Ночная катастрофа

Глава 2

Тайны любят все, за исключением полиции, поскольку тайна, оставшаяся неразгаданной, представляет угрозу для профессиональной карьеры полицейского.

Кто убил Джона Кеннеди? Кто похитил ребенка Линдбергов? Почему от меня ушла первая жена? Я не знаю. Этими делами я вплотную не занимался.

Я — Джон Кори, в прошлом детектив из отдела убийств Департамента полиции Нью-Йорка, а ныне агент Особого антитеррористического соединения. Переход в антитеррористическое соединение можно смело назвать вторым актом одноактной вообще-то жизни.

Вот вам, пожалуйста, еще одна загадка: что случилось с рейсом № 800 авиакомпании «Транс уорлд эйрлайнз»? Этим делом я тоже не занимался, но им занималась моя вторая жена в июле 1996 года, когда самолет этой компании — огромный «Боинг-747», следовавший рейсом № 800 в Париж, — взорвался над Атлантическим побережьем в районе Лонг-Айленда, отправив на тот свет двести тридцать человек, находившихся у него на борту.

Мою вторую жену зовут Кейт Мэйфилд. Она агент ФБР, а также работает на ОАС, где мы, собственно, и познакомились. Вряд ли на свете найдется много людей, которые могут похвастать тем, что сблизились благодаря арабским террористам.

Я вел свой пожирающий в огромном количестве бензин, политически некорректный восьмицилиндровый джип «Гранд-Чероки» по шоссе Лонг-Айленд-экспрессвей. Рядом со мной сидела моя вышеупомянутая вторая и, надеюсь, последняя жена Кейт Мэйфилд, из профессиональных соображений сохранившая после брака свою девичью фамилию. Исходя из тех же профессиональных соображений она предложила мне при необходимости называться ее фамилией, поскольку моя собственная в силу ряда обстоятельств, связанных с ОАС, пользуется недоброй славой в определенных кругах.

Мы живем на 72-й Восточной улице Манхэттена. Там я жил и со своей первой женой Робин. По специальности Кейт, как и Робин, юрист. Сторонний наблюдатель, психоаналитик в особенности, может заявить о наличии у меня сложного комплекса любви-ненависти по отношению к закону вообще и служительницам закона в частности, но мои друзья говорят, что мне просто нравится трахать сотрудниц правоохранительных органов. Что до меня, то я называю это случайным совпадением. Вы же можете думать по этому поводу все, что вам заблагорассудится.

— Я рада, что ты согласился проводить меня на это мероприятие, — сказала Кейт. — Вряд ли оно окажется очень приятным.

— Всегда к твоим услугам. — В этот теплый солнечный июльский день мы ехали на пляж, но не для того, чтобы позагорать или искупаться. Мы направлялись на мемориальную службу в память о жертвах рейса № 800. Она регулярно проводилась 17 июля, в годовщину катастрофы, и это была пятая по счету. До сих пор я ни разу эту службу не посещал, поскольку никаких причин для этого у меня не было. Но, как я уже отметил, этим делом занималась Кейт, и она-то ездила туда каждый год. Так, во всяком случае, она говорила. Тут мне пришло в голову, что над этим делом работало не менее пятисот человек из разных подразделений и ведомств, которые вряд ли с такой удручающей регулярностью посещали эти службы, если вообще побывали хоть на одной из них. Однако Кейт я ничего не сказал. В конце концов, хороший муж должен верить своей жене. Обязательно.

— Чем ты занималась, когда шло расследование? — спросил я.

— В основном допрашивала свидетелей, — ответила Кейт.

— И много ты их допросила?

— Не помню уже. Много…

— А сколько всего было свидетелей?

— Более шестисот.

— Ничего себе! И что же, по-твоему, стало причиной катастрофы?

— Я не уполномочена обсуждать это с кем бы то ни было.

— Это почему же? Если мне не изменяет память, дело закрыто, а официальной причиной катастрофы признаны технические неполадки, вызвавшие взрыв центрального топливного бака.

Она промолчала, поэтому я счел нужным напомнить:

— У меня есть доступ к информации высшей категории секретности.

— Обычно информация дается заинтересованным лицам. В чем твой интерес?

— Просто я любопытен.

Она посмотрела в окно и сказала:

— Тебе надо съехать с трассы у Шестьдесят восьмой развилки.

— Между прочим, я женился на тебе только для того, чтобы узнать все подробности о рейсе номер восемьсот.

Она похлопала меня по колену и через минуту или две сказала:

— Всех подробностей не знает никто.

Я съехал с трассы у развилки 68 и поехал по дороге Уильям-Флойд-парквей.

— Уильям Флойд — это ведь рок-звезда, верно?

— Ничего подобного. Он был одним из тех, кто подписал Декларацию независимости.

— Уверена?

— Ты спутал его с группой «Пинк Флойд», — сказала Кейт.

— Точно. Какая, однако, хорошая у тебя память.

— Тогда почему я не помню, из-за чего вышла за тебя замуж? — спросила Кейт.

— Ты вышла за меня, потому что я забавный. И сексуальный. И умный. Сексуально-умный. Вот что ты мне говорила.

— Что-то я этого не припомню.

— А еще ты меня любишь.

— Я и вправду тебя люблю. И очень. Но никак не могу вспомнить почему, — сказала она. — Если разобраться, ты настоящая заноза в заднице.

— С тобой, птичка, тоже ужиться непросто.

Она улыбнулась.

Мисс Мэйфилд младше меня на четырнадцать лет. Этот небольшой разрыв между поколениями иногда кажется забавным, а иногда — нет.

Тут я должен заметить, что Кейт Мэйфилд очень красива. Меня, разумеется, в первую очередь привлек ее интеллект, но потом я заметил ее белокурые волосы, глубокие, синего цвета глаза, белую, как слоновая кость, кожу, и понял, что пропал. А еще Кейт удивительно хорошо сложена. И постоянно поддерживает форму — посещает всевозможные оздоровительные клубы и занятия йогой в обществе «Бикрам-йога». Это не говоря уже о том, что она танцует степ и занимается кикбоксингом — иногда в нашей квартире — и при этом так и норовит заехать мне ногой в пах. Это, конечно, имитация удара, не более, но всегда существует опасность, что у нее что-то не получится и она врежет мне по-настоящему. Похоже, Кейт стремится достичь физического совершенства, в то время как я стремлюсь достичь совершенства в стрельбе из девятимиллиметрового пистолета системы «Глок», в связи с чем регулярно хожу в тир. Честно говоря, я мог бы составить длинный список того, в чем мы с Кейт не сходимся — в него вошли бы музыка, еда, напитки, отношение к службе, положение сиденья на унитазе и тому подобные вещи, — но я не стану этого делать. Потому что мы — по неведомым мне причинам — любим друг друга. Список того, в чем мы сходимся, куда короче. Возможно даже, он ограничивается тем, что нам обоим нравится заниматься сексом.

Я вернулся к затронутой мною теме и сказал:

— Чем подробнее ты расскажешь мне о рейсе номер восемьсот, тем больше внутреннего спокойствия обретешь.

— Но я уже рассказала тебе об этом все, что знаю.

— Ничего ты мне не рассказывала.

— Нет, рассказывала. И давай, пожалуйста, оставим эту тему.

— Я не имею права давать показания против тебя в суде. Таков закон. Ведь я — твой муж.

— Во-первых, такого закона нет. А во-вторых, давай поговорим об этом позже. В машине могут быть «жучки».

— В этой машине нет никаких «жучков».

— В таком случае подслушивающее устройство может находиться у тебя на теле, — сказала она. — Надо будет потом раздеть тебя и обыскать.

— Согласен.

Тут мы оба рассмеялись, и дискуссии был положен конец.

Сказать по правде, поначалу мой интерес к делу о катастрофе рейса № 800 не отличался от интереса какого-нибудь обывателя, который следил за его расследованием по газетам или новостным телепередачам. При всем при том я вынужден признать, что с самого начала в нем были очевидные пробелы и нестыковки. Вот почему эта катастрофа даже по прошествии пяти лет все еще остается в центре внимания широкой публики и средств массовой информации.

Двумя днями раньше Кейт просмотрела несколько новостных программ, отслеживавших деятельность группы НИОР — независимой исследовательской организации, ведущей собственное расследование катастрофы рейса № 800, которая только что опубликовала новые сведения, плохо согласовывавшиеся с выводами, сделанными правительственной комиссией.

Эта группа состояла в основном из заслуживающих доверия специалистов, которые занимались расследованием этого инцидента по заказу нескольких гражданских агентств, а также друзей и родных погибших пассажиров и членов экипажа. Как это обычно бывает в подобных случаях, туда затесались и несколько психов, помешанных на теории заговоров. И не без удовлетворения должен заметить, что НИОР попортила правительству немало крови.

Принимая во внимание приближавшуюся пятую годовщину катастрофы, НИОР выбрала для выступления исключительно удачное время. По сведениям телевизионщиков, эта группа располагала записями интервью с восемью свидетелями произошедшего. Некоторые из этих записей я видел два дня назад по телевизору, когда моя жена переключала с канал на канал, отыскивая требовавшуюся ей информацию. Так вот, на основании показаний свидетелей можно было сделать вывод, что самолет, следовавший рейсом № 800, был сбит зенитной ракетой. Представитель правительства эти интервью никак не прокомментировал — лишь напомнил о том, что дело расследовано и закрыто. Взрыв бензобака был вызван техническими проблемами. Конец истории.

Мы ехали на юг, в сторону Атлантического океана. Было начало восьмого. По словам Кейт, мемориальная служба должна была начаться в 19.30, а закончиться в 20.31 — именно в то время, когда произошла катастрофа.

— Ты знала кого-нибудь из погибших лично? — спросил я.

— Нет. — Она покачала головой, потом добавила: — Но со временем познакомилась кое с кем из членов их семей.

— Ясно. — За год совместной жизни с Кейт Мэйфилд я успел убедиться в том, что она никогда не смешивает свои чувства с профессиональными обязанностями. По этой причине я не мог до конца понять, почему она взяла полдня из положенного ей ЕО — оплачиваемого ФБР «ежегодного отдыха», у всех прочих людей именующегося отпуском, чтобы посетить мемориальную службу в память о людях, которых она даже не знала.

Кейт сообразила, к чему я клоню, и сказала:

— Иногда хочется почувствовать себя обыкновенным человеком, не чуждым сострадания… У нас такая работа… Короче, временами мне удобнее думать, что произошла трагическая случайность, а не заранее спланированное преступление.

— Положим, что так.

Не могу сказать, что именно в этот момент у меня возникло острое любопытство к этому делу, однако в силу многолетней профессиональной привычки во все совать нос я на всякий случай мысленно пообещал себе обязательно позвонить парню по имени Дик Кернс.

Дик был копом из отдела убийств, с которым я бок о бок работал несколько лет, пока он не уволился из Департамента полиции Нью-Йорка и не подписал контракт с ОАС, где, собственно, теперь числюсь и я сам. Дик, как и Кейт, работал по делу рейса № 800 и участвовал в допросах свидетелей.

ФБР создало Особое антитеррористическое соединение в 1980 году, когда пуэрториканцы, входившие в ФАЛН, и члены Черной армии освобождения взорвали в Нью-Йорке несколько бомб. С тех пор мир сильно изменился, и сейчас до девяноста процентов личного состава этого подразделения занимается расследованием терактов на Среднем Востоке. Именно там идет настоящая работа, и мы с Кейт к ней причастны. Так что у меня есть отличная перспектива сделать вторую в своей жизни карьеру — если, конечно, я сумею прожить достаточно долго.

В ОАС постоянно набирают для работы по контракту отставных и даже еще продолжающих служить полицейских из Департамента полиции Нью-Йорка, на которых обычно взваливают всю черновую работу. Они бегают по адресам, ведут наружное наблюдение, заполняют сотни бумаг — и все для того, чтобы высокооплачиваемые и высокоинтеллектуальные агенты ФБР имели возможность заниматься настоящим делом.

Такого рода разделение труда поначалу не дало особых результатов, но с течением времени все как-то утряслось, был достигнут своего рода компромисс, примером которого могут служить хотя бы наши с Кейт матримониальные отношения. Если разобраться, для ОАС мы прямо-таки образцовая пара.

Я это к тому, что, когда федералы впустили полицейских в свой дом в качестве подсобных рабочих, те получили доступ к информации, которой прежде обладали только агенты ФБР. Следовательно, моему коллеге Дику Кернсу не составит труда предоставить мне все те сведения, которыми не торопится делиться моя вскормленная ФБР супруга.

Вы можете спросить, зачем мне все это надо. Резонный вопрос. Конечно же, я не думал, что смогу разгадать тайну катастрофы рейса № 800 самостоятельно. Над расследованием этого дела долгое время трудилось около полутысячи человек. К тому же с тех пор прошло пять лет и оно уже давно закрыто. Помимо всего прочего, причина катастрофы установлена официально и выглядит довольно убедительной: оголенный конец провода попал в индикатор уровня топлива центрального бака. Случайная искра вызвала возгорание паров горючего, в результате чего произошел взрыв топливного бака, уничтоживший самолет. Все экспертизы указывали именно на такое развитие событий. Вернее, почти все.

А еще были свидетели, которые видели в небе огненный столб. Много свидетелей.

Мы проехали небольшой мост, соединявший Лонг-Айленд с Файр-Айлендом — длинным барьерным островом, который в летнее время привлекает множество туристов и отдыхающих.

Дорога вела в национальный парк Смит-Пойнт — место, где произрастали карликовые сосны и дубы, было множество покрытых травой песчаных дюн и вообще наличествовала кое-какая так называемая дикая природа, которая меня, по правде говоря, совсем не привлекает. Я — человек сугубо городской.

Вскоре мы добрались до места, где шедшая от моста дорога соединялась с другой, следовавшей параллельно кромке прибоя. Неподалеку на песчаном поле была установлена большая палатка, брезентовый полог которой был откинут, чтобы впустить внутрь свежий морской бриз.

Я свернул к деревянному строению, рядом с которым находилась парковочная площадка, почти сплошь заставленная автомобилями представительского класса. Чтобы припарковаться, мне пришлось придавить трогательную крохотную сосенку.

— Ты переехал дерево, — сказала Кейт.

— Какое дерево? — Я прикрепил к ветровому стеклу плакатик: «Автомобиль полицейского, выполняющего задание», после чего вылез из салона и двинулся в обход деревянного строения к парковочной площадке. Кейт последовала за мной. Почти у всех находящихся здесь машин на ветровом стекле были разного рода официальные пропуска — или же в них сидели водители в форме с галунами и фуражках.

От въезда на парковку мы прошли к палатке, чьи очертания темнели на фоне океана.

На мне были брюки цвета хаки, трикотажная рубашка и ботинки на толстой подошве. Кейт была одета так же, но выглядела куда элегантнее. Она вообще очень красивая. Потому-то я за ней и увязался.

Когда мы подходили к палатке, Кейт сказала:

— Мы можем встретить здесь других агентов, которые занимались этим делом.

Преступники возвращаются на место преступления — или же не возвращаются. Вопреки расхожему мнению, никакой системы тут нет. Зато копы, насколько я знаю, довольно часто приходят взглянуть на то место, где было совершено преступление, которое они не сумели раскрыть. Для некоторых это становится прямо-таки навязчивой идеей. Тут я напомнил себе, что никакого преступления не было, а имел место несчастный случай.

Солнце клонилось к закату, небо было высоким и чистым, а с океана дул легкий бриз. Все-таки природа иногда бывает к нам благосклонна.

В огромной палатке собралось около трехсот человек. На своем веку я посетил столько печальных мероприятий, что с некоторых пор стараюсь без крайней необходимости на них не ходить. И тем не менее я оказался здесь.

Кейт сказала:

— Большинство скорбящих держат в руках фотографии погибших родственников или любимых. Но их и без того нетрудно выделить из общей массы. — Она взяла меня за руку, и мы ступили под брезентовые своды палатки.

— Эти люди пришли сюда не для того, чтобы найти успокоение. Какой, к черту, тут может быть покой? Просто они хотят выразить сочувствие своим товарищам по несчастью, поддержать друг друга. Разделить общее горе от постигшей их всех утраты.

Кто-то вручил нам программку. Свободных стульев в этой импровизированной часовне не осталось, и мы с Кейт стояли в той ее части, откуда виден был океан.

Прямо напротив этого места, на расстоянии примерно восьми миль от берега, взорвался и рухнул в воду огромный пассажирский лайнер. Океанские волны еще несколько недель выносили на берег обломки самолета и принадлежавшие пассажирам вещи. Поговаривали, что к берегу прибивало и части тел погибших, но в прессе об этом не было ни слова.

Тогда я подумал, что это первый американский самолет, уничтоженный врагом над территорией Соединенных Штатов. А еще я подумал, что это второе после взрыва в северной башне Всемирного торгового центра в феврале 1993 года террористическое нападение на США, направлявшееся из-за границы.

Но прошли недели, месяцы, и в обществе стало преобладать другое мнение относительно причин этой трагедии: технические неполадки на борту самолета.

Этому не верил никто, и в то же время почти все в это верили. Как и ваш покорный слуга.

Я окинул взглядом горизонт, пытаясь представить себе, какой двигавшийся к самолету светящийся объект заметили свидетели перед взрывом. Что именно они увидели, я не знаю, но знаю другое: им довольно скоро внушили, что ничего подобного в действительности не было.

Как жаль, подумал я, что никто не снял взрыв и то, что ему предшествовало, на видеокамеру.

Глава 3

Как я уже говорил, мне довелось присутствовать на множестве похорон и мемориальных служб, но в атмосфере этой службы по безвременно погибшим двумстам тридцати мужчинам, женщинам и детям ощущалась не только глубокая печаль, но и какое-то странное чувство неопределенности — невысказанный вопрос о том, что же все-таки стало причиной взрыва самолета и гибели множества людей пять лет назад.

Первой выступала женщина, которая значилась в программке как капеллан межконфессиональной церкви аэропорта Кеннеди. Она обратилась к друзьям и членам семей погибших с прочувствованной речью, в которой советовала им жить полной жизнью, несмотря на то что тех, кого они любили, с ними нет.

После нее говорили еще многие, но их голоса не заглушали доносившийся до меня ровный шум прибоя.

Потом священники различных конфессий стали читать молитвы. Люди начали всхлипывать. Кейт стиснула мою руку. Я посмотрел на нее и увидел струившиеся по ее щекам слезы.

Раввин, говоря о погибших, сказал:

— Эти люди продолжают оставаться для всех нас воплощением жизни и красоты, хотя вот уже пять лет, как они умерли.

Следующий оратор — человек, потерявший в катастрофе жену и сына, — посвятил свое выступление погибшим детям, женам и мужьям. Он также упомянул о находившихся на борту самолета семьях, братьях и сестрах, отцах и матерях, в большинстве своем не знакомых с другими пассажирами, вместе с которыми они отошли в вечность.

Последним выступал протестантский пастор, затянувший двадцать третий псалом:

— И даже когда я пойду долиной смертной тени…

Полицейские в шотландских килтах сыграли на волынках «Боже, будь милостив к нам, грешным», после чего мемориальная служба закончилась.

Потом все присутствующие — должно быть потому, что это уже вошло у них в традицию, — направились на пляж. Мы с Кейт последовали за ними.

Встав у кромки прибоя, скорбящие зажгли свечи — по одной в честь каждого из двухсот тридцати погибших. Огоньки растянулись по всему пляжу, мигая на легком ветру.

В 20.31 — это точное время трагедии — родственники погибших одновременно взялись за руки. Круживший в небе вертолет береговой охраны включил бортовой прожектор и осветил место катастрофы. В это мгновение в круг света вошел принадлежавший береговой охране катер, и матросы стали спускать на воду поминальные венки.

Некоторые люди встали на колени, другие пересекли черту прибоя и вошли в океан. Почти все бросали в воду цветы и обнимали друг друга.

Сострадание к ближнему и чувствительность вообще развиты у меня не очень сильно, но эта сцена пробрала меня до костей, вызвав острое чувство сопричастности ко всему происходящему.

Постепенно толпа на берегу стала редеть. Люди, кто поодиночке, кто небольшими группами, стали возвращаться. Мы с Кейт тоже побрели к палатке.

Я заметил мэра Руди Джулиани в окружении местных чиновников и политиков. Выделить этих людей из толпы было нетрудно, поскольку за ними хвостом тянулись репортеры, на ходу задававшие вопросы, ответы на которые — если бы таковые последовали — были бы просто обречены попасть в завтрашние газеты.

Я слышал, как один из репортеров спросил Руди:

— Скажите, господин мэр, вы по-прежнему считаете, что это был теракт?

— Без комментариев, — бросил на ходу Джулиани.

Кейт заметила подходивших со стороны пляжа знакомых, мужчину и женщину, извинилась и направилась в их сторону.

Я прохаживался у палатки, глядя на людей, возвращавшихся с пляжа, где горели оставленные ими свечи. Вертолет и катер исчезли в темноте, но кое-кто из родственников все еще стоял в воде и смотрел на океан. Другие переговаривались, всхлипывали и обнимались. Было очевидно, что им трудно уйти с берега, рядом с которым упали с летнего неба в океан их близкие и любимые.

Я не мог сказать точно, зачем приехал сюда, но чувствовал, что из-за только что испытанного мною ощущения сопричастности эта произошедшая пять лет назад трагедия лишилась в моих глазах своего несколько абстрактного характера и стала казаться гораздо более реальной. Полагаю, Кейт догадывалась, что церемония произведет на меня подобный эффект, и именно поэтому взяла с собой. Это была часть ее прошлого, и она хотела, чтобы я понял и по достоинству оценил это движение ее души. С другой стороны, вполне могло статься, что на уме у нее было нечто совсем другое.

В повседневной жизни Кейт так же эмоциональна, как и я, — то есть не слишком. Тем не менее было очевидно, что эта трагедия сильно задела ее лично, причем, как я подозреваю, речь шла не только о ее чувствах, но и о профессиональной гордости. Она, подобно всем остальным причастным к ней людям, так и не пришла к окончательному выводу о том, кого здесь вспоминают и оплакивают — жертв трагического инцидента или террористического акта. Возможно, в данный момент это не столь уж и важно, но в конечном счете имеет большое значение — как для отдельных людей, так и для нации в целом.

Пока я дожидался Кейт, ко мне подошел средних лет мужчина, одетый в рубашку и брюки темного цвета.

— Джон Кори, — сказал он. Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.

— Нет, — ответил я. — Вы не Джон Кори. Это я — Джон Кори.

— Именно это я и имел в виду. — Так и не протянув мне руки, он представился: — Специальный агент Лайэм Гриффит. Мы с вами работаем в одном учреждении.

Мне показалось, что где-то я его уже видел, но, сказать по правде, все агенты ФБР кажутся мне похожими друг на друга — даже женщины.

— Что привело вас сюда? — спросил он.

— А что привело сюда вас, Лайэм?

— Я первый спросил.

— Вы спрашиваете об этом официально?

Гриффит сразу же почуял в моих словах ловушку.

— Я здесь как частное лицо, — ответил он.

— Я тоже.

Он огляделся, потом сказал:

— Насколько я понимаю, вы здесь вместе с женой?

— Вы правильно понимаете.

Некоторое время мы молчали, меряя друг друга взглядами. Мне нравится мужская игра в гляделки, по этой части я спец.

Наконец он сказал:

— Ваша жена, возможно, уже дала вам понять, что не совсем удовлетворена результатами расследования этого дела?

Я промолчал.

Он продолжал:

— Правительство результаты вполне устраивают. А ваша жена — да и вы тоже — работаете на правительство.

— Спасибо, что напомнили.

Он посмотрел на меня и сказал:

— Иногда очевидное тоже нуждается в констатации.

— У вас что, английский — второй язык?

— Оставим колкости. Лучше послушайте, что я вам скажу. Это дело закрыто. Довольно уже и того, что выводы правительственной комиссии оспариваются всевозможными общественными организациями и частными лицами. Но они имеют на это право. А вот вы, я, ваша жена — то есть люди из федеральных силовых подразделений — не можем и не должны поощрять тех, у кого имеются альтернативные теории, подчас параноидальные, относительного того, что здесь произошло пять лет назад. Я ясно выразил свою мысль?

— Послушайте, приятель, я просто решил прокатиться. Размяться, так сказать. Что же касается моей жены, то она приехала сюда, чтобы отдать последний долг погибшим и попытаться успокоить их родственников. Если тут кто и страдает паранойей — так это вы.

