Но в снах своих ты размышлял...

Неласковая дочь мира отчуждения Предисловие

Определение «неласковая дочь» читатель встретит в тексте книги. Насчет мира отчуждения добавлено нами. Ибо это наиболее емкое определение главной темы творчества писательницы, особенно наглядно, сконцентрированно проступающей в рассказах. Читателю предстоят, прямо скажем, страницы не очень-то светлые, страницы, где соседствуют одиночество, горечь и отчаяние, страх перед существованием и необходимость за это существование бороться, крах мечтаний и замыслов, еле теплящийся огонек надежды. Ангелика Мехтель пишет о жизни как она есть, не пытаясь что-либо сгладить или приукрасить, сместить акценты или добавить розовой краски. Она — писательница острой социальной ответственности. И именно потому, что она писательница, главными ее героями, точнее, героинями с естественной закономерностью оказываются женщины — страдающие, размышляющие, вступающие с окружающим миром в неравную борьбу. Впрочем, не будем спешить навешивать на книги Ангелики Мехтель модный ныне ярлык «женской прозы» или даже — что совсем уж бьет мимо цели — прозы «феминистской». Стоит бросить хотя бы быстрый, короткий взгляд на ее творчество, чтобы понять, что общая тематика и направленность творчества Мехтель много шире «женского» ее обличья, основательнее, глубже, всеохватнее.

Все книги Мехтель обращены к действительности сегодняшнего дня, к конкретной западной действительности, порождающей множество социальных проблем и множество внутренних, психологических конфликтов. Мехтель пишет о том, что хорошо знает, с чем сталкивается постоянно, что происходит для нее «здесь и сегодня», — пишет правдиво, точно, резко, порой даже резкостью этой словно упиваясь, она принадлежит к писателям «поколения семидесятых», вошедшим в литературу на волне мощного молодежного движения, охватившего ряд крупных капиталистических стран. Писатели эти вошли в литературу со стремлением писать реальную жизнь, писать в духе добротного реализма, искренне и бескомпромиссно, отказываясь от экспериментаторства, от избыточных, как им казалось, стилевых поисков. И пусть не все удавалось молодой писательнице в начале ее творческого пути, пусть ангажированность оборачивалась порой наивным стремлением эпатировать публику, а желание писать реалистично приводило порой к фактографичности и бытописательству — главные свои признаки проза Мехтель сохраняла всегда: продуманность социального содержания, печать подлинного таланта, свой взгляд, свое восприятие мира.

И действительно, во всех своих романах Мехтель остается верна социальной теме, она затрагивает вопросы по-настоящему актуальные, вопросы больные, горькие, требующие решения. Тут и одиночество, неприкаянность той части западногерманской молодежи, что по стечению обстоятельств попадает в аутсайдеры, оказывается на задворках потребительского рая («Проигранные игры», 1970), и продажность, коррумпированность средств массовой информации, работа в которых опустошает человека духовно, разрушает личность изнутри («Хочешь не хочешь», 1972), тут и деградация внешне благополучной буржуазной семьи, которой достает еще сил разве только на то, чтобы поддерживать обманчивую видимость мира и благопристойности («Стеклянный рай», 1973), и «холодные времена» западногерманских пятидесятых, принесших наряду с первыми ростками послевоенного благополучия и новые серьезные проблемы («Мы богаты, мы бедны», 1977), и проблема обретения себя самостоятельной, гордой, независимо мыслящей женщиной, которой любовь открывает глаза на многое происходящее в ее стране и в ней самой («Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой», 1980), и утверждение доброты и человечности в мире благодаря вечному, бессмертному женскому началу («Бог и сказительница», 1983), и необходимость разрушить холодную стену отчуждения, с которой сталкиваются дети турецких рабочих ежедневно в школах ФРГ (сказка «Путешествие в Тамерлэнд», 1985). Во всех этих книгах Мехтель обращается к проблемам, стараясь ставить их обнаженно, остро, так, как подсказывает ей собственное писательское чутье. Тягу к проблемности наглядно демонстрируют и документальные книги писательницы: «Старые писатели в ФРГ» (1974) — сборник интервью со стареющими западногерманскими литераторами, обреченными в большинстве случаев на нищету и забвение, материал пронзительной публицистической силы; «Речь в нашу защиту» (1975) — сборник интервью и других материалов, рисующих бедственное положение в ФРГ жен и матерей тех, кто приговорен к длительным срокам лишения свободы, блистательный образец писательской публицистики, умелого и тонкого использования «человеческого документа».

Публицистичность по большому счету вообще свойственна прозе Мехтель. «Еще одна агрессивная молодая дама» — так называлась когда-то рецензия на первый сборник рассказов писательницы. Можно, конечно, назвать публицистичность, социальную ангажированность, умение принимать близко к сердцу боль ближнего и «агрессивностью» — суть творчества Мехтель от этого не изменится. От нервной ее, лаконичной, точно сфокусированной на главном прозы веет острым ощущением неблагополучия в мире, где обитают героини и герои писательницы. Неблагополучие — порой даже слишком мягкое слово, часто это трагедия, но трагедия будничная, обыденная, почти не заметная для постороннего глаза.

