НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 18 (1977)

Ежи Валлих. Эксперимент

16 апреля

Когда я проснулся, в комнате было темно. Однако в доме напротив горел свет - штора была похожа на светящуюся шахматную доску, - и поскольку число светлых клеток на ней увеличивалось, я понял, что близится утро.

Стоило пошевелиться, и тотчас - острая боль. Все-таки я дотянулся до кнопки, и квартира наполнилась музыкой. Легче мне от этого не стало - боль не ушла.

Я взял с ночного столика конверт с письмом, пришедшим неделю назад. Я знал его наизусть: "Комиссия… на заседании, состоявшемся в Вене… с сожалением сообщает Вам, что в связи с большим количеством кандидатов не имеет возможности в текущем году предоставить вам место в устройстве ХК-65. Вопрос будет повторно рассмотрен в начале 1991 года".

"Повторно… в начале 1991 года…" Я никогда особенно не доверял врачам, не доверяю и теперь. Но против фактов, которые сам проверил, не попрешь. Я своими руками проделал все необходимые анализы, сам составил программу для машины. Задавал ей одни и те же вопросы, вводя вероятность 10%… 1%… 0,1%… Результат был, увы, всегда один. Меньшую вероятность вводить не имело смысла.

Итак, никаких иллюзий. Я даже вычислил дату собственной смерти: между 10 и 15 мая. Меньше чем через месяц.

С трудом добравшись до кабинета, сел за письменный стол, заваленный графиками, рисунками, микрофото - быть может, сейчас в последние дни или часы, мне все-таки удастся сделать нечто.

Такое, что повернет непреложный ход событий.

27 апреля

Из невеселых размышлений после очередной бессонной ночи меня вырвал резкий звонок: вызывала Филадельфия.

В голове мелькнуло: Ричард! Он умер месяц назад. И вот, после целого месяца молчания, меня снова вызывает Филадельфия!

Я услышал знакомый голос. Ричард извинялся, что так долго не давал о себе знать. Но он не терял времени и уже ходатайствовал за меня перед Венской комиссией. Пока, правда, безуспешно, однако он считает, что еще не все потеряно.

Ясно, что Ричард меня обманывает: просто ему не хочется отнимать у меня надежду - единственное, что мне осталось на эти последние две недели.

…Покончить с собой? Дурацкий патетический жест - самоубийство перед смертью. Впрочем, мне непременно нужно что-то совершить. А в этом есть элемент бунта. Правда, бунта, лишенного смысла. Но когда от смерти уже нечем заслониться, ничего другого не остается.

Я долго сидел и думал про все это. Стемнело, но я не зажигал света. И вдруг - верно, уже посреди ночи - услышал, как под окнами затормозил автомобиль. На лестнице раздались шаги и кто-то нетерпеливо забарабанил в дверь.

Я взял палку и заковылял в переднюю. Это была Кристина, моя ассистентка. Она схватила меня за руку и закричала:

– Чудо! Свершилось чудо! Идем быстрее! Сам увидишь!

Я не стал ничего спрашивать и повернулся к своей инвалидной коляске, но Кристина подхватила меня и чуть ли не на своих плечах поволокла вниз к машине.

Я понимал, что сейчас она ничего не расскажет. Путь мы провели в молчании. Я даже забыл про боль. Машина остановилась перед нашей лабораторией, освещенной, несмотря на поздний час. Кристина помогла мне войти в здание.

Столы, как обычно, были заставлены колбами с культурами тканей, на которых мы выращивали вирусы. Препарат, обработанный нейтронами при частоте электромагнитного поля 12866 мегагерц, был уже в электронном микроскопе.

Я заглянул в окуляр.

И увидел то, о чем мечтал столько лет!

У каждого из вирусных телец, четко различимых на зеленоватом фоне, были одни и те же точно нанесенные нейтронами повреждения!

Кристина металась по лаборатории, хлопала в ладоши и что-то кричала.

Я не мог оторваться от микроскопа.

Нет! Не все потеряно!..

