Никто кроме нас

Глава 1

— Андрей, подъем — кто-то сильно тряс его за плечо, старательно разгоняя черное небытие сна.

Тишина казармы утонула в скрипе панцирных сеток и топоте десятков ног по скобленному дощатому полу. Виски и затылок заломило от внезапно навалившейся боли. Несколько секунд он лежал, пытаясь прийти в себя и сообразить, где находится, в голове полный сумбур, волной нахлынули воспоминания, свои и чужие, понять какие из них принадлежат его прошлой сущности, какие нынешней было сложно.

— Стоп, какой еще прошлой? — парень почувствовал, что сходит с ума.

— Где я? Кто я? — метался в гудящей, как чугунный котел, черепной коробке чужой голос.

— Андрюха, ты чего? Вставай, старшина в нарядах сгноит — над ним склонился парень лет двадцати смуглый, скуластый, с ежиком черных коротко остриженных волос, на нем голубая трикотажная майка и защитные допотопные галифе — ты чего, заболел?

— Что здесь происходит? — в поле зрения возник сивоусый крепыш лет тридцати, одетый в защитную гимнастерку без погон, с «пилой» из четырех треугольников в зеленых петлицах с эмблемой в виде двух перекрещенных винтовок, и зеленую же фуражку с синим до черноты околышем и малиновым кантом — боец Карасев, почему лежите? Вы что больны?

— Товарищ старшина — откликнулся брюнет — болен он, вроде как не в себе и бледный весь. Может, я за санинструктором сбегаю?

— Отставить санинструктора — сивоусый окинул больного подозрительным взглядом — рядовой Галиулин, возьмете с собой одного помощника и доставите бойца Карасева в медпункт.

— Слушаюсь, товарищ старшина — вытянулся Галиулин, и заорал кому-то — Саша Наливайко, давай ко мне.

На зов явился огромный детина, с огненно рыжей, коротко остриженной шевелюрой. Вдвоем они подхватили больного, помогли ему подняться и натянуть тяжеленные кирзовые сапоги, выудив их из-под табурета стоящего возле кровати. На табурете, как успел заметить Андрей, лежала аккуратно сложенная, защитного цвета униформа, явно довоенного пошива с такими же зелеными как у старшины петлицами. Отсутствие на них каких-либо знаков различия ясно говорило о том, что выше рядового в этой жизни парень еще не дослужился. Тем временем голоса в голове угомонились, боль стала постепенно отпускать и мысли обрели некоторую стройность и упорядоченность. Воспользовавшись моментом, он успел мельком обозреть нынешнее свое облачение: ничего примечательного: огромные, почти до колен черные трусы и такая же, как у всех остальных голубая, слегка растянутая майка.

— Черт возьми, где я все-таки нахожусь? — на мысленно заданный себе вопрос мысленного же ответа не последовало.

Зато он вспомнил, как сюда попал. Вспомнил ночную мокрую от дождя дорогу, матово поблескивающую в свете фар, хриплый голос Высоцкого из динамиков автомагнитолы в полутемном салоне старенького «Фольксвагена», метнувшуюся под колеса человеческую фигуру, отчаянный скрип тормозов, страшный удар, боль и мрак. Потом были туннели, яркий свет, и голос, громогласно вещающий о даруемом ему свыше втором шансе. Если бы кто рассказал, сам бы ни за что не поверил.

— Значит это и есть обещанный второй шанс? — мелькнула в голове мысль — что-то он мне все меньше и меньше нравиться. А впрочем, дареному коню в за…, тфу ты, в зубы не заглядывают, пока полностью не оклимался, надо старательно изображать больного и как следует осмотреться. А там уже решим чего делать.

Казарма она казарма и есть, в родной Советской Армии она была такой всегда. Те же ровные как по линейке поставленные ряды панцирных коек, единообразные табуреты возле них. Вместо оружейной комнаты с застывшим рядом с ней дневальным — пирамиды с оружием у стен, дощатый струганный пол, большая печь в углу не топленая очевидно по причине летнего времени, беленые стены, на которых…

— Твою мать — Карасев издал стон, с беленой стены на него смотрели все знакомые, неоднократно виденные на экране телевизора и книжных страницах лица: Буденный, Ворошилов. Вот и дедушка Ленин, куда же без него-то, а рядом с ним кто бы вы думали? Товарищ Сталин собственной персоной, уставился вдаль мудрым, проницательным взглядом.

Хотя, собственно чему он так удивляется, беспогонные гимнастерки бойцов уже сами за себя говорили довольно красноречиво. Мелькнула суматошная мысль о съемках военного фильма, на которые он вероятно попал, но Андрей тут же отогнал ее как неправдоподобную, ни соответствующего оборудования, ни режиссера ни прочей киношной братии видно не было. Да и вряд ли актеры настолько вошли в роль, что продолжают играть даже в отсутствие камеры.

Между тем погранцы (в том, что это именно они сомнений уже никаких не оставалось, униформа, неоднократно виденная в кино, узнавалась легко) вынесли «болящего» на залитый ярким утренним солнцем двор и шустро поволокли его к небольшому зданию. О его предназначении ясно говорила табличка на стене, возле входа, На прямоугольном куске фанеры черным по белому, а точнее белым по красному начертано «медпункт». Краем глаза он успел заметить пару бревенчатых зданий, утоптанную солдатскими сапогами площадку плаца, высокий флагшток с повисшим на нем алым полотнищем флага и обязательный атрибут любой погранзаставы — вышку с маячащим на ней часовым.

— Разрешите товарищ сержант? — Наливайко задом толкнул дверь, и вся троица дружно ввалилась в помещение.

— Что тут у вас? — за канцелярским столом, заваленным ворохом бумаг сидел парень немногим старше двадцати в белом халате, наброшенном поверх военной формы. На выглядывавшей из под отворота халата петлице, красовались три зеленых эмалевых треугольника, и все та же пограничная эмблемка.

— Вот больного принесли, товарищ сержант — бодро отрапортовал Галиулин — по подъему встать не смог, старшина Ковальчук приказал доставить к вам.

Андрей крякнул, когда заботливые товарищи явно переусердствовав, со всего маха плюхнули его исстрадавшийся организм на довольно жесткий топчан.

— Встать не смог говорите? Разберемся, разберемся — пропел себе под нос эскулап, поправил очки и внимательно посмотрел на больного, а затем бросил через плечо вытянувшим шеи от любопытства парням — вы свободны, ступайте в расположение.

— Слушаюсь — бойцы четко повернулись через левое плечо и скрылись за дверью.

Что-то негромко напевая, медик скрылся в смежной комнатушке, а Карасев ненадолго получил возможность остаться одному и как следует осмотреться.

Кроме уже упомянутого топчана и канцелярского стола в помещении находилось: пара деревянных табуретов, и белый шкаф, за стеклянными створками которого в образцовом порядке выстроились всевозможные банки, склянки, пузырьки и коробки. На крючках, возле двери висели большая брезентовая сумка с красным крестом, зеленая фуражка и серая солдатская шинель. Наконец взгляд наткнулся на то, что долго искал: прибитый к стене над столом отрывной календарь гласивший, что на дворе двадцатое июня, год был пропечатан шрифтом помельче и со своего места Андрей его не разглядел.

— Так, боец Карасев — на пороге, вытирая руки полотенцем, появился хозяин кабинета — на что жалуешся?

— Товарищ сержант — Андрей попытался приподняться, но повинуясь жесту медика, лег обратно на топчан и принялся вдохновенно «косить»- голова болит, кружится, и тошнит сильно.

— Так, так, интересно, интересно — пробормотал санинструктор, пощупав температуру и проверив реакцию зрачков — нигде не падал? По голове не били?

— Нет, вроде не падал.

— Угум, не падал, значит — последователь Гиппократа выглядел несколько озадаченным — ну а число, какое сегодня?

— Двадцатое июня, пятница — озвучил информацию, выданную календарем.

— Вот даже как? — брови санинструктора удивленно поднялись — ну вот, что братец, ты полежи пока здесь, а там посмотрим, что с тобой делать.

Медик поднялся с табурета, прошел к столу взял какую-то бумагу, бросил взгляд на календарь, подозрительно покосился на больного, оторвал листок и что-то насвистывая, вышел на улицу.

— Так подведем итоги — Карасев попытался спокойно просчитать ситуацию — значит, мое сознание забросило в тело советского пограничника, причем даже имя и фамилия совпадают. Странно вместе с головной болью совершенно пропало первоначальное раздвоение личности. Куда-то исчезли мысли и воспоминания моей нынешней сущности. Это хреново, дорогие товарищи. Без них будет тяжеловато.

Забавный такой юморок у этих высших сил, кем бы они ни были. Пообещать еще один шанс и забросить на советскую пограничную заставу, за день до начала войны, бр-р-р жутковато становится от этих приколов. В том, что сегодня 21 июня именно 41 года, и граница именно западная, сомневаться не приходится, законы жанра, мать их за ногу. Стоп, это, что же значит? Завтра? Выходит и ему самому и этому санинструктору, притащившим его сюда девятнадцати — двадцатилетним пацанам, и тому усатому старшине, возможно, всего-то и осталось жить, что до завтрашнего утра? Надо, что-то делать, не валяться здесь на топчане, а что-то предпринимать.

— А собственно, что я могу предпринять? — Андрей сел и обхватил голову руками — орать во все горло, что завтра война и все умрут? Потребовать отправить себя к высшему советскому руководству? Ага, отправят. Жди. В лучшем случае в ближайшую психушку как душевнобольного или вовсе в ближайший отдел НКВД как шпиона и провокатора и поди, докажи горбатый, что ты не верблюд. Это только в книжках фантастических, сказал, что ты из будущего и тебя тут же к Сталину в порученцы. А может плюнуть на все и свалить? Их ведь все равно не спасешь, что на роду написано то и сбудется, а так хоть сам живой останешься? Тьфу, какая мыслишка мерзкая. Жить хотите гражданин Карасев? Шкурку свою драгоценную спасти и душонку мелкую? А вот хрен вам уважаемый. Раз ничего другого не остается, завтра берем винтовку или чего там за мной закреплено и со всеми вместе, воевать пойдем. Заранее зная, что немцы все равно нас сомнут, рано или поздно, но, сколько сможем, продержимся, а там будь, что будет. Предупредить предков не смогу, значит, разделю их судьбу. Это они будут верить, что стоит немного продержаться и подойдут части прикрытия границы, а потом Красная Армия погонит супостата до Берлина, но я-то знаю, что этого не будет и заставы обречены, но выхода другого нет. Значит, придется драться. Благо, что и срочку в свое время оттарабанил, и в ментовке уже почитай пятнадцать лет, с оружием умею обращаться. Воевать, правда, еще не доводилось, но в заварушках со стрельбой за время работы в угро пару раз побывать довелось, так что, будем надеяться, завтра полным лохом выглядеть не буду. Правда, оружие у них другое, но, думаю, походу пьесы разберусь. Эх, Андрюша, Андрюша, как же хреново мне без твоих воспоминаний.

Дверь распахнулась и на пороге нарисовалась долговязая фигура медика.

— Ну, что товарищ боец, как самочувствие?

— Уже лучше товарищ сержант, разрешите убыть в расположение?

— Вам действительно лучше? Ну, что же тогда ступайте и доложите старшине, что на сегодня вы освобождены от работ.

— Слушаюсь — Карасев развернулся и быстро вышел на улицу.

Оказавшись на крыльце санчасти, он замешкался, озираясь и соображая, что делать дальше.

По случаю субботы на заставе вовсю кипел ПХД. Пара бойцов под бдительным надзором уже знакомого старшины активно орудовали метлами, подметая плац, третий, вооружившись кистью и ведром с известью белил стволы деревьев и выложенные кирпичом бордюры. Еще несколько человек выносили из казармы и раскладывали на просушку полосатые матрацы.

