Никто не умрет. Часть 1

Глава 26. К ЦЕЛИ — СТРЕМЛЕНИЕ

Европейцу может показаться, что все китайцы похожи друг на друга. Многие из них не смогут отличить японца от корейца, и бурята от монгола. Вот и Ивана, приехав в Китай, оказалась среди похожих, как братья, людей (узкий разрез глаз, припухлые веки, выпуклые скулы и небольшой нос), но ни один из встреченных ей людей не был похож на того, чью фотографию несколько дней назад она сняла с доски «почета» в колледже.

Старик долго разглядывал фотографию, прищелкивал языком, смешно топорща редкую седую бородку, и качал плохо выбритой головой.

— Что? — расстроилась Ивана. — Вы его не видели?

— Ким многое знает, — многозначительно ответил старик на ломанном русском, — очень много. Ким давно живет. Глаза у Кима хорошо смотрят. Что видели, что не видели, все смотрят. Уши у Кима слышат. А ноги уже плохо ходят. Мало кушать — мало сил…

Ким запахнул свой выгоревший грязно-коричневый халат, потоптался босыми ногами по пыльной почве грунтовой дороги. Узкие прорези глаз на темном морщинистом лице превратились в две раскосые линии.

— Он хочет, чтобы ты ему заплатила, — догадался Илья, покусывая горькую былинку. Со вчерашнего ужина (содержимое тарелки не внушало ему доверия, но есть очень хотелось) он никак не мог избавиться от неприятного привкуса во рту.

— Китайскими? — расстроилась Ивана, хотя для нее не имело значение, какими деньгами Ким хотел освежить свою память, у нее не было никаких.

— Он тебе очень нужен? — Соня поджала губы.

Яркий румянец на щеках и блеск в глазах Иваны говорили больше слов. «Как она сейчас похожа на Ираиду, — подумала Соня. — Это — гены. Воспитание здесь бессильно, смогу ли я уберечь ее от ошибок?».

— Китайскими не надо, — охотно закивал Ким, — надо доллар. Доллар лучше. Много доллар — еще лучше.

— Вот это я понимаю. Это по-русски: не в деньгах счастье, а в их количестве! — хохотнул Илья.

Ким в ответ охотно оскалил гнилые зубы. Соня поморщилась: она не взялась бы за такой рот даже за очень-очень много долларов.

— Сколько Ким хочет? — спросила она у старика.

Ивана распахнула глаза. Она не ожидала от нее поддержки, напротив, приготовилась к долгим уговорам и упрекам.

— Двадцать долларов хватит? На, — Соня протянула ему зеленоватые бумажки, — больше не проси. У меня больше нет.

Ким поклонился. Неторопливо забрал деньги, повертел их в темных, обветренных и по-старчески крючковатых пальцах с изломанными ногтями.

— Ким несколько лун назад ходил в Дагушань и встретил по пути якудза. Они живут на месте сгоревшего дома. Один из них был очень похож на твою картинку. Но точно Ким не знает. Все японцы очень похожи друг на друга.

Илья развернул перед его лицом карту Маньчжурии времен войны, на которой были отмечены стрелками и кружочками места военных действий.

— Это где?

Старик дальнозорко отодвинулся от трепещущего на ветру полотнища, долго смотрел на названия населенных пунктов, написанные по-русски, будто вспоминал правописание, потом ткнул в одно место черным от грязи ногтем.

— Вот так ноги не ходят, — присвистнул Илья, — Эк, куда тебя занесло, мил человек, с больными-то ногами.

Илья покачал головой, взглянул на часы, потом огляделся, будто оценивая расстояние.

— Тут ехать не меряно. А времени у нас только в один конец. Мы сейчас здесь. А ехать надо сюда. — Илья повел изжеванной травинкой от точки с надписью «Дунин» до Дагушань. — Дагушань — это китайское название порта Дальний. А Дальний и порт Артур находятся в этом районе. Есть что посмотреть, я вам скажу. Стоит в наши планы вписать, — сказал Илья и покосился на Соню — как она отреагирует на его слова, согласится ли продолжить путешествие.