Похоже, мои слова пришлись мистеру Гриффиту не по вкусу, хотя хладнокровия он не потерял. Просверлив меня взглядом, он сказал:

— Возможно, то, что я пытаюсь вам втолковать, слишком тонко для вашего разумения. Предметом нашего разговора является не то, что здесь произошло — или же не произошло. Суть проблемы в вашем статусе правительственного агента. — Помолчав, он добавил: — Если завтра вы выйдете в отставку или вас уволят, то можете копаться в этом деле, сколько вам заблагорассудится. Как частное лицо вы имеете на это полное право. Вы даже можете, — если, конечно, найдете новые свидетельства, — вынудить правительство вновь открыть это дело, и, как говорится, Бог вам в помощь. Но до тех пор, пока вы работаете на правительство, вы не должны — даже в свободное время — наводить справки, опрашивать кого-то из свидетелей или заглядывать в документы, имеющие отношение к этой катастрофе. Более того, вам даже думать об этом не следует. Теперь, надеюсь, вы все себе уяснили?

Я постоянно упускаю из виду, что почти все специальные агенты имеют высшее юридическое образование. Но стоит им только заговорить, как я тут же об этом вспоминаю.

— Вы разбудили во мне любопытство. Надеюсь, это не входило в ваши намерения?

— В мои намерения входило довести до вашего сведения то, что по этому поводу говорит закон, мистер Кори. Чтобы вы потом не ссылались на забывчивость или незнание.

— Знаете что, приятель? Я был копом двадцать лет, изучал уголовное право в колледже Джона Джея и знаю законы не хуже вашего.

— Отлично. Я так и запишу в своем рапорте.

— Когда будете писать этот чертов рапорт, не забудьте отметить, что выдавали себя за частное лицо, а потом — не имея на то никаких оснований — стали вдруг зачитывать мне мои права.

Он ухмыльнулся и попытался изобразить добродушие.

— А вы мне нравитесь, — сказал он.

— Вы тоже мне нравитесь, Лайэм.

— Рассматривайте этот разговор как дружеский совет со стороны коллеги. Никакого рапорта не будет.

— Знаем мы вас. Вы, ребята, без рапорта и гадить не сядете.

Полагаю, после этих слов я окончательно ему разонравился. Он сказал:

— У вас репутация индивидуалиста, не придерживающегося никаких правил. Впрочем, вы и сами об этом знаете. Пока вы на хорошем счету, так как неплохо зарекомендовали себя в деле Асада Халила. Но это было год назад, и с тех пор вы ничего выдающегося не совершили. Между тем Халил все еще на свободе — как и те парни, что продырявили вас тремя пулями в Морнингсайд-Хейтс. Если вам так уж хочется найти себе занятие, займитесь розыском людей, которые хотели вас убить. Тогда у вас по крайней мере не останется времени на то, чтобы совать свой нос куда не надо.

Сколько раз я себе говорил, что посылать федерального агента — не дело, особенно в таком месте и в такое время, но, услышав этот высокомерно-покровительственный тон, не выдержал:

— Да пошел ты к такой-то матери!

— О'кей, — сказал он, как если бы решил, что отправиться по указанному мной адресу не столь уж плохая идея. — Считайте, что вас взяли на заметку.

Это и впрямь уже смахивало на официальное предупреждение, хотя вместо данного словосочетания он употребил, как свойственно федералам, более мягкое и расплывчатое выражение — «взять на заметку».

— Считайте, что вы исчезли, — сказал я.

Он повернулся и ушел.

Прежде чем я успел переварить беседу с мистером Гриффитом, ко мне подошла Кейт и сказала:

— Эта пара потеряла в катастрофе единственную дочь. Девушка летела в Париж на летние курсы. — Помолчав, она добавила: — За эти пять лет их горе нисколько не уменьшилось. Да это и невозможно.

Я согласно кивнул.

Кейт спросила:

— О чем с тобой разговаривал Лайэм Гриффит?

— Я не уполномочен обсуждать это с кем бы то ни было.

— Он хотел узнать, почему мы сюда приехали, не так ли? — спросила Кейт.

— Ты с ним знакома?

— Он работает с нами в одной конторе, Джон.

— В каком отделе?

— В том же, что и мы. Занимается проблемой ближневосточного терроризма. Так что же он все-таки тебе сказал?

— А почему я его не знаю?

— Вообще-то он постоянно находится в разъездах.

— Он работал по делу авиакомпании «Транс уорлд эйрлайнз»?

— Я не имею права об этом говорить. Почему ты сам его об этом не спросил?

— Вообще-то собирался. Как раз перед тем, как послал его к такой-то матери. Но потом, как ты понимаешь, спрашивать его о чем-либо было уже несколько неудобно.

— Тебе не следовало его посылать.

— А сам-то он зачем сюда притащился?

Поколебавшись, Кейт ответила:

— Чтобы выяснить, кто сюда ездит.

— Он что же — имеет какое-то отношение к отделу внутренних расследований?

— Не знаю. Но это вполне возможно. Мое имя в разговоре всплывало?

— Он сказал, что ты не совсем удовлетворена результатами официального расследования.

— Я никогда и никому этого не говорила.

— Как бы то ни было, он пришел именно к такому выводу.

Кейт кивнула. Как и всякому хорошему юристу, ей иногда было достаточно одного намека. Некоторые вещи лучше не озвучивать — особенно если вам не хочется повторять сказанные или услышанные вами слова под присягой.

Оставив эту тему, Кейт окинула взглядом океан, посмотрела на небо и спросила:

— Как ты думаешь, что на самом деле здесь произошло?

— Не знаю.

— Это понятно. Я участвовала в расследовании, и то ничего не могу сказать с уверенностью. Меня интересует, что ты обо всем этом думаешь.

Я взял ее за руку, и мы медленным шагом направились к стоявшему на парковке джипу. Я сказал:

— Полагаю, необходимо объяснить присутствие в небе огненного столба. Без него все свидетельства указывают в пользу версии технических неполадок. Но если принять во внимание этот столб, возникает еще одна версия — о зенитной ракете.

— А ты к какой из них склоняешься?

— Я всегда склоняюсь в сторону фактов.

— В таком случае тебе придется выбирать из двух наборов фактов, так как существуют показания свидетелей, видевших в небе огненный столб, и свидетельства, представленные технической экспертизой, указывающие на взрыв центрального топливного бака. Тебе какая подборка больше нравится?

— Вообще-то я далеко не всегда доверяю показаниям свидетелей, — ответил я.

— А что, если число свидетелей, видевших в небе огненный столб, достигает двухсот?

— В таком случае скажу, что был бы не прочь поговорить со всеми.

— Это невозможно. Но позавчера ты видел восемь из них по телевизору.

— Видеть свидетелей по телевизору и беседовать с ними лично не одно и то же.

— Я с ними беседовала. Опросила двенадцать человек. Слышала их голоса и заглядывала им в глаза. — Помолчав, Кейт попросила: — Посмотри на меня.

Я остановился и повернул голову в ее сторону.

— Никак не могу забыть их слова и лица, — сказала она.

— Было бы лучше, если бы забыла, — ответил я.

Мы добрались до джипа, и я открыл дверцу для Кейт. Потом забрался в машину сам, включил двигатель и задним ходом выехал на песчаную дорогу. Сосенка, которую я придавил, распрямилась. Мне показалось, что за время нашего отсутствия она стала чуть выше и толще. Травмы для созданий природы — вещь полезная, ибо в результате выживают сильнейшие и наиболее приспособленные к жизни.

Вырулив с парковки, я пристроился в колонну покидавших место мемориальной службы автомобилей.

Кейт некоторое время молчала, потом сказала:

— Когда я очень устаю и нет сил работать, то приезжаю сюда.

— Понятно…

Мы медленно продвигались к мосту.

Я вдруг вспомнил, причем очень отчетливо, разговор, который состоялся между специальным агентом Кейт Мэйфилд и вашим покорным слугой вскоре после нашего знакомства. Тогда мы работали по делу Асада Халила, о котором уже упоминал мой новый друг Лайэм Гриффит. Кажется, в тот день я пожаловался на слишком большую загруженность или что-то в этом роде, и Кейт, посмотрев на меня, сказала:

— Знаешь, когда ОАС занималось расследованием делом авиакомпании «Транс уорлд эйрлайнз», люди работали круглые сутки семь дней в неделю.

На это я не без сарказма заметил:

— А ведь это даже не был террористический акт.

Кейт ничего не ответила, и, помнится, тогда я подумал, что в этом деле осталось еще много неясностей и нерешенных вопросов.

С тех пор прошел год, мы с Кейт поженились, а она все еще продолжает хранить молчание об этом деле — или отделывается ничего не значащими фразами, которые я не желаю слушать.

Я повернул на мост и продолжил движение в составе колонны. Слева от нас открывался залив Грейт-Саут-Бей, справа — залив Моричес-Бей. В воде отражались огни находившегося на противоположном берегу городка. На небе мерцали звезды, а в открытое окно задувал чуть солоноватый морской бриз.

В такую же вот летнюю ночь ровно пять лет назад огромный авиалайнер, вылетевший из аэропорта Кеннеди в Париж с двумястами тридцатью пассажирами и экипажем на борту, через одиннадцать с половиной минут после взлета взорвался в воздухе, развалился на части и рухнул в море, залив его поверхность горящим топливом.

Я попытался представить себе, что именно видели в те минуты свидетели. Несомненно было одно: это зрелище до такой степени не соотносилось со всем их прежним жизненным опытом, что они вряд ли смогли тогда что-то понять.

Я повернулся к Кейт и произнес:

— Однажды я допрашивал свидетеля убийства. Он утверждал, что стоял в десяти футах от убийцы, который, по его словам, выстрелил в жертву один раз с расстояния пяти футов. Камера наблюдения зафиксировала эту сцену. После просмотра видеозаписи стало ясно, что убийца находился в тридцати футах от свидетеля и в двадцати — от жертвы, в которую стрелял не один раз, а целых три. — Сказав это, я сделал совершенно необязательное замечание: — Как известно, в экстремальных ситуациях мозг подчас неверно оценивает информацию, получаемую от органов зрения или слуха.

— Но свидетелей были сотни.

— Сработало воображение, — сказал я. — Или синдром ложной памяти, или подсознательное стремление угодить человеку, который вел допрос. В данном же конкретном случае, когда события разворачивались на фоне ночного неба, скорее всего имела место оптическая иллюзия. Выбирай, что тебе больше нравится.

— Мне и выбирать не нужно. В официальном рапорте все эти показания имели пометку «оптический обман».

— Точно. Так все и было. Я вспомнил. — ЦРУ выпустило в связи с этим весьма спорный анимационный фильм, воссоздававший события катастрофы. В этом фильме, который показали по телевидению, была также сделана попытка объяснить феномен «огненного столба». По словам более двухсот свидетелей, он поднимался с поверхности моря и двигался по направлению к самолету. В фильме же утверждалось, что огненный столб двигался не к самолету, а от него. Это якобы была струя пылающего авиационного горючего, вырывавшегося из пробитого топливного бака. Создатели фильма, выполнявшие заказ ЦРУ, клонили к тому, что внимание людей к происходившим в небе событиям привлек не взрыв как таковой, а его звук, который достиг их органов слуха через пятнадцать-тридцать секунд — в зависимости от места, где они находились. Только услышав звук взрыва, люди подняли головы и увидели в ночном небе огненный след от горящего топлива, который, по мнению создателей фильма, можно было легко принять за ракету. Кроме того — в соответствии с данными радаров — после взрыва фюзеляж самолета продолжал еще несколько секунд двигаться вверх. Те, кто видел поднимавшуюся в темном небе объятую огнем конструкцию, также могли принять ее за запущенную с воды или земли ракету.

Все это, по мнению ЦРУ, следовало трактовать как обыкновенный оптический обман, или иллюзию. Эта версия казалась мне бредовой — до тех пор, пока я не посмотрел фильм, видеоряд которого, надо признать, иллюстрировал произошедшие события гораздо лучше, чем устные показания свидетелей. Теперь я подумал, что есть смысл посмотреть его еще раз.

Тут я снова задал себе вопрос, над которым ломал голову пять лет назад: почему этот видеоролик изготовили в ЦРУ, а не в ФБР? И нет ли в этом какого-нибудь подвоха?

Наконец мы переехали через мост и опять оказались на Уильям-Флойд-парквей. Я взглянул на часы и сказал:

— Похоже, мы доберемся до города не раньше одиннадцати.

— Даже позже — если ты не против.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Нужно кое-где остановиться.

— Надеюсь, эта незапланированная остановка не разрушит мою жизнь и карьеру?

— Все может быть. Но если ты не остановишься, это наверняка не лучшим образом отразится на твоем браке.

Я ухмыльнулся.

— Мы что — обсуждаем перспективы быстрого секса на мятых простынях какого-нибудь придорожного мотеля?

— Ничего подобного.

Я вспомнил, что Лайэм Гриффит очень не советовал мне превращать расследование этого дела в своего рода хобби. Он так и не сказал, что произойдет, если я не захочу последовать его совету. Можно было, однако, догадаться, что ничего особенно хорошего мне это не сулит.

— Джон?

Между прочим, мне бы следовало заботиться о карьере жены даже больше, чем о собственном продвижении по службе, — хотя бы потому, что она зарабатывает больше меня. Быть может, есть смысл рассказать ей о том, что сказал мне Гриффит?

Неожиданно она повернулась ко мне и сказала:

— Ладно. Поехали домой.

— Ладно. Сделаем еще одну остановку — и поедем, — ответил я.

Глава 4

Мы свернули с Уильям-Флойд-парквей и покатили на восток по Монтаук-хайвей. Когда позади осталась очаровательная деревушка Уэстгемптон-Бич, Кейт показала, куда ехать дальше.

Мы пересекли Моричес-Бей по мосту, который вел к крохотному барьерному островку, и поехали на запад по Дьюн-роуд, единственной здесь дороге.

По обе стороны от нее стояли новенькие домики: слева — с видом на пляж и кромку прибоя, справа — с общим видом на океанский простор.

— Пять лет назад здесь никто домов не строил, — сказала Кейт.

На первый взгляд ничего не значащее замечание. Однако оно напомнило мне о том, что раньше эта местность была куда более пустынной и уединенной. Из чего следовало, что все дальнейшие комментарии Кейт нужно рассматривать именно в таком контексте.

Через десять минут висевший у дороги плакат сообщил нам, что мы въезжаем на территорию национального парка Капсог-Бич, который с наступлением сумерек считался закрытым. Но я, будучи лицом официальным — хоть и направлялся сюда по неофициальному делу, — это объявление проигнорировал и въехал на располагавшуюся у входа просторную парковочную площадку.

Проехав ее, я, повинуясь указаниям Кейт, подкатил к песчаной дороге, которая, по сути, являлась обычной пешеходной тропой, о чем свидетельствовал еще один установленный здесь плакат с надписью: «Проезд запрещен». Дорогу перекрывал опущенный шлагбаум, поэтому я, подключив второй ведущий мост своего джипа, объехал шлагбаум и, освещая путь фарами, покатил по тропе, с двух сторон обрамленной кустарником и песчаными дюнами.

Когда мы достигли конца тропы, Кейт сказала:

— Поворачивай и езжай вниз по склону к океану.

Я повернул и поехал между дюнами в указанном направлении, помяв по пути росший на склоне карликовый дубок.

— Осторожней с растениями, прошу тебя. А вот здесь поверни направо.

Я повернул, проехал еще немного и остановился.

Кейт вышла из машины. Я выключил зажигание и фары и последовал за ней.

Кейт, обойдя машину спереди, стояла у капота, всматриваясь в расстилавшийся перед нами темный океан.

— Вечером 17 июля 1996 года, — сказала она, — автомобиль, скорее всего такой же, как у тебя, то есть полноприводный джип, свернул с тропы и остановился примерно в этом месте.

— Откуда тебе это известно?

— Из рапорта уэстгемптонской полиции. Почти сразу после того, как самолет рухнул в море, сюда была направлена полицейская машина. Офицер должен был осмотреть пляж, море в непосредственной близости от него и выяснить, нельзя ли как-то помочь жертвам катастрофы.

— Чем же им можно было помочь?

— Точного места падения самолета тогда никто еще не знал. Надеялись, что кому-нибудь из пассажиров или экипажа удалось спастись и добраться до берега. Ты ведь знаешь, что на борту имелись спасательные жилеты и надувные плоты. У офицера полиции был фонарь, которым он осветил следы шин, заканчивавшиеся где-то в этом месте. Тогда он не придал этому большого значения и отправился дальше.

— Ты сама читала этот рапорт?

— Да. В нашем распоряжении находились сотни различных рапортов, освещавших всевозможные аспекты этой катастрофы. Она поступали к нам от всех местных силовых подразделений, а также от береговой охраны, пилотов пассажирских и частных самолетов, рыбаков и так далее. Но мое внимание привлек именно этот.

— Почему?

— Потому, что он был одним из первых и наименее информативным в этой пестрой коллекции.

— Но ты ведь думаешь по-другому, не так ли? Ты разговаривала с этим копом?

— Разговаривала.

— И что же?

— Ну так вот… Он пошел осматривать пляж. — С этими словами Кейт пошла вперед, а я последовал за ней.

Остановившись у самой воды, она ткнула в море пальцем и сказала:

— Там, через пролив, находятся Файр-Айленд и национальный парк Смит-Пойнт, где сегодня проходила мемориальная служба. Офицер видел, как далеко на горизонте пылает горючее, разлившееся по водной поверхности. Он осветил фонарем воду у берега, но не заметил ничего, кроме спокойной глади океана. В своем рапорте он писал, что не ожидал увидеть спасшихся — по крайней мере, через такое короткое время после взрыва. Кроме того, пляж находился слишком далеко от места катастрофы. Как бы то ни было, он решил, что ему необходим лучший обзор, и для этого вскарабкался на высокую песчаную дюну.

Кейт повернулась и зашагала к дюне, находившейся неподалеку от того места, где я оставил свой джип.

Когда мы подошли к песчаному холму, Кейт сказала:

— Он сообщил мне, что видел следы людей, которые то спускались с дюны, то вновь на нее поднимались. В принципе этому парню до следов дела не было — он искал высокое место, чтобы иметь возможность осмотреть окрестности, потому и взобрался на дюну.

— Мне тоже, что ли, прикажешь туда карабкаться?

— Следуй за мной.

Мы взобрались на дюну, при этом мне в ботинки попал песок. В молодости я несколько раз участвовал в следственных экспериментах и попытках восстановить те или иные события. Непыльной работенкой такое занятие никак не назовешь. Бывало, я возвращался домой, с ног до головы извозившись в грязи. С тех пор я стал гораздо умнее и крайне редко соглашаюсь на подобные мероприятия.

Когда мы стояли наверху, Кейт сказала:

— Между этой и соседней дюнами есть ложбинка. Полицейский обнаружил там покрывало. — Мы стали спускаться по пологому песчаному склону холма.

Кейт взмахнула рукой.

— Кажется, где-то здесь. Это было покрывало с кровати. Если живешь на берегу моря, в запасе всегда должно быть хорошее хлопковое покрывало — для пляжа. А то было синтетическое. Скорее всего из какого-нибудь отеля или мотеля.

— Кто-нибудь проверил ближайшие гостиницы или мотели на предмет такого же покрывала?

— Да, ребята из ОАС здесь все облазили. Обнаружили несколько мотелей и гостиниц, где имелись аналогичные синтетические покрывала. Поиски привели к отелю, где горничная заявила о пропаже одного из них.

— И как называется этот отель?

— А тебе зачем? Или тоже хочешь покопаться в этом деле?

— Ну нет. И ты, и Лайэм Гриффит уже дали мне понять, что это не моего ума дело.

— Верно.

— Вот и славно. Непонятно только, какого черта мы здесь делаем.

— Я думала, тебе будет интересно сюда съездить. Когда начнешь преподавать в колледже Джона Джея, расскажешь об этом случае.

— Отличная идея. Ты всегда обо мне думаешь.

Кейт не ответила.

Но ваш покорный слуга Джон Кори уже заглотил крючок, и теперь Кейт потихоньку тянула удилище на себя. Так, должно быть, она меня на себе и женила.

Между тем Кейт продолжала развивать ту же тему:

— На одеяле стоял портативный холодильник. В нем, впрочем, ничего, кроме подтаявшего льда, не оказалось. Зато рядом с ним полицейский нашел два бокала, штопор и пустую бутылку из-под белого вина.

— Что за вино?

— Французское, пулли-фуме. Дорогое. Бутылка такого вина сейчас стоит долларов пятьдесят, не меньше.

— Отпечатки пальцев с бутылки сняли? — поинтересовался я.

— Да. И с бокалов тоже. И с холодильника. Много отличных отпечатков. Принадлежат двум разным людям. ФБР прогнало их через свои компьютеры, но ничего похожего не обнаружило.

— Отпечатков губной помады, случайно, не нашли?

— Нашли. На одном из бокалов.

— А следов сексуальных забав на одеяле?

— Ни презервативов, ни пятен семенной жидкости не было, — ответила Кейт.

— Быть может, они занимались оральным сексом и женщина проглотила семя?

— Какая глубокая мысль! Но как бы то ни было, эксперты обнаружили на покрывале частички мужского и женского эпидермиса, а кроме того, волосы с тела, головы и даже с лобка. Так что, вполне вероятно, эта парочка возлежала на покрывале в обнаженном виде. — Помолчав, Кейт добавила: — С другой стороны, это могли быть волосы и эпидермис других людей. Покрывало-то гостиничное.

— Волокон тканей иностранного производства не обнаружили?

— На поверхности покрывала оказалось довольно много тканевых волокон и даже нитки. Но, как я уже говорила, это гостиничное покрывало. Кроме того, на нем нашли пятна от пролитого вина.

Я кивнул. В принципе то, что найдено на какой-нибудь гостиничной вещи, стопроцентной уликой никак не назовешь.

— А песок? Песок там был?

— Целые россыпи. Часть его даже была влажной. Вполне возможно, эта парочка выбиралась на пляж.

Я кивнул и осведомился:

— Этот коп, о котором ты упоминала, не встретил, случайно, по пути машину, ехавшую с пляжа?

— Да, он говорил, что видел на Дьюн-роуд светлый «форд-эксплорер» последней модели, двигавшийся со стороны парка. Но поскольку речь шла об инциденте, а не о преступлении, номера машины он не записал и на пассажиров не взглянул. По этой причине выяснить, кому принадлежит машина, не удалось.

Я опять согласно кивнул. «Фордов-эксплореров», как, впрочем, и джипов «Гранд-Чероки», в этих краях не меньше, чем береговых чаек, поэтому отследить такую машину — дохлый номер.

— Вот, пожалуй, и все, что я знаю. Хочешь попытаться восстановить события того вечера? — спросила Кейт.

— Словесно — или на местности с использованием покрывала?

— Заткнись, Джон, прошу тебя.

— Я просто хотел поглубже вникнуть в суть дела.

— Уже довольно поздно. Так что обойдемся словами. — Тут она улыбнулась. — Что же до реконструкции событий на покрывале, то этим мы можем заняться дома.

Я одарил ее ответной улыбкой.

— О'кей. Словами так словами. Итак, мы имеем мужчину и женщину. Вполне вероятно, они остановились в каком-нибудь ближайшем отеле, название которого я могу установить позже. Дорогое вино свидетельствует о том, что это, вполне возможно, представители верхушки среднего класса, а также, что мы имеем дело с людьми среднего возраста. Они решили отправиться на пляж и, чтобы не сидеть на песке, прихватили с собой покрывало из гостиницы. Поскольку при них был портативный холодильник, прогулка к морю, возможно, планировалась заранее. Они знали или слышали об этом уединенном месте — или же набрели на него случайно. Полагаю, они приехали сюда во второй половине дня или вечером.

— Почему?

— Я помню тот день, когда произошла катастрофа. Стояла жара, солнце светило вовсю, между тем ты не сказала, что на покрывале были обнаружены следы лосьона или крема для загара. Как я понимаю, следов от них не нашлось также ни на бутылке, ни на бокалах.

— Совершенно верно. Продолжай.

— Продолжаю. Итак, эти мужчина и женщина приехали сюда, возможно на «форде-эксплорере» незадолго до двадцати тридцать одной — времени катастрофы. Они расстелили покрывало, открыли холодильник, достали оттуда бутылку белого сухого вина, откупорили ее штопором, разлили вино по бокалам и выпили в несколько приемов все до капли. Находясь на пляже, они через какое-то время сбросили с себя одежду и занялись — или же не занялись — любовью.