— Товарищ боец, ко мне — Андрей обернулся на окрик и увидел высокого стройного командира затянутого в ладно сидящую на нем диагоналевую гимнастерку с тремя кубиками в петлицах и большой алой звездой на рукаве. Что эти самые кубики обозначали, Карасев не имел ни малейшего представления, и чувствовал, что вот-вот попадет в очередную неприятность.

— Почему в таком виде на плацу? — грозно поинтересовалось неведомое начальство.

Только тут парень сообразил, что до сиих пор одет в форму «номер один», то есть трусы, майку и сапоги.

— Товарищ политрук — выручил вовремя оказавшийся рядом Ковальчук — боец Карасев был не здоров, в связи с чем, по подъему направлен мной в медпункт.

— Сейчас вы здоровы, товарищ Карасев?

— Здоров, товарищ политрук — вытянувшись, как можно бодрее отрапортовал Андрей.

— Хорошо, идите, одевайтесь, после завтрака прибудете в канцелярию, получите отдельное задание.

В казарме все чистилось, драилось, скоблилось и отмывалось. Любовь воинского начальства к чистоте во все времена была воистину параноидальной, а потому личный состав «шуршал» по полной программе.

А впрочем, может дело даже и не в чистоте и порядке (в идеальном состоянии, в любой нормальной воинской части, они поддерживаются ежедневно), а просто личный состав постоянно должен быть чем-то занят, иначе и быть не могло. Любимый девиз прапорщика Перетятько, старшины мотострелковой роты, в которой Карасев некогда проходил срочную службу, гласивший: «солдат без работы — потенциальный преступник», родился в армии не сегодня, и вид слоняющегося без дела бойца всегда был просто невыносим для отцов — командиров.

— Андрюха ты как? Выздоровел? — при виде вошедшего, Галиулин отставил в сторону ведро и швабру — чего с тобой было-то?

— Не знаю — пожал плечами Карасев, натягивая шаровары и мучительно соображая как же их застегнуть, привычные пуговицы отсутствовали напрочь — доктор ничего не говорит, только от работ освободил. А политрук велел одеваться, завтракать, и в канцелярию.

— Наверное, в местечко пошлет, почту отнести — к счастью, Галиулин не заметил затруднительного положения приятеля — а завтрак тебе в столовой оставили. Павлюк сначала не хотел, так мы с Саней быстро его успокоили, сказали, что старшина приказал. Ты это, если в местечко пойдешь, заскочи в лавку, возьми папирос и леденцов, ну знаешь, такие, в коробочках.

Наконец удалось нащупать сзади какой-то хлястик, и, потянув за него, затянуть злосчастные штаны. Быстро и ловко намотав портянки (спасибо товарищу Перетятько, эту науку он вбил в голову своим подчиненным намертво), натянул гимнастерку с белоснежным подворотничком, который видимо, пришил еще с вечера. Аккуратно собрал на спине складки и заправил под кожаный с однозубой пряжкой ремень. Надел на голову фуражку. Все, боец Карасев к походу готов.

— Тимур, Галиулин — заорал кто-то из активно размахивающих тряпками бойцов — где вода? Сколько ждать тебя можно?

— Иду, иду — отмахнулся скуластый — ну давай, смотри в лавку не забудь зайти.

— Хорошо зайду, куплю. Ну, я пошел.

Уже на выходе обратил внимание на большое зеркало, возле которого висела табличка требовательно призывающая: «БОЕЦ, ЗАПРАВЬСЯ». С зеркального полотна на Андрея смотрел среднего роста худощавый, но плечистый, светловолосый веснушчатый паренек лет двадцати в защитной, довоенной форме. Общее впечатление от своего нового облика Карасев нашел вполне удовлетворительным и еще раз, тщательно одернув и без того нормально сидящую гимнастерку, вышел на улицу.

Глава 2

В канцелярии он оказался довольно быстро, сразу после того, как в столовой проглотил миску остывшей пшенной каши и кружку холодного, сладкого чая, которые вручил ему недовольный, круглолицый мужик с роскошными запорожскими усами, в белом поварском колпаке на совершенно лысой голове. В единственной комнате небольшого бревенчатого домишки, нашел уже знакомого стройного командира.

— А, товарищ Карасев — политрук поднял голову, оторвавшись от чтения какого-то документа лежащего на столе — как вы себя чувствуете?

— Отлично, товарищ политрук.

— Ну, раз так, вот вам письма бойцов, пойдете в местечко отправите. На почтамте заберете корреспонденцию, предназначенную на заставу. Вот ваша увольнительная записка. Не забудьте, сегодня вечером заступаете в наряд. Сейчас девять двадцать, два часа вам на все, про все, хватит?

— Хватит товарищ политрук — заверил Андрей, хотя он понятия не имел, как идти в это самое местечко, и где искать этот самый почтамт. Однако возможность еще некоторое время побыть одному, еще на раз прокачать ситуацию, а заодно и ознакомиться с местностью, упускать было нельзя, а там уже как говориться: «язык до Киева доведет».

Прихватив небольшой сверток с письмами, вышел на улицу, миновал ворота с закрепленной над ними, вырезанной из жести красной звездой и оказался на узкой лесной дороге. Здесь сориентироваться было несложно, поскольку вела она в одну сторону, остальные тропы явно не в счет. Пройдя пару километров, свернул в придорожные кусты, уселся на мягкую, изумрудно-зеленую траву. Ветер слегка раскачивал пышные кроны деревьев, на все голоса щебетали и чирикали птицы, воздух был необычайно чистым и свежим. Разместившись поудобней, опершись спиной на толстый древесный ствол, Карасев принялся внимательно изучать содержимое накладных карманов своей гимнастерки. Первой на свет божий извлек небольшую серую книжицу со звездой на обложке.

— Так, что мы имеем: красноармейская книжка, Карасев Андрей Николаевич, рядовой — недоверчиво хмыкнул — ты посмотри, и отчество совпадает, год рождения — девятьсот двадцать второй, уроженец — город Иркутск…, сибиряк значит, призван…, в\ч номер… В общем с этим все понятно. Все ясно и понятно, кроме одного, почему именно сюда, именно в это тело? Может быть, из-за полного совпадения имен, так ведь все остальное вообще не совпадает, он и в Иркутске то бывал всего один раз и то, проездом. Что тут еще? Несколько купюр разного достоинства. Увольнительная записка вроде проясняет побольше: так, следует в местечко Кшечев, цель — отправка почтовой корреспонденции.

Судя по названию местечка, мы где-то на Украине. Хотя не факт, с Белорусскими названиями я тоже не очень-то знаком. Однако оказывается у политрука фамилия вполне себе русская — Рыбаков, вот ведь, а писали, что в комиссары только евреев брали. Врали, наверное. Вот тебе товарищ Карасев и прекрасная возможность разобраться, кто врал, а кто правду говорил, если живой конечно останешься, в чем увы совершенно никакой уверенности нет.

— Ладно, нечего рассиживаться, надо идти, а то ведь так недолго и до дезертирских настроений додуматься — Андрей с трудом отогнал от себя мрачную картину собственной гибели, думать о завтрашнем дне совершенно не хотелось, но и не думать он тоже не мог. Оставалось надеяться на лучшее.

Расстояние до селения с жутким названием Кшечев оказалось не таким уж и большим, примерно минут через пятнадцать-двадцать показались первые признаки человеческого жилья.

Яркое полуденное солнце заливало утопающие в зелени садов улочки местечка. Легкий ветерок шевелил тюлевые и полотняные занавески в открытых окнах, вяло побрехивали собаки в обывательских дворах, весело вопила играющая детвора, и хрипловатый голос патефона пел вечное танго «Утомленное солнце». Все это до боли напомнило Карасеву кадры из военных кинофильмов, кадры последних мирных дней. Мороз пробежал по коже, когда он представил, что здесь будет твориться через каких-то пятнадцать-шестнадцать часов. Кто из этих занятых своими обыденными делами или просто наслаждающихся солнцем и летом людей переживет завтрашний день? Жутко было знать обо всем, но не иметь никакой возможности, что-либо изменить в судьбе жителей этого местечка, миллионов других людей. Эта мысль давила на плечи тяжелым грузом, даже большим, чем полная неизвестность относительно своей собственной дальнейшей судьбы. Если бы только он знал, что нужно сделать для того, чтобы хоть что-то изменить.

В очередной раз, усилием воли отогнав от себя мрачные мысли (так ведь и с ума сойти недолго), Андрей решил плотно заняться поисками почтамта. Как он и предполагал, искомое здание располагалось на центральной площади местечка. Круглолицая, улыбчивая женщина, без остановки болтая на забавной смеси украинского, русского и польского языков приняла пакет и выложила на стойку несколько газет и толстую пачку писем, перетянутую пеньковым шпагатом. Настроения шутить не было совершенно. Через силу улыбнувшись в ответ, Карасев забрал почту, поблагодарил женщину и поспешил на улицу. Большой, крытый красной черепицей одноэтажный дом, над дверью которого красовалась крупная надпись — «БАКАЛЕЙНАЯ ЛАВКА», обнаружилась без особого труда. Весело брякнул колокольчик над дверью, он, слегка пригнувшись, чтобы не зацепить его головой, шагнул через порог, после яркого солнечного цвета в лавке было темновато.

— Дзень добже, пан солдат — Андрей поднял голову и застыл, встретившись взглядом с парой огромных серых глаз, их обладательница молодая, стройная как тростинка, хрупкая, светловолосая девушка мило улыбнулась — что пан желает?

— Э-э-э, здравствуйте — больше ничего сказать Карасев не мог, он стоял, и не отрываясь смотрел в лицо незнакомки, любуясь ее ясной улыбкой, слегка изогнутыми тонкими бровями, милыми ямочками на щеках.

— Пан что-то желает? — нарушая затянувшееся молчание, волшебными колокольчиками прозвенел в ушах голос девушки.

— Д-да, папиросы, пожалуйста, и эти, как их? — от нахлынувшего волнения парень никак не мог вспомнить, как называется то, что собственно ему нужно и потому просто ткнул пальцем в полочку за спиной продавца — вот эти, в коробочках.

— Монпасье? — девушка развернулась, приподнявшись на цыпочки, достала с полки круглую жестяную коробку с леденцами, заодно продемонстрировав точеную фигурку — прошу пана.

— Спасибо — наконец пришел в себя Андрей, он расплатился, взял покупки и направился к выходу. Уже около дверей развернулся — как вас зовут?

— Кристина — в глазах девушки промелькнула легкая настороженность, и даже страх — Кристина Зборовская.

— Кристина — Карасев кивнул — если у вас есть родственники где-нибудь на хуторе, в лесу, уезжайте к ним, сегодня же уезжайте. Я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось.

Оставив перепуганную девушку обдумывать свои слова, он резко развернулся и опрометью выскочил на улицу.

— Стыдно Андрей Николаевич. Сам себя не узнаю, взрослый мужик, старший опер, огонь и воду прошел, а увидел смазливое личико и млел, стоял, как пацан сопливый- усевшись на скамью возле забора, снял фуражку, вытер пот шершавым рукавом гимнастерки, зло усмехнулся — а что ты хотел, пацан и есть, мне ведь девятнадцать лет всего, гормоны играют. Не мог удержаться и не предупредить девчонку, рыцарь твою мать. Жалко, видите ли, стало. А чего же ты мерзавец, почтальоншу-то не предупредил или ее не жалко? А вон ту тетку, что воду из колодца тащит тоже не жалко? А остальные двадцать семь миллионов как их предупредить?

По улице с громким треском проехал мотоцикл. Пропылив мимо занимающегося самобичеванием погранца, он затормозил на площади. Из коляски молодцевато выпрыгнул командир, поправил фуражку с черным околышем, одернул гимнастерку, окинув быстрым внимательным взглядом улицу, коротко сказал, что-то сидящему за рулем красноармейцу скрылся в здании почтамта.

— Не опоздать бы на заставу — Карасев поднялся, не спеша, подошел к мотоциклисту — слышь, браток. Время не подскажешь?

