Николай II

Введение

1894 год. Узнав, что ему придется править страной, Николай разрыдался… То, чего он опасался больше всего на свете, возложено на него волею Божьей. «Сандро, что я буду делать? — патетически воскликнул он, обращаясь к своему другу детства великому князю Александру. — Что будет теперь с Россией? Я еще не подготовлен быть царем! Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами. Помоги мне, Сандро!»

О чем он мечтал? Ему хотелось стать моряком, путешествовать, объехать весь мир. А придется присутствовать на заседаниях Совета министров, читать доклады, управлять, действовать.

В бытность царевичем он любил церемонии, празднества, премьеры в опере, то есть светскую жизнь; отличался хорошими манерами, элегантностью, скромностью, жизнерадостностью — словом, был очарователь.

Он избегал любых серьезных разговоров и больше всего — обсуждений положения в стране: для этого существовали министры. Его единственной обязанностью было сохранить империю и неприкосновенной ту власть, которая вручена ему была от Господа Бога. Впрочем, в семье, за столом, где восседал его отец Александр III, о таких вещах, и особенно о политике, не говорили.

Русское же общество, которое со времен реформ Александра II верило в обновление и которое было глубоко разочаровано неукротимой реакцией, последовавшей за убийством царя в 1881 году, созрело для категорических политических требований. Об этом свидетельствуют бесчисленные проекты, программы, литературные произведения, появившиеся в это десятилетие; каждое — некий знак или обвинительный акт. Умами правили Бакунин, Белинский, Толстой, Михайловский, Чернышевский, Достоевский, Плеханов. А также люди искусства. Их идеи вдохновляли поколение Николая Александровича; царевичу — он родился в 1868 году — тринадцать лет, когда его отец Александр III становится царем, двадцать шесть, когда отец умирает. Вильгельм II, европейский кузен Николая, старше его на девять лет, а принц Уэльский, будущий Георг V, на три года моложе.

Нового царя ничуть не интересовали идейные движения, сотрясавшие страну. Между ним и мыслящим обществом возникло глубокое непонимание, ибо он сознавал, что это общество вовсе не намерено сохранять его власть неприкосновенной.

Его царствование, навязанное ему судьбой, превратилось в кошмар: он пережил две революции, был свидетелем десятков покушений в своем окружении, председательствовал в Думе, создавать которую не хотел, участвовал в ее заседаниях, а также в нескончаемых заседаниях Совета министров. Кроме того, ему пришлось дважды вести войну, он же хотел быть апостолом мира. После длительного заточения он был убит, тогда как и до отречения, и после его главной заботой было здоровье сына, единственного наследника, неизлечимо больного гемофилией.

Он казался равнодушным ко всему: его в основном интересовало, какой мундир надеть вечером, какая балерина будет танцевать в «Лебедином озере», кто отправится с ним завтра на охоту… Полагали, что его околдовал Распутин, что ему безразличны судьбы мира, что он слаб, нерешителен и бесхарактерен. В известном сочинении Троцкий сравнивает Николая II с Людовиком XVI и считает его менее умным.

Этот образ верен лишь наполовину. Николай прекрасно показал себя, когда организовывал мирную конференцию в Гааге или когда разразилась война с Японией. Он прекрасно показал себя и после Кровавого воскресенья — его войска расстреляли мирную процессию, пришедшую вручить ему прошение, а он прощает своему мятежному народу вину его. Его влияние чувствуется и в 1914 году, когда, несмотря на все его усилия, начинается война, и тогда, когда отдает приказ о репрессиях в 1905 году или в феврале 1917 года. После отречения он сожалеет, что Временное правительство, восстановив смертную казнь, не применяло ее.

Все его поведение с 1894 года и до последнего дня его жизни выдает натуру конформиста и консерватора. Во всех его действиях, записях, признаниях прослеживается неизменное тяготение к порядку, обрядам, церемониалу, присущим незыблемому величию самодержавия. Ему ненавистно все, что может как-то поколебать основы самодержавия: интеллигенция, современность, евреи, религиозные секты. С теми, кто не согласен с ним, он безжалостен; с теми, кого он любит, мягок и нежен.

