Никогда не говори «навсегда»

— Да, он самый настоящий извращенец! — кипя от негодования, повторила Фаина. Ее черные глаза метали молнии — в данный момент она протестовала против всей несправедливости, творившейся в мире. — И с такими надо бороться!

— Зойка не может бороться, — возразила Катя. — У нее не тот характер.

— Я и не знаю, как можно бороться с Личутиным… — уныло кивнула Зоя. — Не в милицию же на него заявлять!

— В милицию бесполезно, — задумалась Фаина. — В милиции скажут, что это семейное дело, и помогать не станут. Мы сто раз такой вариант обсуждали. Но пускать дело на самотек тоже нельзя. Судя по всему, Личутин уже вошел во вкус.

Из Зоиных глаз потекли по щекам две огромные прозрачные слезинки.

— Милиция только тогда вмешивается, когда есть труп… — подтвердила Катя. Теплый мартини вдруг показалось ей необыкновенно вкусным.

— Чей труп? — с ужасом прошептала Зоя.

— Ну, чей-нибудь, — пожала Катя плечами.

У Зои задрожали губы.

— Вот он до чего ее довел! — с гневом воскликнула Фаина и обняла рыдающую подругу за плечи. — Подлец…

— Фаиночка, как ты думаешь… — всхлипывая, с трудом заговорила Зоя, — он меня… он меня убьет в конце концов?

— Никто никого не убьет! — возразила Фаина. — Он просто пугает. И твоя Нелли тебя тоже просто пугала, Катя… Мало кто способен убить другого человека. Хоть из мести, хоть по каким-то другим мотивам. На самом деле людям хочется только одного — излить свою желчь, выплеснуть ее в словах. Выговориться!

— Ты опять как специалист говоришь? — пробормотала Зоя, уткнувшись ей в плечо.

— Нет, как женщина! Катя…

— Что?

— Мы должны помочь нашей подруге! — страстно произнесла Фаина. — Нельзя все это так оставлять…

— Я тоже так считаю, — согласилась Катя. — Пусть Зойка поживет у меня. Или у тебя. Нет, все-таки лучше у меня…

— Это не выход! Мы должны… мы должны разобраться с Личутиным. Раз и навсегда. Покажем ему кузькину мать!

— То есть? — прищурилась Катя.

— Мы сию минуту поедем к нему! — решительно предложила Фаина. — Сейчас праздники? Тем лучше, он наверняка дома… Девочки, поехали!

Катя хотела возразить ей, но тот аргумент, который она могла привести в качестве возражения, вдруг выскользнул из ее сознания. Куда-то потерялся. И она мучительно вспоминала нужные слова. А потом вдруг обнаружила, что они уже все втроем едут в такси, причем на ногах у Фаины были домашние шлепанцы. Зоя предложила вернуться, но Фаина отказалась напрочь — она горела желанием разобраться с Личутиным. Домашние шлепанцы — это такая мелочь…

Они вылезли из такси в одном из арбатских переулков, у старого дома. Было еще светло.

— Здесь, — нерешительно пробормотала Зоя.

— Послушай, Зойка, он один живет? — с беспокойством спросила Катя. — Ну, мама там с папой…

— Он в коммунальной квартире живет. У него соседка: бабушка — божий одуванчик. Их, говорят, скоро расселять будут.

— Старушка нам не помеха! — заметила Фаина и потащила подруг вперед. — Номер квартиры какой?

— Двадцать один…

Они пешком поднялись по мрачной облезлой лестнице на пятый этаж. Лифта здесь не было. Фаина надавила на кнопку звонка.

Ответом им была тишина. А потом в глубине квартиры зашаркали чьи-то шаги.

— Вы к кому? — спросил через цепочку старческий дребезжащий голос, судя по всему, принадлежавший той самой бабушке — божьему одуванчику.

— Мы к Личутину, — официальным голосом ответила Катя.

— К Личутину вообще-то два звонка, но ладно уж, проходите. У себя он. Спит, что ли… — равнодушно обронила старуха и зашаркала к себе.

— Как в старом кино! — с восторгом прошептала Катя. — Разве такое бывает?

— Бывает, еще как бывает… — раздраженно буркнула Фаина.

Без всякого стука она распахнула дверь.

Личутин — хмурый, лысеющий субъект, в майке и широких семейных трусах, сидел за столом и смотрел телевизор. Перед ним стояла банка шпрот, а в руке он держал длинный батон, от которого, видимо, прямо и откусывал — без всяких церемоний.

По телевизору шел футбол.

— Эт-та что? — нервно шарахнулся Личутин, увидев перед собой трех подруг. — Эт-та как понимать?

— Сейчас узнаешь… — зловеще ответила Фаина и закрыла дверь за своей спиной.

— Мы пришли показать тебе кузькину мать, — добросовестно заявила Катя.

«Разумеется, никакого зла он не смог бы причинить, — решила Катя, разглядывая бывшего Зоиного супруга. — Такие противные мужичонки довольно трусливы… Но по части того, как надо портить людям кровь… вот тут они мастера!»

А Зоя ничего не сказала — она молчала и дрожала, стоя перед Личутиным. Он действительно сумел нагнать на нее страху.

— Вы не имеете права врываться в чужое жилище! — взвизгнул Личутин. — Наша Конституция гарантирует его неприкосновенность и все такое… Зоя! Зоя, тебе это еще боком выйдет!

— Он угрожает, — удивленно заметила Фаина и хозяйским жестом выключила телевизор. — Девочки, он нам угрожает!

— Сема… — сурово спросила Катя. — Зачем ты Зое звонишь? Зачем под окнами у нее ходишь? Объясни нам, пожалуйста…

— Не буду я вам ничего объяснять! — завопил Личутин, размахивая перед собой обкусанным батоном, словно мечом. — Вон отсюда!

И тут произошло нечто — Фаина бросилась на Личутина и повалила его на пол.

— Ты нам за все ответишь… — страстно произнесла она, выкручивая ему руки. — Ну, а вы чего там стоите? — обернулась она, оседлав Зоиного мужа. — Помогайте!

Катя и Зоя, открыв рот, ошеломленно созерцали происходящее.

Личутин вывернулся и заколотил кулаком в стену.

— Анфиса Терентьевна! — заверещал он высоким, срывающимся голосом. — Анфиса Терентьевна, меня убивают! Помогите! А-а…

— Никто тебе не поможет, — Фаина снова набросилась на него. — Ишь ты, какой юркий попался… Девочки, да не стойте вы там как клуши! Он же сейчас вырвется…

Первой пришла в себя Катя. Она подскочила и схватила Личутина за тощие холодные лодыжки.

— Убивают! Анфиса Терентьевна!..

— Ишь, он про Конституцию вспомнил… — надменно фыркнула Фаина, выворачивая поверженному Личутину руки. — Сейчас ты у нас получишь неприкосновенность!

— Он вырывается! — пожаловалась Катя, изо всех сил пытаясь удерживать тощие личутинские ноги.

Но тут ей на помощь подоспела Зоя.

Она схватила с подоконника рулон скотча, которым обычно заклеивают картонные коробки, и принялась лихорадочно обматывать сначала руки, а затем ноги бывшего супруга.

— Молодец, Зойка… — пыхтела Фаина. — И вот здесь еще, покрепче…

Скоро Личутин представлял собой спеленатую мумию.

— Анфиса Терентьевна… — продолжал он слабо голосить, призывая на помощь соседку.

— Сема, признавайся — чего ты добиваешься? — плачущим голосом спросила Зоя. — Чего ты от меня хочешь?

— Анфиса… Анфиса Терентьевна!..

— Может быть, ты скучаешь по Зое? — милосердно подсказала Катя.

— Бандитки! Вы у меня… а ты, Зойка, — в первую очередь… В тюрьму вас упеку!

— Что-то не похоже, чтобы он по Зойке тосковал, — покачала головой Фаина. — Я же говорю — он извращенец. Энергетический вампир. Он питается Зойкиными страхами.

Общими усилиями подруги положили Личутина на диван и встали вокруг него полукругом.

— Вот что, Семен, — грозно произнесла Фаина. — Обещай нам, что отстанешь от Зойки. Ведь уже год прошел, как вы развелись, мог бы успокоиться!

— Он не понимает! — нервно воскликнула Зоя. Теперь, когда Личутин был надежно обездвижен, она почувствовала небывалый прилив сил. — Он хочет свести меня с ума!

— Я потратил на тебя семь лет жизни, а ты бросила меня… — заскрежетал зубами Личутин. — Ты думаешь, что я могу просто так смириться с этим? Ну уж нет! Я стану твоей тенью… Я стану твоим вечным немым укором!

— Значит, он не собирается исправляться, — возмущенно констатировала Фаина. Она схватила со стола открывалку для консервных банок — старомодную, еще советского образца — и стала внимательно ее разглядывать. — Что ж, тогда у нас нет иного выхода…

— Фаина… — румянец вмиг схлынул с круглого Зоиного лица. — Что ты хочешь сделать?

— Она говорит — у нас нет иного выхода, — пояснила Катя.

В этот момент послышался отдаленный шум. Загрохотали в коридоре шаги.

— Кто это там? — с недоумением спросила Фаина и положила открывалку на стол. — Вы слышите?

— Может быть, к соседке гости пришли? — робко предположила Зоя.

Но тут дверь распахнулась, и в комнату ворвались двое милиционеров с дубинками в руках. Все-таки, значит, Анфиса Терентьевна услышала призыв о помощи.

— Всем стоять! — заорал один из них таким страшным голосом, что Зоя едва не грохнулась в обморок. — Ну, что здесь происходит?!

— Убивают, — радостным шепотом сообщил Личутин, извиваясь на диване. — Самым натуральным образом убивают! Открывалкой для консервов… Спасите меня, товарищи милиционеры!

— Никто никого не собирался убивать, — с досадой произнесла Катя. — Мы просто собирались его немножко напугать…

— Продолжайте, — тот, грозный, отпихнул подруг от дивана и одним движением сорвал с Личутина путы.

Поскольку руки и ноги Личутина покрывал довольно густой подшерсток, операция эта оказалась для него не из приятных.

— А-а! — заорал Личутин. — А-а-а!..

— Мы пришли к нему поговорить, как цивилизованные люди, — с сарказмом, не теряя самообладания, поведала Фаина. — А он нам стал угрожать, что всех в тюрьму посадит… Этот человек — бывший муж одной из нас. Вот этой, — и она указала на Зою. — Уже год, как они развелись, но он до сих пор преследует бедную женщину… Да, Кать? Мы все это подтверждаем. Мы ее подруги. Драма ее семейной жизни разворачивалась на наших глазах на протяжении многих лет…

— Муж? — переспросил другой из милиционеров. — Ну-ка, документы все предъявите… И вы, гражданин, тоже… Быстро, быстро!

— Значит, вы его жена? — грозно спросил первый милиционер, разглядывая Зоин паспорт.

— Не жена, а вдова… — пискнула та. — Ой, я совсем не то хотела сказать… Просто мы уже год как развелись с Семеном.

— Значит, семейная драма… — повторил задумчиво второй. — Так-так… Вы пришли к гражданину Личутину, чтобы поговорить, а он стал вам угрожать?

— Вот именно, — строго сказала Фаина. — И тогда мы были вынуждены обездвижить его. В целях самозащиты.

— Что? — возмутился Личутин, поспешно натягивая брюки. — Не слушайте ее! Вы меня должны защищать, меня!

— А каким образом он вас преследовал? — грозно спросил первый милиционер Зою.

Зоя вмиг покраснела и попыталась пригладить свои волосы.

— Он… он… — от волнения у нее перехватило дыхание, и она вдруг зарыдала столь безутешно и столь жалостно, обливаясь такими огромными прозрачными слезами, что в комнате все замолчали и словно завороженные уставились на Зою.

Она стояла посреди комнаты и рыдала, а ее золотистые волосы торчали в разные стороны, словно нимб… Она была пухленькая и нестерпимо хорошенькая.

Грозный милиционер сглотнул, отчего кадык на его шее заходил вверх-вниз. Он уставился на Зою совершенно зверскими, какими-то сумасшедшими глазами. «Сейчас нас всех заберут в отделение… — с тоской подумала Катя. — Вон он как смотрит!»

Пауза тянулась бесконечно долго.

— Ну, что делать будем, Палыч? — наконец нетерпеливо спросил второй милиционер первого.

— А? — очнулся тот. — Что?

— Я говорю, что делать будем?

— Ничего не будем, — ответил грозный Палыч. — Ты же видишь: семейное дело. Обычный скандал.

— Ничего себе — обычный скандал! — возмутился Личутин. — Меня, можно сказать, чуть жизни не лишили… Вы обязаны завести дело на этих бандиток! Они ворвались ко мне, связали и собрались пытать вот этим самым… — он затряс в воздухе открывалкой.

— А вот свидетели утверждают, что это вы жестоко издевались над бывшей женой, — сурово произнес Палыч.

— Я? Да я ей только по телефону звонил!

— Значит, телефонное хулиганство, — констатировал второй милиционер. — Забираем его, Палыч? Должен же кто-то бедную женщину защитить…

— Должен, — мужественно согласился тот, не отрывая от Зои сумасшедшего взгляда.

— Пожалуйста, не забирайте его! — вдруг спохватилась Зоя, вытирая слезы. — В общем, ничего плохого он мне не делал, только… только пугал. Вы просто скажите ему, чтобы он меня больше не преследовал — и все. Пожалуйста!

В комнату протиснулась Анфиса Терентьевна — бабушка — божий одуванчик. Тряся головой, нетерпеливо оглядела комнату.

— Что, живой? — с облегчением всплеснула она руками, упершись взглядом в своего соседа. — А я уж было подумала — того…

— Что — «того»? Что — «того»?! — истерично завизжал Личутин. — Я еще жив! А в этом мире справедливости не было, нет и не будет…

«Бессмысленная, пустая жизнь… — на следующее утро думала Катя. — Напились какой-то дряни и поехали вершить правосудие. Слава богу, что никто не пострадал!» В глубине души у нее были серьезные подозрения — ей показалось, что Фаина действительно собиралась каким-то образом использовать консервный нож против Личутина.

Катя заставила себя встать. Она выпила таблетку от головной боли, взяла в руки коня и принялась методичными движениями ошкуривать его. Деревянная поверхность должна быть гладкой, нежной, бархатистой на ощупь…

«Бессмысленная, пустая жизнь… Занимаюсь какой-то ерундой… — преследовала ее одна и та же мысль. — Я готова заниматься чем угодно, только не собственным сыном. Естественно, что он без ума от Ганина. Тот говорит с Микой, играет… Им интересно друг с другом… — Катя отставила от себя деревянную фигурку, потерла виски. — А я — женщина, и я ничего не знаю про оружие, танки, технику, роботов. Я считаю скучными компьютерные игры и я не умею собирать железнодорожные макеты… Но ведь есть еще столько занимательного — того, что знаю только я! Мика просил меня пару раз научить его вырезать из дерева, а я ему отказала. Боялась, что он может порезаться. Нет, нельзя всего бояться! Я становлюсь похожей на своих теток, которые всю жизнь страшились всего и вся, а в результате лишились чего-то самого главного — того, что не дается без риска…»

Решение пришло неожиданно — пора забрать у Ганина сына. Они с Микой нужны друг другу. А Ганин… Что ж, пусть иногда встречается с сыном.