28 апреля

С утра моя комната была наполнена звоном. На распределительном щите видеофона непрерывно зажигались и гасли контрольные лампочки. Я не мог ни на минуту выключить аппарат - меня вызывали из разных городов, допытывались о подробностях, требовали новые данные.

Около одиннадцати позвонила Филадельфия. Ричард поздравлял с успехом. Радость в его голосе была неподдельной: теперь можно не сомневаться в положительном решении Комиссии! Внеочередное заседание для пересмотра моего заявления назначено на завтра!

Я просидел перед стереовизором до глубокой ночи, переключаясь с одного канала на другой. Меня интересовали только последние известия. В каждом выпуске на экране рано или поздно появлялось сконструированное мною устройство и магическая цифра "12866" - частота электромагнитного поля, при которой поток нейтронов, действуя избирательно, уничтожает опаснейшие из известных человечеству вирусов.

29 апреля

Сегодня вечером мне сообщили по видеофону из Вены: Комиссия решила вопрос положительно! Первого мая я должен быть в Париже, в клинике профессора Тибо!

30 апреля

Утром явились с визитом ректор университета и мэр города. Они познакомили меня с общим сценарием моих похорон, которые решено провести с подобающей торжественностью. Назначен день - 6 мая. Гроб будет выставлен в актовом зале университета. По окончании церемонии в Оперном театре состоится траурный концерт.

…Вечером я улетал в Париж. По городу проехали в открытом автомобиле; народу на улицах было немного, но на аэродроме меня ждала толпа. Интерес этих людей понятен: в таком облике они лицезреют меня в последний раз.

Когда я поднимался по трапу, меня подмывало крикнуть: "До встречи на похоронах!", но я вовремя прикусил язык.

1 мая

Я в Париже. Сижу в большой светлой комнате. Клиника находится невдалеке от Люксембургского сада - через окно проникает запах цветущих деревьев.

Меня приглашают к Тибо. Седой красивый человек примерно моего возраста. Я его восьмой пациент, поэтому он охотно рассказывает мне обо всех деталях предстоящей операции.

…Меня кладут на носилки и везут в знаменитую операционную N_15. За ее стеклянными стенами толпа студентов - они будут видеть весь ход операции. Вспыхивают прожекторы стереовидения. Профессор еще во фраке. Он спрашивает, какое музыкальное произведение мне хотелось бы услышать напоследок.

Выбираю скрипичный концерт Венявского. Музыка. Тибо протягивает бокал шампанского. Выпиваю залпом. Я не увижу, как профессор облачится в белоснежный халат, - я уже сейчас ничего не вижу.

Началось.

5 мая

Я проснулся в полной темноте. Впрочем, верно ли это сказано? И сказано ли? Я же не могу говорить! И "просыпаться" тоже не могу: ведь пробуждение - это момент, когда человек покидает мир сна и до сознания доходят звуки реального мира. А мой мозг, просто стал снова функционировать после вынужденного бездействия, из которого его вывели импульсом, имитирующим внешний раздражитель.

Итак, я начал мыслить. А скорее, стал сознавать, что мыслю. Начал вспоминать все, что было, и сразу поймал себя на утешительном силлогизме:

– Я существую, поскольку я знаю, что существую.

Первым делом я внушил себе: свершилось то, что я многократно пытался представить в воображении, - операция прошла удачно! Мой мозг находится в том неслыханно дорогом устройстве, обеспечивающем его жизнедеятельность, право на которое было мне предоставлено решением Венской комиссии. Мой мозг живет! В эту минуту каждая моя мысль регистрируется на пленке и изучается группой экспертов, возглавляемых самим Тибо. Если результат исследований окажется положительным, тотчас будет подключено зрение.

…Я ощутил - не увидел, а именно ощутил - вспышку, после нее стало как будто еще темнее. Но это была не та темнота, которая только что окружала меня. Та темнота была пустая, а эта чем-то наполнена; теперь я чувствую, я уверен, за ней - беспредельность!