Кейт ничего не сказала, и я продолжил:

— Основываясь на том, что на одеяле был обнаружен влажный песок, можно сделать вывод, что они — обнаженные или же в купальных костюмах — отправились на пляж. В двадцать тридцать одну они увидели в небе вспышку и услышали звук взрыва. Я не знаю, где они стояли в это время, зато уверен в другом: сообразив, что взрыв обязательно привлечет на пляж людей, они решили побыстрей уносить ноги и уехали еще до появления полицейской машины, которая, как известно, прибыла на место в двадцать сорок шесть. — Выдержав паузу, я добавил: — Похоже, эти двое не были женаты.

— Почему ты так думаешь?

— Все слишком романтично.

— Только не надо изображать из себя циника. Это во-первых. И во-вторых: вполне возможно, они не сбежали с пляжа, а, напротив, помчались за подмогой.

— И мчались, пока не оказались от пляжа на почтительном расстоянии. Они просто не хотели, чтобы посторонние видели их вместе.

Кейт кивнула.

— В конце концов мы тоже пришли к такому выводу.

— «Мы» — это кто?

— Агенты ФБР и люди из ОАС, которые расследовали это дело пять лет назад.

— Позволь задать вопрос тебе лично. С чего это агенты ФБР и ОАС так заинтересовались этой парочкой?

— Как с чего? Это были потенциальные свидетели катастрофы.

— Ну и что? Насколько я знаю, свидетелей взрыва было не менее шестисот. И по крайней мере двести из них видели огненный столб, устремившийся к самолету перед взрывом. Если люди из ФБР не поверили двум сотням свидетелей, почему эти два человека вдруг приобрели в их глазах такую важность?

— Ой, я совсем забыла! Не сказала тебе об одной детали.

— Ага!

— На одеяле лежала пластмассовая крышка от объектива видеокамеры «Джи-ви-си».

С минуту я переваривал эту информацию, оглядывая море и небосвод, потом сказал:

— Ты с тех пор слышала хоть что-нибудь об этой парочке?

— Нет.

— И не услышишь… Ну поехали, что ли?

Глава 5

Мы поехали обратно через деревушку Уэстгемптон.

— Домой? — поинтересовался я.

— Нужно еще кое-где остановиться. Если ты, конечно, не возражаешь.

— Опять? И сколько всего таких остановок у тебя запланировано?

— Две.

Я посмотрел на женщину, которая сидела рядом со мной на пассажирском сиденье. Да, это моя жена Кейт Мэйфилд. Я имею в виду, что иногда она бывает исключительно специальным агентом Мэйфилд, но порой в ней борются обе ее ипостаси.

В настоящий момент она являлась моей женой и более никем, поэтому я решил, что пора прояснить кое-какие вопросы.

Наставив на нее палец, я сказал:

— Ты сама говорила, что эта катастрофа не моего ума дело. А потом почему-то потащила за собой на пляж, где эта парочка наблюдала за катастрофой и, возможно, снимала ее на видеокамеру. Не можешь ли ты объяснить мне причину своего столь непоследовательного поведения?

— Нет, — сказала она. — Никакой непоследовательности во всем этом я не вижу. Просто я подумала, что тебе это будет интересно. А поскольку мы оказались неподалеку от этого пляжа, я решила тебе его показать.

— Ладно. Решила так решила. Что нового и интересного для себя я узнаю, когда мы сделаем вторую остановку?

— Когда остановимся, тогда и узнаешь.

— Ты что же — хочешь, чтобы я покопался в этом деле? — спросил я.

— Не могу ответить на этот вопрос.

— А ты мигни. Один раз — «да», два раза — «нет».

— Надеюсь, ты понимаешь, Джон, что я не могу совать нос в это дело. Я агент ФБР, причем с хорошей репутацией. Если меня на этом поймают, то могут уволить.

— А как же я?

— Скажи честно, тебя сильно огорчит, если даже тебя уволят?

— Не особенно. Как-никак я получаю пенсию по инвалидности от Департамента полиции Нью-Йорка. Кроме того, я освобожден от уплаты налогов. — Тут я не удержался и добавил: — Но перспектива быть у тебя на побегушках меня тоже не вдохновляет.

— Ты не будешь работать на меня. Ты будешь работать со мной.

— В любом случае — что я должен делать? — спросил я.

— Смотреть и слушать. Ну и действовать сообразно обстановке. Но запомни: я ничего не желаю об этом знать.

— А если меня арестуют за то, что я буду шнырять и вынюхивать где не надо?

— Не арестуют.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Ведь я как-никак юрист.

— А что, если меня попытаются убрать?

— Это просто смешно.

— Ничего смешного тут нет. Наш бывший коллега из ЦРУ Тед Нэш раз сто грозился меня убить.

— Я в это не верю. Как бы то ни было, он уже отошел в лучший мир.

— Так ведь не он один мне угрожал.

Кейт рассмеялась.

Веселого мало, мрачно подумал я. И снова задал тот же волновавший меня вопрос:

— Чего ты от меня хочешь, Кейт?

— Я хочу, чтобы это дело стало твоим тайным хобби.

Я подумал о своем коллеге из ОАС Лайэме Гриффите, который именно от этого меня предостерегал. Я притормозил, съехал на обочину и сказал:

— Посмотри на меня, Кейт.

Она взглянула мне в глаза.

— У меня такое ощущение, что ты пытаешься мной манипулировать. И мне это не нравится.

— Извини, если что не так сказала.

— Что все-таки я конкретно должен делать, дорогая?

С минуту подумав, она ответила:

— Как я уже говорила, смотреть и слушать. Потом ты сам решишь, что делать и делать ли вообще. — Она через силу улыбнулась и добавила: — Короче говоря, будь тем, кто ты есть, — Джоном Кори.

— В таком случае тебе придется быть просто Кейт Мэйфилд, — сказал я.

— Я пытаюсь. Но все так сложно и запутанно… Я буквально разрываюсь на части… Мне не хочется, чтобы у нас… чтобы у тебя были неприятности. Но это дело не дает мне покоя вот уже пять лет.

— Оно не дает покоя множеству людей, Кейт. Но оно закрыто — как ящик Пандоры. Может, не стоит его открывать?

Она с минуту молчала, потом тихо произнесла:

— Боюсь, справедливость в данном случае не восторжествовала.

— Это был несчастный случай, Кейт, — ответил я. — Такие вещи плохо согласуются с понятием справедливости.

— Ты веришь в это?

— Нет. Но если бы я дергался из-за каждого дела, в котором не восторжествовала справедливость, то давно бы уже угодил в психушку.

— Это не «всякое» дело, Джон. И ты отлично это знаешь.

— Положим. Но я не отношусь к тем парням, которые суют член в огонь, чтобы убедиться, что он жжется. Я соглашусь заниматься этим делом только в том случае, если ты сама меня об этом попросишь и скажешь, зачем тебе это надо.

— В таком случае едем домой.

Я нажал на педаль газа и вырулил на середину дороги. Через минуту или две я сказал:

— О'кей. Куда направимся на этот раз?

Она показала мне, как выехать на Монтаук-хайвей, и мы покатили на запад, а потом свернули на юг, к океану.

Дорога заканчивалась высоким забором с металлическими воротами, рядом с которыми находилась будка охранника. Я осветил фарами висевшее на воротах объявление, гласившее: «База береговой охраны США в Моричес. Запретная зона».

Из будки вышел человек в форме береговой охраны, с кобурой на ремне, открыл ворота и подошел к машине. Я сунул ему под нос удостоверение федерала. Охранник, мельком на него взглянув, внимательно посмотрел на сидевшую рядом со мной Кейт, после чего, даже не спросив о цели нашего визита, скомандовал:

— Проезжайте!

Судя по всему, нас здесь ждали. Более того, у меня сложилось впечатление, что всем, за исключением вашего покорного слуги, было известно, по какому делу мы сюда приехали.

Я покатил вперед по затемненной дороге.

Впереди виднелось живописное белое здание с красной крышей и квадратной наблюдательной башней — типичная постройка береговой охраны середины прошлого века.

— Припаркуемся здесь, — сказала Кейт.

Я остановился у фасада и выключил зажигание. Мы с Кейт выбрались из машины и с тыла обошли здание, окна которого выходили на море. Ярко освещенный оперативный центр располагался на узкой полоске суши, далеко вдававшейся в Моричес-Бей. У самой воды находились крытые эллинги для катеров и моторных лодок, справа виднелся длинный причал, возле него качались на волнах два патрульных катера. Один из них напоминал судно, принимавшее участие в мемориальной службе. За исключением парня, встретившего нас у ворот, мы с Кейт не заметили ни одной живой души.

— Сразу после катастрофы на этой базе расположился командный центр спасательной операции, — сказала Кейт. — Все катера и лодки, занимавшиеся поисками в Моричес-Бей, доставляли сюда выловленные из воды обломки авиалайнера, которые затем отправлялись для изучения в Морской центр в Калвертоне. — Выдержав паузу, она добавила: — Туда свозили и тела жертв, прежде чем отправить в морг. — Еще с минуту помолчав, она сказала: — Два месяца я работала то здесь, то в Калвертоне и жила в мотеле поблизости.

Я ничего не ответил, но всерьез задумался над ее словами. У меня было несколько знакомых из Департамента полиции Нью-Йорка — как мужчин, так и женщин, — которые занимались этим делом в течение нескольких недель и даже месяцев и, как и Кейт, жили в недорогих гостиницах или мотелях. Почти все они видели во сне выловленные из воды мертвые тела, отчего в светлое время суток здорово налегали на виски. Я слышал, что ни одному из тех, кто занимался этим расследованием, не удалось полностью оправиться от пережитого тогда психического потрясения.

Я поднял голову, и наши взгляды встретились. Потом Кейт отвернулась и глухо сказала:

— Было очень много трупов… а еще оторванные верхние и нижние конечности. Попадались и головы без тел… и мягкие игрушки, куклы, чемоданы, рюкзачки… На летние курсы в Париж летело много молодежи. А одна девушка спрятала деньги в носке. Выловили даже коробочку, в которой лежало обручальное кольцо. Кто-то собирался обручиться в Париже…

Я обнял Кейт, и она положила голову мне на плечо. Так, прижавшись друг к другу, мы стояли на берегу и смотрели на залив. Что и говорить, моя Кейт — крутая, но даже очень крутым леди подчас бывает нелегко справиться со своими чувствами.

Но вот она выпрямилась, высвободилась из моих рук и пошла к пирсу, продолжая говорить на ходу:

— Когда я приехала сюда — через день после катастрофы — здесь царили хаос и запустение: за базой никто не присматривал, ее вообще собирались закрывать. Трава повсюду выросла такая, что доставала мне до пояса. Но через несколько дней все было уже заставлено тяжелыми грузовиками, микроавтобусами и машинами «скорой помощи». Рядом со старым белым зданием разбили огромную палатку с красным крестом, неподалеку от нее парковались передвижные морги… У нас имелись также мобильные душевые, чтобы обмывать выловленные из моря… останки. Через несколько дней на базе появились две бетонные вертолетные площадки. Все вкалывали как проклятые. Я гордилась тем, что мне пришлось работать вместе с такими прекрасными людьми — из Департамента полиции Нью-Йорка, береговой охраны и местной полиции. Сюда причаливали также местные рыбаки и яхтсмены, день и ночь занимавшиеся поиском тел и материальных свидетельств катастрофы… Самоотверженность спасателей поражала и трогала до глубины души. Правда. — Кейт повернула голову, посмотрела на меня и сказала: — Все-таки мы, американцы, хороший народ. Ты когда-нибудь думал об этом? Конечно, мы эгоистичны, заняты собой, изнеженны, но… Когда дело начинает пахнуть керосином, наши граждане сплачиваются и демонстрируют все свои лучшие качества.

Я кивнул.

Мы дошли до конца причала, и Кейт указала рукой на запад — туда, где пять лет назад рухнул в океан авиалайнер компании «Транс уорлд эйрлайнз», направлявшийся рейсом № 800 в Париж.

— Если на борту и впрямь были технические неполадки, — сказала она, — люди из компании «Боинг», Национального совета по безопасности транспорта и все прочие, отвечающие за безопасность на воздушных судах, просто дадут рекомендацию изменить конструкцию счетчика топлива, чтобы полностью исключить возможность случайного взрыва в центральном топливном баке в будущем. — Тут она с шумом втянула в себя воздух и добавила: — Но если имело место массовое убийство, мы должны это доказать и только после этого взывать к справедливости.

Я с минуту обдумывал ее слова, потом ответил:

— Я искал убийц даже тогда, когда большинство полагало, что никакого убийства не было.

Кейт кивнула и спросила:

— А как ты поступал, если дело закрывали? Продолжал искать убийц?

— Продолжал.

— Ну и как — удачно?

— Один раз мне повезло. Через несколько лет открылись дополнительные обстоятельства, и дело подняли из архива. — Я пристально посмотрел на Кейт и спросил: — У тебя в загашнике что-то есть?

— Возможно, — сказала она. — Но прежде всего у меня есть ты.

Я ухмыльнулся.

— Не так уж я хорош.

— Ты хорош уже тем, что имеешь возможность взглянуть на это дело свежим глазом, оценить его объективно. Наши люди работали над ним больше года, пока его не закрыли, и, как мне кажется, основательно заморочили себе головы многочисленными свидетельствами, огромным количеством второстепенных деталей и заполнением бесконечных бумаг. Добавь к этому доклады десятков экспертов, часто противоречащие друг другу версии происшедшего и комментарии в средствах массовой информации, не говоря уже о постоянном давлении со стороны начальства и политиков. Необходим прорыв сквозь все эти нагромождения, скрывающие суть дела. Соответственно, нужен человек, способный этот прорыв осуществить.

Если разобраться, при раскрытии большинства дел, связанных с убийствами, я использовал стандартную полицейскую методику, основанную на фактах, показаниях свидетелей, данных экспертизы и тому подобным вещах. Но время от времени успешное завершение дела требовало элементарной удачи и того, что Кейт назвала «прорывом» — обнаружения золотого ключика, которым можно было отпереть заветную дверцу. За этой дверью открывался кратчайший путь к истине, заваленной кучами всякого хлама. Подобное иногда случается, но рассчитывать на это в таком деле, как катастрофа рейса № 800, было бы глупо.

Кейт повернулась и посмотрела на старое белое здание оперативного центра береговой охраны. В нескольких окнах там все еще горел свет, но никаких других признаков деятельности морских пограничников не наблюдалось.

— Уж очень здесь тихо, — заметил я.

— Базу опять собираются закрывать, — ответила Кейт. — Она была построена в начале Второй мировой войны для слежения за немецкими подводными лодками, действовавшими у Атлантического побережья Соединенных Штатов. Вторая мировая война закончилась, закончилась и «холодная война», ну а потом произошел инцидент с рейсом номер восемьсот авиакомпании «Транс уорлд эйрлайнз». Но теперь дело закрыто, и базу сохранят только в том случае, если возникнет серьезная угроза террористического нападения или подтвердится факт реальной атаки террористов.

— Понятно. Но ведь мы с тобой не собираемся заниматься подтасовкой фактов, не так ли?

— Конечно, нет. Но ты проработал в ОАС достаточно долго, чтобы знать, что такая угроза существует, хотя правительство и граждане не очень-то в это верят.

Я промолчал.

Кейт заговорила снова:

— Сравнительно недалеко от залива находятся Биологический исследовательский центр на Плам-Айленде, Брукхейвенская национальная лаборатория, база подводных лодок в Гротоне и атомная электростанция в Нью-Лондоне. — Она выдержала паузу и добавила: — Давай все-таки не будем забывать о террористической атаке на Всемирный торговый центр в феврале 1993 года.

— А также о мистере Асаде Халиле, который все еще хочет меня убить. То есть нас, — ответил я.

Кейт с минуту молчала, глядя перед собой в пространство, потом сказала:

— Никак не могу отделаться от чувства, что над побережьем нависла опасность — куда более серьезная, чем угрозы Асада Халила.

— Как сказать. Я лично в жизни не встречал другого такого сукина сына, как этот парень.

— Неужели он настолько ужасен? А как же мистер Усама бен Ладен?

Я плохо запоминаю арабские имена, но это врезалось мне в память. В кафе-баре ОАС даже висит его фотография с надписью: «Разыскивается особо опасный преступник».

— Я слышал, он стоит за нападением на эсминец «Коул».

— Он также стоит за взрывами в армейских казармах США в Эр-Рияде в Саудовской Аравии в ноябре 1995 года, когда было убито пять военнослужащих. Потом, в июне 1996 года, все в той же Саудовской Аравии он организовал взрыв жилого комплекса Хобар-Тауэрс в Дахране, где были расквартированы американские военнослужащие. Погибло девятнадцать человек. Кроме того, его тень маячит за взрывами американских посольств в Кении и Танзании в августе 1998 года. Тогда было убито двести двадцать четыре человека и ранено более пяти тысяч. Последний раз этот парень напомнил о себе девять месяцев назад, в октябре 2000 года, когда произошло нападение на принадлежащее Соединенным Штатам судно «Коул», в результате которого погибло семнадцать моряков. И все это, повторяю, дело рук Усамы бен Ладена.

— Да, видно, он та еще сволочь. И чем же данный господин занимается сейчас?

— Живет в Афганистане.

— На пенсию, что ли, вышел?

— Я бы на твоем месте на это не рассчитывал, — ответила Кейт.

Глава 6

Мы направились к джипу.

— Куда теперь? — спросил я.

— Мы еще здесь не закончили, — ответила Кейт.

Признаться, я думал, что наша поездка — своего рода дань прошлому. Кроме того, эти места, по разумению моей супруги, должны были вдохновить меня на подвиг. Но, очевидно, за всем этим крылось что-то еще.

— Кажется, ты хотел допросить свидетеля? — спросила Кейт.

— Я хотел допросить много свидетелей.

— Сегодня вечером тебе придется ограничиться одним. — Кейт указала на заднюю дверь старого белого здания береговой охраны. — За этой дверью находится лестница, ведущая на пост наблюдения. Тебе нужно подняться на самый верх.

Было ясно, что Кейт со мной идти не собирается. Я не стал настаивать, открыл дверь и сразу оказался на лестнице.

Я начал подниматься по ступенькам и вскоре миновал четыре пролета. Это восхождение живо напомнило мне дом моего детства в восточной части Манхэттена. Там тоже не было лифта, и каждый день мне приходилось по несколько раз пешком преодолевать пять этажей. С тех пор я ненавижу лестницы.

Поднявшись еще на один пролет, я оказался в застекленном со всех сторон помещении наблюдательной башни. Свет здесь не горел, но я сумел разглядеть несколько столов и стульев, а также столик с телефонами, на краю которого помещалась портативная рация военного образца со светящимся индикатором. Доносившееся из нее негромкое потрескивание нарушало тишину комнаты.

Сквозь оконные стекла я видел ограждение узкого балкончика, проходившего по всему периметру верхнего этажа.

Казалось, здесь никого, кроме меня, нет. Быть может, я не туда попал? Но другой наблюдательной башни на базе не было.

Я открыл дверь и вышел на опоясывавший верхний этаж балкончик.

Летний вечер на море был хорош, а отсюда, сверху, казался еще более великолепным. Я сделал несколько шагов и остановился там, откуда можно было обозревать юго-западную часть горизонта. Глядя на залив Моричес-Бей, я видел барьерные острова и узкий пролив Моричес-Инлет, отделявший Файр-Айленд от песчаных дюн Уэстгемптона и национального парка Капсог-Бич, на пляже которого, выражаясь вульгарным языком полицейских патрульных, какой-то тип трахал свою подружку и, возможно, заснял на видеокамеру подробности катастрофы рейса № 800. Такого рода свидетельство могло бы заставить власти пересмотреть это давно уже отправленное в архив дело.

За заливами и барьерными островами открывался Атлантический океан, на поверхности которого светились огоньки рыбачьих лодок и больших океанских судов. На темном куполе небес мерцали звезды и мигали сигнальные огни авиалайнеров, направлявшихся к востоку и западу от побережья.

Я сосредоточил все внимание на двигавшемся в восточном направлении пассажирском самолете, который в эту минуту оказался как раз напротив заповедника Смит-Пойнт на Файр-Айленде. Самолет медленно поднимался и сейчас находился на высоте десяти-двенадцати тысяч футов в шести-восьми милях от берега. В этот момент он занимал примерно ту же точку в пространстве, что и рейс № 800 авиакомпании «Транс уорлд эйрлайнз» пять лет назад, и шел по воздушному коридору, по которому следовали вылетавшие из аэропорта Кеннеди в Европу авиалайнеры.

Я снова попытался представить себе, как выглядел предмет, который, по словам более чем двухсот свидетелей, поднялся с поверхности воды и устремился к самолету. Вполне возможно, вскоре мне предстояло встретиться с человеком, который видел этот предмет собственными глазами.

Я вернулся в помещение и уселся на вращающийся стул, так, чтобы видеть отверстие лестничного колодца. Через несколько минут ступени заскрипели и на лестнице послышались шаги. По привычке, а также потому, что я находился в полном одиночестве, я вытащил из закрепленной на щиколотке кобуры неуставной револьвер «смит-вессон» тридцать восьмого калибра и засунул его сзади за пояс брюк, прикрыв рукоять полой трикотажной рубашки, которую носил навыпуск. В следующий момент из люка в полу показались чьи-то голова и плечи. Кто-то поднимался по лестнице спиной ко мне. Выбравшись на поверхность, человек расправил плечи, огляделся и увидел меня.

Даже в полумраке я смог рассмотреть, что это высокий мужчина лет шестидесяти, с приятным лицом и коротко стриженными седыми волосами, одетый в кремовые брюки и синий блейзер. Я не сомневался, что передо мной бывший военный.

Когда он направился в мою сторону, я поднялся со стула. Подойдя ко мне, человек сказал:

— Мистер Кори? Меня зовут Том Спрак.

Мы обменялись рукопожатиями.

— Меня попросили переговорить с вами, — сказал он.

— Кто?

— Не могу вам этого сказать.

— В таком случае я не стану с вами разговаривать.

Похоже, то обстоятельство, что разговор сразу же зашел в тупик, вызвало у него раздражение и досаду. Посмотрев на меня в упор, он коротко сказал:

— Мисс Мэйфилд.

Вообще-то мою жену обычно называли миссис Мэйфилд или специальным агентом Мэйфилд — да еще, очень редко, миссис Кори, но этому парню вовсе не обязательно об этом знать. Определенно он из военных. Возможно, офицер. Специальному агенту Мэйфилд не откажешь в умении выбирать надежных свидетелей.

Я продолжал молчать, поэтому он продолжил:

— Я был свидетелем событий 17 июля 1996 года. Но вам об этом наверняка известно.

Я согласно кивнул.

— Хотите выйти на улицу или предпочитаете остаться здесь? — спросил он.

— Давайте останемся. Присядем.

Он пододвинул к столу вертящееся кресло на колесиках, опустился в него и спросил:

— С чего мне начать?

Я уселся за стол, окинул его оценивающим взглядом и сказал:

— Для начала расскажите мне немного о себе, мистер Спрак.

— Ну хорошо. В прошлом я морской офицер, летчик, учился в Аннаполисе, вышел в отставку в звании капитана. В свое время летал на самолетах типа Ф-4 «Фантом», базировавшихся на авианосцах. В период с 1969 по 1972 год совершил более ста пятнадцати боевых вылетов над территорией Северного Вьетнама.

Я сразу же его перебил:

— Значит, вы представляете себе, как выглядит пиротехническое устройство, запущенное в сумерках над водной поверхностью?

— Думаю, что да.

— Так как же выглядело то, что вы видели 17 июля 1996 года?

Он посмотрел сквозь огромное окно в сторону океана, потом сказал:

— Я тогда управлял маленькой одноместной парусной лодкой, которая у нас называется «луна-рыба». Каждую среду вечером мы устраиваем в заливе гонки…

— Извините, «мы» — это кто?

— Члены уэстгемптонского яхт-клуба, штаб-квартира которого расположена на берегу залива Моричес-Бей. Ну так вот, соревнования закончились около восьми вечера, и наши парни повернули на базу, чтобы не опоздать на барбекю. Но я направился по проливу Моричес-Инлет в открытое море.

— Почему?

— Море было удивительно спокойным, скорость ветра достигала шести узлов. Такие идеальные условия бывают крайне редко, и я решил воспользоваться благоприятной погодой, чтобы попробовать выйти в океан. Я взял курс на запад, держась побережья Файр-Айленда напротив заповедника Смит-Пойнт.

