Нидерланды. Каприз истории

2. Вода и город

«Равнина Нидерландов на первый взгляд вызывает определенно приятное чувство меланхолии и в своей монотонности дарит разнообразные новые и удивительные панорамы, рождающие очаровательный полет фантазии». Так в 1876 году в своих путевых заметках «Оланда» описывал Низинные Земли итальянский журналист Эдмондо де Амичис. Но, добавлял он, «в конце концов, она нагнетает усталость и скуку даже на того, кто по натуре склонен понимать и ценить ее своеобразную красоту. Всегда наступает день, когда чужестранец, путешествующий по Нидерландам, внезапно ощущает неодолимую потребность устремить свой взор на какую-нибудь возвышенность, заблудиться взглядом в извилистых линиях дорог, обнаружить формы, способные вдохновить воображение». Подобные чувства можно себе представить, особенно у итальянского путешественника. Но де Амичис не заметил две характерные особенности пейзажа Нидерландов: воду и города.

Вода, которая, во всяком случае в прибрежных провинциях, присутствует везде и всегда, является одновременно и врагом, и союзником. Вода, которая окрашивает свет, обеспечивает транспорт и перемещение, деловую активность и сказочную инфраструктуру, но одновременно переполняет голландцев вечным страхом перед наводнением — «Боже, Боже, мы тонем!». А кроме того, здесь есть города — или, лучше сказать, городки, — которые всюду заявляют о себе своими башнями, придают интимность пространству, вновь и вновь создают непохожесть в единообразном.

По окончании римского периода история Низинных Земель в течение, как минимум, пяти веков представляет собой очень неясную картину. Существовало несколько таких центров торговли, как Рейнсбюрх и Фалкенбюрх в Голландии, Медемблик и Ставерен по обоим берегам лимана Зёйдерзее, Дорестад на Рейне, Витла на Маасе и Валакрия на Шельде, — последние три поселения уже не одно столетие, как исчезли под водой, и продолжают существовать лишь в смутных народных преданиях как утонувшие города, в которых обитают души погибших моряков, ожидающие Страшного суда.

Однако эта полугородская жизнь была в чем-то особенной. Как и в других странах Европы, простой человек на протяжении той тысячи лет, которую мы зовем Средневековьем, оставался практически всегда крестьянином. Он жил под одной крышей со своим скотом, его постоянно мучили войны, наводнения, неурожаи и нашествия мышей. С XIV века его деревню иногда почти полностью стирали с лица земли чума или потоп, но его имя редко — или, лучше сказать, никогда — не упоминалось в хрониках. К концу Средних веков, примерно около 1400 года, стало возрастать значение и влияние городов. Но именно крестьяне были теми, кто возделывал страну, которую позже стали называть Нидерландами.

Их положение, в отличие от положения жителей других частей Европы, в общем-то не было рабским. Крестьяне в Низинных Землях, — разумеется, по средневековым понятиям — отнюдь не были бесправными в своих взаимоотношениях с господами. Коль скоро они полностью выплачивали все подати и налоги, им дозволялось беспрепятственно заниматься своими делами. На некоторых старых фермах и в крестьянских захоронениях найдены свидетельства большого благосостояния. Уже тогда здесь существовало такое понятие, как гражданское чувство собственного достоинства.

Все сказанное в особенности относится к фризскому крестьянскому миру. Так называемая Фризия охватывала в первые века после Великого переселения народов большое число поселений по всему побережью Северного моря, от Везера в Северной Германии до канала Звин у бельгийского города Брюгге. Это был не замкнутый регион, а скорее цепь относительно густонаселенных «островов», отделенных друг от друга реками, протоками и болотами. Тогдашние фризы владели не только самыми обширными и плодородными землями, но и важнейшими торговыми путями. Любое передвижение осуществлялось по воде: из Балтики и Северной Германии по морю, а затем через фризские лиманы, озеро Флево и по рекам на юг.

