршали под ногами. Дорогу преградила садовая скамейка. Очевидно, скамейку перенесла сюда парочка, коротавшая на ней летние вечера. Местечко и впрямь было, наверно, укромным до того, как осень сдула листья с ветвей.

Лиго смахнул кленовый лист — чистое золото — и сел с краю. Посмотрел на часы: можно не торопиться.

Из-за поворота аллеи показались двое. Они шли не спеша, и оба пристально глядели на него. Лиго охватило тревожное чувство, что он уже видел где-то этих людей.

И его почти не удивило, когда они сошли с аллеи и подошли к скамейке, на которой он сидел.

Один вежливо приподнял шляпу:

— Разрешите?

— Неплохое место для прогулок, не правда ли? — улыбнулся второй, вытягивая из кармана глянцевую пачку с сигаретами.

— Вы ведь Лиго Ставен, акробат? — снова обратился к нему первый.

Дальнейшее молчание становилось неприличным.

Лиго разжал губы:

— Да, я Лиго Ставен.

— Очень приятно, — хором пропели незнакомцы.

— У меня сегодня выступление, — сказал Лиго, — и я хотел бы побыть в одиночестве.

— Мы не задержим вас, — произнес второй, широкоплечий крепыш. — Просто мы с приятелем решили выяснить, как выглядит восходящая звезда на расстоянии, так сказать, вытянутой руки.

Они сели на скамейку, и крепыш закурил. Струйку голубоватого дыма он деликатно разогнал рукой.

Лиго терпеть не мог курильщиков. Он сделал движение, собираясь встать.

— Ну! — грозно сверкнул глазами на своего приятеля первый, который сел рядом с Лиго. — Ради бога, простите его, — сказал он, положив Лиго руку на плечо. — Мы проделали огромный путь, специально для того, чтобы увидеть вас.

— Увидеть меня нетрудно. Сегодня в восемь вечера у меня выступление в цирке, — холодно сказал Лиго, снова делая попытку подняться.

— Погодите, прошу вас, — остановил его незнакомец. — Посмотреть ваше выступление — идея, конечно, заманчивая, но нас интересует другое.

— Другое? — машинально переспросил Лиго.

— Разрешите сразу перейти к делу, чтобы не задерживать вас? — предложил незнакомец и, не дожидаясь ответа, произнес: видите ли, мы хотим побеседовать с вами по очень важному вопросу.

Лиго пожал плечами.

— Что вы думаете о природе гравитонов? — быстро спросил тот, что сел рядом с ним.

— Грави… чего?

Неизвестные переглянулись.

— Простите, — сказал задавший вопрос. — Мы незнакомы, и вы вправе относиться к нам с подозрением. Разрешите представиться. Я — Жильцони, Альвар Жильцони. Слышали, неверно?

Лиго покачал головой и покосился а сторону второго. Тот сидел, откинувшись на спинку скамьи, отбросив далеко в сторону руку с дымящейся сигаретой. На лице его застыло отрешенное выражение. Можно было подумать, что перед глазами крепыша не унылый осенний пейзаж, а райские кущи столько мечтательности выражали его глаза.

— Очнись! — Альвар Жильцони тряхнул приятеля, затем вырвал у него сигарету и растоптал ее.

— Мм… я готов к действию.

— Опять фильтр сорвал?

Крепыш что-то пробормотал извиняющимся тоном.

— Мой ассистент Абор Исав, — представил его Жильцони. — Физики говорят, что абсолютный нуль недостижим, не так ли?

— Да, я слышал, — согласился Лиго.

— Хм, слышал… Так вот, «представьте себе, дорогой Лиго. Этому самому силачу с библейским именем удалось опровергнуть эту догму физики. Что вы на это скажете?

— Невероятно, — вежливо удивился Лиго Ставен.

— Вы спросите, наверно, как он достиг этого?

— Как?

— Абор доказал достижимость абсолютного нуля собственным существованием, — произнес торжественно Жильцони и, прочтя недоумение в широко раскрытых глазах собеседника, счел нужным пояснить: — Абор Исав — в физике абсолютный нуль. Абсолютный! — и захохотал, довольный собственным остроумием.

Абор Исав сидел со скучающим видом, будто речь шла не о нем.

— Вы спросите, зачем тогда я, физик, держу его? Законный вопрос. Видите ли, — словоохотливо пояснил Жильцони — Исав, не разбираясь в физике, обладает рядом других достоинств. Например, он слушается меня. Когда надо, нем как могила. Что же касается физической силы… Ну-ка!

Исав все с тем же скучающим выражением полез в карман, вытащил монетку и небрежно согнул ее между пальцев. Затем протянул сложенную вдвое монетку Ставену.

— Здорово, — протянул Ставен, безуспешно пытаясь разогнуть никелевый пятицентовик. В своей работе акробата он привык сталкиваться с разными проявлениями силы и ловкости и уважал их, ценя едва ли не выше прочих человеческих достоинств.

— Каково? — спросил Жильцони.

— Неплохой аттракцион, — сказал Ставен. — Кажется, я вас помял, наконец. Работу ищете? Ладно, приходите к началу представления. Попробую поговорить с директором цирка, хотя я с ним мело знаком. По-моему, он как раз собирается осчастливить Тристаун новым номером.

— Слышишь, Абор? — Жильцони толкнул своего помощника в бок. — На черный день ты уже обеспечен куском хлеба!

— А вы? — спросил Лиго.

— Что я? — не понял Жильцони.

— Вы что можете показать? Перекладина, пирамида, кольца? А может быть, космическая акробатика?

Жильцони нахмурился.

— Пошутили — и баста, — мрачно сказал он. — Ты и впрямь, малыш, не слышал об Альваре Жильцони?

Лиго виновато улыбнулся:

— Откровенно говоря — нет.

— Так, так, — Жильцони побарабанил пальцами по спинке скамьи и с желчной иронией добавил: — Выходит, ты не читал, моих статей?..

— Статьи о цирке?

— Четыре статьи, посвященные единой теории поля, — медленно, со значением произнес Жильцони. — Ну-ка, вспомни хорошенько, это важно.

Лиго покачал головой:

— Не читал такого.

— Может, ты вообще не читаешь «Физический журнал», а? — Жильцони осклабился, будто сказал нечто ужасно смешное.

— В глаза его не видел… — Лиго запнулся.

— Ладно, — хлопнул его Жильцони по колену. — Не доверяешь — бог с тобой. В конце концов ты прав по-своему. Давай поговорим по душам…

Лиго решительно привстал:

— Извините, мне пора.

— До выступления еще час, — напомнил Жильцони.

— Надо трапецию проверить…

— Сиди, малыш, — сказал Жильцони и тяжело придавил плечо акробата.

— Что вам нужно?

— Разговор не окончен.

Лиго глянул на жилистые крупные руки Исава, — тот словно нехотя пошевелился, — обвел взглядом пустынную аллею… и остался.

Нет, это не пьяные, хотя Исав и напоминает наркомана.

— Время, действительно, еще есть… Я к вашим услугам, — произнес Лиго.

— Так-то лучше, малыш, — кивнул Жильцони. — Нам ведь известно о тебе все. Даже то, чего ты сам еще не… В общем, не в этом дело.

Лиго посмотрел на часы.

— Начнем с главного, — сказал Жильцони. — Что ты думаешь о единой теории поля?

— Поля?..

— Да, черт возьми, поля, — подтвердил Жильцони и резким жестом поправил шляпу. — Ты никогда не задумывался о том, что единая теория поля зашла в тупик?

— Не задумывался…

— А что ты скажешь о дискретности электромагнитных полей? — продолжал Жильцони, все больше распаляясь.

Лиго потер лоб:

— Дискретности?.. К сожалению, тут я ничем вам помочь не смогу.

— Может, он уже запродал идею? — подал голос Исав.

— В таком случае он давно бросил бы свою дурацкую акробатику, — сплюнул Жильцони.

Лиго внутренне подобрался, выбирая момент, когда можно будет вскочить и побежать.

— Может, акробатика — это камуфляж? Или, еще проще — хобби? предположил широкоплечий Исав.

Жильцони испытующе посмотрел на Ставена.

— Я вижу, вы люди порядочные… — начал Лиго.

— Меня с толку не собьешь, — оборвал его Жильцони. — Нехорошо скрывать открытия — это тормозит развитие науки. Мы, физики, — единая семья. Разве не так?

— Но я же не физик, — вырвалось у Лиго.

— Не физик — так не физик, — согласился Жильцони. — Стоит ли волноваться по пустякам? — Он сделал Исаву какой-то жест, тот вытащил из пачки сигарету и протянул ее Лиго:

— Угощайся.

Лиго покачал головой:

— Не курю.

— Ну да, спортсмену вредно, — сказал Жильцони.

Исав закурил сам, глубоко затянувшись. Когда он прятал пачку в карман, Лиго рванулся с места. Но Исав опередил его на какой-то миг. Хищно перегнувшись, он пустил струю дыма прямо в лицо Ставену.

Акробат обмяк и безвольно опустился на скамью. Руки его упали вдоль туловища, голова свесилась набок.

— Дело в шляпе, — сказал Жильцони. Он придал Ставену, который уснул, более естественную позу — на случай, если появится какой-нибудь прохожий затем снял свою шляпу и водрузил ее на лицо жертвы.

Теперь всех троих можно было принять издали за компанию гуляк, из которых один подвыпил больше остальных и мирно уснул.

Жильцони огляделся. Парк по-прежнему был безлюден.

— Лучшего места для прогулки невозможно выбрать, — заметил он. — Теперь остается главный вопрос: тот ли это человек, который нам необходим?

Исав сделал жест, означающий, что никаких сомнений быть не может. Но это, по-видимому, не вполне убедило Жильцони.

— Ты уверен, что Биг не ошибся?.. — спросил он, глядя на тонкую юношескую фигуру акробата, которая угадывалась под плащом. — Это наш последний шанс.

— Спрашивая Бига, я целиком основывался на твоей инструкции, хозяин, ответил Исав флегматично.

— Остается надеяться, что это так… Ну, ладно, двинулись!

Исав сильным рывком поднял Лиго Ставена. Сонное лицо акробата казалось совсем детским. Исав похлопал его по щекам, и тот открыл глаза, бессмысленно глядя прямо перед собой.

— Доброе утро, — сказал Исав. — Топай, теленочек!

Жильцони нетерпеливо подтолкнул Ставена. Тот сделал шаг вперед, все с тем же отсутствующим выражением. Сознание его дремало, пораженное сильнодействующим наркотиком.

Исав и Жильцони подхватили Лиго под руки — сам он идти не мог — и медленно двинулись к выходу из парка. Ноги Ставена были как ватные и все время подгибались. Он шел словно автомат, но автомат испорченный: останавливался через каждые два-три шага.

Жильцони озабоченно оглядывался. Операция, которая поначалу шла так гладко, могла теперь сорваться из-за какой-нибудь случайной встречи. Что ни говори, похитить человека в наш цивилизованный век не так-то просто!

В довершение всего и Исав вдруг начал подозрительно покачиваться.

— Признавайся, негодяй: опять с фильтром мудрил? — спросил у него Жильцони.

— Честное слово, хозяин… Одна только затяжка… — виновато пробормотал Исав.

— Ладно, с тобой разговор впереди, — оборвал Жильцони.

Они миновали голую террасу летнего кафе, засыпанную листьями, и вышли на главную аллею, круто загибающуюся кверху. Темнело, и упругий пластик аллеи начинал светиться. Обнаженные сучья деревьев казались вырезанными на фоне темно-серого неба.

— Ишь, додумались, — сказал Исав, топнув по пластику, который все больше наливался светом.

— За пятнадцать лет и не такое придумаешь, — буркнул в ответ Жильцони.

Исав промолчал.

Мальчишки, игравшие в заброшенных вагончиках фуникулера, не обратили на них никакого внимания.

Крутая лестница с сильно выщербленными каменными ступенями замедлила движение троицы.

— Живей, живей, — торопил Жильцони. — Он вдохнул немного, скоро придет в себя.

На опушке, где они оставили свой орнитоптер, никого не было. У кого могли найтись тут дела — на пустыре, заросшем подозрительным кустарником, да еще под вечер?..

Надкрылья машины раскачивались и жалобно поскрипывали под порывами ветра. Жильцони хлопнул по тонкому стрекозьему туловищу аппарата.

— Вот кто нас еще не подвел, — сказал он. — Не то, что твои избранники.

Исав поправил:

— Не мои, а Бига.

Вдвоем они не без труда втолкнули Лиго в открытый люк орнитоптера, для чего пришлось преодолеть короткий — в три ступеньки — трап.

— Остается выколотить из этого липового акробата уравнение мира, сказал Жильцони и откинулся на спинку пилотского кресла.

Машина устремилась в темное небо, и сила инерции вдавила их в сиденья. Ставен откатился в дальний угол тесной кабины и там застыл в нелепой позе, разбросав руки.

— Как с креста снятый, — кивнул Исав в сторону неподвижного акробата.

Автопилот вел машину к Скалистым горам, по заданному курсу.

Глава первая НЕОБХОДИМ ФОНТАН ИДЕЙ

Отблески факелов на воде казались маслянистыми. Ветра почти не было, и высокие языки пламени едва колыхались. Один факел, установленный у края плота, сшибла танцующая пара, и он с шипением упал в воду, оставив белесое облачко пара.

Сейчас уже, пожалуй, никто не помнил, кому первому пришла в голову идея — устраивать выпускной банкет при факелах, на специально сооруженных для этой цели плотах. Ровные — одно к одному — бревна были обшиты поверху пластикатовым листом, чтобы удобно было танцевать.

Оркестр — семеро энтузиастов из числа выпускников физического факультета — помещался чуть поодаль, а сторонке, поближе к темной громаде бездействующего маяка, на небольшом плоту. Связь с музыкальным плотом осуществлялась с помощью акустических волн, а говоря проще — веселых криков, без устали будоражащих залив Дохлого кита.

— Эй! Сыграйте «Возвращение»!

— Ради бога, «Отца Кнастера».

— «Попутный вете-е-ер»!..

Пары на большом плоту, причудливо подсвеченные настоящими смоляными факелами, казались диковинными четырехногими существами — выходцами из иных миров.

Длинный стол установили на Самом краю плота, чтобы не мешать танцующим.

Когда все сгрудились вокруг закусок, плот угрожающе накренился, что вызвало новый взрыв веселья.

— Все на дно!

— Покормим рыб!

— Привет от Дохлого кита!

— Правда, красиво? — шепнула Шелла своему спутнику.

— Что именно? — поинтересовался тот, отламывая мясистую клешню краба.

— Ну, все это… — Шелла сделала неопределенный жест. — Ночь с дымными факелами, танцы на плоту…

Ее партнер пожал плечами:

— Что ж тут Красивого? Искусственное разжигание эйфории посредством повторяемых телодвижений, а также с помощью горячительных напитков.

— Альви, прекрати, — сказала Шелла. В голосе ее дрожали слезы.

— Ладно, я пошутил, — пробурчал Альвар примирительно.

— От твоих шуток не становится веселее. — …Наша семья последний день сегодня вместе, — надрывался кто-то в конце стола.

— Не день, а ночь, — поправили его.

— Тем более! — парировал оратор. — И наш плот, друзья, — это не плот… Это корабль, на котором мы, вооруженные знаниями, вплываем в будущее.

— Гип-гип!

— Выпьем за университет.

— Альма матер!

— Лучший из лучших!

— Чтоб он провалился, — явственно прорезался голос с другого конца стола.

— Минутку, — взывал оратор, тщетно стуча вилкой о фужер. — Я еще не кончил!

Кто-то хлопнул шампанским, и пробка, описав высокую дугу, шлепнулась в воду.

— Итак, наш корабль входит в будущее! Гром пушек заменяют ему выстрелы шампанского. Так пусть никогда и никто из нас не унизится до того, чтобы служить пушкам…

Конец тирады потонул в нестройных выкриках.

— Отставить пропаганду!

— Кто тебе платит?

— Интеллигент паршивый! («Интеллигент» на курсе было ходовым ругательством).

Шелла вздохнула:

— Неужели хотя бы сегодня нельзя без политики?

— Политика — удел бездарностей, — ответил Альвар. Он сощурился и добавил: — Ею занимается из физиков только тот, кто в науке составляет абсолютный нуль.

— Или тот, кто состоит на жалованье в Управлении охраны социального порядка, — меланхолично добавил сосед.

— Мы, люди конца восьмидесятых годов XX века… — бубнил чей-то пьяный голос.

Кто-то предложил:

— Тост — за Марка Нуша.

— Нуш отошел от науки, — перебили его.

— Ну, тогда выпьем за Альвара Жильцони! Уж он-то от науки пока не отошел.

Несколько голосов подхватило тост:

— За курсового гения!

— За дикаря!

— И за его уравнение мира…

— Которое он непременно откроет, — закончил неугомонный тенорок.

Растолкав подвыпивших однокашников, Альвар протиснулся к председательскому месту. Шум на плоту утих. Чудаковатый Жильцони был из тех, от кого в любую минуту можно было ожидать чего угодно.

— Я принимаю ваш тост, — звонко произнес Альвар и тряхнул гривой волос. — Уравнение мира — это то, чему стоит посвятить всю жизнь. И будь у меня десять жизней — я их все, не задумываясь, сжег бы, чтобы завершить дело, начатое Альбертом Эйнштейном.

В словах Альвара Жильцони дышала такая сила убежденности и страсти, что лица молодых физиков посерьезнели.

Раскрасневшийся Альвар подошел к Шелле.

Девушка недоумевала. Обычно Альвар — а они были знакомы уже четыре года — не отличался разговорчивостью. Вечно замкнутый, ушедший в себя. Слова лишнего из него не вытянешь.

Шелла взяла Альвара под руку, и они отошли от стола.

Музыканты грянули что-то бравурное.

— Почему оркестр на отдельном плоту? — спросила Шелла. — Разве нельзя было разместить их здесь?

— Здесь качка мешает музыкантам, — пояснил Альвар. Короткая вспышка прошла, и он снова погрузился в себя.

Из-за синхронно движущихся пар огромный плот немного раскачивался, и пламя факелов дрожало. Звезды а высоком небе гасли одна за другой: намечался рассвет.

Кружась в танце, Шелла прильнула к Альвару и прикрыла глаза. Сегодня, наконец, он должен сказать слова, после которых они никогда не расстанутся. Слова, которых она ждала давно.

Альвар внезапно остановился.

— Что с тобой? — встревожилась Шелла.

— Устал.

— Давай присядем, — предложила Шелла. Они выбрались из толпы танцующих и сели на обрубок бревна, оставшийся после скоростного сооружения плота для банкета.

— На таких плотах древние полинезийцы пересекали океан, — сказал Альвар.

— Их время прошло, — задумчиво произнесла Шелла, глядя на жадный язык факела. — К чему плоты, если есть корабли с атомным сердцем?

— Нет, время подвигов не прошло… Не прошло. — Глубоко посаженные глаза Альвара казались темными вмятинами на лице. — Но видишь ли… В жизни могут быть цели великие и цели низменные. О вторых говорить не приходится. Но что касается великой цели… Для ее достижения все средства хороши.

— А если средства низменны?

— Цель оправдывает средства.

— Что-то мудрено для меня… — тихонько произнесла Шелла. Альвар еле расслышал ее голос сквозь волны музыки и шум веселящихся выпускников.

Они помолчали.

— Скажи, Альвар, — начала Шелла, разглядывая танцующих, — такая цель может быть у каждого?

— Нет, — усмехнулся Жильцони, — великая цепь даруется только избранным.

— А как же быть остальным? Жить бесцельно? — попробовала пошутить Шелла. Альвар редко удостаивал ее серьезного разговора, отделываясь больше шуточками.

— Остальные образуют среду.

— Среду?

— Птица не может летать в безвоздушном пространстве! Ей нужна среда, воздух. Точно так же середняки, серая масса, большинство человечества. Они образуют тот пьедестал, взойдя на который, гений достигает сияющих вершин абсолютного знания.

— Значит, цель большинства, по-твоему, — быть пьедесталом для гениев?

— Вот именно.

— Старая песня, — заметила Шелла и украдкой бросила взгляд: не разыгрывает ли он ее?

Лицо Жильцони было серьезным.

— Что делать? Так устроен мир.

— Но как может знать человек, какая у него цель в жизни? Голос свыше, что ли?

Альвар повернул к ней лицо:

— Голос свыше, конечно, чепуха. Человек сам определяет цель в жизни.

Одни лодки причаливали к борту, другие отчаливали — связь с берегом осуществлялась непрерывно.

Альвар посмотрел на часы и нахмурился:

— Странно.

— Ты торопишься куда-то?

— Не то. Ко мне должен прибыть сюда один человек, а его нет…

— Он опаздывает?

— Да, и это плохо. Надеюсь все же, что он прибудет.

— Кто такой?

Альвар махнул рукой:

— Один мой приятель.

— Я всех твоих приятелей знаю наперечет, — сказала Шелла. — Их не так много.

— Этого ты не знаешь. Между прочим, тебе будет интересно с ним познакомиться.

Шелла оживилась.

— Ты с ним договорился о встрече?

— В известном смысле договорился. — Альвар усмехнулся и зачем-то похлопал себя по карману.

Шелла недоуменно посмотрела на него, но переспрашивать не стала: в последнее время Альви стал чрезмерно раздражительным, мог взорваться из-за пустяка, и она боялась его вспышек.

— Наконец-то! — воскликнул Альвар, глядя на причалившую к плоту лодку.

Из лодки поднялся человек. Он оглядел плот, заметил Альвара и двинулся к нему, не обращая внимания на танцующие пары. Был он неправдоподобно широк в плечах, а ноги ставил как-то слишком твердо.

— Здравствуй, хозяин, — сказал он Альвару и тут же перевел на Шеллу тяжелый немигающий взгляд, смутивший ее.

Альвар кивнул.

— Мне почему-то пришла в голову мысль, что ты хочешь меня видеть, и именно сейчас, — продолжал широкоплечий.

— Все верно, дружище. Ты спал?

— Какое там спал! — махнул рукой приятель Альвара. — С вечера в голову лезла всякая ерунда, тут уж не до сна. Не знаю с чего, но я решил, что нужно готовить орник для дальнего перелета. Вот и возился с ним а ангаре до рассвета. А потом сорвался, как оглашенный, и к тебе, на плот.

— Все верно, дружище, — повторил Альвар, в его голосе Шелла уловила удовлетворение.

Крепыш переступил с ноги на ногу, отчего плот покачнулся. «Можно подумать, что он весит полтонны», — подумала Шелла.

— Познакомьтесь, — сказал Альвар.

— Абор Исав, — улыбнулся незнакомец, протягивая Шелле руку.

— Абор Исав? — переспросила Шелла. — Я где-то слышала ваше имя.

— Не мудрено, — вмешался Альвар. — Года два назад газеты во всю трубили об этом симпатичном парне.

Шелла наморщила лоб.

— Я вам напомню, — улыбнулся Абор, — мою историю. — Два года назад я работал лаборантом у Марка Нуша. Это видный университетский физик, слышали о нем?

— Мне о Нуше Альвар все уши прожужжал.

— Ну, вот, — продолжал Абор. — Установка взорвалась, и я получил такую дозу облучения, что был верным кандидатом на тот свет. Меня, правда, успели свезти в клинику… — Абор посмотрел на Альвара и умолк.

— Что же было дальше? — спросила Шелла.

— В клинике я лежал целую вечность. Посчастливилось — я попал к самому Мензи. Мне заменили сердце, печень. Долго возились с головой, зато мозг мне поставили самый лучший, позитронный, новейшей марки. Что вы так смотрите на меня?.. Да, я самый нестоящий полуробот, — произнес Исав не без горечи. — Настоящих-то роботов еще не научились производить…

— Простите, — пробормотала Шелла. Она подумала об удивительном прогрессе медицины, который свершался на глазах. У всех еще были живы в памяти опыты конца шестидесятых — начала семидесятых годов по пересадке сердца. Опыты мучительные, один за другим кончавшиеся плачевно: хирургам не удавалось преодолеть несовместимость тканей, организм рано или поздно отторгал чужую ткань, и человек умирал. А теперь пересадка сердца обычное, хотя и весьма дорогостоящее дело.

Правда, одновременная пересадка человеку и сердца, и печени, и искусственного мозга — это, пожалуй, многовато. Недаром Мензи называют величайшим медицинским светилом Солнечной системы.

— Пустое, я не обидчив, — сказал Исав. — Вживили мне все это хозяйство, а дальше началось то, чего хирурги и биофизики предвидеть не могли.

— Сердце? — спросила Шелла.

Исав покачал головой.

— Сердце работало как надо, — сказал он. — И печень то же самое, и мозг. Но вся штука в том, что трудились они несогласованно, каждый орган если можно так выразиться, сам по себе: сердце не слушалось указаний мозга, мозг не очень считался с импульсами, которые идут от нервных клеток, и так далее.

— Как же так? — произнесла Шелла.

— Дело в том, что одному человеку еще не приходилось пересаживать так много добра, — пояснил Исав. — Я был первым. Чего-то медики, видно, недоучли.

— Но теперь все в порядке?

Исав улыбнулся:

— Как видите.

— Мензи вас воскресил?

— Нет, Мензи спасовал, — покачал головой Исав. — Жизнью я обязан Жильцони.

— Полно тебе, Абор, — процедил Альвар и сшиб в воду факел, чадивший близ обрубка, на котором они втроем сидели.

— Хозяин отладил меня, как машину, — сказал Исав. — Несколько месяцев возился, ночей не спал.

— Опять хозяин? — резко повернулся к нему Жильцони.

