Никогда без любви

VI

— Костя, ты идешь на каток?

Мармеладов смотрит на меня отсутствующим взглядом, лохматит и без того лохматые черные волосы.

— Не могу. У меня зарез.

— Деталь запорол?

— Хуже. Тут запорешь — из заработка вычтут, и все. Экзамены в техникуме. Там запорешь — ничем не откупишься. Черт знает, какая трудная штука! Голова — чугун!

— Может, я тебе помогу? Я ведь недавно все это проходил.

— А верно! Ты, Витя, настоящий друг. Будем сидеть над алгеброй.

— Сегодня?

— Сегодня, и завтра, и послезавтра.

— Хорошо, — уныло говорю я.

— Ничего, Витя, лед еще не растает. Вот сдам экзамены — и привет! Тогда-то мы ринемся на каток и покажем, почем сотня гребешков. Я научу тебя ходить на настоящих норвегах. Это тебе не какие-то сопливые гаги. Усвоил?

— Усвоил.

— Ну и не кисни.

— Ладно.

А Лиля будет кататься с теми студентами... Будет смеяться своим порхающим смехом.

Гудят станки. Вьется стружка. Льется струйкой эмульсия. В окно глядит по-весеннему яркое солнце и дробится на моем станке.

Лиля, наверно, катается со студентами...

Вечером мы сидим у Кости, и я объясняю ему алгебру. Он позабыл ее начисто, и мне приятно объяснять ему и немножко позадаваться. Костя, наверно, видит, что я задаюсь, но молчит. Потом, правда, я увлекаюсь и забываю задаваться. Мы сидим с ним долго. Его мама угощает нас чаем и домашними ватрушками. Я пью чай, уплетаю творожные ватрушки и думаю о Лиле.

Проходит неделя. Костя наконец отправляется на свой последний экзамен. Я жду его, пока он сдает. Выходит красный, озабоченный.

— Завалил? — пугаюсь я.

— Да нет. Сдал. Но было время, когда чувствовал: тону!

— А что там было?

— Да эти уравнения с тремя неизвестными. Они мне даже во сне снились, проклятые! Идут будто по улице три человека в масках. Неизвестные!

— Чудак! Это же просто.

Он глядит на меня так, будто сделал какое-то открытие.

— Вот тебе было бы легко учиться, — говорит он. — А у меня подготовка, знаешь, липовая.

Помолчав, спрашивает:

— И чего ты не учишься? У тебя запросто бы пошло.

— И чего, в самом деле, я не учусь?

— Смеешься! Я тоже когда-то смеялся.

— Ну, ладно. Пойдем на каток?

— Ох, и давно не были!.. — вздыхает Костя и расправляет плечи. — А хорошо, Витька, чувствовать себя человеком!

— Так пойдем или нет, человек?

Мне хочется скорее на каток. Сегодня я не видел Лилю на линии; возможно, она придет в парк, на озера.

Костя минуту колеблется. Я знаю почему. Ему после трудного испытания хочется пропустить рюмочку. Но я знаю также, что мастер строго наказывал не пить «с молодым поколением», то есть со мной. И вот Костя борется с самим собой. Я это вижу. Мне жалко его. Конечно, один он не захочет пойти и выпить. Скажет — так не по-товарищески. И меня пригласить ему неловко.

Я говорю ему с полной серьезностью:

— Эх, стопочку бы за твои успехи, Константин!..

Он сразу приходит в себя. Сердится:

— Ну, ты не заговаривай. Мал еще!

— Сходи один.

— Не твое дело. Понял?

— Понял.

— Тогда молчи!

Я сержусь. Молчу.

— Пошли, что ли? Ну, ты, Витька, брось сердиться. В самом деле, зачем каждый экзамен отмечать стопкой?

— В самом деле, зачем?