Катя быстро собралась и, поймав такси, отправилась к Ганину.

Было довольно холодно, и светило яркое солнце.

На газонах цвели алые тюльпаны.

Голова у Кати болеть перестала, хотя сердце продолжало щемить от тоски… От какого-то нехорошего предчувствия.

Она позвонила в квартиру по переговорному устройству, но ей никто не ответил. Тогда Катя по сотовому набрала номер Ганина.

— Привет, вы где? Это я, Катя…

— Я узнал, — отозвался тот. На фоне его голоса что-то шумело, раздавались еще какие-то голоса. — Мы с Микой в супермаркете. Таком большом, на соседней улице…

— А, видела! — обрадовалась она. — Я сейчас к вам подойду…

И Катя торопливо зашагала к супермаркету.

В магазине было много людей. Они сновали во все стороны с тележками, и в первый момент Катя растерялась — как же найти здесь Ганина с сыном? Но потом увидела их — они стояли возле огромных аквариумов с живой рыбой и серьезно разговаривали о чем-то, тыча пальцами в стекло.

Катя уже хотела идти к ним, но потом ее словно остановило что-то, и она из-за стеллажей стала наблюдать за ними.

Свет дробился, проникая сквозь зеленовато-желтое стекло аквариума, и в нем медленно плыли блестящие карпы — словно тени на солнце. А рядом с ними сновали узкие стерляди. Была там и форель, и еще какие-то рыбы… А в самом крайнем аквариуме копошились живые раки.

Мика вдруг засмеялся — Катя издалека увидела его веселую гримасу. Потом он потянул Ганина за рукав, указал ему на что-то. Ганин тоже засмеялся.

Затем они, толкая перед собой тележку, пошли дальше, и Катя двинулась вслед за ними. В бакалейном отделе они стали оживленно спорить. Мика тянулся к каким-то коробкам, а Ганин его отговаривал. Видимо, сын собирался купить нечто такое, что отец считал несъедобным. В результате они так ничего и не положили в свою тележку.

Зато у отдела фруктов они застряли надолго. Стояли перед пестрым ярким развалом даров природы и вертели в руках то авокадо, то манго, то кокосовые орехи, то еще что-то, чему Катя даже названия не знала. Судя по жестикуляции, Ганин объяснял сыну, как полагается есть тот или иной фрукт. Наверное, делился своим опытом.

Катя с улыбкой наблюдала за ними. Надо было уже подойти, а она все медлила. Наверное, потому, что ей нравилось наблюдать за ними.

Отец и сын.

Как серьезно и с каким жаром они обсуждают эти несчастные кокосы! Господи, видели бы они себя со стороны… О, кажется, они пихают кокос в корзину! «И он собирается этим кормить ребенка?! — укоризненно вздохнула Катя. — Надо срочно вмешаться!»

Она быстро подошла к ним.

— Ма! — обрадовался Мика. — А мы тут к обеду кое-что решили купить… Ты ведь пообедаешь с нами?

— Присоединяйся! — попросил и Ганин.

— Я не мартышка, такую гадость есть не буду, — заявила Катя, с подозрением разглядывая кокос — выглядел он исключительно неаппетитно.

— Но Мика захотел попробовать… — как-то растерянно возразил Ганин.

— Ради бога, но купите лучше что-нибудь съедобное!

— Да-да, конечно… — поспешно согласился Ганин. — Мы сейчас полуфабрикатов всяких наберем. Мика, эти котлеты не бери — они страшно перченые! — Он снова повернулся к Кате: — Мы решили не ходить в ресторан, а сами приготовить себе обед.

— А Рита где?

— Рита? — Ганин задумался. — Ты знаешь… она еще не вернулась.

— Из командировки?

— Ну да! — легко откликнулся он.

— Ганин, я решила забрать Мику. Прямо сейчас.

— Что? — вздрогнул он. — Но ты же обещала…

Сын бежал к ним с очередной упаковкой.

— Па, вот это, кажется, выглядят вполне прилично!

— Только не при нем! — прошептала Катя на ухо Ганину. — Я своего решения все равно не изменю…

В результате они пришли к консенсусу — сейчас они обедают у Ганина, а потом тот отвозит их домой.

Домой к Ганину они пошли через небольшой сквер. Пока сын бегал по аллеям, Катя с Ганиным остановились у кустов расцветающей сирени.

— Тебе нельзя верить, — холодно произнес он. — Сначала ты говоришь одно, а потом другое…

— Ганин, пойми — я не могу больше без сына, — сказала она просто.

— Катя, но это нечестно! Ты же знаешь, что Мика расстроится…

Они стояли и ожесточенно спорили друг с другом, стараясь не повышать голос. Спорили довольно долго, пока Катя не воскликнула с сердцем:

— А откуда ты знаешь, где ему будет лучше? Вот давай спросим у него…

— Давай! Только я заранее знаю, что он скажет.

— Мика! — позвала Катя. — Мика, ты где?

Аллеи были пусты.

— Наверное, он в прятки решил с нами поиграть, — предположил Ганин.

Но и после продолжительных поисков они не нашли его. Тогда решили спросить прохожих, и первая же девчушка лет восьми, прыгавшая через скакалку, заявила, что видела, как мальчик ушел с какими-то людьми.

— С какими людьми? — дрожащим голосом спросила Катя.

— Ну, я не знаю… — пожала девчонка плечами. — Там тетенька была, рыжая, и с ней дядя. А ваш мальчик как будто не хотел с ними идти, но потом все-таки пошел.

— Это они! — прошептала Катя, схватив Ганина за руки. — Наверняка Нелли и Герман! Потому что она — рыжая…

— Они не успели далеко уйти, — рванул с места Ганин. — Может быть, мы успеем их догнать…

Они быстро обежали ближайшие улицы, опросили прохожих… но уже без всякого результата.

— Бесполезно, — побелевшими губами произнес Ганин. — Вот что… ты, Катя, иди домой, а я сейчас поеду к одному человеку. Есть у меня полковник милиции знакомый, я ему проект делал… он просил обращаться, если что… Ты мне скажи сейчас все, что об этих людях знаешь… Имена, адреса… Еще что? — Он, страдальчески морщась, потер себе лоб. — Да… вот ключи от квартиры. Жди меня там. И от телефона не отходи!

Далее Ганин быстро записал все то, что Катя знала об Алексее и его жене, потом сунул Кате в руки большой пакет с покупками и умчался.

«Господи, господи, господи… — бормотала она, пока шла к дому, пока поднималась в лифте, пока открывала дверь в ганинскую квартиру. — Господи, сделай так, чтобы с моим ребенком ничего не случилось! Возьми меня, а не его… Возьми меня — ведь это я во всем виновата!»

Она бросила пакет в угол, села на пуфик у дверей, обхватила голову руками. Из повалившегося набок пакета ей под ноги выкатился кокос.

«Нет, это невозможно! Если они… нет!»

Катя заметалась по чужой квартире, натыкаясь на вещи. Еще никогда в жизни она не испытывала такого ужаса. «Они все-таки выследили меня! Все это время они наблюдали за мной, и вот…»

Затрещал телефон — звонил Ганин. Он хотел уточнить у нее еще, не помнит ли она номер Неллиной машины.

— Нет! Я только знаю, что у нее «Жигули», и все. Ганин, Мику ищут? — стараясь не срываться в истерику, спросила Катя.

— Да! — ответил он и бросил трубку.

«Может быть, позвонить Алексею? — в отчаянии подумала Катя. — Нет, наверное, не стоит занимать линию. Я уже сказала Ганину все Алешины телефоны — и домашний, и сотовый, и рабочий. Господи, господи, господи…»

Она была вне себя от отчаяния.

Потом, чтобы хоть немного успокоиться, стала думать о том, как будут искать Мику. Наверное, Нелли увезла его на своей машине. В милиции быстро узнают номер ее «жигуленка», быстро вычислят его в городе, быстро перехватят на каком-нибудь перекрестке… Мику спасут!

«А может быть, Нелли с Германом вовсе и не собираются убивать моего сына! — пришла ей в голову другая мысль. — А что, если они только хотят напугать меня? Просто заставить поволноваться… Фаина сказала — не всякий отважится отнять у другого человека жизнь. Тем более — у ребенка! Нелли с Германом не могут быть такими извергами, они просто хотят меня напугать!»

Катя тихо засмеялась.

А потом, совсем некстати, вспомнила, как они зимой были с Алексеем в квартире у Петренко, что на Рождественском бульваре. Петренко дал им ключи. Они с Алешей пили вино, смеялись. Теперь то далекое свидание показалось Кате сном! Она еще тогда пролила немного вина на ковер.

— Как кровь… — прошептала Катя, сжимая ледяные руки. — Вино на ковре было похоже на кровь! Именно тогда у меня возникло странное предчувствие… Это был знак!

Она заплакала, но быстро взяла себя в руки.

Села с ногами в широкое кожаное кресло. Рядом, на изящном журнальном столике, стоял городской телефон. Возле него — Катин сотовый. Она обещала Ганину быть на связи. Гриша Ганин поможет. Гриша Ганин тоже любит своего сына и не хочет, чтобы с ним что-то случилось…

Катя закрыла глаза, и перед ее глазами возник сын.

Он такой светлый! Он весь точно из света, как ангел, — глаза, волосы, кожа. Помнится, первое время его в школе даже дразнили «альбиносом»! Но он был просто светловолосый и светлоглазый мальчишка — весь в отца.

Давным-давно, около двенадцати лет назад, Катя узнала, что ждет ребенка. Как она тогда перепугалась! У нее даже возникла мысль — избавиться от него, избавиться от всякого напоминания о Григории Ганине…

Но она не стала этого делать. По одной простой причине — едва только закончился приступ панического страха, она поняла, что уже любит своего ребенка. И потому сразу же, легко и радостно, смирилась с тем, что он будет! Алевтина Викторовна была в ужасе: «Как же так — одна, без мужа, без денег, безо всего!» Тетки тоже пророчили всякие беды. Баба Лиза сочувственно поджимала губы. Но Кате было уже все равно.

А потом родился ее мальчик.

Первое время, когда он был маленьким, она часто вспоминала Ганина. Как жаль, что они оказались такими разными людьми! В народе это называется — не сошлись характерами… Иногда она представляла, что было бы, если бы Ганин никуда не уезжал. Жили бы они тогда вместе? Раньше Катя была абсолютно и стопроцентно уверена — нет, никогда. А теперь, когда узнала, что Григорий Ганин не такой уж черствый сухарь и сын ему все-таки нужен, она начала сомневаться. Интересно, почему Ганин так изменился? Или он не менялся, а дело было в том, что Катя недостаточно хорошо знала его… И он сам себя тоже не знал!

«Надо было оставить ему Мику! — с запоздалым раскаянием решила она. — Я — плохая мать. Да, плохая. Я кругом виновата. Бедная девочка Поля, зачем ты решила уйти из жизни? Пожалуйста, прости меня!»

Катя была уже в каком-то исступлении, близком к помешательству.

В этот момент раздался звонок в дверь. Точно вихрь, она сорвалась с места, побежала открывать.

Пришел человек от Ганина, из милиции. Катя даже не услышала его имени, когда он представился. Он задал ей еще несколько вопросов и ушел. На ее вопросы отвечать не стал, только бросил коротко: «Мы ищем вашего мальчика».

Потом позвонил сам Ганин и сказал, что машина Нелли в гараже.

— Нашли? — закричала Катя.

— Нет! — с раздражением сказал он. — Это значит, что они уехали на какой-то другой машине.

— Ганин, не кричи на меня! — задыхаясь, прошептала она.

— Я не кричу, а просто громко говорю… — ответил он более спокойно. — Ты, пожалуйста, не волнуйся — все будет хорошо!

Прошел еще час мучительного ожидания. Снова раздался звонок в дверь: вернулся Ганин. Катя ахнула, когда увидела его, — кажется, он постарел лет на десять.

— Ну! — нетерпеливо воскликнула она.

— Пока ищут…

Он коротко рассказал ей, как обстоят дела, в какой стадии находится расследование.

— Алексея нашли? Что он сказал?

— Еле нашли… Он, оказывается, жил не дома.

— Да? А где же?

— У товарища своего, где-то в центре…

— Наверное, у Петренко, — догадалась Катя.

— Да… Он находился практически в невменяемом состоянии.

— Кто, Петренко?..

— Да нет же, Алексей Караваев твой, вот кто! Пил, не просыхая, целый месяц — с тех самых пор, как похоронил дочь. Ничего не знает, ничего не видел, толку от него никакого…

— А я думала… — прошептала Катя. — Послушай, Ганин…

— Что?

— Если с Микой что-то случится, я не знаю… я тогда умру.

— Перестань! — со злостью воскликнул он и затряс ее за плечи. — Немедленно прекрати, слышишь!

Она заплакала. Даже не заплакала — а тихонько заскулила, как побитая собака.

— Катя, не надо!

Он обнял ее, тесно прижал к себе.

В последний раз он обнимал ее двенадцать лет назад.

Он обнял ее.

Ну надо же было ее как-то утешить! Хотя Ганин прекрасно понимал, что ее сейчас никак не утешить.

— Ганин, мне так страшно… — тоскливо пожаловалась она и положила ему голову на плечо.

— Все будет хорошо, — бормотал он, укачивая ее, точно ребенка. — Катя, Катя, Катенька…

Она плакала. Она так плакала, что покрылась легкой испариной — ладони Ганина, лежавшие на ее спине, почувствовали теплоту и горячую влажность ее тела, пробивавшуюся сквозь тонкий свитер.

Он уткнулся носом в ее шею… и тут с ним произошло нечто странное, сродни тому откровению, которое случилось с ним, когда он впервые понял, что Мика — его сын.

Он вдруг уловил и вспомнил тот тонкий и нежный запах, который шел от Катиного плеча — там, где оно переходило в шею. Тонкий и нежный, не похожий ни на что на свете. Он пробивался сквозь плотную броню лосьонов, кремов, дезодорантов, духов, которыми так любят пользоваться женщины. Запах неведомых цветов? Земли и травы? Далекого леса, облаков? Снега на горных вершинах?..

Ганин снова попытался классифицировать его, этот слабый и тонкий аромат Катиной кожи, но так и не смог. Как и тогда, много лет назад, когда они были вместе и встречали рассвет в объятиях друг друга…

Это воспоминание, узнавание было как удар молнии.