— Извини, Альвар. Сам не знаю, откуда привязалось ко мне это словечко хозяин, — виновато произнес Исав. — Знаете, у меня после клиники часто так бывает, — обратился он к Шелле, — будто кто шепчет в мозгу: сделай то, сделай это. Или какое-нибудь слово привяжется и сидит, как заноза.

— Но это же чудо, что вы остались живы! — восторженно воскликнула Шелла. — А ты более скрытный, чем я думала, — посмотрела она на Альвара. Никогда ни словом мне не обмолвился, что спас жизнь человеку.

— Пустяки! — сказал Альвар. — Тоже мне, героический поступок. Напичкал я Исава, раба божьего, разными реле, установил между ними радиоконтакт с обратной связью — и дело с концом.

— Вас ничто после пересадок не беспокоит? — спросила Шелла Исава.

— Да как сказать… — неожиданно замялся крепыш. — Полного счастья, наверно, не бывает. Все бы ничего, только боли в затылке иногда мучают. Припечет — жизни не рад. Словно кто в мозжечок раскаленную иглу тычет. Вот и нынче — схватило, когда я надумал добираться сюда, к Альвару… А потом отпустило.

Шелла сочувственно вздохнула:

— Скажи, Альвар, неужели ничего нельзя сделать с этими болями? спросила она.

— Я не хирург, а физик, — резко ответил Жильцони. Видно было, что разговор ему неприятен.

— Есть одно средство заглушить боль… — начал Исав.

Жильцони погрозил ему пальцем, и тот умолк.

— Орник в порядке? — спросил он.

— Да.

— Ты загрузил его?

— Полностью. Меня вдруг осенило, что нужно взять с собой… — начал Исав.

— И куда летим, тебя тоже осенило? — перебил Жильцони.

— В Скалистые горы.

— Верно.

— Вертится еще в голове название — «Воронье гнездо», а что за гнездо хоть убей, не знаю, — пожаловался Исав.

— Все в порядке, Абор, — успокоил его Жильцони. — Гнезда еще нет, мы совьем его.

Исав потер лоб.

— Зачем я прибыл сюда, на плот? — пробормотал он. — Не понимаю…

— Ты прибыл сюда для того, чтобы я перед вылетом убедился, что все в порядке.

— Не понимаю…

— Этого от тебя и не требуется, — усмехнулся Альвар. — Ступай к орнику и жди меня.

Исав, неуклюже поклонившись Шелле, двинулся к лодке сквозь заметно поредевшие пары танцующих.

— Странный у тебя приятель, — сказала задумчиво девушка, глядя, как Исав садится в лодку.

Альвар пожал плечами:

— Все люди странные.

— Почему он называет тебя хозяином? Юмор, что ли?

— Скорее, естественное чувство благодарности. Думаешь, это было легко согласовать работу пересаженных органов? Я несколько месяцев ковырялся в радиосхеме, чуть не все деньги ухлопал…

— А чем это он боль заглушает? — продолжала расспрашивать Шелла.

— Наркотиками. Самыми сильными. Они действуют на него не так, как на других людей.

— Почему?

— Искусственные альвеолы в легких, — пояснил Жильцони.

— Ты обращаешься со своим приятелем так, будто и впрямь ты хозяин, а он раб.

— А что же ты думаешь, я возился с ним так, за здорово живешь?

— Не боишься, что раб взбунтуется? — спросила она.

Жильцони усмехнулся.

— Пусть попробует.

— Он сильнее тебя в десять раз.

— Это не имеет значения. Потанцуем?

— Не хочется. Не нравится мне, как ты ведешь себя с Абором, — сказала Шелла.

— Уж не влюбилась ли ты в него, чего доброго?

— Хочешь меня обидеть? Напрасно. Я не собираюсь ссориться с тобой, произнесла негромко Шелла.

Они помолчали.

— Послушай, разве ты улетаешь в Скалистые горы? — спросила тихо Шелла, воспользовавшись паузой в оркестре.

— Да.

— Зачем?

— Дело есть.

Альвар посмотрел на девушку и добавил:

— Дело, самое важное в моей жизни.

— И я об этом ничего не знала…

— Так получилось, Шелла. Не сердись, я все тебе объясню… Видишь ли, я должен сделать выбор: ты — или уравнение мира.

— Выбор? — поразилась Шелла. Ей показалось, что она ослышалась.

— Я имел вчера с Мензи обстоятельный разговор. Попросил его всесторонне исследовать меня.

— Ты себя плохо чувствуешь? — встревожилась Шелла. — Ты болен?

— Не то. Я решил определить потенциал своего головного мозга. Так сказать, потолок моих возможностей. Мензи уделил мне много своего драгоценного времени.

— Что он делал?

— Снимал биотоки, чертил какие-то графики. Потом сказал: «У вас, молодой человек, несомненные признаки гениальности. Будет жаль, если они не получат развития. А это легко может произойти». «Почему?» — спрашиваю я. «Видите ли, — отвечает Мензи, — у вас несчастная конституция. Такая конституция встречается крайне редко. Посмотрите на этот графике, — и протягивает мне ленточку, которая только что выползла из дешифратора электронного диагноста. Затухающая кривая. График пересекается красной горизонтальной чертой.

«Красная линия — это средний мыслительный уровень человека, — поясняет Мензи. — Видите, как высоко отклоняются от него пики вашего графика?» «Но кривая затухает», — говорю. — «Вот, вот, молодой, человек, вы ухватили самую суть. Наибольшая амплитуда у кривой получилась, когда я включил этот аппарат и оставил вас одного, наедине со своими мыслями. Комната, обратите внимание, снабжена релейной защитой, что обеспечивает полную изоляцию. Но стоило мне зайти, и амплитуда — глядите! — растаяла, как кусок сахара в стакане горячего чая. Теперь вам, надеюсь, ясно, куда я клоню? Структура вашей нервной системы такова, что для полного выявления способностей вам необходимо абсолютное уединение. Я подчеркиваю — абсолютное. Пока будете общаться с кем бы то ни было, ничего, возвышающегося над средним уровнем, из ваших исканий не получится».

— И ты ему поверил?

— Во всяком случае, это мой единственный шанс, Шелла. Забраться, как говорится, в башню из слоновой кости. И жить там…

— Сколько?

— Год. Десять лет.

— Или всю жизнь?

— Может случиться, и так.

— Ты будешь там, в Скалистых горах, совсем оторван от людей… сказала Шелла.

— Связь с внешним миром будет осуществлять Абор Исав. Теперь ты понимаешь, зачем он мне нужен?

— А как же условие Мензи?

— У Исава позитронный мозг, он не излучает альфа-ритмов, как обычный.

— Вижу, ты все продумал. Только обо мне забыл, — с горечью произнесла Шелла.

— Я вернусь к тебе, когда выведу уравнения, — сказал Альвар, но его слова прозвучали не убедительно.

— А мне прикажешь ждать тебя? Год? Десять лет? Всю жизнь? — Шелла подняла на Альвара глаза, полные слез. — Послушай, за деньги можно купить все. У меня есть кое-какие сбережения… Ты можешь купить себе уединение где угодно, даже в центре большого города. Особняк со звуконепроницаемыми стенами, Вокруг — густой парк, огороженный стеной. А?

— Не то, — покачал головой Альвар. — Альфа-волны не знают преград. Одна надежда — и ее поддержал Мензи — что при достаточном удалении они затухают.

Помолчав, Альвар добавил:

— Эйнштейн более половины жизни отдал единой теории поля. Он сделал многое, не не успел завершить грандиозной работы — помешала смерть. Я верю, что мне суждено завершить теорию Эйнштейна — самое поразительное создание человеческого ума. Разве для достижения этой цели не годятся любые средства?

Над заливом Дохлого кита клубился серый туман. Солнце вот-вот должно было вынырнуть из-за горизонта.

Все лица казались серыми — подстать туману. Веселье явно шло на убыль, подобно кривой гениальности, снятой для Альвара Жильцони великим Мензи.

Оркестр на соседнем плоту умолк.

Дальний маяк не казался уже таким таинственным и огромным. Он будто стал поближе и поменьше.

— Пойдем? — предложил Жильцони.

Выбравшись из лодки на берег, они молча прошли с десяток шагов по дороге, ведущей в порт. Альвар пытался поймать взгляд Шеллы, но это никак ему не удавалось.

— Значит, расстаемся? — сказала она наконец подозрительно ровным голосом. — Поедешь к своему приятелю, готовиться к отлету в Скалистые горы?

— Давай проведем вместе сегодняшний день, — предложил Альвар. — Поедем за город, побродим.

— Прощальный день, — усмехнулась Шелла. — Ты когда решил вылетать?

— Завтра.

— Так скоро? — Шелла остановилась. — Как же мы можем бродить? У тебя только один день на подготовку.

— Статьи, книги и свои научные заметки я уже сложил, остальное сделает Исав, — сказал Жильцони.

— А если он напутает, возьмет не то, что нужно?

— Не напутает. Исав умеет читать мои мысли, — усмехнулся Жильцони.

Они миновали порт и подошли к остановке аэробуса.

— Куда поедем?

— Какая разница?

Сверху круто спикировал аэробус. Он замер на шипящей прослойке воздуха, в полудюйме от поверхности асфальта.

В аэробусе они долго молчали, сосредоточенно глядя вниз.

Траектория аэробуса, если рассматривать ее со стороны, напоминала волнообразную кривую, составленную из одинаковых дуг. Аппарат коротко разгонялся, затем взмывал ввысь, описывая параболу, точь-в-точь как брошенный камень. Затем — благодаря точно рассчитанному импульсу приземлялся в нужном месте, менял пассажиров, и все начиналось сызнова.

Машина приближалась к центру города. С каждым прыжком аэробуса дома становились все выше. Наконец, наступил момент, когда аппарат летел между сплошных стен, словно птица, попавшая в узкое ущелье: здесь дома были слишком высоки, чтобы прыгать через них.

— Говорят, а таком доме человек может провести вою жизнь, не выйдя ни разу наружу, — сказала Шелла, указав на гигантское здание, выделявшееся размерами даже среди своих собратьев.

— Ну и что?

— Но ведь это ужасно — целую жизнь провести в каменном мешке, голубое небо и зеленые листья видеть только из окна…

Альвар пожал плечами:

— Дело привычки.

Они сошли на конечной остановке и двинулись вдоль стены, рафинадно сверкавшей в лучах утреннего солнца.

— Всю жизнь провела в городе, и ни разу не добиралась до стены, сказала Шелла. — А ты бывал здесь?

— Нет.

Шелла провела пальцем по шероховатой поверхности стены.

— Хорошо здесь, — вздохнула она. — Людей не видно. Воздух чище, и зелени больше.

— Город перестал расти вширь благодаря стене, — заметила Шелла.

— Зато он продолжает расти вглубь и ввысь.

— Но так не может продолжаться до бесконечности.

— И потому город рано или поздно умрет.

— Город умрет? — остановилась Шелла. — Как это ты себя представляешь?

— А вот послушай. Человек смертен, не так ли? В клетках его с течением времени накапливается вредная информация. В «памяти» клеток в силу разных причин появляются искажения, которые затем воспроизводятся. В переводе на язык нефизиков — человека начинают одолевать разные хвори, которые и сводят его в конце концов в могилу.

— Болезни иногда и вылечивают.

— Да, и вместо одной вылеченной появляются три новые. Но дело не в этом. Так или иначе человек умирает. Пусть он достигает и весьма почтенного возраста — какая разница?

— Причем тут город?

— Город — это тоже организм. Единый организм, который ограничен естественными — или неестественными — рамками. Город зарождается, растет, зреет. А затем начинает пожирать самого себя.

Они сели на чугунную скамью, тень от которой сбегала к пруду, в нем плавали два грязно-белых лебедя.

— Там, наверно, холодно… — сказала Шелла.

— Где? — не понял Альвар.

— В Скалистых горах. Вообще я плохо представляю себе, как ты будешь там существовать.

— Я и сам плохо себе это представляю, — признался он. — Но разве это главное? Совью с помощью Исава гнездо и как-нибудь проживу. Ты же знаешь, я неприхотлив.

— Совью гнездо… Вы что, вдвоем жилище соберете?.. — спросила Шелла.

— Мне удалось раздобыть манипуляторы. Они помогут нам, надеюсь.

— Все-таки один настоящий помощник помог бы тебе быстрее справиться с задачей. Нет, я не о себе… Ты бы мог пригласить в Скалистые горы какого-нибудь физика. Вряд ли один человек сможет нарушить условие Мензи.

— Не хочу рисковать.

— Ты бы мог переговорить, например, с доктором Марком Нушем… продолжала настаивать Шелла.

— Я убежден: если единую теорию поля суждено завершить, то это сможет сделать один-единственный человек, — отрезал Альвар. — И уж во всяком случае, это будет не Нуш.

— Почему? Ты сам рассказывал, что он лауреат Нобелевской премии, крупнейший физик…

— В прошлом.

— Нуш отошел от физики?

— К сожалению.

— А что с ним стряслось?

— Видишь ли, Нуш занимался единой теорией поля. Как и я. И достиг в этом направлении определенных результатов. На каком-то семинаре по физике он сказал, что полученные им данные лишают боженьку последнего приюта. Нашлись доброхоты, донесли об этом попечителю университета. Старикашке богохульство Нуша пришлось не по душе, и он стал притеснять его, как только мог. А возможности у него в этом смысле немалые. Нуш, видно, просто устал бороться. Надломился.

— Что же он делает теперь?

— Умный человек всегда найдет себе занятие, — сказал Альвар. — Марк Нуш, во-первых, преподает. Во-вторых, пишет разные популярные книжки.

— А о чем книги?

Альвар махнул рукой.

— Все о том же. Марк Нуш в физике однолюб, как и я. Недавно он выпустил книгу о единой теории поля. «Мир, закованный в уравнения». Написана она неплохо, но к науке не имеет никакого отношения. Нет уж, попробую я в одиночку справиться с уравнением мира, — закончил Альвар. …Потом, много времени спустя, Шелла так и не могла решить, что же было главным в тот день? Маленькое кафе-поплавок на озере, где они завтракали, без всякой причины торопясь? Сферокино, где показывали несмешную комедию «Приключения красивой молекулы»? Роскошный тир с живыми мишенями? Или зрелище обычной уличной катастрофы на трассе Семнадцатого подземного яруса?..

Безмерно уставшие и от бессонной банкетной ночи, и от, дневных бестолковых блужданий, они под вечер нырнули в подземку. Был час пик.

Их сжали так, что сразу стало нечем дышать.

Альвар в виде утешения выдавил:

— Проедем центр — будет легче.

И действительно: минут через двадцать бешеного скольжения на воздушной подушке в вагоне стало посвободнее. Им даже удалось сесть.

— Дальше, — каждый раз говорила Шелла, когда Альвар хотел подняться.

Наконец, им все-таки пришлось выйти из подземки.

Альвар взял ее за руку, и Шелла почувствовала, как что-то сжалось у нее в груди. Она любила его, этого нескладного парня с неухоженной шевелюрой. Любила, несмотря на все его сумасшедшие выходки. Каждый раз прощала их будущему гению…

— Послушай, Альви… А зачем оно нужно, уравнение мира?

— Ты не физик и не поймешь.

— А все-таки?

— Единая теория поля — это ключ к безграничной власти человека над природой. Над веществом и его превращениями. Над пространством и временем. Этого тебе достаточно?

Молча миновали они дом-иглу, который вонзился в небо, словно рыбья кость.

— Если у меня спросят, где ты? — нарушила Шелла тягостную паузу.

— Ты не знаешь.

— Но как же?.. — растерялась девушка. — Все знают, что мы с тобой…

— Уехал, утонул, пропал без вести, — раздраженно перебил ее Альвар. Выбери, что тебе больше по вкусу.

— Ты сумеешь все необходимое захватить одним рейсом? — перевела Шелла разговор.

— Багажа у меня немного. Главное, что мне понадобится в Скалистых горах, — это идеи. Новые идеи. Фонтан идей. Надеюсь, там они появятся, он потер ладонью лоб. — Там, в горах, мне никто не помешает размышлять.

Они долго стояли перед бегущей лентой тротуара. Серый поток нес людей вдоль улицы. «Словно щепки», — подумала Шелла.

— Давай прощаться, — сказал Альвар.

— Ты спешишь?

— Нужно багаж еще раз просмотреть. Исав волнуется, почему меня так долго нет.

— Откуда ты знаешь?

— Тебе ведь известно, что мы с ним умеем читать мысли друг друга, усмехнулся Альвар.

— Что ж, пожелаю тебе удачи.

— Спасибо. Шелла…

— Да?

— Будешь ждать меня?

— Я всю жизнь жду. Только вот не знаю — чего, — произнесла; задумчиво Шелла.

Они обнялись.

— Я вернусь, я найду тебя, Шелла, — успел крикнуть Альвар перед тем как скрыться за поворотом.

Поток прохожих, а точнее — проезжих, на тротуаре постепенно редел.

Шелла выбрала свободный участок и, поколебавшись, ступила на ленту.

Глава вторая ВОРОНЬЕ ГНЕЗДО

Рассвет в горах наступает рано. «Горы ближе к солнцу», — наивно говорили древние.

Солнце еще не вынырнуло полностью из-за зубчатой кромки, а неистовые потоки света уже пролились на розовеющие грани первозданных возвышенностей.

Однако из ущелья, расположенного между тремя мрачными скалами, ночь не торопилась уходить. Здесь гнездился сырой полумрак, а со дна его, неровного и каменистого, еще отчетливо видны были звезды.

Ущелье так естественно замаскировано складками местности, что заметить его со стороны почти невозможно. Увидеть ущелье можно, разве что пролетая непосредственно над ним. Но все пассажирские линии пролегают в стороне от этого участка Скалистых гор, — это тоже учел Альвар Жильцони.

Лишь кондоры-стервятники бороздят здесь небесную голубизну, выискивая сверху добычу.

У подножия одной из скал примостилось странное для этого места приземистое куполообразное сооружение.

Отворился люк, и из купола, пригнув голову, вышел Альвар. Поеживаясь от утреннего холодка, он подошел к дереву, сделал на нем очередную отметку ножом, затем медленно побрел по тропинке, скорее пока угадываемой, чем видимой. Впрочем, за десять лет он так ее изучил, что смог бы найти даже в полной темноте. По обе стороны тропинки возвышались темные кусты вереска, покрытые ледяной росой. Альвар старался не касаться их руками.

Добровольный затворник осторожно спустился в расселину, к роднику. Сюда из узкого ущелья пробивался рассеянный свет. Альвар склонился над водой. Из темной глубины на него глянуло худое заросшее лицо.

Он отогнул в сторону рыжеватую кольцами бороду и припал к источнику.

Налившись, Альвар выпрямился во весь рост. Небо светлело, гася звезды.

Сегодня он засиделся за выкладками. Последнее уравнение ускользало от него. То оно казалось совсем близким, то вдруг скрывалось в недоступной выси. Словно эти вершины гор, уже обрызганные солнцем. Чудится, до них рукой подать. Но орник все машет и машет крыльями, а вершины все так же далеки от тебя…

Несколько раз Альвару казалось, что задача, которую он поставил перед собой, решена, уравнение мира получено. Но каждый раз он обнаруживал ошибку в выкладках.

Свое обиталище Альвар привык называть Вороньим гнездом. Жилье ему соорудили манипуляторы, незаконно добытые у компании «Лунная рапсодия». Манипуляторы предназначались для горных работ на суровом Марсе, куда готовилась геологическая экспедиция.

Исав доставил в Воронье гнездо все, что требовалось хозяину для работы: электронный расчетчик, магнитную память, информатор… Немалого труда стоило добывать технические новинки, но для Абора приказы Жильцони были законом — даже если приходилось рисковать жизнью. Был у Альвара и небольшой реактор, и камера Вильсона, с помощью которой он наблюдал и сравнивал с расчетными диковинные траектории элементарных частиц кирпичиков Вселенной, слагаемых того мира, уравнение которого ему предстояло открыть…

Устроившись, Альвар приступил к работе, а Исава отослал в город.

Обстановка в одноместном жилом куполе с герметичной прослойкой была спартанская. Киберы смонтировали его так, как были обучены, ни на йоту не отступая от программы.

Пока Альвар устраивался на новом месте, скучать было некогда. Не оставалось времени на тоску и в первые месяцы работы, когда он трудился как одержимый.

Изредка появлялся Исав. Он привозил свежие физические журналы, кое-что из продуктов, новые приборы — и исчезал. Альвар разговаривал с помощником крайне редко и скупо.

К концу первого года настроение Жильцони изменилось. Подспудно им начала овладевать тоска. Она просачивалась, как проникает вода в трюм плохо проконопаченного судна, — тихо и до поры до времени незаметно. Работа не ладилась, и Альвар решил совсем отказаться от услуг Исава, боясь, что общение с полуроботом нарушает условия Мензи.

Вдруг во время работы с уравнением Альвару показалось, что он разучился говорить. Тогда он начал разговаривать сам с собой.

Целые дни, исписывая горы голубоватых листов, рассматривая снимки, полученные в камере Вильсона, или возясь с калькулятором, Альвар бубнил себе под нос, произносил бесконечные тирады, напевал любимые песенки Шеллы. Перебирал в памяти прошлое, — так скупец, открыв сундук, ворошит свое добро.

Когда мысль об уравнении мира вошла в его плоть и кровь? Еще на первом курсе университета Альвар познакомился с незавершенной работой Альберта Эйнштейна, посвященной единой теории поля. Юный студент был покорен. Неужели человеческий ум в состоянии возводить такие совершенные сооружения, покоящиеся на призрачном фундаменте, который называется постулатами?

Впрочем, почему сооружения?

Это было одно сооружение. Одно-единственное. И других быть не могло. Эйнштейн сделал дерзкую попытку заковать в единую цепь уравнений всю Вселенную.

Тогда же, на первом курсе, Альвар решил в душе, что завершит дело, начатое Эйнштейном. О замысле своем Альвар никому не сказал: его засмеяли бы.

Единой теорией поля в течение многих лет занимались многие выдающиеся физики. Но ни одна попытка не привела к успеху.

Университетское начальство стало косо поглядывать на Альвара Жильцони после происшествия, случившегося с ним на третьем курсе. Жильцони имел неосторожность испортить отношения с попечителем университета, пойдя в этом смысле по стопам Марка Нуша. Но только в отличие от своего научного руководителя сделал это публично.

Это произошло во время торжественного события. На празднество по случаю столетия университета прибыл сам президент. И когда попечитель расслабленным старческим дискантом провозгласил благодарность почтенным мужам науки, которые отказались, наконец, от бесплодных попыток познать непостигаемое и сосредоточили свои усилия на нуждах нации, — попечитель нудно и скрипуче перечислил эти нужды, — в среднем ряду битком набитого зала поднялся смуглый юноша и громко срывающимся голосом произнес:

— Богословие нужно оставить священникам. Непостигаемого нет — есть только непостигнутое… Физика обязана, наконец, создать единую картину мира.

— Вы знаете, кто пытался решить эту задачу? — перебил его ректор.

— Знаю. Но тогда общий уровень науки был недостаточно высок. Наука накопила слишком мало сведений об элементарных, частицах, — ответил Жильцони.

— Уж не вы ли собираетесь решить эту задачу, молодой человек? возвысил голос попечитель.

Жильцони пожал плечами и сел на место под общий гул взбудораженного зала.

Короткая пламенная речь Жильцони не встретила сочувствия не только у попечителя. Еще большее недовольство она вызвала у руководителей университета и именно потому, что они хорошо поняли Альвара.

Суть дела состояла в том, что единая теория поля, если бы она когда-нибудь была создана, окончательно вытесняла из Вселенной бога: ему не осталось бы уголка, даже самого малого. Потому заправилы университета смотрели косо и на эту теорию, и на тех, кто пытался ею заниматься.

Попечитель побагровел и, нагнувшись, что-то быстро проговорил на ухо генералу, который сидел рядом. Тот несколько раз почтительно кивнул.

Инцидент кое-как замяли — огласка была нежелательна. Строптивому студенту грозили немалые беды, но в конце концов его оставили в покое. Больше всего Альвару помог Марк Нуш — нобелевский лауреат, звезда университета. Мог ли Нуш предполагать, что в самом скором времени сам очутится в положении Альвара Жильцони?..

Так или иначе Жильцони разрешили окончить физический факультет.

Доктор Нуш симпатизировал Альвару. Долгие часы они проводили вместе, в нескончаемых дискуссиях пытаясь нащупать истину. Их часто видели в лабораторном крыле, где они ставили опыты.

Нужно сказать, что на экзаменах Альвар Жильцони особенно не блистал. Позже, в Вороньем гнезде, он понял, почему так происходило. Влияние среды, других людей. «Эффект присутствия», — как выразился старый Мензи.

Теперь с этим влиянием покончено. И ничто не помешает Альвару выполнить подвиг, который он добровольно взвалил на собственные плечи.

Задача оказалась трудней, чем представлялось поначалу. Десять лет он убил на нее. Но теперь, похоже, она близка к завершению. Правда, чем ближе к вершине, тем приходилось труднее: в последнее время работа асе чаще стопорилась, Альвар придумал одну штуку. Что если для инфора смастерить на выходном блоке обычную звуковую мембрану? Тогда можно будет разговаривать не только с самим собой, но и с инфором, который знает очень много…

Конечно, не следует надеяться, что это будет умный собеседник. Всякая машина глупа — это Альвар усвоил давно. Ушли в прошлое времена, когда люди надеялись, что им удастся сконструировать умную машину.

Но лучше глупый собеседник, чем никакого.

