Никто кроме нас

Глава 8

Клочья утреннего тумана под первыми солнечными лучами тают между деревьев и кустов, прячутся в логах и оврагах, оседая влагой на траве. Утренняя свежесть холодит спину через влажную ткань гимнастерки, тяжесть ДП на плече ощутимо пригибает к земле. Андрей шагает в походной колонне на восток, туда, где отдаленным громом ни на час не умолкает канонада. Вокруг слышен только топот множества ног, бряцание оружия негромкие разговоры бойцов и мерное пофыркивание лошадей впряженных в громыхающие на ухабах подводы с ранеными. Батальон отступает.

Пограничники держатся тесной кучкой, несколько обособленно от стрелков. Перемотанный грязными, окровавленными бинтами, но неунывающий Галиулин, молчаливый и мрачный больше чем обычно Олексич, двое незнакомых Карасеву бойцов, и старшина Ковальчук, принявший командование группой. На двух крестьянских подводах мечущийся в бреду и беспамятстве политрук Рыбаков да еще восемь раненых, не способных передвигаться самостоятельно в сопровождении санинструктора. Это все, кто уцелели после жарких боев второго дня войны и отчаянного ночного прорыва.

К исходу дня двадцать третьего июня командовавший стрелками и присоединившимися к ним пограничниками старший лейтенант Прутников, поняв, что помощи ждать неоткуда, отдал приказ прорываться к своим.

Казалось, после тяжелейших боев второго дня войны никакая сила уже не сможет поднять измотанных людей на ноги, но едва землю окутала ночная тьма, прозвучал приказ, поднявший бойцов в атаку. Без криков и стрельбы красноармейцы внезапно обрушились на окопы занятые немецкой мотопехотой и на плечах запаниковавшего противника ворвались в Кшечев.

Моторизованный батальон 11-й танковой дивизии вермахта и так изрядно потрепанный в череде неудачных дневных атак не удержал позиций и был отброшен к юго-востоку. Теперь пара сотен измотанных, усталых бойцов вырвавшись из котла окружения, старательно избегая дорог, по которым сплошным потоком движутся наступающие немецкие части, идет к линии фронта. Судя по близкому грохоту канонады, линия фронта эта совсем близко. Километра полтора — два, не больше.

— Ст-о-ой — негромко прошелестело по цепи — пограничники к комбату.

— Пошли хлопцы — Ковальчук шагнул на обочину и, дождавшись пока следом за ним подтянутся остальные бойцы, легкой трусцой направился в голову располагающейся на привал колонны.

Прутникова нашли на небольшой поляне чуть в стороне от тропы. Вместе с ним над планшеткой с картой склонились двое: уже знакомый, худосочный младший политрук и Пахом Сидорович Щербаков, в последний момент, решившийся все-таки покинуть Кшечев вместе с отступающими советскими войсками. К счастью для него в первый день оккупации местечка немцам было не до выявления советских активистов. Испытывать судьбу, старик, вняв мольбам жены, не захотел, и вот теперь оставив супругу при обозе ухаживать за ранеными, он в качестве проводника шел во главе походной колонны.

— Старшина, слушай боевую задачу — старший лейтенант взмахом руки оборвал доклад Ковальчука — возьмешь своих бойцов, кстати, сколько их у тебя?

— Со мной шестеро.

— Понятно, значит, ваша задача выдвинуться к укрепрайону, прояснить обстановку, по возможности установить связь с другими частями Красной Армии. Задача ясна?

— Ясна товарищ старший лейтенант — кивнул старшина.

— Я с ребятами пойду — председатель решительным жестом нахлобучил на голову картуз.

— Вы Пахом Сидорыч точно решили? — покосился на него командир — разведка-дело серьезное…

— Ну, ты поучи еще комбат — усмехнулся старик — я в польскую компанию здешние места вдоль и поперек на пузе исползал. Разведчиком был у Пархоменко в четырнадцатой кавдивизии. Так, что каждый кустик, каждую кочку здесь знаю.

— Застава, становись — старшина окинул взглядом куцую шеренгу бойцов и пристроившегося к ним председателя — с собой только оружие и боеприпасы, все лишнее оставить в обозе, через десять минут выступаем. Боец Галиулин остается здесь. Вопросы есть? Разойдись.

— Товарищ старшина, товарищ старшина — Тимур буквально мертвой хваткой вцепился в командира — разрешите я со всеми вместе. Вы на эти бинты внимания не обращайте, я здоров.

— Хорошо — после недолгих сомнений кивнул Ковальчук — пойдешь с нами.

— Есть — обрадованный боец подхватил свой вещмешок и бегом догнал направляющегося к повозкам товарища — слушай Андрюха, а что кроме нас в разведку некого послать? Старшой то своих, пехотских бережет, а нас загонял уже.

— Чего-то я тебя не пойму — бросил на него удивленный взгляд Андрей — ты же сам напросился с нами идти, а сейчас бурчишь?

— Да это я так, просто интересно. Мне, от своих отрываться нельзя, куда же я без вас-то? Да и не справитесь вы без меня.

— Я думаю, он нас не потому в разведку посылает, что своих бережет, а потому, что у нас подготовка круче — решил прояснить ситуацию Карасев.

— Это как это, круче? — не понял Тимур — горы крутые бывают, еще яйца, когда вкрутую сварены, а чтобы про людей так говорили, ни разу не слышал.

— Ага, вот и я про то, выше нас только горы, круче нас только яйца — усмехнулся Андрей.

— Мастер ты, как я посмотрю, словечки всякие придумывать — рассмеялся Галиулин — немцев вот, фрицами называешь, да и остальные, глядя на тебя тоже так говорить стали.

Действительно с подачи Карасева и с легкой руки его друзей уже не только пограничники, но и стрелки подхватили данное врагам прозвище, и даже в речи Прутникова оно нет, нет, да проскальзывало.

Отдав свои нехитрые пожитки председателевой супруге на сохранение, парни вскоре присоединились к остальным разведчикам, и после недолгих сборов отряд покинул походный бивуак.

Взошедшее солнце окончательно разогнало остатки утреннего тумана и высушило капли росы на траве и ветвях деревьев. Бой, гремевший где-то впереди, затих и в верхушках деревьев снова защебетали радующиеся очередному солнечному, летнему дню беззаботные пичуги, которым нет совершенно никакого дела до кипящих на земле человеческих страстей. Лежащий рядом боец что-то недовольно шипит сквозь стиснутые зубы, и Андрей его прекрасно понимает, от долгого лежания в мокрой от обильной росы траве, гимнастерка и галифе промокли насквозь, ощущение такое, словно валяешься в луже. И пошевелиться нельзя, двум немецким связистам тянущим откуда-то нитку полевика — приспичило остановиться и покурить в десяти шагах от того места, где залегли пограничники. К счастью, они свято уверены в собственной безопасности и не очень смотрят по сторонам, весьма оживленно и громко обсуждая достоинства некоей Грэтхен из Дюссельдорфа. Скромных Карасевских познаний в немецком едва хватает, чтобы разобрать отдельные слова. Трудно имея в багаже только более чем двадцатилетней давности школьный курс немецкого языка, пусть и усвоенного на «отлично», разобрать, о чем между собой болтают два чистокровных фрица.

Снять бы их потихоньку, но никак не получится. Метрах в ста дальше маячит туда-сюда часовой, охраняющий накрытые пятнистой маскировочной сетью грузовики. Время от времени он останавливается, бросает полный неприкрытой зависти взгляд на бездельников — связистов и, потянув носом ароматы расположенной неподалеку полевой кухни, продолжает свое монотонное хождение взад-вперед.

Обидно — до передовой, а значит до своих, отсюда рукой подать. Со слов Пахома Сидоровича вон за той рощицей, в километре отсюда уже начинается простреливаемое из пулеметов и орудий ДОТов предполье укрепрайона. Вот уже полчаса, разбившиеся на пары, бойцы тщетно ищут лазейку в плотных порядках немецкой пехоты. Андрею в напарники достался москвич Илья Еремеев. Отец у него какая-то крупная шишка в наркомторге, а вот, поди ж ты, сын в армии, причем не где-то в столичном гарнизоне, под теплым крылышком всемогущего папаши. И ни родителям, ни самому Илье и в голову не пришло, что можно воспользовавшись связями отца как-то отмазаться от призыва. Да и совсем не похож этот серьезный, интеллигентный парень, на тех маасквичей основательно доставших его еще в той прошлой жизни бесконечными инспекциями и проверками — поборами, наглых, заносчивых, с какой-то великодержавно — боярской спесью, относящихся ко всему остальному — «замкадовскому» населению огромной России. Только сейчас Андрей начинал понимать, какая огромная разница возникла в характерах и менталитете людей всего за каких-то пятьдесят лет. Вроде и говорят на одном и том же языке, живут в одних и тех же городах, ходят по тем же улицам, что же должно было произойти в стране и умах ее граждан, чтобы за столь короткий срок пролегла такая пропасть между поколениями.

Между тем «сладкая парочка» закончила перекур и, повинуясь строгому, начальственному оклику какого-то мордатого фельдфебеля и подхватив катушку с проводом, направилась своей дорогой, помянув напоследок «тупую, жирную свинью».

— Знать бы, откуда они телефон тянут — в голову Карасева внезапно пришла интересная мысль.

— Из штаба батальона, на ротный НП — невозмутимо ответил напарник и, предупреждая следующий вопрос, мотнул головой в сторону удаляющихся немцев — эти и сказали.

— А чего ты сразу не сказал, что язык знаешь?

— Меня никто и не спрашивал — пожал плечами Еремеев.

— Ладно, пойдем, посмотрим, куда приведет нас волшебная нить Ариадны — Андрей окинул внимательным взглядом залитую солнцем поляну, не хватало еще наскочить на фашиста по нужде отошедшего в кусты. Не обнаружив ничего подозрительного, не обращая внимания на удивленный взгляд товарища, пополз в ту сторону, откуда появились немецкие связисты.

Тонкий телефонный провод гибкой змейкой стелился по земле, не потерять его из виду и самим не попасть на глаза немцам, то и дело шнырявшим по окрестностям оказалось делом достаточно не простым. После десяти минут переползаний, перебежек, перекатов и замираний на месте в самых причудливых позах, бойцы взмокли так, что их можно было выжимать. Все чувства обострились настолько, что даже легкий шорох листвы страшным грохотом отдавался в ушах, а местонахождение вражеских солдат еще издали обнаруживалось резкими запахами табака, пота, сапожного крема. Натянутые как канаты нервы, казалось, звенели от напряжения, поэтому, когда в кустах буквально в двух шагах от него резко дважды крикнула сойка, Андрей едва не подпрыгнул от неожиданности, не сразу сообразив, что это условный сигнал.

В густых зарослях орешника обнаружились остальные члены разведгруппы.

— Ну, докладывай хлопцы у кого, что? — негромко потребовал старшина.

— Бесполезно — устало покачав головой, за всех ответил Олексич — здесь фрицев столько, что не протолкнуться. Надо до ночи подождать.

— Нельзя до ночи. После Кшечева немцы, уже, наверное, опомнились, и местоположение батальона могут обнаружить в любую минуту.

— Разрешите мне попробовать товарищ старшина — Карасев сам от себя не ожидал такой прыти — только нужен комплект немецкой формы.

— Два комплекта — неожиданно поправил его Еремеев — ты все равно языка не знаешь.

— Ну, хорошо проберетесь вы к своим, а дальше, что? — уловив мысль, Ковальчук вопросительно уставился на своих подчиненных.

— Проберемся к своим, попросим дать красную ракету, это значит, что мы дошли нормально — продолжил излагать свою мысль Андрей — потом свяжемся с нашим командованием и по условному сигналу, ну, скажем, две зеленые ракеты, ударим одновременно. Они атакуют передний край, а наш батальон — штаб немецкого батальона, разгромит его и деморализует противника, ну а там, уже как получится. В общем, для нас, это единственный шанс выйти из окружения. Штаб можно найти по телефонному кабелю, его немцы тут рядышком протянули.

— Ну, ты голова, Карасев — изумленно протянул старшина — чего-то я за тобой раньше таких стратегических талантов не замечал.

— Не знаю, товарищ старшина — пожал плечами Андрей — просто подумал, что может получиться.

Из всего плана, пожалуй, самым легко выполнимым оказался процесс добывания униформы. Ее вместе со своими железными конями, любезно предоставили два немецких велосипедиста. «Дранг нах остен» ветеранов польской компании остановил натянутый поперек неширокой тропинки, кусок веревки, в которую доблестные солдаты вермахта влетели на полном ходу.

Если Еремееву трофейное обмундирование пришлось почти, по размеру, разве что штаны сидели несколько мешковато, то для плечистом Карасеве, серый мундир, казалось вот, вот разойдется на спине по шву, а руки чуть ли не до локтя сиротливо торчали из коротких рукавов. Хотя, положение удалось слегка исправить, закатав повыше рукава и расстегнув пару верхних пуговиц.