Ким был доволен сделкой, но не стал провожать белых людей до места. Ким жадный, но не дурак. Он знает, что якудза не любят болтливых.

— Когда еще правил кодекс Отокоги[18], быть членом клана было почетно. Все от мала до велика считали честью, когда твой прадед приветствовал его. А нынче силиконовые пальцы не хотят носить оружие. Власть в клане пытаются узурпировать гангстеры из Южной Кореи и Тайваня.

Мамору постоянно срывался на брюзжание. В эти моменты Хан временно отключался, уходил в себя, стараясь сформулировать следующий вопрос.

— Я хочу поговорить с матерью, — сказал он.

— Зачем? — насторожился Мамору. Он боялся преждевременной встречи с Ёшико.

— Я хочу знать, как они познакомились с отцом. И много еще чего. Я хочу вспомнить детство. Моя память, как черная дыра. Я не помню ничего из той жизни. Почти ничего. А то, что всплывает в памяти, кажется мне игрой воображения, сном.

— Всему свое время. А о встрече Кацуро с Ёшико я тебе расскажу, — сказал Мамору, — я был его телохранителем в то время. Он был юн и горяч. Отец учил его быть упорным и добиваться своей цели любыми средствами. Он увидел Ёшико, когда девочка по пути в школу решила нагишом искупаться в море. Парню было семнадцать, ей — пятнадцать. Гормоны уже начали бередить их сердца. Кацуро не мог глаз от нее отвести. Я не стал ему мешать. Отошел подальше, отвернулся и сделал вид, что подбираю ракушки. — Мамору хмыкнул и мысленно позавидовал покойному. — В свои пятнадцать Ёшико уже привлекала взгляды мужчин. Но ни один из парней побережья не решился бы добиться ее силой. Все знали, как ее отец крут на расправу. Кацуро не знал страха, и готов был на любой риск ради исполнения своих желаний.

— И после того, что отец сделал с ней, мама любила отца? — удивился Хан.

— Конечно! — кивнул Мамору и улыбнулся. — Думаю, Ёшико сама подстроила свою прогулку по безлюдному побережью. Мы с Кацуро каждое утро там тренироались. Как раз в это время. В тот же вечер отец Ёшико пришел в дом Такахаси и потребовал сыграть свадьбу.

— А отец? Он догадался, что его подцепили на крючок, — улыбнулся Хан.

— Рыбка была не против попасться в ласковые сети, — лукаво ответил Мамору, — Твоя мама была разумной и очень красивой девушкой. Семья Такахаси приобрела в ее лице хорошую нее-сан. Она была первой женщиной Кацуро. Он уважал ее и прислушивался к ее советам. Ради нее он пожертвовал бы всеми своими женщинами. Но гормоны… это сила, не подвластная разуму. Однажды она привела Кацуро к гибели.

— Ты говоришь о его наложнице по имени Сонг? Она еще жива?

— Жизнь для нее будет большим наказанием, чем смерть, — веско сказал Мамору.

Хан вышел из домика садовника, где они обосновались, пока Якудза в Токио решал вопрос перехода японо-китайской границы. Руины виллы, ставшей крематорием для отца, его братьев и сестер, притягивали его к себе помимо воли.

Он ступал по черной земле, усыпанной битым стеклом, вдохнул горьковатый запах влажной от утренней росы травы, которая прикрыла следы преступления мягким ковром. Грунт прогнулся под подошвой кроссовки. От ноги вспорхнул яркий мотылек. Проследив за его полетом, Хан заметил фигуру на фоне редколесья, охватывающего бывшую виллу полукругом. Фигура почти сливалась с частоколом деревьев, но по движению ее было понятно, что человек идет в сторону разрушенной виллы. Он поднял руку. Хан узнал Ниндзя. Вслед за ним показался Самурай и, хотя Хан знал, что Якудза с ними нет, он еще долго смотрел в сторону перелеска, откуда пришли его друзья. Там осталась стоять их машина, но из нее больше никто не появился.