…Начало сереть, проясняться, из темноты постепенно выступили предметы. Я был в приемной Тибо. Сделалось совсем светло, и я увидел стоящих передо мной людей. Среди них был и профессор.

– Как вы себя чувствуете? - спросил он. Слова Тибо появились на экране, установленном так, чтоб я мог его видеть.

Разумеется, я не ответил, но на другом экране замелькала мешанина слов, фраз, образов. Их было гораздо больше, чем могло осесть в моем сознании. Я с любопытством следил за этим бегом собственных мыслей. В конце концов мне удалось укротить их и составить фразу: "Спасибо, я чувствую себя хорошо".

Однако на экране, на заднем плане, все-таки продолжали прыгать мысли, которыми я вовсе не собирался ни с кем делиться. Дурацкое занятие мыслить на экране! Несмотря на радость бытия, я почувствовал острое желание как можно быстрее с этим покончить.

Профессор улыбнулся и сказал:

– Хорошо, заканчиваем. Сейчас мы смонтируем вам слух и голос, а зрение временно отключим.

Течение мыслей замедлилось, мне захотелось спать, и я заснул, не успев даже сообразить, что меня усыпили нарочно - на время подключения дополнительных устройств.

…Опять нечто вроде вспышки, и я снова мыслю, снова начинаю видеть. Мало того, я слышу! Слышу музыку - тот самый концерт Венявского, под звуки которого профессор Тибо приступил к операции.

В комнате уже совсем светло. Явственно слышен стук в дверь. И прежде чем я успел что-либо подумать, раздался мой собственный голос:

– Войдите.

В комнату вошел профессор Тибо.

– Добрый день. Как дела?

– Лучше быть не может, - ответил я. - А вы мною довольны?

– Весьма. Все прошло без осложнений.

– Какое сегодня число? - спросил я.

– Пятое мая.

– Выходит, - сказал я, подумав, - завтра мои похороны.

– Совершенно верно. Хотите принять в них участие лично или посмотрите по стереовизору?

– Что значит "лично"?

– Мы пошлем туда сотрудника клиники, который будет выполнять все ваши распоряжения. Он захватит с собой искусственные органы зрения и слуха; вроде ваших нынешних. Сигналы по радиотелеметрии будут передаваться в клинику, и у вас создастся полное впечатление, что вы там присутствуете…

– А вы можете гарантировать сохранение тайны? - спросил я, подумав минуту.

– Безусловно. Я понимаю, вы хотите побывать там инкогнито. Как, впрочем, и все ваши предшественники. Не знаю, почему всем нам так хочется побывать на собственных похоронах…

Мне захотелось улыбнуться в ответ - но ничего не произошло, просто несколько секунд стояла тишина. "Ага, - подумал я, - улыбаться я не могу. Такая форма участия в беседе мне недоступна".

– У меня есть еще одна просьба, - сказал я профессору. - Мне бы хотелось себя увидеть…

– Пожалуйста, это обычная просьба. У нас для этого есть специальная система.

Профессор нажал кнопку, на стенах появились зеркала, и я увидел себя, вернее, устройства, заменившие мне органы чувств и связавшие меня с миром: три небольших ящичка на столике, снабженные контрольной аппаратурой и набором регуляторов. В одном из ящичков за стеклянным экраном были… глаза. Настоящие человеческие глаза, укрепленные на шарнирах - так, чтобы угол зрения был достаточно велик. Они почему-то показались мне особенно родными, чуть ли не частицей меня самого, хотя это были вовсе не мои глаза. Я всегда был близорук, а они отлично обходились без очков. Кроме того, раньше у меня глаза были карие, а эти оказались черными.

– Спасибо. А теперь…

– …Теперь вам бы хотелось увидеть, как все устроено, - подсказал Тибо. - Ничего нет проще. Взгляните на экран.