Илья закинул на плечо немецкий карабин, а Андрей оставил свой МП, который прихватил в разведку вместо разбитого в рукопашной схватке на заставе ППД. Впервые за почти, что четверть века, Карасев взгромоздился в кожаное седло велосипеда. Некоторое время ушло на борьбу с непокорным механизмом, упорно пытавшимся сбросить неумелого седока. Словно плохому танцору, ему мешало решительно все, то ребристая коробка противогаза, то подсумок с запасными магазинами, то саперная лопатка все время норовившая зацепится за раму, но вскоре позабытые было навыки, вспомнились, и он бодро покатил следом за Еремеевым.

Глава 9

Немного пропетляв между кустами, тропинка вынырнула на уже знакомую поляну. Часовой по-прежнему маячил возле замаскированных грузовиков, у дымящей полевой кухни собралось десятка полтора фрицев, оживленно гремящих термосами. Совершенно не похожий на повара, длинный, тощий как жердь немец в белом колпаке и фартуке, большим черпаком сноровисто разливал в подставляемую тару исходящее ароматным паром варево. Ни повар, ни пришедшие за обедом солдаты не обратили ровно никакого внимания на двух велосипедистов, только часовой проводил их скучающим взглядом и отвернулся. Очевидно, созерцать раздачу пищу, показалось ему занятием более увлекательным.

Впрочем, велопробег оказался недолгим. Добравшись до рощицы указанной Щербаковым и миновав группу фрицев, копающих глубокую квадратную яму не то под сортир, не то под братскую могилу, ряженые велосипедисты свернули в кусты. Там машины пришлось бросить и дальше двигаться уже пешим порядком.

Первая неприятность ожидала уже через пять минут, когда практически выбравшись из небольшого перелеска, внезапно наскочили на расположившуюся на просторной поляне минометную батарею. К счастью немцы еще издали выдали свое местонахождение шумом голосов, бряканьем металла и мощным «амбре» обычно сопровождающим большое скопление военного люда.

Аккуратно раздвинув ветви, Андрей внимательно разглядывал растянувшиеся редкой цепочкой, глядящие в небо трубы минометов, группки отдыхающих фрицев. Особое внимание привлек штабель ящиков с боеприпасами находящийся на некотором удалении от артиллерийских позиций и метрах в десяти от орешника, в котором скрывались разведчики.

— Илья у тебя граната есть?

— Вот — напарник протянул трофейную «колотушку» — ты чего удумал?

— Нет, эта не пойдет — Карасев с сожалением покачал головой — хотел им сюрприз сделать.

— Эта подойдет? — Еремеев выудил из кармана ребристую «лимонку».

— В самый раз — одобрительно кивнул Андрей — жди меня здесь.

Взяв у товарища гранату, он быстро пополз к ящикам. К счастью, штабель надежно скрывал его от глаз караульного, внимание которого было отвлечено появившимся на поляне солдатом, нагруженным двумя тяжелыми термосами.

Незамеченным добравшись до места, Карасев быстро вкрутил запал, плотно, так чтобы стенки ящиков прижали рычаг пристроил между ними эфку, аккуратно вытащил чеку и вернулся обратно.

Позицию минометчиков обошли по широкой дуге, продираясь через заросли каких — то колючих кустов. Просветы между деревьями становились все больше, похоже, лесок заканчивался…

— Хальт — резкий окрик заставил остановиться.

В неглубоком, замаскированном окопчике на опушке леса прятался расчет МГ, пулеметчик — высокий крепкий мужик, средних лет с унтер-офицерскими знаками различия и значком ранений на груди, и его напарник, молодой, белобрысый солдатик.

Унтер с недовольной физиономией принялся, что-то резко выговаривать двум «думкопфам», которые как бестолковые бараны прутся прямиком в расположение противника. Основной удар «начальственного» гнева принял на себя Еремеев. Он уставился на фрица преданными, бараньими глазами, и только время от времени «яволькал», суетливо застегивая воротничок и поправляя ремни и висевшее на них снаряжение.

Андрей, словно случайно, встал чуть сбоку, закрывая товарища от глаз второго номера, поэтому тот так и не увидел, как, поправляя амуницию, Еремеев внезапно выхватил из ножен на поясном ремне штык и метнул его в грудь первого номера. Только когда тело унтера стало заваливаться на спину до его напарника наконец дошло, что ситуация складывается как то не правильно, глаза его удивленно расширились, рот открылся для крика. Карасев стремительно пробил ему в переносицу, прямо между широко открытых глаз, а потом уже лежачего добил ударом своего штыка.

Расправа над пулеметным расчетом заняла буквально несколько секунд, затем Илья, ухватив МГ за ствол, широко размахнулся и зашвырнул двенадцатикилограммовую железяку насколько мог на нейтральную полосу. Андрей выудил из кобуры на животе унтера пистолет, и бойцы, пригибаясь, метнулись через усеянное воронками поле «ничейной» земли, к серой коробке ДОТа.

За спиной раздался крик, затем одиночный выстрел, следом за ним, словно подстегивая беглецов, захлопали винтовки, затрещали пулеметы. При первых же выстрелах Карасев плюхнулся на землю и пополз. Свист пуль заставлял всем телом вжиматься в землю, искать укрытие за каждой, даже самой маленькой кочкой. Он скатился в какую-то воронку и смог слегка перевести дыхание. Осторожно приподнявшись на локтях, огляделся в поисках напарника. Еремеев лежал в двадцати метрах от его укрытия и примерно в двухстах метрах от немецких позиций. Суматошная пальба со стороны противника значительно поутихла, и десяток фигур в фельдграу устремился к неподвижному телу. К счастью советские бойцы, составлявшие гарнизон укрепрайона расценили непонятное шевеление во вражеском стане как начало новой атаки. Плотный огонь «максимов» заставил прытких фрицев залечь и в свою очередь, искать укрытия. Воспользовавшись неожиданной помощью, Андрей одним стремительным броском преодолел небольшое расстояние и тяжело отдуваясь, плюхнулся на землю рядом с неподвижным товарищем. Быстро нащупал слабо пульсирующую артерию на шее и, ухватив Илью за ремни снаряжения, пополз, обратно волоча за собой неожиданно грузное тело.

Возмущенные таким оборотом дела немцы, на помощь которым пришли еще десятка полтора их сослуживцев, недовольно загомонили и, невзирая на плотный пулеметный огонь, короткими перебежками стали продвигаться вперед. Видимо от своего начальства они получили приказ взять перебежчиков живыми, поэтому стрельба с их стороны была скорее беспокоящей, чем прицельной. Однако скорость продвижения противника значительно превышала черепашьи темпы Карасева с каждым шагом, уменьшая и без того весьма невеликие шансы на спасение.

— Хальт — самый прыткий «зольдат» вынырнул из воронки всего в нескольких шагах, готовясь к решительному броску.

— Да пошел ты… — Выдернув из-за пояса конфискованный у пулеметчика парабеллум, Карасев несколько раз выстрелил в шустряка. Не попал, руки сильно тряслись от нервного и физического напряжения. Гитлеровец успел спрятаться обратно, но отстал, очевидно, передумав в одиночку брать «кусачую» добычу и дожидаясь приятелей.

А вот и сами приятели «нарисовались, не сотрешь», трое, короткими перебежками обходили слева метрах в двадцати. В полном соответствии с известной присказкой Андрей швырнул в их сторону трофейную гранату. Грохнул взрыв, сопровождающийся воплями, стоном и грубой руганью на немецком, а затем земля дрогнула и, заглушая все остальные звуки что-то мощно и тяжело «ахнуло» где-то в лесу за спинами фашистов. Похоже, оставленный между ящиками с минами «сюрприз» сработал несколько раньше запланированного срока. Но, тем не менее, нет худа, без добра, воспользовавшись замешательством врагов Карасев смог, наконец, оторваться от преследователей. До советских окопов оставалось всего метров полтораста — двести, теперь, однако, возникала другая проблема. Затянув тело товарища в очередную воронку, и пользуясь короткой передышкой, Карасев принялся лихорадочно просчитывать ситуацию. Шансы попасть под «дружественный огонь» стремительно приближались к ста процентам. Андрей сильно подозревал, что после поднятого ими шума увидев ползущего к своим позициям человека в немецкой форме, красноармейцы сначала будут стрелять, а уж потом разбираться, но схлопотать пулю от своих, ну совсем не хотелось. Такой вариант развития событий его совершенно не устраивал, единственная возможность уцелеть в данной ситуации, это сбить стрелков с толку, заставить их сначала подумать, а уж потом стрелять. Прикинув так и эдак, Андрей принялся раздеваться. Расстегнул ремни амуниции, скинул мундир. По зрелому размышлению штаны все-таки решил оставить. Снова нацепил снаряжение, сунул парабеллум за ремень, автомат повесил на шею и, подхватив бесчувственное тело товарища под мышки, двинулся дальше.

Ползти спиной вперед, волоча при этом на себе восьмидесяти килограммовый груз через перепаханное минами и снарядами поле, то еще удовольствие, особенно если в этот момент над головой нет, нет, да просвистит шальной кусок свинца. Каждый метр давался с немалым трудом, едкий, соленый пот заливал глаза, каблуки сапог то и дело соскальзывали, пробуксовывая на влажной траве, вырывая целые куски дерна. Рука наткнулась на что-то холодное и мерзко — осклизлое. Вздрогнув от отвращения и неожиданности, он обернулся. Ну, так и есть то, что некогда было бравым гитлеровским воякой, ныне превратилось в отвратно воняющий, вздувшийся и почерневший кусок разлагающейся плоти, повисший на «колючке». Еще несколько десятков таких же серых безжизненных холмиков в живописнейшем беспорядке разбросаны вдоль линии проволочных заграждений прикрывающих подходы к опорному пункту.

Кажется кто-то из «великих» говорил, что труп врага всегда хорошо пахнет, видно ошибался этот самый «великий», или трупов не нюхал, вонища вокруг стояла такая, что называется хоть святых выноси. За истекшие три дня своего пребывания в прошлом Карасев успел повидать столько покойников, сколько не видел за двадцать лет работы «уголовке», да еще и активно поучаствовал в увеличении количества этих самых покойников, так — что увиденное его ничуть не смутило. К тому же никто их, фрицев сюда не звал, сами приперлись. За что боролись, на то и напоролись. Андрей брезгливо вытер испачканную ладонь о штаны и про себя молясь о том, что бы на руке не было никаких ссадин и царапин, в которую мог бы проникнуть трупный яд, закрутил головой в поисках разрыва в тянущейся в обе стороны от него и кажущейся бесконечной линии колючей проволоки.

Последние метры Карасев преодолел практически на «автомате». Несколько пар крепких рук ухватили его, перетащили через бруствер, и в себя он окончательно пришел уже на дне траншеи. Безропотно отдал оружие и дал себя обыскать.

— Медика давайте, у меня раненый — Андрей стоял с поднятыми руками перед обыскивающими его бойцами, а по чумазому лицу гуляла глупая, радостная улыбка.

— Мертвый твой немец — конопатый, лопоухий боец, с любопытством разглядывающий карасевский парабеллум, небрежно кивнул головой в сторону на лежащее на дне окопа неестественно вытянувшееся тело Еремеева — чего ты его дохлого — то волок. Тут этой падали и без него хватает.

— Ах ты… — улыбка на лице Андрея сменилась гримасой ярости, и конопатый отлетел в сторону, держась за разбитое лицо — ты кого падалью…

Договорить он не успел сильный удар сзади бросил его на землю и кто-то навалился сверху выкручивая за спину руки. Рыча сквозь плотно сжатые зубы, он отчаянно пытался вывернуться, один раз даже угодил ногой во что-то мягкое, вызвав в ответ щедрую порцию оплеух сопровождаемых отборными матами.

— Отставить — громкий, требовательный рык остановил экзекуцию — что здесь происходит?

— Вот товарищ капитан, беляка поймали. Сопротивлялся гад, вон Зимину рожу разбил — доложил кто-то из красноармейцев.

— Какого еще беляка? — в голосе капитана мелькнули нотки удивления — а ну поднимите его.

— Как есть сволочь белогвардейская — утирая кровь, текущую из расквашенного носа злобно ощерился Зимин — по-нашему хорошо говорит, а форма и оружие фашистские. Еще и немца мертвого с собой приволок.

Дружными усилиями потрепанного Карасева водрузили на ноги, и он, наконец, смог рассмотреть окруживших его бойцов.

— Мать чесна! — Физиономия стоящего рядом с кряжистым, чуть полноватым капитаном бойца показалась Андрею знакомой — погранычник опять ты. Вона где встретились, значит.