— Тебя ищут, — сказал Самурай, обнимая Хана. — Русская семья. Выглядят, как дикие туристы. Не скрываются, ведут себя вполне естественно. Мужчина, женщина и молодая девушка.

— От триад можно ждать любой провокации. — Сказал подошедший к ним Мамору. — Здесь мы на чужой территории, у нас в Китае слишком мало сил. Мы не можем рисковать своими людьми.

Сердце Хана сильно забилось о грудную клетку. «Это она, — подумал он, обернулся в сторону, откуда пришли „братья“, словно рассчитывал там разглядеть ее. — Зачем она приехала? Зачем так открыто ищет меня? Это глупо, совсем по-детски. Так не стал бы поступать шпион. Я не слушал ее, а она хотела мне что-то рассказать. Я плохо слушал ее, я оглох от горя, я обезумел от ярости, поэтому не смог правильно распознать знаки. Духи предков указали мне путь, но я пренебрёг им. И сейчас мне дан еще один шанс. Я буду дважды идиот, если не воспользуюсь им».

— Местный толмач сказал, что у них твоя фотография. И они, не торгуются, платят долларами. Похоже, ты им очень нужен. Я могу ошибаться, но мне не показались они опасными, — сказал Ниндзя, — Я бы их разделил и допросил каждого по отдельности. Чур, девушку допрашиваю я.

Он лукаво улыбнулся. До того, как он обменялся с Якудзой чашками саке[19], его звали Каташи, и он был цирковым акробатом. Но в 17 лет сменил гимнастические снаряды на изучения искусства «ниндзюцу». Он совершенствовал навыки воинов тени самостоятельно в течение пяти лет, используя для этого видеоматериалы. В магазине, где продавались видео, его заметил Якудза. Он организовал для него обучение у лучших мастеров Японии. После того, как Ниндзя принёс клятву верности клану, Якудза забрал его с собой в Россию. Теперь пришло время возвращаться на родину. Он был рад этому. Гибкий, сообразительный и быстрый японец за 15 лет научился хорошо говорить по-русски, но не смог полюбить эту страну.

— Даже если они невинны, их интерес к твоей персоне уже заметили, завтра на этом месте мы увидим не беззаботно порхающую саранчу, а вооруженных автоматами отряд «монахов». Собираемся. Самурай останется наблюдать за дорогой, а вы, — Мамору обернулся к Хану, — идите к моей машине, а я пока уничтожу следы нашего пребывания здесь.

Мамору отправился в дом, а Самурай отвернулся и нарочито внимательно стал смотреть на северо-запад. Хан переглянулся с Ниндзя. Они поняли друг друга без слов — не стоит устаивать дебаты со стариком — и побежали в сторону перелеска, где Самурай оставил китайский внедорожник с поддельным номером. Хан бежал, экономя дыхание, считал шаги, чтобы как-то занять мозг чем-то, кроме надежды. Это было невероятно, чтобы оказаться правдой. «А если это засада? А если „старший брат“ прав? В хитрости никто не может поспорить с китайцами».

— Девушку допрошу я, — сказал он, усаживаясь на водительское кресло, — А ты возьми на себя остальных. Отвлеки их внимание, пока я…

Ниндзя понимающе наклонил голову, по его губам скользнула улыбка.

— Что? — Хан посмотрел на него, — Я просто хочу посмотреть тот ли это человек, о котором я подумал?

— Конечно, — Ниндзя улыбнулся шире.

Отъезжая они не видели, как рядом с Самураем появился Мамору. Они смотрели им вслед.

Сухой ветер гнал «перекати — поле» по каменистой почве и сетчатые серые шары неслись, подпрыгивая на кочках по дороге. Серое пыльное небо предвещало на завтра еще более жаркий день. Цикады молчали, словно выражали Иване сочувствие, а разноцветные бабочки изредка вспархивали из травы и снова в ней исчезали. Но Ивана не видела их красоты, мысли ее были одна печальнее другой. Жесткая трава путалась в ногах. Чем дальше от дороги, тем выше стебли и труднее идти. Она не видела, как к их машине подошел незнакомец и что-то стал объяснять Илье и Соне, активно жестикулируя.