— Вынужден вас прервать. То, что вы мне сейчас рассказываете, общеизвестно?

— Я рассказал об этом людям из ФБР, а стал ли мой рассказ достоянием общественности или нет, не знаю.

— Делали ли вы какие-либо публичные заявления на этот счет после беседы с агентами ФБР?

— Нет. — Он выдержал паузу и добавил: — Меня попросили молчать.

— Кто попросил?

— Агент, который опрашивал меня первым. А потом и другие агенты, беседовавшие со мной на эту же тему.

— Понятно. И кто же опрашивал вас первым?

— Ваша жена.

В то время Кейт еще не была моей женой, но я согласно кивнул и сказал:

— Продолжайте, пожалуйста.

Он снова посмотрел в окно на океан и продолжал:

— Итак, я находился в лодке и проверял парус. Когда плаваешь на таком судне, приходится постоянно следить за снастями. Океан был спокойным, и я наслаждался прогулкой. Закат в этих широтах наступает в двадцать двадцать одну, но ВСМ — вечерние сумерки на море, как говорят на флоте, — сгущаются только в двадцать сорок пять. Я посмотрел на свой электронный морской хронометр со светящимся циферблатом. Было двадцать часов тридцать минут пятнадцать секунд. Я решил, что пора поворачивать, так как хотел вернуться в пролив до наступления полной темноты.

Капитан Спрак замолчал, его взгляд стал задумчивым. Я решил не торопить его, дать возможность поразмышлять. Примерно через минуту он заговорил снова:

— Потом я опять взглянул на парус, но тут мое внимание привлекло некое явление в юго-восточной части горизонта. Это был поднимавшийся в небо из-за линии горизонта яркий огненный столб, имевший красно-оранжевый оттенок.

— Вы слышали какие-нибудь звуки?

— Абсолютно никаких. Приглядевшись к светящемуся объекту, я пришел к выводу, что он движется в северо-восточном направлении. Другими словами, он поднимался не вертикально, а отклонялся в сторону побережья, я бы даже сказал, отчасти в мою сторону. Он поднимался под довольно большим углом — возможно, от тридцати пяти до сорока градусов, — быстро набирая скорость. Последнее, впрочем, утверждать не берусь, так как никаких ориентиров, на которых я мог бы основываться, выдвигая эту гипотезу, у меня не было. Но если бы мне предложили определить скорость объекта, я бы сказал, что она достигала ста узлов…

— Вы определили и просчитали все это… хм… за сколько секунд? — спросил я.

— Секунды за три. Когда сидишь в кабине истребителя-бомбардировщика, соображать приходится быстро.

Я сосчитал в уме до трех и подумал, что это куда больше, чем бывает в твоем распоряжении, когда пытаешься уклониться от выпущенной в тебя пули.

Капитан Спрак добавил:

— Я уже говорил агентам ФБР и повторю еще раз, что это весьма приблизительные данные. Слишком много неизвестных: из какой точки стартовал объект, какого он был происхождения, какие имел размеры и на каком расстоянии от меня находился.

— Значит, вам неизвестно точно, что именно вы видели?

— Я-то знаю, что видел. — Спрак окинул взглядом темный океан за окном и сказал: — Я в своей жизни повидал достаточно зенитных ракет, летевших с земли к моему самолету и самолетам моих товарищей, чтобы до конца дней запомнить, как все это выглядит. — Тут он сдержанно улыбнулся и добавил: — Когда они движутся в твою сторону, то кажутся больше и ближе к твоему самолету, чем на самом деле. В таких случаях все надо делить на два.

Я улыбнулся.

— Как-то раз на меня наставили маленькую «беретту», но я был уверен, что в меня целятся из «магнума-357».

Спрак кивнул.

— Стало быть, вы уверены, что видели некий движущийся светящийся объект алого цвета? — уточнил я.

— Уверен. Это был алый светящийся столб, в верхней точке которого трепетал белый огонь. Это навело меня на мысль, что я вижу стартовавшую с поверхности твердотопливную ракету с вырывавшимся из сопла раскаленным добела пламенем, окруженным частицами остывающих газов красно-оранжевого цвета.

— Кроме шуток?

— Уж какие тут шутки.

— Но вы все больше говорите о пламени… А саму-то… хм… ракету вы видели?

— Нет.

— А дым?

— Да, клубы белого дыма я видел.

— А самолет? Тот самый «Боинг-747», который потом взорвался?

— Я мельком видел его до того, как сосредоточил внимание на светящемся объекте. Лучи заката отразились от полированной алюминиевой обшивки его крыльев. Кроме того, я заметил сигнальные огни, четыре белых инверсионных следа от двигателей и обтекатель радара.

— Понятно… Теперь давайте поговорим о светящемся объекте.

Капитан Спрак вернулся к прерванному повествованию:

— Я вскочил на ноги, приставил ладонь ко лбу и стал вглядываться в продолжавший быстро набирать высоту огненный столб…

— Извините, что опять прерываю ваш рассказ… Каково было ваше первое впечатление от увиденного?

— Первое, второе и все последующие впечатления не оставляли сомнений в том, что передо мной боевая зенитная ракета класса «земля-воздух».

Мне очень не хотелось услышать это слово — «боевая», но оно все-таки было произнесено.

— Но почему именно боевая? Быть может, это была пиротехническая ракета? Или какая-нибудь петарда, или шутиха для фейерверков, запускаемая с земли и имеющая похожую форму?

— Это была боевая зенитная ракета класса «земля-воздух».

— Большинство свидетелей утверждают, что видели в небе что-то вроде фейерверка, какой бывает Четвертого июля…

— Это была не просто боевая ракета, а ракета управляемая. Набрав высоту, она сделала зигзаг, как если бы корректировала свой курс. Потом, казалось, она на долю секунды зависла в воздухе, после чего резко повернула в восточном направлении — как раз туда, где находился я в своей лодке. После этого я потерял ее из виду. Возможно, она вошла в облака, а быть может, израсходовав топливо, стала двигаться по заданной траектории по инерции. Возможно также, ее закрыла от меня цель.

Интересно, что он называет целью? Ну конечно же, «Боинг-747» компании «Транс уорлд эйрлайнз», следовавший рейсом 800 в Париж с двумястами тридцатью пассажирами на борту.

Мы не сговариваясь погрузились в молчание. Пока оно длилось, я попытался проанализировать то, что сообщил мне капитан Томас Спрак. Но прежде я, как нас учили, дал общую оценку его интеллекту, манере держаться и способности связно излагать свои мысли. Капитан Спрак получил у меня высшие отметки по всем трем пунктам, что подтвердило его ценность как свидетеля. Впрочем, некоторые ценные свидетели, заканчивая свой рассказ, вдруг начинают нести всякую чушь. Так, я знал одного очень умного парня, который, давая вполне разумные показания по делу о похищении человека, в самом конце неожиданно высказал предположение о том, что жертву умыкнули инопланетяне. Я с готовностью включил это сообщение в свой рапорт начальству, но не преминул пояснить, что, хотя подобное развитие событий и представляется мне возможным, последняя — весьма специфическая — информация нуждается в дополнительном уточнении.

Свидетели, если правильно задавать им вопросы, могут развить свою мысль; придать ей точность и законченность. Поэтому я спросил:

— Так на каком, вы говорите, расстоянии находился от вас светящийся объект, капитан Спрак?

Он, похоже, не спешил возвращаться к рассказу о «Боинге-747», что уже само по себе было хорошим знаком, и неторопливо и обстоятельно ответил на мой вопрос:

— Как я уже замечал, мне кажется, хотя я в этом и не уверен, что объект поднимался из-за линии горизонта. Меня отделяло от него примерно шесть миль. Я пришел к такому выводу, приняв во внимание свое положение в пространстве, отличную видимость и то обстоятельство, что море было спокойным. Но он, конечно, мог находиться и на большем удалении.

— Другими словами, вы не видели… место, откуда осуществлялся, скажем так, запуск?

— Нет.

— А если бы видели, как бы оно выглядело? Я хочу сказать, яркое было бы при этом свечение?

— Очень яркое. Я заметил бы такое световое пятно на горизонте даже на расстоянии десяти-двадцати миль от того места, где находился.

— Но вы никакого свечения на горизонте не видели?

— Если честно, я не знаю, что именно первым привлекло мое внимание — то ли вспышка при запуске, то ли появившийся вдруг над горизонтом красно-оранжевый огненный столб.

— Но при этом вы ничего не слышали?

— Ничего. Вообще-то говоря, запуск ракеты не сопровождается таким уж громким звуком, как это принято думать. Тем более если вы наблюдаете его на расстоянии.

— Понятно. А как далеко находился от вас объект, когда вы впервые определили его как поднимающийся вверх огненный столб?

— Не могу сказать, не зная дистанции запуска. Высота — производная от расстояния и угла над горизонтом. В сущности, это простая задачка из области тригонометрии.

— Ясно. — Ясности у меня как раз и не было, поскольку я вступил в область, в которой мало что смыслил. На технике допроса это, однако, никак не отразилось. — В таком случае готов выслушать ваши предположения на этот счет.

Он секунду подумал, потом сказал:

— Когда я впервые увидел объект, он, вероятно, находился на высоте полутора или двух тысяч футов над уровнем моря. Когда же он на моих глазах стал набирать высоту, ко мне пришло осознание скорости, с которой он шел, и направления его движения. Как я уже говорил, он под углом поднимался над горизонтом, потом пошел зигзагом, корректируя курс, после чего резко повернул, осуществляя захват…

— Захват чего?

— Цели, конечно.

— Оставим пока эту тему… Скажите, вы видели сделанный специалистами ЦРУ анимационный фильм, посвященный катастрофе?

— Видел. У меня даже есть видеокопия.

— Мне бы тоже не помешало иметь копию… Итак, в этом фильме говорилось, что катастрофа была вызвана взрывом топливного бака, когда пары горючего воспламенились из-за произошедшего короткого замыкания. Таким образом, свидетели наблюдали не что иное, как вырывавшийся из пробитого бака поток полыхающего горючего, устремившийся к земле. Другими словами, огненный столб двигался не к самолету, как утверждали большинство свидетелей, а от него. ЦРУ отмечало, что свидетели просто неверно определили направление. По словам представителей этого ведомства, свидетели услышали звук взрыва, подняли головы и увидели струю горящего топлива, которую ошибочно приняли за летевшую к самолету ракету. Что вы думаете по этому поводу?

Капитан Спрак пристально на меня посмотрел, ткнул большим пальцем руки в направлении потолка и спросил:

— Кажется, это называется движением вверх, не так ли?

— Я тоже так считал до самого последнего времени, — ответил я и продолжил: — ЦРУ указало в фильме и на другую возможность ошибки. После взрыва самолет еще некоторое время продолжал по инерции набирать высоту, в результате чего поднялся на несколько тысяч футов. Свидетели, таким образом, могли принять двигавшийся вверх полыхающий фюзеляж или его крупный сегмент за ракету, оставлявшую за собой огненный шлейф. — Секунду помолчав, я спросил: — Ну, что вы скажете по поводу этой теории?

— Полагаю, я в состоянии отличить стремительно набирающую высоту ракету от двигающегося вверх по инерции объятого пламенем терпящего крушение самолета. Мне приходилось видеть и то и другое.

Мы посмотрели друг другу в глаза. При этом я спросил себя, испытывает ли капитан Спрак такое же уважение к вашему покорному слуге, какое тот испытывал к нему. Мне не давала покоя мысль о том, что специальный агент Мэйфилд, допрашивая этого парня, справилась с работой лучше меня.

Я спросил:

— Вы дали примерно такие же показания и миссис Мэйфилд?

— Да.

— Скажите, она задавала вам вопросы по существу?

Он посмотрел на меня как на человека, сморозившего глупость, но, когда заговорил снова, по-прежнему был предельно корректен.

— Разумеется, — произнес он и добавил: — Мы около часа восстанавливали события и их последовательность. Потом она ушла, но сказала, что вернется, и попросила меня на досуге еще раз подумать над тем, что произошло. А еще сказала, чтобы я немедленно позвонил ей, если вспомню что-нибудь новое.

— И вы позвонили?

— Нет. На следующий день ко мне явились два джентльмена из ФБР и сообщили, что отныне беседовать со мной будут они, а агент Мэйфилд займется другими свидетелями. Судя по всему, она проводила первоначальный опрос… Если верить газетам, свидетелей было множество — от шестисот до восьмисот и около двухсот из них видели огненный столб. Остальные заметили только взрыв.

— Я тоже читал об этом. Итак, после миссис Мэйфилд с вами беседовали два парня… Вы знаете их имена?

— Знаю. У меня даже их карточки есть. — Он вынул из кармана две визитки и протянул мне. Я включил стоявшую на столе лампу и прочитал надписи на карточках. Первая принадлежала Лайэму Гриффиту, что, признаться, показалось мне странным. Вторая же удивила еще больше. Это была стандартная визитка федерала, однако на ней значилось имя агента ЦРУ — а именно Теда Нэша. С этим человеком я познакомился на Плам-Айленде и впоследствии работал с ним на пару по делу Асада Халила. У Теда было множество странных привычек, но две раздражали меня сильнее прочих. Первая: карманы у него всегда были набиты визитными карточками, на которых он значился представителем того или иного важного государственного учреждения. И вторая: он в плохо завуалированной форме грозился убить вашего покорного слугу всякий раз, когда тот выставлял его идиотом. Сделать последнее было не так уж и трудно, поэтому угрожал он мне довольно часто. Но как бы то ни было, эти мелкие счеты были давно забыты, поскольку Тед уже находился в лучшем мире.

— Могу я оставить эти визитки у себя? — спросил я у капитана Спрака.

— Можете. Мне они не нужны. Кроме того, мисс Мэйфилд сказала, чтобы я отдал их вам.

— Вот и хорошо. А у вас, часом, нет визитки миссис Мэйфилд?

— Нет. Мистер Тед Нэш забрал ее у меня.

— В самом деле? Ну, значит, так тому и быть. О чем, интересно, разговаривали с вами эти два парня?

— Они прокрутили магнитофонную запись нашей с мисс Мэйфилд беседы и сказали, что хотят уточнить некоторые пункты.

— Вам предлагали подписать распечатку данных вами показаний?

— Нет.

Странно, подумал я и спросил:

— Значит, у этих парней был при себе магнитофон?

— Да. Они хотели, чтобы я повторил то, что сказал за день до встречи с ними.

— Вы повторили?

— Повторил. При этом они пытались найти нестыковки между тем, что я рассказал им, и тем, что говорил раньше мисс Мэйфилд.

— Ну и как — нашли?

— Нет.

— Они спрашивали вас, не находились ли вы под действием алкоголя или наркотиков?

— Спрашивали. Я сказал, что считаю подобный вопрос оскорбительным. Наркотики я не принимаю, как равным образом не употребляю и алкоголь, когда выхожу в море.

Чтобы снять напряжение, я позволил себе пошутить:

— Я пью только с другими людьми или когда остаюсь один.

Ему понадобилось секунды три, чтобы понять смысл шутки, после чего он, изображая смех, пару раз хмыкнул.

— Другими словами — заметьте, я не собираюсь никого унижать или оскорблять, — они всячески пытались поставить под сомнение достоверность того, что вы сообщили?

— Полагаю, что так. Они объяснили, что это часть их работы. Своего рода проверка надежности показаний — на тот случай, если мне придется выступать с ними в суде.

— Они сказали правду. Так чем все-таки закончилось ваше общение с этими людьми?

— Они сказали, что свяжутся со мной, и посоветовали держать язык за зубами — не делать никаких публичных заявлений и вообще никому не рассказывать об этом разговоре. Я счел это вполне разумным.

— После этого вы их видели?

— Да. Неделю спустя. С ними был еще один мужчина, которого они представили как мистера Брауна из Национального совета по безопасности транспорта. Но он мне своей карточки не оставил.

— Ну и о чем вы говорили на этот раз?

— Все о том же. Целый час, не меньше, мы вместе, пункт за пунктом, анализировали то, что произошло. Согласитесь, когда событие продолжается не более двух минут, час — это немало. Они записали нашу беседу на магнитофон, потом прокрутили пленку и снова попытались отыскать нестыковки и противоречия в моих показаниях. На этот раз, правда, они сообщили мне, что считают причиной взрыва технические неисправности на борту самолета.

— Какого рода технические неисправности?

— Они не сказали, а я не спрашивал.

— Почему?

— Потому что верю своим глазам.

— Положим. Итак, вы видели огненный столб — возможно, раскаленные газы, вырывающиеся из сопла ракеты, — и утверждаете, что это явление и последовавший через несколько секунд взрыв самолета непосредственно между собой связаны?

— Я никогда этого не утверждал. Да и как я могу? Вот если бы я летел на самолете примерно на той же высоте и находился от «боинга» на расстоянии двух или трех миль, тогда я мог бы с высокой степенью уверенности в своей правоте сказать, что видел, как ракета поразила лайнер. Но я этого сказать не могу.

— Я высоко ценю то обстоятельство, что вы строго придерживаетесь фактов. Значит, появление в небе светящегося объекта и взрыв самолета могут оказаться обычным совпадением?

— Чертовски удачным совпадением.

— Тем не менее, как следует из ваших же слов, это вполне возможно. Вы об этом сказали тем трем парням?

— У меня, знаете ли, тоже накопились к ним вопросы. Я спросил о показаниях радара, о том, что говорили другие свидетели, и о проводившихся в тот вечер в океане военных маневрах…

— Каких таких маневрах?

— Как, вы не знаете? Об этом писали во всех газетах. Дело в том, что недалеко от побережья находится военная зона площадью в несколько тысяч квадратных миль. Она имеет кодовое обозначение В-105 и в тот вечер была задействована для учений.

— Что-то такое припоминаю… Ну так что — эти парни ответили хотя бы на один из ваших вопросов?

— Нет. Они сказали, что не имеют права отвечать ни на какие вопросы, связанные с катастрофой, пока идет расследование.

— Это правда. Скажите, они держались с вами вежливо?

— Вежливо, но строго, — ответил Спрак. — Впрочем, человека по фамилии Нэш особенно вежливым не назовешь. Он, как бы это сказать…

— Важничал? — высказал я предположение. — Задирал нос? Снисходительно на вас посматривал? Всячески давал понять, что не верит ни единому вашему слову?

— Что-то вроде этого.

В этом весь Тедди — да упокоится его душа там, где ей всего уютнее. Только Тед мог заставить выпускника Аннаполиса и ветерана сражений в небе Вьетнама почувствовать себя не в своей тарелке. Решив сменить тему, я спросил:

— Так чем у вас все закончилось?

— Они снова посоветовали мне не делать публичных заявлений и сказали, что, когда я им понадоблюсь, они мне позвонят.

— Позвонили?

— Нет.

— Готов биться об заклад, что, если бы вы сделали заявление для прессы, они бы уже через час топтались у вашего порога.

— Они пришли к убеждению, что я, как отставной офицер военно-морского флота, находящийся в активном резерве, буду делать то, что скажут мне правительственные чиновники.

Я кивнул, потом задал ему вопрос:

— Значит, вы решили спустить все на тормозах? Смирились с этим? И в душе тоже?

— Ну, я думал, что, пока будет идти расследование, меня еще не раз вызовут — когда понадоблюсь. Все-таки тем людям предстояло допросить сотни свидетелей, а это не шутка. Потом я узнал, что спасатели стали свозить выловленные из моря обломки авиалайнера в исследовательский центр флота в Калвертоне, и на этом основании сделал вывод, что расследование продвигается вперед. Кроме того, агенты ФБР развили в здешней округе бурную деятельность: допросили всех местных жителей, спрашивали, не видел ли кто-нибудь из них поблизости подозрительных субъектов, не знают ли они о случаях несанкционированного выхода в море — ну и тому подобные вещи. Потом они стали проверять подноготную летевших рейсом номер восемьсот пассажиров… Короче говоря, я следил за расследованием из газет, поражаясь тому гигантскому размаху, которое оно приобрело, и… ждал вызова. — Он помолчал и добавил: — До сих пор жду.

— Дело закрыто, — сказал я. — Так что никто и никогда вам в связи с ним больше не позвонит.

— Но ведь ваша жена о себе напомнила, — ответил он. — А теперь я имею удовольствие беседовать еще и с вами.

— Все это неофициально.

Он задумчиво покачал головой.

— Вы не представляете, сколько раз за эти годы мне хотелось позвонить Нэшу или Гриффиту.

— Тед Нэш умер, — сказал я.

Хотя это известие наверняка удивило капитана Спрака, он ничем этого не показал.

Я добавил:

— А Лайэму Гриффиту я бы на вашем месте звонить не стал.

Он кивнул.

Я поднялся со стула и произнес:

— Хочу подышать свежим воздухом. Можете присоединиться ко мне, а можете просто уйти.

Я вышел на балкон, повернулся спиной к двери и оперся о перила ограждения. Даже доброжелательно настроенному свидетелю необходима короткая передышка. Чтобы собраться с мыслями, обдумать свое положение и ответить наконец самому себе на вопрос, во что он влезает и зачем ему все это надо. Между прочим, мне тоже необходимо было об этом подумать.

Глава 7

Ветер усилился, и заметно похолодало. Я всматривался в ночное небо над океаном в той части горизонта, где взорвался, превратившись в огненный шар, «Боинг-747», следовавший рейсом № 800 в Париж. Жаль, подумал я, что в тот момент на смотровой площадке не оказалось наблюдателя из береговой охраны, который видел бы все это собственными глазами. С другой стороны, капитан Томас Спрак находился неподалеку от этого места в море и все видел, но это, похоже, никого особенно не волнует.

Я слышал, как дверь у меня за спиной отворилась, и, не поворачивая головы, задал капитану Спраку вопрос:

— Как вы полагаете, не кроется ли причина трагедии в том, что у военных моряков во время учений в океане произошло что-то неординарное?

— Не думаю.

— А почему нет? В свое время эта теория пользовалась большой популярностью у средств массовой информации.

Капитан Спрак встал рядом со мной и сказал:

— Скрыть инцидент такого масштаба абсолютно невозможно. При подобном раскладе участие в укрывательстве случайного или неверно нацеленного ракетного пуска должны были вольно или невольно принимать сотни моряков и летчиков.

Я промолчал, а капитан Спрак добавил:

— Так называемый типичный моряк довольно болтлив, даже когда трезв. Но если он пьян, то готов выложить посетителям бара все приказы по флоту, а также рассказать о численности и боевых характеристиках кораблей — да и вообще обо всем, что ему известно. Откуда, по-вашему, пришла пословица: «Болтливый рот топит флот»?

— Со времен парусного флота, наверное…

— Совершенно верно. Но она справедлива и по отношению к современному военно-морскому флоту, а также к армии, авиации, береговой охране — короче, вооруженным силам в целом. Иными словами, заговор на флоте с целью сокрытия последствий неудачного ракетного пуска во время учений представляется мне делом совершенно невероятным.

— Положим. В таком случае, если вы и впрямь видели боевую ракету, кто, по-вашему, ее запустил?

— Представления не имею.

— А вы пофантазируйте.

— Не имею такой привычки.

— Пусть так. Но что бы вы сказали, если бы я стал утверждать, что эту ракету запустили арабские террористы?

— Если я даже не видел, откуда стартовала ракета, как, скажите, я могу установить национальную или религиозную принадлежность тех, кто ее запустил?

— Это вы верно подметили. А какова была бы ваша реакция, если бы я просто сказал, что пуск ракеты осуществили люди, желавшие причинить вред Соединенным Штатам?

— На это я бы вам ответил, что «Боинг-747» израильской авиакомпании «Эль-Аль» должен был следовать сразу за рейсом номер восемьсот компании «Транс уорлд эйрлайнз», но задержался с вылетом, и что именно он и мог быть вероятным объектом ракетной атаки.

— Правда? Что-то я этого не припомню.

— Об этом писали все газеты, — сказал Спрак. — Еще одна версия.

— Понятно. Как много, однако, версий. Надо будет поднять старые газеты и перечитать все, что написано о катастрофе.

Капитан Спрак никак не прокомментировал мое заявление и спросил:

— Быть может, вы хотите узнать о взрыве?