— Здорово Кравчук — кивнул головой Андрей.

— Что знакомец? — кряжистый командир повернулся к Кравчуку.

— Так точно товарыщ капитан, знакомец. В аккурат перед войной, у субботу, помог нам с лейтенантом Вахрамеевым диверсантов в местечке задержать. Та мы про то докладывали.

— Так, что выходит, свой, что ли? — удивленно зашумели красноармейцы — а чего тогда в драку полез.

— Та свой-то вин свой — почесал затылок сверхсрочник — тильки разобраться трэба, який вин свой. К особисту его трэба товарыщ капитан.

Само словосочетание «укрепрайон» у Карасева всегда вызывало ассоциации с чем-то мощным, монолитным, вроде линии Мажино или Маннергейма, эдакие могучие, неприступные глыбы бетонных фортов, с многоярусными казематами, ощетинившиеся орудиями и пулеметами, непроходимые для любого врага. Укрепления же Струмиловского УРа, представляли собой редкую цепь обороняемых подразделениями пульбатов, опорных пунктов. Мертвой хваткой, окровавленными пальцами потрепанных рот, вцепилась в них 124-я стрелковая дивизия так и не сумевшая выполнить свою задачу и прорваться к государственной границе. Лишившиеся с потерей Порицка и Тартакова своих складов со всеми их запасами, ее полки дрались в полном окружении, отражая атаки трех пехотных и одной танковой дивизии немцев. Командование ее, все еще надеясь упорной обороной сковав противника, поддержать контратаки 15-го и 22-го мехкорпусов, не могло знать, что контратаки эти цели своей не достигнут и потерявшие под ударами вражеских танков и авиации почти всю свою матчасть, мехкорпуса будут вынуждены отступить.

Естественно обо всех этих стратегических перипетиях не знал и Карасев, исподлобья наблюдающий за сидящим напротив командиром. Высокий, жгучий брюнет лет тридцати пяти — сорока с майорскими шпалами в петлицах устало потер лицо, раскурил новую папиросу и, выпустив струйку дыма, растаявшую где-то под бревенчатым потолком блиндажа, смерил задержанного долгим взглядом красных от недосыпания глаз.

— Ну, дальше что было? — вопрос этот был адресован стоящему за спиной Андрея бойцу.

— Так это все, товарыщ майор, диверсанта мы в особый отдел доставили. А погранычника мы больше и не бачили, покуда сегодня сам к нам в окоп не скатился.

— Так говоришь, лейтенант Вахромеев и красноармеец Иванович с тобой в патруле были?

— Так точно, товарыщ лейтенант еще цего погранычника признал, фамилию его называл: рыбная такая фамилия — Окунев, чи Лещев… — красноармеец замялся — тильки Ивановича еще в перший день осколком убило, а Вахромеева с медсанбатом позавчера эвакуировали.

— Ты подтверждаешь? — брюнет длинно затянулся едким табачным дымом, и шумно выдохнув, вопросительно взглянул на Карасева.

— Что именно? Факт ранения лейтенанта, или задержания диверсанта? — не удержался от легкого сарказма Андрей.

— Остришь, значит, ну-ну — колючий взгляд прищуренных глаз майора несколько диссонировал с нарочито спокойным тоном — я посмотрю, как ты перед расстрельной командой шутить будешь.

— Подтверждаю, товарищ майор, только не сбегал я ни от кого, просто на заставу надо было, в наряд заступать, вот я и подумал, что если нужен буду, вы меня всегда найти сможете.

— Кравчук свободен, подожди там за дверью — бросил особист и, дождавшись пока обрадованный сверхсрочник покинет блиндаж, продолжил — ну, допустим я тебе поверю, и что фамилия твоя — Карасев и служишь ты, служил точнее, на девятой заставе. Тогда расскажи мне, что ты делал у фашистов и зачем мертвого немца с собой приволок?

— Товарищ майор, да если бы я шпионом был, зачем же мне тогда в местечке мотоциклистов сдавать было? Я же вам докладывал, что направлен старшим лейтенантом Прудниковым и старшиной Ковальчуком в разведку. А мертвый этот никакой не немец, а напарник мой Еремеев. И форму немецкую взяли, потому что через линию фронта по-другому никак не перебраться было. Товарищ майор, пока мы тут разбираемся, немцы наш батальон обнаружат и в тонкий блин раскатают.

— Все-то у тебя складно получается — доброжелательно осклабился брюнет — А может все совсем не так было? А может быть ты вражеский агент, направленный с целью внедрения? А своих в местечке нам сдал, чтобы от себя подозрение отвести? Пожертвовал пешку, а сам в ферзи скакнул, а? В шахматы играешь? А Вахрамеев ведь и обознаться мог.

— Да не мог он обознаться — впервые в своей жизни бывший старший опер не «колол» подозреваемого, а пытался доказать свою невиновность — мы на окружных соревнованиях в спарринге стояли, трудно не запомнить лицо в которое колотишь в течение десяти минут.

— Ладно — майор потушил окурок — карту читать можешь? Подойди, покажи, что по дороге видел.

Некоторое время Андрей не очень уверенно водил пальцем по развернутой на столе «трехверстке» весьма приблизительно намечая расположение батальона и более точно, размещение обнаруженных при переходе линии фронта, немецких позиций.

— По-моему, вот здесь у них грузовики стоят — он слегка обвел карандашом небольшой овал на краю зеленого пятна изображающего на топокарте рощу — здесь, большое скопление пехоты, тогда тут, батарея минометная, была…

— Почему была? — поднял на него воспаленные глаза особист.

— Да мы им «лимонку» между ящиков с боеприпасами засунули. Хорошо рвануло.

— Хм — недоверчиво хмыкнул брюнет — есть еще что добавить?

— Да вроде, все, товарищ майор — пожал плечами Карасев.

— Ладно — командир поднялся, шагнул к выходу — эй, кто там, Кравчук.

— Товарыщ майор, красноармеец Кравчук по-вашему приказанию прибыл — вытянулся на пороге сверхсрочник.

— Задержанного, содержать под стражей до дальнейшего моего распоряжения, лично за него отвечаешь, головой. Понял?

— Так точно — вытянулся боец и кивнул задержанному — пишлы погранычник.

После полутьмы прокуренного насквозь блиндажа, Карасев с удовольствием вдохнул полной грудью, чистый лесной воздух. Однако путь по извилистым ходам сообщений был недолог, и вскоре задержанного втолкнули в крохотную, темную землянку, захлопнув за ним дощатую дверь.

Андрей на ощупь отыскал деревянные нары у стены и с удовольствием растянулся во весь рост. Не часто в последнее время выпадает возможность нормально отдохнуть, пусть даже и под арестом. А что, задачу он выполнил, похоже, ему поверили, а значит, примут меры, чтобы помочь Прутникову и его бойцам прорваться к своим. Боль от потери товарища уже давно утихла, слишком много уже смертей видел за эти дни. За свою собственную судьбу бывший опер беспокоился мало, раз уж поверили, разберутся и отпустят, так, что можно спокойно вздремнуть часов несколько. Правда, поесть бы не мешало, пустой желудок тут же напомнил о себе голодным урчанием.

— Эй, Кравчук, меня кормить то будут? Арестованных кормить положено.

— Чем я тоби комыты буду? Грудью? — невозмутимо ответствовал караульный — тоби велено охранять, а чтоб кормыты, на то команды небуло. И вообще, арестованным языком трепать не положено, так, что сиди и помалкивай.

— Скучный ты человек Кравчук — зевнул Андрей — не интересно с тобой.

Разбудил его стук открываемой двери и знакомый голос старшины.

— Выходи герой.

Жмурясь от яркого солнечного света, Карасев выбрался наружу, угодив прямиком в объятья Ковальчука и Олексича.

Глава 10

На четвертый день войны, 25 июня, штаб 124-й стрелковой дивизии, при котором размещалась отдельная сводная рота НКВД, располагался в лесу в районе Милятина. Густая, зеленая листва надежно укрывала, большие брезентовые палатки, штабные автобусы, «полуторки», расчеты зенитных орудий, установок счетверенных «максимов», в общем, все скопление людей и техники положенной по штату штабу крупного войскового соединения, от навязчивого любопытства, постоянно болтающегося в безоблачной синеве немецкого самолета-разведчика.

Бойцам сводной роты, сформированной из пограничников и местных милиционеров, естественно никаких палаток не досталось, а посему ютиться приходилось в наспех слепленных шалашах, а то и вовсе под открытым небом. Благо на дворе конец июня, захочешь, не обморозишься.

Карасев тщательно протирает куском ветоши лежащие на расстеленной, в траве немецкой плащ-палатке, детали разобранного ДП. Руки механически делают привычную работу, а мысли унеслись далеко. Назойливые мысли, как вон та чертова «рама» над головой, из-за которой ни костра развести, ни кухню полевую растопить.

Что он, выпускник обычной советской средней школы знает о Великой Войне? Да практически ничего, чтобы могло хоть как-то помочь в складывающейся ситуации. Брестская крепость, но она, значительно северней, ее бессмертный гарнизон только начинает свою кровавую и героическую эпопею. До Московской и тем более Сталинградской битвы еще далеко. Что остается? Киевская катастрофа? Трагедия, закончившаяся полным разгромом Юго-Западного фронта, пока еще не произошла, но произойдет обязательно, и предотвратить ее он вряд ли сможет. Тем более, что Андрей имеет весьма приблизительное понятие о ее причинах, вроде как Жуков предлагал отвести войска за Днепр и сдать Киев, а Сталин отказался, вот и все послезнание, ни дат, ни подробностей, и куда с этой «ценной» информацией бежать? К дивизионному особисту? Плохая идея.

Да и в конце концов они сами сейчас в «котле» и смогут ли из него выбраться неизвестно. А значит, что остается? Правильно, выбросить все из головы и выполнять поставленные задачи, благо, что задач этих самых на сегодняшний день хватает, даже с избытком. Бойцам сводной роты редко удается отдохнуть, вот и сейчас два взвода выполняют задачи по охране дивизионных тылов и дорог, на которых нет-нет, да и постреливают. В тылу окруженной дивизии околачиваются немецкие парашютисты из «Бранденбурга» да и местные бандеровцы с приходом фашистов заметно оживились. Так и норовят устроить какую-нибудь пакость. Вот на этот случай и сидит на КП, их дежурный взвод. Народу во взводе немного, если точнее — двадцать семь человек, в основном пограничники, есть правда три милиционера выделяющиеся на общем защитном фоне своими синими гимнастерками. Кстати, его собственную форму, заботливо постиранную и заштопанную председателевой супругой, Андрею вернули. Это уже хорошо, а то пришлось бы щеголять в майке и серых, фрицевских штанах. С оружием, повезло меньше. Трофейные МП и парабеллум, бессовестно зажилила злопамятная «махра», вот и остался при нем только верный «дегтярь».

Вон бежит, командующий всем их разношерстым винегретом лейтенант Малышенков из погранкомендатуры, не иначе стряслось чего-то. Карасев поспешно принялся собирать оружие. Опять какая-то нездоровая суета в расположении, того и гляди, построение объявят, чреватое последующим выездом на очередное происшествие.

Предчувствие его не обмануло, через десять минут закинув пулемет в кузов видавшей виды «полуторки» и перевалившись через дощатый борт, он занял свое место на скамье между Галиулиным и Олексичем, и в компании еще десятка бойцов. Плечистый крепыш — водитель в выцветшей добела гимнастерке дважды крутанул «кривым» и грузовичок, заурчав двигателем, рванул следом за таким же набитым бойцами собратом.

Старательно укрываясь в тени деревьев и избегая открытых местах, громыхая и скрипя на ухабах деревянными кузовами и кабинами, машины крались по лесному проселку минут пятнадцать-двадцать. За это время немного успел прояснить ситуацию. Оказывается в двух километрах северней Милятина, в полосе дислокации 193-го отдельного разведбата, неизвестные расстреляли делегатов связи.

Буквально изрешеченный пулями мотоцикл и тела старшего лейтенанта — связиста и красноармейца-мотоциклиста обнаружили достаточно быстро в кустах, чуть в стороне от дороги.

— К машинам. Старшина, ко мне — выскочивший из кабины головной машины лейтенант расстелил на крыле автомашины топокарту и подозвал к себе Ковальчука — вот, смотрите, я с основной группой прочешу вот этот лесок, вы возьмете несколько бойцов, проверите вот этот хутор. Сколько людей вам надо?

— Своих возьму, товарищ лейтенант, ребята проверенные, думаю, троих достаточно будет.

— Хорошо — кивнул Малышенков — и еще. Федосеев.

— Здесь — на зов подбежал один из милиционеров, мужик лет сорока с коротким «ежиком» русых волос и загорелой до кирпичного цвета, продубленной солнцем и ветром морщинистой физиономией.