«Стоит ли дальше искать? — думала Ивана, испытывая сильное разочарование, — он стал якудза. Значит, он стал преступником. Почему?» Она подняла широко распахнутые лазурные глаза к небу, словно небо могло ей дать ответ на ее вопрос. Красивая лупоглазая стрекоза зависла над ее головой, потом испуганно метнулась в сторону и исчезла. Сильная рука зажала ей рот, она упала в траву под тяжестью чужого тела.

Хан подкрался со спины, зажал рот рукой и повалился вместе с ней на землю. Каждая клетка его тела дрожала, как натянутая струна. Он целовал ее губы, проникая через слабое препятствие прохладных гладких зубов. Долгий поцелуй, как маленький камешек, вызывающий в горах неуправляемую лавину, поднял внутри него волну нежности и безумства. Высокая осока скрывала от посторонних глаз их брачную постель из травы и листьев. Он сбросил с себя широкую китайскую рубаху. Он жаждал близости немедленно, он мечтал о ней каждую ночь с момента их расставания.

— Люби меня, — шептал Хан, ловя ритм своего сердца, — люби меня сейчас, всегда, вечно…

Ивана молча уперлась руками в его грудь. Силы были не равны, ему ничего не стоило сломить слабое сопротивление и заставить ее подчиниться его желаниям. Но он увидел её глаза — в них не было ни желания, ни страха, в них отражалась синяя лазурь и недоумение и странная грусть.

— Ты искала меня. Ты забросила сети. Я в них попал. Так почему рыбак отказывается от своего улова? Я хочу прямо сейчас доказать тебе мою любовь. Хочу больше всего на свете, слиться с тобой душой и телом. Ты боишься меня?

Сучки и колкие стебли от высохших травинок вонзились Иване в спину — Хан, прижимая ее к земле весом своего тела. Но это было не важно. Она так хотела с ним встретиться и теперь не могла найти в своей голове правильных мыслей и нужных слов, чтобы говорить, потому что была сбита с толка его напором и положением, в котором оказалась.

— Я не стану настаивать, потому что мне нужна твоя любовь, а не покорность. Ты не говоришь «да», но и не говоришь «нет», ты молчишь. Я подожду. Мне трудно, но я сдержу свои желания и дам тебе срок.

Хан хотел сказать, что не тронет ее, но и не отпустит. Но в это мгновение со стороны дороги, где Ниндзя отвлекал внимание Сони и Ильи, послышался приближающийся рев мотоциклетных моторов. Хан привстал, его полуобнаженное тело замерло в напряженном изгибе. Ивана залюбовалась им, сдерживая желание притронуться к татуировке.

Хан увидел, что «уазик» окружили пятеро одетых в черные пластмассовые доспехи мотоциклистов. За спинами у них висели такие же черные рюкзаки, содержимое которых легко угадывалось по их форме. «Автоматы» — подумал Хан. Ниндзя что-то объяснял, показывая в сторону корейской границы. Головы мотоциклистов были одеты в шлемы с темными стеклами, поэтому их лиц не было видно. Они недолго посовещались, не слезая с седел своих мотоциклов. Потом от группы отделились двое и поехали в том направлении, куда указывал Ниндзя. Трое мотоциклистов остались на месте, нещадно насыщая воздух выхлопными газами.

Хан наклонился, обхватил руками лицо девушки и крепко поцеловал.

— Мне нужно отойти на пару минут. Закрой глаза, не смотри на дорогу и жди меня здесь. — Сказал он, — Обещай мне, что не встанешь, не выглянешь и даже не пискнешь, чтобы ты ни услышала, и что бы тебе не показалось. Если ты поступишь иначе, твоим родственникам хана. Всё поняла?

Выражение его лица в миг стало жестким. Глаза сузились до щелок.

— Ты их убьешь? — удивленно спросила девушка, она не верила в такую невиданную жестокость.