На экране появилось изображение довольно большой комнаты, заполненной множеством незнакомых приборов и паутиной проводов. Все провода сходились в каком-то центре - в точке, которую я не видел. Потому что в этой точке был собственно я! Мой мозг, хранимый при постоянной температуре, получающий питание по тысячам линий и проводов…

Мне стало не по себе: где же все-таки я сам? В той ли комнате, где стоят три магических ящичка и мы беседуем с профессором, или там, среди этого сложнейшего оборудования? В конце концов я решил, что логичнее всего считать, что я там, где глаза…

6 мая

Ровно в девять меня подсоединили к Мишелю, сотруднику клиники Тибо, который, взяв с собой датчики, в это время ехал на машине в университет. Тотчас я очутился в моем городе. День был пасмурный, шел мелкий дождик, прохожие прятались под зонтами.

Я попросил Мишеля зайти в актовый зал, пока народ еще не собрался. Мы поспели вовремя - зал был почти пуст. Мишель подошел к возвышению, на котором стоял гроб с прозрачной крышкой. Еще издали я отчетливо увидел себя - того, к какому издавна привык. Свет падал на лицо так, что мне нельзя было дать моих пятидесяти пяти лет. Я себе понравился.

Актовый зал постепенно заполнялся людьми. В 9:30 там яблоку негде было упасть. Началась панихида. Рассеянно слушая ораторов, я с нетерпением ждал собственного выступления - оно было заблаговременно записано на пленку. Моя речь прозвучала совсем неплохо: я увидел это по лицам собравшихся. Кстати, на разбросанные там и сям колкости, кажется, никто не обратил внимания.

Когда я отправился проводить себя на кладбище, погода сделалась еще омерзительней, чем утром. Пошел проливной дождь. И я с любопытством наблюдал, как толпа постепенно редеет. Даже самые близкие мне люди украдкой отделялись от процессии. Мне стало жаль Мишеля, у которого не было с собой зонта, и я отпустил его, попросил переключить меня на клинику.

Итак, похороны позади. Пора подумать о будущем. Это прекрасно сознавать, что время теперь практически никак тебя не ограничивает…

Спустя пять лет

27 апреля

Сегодняшнюю лекцию читал из рук вон плохо.

Я это понял по реакции слушателей. Обычно они внимательно следят за моими глазами, установленными на кафедре. Теперь же никто на меня не смотрел: похоже, студенты, как и я, мыслями были где-то далеко.

– Сегодня занятия будут окончены на два часа раньше, - вывернулся я из положения. Слушатели тотчас оживились, а я быстренько переключился на аппаратуру в моей квартире.

Через час сюда должна была прийти Анна!

Я хотел подготовиться к ее приходу. Однако я сообразил, что понятие "подготовиться" сейчас лишено всякого смысла. Что я мог сделать? Четыре ящичка, обеспечивающих мне связь с окружающим миром - мое зрение, голос, слух и с недавних пор добавленное обоняние, - всегда работали одинаково четко.

К счастью, я мог волноваться, ежеминутно поглядывать на часы, думать, представлять себе, как она первый раз войдет в дом, и прислушиваться к шуму проезжающих автомобилей.

Ровно в пять я услышал, как у подъезда остановилась машина. Стук дверцы, шаги на лестнице и в дверях - Анна.

В руках у нее была охапка сирени (сразу запахло). Я смотрел на Анну и молчал. Она подошла к письменному столу, на котором я был расставлен. Поцеловала цветы и положила их передо мной.

– Спасибо. И еще спасибо за то, что ты так красиво одета.

Анна покраснела. Я, должно быть, тоже (только этого никто не мог бы понять).

– Пора браться за работу. Что я должна приготовить? Передник у тебя, надеюсь, найдется?

– Все, что нужно к ужину, на кухне, - ответил я. - А передник… Передника, боюсь, у меня нет.

Она вышла. Я проводил ее взглядом.

Мы знакомы два года. Она была моей студенткой и часто принимала участие в дискуссиях, которые я устраивал. Мы подружились.

Сегодня пятая годовщина открытия, которое дало мне право "дожить" до этого дня. Я устраиваю прием. Приглашены друзья, в том числе кое-кто из моих студентов. Анна согласилась быть хозяйкой. Итак, прием мы даем вместе!