— Хочу. Но, честно говоря, сам взрыв занимает меня не так сильно, как огненный столб. Согласитесь, светящийся объект, двигающийся в сторону пассажирского лайнера, который потом вдруг взрывается, представляет куда больший интерес. Позвольте в этой связи задать вам еще один вопрос. Со дня катастрофы прошло уже пять лет. За это время вы много всего видели, слышали и читали по этому делу. Неужели ничто не заставило вас изменить свою точку зрения или хотя бы в ней усомниться? Я это к тому, что человеку свойственно ошибаться; впрочем, вы и сами не исключаете возможность ошибки. А ведь то, что вы видели, можно объяснить и по-другому, не так, как это делаете вы. Или вас заставляет столь упорно придерживаться первоначальных показаний мысль о том, что, откажись вы от них теперь, вы будете выглядеть, скажем так, несколько глуповато? Улавливаете, к чему я клоню?

— Улавливаю, мистер Кори. Поэтому скажу сразу: с моей стороны это отнюдь не проявление упрямства, ложно понимаемого самолюбия или эгоцентризма. Просто я совершенно уверен в том, что видел. Через шестнадцать часов после взрыва мисс Мэйфилд сидела у меня в гостиной и разговаривала со мной о нем. Стоит лишь добавить, что я не слышал показаний других свидетелей, которые могли бы хоть как-то повлиять на мое восприятие происшедшего.

— Но вы не могли не читать сообщений о людях, видевших огненный столб.

— Да, такие сообщения в прессе были, но сразу же после катастрофы я позвонил на базу береговой охраны в Моричес и рассказал обо всем, чему стал свидетелем, в том числе и об огненном столбе. Тогда я думал, что никто, кроме меня, не видел в небе светящегося объекта.

— Интересно.

— Да. И я объяснил это агентам ФБР, которые допрашивали меня после мисс Мэйфилд. Они тоже упирали на то, что новые публикации в прессе могли исказить оставшуюся у меня в памяти картину происшедшего. Но как, спрашивается, они могли ее исказить, если я сделал заявление раньше, чем они появились? — Помолчав, он добавил: — Мой звонок на базу береговой охраны есть в деле, хотя мне ни разу не позволили прочитать то, что записал с моих слов дежурный офицер.

Вполне возможно, он записал: «Звонил какой-то псих», — и этим ограничился, подумал я.

Капитан Спрак между тем продолжал:

— Другим важным моментом в моих показаниях является то, что я — один из двух свидетелей, которые когда-либо до этого видели летящую боевую ракету класса «земля-воздух» с близкого расстояния.

Да этот капитан Спрак просто идеальный свидетель, подумал я и тут же задался вопросом: а не слишком ли он в этом смысле идеален? «Не будь циником, Джон», — заметил на это мой внутренний голос.

— А кто тот второй парень, которому тоже доводилось наблюдать в полете ракету типа «земля-воздух»? — спросил я.

— Один специалист по военному оборудованию, электронщик. Он выступил с публичным заявлением, подтверждавшим мои слова.

— Вы знакомы с ним лично?

— Нет. Читал лишь его заявление в прессе, — ответил Спрак и добавил: — Расследование, по его мнению, пошло по ложному пути, и он был здорово этим расстроен. Кроме того, ему не понравилось, что его показаниям не придали никакого значения. Вот он и решил обратиться к общественности.

— Как его зовут?

— Ваша жена знает его имя. Да вы и сами можете его выяснить.

— Это точно. — Итак, тайна катастрофы рейса № 800 осложнялась еще одной загадкой. Необходимо было установить, что именно видели двести свидетелей и почему их показания, включая показания капитана Спрака, не были приняты во внимание. Я хочу сказать, что, хоть и не верю людям на слово, показания капитана Спрака показались мне заслуживающими доверия.

Капитан Спрак, словно прочитав мои мысли, сказал:

— Но мне это не нужно. Я имею в виду так называемое общественное признание. Потому-то я и позвонил не в газету, а на базу береговой охраны. И первым делом сообщил не об огненном столбе, а о взрыве авиалайнера, указав примерные координаты катастрофы. И только потом описал увиденный мною в небе светящийся объект. После этого голос у дежурного офицера изменился, и он стал как-то странно со мной разговаривать. Тем не менее я назвал ему свое имя, а также сообщил свой адрес и номера домашнего и мобильного телефонов. Он поблагодарил меня и повесил трубку… А на следующий день, в полдень, ваша жена уже стояла у моего порога. — Тут Спрак перешел на литературные штампы: — Ваша супруга — очаровательная женщина. Вы, мистер Кори, счастливец.

— О, я ежедневно благодарю за это Господа.

— И правильно делаете.

— О'кей, мистер Спрак. Нам нужно еще кое-что прояснить… Похоже, после общения с ФБР у вас на душе остался неприятный осадок. Как-никак к вашим показаниям не отнеслись с должным вниманием. Наверняка у вас возникло ощущение, что вам не верят, считают, что вы ошибаетесь, что-то путаете или введены в заблуждение тем, что увидели.

— Это агенты ФБР ошибались или были введены в заблуждение, — ответил он. — А я-то отлично помню, что видел боевую ракету класса «земля-воздух», которая, по-видимому, и уничтожила цель — пассажирский лайнер «Боинг-747». И ничто из того, что я видел или слышал на протяжении последующих пяти лет, не поколебало этого моего убеждения. И я никогда не жалел, что все эти годы продолжал стоять на своем.

— И все-таки, уверен, вас гложет обида. Хоть вы и утверждаете, что вам не требуется общественного признания.

— Не скрою… мне не просто было со всем этим смириться. Ведь я всегда старался честно исполнять свой долг. — Он посмотрел мне в глаза и спросил: — Но если это дело закрыто, зачем вы сюда приехали?

— У моей жены сегодня свободный день, и я решил ее осчастливить — отправиться вместе с ней на прогулку. — Ее-то, может, я и осчастливил, но лично меня то, что я узнал, настроило на грустный лад. И всем этим я был обязан миссис Мэйфилд — и еще капитану Спраку.

Тем временем капитан Спрак выдал очередную порцию информации.

— Парней, с которыми я гонял на яхтах по заливу и которые после гонок отправились в яхт-клуб на барбекю, было человек пятнадцать. На берегу к ним присоединились их дети и члены семей. Около дюжины из них расположились на заднем дворе и на открытой веранде, и все они в одно и то же время видели в небе огненный столб. Или, по мнению правительственных чиновников, это была массовая галлюцинация?

— Никто не сомневается, капитан Спрак, в том, что двести человек наблюдали в небе некое явление в виде огненного столба. Вопрос заключается в том, что это было. И имеет ли это явление какое-либо отношение к взрыву «Боинга-747».

— Я уже сказал вам, что это было. — Спрак сделал паузу и добавил: — Но чтобы оставаться до конца объективным, должен вам заметить, что лишь несколько человек из двухсот, идентифицируя упомянутый светящийся объект, использовали слово «ракета». В тот вечер в этом квадрате находилось несколько военных и пассажирских самолетов, и их пилоты и пассажиры видели светящийся объект с воздуха. Так вот, в соответствии с тем, что я читал и слышал, лишь несколько свидетелей утверждали, что это была ракета. Но ни один из двухсот свидетелей, видевших в небе огненный столб, не говорил, что он двигался вниз, от самолета. Все утверждали, что он к нему поднимался.

— Давайте вернемся к так называемому «поднимающемуся с поверхности воды огненному столбу». Насколько я понимаю, вы наблюдали его в течение нескольких секунд, а потом он исчез из виду. Это верно?

— Да, так все и было. Но это возможно, когда ракета вплотную подходит к цели и цель закрывает ее от наблюдателя. Вы следите за моими рассуждениями?

— Слежу. Другими словами, самолет находился ближе к тому месту, откуда вы вели наблюдение, чем ракета.

— Совершенно справедливо. Возможно также, что у ракеты закончилось топливо и последний отрезок пути она двигалась по инерции. Но надо вам сказать, что, прежде чем ракета изменила направление и исчезла из виду, я снова на долю секунды увидел «Боинг-747». — Спрак посмотрел в небо и продолжил свое повествование: — Мое чутье… моя подготовка и немалый опыт подсказали мне, что ракета ложится на боевой курс, который неминуемо пересечется с курсом авиалайнера. — Спрак глубоко вздохнул и добавил: — По правде говоря, в тот момент я весь похолодел.

— Вы словно вернулись в небо Северного Вьетнама…

Он согласно кивнул и сказал:

— Точно. Но только на мгновение. Потом я вновь сосредоточил внимание на самолете… вернее, смотрел одновременно и на самолет, и на светящийся объект. Как я уже говорил, неожиданно огненный столб исчез, а секунды через две я увидел в средней секции фюзеляжа «боинга» — там, где к нему пристыковываются крылья, — вспышку. А еще через секунду произошел мощный взрыв, разорвавший самолет как минимум на две части.

— Как вы можете объяснить такую последовательность событий?

Спрак ответил:

— Что ж, если эта последовательность начинается со взрыва центрального топливного бака, то ему по идее должен был предшествовать взрыв боеголовки ракеты. Этот взрыв вызвал возгорание паров горючего в пробитом центральном баке, которое, в свою очередь, повлекло за собой возгорание и взрыв топлива в крыльевых баках — в баках левого крыла, по утверждению экспертов, — за чем последовал взрыв всего находившегося на борту топлива.

— Вы сразу пришли к такому выводу? — спросил я.

— Нет. Я тогда был словно загипнотизирован видом разваливавшегося на части самолета… — Спрак сделал паузу. Казалось, ему не хватало слов, чтобы описать увиденное. Потом он сказал: — Носовая секция… отделилась от фюзеляжа и стала почти отвесно падать в море. После этого — поскольку весовой баланс был нарушен, а двигатели продолжали работать на полную мощь — самолет, вернее то, что от него осталось, резко изменил положение в пространстве и начал круто забирать вверх; это продолжалось несколько секунд. Затем уцелевшая секция самолета беспорядочно закувыркалась и стала быстро терять высоту… — Спрак на секунду замолчал, потом заговорил снова: — Возможно, излагая последовательность событий, я допустил ошибку… Огромная огненная вспышка на какое-то время лишила меня возможности отчетливо видеть происходящее.

Я некоторое время молчал, потом сказал:

— Полагаю, вам приходилось видеть самолеты, сбитые ракетами класса «земля-воздух».

— Приходилось. Я видел семь самолетов, сбитых такими ракетами. Но все они были гораздо меньше «Боинга-747».

— Такого рода зрелище вызывает сильное потрясение, не правда ли?

Он покачал головой и сказал:

— Если вам когда-либо доводилось видеть падающий с неба объятый пламенем самолет, вам не забыть этого до конца своих дней.

Я кивнул в знак того, что принимаю его слова к сведению.

Капитан Спрак посмотрел на небосвод и сказал:

— С того момента как я увидел взрыв, и до того, как услышал его звук, прошло от тридцати до сорока секунд. — Он посмотрел на меня и добавил: — Каждые пять секунд звук преодолевает расстояние, равное одной миле. Исходя из этого, я пришел к выводу, что от точки взрыва меня отделяло примерно семь миль. Почти все, кто видел огненный столб, заметили его раньше, чем услышали звук взрыва, а не наоборот, как утверждают официальные источники.

Отвернувшись от океана, я прислонился спиной к перилам ограждения. Капитан Спрак продолжал стоять в прежней позе, всматриваясь в морской простор, и в этот миг очень походил на капитана дальнего плавания, озабоченного судьбой доверенного ему судна.

Как бы рассуждая вслух, он произнес:

— Вот загорелось растекающееся на поверхности воды топливо… небо озарилось огнем… над водой начали стлаться клубы белого и черного дыма… Я хотел изменить галс и идти к месту катастрофы, но потом понял, что мне вряд ли удастся преодолеть такое большое расстояние на своем крохотном судне. Кроме того, мне было бы довольно трудно маневрировать по залитой пылающим топливом океанской поверхности. — Он посмотрел на меня и сказал: — А самое главное, я знал, что выживших после этой катастрофы не будет.

Я намеренно выдержал паузу, после чего предложил:

— Давайте немного поговорим о ракетах — если, конечно, это была ракета. Как по-вашему, какого она была типа? Ну там… с системой теплового наведения или радиоуправляемая… Какие еще бывают?

— Самонаводящиеся с радиолокационной или инфракрасной боеголовкой. Это современное, высокотехнологичное оружие. — Он повернулся ко мне и спросил: — Хотите прослушать короткую лекцию о ракетах класса «земля-воздух»?

— Вроде того.

— Уж лучше я вам скажу, какой эта ракета точно не была. Итак, это не была переносная зенитная ракета с тепловой системой наведения, запускаемая с плеча.

— Это почему же?

— Потому что у таких ракет небольшая дальность, и, чтобы попасть в цель, летящую на высоте тринадцати тысяч футов, ее надо выпустить, стоя строго под объектом. Но, как я вам уже говорил, огненный столб начал подниматься над линией горизонта далеко в море. Кроме того, ракета с тепловой боеголовкой поразила бы прежде всего самый крупный источник тепла — то есть один из работавших двигателей, а поднятые из воды четыре двигателя «Боинга-747» не имели значительных повреждений. Таким образом, остаются два типа ракет — с инфракрасными боеголовками или управляемые радаром. Полагаю, что ракеты с радиолокационными боеголовками также следует исключить из списка, поскольку они посылают мощный электронный импульс, который может быть обнаружен другим радаром, в особенности мощным военным радаром, а такие поблизости имелись — не забывайте о проводившихся в этом квадрате военно-морских учениях. Так вот, наземные или авиационные радары такого рода объектов не зафиксировали. Правда, на экране контролирующего воздушные коридоры радара в Бостоне был-таки замечен подозрительный всплеск, но его отнесли на счет помех. Конечно, радар может обнаружить и ракету с инфракрасной боеголовкой, но поступающий от нее сигнал на экране малозаметен — из-за ее небольших размеров и высокой скорости. На мой взгляд, мы имеем дело с зенитной ракетой с инфракрасной системой наведения третьего поколения, которую запустили с самолета или — что более вероятно — с корабля, большой яхты.

Выслушав первую в своей жизни лекцию о ракетном оружии, я спросил:

— И где же можно достать такие ракеты?

— Высокотехнологичные зенитные ракеты с большой дальностью полета и инфракрасной системой наведения производятся только в Соединенных Штатах, России, Англии и Франции. Хотя переносные ракеты с тепловой системой наведения можно купить на черном рынке оружия во многих странах, ракеты с инфракрасными боеголовками заполучить очень непросто, так как все они находятся на строгом учете и в третьи страны практически не попадают. Правда, система учета в России поставлена неважно и шанс заполучить инфракрасную ракету российского производства — в особенности за хорошие деньги — существует.

Переварив полученную информацию, я спросил:

— Вы говорили об этом кому-нибудь из агентов ФБР?

— Нет. Тогда все мои познания в области зенитных ракетных комплексов сводились к знакомству с двумя устаревшими ракетами типа С-2 и С-6 советского производства, которыми меня пытались сбить над территорией Северного Вьетнама. — Помолчав, он добавил: — Они, знаете ли, не обладали той точностью, что нынешние. В противном случае меня бы сейчас здесь не было.

— Ясно… Значит, вы занялись изучением ракетного оружия… Когда?

— Уже после разговоров с федералами. Кстати сказать, сведения о ракетах, по крайней мере общего характера, секрета не представляют. «Джейнс» выпускает очень хорошие справочники по этой теме.

— Какая Джейн?

— Не Джейн, а «Джейнс». Это издательство, специализирующееся на книгах по вооружению. Ну, у них ежегодно выходят такие издания, как, например, справочник «Джейнс» по боевым кораблям или справочник «Джейнс» по авиационному вооружению, — и тому подобные. Существуют справочники «Джейнс» и по ракетному оружию.

— Теперь понятно, какую Джейн вы имели в виду, — хмыкнул я и спросил: — Скажите, какие нестыковки были в этой теории с зенитной ракетой? Серьезные нестыковки, заставившие в конце концов от нее отказаться?

— Это вы мне скажите, мистер Кори.

— Хорошо. Скажу вам то, о чем люди, читавшие об этом деле в газетах, давно уже знают. Во-первых, на выловленных из воды частях крыльев и фюзеляжа «боинга» следов взрывчатого вещества не обнаружено. Во-вторых, не обнаружено и характерных разрывов металла, повреждений салона, сидений, а также… человеческих тел, какие бывают при взрыве ракетной боеголовки. И вот вам третий пункт, который лично мне кажется наиболее убедительным: ни спасатели, ни водолазы, ни тралившие океанское дно суда не выловили из воды ни одного фрагмента корпуса ракеты. Если бы они нашли что-то подобное, мы бы с вами здесь сегодня не стояли.

— Это уж точно.

— Итак, допустим, двести свидетелей, включая и вас, капитан, видели в небе столб пламени. Но никаких материальных свидетельств, подтверждающих гипотезу о том, что виновницей взрыва стала ракета, на месте падения самолета обнаружено не было. О чем, по-вашему, все это говорит?

Капитан некоторое время смотрел на меня молча, потом улыбнулся и сказал:

— Ваша жена хотела, чтобы вы сами сделали соответствующие выводы. Говорила, что вы человек циничный, недоверчивый, одержимый духом противоречия и ни в грош не ставите мнение других людей, считая единственно верным только то, до чего додумались сами.

— Что и говорить, супруга у меня просто прелесть… Значит, вы хотите, чтобы я пришел к какому-то заключению относительно полного отсутствия следов взрывчатого вещества и обломков ракеты. Так?

— Так. Но при этом вы не можете утверждать, что ракеты не было вовсе.

— Ладно… — Судя по всему, по этому вопросу моя милая женушка так ни к какому определенному выводу и не пришла, поскольку в противном случае я бы не разговаривал с этим парнем, а давно бы уже дрых в постели у себя дома. Подумав с минуту, я сказал: — Быть может, ракета при взрыве самолета полностью разрушилась?

Он отрицательно покачал головой.

— Ну что вы. Даже полотняная обшивка кресел сохранилась. Как и девяносто процентов фюзеляжа. Да что там фюзеляж! Человеческие тела — почти все двести тридцать трупов — находились в сравнительно приличном состоянии. Позвольте также заметить, что ракеты не исчезают бесследно. Они разрываются на сотни фрагментов различного размера, каждый из которых может быть идентифицирован экспертом как часть ракеты. Кроме того, как вы знаете, взрывчатые вещества всегда оставляют совершенно определенные следы.

— Послушайте! А может, это была вовсе и не ракета, а, скажем, лазерный луч? Что-нибудь вроде «луча смерти»?

— Это не столь уж невероятно, как вы, быть может, думаете. Но в данном случае ваша версия не подходит. Лазерный, или плазменный, луч почти неразличим невооруженным глазом, а также не оставляет дымного следа.

Капитан продолжал сверлить меня взглядом, и я понял, что он ждет от меня более аргументированного ответа. Еще с минуту подумав, я сказал:

— Хм… возможно, ракета не взорвалась. Она пробила фюзеляж насквозь, полетела дальше и упала за пределами района поисков. Однако находившееся в самолете горючее от удара воспламенилось и последовал взрыв. Ну, что вы на это скажете?

— Скажу, что вы, мистер Кори, кое-что нащупали. Вы только что описали действие так называемой кинетической ракеты. Подобно пуле или стреле, она пронзает встречающуюся ей на пути преграду и продолжает движение. Не нужна никакая боеголовка. Цель поражается исключительно за счет высокой скорости и кинетической энергии. Она может уничтожить и такую большую цель, как «Боинг-747», если попадет в какой-нибудь важный для продолжения полета узел.

— А разве в самолете не все узлы важные?

— Для поддержания самолета в воздухе — нет. Пробоины в фюзеляже тоже, конечно, вещь неприятная, но в подавляющем большинстве случаев отнюдь не смертельная.

— Кроме шуток? Значит, если такая вот кинетическая ракета пробьет у самолета топливный бак, то будет…

— Топливо разольется — вот что будет. И, возможно, окажется там, где ему не положено быть. Но это вовсе не означает, что взрыв неизбежен. Авиационное топливо для реактивных двигателей не так уж легко поджечь. Другое дело его пары. Все согласны с тем, что первым взорвался центральный бак. Но что, если ракета одновременно с центральным баком поразила систему воздушного кондиционирования, попутно повредив электропроводку? Тогда-то искра и могла поджечь насыщенную кислородом и топливом взвесь, что повлекло за собой взрыв центрального топливного бака, который, в свою очередь, вызвал детонацию топлива в крыльевых баках. Что же касается ракеты, то она продолжила полет и упала в океан вне очерченного спасателями места катастрофы.

— Вы, значит, так думаете?

— Это по крайней мере объясняет, почему не было найдено следов взрывчатого вещества и фрагментов ракеты.

— Никак не пойму, почему я не могу заключить, что никакой ракеты не было?

— Потому что такой вывод не объясняет появления в небе огненного столба, который видели двести человек.

Я не ответил, и капитан Спрак посчитал это проявлением недоверия.

С плохо скрываемым раздражением в голосе он сказал:

— Послушайте! Все ведь очень просто. Двести человек видят в небе огненный столб, и общественность начинает скандировать: «Ракета, ракета!» Потом, когда ни одного фрагмента ракеты на месте катастрофы не обнаруживается, ФБР заявляет, что ракеты не было, и общественность успокаивается. Но федералы не должны были делать подобного заявления. Им следовало сказать, что на месте катастрофы не обнаружено фрагментов ракеты со взрывающейся боеголовкой. Но это плохо согласуется с распространенным представлением о том, что такое боевая ракета. Впрочем, моя теория, строго говоря, не из области современной науки… — Тут капитан Спрак неожиданно улыбнулся, но потом снова посерьезнел и продолжил: — Кинетические снаряды отнюдь не продукт новейших технологий, они известны с давних пор. Стрела, к примеру, тоже кинетический снаряд. Таковыми являются свинцовый шарик, которым в старину заряжали мушкет, и коническая револьверная пуля. Они убивают, проходя сквозь человеческое тело.

Я понимал это, как никто, поскольку во время одной заварушки мое тело пронзили целых три пули, хотя ни одна из них, по счастью, не пробила мой центральный топливный бак. Приняв это во внимание, я сказал:

— Метательный снаряд, не имеющий боеголовки, не может стопроцентно обеспечить уничтожения цели.

— Неуправляемый — да. У вас нет возможности скорректировать траекторию движения стрелы или пули после того, как вы их выпустили. Дальше они движутся по инерции. Но изменить полет ракеты, прежде чем она начнет двигаться по инерции, возможно. Если вы стреляете по самолету, то целитесь или в кабину, то есть в голову, куда попасть непросто, или в центральную часть фюзеляжа — другими словами, в живот, куда попасть гораздо легче. Такое попадание, способное нанести значительные внутренние повреждения, которые вызовут многочисленные сбои в работе обеспечивающих полет систем, будет иметь катастрофические последствия.

— Но почему кинетическая ракета?

— А вот этого я как раз и не знаю. Возможно, у них имелась только такая. Военные выбирают боеголовку в соответствии с характеристиками цели, которую хотят поразить. Другим подобная возможность предоставляется далеко не всегда. Но, быть может, они выбрали такую ракету именно по той причине, что она не оставляет улик.

Я задался вопросом, кто такие «они», но капитан этого не знал, я тоже этого не знал, а кроме того, «их», возможно, не существовало вовсе.

— Скажите, а зачем вообще нужна такая ракета? Я имею в виду, что ракета без боеголовки представляется мне довольно-таки бесполезным предметом.

— Современные системы наведения настолько точны, что для того, чтобы сбить самолет или даже другую ракету, нет никакой необходимости ставить на зенитную ракету взрывающуюся боеголовку. — Помолчав, он добавил: — Боеголовки без взрывчатого вещества дешевле, безопаснее при хранении и к тому же меньше размером, что позволяет загрузить ракету дополнительным количеством топлива. Теоретически взрывающаяся боеголовка — излишняя роскошь, но ее продолжают устанавливать, чтобы компенсировать большим радиусом поражения возможные погрешности при наведении, которые могут возникнуть в случае, если самолет или иной летающий объект совершает противоракетный маневр.

— «Боинг-747» компании «Транс уорлд эйрлайнз» никаких резких маневров не совершал.

— Естественно. Да он бы и не смог — слишком тяжел и медлителен… Я, собственно, клоню к тому, что любую ракету, если снять с нее взрывающуюся боеголовку, можно превратить в кинетическую. — Спрак посмотрел на меня и сказал: — Предполагаю, что для проведения некоторых специальных операций ракета без боевой части даже предпочтительнее, так как не оставляет следов.

Некоторое время я обдумывал слова капитана, спрашивая себя, уж не пришел ли он и впрямь к единственно правильному выводу, который соответствовал тому, что видел он и другие свидетели.

— Но почему люди из ФБР не приняли эту теорию во внимание, пусть и не как единственную?