Вот от чрезмерной дозы наркотика погибает беззащитная и беспомощная Ингрид, хорошенькая женщина с кукольным рекламным личиком, брошенная окружающими на произвол судьбы. Ничто, казалось бы, не предвещало столь трагического исхода: ну, купила молодая семья участок, ну, начала строить дом. Вот только строительство это протекало совсем не так, как описывается в рекламных проспектах банковских и страховых компаний. Не по силам оказалась задача неопытным молодым людям. Строительство изматывало их, заставляло залезать во все новые и новые долги, толкнуло мужа на путь грабежа. Лишившись отбывающего в тюрьме свой срок мужа, Ингрид остается в полном одиночестве и не выдерживает давления ситуации. Чуть больше бы ей участия, понимания со стороны окружающих, и не было бы этой банальной бытовой трагедии, трагедии одиночества и внутренней незащищенности.

«Сны Лисички» — тоже психологическая, внутренняя трагедия, трагедия всепоглощающей мучительной любви любви сильнее жизни. Но и эта трагедия только «для двоих», окружающие не удостаивают ее даже обычного в таких случаях праздного любопытства.

Мехтель много пишет о женщинах, вынужденных зарабатывать себе на жизнь, подрабатывать к скромному бюджету семьи, где так трудно бывает порой свести концы с концами. «Производственные» рассказы писательницы поражают точностью воспроизведения рабочей обстановки, выверенностью детали, скрупулезным, порой даже утомительным описанием трудового процесса. Это создает ощущение почти документальности, репортажности. Впрочем, точность детали для писательницы не самоцель. За строгим фактографическим планом неизменно проступает другой план, эмоциональный, обнажающий тяжкие психологические стрессы, внутреннюю неудовлетворенность женщины механическим, изгоняющим все человеческое характером труда. Чрезвычайно показателен в этом плане ранний рассказ писательницы «За стеклянным квадратом», достоверно воссоздающий атмосферу одного рабочего дня на фабрике игрушек, в одном из ее цехов. Напряженный, отупляющий ритм примитивного труда пронизан постоянным равнением на часы — только бы успеть, только бы уложиться в норму, только бы выработать приличную зарплату. Многих этот ритм ломает, превращает в послушные и бездумные автоматы, лишенные человеческих проявлений. Но есть и такие, что сопротивляются ему всеми силами своей души, мечтами, воспоминаниями, рискованными шутками и даже — как только что уволенная Эльза — активным действием. Конечно, шутки второго упаковочного цеха могут показаться грубоватыми, даже злыми. Но ведь у этих несчастных, как правило, неустроенных, превратившихся в механический придаток к ленте транспортера женщин есть только такой способ хоть как-то отстоять свое человеческое достоинство, внести хоть на несколько мгновений нечто незапланированное, человеческое в отлаженный бездушный ритм. Рассказ написан в несколько непривычном для Мехтель стилистическом ключе (как видим, дань эксперименту молодая писательница все же отдавала, и получалось это у нее неплохо). Реальность мешается с воспоминаниями, с вымыслом, с желаемым. Писательница словно наглядно демонстрирует возникновение мифа, легенды о стихийном бунте против начальства, обрастающей все новыми и новыми подробностями в сознании работающих женщин. А ведь создание мифа — это первый шаг к протесту уже реальному, к реальным попыткам отстоять собственное «я», собственную внутреннюю свободу.

По-своему протестуют, отстаивая собственную личность, право быть собой, и героини рассказов «Катрин», лаконичного и отчаянного монолога несложившейся женской судьбы, «Денек», разорванной, но собирающейся в итоге в мозаику хроники растоптанного материнства, принесенного в жертву семейному бизнесу. На крайний путь встают Марта («Маленькое путешествие»), отчаявшаяся жена звереющего от пьянки мужа, осознавшая вдруг, что терпеть больше не в состоянии, и «трудный» подросток Марни, забитое, никому не нужное убогое существо, хорошо усвоившее от взрослых, что цели свои нужно осуществлять любыми способами. Общество, спокойно и равнодушно наблюдавшее семейную драму Марты, тут же в негодовании отворачивается от убийцы, обрекая ее даже после отбытия наказания на полное одиночество. И от девочки Марни оно тоже отвернется, вытряся из нее страшную истину, необходимую для «закрытия дела». Все это из области неприметной, бытовой трагедии.

