Ноа

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Сожаления

Ноа

Я просыпаюсь, когда еще темно, поворачиваюсь в кровати, чтобы обнять Калинду. Но ее там нет, а кровать холодная.

— Калинда? Детка, где ты? — Я тянусь и включаю прикроватную лампу.

Ее нет.

Ее одежды нет, сумки тоже. Калинды нет.

Я не понимаю. Не понимаю.

Я встаю, осматриваю весь номер. Все, что от нее осталось, это ее шелковистые голубые трусики, запах ее киски и духов на простынях, который заставляет меня снова возбудиться, в то же время заставляя мое сердце замирать.

Никакой записки. Никакого сообщения. Сейчас чуть больше пяти утра, и до зимнего рассвета еще далеко.

Это ни хрена не смешно. Я думал, мы только что посвятили себя друг другу, а тут она встает и уходит? Я просто не понимаю. Я лежу на кровати, чувствуя пустоту, пока мой телефон не пикает сообщением от Калинды, с неубедительным оправданием типа «ой, мне нужно было домой», а затем благодарственным сообщением, которое похоже на прощание. Теперь я чувствую себя еще хуже.

Я не пишу ей ответ.

В душе я думаю, не во мне ли дело. Почему женщины, которых я люблю, бросают меня?

Калинда никогда не производила на меня впечатление девушки, которая бы воспользовалась и бросила, но неужели я что-то упустил? Неужели вчера вечером она была увлечена только хорошей едой и хорошим трахом? Я просто не могу поверить, что она такая эгоистка или наемница. «Мне нужно было пойти проведать детей.» — что за чушь.

Если только… О, я не знаю. Что, черт возьми, значит «все пошло наперекосяк»?

К черту. Я иду домой.

Я надеваю свой помятый костюм, выхожу из «Джефферсона» и еду к себе домой. Рейчел слышит, как я копошусь на кухне, и заходит, зевая.

— Почему ты дома так рано? Или так поздно? — спрашивает она.

— Где этот гребаный кофейник, Рейчел?

Она хмурится на меня.

— Я купила кофеварку Keurig — вот эту штуку. Че ты ворчишь?

Я рычу в ответ.

— Не спалось? О, вот капсула кофе для этого.

Снова рычу.

— Ты наливаешь сюда воду и нажимаете кнопку, чтобы запустить. По сути, это защита от дурака. У тебя похмелье?

Я еще раз рычу и качаю головой.

— Мне просто нужен кофе, черт возьми. — Она права, это легко.

Рейчел достает большую кружку для меня, а затем одну для себя.

— Иди садись, я налью.

— Я не беспомощен на кухне, ты же знаешь, — говорю я ей.

— Конечно, нет. — Она подшучивает надо мной. — Я полагаю, твое свидание было отстойным?

Я сажусь.

— Я думал, что все прошло отлично, вообще-то. Я отлично проводил время и думал, что она тоже.

Рейчел наливает кофе и ставит его передо мной. Он такой же черный, как и мое настроение. Она предлагает мне сливки, но я качаю головой.

— Так что случилось? Ты ржавый в постели или что?

Я смотрю на нее.

— Почему, черт возьми, это должна быть обязательно моя вина?

Она наливает кофе в машину для себя и пожимает плечами.

— Может, у тебя просто мало практики? Я не знаю. Теперь, когда ты снова в седле, ты можешь попробовать с кем-нибудь еще.

— Я не хочу никого другого! — взорвался я. — Я хочу ее. А она просто… — Мое горло пересыхает. Я не могу говорить, поэтому вытаскиваю телефон из кармана и нахожу переписку. — Прочитай это жалкое оправдание.

Рейчел читает его, затем смотрит на меня.

— Может быть, это и оправдание. Может быть, это и настоящая чрезвычайная ситуация.

— Но следующая часть, она звучит как огромный поцелуй. Но на отъебись, — поправляю я.

Брови Рейч поднимаются вверх.

— Значит, вы все-таки переспали.

— Несколько раз. И если она не симулянтка мирового класса, то ей это нравилось.

— Теперь ты хвастаешься.

Я вздыхаю. Мне просто хочется вернуть Калинду. Вернуть нас.

— Если ты хочешь вернуть девушку, тебе, возможно, придется добиваться ее. Не отказывайся от нее, — говорит мне Рейчел, а затем садится рядом со мной со своим кофе.

— К черту. Я собираюсь сводить Джеймса в музей науки сегодня утром. Может, вздремну немного после обеда. Вечером на работу.

Я встаю и выхожу из кухни, точно так же, как Калинда вышла из комнаты, в которой мы отдали свои тела друг другу прошлой ночью.

Мое настроение не становится лучше, когда я иду на работу, поэтому я твердо решил держаться подальше от радиологии. Это средняя по загруженности ночь в отделении неотложной помощи, полная обычных случаев подозрения на аппендицит и переломов костей, плюс пара сердечных приступов, преждевременные роды, легкий инсульт и лихорадящий малыш с матерью, панически боящейся повреждения мозга. (У ребенка небольшая вирусная инфекция, и с ним все будет в порядке).

Перед самым концом нашей смены врачи скорой помощи приносят нам два случая подозрения на передозировку, пара найдена без сознания в квартире. Я беру парня, а мой приятель Мэддокс Грей — женщину. Налоксон возвращает их обоих к жизни, и после этого мы с Мэддоксом, потягивая чашки кофе промышленной крепости из кофейников в кафетерии, обсуждаем их.

— Я никогда их не пойму. — говорит Мэддокс. — Женщин, которые садятся на наркотики прямо на глазах у своих детей. Бедняжки. За детьми приедет CPS, но сейчас они сидят в комнате ожидания. — Он качает головой. — Копы сказали, что у этой дамы судимость длиной с твою руку. Они, вероятно, собираются лишить ее родительских прав, и я не могу сказать, что это плохая идея. Забавно, но оказалось, что она мать одного из наших рентгеновских техников.

Одного из наших рентгеновских техников. Я был слеп или глуп. Меня озарило мыслью все пошло наперекосяк.

— Калинда Уайт.

— Ага. Это странно, она хорошая девушка. — Мэддокс встает из-за стола. — Возвращаемся к работе. Смена закончилась, но я еще не закончил: мне нужно обновить восемь гребаных миллионов графиков.

Мне тоже. Но мне все равно. Я выбегаю в приемную, а там — дети Уайта, сгорбившиеся под одеялом. Если посмотреть на них вблизи, легко понять, что ни у одного из них нет общего отца.

— Привет, — говорю я подростку. — Коллин, верно? Хочешь, я схожу за Калиндой?

Он зевает.

— Она разговаривает с копами.

— Вчера вечером у вас дома было сильно плохо? — спрашиваю я.

Маленькая девочка отвечает.

— Они были просто пьяны прошлой ночью. Но потом они занимались другими плохими вещами. Наркотики — это плохо. Коллин заставил нас выйти и пойти в парк.

В такую холодную погоду? Хотя, наверное, это было лучше, чем их квартира. Восьмилетний ребенок никак не должен знать, что его родитель пьяницы. Может быть, я слишком опекал Джеймса, но это мое мнение.

— Я думаю, они отвезут маму в тюрьму, — говорит десятилетний ребенок и похлопывает свою младшую сестру по спине. — Все в порядке. У нас есть Калинда. С нами все будет в порядке.

— И у вас есть я, — говорю я вполне серьезно. — Я помогу.