Столько лет он прожил без этой женщины, почти забыв о ней, а теперь она вдруг пришла и заставила думать о себе.

Он и ненавидел ее так потому, что она забирала его всего, целиком, и не давала вырваться. Любовь к ней — как кандалы. В одно мгновение все чувства, давние и свежие, сиюминутные, промелькнули в нем, и Ганин не выдержал — короткий стон вырвался из его груди. Неожиданное открытие никакой радости в нем не вызвало. Тем более — в свете происходящего.

— Ну же, держись! — он встряхнул Катю. Отстранился. Посмотрел ей в лицо.

Она сидела напротив него, тонкая и беззащитная, враз потерявшая всю свою надменную самоуверенность. В глазах у нее стояли слезы, уголки губ слегка кривились. Нежнейший, несмотря на искреннее горе, цвет лица. Глаза такого странного оттенка. Темные, как дым, спутавшиеся длинные волосы. Акварель…

Впрочем, не имело никакого значения, красива она или нет.

Или имело?

Она встала и, сжимая руки, бесцельно прошлась по комнате.

Ганин следил за ней взглядом, пытаясь понять, какая же она, эта женщина. Плохая или хорошая? Глупая или умная? Добрая или злая? И не мог. Потому что это опять-таки не имело никакого значения — стоило ему вдохнуть запах ее кожи. «Она ни на кого не похожа, — обреченно подумал Ганин. — И я знал об этом раньше. Даже сам говорил когда-то ей об этом. Ну да… Как же я ее назвал?»

— Гриша…

— Что? — вздрогнул он.

— Наверное, я тебе мешаю… — тихо пробормотала она. — Я бы ушла, честное слово, но… Мне кажется, если наш мальчик вернется, то он вернется именно сюда.

— Ты мне нисколько не мешаешь! — мрачно произнес он. — В конце концов, это касается нас обоих. Да я и сам тебя никуда не отпущу! Ты же не в себе…

«Эльфийская дева… Ну да, именно так я ее когда-то назвал! — вспомнил он. — Потому что она не была похожа на обычную женщину. Уж бог знает почему, но совсем не похожа! В ней что-то… Даже и понять; нельзя, почему она такая особенная! — с досадой заключил он. — Вон, как будто и не изменилась совсем…»

Ганину стало настолько не по себе, что он вышел в соседнюю комнату. Там стоял макет железной дороги.

«Нет, это невозможно… — с бессильной яростью подумал он. — При чем тут мой сын?! Если хоть один волосок упадет с его головы, я… я на кусочки разорву этих двух ненормальных — братца и сестру!»

Он настолько привязался к сыну, что уже и не мыслил своей жизни без него. Они с Микой еще о стольком не успели поговорить! У них была целая куча планов на летние каникулы… И они так и не успели выбрать новый автомобиль для Ганина! Листали, листали журналы, ходили даже вместе в соседний автосалон, смотрели на проносящиеся мимо машины, сравнивали их… Дело, конечно, не в машине, а в том, что само это занятие было интересно сыну. Он, Ганин, научил бы его ездить… Он очень многому должен его научить!

И ведь что самое обидное — они так мало были вместе… Всего месяц! Это очень мало — тем более что надо было наверстать потерянные годы. Все те одиннадцать лет, что мальчик жил без него.

Он бы помог ему учиться. Помог бы выбрать профессию. Армия? Нет, ни за что. Впрочем, мнения Мики на этот счет Ганин пока не знал… Да, еще он подсказал бы сыну, как надо относиться к женщинам. Хотя сам он в этой области, если честно, большим специалистом не был, но все же…

Они сохранили бы с сыном самые дружеские отношения — до конца. До самого конца… До того дня, когда придет его, Ганина, час и настанет срок слиться с вечностью. Тогда его сын закроет ему глаза — и это будет самое достойное завершение его, Ганина, земного существования.

Вот как представлял свою дальнейшую жизнь Григорий Ганин.

Но то, что происходило сейчас, никуда не годилось.

Пережить собственного ребенка? Всего месяц провести рядом с ним и потерять? Потерять взрослого, славного мальчика — совсем непохожего на других детей…

Ганин со всего размаху швырнул в стену подвернувшийся ему под руку стул.

— Ганин, что случилось? — услышав грохот, тут же беспокойно позвала из другой комнаты Катя.

— Ничего, — он снова вышел к ней. — Вот что, Катя…

Она молча остановилась перед ним, подняла на него глаза.

— Катя, ты не должна была так делать. Ты не имела права скрывать от меня сына.

— Мы уже говорили об этом, — ответила она одними губами.

— Нет, ты меня, видимо, не поняла… Ты должна была поставить меня в известность! — едва сдерживаясь, произнес он. — Должна!

— Но ты уехал…

— Ну и что? Ну и что! — закричал он. — Неважно, какие у нас были отношения, ты в любом случае обязана была рассказать мне обо всем!

— Ты уехал!!!

— Катя… — Он железной хваткой вцепился в ее плечи, повернул — и комната закружилась вокруг них.

— Ты сам во всем виноват, — ответила она с ненавистью. — Ты меня не любил. Если бы любил, то все было бы по-другому.

— Я. Тебя. Любил! — раздельно ответил он.

Комната продолжала быстро вертеться вокруг них.

— Неправда, — холодно возразила она.

— Правда! Это ты меня не любила. Я тебе никогда не нравился. До сих пор не могу понять, зачем ты со мной встречалась…

— Ганин, я про тебя не могу понять то же самое!

— Целых одиннадцать лет… Целых одиннадцать лет ты молчала!

— Ты мог бы вернуться…

— Я и вернулся! — закричал он. — Я вернулся! Именно потому, что понял — я без тебя не могу! Бесполезно было удирать на другой конец света, когда ты, Катя, все равно осталась в моем сердце. Пару лет я там промучился, а потом вернулся — к тебе.

— Что? Ко мне?! Почему же тогда я тебя не заметила… — недобро засмеялась она.

— Мне сказали, что ты вышла замуж и родила ребенка, — вот почему!

— Кто тебе это сказал?

— Да бабка твоя — вот кто!

— Баба Лиза? — с недоумением спросила Катя. Комната перестала вертеться перед ней, и Катя чуть не упала. Ганин едва успел подхватить ее.

— Она самая!

— Минутку… Я не понимаю… Зачем она тебе это сказала? Неужели нарочно? — Катя медленно опустилась на диван. — Баба Лиза сказала тебе…

— В том-то и дело, что не нарочно, — язвительно ответил Ганин, стоя перед ней. — Она меня даже не узнала. Нарочно… Ничего подобного! Я, как прилетел, первым делом позвонил тебе. К телефону подошла твоя бабка. И, на мой вопрос, как бы мне переговорить с Катей, буркнула, что Катя здесь не живет, что тебя надо искать в другом месте. Что ты с мужем и ребенком прописана совсем в другом месте. И она весьма любезно продиктовала твой новый телефон.

— Что?

— Что слышала!

Катя сжала пальцами виски.

— Ганин… Гриша! Она ведь… она ведь сущую правду тебе сказала, — ошеломленно пробормотала Катя. — Так оно и было — я вышла замуж за Толика Лаэртова и вместе с Микой жила у него. Мика тогда еще был совсем маленький. А Толик Лаэртов — очень неплохой человек, у него единственный недостаток — его мама…

— Ничего плохого я и не собираюсь говорить о твоем муже, но я-то подумал, что ты от него родила ребенка! — все тем же язвительным тоном произнес Ганин. — Я тогда понял единственное: поезд безвозвратно ушел!

Катя, полуоткрыв рот, смотрела на него.

О чем она думала? Бог весть… Вряд ли она жалела о том, что обстоятельства развели их тогда в разные стороны.

Ганин отвернулся.

— Не имеет смысла теперь вспоминать, — глухо произнес он, — из-за чего мы расстались, что помешало нам снова встретиться. Не об этом мы должны думать сейчас.

— Да… — едва слышно откликнулась она. — Это все неважно. Но, Ганин…

— Что, Катя?

— Я очень сожалею. Прости меня. Нет, правда, ты должен был знать о сыне!

Он с изумлением повернулся к ней.

— И ты… ты меня тоже прости, — с трудом произнес он.

— Ну, а ты-то в чем виноват?

— В том… в том, что уехал. Что не дал тебе понять, насколько ты дорога мне. Ох уж этот юношеский максимализм! — с досадой произнес он. — Если бы я вел себя чуточку по-другому… Ты бы тогда не побоялась найти меня…

— Гриша, не надо, — покачала она головой.

— И почему я не поговорил с тобой, когда вернулся… Вот в чем я тоже виноват!

— Бог наказывает нас — за те ошибки, которые мы совершили когда-то… — мрачно произнесла она. Потом ее плечи снова затряслись. — Но при чем тут мой сын?! — вдруг жалобно, с отчаянием выкрикнула она, подняв лицо кверху. Слезы текли по ее щекам. — Наш сын…

Солнечный свет едва пробивался сквозь пыльные окна.

Было холодно, но холода Нелли не чувствовала — в каком-то оцепенении она сидела у старого деревянного стола и машинально теребила бахрому ветхой скатерти.

Герман ходил из угла в угол, и половицы скрипели у него под ногами.

У него опять разболелся желудок — Нелли определила это по зеленовато-желтому, бледному лицу брата. Он мучился, но скрывал боль. «Как бы язва у него опять не открылась, — машинально подумала Нелли. — Что мы будем делать, если ему станет плохо?»

— Нас никто не найдет, — хрипло произнес Герман. — Чего ты боишься? Мы все продумали.

— Да, никто нас не найдет… — торопливо согласилась она.

В самом деле, никому и в голову не пришло бы искать их в этом заброшенном дачном домике, принадлежащем бывшей теще Германа. Старуха не появлялась аут раньше июня — он прекрасно это знал. И ехали они сюда не на машине Нелли, а на другой, взятой напрокат.

— Надо сделать то, что мы давно задумали, а там — будь что будет… — морщась, пробормотал брат. — Ведь так, Нелли?

— Совершенно верно.

— Никто, кроме нас, не заступится за нашу Поленьку… — мрачно бормотал он. — Это будет справедливое возмездие. Око за око! Послушай, Нелли…

— Что? — тихо отозвалась она.

— Я вот тут подумал — надо все сделать… с какой-то выдумкой, что ли…

— Как это? — непонимающе подняла она на него глаза.

— Ты ведь микробиолог… Знаешь, было бы неплохо, если бы ты достала какой-нибудь вирус, или что-нибудь в таком роде…

— Где же я его достану? — с удивлением сказала она. — Герочка, я же не в секретной лаборатории работаю, а на молокозаводе… Там, кроме кефирной закваски, и нет ничего!

Германа ответ сестры не удовлетворил.

— Ну, а знакомые у тебя по институту остались? — нетерпеливо спросил он. — Которые со всем этаким связаны?

— Да… Кажется, Лерочка Максатова… Вроде бы она сейчас где-то в Институте Гамалеи работает, что ли…

— Отлично! Ты можешь с ней связаться?

Нелли словно очнулась ото сна.

— Гера, нет! Послушай, то, что ты предлагаешь, — совершенно невозможно!

— Ты передумала? — рассердился он.

— Нет, но…

— Тогда я сейчас поеду в аптеку. Там, в Грязях, есть. Я видел, когда мы проезжали мимо…

— Ты забыл свои лекарства?

— При чем тут мои лекарства! Я не о том. Ты мне скажи, что купить… ну, хоть в этом-то ты разбираешься? — морщась, как бы сквозь зубы, произнес он. — Не руками же мы должны это делать…

Нелли побледнела.

— Рецепт нужен — на сильнодействующие-то средства… — пробормотала она.

— Какой еще рецепт! — рассвирепел он. — Ладно, без тебя разберусь. Я тогда не в аптеку, а в хозяйственный поеду — в Грязях он тоже есть. Что-нибудь от крыс… Мышьяк, стрихнин… В общем, жди меня. Через час буду…

Он вышел, едва не стукнувшись головой о притолоку.

Нелли осталась одна.

Мысли как-то странно путались у нее в голове…

Она не верила до последнего, что их план может удаться. Они довольно долго и безрезультатно следили за любовницей Алексея… Хотя, конечно, в основном следил Герман. Нелли раза два или три сопровождала брата — они по полдня сидели в машине возле дома той женщины. Никакого толку. И Герман позволил сестре на некоторое время устраниться от дел. Он все взял в свои руки.

— Алексей у нее? — как-то спросила у брата Нелли, когда тот в очередной раз вернулся после слежки. — Ты видел его? Они живут вместе?

— Да, вместе, — усмехнувшись, подтвердил Герман. — Видел их несколько раз — воркуют, словно голубки, ходят под ручку… Но мальчишки с ними нет.

— Как он может… — прошептала Нелли, поражаясь бездушию мужа. — А я ведь думала, что он любил Полю…

На следующий день утром Герман и Нелли снова вместе поехали к ее дому.

Сидели в машине, издалека наблюдая за подъездом.

Не прошло и полчаса, как из дома вышла она. Изящные брючки, изящный свитер, туфельки, распущенные длинные волосы… Нелли едва не затошнило от ненависти.

Она поймала такси. Это было очень кстати — поскольку, если бы она отправилась по своим делам на метро, слежка бы значительно осложнилась. «Интересно, а где Леша? — невольно подумала Нелли. — Может быть… может быть, они поссорились?»

Герман на некотором удалении ехал за такси. Нелли боялась, что они могут потерять его из виду, но в это праздничное майское утро движение было весьма умеренное. Правда, несколько раз им преграждали дорогу демонстрации с флагами.

Она вылезла из такси и подошла к какому-то старинному, помпезному зданию. Позвонила по домофону, а потом, видимо, не дождавшись ответа, вынула из крошечной сумочки сотовый телефон.

Быстро переговорила с кем-то и побежала куда-то. Нелли с Германом медленно тронулись вслед за ней, сохраняя дистанцию. Она, хоть и оглядывалась время от времени с каким-то тревожным, беспокойным выражением лица, слежки решительно не замечала.

— Дура какая… — с удовольствием констатировал брат (сейчас он сидел за рулем). — Головой вертит, а нас не видит!

— Не сглазь… — вздохнула Нелли. — Очень хорошо, что мы взяли машину с тонированными стеклами.

Она зашла в супермаркет.

— В гости, что ли, собралась?.. — презрительно произнес Герман.

— Скорее всего. Праздники же… За бутылочкой винца… — выдохнула Нелли. — Господи, Гера, я не понимаю — мы тут умираем от горя, а она веселиться будет!