Утешенный этим соображением, Альвар рьяно принялся за дело. Он предварительно наговорил на магнитную пленку несколько фраз, анализатор разложил его тембр на гармонические составляющие и обертоны, после чего слепил точную механическую копию голоса человека.

Если раньше, задавая вопросы, Жильцони получал ответы в виде отрезка перфоленты, то теперь инфор отвечает голосом Альвара, разве что чуточку более бесстрастным.

— Не с кем проконсультироваться. Я здесь словно Робинзон, — сказал однажды Альвар, с досадой скомкав исчерканный лист бумаги.

Инфор промолчал — имя Робинзон ему ничего не говорило: машина в свое время усвоила весьма ограниченный запас тех странных книг, которые люди называют беллетристикой. Конструкторы инфора считали, что подобная информация в больших дозах вредна для машины, и уж бесполезна — во всяком случае.

— Ты будешь моим Пятницей, хорошо? — последнее относилось непосредственно к инфору, и снова машина промолчала, так как предложение превратиться в день недели было явно абсурдным. …Увы, машина не могла объяснить Жильцони, что если уж говорить о днях недели, то Альвару необходима была среда. Та среда, без которой человек не может дышать, а птица — подняться в небо…

Если не считать некоторой тесноты жилого купола, смонтированного киберами-манипуляторами, Альвар устроился неплохо. Он получил все, что хотел. Микрореактор работал исправно, на остальные приборы тоже жаловаться не приходилось.

Иное дело — быт.

После того, как Альвар запретил Исаву прилетать в Воронье гнездо, ему пришлось перейти на хлореллу — пищу космонавтов. Синтезатор ему привез Исав во время своего последнего рейса в Воронье гнездо.

— Мне показалось, что тебе нужна эта штука, хозяин, — сказал Исав, выгружая из орнитоптера громоздкий куб синтезатора пищи.

Альвар кивнул.

Он давно уже махнул рукой на то, что Исав упорно называет его хозяином.

Отрываясь от работы на время завтрака, обеда или ужина, Альвар с отвращением смотрел на маленькие аккуратные кирпичики, которые синтезатор исправно выплевывал на поднос.

Экспериментаторы открывали новую элементарную частицу, и Альвар старался втиснуть ее в уравнения. К помощи приборов, для того чтобы проверить какую-нибудь каверзную формулу, он прибегал редко.

— Орудие физика-теоретика — карандаш и бумага, — любил повторять Марк Нуш, его учитель.

Об открытиях новых частиц Жильцони узнавал от Исава — тот передавал по радио содержание статей из физических журналов.

Шли дни, похожие друг на друга, как близнецы. Даже в самую жаркую погоду в ущелье было прохладно, а в сырые дни, в холода Альвар включал до отказа костюмную термоткань, да и купол имел обогрев.

Ничто здесь не должно было мешать тому, чтобы гений Альвара Жильцони развернулся во всей полноте. На всякий случай по приказу Альвара манипуляторы смонтировали над ущельем магнитную защиту, так что и шальная птица не смогла бы сюда залететь. Но невидимая оболочка предназначалась, конечно, не для защиты от птиц. Альвар слишком хорошо запомнил предупреждение Мензи. Магнитная защита должна была способствовать абсолютной изоляции гениального мыслителя. По идее Жильцони, защита должна была отразить чью-нибудь случайную альфа-волну, если бы таковая, хотя и в ослабленном виде, вдруг доплеснулась до Вороньего гнезда.

Глава третья УРАВНЕНИЕ МИРА

С осветительных панелей единственной комнаты купола струился неживой свет. По расчетам Альвара, был вечер, но проверить в свое предположение он медлил. Не хотелось выходить наружу.

Что-то нездоровится сегодня. Знобит. Альвар расправил куртку, небрежно брошенную на спинку стула, и накинул ее на плечи. Похоже на малярию. Но откуда? Ведь он, как и все остальные, прошел полипрививку. Еще в интернате.

А интересно, может ли комар проникнуть сквозь магнитную защиту?

Этого не очень глубокомысленного вопроса оказалось достаточно, чтобы выбить Альвара из седла. Он дернул себя за бороду, отложил в сторону карандаш и задумался. Смотрел на математические символы, но мысль его витала далеко.

Сегодня юбилей.

В этот самый день ровно пятнадцать лет назад прилетел он сюда. Старенький, неоднократно чиненный орнитоптер доставил его с Исавом в Скалистые горы, в точку, которую Альвар перед этим долго и тщательно выбирал по стереокарте.

У него было мало багажа и много надежд.

Чего же он достиг за годы каторжного труда?

На первый взгляд Альвар сделал немало. Он сумел связать в систему добрых три десятка элементарных частиц, от позитронов до гиперонов. Он свел воедино результаты тысяч экспериментов, изложенных в тысячах статей.

Электронный мозг с такой задачей справиться никак не мог бы.

Дело в том, что многие данные не очень-то хорошо согласовывались между собой, а иной раз и просто противоречили друг другу. Как выяснить, почему? Некорректно поставлен эксперимент? Неправильно производились измерения? А может, статью писал недобросовестный ученый, подтасовывая факты, чтобы вызвать минутную сенсацию?

В этих адских джунглях разобраться было почти невозможно.

Альвар сверял, сличал, уличал, прежде чем сделать крохотный шаг вперед.

Поручи такую работу электронному мозгу, и он сгорит на первом же логическом противоречии.

Жильцони выдержал искус — человек крепче машины и обладает гибкой логикой. Ему удалось доказать, что все тридцать элементарных частиц представляют собой не что иное, как одну и ту же прачастицу, только в разных энергетических состояниях. Так умелый актер может перевоплощаться с помощью грима в десятки различных лиц.

Физики, наверно, с восторгом встретили бы его результат. Но Альвар не обольщался: до единой теории поля, до уравнения мира было по-прежнему далеко…

Всего-навсего несколько «странных» частиц не желали укладываться в схему, которую разработал Жильцони. Пустяк? Он знал уже цену подобным пустякам. Один мелкий экспериментальный факт, поначалу кажущийся случайным, может взорвать стройное здание теории.

Он встал из-за стола, сделал несколько шагов, пытаясь согреться.

Выращиватель пищи тихонько гудел. Проходя мимо, Альвар старался не глядеть на него. Всякому терпению есть предел. Иногда он испытывал непреодолимое желание схватить молоток и разбить вдребезги ненавистное брюхо эллипсоида, в котором неутомимо выращивалась проклятая хлорелла.

Наконец-то догадался глянуть на часы: скоро полночь.

Подошел к столу рассеянно переложил несколько листков, вздохнул:

— Не вижу берега.

— Какого берега ты не видишь, Жильцони? — раздался внезапно голос. Его голос! Он не сразу сообразил, что это говорит «озвученный» инфор.

— Почему ты без команды заговорил? — строго спросил Альвар. До сих пор инфор только отвечал на его вопросы.

— Потому что ты сказал нелепицу: ближайший отсюда берег расположен на расстоянии две тысячи триста двадцать четыре…

— Замолчи, — с досадой прервал его Альвар, и инфор послушно умолк.

Очевидно, инфор перестроился: накапливая из года в год информацию о человеке, который с ним общался, аппарат приобретал новые качества.

Альвар лег на койку.

— Инфор!

— Да, — с готовностью откликнулся аппарат.

— Давай тебе имя придумаем?

— Имя бывает у людей.

— Не только. Любой корабль, любой ракетоплан тоже имеет имя, — заметил Альвар.

— Согласен.

Альвар закинул руки за голову.

— Назовем тебя… скажем, Чарли. Был у меня когда-то приятель с таким именем. Хорошо?

— Тогда уж лучше Нильс.

— Почему Нильс?

— Так звали физика, который впервые предложил планетарную модель атома, сыгравшую…

— В честь Бора, — расшифровал Альвар. — Будь по-твоему. Нильс, так Нильс.

— Скажи, Жильцони, в чем сущность единой теории поля? — спросил неожиданно инфор.

— Если б я мог ответить на этот вопрос, нам с тобой, Нильс, здесь нечего было бы делать, — улыбнулся Альвар.

Поболтав с инфором, Альвар почувствовал себя немного лучше. Сейчас он встанет, сварит кофе и выпьет ароматный, обжигающий напиток.

На днях ему удалось решить задачу, представляющую важное звено в общей теории. И хотя берега по-прежнему не видно, он заслужил нынче право на отдых.

Можно с Нильсом поговорить. Он нафарширован информацией, как десяток крупнейших энциклопедий мира, а кроме того, ежедневно обогащается с помощью Альвара все новыми и новыми знаниями.

Жильцони понимал, что на определенной ступени накопления фактических знаний у кибернетической системы такого типа, как Нильс, должны образовываться какие-то новые логические связи. Диалектический закон перехода количества в качество универсален. Но каким будет это новое качество?

Вполне могло оказаться, что Нильс мыслит на уровне семилетнего ребенка. Ведь логика Нильса — в той мере, в какой она уже выкристаллизовалась, возникла самостоятельно, без руководства людей-программистов или других логических машин.

«Ну и что ж, — размышлял Альвар, доливая кофе. — Пусть мыслительные способности Нильса примитивны, а логика — наивна. Это тоже интересно».

Назавтра работа снова остановилась. Это вызвало у Жильцони приступ ярости, и он поймал себя на мысли: если для решения задачи нужно было бы убить человека, он сделал бы это.

В следующую минуту Альвар ужаснулся. Отшельничество, что ли, так ожесточило его? Или кровь и пот, с которыми достается каждый шаг?

В этот день абстрактный человек, придуманный воспаленным воображением Альвара, все время носился перед его умственным взором, принимая каждый раз обличье какого-нибудь давнего знакомого. Убил бы или нет? «Нет, нет», — исступленно шептал он вслух, разделываясь с интегралами, словно с личными врагами. «Но перед самим-то собой, перед собой можешь не лицемерить», — твердил свое внутренний голос.

В конечном счете Альвар постарался утешить себя соображением, что для блага всего человечества никакая жертва не является чрезмерной.

Что значит одна человеческая жизнь в сравнении с миллиардами?!

И потом, не жалеет же он собственной жизни в этом чертовом Вороньем гнезде. О, он с радостью прыгнул бы в пропасть, если бы после него на клочке бумаги осталось то, что он искал.

Альвар часто вспоминал Шеллу, хотя настрого запретил Исаву разузнавать что-либо о ней. Где она сейчас, с кем дружит, чем занимается?

Когда они расстались, ей было двадцать. Значит, сейчас — тридцать пять. Невеселая арифметика.

Но ничего, осталось немного. Он завершит единую теорию поля и вернется, разыщет ее.

А что если он не справится с грандиозной задачей?.. Не осилит всего урагана фактов, связанных с превращениями материи? И жизнь растрачена впустую?

От этой мысли Альвара бросило в жар. До сих пор он верил в свою звезду. Уверенность подкреплялась авторитетным заключением Мензи.

Но мог же старик ошибиться?..

Через мгновение Альвар справился со своей слабостью, но неприятный осадок остался. Это мешало сосредоточиться, потом — отдыхать, потом уснуть.

— Жильцони, что такое элементарная частица? — среди ночи ровно прозвучал его собственный голос.

Альвар ухватился за вопрос, заданный Нильсом, как за якорь спасения.

— Элементарная частица, Нильс, это та ступень, которой достиг человек, спускаясь в глубины вещества.

— Только ступень?

— Да.

— И за ней последуют другие, ведущие еще глубже? — продолжал допытываться Нильс.

— Безусловно.

— Этот процесс бесконечен?

— Да, потому что материя неисчерпаема вглубь.

— Если так, то не думаешь ли ты, что занимаешься бессмыслицей? Что задача, которую ты поставил перед собой, не имеет решения?..

«Нильс не так глуп, — отметил про себя Альвар. — Разве не те же сомнения терзают меня?».

— Если твоя теория — всего лишь ступень, то как может она претендовать на абсолютность?

— Она и не претендует на абсолютность.

— Тогда зачем она?

— Видишь ли, Нильс… Я, как физик, уверен, что законы природы просты в своей сущности. А сложность формулировок отражает неточность, недостаток нашего знания. И единая теория поля, которую я завершаю, должна послужить прожектором, освещающим путь познания сущего — от микромира до галактик.

— Но сам-то путь бесконечен?

— И что же?

— Значит, цель недостижима, — сделал Нильс вывод, безупречный с точки зрения формальной логики.

— Стремление к цели столь же ценно, как сама цель, — вспомнил Альвар одно из любимых изречений Марка Нуша.

Вероятно, если бы Нильс мог, он пожал бы плечами.

— Физики продолжают открывать все новые микрочастицы, — сказала машина.

Альвар невесело усмехнулся:

— Знаю.

— Не сметет ли лавина новых частиц твою теорию единого поля?

— Нет.

— Почему ты так думаешь?

— Всем новым, еще не открытым частицам должно быть место в моей теории, — пояснил Альвар. — Точно так же, как в таблице, которую создал Дмитрий Менделеев, были свободные клеточки для еще не открытых химических элементов. Эти вещества еще искали в колбах и ретортах, а Менделеев уже знал, какими свойствами будут обладать вновь открытые элементы.

— Значит, твоя теория должна иметь силу предвидения для микрочастиц, которые еще не открыты?

— Да.

Нильс долго молчал, что-то обдумывая. Через продолжительное время, когда Альвар уже засыпал, машина произнесла:

— Химические элементы — одно, элементарные частицы — другое. Ты не сумеешь решить свою задачу.

— Ты ограничен, Нильс.

— Вспомни историю познания микромира, — возразила спокойно, как всегда, машина.

Голос Нильса журчал, добросовестно излагая информацию, записанную в блоках памяти. К трем часам утра он добрался до неясной — до сих пор! природы ядерных сил, тесно связанных с характером светового излучения, не преминув при этом привести афоризм из студенческого фольклора, почерпнутый в какой-то из предыдущих бесед с Альваром: свет — самое темное место в физике.

— Да что там свет! — продолжал Нильс развивать свою мысль. — Даже в классической физике, которая считается давным-давно завершенной, есть неясные места. Зачем далеко ходить? В обычной ньютоновской механике до сих пор нет удовлетворительного определения понятия силы… Сила — самое слабое место в механике, — заключил Нильс.

Альвар вяло возражал Нильсу.

Под утро машина изрекла:

— Теперь ясно, что ты взялся за непосильное дело.

— Замолчи! — взорвался Жильцони, но Нильс продолжал:

— Задача твоя не имеет решения. Дело не в несовершенстве человеческого ума.

— А в чем же?

— В природе вещей. Нельзя измерить, бесконечность в милях и дюймах.

Альвар вскочил и выключил машину. Но мог ли он выключить охватившие его сомнения?..

Можно ли разобраться в хаосе микромира, где так называемый здравый смысл, выработанный человеком в течение тысячелетней эволюции, становится нелепым и смешным? И как может этот диковинный мир непрерывных взрывов и катастроф служить основой нашего, по виду такого благополучного мира? Каждое мгновение в каждой бесконечно малой ячейке пространства рождаются и бесследно гибнут в неуловимо быстрых вспышках мириады частиц. Как же может в результате получаться картина логически связного мира, в котором мы обитаем?

Может быть, эта задача и впрямь неразрешима? Может быть, Нильс прав?

Альвар сжал голову руками. Еще немного, и он сойдет с ума. Человека! Он должен увидеть себе подобного, и немедленно.

Блуждающий взгляд его остановился на ноже для открывания консервов. Когда надоедала пища из выращивателя, он переходил на консервы, хотя и не любил их.

Альвар тупо вертел в руках никелированную штучку. Потрогал пальцем лезвие. Затупилось. Не годится — промучишься, пока лишишь себя жизни. Надо наточить. Он уже позабыл о том, что несколько минут назад хотел увидеть себе подобного.

Жильцони поднялся и, шаркая, вышел из купола.

Низкие облака неслись по небу, оставляя на скалах дымящиеся клочья. Порывистый ветер раскачивал деревья.

Он подошел к ближайшему дереву и консервным ножом сделал на нем очередную зарубку, с трудом отыскав на коре живое местечко. Затем прислонился к дереву пылающим лбом.

Плюнуть на все и вернуться на щите? Вновь увидеть человеческие лица, услышать смех и чужой говор, а не собственный голос, воспроизведенный машиной.

Признать свое поражение? Снова стать рядовым физиком, которых тысячи и тысячи? Ковыряться в частных экспериментах, не видя дальше собственного носа? Всю жизнь гоняться за какой-нибудь микрочастицей — и так и не поймать ее?

Отказаться от попыток найти связь вещей, и никогда уже не возвыситься над хаосом микромира.

Нет, что угодно, только не это!

Альвар опустился на колени и принялся затачивать лезвие ножа о выпуклую поверхность гранитного валуна, сглаженную временем и непогодами.

Глупо, конечно, таким манером завершить жизнь. Но что делать? В сущности, у него нет другого выхода. Он умрет, и плоть его сгниет, а одежда истлеет. Кто знает, через сколько лет в это заброшенное ущелье случайно забредет одинокий путник? Магнитная защита Вороньего гнезда к тому времени разладится. Отбившийся от группы альпинист или геолог обнаружит в ущелье странный купол, заржавевшие приборы, дерево, испещренное потемневшими зарубками, и рядом — побелевший скелет. Путник будет думать и гадать, но никогда не узнает он о трагедии, которая разыгралась в заброшенном ущелье.

Возможно, человечество никогда не было так близко к разгадке самой сокровенной тайны природы, как в те годы, когда он, Альвар Жильцони, добровольный отшельник, исступленно трудился в Вороньем гнезде, пытаясь сплавить воедино тысячи и тысячи разноречивых данных.

Но кто сказал, что создать уравнение мира способен только он, Альвар Жильцони?

Может быть, найдется на белом сеете еще кто-нибудь, способный взвалить на плечи бремя единой теории поля?

Пораженный этой мыслью, Альвар замер у валуна.

Теперь, когда он у края банкротства, вдруг может оказаться, что есть такой счастливчик, которому задача по силам. Он добьется того, чего не сумел достичь Альвар Жильцони. И может быть, ценой неизмеримо меньших усилий.

Несправедливо.

Но разве не смешно говорить о справедливости в этом мире?..

Неудавшегося физика Альвара Жильцони едва ли кто-нибудь вспомнит.

Нет, черт возьми, роль неудачника — не его роль. Так просто он не уйдет со сцены. Занавес не опущен, действие продолжается.

Есть еще один слабый шанс — просмотреть тщательно собственные расчеты. Может быть, в них вкралась ошибка, которая свела на нет все хитроумные построения Альвара?

Он размахнулся, швырнул консервный нож и решительно зашагал к куполу, который призывно светился.

Для начала Альвар наскоро перекусил. Даже осточертевшие брикеты показались ему на сей раз вкуснее обычного. Затем сел к столу, придвинул калькулятор и погрузился в проверку расчетов.

Миновала неделя, и Жильцони понял, что надеяться не на что. Ошибок в расчетах он не обнаружил. По крайней мере явных ошибок. Но ошибкой могло оказаться любое предположение, любая гипотеза, на которых зиждилась его теория.

Нет, не выбраться ему из этой тины предположений, при одних условиях справедливых, при других — противоречащих друг другу.

Все кончено. Эта неделя отняла у него последнюю надежду. В бороде появились первые седые волосы.

Разве не принес он в жертву своей идее все, что является самым ценным для заурядного человека, — молодость, карьеру, наконец, личное счастье?

А кто-то другой сорвет походя плод, за который Жильцони готов отдать жизнь.

Он, Альвар Жильцони, выстрадал единую теорию поля. Честь открытия уравнения мира должна принадлежать ему и никому другому на свете! …Припомнился далекий разговор с доктором Кушем, положивший начало их сближению. Они проводили тонкий опыт по дифракции фотонов. В лаборатории было душно и сыро, несмотря на включенные кондиционеры.

Марк Нуш расстегнул ковбойку и, тяжело дыша, уселся на угол стола.

— О чем ты задумался, Альви? — спросил он своего ассистента.

Жильцони отвернул голову от установки и, несмело улыбнувшись, произнес:

— О единой теории поля.

Он ожидал разноса за то, что отвлекается во время ответственного опыта, но Нуш неожиданно сказал:

— Я тоже думаю о единой теории поля. Знаешь, мальчик, кому она окажется по плечу?

— Кому? — жадно спросил Альвар.

— Тому, кто ничего не принимает на веру. Кто ставит под сомнение научные догмы, которые другим физикам кажутся бесспорными. Таким был Альберт Эйнштейн.

Жильцони почувствовал необъяснимую тягу к тому человеку, который угадывал самые сокровенные его мысли.

— Только гений может правильно смотреть на вещи, — сказал Альвар.

— Именно так, коллега, — согласился Нуш. Он тоже симпатизировал этому парню с лихорадочным блеском в глазах.

— Гений идет впереди остальных, прокладывает новые пути в науке. Его ошибки стоят дорого, надолго тормозя развитие физики, зато победам гения нет цены!.. — продолжал увлекшийся Жильцони. Он торопился выложить Нушу все, что вынашивал долгими ночами, на нудных лекциях, на физических семинарах.

Разговор продолжился в столовой.

— Для достижения своей цели гений может использовать любые средства, сказал Жильцони.

— Не любые, Альви, — покачал головой Нуш, придвигая к себе солонку.

— Любые, — отрезал Альвар. — И в первую голову — нужно уметь отречься от себя.

Нуш вздохнул:

— Не всякому это дано.

— Разве может чего-то серьезного добиться физик, который растрачивает свей талант по пустякам, на обучение бездарей и пустые книжонки…

— Популярные книжки тоже нужны, — не очень уверенно сказал Нуш, убеждая больше самого себя, чем собеседника.

Альвар выпалил:

— Вы сами себя не знаете, доктор Нуш!

— Возможно. Боюсь, что ведомство длинного Бига знает меня куда лучше, чем я сам, — грустно согласился Нуш. — А в тебя, Альви, я верю. У тебя есть передо мной два неоспоримых преимущества — молодость и честолюбие. Ты способен на многое, несмотря на непостижимые срывы.

Альвар и сам верил в себя. Верил, несмотря ни на что. И вот теперь, после пятнадцати лет, проведенных в Вороньем гнезде, он усомнился в своем предназначении.

Разыгравшееся воображение вновь и вновь рисует перед ним картину: где-то корпит над регистрационной книгой чиновник третьего класса, будущий Эйнштейн, еще не помышляющий о своем высоком предначертании. Он корпит год, два и еще сколько-то. А потом вдруг легко делает то, над чем всю жизнь безуспешно бился Жильцони…

Измученный бессонницей Альвар прислонился к дереву с зарубками.

— Я своими руками убил бы этого чиновника, — пробормотал он, не замечая, что разговаривает сам с собой. — Но как его разыскать, проклятого счастливчика?

О, если бы только Жильцони мог его разыскать!.. Но в этом случае вовсе не обязательно его убивать, этого чиновника, или повара, или зубного техника.

Можно было бы поступить иначе…

Цель оправдывает средства!

Альвар новым взглядом обвел Воронье гнездо. В этом диком уголке он безраздельный диктатор. Если бы только удалось заполучить сюда этого счастливчика… Побеседовать с ним здесь, выяснить его мнение о единой теории поля было бы нетрудно. На всякий случай под рукой будет его помощник Исав, сильный и послушный.

А если человек, доставленный в Воронье гнездо, еще не начал заниматься уравнением мира… Что ж, тогда дело еще проще. Жильцони просто будет сотрудничать с ним, незаметно наталкивая на новые участки работы. Нужные книги, справочники, микрофото журнальных статей — пожалуйста, все под рукой.

Он каждый день доил бы незнакомца, как заботливая и терпеливая хозяйка доит козу.

Потом, когда уравнение мира будет найдено… впрочем, сейчас об этом думать рано.

Гению все дозволено. Он, Альвар Жильцони, стоит выше толпы, выше ее норм и законов, выше ее плоской морали.

По каким вообще признакам можно узнать физика, самого талантливого среди всех живущих? Тем более, если физиком он станет только в будущем, а пока пробавляется другим занятием?

Очевидно, чтобы с достоверностью судить о человеке, о его будущем, нужно иметь в рунах как можно больше данных об этом индивидууме.

В принципе о нем надо знать все.

Но кто может знать все о всех?

Стоп, а длинный Биг?!

Альвар, как и все прочие, знал, что в управлении по охране социального порядка на каждого жителя республики имеется досье, куда тщательно заносятся все сведения о нем чуть не от рождения и до самой смерти. Эдакие симпатичные микроячейки, образующие нечто вроде медовых сот.

И в каждой ячейке — все о тебе.

Да, потолковать с длинным Бигом — гигантским запоминающим электронным устройством — было бы неплохо. Пусть бы он прошелся по своим ячейкам и сказал, кто из жителей страны является нынче кандидатом в гении.

Но как связаться с Бигом?

Полететь в столицу, попытаться проникнуть в управление?

Чепуха.

Предположим, Жильцони совершит невозможное и доберется до ячеек.

А дальше что? Как их расшифровать? Ведь постановка задачи у Альвара необычная — выявить гения.

Выявить крамолу — дело другое. Там у них есть специальным индикатор, называемый «всевидящим оком» — от него ничего не укроется, ни случайная фраза, ни неосторожное слово, осуждающее президента…

Даже добравшись до длинного Бига, разве сумеет он, Жильцони, самостоятельно проанализировать всю бездну информации, заключенную в ячейках, чтобы выбрать самого гениального в настоящем физика.

Но еще более трудная задача — предугадать появление такого физика в будущем.

А ведь ячеек у Бига — миллионы и миллионы!