— Откуда я знаю? Спросите у них.

Как же, у них спросишь, подумал я, но сказал другое:

— Значит, вы полагаете, что ракета где-то там? — Тут я повернулся и ткнул пальцем в сторону океана.

Капитан ответил мне цитатой из классика:

— Я выпустил в небо стрелу, но не ведаю, куда она упала…

— Ну и как прикажете это толковать?

— А так, что в нескольких милях от места катастрофы на дне океана покоится почти целехонькая кинетическая ракета, имеющая примерно двенадцать футов в длину и, возможно, выкрашенная в черный цвет. И что характерно, никто ее не ищет, так как люди в ее существование не верят, а если бы даже и поверили, то вряд ли стали бы искать, поскольку найти ее в океане так же трудно, как пресловутую иголку в стоге сена.

— И насколько, по-вашему, велик стог?

— Даже если удастся определить примерную траекторию движения ракеты после того, как она пробила фюзеляж «боинга», придется обшарить никак не меньше сотни квадратных миль океанского дна, чтобы ее найти, — сказал он и добавил: — Если, конечно, она не долетела до Файр-Айленда и не зарылась на пляже в песок, оставив входное отверстие, которое наверняка давно уже занесло песком и илом.

— Коли так, то и впрямь сомнительно, что кто-то станет ее искать. Тем более что поиски обошлись бы в миллионы долларов.

Капитан Спрак, судя по всему, об этом уже думал.

— Полагаю, искать ее все-таки будут. Если правительство поверит в ее существование.

— Вот в чем вопрос, не правда ли? Все-таки прошло пять лет, дело закрыто, а в Белом доме обосновался новый парень, который постоянно твердит, что у администрации туго с деньгами. Тем не менее я поговорю об этом со своим конгрессменом — когда выясню его имя.

Спрак проигнорировал мое ехидное замечание и спросил:

— Скажите, вы верите в эту версию?

— Хм… ну, положим, верю. Но это уже не важно, поскольку дело закрыто и даже самая блестящая версия вряд ли поможет открыть его вновь. Человеку, который захотел бы возобновить поиски, направив в океан и на близлежащие острова команды с тралами и детекторами металла, понадобятся факты — много фактов — и не вызывающие сомнений свидетельства.

— Все свидетельства, находящиеся в моем распоряжении, сводятся к тому, что я видел собственными глазами, а факты ограничиваются выводами, сделанными в результате проведенных мною изысканий по ракетной технике.

— Уверен, что федералы в своем кругу что-то подобное обсуждали. Наверняка вы не первый человек, подумавший о кинетической ракете.

— Уверен, что не первый. Но я видел эту ракету.

— О, несомненно… — Капитан Спрак на пенсии, подумал я, и у него есть время для подобных изысканий и теоретизирования. Возможно даже, слишком много времени. — Вы женаты?

— Да.

— И что думает по этому поводу ваша жена?

— Она полагает, я сделал все, что мог. — Помолчав, капитан спросил: — Вы хоть представляете себе, какое огромное разочарование я испытал?

— Не представляю.

— Если бы вы видели то, что видел я, вы бы меня поняли.

— Возможно. Но знаете, что я вам скажу? Большинство людей, которые, как и вы, видели огненный столб, давно уже выбросили все это из головы и вернулись к своей привычной жизни.

— Я и сам был бы не прочь вернуться к привычной жизни, но уж очень все это меня достало.

— Потому что вы расценили итоги расследования чуть ли не как личное оскорбление. И неудивительно: ведь вы человек гордый и уверенный в себе, а это, должно быть, первый случай в вашей жизни, когда вас отказались принять всерьез.

Капитан Спрак промолчал.

Я взглянул на часы и сказал:

— Благодарю вас, капитан Спрак, за то, что уделили мне время, и за ваш рассказ. Могу ли я позвонить вам, если у меня возникнут какие-то вопросы или новые мысли по данному делу?

— Можете.

— Между прочим, известна ли вам инициативная группа, которая сокращенно именуется НИОР?

— Разумеется.

— Вы член этой группы?

— Нет.

— Почему же?

— Они мне не предлагали вступить в их ряды.

— Почему?

— Потому что вряд ли подозревают о моем существовании. Как я уже вам говорил, я чужд всякой публичности. Но если бы я обратился в прессу, все они тут же бы меня обложили.

— Все — это кто?

— И члены НИОР, и федералы.

— Это точно.

— Повторяю, мистер Кори, мне общественного признания не требуется. Мне нужна истина. И справедливость. Полагаю, вам тоже.

— Истина и справедливость — вещи, конечно, хорошие. Но труднодостижимые.

Он ничего на это не ответил, и я опять задал ему вопрос — больше для проформы:

— Согласились бы вы выступить со свидетельскими показаниями на официальном слушании, посвященном этому делу?

— Я жду этого вот уже пять лет, мистер Кори.

Мы пожали на прощание друг другу руки, после чего я направился к выходу. На полпути я остановился, повернулся к капитану Спраку и сказал:

— Запомните, этого разговора не было.

Глава 8

Кейт сидела в джипе и разговаривала по мобильному телефону. Я слышал, как она бросила в трубку:

— Пора ехать. Я тебе завтра перезвоню.

Я забрался в машину и спросил:

— С кем ты болтала?

— С Дженнифер Лупо. Это с работы.

Я завел мотор и поехал назад к воротам.

Кейт спросила:

— Как все прошло?

— Было довольно интересно.

Некоторое время мы ехали в полном молчании по темной узкой дороге, которая вела от базы береговой охраны. Наконец я спросил:

— Куда теперь?

— В Калвертон.

Я посмотрел на вмонтированные в приборную панель часы. Они показывали что-то около одиннадцати.

— Надеюсь, это последняя остановка?

— Последняя.

Мы поехали в сторону Калвертона — небольшого городка в северной части Лонг-Айленда. Там находились авиазавод фирмы «Грумман» и старый Морской исследовательский центр, куда в 1996 году свозили для изучения обломки рухнувшего в океан «Боинга-747» авиакомпании «Транс уорлд эйрлайнз». Я не очень хорошо понимал, зачем мне на все это смотреть, но знал, что по какой-то причине это необходимо.

Я решил помалкивать, а если и говорить, то как можно меньше. Включил радио и поймал радиостанцию, передававшую шлягеры прошлых лет. Джонни Маттис исполнял песню «Двенадцатый раз — отказ». Отличная песня, да и голос, между прочим, хороший.

Бывают дни, когда мне хочется просто жить, а не носить пушку, удостоверение и бремя ответственности. После того как я — в силу ряда причин — уволился из Департамента полиции Нью-Йорка, мне пришлось покинуть ряды сотрудников правоохранительных органов. Но тут, возможно не в добрый час, мой бывший партнер Дом Фанелли предложил мне работу в Особом антитеррористическом соединении.

Поначалу я смотрел на это как на своего рода переходный этап, подготовку к гражданской жизни. Мне тогда здорово не хватало моих старых приятелей из полиции Нью-Йорка и того духа товарищества, который всегда нас отличал. В ОАС ничего подобного не было, и федералы, все как один, казались мне инопланетянами. За исключением сидевшей теперь рядом со мной особы.

Должно быть, именно по этой причине я и сошелся со специальным агентом Мэйфилд. По мере того как развивались наши отношения, шла своим чередом и важная, без сомнения, работа, которой мы посвящали все свое время. Я не раз спрашивал себя, сохранится ли наш брак, если я уйду со службы и стану, как все копы в отставке, ловить где-нибудь в глуши рыбу, предоставив своей супруге исключительное право ловить террористов.

Поразмыслив над этим, я решил, что реминисценций на сегодня, и даже на месяц вперед, с меня достаточно, и переключился на более насущные проблемы.

Мы с Кейт знали, что перешли ту грань, которая отделяет законное расследование от незаконного, то есть, попросту говоря, совали свой нос куда не следует. Но у нас еще была возможность остановиться, выйти сухими из воды — даже после сомнительных поступков, совершенных нами с момента окончания мемориальной службы. Однако если мы отправимся в Калвертон и будем продолжать раскручивать это дело, рано или поздно об этом станет известно, нас обвинят в незаконной деятельности и уволят. Возможно даже, моя первая жена Робин, адвокат, будет нас защищать. Хорошо бы, если бесплатно. Надо было все-таки оговорить это условие при разводе.

Кейт спросила:

— Этот джентльмен сказал, что после меня с ним беседовали Лайэм Гриффит и Тед Нэш?

Я кивнул.

— Надеюсь, его показания показались тебе исчерпывающими?

— У этого парня было пять лет, чтобы довести их до нужной кондиции.

— У него было не более шестнадцати часов, чтобы подготовиться к беседе, когда я приехала. Он испытал настоящее потрясение от увиденного. И его слова меня убедили. — Она немного помолчала и добавила: — Я беседовала с одиннадцатью другими свидетелями. И все они говорили почти одно и то же, хотя не были знакомы друг с другом.

— Понятно…

Наш путь занял еще минут двадцать. По радио передавали песни, которые крутили на танцах в старые добрые времена, когда я еще ходил в школу, в аэропортах не было металлодетекторов, а террористы не захватывали и не взрывали самолеты. Тогда угроза Америке исходила из-за океана, а не находилась вблизи ее границ или, того хуже, в их пределах.

Кейт спросила:

— Можно я это выключу? — Она протянула руку, выключила грохочущее радио и сказала: — В нескольких милях отсюда находится Брукхейвенская национальная лаборатория. В ней имеются циклотроны, ускорители, всякая ядерная начинка и лазерные пушки.

— Помнится, ты уже упоминала об этой лаборатории, прежде чем я поднялся на башню.

— Существует версия, вернее, предположение, что эта лаборатория в ту ночь испытывала некое плазменное устройство, генерировавшее так называемый «луч смерти», который и видели свидетели. Вероятно, он и стал причиной катастрофы рейса восемьсот авиакомпании «Транс уорлд эйрлайнз».

— Что ж, давай в таком случае заедем туда и спросим, как было дело. Когда, говоришь, у этих парней заканчивается рабочий день?

Кейт, как обычно, проигнорировала мое замечание и продолжала говорить:

— Существует семь основных версий. Хочешь послушать про подводный выброс метана?

Я живо представил себе стадо собравшихся у берега пукающих китов и сказал:

— Чуть позже, ладно?

Кейт показала, куда свернуть, и дорога вскоре привела нас к большим металлическим воротам, рядом с которыми находилась будка охранника. Этот парень, как и его коллега с базы береговой охраны, не обратил на меня никакого внимания, зато тщательно изучил удостоверение специального агента, которое предъявила Кейт. Затем он махнул рукой, давая понять, что мы можем проехать.

Мы покатили по равнине, почти полностью лишенной какой-либо растительности. В отдалении просматривались несколько зданий, напоминающих производственные корпуса, и залитая светом прожекторов взлетно-посадочная площадка.

Посмотрев в зеркало заднего вида, я заметил, как охранник что-то говорит в рацию, и спросил:

— Помнишь эпизод из фильма «Секретные материалы», в котором Малдер и Скалли забираются в одно таинственное сооружение?..

— Не желаю этого слышать, — перебила Кейт. — Жизнь не «Секретные материалы».

— А вот мне порой кажется, что я снимаюсь в каком-то остросюжетном сериале…

— Пообещай мне: в течение года никаких аналогий с «Секретными материалами».

— Но ведь ты сама только что говорила о «луче смерти» и подводном выбросе метана…

— Поверни и остановись у ангара.

Я остановил джип у огромного авиационного ангара и спросил:

— Почему нас беспрепятственно пропустили на такой крупный военный объект?

— У нас есть все необходимые документы.

— Что-то я их не видел…

Кейт секунду помолчала, потом спросила:

— Разве ты еще не понял, что все это было организовано заранее?

— Кем?

— Есть люди… в том числе в правительстве, которые не удовлетворены результатами официального расследования.

— Это что же — подпольное движение? Секретная организация?

— Просто люди.

— Они приняли тайный обет?

Кейт открыла дверцу джипа и молча выбралась из машины.

— Подожди!

Она повернулась и вопросительно посмотрела на меня.

— Скажи, ты, случайно, не член группы НИОР?

— Нет. Я не принадлежу ни к какой организации за исключением ФБР.

— Это не соответствует твоему предыдущему заявлению.

Кейт ответила:

— То, о чем я говорила, не организация. Эта группа не имеет названия. Но если бы имела, то называлась бы «Люди, которые верят показаниям двухсот свидетелей». — Она посмотрела на меня и спросила: — Ну, ты идешь?

Я выключил фары, заглушил двигатель и последовал за ней.

Над дверью у раздвижных ворот ангара горела лампочка, освещавшая надпись: «Вход только по спецпропускам».

Кейт сказала:

— В этом ангаре специалисты фирмы «Грумман» собирали первые истребители типа Ф-14 «Томкэт». Так что здесь достаточно места, чтобы восстановить «Боинг-747».

Она повернула дверную ручку, и мы вошли внутрь. Деревянный полированный пол придавал помещению сходство с гигантским гимнастическим залом. Та часть ангара, в которой мы оказались, была затемнена, но в его противоположном конце под потолком рядами горели яркие лампы. В освещенном пространстве мы увидели реконструированный авиалайнер «Боинг-747» компании «Транс уорлд эйрлайнз».

Мы стояли в темноте и смотрели на него. В ту минуту я в прямом смысле слова лишился дара речи, что случается со мной крайне редко.

Белоснежный фюзеляж самолета сверкал в ярком свете галогенных ламп; слева, там, где алюминиевая обшивка была разорвана взрывом, виднелась нанесенная красной краской надпись: «Главное повреждение».

Носовая часть и кабина пилота были отделены от фюзеляжа, восстановленные крылья лежали на полу по обе стороны от него, хвостовая часть также располагалась отдельно. Именно на эти сегменты самолет распался при взрыве.

Рядом были расстелены брезентовые полотнища, на которых лежали какие-то детали, мотки электропроводки и деформированные взрывом обломки, которые я не смог идентифицировать.

Кейт сказала:

— Ангар настолько велик, что работники для экономии времени ездят по нему на велосипедах.

Мы с Кейт медленным шагом двинулись к огромной машине.

По мере того как мы приближались к самолету, все заметнее становились ужасные подробности — вырванные из фюзеляжа иллюминаторы и куски обшивки разной величины, которые теперь с большим искусством были возвращены на место.

Центральная секция, где размещался взорвавшийся топливный бак, была повреждена сильнее других, и в обшивке здесь зияли огромные дыры.

Мы остановились примерно в десяти ярдах от самолета, и мне, чтобы видеть его весь, пришлось запрокинуть голову. Даже без шасси, лежа на брюхе, «Боинг-747» достигал высоты трехэтажного дома.

— Сколько времени ушло на восстановление? — спросил я.

— Около трех месяцев, — ответила Кейт.

— Прошло уже пять лет. Почему он все еще здесь?

— Точно не знаю… Было принято решение его списать. А он все стоит… Должно быть потому, что его уничтожение огорчило бы множество людей, не удовлетворенных результатами официального расследования. В том числе, разумеется, родственников погибших, которые каждый год приезжают на Лонг-Айленд для участия в мемориальной службе. Между прочим, сегодня утром они уже здесь побывали.

Я кивнул.

Кейт еще некоторое время смотрела на самолет.

— Когда начались восстановительные работы, я находилась в Калвертоне… Рабочие построили эллинг, установили деревянные рамы с проволочными сетками, чтобы крепить разрозненные куски к уцелевшим секциям… Специалисты, занимавшиеся восстановлением самолета, назвали его «реке реактивус». Что и говорить, эти люди отлично сделали свое дело.

Чтобы осмыслить все это, мне потребовалось некоторое время: с одной стороны, передо мной был самый обычный реактивный пассажирский лайнер; с другой — это было нечто большее, чем просто самолет; большее, чем сумма частей и деталей, из которых он состоял. Только сейчас я заметил опаленные огнем шины, исковерканные стойки шасси, четыре выстроенных в ряд огромных двигателя, куски изоляции, разноцветные провода… На каждый предмет был наклеен бумажный ярлычок или нанесена аккуратная метка, сделанная цветным мелом.

Кейт сказала:

— Была тщательно исследована каждая деталь — в общей сложности семьдесят тысяч фунтов металлических и пластиковых элементов конструкции, сто пятьдесят миль проводов и гидравлических линий. Ничто не укрылось от взглядов экспертов и специалистов-реставраторов. Была полностью восстановлена не только внешняя оболочка воздушного судна, но и его интерьер: кресла, кухни, туалеты, даже ковровые покрытия. Все, что удалось выловить из океана — около миллиона частей, — было собрано воедино и возвращено на место.

— А зачем? На каком-то этапе эксперты обязательно должны были прийти к выводу, что все дело в коротком замыкании, вызвавшем возгорание паров топлива.

— Они хотели исключить другие версии.

— Но ведь не исключили…

Кейт никак не прокомментировала мои слова и сказала:

— Целых шесть месяцев в ангаре пахло авиационным топливом, морскими водорослями, тухлой рыбой и… бог знает чем еще.

Я был уверен, что она до сих пор ощущает эти запахи словно наяву.

Мы еще какое-то время постояли рядом с этим белым самолетом-призраком. Заглянув в его пустые иллюминаторы, я подумал о двухстах тридцати летевших в Париж пассажирах, попытался представить себе обстановку в салоне за несколько секунд до взрыва и сразу после него, когда самолет стал разваливаться на части. Интересно, оставался ли еще кто-нибудь в живых после того, как взорвался центральный топливный бак?

— Порой мне кажется, что мы никогда не узнаем, что произошло в действительности, — негромко произнесла Кейт. — Но иногда я думаю, что правда рано или поздно выйдет наружу.

Я промолчал.

Кейт сказала:

— Видишь пустоты в центральной секции фюзеляжа? ФБР, Национальный совет по безопасности транспорта, фирма «Боинг», компания «Транс уорлд эйрлайнз» и приглашенные независимые эксперты искали входное отверстие от ракеты, а также следы другого, предшествовавшего главному, взрыва, но ничего не обнаружили. Поэтому они заключили, что о ракетной атаке не может быть и речи. Скажи, тебе этот вывод кажется обоснованным?

— Не очень. Слишком много элементов конструкции утрачено или деформировано, — сказал я. — Кроме того, джентльмен, с которым я разговаривал, утверждал, что замеченная им ракета вообще не имела взрывчатой боеголовки. Так что эксперты в любом случае ничего бы не обнаружили. Впрочем, ты и без меня отлично знаешь, что он обо всем этом думает.

Раздавшийся у нас за спиной голос произнес:

— Никакой ракеты не было.

Повернувшись, я увидел мужчину, направлявшегося к нам из темноты. Он был одет в костюм с галстуком и шел быстрым, уверенным шагом. Войдя в освещенное пространство совсем рядом с нами, он повторил:

— Не было никакой ракеты.

Я посмотрел на Кейт и сказал:

— Похоже, нас взяли за задницу.

Глава 9

И все-таки мы с Кейт не были пойманы на месте преступления сотрудниками управления по борьбе с инакомыслием.

Присоединившегося к нам джентльмена звали Сидни Р. Сибен. Он был следователем Национального совета по безопасности транспорта, однако нисколько не походил на парня, готового в любой момент защелкнуть на вас наручники. Сомневаюсь, что он вообще носил их с собой.

При ближайшем рассмотрении Сидни оказался не так молод, как я подумал вначале: меня ввела в заблуждение его быстрая, энергичная походка. Это был хорошо одетый, интеллигентного вида человек с несколько высокомерным, точнее — самоуверенным, выражением лица. Мне лично нравятся люди такого типа.

Кейт объяснила, что они с Сидом познакомились, когда работали по этому делу.

Я сказал:

— Вы, конечно же, гуляли рядом и зашли в ангар совершенно случайно.

Сидни с озадаченным видом посмотрел на Кейт, которая быстро произнесла:

— Вы появились слишком рано, Сид, я не успела предупредить Джона.

— Да, действительно, — вставил я.

Кейт продолжила, обращаясь уже ко мне:

— Я хотела, чтобы ты услышал официальное заключение о причинах катастрофы от одного из тех, кто его составил и подписал.

Сидни повернулся ко мне.

— Так вы хотите знать, что произошло на самом деле? Или предпочитаете верить в теорию заговора?

Больше всего мне сейчас хотелось услышать о подводном выбросе метана, но я подавил любопытство и произнес:

— Это провокационный вопрос.

— Ничего подобного, — ответил Сидни.

Я спросил у Кейт:

— И за какую же команду играет этот парень?

Кейт ответила несколько раздраженным тоном, который означал: «Что за чушь ты несешь, дорогой!»

— Нет никаких команд, Джон! Есть лишь честный и откровенный обмен мнениями. Сид сам предложил поговорить с тобой, чтобы развеять твои сомнения относительно этого дела.

Сомнения относительно этого дела заронила мне в душу главным образом сама же миссис Мэйфилд. В то же время она попросила мистера Сибена промыть мне мозги, чтобы избавить от ложной веры в теорию заговора и ошибочных взглядов на причины катастрофы. К сожалению, она забыла поставить меня в известность о предстоящем разговоре. Несмотря на это я, желая ей подыграть, повернулся к мистеру Сибену и сказал:

— Я, знаете ли, всегда считал, что официальная версия этого дела грешит множеством неточностей и нестыковок. Я хочу сказать, что, помимо официальной, существует еще семь различных точек зрения на причины катастрофы рейса восемьсот: попадание ракеты, подводный выброс метана, плазменные «лучи смерти»… и так далее. Хотя Кейт безоговорочно принимает официальную версию, я…

— Позвольте в таком случае, мистер Кори, рассказать вам о том, что произошло в действительности.

— О'кей, валяйте.

Мистер Сибен ткнул пальцем в дальний угол. Я посмотрел в указанном направлении и увидел на полу некий довольно большой предмет, выкрашенный желто-зеленой краской.

— Это центральный топливный бак «Боинга-747», — сообщил мне мистер Сибен. — Не тот, что был установлен на данном самолете и разлетелся при взрыве на куски, а однотипный. Мы привезли его сюда для завершения реконструкции.

Я с любопытством рассматривал авиационный топливный бак. Признаться, по своей серости я считал, что он должен быть примерно таким же, как бак тяжелого грузовика. Однако этот предмет по своим размерам соответствовал скорее средней величины гаражу.

Тем временем мистер Сибен продолжал свой рассказ.

— То, что осталось от топливного бака борта восемьсот, было отправлено в лабораторию и очень внимательно изучено. — Сказав это, мистер Сибен очень внимательно посмотрел на меня и добавил: — Первое. При химическом анализе на них не было обнаружено ни малейших следов взрывчатого вещества. Вы следите за моими рассуждениями?

Я с готовностью повторил за ним:

— При химическом анализе на них не было обнаружено ни малейших следов взрывчатого вещества…

— Правильно. Второе. На обломках топливного бака не было обнаружено также характерных повреждений, какие бывают при взрыве высокоскоростного снаряда, столкнувшегося с металлической преградой, как то: вогнутых поверхностей, определенного типа разрывов и деформаций. Вы продолжаете следить за моими словами?

— На обломках топливного бака не было обнаружено также характерных…

— Третье. Не найдено никаких следов проникновения в топливный бак высокоскоростного снаряда, а именно: его входного и выходного отверстий, имеющих так называемую лепестковую форму, — что отметает теорию применения кинетической ракеты, не имеющей взрывчатой боеголовки. Вы понимаете, о чем я?

— Скажите, а где находится то, что осталось от топливного бака?

— На складе лаборатории.

— Какая в процентном отношении часть топливного бака уцелела?

Прежде чем ответить, Сидни снова внимательно на меня посмотрел.

— Примерно девяносто процентов.

— Существует ли вероятность того, мистер Сибен, что входное и выходное отверстия от кинетической ракеты находятся в тех частях бака, которые не смогли достать с океанского дна?

— Шансы на это очень невелики.

— А вот мне представляется, что они составляют никак не меньше десяти процентов.

— На практике, да и по статистике тоже, вероятность того, что находящиеся друг против друга входное и выходное отверстия, не обнаруженные в имеющихся частях топливного бака, будут найдены в утраченных, значительно меньше упомянутых вами десяти процентов.

— Пусть будет один процент. Это тем не менее оставляет вопрос открытым.

— Только не для меня. Впрочем, мы искали соответствующие входное и выходное отверстия в фюзеляже… — он кивком указал на восстановленный самолет, — но не обнаружили в обшивке ничего похожего.