— Нет. Если ты будешь мне мешать, я не смогу их спасти, — уточнил Хан. — Сейчас они на волосок от гибели. Если ты меня смогла найти, то триадам в родной стране это сделать еще легче. Наверное, они шли за тобой, как за приманкой. Это была глупая затея показывать всем мое фото. Не делай больше глупостей, сиди тихо. И не реагируй на звуки. Просто, представь себе, что ты — глухая.

— Я заткну уши, — предложила Ивана.

Хан с любопытством посмотрел ей в лицо. Она глядела на него с трогательной доверчивостью.

— Хорошая идея, — сказал он, улыбнувшись, — Заткни уши как следует.

Хан накинул рубашку, завязав ее узлом спереди и припадая к земле, исчез в высокой траве.

Перебежками, пользуясь тем, что оставался вне поля зрения благодаря тому, что Ниндзя всячески привлекал к себе внимание мотоциклистов, он подобрался к группе с другой стороны УАЗа. Доспехи были рассчитаны оберегать тела мотоциклистов от ушибов при падении и от летящих из-под колес камней, но не могли спасти их жизни. Бой был недолгим, потому что нападение было неожиданным. Одного он прикончил со спины. Двое оставшихся не успели снять рюкзаки, чтобы воспользоваться их содержимым. И никто из них не успел нажать на педаль газа, чтобы спастись бегством.

Соня взвизгнула, шарахнулась, и, кажется, собиралась бежать очень далеко и долго, но Илья успел перехватить испуганную женщину, затащил ее за машину.

— Что это? Что это? — постоянно повторяла она, — Кошмар, ужас!

И вдруг спохватилась:

— Боже мой, а где Ивана?!

Она рванулась в гущу кровавой свалки, но Илья крепко ее держал и пытался успокоить.

— Соня, Соня, Иваны здесь нет. Это хорошо, что ее нет. Не кричи, не зови ее. Ей здесь сейчас нельзя здесь находиться. Мы ее найдем непременно потом. Тихо-тихо. Ч-ш-ш-ш.

Он обхватил Соню за плечи, сильно привлек к себе. Она несколько раз в истерике рванулась, но потом затихла, спрятала лицо на плече Ильи и тихо скулила.

— Ну, вот и хорошо, — сказал Илья, поглаживая ее плечи, — вот и хорошо. Все уже закончилось, сейчас мы пойдем искать нашу девочку. Кажется, все стихло.

Илья вытянул шею, пытаясь разглядеть из-за капота, что происходит на дороге.

Хан с Ниндзя оттащили тела с дороги в кусты.

— По крайней мере, мы выиграли время. — Сказал Ниндзя.

— Как ты думаешь, что это было?

— Один из этих, — Ниндзя кивнул в сторону кустов, где лежали тела, — знал русский. Они меня приняли за такого же, как они, — он кивнул в сторону машины, из-за которой выглядывал Илья, — русского туриста. Спрашивали, не мы ли ищем мужчину по фотографии. Хорошо, что девушки с нами не было. Они требовали показать им девушку. Кстати, где она?

Хан молчал и сосредоточенно думал.

— А вы, — Ниндзя обратился к голове Ильи, которая возвышалась над капотом, — садитесь в машину и гоните до пограничного поста Суйфэньхэ, не останавливаясь. Мчитесь, что есть мочи. Эти двое скоро вернуться. Будет лучше, если они вас не догонят.

— Ивана! — крикнула Соня срывающимся голосом, она покинула объятия Ильи и обошла вокруг машины, озираясь по сторонам, — Ивана! Где ты?! О, боже, Илья, куда она делась? Надо ее найти. Боже, что с ней случилось?

— Она не поедет, она нашла, что искала, — грубо прервал ее стоны Хан.

— Ивана! — еще громче закричала Соня, в ее голосе слышались отчаяние и страх.

Рассерженный упрямством женщины, Хан силком затолкал упирающуюся Соню в машину. Она попыталась вырваться, но, встретившись с его яростным взглядом, не решилась больше покинуть заднее сидение, однако звать Ивану не перестала.