— Пожалуй, это ненамного легче, чем отыскать уравнение мира! — сказал Альвар и пнул ногой дерево.

С задачей «поиск гения», которая пришла ему в голову, могла бы справиться машина стратегического действия. Перебирать ворох вариантов и делать логические заключения — это по ее части. Такую машину раздобыть нетрудно. Так что же, тащить ее к длинному Бигу?..

Стоп! Альвар хлопнул себя по лбу. Тащить машину не нужно. Поисковую задачу мог бы решить… сам длинный Биг. Нужно только суметь попросить его об этом, иначе говоря — правильно запрограммировать задачу.

Заставить Бига!

Пусть переберет все ячейки, которые хранятся в его памяти. Задачу можно было бы сформулировать так… Альвар двинулся по тропинке к источнику, на ходу медленно произнося:

— Отыскать среди всех живущих человека, который достиг (или сможет со временем достичь) наибольшего совершенства в области физики…

Но может ли посторонний проникнуть к длинному Бигу? Электронный мозг наверняка, как и Воронье гнездо, окружен надежной защитой. Она остановит всякого, кто попытается проникнуть внутрь, не зная шифра, отключающего входной участок.

Раздобыть шифр едва ли возможно, Альвар знал об этом. Защита длинного Бига основана на том, что альфа-ритм головного мозга каждого человека индивидуален. Не бывает двух тождественных альфа-ритмов, как не бывает двух одинаковых людей.

В охранном центре длинного Бига имелся каталог альфа-ритмов всех сотрудников, обслуживающих гигантскую машину.

Собственный альфа-ритм для каждого сотрудника служил пропуском, который невозможно ни потерять, ни подделать.

Альвар посмотрел на манипуляторы, которые монтировали жилой купол.

Можно было бы, подумал он, послать к длинному Бигу киберманипулятор, предварительно запрограммировав его на установление контакта с электронным мозгом. Разряды магнитной защиты его не сожгут. Но служба безопасности, конечно, предусмотрела подобный вариант и снабдила защиту Бига логическим лабиринтом. Его киберу не одолеть.

С лабиринтом мог бы справиться человек, но он не сможет проникнуть сквозь электромагнитную перегородку.

Получается замкнутый круг: кто сумеет соединить в себе свойства и машины, и человека? Такого гибрида нет.

Такой гибрид есть: Исав! Разве это не то, что нужно? Логические задачки лабиринта, меняющиеся во времени, перед которыми машина становится в тупик, так как они рассчитаны на специфику человеческого мышления, Исав, надо полагать, сумеет решить.

Еще одно подтверждение гениальности Жильцони! Он оказался прозорливцем, когда, возясь с обреченным Исавом, предположил, что этот полуробот окажется ему полезным.

Все, что было до этого, — чепуха. Гений должен уметь начинать все сначала, перечеркнув прошлое. Теперь-то и скажется дальновидность Жильцони, который еще тогда, в клинике Мензи, тайком произвел некоторые усовершенствования в электронном мозге, который должен был заменить Исаву его собственный.

Абор Исав занимает промежуточное положение между человеком и роботом. С помощью этого недостающего звена он, Альвар Жильцони, должен осуществить свой план.

Исав может и погибнуть на подступах к длинному Бигу. Но кто сказал, что научный прогресс может обойтись без жертв? Сколько людей погибло, прежде чем научились обуздывать термоядерную реакцию! А покорение космоса?

Но разве сравнить со всеми этими пусть большими, но частными победами уравнение мира? Неужели это много — ради единой теории поля, сулящей людям неисчислимые блага, пожертвовать получеловеком?

Скорее к передатчику — он валяется, запылившийся, под столом. Жильцони не связывался с Исавом, кажется, целую вечность. Можно вызвать Исава и по обычной биосвязи — небольшой шарик биосвязи с полуроботом у Альвара в кармане, как всегда. Но передатчик надежнее.

Протирая ветошкой экран, Жильцони решил, что покидать Воронье гнездо нет смысла: он будет отсюда руководить операцией, Которую задумал.

Нельзя терять ни минуты, и так много времени упущено.

Вращая верньер настройки, Альвар размышлял. Поспешность может повредить. Нужно выработать план действий, хотя бы предварительный.

Он оставил передатчик и придвинул чистый лист бумаги.

С планом он провозился долго — часа полтора. Одни пункты вымарывал, другие вписывал. Перечитал все и остался довольным — все звенья плана выглядели логично.

Теперь можно вызывать Исава.

— Главные козыри — дерзость и неожиданность, — пробормотал Жильцони, заканчивая настройку.

В мутноватой глубине экрана медленно возникла туманность. Постепенно она приобрела черты Исава. Время было послеобеденное, Исав отдыхал.

Альвар молча вглядывался в лицо Абора, лишенное всякого выражения. Немигающий взгляд его в ожидании приказаний был устремлен на хозяина.

И это тот, кто должен выполнить великую миссию! Но что делать, именно Исав лучше всех других подходит для цели, которую поставил Альвар Жильцони.

— Слушай меня внимательно, Абор… — начал Жильцони, неизвестно для чего оглянувшись.

Закончив инструктаж, который не вызвал у Исава ни малейшего удивления, Альвар отключил передатчик.

Итак, машина запущена, Абор приступает к выполнению первого пункта плана. Чтобы добраться до салона индивидуального платья, ему потребуется минут сорок.

Как убить это время? Не мешает подумать о том, как он будет обуздывать избранника длинного Бига, если этот избранник вздумает проявлять строптивость.

Взгляд Альвара остановился на початой пачке сигарет, забытой Исавом во время последнего посещения Вороньего гнезда. Абор курил такие крепкие сигареты, что у Альвара дух захватывало. Исав добавлял к табаку наркотики, уверяя, что лишь эта адская смесь способна усмирять боли, время от времени возникающие у него в затылке.

Жильцони знал причину этих болей, и потому старался смотреть сквозь пальцы на пристрастие Исава.

Он повертел в руках пачку. В ящике стола у Альвара имелось немного весьма сильнодействующего наркотика — цеона. Он держал его на случай, если Исава хватит приступ в Вороньем гнезде.

Можно напитать сигареты цеоном и потом хорошенько заклеить пачку. Это будет неплохое оружие на случай, если придется кого-либо усмирить, подавить волю.

Сигареты снабжены фильтром, это хорошо для нападающей стороны. Кроме того, дым с примесью цеона очень быстро рассеивается, так что он не опасен для того, кто наберет в рот дыму и, не затягиваясь, сразу выпустит его. Зато тот, кто, ничего не подозревая, вдохнет дым…

Жильцони положил перед собой часы и занялся сигаретами, вытащив из столе цеон. Когда, кончив дело, он тщательно заклеил обработанную пачку, стрелка показала, что прошло 35 минут.

«Хорошо бы испытать на ком-нибудь действие сигарет», — подумай Альвар.

Он снова включил передатчик и принялся наблюдать за действиями Исава.

Глава четвертая ИЗБРАННИКИ ДЛИННОГО БИГА

Находясь в Скалистых горах в течение долгого времени, Альвар не очень интересовался, чем живет мир, который он добровольно покинул, что происходит в нем, как он ест, во что одевается и чем развлекается.

У затворника Вороньего гнезда хватало своих забот и огорчений.

Теперь, наблюдая на экране, как размеренно шагает по улице Исав, Жильцони не переставал удивляться переменам, которые произошли в городской жизни за пятнадцать лет. Ритм жизни, кажется, еще больше убыстрился, если только это возможно. Разные детали приковывали внимание Альвара.

Ну, моды — бог с ними, Альвар никогда особенно не интересовался модой, поэтому его оставляли равнодушным кричащие наряды женщин, их шляпы, увенчанные пластиковыми аквариумами, огромные двойные кольца в ушах или рот, раскрашенный светящейся помадой на манер треугольника.

Некоторые вывески, мимо которых шествовал Исав, ставили Жильцони в тупик.

Что, например, может означать эта вывеска:

На двери изображена обнаженная нимфа, наполовину погруженная а пену, словно Афродита.

Перед вывеской Исав замедлил шаг и, наконец, остановился. Жильцони решил, что его помощник любуется нимфой — его помощник был неравнодушен к женской красоте.

Исава следовало наказать за самовольное промедление. Жильцони полез в карман, где лежал биопередатчик, но в это время Абор толкнул дверь и вошел в «Салон индивидуального опрыскивания». …В салон вошел субъект с остекленевшим взглядом. Странно улыбаясь, он сделал еще более странный заказ: небесно-голубую форму программиста из обслуживания длинного Бига.

Форма эта не составляла тайны — ее чуть ли не каждый день можно было увидеть на экране телевизора.

Поскольку желание клиента — закон, две девицы, мило улыбаясь, впихнули заказчика в свободную кабину, предварительно запрограммировав опрыскиватели.

Когда через две минуты клиент покинул кабину, голубой пластик плотно облегал его атлетические формы.

Жильцони мысленно отдал команду, и Исав переоделся в старое, а униформу ему завернули в аккуратный пакет. Когда заказчик, расплатившись, удалился все той же сомнамбулической походкой, среди скучающих сотрудников салона развернулись оживленные прения. Жильцони слушал их с интересом. Он по репликам мог догадаться о том новом, что появилось за время его пятнадцатилетнего отсутствия.

— Когда этот тип вошел, я решила, что это робот, клянусь: богом! прощебетала особа, занимавшаяся цветом напрыскиваемой одежды: сотни оттенков пластика подчинялась ей.

«Значит, уже научились создавать роботов», — отметил про себя Альвар.

— Роботам запрещено напрыскивать одежду, — мрачно произнес кассир.

— Вот-вот, — подхватила первая особа. — Я уж совсем было собралась звонить в полицию, а тут он как глянет на меня…

— Как?

— Так умно, пронзительно…

— Робот тоже умеет глядеть, — заметил кто-то из сотрудников салона.

Первая возразила:

— Нет, робот так глядеть не может.

— Ты ошиблась, детка, — заметил рыжий упаковщик, подмигнув остальным. Это был типичный робот.

— К тому же явно несортовой, — подхватила шутку девица, сидящая с ним рядом. — Разве у человека могут быть такие широкие плечи?

— А челюсти! Брр! — добавил упаковщик.

Конец дискуссии положил хозяин салона. Хлопну ладонью по конторке, он произнес:

— Конечно, мы обслужили человека. Разве мы стали бы нарушать закон?

Больше всего на свете Абор хотел, чтобы прекратилась эта тупая разрывающая боль в затылке, которая толкает его на идиотские поступки. Зачем, например, понадобилось ему это дорогостоящее голубое одеяние? И куда теперь нужно идти?

От боли лица окружающих казались зыбкими, нереальными. Мысли, едва зародившись, обрывались, словно кто-то гасил их.

Далеко отсюда, в Скалистых горах Альвар Жильцони сжал в кармане биопередатчик и отдал мысленную команду, — Исав двинулся быстро, почти побежал.

— Так, так, голубчик, — бормотал Альвар, не спуская глаз с экрана. Теперь — прямиком к длинному Бигу, и да поможет тебе бог!..

Повинуясь приказу извне, Исав втиснулся в подземку.

Видимость на экране ухудшилась. Вагон на ходу слегка покачивался световой круг на экране колебался.

Исав сел, прижимая к груди пакет с одеждой. Свободной рукой он время от времени осторожно дотрагивался до затылка.

— Терпи, голубчик. Я вынужден… — прошептал Альвар.

Вагон пулей вылетел на поверхность и, миновав мост, углубился в окраину.

В другое время Жильцони, не отрываясь, смотрел бы на непривычные контуры зданий, которые появились уже после того, как он поселился в Вороньем гнезде. Ко теперь у него не было возможности созерцать удивительный пейзаж — Исава ни на миг нельзя было выпускать из поля зрения.

«Пора переодеться», — подумал Альвар, не выпускающий из рук биопередатчик, и Исав, отделенный от него сотнями миль, вскочил с места. Его внезапно осенило, что в пакете костюм, который следует надеть.

Он поднялся и, покачиваясь, двинулся в конец вагона. Через две минуты из туалета вышел программист длинного Бига в обычной голубой форме.

Когда поезд остановился и Исав нерешительно вышел на перрон, пыльный и малолюдный, Жильцони, сосредоточившись, повторил задание.

Дальше держать Исава «на поводке» биосвязи было опасно: он должен был вести себя естественно, ничем не выделяясь среди окружающих.

Исав пристроился к цепочке служащих, которая неторопливо втягивалась в турникет. Служащие были одеты точь-в-точь, как он. Вдали возвышалась колоссальная стена, окружающая ведомство длинного Бига.

Жильцони щелкнул тумблером. Экран начал наливаться темнотой, будто кто-то вылил туда пузырек чернил.

Потянулись часы ожидания. Альвар томился. Он сходил к источнику, пошвырял камни в расселину, потом выпил кофе. Задумчиво повертел в руках пачку сигарет, заготовленных впрок особым образом.

Время!

Жильцони включил экран. Из турникета змейкой потянулись служащие. Они глядели под ноги и не разговаривали друг с другом.

А вот и Исав! Лицо его выражало крайнюю степень усталости, глаза были полуприкрыты. Он знал, конечно, что ему грозит смерть, но не мог нарушить волю хозяина.

Альвару не терпелось спросить, кого назвал длинный Биг, но он сдержал себя: резкий толчок мог вывести Исава из состояния призрачного равновесия, а это погубило бы все дело.

Исав вышел из вагона и долго бродил по улицам. Он приходил в себя, словно пробуждаясь от долгого сна. Альвар не касался биопередатчика отпустил вожжи.

Ко всему безучастный Исав вышел на середину моста и остановился. Мимо него грохотал транспортный поток, спешили по своим делам люди, перескакивая с одной бегущей ленты на другую, но все это не занимало Исава. Поставив локти на чугунный брус перил, он уставился на мутные волны.

«Излишняя самостоятельность — это плохо, — подумал озабоченно Альвар. Как бы в воду не бросился, чего доброго».

Он сосредоточился и чуть-чуть сжал биопередатчик. Лицо Исава исказилось гримасой боли.

Не оглядываясь, Исав сошел с моста, прошел несколько улиц, и остановился в чахлом скверике, со всех сторон задавленном громадами домов. Людей здесь не было. Он подошел к скамейке и поспешно, словно его ударили по ногам, сел.

— Докладывай, — прозвучал у него в мозгу голос хозяина.

Исав тихо сказал:

— Я выполнил задание.

— Давай по порядку. Ты установил контакт с длинным Бигом?

— Да.

— В программе поиска не напутал?

— Я повторил слово в слово задачу, которую ты сформулировал мне, хозяин.

— Сколько времени Биг решал задачу?

— Десять минут.

— За десять минут Длинный Биг пересмотрел все миллионы блоков? недоверчиво переспросил Жильцони.

— Я засек время. Но решил сразу оттуда не выходить, чтобы не вызвать подозрений.

— Правильно сделал, — похвалил Жильцони.

— А логический лабиринт оказался очень простым…

— О лабиринте потом, — перебил Жильцони. — Тебя никто не заподозрил?

— Нет. Случилось другое.

— Что?

— Когда я давал Бигу задание, мне стало дурно. Едва сознание не потерял. Что-то с затылком…

Альвар перевел дыхание.

— Ты выполнил мое задание, Абор, — сказал он. — Я теперь в долгу перед тобой. Вот выйду из Вороньего гнезда, и займемся твоим здоровьем. А теперь скажи, кого назвал тебе длинный Биг?..

— Лили Шарло, 22 года. Восточный балет… — монотонным голосом произнес Исав.

«Женщина?..» Жильцони ожидал чего угодно, только не этого. Впрочем, почему бы и нет? История знает женщин-ученых, открывших в науке новые пути. Мария Кюри… Софья Ковалевская… Эмми Неттер… Теперь нужно отыскать эту Лили, познакомиться…

— Антон Пульвер, 54 года… — продолжал Исав.

— Как! Еще один? — не удержавшись, воскликнул Альвар.

— Антон Пульвер, — тем же безжизненным тоном повторил Исав, — младший клерк торгового дома «Либин и сыновья».

«Младший клерк!.. Почти эксперт третьего разряда. Как Альберт Эйнштейн. Правда, староват — Эйнштейну было вдвое меньше, когда он создал теорию относительности. Но это ничего еще не доказывает…» — Крон Флин, центрфорвард национальной сборной людей по футболу…

— Футболист? — шепотом выдавил Жильцони. — Ничего не понимаю… И почему «людей»?

Кто еще, кроме людей, может играть в футбол? Уж не марсиане ли? Или венериане? Жильцони в этот миг почувствовал со всей отчетливостью, что за пятнадцать лет, проведенных в Вороньем гнезде, сильно отстал от жизни, я многое стало ему непонятным…

— Кандидат в сборную мира людей, 19 лет, — продолжал Абор.

— Сколько же их всего… кандидатов в гении? — вырвалось у Альвара. Он с ненавистью смотрел на экран, будто именно Исав был повинен в неожиданном обилии кандидатов на создание единой теории поля.

— Биг назвал мне пятерых.

— Кто еще?

— Лиго Ставен, акробат…

— Только этого не доставало!.. — простонал Альвар, закрыв лицо руками. — Акробат, клерк, балерина, футболист… Почему физикой не занимаются только физики? А пятый кто?

— Альвар Жильцони…

— Я?

— Ты, хозяин.

— Но я… — начал было Жильцони и тут же умолк. После длительной паузы голос его звучал, как всегда, твердо и уверенно. — Я опущусь на воды Дохлого кита завтра утром. Возле маяка. Жди меня там.

— Хорошо.

— Мы летим на восток. Проведаем звезду балета. — Жильцони посмотрел на пачку сигарет и усмехнулся. Во время разговора его так и подмывало спросить: не встретил ли Исав где-нибудь в городе случайно Шеллу? Он понимал, что такая вероятность ничтожна, но она ведь не равна нулю! Однако свой вопрос он не задал. Сейчас, когда, возможно, цель близка как никогда, он не имеет права размагничиваться.

Альвар вышел из купола подышать свежем воздухом. Его встретили ранние сумерки.

Кончается заточение в Скалистых горах! Не так, правда, как он мечтал. Что ж, он постарается добиться победы другим путем. Он подарит человечеству уравнение мира. Бессчетные поколения будут благодарны ему победителя не судят.

Глава пятая ЗВЕЗДА БАЛЕТА

Внизу простирались отроги невысоких гор. Орник шел высоко. Альвар подумал, что машина летит с натугой, словно старая птица, дни которой сочтены. Аппарат набрал еще высоты и, втянув крылья, перешел на реактивную тягу.

Исав привалился к иллюминатору. Его бессмысленный взгляд провожал белые барашки, которые изредка скользили мимо орнитоптера. Время от времени Исав подносил руку к затылку, и лицо его искажалось гримасой боли.

Когда боль утихла, Исав вытащил из кармана шестигранный стержень биопамяти и, прислонив его к виску, принялся записывать свои мысли.

«Какие там могут быть мысли у Исава? — пренебрежительно подумал Жильцони. — Они, должно быть, серы и однообразны, как эти облака, что бегут за иллюминатором».

Когда машина, покинув столицу, взяла курс на восток, Исав наскоро показал хозяину, как удобно пользоваться патронами биопамяти, если хочешь сделать какую-нибудь заметку. Для этого не Нужно ни бумаги, ни карандаша.

— Когда изобрели эту штуку? — спросил Альвар, вертя в руках стержень, протянутый ему Исавом.

— Года три назад.

— Кто придумал, не знаешь?

— Чарльз Макгроун.

— Вот как?.. А казался такой бездарью…

Исав кивнул на стержень.

— Возьми себе, хозяин. У меня еще есть несколько.

Жильцони вернул ему патрон биопамяти.

— Предпочитаю записную книжку, — буркнул он.

Что принесут ему, Жильцони, ближайшие несколько часов? Может быть, уже сегодня вечером он станет счастливейшим обладателем уравнения мира?

Орник вел себя прилично, не барахлил, будто понимал ответственность предстоящего момента. Скоро аппарат коснется земли, координатор сообщит, что машина доставлена в заданную точку, Альвар выйдет в город, сольется с толпой… Затем — театр, Сияющая примадонна, между делом занимающаяся физикой элементарных частиц…

Уж во всяком случае она хорошенькая — это единственное, в чем он почему-то был абсолютно уверен.

Интересно взглянуть, какими стали теперь ракеты. Но их царство было повыше — если хорошенько прислушаться, то можно было скорее угадать, чем уловить отдаленный смешанный гул, похожий на многочисленные громы.

Автопилот сообщил:

— До финиша десять миль.

— Снижаемся, — сказал Исав и спрятал в карман патрон биопамяти.

«Главное — не спугнуть эту самую Лили, — подумал Альвар, распрямляя затекшие ноги. — Она не должна ничего заподозрить. Правильный подход — это все».

За годы, проведенные в Вороньем гнезде, он отвык от деликатного обращения. Справедливости ради надо сказать, что и отвыкать-то особенно было не от чего. К счастью, самокритичность, не покинула Альвара, и он особенно остро почувствовал недостатки собственного воспитания сейчас, когда судьба толкала его в совершенно непривычные обстоятельства.

Орнитоптер вновь выпустил крылья и планировал, подобный огромному нетопырю. Локаторы выбирали место для посадки.

Исав встал с кресла и шагнул к люку. Косые лучи заходящего солнца, ворвавшегося в кабину на крутом вираже, на мгновение осветили мощный торс и широкую ладонь, обхватившую поручень.

«Не хотел бы я встретиться с ним в темном переулке», — подумал Жильцони.

Локаторы насилу выбрали свободный клочок гудрона.

Трудно передать чувство, с которым Альвар Жильцони спрыгнул на землю. Если не считать кратковременной остановки у маяка в заливе Дохлого кита, где он прихватил своего верного помощника Исава, Жильцони, словно блудный сын, возвращался к людям после пятнадцатилетнего отсутствия. Постаревший, но не сломленный.

Он шел медленно, часто останавливался. Не так ли чувствуют себя астронавты, высадившиеся на новую планету?

Они вышли на оживленный перекресток. Исав молчал, ожидая приказаний хозяина.

Все так же осторожно ступая, Альвар перешел на самую скорую тротуарную ленту — такой быстрой пятнадцать лет назад не было. Исав следовал за ним как тень.

Альвар жадно оглядывался. Дома стали еще выше, словно выросли. Но люди, если не считать одежды… люди, похоже, совсем не изменились.

Прокопченные стены то уходили немного в стороны от узкого стремительного ручейка из шероховатого пластика, то снова подходили вплотную, и тогда Альвару чудилось, что он снова в своем Вороньем гнезде, в ущелье, вокруг которого сгрудились скалы…

Найти дорогу, выбрать нужную ленту не составляло труда: путь к театру мог показать любой встречный.

На ленте мало кто стоял. Большинство продвигалось вперед, стараясь выгадать еще хотя бы минуту-другую. Прохожие с недоумением поглядывали на странную пару.

Как всегда в минуты волнения, Альвар почувствовал вдруг волчий голод. Поэтому перед тем, как идти в театр, он решил завернуть в кафе.

Они с трудом отыскали свободный столик в самом углу, под пыльной пальмой.

Официант удивленно мигнул, когда приземистый мужчина с бычьей шеей заказал полдюжины бифштексов, Альвар взял какое-то блюдо наугад, не выбирая: лишь бы мясо.

В ожидании заказа молчали. Исав сидел, как всегда, безучастно. Лишь при виде молодых женщин, проходивших мимо, он несколько оживлялся. Жильцони вилкой о нож выбивал нетерпеливый марш. Подумать только, через несколько минут перед ним в тарелке будут не консервы, не брикет опостылевшей хлореллы из выращивателя, а кусок настоящего мяса. Как оно пахнет, жареное мясо? Жильцони втянул носом воздух.

Исав размышлял о том, чем были заполнены последние дни, когда он вдруг — неизвестно почему — пробудился от полусонного прозябания. Зачем он ждал сегодня на рассвете хозяина, прогуливаясь по узкой бетонной дорожке, которая окружает маяк? Зачем он прыгнул в орник Жильцони, который опустился на мутные волны залива Дохлого кита? А зачем накануне с риском для жизни пробирался сквозь лабиринт защиты к длинному Бигу? Он снова припомнил задачу, сформулированную хозяином для длинного Бига: «Отыскать среди информ-капсул ту, которая отвечает человеку, наиболее совершенному или могущему впоследствии стать наиболее совершенным…» Дальше шло что-то про физику, единую картину мира, длинные слова, которые казались бессмысленными, — они путались на языке и вызывали желание сплюнуть. И потом эта боль, эта проклятая боль. Как раз в тот момент, когда он побелевшими от страха губами шептал задание Бигу, невидимая рука вонзила а затылок раскаленный гвоздь. Абор знал, что может умереть в любую минуту. Но уж лучше смерть, чем такие приступы…

— Болит? — прервал его размышления Жильцони.

Исав осторожно помотал головой, словно боясь разбудить боль.

— Ничего, Ис… скоро у нас будут деньги.

Глаза Исава блеснули.

— Много? — спросил он.

Жильцони усмехнулся:

— Я отвалю тебе миллион.

— А кто нам даст?

— Благодарное человечество, — загадочно ответил хозяин.

— Миллион… Тогда я вылечусь.

— Вылечишься, — пообещал Жильцони.

Официант принес заказ.

Исав равнодушно расправлялся с бифштексами. Альвару показалось, что мясо, которое ему подали, имеет странный привкус. Он подозвал метрдотеля и пожаловался.

— А что ж вы хотите? Это синтетика, — пояснил тот вежливо-равнодушно.

— Но я не заказывал синтетику!