— Ничего… — хрипло захохотал он. — Отольются кошке мышкины слезки…

Она долго не выходила. Герман с Нелли уже начали беспокоиться — а что, если у супермаркета есть еще один выход? Но вот в очередной раз автоматические двери разъехались, и на освещенную ярким солнцем улицу вышла она. И не одна!

— Вот он, голубчик! — обрадовался Герман, увидев, что возле нее идет мальчик лет двенадцати, светловолосый и светлоглазый. — Вот он, наш хороший…

Он говорил о ее сыне почти с умилением. С кровожадным умилением. Мурашки побежали у Нелли по спине. Она как-то беседовала с мальчиком по телефону, когда звонила сопернице, но видела его в первый раз.

— А ты уверен, что это ее сын? — нерешительно спросила она. — Может быть, это какой-то другой, совершенно посторонний мальчишка?

— Нет-нет, ее сын! — весело засмеялся брат. — Видишь, как она его по головке гладит, как смотрит… Слушай, а тот тип рядом… Он же его отец! Смотри, как они похожи…

— Да, точно, — согласилась сестра, рассматривая шедшего рядом с ней мужчину с большим пакетом. Такого же светловолосого и светлоглазого, как мальчишка. — Герочка, все просто — она отправила мальчишку к отцу! Ну, к своему бывшему мужу, то есть…

— Ты же говорила, что она никогда не была замужем?

— Ну и что? Ребенок-то не от святого духа появился… — раздраженно заметила Нелли.

— Логично…

Троица отправилась в ближайший сквер.

Она и светловолосый мужчина остановились у кустов сирени и принялись ожесточенно о чем-то спорить. А мальчишка со скучающим видом, заложив руки за спину, пошел по аллее. На мгновение остановился возле какой-то девочки, прыгавшей через скакалку, сказал что-то. Девочка показала ему язык.

Мальчишка пожал плечами и пошел дальше. Прямо к ним.

— Это сама судьба… — дрожащим голосом прошептал Герман. — Точно в руки ведь идет! Выходим и хватаем его…

— А если он закричит? Станет звать на помощь? — забеспокоилась Нелли.

— Не закричит! Я ему рот зажму.

И они выскользнули из машины.

А через несколько мгновений уже снова были в ней, но на этот раз на заднем сиденье сидел брыкающийся мальчишка. Герман едва удерживал его.

Теперь Нелли сидела за рулем.

— Нелли, быстрее… Черт, он меня укусил! — взвизгнул Герман, болтая в воздухе окровавленным пальцем.

— Па-а!.. — завопил мальчишка. — Папа-а!

В то же мгновение машина сорвалась с места.

По дороге Герман кое-как связал мальчишку. А через полтора часа они уже были на старой даче.

Все прошло как нельзя более удачно.

…Нелли, сжав руки, прошлась по комнате. Половицы неприятно взвизгивали у нее под ногами.

«Это справедливое возмездие, — снова сказала она самой себе. — Око за око… Она должна почувствовать мою боль. Она все, все разрушила… Поленька ушла из жизни из-за нее!»

Нелли тихо заплакала, вспомнив дочь. «Бедная моя девочка… За что?» Нелли сознательно пыталась вызвать в себе ненависть к мальчишке, который находился сейчас в соседней комнате.

А потом она вспомнила тот ужасный день, когда Алексей сказал ей, что любит другую женщину. Именно с того дня все и началось…

Нелли, конечно, знала, что в жизни нет ничего вечного и постоянного, но в любовь мужа она верила свято. Пусть в других семьях мужья изменяют женам, но ее Леша никогда не предаст ее! И поэтому, когда Нелли узнала, что у него есть другая, она едва не сошла с ума. Невозможно было в это поверить! Она кричала и билась. Вызывали «Скорую», кололи ей успокоительное. Но разве лекарства могли ей помочь!

Нелли осторожно приотворила дверь в другую комнату.

Мальчишка сидел в углу — связанный, с кляпом во рту. С ненавистью покосился он на нее, Нелли. Волчье отродье… Герман из-за него едва пальца не лишился! Пока не заткнули ему рот, он продолжал вопить.

— Если будешь вести себя хорошо, я уберу кляп, — холодно произнесла Нелли. — Кричать бесполезно — вокруг все равно никто не живет. Ну?..

Мальчишка некоторое время смотрел на нее яростными глазами, в которых не было ни тени страха, а потом медленно кивнул.

Нелли убрала кляп.

— Тебя ведь Миша зовут, да? — спокойно спросила она.

Он снова кивнул.

Такой светлый… почти как альбинос. Наверное, этот Миша выделялся в толпе других детей. Поля тоже сильно выделялась — она была рыжей, веснушчатой… Хорошенькой и некрасивой одновременно. У нее еще все было впереди. И красота, и счастье… Совсем недолго оставалось до того момента, когда из гадкого подростка-переростка она превратилась бы в юную, ослепительную девушку!

— Я вам ничего плохого не делал, — суровым детским баском произнес ее сын. — Отпустите меня.

— Нет, — сухо ответила Нелли.

— Папа найдет вас. Вас всех посадят в тюрьму. Это, между прочим, называется киднепинг! Вы чего, выкуп за меня хотите получить, да?

Он еще ничего не понимал. Он не знал, что его ожидало.

— Папа найдет вас! — упрямо повторил мальчишка. — Вы еще пожалеете…

Он угрожал ей!

Нелли снисходительно улыбнулась.

— У меня тоже была дочь, — вдруг сказала она. — Поленька. Только потом ее не стало.

— Она умерла?

— Да. Твоя мама убила ее.

— Моя мама никого не убивала! — рассердился мальчишка. — Она очень хорошая.

— Ты уверен? Твоей маме мешала моя дочь. И я, разумеется, тоже. Она хотела, чтобы Поленькин папа ушел к ней.

— Это вы про дядю Лешу, что ли? — презрительно спросил мальчишка. — Очень он ей нужен… Она его давным-давно выгнала!

Нелли пристально взглянула на мальчишку.

— Не лги, — сказала она.

— Ничего я не лгу! — Он даже как будто обиделся. — Она, когда в прошлый раз к нам с папой приезжала, то хотела меня забрать… И говорила, что ей скучно одной! Но папа меня не отпустил.

Мальчишка был слишком мал, чтобы разбираться в делах взрослых. И вообще, раз он жил с отцом, то не мог знать, что творится у него дома… Но все же Нелли стало не по себе.

— Ты лжешь, — с осуждением произнесла она и вышла в другую комнату.

Оранжевые лучи заходящего солнца ползли по деревянным стенам. Из щелей между досками торчала пакля. И было очень холодно…

С минуты на минуту должен был вернуться Герман.

Нелли постояла у мутного окна, а потом быстрым шагом вернулась к мальчишке. Развязала веревки, которыми были спутаны его руки и ноги.

— Беги, — спокойно произнесла она. — Ты запомнил дорогу?

Мальчишка, глядя на нее ошеломленно, закивал головой.

— Только не по дороге беги, а вдоль рощицы — там, в конце, станция. Сядешь на электричку, доедешь до Москвы. У тебя деньги на билет есть?

Мальчишка достал из кармана несколько купюр.

— Хватит, — оценила его финансовые возможности Нелли. — Только вдоль рощи… А то по дороге мой брат будет ехать.

И она распахнула входную дверь.

Мальчик пулей выскочил из дома. Помчался так, что уже через минуту исчезли из виду его светлые волосы. Он как будто растаял в холодном прозрачном весеннем воздухе…

Нелли села на крыльцо, обхватила голову руками. Герман, конечно, страшно разозлится… Но при чем тут Герман?

Минут через двадцать на дороге показалось облачко пыли. Это приехал ее брат.

Он заехал внутрь сквозь распахнутые ворота и, не бледный, а уже синевато-белый, принялся выгружать из багажника какие-то свертки.

— Купил кое-что, — сообщил он хриплым голосом. — А ты что тут сидишь? Иди в дом, а то еще увидит кто…

— Герочка… — с тоской произнесла Нелли. — Так трудно бывает оценить саму себя…

— Ты о чем? — подозрительно спросил брат, подходя к ней.

— Понимаешь, я обвиняла всех подряд, но только не себя… Ведь, наверное, это именно я напугала Полю. Да, своим поведением напугала! — с жаром воскликнула Нелли. — И вообще… Я с ней и не говорила толком! И в тот, в последний день, я взяла и накричала на нее. Она отрезала косу, а я принялась ее ругать…

— Нелли!

— Молчи, Гера, молчи! — нетерпеливо отмахнулась она. — Я ведь даже не знала, о чем она думает, чего хочет, о чем мечтает! Знаешь, где-то через неделю после похорон ко мне заходил один мальчик…

— Какой еще мальчик? — испуганно прохрипел Герман.

— Кирюша Пасечников, Полин одноклассник. Мы с ним целый вечер проговорили, все Полю вспоминали… Такой смешной юноша, очень милый! Они втроем дружили — Поля, Кирюша, Настенька Селина… Ты представляешь, Гера, я даже не знала, с кем моя дочь дружит! Так вот, Кирюша все твердил, что это он в Полиной смерти виноват. Мне кажется, Гера, — Нелли понизила голос, — что у него с Полей был роман.

— Чего у них было? — пробормотал Герман.

— Роман! — улыбнулась с тоской Нелли. — Первая любовь, понимаешь! Ну, конечно, недоразумения всякие юношеские, ссоры, примирения… А я тоже ничего про это не знала! Вот ведь как обидно…

Мика добежал до станции очень быстро — наверное, так быстро он еще никогда не бегал. Ему даже в голову не пришло обратиться к кому-то за помощью, потому что он чувствовал, что со всем справится сам. В конце концов, он уже практически взрослый человек!

— Один билет до Москвы, — сунулся он в подслеповатое окошечко кассы. От быстрого бега он слегка задыхался, но тем не менее старался говорить как можно более солидно.

Ему протянули билет и сдачу.

Мика отошел, засунул их в карман ветровки, застегнул карман на «молнию». Посмотрел на стенд с расписанием, потом сунулся обратно к окошечку.

— Скажите, — спросил он, — а поезд скоро будет?

— Расписание посмотри… — буркнул ему в ответ мрачный голос. — Я вам не справочное бюро!

— Я в нем ничего не понял, — с упрямой вежливостью возразил Мика. — Пожалуйста!

— Ну, а зачем едешь, если ничего не понимаешь? — рассердился голос, но через мгновение произнес: — Через семь минут будет. Прямо с этой платформы. Билет не потеряй, ребенок! Билет на выходе понадобится…

— Спасибо, — холодно ответил Мика.

Прислонившись спиной к ограде, он стал ждать электричку. Сердце билось, как сумасшедшее. А что, если вампир Носферато решит заглянуть сюда? Носферато злой, он на все способен. Тетка, та еще ничего, просто ненормальная… А вот Носферато по-настоящему опасен! Если он вдруг явится сюда — вот тогда придется что-то делать. Бежать, кричать, звать на помощь, отбиваться изо всех сил… Именно так полагается вести себя в подобных ситуациях. Мика стиснул кулаки.

Но скоро послышался стук колес, и к платформе подъехала пыльная электричка.

Только когда за его спиной захлопнулись автоматические двери, Мика почувствовал некоторое облегчение. Он сел на свободное место, еще раз незаметно огляделся. В вагоне было много людей, и никто не обращал на мальчика внимание. Носферато остался с носом!

Дорога показалась Мике бесконечно длинной. Очень хотелось спать и есть, но он не позволил себе расслабиться.

Поезд подъехал к Москве, когда уже совсем стемнело. Горели фонари и яркие неоновые вывески, вокруг мелькали силуэты людей — все это вдруг показалось уставшему мальчику картинкой из какого-то фильма.

Он уже собрался было нырнуть в метро, но потом передумал, увидев ряд таксофонов. Мика купил карточку в кассе и принялся старательно нажимать кнопки.

— Алло! — почти сразу же отозвался отец. Голос у него был какой-то странный, напряженный.

— Па, — сказал Мика. — Па, это я. Со мной все в порядке… Я вот думаю, что лучше, — поехать на метро или дождаться вас с мамой? Вы за мной сможете заехать?

Секунду отец молчал. А потом вдруг заорал:

— Ты где? Стой, где стоишь… Не надо никакого метро! Где ты находишься?

Мика объяснил ему.

— Никуда не уходи! Мы сейчас будем…

Мика повесил трубку и встал у стены.

Кажется, он все сделал правильно. Он не впал в панику, не разревелся. Он смог спокойно поговорить с той рыжей теткой, и тетка его отпустила. Все правильно. Если бы отец тоже попал в какую-нибудь экстремальную ситуацию, он, наверное, вот так же хладнокровно попытался бы выбраться из нее. А Мика во всем старался походить на отца. Конечно, тот сейчас разволновался, но это немудрено…

«Все теряются, — рассуждал Мика. — Сначала потерялся он, и мы с мамой еле нашли его. Сейчас потерялся я. Но я же сам и нашелся! Это просто ужасно, когда люди не могут найти друг друга!»

Телефон время от времени звонил, и каждый раз Катя вздрагивала.

— Ну? — с надеждой спрашивала она Ганина. — Что сказали?

— Пока ничего не известно… — сдержанно отвечал тот.

Когда стемнело, Кате стало совсем худо. Она уже ничего не спрашивала, только прижимала руки к груди.

А потом, сняв в очередной раз трубку, Ганин вдруг переменился в лице, закричал:

— Никуда не уходи! Мы сейчас будем!

— Он? — бросилась к нему Катя. — Гриша, это он?

— Да. Он ждет нас на Павелецком, у пригородных касс. Все в порядке, поехали!

Ганин улыбнулся и стиснул ее в объятиях. И вдруг поцеловал — совсем не так, как полагается людям, давно ставшим друг другу чужими.

— Потом… — оттолкнула его Катя. — Поехали же!

Всю дорогу она была в совершенно невменяемом состоянии — то плакала, то смеялась, то начинала дико переживать: вдруг они сейчас приедут, а сын снова пропадет… И лишь на мгновение в ее голове мелькнуло воспоминание о поцелуе. Вернее даже, не о поцелуе, а о том, что она ответила Ганину. «Зачем я ему сказала это слово? — с досадой подумала она. — При чем тут «потом»? Вот глупая… Никакого «потом» не будет!»

Они кое-как припарковали машину, побежали к зданию вокзала…

— Катя, не туда! — схватил ее за руку Ганин. — Пригородные кассы — вон они…

— Вижу… — отозвалась она, не слыша собственного голоса.

Они нырнули внутрь вокзала. Толпа людей, баулы, тележки…

В конце зала, прислонившись к стене, стоял сын. Он, тревожно нахмурившись, смотрел куда-то в сторону. Потом повернул голову и вдруг увидел Катю и Ганина. Вспыхнул от волнения. И побежал к ним.

Катя и Ганин, на шаг впереди нее, расталкивая людей, неслись ему навстречу.