Находившийся под влиянием своей жены, подобно Людовику XVI, царь, прозванный Николаем «Кровавым», вовсе не кровожаден. Он готов сожалеть о жестоких последствиях своих приказов. Он просто считает, что выполняет свой долг. Он расстреливает по необходимости.

А главное — он идет за событиями, а не предупреждает их. История без конца наносит ему удары. Он считает, что обязан противиться переменам, желает, чтобы ему не досаждали с проектами конституции и дали спокойно жить в его небольшой семье.

Остается фактом, что в тот день 1917 года, когда два депутата Думы явились к нему и потребовали, чтобы он отрекся от престола ради спасения династии, он, который так упорно отказывался изменить свой режим, беспрекословно подписывает акт отречения. На вокзале в Пскове офицеры его личной гвардии едва сдерживают слезы, а Николай приветствует их, бодрым шагом направляется к поезду и, поднимаясь в вагон, говорит: «Наконец-то я смогу поехать жить в Ливадию». Один из свидетелей утверждает даже, что царь насвистывал, как и при известии о смерти Распутина. Императрица, узнав об отречении, разрыдалась, а Николай расстался с прошлым весело. Все сошлись во мнении, что он умел прекрасно скрывать свои чувства.

«Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны…» — телеграфировал он 25 февраля 1917 года, узнав о революционных событиях в Петрограде. Затем после завтрака написал письмо Александре[1], в котором интересовался ее здоровьем, после чего приказал остановить поезд, чтобы прогуляться в лесу, собирая грибы…

И все же некоторые из его писем свидетельствуют, что он умел видеть, слышать и выносить суждения. 2 марта 1917 года он записывает в своем дневнике: «В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман».

Человек загадочный, Николай II принадлежит к тем людям, для которых судьба — это долг, раз и навсегда принятый на себя, что отличает их от остального постоянно меняющегося мира. Николай II отнюдь не слепец, однако, считая своим долгом проявлять уважение к прошлому и смирение перед Господом, не уступает ни крупицы своей власти. Если только его не вынудят обстоятельства, как в 1905 году.

Он скорее отречется от престола.

Истории известны такие личности: вера делает их глухими ко всем предупреждениям истории. Для Николая II и его окружения врагами в первую очередь являются террористы и другие нигилисты, а также те, кто относится к ним с пониманием и поддерживает их, — короче говоря, все, кто более или менее разделяет новые идеи и проповедует перемены.

Между столь далекими ему социалистами и более близкими либералами Николай II не видит никакой разницы. Он отказывается слушать своих советников или министров, которые предлагают создать конституцию, чтобы обезвредить эти силы.

Когда в 1905 году по совету своего премьер-министра Витте он для успокоения умов «дарует» Думу и, несмотря на эту уступку, стачки возобновляются, он восклицает: «Странно, что такой умный человек ошибся в своих расчетах на скорое успокоение!»

Когда другой крупный министр — Столыпин, известный своей твердостью, советует ему вступить в диалог с Думой, он отказывается.

«Я не верю никому, кроме своей жены», — признается он другу детства Сандро. Она же без конца твердит ему, что он самодержец и посему не должен делить власть ни с кем…

Человек заурядный, Николай II нес непосильное бремя и был раздавлен. С этим связана загадка его смерти.

В этом отрывке описана не смерть Николая II в 1918 году, а казнь Пугачева в 1775 году. Но как странно перекликаются эти два события. Ведь сто сорок лет спустя в Екатеринбурге все произошло так или почти так.

Не осталось никаких следов убитых. Этим перечеркнули сам факт их существования? Или препятствовали их воскрешению?

А действительно ли они умерли? И все ли они умерли? По-прежнему сохраняется неясность. Мы — на распутье, где, как увидит читатель, легенда переплетается с реальностью содеянного большевиками, повторившими уже когда-то до них совершенное на Святой Руси.