В связи с наличием системы водного транспорта карты этого региона, составленные в Раннее Средневековье, следует рассматривать по-особому. В системе тогдашних транспортных и торговых потоков такие лежащие сегодня на периферии провинции, как Фрисландия и Гронинген, в VI–VIII веках занимали центральное место. А с другой стороны, Голландия и Утрехт, где сейчас находится Амстердам и три других центральных города, представляли собой по большей части пустынную, труднодоступную местность.

Слова «торговец» и «фриз» в начале Средних веков были почти синонимами, этих людей часто называли «аргонавтами Северного моря». Фризы торговали фламандским полотном, франкскими мечами и, конечно же, изделиями собственного производства: кожами, шерстью, солью и великолепными украшениями. Должно быть, этот период отличался особым процветанием: во фризских терпах VII века найдено больше золотых монет и украшений, чем на всей остальной территории Бенилюкса и Германии. Насколько обширными были торговые связи, можно судить по золотому кладу, обнаруженному в терпе фризской деревушки Виуверд. Там находились монеты из Равенны, Вивье, Арля, Марселя, Севильи и даже из Константинополя.

Существовало ли когда-нибудь фризское королевство, достоверно утверждать нельзя, хотя легендарного вождя Радбода часто называют королем. Вероятно, у фризов, как и у англичан, было множество мелких королевств, в которых правили местные вожди. Некоторые из них смогли возвыситься до уровня правителя, стоявшего выше племенных распрей. Статус Радбода, например, был настолько высоким, что он сумел выдать свою дочь замуж за франкского короля Пипина.

Благодаря раздробленной структуре фризское царство псевдоостровов едва ли могло быть захвачено иноземцами. В военных вопросах фризские князья вели себя спокойно, но их торговая экспансия проявлялась весьма бурно. На первый взгляд стратегия фризов не отличалась особой оригинальностью, но там, где другие шли ко дну, они выживали, несмотря на все превратности судьбы, а богатство их продолжало приумножаться. Это был метод, которым вновь и вновь пользовались и другие правители Низинных Земель уже совсем в другие времена. И при этом у них был могущественный союзник: вода.

В торговой системе фризов было несколько центров, среди которых одним из важнейших являлся Дорестад. В рукописях Раннего Средневековья упоминается крупный и богатый торговый город, важнейшая таможня империи франков, центр ремесел и международной торговли. С 650 по 900 год здесь, очевидно, проживало около 2,5 тысяч человек, а в лучшие времена, возможно, до 10 тысяч — отнюдь не мелкий город для той эпохи. Здесь продавали все: зерно, древесину, вино, даже рабов. У современного городка Вейк-бей-Дюрстеде, недалеко от Утрехта, найдены монеты с надписью «Дорестад», ключи, дверная ручка, колодец. Все остальные следы города навсегда исчезли с лица земли.

Впрочем, была сделана еще одна замечательная находка. На дне колодца обнаружили застежку для плаща, сделанную около 800 года во Франции. Великолепное украшение, на котором можно различить выложенный красными камнями крест. Следовательно, ее владелец был христианином. И это не было исключением: на монетах, которые чеканили в Дорестаде, с 800 года все чаще появляется надпись christiania religio.

\

Первые жители Дорестада, как и все германцы, жившие выше великих нидерландских рек, предположительно еще поклонялись таким богам, как Один и бог-громовержец Тор, и приносили жертвы у деревьев и ручьев. Но после того как франки в конце VII века из Утрехта стали распространять христианство на север, обитатели этих регионов познакомились с религией, которая обещала праведникам рай на небесах и признавала божественное происхождение власти папы и короля. Подобные гарантии были привлекательнее, чем капризы германских богов. В IX веке среди домов в Дорестаде, по всей вероятности, стояла также маленькая деревянная церковь.