Боец окинул его недовольным взглядом и отрицательно покачал головой. Можно было конечно зайти на почту и посмотреть на часы, висящие над конторкой, но встречаться с веселой почтальоншей не хотелось, а время узнать надо.

— Часов нет — понимающе кивнул Андрей — а у офицера твоего есть часы?

Взгляд мотоциклиста обдал холодом, он внимательно посмотрел на надоедливого пограничника и снова отрицательно покачал головой.

— Ну, на нет и суда нет — Карасев пожал плечами и оставил в покое неразговорчивого солдата, сделал несколько шагов, отходя от мотоциклиста, и тут до него «доперло». Подгоняемый нехорошими предчувствиями он прибавил шаг, и уже поворачивая за угол, оглянулся. Командир вышел из почтамта и теперь внимательно выслушивал доклад бойца весьма красноречиво кивающего головой, вслед уходящему Карасеву.

— Сам виноват, ведь прекрасно знал, что в Рабоче — Крестьянской в это время понятия офицеров не было, только командиры. И дались тебе эти часы, придурок любознательный — шустро перебирая ногами и в буквальном смысле задним чутьем ощущая надвигающиеся неприятности, уже который раз за день бичевал себя Андрей — теперь понятен странный взгляд бойца, у них же тут шпиономания повальная, и не безосновательная надо заметить. Вот ведь идиот, сам себя подставил. Валить надо отсюда пока эти ребята не решили задержать странного погранца.

Между тем мотоциклисты быстро о чем-то посовещались, после чего красноармеец остался у машины, а командир легкой трусцой припустил вслед за подозрительным пограничником.

— Товарищ боец! — после третьего окрика притворяться глухим, и с невинным видом бегать по всему местечку уже не было никакой возможности, того и гляди появиться патруль и к преследователю подойдет помощь. Тем более, что в голове уже созрел более или менее внятный план действий.

Свернув в пустынный проулок, Карасев, наконец, соизволил «услышать» грозные, требовательные вопли и остановился, вглядываясь в приближающегося командира. Высокий, белобрысый, подтянутый парень лет 25–27 в ладно, сидящей комсоставовской гимнастерке с двумя парами «кубарей» в черных, инженерных петлицах. Настораживала некоторая неправильность в действиях мотоциклистов. По логике вещей, столкнувшись с подозрительным типом в советской военной форме и решив его задержать, нормальный советский командир взял бы в помощь вооруженного бойца, а этот пошел один и даже кобуру не расстегнул. Неужели до такой степени уверен в своих силах, что намерен взять предполагаемого диверсанта один на один, да еще и голыми руками.

Очень опрометчиво с его стороны, конечно, преследуемый им боец внешне безоружен, но если он диверсант, то вполне может иметь при себе пистолет или нож.

— Нож — от внезапной догадки Андрея бросило в пот — то-то «товарищ» так странно держит левую руку, словно старается убрать ее из поля зрения противника. Очень странный командир прямо скажем.

Все эти мысли и умозаключения промелькнули в голове Карасева стремительно, но, тем не менее, за это время преследователь подошел уже практически на расстояние вытянутой руки.

— Что с вами товарищ боец? — вкрадчиво поинтересовался он, не сводя холодного взгляда белесо — голубых глаз — совсем плохо слышите? Или у вас не со слухом, а с дисциплинкой туговато?

Вместо ответа Андрей внезапно двинул преследователя прямым в челюсть.

— Ого, а удар у Андрюши поставлен здорово — отметил про себя, глядя как не ожидавший от него такой прыти, «командир» роняет на землю нож и «уходит» в глубокий нокаут — не иначе как боксом до армии занимался, хорошо пробил, хлестко и бедра, корпус правильно подключил. Вот что значат рефлексы, намертво вбитые опытным тренером, тело само сработало.

— Стой! Ни с места! Руки вверх! — грозный окрик заставил вздрогнуть и застыть на месте.

Подняв руки, медленно обернулся. Ну, так и есть, беда не приходит одна, прямо в лицо ему смотрели дула парочки трехлинеек. О принадлежности их обладателей ясно говорили красные повязки на рукавах. Комендантский патруль, что называется: накаркал. Двое бойцов и командир, черные артиллерийские петлицы и те же пары кубарей.

— Что здесь происходит?

— Вот, диверсанта поймал, товарищ лейтенант — не опуская поднятых рук, доложил Андрей, рискнув предположить, что два кубика в петлице означают именно это звание, да и на большее в виду своей крайней молодости командир явно не тянул — зарезать меня хотел.

— А ты сам-то хлопче, кто такой будешь? — подозрительно поинтересовался стоявший по правую руку от старшего боец. Судя по возрасту, выцветшей, обмятой и подогнанной форме и тускло поблескивающему кружку «отважной» медали на груди, типичный «сверчок» — документы есть? А ну покажи. Чтой-то цей погранычник уж больно подозрительный, товарыщ лейтенант.

— Вот — Андрей осторожно достал из нагрудного кармана гимнастерки красноармейскую книжку и увольнительную записку и протянул их лейтенанту — только этого связать надо, пока не очухался, и еще…

— Разберемся — лейтенант напустил на себя важный вид — так ты с девятой? Рыбакова знаю. Подожди, так я и тебя тоже знаю, Окунев, кажется?

— Карасев, товарищ лейтенант.

— Да, точно Карасев — командир на всякий случай сверился с документом, на его румяной физиономии появилась дружеская улыбка — помнишь на окружных соревнованиях? Я у тебя тогда еще по очкам бой выиграл. Удар у тебя хороший, мощный.

— Я вас тоже узнал товарищ лейтенант — Андрей сам не верил неожиданной удаче, и хотя мог поклясться чем угодно, что командира видел первый раз в жизни, спорить с ним по понятной причине не стал — надо диверсанта связать, и там еще один с мотоциклом на площади остался, напарник его.

— Ах ты ж бисов сын — дернулся сверхсрочник — что же ты раньше то молчал?

— Подожди Кравчук — лейтенант нахмурился — ты уверен, что это диверсант?

— Так, я же слышал, как они не по-русски разговаривали — принялся вдохновенно врать Карасев — по малой нужде отошел за заборчик они меня не видели ну и болтали промеж собой. А потом заметили, и этот за мной погнался, зарезать хотел. Вон и нож валяется.

— А ну-ка — командир поднял с земли «финку» диверсанта и недоуменно пожал плечами — нож, как нож. Ничего особенного.

— Та вы на сапоги его побачте — выручил вдруг Кравчук — гвозди то квадратные. Как есть диверсант.

— Иванович — командир обернулся, к молча переминавшемуся с ноги на ногу второму бойцу патруля — тощему долговязому и лопоухому пареньку в мешковато висящей на нем новенькой гимнастерке, явному первогодку — этого связать, тщательно обыскать и не спускай с него глаз, головой отвечаешь. Кравчук, Карасев за мной.

— Смотри интеллигент, не упусти гада — качая головой, бурчал под нос Кравчук, крепко стягивая за спиной запястья задержанного. Еще раз проверив прочность узлов и уже собираясь следовать за рванувшим к площади командиром он проинструктировал молодого бойца — ты того, держи все время на мушке, если что, будет ерепенится, стреляй ему в ногу хоть что ли.

— У меня оружия нет — догнал лейтенанта Карасев — а тот мотоциклист, у него автомат, кажется.

— Ах черт, на вот — командир протянул вытащенный из кобуры диверсанта ТТ — умеешь пользоваться?

— Умею — уже на бегу, Андрей, нажав небольшую кнопочку слева возле рукояти, извлек магазин, осмотрел, загнал обратно. Передернув затвор, загнал патрон в патронник, слегка отведя курок, поставил на предохранитель. С подобными «игрушками» он имел дело еще в той прошлой жизни, очень уж они нравились тогдашней «братве». Теперь он чувствовал себя в некотором роде «в своей тарелке» — стой лейтенант, осмотреться бы надо.

— Хорошая мысль — в горячке, под воздействием бушующего в крови адреналина старший патруля вроде и не заметил фамильярности в обращении, а может и заметил да виду не подал, не до того.

Глава 3

Стянув с головы фуражку и присев на корточки, Карасев осторожно выглянул из-за угла. Мотоцикл все еще стоял возле почтамта, «липовый» красноармеец стоял опершись на коляску, из которой торчал ствол автомата, и судя по всему начинал нервничать.

— Вон он. Глянь, только аккуратнее.

— Ага, вижу. Нервничает — боевой запал артиллериста несколько поутих, и на смену пришла некоторая неуверенность. Естественно никакого опыта задержаний вооруженных диверсантов у лейтенанта не было, но как старший он должен был принять какое-то решение и теперь мучительно соображал.

— Товарыщ лейтенант — запыхавшийся Кравчук скинул с плеча винтовку — давайте я цего вражину прямо отсюда сниму. Один выстрел и все.

— Нет, живым надо. Как брать будем, пограничник? Предложения есть?

— Есть — Андрей еще раз внимательно окинул взглядом площадь — я попробую сейчас сделать крюк и его обойду и встану вон там за углом метрах в десяти за его спиной. Ближе все равно не подобраться. Оттуда подам вам знак. Вы спрячете оружие, спокойно выйдете и подойдете к нему для проверки документов, только встанете за несколько метров от мотоцикла и подзовете его к себе, в общем, постарайтесь отвлечь. Причем встанете так, чтобы ближний угол здания почтамта был у него за спиной. Разыграете эдаких простачков, держитесь естественно, проверите документы, не найдете ничего подозрительного и вроде как соберетесь уходить, это его должно немного расслабить. В это время я постараюсь подойти вплотную, а там уж как получится…

— А если он нас увидит и сразу палить начнет? — Кравчук стянул пилотку и огладил кротко остриженную голову.

— Вряд ли — Карасев усмехнулся — если бы они по каждому патрулю стреляли, они бы давно уже мертвыми диверсантами были.

— Согласен — немного поразмыслив, кивнул лейтенант — давай действуй, ждем твоего сигнала.

Легко сказать «попробую сделать крюк». Минут десять Андрей крался проулками, трижды перелазил через обывательские ограды, еле отогнал пинками привязчивую дворнягу, героически защищавшую от незаконного вторжения хозяйский двор и едва не порвавшую казенные шаровары, и напугал до икоты здоровенную тетку, некстати вышедшую на крыльцо своего дома. Перепуганная гражданка уже было открыла рот, вознамерившись издать громогласный вопль, но, увидев предостерегающе приложенный к губам ствол пистолета и страшные глаза его обладателя, сочла благоразумным промолчать и стремительно скрыться за дверью.

Наконец изрядно попотев, он вышел на исходную позицию. Переулок, в котором оказался Карасев, был образован двумя высокими, дощатыми заборами и левой глухой стеной здания почтамта. Метрах в десяти возле самого угла стоял мотоцикл, возле которого маячила затянутая в защитную гимнастерку спина диверсанта. Стянул с головы фуражку и дважды махнул, подавая знак не видимым отсюда артиллеристам. Минуты через три, он увидел, что патрульные вышли на площадь и с видом разморенных жарой, усталых людей лениво и неспешно двинулись к мотоциклу. Было заметно, что фальшивый красноармеец напрягся. Бросив внимательный взгляд вокруг, вытащил и коляски ППД, повесив его на плечо стволом вниз, шагнул навстречу приближающемуся патрулю.

Воспользовавшись тем, что противник лишен возможности контролировать переулок, Андрей покинул свое укрытие, перебежал дорогу и осторожно двинулся вперед, прижимаясь спиной сначала к доскам забора, а затем к стене почтамта. Теперь между ним и беззащитной спиной диверсанта оставался только мотоцикл, и он рванул вперед. Заметив движение слева, мотоциклист среагировал моментально, шарахнувшись в сторону, он оттолкнул стоявшего к нему ближе всех Кравчука и вскинул ППД.