— У нас другая пища не подается.

Альвар в раздумье посмотрел на кусок дымящегося мяса, которое ну решительно ничем не отличалось по виду от натурального.

— Где я могу получить натуральную пищу?

Метрдотель с интересом посмотрел на него:

— Вы, наверно, иностранец?

— Как вы угадали?

— Сразу видно. У нас впервые?

— Да нет. В последний раз я был здесь пятнадцать лет назад, — сказал Жильцони.

— Пятнадцать лет — это целая вечность, — улыбнулся метрдотель. Раньше, действительно, в кафе подавали натуральные продукты. Но с тех пор многое изменилось…

— Я вижу.

В продолжение разговора Исав сидел с каменным лицом, поглощая бифштексы.

— У нас в городке, например, осталось только одно кафе, где подают натуральное мясо, — продолжал метрдотель. — Но порция стоит целое состояние.

Метрдотеля позвали и он, извинившись, величаво удалился. Жильцони кое-как доедал свое блюдо, когда внимание его привлекла компания юнцов, которая веселилась за соседним столиком. Вина они почти не пили, но выглядели явно под градусом. Курили, правда, многовато и как будто бы украдкой: сделав затяжку, тотчас прятали сигарету.

Приглядевшись, Жильцони заметил, что сигареты совсем не дают дыма.

— Что это? — спросил он.

— Где? — не понял Исав.

— Вон, — указал Альвар глазами в сторону юнцов.

— Наркотики курят.

— Теперь можно курить наркотики?

— Не то чтобы можно. Но владельцу кафе это выгодно, и он смотрит на наркоманов сквозь пальцы, — пояснил Исав.

— А полиция?

— Рука руку моет, — зевнув, произнес Исав.

Надрывные звуки джаза доносились откуда-то из подпола. На вопрос, с чем это связано, Исав пояснил:

— Сейчас так модно. Считается, что удобнее танцевать, когда звук идет снизу.

Альвар расплатился, и они вышли не улицу, залитую мертвенным светом.

— Куда теперь, хозяин? — спросил Исав.

— Прогуляемся.

— У нас нет времени.

— Нет времени? — переспросил Альвар.

— Мы должны спешить.

— Интересно, куда же это?

— Получить деньги, о которых ты говорил. Ты же знаешь, что мне они необходимы.

Альвар улыбнулся.

— Деньги получить не так-то просто. Вот мы пройдемся не спеша да поразмыслим, как и что…

Исав, не дослушав, сжал кулаки и угрожающе двинулся к Жильцони. Тот небрежно сунул руку в карман, и Исав тут же остановился, схватившись за затылок и охнув от боли.

— Опять? — участливо спросил Альвар. Исав что-то промычал в ответ.

Театр отыскали быстро.

Старинное здание, стесненное надменными гигантами, пыталось сохранить остатки самоуверенности. Но бронзовые львы, лежащие у входа, давным-давно сникли, казалось, в выражении их морд сквозила печаль.

Хотя до начала спектакля было больше часа, билеты они достали с превеликим трудом, заплатив за них втридорога. Это удивило Альвара: он считал, что если за пятнадцать лет театр и не умер окончательно, то находится на грани отмирания. А тут аншлаг и толпа театралов, осаждающая вход.

Исава ничто не удивляло. Стоя в сторонке, он флегматично наблюдал, как хозяин в поте лица добывает билеты.

Здесь нужно признаться, что Абор Исав впервые в жизни ступал под священные своды театра. Он вообще относился к искусству скептически, считая его пустой и вредной забавой. Исключение Исав делал только для балета, но наблюдал его лишь по телевизору.

И сейчас он спокойно ожидал начала представления, не испытал никакого волнения, когда занавес поднялся.

Что касается Жильцони, то он тоже плохо следил за действием. Его больше интересовали актрисы. Как угадать, которая из них Лили Шарло? Картина сменяла картину. Разгневанные космические волки плясали огненную джигу. Раненная на охоте антилопа красиво умирала, роняя натуральные слезы.

И вдруг… Это было похоже на чудо. На сцену вышла королева. Неся невесомое тело, она приблизилась к своим клевретам, и те замерли, устремив на нее взгляды. Каждое движение женщины было исполнено непередаваемой грации.

Лилась музыка, но ее рождал не оркестр, нет, а завораживающие пируэты танцовщицы.

Чтобы проверить свое впечатление, Жильцони покосился на соседей.

Старичок в смокинге, сидевший слева, смотрел в бинокль и таял от удовольствия.

Даже Исав, и тот утратил обычную сонливость, и глаза его приобрели осмысленное выражение.

Жильцони преодолел сильнейшее искушение сжать биопередатчик и привести помощника в чувство, точнее в бесчувствие. Если он не сделал этого, то не из человеколюбия, а единственно потому, что боялся, как бы Абор не нарушил очарования минуты: в последнее время он переносил свои приступы особенно болезненно.

— Кто это? — почти беззвучно прошептал Жильцони, коснувшись губами розового уха старичка. Тот с негодованием отшатнулся, затем развернул программку, лежащую на коленях, и ткнул пальцем в короткую строку.

— прочел взволнованный Жильцони.

Когда на сцене появилась королева Эридана, остальные персонажи для зрителей перестали существовать.

Жильцони поддался общему гипнозу — он следил только за Лили. И что ж тут в конце концов странного, что ей, королеве, подвластны новейшие разделы физики? Наверно, она обладает способностью все, что происходит вокруг, схватывать налету. В таком случае и тайны микромира для нее открытая книга.

Быть может, она и не подозревает о своем божественном даре — что из того? Это даже лучше — с тем большей легкостью поделится она с Альваром своими открытиями. А не захочет… Альвар пощупал в кармане пачку сигарет, пропитанных цеоном.

По окончании спектакля Жильцони оставил Исава у входа. Он решил, что разговор с первой из избранниц длинного Бига должен происходить тет-а-тет.

За кулисами пахло пылью. Жильцони пробирался узкими коридорами, разглядывая таблички на дверях.

Похоже, коллеги Лили Шарло относились к ней несколько иначе, чем восторженная публика. На вопрос Жильцони, как разыскать примадонну, две балерины молча переглянулись и хихикнули, а мужчина в униформе, указавший Альвару дорогу, недоуменно посмотрел на него и хотел, видимо, что-то сказать, но только махнул рукой.

У заветной двери Альвар постоял немного, переводя дух, и тихонько постучал. Никто не ответил. Постучал еще раз, погромче — с тем же успехом.

— Входите так, — посоветовала пробегавшая мимо балерина.

Жильцони толкнул дверь и вошел.

Королева сидела вполоборота у зеркала, снимая грим.

— Добрый вечер, — сказал Альвар.

Лили ничего не ответила, только улыбнулась, разглядывая в зеркало гостя.

— Надеюсь, вы простите меня за вторжение… — Альвар притворил дверь и сделал несколько шагов.

Лили продолжала молчать.

— Я взял на себя смелость от имени всех ваших поклонников и поклонниц…

Королева продолжала молча улыбаться, только улыбка у нее стала, какой-то жалкой. «Словно в дурном сне. Не понимает она меня, что ли?» мелькнуло у Жильцони.

Неожиданно Лили жестом, исполненным той же грации, что и каждое ее движение, показала на свои уши. «Она не слышит, глухая, — догадался Альвар. — Но в таком случае, как же она, танцуя, улавливает ритм музыки?» Жильцони подошел к балерине и поклонился.

Лили показала рукой на свободный стул.

Каждый жест ее был естествен. Не в этом ли заключался секрет успеха Лили Шарло?

«И впрямь королева, — подумал Жильцони. — Глухая королева, которая сейчас, сама того не ведая, навеки осчастливит одного из своих подданных».

Альвар достал блокнот и карандаш и четко вывел на первой странице:

«Я покорен вашей игрой».

Лили тихо повторила:

— Игрой?

«Вы изумительно танцуете», — вновь написал Альвар.

— Вам нравится, честно?

Жильцони энергично закивал, радуясь, что они нашли наконец-то общий язык.

— Всем нравится, как я танцую, — тихо сказала Лили, — кроме одного человека.

— Кто же это?

— Я.

— Вы?

— Мне порой кажется, что я совсем не умею танцевать. Во всяком случае, что я могла бы танцевать гораздо лучше. И сознание этого доставляет мне боль…

Лили потрогала лежащий перед ней букет роскошных роз; улыбнулась своим мыслям.

— Зато когда мне удается станцевать так, как я хочу… это блаженство, — произнесла она.

Жильцони вертел в руках блокнот.

«Танцы — это еще не все в жизни», — написал он после раздумья.

— Я не знаю ничего, кроме танцев.

Жильцони взялся было за пачку сигарет и опустил ее. Он почувствовал, что Лили говорит правду.

— Танцы — это вся жизнь…

Голос девушки, и без того тихий, перешел в еле слышный шепот. Казалось, она засыпает.

Лили Шарло, конечно, можно было назвать гениальной. В своей области. Как балерина она была неподражаема — это-то Альвар понял. Но столь же ясно он понял и то, что Лили Шарло, примадонна Восточного балета, 22 лет, явно не имеет никакого отношения к мю-мезонам, античастицам и кваркам…

Неужели длинный Биг что-то напутал и выдал не ту кандидатуру? Неужели случилась ошибка, одна из тех, которые происходят, по теории вероятностей, хотя бы одна на миллион? Случайный импульс — и Биг выбрал не ту капсулу, которую нужно было, а соседнюю, несмотря на то, что в этих капсулах была совершенно различная информация.

К счастью, Биг не ограничился только Лили Шарли и Альваром Жильцони, иначе список оказался бы исчерпанным.

Выйдя из уборной примадонны, Альвар спрятал блокнот, вытащил записную книжку и аккуратно зачеркнул имя Лили Шарло.

Себя он вычеркнул раньше, учитывая опыт пятнадцатилетних трудов в Вороньем гнезде.

В коридоре поникшего Альвара догнал толстяк с отвисшей губой.

— Вы, наверно, из газеты? — началом.

Альвар ускорил шаг, но толстяк не отставал.

— В последнее время у нас много гостей, которых раньше не было, продолжал толстяк, семеня рядом. — Радио, телевидение… Сегодня еще тихо, только вы вот пришли, а в иные дни — прямо-таки нашествие.

— Вот как!

— Слава о Лили Шарло расходится, как круги на воде, шире и шире.

— Я рад за нее, — процедил Альвар.

— Вы были на спектакле?

— Да.

— Скажите честно: здорово?

— Я бы сказал, неплохо.

Толстяк поджал губу. Он явно ожидал самых восторженных излияний.

— А вы знаете, что пишут о Лили газеты?

— Газет не читаю.

— И давно?

— Пятнадцать лет.

— Ха-ха, неплохо. В таком случае позвольте, я вам процитирую. — Он выхватил из кармана довольно толстую пачку газетных вырезок. Листки образовали в его руке веер, которым толстяк энергично размахивал.

Разговор заинтересовал Альвара.

— Где же это… позвольте… ага, вот! — толстяк вынул нужный листок и с выражением прочел: «Танец Лили Шарло — это феерическое зрелище, которое дает представление о небесном совершенстве и может примирить человека с богом».

— Сильно сказано, — заметил Жильцони. — Впрочем, провинциальные газеты склонны к преувеличениям. Это отметил еще Марк Твен.

— Это справедливая оценка, — возразил толстяк. — Поверьте опыту старого режиссера.

Режиссер взял Альвара за пуговицу.

— Танцевать — это единственное, что умеет Лили Шарло. Но зато никто на земле на танцует лучше, чем она, — голос толстяка зазвучал торжественно. Так можете и написать в своей газете.

— Напишу, — пообещал Жильцони.

Подле унылого льва Исав оживленно беседовал с молоденькой балериной.

— В машину, — бросил ему Жильцони, проходя мимо. …Земля внизу покачнулась и плавно выровнялась. Орник набрал высоту и лег на новый курс.

Жильцони оторвался от пульта, мельком глянул на застывшего, ссутулившегося Исава и со вздохом вытащил записную книжку. Раскрыл ее и жирно подчеркнул второе имя, шедшее по списку, который выдал длинный Биг.

Итак, Антон Пульвер. Младший клерк торгового дома «Либин и сыновья».

Почему-то Альвару Жильцони казалось, что на этот раз его ждет удача. Не мог же длинный Биг ошибиться два раза кряду?

Глава шестая АНТОН ПУЛЬВЕР

Орник приземлился удачно. Впрочем, слово «приземлился» в данном случае не совсем подходило — аппарат опустился на плоскую кровлю строения, которое располагалось в центральной части города. Здесь, согласно данным длинного Бига, обитал Антон Пульвер, второй кандидат в гении.

В полете Исав пытался расспрашивать Альвара, почему они так скоропалительно покинули Восточный театр, где столько интересных девочек, чем закончился его визит к Лили Шарло, а главное, где обещанные деньги?

— Отстань, — буркнул Жильцони, и Исав послушно умолк.

В воздухе, обгоняя Друг Друга, густо роились индивидуальные и многоместные летательные аппараты — был вечерний час пик.

Жильцони и Исав отыскали действующий эскалатор и спустились на улицу.

Автопилот сработал точно. Здание, на которое они сели, являлось административным корпусом фирмы «Либин и сыновья», о чем говорила неоновая вывеска.

На сей раз Альвар решил поручить первый визит Исаву, который должен был выяснить, на каком этаже, в какой комнате трудится Антон Пульвер, и доложить об этом хозяину.

Но план Жильцони встретил препятствие. Оказалось, что проникнуть на территорию фирмы невозможно. Посланный в разведку Абор вернулся ни с чем бдительные фотоэлементы, едва он подошел ко входу, зафиксировали человека, который не является служащим фирмы, и стальной турникет ощетинился, не впуская чужака.

— Этот Либин защищен лучше, чем длинный Биг! — не переставал удивляться Исав.

Жильцони пояснил:

— Либин — частная фирма.

Нужно было обдумать новый план, и Альвар, велев Абору ждать его, отправился побродить по улицам.

Гулял Жильцони долго, но так ничего и не придумал. Он устал и проголодался, и потому вошел в первое подвернувшееся кафе.

Наскоро перекусив, решил заказать бутылку синтетического вина, соблазнившись его умеренной ценой.

Утолив голод и жажду, Жильцони задумался. Разыскать человека в городе, конечно, не проблема. Но как прийти к нему, не вызвав никаких подозрений?

За соседним столом сидели двое, и Альвар против воли стал прислушиваться к их разговору, когда он стал слишком громким.

— А я тебе говорю, что сам Либин в духах Коти ничего не смыслит, горячился один.

— Ну уж не смыслит, — усомнился другой.

— Конечно, не смыслит! И сыновья в палашу — им только прибыль подавай.

Жильцони навострил уши. Он понял, что эти двое — служащие фирмы «Либин и сыновья». Судьба послала Альвару удачный случай — нужно было не прозевать его.

Скрепя сердце Жильцони заказал еще одну бутылку и попросил у соседей разрешение пересесть за их столик.

Двое умолкли, выжидательно глядя на Жильцони.

— Тебе чего? — сказал, наконец, один.

— Да вот, — указал Альвар на бутылку, — не поможете ли одолеть?

— А сам что, не справишься? — буркнул другой.

— Боюсь, что нет, — Альвар постарался улыбнуться как можно любезнее.

— Что ж, можно и помочь, — решил первый.

— Присаживайся! — подмигнул его приятель.

Бутылку мигом осушили, после чего Жильцони подозвал официанта и заказал еще.

— Эге, да ты, я вижу, парень с кошельком, — заметил первый, худощавый человек болезненного виде. Ему, похоже, не исполнилось и тридцати, но виски его были белыми.

Между тем второй, жизнерадостный толстяк (Жильцони мысленно окрестил его Живчиком), отдавал должное угощению.

— Ну, давай выкладывай, что там у тебя, — неожиданно велел Живчик. Он отодвинул пустой стакан и посмотрел на Альвара.

— Вы у Либина работаете?.. — начал Жильцони.

— С чего ты взял? — спросил худощавый.

— Я случайно услышал ваш разговор…

— А ты не подслушивай.

— Да брось, чего там, — перебил приятеля Живчик. — Три четверти города так или иначе работает на фирму Либина.

— Допустим, мы служим у Либина, — сказал худощавый. — Что отсюда следует?

Альвар откашлялся.

— Видите ли, я собираюсь осесть в этом городе…

— Дальше.

— Работу подыскиваю.

— Издалека ты? — поинтересовался Живчик.

— Скалистые горы.

— Почему уехал? — спросил худощавый.

Альвар понял, что ему не доверяют, потому и расспрашивают. Он постарался, чтобы ответ звучал убедительно:

— Скучно там, в Скалистых горах. Иногда, поверите, слова перемолвить не с кем.

Худощавый махнул рукой:

— А что здесь хорошего? Теснотища, человек на человеке сидит. А тут еще эти белковые истуканы появились, того и гляди, совсем вытеснят людей. Как будто мало с нас механизации!

— Ничего, не так асе страшно, — улыбнулся Живчик.

Худощавый спросил:

— Специальность какая?

— Программист, — наугад брякнул Жильцони.

Живчик кивнул:

— Как и мы.

— Найти место не так-то просто, — вздохнул худощавый. — Безработных в городе, знаешь, сколько?

Живчик хлопнул Альвара по плечу:

— Ладно, не вешай нос, что-нибудь придумаем. А? — повернулся он к собутыльнику.

— Попробуем.

— Спасибо, ребята, — сказал Жильцони, несколько ошеломленный таким неожиданным поворотом разговора.

— Спасибо скажешь лотом, — заметил Живчик, прожевывая закуску. — А пока…

— Полдюжины бутылок на бочку, — закончил худощавый, и глаза его блеснули.

Альвар незаметно ощупал укоротившийся кошелек-пистолет и снова пригласил официанта.

— Повторить, — сказал Жильцони.

Живчик хлопнул по столу.

— Этой бурдой будешь угощать свою бабушку, — воскликнул он. — Я думаю, по случаю знакомства не грех отведать натурального. Я и вкус его позабыл.

— И я позабыл, — присоединился худощавый.

— Отличная мысль, — через силу улыбнулся Альвар.

Разницу между синтетическим вином и натуральным Альвар почувствовал сразу, хотя вряд ли мог бы определить ее словами. Но сейчас ему было не до гастрономических тонкостей. Жильцони следил за тем, чтобы стаканы не пустели, вовремя наполняя их драгоценной влагой, и вскоре все трое достигли того блаженного состояния, когда море по колено и все на свете трын-трава.

— Ты, парень, в сорочке родился, — доверительно сказал Альвару Живчик.

— Программисты Либину нужны, — пояснил худощавый, делая глоток из стакана.

— А чем занимается Либин? — спросил Жильцони, все время думая, как перевести разговор на интересующую его тему.

— Всемирная и знаменитая торговля парфюмерными товарами, — сказал Живчик. — Но парфюмерия, сам понимаешь, ширма. На самом деле, Либин торгует из-под полы разного рода допингами, проще сказать — наркотиками…

— Цеон?

— И это есть… Стоп, а ты не из инспекции? — вдруг схватил Альвара за руку худощавый.

— Что вы, ребята, клянусь богом…

— Брось, непохож он на инспектора, — вступился за Альвара Живчик.

— Инспекцию Либин и так, наверно, закупил на корню, — махнул рукой худощавый, едва не смахнув со стола пустую бутылку.

Жильцони разлил по стаканам последнее вино.

— Я слышал, у Либина есть множество занятных должностей, — пустил он пробный шар.

— Например? — поинтересовался худощавый, глядя на Альвара осовелыми глазами.

— Например, клерки.

— Клерки! — пьяно захохотал худощавый.

— Клерки! — подхватил Живчик.

Альвар, недоумевая, смотрел на обоих, не понимая решительно, что могло вызвать такой неожиданный и бурный приступ веселья.

— Не обижайся, приятель, — выдавил наконец Живчик, справившись со смехом. — Дело просто. Старый Либин у нас того, — покрутил он пальцем у виска. — Обожает старину, древность, старинные словечки и все в таком роде. Вот и словцо «клерки». Он так называет всех программистов, которые у него работают.

— Значит, клерк — это программист? — переспросил Альвар с довольно глупым видом.

— Вот именно, — снова захохотал Живчик.

Альвару казалось, что этих милых, симпатичных людей он знает давно, чуть ли не всю жизнь, и что он такой же, как эти двое, трудяга-программист, радующийся угощению. А пятнадцать лет подвижничества, уравнение мира. Скалистые горы, Воронье гнездо, — не более, чем сон.

Жить бы вот так, без особых забот, с птичьими интересами, не думая об огромном мире. Взвалить его на плечи под силу разве что Атланту…

— А кто у вас лучший программист? — спросил Жильцони, когда множество других тем было исчерпано.

Живчик вытер губы:

— Антон Пульвер.

— Антон Пульвер, — словно эхо повторил Альвар. Ему почудилось, что вокруг посветлело.

— Слышал о нем, что ли? — спросил худощавый.

— Слышал, — признался Альвар.

— Немудрено. Наш Антон — гениальная личность, — произнес Живчик.

— Гениальная? — радостно переспросил Жильцони.

— Безусловно, — подтвердил худощавый.

— А вы не преувеличиваете, ребята?

— Антон в два счета решит тебе, чего угодно, это точно, — сказал Живчик.

— Он решает задачи, перед которыми пасует калькулятор, — добавил худощавый.

— Тогда почему Антон Пульвер всего-навсего младший клерк? — спросил Альвар.

Его собеседники переглянулись.

— Очередной заскок Либина, — сказал худощавый.

Живчик пояснил:

— Наш шеф считает, что старший программист — это сам господь бог. Ну, а сотрудники фирмы, естественно, лишь младшие программисты.

Альвар почувствовал, что хмель из его головы быстро улетучивается.

— А физикой он занимается? — бросил Жильцони как бы между прочим.

— Может, и занимается, — пожал плечами Живчик. — Я в этом ничего не смыслю.

Альвар не стал больше допытываться, опасаясь вызвать подозрения.

— Наш Антон переплюнет самого Эйнштейна! — прокричал вдруг худощавый.

— Да ну? — подзадорил Жильцони.

— Бьюсь об заклад.

— А знаете, друзья, о чем я мечтал всю жизнь? — сказал Жильцони.

— О чем, козявка? — безразлично спросил худощавый.

— Познакомиться с настоящим гением. Таким, как ваш Антон Пульвер.

— За чем же дело стало? — осведомился Живчик.

— Легче грешнику проникнуть в рай, чем лопасть на территорию вашей компании.

— Это верно, — согласился Живчик. — Старик Либин подозрителен, как тысяча дьяволов, и охрана у нас — дай бог.

— Говорят, не хуже, чем у длинного Бига, — добавил худощавый.

Фортуна явно поворачивалась к Альвару. Новоиспеченные приятели легко согласились познакомить его с Антоном Пульвером. Договорились на завтра, так как сегодня было уже слишком поздно.

Когда Жильцони вернулся в гостиницу, Исав уже спал. Он тяжко дышал, словно подымая каждым вдохом каменную плиту.

Жильцони почувствовал внезапный приступ нежности к своему подневольному помощнику. Я не обижу его, великодушно подумал Альвар, отвалю ему миллион. А почему бы и нет? Может, теперь врачи и сумеют ему помочь. Сколько всего за эти годы напридумано!

Напевая, Альвар рухнул на койку.

Номер Исав снял, как Жильцони велел ему, из дешевых. Койка при малейшем движении скрипела, воздух в комнате стоял затхлый, тяжелый. Но какое все это имело значение) Дом, в котором жил Антон Пульвер, располагался на отшибе.

— Далековато, — сказал Альвар своим новым приятелям.

Как теперь он узнал, Живчика звали Эльгар, худощавого — Николас. Сегодня они были не так веселы, но дружелюбия по отношению к Альвару ни у одного не убавилось.

Когда компания добралась до нужного этажа, Николас позвонил.

На пороге стоял высокий старик. На патриаршем лице было написано недоумение. Седая грива достигала плеч. Он был худ, как жердь, и слегка сутулился.

«По данным Бига, ему 54 года, — подумал Жильцони. — Но выглядит он старше на десяток лет».

Антон Пульвер все еще стоял, загораживая вход, и смотрел на гостей не очень-то доброжелательно.

— Принимай гостей, Антон, — сказал Николас.

— Ну, проходите, раз уж пришли, — проворчал хозяин, освобождая дорогу.

В комнате Жильцони огляделся. Две стены целиком заняты стеллажами, уходящими под потолок. Стеллажи битком набиты блоками памяти и книгами. Жильцони прищурился, пытаясь разобрать надписи на корешках книг.

Пульвер, похоже, жил один. В комнате царил ужасающий беспорядок.

Стоп был загроможден бумагами, патронами биопамяти, а на подоконнике единственного, но зато широкого окна лежал толстый слой пыли.

— Садитесь кто где хочет, — пригласил Антон.

Жильцони сел в кресло с продавленной спинкой.

Ни о чем не спрашивая, Пульвер подошел к стеллажу, вытащил большого формата книжку и протянул ее Альвару.

— Что это? — спросил Жильцони.

— Двенадцатизначные таблицы Карла Шенкерта, — сказал Пульвер. Незаменимое пособие для психопрограммистов, как они, — он кивнул в сторону новых приятелей Жильцони, усевшихся рядом на узкой софе неопределенного цвета.

— А разве вы не программист? — удивился Жильцони.

— Вы правы, молодой человек, — сказал Пульвер. — Я такой же клерк, как они. Да только мне это пособие ни к чему, потому что я помню его наизусть.

— Весь справочник? — недоверчиво переспросил Альвар, взвешивая в руке книгу.