— Значит, они искали меня, — сказал Хан Ниндзя, морщась от унылых криков, почти стонов отчаявшейся женщины, — Значит, они знают, что сын Итиро в Китае. Они устроили на меня охоту. Мы должны собрать тех, кто остался в Китае, и дать им бой.

Ивана не видела драки, она сидела в траве, заткнув уши, и мычала для верности, чтобы ничего не слышать. Но долго она не могла оставаться на месте. Она выглянула из укрытия и поверх стеблей и листьев травы увидела, что на дороге нет никого, кроме Ильи, Сони, а также Хана, мирно беседующего с незнакомым мужчиной. Она разжала уши и услышала голос Сони, она звала ее, и в этом голосе было отчаяние. Ивана подбежала к машине в тот момент, когда Илья стал заводить мотор, вскочила на свободное сидение, обхватила тетю за плечи. Они обе расплакались. Ивана от жалости к грустной тёте, а Соня от радости, что племянница цела и невредима.

— Бой был бы преждевременным. Они как раз его хотят. Нам нужно уматывать как можно быстрее. Но сначала, мы закончим это дело. Те двое, которых я отправил к границе, вернутся. И если они не найдут своих товарищей, то этим, — Ниндзя кивнул на «уазик», — не поздоровится…

Хан обернулся и увидел в машине Ивану.

— Стой! — закричал он и рванулся к ней, но Ниндзя удержал его, обхватив его кольцом рук.

— Не о женщине ты сейчас должен думать. Женщина сейчас может связать тебя по рукам и ногам. Ты должен думать о долге, о твоих братьях, о матери и… о мести.

Ниндзя говорил правильные вещи, но все внутри Хана сопротивлялось его словам. Он не мог ее отпустить.

На дороге появилось пыльное облако. Оно двигалось в их сторону. Впереди этого облака неслись два черных мотоцикла.

— А вот и гости. В атаку брат!

Ниндзя опустил стекло шлема, вскочил на один из мотоциклов. Мощный мотор взревел, громко выплюнув в Хана изрядную порцию бензинового перегара. Пыль и мелкие камни взметнулась из-под заднего колеса. Ниндзя быстро разогнал своего железного коня и перед мчащимися навстречу мотоциклами, на все скорости развернул мотоцикл поперек дороги прямо перед ними, скатился из седла и, прихрамывая, отбежал в сторону. Тяжелая машина по инерции прокатилась несколько метров по дорожному полотну навстречу мотоциклистам. Один был выбит из седла, второй попытался объехать место столкновения и слетел в кювет. Хан рванулся к тому, который упал в кювет. Ниндзя, прихрамывая на поврежденную при падении ногу, заковылял к сбитому мотоциклисту.

Пассажиры УАЗа заворожено глядели на происходящее, будто смотрели кадры из остросюжетного фильма. Илья понял, что следующие кадры этой картины будет не для женских и детских глаз. То, что делают двое якудза со своими врагами лучше видеть по телевизору, чем из окна машины. Он утопил педаль газа до пола, громко ругая себя за то, что не взял в свое время автокредит и не купил новую НИВУ Шевроле.

— Ну, везет нам, — прохрипел он, — Со мной за всю жизнь ничего такого не случалось, как за последние полтора месяца. Будет что вспомнить на завалинке, если выберемся живыми.

Илья не отрывал глаз от горизонта, вцепился в руль и постоянно давил на педаль газа. Ивана бубнила, растерянно оглядываясь, одну и ту же фразу: «Нужно что-то изменить, чтобы спасти…»

— Нельзя никого спасти, пока люди такие, — сказала Соня, — Надо изменить людей. Вылечить от ненависти и жадности…

— Угу, — нервно хохотнул Илья, — вся земля — один большой изолятор заразных больных. Нас с земли нельзя выпускать. Где ни припланетимся, везде устроим эпидемию. Меня удивляет, что Ивана не знала об этом событии. Многое в нашем путешествии предсказала, а то, что сейчас случилось, не предвидела.