Крещение Низинных Земель, в отличие от многих других частей Европы, проходило на редкость медленно. Южная половина, нынешние Лимбург и Брабант, вместе с остальной Галлией уже в позднеримский период перешли в христианство. На римском кладбище Маастрихта около 384 года был похоронен святой Серваций, первый епископ Тонгерена, а памятник на его могиле постепенно вырос в церковь Святого Сервация. Когда Римская империя в V веке потерпела крушение, благодаря христианству франкский мир в культурном отношении сохранил преемственность. Церковь держала под контролем образование, а формы церковной организации — от епископата до прихода — были заимствованы из римской традиции управления. Франкские короли, рассматривавшие себя в качестве наследников римских императоров, очень быстро обратились в христианство. Каждый франкский дворянин, желавший прослыть культурным и образованным, называл себя христианином и стремился восстановить язык и обычаи римлян.

Однако, начиная с границы современной Бельгии, этот процесс протекал все труднее. Жившие там германцы принимали франкскую власть, но сохраняли верность собственным традициям и своему языку. Языковая граница между французским и нидерландским — с течением времени она немного передвинулась на север — проходит по той же линии, начинающейся от Дюнкерка.

Севернее великих рек франкская кампания романизации практически захлебнулась. Так же как скандинавские племена дальше на севере, местные жители, и особенно фризы, веками чтили традиции предков. Известна история короля Радбода, которого миссионер Вольфрам уговорил стать христианином. Король уже одной ногой стоял в купели, когда его вдруг охватили сомнения. «Где мои умершие предки и родственники? Они в аду или на небе?» — вопросил он. «В аду, конечно», — без колебаний ответил Вольфрам. «Тогда я предпочту гореть с ними вместе, чем делить небо с чужаками», — сказал Радбод и поспешил вытащить ногу из святой воды.

Этот случай говорит о многом. Ведь миссионерское рвение Вольфрама и его соратников в значительной мере подогревалось политическими амбициями тех, кто стоял за ними. Ясно, что Радбод не погружался в изучение христианской веры. Его обращение, как и обращение других германских вождей, должно было стать определенным политическим жестом в сторону франков, но в конце концов он решил пойти на попятную. А в 754 году у северофризского города Доккума разбойниками был даже убит известный британский миссионер Бонифаций. В итоге наступавшему христианству потребовалось более 400 лет, чтобы преодолеть расстояние в 300 километров от Маастрихта до Доккума.

Затем долгое время народ в отношении религиозных убеждений, вероятно, пребывал в некотором переходном состоянии, которое затянулось на несколько веков. Миссионеры, как свидетельствуют некоторые источники, вынуждены были постоянно напоминать пастве, что для христиан днем отдыха на неделе является воскресенье, а не четверг — день отдыха германского бога Донара. Кроме того, народ втайне, но довольно активно все еще посещал прежние языческие святыни: отдельные деревья, рощи и ручьи. В этих местах начали ставить статуи святых, благодаря чему языческие ритуалы приобретали церковный характер. Даже некоторые современные часовни по-прежнему находятся там, где в стародавние времена проводились языческие обряды.

Лишь в XIII веке, с появлением нищенствующих орденов, вера большинства народа стала хотя бы внешне обретать черты христианства. Но только в XIV–XV веках появилось то набожное и выразительное отношение к вере, которое нам знакомо по замечательным книгам, картинам и алтарным скульптурам, которыми по-прежнему славятся Нидерланды. Низинные Земли на протяжении долгих Средних веков населяли сотни тысяч мужчин и женщин, но, если честно, мы по-настоящему не знаем, что владело их душами.

Между тем Франкское королевство после ряда жестоких войн, в том числе против фризов и саксов, разрослось до небольшой империи, которая простерлась от Дании до Средней Италии и от польской границы до Бретани. На Рождество 800 года папа короновал Карла Великого, признав его императором и достойным преемником римских цезарей и светским защитником Церкви и Святого престола. Карл управлял своей империей с помощью системы графств, герцогств, аббатств и других территорий, которые он, как это тогда называлось, сдавал «в лен» местной элите и верным вассалам. Последние же должны были от его имени править на этих землях.