Положение спас лейтенант, пинком подбивший, ствол оружия. Очередь прогрохотала над головой Карасева, но он уже повис на противнике, обеими руками вцепившись в его автомат. Выпустив оружие из рук, диверсант классическим броском через бедро шарахнул Андрея об землю. Сильный удар выбил воздух из легких, несколько секунд он лежал на спине, корчась от боли и беспомощно открывая рот, как рыба, выброшенная на берег, но продолжая крепко прижимать к себе отобранный ППД. Между тем мотоциклист локтем двинул в зубы набежавшего со спины лейтенанта и метнулся в переулок. Хлестко ударила трехлинейка, сильный толчок в спину бросил беглеца вперед, нелепо взмахнув руками, он рухнул лицом вниз.

— Кравчук, твою мать — страдальчески кривясь и шамкая разбитыми губами, простонал старший патруля — что ты наделал? Живым же надо было…

— Так ушел бы гад — оправдываясь, развел руками сверхсрочник — товарыщ лейтенант, вы же бачили, вин нас як дитын малых.

— Тренированный сволочь — Карасев, наконец, обрел возможность дышать и говорить — это же надо один троих раскидал. Как он меня.

— Товарыщ лейтенант — боец явно чувствовал себя виноватым — я побегу к Ивановичу, второго сюда притащим.

— Давай — лейтенант, морщась, махнул рукой — смотри только, не пристрели и его тоже. Пограничник, тебе с нами, наверное, надо. Показания особистам давать будешь.

— Товарищ лейтенант — Андрею вовсе «не улыбалась» перспектива общения со страшными особистами, которыми в его демократическом будущем разве что только детей не пугали — мне на заставу надо. Я же сегодня в наряд заступаю. Там же черт знает, что подумать могут, если я не появлюсь вовремя.

— Ничего, мы тебе оправдательный документ сладим. Так, граждане, товарищи, товарищи, ну-ка разойдитесь нечего здесь толпиться. Да уберите детей отсюда, я вам говорю! Вам что здесь? Цирк что ли? — вторая половина тирады была адресована собирающимся зевакам разного пола и возраста, которые как только смолкли выстрелы, высыпали из своих домов и плотной толпой обступили труп диверсанта.

Воспользовавшись тем, что старший патруля плотно увяз в «разборках» с собравшимися селянами, Карасев сунул в коляску мотоцикла автомат, немного поколебавшись бросил туда же ТТ, и перескочив через невысокую ограду «сделал ноги». Ни при каком раскладе общение с «компетентными органами» в его планы не входило. Есть шанс, что до вечера не раскачаются, а там уже такое начнется, что всем станет не до поисков сбежавшего свидетеля.

Занятый столь невеселыми мыслями он осторожно пробирался в густых зарослях обывательской смородины, когда знакомый звонкий голосок заставил застыть на месте.

— Пан солдат — перед ним стояла та самая сероглазая девушка и бакалейной лавки — пан солдат не бойтесь, это я — Кристина.

— А я и не боюсь. С чего ты, ой, то есть вы взяли?

— Я видела, как пан потихоньку сбежал с площади.

— Ну, так уж и сбежал. Просто мне очень надо идти. Тороплюсь очень — Андрей поймал себя на мысли, что краснеет и оправдывается как мальчишка.

— Да, да я понимаю, пан опаздывает — девушка, пряча улыбку, закивала головой — только вам нельзя в таком виде.

— В каком таком виде?

— Посмотрите, у вас же мундир порван.

Действительно на плече зияла солидных размеров прореха, левый рукав гимнастерки не выдержал борцовских упражнений покойного мотоциклиста и был надорван по шву.

— Прошу пана в дом. Я быстро все исправлю.

Пока Карасев разглядывал нехитрое убранство комнаты. Девушка завладела его гимнастеркой, и быстро заработала иглой, не забывая при этом болтать без умолку.

— Ой, пан такой смелый, как он бросился на того, другого солдата. А когда начали стрелять, я очень испугалась. Боялась, что пана убьют — тут девушка осеклась, щеки ее слегка порозовели, она бросила быстрый взгляд на парня и поспешила перевести разговор на другую тему — а что тот солдат он сделал что-то плохое? Почему его убили?

— Так было надо Кристина — почему-то Андрею было невыразимо приятно находиться в обществе девушки, хотелось бесконечно слушать журчание ее голоса, любоваться милым лицом.

— Да, да, я понимаю, пану нельзя говорить. А как вас зовут? Ведь это же не военная тайна?

— Андрей.

— Анджей? Очень красивое имя. Вот мундир, дырки больше нет — внезапно лицо Кристины посерьезнело — я передала дяде то, что вы сказали тогда в лавке. Он сказал, что пан прав, и мы уедем к родственникам на хутор. А еще он сказал… Завтра немцы нападут.

— Откуда он знает? — заявление девушки ошарашило.

— У нас много родственников на той стороне. Они уже давно говорили, что-то будет. А сейчас их стали угонять подальше от границы. Я знаю, что такое война. Мы с братом приехали из-под Пшемысля. Отца и маму убило немецкой бомбой. А сейчас все начинается опять. Я хотела предупредить соседей, но дядя сказал это делать нельзя. Соседи могут донести и нас арестуют — девушка всхлипнула и бросила умоляющий взгляд — прошу вас пан Анджей, пожалуйста, не говорите никому, то — что я вам рассказала.

— Хорошо, я никому ничего не скажу. Только вы уезжайте быстрее — слегка сбивчивый рассказ девушки вернул Карасева к действительности — спасибо за помощь, мне надо спешить. До свидания Кристина, берегите себя.

— Нет, это вы берегите себя Анджей. До свидания.

— Ах, черт — Андрей хлопнул себя по лбу — письма, я же их там оставил под лавкой. Мне нельзя туда возвращаться.

— Я сбегаю, принесу. Скажите только где они лежат.

— Там дом с зелеными ставнями и лавочка возле калитки тоже зеленой краской окрашена. По-моему, третий или четвертый переулок от площади.

— С зелеными ставнями? — девушка задумчиво постучала пальчиком по губам — кажется, поняла, это возле Павловских. Подождите меня здесь, я скоро вернусь.

Она убежала, оставив Карасева в почти забытом со времен давно ушедшей юности, состоянии легкой эйфории, эдакого бездумного счастья, которое не могли омрачить ни надвигающиеся грядущие события, ни связанное с ними постоянное чувство тревоги и вины перед окружающими его людьми и ощущение собственной беспомощности, от невозможности что-то изменить.

На заставу он все-таки опоздал, и предстал пред грозны очи начальства на два часа позже, чем было нужно. Выслушав доклад Андрея о происшествии в местечке, в котором он максимально свел к минимуму степень своего участия в задержании диверсантов, начальник заставы — черноусый плечистый мужик лет тридцати с совершенно седыми висками и капитанскими шпалами в петлицах, молча переглянулся с политруком.

— В комендатуре с тебя показания уже снимали? — поинтересовался Рыбаков.

— Нет. Сказали: если буду нужен, найдут. Я же только немного помог и все.

— Так говоришь, они в нашей форме были? На мотоцикле?

— Да один в форме командира, другой в форме красноармейца. Петлицы у обоих саперные. Мотоцикл у них и оружие ТТ и ППД.

— Ладно — капитан махнул рукой — иди, готовься в наряд.

— Товарищ капитан — Андрей направился было к выходу, но вдруг неожиданно сам для себя остановился, решительно отмел терзавшие его всю обратную дорогу сомнения и доложил — местные говорят, что немцы на той стороне что-то готовят. Мирное население угоняют подальше от границы. Считаю, возможна крупная провокация.

Весь остаток дня он провел как на иголках, ожидая, что вот-вот за ним придут. Но время шло никто, а контрразведка интереса к нему не проявляла. Среди пачки писем доставленных на заставу одно было адресовано лично ему. Точнее Андрею Николаевичу Карасеву, неполных двадцати лет отроду. Письмо было от мамы, из Иркутска.

Первым делом Андрей внимательно изучил обратный адрес, улицу Карла Либнехта застроенную сплошь старинными купеческими домами, несмотря на свое шапочное знакомство с этим сибирским городом он знал неплохо. Это уже радовало. Мария Дмитриевна Карасева, судя по содержанию письма, работала учительницей в одной из городских школ, много рассказывала о своей работе, об учениках. Упоминала каких-то ребят и девушек, судя по всему друзей и одноклассников Андрея, кто-то из них женился и вышел замуж, кто-то уехал учиться, кого-то из ребят призвали в армию. В конце шел привет от отца очень занятого по службе, куча поклонов от многочисленной родни, просьбы беречь себя и мягкие упреки, за то, что так редко пишет домой. Обычное письмо солдатской матери, и сам, служа срочную, получал такие пачками. Душу защемило тоской, он почувствовал себя словно виноватым перед этой тихой, доброй женщиной. Вспомнил своих стариков родителей оставшихся где-то в далеком двадцать первом веке, родной Хабаровск с его широкими красивыми улицами, тенистыми бульварами, многочисленными фонтанами и широкой лентой могучего Амура.

Усилием воли отогнал от себя эти воспоминания, заставил себя перечитать все письма найденные под подушкой, буквально по крупицам выбирая из них информацию о своем нынешнем «я».

Глава 4

Узкая лесная тропинка едва заметной лентой петляла между кустов и деревьев, и казалось, так и норовила исчезнуть в надвигающихся вечерних сумерках. Однако, мягко и упруго идущий впереди, молчаливый сержант-белорус, двигался по ней довольно уверенно, ориентируясь только по ему одному известным приметам. Следом шагал рыжий здоровяк Наливайко, внешне совершенно не чувствующий веса висевшего у него на плече тяжелого «Дегтяря» и вещмешка с запасными дисками к нему.

Замыкал шествие Карасев с ППД на груди, запасным диском в подсумке и флягой на поясном ремне. Узнав, что на заставе за ним закреплен именно этот автомат, Андрей сначала впал в тихую панику, ни устройства, ни возможностей оружия он совершенно не знал.

Единственное с чем не возникло особых затруднений так это с выемкой и вставкой дискового магазина. На выручку совершенно неожиданно пришли забитые на уровне рефлексов навыки его нынешнего тела. Отрешившись от всего и просто позволив рукам самим делать привычную работу, он на удивление быстро освоил сборку и разборку автомата, и порядок снаряжения тяжелого вместительного диска.

— Стой, кто идет? Пароль? — приглушенный голос казалось, раздался откуда-то из-под земли.

— Четыре — негромко сообщил сержант.

— Пять — отозвались в ответ.

Под густым кустом орешника оказался довольно глубокий тщательно замаскированный окоп, надежно укрывший от посторонних взглядов пару бойцов.

— Ну, что тут у вас?

— Весь день на той стороне двигатели ревели. Сейчас тихо. Часа два назад вон там, двое выходили, наш берег в бинокль разглядывали. Несколько раз патруль проходил.

Сменившиеся с наряда пограничники растворились в ночном лесу, заступившие стали размещаться в окопе «секрета». Метрах в двадцати перед их позицией под обрывистым берегом неспешно несла свои воды река. На другом берегу полого спускавшемся к реке широким песчаным пляжем, царили тишина и спокойствие.

Карасеву досталась вахта с полуночи до трех. Первые полтора часа он добросовестно пялился на противоположный берег, внимательно вслушиваясь в тишину нарушавшуюся плеском реки, криками ночных птиц и назойливым гудением комаров, вознамерившихся, во что бы то ни стало, выпить из него всю кровь до последней капли. Борьба с этими кровососами, однако, здорово бодрила и помогала бороться со сном. В конце концов, тревоги и волнения минувшего дня начали сказываться, и парень сам не заметил, как начал клевать носом. К неумолчному комариному звону внезапно стал примешиваться сначала далекий, постепенно приближающийся гул. Подняв голову, в светлеющем небе он увидел самолеты. Очень много самолетов. Волна за волной они шли на восток. Шли для того, чтобы сбросить свой смертоносный груз на головы ничего не подозревающих людей, и превратить в огненный ад мирно спящие города.