Я услышал первый звонок. Начали собираться гости. Анна исполняла свою роль идеально. Все наперебой расхваливали приготовленные ею тартинки. Глядя, как гости их уплетают, я сам почувствовал нечто вроде голода. Увы!..

Когда в комнату вкатили бар на колесиках и атмосфера стала совсем непринужденной, я показал гостям свой последний фильм, снятый в экспедиции. Недавно я три месяца провел в Бразилии. Мы забрались в последний неизведанный уголок сельвы. И, как оказалось, не зря. Мы нашли развалины необычного здания в стиле эпохи инков, однако со множеством своеобразных деталей. Похоже, удалось сделать любопытнейшее археологическое открытие!.. Фильм получился захватывающий. Экспедиция и вправду оказалась опасной. В пути было немало приключений и некоторые из них даже закончились трагически.

Мелькали кадры. Я рассказывал. Гости слушали, затаив дыхание. Я чувствовал, что мне завидуют. Они явно не понимали того, что я ощущал совершенно отчетливо. Эта экспедиция, напряженная, полная опасностей, была незабываемым испытанием для людей, которые несли мои глаза, мой голос, слух, наконец, мое обоняние. А для меня самого все это было чем-то вроде слишком длинного и даже скучноватого киносеанса! Я ведь не мог погибнуть в этой экспедиции. А ящички? Их несколько комплектов. Один - в университете, где я читаю лекции, другой - в кабинете у меня дома, третий - на балконе в искусственном саду, чтобы я мог вечерами слушать звуки улицы. И наконец, четвертый - в примыкающей к моей квартире лаборатории, где в искусственном климате под постоянной опекой тренированного персонала в полной безопасности живет мой мозг. Так что в моем рассказе вкус риска был лишь для пущей яркости. И еще…

Время от времени я поглядывал на Анну. Она не отрывалась от экрана. Мне хотелось, чтобы я привиделся ей в ком-то из тех, кто нес меня в сельве, одним из этих сильных, отчаянно смелых людей. Кажется, это мне удалось. Анна вдруг посмотрела на меня как… как на человека.

Мы изрядно выпили. То есть пили гости, однако их приподнятое настроение передалось и мне.

Кто-то предложил потанцевать. Мог ли я что-либо возразить?

Танцевали перед столом, на котором был я. Пары мельтешили перед глазами и мешали мне видеть Анну. Но иногда я все-таки ловил ее взгляд, и мне чудилось, что это ее смущало. Почему? Неужели мои глаза - единственное, что было во мне от живого человека, - начинали меня выдавать?

Кто-то из гостей подошел к Анне и пригласил танцевать. Его спина совсем заслонила ее от меня. Сейчас я увижу их в двух шагах, прямо перед собой. Но я по-прежнему видел только эту спину. Может быть, Анна отказывалась, а он настаивал? Потом спина исчезла. Значит, Анна решительно отказалась. Спасибо, Анна!

Гости разошлись после полуночи. Анна ушла последней. Прощаясь, она спросила:

– Можно я приду завтра и помогу привести квартиру в порядок?

9 мая

Анна приходит часто. Садится в кресло рядом со мной. Я отчетливо вижу каждую ее черточку, чувствую ее запах, заучиваю ее наизусть, чтобы потом, когда она уйдет, сочинить мир, которого никогда не было и не будет.

Мы разговариваем часами и, случается, забываем о разделяющей нас стене. Но тем острее - просто физически остро - я вдруг чувствую, как натыкаюсь на преграду. Я не знаю, как ее определить. Может, это просто стенки моих ящичков?

12 мая

Сегодня день рождения Анны. Ей исполнилось двадцать два года. Я просил приятеля взять меня и пройти по нескольким большим магазинам. Он удивился… Я выбрал нитку жемчуга, кое-какие мелочи, а главное светло-зеленое платье. У Анны золотистая кожа, длинные черные волосы. Мне подумалось, что платье будет ей к лицу.