— Поступаете в распоряжение товарища Ковальчука — и, повернувшись к старшине, лейтенант пояснил — участковый здешний, все окрестности и их обитателей как свои пять пальцев знает.

— Понял, пошли сержант. Олексич, Карасев, Галиулин за мной бегом марш — козырнул Ковальчук и легкой трусцой припустил в указанном направлении.

Тележная колея, немного попетляв по лесу, вывела бойцов к полутора метровому ивовому плетню, огораживающему небольшой хуторок, уютно разместившийся на краю обширного луга.

— Ну, что скажешь, Федосеев? — пристроившись за огромным выворотнем пограничники внимательно разглядывали картинку сельского пейзажа. Освещенные ярким солнечным светом, крытые соломенными крышами беленые мазанки, колодезный «журавль», пустую телегу во дворе под открытым навесом.

— Петра Лысюка хутор — негромко пояснил милиционер — хозяин справный, живет тише воды, ниже травы, с властью старается не ссорится. Два сына у него, старшего Игната в прошлом году в армию забрали, младший Василь дома должен быть. Пару раз заезжал к нему, вроде ничего подозрительного не замечал.

— Собаки есть на хуторе?

— В прошлый раз была пара кобелей, а сейчас чего-то не слыхать. Странно.

— Вот и я думаю, странно. Так — старшина окинул взглядом свое немногочисленное воинство — Карасев остаешься здесь, в случае чего прикроешь нас огнем. Олексич, дуй на ту сторону, за окнами приглядишь. Федосеев, Галиулин за мной.

Оставшись один, Андрей поудобней пристроил пулемет за корягой, поводил стволом, проверяя сектор обстрела и прикусив сорванную травинку стал наблюдать как трое его товарищей короткими перебежками приближаются к строениям. Вот старшина, ловко перемахнув через плетень, прижался спиной к стене мазанки, быстро осмотрелся и махнул рукой. Во двор проскочил Тимур, укрывшись за телегой, взял под контроль входную дверь. Затем настала очередь бывшего участкового. Он, пригнувшись, быстро пересек открытое пространство и подбежал к невысокому крылечку. Внимательно осмотревшись по сторонам, по сигналу Ковальчука осторожно постучал в окно. Через некоторое время дверь отворилась и оставив бойца во дворе старшина и милиционер скрылись в полутьме хаты. Минут пять, ничего не происходило, со своей позиции Карасев мог видеть только напряженную фигуру укрывшегося за тележным колесом приятеля.

Хлопнула дверь, на двор выскочила растрепанная, простоволосая девчушка лет тринадцати и опрометью метнулась в приоткрытые ворота большого сарая. За ней следом, осторожно прокрался Галиулин. Прошло буквально минуты две-три. Первой из широко распахнувшихся ворот пулей вылетела ревущая белугой, так, что было хорошо слышно даже Андрею пацанка. Следом на сцене появился новый персонаж: высокий белобрысый, коротко стриженый молодой мужик, лет двадцати пяти, в белой нательной рубахе и серых брюках заправленных в сапоги. Он шествовал, задрав вверх обе руки, и боязливо оглядываясь на Тимура, указывающего незнакомцу направление движения легкими тычками винтовочного ствола в болезненно вздрагивающую, ссутуленную спину. Торжественно проследовав через двор, процессия скрылась в хате. Сигнала оставить позицию не поступало, и для Карасева вновь потянулись томительные минуты ожидания. Наконец на крыльце появился Федосеев и замахал руками. Справедливо расценив телодвижения милиционера, как приглашение присоединится к обществу, Андрей выбрался из своего укрытия и в свою очередь, взмахом руки подав сигнал Богдану, взвалил на плечо пулемет и зашагал к хутору.

Внутри, жилище Лысюка, роскошью не поражало. Хотя, чистота, порядок, пестрые домотканые коврики, белые, кружевные салфетки и громоздкая швейная машинка с ножным приводом весьма красноречиво говорили о наличие в доме некоторого достатка и заботливых женских рук.

Три обладательницы этих самых рук в возрасте от тринадцати до пятидесяти лет включительно присутствовали здесь — же, сидя на лавке у стены оглашали воздух жалобными стенаниями. В этом женском хоре, нестройно голосящем на певучей украинской мове, понять что-либо было довольно проблематично. Лишь внимательно прислушавшись, Карасев все-таки смог разобрать некоторые слова старшей из хуторянок, умоляющей пана большого начальника пощадить «неразумну дытыну».

Сам «пан большой начальник», он же старшина Ковальчук устроился на табурете у дощатого стола и молча, сурово взирал на понуро уткнувшегося в пол седоусого, длинного и костистого мужика лет пятидесяти. Рядом с хуторянином, робко переминался с ноги на ногу задержанный в сарае незнакомец, весьма печального образа. Насколько стало понятно из дальнейшей беседы он и был тем самым «неразумным детиной» которого следовало пощадить.

— Ганна, уймись — рявкнул на подвывающую тетку Федосеев и повернулся к задержанным — как же так, Игнат? Товарищи твои Родину защищают, жизни свои кладут, а ты здесь у бабы под юбкой спрятался? Ты понимаешь, что тебе по закону военного времени за дезертирство полагается? Где твоя часть?

— Не знаю — бросив на сержанта угрюмый взгляд, пробасил дезертир — як нимцы бомбыты почалы, то усих побили, и командира и комиссара, усих. А я у лис утек, мене помираты ни як не можно. Яка ж то война, колы воны бомбами усих поубывали?

— Оружие в доме есть? — прервал суровое молчание старшина.

— Нимае ничого — закрутил головой седоусый.

— Где твоя винтовка боец?

— Потерял — Лысюк младший пожал плечами и опустил голову — як вид нимцив тикал.

— Бросил, значит. Тебе советская власть оружие доверила, а ты его бросил — кивнул головой Ковальчук и задумчиво как бы про себя добавил — А может, и не бросил. Может, это ты из нее сегодня мотоциклистов на дороге расстрелял? Твоих рук дело, гнида?

— Не-е-е — отчаянно замотал головой Игнат, сообразивший, что кроме дезертирства ему «шьют» дело гораздо серьезней — не я то.

— Свят, свят, свят — испуганно закрестилась почтенная мать семейства — та что же такое вы пан говорите, та як же можно таку напраслину…

— Так то, верно хлопцы стреляли — до сиих пор молча сидевшая на скамье молодуха, даже прекратила всхлипывать — ну, яки вечор заходыли.

— Не понял — насторожился старшина — а ну, выкладывай кто такие?

— Булы у нас вечор яки-то хлопцы — бросив на невестку недовольный взгляд, неохотно поведал Лысюк — воны прийшлы, кобелей постреляли, порося, горилку забрали и у лис пишлы…

— Ну, договаривай — повысил голос участковый, опытным ухом уловивший в словах крестьянина какую-то недосказанность.

— Воны Васыля с собой у лис забрали, ружье наставили и казалы, що пийдемо хлопче зараз з нами москалей, жидив и комиссаров бить — оттесняя на задний план супруга и сына, поспешно затараторила хозяйка, и осеклась, только сейчас сообразив, что сболтнула лишнее.

— Немцы! — начинающий давать некоторые результаты допрос внезапно прервал раздавшийся с улицы отчаянный крик Олексича и автоматные очереди.

Со звоном посыпалось оконное стекло, страшно закричали женщины. Стоявший ближе всех к выходу Галиулин, первым бросился на улицу. Словно наткнувшись на какое-то препятствие, он остановился, выронил винтовку и мягко сполз спиной по стене мазанки. Выскочившему следом Карасеву, достаточно было одного взгляда на широко раскрытые, остановившиеся глаза друга и тонкую струйку крови, медленно ползущую из уголка перекошенного рта. Кубарем скатившись с крыльца, он занял позицию за колодезным срубом и открыл огонь. Сгорбленная фигура, в пятнистом маскировочном балахоне, метнувшаяся было к воротам, поймав его короткую очередь, растянулась в пыли. Слева, из окна хаты, вторя ППД Олексича, затрещал автомат старшины, резко щелкал карабин милиционера. Еще один парашютист, не закончив перебежку, неуклюже ткнулся лицом в землю. Автоматная очередь, взбивая фонтанчики пыли прошла совсем рядом с плечом Андрея, от бревен колодезного сруба брызнула щепа. Практически над ухом хлопнул одиночный винтовочный выстрел. Высунувшийся было из-за плетня фриц, завалился обратно за ограду. Приготовленная к броску граната выпала из руки, грохнул взрыв. Из распахнутых ворот сарая выскочил задержанный дезертир, деловито передернул затвор трехлинейки, вскинул ее к плечу, снова выстрелил куда-то в невидимого для Андрея противника. Грохнул еще один взрыв, разбитое окно мазанки, словно жерло маленького вулкана, выбросила из себя сноп огня и пыли. Игнат обернулся к дому, и вздрогнув, рухнул навзничь, алые, неряшливые кляксы расплылись по его белой нательной рубахе.

Установив сошки ДП на верхнем венце сруба, Андрей поймал на мушку бегущего к лесу, петляющего как заяц солдата. Короткая очередь, приклад ручника привычно толкнул в плечо и гитлеровец, кувыркнувшись, застыл в траве, изогнувшись в причудливой позе.

Бой закончился также внезапно, как и начался. Наступившая тишина, нарушалась тревожным ревом перепуганной, чудом уцелевшей скотины в хлеву и едва слышным на этом фоне плачем из разрушенной хаты. Из-за угла, слегка пошатываясь и устало, опираясь на карабин, вышел Федосеев. Бросил взгляд на тело Игната, укоризненно покачал головой, поднявшись на крыльцо закрыл мертвые глаза Тимура. На пороге показался Лысюк — старший, бережно прижимал к себе плачущую девочку. Андрей, тяжело поднявшись, шагнул ему навстречу.

— Усих, жинку, Ксанку, усих- старик поднял на него глаза, лицо его страдальчески скривилось он бережно погладил дочь по голове — ее вот, командир ваш…, собой…

Взгляд его упал на сына, хуторянин вздрогнул, как от удара, руки бессильно повисли плетьми.

Изувеченные осколками тела старшины и женщин выносили втроем, с подоспевшим на помощь Олексичем, из уже начинающей гореть хаты. Все это время Лысюк так и продолжал стоять скорбным изваянием над Игнатом, безучастно наблюдая за действиями бойцов и гибелью своего имущества.

В себя он пришел, только когда, собрав трофеи, принялись рыть могилу. Не произнеся ни слова, принес из сарая пару заступов и так же молча присоединился к Карасеву, остервенело орудующему малой саперной лопаткой.

За этой скорбной работой их и застал поспешивший на звуки боя Малышенков с остальными бойцами взвода.

Вскоре тишину трижды разорвал нестройный залп, и взвод зашагал к ожидающим на дороге машинам, оставив за спиной догорающую хату, холмики свежих могил, и печально глядящих вслед длинного, худого старика и девочку.

На душе шагавшего в хвосте коротенькой взводной колонны Карасева было невыразимо тоскливо. Это была уже не первая потеря и, что страшнее всего, не последняя, но здесь на краю залитого солнцем летнего луга он словно оставил часть себя.

Напрягала очевидная нелогичность произошедшего: главной целью немецких десантников, судя по обнаруженной у них карте и солидному количеству взрывчатки, были доты укрепрайона. Но Андрей никак не мог взять в толк, зачем в нарушение всех наставлений и инструкций, вопреки здравому смыслу, парашютисты поперлись на забытый богом хуторок? Почему, обнаружив группу вооруженных людей, они не обошли опасное место стороной, а ввязались в столь трагически закончившуюся стычку?

Хотя некоторые предположения были. Либо, немцы, случайно наткнувшись на примерно равную им по силам группу советских бойцов настолько оборзели, что решили атаковать, а это весьма маловероятно. Великой боевой ценности отряд, Ковальчука в глазах вражеских десантников представлять не мог, а значит, и риск открытого боестолкновения был совершенно не оправдан. Ну, никак это не похоже на тактику действий диверсионных групп.

Есть и другое предположение, и оно уже ближе к истине. Фрицы именно на этом хуторе должны были встретиться с некими вооруженными людьми и когда осознали свою ошибку, вынуждены были вступить в бой, потому что ничего другого им просто не оставалось.

Впрочем, загадка так и осталась неразгаданной, потому, что ранним утром 26 июня полки 124-й дивизии вырвавшись из вражеского кольца в районе Милятина, начали пробиваться на северо-восток в направлении местечек Корытница и Шельвув, на соединение с остальными частями 5-й армии.

Глава 11

Увы, соединение откладывалось на неопределенный срок. Фронт неудержимо катился на восток. Бронированные катки танковых клиньев немцев, пробивали, продавливали оборону отчаянно цепляющихся за каждый новый рубеж и огрызающихся контратаками, обескровленных в приграничных боях стрелковых и механизированных корпусов.