— Прекрати, Илья, — оборвала его Соня, — Ты опять со своим экспериментом.

Илья крякнул, но ничего не сказал в ответ, потому что в зеркало заднего вида увидел приближающийся сзади мотоцикл. Илья узнала в мотоциклисте Хана. Обгоняя машину, в которой увозили его девушку, по встречной полосе, Хан махнул рукой, приказывая остановиться. Увлеченный погоней, он не заметил мчавшийся ему навстречу микроавтобус с мощным передним обвесом.

Илья резко нажал на педаль тормоза, пытаясь дать мотоциклу дорогу, чтобы он мог уйти от встречной машины, но было уже поздно.

Крик Иваны потонул в треске сминающейся и рвущейся стали, визге резины по бетону.

За окном сумерки. В комнате горит тусклый свет, но лицо напротив освещено очень ярко. Это настольная лампа. Она повернута не на бумаги, лежащие на столе перед ней, а к собеседнику, сидящему напротив и чуть дальше от стола, чем это удобно для разговора. Ивана с трудом ориентируется в контрастно освещенном пространстве. В сознание, сбивая ее с толку, врываются чужие мысли.

— Признавайся с-сука, кто? Кто тебя послал меня убить? — звучит мужской голос, но ей кажется, что он исходит от нее.

Лицо сидящего напротив нее в ярком пятне света перекошено страхом и отчаянием.

*Ивана узнает в сидящем по ту сторону письменного стола человеке злосчастного Сергея. Он скорчился на жестком стуле, зажмурился, ожидая удара. Но упрямо мотает головой в ответ: «Не понимаю, не знаю, я не виноват», — и тут же летит на пол. Тогда Ивана видит еще одного человека. Он до сих пор стоял в тени, но когда наносит удар, появляется в кольце света настольной лампы.

*Ивана внутренне вся сжимается, ей больно, будто бьют ее, ей стыдно, будто ударила она.

*Олег схватился за правый бок. Кольнуло. В голове какая-то сумятица. Мелькнула мысль, что он поступает незаконно, бить задержанных нельзя.

— Что за херня, — цедит он сквозь зубы, — Сыч, ты ничего сейчас не говорил?

Человек, который только что ударил Сергея, потирает костяшки пальцев, усмехается, глядя на растянувшегося на полу заключенного:

— Чо? Не. Можа, этот что-то вякнул. Щас мы его тряхнем, можа, вывалится еще чего.

Сыч хватает Сергея за ворот и ремень, швыряет его обратно на жесткий стул.

*Ивана видит, что руки Сергея скованы наручниками за спиной. При падении на пол он ударился лицом. От брови и губы текут две темные струйки — кровь. Сергей, оказавшись снова на стуле, скрючивается еще больше, подставляя будущему удару спину, и скулит.

— Гражданин начальник, пощади, я нечаянно…

Кровь стекает с подбородка и капает на рубаху.

* Ивана кричит:

— Прекратите! — но вместо своего звонкого голоса она слышит хриплый баритон.

Сыч смотрит на начальника, который как-то странно говорит, будто каши в рот набрал.

*Олег понимает, что говорит глупость, но не понимает почему. В груди его непривычно тесно от странных чувств. Сердце сжалось. «Вот и первый звонок», — думает он.

— Давай-ка завершим на сегодня, у меня крыша едет после аварии, наверное, здорово приложился головой, — Олегустало откидывается на мягкую спинку офисного креста, — кинь его в крысятник, пусть подумает. Никого к нему не подпускай. Я должен сам его допросить, понял? И скажи там, чтобы отогнали тот хлам, в который эта сволочь превратила мою машину, на милицейскую стоянку.

Он болезненно морщится, трогает ушиб на голове и поправляет повязку на руке, думает, что надо бы проверить голову — с сотрясением не шутят. «Не удачный день, — думает он, — Сашок, Полина, потом этот…, все в один день».

— Чего не понять, — соглашается Сыч, хватает Сергея за наручники, тот вскрикивает от боли.