Вечер. Слушаем музыку. Прошу Анну открыть шампанское. Один бокал она символически выплескивает, другой выпивает - за здоровье именинницы. Прошу ее развернуть пакет. Подарки ей нравятся, она хлопает в ладоши. Шампанского много. У Анны в глазах огоньки.

– Прошу ее примерить платье. Анна машинально расстегнула пуговицу на блузке, но покраснела и с платьем в руках бросилась к двери. И тогда я услышал свой голос.

Не знаю, как это получилось, но я вдруг явственно услышал собственные слова:

– Останься, Анна… Прошу…

Стало тихо. Я испугался.

Анна начинает раздеваться.

И тут же убегает. Я слышу, как она плачет в соседней комнате.

Прошу ее вернуться.

Она возвращается. В новом светло-зеленом платье. С жемчугом на шее. Она заплакана - и все это ей к лицу.

Я говорю:

– Прости…

Анна на меня не смотрит. Я не знаю, о чем она думает.

Я говорю:

– Анна, я не понимаю, что со мной случилось. Прости, это не повторится.

Она не отвечает.

Через силу я говорю:

– Это никогда не повторится, клянусь. Просто мы не должны больше видеться…

Анна поднимает голову, смотрит на меня и говорит:

– Не хочу. Мы будем видеться. Я буду приходить к тебе каждый день, я всегда буду с тобой.

Я в западне.

16 мая

Я сказал Анне, что уезжаю. Она посмотрела на меня с испугом.

– Не бойся! Я не натворю глупостей. Даже если захочу… Ведь меня так хорошо стерегут!.. Я уезжаю, чтобы кое в чем разобраться. Ты знаешь, я уже однажды был в безвыходном положении. И тогда случилось чудо. Может быть, я счастливчик, Анна? И чудо случится второй раз?..

Я поехал в Филадельфию.

19 мая

Второй день я у Ричарда. О чем только мы не успели поговорить, прежде чем я решился рассказать ему про Анну! Ричард слушал, не перебивая. Он сконструирован несколько иначе, чем я - его глаза помещены в центре системы увеличивающих зеркал и из-за этого кажутся огромными. Наблюдая за ними, можно улавливать любые оттенки его настроений - это скорее лицо, нежели глаза. Но на сей раз глаза Ричарда стали непроницаемы. Лишь временами мне чудилась в них снисходительная усмешка. Это меня злило, и я поспешил закруглиться:

– История с Анной для меня не пустяк. Это не погрешность удачного эксперимента. Это то, что может эксперимент зачеркнуть вовсе. Дошло до того, что мне опротивело существование в виде ящичков. И если выхода нет, то…

– То что? - перебил Ричард. - Пустишь пулю в лоб, как в старые добрые времена?

Я молчал. Ричард участливо посмотрел на меня.

– Сейчас я покажу тебе один фильм, - сказал он.

Он включил проектор, и на экране заискрился белый снег. Зима, горы, солнце. Смуглая девушка-мексиканка с большими смеющимися глазами и высокий светловолосый скандинав, отличный лыжник. В кадре - то он, то она. Видимо, поочередно снимали друг друга. Потом вечер в горной хижине. Красноватые отблески поленьев, горящих в камине…

Экран погас. Я посмотрел на Ричарда. У него был отсутствующий взгляд. Я понял, что он сейчас далеко, где-то за темным экраном. Будто фильм для него еще не кончился.

Потом он спросил:

– Понравилась тебе Маргарита? Девушка из фильма.

– Очень. Но что с того? Ты хотел мне напомнить, как выглядят вещи, для нас с тобой недоступные?

– Недоступные? Ты уверен? - спросил Ричард. - Этот фильм мы с Маргаритой снимали месяц назад, когда катались на лыжах в Колорадо Спрингс.

– Вы снимали? Ты катался? - я был совершенно сбит с толку.

– Ты, конечно, не веришь, - сказал Ричард. - Погоди минутку, сейчас поймешь.