На уровне бытовой драмы, даже можно сказать мелодрамы, разворачиваются события и в рассказе «Херб». Однако в слепом своем новообретенном самоутверждении героиня словно преступает некую невидимую нравственную черту и тут же утрачивает способность понимания, любви. За это неизбежно придется платить в будущем. Мехтель словно наглядно демонстрирует, как легко загнанность и безысходность женского существования могут обратиться в бессмысленную жестокость («Из истории одного семейства») — процесс страшный, противоестественный, грозящий разрушением женского естества. И как важно женщине сохранить в себе главную свою сущность — доброту, умение понять другого, умение сочувствовать и прощать, сберегая тепло и потребность друг в друге. Об этом рассказ «На перевале», по настроению близкий поздним романам Мехтель, таким, как упоминавшиеся уже «Утренние беседы с Паулой» и «Бог и сказительница». В этих произведениях представлена не только всесокрушающая критика, но и — что не менее важно — определенная позитивная, опять же «женская» программа. Это было новое, хотя и характерное явление для литературы конца шестидесятых — начала семидесятых годов. Неприметно, исподволь, но уверенно начинает доминировать во многих книгах современных писателей и писательниц образ женщины самостоятельной, независимой, свободной в проявлениях собственного «я», пусть даже за свободу эту заплачено достаточно дорогой ценой. Талантливая фотожурналистка Элизабет Матрай (повесть австрийской писательницы Ингеборг Бахман «Три дороги к озеру»), добившаяся блистательного успеха в далеко не к каждому благосклонном мире прессы, и только начинающая свою самостоятельную жизнь героиня книги Петера Хандке «Женщина-левша», скромная библиотекарша Паула у Мехтель, принимающая самое важное в своей жизни решение, — есть между всеми этими героинями, несмотря на разделяющие их пространственные и временны́е границы, нечто общее, делающее их близкими друг другу. «Эмансипированные» героини Бахман, Хандке и Мехтель завоевывают и отстаивают свою свободу отнюдь не ради того, чтобы тут же урвать себе кусок от пирога чувственной раскованности и вседозволенности, для них независимость — это прежде всего свобода внутренних проявлений, высокая ответственность перед собственным «я». Обладать такой свободой — это уже счастье, хотя и не такое, как счастье пожертвовать ею в нужный момент ради ценностей несоизмеримо более высоких: привязанности, преданности, любви. Элизабет Матрай так и не суждено было изведать счастье самоотречения, хотя именно к всепоглощающей любви стремилась она всю жизнь. С героиней Петера Хандке читатель прощался в тот момент, когда судьба ее только определялась и оставалось гадать, как сложится она в дальнейшем. Паула же у Ангелики Мехтель находила в себе силы принять «свое решение», принять и бесстрашно осуществить его до конца. Свое маленькое решение принимает и героиня рассказа «На перевале», решение в пользу доброты, любви, понимания. Как и героиня рассказа «Дважды по сыну», мечтающая вырастить сына настоящим и, главное, добрым человеком. «В случае войны ты не дашь погрузить тебя на корабль, ты и другие. Я придумываю для тебя шанс, сынок». В этом истинно женское начало, женское призвание. И тут женская тема, без которой, конечно же, невозможно представить себе творчество Ангелики Мехтель, обретает масштаб всечеловеческий. Писательница вместе со своими единомышленницами и единомышленниками утверждает в литературе не только женские права, но и человеческое достоинство вообще, чистый, неискаженный человеческий облик.

Особняком стоят в сборнике два рассказа, которые можно было бы причислить к весьма популярному у нас ныне жанру антиутопии («Но в снах своих ты размышлял» и «Промывочная фабрика»). Страшное, но, увы, не исключающееся будущее человечества рисуют они. Впрочем, Мехтель никогда не причисляла себя к писателям-фантастам. Ее рассказы — предостережение сегодняшнего дня. Символично название рассказа, давшее название нашему сборнику — «Но в снах своих ты размышлял». Все персонажи Мехтель размышляют, пусть только в снах, пусть стоя у конвейера, пусть в «пограничной ситуации», вспоминая всю свою жизнь, но они размышляют, ищут на свои вопросы ответа, и никто не может лишить их этого права. Вместе с ними размышляют писательница и мы с вами.

Читателю, пожелавшему узнать об Ангелике Мехтель побольше, дополнительную — живую и эмоциональную — информацию предоставят два сугубо автобиографичных, почти документальных рассказа, помещенных в конце сборника. Это «Месячный баланс» и «Нежная любовь неласковой дочери». Без них портрет писательницы был бы неполным. Зато как хорошо, по-женски, понимаешь ее, прочитав или, точнее, просчитав «месячный баланс»! Увы, какая знакомая, для многих из нас привычная ситуация — вне зависимости от государственной и национальной принадлежности.

Да, Ангелика Мехтель больше пишет действительно о «другой половине человечества». И как представительница той же самой половины, не можешь не испытывать внутренней солидарности с нею, не можешь не переживать за ее героинь, не можешь не убеждаться в общности многих взглядов и исходных устремлений. Впрочем, рассказы Ангелики Мехтель — для любых читателей, вне зависимости от того, к какой половине человечества они принадлежат. Потому что они — о жизни, о непростой жизни сегодняшнего человека в сегодняшнем обществе, о том, как часто, увы, общество это разобщает, отчуждает людей друг от друга вместо того, чтобы сближать их, воспитывать к добру. К этой высокой цели и устремлены в конечном итоге книги Ангелики Мехтель, действительно «неласковой» дочери своей страны, но с очень нежной, ранимой душой.