И вот мы идем по дорожке парка. Под ногами крошится снег, подтаявший днем и схваченный морозцем к вечеру. Над парком в сумеречном воздухе черными тенями летают молчаливые галки и вороны. За Москвой-рекой, над разливом городских крыш, догорает закат. В воздухе чувствуется весенняя, влажная пресность. А что, если Лиля катается со студентами? Уйду тотчас обратно. Уйду! У Кости тоже невеселое настроение. Он о чем-то тяжело думает, наморщив лоб. Сунул руки в карманы полупальто, шагает, будто в темноте, не видя ничего перед собой.

Вот и аллеи, превращенные в каток. Навстречу нам все чаще попадаются конькобежцы. Одни летят вихрем, радостные, озорство так и сияет на их раскрасневшихся, возбужденных лицах. Другие идут медленно, как бы наслаждаясь каждым движением. Больше все молодежь. Больше все парами. Лили на аллеях нет. Ее я за сто верст узнал бы. Разве у кого-нибудь есть еще такие пышные волосы и такой чудесный малиновый берет?

Я гляжу на Костю и не узнаю его: как он преображается! Уже не хмурится. Глаза его горят. Тяжеловатость, которая была в его фигуре, исчезает. Еще больше он оживляется в раздевалке, где толпятся десятки людей, раздается стук коньков об пол, точно беспокойно переступают кони в стойлах, Костя грубовато острит, на его большом коричневом лице то и дело вспыхивают крупные белые зубы. Я затягиваю шнурки, гляжу на него и думаю о том, почему это раньше мы ссорились с ним. Неужели это он ругал меня трахомой?

Лили нет и на озерах...

— Костя, — говорю я. — Мне хочется немножко посидеть.

— Устал?

— Да нет. Просто лед слишком изрезанный.

— Да, лед слабоват.

Он садится со мной рядом. Черные непокрытые Костины волосы серебрятся от инея. Иней покрывает и свитер на его плечах и спине.

— А может, поучить тебя на норвегах?

— Нет, я сегодня похожу на сопливых гагах...

Костя смеется.

— Ну, я пошел.

— Иди.

— Не сиди долго. Ты же потный.

— Усвоил.

— Смотри!

Он идет легко и быстро, кажется, немножко излишне подавшись корпусом вперед. На ходу подхватывает какую-то девушку, и они, смеясь, мчатся по озеру. Я слежу за ними, пока они не исчезают за поворотом.

Как просто у него все это получается!

Я иду в раздевалку. Снимаю и сдаю коньки. Одеваюсь. В дверях сталкиваюсь с Костей. Он один.

— Ты куда?

— Домой.

— Друг называется!

— Но ты же...

Костя глядит на меня во все глаза.

— Ах, ты о девушке! — Он весело смеется. — Здорово ходит, чертяка! Легко с ней. Да у них компания. Подожди меня.

Он скоро выходит, сдержанно-оживленный. Обнимает меня за плечи.

— Ну, что скис? Тренироваться надо, тогда не будешь уставать.

— Да, надо тренироваться. Это ты верно говоришь.

— Куда пойдем?

— По домам.

— Я, между прочим, здорово проголодался, Может, зайдем в «Поплавок»?

— Зайдем...

...Костя заказывает мне «Российского», сам берет стопку водки. Мы съедаем страшно вкусную рыбу с гарниром из хрустящей, мелко-мелко нарезанной картошки. Потом еще выпиваем по два стакана чаю.

— Черт возьми, сейчас бы я осилил и четырех неизвестных, — говорит Костя, вставая. — А то с твоими науками прямо-таки в уныние ударился.

Дома сестренки нет. Я вспоминаю, что сегодня 8 Марта, и ругаю себя: как я забыл! Заглядываю в гардероб. Нового Надиного платья там нет. Значит, Надя ушла на вечер. Я не знаю, чем заняться. На столе лежит «Туманность Андромеды», но мне не хочется углубляться в космос. И тут я впервые думаю, что неплохо бы поступить в Костин техникум. Вместе бы стали учиться.

Во сне я всю ночь катаюсь на автобусе, в который впряжены цирковые лошади. Автобус гремит по мостовой, как трамвай. Грохот будит меня.

Это по водосточным трубам, обвально грохоча, падает подтаявший лед.