— Ты полегче, — почему-то говорит Олеги опять удивляется — пожалел задержанного.

Сыч тоже удивлен. Остановился, смотрит на начальника.

— В смысле, смотри не упусти его, — поправляется Олег.

*Ивана провожает чужими глазами стонущего от боли в руках Сергея до двери. Все внутри нее сжалось от сострадания. Она вспоминает слова Хана «смерть неизбежна». Неужели он умер? Тогда что делаю я в этом кабинете?

*Олег цепляется за пролетевшую вскользь мысль.

— Хан! Да хоть бы он сдох вместе со своим… сэнсэем. — он в безысходности хватается за голову, — Якудза убьет меня. Из Японии дотянется. А Полина? Она меня подставит, чтобы самой чистенькой остаться, будто я один все это придумал. Забыла, корова, на чьи деньги жила двадцать лет. Что делать?! Надо было ее во время в психушку сдать.

*Ивана, наконец, понимает: она — это майор Моренюк, который воспитывал Хана. С этим пониманием она обводит кабинет глазами. На подоконнике стоят электронные часы со светящимися цифрами «21:20». Она почему-то знает, что сегодня была авария. Наверное, потому что об этом знает Олег. «Почему он так боится? Он должен просто исправить свою ошибку, ведь это так очевидно. Надо забрать Борю из храма, привезти домой, тогда и все изменится, всем станет хорошо. Хан не станет его искать, Борис не будет вынужден прятаться, Сашок не попытается его убить, а их родителей не посадят в тюрьму. Но самое главное, Хан будет жив и здоров».

— При чем здесь Хан?

*Олег взъерошил волосы, боясь поверить явному, он сходит с ума и тут же вскакивает, пораженный идеей:

— Черт! Черт, черт! Как я раньше не подумал, что Борис может быть жив, привезу Полине — пусть целует, обнимает, лишь бы не мешала мне жить.

— Стоп! — Олег снова падает в кресло, оно откатывается к стене и ударяется об нее спинкой. — Но это никак не решит вопрос с Якудза. Он все равно будет убирать свидетелей. Если даже я его найду, мне все равно — конец. Счастье поцеловать на прощанье сына и умереть. Как в женском романе. Чушь! Я должен думать о том, как спасти свою жизнь.

— Стоп… — Олег опять встает и начинает ходить по кабинету, пять шагов в одну сторону, пять — обратно. — Мне надо попросить защиту у полиции от якудза. Скажу, что под угрозой смерти воспитывал сына Якудза, но предварительно обезопасил своего сына — спрятал его там, где его никто не найдет — у монахов. Почему монахов? Что это мне в голову пришло?

*Ивана пытается вспомнить, где по карте Ильи Парамоновича находится храм, в котором жил (или еще живет, в этом она в данный момент не уверена) Ту. Перед внутренним взором Олега возникает карта времен Отечественной войны со стрелками, показывающими движение войск, и флажок, о котором она точно знает — искать надо там.

*Олег прислушался к себе, пытаясь понять, откуда ему в голову пришла такая фантазия. Но там уже было привычно пусто, только в правом боку посасывало. «Устал уже бояться. Крыша от страха едет. Все беды от него — страха…»

На следующее утро, он попросил у начальника батальона отпуск на 10 дней, чтобы поправить здоровье после аварии. А еще через день он уже ехал по дорогам Китая, сверяя свое местоположение с картой и путеводителем. Как переправить взрослого сына, если он окажется там, где он рассчитывал его найти, он продумал заранее. Если все делать по закону, то все очень просто — пойти к русскому консулу, сделать признание о своем давнем преступлении, начать сотрудничать со следствием. А потом просто ждать расплаты. Посадят или нет — это решит суд. Бояться больше нечего. Зато в его душе впервые за многие годы наступил мир. Он был счастлив, щурился на яркое солнце и радовался знойному ветру, врывающемуся в окно его старого Жигули, который он реанимировал для этой поездки. Белая Тойота последнего года выпуска, которую он приобрел на деньги якудза, осталась на свалке машин в окрестностях Владивостока.