Его глаза вдруг застыли и потускнели. Приборы, из которых состоял Ричард, умерли - в них погасли все контрольные лампочки. Наступила тишина. Но спустя минуту я услышал шаги. Отчетливый звук шагов в соседней комнате. И наконец, стук в дверь.

– Войдите, - сказал я.

Дверь распахнулась. На пороге стоял светловолосый скандинав из фильма. Он посмотрел на меня торжествующе и сказал голосом, очень похожим на голос Ричарда.

– Ты все еще не веришь, что это я был с Маргаритой в Колорадо Спрингс?

– Ты? То есть кто? Как… как тебе удалось?

– Очень просто. Прошлое начало меня мучить гораздо раньше, чем тебя. И раньше, чем ты, я стал прикидывать, как бы разделаться со своей драгоценной, бережно охраняемой головой. И тут как раз появился Олаф молодой человек, которого ты видишь перед собой, студент-медик из Осло. Он предложил мне сделку. Ему была позарез нужна довольно большая, недостижимая для него сумма денег. И он заявил, что сдаст себя напрокат. Скажем, на два года… Олаф уже кое-что смыслил в нейрофизиологии: его проект не был абсурдным. Мы все вместе проанализировали, и я убедился, что проект вполне осуществим. Мы заключили контракт. Мои сотрудники сконструировали информационные системы, при посредстве которых Олаф вместо приказаний, исходящих из собственного мозга, должен принимать мои. Операция не грозила никакими последствиями и в самом деле прошла гладко. С тех пор он - я. Только я. На два года. Его мозг отдыхает, не воспринимая никаких раздражителей. Я приобрел два года нормальной жизни, а он за это время проживет лишь несколько минут, необходимых, чтобы утратить сознание и потом вновь его обрести.

Говоря это, Ричард безостановочно расхаживал по комнате. Я с завистью следил за его движениями, за пружинистым шагом. Жадно смотрел, как он закуривает сигарету… Верно, он заметил эту зависть в моем взгляде. Сел в кресло, посмотрел на безжизненную аппаратуру, стоящую на письменном столе. Мне показалось, что посмотрел с симпатией.

– Ровно год, как мы заключили контракт, это был прекрасный год, сказал Ричард. - Работал я, признаться, немного. Болтался по свету. Набирался впечатлений. Ухаживал за девушками… Но знаешь, я устал от этого. Даже очень устал, и с наслаждением думаю о времени, когда снова возьмусь за работу… Так что, - он глянул мне прямо в глаза, - так что, если хочешь, забирай его себе на оставшийся год. Он тебе очень нужен возьми его!

25 мая

На дорогу из Филадельфии ушло шесть часов. Уже смеркалось, когда я очутился перед своим домом. И только тут я спохватился, что мне нечем открыть дверь. Правда, я мог переключиться на устройство, оставшееся в квартире, и при помощи фотоэлемента отпереть дверь изнутри, но я боялся за себя. Боялся бросить на улице свою не способную мыслить оболочку, и долго стоял, не зная, как поступить.

Наконец, когда улица на минуту опустела, я взобрался по водосточной трубе на балкон. Выбил одно из окон, аккуратно извлек из рамы осколки стекла и залез в квартиру.

Итак, я был у себя. Я носился по комнатам, воспринимая все иначе, с другой точки зрения. Ощупывал руками каждую пустячную вещицу. Долго рассматривал себя в зеркале. Потом подошел к письменному столу - на нем стояла фотография Анны. Я закрыл глаза и представил ее себе. Что будет? Я должен подготовиться к первой встрече. Нам будет очень трудно. Как сделать, чтобы Анна сразу поверила в то, что это - я?!

Моей хваленой логики как не бывало. Я шагал по комнате и ничего не мог придумать.

Вдруг меня осенило. Я кинулся на кухню. В баре, к счастью, кое-что осталось. Я налил рюмку коньяку, сварил крепкий кофе и, включив музыку, уселся за письменный стол.