Раскинув руки, Мика обнял отца. Ганин сгреб его в охапку и закружил вокруг себя.

Катя едва не споткнулась…

Она стояла и смотрела, как сын, зажмурившись, счастливо хохочет. И как Ганин тормошит и щекочет того, словно совсем маленького ребенка. Она ничего не понимала.

Сын бросился к Ганину, а не к ней!

Правда, через несколько мгновений Мика вырвался из объятий отца и повис теперь уже у нее на шее, цепляя волосы. Но тем не менее она оказалась второй! «Какая ерунда… — тут же сказала она себе. — Это все потому, что Ганин обогнал меня!»

— Мика, мальчик мой…

— Ма, ну все же в порядке… Я же нашелся! Не плачь, пожалуйста…

— Разве я плачу? — удивилась она.

— Еще как! — Он принялся чумазой ладошкой тереть ей лицо. — Вон, сырость какая… Па, дай ей платок!

— Ты лучше скажи, что было… Ты в порядке? Они тебе ничего не сделали? — повернул его к себе Ганин.

— Все в порядке, — серьезно кивнул Мика. — Мы на какой-то даче были. Я этого Носферато за палец укусил… Он совсем псих, а тетка еще ничего… Она меня и выпустила. Она сказала, что ты, мама, виновата в смерти ее дочери.

— Чушь собачья, — сурово произнес Ганин. — Мама ни в чем не виновата.

— А еще она про дядю Лешу говорила, но тут уж я сам понял, что она чего-то путает…

— Ладно, поехали домой, — оглянулся на Катю Ганин. — Ты, наверное, голодный, да?

— Еще как! — радостно ответил Мика. — Слушай, может быть, завалимся сейчас в японский ресторан на радостях, а?.. Мама-то там еще не была!

— Какой еще ресторан?! — схватилась за голову Катя. — Нет, правда, поехали домой!

…Только к середине ночи в квартире наступила тишина.

Мика уснул, Ганин переговорил с кем надо, рассказал, что мальчик сам сбежал от похитителей, с его слов объяснил, где, возможно, прячутся Нелли с Германом…

Кате он отвел одну из комнат. Но заснуть она никак не могла — все лежала и в темноте прокручивала события сегодняшнего дня.

Она была страшно напряжена, нервы — как натянутая струна. «Это чудо. Да, это чудо, что все закончилось так хорошо… Мой мальчик жив! Если бы с ним что-то случилось, то я бы… — Катя всхлипнула и вытерла слезы, тут же брызнувшие из глаз. — Нет, нет, лучше не думать об этом! Все же хорошо… — Она попыталась сменить направление мыслей. — А Ганин был так добр ко мне! Он очень старался… Ну да, еще бы он не старался — это ведь и его ребенок пропал! Только непонятно, зачем он меня поцеловал… Хотя, в общем, понятно — от избытка чувств. От избытка чувств… А зачем я ответила ему — «потом»? Ужасно глупо!»

Она повернулась на другой бок.

По темному ночному небу плыла полная луна.

Катя встала, задернула штору. Снова легла.

Дверь тихонько скрипнула.

— Катя… — сказал Ганин.

— Что? Все в порядке? — Она тут же села, кутаясь в одеяло.

— Да. Чего ты испугалась? — Он подошел, сел рядом, провел ладонью по волосам.

— Ты хотел поговорить?

— Нет.

Он через голову стянул с себя рубашку.

— Ганин! — яростно прошептала она. Вот оно, это дурацкое «потом»! Вот оно чем обернулось!

— Тише, тише… — Он скользнул к ней под одеяло, обхватил плечи. Его ладони были — как огонь.

— Ганин, я тебя ненавижу… — сквозь стиснутые зубы пробормотала она. Но сопротивляться не могла. И не хотела.

— Катя, — едва слышно выдохнул он. Тепло от его дыхания щекотало ей шею. — Ка-тя…

Он снова поцеловал ее. Только теперь поцелуй длился очень долго. Он как будто хотел выпить из нее душу. И она ответила ему тем же. Она впилась в него, вцепилась в него — и Ганин для нее тоже стал источником. Источником сил. Все те муки и переживания, которые пришлось пережить им сегодня вдвоем, могли компенсироваться только одним — этим объятием.

Больше они не произнесли ни слова, боясь разрушить призрачную ночную тишину.

Они столь нетерпеливо прижимались друг к другу, что почти теряли сознание. Только кровь ритмичным прибоем звенела у каждого в ушах.

Если бы кто-то за день до того сказал Кате, что она будет заниматься любовью с Григорием Ганиным, она бы рассмеялась этому человеку в лицо.

Но вот оно случилось — то самое, невозможное. Ее ладони скользили по его спине. И он прикасался к ней.

Наверное, именно потому, что происходящее казалось таким невероятным, невозможным, немыслимым (фантазия, сон, выдумка!), — ощущения были столь остры. Тяжесть его тела, тепло дыхания…

Она хотела оттолкнуть его, но вместо этого обняла его еще крепче.

Только во сне можно ощутить столь жгучее наслаждение — на грани боли. Их двоих несло стремительным водоворотом в бездонную, черную, звенящую пропасть. Все глубже, все дальше. А потом, когда, казалось, можно было дотянуться рукой до центра Земли, темнота вдруг взорвалась мириадами радужных искр…

Потом — после, не сразу — Катя пришла в себя. Постепенно к ней вернулось ощущение реальности. Она вновь обрела способность видеть, слушать, говорить…

— Что это было? — с тоской произнесла она. Риторический вопрос, вовсе не требующий ответа. На самом деле Катя удивлялась другому — что же заставило ее заняться любовью с человеком, которого она терпеть не могла?

Но Ганин не нашел ничего лучше, как ответить следующее:

— La petite morte.

— Что?

— Маленькая смерть — в переводе. Так говорят французы. Наивысший момент…

— Уж лучше бы я и вправду умерла! — с досадой произнесла Катя.

— Тебе что-то не понравилось? — с беспокойством спросил он, целуя ее плечо.

— Ненавижу мужчин, которые после секса спрашивают женщину, понравилось ли ей… — Она оттолкнула его лицо. — Да, мне было хорошо! Но от такого «хорошо» потом только хуже становится… Это все равно что съесть килограмм конфет, а потом покрыться диатезной коркой!

— Боже, какие сравнения… — язвительно протянул он.

— Да, а твоя «петит морт» — жуткая пошлость!

— Узнаю свою Катю… Ты ничуть не изменилась! — сердито сказал он.

— Убирайся! — она оттолкнула его. — Ты мне больше не нужен.

Он вскочил и принялся быстро одеваться, но запутался в одежде. Потом, скомкав, со злостью отбросил от себя рубашку, которая не желала его слушаться.

— Катя… — вздохнул он, сидя на краю кровати. — Ну что ты за человек такой… Разве обязательно каждый раз оскорблять меня?

Она некоторое время молчала, уставившись в темноту.

— Я не знаю, почему ты на меня так действуешь… — наконец произнесла она. — Возможно, я не права. Но я ничего не могу с собой поделать!

На фоне зашторенного окна, подсвеченного со стороны улицы фонарями, был виден его четкий профиль, линия плеч. Ганин был не толстый, не худой, а какой-то поджарый, с юношеским рельефом мускулов… Кате почему-то стало больно смотреть на него. Она вдруг почувствовала, что ей снова хочется обнять его, но сейчас ей показалось невозможным сделать это.

— Я вот что должна тебе сказать… — Она села, обхватив руками колени. — Ты только не перебивай меня, пожалуйста! Мы ужасно переживали из-за Мики. Мы чуть с ума не сошли. Поэтому нам так нужна была эта… Мм… разрядка. В общем, то, что произошло, — некая физиологическая необходимость. Да ты и сам об этом знаешь!

— Прекрасно — ты теперь и думать за меня начала… — невесело засмеялся он.

— Ганин, у нас общий сын… Наверное, так или иначе нам придется время от времени сталкиваться друг с другом. Я тебя очень прошу — никогда не напоминай мне о сегодняшней ночи. Это была просто случайность!

— Ты кого пытаешься убедить — меня или себя?

— Ганин, мне совестно перед Ритой… — сурово произнесла Катя. — И что я за человек такой — все время наступаю на одни и те же грабли!

— Рита… — пробормотал он. — Ну да, Рига!

— Я больше никому не хочу доставлять неприятности, — заключила Катя. — Все, Ганин, а теперь уходи…

Некоторое время он медлил, неподвижно сидя рядом с ней, а потом ушел. И те мгновения, что он медлил, показались для Кати самым жгучим испытанием. Она боялась себе признаться, что хочет еще раз испытать ту самую «маленькую смерть»…

Но утром все уже было по-другому.

Надо было решать, с кем оставить Мику.

Как сообщил Ганин, Нелли с Германом задержали, и, по сути, теперь мальчику больше ничто не угрожало. То есть Катя вполне могла забрать сына с собой. Но Мика решительно хотел остаться с отцом. Ему здесь было так интересно!

— Ма, может, ты останешься с нами? — умоляюще воскликнул он, а потом повернулся к Ганину: — Па, пусть она останется! Будем жить все вместе… И тогда никаких проблем не будет!

— Не говори чепухи! — испугалась Катя.

— Ма, но почему? Это же так просто…

— А Рита? — напомнила Катя. — Ты думаешь, ей понравится, что в доме поселилась какая-то незнакомая женщина? Да и я не хочу оставаться тут! Мика, мальчик, мы с папой очень любим тебя, но… — она замолчала.

— Но вы не любите друг друга, — мрачно закончил за нее сын. — Я понял.

— Я буду навещать тебя, — сказала Катя. — Ты ведь позволишь мне это делать, Ганин?

— Ну конечно! — со злостью произнес он. — Ты, Катя, опять из меня делаешь какого-то фашиста… Все будет, как ты хочешь! Еще бы я не позволил матери видеться с родным сыном… Я не ты, я не стану прятать от тебя ребенка, как ты это делала одиннадцать лет!

— Не надо! — нетерпеливо взмолился Мика, закрывая уши ладонями. — Пожалуйста, не ругайтесь!

— Все-все-все… — поднял руки Ганин. — Я молчу.

— Если тебе надоест тут, возвращайся ко мне, — Катя обняла сына.

— Хорошо, — серьезно ответил тот.

…Ганин вызвал Кате такси, а потом вышел ее проводить.

— Ганин, голубчик, ты уж, пожалуйста, следи, чтобы ребенок не забывал про уроки! — строго сказала Катя.

— Конечно… — кивнул он.

Лицо у него было бледным, утомленным, измученным и одновременно счастливым.

Подъехало такси.

— Да, как-нибудь выбери время, забеги ко мне и возьми Микины вещи, — спохватилась Катя. — Ему могут пригодиться… Я буду звонить.

— Разумеется…

Он вдруг обнял ее, прижал ее голову к своей груди.

— Ганин, не надо…

— Ты хорошая, — с нежностью произнес он.

— И ты! — не выдержала, подняла она к нему лицо. — Ты тоже очень, очень хороший! Я была не права. Ты замечательный человек. И ты прекрасный отец. Именно поэтому наш мальчик должен жить с тобой…

Она махнула рукой и села в такси.

Слезы буквально душили ее — но она каким-то невероятным усилием сдержала их. И, лишь оказавшись дома, она позволила себе расплакаться.

У нее было такое чувство, будто она потеряла своего сына навсегда. Она жертвовала собой — для того, чтобы ее мальчику было лучше.

«Я никудышная мать, — сказала она себе. — Из-за меня он чуть не погиб. Да, именно из-за меня! И еще Мике со мной скучно. Ну о чем я могу с ним поговорить, на какую интересную для него тему?.. С Ганиным ему лучше. Мике нужен отец».

Она уговаривала себя не плакать, но слезы продолжали литься из глаз.

«Проклятие Нелли сбылось, — неожиданно осознала она. — Она хотела лишить меня сына — и у нее это получилось!»

Прошло две недели. Давным-давно кончились майские праздники.

А Григорий Ганин все не мог прийти в себя.

Он вспоминал ту ночь. Как они с Катей…

Нет — стоп, стоп! Об этом нельзя думать, а то очередной день пойдет насмарку…

Григорий Ганин устроил сына в гимназию и теперь значительную часть времени посвящал работе. Около четырех Серафима Евгеньевна приводила Мику домой и кормила обедом. Затем сын делал уроки, а вечером они с Ганиным играли. Достраивали макет железной дороги, сражались в виртуальном пространстве, смотрели телевизор… Словом, дел было очень много.

Но иногда — вот как сейчас — вновь начинали одолевать воспоминания.

Ганин оторвал взгляд от экрана монитора, на котором разрабатывал очередной дизайн-проект, и потер глаза, стараясь отогнать так некстати возникшее перед ним видение. «Почему она отказалась от моего предложения оформить ей квартиру? Странная… Хотя, чего тут странного — она просто не захотела связываться со мной».

Ганин закинул ноги на стол, сцепил за головой руки и уставился в потолок.

Например, Катя могла бы жить в классическом интерьере. Это бы ее организовало, внесло бы некую логику в ее хаотичное существование. Колонны и антаблементы. Портик с колоннами. Мебель «а-ля грек». Обои, имитирующие фактуру мрамора…

Ганин резко сел и принялся на листе бумаги чертить контуры жилища, в котором Кате было бы комфортно.

Впрочем, нет, классика не для нее. Классика в скором времени явилась бы для нее мощным раздражителем. Потому что Катя из тех людей, которые инстинктивно стремятся разрушить любой порядок…

Ганин придвинул к себе новый лист.

Пусть это будет обычная городская квартира, без всяких изысков. Главное — объем и пространство, то есть — свет и воздух (ну, практически то же самое, что любит он, Ганин). Окно во всю стену. Нет, одного окна мало — пусть это будет мансарда — чтобы свет лился еще и сверху. Много, очень много света и воздуха… Балкон, на который можно выйти. Облицованный материалом, имитирующим камень. Простая деревянная мебель. Чистые линии. Гармония светло-бежевых оттенков. И никакой декоративной суеты!

Опять не то… слишком по-мужски. Для Кати это не годится!

Ганин уже вошел во вкус. Он придвинул к себе третий лист.

Золото. И все его оттенки… Вот это интересно!

Благородство и эпатаж Золоченые рамы, бледно-желтые шторы, драпировки из блестящей ткани… Покрывала и сиденья стульев расшиты золотыми пайетками. Светильники в строго определенных местах — дабы усилить блеск золоченых поверхностей.

По утрам Катина комната будет полна нежного желтовато-розового сияния, а к вечеру, на закате, начнет наполняться багрово-охристыми тонами…

Звонок в дверь вывел Ганина из мечтательного состояния.

— Серафима Евгеньевна, кто там? — недовольно крикнул он.

— Рита. Ей открыть?

— Конечно, откройте! — возмутился Ганин. — Зачем спрашивать?