На противоположном берегу заревели моторы, вслед за воздушной, начиналась наземная фаза вторжения.

— Что это? — сержант уже давно проснулся и теперь потрясенно смотрел на проплывающие над их головами армады — провокация?

— Очнись, сержант! Какая провокация? — Андрей не выдержал, сказалось нервное напряжение прошедших суток — это война.

— Сколько же их — ошеломленно прошептал Наливайко — это, что же делается? Как же они осмелились то?

На немецком берегу между тем началось активное шевеление. Сначала появились двое. Совершенно не прячась, они вышли на песок пляжа. Один из них поднес к глазам бинокль, обозрел окрестности и не обнаружив ничего подозрительного махнул рукой. В предрассветных сумерках из кустов стали выскакивать серые фигурки солдат, волокущие надувные лодки.

— Твою мать, да сколько же их? — снова прошептал Сашка.

— Вот заладил. Сколько? Сколько? Сколько бы ни было, все наши будут — зло одернул его сержант — к бою и без приказа не стрелять. Подождем, когда пересекут государственную границу.

— Какая граница, да их же не меньше роты — Наливайко установил сошки ДП и немного суетливо принялся раскладывать боекомплект в нише окопа.

— Сержант прав — от нахлынувшего нервного возбуждения Андрея слега «подбрасывало», но он старался не подавать виду, только до боли сжал в руках автомат и покрепче уперся ногами в дно окопа, изготавливаясь к стрельбе — на середине реки их тепленькими возьмем. Им там от нас никуда не деться.

Между тем плавсредства, одно за другим стали отходить от вражеского берега. Плотно набившиеся на них солдаты дружно заработали короткими веслами. Два из них вырвались вперед и уже почти достигли советской стороны, когда сержант бросил гранату.

Столб воды и грязи, встал между лодками. Тут же ударили «ручник» и автоматы пограничников.

Крепко стиснув зубы, Андрей стрелял длинными очередями, совершенно позабыв о необходимости беречь патроны. В такт лихорадочно бьющемуся ППД в голове металась одна единственная мысль: не дать опомниться, успеть свалить как можно больше затянутых в серые мышиные мундиры фигур, которые в этот момент, даже не воспринимались как живые люди. Главное было не позволить им переправиться, иначе конец. Он даже не заметил, как опустел вместительный диск, только почувствовал, что оружие перестало биться в его руках. Несколько раз дернул затвор, злобно выругался, и схватив с бруствера запасной магазин трясущимися руками принялся вставлять его в автомат.

Совершенно неожиданно встретив отчаянное сопротивление, немцы, тем не менее, довольно быстро опомнились. На лодках засверкали вспышки автоматных и винтовочных выстрелов. С правого берега ударил пулемет, пока безуспешно пытаясь нащупать пограничников. Однако первые потери от кинжального огня русских оказались достаточно велики, и в случае продолжения переправы обещали быть еще большими.

Командовавший ротой обер-лейтенант отдал приказ отступить. Его солдаты должны были, продвинувшись вглубь советской территории, взаимодействуя с наступающими на соседних участках другими подразделениями разведбатальона 299 пехотной дивизии вермахта, блокировать и уничтожить 9-ю погранзаставу и максимум через 40 минут после начала наступления выйти в местечко Кшечев. А если дело пойдет так и дальше, то задачу выполнять будет просто некем.

Сначала надо было подавить эту проклятую огневую точку, которая грозила спутать все планы.

Яростно огрызаясь ответным огнем, лодки попятились. К заполошно бьющему с немецкого берега пулемету присоединились еще два, и похоже, сообща им удалось нащупать «секрет» пограничников.

— Твою мать — наконец справившись с магазином, Карасев одной очередью срезал двоих на ближайшей лодке и едва успел нырнуть на дно окопа — слышь, командир, что делать то будем? Долго мы так не продержимся. А сейчас они еще и минометами долбанут, вообще с землей смешают.

— К своим пробиваться надо, ракета уже была. — сплюнув скрипящий на зубах песок, прохрипел сержант — бери пулемет.

Оглянувшись на позицию пулеметчика, понял все без слов. Наливайко навалился на бруствер, уткнувшись в землю коротко стриженной, огненно — рыжей головой. Андрей осторожно опустил тяжелое, безжизненное тело товарища на дно окопа, затем, устроившись поудобнее, упер в плечо приклад ДП.

Видя, что стрельба с советского берега прекратилась, фашисты, вообразив, что зловредная огневая точка подавлена, снова высыпали на открытое место, готовя вторую попытку переправы. Пара очередей быстро убедила их в обратном, заставив отступить под прикрытие деревьев и кустарников. На белом песке песчаной косы остались лежать три или четыре неподвижных тела. Диск пулемета опустел, а над головами пограничников вновь засвистели пули.

— Уходи — старший наряда попытался выглянуть, и тут же поспешив нырнуть за бруствер, ошалело ощупывая голову, с которой шальная пуля сорвала фуражку — я прикрою. Капитану доложишь, что противник численностью до роты переправляется на нашем участке и вероятно попытается обойти заставу.

— Не командир — сидя на дне окопа, ударом ладони Андрей установил на место полный магазин и упрямо покачал головой — вместе уйдем. Ты первый, я прикрываю, потом ты прикрываешь, я выхожу. Авось да получится.

Бросив внимательный взгляд на подчиненного, после некоторого колебания сержант кивнул, и ужом выскользнув из укрытия, стремительно перекатился в сторону.

Несколькими короткими очередями Карасев прикрыл его отступление, тут же вызвав на себя шквал огня с правого берега, поспешил нырнуть вниз. Быстро проверил карманы погибшего Наливайко, вытащил документы, пальцы нащупали небольшой сверток. Слипшиеся леденцы, те самые монпасье, еще вчера купленные в местечке и заботливо завернутые в тетрадный листок. Внезапно комок подкатил к горлу. Он аккуратно уложил конфеты обратно и провел ладонью по окровавленному лицу, навсегда закрывая мертвые глаза девятнадцатилетнего мальчишки. Одного из тех, многих, кому было не суждено вернуться с этой войны.

Затем дождался когда наверху затрещал ППД сержанта, и подхватив оружие выскользнул из окопа, стараясь как можно крепче прижаться к спасительной земле. Не надеясь на своих пулеметчиков, немецкий обер — лейтенант, очевидно, решил больше не рисковать своими солдатами в затянувшейся дуэли с русским «секретом», и привел более веские аргументы в свою пользу. Воздух наполнился пронзительным воем, а затем землю сотрясли глухие удары, вздымающие вверх фонтаны воды, и песка. С противным свистом осколки стригли воздух, ломали кусты, срезали ветви и хищно вгрызались в беззащитные тела деревьев. К счастью минометный обстрел велся уже по опустевшей позиции, а остатки пограничного наряда, пригибаясь, уходили знакомой тропинкой к заставе, туда, откуда с каждым шагом все отчетливее доносился грохот канонады, заглушающий трескотню пулеметных и винтовочных выстрелов.

Глава 5

На заставе было жарко, причем во всех смыслах. В ожидании завершения обходного маневра немцы обрушили на нее массированный артиллерийский и минометный огонь. За считанные минуты, все постройки просто перестали существовать. Горело все, что могло и не могло гореть. Еще вчера так старательно посыпаемые песком дорожки, изрыты воронками, усыпаны кусками битого стекла, и обломками, беленые стволы лип и тополей исковерканы и измочалены, завалившаяся набок наблюдательная вышка жарко пылала и только жестяная звезда неприступно алела над чудом уцелевшими воротами.

Однако, несмотря на все усилия противника потери среди пограничников были пока не велики. Еще в два часа ночи весь личный состав был приведен в боевую готовность и занял позиции в траншеях и блокгаузах. Сунувшаяся было, разведка немцев крепко получила по зубам и шустро откатилась назад.

Изрядно запыхавшиеся Карасев и сержант буквально свалились на головы своим товарищам и были тут же направлены в штабной блиндаж.

— А, Олексич, Карасев, докладывайте — черноусый командир был чуть мрачнее обычного.

— Товарищ капитан — сержант вытянулся по стойке смирно — на вверенном мне участке государственной границы противник силами до роты пехоты пытался форсировать реку. Действиями наряда первая попытка переправы сорвана, потери немцев до тридцати человек. Были обстреляны из пулеметов и минометов, после чего мною принято решение об отходе в расположение заставы. Наши потери — убит боец Наливайко.

— Подойдите сюда сержант — капитан ткнул карандашом в расстеленную на столе карту — укажите место переправы.

— Вот здесь товарищ капитан. В районе песчаной косы.

— Хорошо можете идти — начальник заставы повернулся к стоявшему за его спиной политруку — ты понял Семен. Обойти хотят сволочи…

Дальнейшего разговора Карасев не слышал потому, что вслед за Олексичем выскочил из блиндажа. Через пять минут, расположившись с пулеметом в стрелковой ячейке окопа, Андрей с тревогой прислушивался к постепенно утихающему грохоту обстрела. Ничего хорошего наступившая тишина не сулила.

— Застава к бою — над рощицей со стороны границы в небо взмыла красная ракета.

Фырча двигателем, на опушку выскочила небольшая четырехколесная бронемашина, сопровождаемая цепями пехотинцев в ставших уже ненавистными глубоких касках и мышиного цвета мундирах.

Пристроив к плечу приклад ДП в прорезь прицела, Андрей наблюдал за стремительно увеличивающимися силуэтами врагов.

Первый выстрел прозвучал неожиданно, и в тот же момент напряженная тишина утонула в грохоте стрельбы. Басовито такали «максимы», хлесткими плетками хлопали «мосинки», безумолчно трещали дегтяревские творения. Вражеская пехота, словно наткнувшись на невидимую стену, залегла и попыталась продвинуться вперед короткими перебежками, но вскоре совсем остановилась и стала отползать назад. Поддерживающий атаку броневик некоторое время двигаться вперед, неуклюже переваливаясь на кочках и воронках, и ведя интенсивный огонь из малокалиберной автоматической пушки. В жуткую симфонию боя вклинился рев двигателя и лязгающий грохот немецких МГ, свист пуль режущих воздух над головой.

Когда до советских позиций оставалось метров сто — стопятьдесят и бронемашина оставшаяся без пехотного прикрытия остановилась, через бруствер окопа перемахнул какой-то боец и ловко пополз ей навстречу.

Вот он, приподнялся, махнул рукой и перед носом машины вырос взрыв. Смельчак тут же упал навзничь, очевидно убитый или тяжело раненый, но и его бронированный противник взвыл двигателем, и беспомощно завалившись в воронку, зачадил густым черным дымом.

Карасев поймал на мушку солдата пытающегося почему-то именно через верх выбраться из горящей машины. Пулемет послушно затрясся в его руках и то, что секунду назад было живым человеком, неподвижной куклой повисло на броне. Атака сорвалась окончательно.

На позиции пограничников вновь обрушился шквал из огня и стали. Немецкая артиллерия бесчинствовала минут двадцать — тридцать. Затем, из-за леса вынырнули два, одномоторных самолета. Названия их Андрей не знал, в этих делах он не очень хорошо разбирался, фанатом — «железячником» никогда не был, другие интересы были в жизни. Так, что-то где-то читал, что-то где-то слышал, да еще пару раз пытался играть в какую-то стратежку, которую, балбесы — подчиненные украдкой загрузили в служебный комп. Однако в том, что пилоты сидящие за штурвалами остроносых машин питают по отношению к пограничникам самые недружественные чувства, сомнений никаких не было. Пройдя над горящей заставой на бреющем полете и продемонстрировав кресты на плоскостях крыльев, самолеты для начала причесали ее защитников огнем из пушек. Затем резко взмыв вверх, и заложив крутой вираж, спикировали на окопы. Откуда-то из-под фюзеляжей сорвались черные капли бомб, и казалось, каждая из них, летит именно в его окоп, чтобы разорвать, разнести в клочья, убить все живое. Режущий слух и душу свист заставлял сердце сжиматься в комок, а тело искать укрытие на дне траншеи.