Теперь что-то стало проясняться. После второй рюмки я почувствовал себя еще лучше. План начал вырисовываться в деталях, как киносценарий:

"Наверное, это будет выглядеть так…"

Шорох шин под окнами. Автомобиль остановился. Я выбежал на балкон и спрятался за плетями искусственного плюща.

Белая открытая машина у подъезда. Черные волосы, светло-зеленое платье, поднятые кверху испуганные глаза… У меня во всех окнах горел свет, гремела музыка. Анна поняла, что внутри кто-то есть, - верно заметила выбитое стекло в одном из окон. Быстро выскочила из машины. Она была растерянна и, казалось, вот-вот заплачет.

А я оцепенел. Я не знал, что делать. И вдруг крикнул:

– Анна!

Она посмотрела на балкон и ничего не увидела. Ведь я был в тени. Тогда я заорал:

– Это я, Анна, я вернулся. Иди сюда!

Анна вбежала в подъезд. Я бросился ей навстречу. Мы встретились на лестнице. И долго молча смотрели друг на друга. Беспомощные, словно дети… Какой там сценарий!..

А потом мы целовались, как все люди на свете, и я что-то путанно бормотал, да не до слов нам было…

Еще год спустя

25 мая

Я снова у себя в кабинете, в четырех ящичках. В открытую дверь я вижу Анну.

– Скоро пять. Через час начнут собираться гости. Ты готова?

– Конечно. И стол накрыт. Хочешь, я перенесу тебя в гостиную? Увидишь, как все великолепно выглядит…

И в самом деле все выглядело великолепно: столы, составленные подковой, цветы, стекло. С моего почетного места рядом с Анной комната, как на ладони.

Первый звонок в дверь…

– Дорогие друзья! У нас было два повода, чтобы пригласить вас сегодня. Во-первых, прошел ровно год после моего отъезда в Филадельфию. Год, в течение которого мы с вами не виделись: я писал книгу, взяв в университете отпуск, немного поездил по свету.

Но есть и второй повод - это наша свадьба. Мы поженились год назад. Просто раньше мы не могли вас пригласить.

Что ж вы молчите? Я не слышу аплодисментов… Может, вы думаете, я сошел с ума? Стыдитесь! Уж вам следовало бы знать, что мозг, помещенный в знаменитый аппарат профессора Тибо, неспособен сойти с ума. Но мне понятно ваше молчание. И я на вас не в обиде.

Вы - мои друзья. Я знаю, что вы все поймете правильно. Сегодня завершается мой второй эксперимент. Я прошу отнестись к нему столь же серьезно, как и к предыдущему.

Дорогие мои, веселитесь. И простите, - мы вас покинем. То есть Анна выйдет из комнаты, а в этих четырех ящичках погаснут огоньки. Это ведь наша свадьба, и мы имеем право побыть наедине. Мы утащим с собой бутылку шампанского - когда вы услышите, как хлопнет пробка, пусть это будет для вас сигналом выпить за молодых!

– Я редко здесь бывал, Анна. Тут холодно и неприятно. И еще шум этой чертовой климатической установки. Никто из прислуги тебя ни о чем не спрашивал?

– Нет. Я просто пригласила их присоединиться к гостям. Сказала, что мы хотим на минутку исчезнуть. Они только с удивлением посмотрели на эту бутылку.

– Слава богу, что им не пришло в голову попросить из нее стаканчик. Вкус, у нитроглицерина, кажется, паршивый… Кстати, я говорил не слишком патетически?

– Не слишком. Пожалуй, как нужно. Пусть именно это и останется у них в памяти.

– Бутылку поставь поближе к пучку красных проводов. Только осторожней, не задень сигнализацию… Теперь бикфордов шнур. Сложи его на всякий случаи вдвое… Анна, ты…

– Ты хочешь спросить, не передумала ли я? Вот что: когда я была маленькой, мама учила меня, что все хорошее в жизни должно кончаться в самый прекрасный момент. Поэтому я всегда уходила домой в самый разгар вечеринки…

– Почему ты замолчала, Анна?

– Я смотрю на шнур. Он догорает.