В первых числах июля передовые части мотомеханизированной группы вермахта, прорвав фронт, удерживаемый остатками 15 механизированного корпуса форсировала реку Горынь и вышла к Ровно, оставив позади более двухсот километров оккупированной советской земли. 124-я дивизия, сильно поредевшими стрелковыми полками пробивающая себе дорогу по немецким тылам, подобными темпами похвастаться не могла, преодолевая за сутки 10–12 километров.

На танковую колонну наткнулись на четвертый, а может даже и пятый (кто их считал), день изнурительного марша. Четыре окрашенные в защитный цвет боевых машины, сиротливо распахнув крышки люков, приткнулись у обочины неширокого лесного проселка.

Андрей вскарабкался по склону неглубокого овражка, выбрался на дорогу, поправил на плече ремень трофейного, МП, еще раз внимательно осмотрелся. Тишина. Только зеленая ящерица, отдыхавшая на нагретой солнцем броне, бесшумно сорвалась с места и исчезла в придорожной траве.

Он махнул рукой, из кустов вышли трое бойцов с карабинами наперевес, через некоторое время появился четвертый, замыкающий.

— Наши, тэ двадцать шесть, вроде целые — один из бойцов, коренастый, круглолицый крепыш Сёмушкин постучал прикладом по глухо отозвавшемуся металлу, ловко запрыгнул на моторный отсек, заглянул в распахнутый зев люка — чего это они?

— А ты почем знаешь, целые они или нет? — тут же вступил в дискуссию Андрейченко, приятель Семушкина и его постоянный оппонент. Оба бойца были призваны из одного небольшого уральского городка и отличались тем, что несмотря на дружбу, связывающую их со школьной скамьи, всегда и решительно по всем вопросам имели диаметрально противоположные мнения.

— Видишь ни дырок, ни следов огня нигде нет, значит, целые — тут же взялся отстаивать свою точку зрения Семушкин — наверное, горючка кончилась.

— А может двигатели сломались — упорно гнул свою линию не желающий сдаваться Андрейченко.

Карасев, пользуясь правами командира, бесцеремонно оборвал разгорающуюся дискуссию, и разогнал личный состав «по разным углам» вести наблюдение за дорогой. В принципе все пятеро были одногодками, и срок службы у всех был одинаковым. Но живущий в этом молодом теле старший оперуполномоченный Андрей Владимирович Карасев с высоты своих тридцати восьми лет смотрел на своих подчиненных как взрослый, зрелый человек на желторотых юнцов. И самое странное, что пацаны, очевидно на каком-то подсознательном уровне понимали и принимали такое положение вещей, разве, что по имени отчеству не величали.

Малышенков, тот и вовсе в последнее время стал выделять Андрея из общей массы бойцов, загрузив его обязанностями командира отделения. Наверное, поспособствовал этому и катастрофический дефицит младших командирских кадров. Лейтенант уже несколько раз намекал, что не избежать парню после прорыва к своим, пары сержантских треугольников в петлицы.

Отношения с Олексичем после гибели старшины, занявшим должность замкомвзвода постепенно переросли в самую настоящую дружбу. Карасев был, пожалуй, единственным с кем сержант, позволял себе вне строя держаться «на короткой ноге». Так, что назначение старшим флангового дозора для Андрея неожиданностью не явилось, тем более как раз его отделение в полном составе этот самый дозор и составляло.

Стоящие на дороге танки совершенно не впечатлили, видал технику и побольше, и покруче, а эти мелкие какие-то уродцы. Кажущиеся непропорционально здоровыми, на короткой ходовой базе, высоко задранные башни с несолидными по калибру пушчонками. А на замыкающем, стоящем в хвосте колонны, и вовсе две небольшие башенки. В такое крохотное пространство вообще ничего достаточно мощного не запихнешь. Даже в сравнении с неоднократно виденными вживую и по телевизору КВ и «тридцатьчетверками», техника кажется несерьезной, не говоря уже о более поздних боевых машинах. Но самое обидное, даже таких вот «недотанков» в нужное время и в нужном месте не оказалось. А здесь, пожалуйста, вот они стоят, целехонькие. Что это? Чья-то глупость, ошибка? Стратегический просчет и некомпетентность командования? Или, все-таки, трагическая случайность, неудачно сложившиеся обстоятельства?

— Морозов, Игнатов стойте здесь и смотрите в оба, я гляну, может чего интересное найду — распорядился Андрей, и ухватившись за ствол орудия, вскарабкался на броню головной машины.

Скользнул в открытый люк механика-водителя. Получилось не очень ловко, зацепился за что-то рукояткой МП и пребольно треснулся локтем. От души, смачно матюкнулся и принялся оглядываться, благо солнечного света падающего в открытые люки хватало. Зачем-то подергал рычаг, постучал пальцем по стеклу амперметра на левом приборном щитке. Лежащая на боку стрелка признаков жизни не подала. Аккумулятор скорее мертв, чем жив. Рядом с амперметром, шкала масломанометра, на щитке справа спидометр и тахометр. Не обнаружив ничего похожего на датчик топлива, Андрей недоуменно пожал плечами и ту же ощутимо приложился затылком о броню. Блин больно-то как, были бы мозги, было бы сотрясение, а так вроде обошлось. Осторожно пробрался в башню, здесь тоже ничего интересного, единственное, что бросилось в глаза, отсутствие затвора на казенной части орудия и пустые маски пулеметов, никаких документов или личных вещей могущих что-либо поведать о судьбе экипажа, ничегошеньки. Хотя косвенные факты, вроде снятого вооружения и полного отсутствия боекомплекта позволяют сделать некоторые выводы. Скорее всего, «мазута» расстреляла весь боекомплект, сожгла горючку и, поснимав пулеметы, куда-то благополучно свалила, бросив на произвол судьбы машины, превратившиеся в бесполезные, бронированные коробки.

— Командир, тревога — снаружи по броне загрохотал Морозов — вон Севка руками машет.

Действительно стоявший метрах в пятидесяти впереди, у поворота Семушкин еще некоторое время отчаянно — тревожно жестикулировал, а потом, убедившись, что его манипуляции замечены товарищами шустро нырнул в лес. Андрей с высоты танковой башни дал отмашку Андрейченко, а затем, спрыгнув вниз вместе с остальными бойцами, поспешил укрыться в густом кустарнике.

Сначала до пограничников донесся рев двигателей, затем из-за поворота показались автомашины. Первой катила открытая легковушка с запаской на капоте, за ней пылили три грузовика. Два внушительных размеров тягача с платформами и крытый брезентом фургон с эмблемой «Опеля» на капоте.

Поравнявшись с танковой колонной, легковушка тормознула, из нее выбрался немецкий офицер. Махнул рукой, давая знак остальным, остановится. Фыркнув моторами, машины встали. Из фургона высыпало десятка полтора солдат.

Наблюдая за противником, Карасев тихонько матерился про себя. Позиция для атаки крайне неудобная. Большая часть смолящих сигаретки и разминающих ноги фрицев скрыта с глаз пограничников башней головного танка, всех разом не накроешь, а ввязываться в перестрелку никак нельзя.

— Отставить — зашипел Андрей, видя, что пристроившийся рядом молчаливый здоровяк Игнатов, прищурив один глаз и закусив нижнюю губу, старательно ловит офицера в прицел «ручника» — без команды не стрелять.

Боец недовольно покосился в его сторону, но подчинился и шепотом передал приказ дальше.

Между тем, не подозревающей о нависшей над его головой опасности, фриц отдал какую-то команду, заставившую подчиненных закончить перекур и заняться делом. Загремел металл, большая часть солдат полезли обшаривать брошенную технику, остальные бросились к своим машинам. Взревев двигателем, один из тягачей вырулил на дорогу и стал задом сдавать к головному танку.

— Семушкин — Андрей повернулся к бойцам — дуй к лейтенанту, доложишь обстановку. Остальные продолжаем наблюдение.

— Командир, да мы этих олухов в два счета — горячо принялся убеждать Андрейченко — посмотри, у них половина даже оружие в грузовике поставляли. Это ж тыловики. Они и мявкнуть не успеют.

— Отставить я сказал — не отрываясь от разглядывания суетящихся фашистов, бросил Карасев — Андрейченко какова задача наряда?

— Наблюдать и в бой не ввязываться.

— Ну, вопросы еще есть?

— Нет — неохотно буркнул боец.

— Значит, продолжаем выполнять приказ.

Бойцы притихли, рядом было слышно только их недовольное пыхтение. Между тем немецкие трофейщики, дело свое знали туго. Довольно быстро они загрузили два танка на платформы тягачей, офицер запрыгнул в легковушку, и колонна скрылась за поворотом. На дороге остался «Опель» и устроившие очередной перекур солдаты.

Раздавшийся за спиной легкий хруст ветки в полной тишине для Андрея прозвучал как винтовочный выстрел. Резко обернулся он увидел перед собой физиономию изрядно запыхавшегося Семушкина.

— Лейтенант приказал немцев не трогать — переведя дыхание, сообщил он — там дальше по дороге МТС. Нам приказано выдвинуться, провести разведку и дожидаться основные силы в роще к западу от станции.

— Ну вот, я же говорил, никуда они от нас не денутся — удовлетворенно заметил Карасев — пошли мужики.

Километра два они шли по лесу, вдоль дороги, затем, продравшись через узенький просвет в колючей стене ежевичника, оказались на краю обширного кукурузного поля, на дальнем конце которого виднелись какие-то постройки.

Высокая кукуруза надежно скрывала бойцов от посторонних взглядов, но она же значительно ограничивали обзор. Идущий первым Андрей видел перед собой только сплошную стену стеблей с широкими, острыми листьями и несозревшими зелеными метелками и слышал ее шуршание и тихое сопение пробирающегося следом Морозова.

Треск мотоцикла, раздавшийся совсем рядом, заставил остановиться и застыть неподвижно, напряженно прислушиваясь, а потом шарахнутся вправо. Дорога оказалась неожиданно близко, Карасев чертыхнулся про себя, чудак, знал же, что при ходьбе человек забирает влево, так могли и на фрицев наскочить. К счастью мотоцикл пронесся на приличной скорости и немцы ничего просто не успели заметить.

Деревянные ворота, МТС, судя по всему, были вынесены лихим таранным ударом, о чем красноречиво свидетельствовали остатки левой створки, висящие на погнутой петле. Вместо них, доступ на машинный двор перегораживала длинная березовая лесина. Как и стоящее рядом здание сторожки, новые хозяева, аккуратно с чисто немецкой педантичностью, разрисовали ее диагональными черными полосами. У шлагбаума неторопливо, внимательно созерцая что-то у себя под ногами, прогуливался часовой с карабином на плече. Еще один караульщик, поставив оружие на расстояние вытянутой руки, вроде как дремал, сидя на лавке и откинувшись спиной на полосатую стену караулки. Еще раз, внимательно оглядев дышащую миром и спокойствием почти идиллическую картинку, Андрей попятился назад. Похоже, это единственный пост, правда, подойти к нему незамеченным, не так-то просто. Кукурузное поле отделяет от сторожки почти сто метров совершенно открытого и прекрасно просматриваемого, а ночью, судя по наличию большого фонаря на столбе и тянущихся от него проводов, еще и освещаемого пространства. Разве, что попробовать вдоль забора, он достаточно высок и тень от него должна надежно скрывать крадущегося человека. Махнув бойцам, призывая их следовать за собой, Карасев двинулся в обход территории МТСа к небольшой березовой роще.

Глава 12

Вместе с сумерками подошло подкрепление.

— Докладывай отделенный чего тут у тебя — Подошедший Малышенков взмахом руки остановил «подорвавшегося» было с места Карасева и устало присел на траву рядом.

— Наружный пост у них один, в воротах — начал Андрей — днем было двое караульных, сейчас усилили еще парочкой. Часовой у шлагбаума, остальные в сторожке. Весь день грохотали сильно и машины ревели, сейчас еще работают, но вроде, потише стали. Основная масса фрицев два часа назад куда-то укатила на двух грузовиках. Судя по всему, осталась только охрана и ночная смена работяг. Не больше пятнадцати рыл.

— Данные точные?

— Семушкин весь вечер на березе просидел, по головам сосчитал. Там во дворе техники полно и их, и нашей, еще в боксах что-то стоит.

— Ясно — лейтенант поднялся — берешь своих, выдвигаетесь вдоль забора, твоя задача караулка. Как думаешь действовать?

— Думаю особо мудрить, смысла нет, часового в ножи и гранату в окошко. Ремонтников немного с ними управимся быстро.

— Шумно будет — нахмурился взводный — здесь, рядом деревня, наверняка немцы там ночуют.