— Ведь очевидно, что значительные сегменты центральной секции отсутствуют, — ответил я. — Те самые, где произошел взрыв.

— Отсутствуют — но далеко не все. Если вы потом заглянете в самолет, то увидите восстановленный интерьер. Полы, ковровое покрытие, сиденья, полки для ручной клади, потолок, кухни, туалеты — и так далее… Глядя на все это, вам и в голову не придет, что кинетическая ракета, пронзив центральную секцию фюзеляжа, прошла сквозь салон, — просто потому, что в интерьере нет никаких следов, которые бы на это указывали.

Вполне возможно — и даже скорее всего — мистер Сибен не лукавил, а говорил правду. Значит, мы имеем классический случай, когда друг другу противоречат показания надежнейшего свидетеля — капитана Спрака — и неопровержимые данные, полученные экспертами, чью сторону представляет мистер Сибен. Честно говоря, в данном случае я был склонен разделить точку зрения Сидни Сибена.

Я посмотрел на Кейт, которая, как мне показалось, целиком погрузилась в свои мысли. Совершенно очевидно, что она уже сто раз все это передумала и все же по неизвестной мне причине склонялась к теории ракетного пуска.

Я попытался вспомнить что-нибудь еще из заключений экспертизы и из того, что говорил мне капитан Спрак, сформулировал более-менее внятный вопрос и задал его мистеру Сибену.

— Что вы можете сказать насчет блоков системы кондиционирования воздуха, располагавшихся рядом с топливным баком?

— А что вас, собственно, интересует?

— К примеру, где они?

Мистер Сибен ткнул пальцем в другой угол, справа от топливного бака.

— Там. Их тоже отреставрировали.

— И сколько из них утрачено?

— Опять же около десяти процентов.

— Хочу вам заметить, мистер Сибен, что утраченные части могут представлять важную улику. Будь я сторонником теории заговора, немедленно предположил бы, что какая-то часть из упомянутых десяти процентов была все-таки поднята на поверхность, но похищена и сокрыта от следствия.

Мистер Сибен раздраженно произнес:

— Все обломки этого самолета были выловлены из воды или подняты со дна водолазами военно-морских сил, агентами ФБР, матросами тральщиков, а также местными рыбаками. Находки тщательно систематизировались, фотографировались, заносились в соответствующие каталоги и направлялись сюда для исследования. В поисковых работах принимали участие сотни мужчин и женщин, но никто, кроме нескольких помешанных на теории заговора идиотов, не высказывал завиральных идей относительно возможности похищения и сокрытия улик. Все предметы, прошедшие лабораторную экспертизу, запротоколированы и находятся на строгом учете. — Он посмотрел на меня и добавил: — Единственное, что не подверглось учету и инвентаризации, — это части самолета, которые все еще лежат на дне океана. Несмотря на то что глубина в месте катастрофы достигала ста двадцати футов, спасательную операцию можно без всяких натяжек назвать чрезвычайно успешной. То же, что утрачено, вряд ли содержит какие-либо сюрпризы.

— Тем не менее, если бы это было дело об убийстве, — сказал я, — судмедэксперт даже при таком раскладе вряд ли согласился бы изменить определение «подозрение в убийстве» на «несчастный случай».

— Это правда?

— Правда.

— Там что же вам все-таки нужно?

— Мне нужно знать, почему случившееся трактуется как инцидент, а не спланированное заранее преступление. Нехватка указывающих на уголовное преступление улик вовсе не является доказательством того, что имел место несчастный случай. У вас есть доказательства того, что это был инцидент?

— Никаких. Кроме того совершенно очевидного факта, что взрыв произошел там, где обычно и происходят такого рода случайные взрывы — в почти пустом центральном топливном баке, заполненном парами горючего. Если вам требуются аналогии, представьте, что был пожар и сгорел дом. Что это — намеренный поджог или несчастный случай? Поджоги случаются редко, инциденты такого рода — каждый день. Руководитель пожарной охраны довольно быстро делает вывод, что пожар начался в подвале, и первым делом направляется в котельную, где находятся топка, кондиционер, электрический распределительный щит и где хранится запас топлива. Заметьте, он не ищет осколков брошенной в окно бутылки с коктейлем Молотова, а рассматривает наиболее вероятную причину, основываясь прежде всего на внешнем облике сгоревшего помещения, собственном многолетнем опыте и на статистических данных, которые показывают, что самовозгорания случаются в тысячу раз чаще, чем поджоги.

Он посмотрел на меня так, словно спрашивал себя, не нужен ли мне для лучшего усвоения информации еще какой-нибудь пример, но я в его аналогиях больше не нуждался, поскольку у меня имелась своя собственная.

Я сказал:

— А что, если прежние добрые соседи, которые жили неподалеку от этого дома, съехали, а вместо них поселились злодеи? Принимая это в рассуждение, мистер Сибен, брошенная в окно бутылка с коктейлем Молотова уже не должна представляться начальнику пожарной охраны такой уж невероятной вещью.

— Вы, — сказал мистер Сибен, — как следователь по уголовным делам ищете прежде всего доказательства совершения уголовного преступления. Я же как инженер, занимающийся обеспечением безопасности полетов, ищу — и обычно нахожу — дефекты в оборудовании или ошибки в пилотировании, которые, с моей точки зрения, и являются причиной той или иной авиационной катастрофы. Я, конечно, не настолько наивен, чтобы исключить всякую возможность действий злоумышленников. В этой связи, однако, должен вам заметить, что по этому делу работало множество криминалистов, но ни один из них не обнаружил сколько-нибудь убедительных свидетельств уголовного преступления — как спланированного заранее, вроде ракетного залпа или пронесенной на борт бомбы, так и непредумышленного — к примеру, неудачного запуска ракеты во время учений. По этой причине я никак не возьму в толк, почему некоторые люди куда более склонны верить в возможность уголовного преступления, нежели в вероятность несчастного случая. Кроме того, я не представляю, кому могло прийти в голову скрывать улики от следствия и зачем вообще это кому-то понадобилось.

— Я тоже этого не знаю, — сказал я. — Когда занимаешься криминалистикой, постоянно приходится задавать себе различные вопросы, среди которых «почему» и «зачем» — самые распространенные. Если в данном случае мы и впрямь имеем дело с атакой террористов, ответить на вопрос «почему» нетрудно: эти парни нас не любят. Куда труднее сказать, зачем кому-то в правительстве понадобилось покрывать террористов.

С другой стороны, если произошел неудачный запуск американской ракеты, поразившей американский же авиалайнер, понять, почему нашлись люди, желавшие скрыть это от общественности, не так уж сложно. Но, как говорил капитан Спрак, вряд ли неудачный запуск ракеты во время учений удалось бы скрывать целых пять лет. Даже командованию флота или правительственным чиновникам самого высокого уровня не под силу осуществить такую масштабную операцию прикрытия.

Кейт, которая все это время хранила молчание, повернулась к мистеру Сибену и сказала:

— Полагаю, Джону не терпится узнать, какая роковая случайность могла привести к взрыву центрального топливного бака.

Мистер Сибен кивнул, снова перевел взгляд на самолет и стоявший в углу желто-зеленый топливный бак и произнес:

— Прежде всего необходимо учесть, что центральный бак был практически пуст, если не считать плескавшихся на дне примерно пятидесяти галлонов топлива, которые насосы не в состоянии выбрать. Следует также иметь в виду, что бак вследствие этого был заполнен летучими парами горючего, которые…

— А почему, скажите, центральный топливный бак не был залит полностью?

— Потому что в этом полете не требовалось дополнительного топлива. Обычно заправляются крыльевые баки и лишь в случае необходимости — центральный бак. Этот рейс на Париж не был загружен полностью — в отношении как численности пассажиров, так и количества транспортировавшегося багажа и прочих грузов. Кроме того, прогноз синоптиков был благоприятным, сильного встречного ветра не ожидалось. — Сибен немного помолчал и добавил: — Ирония заключается в том, что, будь взятый на борт груз тяжелее, а метеорологический прогноз — несколько хуже, центральный бак, возможно, полностью заправили бы топливом типа «А», которое не так-то легко воспламеняется в отличие от летучих паров. Так что этот факт как нельзя лучше вписывается в предполагаемый сценарий короткого замыкания, вызвавшего возгорание паров топлива. Во всяком случае, экспертиза настаивает именно на таком развитии событий.

— Неужели короткие замыкания бывают даже на борту самолета? Тогда, быть может, мне следует сдать свой авиабилет и отправиться на Бермуды на поезде?

Моя жалкая попытка пошутить нисколько не развеселила мистера Сибена. Даже не потрудившись изобразить улыбку, он сказал:

— Всего существует четыре правдоподобные, подтвержденные экспертами версии. Первая — короткое замыкание в электропроводке помпы, выбирающей остатки горючего. Вторая — наличие статического электричества, от которого — увы — никуда не деться. Третья — замыкание в электронном счетчике топлива. И четвертая — пробой в электросети трубопровода бака. Не секрет, что современный авиационный топливный бак имеет источники электричества как снаружи, так и внутри емкости. Если бы бак был полон, искра не смогла бы поджечь топливо. Другое дело летучие пары. Как мы полагаем, оголившийся провод вызвал замыкание одной из упомянутых выше локальных сетей вне или внутри топливного бака, что привело к появлению искры, вызвавшей воспламенение паров горючего. Это и стало причиной тех катастрофических последствий, которые всем нам хорошо известны. Прежде аналогичные инциденты уже имели место на самолетах фирмы «Боинг» — дважды. Один из них, по счастью, произошел на земле. Сами по себе воспламенение и взрыв летучих паров в центральном топливном баке могли и не привести к катастрофе. Но в данном случае разгоревшееся пламя переместилось к левому крыльевому баку, вызвав сильное нагревание и, как следствие этого, — взрыв находившегося в нем топлива, в результате чего управляемый полет воздушного судна стал невозможен.

Авторитетно прозвучало, ничего не скажешь.

— Вы пришли к таким выводам с помощью вот этого? — спросил я, ткнув пальцем в сторону «боинга».

— Совершенно верно. Как только мы установили, что первоначальный взрыв произошел в центральном топливном баке, все необходимые свидетельства обнаружились в уцелевших частях самолета. — Мистер Сибен перевел дух и добавил: — В определенном смысле, мы обязаны этой версией очевидцам, часть которых утверждали, что перед большим взрывом в виде огненного шара видели другую вспышку — поменьше. Эти взрывы — как первый, так и второй — вызвали частичное разрушение конструкции и отделение носовой секции от остальной части фюзеляжа, что также наблюдали с земли многие свидетели.

Любопытно, подумал я. Оказывается, показания свидетелей в той их части, где упоминалось об отделении носовой части от фюзеляжа, использовались экспертами для подкрепления официальной версии катастрофы — иначе говоря, теории «А». При этом свидетельства тех же самых людей о виденном ими в небе светящемся столбе в расчет почему-то не принимались. Впрочем, я решил не указывать на это мистеру Сибену: до сих пор он относился ко мне довольно доброжелательно и искренне стремился перетянуть на свою сторону. От одной реплики я, однако, не удержался.

— Значит, абсолютно все, включая зацикленных на теории заговора психов, согласны с тем, что катастрофа началась со взрыва паров топлива в центральном баке? — уточнил я.

— Именно. Центральный бак считается конструктивным элементом, получившим наибольшие повреждения. Как я уже говорил, он просто-напросто разлетелся на части.

— Понятно… — Я вспомнил о капитане Спраке и спросил: — Если бы кинетическая ракета поразила центральную часть фюзеляжа, прошла сквозь блоки системы кондиционирования, вызвав попутно повреждение локальных электросетей вокруг центрального топливного бака, это могло бы вызвать взрыв летучих паров в этом баке?

Мистер Сибен несколько секунд молчал, потом ответил:

— Это возможно. В принципе возможно многое. Только свидетельств нет.

— А есть какие-либо свидетельства относительно того, что вызвало короткое замыкание?

— Вряд ли возможно установить точную причину короткого замыкания, особенно после взрыва в воздухе и обрушения всей конструкции с большой высоты в воду. Повторю однако, что ракетная атака оставила бы после себя разрушения, которые трудно было бы не заметить.

— Это я понимаю. Но я понимаю также и то, что основным подтверждением официальной версии более, чем что-либо иное, является нехватка свидетельств в пользу других версий.

— Что ж, можно сказать и так.

— Вот я и говорю.

— Послушайте, мистер Кори! Я готов заявить вам со всей прямотой и откровенностью, что был бы совсем не прочь обнаружить доказательства воздействия на лайнер ракеты или бомбы. И не только я, но и «Боинг», и «Транс уорлд эйрлайнз», и страховые компании. И знаете почему? Да потому, что обнаруженные нами технические неполадки свидетельствуют: кое-кто из ведущих специалистов не справляется со своей работой. Федеральное управление гражданской авиации не смогло привлечь должного внимания к потенциальной проблеме такого рода, инженеры по безопасности фирмы «Боинг» не предвидели подобного развития событий, а компания «Транс уорлд эйрлайнз» упустила эту проблему из виду в ходе предполетной подготовки своих воздушных судов. — Впившись в меня взглядом, мистер Сибен добавил: — Вы не поверите, но всем нам очень хотелось бы доказать, что это была ракета. Ведь за выпущенную кем-то ракету авиационная промышленность ответственности не несет.

Мы некоторое время пристально смотрели друг на друга, наконец я, как бы соглашаясь, кивнул. Я вспомнил, как пять лет назад, анализируя факты, связанные с катастрофой, пришел примерно к такому же выводу. Скажу больше: люди, которые часто летают, предпочли бы иметь дело с пуском ракеты, не важно, случайным или преднамеренным, вероятность которого составляет один к миллиону, нежели постоянно беспокоиться из-за возможных технических неполадок, которые случаются гораздо чаще. Я, честно говоря, тоже предпочел бы, чтобы это оказалась ракета.

Мистер Сибен отвел глаза и произнес:

— Все, что нам удалось обнаружить, так или иначе указывает на технические неполадки. Как известно, самолеты сами по себе с неба не падают — для этого должна быть причина. Всего существует четыре возможные причины авиакатастрофы. — Перечисляя, мистер Сибен выставил вперед руку и стал поочередно разгибать пальцы. — Первая — ошибка пилота. Но она не могла привести к взрыву. Кроме того, в «черном ящике» не найдено никаких свидетельств неправильных действий экипажа. Вторая — промысел Господний: удар молнии или резкое ухудшение погоды, чего в тот вечер не наблюдалось. Сюда же можно отнести столкновение с высокоскоростными посторонними частицами — осколками метеорита или космическим мусором, например фрагментами искусственного спутника или ракетного ускорителя. Шансы такого развития событий ничтожны, но это все же могло произойти. Могло, но не произошло, поскольку никаких свидетельств внешнего физического воздействия на обшивку самолета не обнаружено. Третья причина — вражеское нападение. — Тут мистер Сибен выставил средний палец, и при желании его жест можно было истолковать следующим образом: «К черту вас и вашу ракету». — И четвертая, — продолжал он, — какая-нибудь техническая неисправность. — Сибен снова посмотрел на меня и добавил: — На эту версию я поставил свою профессиональную репутацию, и, как видите, не ошибся. Но если я вас не убедил и вы продолжаете думать, что все дело в ракетном ударе, извольте представить мне доказательства. Я, — сказал он в заключение, — устал от предположений.

— Все начинается с предположений, мистер Сибен, — возразил я. — Или, выражаясь языком криминалистики, с подозрений.

Мистер Сибен проигнорировал мое глубокое замечание и продолжил:

— Позвольте сообщить вам нечто такое, что никак не соотносится и даже противоречит версии о ракетном залпе. Поскольку мы с вами сейчас занимаемся теоретизированием, отчего не спросить себя: почему террористы решили сбить самолет на таком большом удалении от аэропорта? Дешевая, простая в употреблении, запускаемая с плеча портативная зенитная ракета, которую военные называют «запустил и забыл», могла поразить самолет в пределах пяти миль от аэропорта. Но чтобы сбить тот же самолет, когда он идет на высоте тринадцать тысяч футов в восьми милях от берега, требуется суперсовременная самонаводящаяся зенитная ракета класса «воздух-воздух» или «земля-воздух», достать которую почти невозможно. С этим-то вы согласны?

— Согласен.

— В таком случае вы поняли, к чему я клоню?

— О, несомненно.

К уже сказанному мистер Сибен добавил:

— У Кейт есть копия официального заключения по этому делу. Рекомендую вам основательно его изучить. Чтобы впредь не забивать себе голову безумными идеями и теориями заговора, которые выдумывают разные идиоты. И не просто выдумывают, а пишут на основании этих теорий книги, создают видеофильмы и открывают в Интернете сайты, заполненные всевозможным бредом.

Я счел момент подходящим, чтобы успокоить мистера Сибена, и сказал:

— Я никогда не читал книг и не смотрел видеофильмов, авторами которых являлись бы сторонники теории заговоров, и не собираюсь делать это впредь. Равным образом я не собираюсь читать ваш отчет, который, вне всякого сомнения, отлично аргументирован и убедителен. Фактически я лишь позволил себе высказать свое мнение — как теперь выяснилось, недостаточно информированное, — миссис Мэйфилд, своей жене и непосредственному начальнику. Это вызвало у нее определенную озабоченность — как профессионального, так и личного свойства, в результате чего я и оказался здесь. Между прочим, именно по этой причине здесь оказались и вы, мистер Сибен. Так что мне остается только поблагодарить вас за то, что вы, не пожалев свободного времени, ввели меня в курс дела. Я уверен, вы и ваши эксперты проделали огромную работу и пришли к совершенно правильному заключению.

Мистер Сибен секунду пристально на меня смотрел, наверняка пытаясь понять, не смеюсь ли я над ним, потом перевел взгляд на Кейт. Та ободряюще ему кивнула.

Я протянул мистеру Сибену руку, и он крепко ее пожал. Потом он обменялся рукопожатиями с Кейт, которая поблагодарила его, после чего повернулся и зашагал в темноту.

Неожиданно он вернулся и, подобно Джимми Дюранту, снова возник в освещенном пространстве. Согласно сценарию, он должен был сказать что-то вроде: «Доброй ночи, миссис Калабаш, — где бы вы были», — но вместо этого обратился ко мне и спросил:

— Скажите, мистер Кори, вы можете хоть как-то объяснить появление в небе огненного столба?

— Нет, — ответил я. — А вы?

— Это была оптическая иллюзия.

— Вот оно что…

Мистер Сибен повернулся и — на этот раз уже окончательно — скрылся во мраке. Когда он добрался до двери и взялся за ручку, я услышал в тишине ангара его голос:

— Никакая это была не иллюзия, черт бы ее побрал.

Глава 10

Мы с Кейт остались в огромном ангаре одни. Слова мистера Сибена все еще эхом отдавались у меня в ушах. И неудивительно. Этот парень почти убедил меня в своей правоте, но потом вдруг по совершенно непонятной для меня причине одним словом разрушил возведенное им стройное здание. В результате я снова оказался там, откуда начал.

Кейт направилась к самолету, бросив:

— Давай заглянем внутрь.

Фюзеляж был установлен на деревянном помосте с врезанными в нескольких местах ступенями, которые вели к открытым дверям. Специальный агент Мэйфилд направилась ко входу в центральный пассажирский салон. Я последовал за ней.

Кейт сказала:

— Интерьер был реконструирован, чтобы проверить, совпадают ли повреждения фюзеляжа и внутренней отделки.

Оказавшись в салоне, я посмотрел туда, где должна находиться кабина экипажа, но поскольку носовая часть самолета была отделена от фюзеляжа, передо мной оказалась лишь большая дыра, сквозь которую просматривалась дальняя стена ангара.

Неожиданно я подумал, что пассажиры видели, как отвалилась носовая часть, после чего перед ними открылось черное ночное небо и в салон ворвался воздушный поток, вырывая кресла из пола.

Потом я вспомнил, что в обрушившейся в море носовой секции самолета находились пилот, второй пилот и бортинженер. Интересно, о чем они думали в эту минуту? Что делали? Сердце у меня вдруг сильно забилось.

Внутренности реконструированного авиалайнера представляли собой жуткое подобие стандартного авиационного пассажирского салона. Казалось, подвесные потолки, плафоны, багажные полки и кресла перед установкой вначале подкоптили в огне, а потом сунули под пресс. Приглядевшись, можно было заметить, что каждый предмет интерьера собран из отдельных, скрепленных между собой проволокой частей и держался на месте только благодаря деревянному каркасу. В воздухе все еще чувствовался какой-то неприятный запах.

Кейт тихим голосом произнесла:

— Интерьер восстанавливали постепенно, по мере того как доставали из океана его части. Этим занимались люди из фирмы «Боинг» и специалисты из Национального совета по безопасности транспорта. Было много добровольцев — пилотов, механиков и членов обслуживающего персонала компании «Транс уорлд эйрлайнз», которые лучше других знают, как выглядит лайнер изнутри. — Помолчав, Кейт добавила: — К счастью, каждая деталь самолета имеет заводской номер, так что реконструкция хоть и сложный процесс, но вполне осуществимый.

— Такая работа требует невероятного терпения, — заметил я.

— А также любви, преданности и самоотверженности. Сорок человек из числа пассажиров были служащими авиакомпании.

Я кивнул.

Между тем Кейт продолжала:

— По списку пассажиров, предоставленному «Транс уорлд эйрлайнз», мы смогли определить, кто из пассажиров где сидел. Благодаря этому патологоанатомам удалось установить, какие травмы получил каждый из них, и с помощью специально разработанной компьютерной программы сравнить их с механическими повреждениями кресел. Используя эти данные, эксперты пытались определить, могли ли травмы, полученные людьми, и повреждения кресел быть вызваны взрывом пронесенной в салон бомбы или выпущенной по самолету ракеты.

— Неужели и такое возможно? Удивительно.

— Да. Все специалисты, занимавшиеся реконструкцией самолета, поработали на совесть, ни к кому из них нет никаких претензий. Не побоюсь сказать, что реконструкция стала новым словом в расследовании авиационных катастроф. Ее можно назвать единственным положительным моментом во всем этом кошмарном деле. — Кейт перевела дух и добавила: — Увы, оружия, из которого был сделан выстрел, не нашли. Зато экспертам удалось получить доказательства обратного, главным из которых является отсутствие следов взрывчатого вещества на поверхности фюзеляжа и элементах внутреннего убранства судна. Всего на анализ было отправлено около двух тысяч деталей самолета, и все они вернулись из лаборатории с пометкой «результат отрицательный».

— А мне казалось, эксперты нашли кое-где следы взрывчатки. Помнится, в свое время это наделало много шума.

Кейт сказала:

— Да, было получено несколько ложноположительных результатов. Оказалось, что клей, на котором держались ковровые покрытия и обивка кресел, имел в своем составе некоторые компоненты, сходные с теми, что используются при производстве пластиковой взрывчатки. Был и еще один курьезный случай: эксперты обнаружили на фюзеляже подлинные следы пластита. Потом, правда, выяснилось, что незадолго до катастрофы этот самолет и его экипаж побывали в Сент-Луисе, где приняли участие в специальной программе тренировки служебных собак, обученных искать взрывчатку на борту воздушных судов.

— Ты уверена, что причина именно в этом?

— На девяносто девять процентов. — Кейт посмотрела мне в глаза и, хорошо меня зная, поторопилась добавить: — Парня, который занимался натаскиванием собак на взрывчатку, опрашивали агенты ФБР, и он подтвердил, что после учений незначительное количество взрывчатки «семтекс» вполне могло остаться на обшивке самолета. Что же касается собак, то их, как ты понимаешь, агенты ФБР не допросили.

— А надо бы.

Мы с Кейт пошли по правому проходу между креслами. На обивке некоторых из них я заметил странные пятна, о происхождении которых спросить не решился. На многих сиденьях лежали гвоздики или розы.

Кейт сказала:

— Кое-кто из родных и близких погибших, которых ты видел на мемориальной службе, приезжали сюда утром — чтобы побыть рядом с креслами, в которых их родственники или любимые сидели в последние мгновения перед смертью… Я тоже однажды была здесь и видела, как некоторые люди стояли возле них на коленях и разговаривали с… с…

У Кейт от волнения перехватило дыхание. Я положил руку ей на плечо, и мы с минуту постояли молча, после чего пошли по проходу дальше.

Мы остановились в середине салона — как раз над тем местом, где помещался центральный топливный бак. По обе стороны находились двери безопасности, располагавшиеся над крыльями, которые, впрочем, в данный момент были отсоединены от фюзеляжа и лежали на полу ангара. Эта часть пассажирского салона больше всего пострадала от взрыва. Тем не менее все сиденья и даже ковровое покрытие центральной секции уцелели и были установлены на место.