Эльгар и Николас улыбались — наверно, видеть весь этот спектакль им было не впервой.

— Спрашивайте, — предложил Пульвер.

Жильцони наугад раскрыл толстенный том и ткнул пальцем в первую попавшуюся строку:

— Синус двадцати четырех градусов восемнадцати минут четырнадцати секунд.

Пульвер не миг прикрыл глаза. Лицо его как бы отвердело и казалось синеватым а свете стенных панелей — их пришлось включить, потому что на улице потемнело.

Через секунду Пульвер произнес ответ. Альвар проверил: он совпал со справочным…

— Невероятно, — произнес Жильцони.

Пульвер скупо улыбнулся, весьма довольный произведенным эффектом:

— Давайте еще.

Альвар долго гонял его по таблицам, и младший клерк ни разу не ошибся.

— Не верится, что такие вещи в человеческих силах, — сказал, наконец, Жильцони, захлопывая справочник.

— Это что, — продолжал Пульвер, — это пустяки. Я продемонстрирую вам сейчас нечто более интересное…

Он подошел к столу, перебрал несколько предметов и, наконец, протянул Альвару старенький калькулятор, похожий на тот, который верой и правдой служил затворнику Вороньего гнезда.

Такого Жильцони не доводилось видеть! Это было грандиозное состязание между человеком и калькулятором, причем счет был явно не в пользу последнего.

Каждый раз этот удивительный человек оказывался — пусть на какие-то доли секунды — впереди калькулятора.

Антон Пульвер множил и делил многозначные числа, возводил их в высокие степени и извлекал корни, логарифмировал и потенцировал, и со все возрастающим чувством изумления Альвар убеждался, что каждая новая задача решена верно.

Жильцони охватило радостное чувство. Он подошел к раскрытому окну. Душный воздух был недвижен. Время от времени вдали полыхали беззвучные зарницы. Повсюду, куда ни кинешь взгляд, высились серые громады старых зданий окраины.

— Я потрясен, — сказал Альвар.

Пульвер махнул рукой:

— Задачи для приготовишек.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что предпочитаю задачи посложнее, чем эта дурацкая арифметика.

— Например?

— Например, дифференциальное уравнение. Или, скажем, порядочный интеграл.

Когда с прежней чарующей легкостью, без бумаги, в уме Антон Пульвер принялся щелкать дифференциальные и интегральные уравнения, одно сложнее другого, чем окончательно посрамил калькулятор, Жильцони уверовал, что на этот раз длинный Биг не ошибся, и уравнение мира уже не за горами.

Только как приступить к нему, к этому уравнению?

— Можно посмотреть, чем вы увлекаетесь? — спросил Альвар и показал на стеллажи.

— Прошу, — сказал Антон.

Жильцони подошел к полкам и вытащил книгу, которая стояла с края. «Численное решение дифференциальных уравнений». Следующая книга. «Руководство к быстрому счету». Дальше, дальше… «Как упражнять память при операциях с крупными числами». «Чародей-вычислитель». «А я утверждаю: память человека бездонна!..». «Методы интегрального контроля собственной памяти». Любопытно, конечно, но при чем здесь физика?

Альвар перешел к другому стеллажу. Он так рьяно перебирал блоки и книги, что это заинтересовало Пульвера.

— Вы что-то ищете? — спросил он.

Жильцони смешался:

— Меня интересует одна вещь…

— Какая же? — спросил Пульвер, настроившийся на благодушный лад.

— Я не вижу у вас книг по физике.

— А зачем они?

— Я хотел… Я думал, что если ваши изумительные математические способности простираются и на область физики… — Альвар умолк, не зная, как закончить фразу, но его выручил Пульвер.

— Напрасно ищете, молодой человек, — сказал он.

Жильцони вопросительно посмотрел на клерка.

— Эту науку не терплю, — пояснил Пульвер.

— Физику? — внезапно охрипшим голосом спросил Жильцони. Антон Пульвер не терпит физику? Быть может, это просто неудачная шутка?..

— Да, да, физику, — раздраженно произнес Пульвер и принялся расхаживать по комнате.

— Почему?

— Давать пояснения — не в моих правилах, — сказал Пульвер. — Но вам, так и быть, поясню, — добавил он, внимательно посмотрев на лицо Альвара. Вы, наверно, в прошлом занимались физикой? А возможно, и сейчас занимаетесь ею?

Альвар кивнул.

— Я так и думал, — продолжал Пульвер, — и поэтому хочу сделать доброе дело.

Жильцони прислонился к стеллажу.

— Физика! — неожиданно выкрикнул Пульвер. — Физика! Наука о природе. Как будто несчастный человеческий ум сможет когда-нибудь познать природу до конца! Как будто недостаточно опыта нескольких тысячелетий, чтобы познать, наконец: каждая частная разгадка ставит десятки новых вопросов, ответ на каждый из чих выдвигает сотни иных задач, и так далее, до бесконечности… Человечество похоже на ребенка, заблудившегося в лесу. Ему бы повернуться и идти назад, след в след. Тогда бы еще был какой-нибудь шанс спастись. Но он беспечно топает вперед, раздвигает кусты и любуется сорванным цветком, не понимая, что каждый шаг вперед приближает роковой исход.

Альвар облизал пересохшие губы. Где-то слышал он или читал эти слова, эти цветистые фразы?

— Мальчишка заблудился, я понял это давно! — продолжал Пульвер, останавливаясь перед Альваром, и непонятно было, кого он имеет в виду: человечество, себя или Жильцони?

Может быть, Пульвер темнит? След заметает?

— Ваши предпосылки неверны, — сказал Альвар.

Комната — сплошная глыба духоты — медленно кружилась, это раздражало его, мешая сосредоточиться.

— Вы занимаетесь единой теорией поля? — вдруг спросил Пульвер, остановившись перед ним.

— Да.

— Мой вам добрый совет — бросьте! — посоветовал Антон. — И чем скорее, тем лучше.

Николас и Эльгар недоуменно переглядывались.

Младший клерк стоял перед Жильцони, и со стороны казалось, что это вышедший из себя учитель отчитывает нерадивого ученика.

— Но вы-то сами, похоже, были не так благоразумны, — отчеканил Жильцони.

— То есть?

— То есть другим вы раздаете советы оставить науку, а сами все-таки вкусили от древа познания нашего мира, — медленно произнес Жильцони, в упор глядя на собеседника. Ему показалось, что Пульвер вздрогнул.

— Заблуждаетесь, мой молодой друг, — сказал Пульвер. — Этот плод мне вкусить не пришлось.

Жильцони решил играть ва-банк:

— Думаете, я не догадался, почему у вас нет ни единой книги по физике? Вы специально их уничтожили, чтобы никто не догадался о вашем открытии.

Альвару показалось, что в глазах Пульвера мелькнуло выражение безумия.

— Знаете, в чем трагедия Эйнштейна? — произнес Пульвер. — В том, что он слишком рано родился. К первой половине двадцатого века физика накопила слишком мало фактов о мире атомного ядра. Знаете, в те годы этот мир в ученых статьях именовали странным. В ученых статьях! Разве один этот штрих — не свидетельство бессилия? Гений не может не опираться на факты. Любой великий ум неизбежно ограничен своим временем. Пьедестал для него уровень современной науки. А если пьедестал слишком низок — может ли человек дотянуться до вершины, даже если он великан?

Пульвер перевел дух и закончил:

— Мне повезло больше, чем Эйнштейну. Ко второй половине нашего века наука накопила целый Монблан экспериментальных данных, неизвестных Эйнштейну. Могу сказать, научных фактов было столько, что их не вмещало самое пространство, которое от пытались объяснить…

Альвар уже почти не слушал Пульвера. Он думал о том, ка-с выжать из младшего клерка нужную информацию. Похоже, он не собирается добровольно ею поделиться.

Придется пустить в ход сигареты, пропитанные цеоном. Малая доза человек утрачивает волю. Крупная — впадает в бессознательное состояние. Крупная доза пока ни к чему: Альвар не собирался похищать младшего клерка. Нужно было выяснить уровень его знаний по теоретической физике. Рассчитывать на то, что этот уровень сможет в будущем повыситься, не приходилось ввиду почтенного возраста Пульвера.

Теперь нужно было изолировать Пульвера от Николаса и Эльгара. Альвар вытащил из кармана пачку сигарет, не распечатывая ее.

— Разве ты куришь? — спросил Николас.

— Курю, когда волнуюсь, — отрывисто произнес Жильцони.

Что правда, то правда: волновался он сейчас здорово.

Похлопав себя по карманам, Жильцони заявил:

— Вот беда, спички в гостинице забыл.

План Альвара основывался на том, что ни Эльгар, ни Николас не принадлежали к племени курильщиков. Пульвер тоже, кажется, не курил.

— Пойдемте на кухню, — предложил Антон. — Там электрозажигалка.

На кухне Жильцони вытащил сигарету, закурил и выпустил небрежно дым в сторону Пульвера. В воздухе поплыло синеватое, еле заметное облачко.

— Странные у вас сигареты, — сказал Пульвер.

— А что?

Пульвер закашлялся.

— Пахнут чем-то… сладким, что ли?

Жильцони улыбнулся:

— Мой любимый сорт.

— А как они называются?

— «Мечта физика».

— Не слышал, — покачал головой Пульвер.

Жильцони старался держаться подальше от облачка. Когда они возвратились в комнату, Жильцони, шедший сзади, погасил сигарету, едва початую, и сунул ее в карман: оставлять улики ни к чему. …Выражение изумления на лице Антона Пульвера быстро сменилось гримасой недомогания.

— Простите, мне нехорошо, — пробормотал Пульвер и опустился на стул. Дышал он тяжко, словно после быстрого бега. — Духота на улице…

— Да, душно, — посочувствовал Жильцони.

— Будет гроза, — сказал Николас.

Эльгар лениво поднялся и подал воду Антону. Тот с отвращением сделал глоток.

«Будто ему подали чашу с ядом», — подумал Жильцони. Ему казалось, что он в этом действе не участник, не преступник по стандартным законам, а зритель, который сидит в зале и смотрит на сцену. Первые акты трагедии были довольно-таки нелепы, но уже, слава богу, наступает финал.

Жильцони вытащил карандаш и блокнот, уже несколько потрепанный в бесполезных разъездах по белу свету.

Во всем нужна последовательность. Нужно идти от простого к сложному. Сначала он задаст несколько вопросов, связанных с основами физики, а потом уже перейдет к единой теории поля.

Альвар спрашивал, Пульвер отвечал. Но как отвечал! Он переврал вопрос, на который обязан был ответить и студент-первокурсник. Забыл? Исключено: Жильцони только что видел, какова память у Пульвера. Что касается цеона, то малая доза его парализует волю, но отнюдь не память.

Была не была!

— Напишите, пожалуйста, уравнения единой теории поля, — сказал Жильцони, нарушая тягостную паузу, и положил на колени Пульверу открытый блокнот.

Пульвер взял в руки протянутый ему карандаш и внимательно рассмотрел его, словно видел этот чрезвычайно интересный предмет впервые.

Наконец произнес:

— Я не могу написать эти уравнения.

— Не можете?!

— Как я могу сделать то, чего не сумели величайшие умы человечества?

Альвар судорожно сжал кулаки. Он готов был броситься на Пульвера и растерзать его. Но что толку? Несомненно, Антон говорил правду.

— Но откуда вы узнали об этом? — спросил Жильцони, все еще лелея сумасшедшую надежду, что все вдруг каким-то способом образуется.

— О чем? — кротко спросил Пульвер.

— О пространстве и времени, об элементарных частицах, о единой теории поля.

— Я читал обо всем этом, — сказал Пульвер. — Давно, лет пятнадцать назад. Ну и запомнил… Там про все это говорилось, и так доходчиво, увлекательно…

— Автор книги — Марк Нуш? — спросил Жильцони, уже догадавшись, откуда Пульвер черпал свои физические познания.

— Да, да, — обрадовался Пульвер. — «Бог, по крайней мере — человеческий бог, это тот, кто сумеет наконец воздвигнуть величественное здание единой теории поля», — произнес он медленно и торжественно.

— Что это?

— Марк Нуш, «Мир, закованный в уравнения», издание четвертое, страница двести восемьдесят девятая, — пояснил Пульвер.

— Но вы же блестяще считаете, черт возьми! — взорвался Жильцони. — На моих глазах вы побили калькулятор в решении дифференциальных уравнений. Это неслыханно! Или это тоже мираж?..

Эльгар вставил:

— Антон считает лучше всех в мире.

— Считаю я, действительно, неплохо, — сказал Пульвер. — В детстве меня демонстрировали в клинических аудиториях, как необъяснимый феномен природы. Я щелкал системы уравнений со многими неизвестными, словно орехи, нимало не задумываясь, как это мне удается.

— А физика? Неужели вы никогда не занимались физикой? — спросил Жильцони.

Пульвер прислушивался к чему-то, происходящему внутри, незаметному для других, но для него бесконечно важному.

Жильцони повторил вопрос.

— Физикой? К сожалению, никогда, — покачал головой Пульвер. — А может быть, к счастью.

В ярости Жильцони вырвал блокнот и сунул его в карман. Выходя из комнаты, он больно ушибся о дверную филенку.

На лестничной площадке было как будто прохладнее.

Николас и Эльгар, которые всю финальную сцену наблюдали в изумлении, поднялись, торопливо попрощались.

— Счастливо, — донесся из глубины комнаты равнодушный голос Пульвера.

Когда разгоряченный Альвар вышел из подъезда, на лицо его упала первая капля дождя.

Николас и Эльгар еле поспевали за Жильцони.

Итак, снова провал. Длинный Биг опять напутал. Правда, Жильцони начало казаться, что во всей это путанице есть какая-то система, Но какая? Этого он определить пока не мог.

Так или иначе, еще одна надежда лопнула, как мыльный пузырь…

Альвару стоило немалого труда взять себя в руки. В конце концов список не исчерпан. Там остались еще двое — футболист и акробат. Нужно пройти все до конца. Нельзя терять ни малейшего шанса.

— Не горюй, парень, — хлопнул его Николас по плечу. — Устроишься у Либина…

— И деньги заведутся, — закончил Эльгар. — Соображаешь ты не хуже, чем Антон.

Гроза застала их на полпути. Протяжные грома рокотали, не переставая.

Альвар вымок до нитки, прежде чем добрался до гостиницы.

Специальностью психопрограммиста Жильцони овладел довольно быстро. И платил Либин прилично — кое-что удавалось отложить. Деньги нужны были Альвару для дальнейших поисков гения.

Работа психопрограммиста была однообразная и, в общем, несложная, хотя передоверить ее машинам или новомодным белковым роботам, которые появились несколько лет назад, никак не удавалось. Клерки Либина занимались вопросами рекламы и сбыта продукции, а психология покупателя, как известно, программированию не поддается.

Дела пошли гораздо лучше, когда Исаву удалось устроиться в космопорт. Здесь все работы производились белковыми истуканами, но выяснилось, что Исав может с ними успешно конкурировать.

Как-то после работы Жильцони повстречал Николаса. В первую минуту Альвар не узнал его — настолько Живчик осунулся.

— Что с тобой, Ник? — спросил он.

Живчик махнул рукой.

— Прогулка вышла боком.

— Какая прогулка?

— Да наша, к Антону. Промок на обратном пути, простудился, теперь никак в себя не приду. Скоро уже месяц, а кашель не проходит.

— Неужели у вас не научились управлять погодой? — вырвалось у Альвара.

— У вас? — переспросил Николас. — А ты что, с луны свалился?

— Я хочу сказать — у вас в городе, — нашелся Жильцони.

— Серость ты, дружище, — сказал Николас. — Погодой занимается единый центр, он расположен в столице. Только работы у них не густо, того гляди, закроют.

— Что так?

— Раньше, лет десять назад, увлекались заказами погоды, и получался сущий бедлам, — пояснил Николас. — Одному нужен дождик, другому в этом же месте подавай сушь, третьему еще чего-нибудь. Ну, и года два-три назад длинный Биг на запрос президента посоветовал: предоставить погоду матушке природе, не воздействовать на нее искусственно.

— А он никогда не ошибается?

— Президент?

— Длинный Биг.

— Шутник, — улыбнулся Живчик, напомнив сразу Альвару прежнего Николаса.

— Что-то Пульвера не видно.

— Ты разве не знаешь? — посмотрел на него Живчик. — Расхворался наш Антон. Тоже после нашего посещения, будь оно неладно.

— Что с ним?

— Бессонница. На память жалуется, — сказал Николас. — А память для него — все, сам знаешь.

Альвар кивнул.

— Не знаешь, чем он болен? — спросил он.

Живчик пожал плечами.

— Врачи до сих пор не могут определить, в чем дело. А я так думаю: та жуткая гроза его доконала. Он ведь всегда был болезненным, Антон, — в чем душа держалась. Прихвастнуть любит, это верно. Но добрый, ни в чем своему брату клерку не откажет, Мы с Эльгаром собираемся проведать Антона — он не выходит. Пойдешь с нами?

Жильцони сухо ответил:

— Некогда.

— Ну, бог с тобой, — сказал Николас и, не попрощавшись, пошел дальше.

Глава седьмая КРОН ФЛИН, ИЛИ КОЕ-ЧТО О ФУТБОЛЬНОЙ НАУКЕ

Итак, удивительная цепь несообразностей, первым звеном которой явилась Лили Шарло, глухая примадонна Восточного балета, продолжала разматываться.

Вторым звеном, столь же странным, как и первое, оказался феноменальный вычислитель Антон Пульвер, младший клерк торгового дома «Либин и сыновья».

Ломать голову над загадкой длинного Бига сейчас представлялось бессмысленным: сначала, решил Жильцони, которым овладел охотничий азарт, нужно проверить все кандидатуры, предложенные первым электронным помощником президента.

Альвара поддерживала одна мысль: все-таки в списке оказался и он, человек, который столько занимался единой теорией поля и, казалось бы, достиг в ней таких многообещающих результатов…

Когда Альвар собрал на временной службе достаточно денег, перед ним встала проблема: кто следующий? В списке было еще двое — с кого начать?

Оба примерно одного возраста.

Оба спортсмены — гимнаст (или акробат, что, по мнению Жильцони, было одно и то же) и футболист.

Со спортивным миром Жильцони был почти незнаком — он недолюбливал эту сферу человеческой деятельности. …Это было накануне вылета. Жильцони брел по улице. Он только что покинул бегущую ленту и направлялся в отель. Либин даром не платит, спину ломило от усталости. Расчет получен, завтра — снова в путь.

Впереди у ярко освещенной витрины стояла женщина. Альвар замедлил шаг, ноги налились свинцом. Шелла?.. Откуда ей быть здесь? Женщина стояла спиной. Взявшись за поручень, подавшись вперед, она внимательно что-то разглядывала.

Подойти, окликнуть? Альвар остановился в нерешительности. Его обминали, чертыхались, но он ничего не слышал.

Разве не сам он отказался от нее когда-то? А что он может предложить ей? Надо смотреть правде в глаза. Шелла, наверно, давно забыла его. А если и не забыла?.. Зачем он ей, неудавшийся гений?

Она или не она? Альвару достаточно было сделать несколько шагов, чтобы выяснить это. Но он не сделал их.

Женщина отошла от витрины и вскоре затерялась в толпе.

Спортивный городок пришелся по душе Альвару. Он казался игрушечным. Коттеджи, зелень, почти полное отсутствие транспорта и воздух, воздух!

Все утро он бродил по улицам, вживаясь в атмосферу городка. Ловил обрывки разговоров, которые вели прохожие. Жить бы здесь век, быть одним из этих загорелых, ловких парней, думать лишь о том, как уложиться в жесткий тренировочный график, составленный индивидуальным электронным тренером!

Жильцони решил, что если счастье ему улыбнется и Крон Флин поможет довершить уравнение мира, то лучше всего остаться здесь. Тогда он и Шеллу разыщет… А что касается славы, то лучи ее достигнут и сюда.

Отправляясь в город, Альвар велел Исаву остаться у машины.

Городок спортсменов не имел ни ярко выраженного центра, ни окраин. Поэтому Жильцони не мог бы сказать, в какой части города он наткнулся на огромную надпись «Стадион». Альвар остановился. Где еще можно встретить футболиста, как не на стадионе?!

В отличие от стадионов, которые помнил Альвар, на этом не было трибун для зрителей. Были только тренировочные сооружения, разобраться в которых Альвар не мог, да еще футбольное поле. Но уж зато поле было как конфетка! Идеально гладкое, травинка к травинке. Жильцони пересек гаревую дорожку, нагнулся и погладил шелковистый покров. Трава была свежей, зеленой. Он подумал, что траву высаживают автоматы. Может, они следят и за тем, чтобы одна травинка не отличалась от другой?

Стадион был пустынен.

Альвар растянулся неподалеку от него, на траве, рядом с открытым бассейном, в котором плавали желтые листья. Его сморила усталость, Жильцони несколько раз чуть-чуть сжал шарик биопередатчика, чтобы Исав мог его отыскать, и задремал.

Когда он проснулся, солнце, гревшее по-летнему, приметно склонялось к горизонту. Осень не преминула напомнить о себе холодным дуновением ветра. Жильцони поднялся с травы, потянулся.

На футбольном поле играли две команды — в синей и желтой форме.

— Цвета национальной сборной, — прошептал Жильцони, сонно протирая глаза.

Команды приступили к игре.

Судил игру — или, быть может, просто тренировку — кибернетический аппарат, похожий на паука. Движения его со стороны выглядели неуклюже, но он всегда оказывался именно в том месте, где нужно. Судил паук уверенно, и все его решения принимались игроками безропотно. Это и немудрено — в отличие от судьи-человека, кибер-паук обладал круговым зрением, кроме того, он практически мгновенно оценивал любую ситуацию, возникающую на поле. Все тонкости этой увлекательной игры были намертво зафиксированы в его электронной памяти, не говоря уже об основных правилах футбольного катехизиса.

Когда Жильцони вернулся из Вороньего гнезда, он от разных людей слышал о матчах роботов, которые одно время приобрели было широкую популярность.

Матчи роботов представляли занятное зрелище, и поначалу фирмы, напавшие на золотую жилу, процветали, поставляя на спортивный рынок белковых атлетов.

Однако жила быстро иссякла.

Чего-то не хватало матчам роботов. Быть может, чисто человеческого азарта? Той спортивной злости, которая заставляет игрока идти на риск вплоть до риска сломать собственную шею?

Так или иначе, зрителей на матчах роботов становилось все меньше.

Прогоравшие фирмы пробовали крутить так и этак. Одна из них решила ослабить у роботов-футболистов инстинкт самосохранения. Но и это не спасло положения. В первые же минуты игры на поле завязывалась рукопашная, на игрока, завладевшего мячом, набрасывалось сразу несколько защитников, на тех, в свою очередь, накидывались нападающие той команды, которая атаковала, в результате получалась свалка, в которой принимали участие все двадцать два кибернетических аппарата. Это походило уже не на футбол, а на небезызвестную детскую игру «куча мала».

Тут уж было не до правил! Озверевшие роботы дрались насмерть. Клешни их сплетались с таким ожесточением, что сами роботы разойтись уже не могли. Их приходилось растаскивать с помощью тягачей, причем на футбольном поле, уместнее сказать, на поле боя, оставалась масса изувеченных деталей.

Фирмы, сделавшие ставку на механизацию футбола, пытались пойти и по другому пути, усиливая у футболистов инстинкт самосохранения. В этом случае все выглядело иначе. О борьбе за мяч, не говоря уже о потасовке на поле, не могло быть и речи. Боясь даже пустяковой — где там травмы, малейшей царапины! — игроки шарахались друг от друга, словно частицы одного заряда. Только бы не столкнуться, не расшибить фотоэлемент, не подвернуть щупальца!

Это тоже не прибавило интереса к футболу.

Необходимо было возродить спорт среди людей.

Этой цели и служил спортивный комплекс городка, куда прибыли Жильцони и Исав.

Игра проходила бурно. Мяч метался от одних ворот к другим. Заливистые трели судьи чередовались с глухими ударами по мячу. Жильцони обратил внимание на юношу, почти мальчика. Этот игрок выглядел поначалу медлительней остальных. Но вскоре Альвар понял, что это впечатление обманчиво. Оно создавалось оттого, что игрок не делал ни одного лишнего движения. Получив мяч, он преображался. Это был взрыв, фейерверк. Игрок летел к воротам, обводя одного защитника за другим.

Хотя Альвар был профан в футболе, игра смуглолицего юноши его захватила. Глядя на легкие и грациозные, как у пантеры, движения футболиста, Жильцони почему-то припомнил воздушные па Лили Шарло — другой избранницы длинного Бига. …Пронзительная трель паука остановила игру. Штрафной в сторону синих. Бить будет футболист, игру которого отметил Жильцони.

Парень застыл, ожидая сигнала. Свисток. Коротко разбежавшись, футболист подпрыгивает и пролетает над мячом, не задев его. Значит, бить будет не он, а кто-то из партнеров по команде, которые стоят рядом. Есть и такой тактический прием, мелькнуло у Жильцони. Но не успел он додумать свою мысль, как игрок, изогнувшись в немыслимом акробатическом прыжке, бьет по мячу, уже будучи впереди его. Удар точен и неотразим. Мяч влетает в сетку, вратарь хватается за голову.

Будь здесь болельщики, они бы взвыли от восторга. Но зритель был только один.

Членистоногий судья возвестил окончание первого тайма. Игроки потянулись к центру поля.

— Крон! — окликнул кто-то.

Смуглолицый парень обернулся к позвавшему, оскалив в улыбке зубы.