— Так ведь технику рвать будем, все равно шум поднимем — заметил устроившийся рядом Олексич — в километре отсюда место хорошее есть. Я второе отделение и всех пулеметчиков возьму, если фрицы сюда кинутся, встретим как надо.

— Ну, на том и порешим. Значит, после твоей гранаты мы начинаем — кивнул Малышенков — действуйте мужики.

— Отделение становись — Карасев подошел к отдыхающим пограничникам — Игнатов временно поступаешь в распоряжение замкомвзвода.

Хмурый пулеметчик вышел из строя и закинув на плечо оружие, двинулся следом за сержантом.

— Слушай боевой приказ — Андрей окинул взглядом замершую перед ним троицу — выдвигаемся к сторожке, по-тихому снимаем часового, отдыхающую смену уничтожаем гранатами. Задача ясна?

— Ясно — негромко откликнулись бойцы.

— Тогда пять минут оправиться, подогнать снаряжение и выдвигаемся.

Распустив бойцов, Карасев занялся собственным снаряжением, проверил оружие, подогнал ремни. Попрыгал на месте, прислушиваясь, вроде ничего нигде не брякает. Еще раз окинул взглядом занимающихся тем же, подобравшихся и посерьезневших пацанов.

— Готовы?

Ответом послужили только молчаливые кивки.

— Ну, пошли хлопцы.

Одной короткой перебежкой пересек небольшое пространство отделяющее опушку рощи от ограды МТС. Прижался спиной к шершавым доскам, прислушался. Рев дизельного двигателя и металлический стук из-за забора надежно маскировали негромкие шаги бегущих следом бойцов. Прохаживающийся у шлагбаума с винтовкой наперевес немец благоразумно старается не покидать пределов очерченного светом фонаря круга, за которым царила непроглядная тьма. Притаившегося в тени забора пограничника отделяют от часового метра три ярко освещенной площадки, но фашист, словно почувствовав на себе чужой взгляд, повернулся именно в его сторону и пристально уставился, тщетно силясь разглядеть что-либо в кромешной темноте.

— И долго ты стоять так будешь? Ну, хоть ближе подойди что ли — у Карасева заканчивалась терпение, и он начинал потихоньку «закипать» — уставился, как баран на новые ворота. Повезло еще, что часть тыловая, расслабились немцы, привыкли в своих «европах» к спокойной жизни, караульщик, вон вместо того, чтобы в тени стоять на освещенное место вылез. Один хрен из света в темноту много ненасмотришь, чего стоять спрашивается, людей задерживать?

Как будто услышав адресованный ему мысленный посыл, солдат, наконец, развернулся, и словно в насмешку, шагнул в противоположную сторону, разрывая расстояние между собой и затаившимся врагом еще на метр. Медлить было нельзя, и Андрей метнулся вперед. И надо же было такому случиться, именно в этот момент паранойя взыграла у фрица с новой силой и он резко обернулся. Счет шел уже на доли секунды, понимая, что не успевает, Карасев наотмашь ударил зажатым в руке длинным трофейным штыком. Часовой издал вместо тревожного крика какой-то невнятный булькающий звук, и выронив оружие, повалился на спину, зажимая руками перерезанное горло.

Брякнул упавший на твердую, утоптанную землю карабин, с шумом свалилось умирающее тело.

— Алярм! Алярм! Русишен зольдатн! — высокий, голый по пояс, перемазанный машинным маслом немец, стоявший возле серой бронированной танковой туши во дворе, расширившимися от ужаса глазами смотрел на расправу над часовым и орал, орал как резанный.

Со стуком распахнулась легкая, дощатая дверь, в ярко освещенном дверном проеме показалась фигура в фельдграу. Рядом треснул винтовочный выстрел, и фриц, сложившись пополам, рухнул с крыльца. Почти одновременно зазвенело разбитое стекло. Сообразив, что сейчас произойдет, Карасев прыгнул в сторону, закрывая голову руками. Два гранатных разрыва слились в сплошной грохот. Хлипкое строение несчастной сторожки, кажется, даже подпрыгнуло на месте. Над головой что-то шумно разрезало воздух и с глухим деревянным стуком шлепнулось неподалеку. Крикливый фриц наконец заткнулся и стремительно нырнул под прикрытие танковой брони. Вовремя. Во двор МТС ворвались трое бойцов карасевского отделения. Бегущий первым Андрейченко вскинул карабин к плечу, выстрелил в кого-то невидимого, передернул затвор, снова выстрелил. Стараясь не отставать от подчиненных, Андрей подхватил свой МП и рванул следом. Слева метнулась какая-то серая тень, он полоснул в ту сторону короткой очередью. Пуля толкнула бегущего немца в спину, он изогнулся и упал лицом вниз. Хлестко и часто били карабины пограничников отстреливающих бестолково мечущихся, безоружных врагов.

Что-то свистнуло, и звонко цокнуло по капоту стоящего рядом тягача. Карасев поспешно нырнул за колесо и закрутил головой, пытаясь определить, откуда стреляют. Ага, вон из-за гусеницы советского КВ с пробитым в районе двигательного отсека бортом, темной махиной возвышавшегося в дальнем углу двора, высунулся винтовочный ствол. Очевидно, кто-то из фрицев все-таки умудрился добраться до оружия. Ну, точно вон мелькнул кусок серого мундира и тут — же спрятался обратно. Хитрый сволочь, просто так его отсюда не взять, эх гранатку бы. Немец между тем выстрелил снова, один из бегущих по двору пограничников споткнулся и упал.

— Твою мать…, вот гаденыш — Андрей злобно матюкнулся наблюдая как боец, волоча по-видимому простреленную ногу, пытается отползти в укрытие — чем же тебя сука достать.

Он осторожно выглянул из своего укрытия, пытаясь найти позицию повыгодней. Тут же в пыль рядом с лицом звучно щелкнул кусок свинца, ушлый вражина заметил шевеление и не замедлил отреагировать.

— Так дружок, да у тебя два патрона осталось — Карасев злорадно ухмыльнулся — а где же мои ребятки то. Где их черти носят.

Словно в ответ из-за ближнего угла, заставленного техникой бокса, колобком выкатился Семушкин. Завидев нового противника, немец выстрелил, к счастью промазал, юркий уралец успел проскочить пару метров простреливаемого пространства и нырнуть в укрытие.

Андрей осторожно выглянул, ствол немецкого карабина исчез. Или перезаряжается или позицию меняет, в любом случае времени терять нельзя. Дернул затвор автомата и, поднявшись в полный рост, бросился вперед. Холодная, мерзкая струйка побежала по спине, в ушах тяжелым молотом бухал адреналин, с минуты на минуту он ожидал выстрела, удара, но шаг, другой и вот уже окрашенный местами обгоревшей защитной краской борт КВ. Нога на каток вторая на гусеницу и он на броне. Фриц дико заорал, отскакивая от танка и вскидывая карабин, но не успел. Короткая очередь наискосок перечеркнула серую ткань мундира и отбрасывая назад к забору уже мертвое тело.

— Готов? — окликнул снизу голос Семушкина.

— Готов — не оборачиваясь, глядя на распростертое перед ним тело врага, хрипло отозвался Карасев.

На освещенном фонарями дворе машинно-тракторной станции между тем уже часто замелькали защитные гимнастерки пограничников.

— Давай родной, давай, поторопи своих орлов — Малышенков немного суетливо подгонял молодого сержанта с черными саперными петлицами на новенькой гимнастерке, с которой резко контрастировали выцветшие добела, грязные пилотка и шаровары.

— Тащ лейтенант — оправдывался сапер — взрывчатки на все не хватит, техники слишком много.

— Значит, выбирайте только исправную — отрезал взводный и заорал — Федосеев! Федосеев!

— Здесь! — из бокса выскочил запыхавшийся бывший участковый. Милицейскую гимнастерку, он давно сменил на защитную, и только галифе оставались синими.

— Твое отделение в помощь саперам — бросил взводный — Карасев! Организуй сбор трофеев и боевое охранение.

— Есть — Андрей спрыгнул с моторного отсека КВ и обернулся к топчущемуся рядом Семушкину — найди…, не отставить лучше Морозова, займите позицию у ворот. А Андрейченко сюда направь.

— Понял, командир — боец кивнул и исчез за кабиной грузовика.

Карасев подошел к убитому немцу, поднял карабин. Дернул затвор, блеснув металлом на землю, шлепнулся патрон, последний. Да, похоже, повезло. Закинул оружие на плечо и отправился выполнять приказ.

Трофейного оружия оказалось немного, с десяток карабинов с двумя сотнями патронов и четыре гранаты «колотушки», вот, пожалуй, и все. С техникой повезло гораздо больше. Помимо уже знакомых парочки тягачей, четверки «двадцатьшестых» и обгоревшего КВ, во дворе, в боксах стояло еще три танка: советский БТ с нелепо торчащим к небу из покореженной маски орудием, и два немецких. Именно они заинтересовали пока еще не сталкивавшегося с гитлеровскими «панцерами» Карасева больше всего. Стоявшая во дворе машина была совсем не похожа на показанные в знаменитых Озеровских эпопеях угловатые «коробки», в которых без труда угадывались загримированные Т- 44. Вообще ничего общего. Вытянутая в длину, смещенная к корме башня с короткой, толстой пушкой, высокой командирской башенкой, и люком для экипажа расположенным довольно непривычно, не сверху как у наших, а сбоку, слева. Честно говоря, что это за «зверь» и как воевать с ним Андрей представлял себе с трудом. Нет, конечно, во время срочной службы его учили, что танки следует поражать в борт, корму или гусеницы. Один раз, на полигоне, довелось стрельнуть из РПГ по разбитой, ржавой «полстапятке», вот, пожалуй, и весь опыт борьбы с «вражеской» бронетехникой. Не приведи Бог столкнуться с таким лицом к лицу, гранатометов то здесь еще не придумали. Хотя, судя по солидной, заваренной заплатой дыре в борту, и на этого монстра нашлась управа. Второй «немец» стоял в боксе, судя по снятой гусенице и отсутствующему переднему правому катку, имел проблемы с «ходовкой». От первого он на неискушенный взгляд совершенно не разбиравшегося в «древней» технике Карасева отличался лишь меньшими размерами башни и более длинной, но меньшей по калибру пушкой.

— Слышь, земляк, куревом не богат? — из открытого люка выбрался саперный сержант.

— Не курю.

— Плохо — сапер уселся на броню, свесив ноги — что, раньше не встречался?

— С кем? — не понял Андрей.

— С кем, с кем, с танками немецкими.

— Нет, не довелось как-то.

— Повезло — сержант выудил из кармана шаровар тощий кисет, вытряс из него на клочок бумаги остатки табачной крошки и пыли, свернул маленькую «козью ножку», прикурил и с видимым удовольствием затянулся едким дымом — мы под них на третий день попали. Штук десять вот таких, откуда ни возьмись, на нашу колонну выскочили. От батальона, почитай, что ничего и не осталось, всю технику пожгли, народу уйму положили, а живых потом полдня по лесу собирали.

— Да, несладко видно пришлось — представив себе картину разгрома, Карасев зябко повел плечами.

— Страшное дело — кивнул собеседник — полуторку, как картонку… А самое хреновое знаешь что? Они колонну нашу раздавили и дальше пошли, как будто даже и не заметили. Вроде как между делом… Как муху прихлопнули. Прет он на тебя, а ты и сделать ничего не можешь.

— Закончили? — в бокс заглянул Малышенков.

— Закончили тащ лейтенант — спрыгивая на землю, откликнулся сапер.

— Уходим.

Поодиночке и группками, бойцы выскакивали за ворота и исчезали в душной, непроглядной темноте июльской ночи, подгоняемые разгорающейся со стороны дороги трескотней ружейной и пулеметной пальбы, время от времени сопровождающихся кажущимися такими безобидными хлопками пушечных выстрелов.

Все? — коротко бросил взводный, выбежавшим из ворот командирам отделений.

— Саперы только остались — кивнул Федосеев.

— Давайте ребята, уводите бойцов — лейтенант обернулся — отправь посыльного к Олексичу, пусть тоже отходят. Встречаемся в роще, в двух километрах южнее Немовичей. Запомнил.

— Запомнил — Карасев развернулся и припустил бегом, догоняя уходящих товарищей.

— Морозов!

— Здесь! — боец вынырнул из темноты.

— Значит так — Андрей смотрел на усталую, довольную физиономию стоящего перед ним подчиненного, и словно наяву увидел перед собой скуластое лицо Тимура, тонкие черты Ильи, рыжую шевелюру Наливайко, таких же девятнадцатилетних мальчишек. Слова приказа, словно застряли где-то в горле — лейтенанту доложишь, я убыл к Олексичу, в отделении остаешься старшим вместо меня. Все, исполнять приказание.