После смерти Карла его империя распалась, и в результате многочисленных делений и слияний на ее месте сформировались три крупных региона: Франция на западе, Священная Римская империя германской нации на востоке и герцогство Лотарингия посредине. На протяжении столетий после смерти Карла Великого Низинные Земли официально находились под властью германского императора. На фризском севере возникло, как выражаются историки, «общество вражды», управлявшееся вечно несогласными друг с другом вождями и богатыми крестьянами. Дренте и центр страны оказались под властью епископа Утрехта. Гелдерланд был герцогством — Гелре, как и Брабант, расположенный к югу от него. Герцог Брабанта со временем обрел очень сильные позиции; резиденцию он имел в Брюсселе, а земли его простирались от Бетюве через бельгийский Брабант и Лимбург почти до современной французской границы.

Для крупных европейских держав северное побережье со всеми его заводями, островами и притоками рек продолжало оставаться практически недоступным как с политической, так и с военной точки зрения. Менталитет местного населения можно было бы сравнить с менталитетом современных финнов: некая гражданская гордость, которая зиждется на том обстоятельстве, что им удается выживать в такой стране и в таком климате, которые вряд ли смогут показаться привлекательными для других. «Это свободный народ, который не признает над собой власти господина, — писал в 1230 году монах Бартоломеус Англикус в одной из своих самых ранних заметок о фризах, — поэтому они отвергают рыцарское звание и не допускают появления рыцарей в своей среде».

Однако нашелся грозный враг, который стал терроризировать эти земли. Он пришел не с юга, а с севера; не пешим или конным, а на легких судах невиданной формы и с исключительными мореходными качествами; не как регулярная армия, а как множество жестоких, быстрых и непобедимых пиратских шаек. В смутные годы после смерти Карла Великого Низинные Земли, так лее как остальная часть Европы, почти каждый год подвергались разбойничьим нападениям скандинавских викингов. Основными их целями были монастыри и торговые города — плохо охраняемые места с большой концентрацией населения, где имелось много того, чем можно поживиться. Не так давно в строительном котловане в Зютпене были найдены свидетельства разыгравшейся в IX веке драмы: масса забитого скота, обугленное зерно, следы пожара, уничтожившего целое поселение, скелеты, кроме прочих — женщины и ребенка. Со значительной степенью уверенности можно сказать, что это результаты большой пиратской экспедиции, предпринятой викингами в 882 году. Та же судьба постигла и Дорестад, который, как свидетельствует летопись, «сгинул в крови и пожаре».

Не менее двух веков хозяйничали норманны, «северные люди», на море — еще в 1061 году они захватили Сицилию, но позже их разбойничьи походы прекратились так же неожиданно, как и начались. В конце концов и Скандинавия стала частью христианского и в значительной мере франкского мира.

Однако викинги были не только разбойниками, но и торговцами. А с другой стороны, не только викинги участвовали в пиратских набегах. В Швеции и Норвегии найдены различные надписи, которые указывают на то, что у скандинавов существовали и совсем другие отношения с их соседями по Северному морю. Вот, например, текст на браслете X века: «Мы гостили у воинов во Фрисландии и делили с ними военную добычу». На протяжении столетий до первых нападений викингов со скандинавами велась интенсивная торговля, но и в период набегов торговые контакты не прерывались. Кроме того, и сами фризы не прочь были при случае заняться грабежом: они неоднократно присоединялись к экспедициям норманнов. Известно, например, что датский король Хорих жаловался в 839 году на фризских разбойников, которые, в свою очередь, нанесли большой ущерб его владениям.

