Ника Лосовская и законы физики

Глава 25

Умеренно теплым августовским днем к центру Ангарска шествовали две дамы. Если говорить по-честному, то на даму тянула только одна из них — та, которая отличалась безупречной прической, деликатным макияжем и была одета в ослепительно белую блузку, легкие струящиеся брючки и премодные туфельки. Туалет дамы дополняла маленькая соломенная шляпка.

Вторая «дама» смахивала на хипповатого тинейджера. На ней были полинявшие до белёсой голубизны джинсы и необъятная оранжевая футболка с залихватской пальмой на груди и надписью «Florida» сзади… Длинные волосы, спутанные шкодливым ветерком, и никаких следов косметических стараний на симпатичном, но бледноватом личике.

Первой даме доброжелательно улыбались все встречные мужчины. На вторую не реагировал никто.

Дама в шляпке, не выдержала, наконец, столь вопиющей дискриминации своей спутницы:

— Никуся! — возмущенно воскликнула она. — Я же прекрасно помню, что раньше ты и глазки подкрашивала, и щечки румянила, и таких хламид, как эта, не напяливала. Ну почему же, почему ты так запускаешь себя теперь? Разве тебе не хочется радовать всех своим видом?!

«Запущенная» Ника Лосовская неожиданно взорвалась:

— Ну что ты такое говоришь, Ба! Уже давно пора смириться с тем, что я не светская барышня! Мне нравятся свободные одежды! Имею я право чувствовать себя человеком, а не его женской половинкой? Имею я вообще право жить так, как мне хочется, или нет?

— Имеешь, имеешь… — испуганно проговорила Любовь Эмильевна. — Не нервничай, родная, извини меня, пожалуйста…

Но Ника, уже устыдившаяся своего взрыва, сама искала повод сменить тему.

— Ой, какая прелесть! — воскликнула она, увидев магазинную вывеску, на которой было написано «У МИЛЕНЬКОЙ».

— Это колбасный магазин, — объяснила Любовь Эмильевна. — А называется он так потому, что одна из начальниц нашего мясокомбината носит фамилию Миленькая. Ну, вот мы с тобой и пришли.

Они приближались к двухэтажному зданию, покрытому черной копотью — из-за соседства с оживленной проезжей дорогой. Сюда недавно переселился ангарский Музей часов, ютившийся до этого в крошечном помещении на первом этаже жилого дома.

По рассказам бабушки, в России существовало всего три специализированных музея часов. Один их них как раз находился в Ангарске и был главной культурной достопримечательностью этого города. Накануне Ника предложила Любови Эмильевне посетить музей, объяснив свое желание тем, что еще ни разу не видела собрания часов в просторных новых интерьерах.

Гуляя по музейным залам, Лосовские постоянно натыкались на экскурсоводок, терпеливо просвещавших группы школьников:

— Основатель музея Павел Курдюков родился в простой крестьянской семье в селе с православным названием Сретенье…

— В музее хранится более тысячи часов, но сейчас в экспозиции представлено всего четыреста пятьдесят экземпляров…

— Послушайте, дети, как кукует кукушка в этих замечательных ходиках с гирьками — совсем как живая!..

— Ничего общего с настоящей кукушкой, — ехидно прошептал какой-то юный натуралист своему приятелю, а Ника вдруг сообразила, что давно уже не слышала «настоящей» лесной кукушки. Но гулять в одиночку в лесах Иркутской области было небезопасно: здесь располагалось множество исправительно-трудовых колоний, чей контингент оставался после отсидок в этих же краях.

— А какие часы больше всего понравились Борису Сергеевичу? — с невинным видом поинтересовалась Ника. — Я ведь знаю, что вы были тут вместе…

— Ему было по душе всё веселое, забавное, — сказала Любовь Эмильевна. — Помню, что он долго стоял вот у этих французских часов.

Девушку тоже привлекла замысловатая бронзовая композиция с прославленным сенбернаром по имени Барри. Пёс, со спасенным ребенком на спине, стоял посреди монастырского двора. Было любопытно рассматривать крошечный церковный колокол на столбе, сторожевую монастырскую башенку с черепичной крышей и кувшинчик с водой, висевший на ошейнике собаки… Очень вовремя подоспела экскурсоводка с очередной группой:

— В средневековом монастыре Сен-Бернар в Швейцарских Альпах выращивали огромных лохматых псов, прозванных сенбернарами. Они вместе с монахами помогали заблудившимся путешественникам, выручали людей во время снегопадов и сходов лавин в горах. В Париже есть памятник самой знаменитой из этих собак — сенбернару по кличке Барри. Он спас сорок человек, а сорок первым был вот этот малыш, найденный им в снегу…

Любовь Эмильевна повела внучку в другой конец зала:

— И вот эти каминные английские часы Бореньке приглянулись.