Пограничник словно растворился в ночи, а Карасев легкой трусцой двинулся вдоль дороги. За его спиной на бывшем МТСном дворе сначала что-то ярко полыхнуло, а затем один за другим загрохотали гулкие взрывы, перекрывающие отдаленные звуки перестрелки, заставившие невольно пригибать голову. Некоторое время, опасаясь заблудиться, двигался, стараясь держаться рядом с сереющей в темноте лентой проселка, но вскоре свернул и вломился в колючую стену кустарника. Звуки суматошной пальбы со стороны дороги становились громче с каждым шагом. Сбивая листву и ветки, знакомо посвистывали шальные пули, что- то прошелестело над головой и на небольшой поляне, примерно в сотне метров от упавшего ничком в траву Андрея вырос небольшой фонтан земли, огня и дыма.

«Своего» снаряда, он не услышал. Просто что-то яркое взорвалось в голове, и кто-то словно «выключил свет», все. Ни грохота, ни боли, ничего. Нет, боль пришла, потом, когда Карасев, наконец, смог открыть глаза и увидеть склонившиеся над ним лица пацанов из второго отделения.

— Живой? — в поле зрения «нарисовалась» озабоченная физиономия Олексича.

— Не знаю — Андрей, со стоном, сел сжимая руками грозящую расколоться на мелкие кусочки черепушку — чем это меня?

— Похоже, в рубашке родился — невесело хмыкнул Богдан — снаряд совсем рядом рванул. От осколков деревом закрыло, а вот ком земли точно по башке пришелся. Долбанный броневик всю малину нам обгадил. Без него мы бы фрицев уже давно кончили. Ты, вообще какого черта сюда поперся?

— Лейтенант… — Карасев попытался подняться и вновь со стоном опустился на траву — лейтенант сказал отходить.

— Это я и без тебя уже понял — махнул рукой сержант — так хлопцы, берем его и тикаем. Давайте, давайте, поживее.

Погранцы не заставили себя долго упрашивать, подхватив «болезную» тушку Андрея и нахлобучив ему на наспех перемотанную бинтом голову, найденную рядом, измятую фуражку, поволокли ее прочь от дороги, на которой без умолку трещали выстрелы и что — то ярко пылало, так, что зарево ярко отражалось в густой черноте ночного неба.

Минут через пятнадцать дикой «скачки» по корягам и буеракам, он уже вполне мог двигаться самостоятельно и хотя последствия легкой контузии в виде непроходящей боли в затылке, легкого головокружения и тошнотного состояния никуда не делись, Карасев старался не отставать от товарищей.

Глава 13

Рассвет застал их в трех-четырех километрах от места боя на дне глубокого, поросшего орешником оврага. Утреннюю тишину нарушали лишь птичий пересвист и стоны раненого. Рядом, вповалку похрапывали утомленные ночным боем и пробежкой бойцы.

— Чего Андрюха, не спится? — Олексич тяжело поднялся, подошел, сел рядом.

— Да какой там сон — махнул рукой Карасев — на том свете отоспимся.

— Я вот тоже думаю — Богдан стянул с головы фуражку, хлопнул ей об голенище сапога, сбивая пыль — надо у местных дорогу на Немовичи узнать. А то ночью сиганули в лес, хрен его знает, где мы сейчас находимся. Как бы от своих не отстать.

— Да, ситуевина — протянул Андрей — кто пойдет?

— Вместе и пойдем, чего делится, и так семь человек осталось. Троих ребят потерял, да еще вон Адашкин, не знаю, донесем или нет.

Наличие в немецкой колонне спешащей на помощь уничтожаемому МТСу трофейного советского бронеавтомобиля оснащенного сорока пяти миллиметровой пушкой оказался для засевших у дороги бойцов второго отделения полной и весьма неприятной неожиданностью. Используя фактор внезапности, удалось уничтожить мотоцикл, поджечь один из грузовиков и истребить с десяток оккупантов. Однако вскоре численное превосходство противника и артиллерийская поддержка дали о себе знать. Чаша весов постепенно стала клонится не в пользу пограничников и едва дождавшись загремевших со стороны мастерских взрывов, Олексич, посчитав свою задачу выполненной, дал приказ отходить. К счастью, отступающие бойцы наткнулись на оглушенного близким снарядным разрывом Карасева.

— Подъем мужики — нахлобучив фуражку на голову, сержант поднялся на ноги — идти надо.

Отдыхавшие бойцы зашевелились, поднимаясь, поправляя снаряжение и проверяя оружие. Так и не пришедшего в сознание, раненого командира второго отделения осторожно загрузили на импровизированные носилки, сооруженные из пары крепких жердин и плащ-палатки, и вскоре небольшой отряд покинул место дневки. Узкая тропинка, пропетляв по дну оврага и легко взбежав на один из его склонов, вывела к обширному, наполовину скошенному лугу, через который неширокой серой лентой протянулась проселочная дорога.

— Ну что командир, куда дальше? — Андрей до рези в глазах всматривался в темную полоску на другой стороне почти двухкилометрового поля — похоже там какой-то населенный пункт.

— Похоже на то — кивнул Олексич и зло сплюнул — на своей земле, и в прятки играем. Дожили.

— Погодим до ночи, или рискнем?

— Ты вот, что Андрюха — Богдан сдвинул фуражку на затылок и смерил Карасева испытующим взглядом — как самочувствие?

— Норма — Андрей усмехнулся — жить можно, если не долго. Понял я тебя командир, схожу, посмотрю.

— Тьфу, типун тебе на язык. Игнатова с собой возьми. Осторожненько глянете, что к чему, и сразу назад.

В принципе, в поставленной задаче ничего особо сложного не было. В наличие в лежащим перед ним поселении хоть какого-нибудь вражеского гарнизона, он сильно сомневался. Слишком уж ненаезжен ведущий к нему проселок.

При ближайшем рассмотрении село оказалось и не селом вовсе, а довольно большим хутором, буквально утопающем в пышной зелени яблонь и черешен, увешанных созревающими плодами. У плетеной ограды крайней хаты мирно пощипывала траву коза, рядом сидела маленькая, сгорбленная, древняя старушонка, несмотря на жаркий день обряженная в серый шерстяной платок и овчинную безрукавку поверх длинной холщовой рубахи. Появление пограничников и коза, и ее хозяйка восприняли совершенно безразлично.

— День добрый мамаша — вежливо и на всякий случай довольно громко поздоровался Андрей.

— Добрый, добрый — скрипучим, словно звук несмазанных ржавых дверных петель голосом отозвалась старуха- вы кто сынку таки будэте?

— Свои бабуля, свои, советские мы.

— Тю, советские — женщина покачала головой — и деж воны зараз те советские. Уси втеклы, тильки мы их и бачили.

— Мда, тяжелый случай — Андрей попытался зайти с другой стороны — мамаш немцы на хуторе есть?

— Ни, нимае нимцив — темное, сморщенное словно печеное яблоко лицо селянки выразило искреннее недоумение — з виткеля тут нимцы? Воны ще у осьмнадцатом роце уйшлы. Так кто ж вы таки хлопцы будыте?

— Не в себе бабка — негромко заметил Игнатов.

— Да, ничего нам здесь не светит. Однако, похоже, фрицев действительно здесь нет — согласился Андрей — ладно, будь здорова мать, пойдем мы.

— Спаси Христос, хлопчики, спаси Христос — закивала головой старуха, провожая бойцов безмятежным взглядом блекло голубых глаз.

Карасев подошел к углу хаты, осторожно выглянул. У колодца, поставив на землю полные ведра, о чем-то оживленно судачили меж собой две моложавые, что называется кровь с молоком хуторянки. Чуть в стороне резвилась стайка ребятни. Нет даже намека на присутствие противника. Мир и спокойствие, вроде и никакой войны. Живут себе селяне размеренным, привычным жизненным укладом. С одного из дворов выкатилась телега, запряженная неказистой, рыжей кобылкой. Возница — паренек лет четырнадцати в полотняной рубахе, закатанных до колен штанах и черной, видавшей виды кепке ловко запрыгнул в повозку, развалился в ней, свесив босые, грязные ноги и щелкнул вожжами. Лошаденка тряхнула головой, и телега неспешно покатила по пыльной улочке.

Сельцо продолжало жить своей мирной беззаботной жизнью. От веселой стайки малышни отделился мальчишка лет десяти и опрометью, взбивая пыль босыми пятками, побежал к хате, за которой прятались пограничники. На ходу развязывая тесемку полотняных штанов, свернул за угол, да так и остановился, столкнувшись нос к носу с вооруженными незнакомцами.

— Тихо, не бойся — поспешил успокоить паренька боец.

— А я и не боюсь — пацан шмыгнул, утерев нос рукавом, второй рукой продолжая удерживать сваливающиеся штаны — ты дядьку красноармеец?

— Вроде того.

— Понятно — мальчишка, вспомнив зачем он сюда пришел, справил нужду и завязывая порты, как бы промежду прочим деловито бросил через плечо — вы, у село не ходите.

— Немцы? — вскинулся Андрей.

— Ни, нимцив нема — возразил пацан — тильки дядьку Пылып с мужиками вже троих ваших словил и у сарайке держит. Вин говорит, советы кончились. А теперь як нимцы придут, вин им москалей — комиссаров выдаст и за то нам усим от новой власти почет и уважение будет.

— Вон значит как. Ну а вы чего?

— А мы чего, мы ничего. Мамка говорит що дядку Пылып гад и перед нимцами выслуживается, щоб воны ему грошей дали. Тильки неможно так. У нас батька у Красной Армии. Як жеж можно?

— Как звать то тебя?

— Иваном кличут — важно пояснил малец.

— Так где Иван ты говоришь сарайка та?

— Та вон, яка сама велыка хата, то Пылыпова. А во дворе сарайка.

— Так как же он их поймал то? Красноармейцы это же не зайцы. У них и оружие есть. Они что не сопротивлялись? Сколько у него мужиков то?

— Тю — пацан, как-то по-взрослому, ухмыльнулся — та зайцив труднее спойматы було. А мужиков — два сына, да кум. Пылыпов кум — Остап пьяный на все село трепал, що воны их горилкой напоилы и повязалы чуть теплых. Ладно пийшов я, а вы смотрите, не ходите у село.

— Хорошо — кивнул Карасев — а ты про нас не проболтаешься?

— Ни — парнишка возмущенно замахал руками — чи я зовсим дурный, чи шо?

Некоторое время Андрей наблюдал, как мальчик, старательно не оглядываясь, неспешно направляется к играющим у колодца сверстникам. С одной стороны в добрых намерениях своего недавнего собеседника он не сомневался, но с другой стороны, ребенок есть ребенок, нельзя быть уверенным ни в чем. В любом случае надо действовать, в конце концов, по приближении основного отряда пограничников бандиты могут попросту ликвидировать захваченных военных и спрятать улики. Значит нельзя дать им такую возможность.

— Ну что — Андрей повернулся к напарнику — пойдем, потолкуем с этим Филиппом что ли.

— Можно — Игнатов нехорошо усмехнулся, огладив ствол пулемета — расскажем кулачью, куда советская власть делась.

Выбравшись из своего укрытия, они не торопясь двинулись к самому большому подворью, стоявшему в центре селенья. На громкий стук в добротные дощатые ворота, под громкий собачий лай вышел сам хозяин — крепкий широкоплечий, седоватый мужик лет пятидесяти. Некоторое время он стоял, молча, цепким внимательным взглядом изучая незваных гостей.

— День добрый уважаемый — вежливо поздоровался Карасев, натянув на физиономию самую простецкую улыбку — водички не найдется?

— Так вон жеж колодец, пей, не хочу, или — мужик ухмыльнулся — так пить охота, что аж переночевать негде?

— Ага — жизнерадостно заржал Андрей — а еще пожрать бы не мешало.

— Ну, вы хлопцы хваты — Филипп шире открыл калитку — ну заходьте, колы так, добрым людям всегда рады.

Парни шагнули внутрь, а селянин прежде чем закрыть за ними ворота, как он думал незаметно, окинул улицу подозрительным взглядом.

Огромный черный пес, рванувшийся было к гостям с самыми недружелюбными намерениями, получил добрый пинок хозяйского сапога, и недовольно ворча, уполз в конуру. Здоровенный детина, орудующий деревянными вилами у сеновала, окинул вошедших делано-безразличным взглядом и спокойно продолжил работу.

— Ну, ступайте до хаты — добродушно проворчал радушный хозяин — а я жинке кажу, нехай на стол соберет. Та пукалки свои вон хоть у дверей поставьте что ли не боитесь, никто их не тронет.