Короче говоря, норманны и фризы, несмотря на многочисленные столкновения друг с другом, принадлежали к одной и той же культуре Северного моря. Поэтому и эпоха викингов, в первую очередь для Северных Нидерландов, не стала каким-то выпадающим периодом. Взаимное влияние и смешение могли продолжаться дольше и иметь более интенсивный характер, чем часто принято полагать. И тот, кто в наши дни прибывает во Фрисландию с запада, минуя Афслёйтдейк, через Харлинген, все еще чувствует: здесь уже начинается что-то скандинавское. И в этом отношении Нидерланды являются перекрестком Европы.

Любая история изобилует случайностями, что справедливо и для возникновения нидерландской нации. К 1400 году в Европе насчитывалась примерно тысяча политических субъектов: королевств, герцогств, графств и городов, среди которых на северо-западе самыми важными были Фландрия и Брабант. Из лоскутного одеяла маленьких княжеств в последующие века развилась пара десятков национальных государств. Не было бы ничего удивительного, если бы территория, которая теперь называется Нидерландами, вошла в состав, ну, скажем, государства Великая Скандинавия, Бургундской империи, Испанского, а может быть, Французского королевства или Германской империи. Если бы в Мадриде или Брюсселе вопросы заключения браков или престолонаследия были решены немного по-другому, то, вероятно, никаких Нидерландов никогда бы и не существовало.

В Позднее Средневековье Низинные Земли долгое время управлялись из Дижона. Он был центром Бургундского герцогства, нового буферного государства между Францией и Священной Римской империей германской нации, которое сменявшие друг друга бургундские герцоги, используя особенности законов о престолонаследии, хитроумные брачные контракты, ссоры и интриги, сумели значительно расширить. С начала XV века территория Бургундии простиралась от залива Ваддензе до Швейцарии. Современный Бенилюкс является по сути последним остатком того Бургундского герцогства. Позже центр управления переместился в Брюссель, но поначалу это не имело особого значения. Наши края были и веками оставались не чем иным, как всего лишь северным довеском европейских держав, холодным болотистым утлом, где ничего особенно интересного найти было нельзя. Жители чувствовали себя свободно, но вообще-то они были просто брошены на произвол судьбы.

Почти незаметно начиная с XI века кое-что все же стало меняться. Северо-западом Низинных Земель, негостеприимным краем, где среди дюн и по великим рекам жило не более 20 тысяч человек, завладела династия, по сути дела, самопровозглашенных графов. Построив цепь фортов и крепостей, они смогли защитить свои владения от набегов викингов, а затем начали осушать болота. Это было выгодным занятием, поскольку вся пустующая земля принадлежала графу. В 1101 году впервые всплыло название перспективного, развивавшегося района: Голландия. Двести лет спустя у наследников этой династии уже были королевские замашки, и они построили посреди своего гаагского Бинненхофа предмет всеобщей гордости — Рыцарский зал.

Еще и теперь можно почувствовать тонкую культурную и политическую разделяющую линию между западными — морскими — провинциями и остальной частью страны. Власть утрехтских епископов по-прежнему основывалась на старой феодальной системе, землевладельцы правили крепостными и крестьянами, едва ли имевшими какое-то представление о свободе. Голландские графы, напротив, с самого начала осознали, что их подданные — купцы, а также крестьяне, многие из которых осваивали новые земли, — не крепостные, а люди, у которых имелась свобода выбора и которые могли пойти своим путем. В Голландии человек был открыт морю и всему новому, что приходило издалека. В восточных — песчаных — районах (в Утрехте, Гелдерланде и Оверэйсселе) люди оставались более робкими, осторожными и послушными власти.