Вздрогнула еще недавно казавшаяся такой надежной земная твердь, несколько комьев глины довольно ощутимо приложили по сгорбленной спине, заставив болезненно вздрогнуть. Хотя, пожалуй, этим и ограничился весь ущерб, который лично Карасеву нанесли хваленые асы Геринга.

Избавившись от своего смертоносного груза, летчики еще раз прошлись напоследок пушками и пулеметами по позициям несговорчивых русских и наконец, убрались восвояси.

Казалось, после обстрела и авианалета, на изрытой воронками и полузасыпанной землей линии траншей, не должно было оставаться ничего живого, однако стоило немецкой пехоте подняться, ее снова ждал «теплый» прием. Вторая атака провалилась почти также бесславно, как и первая. Огорченные подобным не гостеприимным к себе отношением немцы вновь обрушили на пограничников артиллерийский и минометный огонь, продолжавшийся на этот раз не меньше часа, правда, с небольшими передышками, а затем угомонились и на некоторое время затихли.

— Андрюха, ты живой? — в ячейку Карасева пробрался неугомонный Галиулин, казалось ничуть не изменившийся, только черты грязного, закопченного лица слегка осунулись и заострились. Выглядел он устало, однако возбужден парень был до крайности. Он, в общем — то молчуном и раньше не был, а сейчас и вовсе болтал без остановки — как мы им всыпали. Саврасова жалко, вот кто герой настоящий. Это же он броневик подбил. Ребята потом лазили к нему, говорят всю грудину крупнокалиберными разворотило. А Саня где? Он с вами пришел?

— Нету Сани — Андрей стянул фуражку и вытер рукавом грязное, потное лицо — убили, еще там, на берегу.

— Эх — Тимур опустил голову — как же так?

— Прямо в голову пуля попала. Там и оставили. Даже похоронить толком не смогли.

— Жалко Сашку. Как же мамке то его сказать?

— Жалко — кивнул Карасев — сегодня много хороших ребят полегло. А сколько еще поляжет? Думаешь, немцы притихли, значит, все закончилось?

— А то, конечно. Наверное, обратно за границу сейчас драпают. А если даже и не драпают, ничего. Скоро наши с отряда подойдут, а потом и армия ударит. Говорят, нам на помощь целая дивизия выдвигается. Да мы им такую трепку зададим, до самого Берлина дойдем. И за Сашку с них спросим, и за других ребят. Вот посмотришь, неделька — две и войне конец. Должны же они где-то быть: и самолеты наши, и танки.

— Поживем, увидим — лаконично заметил Андрей, совершенно не разделявший надежд приятеля — думаю, мы еще сегодня повоюем. Однако время уже давно заполдень, пожрать бы не мешало.

— Точно — поддержал его Тимур — есть охота. Пойду, попробую Павлюка найти.

— Давай, если, что про меня не забудь — дождавшись ухода товарища, Карасев привалился спиной к стенке окопа и устало закрыл глаза. Как-то резко навалилась тупая усталость. Не хотелось даже думать о том, что ждет и его самого и окружающих его знакомых и незнакомых людей. Какая судьба их ожидает? Кому суждено дожить до вечера?

Сколько продолжалось затишье, он не знал. Галиулин с обедом, так и не появились, зато снова зашевелились «истинные арийцы».

Увы, за границу они драпать не стали, о чем весьма громогласно заявили, вновь устроив минометный обстрел. На сей раз, противник сменил тактику. Под прикрытием своих минометчиков и присоединившихся к ним пулеметов немцы, вместо того — чтобы переть цепями в полный рост, разбившись на небольшие группы, короткими перебежками, припадая к земле и укрываясь в складках местности, атаковали заставу одновременно со всех сторон.

Медленно тянулись минуты, наполненные выстрелами, свистом пуль и воем мин, грохотом разрывов. Полуоглохший, потерявший счет времени Карасев, словно выпал из окружающей действительности. Весь мир сузился для него до узкой щели целика, в которую он старательно ловил перебегающие и падающие фигурки врагов. Атаки и артналеты сделали свое черное дело и новый штурм, сильно поредевшие защитники встретили довольно жидким огнем. Справа и слева дело дошло до гранатных разрывов, и казалось, непокорной застава обречена. Вот уже и Карасев, отставив бесполезный пулемет, ствол которого казалось вот-вот раскалится до красна, швырнул через бруствер одну за другой пару гранат, а затем, вскинув ППД, выстрелил не целясь, в скатившегося в траншею в нескольких шагах от него, немецкого солдата. Ошалевший от близких разрывов и разгоряченный боем, тот даже не успел поднять оружие, когда короткая очередь ударила его в грудь. Сзади послышался шорох осыпающейся земли и Андрей развернулся как раз, вовремя, чтобы подставить свой автомат под удар приклада второго противника. Резким движением, отбросив в сторону карабин, он торцом автоматного диска, что было сил, двинул в оскаленную физиономию врага, а когда тот отшатнулся, добил его выстрелом в упор.

Разгоряченный схваткой Карасев не заметил, когда в затихающую страшную какофонию боя казалось, кто-то вздохнул новые силы.

— А-а-а-а — сначала глухо и все ближе и ближе, словно грозный морской прибой нахлынул на разбитую позицию. Легко узнаваемые и ставшие вдруг такими родными «голоса» «мосинок» и СВТ, деловито-басовитый «разговор» «максимов», перекрыли звуки рукопашной.

Над головой, одним махом перескочив окоп, один за другим, промелькнули несколько бойцов с трехлинейками наперевес.

— Жив курилка? — в ячейку ловко спрыгнул молодой парень в защитной гимнастерке с малиновыми стрелковыми петлицами и новенькой, зеленой каске, и тут же принялся деловито пристраивать сошки ручного пулемета на полуразрушенном бруствере.

Внезапной и стремительной атакой 2-й батальон 306-го полка 62-й стрелковой дивизии отбросил блокировавших заставу немцев.

— Живой, не ранен? — из-за поворота траншеи вышел старшина заставы. Обычно идеально чистая и подогнанная гимнастерка изорвана голова под фуражкой, перевязана окровавленным бинтом.

Внимательно посмотрел на устало скорчившуюся на дне окопа фигуру Карасева, распорядился — давай на КП, там всех живых собираем. Оружие не забудь.

Тяжело поднявшись, закинув на плечо автомат, Андрей поковылял в указанном направлении, как на трость, опираясь на ДП.

Возле штабного блиндажа собрались чуть больше полутора десятка человек, все, что осталось от шестидесяти двух бойцов 9-й пограничной заставы 90-го Владимир-Волынского погранотряда.

В окоп спустился Рыбаков и неизвестный стрелковый старлей.

— Становись — скомандовал старшина, и шагнув к подошедшим командирам, четко доложил — товарищ политрук личный состав 9-й погранзаставы в количестве семнадцати человек построен.

— Это все? — пехотный командир, повернулся к Рыбакову — здорово вам досталось.

— Нет, еще двенадцать тяжелых в блокгаузе — политрук, окинул внимательным взглядом перемазанных землей и кровью, оборванных и в большинстве своем перевязанных подчиненных — вольно товарищи. Мы не пропустили фашистскую сволочь на нашу Советскую землю, смогли продержаться до подхода частей Красной Армии. Застава поставленную задачу выполнила. Спасибо вам товарищи и вечная память павшим…

Еще в той, прошлой жизни, Андрея всегда дико коробили напыщенные речи разного рода «рукамиводителей», строивших из себя мудрых отцов-командиров и считавших нужным выступить с напутственным словом по поводу и без. Слова политрука странно цепляли за душу, наполняли сердце гордостью за содеянное вот этими, в большинстве своем зелеными юнцами, и им самим, бывшим старшим оперуполномоченным Андреем Карасевым, уроженцем циничного, расчетливо — корыстного двадцать первого века. Или, дело было в том, что в кои-то веки, впервые на его памяти такие, может быть громкие фразы, произносил командир, который плечом к плечу со своими бойцами рисковал жизнью под обстрелом, дрался в рукопашной, отражая атаки врага, а значит, имел полное право их произносить? Кто знает?

Глубокомысленные размышления нарушила отданная Ковальчуком команда: «разойдись», жидкий строй пограничников распался. Отойдя пару шагов в сторону, Андрей уселся на краю воронки, рядом с плюхнувшимся на «пятую точку» Галиулиным, и с наслаждением вытянул ноги.

— Как думаешь Андрюха — приятель был непривычно мрачен — все уже закончилось?

— Нет, думаю, только начинается.

— Да, кстати, обеда не будет, и ужина тоже — после недолгого молчания, ни с того, ни с сего заявил Тимур — складской блиндаж миной накрыло. Про столовку я вообще молчу, одни угольки остались. Павлюка ранило, теперь будем голодными сидеть. Может у пехотских удастся чем-нибудь разжиться?

— Надо у фрицев дохлых, в ранцах поискать.

— Каких таких фрицев? Это ты про немцев, что ли? Ты че Андрюха, это же мародерство называется.

— Не мародерство, а сбор трофеев — Карасев поднялся — пошли, а то пехота все растащит.

— Ну, не знаю — Галиулин все еще сомневался, но голод оказался сильнее и в конце концов он махнул рукой — а, пошли.

На чужие трофеи Андрей не претендовал, но имущество лично им уничтоженных в рукопашной схватке врагов, счел законной добычей, а посему поспешил вернуться на свою позицию. В окопе было пусто и тихо, пехотинец — пулеметчик уже куда-то исчез и только два убитых немца «украшали собой» окружающий пейзаж. Специфика милицейской службы давно уже приучила его к виду безжизненных человеческих тел в различной степени сохранности и комплектности, поэтому, отбросив в сторону ненужные переживания и эмоции, он принялся вдумчиво и тщательно собирать «хабар».

Для начала — оружие, вопреки тщательно культивируемому в будущем советским, а потом и российским телевидением и кинематографом образу «фашиста с автоматом», оба покойника при жизни были вооружены карабинами. При ближайшем рассмотрении немецкий карабин большого впечатления не произвел. Внешне чем-то схож с отечественной «старушкой» — трехлинейкой. Принцип действия тот — же. Может, и были какие-то различия, неискушенный взгляд Карасева их не обнаружил. Необходимости присваивать себе сии «карамультуки» он совершенно не почувствовал, а посему, решив попозже сдать старшине, аккуратно прислонил их к стенке траншеи и занялся непосредственно владельцами «стволов».

Ремни снаряжения и висящие на них подсумки с патронами бросил рядом с карабинами. Два длинных широких штыка заинтересовали несколько больше. Рассудив, что лишний нож в хозяйстве не помеха, один он повесил на пояс, туда же пристроил саперную лопатку в чехле. Ножны со вторым штыком и гранату-колотушку на длинной рукоятке запихал в пустой вещмешок из-под пулеметных дисков. В него же отправились: пара упаковок с полевыми рационами, котелок, термос, «мыльно-рыльные» принадлежности, плащ-палатки и еще кое-какая мелочевка вроде фонарика, зажигалки и прочего весьма полезного в быту. Никаких угрызений совести от беззастенчивого ограбления покойников Андрей не ощущал. Все его нехитрое солдатское имущество фрицы сожгли вместе с казармой, и кто как не они должны были теперь возмещать нанесенный ущерб.

— Товарищ боец, что здесь происходит? Мародерством занимаемся? — на краю окопа возникла невысокая щуплая фигура в синих командирских галифе, зеленой гимнастерке и фуражке с малиновым околышем. Чин новый персонаж имел невысокий, о чем явственно говорили два кубика в петлице, зато алая звезда, вышитая на рукаве гимнастерки просто-таки кричала о его принадлежности к племени политработников.

— Вот, трофеи собираю, товарищ младший политрук — вид этого юнца, изо всех сил старающегося что-то из себя изобразить, вызвал у Карасева невольную улыбку.