Словно по мановению волшебной палочки на широком столе, стоящем посреди просторной горницы появились миски со снедью, сноровисто расставленные хозяйкой — маленькой, хрупкой, старающейся быть незаметной женщиной. У изрядно оголодавших за время блуждания по вражеским тылам бойцов даже желудки радостно заурчали от предвкушения роскошной трапезы, а Филипп, многозначительно подмигнув, извлек откуда-то и водрузил на середину стола двухлитровую бутыль, запотевшую, наполненную прозрачной как слеза жидкостью.

— Ну що хлопцы, за здоровьице — он наполнил самогоном до краев два граненых стакана.

— А ты чего отец — Андрей поднял свой стакан, вопросительно посмотрел на селянина — с нами не примешь? По маленькой?

— Ни, у мене зараз еще дел невпроворот — махнул рукой селянин — а вы пейте, пейте. У мене горилка дюже гарна.

— Д а я вот для начала спросить хочу — Карасев с трудом сглотнув голодную слюну поставил на стол прохладный стакан и придвинувшись вплотную к сидящему рядом хозяину дружески обнял его за плечи — ты отец, нам отдохнуть в сарайке постелешь?

— Можно и в сарайке — мужик, почуяв неладное, попытался освободиться от «дружеских» объятий, левая рука его скользнула в карман пиджака — а ты чего это хлопче?

— Спокойно дядя — подсевший с другой стороны Игнатов перехватил и выкручивая, сжал его кисть, другой рукой извлекая из кармана селянина блеснувший вороненой сталью «наган».

Филипп попытался вырваться, но в бок ему уперся ствол его собственного револьвера.

— Не дергайся — предупредил его Андрей — сиди спокойно, будешь жить. Пока.

— Вот оно значит, яка она, благодарность — мужик прекратил попытки высвободиться и повысил голос в надежде, что его услышать подельники во дворе — нашим салом нам же по сусалам, значит?

— Про благодарность мы с тобой потом потолкуем — утешил его Карасев. Воспользовавшись тем, что его товарищ плотно удерживает бандита под контролем, он встал, снял с гвоздя на стене свой автомат, и передернув затвор, пристроился слева от входа — ну зови что ли своих подкулачников. Потолкуем и с ними тоже.

— Сволота вы краснопузая — покачал головой хозяин — ну кончите вы меня, так вам же все одно крышка. Вам же все одно, отсюда живыми не выйти.

— А ты без лирики. Делай, чего говорят — Игнатов не настроенный на дискуссию пребольно ткнул его в ребра стволом револьвера и взвел курок.

— Ну не так-то легко нас здесь достать — Андрей окинул дом хозяйским взглядом — опять же, неужто тебе добра честно нажитого не жалко?…

Договорить он не успел. Входная дверь широко распахнулась, и на пороге нарисовался уже знакомый детина. На сей раз вместо сельхозинструмента в руках он держал мосинский карабин.

— Чаво… — он удивленно застыл, уставившись на своего главаря сидящего в обнимку с пограничником.

— Бац — приклад карасевского МП с глухим стуком соприкоснулся с черепушкой бандита, отчего тот мешком рухнул на пол.

— А-а-а — кто-то дико заорал за дверью и следом оглушительно грохнул обрез.

Андрей ответил короткой очередью, которой, впрочем, оказалось достаточно, о чем ясно свидетельствовал шум падающего тела и отсутствие дальнейшего движения в сенях.

— Живой? — Карасев метнулся к товарищу.

— Живой — бледный Игнатов сидел на полу, морщась и держась за простреленное плечо. Вот Филиппу повезло меньше. Грудь главаря была буквально разворочена выпущенным с близкого расстояния картечным зарядом. Некоторое время он еще тяжело хрипло дышал, бессмысленно глядя в потолок невидящими глазами, а потом пару раз дернулся и затих.

— Потерпи чуток. Я сейчас — памятуя о наличие еще одного противника, Андрей бросился к выходу.

Стараясь, не подставится под пулю, выглянул в сени. Никого. Переступив через труп застреленного им бандита, пинком открыл дверь, и кубарем выкатился наружу. Освещенный солнцем просторный двор был пуст. Только без умолку выла, забившаяся в конуру, испуганная выстрелами собака. Добротные ворота распахнуты настежь. Андрей метнулся на улицу. Тоже никого. Заслышавшие выстрелы селяне попрятались кто куда, а уцелевшего бандюка и след простыл. Поняв, что искать его дело бесперспективное Карасев вернулся к раненому товарищу.

Игнатов, матерясь, разодрал зубами упаковку ИПП. Андрей как мог, его перевязал. Оглушенный ударом приклада здоровяк начал потихоньку приходить в себя, и бойцы, скрутив ему руки за спиной, вытащили пленника во двор. Тот даже не пытался сопротивляться, только что-то нечленораздельно мычал, и ошалело тряс окровавленной башкой.

У распахнутых ворот между тем стали собираться люди. В основном женщины и дети. Немногочисленные мужчины под взглядами пограничников, старательно отворачивались и прятали глаза. Две сердобольные соседки, воровато оглядываясь, увели куда-то причитающую и рвущуюся к мужу и сыну маленькую хозяйку. Впрочем, Андрею было не до нее, разглядев в толпе любопытную физиономию Ваньки, он подозвал паренька к себе, объяснил, как найти Олексича и остальных бойцов и отправил за помощью.

Глава 14

К величайшему изумлению пограничников, сарай в котором должны были находиться захваченные красноармейцы, оказался пуст. Кроме сельхозинвентаря, пустых бочек и разного хлама в нем не было ничего, и никого. Плененный бандит на все вопросы лишь пялился на парней полными неприкрытой ненависти глазами и тупо молчал, делая вид, что не понимает о чем идет речь. Заняться им вплотную Андрей никак не мог, поскольку вынужден был сдерживать толпу, собравшуюся у ворот.

Сержант с основной группой пограничников примчался минут через двадцать, и тотчас свойственной ему решительностью развил бурную деятельность. Сначала разогнал толпу зевак, с которыми до того в одиночку тщетно боролся Карасев, а затем приступил к дознанию. Выслушав доклад Андрея, он обернулся к сидящему на земле у стены под охраной бойцов задержанному бандиту.

— Встать!

Селянин, затравленно озираясь по сторонам, медленно поднялся на ноги.

— Пошли — голос Олексича не предвещал ничего хорошего.

Едва переставляющего ватные, непослушные ноги здоровяка завели в злополучный сарай и поставили у стены. Здесь Богдан жестом приказал бойцам отойти, сам отступил на пару шагов назад, передернул затвор своего ППД.

— Именем Союза Советских Социалистических республик… — начал он, неотрывно глядя в бегающие глаза разом побледневшего селянина — за бандитизм, нападения и убийство бойцов Красной армии… По закону военного времени…

— Ни, почикайте — на задержанного было страшно смотреть. По бледному лицу катились крупные капли пота, ненависть в широко раскрытых глазах сменилась каким-то животным ужасом. Он рухнул на колени и заговорил быстро, боясь что его перебьют, не дадут договорить — я никого не убивав. Воны живые. Воны тута, почикайте. Я покажу. Зараз покажу.

— Показывай тварь! — рявкнул сержант.

— Я сейчас, сейчас, тильки не стреляй — бандит на коленях, то и дело оглядываясь, пополз в угол сарая. Остановившись у кучи хлама принялся старательно расшвыривать ее ногами приговаривая — воны здеся, туточки воны, туточки.

— А ну в сторону — Андрей отшвырнул селянина так, словно он был тряпичной куклой и принялся разбирать завал.

Минут пять работы, и он смог очистить сколоченную из крепких толстых досок крышку люка. Из черного зева погреба пахнуло сыростью и плесенью.

— Эй, есть кто живые? Вылазь.

Первым по хлипкой приставной лестнице поднялся крепкий, бритый наголо мужик лет тридцати с небольшим. Выцветшая, потертая хлопчатобумажная гимнастерка с чистыми петлицами рядового красноармейца казалось, вот-вот разойдется по швам на его плечистой фигуре. Следом выбрался наверх молодой, паренек одетый лишь в солдатские шаровары и бывшую некогда белой, а сейчас перепачканную землей и кровью нательную рубаху. Последним на свет божий выбрался, высокий, худощавый и нескладный, чернявый командир с алой комиссарской звездой на полуоторванном левом рукаве изодранной гимнастерки с тремя эмалированными кубиками в петлицах. Первым делом он выудил из кармана далеко не первой свежести носовой платок и близоруко щурясь, принялся протирать треснувшие стекла разбитых очков.

— Кто такие? — Богдан окинул подозрительным взглядом стоящих перед ним босоногих пленников. Из какой части?

— Командир батальона 62-й стрелковой дивизии, капитан Маркин — неожиданно шагнул вперед крепыш в красноармейской гимнастерке — сержант, немедленно вызови своего командира.

— Документы подтверждающие личность, имеются? — холодно поинтересовался Олексич.

— Ты охренел, сержант — повысил голос бритый — ты, что не видел, где мы находились.

— Молчать! — рявкнул сержант — вы все пока задержаны до выяснения личности и обстоятельств попадания в этот подвал.

— Да какие там обстоятельства — Маркин заметно «сбавил обороты» — повязали сонных, оружие отобрали и документы.

— Бреше вин — завопил из своего угла, арестованный бандит — ни яких документив у его нибуло. Вин горилку трескав и того молодого заставлял, а когда мы зашли перший руки у гору задрал, и оружие свое сам отдал. Один жидок тильки к пистолетику и дернулся…

— Разберемся — буркнул сержант и уже громче добавил — в особом отделе разберутся. Карасев возьми пару бойцов обыщи хату.

Минут двадцать кропотливого и вдумчивого «шмона» и в руках у Андрея оказался небольшой, но весьма увесистый сверток, найденный на дне здоровенного, окованного медью, старомодного сундука. Помимо пары ТТ с запасными обоймами в кусок домотканого полотна была завернута командирская книжка. С фотографии на Карасева смотрел уже знакомый чернявый политрук, разве, что без синяков и ссадин. Документ был выдан на имя Бориса Михайловича Фридмана, корреспондента дивизионной газеты «Вперед».

— Ну, нашли чего? — в раскрытое окно заглянул Богдан.

— Вот, документы и личное оружие — Андрей протянул сержанту командирскую книжку и пистолеты. Похоже, Маркин не врет, или врет, но местами.

— Какими местами? — недопонял сержант — а, ты вон о чем. Правду он местами говорит. Мне боец уже все рассказал. Этот гад, когда батальон в окружение попал, бойцов своих бросил и в бега пустился. Встретил окруженца, заставил отдать гимнастерку, а свою комсоставовскую вместе с документами в лесу прикопал. И оружие бандюкам сам отдал, струсил падла.

— А этот — Карасев кивком головы указал на документы военкора.

— А этот вроде нормальным мужиком оказался — пожал плечами Олексич — его на другой день повязали. Горилку пить отказался, пытался сопротивляться, в общем, пришлось кулачью с ним повозиться. Короче, политруку оружие и документы возвращаем, остальных под стражу, нагоним своих, пусть особый отдел разбирается.

Пока суд да дело, день уже стал клонится к закату. Досыта накормить вынужденно постившихся уже много дней пограничников и набить вещмешки трофейным продовольствием, упускать такую возможность было просто преступно, и Олексич принял решение заночевать на захваченной бандитской базе. Всех арестантов, за исключением реабилитированного Фридмана загнали в сарай, и выставив часового завалились на боковую.

Раннее утро принесло с собой две новости и обе оказались плохими. Раненый командир второго отделения этой ночи так и не пережил.

Как оказалось в планы Маркина не входила встреча с военным трибуналом и он предпочел сбежать, предварительно сговорившись с арестованным бандитом. Беглецы попросту разобрали крытую соломой крышу. Времени отряжать погоню не было и сержант после недолгого прощания с погибшим товарищем и похорон, скрепя сердце махнул на них рукой, объявив построение своего небольшого воинства. Оглядев куцую шеренгу пограничников, сержант задержал удивленный взгляд на маячившей на левом фланге долговязой нескладной фигуре военкора.

— Товарищ политрук, может вы как старший по званию примете командование?

— Да какой из меня командир — улыбнувшись, махнул рукой Фридман — я и в армии всего три недели. Командуйте сержант, у вас это лучше получится.

Олексич лишь кивнул головой, прозвучала команда и небольшой отряд покинул село, название которого Андрей так и не узнал и ускоренным маршем двинул по дороге. За своей спиной он оставил еще одну могилу с зеленой пограничной фуражкой на холмике свежеотсыпанной земли.

Своих, они нагнали только к вечеру следующего дня. А двадцать четвертого июля в течении месяца прошедшая с боями по занятой врагом территории почти триста пятьдесят километров обескровленная, насчитывающая чуть более полутора тысяч человек при трех орудиях, 124-я стрелковая дивизия и присоединившиеся к ним остатки 34-й танковой дивизии 8-го мехкорпуса прорвались через линию фронта в районе Белокоровичей.