История последовавших затем веков носила в основном местный характер, но от нее, образно говоря, летели искры. В период с 1100 по 1500 год хроники описывают лишь долгую череду дворянских ссор, акций возмездия и междоусобных столкновений. Между графами Голландии и епископами Утрехта. Между Брабантом, Кёльном и правителем Фалкенбюрха. Между графами и мятежными крестьянами из кеннемерского района дюн. Между утрехтским епископом и жителями Дренте. Между самими дворянами, которые как-то в лихой день 1296 года даже убили своего собственного графа Флориса Пятого. Фламандские крестьяне и горожане в 1302 году разгромили французское рыцарское войско — для того времени революционное событие, возвестившее начало новой эры во взаимоотношениях между дворянством и городами в Низинных Землях. В 1345 году фризам удалось отбить нападение голландцев близ Ставерена. Герцог Гелре блокировал Амстердам, а в XIV и XV веках продолжалась бесконечная борьба за власть между графами, феодалами и городами — конфликты между так называемыми партиями «крючков» и «трески».

В этом хаосе постепенно все большее влияние обретают две группы населения: крестьяне и несколько позже горожане.

Начнем с крестьян. За время между IX и XIV веками ландшафт Низинных Земель радикально изменился. Определенную роль в этом сыграли, конечно, штормы и наводнения, но многие перемены явились результатом деятельности человека. Немало пустошей, особенно в Голландии, изначально состояли из так называемых торфяных подушек, сильно разросшихся губок торфяного моха, которые часто достигали высоты 4–5 метров над уровнем моря. Их осваивали посредством системы дренажных траншей и канав, в результате чего вода из торфяных губок уходила, а на твердой почве можно было заниматься сельским хозяйством.

На первый взгляд здесь нет ничего необычного, но поскольку крестьяне действовали по собственной инициативе, то в контексте средневековых отношений произошло нечто совершенно новое, а именно: появились земли, которые выпадали из феодальной структуры, состоящей из графов и ленников, — земли, где к словам благородных сеньоров не очень-то прислушивались и где система налогообложения, например, также должна была быть устроена как-то по-иному. Короче, появился некий ранее неизвестный властный фактор.

Отвоевали ли голландцы свою страну у воды, как всегда нас учил учитель Шмал? Скорее все произошло наоборот: первые поселенцы на голландских торфяниках прежде всего создали гигантскую экологическую проблему, которую им впоследствии с большим трудом пришлось решать. Это отчетливо видно на той части реки Амстел, что протекает у Эйтхорна (около 15 километров от Амстердама).

Русло и уровень воды у этой реки едва ли изменились за прошедшие века. Вот только в Раннем Средневековье она текла, петляя между торфяными берегами, которые возвышались над нею не менее чем на 2 метра. Тому, кто в наши дни решит пройтись вдоль воды, не придется поднимать свой взгляд на кромку высокого берега: за небольшой насыпью, идущей вдоль реки, он увидит польдер, лежащий гораздо ниже. Теперь река течет на уровне не менее 4 метров выше поверхности земли.

Этот отрезок Амстела в миниатюре иллюстрирует гидротехническую проблему всей Голландии: в результате освоения и осушения торфяных подушек в Средние века большие участки суши несколько опустились, и нередко даже ниже уровня моря. Тем самым был удален естественный заслон, защищавший сушу от морской воды. Кроме того, в процессе добычи торфа были срыты большие пласты почвы, из-за чего со временем повсюду образовалось много озер и прудов, которые тоже съедали поверхность земли. Часть Голландии к северу от Харлема к 1100 году была вот таким образом полностью освоена, но одновременно этот район превратился в один большой кусок сыра с дырками. Наводнения, вызванные штормами, в XI–XIII веках также наносили огромный вред. Почти половина первоначальной территории Голландии была потеряна. Прежние торфяные речки Беемстер и Схермер превратились в настоящие озера. Скромный ручей Дейе вырос в лиман Эй, впадавший в Зёйдерзее. Озеру Харлеммермеер по прошествии веков суждено было стать истинным бичом божьим — его волны в штормовые ночи доходили до ворот Лейдена.