— Да кто ж вас знает… — сварливо отозвалась домработница.

Он не собирался прятаться от Риты. Она все еще была его девушкой. Да чего там — его женой, хотя брак их официально не регистрировался.

Она ворвалась в комнату — в зеленых коротких брючках, лиловой майке. Смуглая и яркая — как фотография в глянцевом журнале. Реклама отдыха на Гавайях…

— Ганин, милый, я так соскучилась! — пожаловалась она, бросаясь к нему на шею. — Я просто умирала без тебя…

— Ритка! — помедлив долю секунды, обнял он ее.

— Ганин, обещай мне, что мы больше не будем ссориться! — сказала она, целуя его. — Ганин… Почему ты мне не звонил?

— Я? Я тебе звонил…

— Два раза всего! Да и то в те моменты, когда у нас шли совещания в редакции и отвлекаться мне было никак нельзя! — Она дернула его за волосы. — А ты что делаешь?

— Да вот… — пожал он плечами.

— Работаешь? — Она схватила эскизы, которые он только что набросал. — Чудесно… Наконец-то ты взялся за дело! Я тебе вот что скажу, Ганин, — люди творческие никогда не должны делать перерывов в работе, а все эти теории насчет спонтанного вдохновения — чушь и ерунда… Ты для кого это делаешь? — с любопытством спросила она.

— Ни для кого… — отмахнулся он.

— Ганин, — она посмотрела ему прямо в лицо, — послушай, ты какой-то не такой… Я это чувствую. Ну, признавайся, что тут было?

У нее были светло-зеленые глаза, тоже очень яркие и красивые. Первое время их знакомства Ганин даже думал, что Рита носит контактные линзы… И этими гламурными очами Рита видела буквально все.

— Кое-что было… — честно сказал Ганин. — В общем, Мика до сих пор живет у меня. Такие приключения тут были… впрочем, их даже приключениями назвать трудно.

И он коротко рассказал Рите историю с похищением.

Поскольку история была полна драматизма и неожиданных поворотов, Рита слушала ее с полуоткрытым ртом.

— Слушай, об этом можно написать! — неожиданно воскликнула она. — Прекрасный сюжет! Или даже рассказать в эфире… История из жизни! Не хотел бы в одной из программ стать моим собеседником? Да, кстати, можно еще этих пригласить… Нелли и Германа! Ну, и Катю твою — до кучи…

— Нелли и Герман сейчас под следствием, ждут суда, — сухо заметил Ганин.

— Да? — озадаченно произнесла Рита. — Ну ладно — без них обойдемся. Зато какая тебе будет реклама! Ты как, согласен?

— Нет.

— Я так и думала! — с азартом закричала она. — Но, Ганин, ты просто не понимаешь своей выгоды…

— Отстань, — лениво ответил он.

Ничуть не расстроившись, Рита поинтересовалась уже о другом:

— Послушай, я не поняла… Твой сын до сих пор продолжает жить у тебя?

— Ага. Он сейчас в школе.

Рита не то чтобы расстроилась — нет, она просто удивилась:

— И надолго?

— Ну, часам к четырем, к пяти Серафима приведет его.

— Ты не понял — надолго он у тебя еще останется?..

— Навсегда.

— Ты шутишь…

— Я серьезен как никогда.

— Ты решил отсудить его у этой недотепы? В смысле — у матери ребенка…

— Никто ни с кем судиться не будет! — рассердился Ганин. — Она сама его мне оставила. Вернее — мы договорились с ней по-человечески.

Некоторое время Рита молчала.

— Вот дела… — наконец вздохнула она. — Я так этого не хотела! Все-таки чужой ребенок…

— Рита, я тебя уверяю — никаких особых усилий от тебя не потребуется! — все с тем же раздражением произнес Ганин. — А насчет твоих часов, которые он разбил…

— Не разбил, а только поцарапал, — улыбнулась Рита. — Ах, да ерунда… Ганин, я так по тебе соскучилась, я так тебя люблю, что готова на все! Ладно, если для тебя это важно, пусть твой ненаглядный Мика живет с нами сколько угодно…

Совсем недавно у нее состоялся разговор с Кешей Певзнером.

— Не пытайся его переделать, — нравоучительно говорил он. — Если ты начнешь диктовать ему условия, он просто взбунтуется… Ты, Ритка, как никто другой, должна это знать!

— Да знаю я… — вздохнула Рита.

Они сидели в редакционной курилке, и Певзнер угощал ее настоящей гаванской сигарой.

— Твой Ганин — настоящий клад, — убеждал Певзнер, загородившись облачком голубоватого дыма. — С ним ты можешь чувствовать себя совершенно свободной. Он никогда не станет проверять твою электронную почту, или копаться в твоей сумочке, или… Да, он зануда, но именно из таких получаются самые лучшие мужья!

— Я все прекрасно знаю и без тебя! — с раздражением сказала Рита. — Но мне необходимо какое-то время, чтобы успокоиться, прийти в себя, привыкнуть к мысли о том, что у Ганина есть сын…

Рита ничуть не кривила душой — все это время она действительно пыталась смириться с появлением в ее жизни белобрысого мальчика. К тому же втайне она надеялась, что родительский порыв Григория Ганина быстро истает — вот как этот дым от сигары! — и он отправит Мику обратно, к этой своей бывшей…

Рита любила Ганина. И не хотела его терять.

Поэтому она вернулась, наступив на хвост собственному самолюбию. И, хотя тут же выяснилось, что расставаться со своим наследником Ганин не намерен, Рита решила тоже остаться в его доме.

Ганин, правда, еще немного дулся, но ничего, это пройдет…

Немного поболтав с ним, Рита убежала к себе в комнату. Повесила в шкаф пару новых костюмчиков, включила свой компьютер. «Пиво, футбол и секс — вот три кита, на которых держится мир современного мужчины, — быстро защелкала она по клавиатуре. — Давайте рассмотрим каждый аспект более подробно…»

Через некоторое время она отвлеклась, сварила себе кофе. С наслаждением стала пить его.

«Господи, как хорошо… и зачем я только убегала отсюда?!»

Через полчаса к ней зашел Ганин.

— Я не помешаю? — спросил он, садясь на широкий подоконник.

— Соскучился? — улыбнулась она, не отрывая глаз от экрана. Пальцы ее продолжали быстро-быстро порхать по клавиатуре. — Посиди со мной… Ничего, ты мне не мешаешь!

— Что пишешь?

— Статью одну… На чем помешаны нынешние мужчины.

— И на чем же?

— На всякой ерунде! — засмеялась Рита, по-прежнему не отрываясь от экрана. Она умела делать два дела одновременно. — Знаешь, что сказал мне Певзнер на днях?

— Что?

— Что ты — настоящий клад!

— Очень мило с его стороны… — брюзгливо пробормотал Ганин. Тяжелая сизая туча наползала из-за горизонта. Вздохнул. Процитировал: — «Люблю грозу в начале мая…» Послушай, а ведь Тютчев не прав — грозы начинаются позже…

— Естественно! — с энтузиазмом воскликнула Рита. — Во времена Тютчева был еще старый календарь!

— А, ну да…

— Ганин, мой милый глупый Ганин…

Она не выдержала, подскочила к нему, принялась целовать. Он отвечал ей, но как-то чересчур старательно, что ли… Рита не терпела фальши — она ее чувствовала всей кожей.

Быстро отстранившись, она заглянула в глаза своему возлюбленному.

— Ганин, что случилось? — строго спросила она. — Ты лучше мне сразу скажи — я зря вернулась, да? А то я тут прыгаю, как дурочка…

— Нет, но…

— Так я и знала! — закричала Рита, придя в отчаяние от этого «но». — Ты мне не рад совсем!

— Я тебе очень рад! — возразил он. — Просто я не все тебе рассказал. Понимаешь, когда похитили Мику, то мы с Катей…

— Катя! — перебила Рита. — Все дело в Кате! О, эти бывшие любовницы… О, эти глупые сентиментальные мужчины!

— Ты бы в любом случае догадалась, — серьезно произнес Ганин. — От тебя ничего не скроешь. Так вот — было.

Рита растерянно усмехнулась.

— Потрясающе…

— Рита, я тебе еще кое-что хочу сказать, — спокойно продолжил он. — Это было, но никогда больше не повторится. Мы с Катей слишком разные люди… И потом, ей, кажется, так противно стало, что она меня едва не побила. В общем, то, что произошло, всего лишь ошибка.

Рита, скрестив руки на груди, медленно прошлась из угла в угол. Она всегда считала себя сильной женщиной. И в своем журнале для мужчин не раз писала о том, что случайная связь изменой считаться не может. Ведь Ганин сам признал: то, что произошло между ним и этой Катей, — всего лишь случайность.

— А тебе? — насмешливо спросила она.

— Что — мне?

— Тебе было противно?..

Ганин ничего не ответил. Рита заглянула в его светло-серые, прозрачные глаза. Совершенно непроницаемые. Когда нет ответа — это тоже ответ.

— Все с тобой ясно, Ганин! — несколько нервно засмеялась Рита. — Романтик ты хренов… О, я эту Катю сразу раскусила, едва она только на пороге появилась. Та еще штучка! Кармен доморощенная…

— Рита… — он схватил ее за руки.

— Не трогай меня! — разозлилась она. — Я немедленно ухожу. Я тут чужая.

— Ты вовсе не обязана уходить! — тоже разозлился он. — Я ей не нужен. Это больше не повторится — клянусь.

— Ты ей не нужен, зато она тебе очень даже нужна.

— Она мне тоже не нужна!

— Сколько пафоса, боже мой… — Рита забегала по комнате, складывая свою одежду в стопку.

— Рита, почему ты так взбесилась? Сама же вот пишешь — мужчинам нужен секс, пиво и футбол…

— Да мало ли что я пишу! — всплеснула она руками. — Любая женщина, даже самая продвинутая, мечтает о любви. О необыкновенной, неземной любви! И я, между прочим, не исключение.

— Я люблю тебя. Не уходи, — угрюмо произнес он.

— Ганин, дурачок, кого ты пытаешься обмануть? — истерично хихикнула она. — Ты же ее любишь, свою Катю. Amata nobis quantum amabitur nulla!

— Что? — непонимающе поднял он светлые брови.

— «Возлюбленная нами, как никакая другая возлюблена не была» — вот что это значит! — заорала Рита, бросая в одну кучу свои новые костюмы. — Это значит, что в вас, мужиках, непременно живет воспоминание о какой-нибудь девице, которую вы считаете той самой — лучшей и единственной! — пусть даже вы и расстались с ней тысячу лет назад. Вы уже давно живете с другой, вы поседели, оплешивели и потолстели, у вас уже куча детей и внуков — так нет же, вы непременно вспоминаете ту, из прошлого, и вздыхаете… И твердите, что обожаете секс, футбол и пиво. Вы, мужики, еще более худшие романтики, чем мы, женщины. Романтики и обманщики!

— Рита…

— Молчи! А ты думал о том, каково другой женщине — той, которая вынуждена всю оставшуюся жизнь питаться объедками с чужого пира?! Той, вынянчившей детей и внуков этого паршивого романтика…

— Перестань, — мрачно произнес он. — Ты, может быть, и права отчасти… Но я уже избавился от этого наваждения. Нет, правда! Давай поженимся, давай родим детей… Я буду любить тебя всю жизнь, Рита!

— Так я тебе и поверила! Ты уже, понимаешь — уже! — отказался от моего ребенка…

— О чем ты? — быстро спросил он.

Рита поняла, что проговорилась о том, что так тщательно скрывала. Впрочем, терять уже нечего…

— О том самом, — буркнула она. — Помнишь — тогда, еще зимой…

— Что — зимой? — спросил он.

— Какой же ты бестолковый… — с отвращением пробормотала она и принялась выдвигать ящики стола, за которым работала. — Прав был Кеша Певзнер, когда сказал, что ты никогда не станешь копаться в моих вещах… У тебя под носом можно было роман в письмах устроить — ты бы и не заметил! Да где же она… А, вот, — Рита выудила из стопки бумаг небольшой бланк.

— Что это?

— А ты почитай… — с досадой произнесла она. — Это бумажка из женской консультации. Мне по ней направление на аборт выписали.

— Что?..

— Господи, Ганин, неужели ты ничего не понял? — вздохнула она и села прямо в центр одежной кучи. — У нас мог бы быть собственный ребенок!

— А… а почему ты мне тогда ничего не сказала? — растерянно спросил он, вертя в руках больничный бланк.

— Хороший вопрос. Я тебе не сказала именно потому, что ты, Ганин, вел себя как отъявленный эгоист. Ты очень хорошо дал мне понять с самого начала нашего знакомства, что тебе ничего и никого не нужно, что тебя вообще лучше лишний раз не трогать.

— Неправда! Я тебе ничего такого не говорил! — возмутился он.

— Словами ты действительно ничего не говорил, — резонно возразила Рита. — Но зато всем своим поведением… Я именно поэтому была поражена тем, как ты обрадовался Мике!

— А-а… — сказал он, садясь рядом. — Вот ты чего твердила все время о том, что я тебя обманул… Ты именно это, оказывается, имела в виду.

— Именно! — язвительно повторила Рита. О том, что, помимо всех прочих обстоятельств, она думала и о своей карьере тоже, Рита распространяться не стала. Пусть Ганину будет больнее. Пусть думает, что это он во всем виноват…

Он сидел рядом, мрачный и подавленный.

— Если бы ты мне сразу все сказала… — тихо произнес он. — Все было бы по-другому. Ты понимаешь…

— Ганин, теперь уже поздно, — перебила она.

— Ты понимаешь, что такие вещи должны решаться только вдвоем? — с отчаянием договорил он.

— Ганин, а ты вспомни о Кате, — холодно подсказала Рита. — Она ведь тоже не захотела ставить тебя в известность. И, как я поняла, только исключительные обстоятельства вынудили ее предъявить тебе Мику. Во всем виноват ты, один ты! Потому что ты холодный, жесткий, жестокий человек, от которого трудно ожидать чего-то хорошего…

Ганин усмехнулся краешком рта, а потом лицо его снова замерло, словно маска.

Рита даже подумала — не переборщила ли она с упреками?

— И что же мне теперь делать? — спокойно спросил он. Спросил скорее не ее, а себя.

— Что-что… — съехидничала Рита. — А вот что хочешь, то и делай!

— Прекрасный совет, — кивнул он. — Осталось только подумать над тем, чего я действительно хочу…

Дождь лил уже который день.

Катя вернулась с работы в начале восьмого, промокшая до нитки, так как утром забыла захватить с собой зонтик. Холодно не было — нет, но сырой воздух нагонял тоску.