Нике тоже нравился модерн рубежа девятнадцатого-двадцатого веков. Она залюбовалась фаянсовыми часами с рельефными накладками из позолоченной бронзы в виде двух изображений солнца: дневного, с широко открытыми глазами, и ночного, спящего — с глазами закрытыми. Фасад часового корпуса украшала цветная роспись по эмали — желтые и лиловые ирисы.

— Борис очень любил ирисы, даже начал разводить их у себя на участке. Поэтому и здесь стоял, как зачарованный…

Потом бабушка показала Нике витрину с часовыми устройствами, вынутыми из настоящей японской мины, снятыми с советского танка «Т-34» и с немецкого «Тигра». Здесь были даже часы с орбитальной станции «Салют». Их подарил музею космонавт Гречко, зачем-то однажды посетивший Ангарск.

— А вот, Никуся, обрати внимание на этот экземпляр. Мы с Борей долго над ним потешались. Называется «Копилка». Эти деревянные немецкие часы заводили раз в неделю, но начинали тикать они при одном непременном условии — в щель на задней панели корпуса нужно было бросить монетку.

Последних бабушкиных слов Ника не расслышала. Ее внимание переключилось на другие часы, стоявшие рядом. Из бронзовой львиной пасти, украшавшей корпус этих часов, стекала в бронзовую же чашу хрустальная «струйка воды». Экскурсовод, подошедшая сюда с очередной детской группой, завела старинный механизм, и хрустальная струя «полилась» — то есть закрутилась вокруг собственной оси, и происходило это в строгом соответствии с эффектом Кориолиса — то есть по часовой стрелке.

Неожиданно к Лосовским подскочила пожилая смотрительница музейных залов, приметившая, что Ника время от времени что-то деловито записывает в блокнот.

— Вы, наверное, журналистка, — предположила она. — А удостоверение у вас имеется?

— А зачем вам мое удостоверение? — удивилась Ника.

— Да я просто так полюбопытствовала, — ответила смотрительница. — У меня внучка в московском университете учится, а летом, когда на каникулы приезжает, то подрабатывает в нашей местной газете. Так у нее соответствующий документик всегда при себе есть…

Ника пожала плечами, не представляя, что на это сказать. Но музейной работнице наверное просто хотелось пообщаться.

— Видите, на той стене резные деревянные ходики висят? Гирька у них сделана в виде березового полешка, а маятник изначально имел форму топорика, снующего туда-сюда мимо полешка. Так этот топорик недавно украли. Слава Богу, не в мою смену. А смастерил эти ходики наш местный зэк. Он на зоне с семнадцати лет сидит почти беспрерывно. Сейчас-то ему уже за пятьдесят.

Дома Ника просмотрела свои записи, сделанные в блокнотике с осликом Иа-Иа на обложке, и среди них подчеркнула три:

часы с сенбернаром — 13 час. 12 мин.

часы с ирисами — 8 час. 20 мин.

часы «Копилка» — 22 час. 05 мин.

Идти в киоск с лотерейными билетами было уже поздно, и Ника очень жалела об этом. Вчера, уже почти ни на что не надеясь, она воззвала к богине удачи Фортуне и попросила дать внятный намек на верное направление поисков. Мысленно Ника даже сорвала с ее глаз повязку — чтобы богиня увидела ту, которая так нуждалась сейчас в ее помощи!

После этого она открыла наугад романовский дневник и попала в аккурат на запись о посещении Музея часов:

«Я никогда не любил носить ручные часы, а будильник прятал в тумбочку. Но музей этот воспринял как чудо… Некоторые часы идут, некоторые стоят, и почти все показывают при этом разное время. Несмотря на то, что я находился чуть ли не в храме часов, меня охватило состояние, когда осознаёшь вдруг всю условность времени.

Я ощутил, что реальное время для меня вдруг исчезло. В этот момент я находился не только в сибирском городке Ангарске, но везде и всегда: знойным полднем наблюдал за каплями воды в клепсидре в Древней Греции; промозглым осенним вечером грелся перед камином, поглядывая на стрелки каминных часов в Англии девятнадцатого века; следил за приборами на орбитальной космической станции «Салют»…»

Решив довериться подсказке свыше, девушка пригласила Любовь Эмильевну посетить Музей часов еще раз.

Как и писал Борис Сергеевич, большинство старинных часовых механизмов не работало. Неработающими оказались и те часы, которые ему особенно понравились. Застывшее на них время Ника записала себе в блокнот.