А вот изменения в центре страны имели естественные причины. С древнейших времен там располагалось скопление озер и болот, называвшееся Флевум, — тот самый богатый водой район, где римляне вели свои «битвы с деревьями» и который позже был переименован в Алмере. После большого потопа в 1170 году здесь похозяйничало еще несколько штормовых наводнений, да так серьезно, что возникло новое внутреннее море — Зёйдерзее. Земля между Ставереном и Энкхёйзеном была при этом полностью затоплена, и образовались два новых острова: Теели Виринген. Позже, в 1404, 1421 и 1424 годах, наводнения Св. Елизаветы вновь нанесли огромный ущерб, особенно на юге. В 1421 году исчез под водой Де Хрооте Ваард (с его 30 деревнями, под Дордрехтом), теперь это болотистый заповедник Бис-бос. Город Дордрехт оказался на острове. Зеландский город Реймер-сваал полностью исчез в волнах. Во время наводнения Всех Святых 1570 года, которое на этот раз принесло несчастье северу, утонуло, по приблизительным подсчетам, 25 тысяч человек.

Все эти наводнения начиная с 1170 года вызвали у первых голландских крестьян нечто экстраординарное. Впервые они стали делать из дерна защитные насыпи не для того, чтобы расширить территорию, а только для того, чтобы преградить дорогу стихии.

В относительно короткое время был осуществлен, например, гигантский для той эпохи инфраструктурный проект — создана растянувшаяся на десятки километров линия насыпей, прямо от устья реки Эйм в Утрехте и до самого Фелзена, со всеми необходимыми шлюзами и дамбами, где возникли такие поселения, как Спаарндам и Амтелредамме, а позже Амстердам. Остатки этих насыпей все еще ясно различимы на местности, а кое-где даже в центре Амстердама.

Со временем эти гидротехнические сооружения развились в целую систему, которая охватывала большую часть страны и уже в Средние века достигла значительной степени совершенства. Испанский кавалерийский капитан дон Бернардино де Мендоса, который примерно в 1570 году путешествовал по этим местам, описывает, например, дамбы вокруг Амстердама и «водой покрытые поля» перед ними. «Вода может подниматься и опускаться по желанию человека; это достигается при помощи мельниц и шлюзов — больших дверей, через которые вода может проходить. Посредством них можно заставлять воду подниматься и уходить, когда нужно. Так делается на полях везде в Голландии». Кроме того, он часто удивляется сноровке, с которой голландцы используют эту свою технику для ведения войны. Дамбы в стратегически важных местах разрушаются, шлюзы в нужный момент открываются — при этом учитывается прилив или отлив, — и врагу всегда приходится сталкиваться с большим уроном, причиняемым водой.

Знаменитая нидерландская «польдерная модель», как иногда утверждают, зародилась во времена этой крупномасштабной борьбы за контроль над водой. Так ли это? Отчасти да. Величие инфраструктурных проектов дает представление об уровне организации этих средневековых крестьян. И землевладельцы, и монастыри имели большую финансовую заинтересованность в освоении и защите своей земли; особенно монахи в небывалой мере способствовали строительству новых дамб. Но настоящими дизайнерами рождавшейся страны были прежде всего крестьяне.

Оцените, например, благородный гнев уравновешенного зеландского гидротехника Андриса Фирлинга, который в 1530 году ужасно возмущался тем, что брюссельские дворяне присваивают себе как синекуру титул «плотинного графа», — по сути, координатора всей гидротехнической деятельности, — никогда не видев ни капли морской воды. «Они разбираются в водостоках [водосточных канавах, по которым можно спускать воду], морской воде и плотинах так же, как свинья в апельсинах!»