Надо было поужинать и заняться каким-нибудь делом, но у Кати кончились силы. Она ничего не хотела. Катя стояла у окна и завороженно смотрела, как по стеклу бегут капли дождя, сливаясь в тоненькие ручейки, а потом снова разбегаясь в разные стороны. Город плавал в серебристой мороси, а над черным асфальтом проплывал туман. От того, что солнце пряталось за густыми низкими облаками, этот долгий белесый вечер в конце мая казался совсем уж нескончаемым.

Звонок в дверь прозвучал как слуховая галлюцинация.

Катя вздрогнула, с трудом отвела взгляд от окна. «Что это? Может быть, мне показалось?..» Вторая трель окончательно вывела ее из задумчивости. «А что, если Мика соскучился и попросил Ганина привезти его ко мне?»

Катя бросилась открывать, но, к изумлению и разочарованию, обнаружила на пороге Алексея.

— Ты? — спросила она машинально, отступая назад. — Что тебе надо?

— И это все, что ты можешь мне сказать? — усмехнулся он, заходя. — Удивительно ласковый прием.

— Леша, господи… Да что с тобой? Я тебя не узнаю… — расстроенно произнесла она.

В самом деле, ее любовник выглядел несколько необычно. Потертые джинсы, растянутый на локтях свитер, многодневная щетина, мешки под глазами, всклокоченные несвежие волосы, брызги дождя на лице — как слезы… Ничто в нем не напоминало того образцово-показательного яппи, звезду банковского дела, каким он был совсем недавно.

— Леша! — пробормотала она, машинально прикоснувшись к его щеке ладонью. — Леша, да как же это…

— Меня многие теперь не узнают, — пожал он плечами. — Между прочим, меня уволили.

— Но за что?

— Да вот за это самое, — просто ответил он. — За несоответствие имиджу. И вообще…

— Ты все это время жил у Петренко? — спросила Катя. — Впрочем, зачем я спрашиваю, я и так знаю.

Алексей прошел на кухню, по-хозяйски поставил чайник на плиту.

— Промок, как собака, — хмуро сообщил он. — У тебя есть чего-нибудь перекусить? — Он открыл холодильник. — М-да, негусто…

Одинокий кусок сыра лежал на полке, завернутый в целлофан.

— Я могу макароны сварить, — спохватилась Катя и распахнула дверцы подвесной полки. — Ой, нет, не могу… Макароны, оказывается, кончились.

— Я тебя тоже не узнаю, — невесело засмеялся он, с треском почесав небритый подбородок. — Как ты сына-то кормишь? Да, а где, кстати, он?

— Мика у Ганина, — сказала Катя. — А мне, в общем, мало чего надо.

— У кого? — удивленно спросил Алексей.

— Ганин — это отец Мики.

— Тот самый? — изумился Алексей. — Ну надо же… Откуда он взялся? Ты говорила, что он вроде бы где-то далеко, в другой стране…

— Нет, он в Москве. Очень обрадовался Мике. Они теперь — неразлейвода.

Алексей разрезал сыр на несколько ломтей, заварил в кружке чай.

— Ты в курсе, что твоя жена сделала? — спросила Катя.

— А, ты про это… Да, разумеется. Со мной беседовали. Товарищи из соответствующих органов… Но толку-то! Ведь, по сути, во всем братец ее ненормальный виноват.

Катя села напротив, обхватила голову руками.

— Это было просто ужасно, — стараясь не терять самообладания, пробормотала она. — Какое-то время мне казалось, что я потеряла Мику навсегда…

— А мне ничего не казалось, — бесстрастно произнес Алексей. — Я свою дочь уже потерял, и это совершенно необратимо…

— Леша, мне очень жаль Полю, но мой сын… мой сын был совершенно ни при чем! — с отчаянием произнесла Катя.

— Ты чего? Я не собираюсь тебя в чем-то обвинять, — буркнул он, отхлебывая из чашки.

— Ты сейчас похож на парижского клошара, — вдруг сказала она.

— Почему на парижского? — усмехнулся он.

— Потому что ты даже такой выглядишь как-то… как-то чересчур стильно. Наши отечественные бродяги совсем не такие.

— Ах, так это комплимент! — Алексей засмеялся.

— Леша, ты должен взять себя в руки. Нет, правда… — умоляюще произнесла Катя. — Я знаю — утешать бесполезно, но все же…

Алексей поднял на нее глаза. Он даже сейчас был красив, небритость и слипшиеся волосы шли ему, как ни странно. Весь прежний банковско-офисный лоск слез с него, осталась только суть. Неприкаянный мужчина сорока с небольшим лет…

— Ты можешь меня утешить, — негромко произнес он. Помолчал. Через минуту договорил: — Собственно, только ты и можешь это сделать.

— Нет, не могу, — покачала она головой.

— Тогда зачем мы через все это прошли?

— Я не знаю… — с тоской ответила она. — Наверное, чтобы лишний раз убедиться в том, как нелепа бывает жизнь. И как глупы люди. Ну почему, почему мы только разрушаем все?.. Где логика, где справедливость в наших поступках?

— Я уже давно об этом не думаю, — с раздражением отмахнулся он. — И вообще, ни к чему тратить время на слова. Почти два месяца я ни о чем не думал. Так надоел Петренко, что он меня сегодня утром выгнал.

— Выгнал?

— Конечно! — с удовольствием признался Алексей. — И я его нисколько в том не виню. Ты бы видела, во что превратилась его квартира… Ты помнишь его квартиру? Кажется, ты в последний раз была там зимой…

— И что ты теперь будешь делать?

— Ничего, — пожал он плечами. — Собираюсь хлопотать насчет адвоката.

— Для Нелли? — осторожно спросила Катя.

— Естественно. Для братца ее я палец о палец не ударю. Тот еще тип! Слава богу, что он всю вину взял на себя… Знающие люди говорят, что Нелли могут выпустить до суда, под подписку, что ли… Смягчающие обстоятельства, раскаяние, и все такое.

— Ее могут выпустить? — невольно ахнула Катя.

— Да, а чего ты перепугалась? Не бойся, она больше ни одной глупости не сделает…

— А вдруг… — уныло, со страхом перебила она.

— Не будет никакого «вдруг», — буркнул он, наливая себе вторую чашку. — Она уже совершенно никакая. Товарищ из органов сообщил, что она находится в полной прострации…

— Мика рассказал, что именно она отпустила его…

— Вот видишь! — нравоучительно произнес Алексей. — Если даже тогда она не смогла причинить вред твоему драгоценному сыночку, то уж сейчас точно ни на что не способна… Катя, но мы не о том! — с досадой поморщился он.

— А о чем надо?

Он взял ее за руки.

— Ты меня любишь? — спросил, напряженно вглядываясь ей в лицо.

— Наверное… — прошептала она. Но на память ей совершенно некстати пришел Григорий Ганин. И та ночь, полная радужного фейерверка. — То есть я теперь и не знаю…

— Ты не думай, я уже вышел из… из этого состояния. Я уже почти в порядке. Не знаю, как объяснить, но… Словом, мне надо было пройти весь этот путь до конца. Чтобы потом вернуться… к новой жизни. Катя, давай начнем все сначала…

Он притянул ее к себе, посадил на колени. От его волос пахло костром, дымом…

У Кати сжалось сердце.

— Хорошо… — сказала она, касаясь кончиками пальцев его колючих щек. — Я согласна.

«Сыну я не нужна, — с горечью, но тем не менее без всякой ревности констатировала она. — Ганин? У Ганина Рита. И почему я вдруг вспомнила о нем? Ганину я тоже не нужна. А Леша… Что ж, кажется, это называется — встретились два одиночества!» И Катя улыбнулась своим мыслям.

— Почему ты смеешься? — пробормотал он, целуя ее.

— Так просто…

— Я смешной? А, ну да, я же похож на парижского клошара! Ну ничего, я сейчас побреюсь, приму душ, завтра схожу в парикмахерскую… — тоже улыбаясь, пообещал он.

Внезапно в дверь снова позвонили.

— Ты кого-то ждешь?

— Нет, но… Сиди, я сейчас приду.

Этот звонок все вернул на прежнее место, и Катя поняла, что, несмотря ни на что, продолжает ждать сына. А вдруг они с Ганиным решили навестить ее…

На пороге стояла Фаина.

В черном блестящем плаще, с черными тенями до висков, похожая на египетскую царевну.

— Что, не ждала? — с довольным видом воскликнула она. — А я вот решила без приглашения… Ты не думай, я не с пустыми руками!

— Заходи! — решительно произнесла Катя. — Я сегодня принимаю гостей.

— Ты не одна? — нахмурилась Фаина.

— Да заходи же! — нетерпеливо втащила Катя подругу в прихожую. — Я сейчас тебя кое с кем познакомлю…

Она не думала, что приход подруги вызовет у нее такую радость, а потом, помогая Фаине раздеться, неожиданно поняла — ей страшно остаться наедине с Алексеем. Ей страшно начать ту самую «новую жизнь», на которую она только что согласилась…

— Леша, познакомься — это моя подруга Фаина. Я тебе о ней рассказывала, помнишь?

— Помню, — кивнул он и, встав, придвинул Фаине стул. — Прошу…

— Я тоже о вас наслышана, — натянуто улыбнувшись, сказала та. — Катя, ты уверена, что я не помешаю…

— Нет-нет-нет! — энергично запротестовала Катя, чуть ли не силой усаживая ее на стул. — Что там у тебя в не пустых руках?

— У меня коньяк, — зашуршала Фаина пакетом. — И вот еще… горький шоколад.

— Изумительно! — Катя полезла за рюмками. — Коньяк — это чудесно… Коньяк — это вам не мартини!

Алексей с недоумением посмотрел на нее.

— У нас было одно небольшое приключение, связанное с совместным распитием мартини… — хихикнула Фаина. — Еще Зойка с нами была… Надеюсь, про Зою вы тоже слышали? Она третья наша подруга…

— И что за приключение? — с любопытством спросил Алексей.

— О, это было нечто… Мы напились мартини и поехали разбираться с бывшим Зойкиным мужем… — захохотала Катя. — Потому что… потому что… ой, не могу!

Она смеялась и смеялась… Фаина, поначалу лишь смущенно улыбавшаяся, тоже принялась хохотать. Алексей ничего не понял, но смех подруг оказался заразительным, и скоро хохотали уже все трое, с трудом пытаясь друг другу что-то сказать.

— Зойкин муж, он… ну он просто жизни ей не давал!

— Она даже телефон с определителем купила…

— И бинокль! Он у нее под окнами ходил, а она за ним следила…

— Трусиха страшная! И вот мы решили с этим Личутиным разобраться…

— Я прямо в тапочках выскочила!

— А старуха соседка вызвала милицию…

— Чья соседка?

— Господи, Зойкиного мужа соседка!

Хохоча, Алексей разлил коньяк в рюмки.

— Девочки, девочки, я абсолютно ничего не понял!

Отсмеявшись и немного успокоившись, Катя с Фаиной рассказали ему ту историю.

Чокнулись, махом опрокинули в себя рюмки.

— Какая гадость… — сморщилась Катя, отламывая дольку шоколада.

— И что же потом?

— Потом… Потом все было очень хорошо. Никто не пострадал, — Фаина блестящими глазами смотрела на Алексея. — Да, кстати, я недавно звонила Зойке — Личутин ей больше не досаждает. Видимо, мы здорово его напугали!

Они очень мило беседовали. Но в самый разгар веселья Катя неожиданно вышла из-за стола и позвала за собой Фаину.

— Извини, милый, у нас маленькая женская тайна… — поспешно объяснила она Алексею.

Катя затащила подругу в комнату и плотно закрыла дверь в коридор.

— Фаина, умоляю… Только ты можешь мне помочь! — в отчаянии прошептала она.

— А что случилось? — с удивлением спросила Фаина.

— Забери его! Пожалуйста, забери!

— Кого?

— Лешу! Уведи его отсюда — под каким угодно предлогом…

— Зачем? Он что-то сделал не то? Он тебя обидел? Знаешь, если он тебя обидел, то я…

— То ты его убьешь при помощи консервной открывалки или с помощью какой-то другой кухонной утвари. Это мы уже проходили! — нетерпеливо отмахнулась Катя. — Нет, он меня не обижал. Дело совсем в другом…

— А в чем? — глаза Фаины вспыхнули профессиональным блеском. — Если нужна моя консультация как специалиста…

— Не нужна мне никакая консультация! — едва не плача, взмолилась Катя. — Просто уведи его! Придумай что-нибудь… Например, скажи, что у тебя сломалась машина, и попроси его помочь.

— Катя, я на такси к тебе сейчас приехала!

— Черт… Ну, тогда попроси его проводить тебя до дома. Скажи, что боишься возвращаться ночью…

Фаина приоткрыла дверь. Выглянула. Было видно, как Алексей сидит на освещенной кухне, вполоборота к ним, хмурится и барабанит пальцами по столу. Фаина осторожно прикрыла дверь.

— Чем он тебе не угодил? — сердито спросила она. — Такой классный мужик…

— Ну да, он производит впечатление… — неохотно согласилась Катя.

— «Производит впечатление»… — передразнила Фаина. — Ты ничего не понимаешь в мужчинах!

— Да, я же не специалист в сексопатологии! — ехидно заметила Катя.

— А при чем тут это? Он действительно очень классный. Например — с эстетической точки зрения…

— Фаина, этот человек только что вышел из глубокого запоя. Я, право, не уверена, стоило ли ему предлагать коньяк… — с сомнением произнесла Катя.

— Ты читала когда-нибудь Ремарка? — вдруг спросила Фаина.

— Кажется… — пожала плечами Катя. — Правда, очень давно. «Три товарища», «Триумфальная арка»…

— Обожаю Ремарка, — прошептала Фаина. — У меня такое чувство, что твой Алексей буквально сошел со страниц его книг.

— А по-моему…

— Нет, ты не понимаешь! — Фаина замотала головой. — У Ремарка все герои — особенные люди. Мужчины с прошлым. С трагическим прошлым! Прошедшие огонь и воду… Циничные и в то же время способные влюбиться до безрассудства. Они все время пьют — кальвадос, ром, вино, коньяк… Для того, чтобы забыться…

— Теперь понятно, почему ты выгнала Глеба! — усмехнулась Катя. — Он был слишком чистенький, слишком правильный для тебя… И пил только свежевыжатый сок. Но если бы ты увидела Алексея раньше, он бы тебе тоже не понравился!

— Это еще почему?

— А потому, что раньше он был вроде твоего Глеба — всегда ухоженный, всегда в костюме, идеально выбритый, благоухающий одеколоном…

— Да? — с сомнением пробормотала Фаина и снова выглянула за дверь.

— Да!

— Значит, раньше он тебе нравился, а теперь — нет? — вознегодовала Фаина. — Все дело в его щетине?