— Сбором трофеев должна заниматься специальная команда. А ты мародерствуешь. Под трибунал захотел? — тщетно стараясь придать себе грозный вид, возопило пехотное начальство, на которое улыбка бойца подействовала как красная тряпка на быка.

Настроение и без того не блестящее сразу испортилось окончательно, и все из-за какого — то молокососа, некстати возомнившего себя столпом законности и порядка.

— А не пошел бы ты… — спокойно глядя в глаза, четко и раздельно выговаривая слова, предложил Карасев.

— Ах ты… Да я… — обалдевший от столь вопиющего нарушения дисциплины младший политрук сначала даже не мог подобрать слова.

Цвет его пылающего праведным гневом лица уже ничем не отличался от околыша фуражки. Спрыгнув в траншею, он изрядно повозившись извлек из еще, по-видимому, новенькой, и достаточно жесткой кобуры, ТТ, и размахивая им перед носом Андрея, фальцетом завопил — да я, сука, тебя прям здесь, сейчас без суда и следствия грохну, как позорящего гордое звание бойца Красной Армии…

— Отставить — рявкнул кто-то над ухом поставленным командным голосом.

В окоп, не спеша, спустились пехотный комбат и Рыбаков.

— Товарищ старший лейтенант — продолжал бушевать худосочный «поборник справедливости» — этот… Он мародерством тут занимался… Позорил звание….

— Ну, во-первых, товарищ младший политрук — вмешался в разговор Рыбаков — товарищ не мародерствовал, а собирал трофейное имущество и продовольствие по моему приказу. А во-вторых: позорить звание бойца РККА он никак не может, поскольку является бойцом погранвойск НКВД. А звание советского пограничника в сегодняшнем бою он оправдал в полной мере.

Повинуясь приказу своего командира батальона, ретивый политрук, физиономия которого стала еще пунцовей от негодования, наконец заткнулся, спрятал пистолет и удалился, бросая на своего обидчика свирепые взгляды.

— Товарищ боец — Рыбаков повернулся к Карасеву — идите, разыщите сержанта Олексича, поступаете в его распоряжение.

— Есть — невозмутимо подхватив «сидор» со своим новым имуществом и собрав оружие, Андрей отправился выполнять приказание. Первым делом он разыскал старшину заставы, и не обращая внимания на его недовольное ворчание всучил ему карабины, патронташи, а заодно и солдатские книжки убитых немцев.

Сержанта он нашел довольно быстро, в соседнем уцелевшем блиндаже, Совместно с Галиулиным активно работая ложками, они сосредоточенно и планомерно уничтожали немецкие сухие пайки.

— Садись, ешь — кивнул Олексич, пододвигая к нему консервы и упаковку галет — только быстрее. Идти надо, у нас задание.

Не вдаваясь в подробности, и не заставляя себя долго упрашивать, он штыком раскурочил жестяную банку и впервые со вчерашнего вечера приступил к приему пищи.

Завтрако-обедо-ужин, как парень про себя окрестил это приятное, а самое главное полезное мероприятие, как и все хорошее, закончился слишком быстро. Уже через пятнадцать минут небольшой отряд вышел за ворота со звездой, единственное, что осталось от заставы, и миновав позиции занимаемые стрелками, по лесной тропинке зашагал на восток.

Глава 6

Залитый последними, румяными лучами закатного солнца Кшечев, выглядел сонным и мирным. Как будто и не звучали совсем недавно в какой-нибудь паре километрах от него выстрелы и взрывы, не умирали люди. Ночь стремительно входила в свои права. Улочки местечка были тихи и безлюдны, кое-где в окнах робко затеплились огоньки, но большинство домов, стояли темны и безмолвны. Тишину летнего вечера нарушал лишь тоскливый вой собаки, очевидно в спешке забытой бежавшими от ужасов войны хозяевами, да где-то на востоке, словно далекий, летний гром гремела канонада.

Стремительно перескочив пустынную улицу, Галиулин осторожно выглянул из-за ограды, бросил внимательный взгляд по сторонам и махнул рукой, подзывая к себе товарищей. Раздался топот двух пар солдатских сапог и вот уже Карасев с Олексичем плюхнулись рядом с ним в придорожную пыль.

— Вроде никого — вытирая пот со лба, заметил Тимур.

— Ага, пока тихо — кивнул сержант — значит, так, наши дальнейшие действия: вон в том доме, видите, где окошко светится, живет здешний председатель. Сейчас идем к нему, надо выяснить обстановку. А дальше видно будет. Вопросы есть?

— Нет — дружно замотали головами бойцы.

— Ну, тогда пошли — сержант поднялся — я первый, Карасев замыкающий.

До нужной хаты добрались быстро и без приключений. На легкий стук и звонкий собачий лай открылась дверь, и на пороге показался высокий, слегка сутуловатый силуэт.

— Кто здесь? — мужчина, щурясь, принялся всматриваться в темноту, подсвечивая себе керосиновой лампой.

— Свои, Пахом Сидорыч — отозвался сержант — Олексич с 9й заставы.

— А, Богдан, ты, что ли. Ну, проходите в хату ребята — хозяин слегка посторонился, пропуская пограничников.

Внутри жилище оказалось очень чистым и ухоженным, хотя обстановка особой роскошью, по мнению избалованного бытовыми ухищрениями 21го века Карасева, не поражала, на самом деле по здешним меркам дом был довольно зажиточным. Из мебели наличествовала железная кровать у стены, большой сундук, да колченогий, резной буфет. Возле дощатого стола покрытого чистой скатертью, стояло несколько неказистых, по всей видимости, самодельных табуретов.

У печи в углу хлопотала круглолицая молодая женщина, в которой Андрей с легким удивлением узнал здешнюю почтальоншу.

— Присаживайтесь хлопцы — радушно предложила она — сейчас на стол накрою. Ой, какие вы все измученные, видно несладко пришлось сегодня?

— Ну, чего раскудахталась. Досталось хлопцам конечно, на то она и война — цыкнул на жену председатель — ну рассказывайте, как там?

— Да, что рассказывать то — махнул рукой Олексич — заставу удержали, спасибо стрелкам, немцев за речку выбили, теперь подкреплений ждать будем. У вас-то как? Все тихо?

— Были здесь немцы — нахмурился Пахом Сидорович — в аккурат около полудня, по всему видать разведка. Человек десять, все пешие. Пришли тишком, огляделись, может также бы и ушли, да Пашка участковый наш, на свою беду на них наскочил. У своей зазнобы на хуторе видать ночевал, да понесла его нелегкая в местечко, в аккурат на них и вышел. Ему бы дураку бежать сразу, а он за пистолетик схватился, ну его первой же очередью и…

Мужик опустил голову, немного помолчал, а потом словно оправдываясь, продолжил:

— я и не знал ничего, мальцы соседские рассказали. А кабы и знал, у нас на все местечко мой наган, да у комсомолии нашей две винтовки на троих. Как со стороны границы пальба то поднялась, только ту комсомолию и видели, погрузились на телегу и уехали куда-то, воевать. Хоть бы меня в известность поставили, стервецы. В общем, ушли немцы и больше пока не появлялись.

— И не появятся — подал голос Галиулин — мы им здорово наподдали, бежали от нас, только пятки сверкали.

— Экий молодец — председатель извлек из кармана пиджака пачку папирос, извлек заскорузлыми, корявыми пальцами одну, чиркнул спичкой и с видимым наслаждением затянулся — только если вы их за границу выбили, что же тогда гремит? Весь день бой шел в трех километрах на восток в районе УРа. Сейчас вроде там стихло, дальше передвинулось.

— Ну-у — не очень уверенно протянул все еще не желающий сдаваться Тимур — наверное, какая-то часть прорвалась, наши ее окружили и сейчас добивают.

— Отстань от ребят, старый, дай им поесть спокойно — женщина поставила на стол миски с соленым салом, отварной картошкой и зеленью — ешьте, хлопчики ешьте. Потом наговоритесь.

Слушая рассказ Пахома Сидоровича, Карасев пытался тщательно проанализировать ситуацию. Их группа получила задание установить связь с другими частями Красной Армии. Однако вероятней всего никаких других частей поблизости не было и в помине. По всей видимости, это не наши добивают окруженного врага в нескольких километрах к востоку отсюда, а совсем наоборот, остатки пограничников и выручивший их стрелковый батальон находятся в тылу наступающих немецких войск. И совсем скоро опомнившиеся после дневного поражения фашисты, подтянут свежие силы и утром обрушатся на них со всех сторон. Что будет дальше нетрудно догадаться. Сегодня им сказочно повезло. Но сколько будет продолжаться это везение? Вряд ли слишком долго.

Судя по мрачному лицу Олексича, сержант придерживался того же мнения.

Внезапно тихий покой спящего местечка нарушил истошный собачий лай, треск мотоциклетных, и рев автомобильных двигателей.

— Немцы — Андрей подскочил как ужаленный.

Бросившийся к окну председатель, осторожно подняв полотняную занавеску, выглянул, лицо его приняло озабоченное выражение:

— Так хлопчики, давайте живо через огород. Они со стороны Сокаля вошли. Давайте, давайте поторапливайтесь.

Перед тем как последним соскользнуть с крыльца в спасительный мрак сада, Карасев обернулся:

— Пахом Сидорыч, тебе тоже уходить надо. Немцы узнают, что председателем был — убьют. Завтра же свои односельчане и сдадут.

— А — махнул рукой мужик — двум смертям не бывать. Удачи парень.

— Удачи — эхом отозвался Андрей и словно в реку нырнул в темноту.

Оккупанты между тем принялись по-хозяйски устраиваться в местечке. По домам побежали денщики, подыскивая жилье получше, для господ офицеров. Где-то отчаянно защищая хозяйское добро, яростным лаем залилась собака, щелкнул выстрел и лай сменился жалобным взвизгом.

Буквально в двух шагах от зарослей смородины, в которых нашли убежище, пограничники остановились два мотоцикла. С одного из них слез солдат, справил нужду, шумно с облегчением вздохнул, запрыгнул обратно в коляску, и с громким треском машины рванули к дороге ведущей на заставу.

— Сволочь фашистская — шепотом выругался Галиулин еще бы чуть-чуть и на меня…

— Тихо — сержант прижал голову бойца к земле.

Совсем рядом раздался недружный топот множества ног. Не меньше роты немцев, выйдя из-за поворота улицы, прошагало следом за мотоциклистами.

— Что делать будем командир? — Карасев проводил ненавидящим взглядом удаляющуюся колонну — я так понял эти пошли оборону занимать со стороны заставы, и нам обратную дорогу заодно перекроют.

— Не страшно, тут тропа есть, прямиком через лес — пробормотал Олексич — только я вот, что думаю: не годится нам с пустыми руками к своим возвращаться. Языка брать надо.

— Ну, и где мы его брать будем? — Тимур выплюнул солидный клок травы и недовольно покосился на сержанта.

— С этим-то как раз проблем нет, вон их полная деревня ходит, что называется, выбирай на вкус. Дело за малым, взять и унести — хмыкнул Андрей и тут же звук шагов заставил его насторожится и пристально всмотреться в темноту — внимание, вижу объект, справа из переулка движется прямо к нам.

Как на грех в этот момент из-за тучи выползла луна и осветила появившихся в конце улицы двух немецких солдат. Увлеченно о чем-то болтая и смеясь, они не спеша топали в сторону залегших в кустах за невысокой оградой пограничников. Настроение у фрицев по всей видимости было приподнятым. Ну, еще бы, пока война для них была только недолгой автомобильной прогулкой по пыльным дорогам богатой и цветущей Украины, впереди ждали подвиги, слава и богатство, обещанные мудрым фюрером. В возможность своей смерти не верилось, о чужих смертях не думалось, вокруг была только тихая, теплая ночь, напоенная запахами лета и плевать на то, что будет завтра. И пусть завтра ждал бой, да какой там бой, всего-то и делов, что раздавить горстку диких «Иванов», которые не успели удрать на восток вместе с остальными и теперь не придумали ничего лучше, чем драться с отчаянием крыс загнанных в угол. Разумные европейцы на их месте, уже давно бы впечатлились мощью непобедимого вермахта и сдались в плен, как это принято у цивилизованных людей. А эти, ну что взять с тупых азиатов.