Нет, именно сами крестьяне под руководством своих, местных властей поддерживали в рабочем состоянии отдельные участки плотины, и их же созывали в случае срочной необходимости, чтобы построить новую плотину или укрепить существующую. В этом они были настоящими специалистами. Крестьяне заключали сложные договоры со своими соседями, чтобы дренаж польдеров проводить в нужном направлении. И здесь тоже диалог и сотрудничество были жизненно необходимыми условиями. Те формы самоуправления, те установления и те договоренности легли в основу так называемых ватерсхапов, первых демократических организаций этой страны, а также положили начало польдерной модели и одновременно новому виду гражданства.

Новые граждане были горожанами. Низинные Земли наряду с Лондоном и Парижем принадлежат к старейшим урбанизированным районам Европы. С начала XIII века в Голландии появляются город за городом: Дордрехт (1220), Харлем (1245), Делфт и Алкмаар (1246), Амстердам (1275). Появление почти всех этих городов тесно связано с расцветом крупных фламандских торговых городов Брюгге и Гейт и с использованием торгового пути в Северную Германию и Скандинавию, который в основном проходил через новую Голландию. Немецкие торговые города играли жизненно важную роль прежде всего на востоке страны: например, торговый путь из Кёльна в Северную Германию и Скандинавию с древнейших времен проходил по реке Эйссел, на берегах которой возникли такие торговые поселения, как Девентер, Зютфен, Дусбург, Зволле и Кампен. На раскопках древнейших слоев Амстердама среди остатков первых домов были найдены предметы из дальних стран. Зернышки изюма и инжира, например, возможно, из Южной Франции и Италии. Или кусок шелка из Генуи, в 1225 году оказавшийся в только что возникшей рыбацкой деревеньке, которой был тогда Амстердам. Ранняя урбанизация неразрывно связана с географическим положением этой новой освоенной Голландии, охватывающей залив Зёидерзее и побережье Северного моря, дельту великих рек Рейн, Маас и Шельда. Низинные Земли, как пишет голландский историк Йохан Хёйзинга, практически самой природой были предназначены «стать и оставаться страной шкиперов, рыбаков, купцов и фермеров». Ив такой стране мореходов и торговцев по определению стала доминировать городская жизнь. Конечно, такие европейские феномены, как дворянство и рыцарство, не миновали и Нидерланды, во всяком случае восточные провинции, но их влияние здесь было намного менее значительным, чем в других странах. Позлее появились статхаудеры[3], а еще позже даже короли и королевы, но настоящей придворной культуры с ее строго централизованной системой управления Нидерланды практически не знали. Послеримские Низинные Земли начиная со Средних веков развивались в типичную гражданскую республику, в страну городов, и особенно малых городов.

Лейден, например, уже в Средние века был важным центром производства сукна в Европе, индустриальным городом, говоря современным языком. Амстердам уже тогда разбогател благодаря торговле с Балтийским регионом такими массовыми грузами, как древесина и зерно. С XVI века Заанский край неуклонно развивался, превращаясь в суперсовременный (для того времени) индустриальный район, хотя все это процветание держалось в основном на работе деревянных мельниц с крыльями из реек и парусины и на энергии ветра. Не менее важными были десятки городов поменьше, обладавших зачастую даже большей жизненной силой: Кампен, Девентер, Энкхёйзен, Неймеген, Гронинген. Часто они являлись членами немецкого Ганзейского союза, а иногда, как Амстердам, на удивление — нет.

В начале XVI века на юге Голландии больше половины населения проживало в городах. Во Фландрии и в Северной Голландии — треть, а во Фрисландии — четверть. Но такое распределение не было пропорциональным. На протяжении веков ситуация в Нидерландах определялась одним большим городом — Амстердамом, насчитывавшим к 1800 году около 200 тысяч жителей, а также изрядным числом провинциальных городов с населением 30–40 тысяч человек.

Нидерланды стали страной провинциальных городов с Амстердамом — ныне слившемся с Гаагой, Роттердамом и Утрехтом в так называемый «Рандстад» — в качестве отдельной метрополии. В один период истории Нидерландов здесь доминировал менталитет метрополии, в другой период — провинциального города.