Крон! Так он и думал. На ловца и зверь бежит. Теперь надо познакомиться с ним. Но, чтобы не вызвать подозрений, Альвар решил не спешить.

Назавтра утро снова выдалось ясное, солнечное. Жильцони оставил Исава в гостинице, а сам пошел на знакомый стадион. Он опоздал — желтые и синие уже трудились, на все лады старательно обрабатывая пятнистый мяч. Кто-то из игроков кивнул ему, как старому знакомому, и Жильцони ответил. Остальные обратили на единственного зрителя не больше внимания, чем на тумбу или кучу листьев.

Пока Альвар, наблюдая игру, ломал голову над тем, как познакомиться с Кроном, он едва не поломал ее в прямом смысле.

Защитник синих поднял мяч свечой. Жильцони, стоящий у самой кромки поля, задрал голову, наблюдая крутую траекторию. В это время рядом взметнулась желтая молния (неужели человек может прыгнуть так высоко?), и мяч, точно отбитый на партнера, ушел в поле. Флин скользнул взглядом по случайному препятствию, словно это был неодушевленный предмет.

Они снова встретились глазами минуту спустя, когда избранник Бига вел мяч по левому краю. Он шел легко, словно танцуя, и Жильцони снова вспомнил Лили. Между тем Крон Флин, пройдя сквозь порядки защиты, как нож сквозь масло, забил очередной гол.

Дождавшись конца игры, Альвар решительно направился к Крону Флину. …Жильцони ожидал чего угодно: недоверия, настороженности, даже враждебности. Все получилось гораздо проще и приятней. Крон оказался славным парнем, еще не избалованным славой. Альвар обратился к нему с каким-то пустяковым вопросом, и они — слово за слово — разговорились.

Припомнив свой визит в Восточный балет, Жильцони представился репортером.

Они шли вдвоем, беседуя.

— Меня интересуют футбольные проблемы, — сказал Альвар. — Я убежден, что пора отказаться от матчей между роботами и снова вернуться к играм между людьми.

— Это и моя мечта, — поддержал его Крон, приглаживая мокрые после душа волосы.

— Видите ли, Крон…

— Вы знаете мое имя?

— Услышал на стадионе… Мое кредо: состязание машин может быть интересно только инженеру — чья программа победит?

— Если бы это все поняли…

— Поймут, — пообещал Жильцони. — И центральное место в моей статье займет центрфорвард национальной сборной Крон Флин.

— Не нужно.

— Ценю вашу скромность…

— Не в том дело, — сказал Крон. — Разве вы не знаете, что о нас не пишут — до тех пор, пока сборная, состоящая из людей, не будет окончательно сформирована?

— Знаю, — кивнул Жильцони. — Я хочу заранее подготовить статью. Опубликую ее, как только будет снят запрет.

Они шли тихой улочкой, обсаженной платанами. Крон шагал легко, два тайма ничуть его не утомили.

Крон снова заговорил о футболе. Жильцони старался поддерживать разговор, и это ему удавалось. Улучив момент, он решил перейти к нужной теме.

— Скажите, Крон, — начал Жильцони, вы ведь не только футболист?

— А кто же еще? — удивился Крон.

Альвар пристально посмотрел на него:

— Думаю, вы еще чем-то увлекаетесь.

— Например?

— Например, физикой.

— Потрясающе! — воскликнул Крон. — Как могли вы это угадать? Я действительно увлекаюсь физикой, но об этом не знает ни одна душа в мире.

Сердце Жильцони забилось.

— Я уже сказал, что у нас, репортеров, свои профессиональные тайны, произнес он.

Наконец-то удилище дрогнуло и леса натянулась. Клюет! Слава длинному Бигу! Теперь главное — умело подсечь, не спугнуть добычу. Похоже, и сигареты с цеоном не придется пускать в ход.

— Главное для меня все-таки не физика, а футбол, — произнес Крон.

— Ну, разумеется! — подхватил Жильцони. — Могу я задать вам один вопрос?

— Пожалуйста.

— Каким разделом физики вы увлекаетесь?

— Тем, который нужен для футбола, — сказал Крон. — Механикой.

— Квантовой? — обрадовался Жильцони.

— Зачем мне квантовая? Классической.

— Классической, — повторил Жильцони упавшим голосом.

— Я учу обычную механику, — пояснил Крон, — основные законы. Так и напишите в статье. — Он посмотрел на Альвара и спросил: — Вы слышали о Ньютоне?

«Хитрит парень», — подумал Альвар.

— Знаете что? — предложил вдруг Крон. — Пойдемте ко мне в гости.

По дороге Крон рассказал, что перед вылетом в городок спортсменов его, как и остальных, познакомили с длинным Бигом.

— Что это за Биг? — безразличным тоном спросил Жильцони.

— Вы не знаете о Биге? — удивился Крон. А вот он о вас знает все!

— Человек-всезнайка?

— Длинный Биг — не человек, а машина, — пояснил Крон, быстро шагая. Он хранит в своей памяти сведения о каждом человеке. С ним советуется сам президент чуть ли не по любому вопросу. И вот с этим Бигом мне довелось беседовать. Он спрашивал, я отвечал…

— О чем спрашивал?

— О чем угодно. Биг любопытен, как старая баба. Он вникал в любой пустяк, все ему было интересно.

— А зачем это Бигу?

— Говорят, определить, кто на что способен.

— Как же он оценил вас?

Крон пожал плечами:

— Об этом знают мои тренеры. Вот мы и пришли!

Это была скромная комната в стандартном коттедже.

— Присядьте, я скоро приду, — сказал Крон и вышел.

Едва закрылась дверь, Жильцони бросился к полке.

Пухлый том, порядочно зачитанный. Марк Нуш! Жильцони раскрыл книгу. На первой странице красовалась надпись: «Крону Флину в день 18-летия от друзей по команде. Будь здоров и забивай голы!» Почему друзья подарили Крону именно Марка Нуша? Не потому ли, что им было известно о его увлечении физикой?

Альвар поставил книгу на место и взял следующую. «Когда в мяч играли люди. Обзор стратегии и тактики футбола в XX веке».

«Мяч в игре», роскошное издание ин-кварто, с цветными фотографиями. «Человек или робот?» «Удар белкового безошибочен. А удар человека?» Но вот Жильцони обнаружил то, что искал — внушительный фолиант «Основы аналитической механики». Он знал, конечно, эту книгу — солидный труд по классической механике. Теперь эта книга пролила бальзам на его мятущуюся душу. Судя по захватанным страницам, Флин упорно штудирует ее — значит, не все потеряно…

Он листал страницы, воскрешая в памяти формулы, и припомнилось многое…

Вошел Крон.

— Интересуюсь вот, чем увлекаются звезды футбола, — сказал Альвар, ставя книгу на полку. — Очерк должен быть насыщенным. И много времени вы отдаете науке?

— Да какая там наука! Я же говорю — механика мне необходима для футбола.

— Для футбола? Только? — Альвар испытующе взглянул на собеседника.

— Ну да, — подтвердил Крон. — Я переворошил груду литературы об этой игре. И пришел к выводу, что даже те, кого пресса в свое время считала величайшими футболистами, были не более чем дилетантами.

— Забавно, — процедил Жильцони, нащупывая в кармане пачку сигарет. — Но при чем здесь механика?

— Минутку. Я приведу сначала один пример. Мне попались в фильмотеке старые ленты об одном из чемпионатов мира по футболу, который проводился в Англии. Мое внимание привлек центр нападения одной из команд. Его звали Эйсебио. Газеты захлебывались, когда писали о нем. Волшебник из Мозамбика! Чудотворец на зеленом поле! И прочее в том же духе. Я решил исследовать игру этого чудотворца. Так сказать, разложить на механические составляющие. Что ж, надо сказать, парень играл неплохо, совсем неплохо. Но посмотрел бы ты, сколько он допускал не поле грубых ошибок! Бросался бежать не туда, куда следовало. Слишком поспешно выходил на мяч или, наоборот, запаздывал. Не мог правильно рассчитать прыжок и промахнулся в ударе по мячу.

— И забивал голы?

— Еще как! Эйсебио оказался первым бомбардиром лондонского чемпионата.

— Победителя не судят.

— Но он мог забить в десять раз больше!

— Если бы изучал механику? — усмехнулся Жильцони.

— Вот именно, — серьезно произнес Крон. — Только профаны могут считать футбол примитивной игрой. Что такое игра? Это противоборство двух или нескольких сил, которое происходит по определенным законам. Не так ли?

Жильцони кивнул.

— Но под такое определение подходит чуть ли не любой вид человеческой деятельности! — продолжая Крон. — Война, торговля, любовь, освоение новых планет. А ученый? Его погоня за открытием — разве это не игра?

— Если физика — и игра, то игра без правил, — выдавил Альвар. Крон Флин несколько ошеломил его своим стремлением все на свете свести к игре.

— Не согласен, — возразил Крон. — В конце концов все зависит от того, что понимать под правилами. Ведь и законы физики можно принять за определенные правила некой вселенской игры.

— А игроки кто?

— И здесь все зависит от точки зрения. Игроки могут быть любые — от атома до звезды.

— Популярщина, дешевка, — пробормотал Жильцони.

— Вернемся к футболу, — продолжал Крон, не расслышавший, что сказал собеседник. — Остановим во времени любую игровую ситуацию. Она может иметь множество продолжений, но из них какое-то одно — самое лучшее.

— Задача на экстремум, — машинально произнес Жильцони.

— Вот-вот! — подхватил Крон. — Допустим, в какое-то мгновение мяч попал ко мне. Вести ли его самому или отпасовать партнеру? В какую сторону направить мяч? С какой силой? Ответить на эти вопросы может только аналитическая механика.

— Что-то я не видел футболиста, который во время игры берет бумагу и решает дифференциальные уравнения. И вообще — футбол не шахматы.

— Настоящий футболист обязан, говоря шахматным языком, схватывать позицию налету. В этом и проявляется его сила. И здесь уж без знания механики не обойтись, — убежденно произнес Крон. — На футбольном поле действует сложная динамическая система из двадцати двух переменных. Причем каждый из игроков, в свою очередь, обладает множеством степеней свободы. Я поставил перед собой задачу: усилия каждого игрока команды направить в единое русло. Задача математически неимоверно сложная, но я добьюсь этого. Можете так и написать в своей статье.

Глаза Крона сияли.

Жильцони до крови прикусил губу. Еще один удар судьбы.

Остается один шанс, последний — Лиго Ставен, акробат. …Не гоняется ли он за призраком? Что, если задача, поставленная им, не имеет решения? Что, если не существует системы уравнений, которые могли бы со всей полнотой описать Вселенную?

Если так, то понятно, почему кандидатуры длинного Бига несостоятельны: хитрая машина, видимо, предпочла выдать неправильное решение вместо того, чтобы промолчать, признав свое бессилие.

Не проворонил ли он счастье, сидя в Вороньем гнезде? Шелла… Где она сейчас? Вот чьи координаты нужно было выпытывать у длинного Бига!..

Альвар обвел взглядом рубку орнитоптера. Исав спокойно сидел перед доской с приборами, безучастный и к бормотанию хозяина, и ко всему остальному.

Закрыв глаза, Альвар попытался припомнить во всех деталях встречу в городе, где обитал младший клерк Антон Пульвер. Улица. Витрина. Женщина что-то рассматривает в ней, стоя к нему спиной. Шелла это была или не Шелла?..

Теперь не узнаешь.

Счастье… Какое оно? Может быть, господь бог отпускает его только мизерными дозами, а большого счастья не бывает? Может, если увеличить порцию счастья — оно взорвется, словно кусок урана, когда его масса превосходит критическую? Может быть, существует только счастье на двоих?

А он-то замахнулся осчастливить все человечество!

Жильцони посмотрел на неподвижного Исава.

Конечно, высокая цель оправдывает любые средства, это он решил для себя давно. Но что если цель недостижима, словно горизонт?

Альвар тряхнул головой, прогоняя минутную слабость. Нет, длинный Биг не мог во всем ошибаться. Остается последний шанс — Лиго Ставен.

Этот шанс должен быть беспроигрышным.

Глава восьмая ПОСЛЕДНЯЯ СТАВКА

В полете Альвар Жильцони снова и снова возвращался мыслью к списку длинного Бига. …Лили Шарло, глухая примадонна Восточного балета, бесподобная в танце, но ничего — увы! — не смыслящая в физике. …Антон Пульвер, пожилой клерк торгового дома «Либин и сыновья», который был совершенен в устном счете, мог соперничать с электронным калькулятором, но с единой теорией поля был знаком только в объеме популярной книжки Марка Нуша. …Крон Флин, центрфорвард национальной сборной среди людей по футболу, один из тех, кто призван возродить спорт. Этот изучал один из разделов физики — механику. Но с какой целью делал он это! …Еще одна кандидатура — он сам. Он, Альвар Жильцони, верил, что сможет завершить единую теорию поля. Понадобилось полтора десятка лет исступленного труда, чтобы убедиться в несостоятельности и этой кандидатуры.

Неужели Мензи столь же плохой пророк, как и длинный Биг?

В пункте, названном длинным Бигом, Лиго Ставена не оказалось.

Не без труда Альвару удалось выяснить, что юный акробат покинул город, бог весть почему разругавшись с местной захудалой труппой.

— Представляете, — с возмущением говорил Альвару антрепренер, похожий на пожилую ведьму с приклеенными усами, — он назвал артистов, своих коллег, стадом тюленей! Говорил, что они ни на что неспособны, кроме как передоверять все белковым. Сманил с собой нескольких приятелей — и был таков.

— Но сам-то Лиго чего-нибудь стоит? — спросил Жильцони. Пока что визит его не принес никакой пользы: бестолковый старикашка не догадался даже выяснить, в какую сторону направил стопы обиженный Лиго Ставен.

Вопрос Альвара озадачил антрепренера.

— Если уж откровенно… — старик на минуту задумался. — Лиго имел, пожалуй, право свысока относиться к своим коллегам.

— Почему?

— Видите ли, через мои руки прошло много артистов. Видел я и разных акробатов. Одни были получше, другие похуже…

— А Лиго?

— Этот особенный.

— Мастер? — подсказал Жильцони.

Антрепренер покачал головой:

— Даже не это. У Лиго бывают и промахи, правда, чрезвычайно редко. Но знаете, как говорят на востоке? Лев с изъянами — это лев, а муха без изъянов — всего лишь муха. Понимаете? Лиго отличался от других артистов, как орленок отличается от цыплят.

— Улетел орленок.

— Понимаете, у этого чертова юнца абсолютная координация движений, продолжал антрепренер. — Этот алмаз еще не отшлифован, и блеск его угадывают немногие. Но придет время, когда это увидят все.

— Лиго Ставен чем-нибудь занимался, кроме акробатики? — спросил Жильцони.

Старик ответил сухо:

— Женщины его не интересовали.

— Ставен читал какие-нибудь книги?

— Вы ошиблись адресом, — отрезал антрепренер, и усы его встопорщились. — Шпионство не по моей части.

Жильцони заметил, что руки старика дрожат.

— Я репортер, — успокоительно произнес Альвар и похлопал по блокноту, вытащенному из кармана. — Я слышал о Лиго Ставене, и он меня заинтересовал. Думаю, что, учитывая ваши лестные о нем высказывания…

— Мальчишка! Щенок! — выпалил старый антрепренер, задохнувшись от ярости.

— Простите? — опешил Жильцони.

— Я имею в виду не вас, а Лиго. Он ни в грош не ставит ни опыт старших, ни их советы. Мне, — ударил себя в грудь антрепренер, — посмел заявить, что я ничего не смыслю ни в перекладине, ни в батуте. Представляете? Мне, который сорок пять лет отдал цирку.

После антрепренера Жильцони поговорил с артистами. Кто-то из них припомнил, что Лиго с приятелями на свой страх и риск собирались пуститься в турне по Западному побережью.

Альвар решил не теряя времени двинуться на розыски Лиго Ставена.

Уже через несколько перелетов, остановившись наугад в маленьком городке, он обнаружил в местной газете коротенькую заметку, в которой описывалось вчерашнее выступление бродячей труппы.

Жильцони внимательно изучил полтора десятка строк. В конце заметки безымянный автор отмечал, что неплохое впечатление на публику произвел молодой акробат Лиго Ставен.

Это напоминало игру в прятки. След Ставена то терялся, то отыскивался вновь. Догнать акробата никак не удавалось — они натыкались лишь на отчеты о прошлых его выступлениях.

Вскоре Жильцони подметил любопытную вещь. Тон отчетов по отношению к Лиго Ставену в местной прессе становился все более восторженным.

Прошло короткое время, и Лиго Ставену газеты стали посвящать чуть не весь отчет, лишь в конце упоминая остальных артистов труппы.

Уже почти утратив надежду, Жильцони в одном из прибрежных городишек Тристауне — наткнулся на афишу, извещающую жителей о приезде акробата Лиго Ставена с труппой.

Альвар обратил внимание, что афиша именовала Лиго Ставена «знаменитым».

Всюду Ставен давал по одному представлению, здесь же решил выступить четыре раза.

— Знаешь, мы похитим этого акробата, — сказал Жильцони своему помощнику.

— Куда его увезем?

— В Воронье гнездо.

— И тогда…

— Тогда ты получишь свой миллион, — нетерпеливо перебил Жильцони. — А пока вот тебе сигареты с цеоном.

Исав поспешно схватил протянутую ему пачку сигарет.

В пачке не хватало только одной сигареты. Жильцони израсходовал ее правда, без всякого результата — на Антона Пульвера. После посещения младшего клерка он снова тщательно заклеил пачку.

Исав вертел в руках пачку, с вожделением глядя на нее.

— Без глупостей, Ис, — предупредил Жильцони.

— Одну сигарету, хозяин…

— Нет.

— Одну затяжку…

— Цеон тебя погубит.

Исав погладил свой затылок:

— Он боль утихомиривает.

— Позволь мне знать, что тебе полезно, а что вредно, — резко произнес Жильцони. — Разве не я тебя воскресил?

— Ты, хозяин, — вздохнул Исав и спрятал сигареты в карман.

— Действовать будем так, — сказал Жильцони. — Нужно выследить это юное дарование. Главное, чтобы не было свидетелей. По моему сигналу ты закуришь и выпустишь ему дым прямо в лицо. Ясно?

— Ясно.

— И не вздумай затягиваться!

Исав кивнул.

— Ничего не делай без моей команды, — наставлял Альвар. — Впрочем, об этом позабочусь я сам.

За Лиго Ставеном они наблюдали два дня, и без толку. Жильцони готов был выть с досады. Вокруг Ставена вечно кто-нибудь околачивался: газетчики, прихлебатели, поклонники и поклонницы…

На третий день Альвару улыбнулась удача.

Лиго любил прогуливаться перед выступлением, но всегда получалось так, что его кто-нибудь сопровождал. Теперь же акробату удалось выскользнуть из отеля одному.

Улицы провинциального Тристауна были малолюдны. Ставен запахнул плащ и медленно побрел под гору. Он догадался, что спуск ведет к реке. …Лиго открыл глаза. Голова раскалывалась. Он находился в тесной комнатке, заваленной всяким хламом. Рядом находились двое странных незнакомцев, которые подсели к нему в парке.

— Где я? — слабым голосом спросил Лиго.

— У друзей, — ответил Жильцони. — Если будешь благоразумен, они не сделают тебе ничего плохого.

— Выпустите меня отсюда, — сказал Лиго и сделал попытку подняться.

— Спокойно, малыш, — посоветовал Жильцони.

Исав ничего не сказал, только сжал каменные челюсти и пошевелил плечами, словно борец перед выходом на ковер.

Лиго простонал:

— Что вам нужно от меня?

— Чтобы ты отвечал на вопросы, ничего не утаивая, — сказал Жильцони.

— У меня вечером выступление!

— Боюсь, оно не состоится.

— Вы не имеете права задерживать меня!

— Верно, малыш, — произнес Альвар и задумчиво посмотрел на пленника.

Улучив момент, Лиго вскочил на ноги. Исав попытался схватить его, но промахнулся. Акробат сделал шаг к покатой стенке… и замер. То, что он принял за выходной люк, оказалось иллюминатором. За слоем пыльного пластика быстро проплывали тени. Присмотревшись, нетрудно было понять, что это облака.

Лиго пришел в себя от громкого смеха. Он обернулся. Жильцони хохотал радостно, от души, словно ему только что рассказали свежий анекдот.

— Выпустить тебя? — сказал Жильцони, перестав смеяться. — Может быть, ты летать умеешь?

Исав дурашливо похлопал руками, изображая крылья.

— Куда вы меня везете? — прошептал Лиго.

— В Скалистые горы, — произнес Альвар.

— Но это… далеко!

— Не близко.

— А… зачем туда?

— Я уже говорил тебе. Там, в парке. Нам необходимо обстоятельно побеседовать с тобой, — сказал Жильцони.

— Мы же могли… в Тристауне?

— Могли, — согласился Альвар, — но ты повел себя неосмотрительно. Пытался убежать от нас, и все такое прочее. Вот мы и решили увезти тебя подальше, чтобы иметь возможность побеседовать в спокойной обстановке. В Скалистых горах тебе будет уютно. Правда, Абор?

«Сумасшедшие», — уверился окончательно Лиго. Он решил, что ему ничего не остается, как продолжать навязанную игру.

— А когда мы… побеседуем, вы отпустите меня? — запинаясь спросил Лиго.

— Это будет зависеть от тебя, — сказал Жильцони. — Помоги мне вывести тензор пространства — времени, и ты свободен. Ступай на все четыре стороны. Возвращайся к своему циркачеству — дело твое.

Ставен с опаской посмотрел на Альвара.

Орник давно уже втянул крылья. Он мчался теперь в стратосфере, подобный неутомимой торпеде. Небо за иллюминатором потемнело, стало фиолетовым, а вскоре и вовсе черным.

Эпилог

Часы на башне космосвязи пробили десять.

Время не остановить. Оно течет, просачивается сквозь каждую ячейку дискретного пространства, словно тоненькая струйка в песочных часах.

Ньютон считал, что пространство и время не связаны.

Он ошибался.

Неумолимая диалектика связывает в единую цепочку все, от нейтрино до звезды. Где он вычитал эту фразу? Может быть, у Марка Нуша? Старик потер лоб, но память ничего не подсказала.

Все в природе слито в Единое поле. Только вот его уравнения до сих пор не найдены…

Любая частица — всплеск этого поля, и мы сами — не более чем его сгустки. Познав законы поля, человек мог бы управлять пространством и временем.

Не ирония ли судьбы — размышлять о времени, когда самому его осталось не так уж много? Старик облокотился на калькулятор и невесело усмехнулся.

Когда-то физики считали, что мир познан окончательно. Уравнения Ньютона казались универсальными. Разве не описывали они движение любого тела под воздействием любых сил? Зная начальный импульс камня, брошенного под углом к горизонту, можно было по формулам Ньютона рассчитать его траекторию. Зная положение планеты в какой-то момент времени, можно было по тем же формулам определить, где будет находиться она в любой другой момент.

Ну, а весь мир, рассуждали физики, разве не состоит он из частиц и только из частиц? Разве есть во Вселенной что-либо, помимо атомов? Но если так, то вопрос об описании мира решается просто. Мир не таит никаких загадок.

Ярче всех эту мысль выразил Лаплас. Предоставьте мне начальные данные для каждой из частиц, составляющих Вселенную, сказал он, и я скажу вам, каков будет мир в любой последующий момент времени.

Это был высочайший расцвет детерминизма, когда вера естествоиспытателей в уравнения механики Ньютона, которые описывают мир, была безгранична.

Через некоторое время, однако, выяснилось, что мир не так прост, как хотелось бы. Оказалось, что законы Ньютона имеют ограниченное применение. Они становятся несправедливыми как для слишком малых частиц, так и для огромных скоростей, сравнимых со скоростью света.

Малые участки пространства жили по своим законам, не похожим на ньютоновские.

Электрон — и частица, и в то же время волна. Он находится в некоторой точке пространства и одновременно не находится в ней. И дело тут отнюдь не в несовершенстве, «грубости» наших физических приборов, которые не могут определить точное местоположение электрона. Просто такова природа вещей: в микромире царствует «принцип неопределенности», который «запрещает» слишком малым частицам подчиняться уравнениям Ньютона.

Надежда на всеобщность механики Ньютона, на то, что ее уравнения суть подлинные «уравнения» мира, умерла. С тем, чтобы никогда не воскреснуть.

Эйнштейн предложил более общие уравнения, в которые ньютоновская механика включалась, как частный случай. Но и эйнштейновские уравнения не могли включить в себя всего многообразия мира…

Старик, задумавшись, смотрел на стол, заваленный грудами исписанной бумаги. Работа отвлекала и убаюкивала, ее действие можно было сравнить с «сигаретами мечты», напитанными цеоном.

Услышав бой часов, он поднялся, прошел на кухню, открыл холодильник.

Продукты были на исходе, но в город идти не хотелось: его донимали уличные сорванцы.

Старик снова вернулся к столу и принялся просматривать то, что набросал во время привычной бессонницы. Он отстал от мировой научной мысли, и сам понимал это. Годы отшельничества в Вороньем гнезде не прошли даром.

Что реального внес он в физику? Несколько статей по единой теории поля, опубликованных еще в университетские годы? Но какими наивными, неглубокими и путаными выглядят они теперь. Это вчерашний день науки.

Он переложил с места на место обрывок перфоленты, и мысли потекли по новому руслу.

Где-то теперь Исав? Абор сбежал, воспользовавшись тем, что Жильцони забыл сменить в передатчике аккумулятор, и интенсивность связующих радиосигналов упала до нуля.