До сих пор их моторизованный батальон находился в тылу своих наступающих частей, и о реальных боевых действиях и противнике оба приятеля имели достаточно, смутное представление. Приятная тяжесть жирной гусиной тушки в мешке, бутылки с местным шнапсом за пазухой и перспектива вкусного и сытного ужина ласково грели солдатские души, наполняли восторженным урчанием желудки и делали жизнь радостней и беззаботней, а, кроме того, напрочь отбивали не достойные истинного арийца переживания о завтрашнем дне. Пусть о нем думают те, кому это положено по должности. Господа офицеры не даром фуражки носят, у них головы большие вот пусть и думают, а у славных парней из их отделения, сегодня будет небольшой праздник.

Сержант поочередно ткнул пальцем в своих подчиненных и, указав на немца шедшего слева, жестом изобразил, что затыкает ему рот и скручивает руки. Затем слегка стукнул себя в грудь, и проведя пальцем по горлу сообщил, что собирается сделать с напарником потенциального «языка».

Парни нашли пантомиму командира весьма красноречивой и понятной и синхронно кивнули в знак согласия.

Через несколько секунд, приговоренный к смерти солдат булькая перерезанным горлом, уже мягко оседал на землю, заботливо придерживаемый Олексичем, а его приятеля Андрей без затей и изысков просто вырубил безукоризненно поставленным хуком. Еще минута и посреди пустынной улицы осталась только быстро впитывающаяся в пыль, отдающая сивушным душком лужица, натекшая из разбитых бутылок.

Тропинку, ведущую к заставе, сержант нашел без особого труда, к счастью, о ее существовании немцы пока не догадывались. Труп гитлеровца, по настоянию Карасева, чтобы не подставлять местных, оттащили подальше в кусты, забросав ветками. Пришедший в себя «язык» поначалу упирался и что-то возмущенно мычал, пытаясь выплюнуть изо рта собственную пилотку, но после нескольких Карасевских «намеков» в область печени и почек, смирился со своей участью и ощутимо прибавил скорости.

Глава 7

До своих добрались без особых приключений сдав пленного и доложив начальству результаты разведки, усталые, но довольные завалились в свой блиндаж. Не спавший почти двое суток Карасев, остаток ночи проспал, как убитый. Уже под утро его разбудил Галиулин.

— А, проснулся? Ну и здоровы же вы дрыхнуть — Тимур со стуком поставил на стол два котелка — давайте быстрее завтракать.

— Охренеть — Андрей снял крышку с котелка и чуть не захлебнулся слюной от ударивших в нос ароматов жареного мяса — откуда такая роскошь?

— Военная тайна — ухмыльнулся приятель, и вдоволь насладившись радостным изумлением товарища, снизошел-таки до объяснений — мы, когда немца брали, я и мешок, который у него в руках был, с собой прихватил. А там гусь оказался. Пока вы спали, я его разделал и на костер определил, правда, пришлось, с мужиками поделиться. Чего, не оставлять же его фрицам было.

— Правильно мыслишь — одобрительно кивнул Карасев, и окликнул ворочающегося на соседних нарах Олексича — сержант, вставай, поедим, а то неизвестно как жизнь дальше обернется.

— Все бы вам брюхо набивать — недовольно проворчал белорус, но, тем не менее, подсел к столу и наколол на кончик своего ножа солидный кусок гусятины.

— А то — с набитым ртом принялся философствовать Андрей — война войной, а бойцу нельзя упускать две вещи: как следует пожрать и подольше поспать, потому — как, никогда не знаешь, будет ли еще такая возможность.

— Андрюха, я все спросить забываю — Галиулин со смачным хрустом принялся обгладывать поджаристое крылышко — тебе зачем противогаз немецкий нужен?

— Какой противогаз?

— Ну, в круглой коробке. Я у тебя в сидоре видал.

— Да ну, быть не может — Карасев метнулся к своему вещмешку, извлек из него цилиндрическую коробку. Внутри действительно оказалась противогазная маска — тьфу гадство, а я думал это термос.

На его физиономии отразилось такое неподдельное разочарование, что Галиулин хрюкнул и закашлялся, подавившись куском, а сержант заржал в голос.

— Ты куркуль, сначала смотри чего берешь, а потом уже хапай — посоветовал он, утирая выступившие на глазах слезы — а тебе не надо было говорить, хотел бы я посмотреть на его рожу, когда он в этот термос чай наливать станет.

— Тьфу — Андрей зашвырнул коробку в угол блиндажа, и, глядя на хохочущих приятелей, улыбнулся и развел руками — ну кто же знал, что у этих фрицев все не как у людей.

Где-то рядом ухнул взрыв и на голову посыпался песок.

— Началось, поесть нормально не дадут суки — Олексич отодвинул котелок — пошли мужики.

В темпе нацепив снаряжение и прихватив оружие, парни рванули к выходу. Может, практичней было бы переждать обстрел под защитой двойного наката блиндажа, но Карасева коробило от мысли быть заваленным грудой бревен и земли. Сидя в окопе, по его мнению, было ровно столько же шансов получить прямое попадание снаряда или мины, зато гораздо меньше, быть погребенному заживо. Что ни говори, но на свежем воздухе он все-таки чувствовал себя намного лучше.

Снаружи уже вовсю гремела канонада, немцы добросовестно обрабатывали позиции стрелков и пограничников из полевых орудий и минометов. В ожидании окончания артналета в обнимку со своим ДП он устроился на дне стрелковой ячейки, рядом вторым номером примостился Тимур. Покопавшись в нагрудном кармане гимнастерки, извлек измятую пачку папирос, и, вынув одну, немного подумав, протянул пачку Карасеву. Андрей отрицательно покачал головой. В своей прошлой жизни он давно «завязал» с куревом, новый же его организм принадлежал спортсмену, и видимо поэтому, сию пагубную привычку до сиих пор не приобрел.

Близкий разрыв заставил парней пригнуться, что-то звонко щелкнуло по каске. Горячий, зазубренный осколок металла шлепнулся на землю рядом с сапогом. Второй снаряд рванул на бруствере где-то над головами, казалось, гора земли и мелких камней взмыла в небо, что бы обрушившись на бойцов, погрести их под собой. Страшный грохот больно ударил в барабанные перепонки и весь мир на какое-то мгновение погрузился во тьму.

Открыв глаза, первое, что он увидел — озабоченную, чумазую физиономию Галиулина, из глубокой царапины на щеке текла кровь, глаза совершенно безумные. Он, что-то кричал, беззвучно открывая рот, и весьма энергично тряс приятеля за грудки, так что голова Карасева болталась из стороны в сторону как у китайского болванчика.

С трудом освободившись от заботливого товарища, Андрей приподнялся. К его немалому удивлению все конечности были на месте, и пусть не очень охотно, но все-таки слушались своего владельца, видимых повреждений всего остального организма тоже не наблюдалось, вот только происходило все вокруг словно в немом кино. Старательно очистил от земли и песка пулемет, установил его на бруствере. Дальше все продолжалось по уже неоднократно виденному вчера сценарию, как только закончился обстрел, появилась немецкая пехота. Под прикрытием своих МГ, короткими перебежками густые цепи солдат в серых мундирах двинулись в атаку. Странно, в полной тишине привычно затрясся в руках ДП, фигурки врагов стали падать на землю, некоторые из них так и оставались лежать, другие поднимались и продолжали двигаться вперед. Внезапно «включился звук» и мертвая тишина наполнилась треском выстрелов.

— А-а-а — то ли крик, то ли вой, тонущий в грохоте стрельбы, покатился откуда-то с левого фланга. Навстречу серой волне наступающих из окопов, хлынула другая, защитного цвета.

— Наши пошли — Тимур, слегка трясущимися руками, примкнул широкий штык к своей самозарядке, и вдруг истошно завопив, что-то непонятное и нечленораздельное, оскальзываясь и скатываясь, полез из окопа.

Почему-то страшно боясь отстать, Андрей отбросил в сторону приклад «ручника», и ухватив ППД резко оттолкнувшись, одним рывком выскочил на разрушенный бруствер. Матерно, страшно ругаясь, трясясь от избытка хлещущего в кровь адреналина, он бежал вперед, видя перед собой только чью-то спину, затянутую в мокрую от пота защитную гимнастерку. Момент, когда эта спина почему-то исчезла из поля зрения, он пропустил, только почувствовал, что запутался ногами в чем-то мягком и живом, и теряя равновесие покатился вперед. Над головой что-то пронзительно свистнуло. Поднявшись на колени, в двух шагах перед собой, Карасев увидел рослого фрица, судорожно и растерянно дергающего затвор не раз виденного в кино и музее оружия.

Автомат сам собой задергался в руках, всаживая длинную очередь ему в грудь. Слух резанул чей-то истошный вопль. Слева, фашист остервенело колол штыком распростертое перед ним тело в защитной униформе. Одним прыжком Андрей оказался на ногах, и перехватив автомат как дубину за горячий ствол, обжигая руки, но совершенно этого не замечая, что было сил двинул врага по затылку. Не издав не звука, немец ничком рухнул на землю, его винтовка так и осталась, слегка покачиваясь торчать в теле мертвого бойца. Приклад Карасевского ППД от страшного удара разлетелся на куски. Едва успел отбросить его в сторону, как сильный толчок сбил его с ног и он вновь покатился по земле на этот раз, сцепившись в смертельных объятиях с новым противником. Тяжелая туша навалилась сверху, и Андрею с трудом удавалось удерживать занесенную над ним руку с ножом. Наконец изловчившись, он ударил лбом в переносицу немца и воспользовавшись моментом выхватил трофейный штык из ножен на поясе и несколько раз воткнул его в разом безжизненно обмякшее тело. Не успел выбраться из-под трупа, когда рядом со своим лицом, увидел ноги в коротких, пыльных сапогах.

Молодой, белобрысый парень, в чужой форме, с закатанными по локоть рукавами, ничего не замечая рядом с собой, азартно палил, куда-то от бедра, короткими очередями. Взмах и блондин с диким визгом повалился на землю, тщетно пытаясь остановить кровь, хлещущую из перерезанной бедренной артерии. Визг этот вскоре заглох, сменившись хрипами, после того как Карасев несколько раз ударил его ножом в грудь.

А дальше враги кончились. Не выдержав отчаянной резни рукопашной схватки, фашисты откатились, оставив за красноармейцами густо покрытое трупами поле боя. Вид нависшего над грудой безжизненных тел Андрея, в порванной гимнастерке, с головы до ног залитого кровью, немецким штыком, зажатым в побелевшем кулаке, с диким блуждающим взглядом широко открытых глаз был настолько жутким, что заставил вздрогнуть даже видавшего виды старшину Ковальчука, случайно оказавшегося поблизости.

Как он вернулся в свой окоп, Карасев совершенно не помнил, и вообще весь долгий день двадцать третьего июня остался в памяти бесконечной чередой вражеских атак и артобстрелов. Еще дважды дело доходило до рукопашной, он дрался прикладом, ножом, даже саперной лопаткой. Казалось, уже исчерпал весь свой лимит везения, но судьба почему-то была благосклонна к нему, и он снова и снова оставался живым и даже не раненым, ведь не считать же за раны бесчисленные синяки, ушибы и царапины, казалось сплошняком покрывавшие его многострадальную тушку.

После каждой своей атаки фашисты откатывались назад, оставляя тела своих мертвых солдат, но, так и не сумев сломить отчаянной обороны советских бойцов. Только спустившиеся сумерки принесли, наконец, отдохновение измотанным людям и истерзанной, изорванной земле.