— Щетина тут ни при чем! — яростно прошептала Катя. — Просто я его не люблю. Я в этом сейчас окончательно убедилась. Он обнял меня, а я… А мне захотелось оттолкнуть его руки! Я сказала ему, что готова начать все сначала, а потом представила, как мы будем жить вместе… Господи, Фаина, лучше жить одной, чем с человеком, которого не любишь!

— А кого ты любишь?

— Маркос, оставь свои штучки! Лучше придумай что-нибудь…

Ульяна Акулова выключила пылесос и с гордостью обозрела плоды своей деятельности.

— Красота какая! Нелька, ты только полюбуйся…

— Да-да, Уленька, — пробормотала Нелли, по-прежнему уткнувшись лицом в спинку дивана. — Спасибо тебе огромное. Но вовсе не стоило так стараться…

— Нет, стоило! — сердито воскликнула Ульяна. — Потому что человек не должен жить в таком свинарнике… Нелли, да очнись же ты!

Уля, при всей своей худобе, была довольно сильной — она повернула Нелли на спину. Нелли пыталась сопротивляться, но у нее ничего не вышло.

— Сколько можно страдать? — со злостью произнесла Ульяна. — Ты уже целую неделю с этого дивана не слезаешь! У тебя скоро пролежни пойдут!

— Улька, отстань…

— И не подумаю! Надо жить! Жить, несмотря ни на что…

Нелли посмотрела на нее сухими, запавшими глазами.

— Я была плохой матерью, — тихо сказала она. — Ведь Поленька из-за меня…

— Хватит! То ты убить кого-то хотела, то теперь себя во всем обвиняешь…

Нелли прикрыла глаза ладонью — слишком яркий свет лился из окон. Июнь начался с жары…

— Но это не главное, — тихо продолжила Нелли. — То есть это, конечно, самое главное, но больше меня убивает другая мысль.

— Какая? — наклонилась к ней Ульяна.

— Я все время думаю об Алеше. И я решительно не понимаю…

— Чего ты не понимаешь?

— Как он мог так поступить со мной.

— Ты о том, что он любовницу завел? — презрительно спросила Ульяна, сев рядом с Нелли на стул. — Что же в этом удивительного… Ты оглянись вокруг! Все люди так живут — безгрешных нет.

— Все?

— Ну да, все. Ты такая наивная, Нелька! — с досадой воскликнула Ульяна. — Взять, например, статистику… Я вчера передачу одну смотрела по телевизору, так вот в ней говорилось, что к концу первого года совместной жизни изменяет каждый четвертый мужчина. А через двадцать лет — не изменивших практически нет. То есть все сто процентов! У женщин, конечно, показатели меньше, но ненамного… Это, между прочим, статистика! — язвительно подчеркнула она.

— Какой кошмар… — вяло пробормотала Нелли.

Она лежала на спине и смотрела в потолок. Потолок нависал низко-низко, словно готовился обрушиться на нее… Нелли зажмурилась и затрясла головой.

— Да, такова жизнь! — вдохновенно продолжила Ульяна. — А ты представь, если бы все люди начали друг друга душить и резать от обиды… Все человечество давным-давно бы вымерло!

«Улька права, — подумала Нелли с тоской. — Я слишком болезненно отреагировала на всю эту ситуацию. Я должна была держать себя в руках… И уж во всяком случае, не устраивать при Поленьке диких истерик! Но что же теперь делать, как исправить все?»

— Ты страшно наивный человек, Нелька. Как будто не среди людей живешь! Прости ты Алексею эту Катю… Ну с кем не бывает! Тем более ты сама говорила, что они расстались давно…

«Простить? Как же я смогу простить его? — с тоской подумала Нелли. — Это невозможно. Или — стоит попробовать?..»

Она заерзала, открыла глаза, села.

— Вот и умница! — обрадовалась Ульяна, потрепав ее по голове. — Очнулась… Ты походи сейчас, делом каким-нибудь займись. Я еще на кухне не убиралась — вот с этого и начни…

Летнее солнце сияло за окном, и его золотой свет внушал надежду.

«Поеду к Петренко… Алеша, наверное, до сих пор у него живет. Скажу, чтобы он возвращался домой», — решила Нелли.

Она представила, как муж вернется домой, как они вместе, помогая друг другу, начнут новую жизнь…

Со смерти Поли и до этой минуты Нелли не думала о том, как будет жить дальше, она не видела ни одного просвета впереди. А тут вдруг поняла — еще можно быть счастливой… Ну, не в полном объеме, а хотя бы близко к тому! Можно улыбаться, можно радоваться солнечному свету, этой июньской тишине…

Словно разряд тока пронзил ее всю — от затылка до пяток. Нелли вздрогнула, и слезы потекли из ее глаз. То были очистительные слезы — так она прощалась со своим прошлым. Но Ульяна не поняла этого.

— Ну вот! — с неудовольствием сказала она, обняв Нелли и снова усаживая ее на диван. — Опять ты ревешь… Сколько можно расстраиваться!

— Я не… я все… об Алеше… — всхлипывая, попыталась объяснить Нелли.

— Я же говорю — прости его. Мужскую природу не переделаешь. И нечего на пятом десятке верить в какую-то неземную любовь до гроба, — терпеливо втолковывала Ульяна. — Он, твой Алеша, всегда ходок был по женской части. Да что аут скрывать… — вдруг с ожесточением произнесла она. — У него даже со мной роман был! Да, представь себе… Это в те времена, когда я со своим первым рассталась, а со вторым еще не успела познакомиться.

Нелли оцепенела.

— С тобой? — удивленно прошептала она. Алексей всегда за глаза посмеивался над Улькиной худобой, называл ее «узницей концлагеря», а теперь выясняется…

— Ну да!

— Ты все придумываешь! — почти спокойно сказала Нелли, отстраняясь от нее.

— Нет, это правда! — с вызовом воскликнула Ульяна. — Я, конечно, скотина, виновата перед тобой, и все такое… Но должна же ты понять, что за человек твой муж!

— Неправда.

— Нелли, да не будь ты такой наивной! — закричала Ульяна.

— Уходи, Уля, — холодно произнесла Нелли. — Немедленно.

Несколько секунд Ульяна смотрела на Нелли, а потом ушла, громко хлопнув дверью.

— Вот дрянь… — растерянно сказала Нелли, оставшись одна.

Она хотела верить, что Уля солгала, пытаясь привести ее в чувство, но по всему выходило, что — нет. Этот вызов, эта затаенная ревность, вырвавшееся на свободу ликование, до того тщательно маскируемое… Нет, Уля не солгала.

— Она давно хотела признаться… Вот дрянь! — улыбаясь, развела руками Нелли, встав перед зеркалом. Та, зеркальная Нелли, сочувственно кивнула ей головой. — И вообще… я видела, как Ульке нравится Алешка. Сто лет назад могла бы догадаться!

Зеркальная Нелли кивнула ей в ответ — да, могла бы догадаться…

Нелли зашагала из угла в угол, пытаясь осмыслить только что открывшуюся перед ней истину.

Ей окончательно стало ясно, что дело не в Кате.

Совсем недавно Нелли обвиняла во всем эту женщину, а теперь выясняется, что дело не в ней… Дело в Алеше. Да и не в нем, собственно! Нелли с досадой поморщилась. И уж не в Уле, это точно… Дело в том, что мир несовершенен. Такова человеческая природа. Какие там проценты привела в пример Улька? Вот-вот, верность — лишь вопрос времени!

«Она сказала — глупо верить в неземную любовь на пятом десятке… Да я, собственно, и не верила, что существует на свете неземная любовь. Я просто верила в любовь. В то, что она есть. И самое страшное — на пятом десятке (впрочем, как и на любом другом) осознать, что ее нет, не было и не будет. Что есть только голос пола. Инстинкт, для приличия окутанный флером поэзии. Кино, живопись, литература… все ложь. Ромео, если бы не умер, через год после женитьбы на Джульетте тайком бегал бы к ее подружке! Все ложь. Люди, обнявшись, ходят по улицам, целуются на эскалаторах… Невесты в белых платьях, счастливые женихи… Пройдет какое-то время, и их клятвы друг другу рассыплются в прах. Я проклинала Катю, а была еще Уля. И, скорее всего, другие, имен которых я просто не знаю… Какая же я глупая!»

Нелли, схватившись за голову, тихо засмеялась.

— Ну как — ничего? — с беспокойством спросил Ганин, пошевелив плечами. Он пытался понять, хорошо ли сидит пиджак.

— Вроде бы ничего, — серьезно ответил Мика, оглядывая его со всех сторон.

— Чудесно, просто чудесно! — залепетала, захлебываясь, субтильная девушка-продавщица. Она бросилась к Ганину. — Настоящее итальянское качество… Вы второго такого костюма не найдете!

Ганин с отвращением посмотрел на нее.

— Я сам разберусь, — брюзгливо буркнул он, продолжая шевелить плечами и наклоняться. — Надо было шить на заказ, — обернулся он к сыну.

— Это долго?

— Долго. Несколько недель, наверное, — вздохнул Ганин.

— Очень долго! — возмутился Мика.

— Да, времени у нас нет… Ладно, выписывайте чек! — обернулся он к продавщице, испуганно выглядывавшей из-за вешалок.

Через полчаса Ганин с сыном вышли из универмага, пешком дошли до Лубянки, где была припаркована их машина — блестящее чудо ядовито-красного цвета (на таком цвете настоял Мика, но Ганин спорить не стал. «Вырастешь — отдам тебе», — пообещал он тогда сыну).

— Цветы нужны, — вдруг забеспокоился сын. — Как же ты без цветов?

— Найду по дороге. Знаешь, букет тоже надо было заказать заранее, — с запоздалым раскаянием вздохнул Ганин. — Чтобы чего-нибудь эдакое соорудили, фантастическое… Эскиз даже можно было нарисовать!

— Эскиз цветочного букета? — изумился сын.

— Да, а что? Потому что они, флористы, тоже мало что соображают, — брюзжал Ганин. — И вообще, тебе совет на будущее — о таких вещах заранее думай. Это же вопрос жизни и смерти!

— Да, папа, — серьезно кивнул Мика. — Может быть, мне с тобой поехать?

— Нет-нет, не стоит… Останешься с Серафимой.

— Ладно.

Дома Ганин быстро переоделся в новый костюм, долго и мучительно завязывал галстук Мика помогал ему советами. Потом пришлось звать Серафиму Евгеньевну, и та, отпустив несколько ехидных замечаний (случая отыграться она никогда не упускала!), наконец милостиво уладила вопрос с галстуком.

Ганин побрызгался одеколоном, поцеловал Мику в макушку и выскочил из дома.

В ближайшем салоне флористики принялся выбирать букет. Выбор был огромный — у Ганина даже в глазах зарябило от цветов, половину названий которых он даже не знал.

Продавщицы так и забегали, стремясь угодить привередливому клиенту.

— Для кого букет? По какому поводу? — спрашивали они.

— Молодой женщине, — важно ответил Ганин. — Буду делать предложение…

Его слова повергли в шок служащих салона. Это ж какая на них теперь лежит ответственность!..

Перебрав кучу вариантов с орхидеями, каллами и лилиями, Ганин пришел к неожиданному выводу — надо дарить розу. Причем одну. Всего одну! В данном случае лаконизм более уместен, чем снопы из цветов и аляпистые корзинки в «новорусском» стиле… Ни бантиков, ни рюшечек, ни бумажного кружева!

Только одна роза.

Естественно, надо было решить — какого цвета…

Красный — цвет страсти. Белый — нежности и возвышенной любви. Можно розовый, но в данном случае компромиссы ни к чему…

Красный или белый?

Сначала Ганин склонялся к красному (еще жива была в памяти та фантастическая ночь!), а потом он взял в руки белую розу. Белую-белую — как снег на горных вершинах. Как крылья ангела… У этого цвета было слишком много обязательств — само собой разумеется, одной ночью не отделаешься! «Я буду любить тебя вечно. Только тебя. Только тебя…»

Григорий Ганин купил роскошную белую розу.

Еще через полчаса он надавил пальцем кнопку звонка.

— Гриша? — обрадовалась Катя, распахнув перед ним дверь. — Ты один? А Мика где…

И тут она осеклась. Увидела костюм, выбритое серьезное лицо, белую розу — и как будто сразу догадалась обо всем.

— Проходи, — сдержанно произнесла она.

Ганин зашел, протянул ей розу.

— Это тебе.

— Красивая… — хмурясь, сказала она, поднеся к лицу цветок.

— Катя… — сказал он, проходя вслед за ней. — Я бы хотел…

И замолчал.

Григорий Ганин в первый раз был у нее дома.

— Это ты сама? — удивленно спросил он, подходя к стеллажам, на полках которых разместились Катины деревянные творения. Бесконечные лошадиные табуны…

— Ага.

— Слушай, как здорово! — забыв обо всем, воскликнул он. — Я-то думал…

— Что ты думал?

— Мика говорил, что ты вырезаешь из дерева лошадок, и я… я представлял их совершенно по-другому, — признался Ганин и тут же пожалел о сказанном.

— Представляю, что ты представлял! — несколько нервно хихикнула Катя.

— Я представлял их… игрушками, — мрачно пояснил он. — А это… это настоящие скульптурные произведения, это…

Он внимательно рассматривал Катины творения.

Жеребята, рысаки, битюги с тяжелой поступью. Стоят, бегут, лежат. Пьют воду из ручья. Подняв голову, ловят широкими ноздрями ветер. Наклонив голову, роют копытом землю… Длинноногие, поджарые, нереальные в своей красоте. Готовые в любой момент сорваться с места и полететь вперед… В какие такие степи рвались они?

— Потрясающе! — совершенно искренне восхитился он.

Катя сняла с полки одного из коней.

— Это тебе, — серьезно сказала она. — Подарок.

— Спасибо…

— Ганин, а теперь говори — зачем пришел?

Она стояла у распахнутой балконной двери, скрестив руки на груди. В длинном светлом платье с мелким, неразборчивым рисунком — из ситца, что ли… И босая. Ганин только сейчас заметил, что она босая. Узкие лодыжки, узкие длинные пальцы. Даже босая, без спасительных каблуков, она выглядела очень соразмерно, пропорционально — эту телесную гармонию наметанный глаз Ганина-архитектора уловил сразу же. И задним числом он вдруг вспомнил Риту — вот чего та беспокоилась, вот почему даже по дому бегала на каблуках! У Риты были совершенно другие пропорции.

Ветер с улицы играл с подолом Катиного платья. И опять, в который уже раз, Ганин поразился тому, как она, Катя, хорошо выглядит. Небесная, нежная, акварельная прелесть…

— Что ты смотришь? — спросила она и беспокойно оглядела себя. На всякий случай отряхнула подол.

— Так… — пожал он плечами. «Надо было дарить красную розу! — подумал он, с трудом отводя от нее взгляд. — Или… нет, все-таки я правильно поступил, что купил белую!»