После ухода Исава Жильцони окончательно опустился и потерял счет дням. Он был не так уж стар, но выглядел стариком. Этому немало способствовала борода, которую он снова отпустил, как когда-то, в Вороньем гнезде.

Проседь в бороде придавала Альвару вид библейского пророка.

Вид людей был для него невыносим. Род человеческий его жестоко обманул, не сумев — в лице своих лучших представителей, отобранных длинным Бигом, подарить уравнение мира.

Мог ли Жильцони после этого не презирать людей? Горожане ему платили тем же.

Неудача с последним избранником длинного Бига подкосила Альвара. Акробат Лиго Ставен, препровожденный с большими трудностями в Воронье гнездо, оказался в физике таким же нулем, как и все те, кто был в списке перед ним.

Последняя ставка Жильцони была бита.

Перекладывая бумаги, Альвар нашел биопередатчик и с досадой отбросил его.

Наступил вечер. Заря слабо окрасила башню космосвязи, торчащую в окне, словно кость в горле. Закат брызнул на низко плывущие облака, и они затлели, так догорающее пепелище в последний раз вспыхивает под порывом ветра.

Жильцони, скрестив на груди руки, стоял у окна, неподвижный, словно изваяние, и очень похожий в эту минуту на Исава. Он вообще многое перенял от Абора, сам того не замечая. То же безразличие ко всему, то же подсознательное подчинение командам некоего хозяина.

Только хозяином Альвара являлась его навязчивая идея — завершить единую теорию поля, вывести УРАВНЕНИЕ МИРА.

Жильцони по-прежнему самозабвенно трудился, по ночам выводя формулы, утром просматривая написанное. Откуда ему было знать, что в пухлой папке с надписью «готовые результаты» бережно хранились выводы, в которых студент-первокурсник обнаружил бы десятки крупнейших ошибок?

Снова бессонная ночь, тревожный сон на рассвете.

Быть может, еще несколько дней — и он откроет уравнение мира. Трудно здесь работать, а атмосфере всеобщего недоброжелательства. Хорошо бы вернуться в Скалистые горы! Взрыв манипуляторов, однако, уничтожил Воронье гнездо. Жилой купол был разрушен. Им троим — Альвару, Исаву и Ставену еле ноги удалось унести.

Хорошо еще, что взрыв произошел днем. По сигналу тревоги они успели выскочить из купола и спрятаться за скалу. Альвар выхватил самое ценное свои бумаги.

Потом они пробирались по обледенелым перевалам и каменистым склонам, ориентируясь по звездам.

Будто исчезла на этой планете многовековая цивилизация, и они превратились в первобытных дикарей, которые могут надеяться только на собственные мышцы.

Надо ли говорить, что похищение акробата оказалось напрасным?

В пути Лиго совсем ослабел. Однажды их застигла метель. Полумертвые от усталости, они забились в небольшую пещеру и сбились вместе, стараясь отогреться. Лучше остальных чувствовал себя Исав, менее чувствительный к холоду и лишениям, но и он в последние дни начал сдавать.

Как бы пригодился им сейчас старый орник! Но он сгорел во время вспышки, словно стрекоза, залетевшая в костер.

Жильцони, не задумываясь, бросил бы своих попутчиков, чтобы пробиваться к долине на свой страх и риск, но он понимал, что с ними у него больше шансов на спасение.

Жильцони проснулся на рассвете, когда метель утихла. Одежда его заиндевела, несмотря на термоткань.

Вход в пещеру замело снегом, и только через небольшую отдушину сверху пробивался слабый свет.

Вторым проснулся Исав. Он подошел к Лиго и принялся тормошить его. Прошло некоторое время, прежде чем акробат открыл глаза. Но он был настолько слаб, что не мог подняться на ноги.

— Пора в путь, гений, — сказал Жильцони.

— Лиго не может идти, — произнес Исав, стоя перед Ставеном на коленях.

Жильцони пожал плечами:

— Вольному воля.

Некоторое время он наблюдал за безуспешными хлопотами Исава, затем велел ему:

— Расчисти выход из пещеры.

Исав замешкался, и Альвар, сунув руку в карман, слегка сжал передатчик.

Абор оставил Лиго и медленно двинулся к выходу. Затем коротко разбежался и, нагнув голову, ринулся прямо в снежную толщу. Через несколько минут проход был расчищен.

Первым покинул пещеру Жильцони. Он шел, не оглядываясь. Исав некоторое время топтался на месте, но никакого приказа извне не последовало. Фигура хозяина медленно удалялась. Абор чуть не завыл от тоски — он не привык самостоятельно принимать решение.

Жильцони умышленно не дотрагивался до передатчика: ему захотелось, чтобы Исав по своей доброй воле оставил Лиго на произвол судьбы в пещере.

Пройдя сотню шагов, Альвар обернулся и опешил: Исав, согнувшись, тащил Лиго на спине. Шагал он размеренно, вперевалку, иногда поглядывая на хозяина.

Первым побуждением Альвара, он помнит, было сжать биопередатчик, заставить Исава упасть на снег и корчиться от боли. Но горячая волна неведомого чувства остановила руку Жильцони. Он молча подождал, пока Абор поравняется с ним, и дальше они двигались вместе.

Выбирались они долго, потеряв счет дням, почти утратив надежду на спасение. В последний момент их заметили со случайной машины, которая пролетала над Скалистыми горами.

Жильцони не боялся, что Лиго Ставен причинит ему неприятности, вернувшись к людям. У бедняги было неладно с памятью — очевидно, после дозы цеона. Лиго не вспоминал ни о похищении, ни о странных домогательствах Альвара, который хотел выколотить из него уравнение мира.

У Лиго была одна мечта: вернуться на цирковую арену. Мысль эта была настолько яркой, что и цеон не смог ничего с ней поделать.

Тени в комнате тяжелели.

Альвар отошел от окна, сел к столу, придвинул чистый лист бумаги. Он не имеет права долго отдыхать. Однако измученный мозг отказывался работать.

Он вышел на улицу, которая из всех своих пор источала тяжелый зной.

Послышался крик:

— Гений идет!

Жильцони прибавил шаг, но было поздно. Невесть откуда набежали мальчишки — еще минуту назад вечерняя улица казалась пустынной.

— Гений!

— Гений без винтика!

Камень, пущенный ловкой рукой, больно ударил в плечо. Другой сбил шляпу. Жалко улыбаясь, Альвар побежал.

Понемногу шумная ватага отстала от своей жертвы.

На обратном пути, купив еды, Жильцони завернул в сквер, что позволял себе редко. Сел на скамейку, рядом опустил ношу. Будь здесь Исав — помог бы нести.

В полове роились нечеткие воспоминания. Дырявой стала память. Все уходит из нее, как вода сквозь решето. Вдруг припомнилось, как возился он в клинике Мензи с Абором, исподволь готовя для себя послушного помощника. Это был неплохой замысел.

Воспоминания…

Вернувшись домой, Жильцони решил привести в порядок свои бумаги.

Начал с пакета, перевязанного красной тесьмой — архив университетских лет. Медленно перебирал пожелтевшие от времени листки. Нескончаемые беседы с Марком Нушем… Жильцони наугад выбрал один листок.

— Человек — это точка, в которой смыкаются две бесконечности: прошлое и будущее, — живо припомнил он голос Нуша.

— В таком случае смерть человека должна нарушать ход времени, возразил ему Альвар.

— Ты путаешь две вещи, — сказал Нуш, — субъективное и объективное время. А может, времени вообще не существует.

— Откуда же взялось это понятие?

— Человек выдумал.

— Зачем?

— Чтобы упорядочить свои впечатления, получаемые от внешнего мира…

Жильцони отложил в сторону листок.

Письма Шеллы… Нет, не будет он их читать. Слишком больно.

В самой толстой папке Жильцони собирал и хранил материалы, связанные с его старыми знакомыми — избранниками длинного Бига. Больше всего здесь было газетных вырезок, попадались и афиши.

Из года в год популярность этих людей росла. Можно было подумать, что газеты действуют по подсказке длинного Бига…

Поначалу Альвар аккуратно делал все вырезки, связанные с интересующими его именами, и подклеивал их в альбом по датам. Позже, когда вырезок стало слишком много, он выбирал только самые интересные.

«Никакая машина не может поспорить с Лили Шарло, — писал один газетчик, полагая, что высказывает высочайшую похвалу. — Никакая машина не смогла бы с такой точностью рассчитать каждое свое движение, каждый жест, как это делает божественная Лили, Она — само совершенство».

Кумиром всех мальчишек стал Крон Флин. Газеты каждый день писали о нем. Появилась даже книга, посвященная знаменитому футболисту. Жильцони раскрыл ее посередине и прочел место, отчеркнутое карандашом:

«С засильем белковых в спорте покончено. На зеленых полях, рингах, гимнастических снарядах и гаревых дорожках снова появились люди.

Боевой дух, воля к победе и неистощимая импровизация восторжествовали над холодным расчетом и бездушной точностью искусственных созданий.

Главная роль в возрождении самой популярной игры миллионов — футбола принадлежит Крону Флину».

В столь же восторженных тонах газеты писали о звезде акробатики Лиго Ставене.

Лишь Антон Пульвер почти не упоминался.

Разбирая бумаги, Жильцони вновь вернулся мыслями к загадочному выбору длинного Бига. В выборе электронного гиганта был, безусловно, какой-то скрытый смысл — каждый из его избранников оказывался теперь первым в своем роде. Но только причем здесь физика? Причем уравнение мира?

Шли годы, однообразные словно пики Скалистых гор. Жильцони был теперь бел, как лунь. Его выцветший от времени взгляд не мог долго останавливаться на одной точке. Долгие часы, сидя в комнате, Альвар блуждал глазами по стенам, строчкам раскрытой книги, формулам, не в силах сосредоточиться.

Он все реже покидал свое пристанище, предпочитая даже голодать, чем выйти на улицу.

Надежда завершить единую теорию поля давно уже рассеялась. Калькулятор покрылся пылью — Жильцони месяцами не касался его клавиатуры. Он занимался только тем, что прилежно копил газетные статьи о своих питомцах — так Альвар называл в мыслях избранников длинного Бига. Каждый из них был теперь национальной гордостью, за исключением Антона Пульвера, Память его, видимо, повредилась в результате воздействия цеона. А что представлял собой Пульвер без своей феноменальной памяти?

Так или иначе Биг по-своему прав, выбрав именно их…

Время от времени Жильцони делал записи в дневнике, занося туда отрывки воспоминаний, а также скудные происшествия, которые время от времени скрашивали его монотонное прозябание.

Кончена жизнь, думал он, перелистывая дневник. В чьи руки попадет этот свиток страстей и заблуждений? Кто будет листать эти исчерканные страницы, и доищется ли он смысла в них? Или, скользнув равнодушным взглядом, закроет тетрадь? И подумает: вот бессердечный человек. Он все принес в жертву несбыточной надежде. Никого не щадил — ни себя, ни других. Да полно, стоят ли все теории мира одной слезинки, одной загубленной человеческой жизни?

И не сможет крикнуть Альвар:

— Если я и заблуждался, то искренне. А разве искренность в заблуждении не снимает половину вины?

Но Альвару Жильцони суждено было пережить еще одно сильнейшее потрясение.

Как уже говорилось, когда случился взрыв и Воронье гнездо вспыхнуло, Альвар успел выхватить из огня самое для него ценное — архив, бумаги с записями. Груда блокнотов и рулонов перфоленты возвышалась ныне в углу стола внушительной пирамидой.

Много раз Жильцони давал себе слово разобрать эту груду, но каждый раз останавливался на полпути: духу не хватало.

Однажды он все же вооружился терпением и начал с верхушки пирамиды. Для чего, спрашивается, он тащил эту груду на себе там, в Скалистых горах, согласный скорее умереть, чем расстаться с нею? Альвар мог заставить Исава нести эту тяжесть, но тогда погиб бы Лиго Ставен. Альвар этого не сделал.

Странный предмет привлек внимание Жильцони. Он долго вертел в руках шестигранный вытянутый блок, похожий на карандаш Ах, да, это ведь блок биопамяти. Штука, которую изобрели во время его пятнадцатилетнего отшельничества.

Что может быть записано на этом блоке? Не все ли равно?

Жильцони размахнулся, чтобы выбросить блок в корзину для мусора, но какая-то сила удержала его. Он лениво сунул блок в воспроизводитель. — …Люди — серые тени. Временами, когда вспыхивает боль, они кажутся мне совсем одинаковыми, и я не могу отличить их друг от друга.

До ужаса знакомый голос. Но чей — Альвар не мог припомнить, как ни силился.

— Я не могу отличить и сна от яви, — продолжал тот же голос. — Сон и действительность настолько переплетаются, что это приводит меня в отчаянье. Может быть, таков удел каждого человека? Надо спросить у хозяина, он знает все. Но я не решаюсь…

Спросить у хозяина! Ну конечно, это Исав. Записи его биотоков.

— В последние дни, я заметил, хозяин снова не в духе, — продолжал бесцветный голос Исава. — Такие периоды, не знаю почему, совпадают с обострением моего недуга. Возможно, эти явления связаны между собой.

«А Исав, оказывается, поумнее, чем я считал», — подумал Жильцони.

— Что привязывает меня к хозяину? — продолжал изливать свои мысли Исав. — Почему я выполняю его приказы? Я делаю это добровольно — заставить он меня не может. Почему я слушаю Альвара? Может быть, из уважения к нему? Нет, Альвар Жильцони мне неприятен, хотя он и спас мне жизнь. В нем есть что-то отталкивающее. Он признает только свое дело, которое мне не понять. Я думаю, что он ради этого своего дела готов убить человека…

Жильцони в ярости сжал шарик биосвязи так, что сломал его, до крови поранив ладонь.

— Да, я не люблю Альвара, — звучал в комнате голос Исава, — но объяснить этого не могу. Подбирать слова — самое трудное для меня занятие. «Ты абсолютный нуль, потому что не умеешь размышлять», — сказал мне однажды хозяин. Он прав, думать я не умею. Но думать не умеют, по-моему, и остальные люди, только они искусно скрывают этот порок.

«Дельно», — пробормотал Жильцони.

— В действиях людей нет смысла. Раньше мне казалось, что такой смысл есть, только я не в состоянии постичь его. Теперь вижу, что ошибался. Взять, к примеру, хозяина, который сидит сейчас передо мной а кабине орнитоптера… — голос Исава внезапно пропал, воспроизводитель извергал лишь треск и шипение.

Альвар вынул блок: кристалл биопамяти в одном месте оказался поврежденным. Вероятно, он его повредил в Скалистых горах. Поперек грани змеилась еле заметная трещинка. Она-то и прервала на полуслове заинтересовавшие его рассуждения Исава. Жильцони вдвинул кристалл поглубже в воспроизводитель и включил звук на полную мощность — в последние годы он стал туговат на ухо.

— Плот покачивался на воде, и языки пламени колебались, — гремел теперь голос Исава. — Я вышел из лодки. Веселье шло вовсю. Не знаю, какая сила заставила меня пересечь залив Дохлого кита и подняться на плот.

Хозяина я заметил сразу — он сидел в сторонке на бревне, точно из таких же бревен был собран плот. Рядом с хозяином сидела девушка. Красивее я не видал! Когда я подошел к ним, расталкивая танцующих, она подняла на меня глаза… И я понял, что мы созданы друг для друга.

Факелы бросали отсветы на ее лицо. Она протянула мне руку и поздоровалась.

Кажется, хозяину не понравилось, как мы смотрим друг на друга…

Старый Жильцони закрыл лицо руками: в памяти его возник далекий выпускной банкет на плотах, юность, исполненная надежд, и Шелла, Шелла…

Он уже не слушал, что говорил Исав, как вдруг одна фраза резнула его слух: «Не могу забыть о посещении длинного Бига», — проговорил Исав.

Жильцони замер.

— Хозяин злобствует… Громоздит одну нелепость на другую… — журчал голос Исава. — Вчера он велел мне проникнуть — ни много, ни мало! — к длинному Бигу, чтобы тот решил одну задачу…

«Ну, ну! Поподробней, Ис!» — произнес Альвар, будто Абор мог его услышать.

— Я знал, что рискую жизнью, но хозяина ослушаться не мог. Меня толкала вперед неведомая сила, которая и прежде в решающие минуты направляла мои поступки.

Когда я проходил сквозь защитное поле длинного Бига, мне пришлось решить несколько логических головоломок. Они были рассчитаны на то, чтобы отсеять роботов, и я с ними легко справился.

Не помню каким образом, но на мне оказалась такая же форма, в которой щеголяли все программисты длинного Бига. Из реплик, которыми они обменивались между собой, я понял, что командный пульт помещается в центральном стволе…

«Скорей, скорей, Ис», — повторял Жильцони, но Абор продолжал с воловьей неторопливостью:

— Вход в центральный ствол охраняли белковые роботы с лучеметами. Мне и раньше приходилось видеть эти создания. Они появились, когда хозяин уже обитал в Вороньем гнезде.

Я решил — снова проверка, но мой вид не вызвал у них никаких подозрений. Вообще я замечал, что белковые роботы благоволят ко мне, в то время как к другим людям испытывают скрытую неприязнь.

Центральный ствол уходил глубоко под землю. «В случае чего — отсюда не выбраться», — подудел я, и тревога сжала сердце.

Из центрального ствола я попал в большой зал, где располагался командный пульт. Вокруг сновали озабоченные операторы и программисты, перебрасываясь короткими репликами. Деловито вышагивали манипуляторы, груженые блоками, они походили на тех, которые соорудили для хозяина жилой купол в Вороньем гнезде.

«Одна фирма поставляла», — отметил про себя Жильцони.

— Три стены сплошь состояли из мириад ячеек. Я знал, что каждая ячейка заключает в себе сведения о каком-нибудь человеке, и подумал: какая-то из них посвящена хозяину, какая-то — мне, а какая-то — Шелле. И еще подумал: хорошо, если бы две последние ячейки находились рядом…

«Сентиментальная скотина», — прошипел Жильцони.

— Даже непосвященному было ясно, что длинный Биг каждую секунду поглощает фантастическое количество самой разнообразной информации, которая стекалась сюда со всех концов республики.

Я подошел к командному пульту и занял свободное кресло. И в этот момент случилось то, чего я больше всего боялся: у меня вспыхнула боль в затылке. Это был один из приступов, о которых знает хозяин…

«Видит бог, Исав, я ни при чем, — негромко сказал седовласый Жильцони, приникший к воспроизводителю. — Когда ты был у длинного Бига, я не касался биопередатчика».

— Хозяин обещает избавить меня от этих приступов, когда он завершит свой непонятный труд и у него появятся деньги, — продолжал изливать свои мысли Исав. — Но в тот момент мне было не до обещаний Альвара. Перед глазами поплыли красные и фиолетовые круги. Чтобы не упасть, я прислонился лбом к ячеистой панели, перед которой сидел. В затылке кто-то ковырялся раскаленной иглой… Одна мысль владела мной: только бы не потерять сознание.

От резкого стука в дверь Жильцони вздрогнул.

— Почта, — произнес белковый робот с обычной пластиковой улыбкой.

Альвар давно уже привык к этим исполнительным созданиям, которые он называл «гибкими машинами», хотя сразу после Вороньего гнезда относился к ним с опаской.

— Спасибо, — сказал он, взял увесистую пачку и швырнул ее в угол, не читая.

Шаги белкового дробно простучали по лестнице и стихли в отдалении.

Жильцони выписывал множество газет из всех уголков страны в поисках материалов об избранниках длинного Бига, с которыми он некогда имел дело. В другое время он сразу начал бы разбирать пачку, вырезать интересные статьи, сортировать их, клеить в альбом…

Но сейчас он был поглощен прослушиванием мыслей Исава. — …Обе были в голубых облегающих униформах, как и все остальные, продолжал повествовать Исав, Начала фразы Альвар не расслышал, отвлеченный почтальоном, — «Вам нехорошо?» — спросила одна из них, лицо ее мне чем-то напомнило Шеллу. Видно, я здорово побледнел. Хозяин говорит, я бледнею как мел, когда начинается приступ.

Я боялся открыть рот, опасаясь, что из него вырвется вопль.

«Опять новенький», — обратилась первая к подруге.

«Да, у нас долго не задерживаются», — кивнула та, внимательно меня разглядывая. «Сердце?» — спросила первая. Я постарался улыбнуться как можно увереннее: «Пустяки. Все в порядке!», после чего обе девушки ушли.

Осторожно, стараясь не повернуть шею, я покосился налево и направо. С двух сторон меня охватывала огромная подкова командного пульта длинного Бига. Мне показалось, что это две руки, которые растопырились, чтобы поймать нарушителя.

Ко мне подошел пожилой человек, дышащий тяжело, астматически. Форма на нем сидела неловко, топорщилась.

— Добрый день, коллега, — сказал он.

Я, забывшись, кивнул и тут же едва не закричал.

— Вы по заданию президента? — спросил незнакомец.

— Да, — сказал я наугад. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы он оставил меня в покое.

Слева и справа от меня люди торопливо присаживались к пульту, нашептывали в мембрану задание длинному Бигу, затем получали ответ и убегали. Освободившиеся места тут же занимали другие.

— Кандидатуры подбираете? — спросил у меня пожилой.

— Кандидатуры… — ответил я, пораженный.

— Значит, мы по одному проекту, — заметил он и сел рядом на освободившееся место.

— Не уверен…

— Я ищу людей, лишенных физических недостатков.

— Колонистов для Венеры?

— Нет, дело здесь другого рода, — покачал головой незнакомец. — Мой проект называется «Возрождение спорта». А ваш?..

В этот момент рупор на мое счастье провозгласил: «Пульт не задерживать! Пульт не задерживать!», — незнакомец отвернулся и торопливо уткнулся в свою мембрану, бормоча задание. …Я наклонился, как это делали другие программисты, и отчетливо произнес:

— Проект «Розыск гения». Задание: отыскать среди всех живущих человека, который достиг (или со временем сможет достичь) наибольшего совершенства… — я силился вспомнить окончание фразы, которую твердил мне хозяин, но боль в затылке спутала мысли, и я не сумел этого…

— Негодяй! — закричал Жильцони и схватился за голову. Теперь, благодаря случайной находке, он понял все.

Длинный Биг оказался ни при чем. Выполняя заданную программу, он выбрал и в самом деле НАИБОЛЕЕ СОВЕРШЕННЫХ людей. Наиболее совершенных — каждый в своей области, но отнюдь не в области физики, о которой Исав не сказал ему ни слова…

Стоп! Но почему же длинный Биг включил в список его, Альвара Жильцони?..

Значит, и Жильцони чего-то стоил? Почему же он ничего не достиг? На что растратил свои способности?

Между тем воспроизводитель продолжал добросовестно извлекать из кристалла биопамяти то, что некогда было на нем записано. — …Не помню, как я покинул длинного Бига, — доверительно рассказывал Исав. — Уже на станции придя немного в себя, я вытащил из кармана обрывок перфоленты и прочел список, выданный мне Бигом…

Альвар, сцепив зубы, прослушал список, знакомый ему до последней буквы.

Все стало на свои места.

Исав все еще что-то бубнил. Жильцони с яростью ударил кулаком по воспроизводителю, и голос умолк. Кристалл биопамяти его верного помощника Исава разлетелся вдребезги.

«Гений без винтика!», — вспомнил Жильцони кличку, которую дали ему безжалостные мальчишки с улицы. Видно, неспроста. Недаром же назвал его имя длинный Биг.

Марк Нуш и Мензи прочили ему блестящее будущее…

В какой же момент он убил свой талант? Может быть, именно в тот, когда решил лететь в Скалистые горы, чтобы уединиться от людей, последовав нелепому совету?

Теперь все равно.

Всю ночь Жильцони мерял ногами комнату. Он вспоминал свою жизнь, которую сам принес в жертву всепоглощающей идее.

Когда первые рассветные лучи заглянули в окно, Альвар, вконец обессиленный, остановился и вдруг заметил; объемистую пачку, брошенную в углу.

— Последняя почта, — произнес он и, став на колени, принялся разбирать газеты.

Снова и снова встречал он имена тех, кого выбрал по программе Исава длинный Биг.

— Будто больше писать не о чем, — ворчал Жильцони, отшвыривая за газетой газету.

Видно, живет в людях неистребимая тяга к совершенству. Не она ли объясняет извечное стремление, сквозь тернии — к звездам?

Жильцони сделал несколько шагов. Стены комнаты дрогнули и начали вращаться. Нечто подобное уже было с ним. Духота предгрозья. Комната, забитая блоками и книгами. Вдохновенное лицо человека, восторжествовавшего над счетной машиной. А затем… Затем произошло нечто ужасное, отвратительное. И виновником оказался он, Альвар Жильцони.

Может, все это — дурной сон? Кошмар, привидевшийся когда-то? О, если бы!

Альвар осмотрелся. А может быть, сон — вся его нынешняя жизнь?..

Он с недоумением взглянул на порез на руке, потрогал пальцем запекшуюся кровь. Саднит. Но разве боль — доказательство того, что он бодрствует? Боль можно ощущать и во сне. Да, боль может настигнуть и во сне, если она горька и всепроникающа.

Солнце, хлынувшее в комнату, осветило старика. Он сидел у стола, положив голову на груду листов. Серебряная борода свешивалась, колеблемая легким ветром.

Согбенная фигура была неподвижна, словно изваяние. И тень от нее казалась мертвой. Настолько мертвой, что воробей, залетевший в окно, принялся безбоязненно расхаживать по столу, чирикая и вороша клювом мелкие клочки бумаги.