Кейт сказала:

— Если бы ракета — со взрывчатой боеголовкой или без нее — пробила эту секцию, внутри обязательно остались бы характерные следы, но, как видишь, их нет. Точно так же следов ракеты не найдено ни в кабине пилота, ни на обшивке фюзеляжа, ни на поверхностях топливного бака, ни на блоках системы кондиционирования.

Я внимательно осмотрел центральную секцию салона и сказал:

— Между прочим, здесь не хватает многих частей.

— Согласно теории капитана Спрака о кинетической ракете, эксперты должны были обнаружить на фюзеляже и в салоне следы входного и выходного отверстий от высокоскоростного снаряда. — Кейт, обведя рукой потрескавшийся, собранный из кусков потолок, исковерканные взрывом кресла и другие предметы, добавила: — И хотя эксперты ничего не нашли, такие следы все-таки могли быть. Просто их уничтожило при взрыве и в процессе дальнейшего разрушения самолета. Как-никак катастрофа произошла не на земле, а на высоте тринадцати тысяч футов, к тому же над морем. — Кейт вопросительно на меня посмотрела.

Я обдумал ее слова, потом сказал:

— Полагаю, потому-то мы сюда и приехали.

Мы миновали центральную секцию и оказались в салоне первого класса, где кресла были удобнее и шире. Здесь же уходила в потолок витая металлическая лесенка, которая вела в бар на втором этаже.

Помолчав, Кейт произнесла:

— Рейс восемьсот компании «Транс уорлд эйрлайнз», вылетевший из аэропорта Кеннеди и следовавший в аэропорт Шарль де Голль в Париже, к моменту взрыва находился в пути десять минут, успев к этому времени набрать высоту одиннадцать тысяч футов и отойти от южного побережья Лонг-Айленда на расстояние около восьми миль. Скорость самолета составляла примерно четыреста миль в час.

Кейт глубоко вздохнула и продолжила:

— Мы выяснили, что, хотя большинство пассажиров в этот момент были пристегнуты ремнями безопасности, некоторые из них — по меньшей мере человек двенадцать — поднялись со своих кресел и заняли другие места. Так часто бывает во время ночных полетов, когда есть свободные кресла и пассажиры имеют возможность устроиться поудобнее.

Я повернулся и окинул взглядом пассажирский салон. Вечером 17 июля он был заполнен чуть больше чем наполовину и свободных мест было предостаточно. Сейчас же все они были свободны.

Кейт сказала:

— Командир корабля Ралф Кеворкян как раз перед взрывом предложил обслуживающему персоналу приступить к исполнению своих служебных обязанностей. Мы можем предположить, что стюарды и стюардессы в это время находились в буфетах, где устанавливали на подносы различные напитки, предназначавшиеся для пассажиров. — Кейт заглянула в пространство между салонами, где помещался один из буфетов, и добавила: — Ныряльщики обнаружили кофеварку, судя по инвентарному номеру из этой секции. Ее регулятор был установлен в положение «включено».

Я промолчал.

Кейт продолжала говорить:

— В двадцать двадцать восемь записывающее устройство «черного ящика» зафиксировало следующие слова капитана Кеворкяна: «Смотрите, как скачут цифры на этом чертовом счетчике подачи топлива к двигателю номер четыре. Такое впечатление, что он свихнулся». Потом командир снова привлек внимание экипажа к этому прибору: «Нет, вы только взгляните на этот счетчик». Однако ни второй пилот, ни бортинженер никак на это замечание не отреагировали. После этого, в двадцать тридцать, руководитель полетов в Бостоне дал указание рейсу восемьсот набрать высоту пятнадцать тысяч футов, и второй пилот, капитан Стивен Снайдер, подтвердил прием радиограммы. Потом капитан Кеворкян скомандовал: «Включить форсаж. Подъем до пятнадцати тысяч». Бортинженер Оливер Крик сказал: «Увеличиваю мощность…» — и это были последние слова, зафиксированные бортовым самописцем. В двадцать часов тридцать одну минуту двенадцать секунд самолет достиг высоты тринадцати тысяч семисот шестидесяти футов и… взорвался.

Я с минуту молчал, обдумывая услышанное, потом спросил:

— А что, собственно, случилось с индикатором подачи топлива? С чего это он, так сказать, свихнулся?

Кейт пожала плечами.

— Представления не имею. Большинство опрошенных нами пилотов утверждали, что при взлете возможна временная аберрация некоторых приборов. Однако это может указывать и на наличие серьезных технических проблем.

Я кивнул.

Кейт продолжала говорить:

— Пилот небольшого самолета местной авиалинии, шедший на высоте шестнадцать тысяч футов, заметил направлявшийся в его сторону борт восемьсот, когда тот находился на расстоянии около двадцати пяти миль. Он говорил, что на «боинге» все еще были включены взлетно-посадочные огни, хотя их полагается выключать уже на высоте десяти тысяч футов. Он также сказал, что их свет показался ему более ярким, чем обычно. Потом, правда, он понял, что свет исходил из совсем другого источника. По его словам, замеченное им яркое световое пятно находилось вблизи двигателя номер два «Боинга-747», и он подумал, что тот, возможно, загорелся. Он даже, пару раз мигнул своими сигнальными огнями в надежде привлечь внимание экипажа «боинга», но в этот момент «семьсот сорок седьмой» неожиданно обратился в огромный огненный шар.

Подумав, я сказал:

— Исходя из этого, можно сделать вывод, что все дело и впрямь в технической неисправности.

Кейт кивнула и продолжала рассказывать:

— Примерно в это же время пассажир, находившийся на борту самолета ВВС США, посмотрел в иллюминатор и увидел нечто вроде поднимавшегося вверх яркого светового луча. Десятью секундами позже тот же человек заметил небольшой взрыв — как раз в той точке, где находился апекс луча, — а еще через секунду — вспышку гораздо более мощного взрыва.

— Здорово похоже на ракету, — заметил я.

Кейт снова кивнула.

— Этот человек был специалистом по электронному оборудованию и служил на военном флоте.

Я вспомнил, что капитан Спрак тоже упоминал о каком-то специалисте в области военной электроники.

Кейт сказала:

— Есть еще одно свидетельство людей, видевших происшедшее с воздуха, — двух пилотов Национальной гвардии ВВС. В тот вечер они совершали обычный тренировочный полет и летели над океаном, держа курс на север — в сторону своей базы на Лонг-Айленде. Похоже, эти парни подобрались к нашему «боингу» ближе остальных, поскольку находились от него на расстоянии всего семи миль и шли несколькими тысячами футов ниже ему навстречу. Пилот утверждал, что видел светящийся красно-оранжевый объект, похожий на сигнальную ракету, который пересекал небо снизу вверх и с запада на восток. Иначе говоря, этот объект двигался в том же направлении, что и «Боинг-747» компании «Транс уорлд эйрлайнз». Второй пилот полностью подтвердил показания первого. Более того, именно второй пилот привлек внимание бортинженера к светящемуся объекту, спросив того по интеркому: «Что это за пиротехническая хреновина, а?» Через секунду оба пилота стали свидетелями небольшого взрыва в виде бело-желтого облачка, за которым последовал второй — почти снежно-белый, — а уж потом они увидели в небе огромный огненный шар… Нет, ты понимаешь, о чем это говорит? О том, что было три взрыва, а не два, как утверждают большинство свидетелей. Но эти парни, как я уже сказала, находились ближе всех к месту катастрофы, а также, как опытные военные пилоты, отлично разбирались во всякого рода явлениях, наблюдаемых в ночном небе, и могли верно истолковать то, что увидели.

— Вертолет приблизился к месту падения? — спросил я.

— Да. Эти ребята прибыли туда первыми. Они сделали несколько кругов над местом падения «боинга», но выживших не обнаружили. — Помолчав, Кейт добавила: — Позже они изменили свои первоначальные показания — в той их части, где говорилось о светящемся объекте. Но потом, когда первый пилот уволился из Национальной гвардии ВВС, огненный столб вновь стал фигурировать в его рассказах.

Я задумчиво кивнул. Все выглядело так, словно кто-то оказал на этих парней давление, заставив их переписать рапорты.

Кейт еще раз окинула взглядом жутковатую мозаику из стянутых проволокой элементов поврежденного взрывом салона «боинга» и сказала:

— Итак, в двадцать часов тридцать одну минуту двенадцать секунд, примерно через двенадцать минут после взлета, произошло нечто, вызвавшее взрыв летучих паров в центральном баке, и он разлетелся на куски. Сила взрыва была такова, что произошло частичное разрушение конструкции, в результате чего носовая секция вместе с кабиной экипажа отделилась от фюзеляжа и стала падать в океан.

Я бросил взгляд на огромную дыру в том месте, где должна была находиться кабина пилота, и почувствовал, как по позвоночнику пробежала холодная волна.

Кейт сказала:

— Когда кабина экипажа отделилась от фюзеляжа, центр тяжести самолета сместился и хвостовая часть опустилась. Поскольку двигатели все еще работали, обезглавленный самолет продолжал набирать высоту и поднялся еще на четыре тысячи футов. Потом он закувыркался и стал падать… В этот момент загорелось топливо в крыльевых баках, и как следствие произошла общая детонация топлива. Со стороны это выглядело как огромный огненный шар, который видели с земли около шестисот человек. — Кейт сделала паузу, потом продолжила: — Эта последовательность событий установлена в основном благодаря экспертизе, а также на основании показаний радаров и данных, полученных со спутника. Однако означенная последовательность совпадает с показаниями свидетелей далеко не по всем пунктам и уж совсем плохо соотносится с версией, изложенной в фильме, созданном специалистами из ЦРУ.

— А что нам говорит «черный ящик»?

— Он вышел из строя в момент первого взрыва, когда носовая секция начала отваливаться. — Кейт перевела дух и заговорила снова: — Таким образом, в нашем распоряжении три подборки фактов, и все они не очень-то согласуются между собой. В фильме ЦРУ говорится, что восходящий огненный столб, который наблюдали свидетели, был пылающим фюзеляжем самолета: взрывом его подбросило вверх. Но показания экспертов и данные, полученные со спутника, указывают на то, что самолет загорелся только после того, как стал падать. Что же касается низвергающегося потока горящего топлива, который, по словам специалистов из ЦРУ, свидетели приняли за поднимающийся вверх огненный столб, то это явный перегиб. Тем не менее вопрос остается открытым. Так что же на самом деле видели люди: устремившийся вверх пылающий самолет, направленный вниз поток горящего топлива — или же ни то ни другое?

— Представления не имею.

— Я тоже.

— Слишком много свидетелей тоже не всегда хорошо, — сказал я. — Когда раввина Меира Кахане застрелили на улице в Нью-Йорке, свидетелей было несколько десятков. Но после того как с ними поработала защита, не нашлось и двух человек, чьи показания бы совпали. А преступник из-за этого избежал смертного приговора. — Помолчав, я добавил: — А потом мы еще удивляемся, что у нас убивают президентов…

С минуту подумав, Кейт напомнила мне:

— Ты ведь у нас, если не ошибаюсь, фанат экспертизы? Сидни Сибен про экспертизу все рассказал. Ну так как — тебе его рассказ понравился?

— Экспертиза, конечно, дело хорошее, — ответил я. — Но ее данные должны соотноситься с другими фактами. Помню, раскручивал я как-то одно дело об убийстве… Так вот, единственные обнаруженные на орудии убийства отпечатки принадлежали человеку, который в день убийства должен был находиться за тысячу миль от места преступления. Представляешь, как мне пришлось тогда напрячься, чтобы придумать хотя бы самую завалящую версию, которая могла бы связать эти два факта? Ты сейчас тоже выстраиваешь разные теории, чтобы связать все воедино, но вот чего у тебя нет — так это главного подозреваемого, с которым можно было бы побеседовать наедине в отдельной комнате. А без него и копы и федералы впадают в отчаяние, ставят под сомнение показания экспертов, а со свидетелями обращаются как с подозреваемыми… Пройдет еще немного времени, и это дело иначе как «грязным» называть не будут…

— Ну и что бы ты предпринял в такой ситуации?

— Начал бы раскручивать все заново. С самого начала.

— А может, имеет смысл пригласить детектива со стороны, который посмотрел бы на это дело свежим взглядом?

— Иногда это помогает.

— Так в чем же дело?

— Ладно… Обещаю об этом подумать, — сказал я.

Мы повернулись и по проходу между креслами пошли в хвостовую часть самолета.

— Если оставить в стороне показания свидетелей и данные экспертизы, тебе ничего во всем этом не бросается в глаза? — спросила Кейт.

— Уточни, что ты имеешь в виду.

— Вспомни, что ты больше всего не любишь.

Я спустился по ступеням с помоста, желая оказаться подальше от этого самолета-призрака, пребывание внутри которого вызвало у меня не только безотчетный страх, но и глубокую печаль.

Кейт последовала за мной, и мы вместе пошли к двери, находившейся в противоположном конце ангара.

— Джон? — окликнула меня Кейт.

— Не мешай, я думаю.

Мы вышли из ангара и не спеша направились к машине. Дул прохладный ветерок, и мне сразу стало значительно легче. Когда мы с Кейт забрались в джип, я завел мотор, включил фары и, тронув машину с места, покатил назад к воротам.

Выворачивая руль, я сказал:

— ЦРУ… Почему фильм о катастрофе делали специалисты из ЦРУ, а не из ФБР?

— Это вопрос, не правда ли?

— С чего они вообще влезли в это дело?

— Ну, поначалу, когда получила распространение версия о взрыве бомбы или ракеты, они повсюду искали иностранных террористов.

— Иностранные террористы, действующие на территории США, подпадают под юрисдикцию ФБР, а не ЦРУ, — наставительно сказал я.

— Совершенно верно. Но люди из ЦРУ есть и в нашей конторе. Уж Теда Нэша ты наверняка помнишь.

— Ясное дело, помню. Я даже помню, что ты несколько раз с ним обедала.

— Один раз.

— Пусть один… Скажи, почему именно он допрашивал капитана Спрака?

— Не знаю. Но это было несколько необычно.

— И что же Тед говорил тебе за обедом?

— Прошу тебя, Джон, не заостряй внимание на моем единственном свидании с Тедом Нэшем, — сказала Кейт. — У нас с ним никогда не было романтических отношений.

— А хоть бы и были. Нэш-то уже помер.

Кейт снова вернулась к затронутой прежде теме.

— После того как ФБР и НСБТ — Национальный совет по безопасности транспорта — пришли к заключению о том, что произошел несчастный случай, ЦРУ, казалось бы, должно было потерять интерес к этому делу. Но оно продолжало совать в него свой нос и даже сняло фильм, посвященный катастрофе, который показали по национальному телевидению. Я никогда этого не понимала — и мои коллеги из ФБР тоже. — Помолчав, она добавила: — Прошел, правда, слух, что наше руководство не хотело, чтобы в глазах общественности ФБР хоть как-то было связано с этим фильмом.

— Это почему же?

— Полагаю, по той причине, что он показался кое-кому слишком уж одиозным и спекулятивным. В самом деле, в нем поднимается больше вопросов, чем дается ответов. Не говоря уже о том, что фильм поставил под сомнение показания сотен свидетелей, которым это, понятное дело, понравиться не могло. В результате общественность вновь заговорила о катастрофе.

— Да уж, демонстрацию этого фильма качественной пиар-акцией не назовешь, — заключил я.

Когда мы оказались за воротами, Кейт показала мне, как выехать на шоссе Лонг-Айленд-экспрессвей.

Я сказал:

— Мне нужно еще раз посмотреть этот фильм.

— У меня есть копия, — ответила Кейт.

— Отлично. — Подумав, я произнес: — Мы должны найти ту парочку с пляжа. Будем надеяться, что они действительно брали с собой в тот вечер видеокамеру и сняли кое-какие пикантные подробности своей интимной жизни, а заодно и взрыв. Остается молить Господа, что эта пленка — если только она существует в действительности — находится в целости и сохранности, а главное, что на ней, помимо голых задниц, можно будет различить и подробности авиакатастрофы.

— Похоже, это все, что нам остается, если мы хотим совершить прорыв в расследовании и заставить правительство вновь открыть дело, — согласилась со мной Кейт. Немного помолчав, она добавила: — Впрочем, правительство может открыть его и по другой причине. Если какой-то человек или организация выступят с заявлением о том, что взрыв рейса восемьсот компании «Транс уорлд эйрлайнз» — их работа.

— Неужели до сих пор ни одна террористическая организация с Ближнего или Среднего Востока не выступила с таким заявлением?

— Кое-кто подал голос — из тех, кого подозревают всегда. Но эти люди не привели никаких доказательств своей причастности к взрыву. Более того, они, похоже, даже в газетах о катастрофе не читали. Другими словами, заслуживающих доверия заявлений такого характера к нам не поступало. Что лишь способствует упрочению версии о технических неполадках. — Потерев переносицу, она добавила: — С другой стороны, появились новые террористические организации. Ответственность за теракты на себя они не берут и никаких публичных заявлений в связи с ними не делают. Просто убивают — и все. Взять, например, того же бен Ладена и его организацию «Аль-Каида».

— Это правда. — Я снова подумал о той парочке на пляже и спросил: — Слушай, а почему тебе не удалось разыскать этих новоявленных Ромео и Джульетту?

— А мне никто не предлагал их разыскивать.

— Ты говорила, что знаешь название отеля, в котором они останавливались.

— Знаю. — Она немного помолчала, потом добавила: — Сказать по правде, к этой части расследования я прямого отношения не имела. Просто увидела случайно полицейский рапорт и сделала несколько телефонных звонков — по собственной инициативе. После этого мне очень скоро дали понять, чтобы я не лезла куда не надо.

— Ясно… Значит, ты не знаешь, куда привела эта ниточка?

— Не знаю.

Обдумав слова Кейт, я сказал:

— Вполне возможно, эту пару нашли.

— Возможно.

— Возможно также, что у этих людей никакой видеопленки не было.

— Возможно.

— А может, была, но они ее уничтожили.

— И такое может быть.

— А может быть, люди из ЦРУ забрали видеопленку себе, а парочку прикончили.

Кейт промолчала.

Я не верю в теорию заговора, особенно среди правительственных чиновников или военных, потому что они не в состоянии договориться между собой, хранить секреты и сделать что-то такое, что могло бы повредить их карьере или отразиться на их пенсии. Единственное исключение в этом смысле — ЦРУ. Члены этой организации живут, дышат и питаются обманом, заговорами и тайнами, а их любимое занятие — всякого рода нелегальная разведывательная и подрывная деятельность. За это им и платят.

При всем своем предубеждении против ФБР, я не могу не признать, что сотрудники этой конторы по большей части говорят правду в глаза, строго следуют духу и букве закона и вообще самые что ни на есть образцовые граждане. Взять хоть мою любимую жену. Она только-только ступила на преступную стезю несанкционированного расследования, а уже находится на грани нервного срыва.

Кейт, словно обращаясь к самой себе, произнесла:

— Если мы станем раскручивать эту версию и она окажется верной, долго нам на этом свете не протянуть.

Я никак не отреагировал на ее слова, а просто спросил:

— Домой?

— Домой.

Довольно скоро я выбрался на Лонг-Айленд-экспрессвей и покатил в сторону Манхэттена. В этот поздний час машин на трассе мало, и вести одно удовольствие. Я выехал на резервную полосу и значительно превысил допустимую скорость.

Всю жизнь я гонялся за другими людьми. Но теперь обстоятельства изменились и мне все чаще приходится поглядывать в зеркало заднего вида, а также в боковые зеркала. Более того, я неожиданно сделал резкий поворот, пересек две сплошные разделительные линии и некоторое время проехал в обратном направлении.

Но нас с Кейт никто не преследовал. Убедившись в этом, я развернулся и вновь поехал в направлении Манхэттена.

Кейт никак не прокомментировала мои маневры, сказав только:

— А может, не связываться со всем этим?

Это было примерно то же самое, как если бы женщина, сняв блузку, бюстгальтер и все остальное, со вздохом произнесла:

— Возможно, нам не стоит этого делать…

Некоторые мужчины могут усмотреть в этом проявление жеманства или даже лицемерия. Но я — стреляный воробей и знаю, что, когда женщина так говорит, на уме у нее совсем другое. А именно: «Уговори меня, дорогой!»

Однако в данный момент, признаться, никакого желания играть в подобные игры я не испытывал. Поэтому сказал:

— Ты сама все это затеяла.

— Ну… возможно, я лишь хотела, чтобы ты узнал и увидел то, что знаю и видела я. И наконец понял, что меня гложет.

— Обещаю помнить об этом до конца нашей совместной жизни.

— Немедленно перестань вести себя как дырка для клизмы!

— Слушай, когда это ты научилась так ругаться?

— А ты догадайся… — Помолчав, она спросила: — Ну так как, ты хочешь заниматься этим делом или нет?

— А что, собственно, мне это даст?

— Ничего, кроме головной боли и беспокойства.

— Что и говорить, впечатляющая перспектива.

Глава 11

Некоторое время мы ехали молча, потом Кейт сказала:

— Что касается Сидни Сибена, я специально пригласила его, чтобы ты мог услышать официальную версию из уст оракула.

— Я тоже мог бы изобразить оракула.

Кейт выдержала паузу, потом со значением произнесла:

— Заметь, это ты сказал. Вот почему я хотела представить тебе все аспекты этого дела. Чтобы у тебя было о нем сбалансированное представление.

Слова Кейт напомнили мне девиз ФБР, где говорилось что-то о строго выверенном балансе между истиной и справедливостью. Или, может, между справедливостью и милосердием? Или апельсинами и яблоками? Я как раз собирался спросить об этом Кейт, как вдруг она, нарушив вялое течение моих не относящихся к делу мыслей, сказала:

— Давай-ка переспим это дело.

— Прямо сейчас? — изумился я.

— Ты, конечно, спать не будешь. Надо же кому-то вести машину. Спать буду я. — Она опустила спинку сиденья, сбросила туфли, положила голову на подголовник и закрыла глаза. Некоторые женщины способны засыпать где угодно. Моя жена относится как раз к такому типу.

Несколькими минутами позже, когда мы проезжали мимо ворот Брукхейвенской национальной лаборатории, я намеренно громким голосом сказал:

— Эй! Что ты там говорила про семь основных версий?

— Угхм…

— Просыпайся, составь мне компанию. Кроме того, эти семь версий чрезвычайно волнуют мое воображение.

Кейт зевнула и произнесла:

— Версия первая… Так называемый «дружественный огонь». Иными словами, кое-кто считает, что причиной катастрофы стали действия военных, проводивших в ту ночь в океане воздушные и морские учения. По слухам, в этом районе находился радиоуправляемый самолет-мишень… Выпущенная с корабля ракета вместо мишени якобы поразила «боинг»… Или, как еще говорят, мишень столкнулась с «боингом»… но последнее маловероятно.

— О'кей. Давай следующую.

— Версия вторая. Опять же связана с военными. В данном случае речь идет о высокочастотных электромагнитных полях, массированное воздействие которых могло вызвать на «боинге» отказ всех систем… Однако это не объясняет наличия в небе огненного столба.

— А третья?

— Третья: нападение вражеской субмарины, выпустившей по «боингу» зенитную ракету типа «корабль-воздух».

— А с этой версией что не так?

— Она непосредственно связана с первой. Во время учений в этом квадрате отрабатывалась в том числе и противолодочная оборона, велся учебный поиск подводных лодок… Так что вражескую субмарину наверняка бы обнаружили.

— А как насчет одной из наших собственных субмарин?

— Это частный случай первой версии. Теперь номер четыре. О попадании в «боинг» обломков метеорита или сошедшего с орбиты космического спутника. Теоретически это возможно, но совершенно невероятно… Так на чем мы остановились?

— На пятой версии.

— Очень хорошо. Итак, версия номер пять. О подводном выбросе метана. Ее еще называют версией метанового пузыря. Природный газ вырвался из-под донных напластований, пробил толщу воды и был подожжен пламенем, вырывавшимся из сопла двигателей «боинга». Эта версия из разряда фантастических и со свидетельскими показаниями практически не согласуется. Что же касается версии номер шесть, то она не менее фантастична, поскольку связана с плазменными «лучами смерти», якобы полученными в Брукхейвенской национальной лаборатории. Но в Брукхейвене нам сразу сказали, что ни о каких «лучах смерти» ничего не знают.

— А седьмая версия что собой представляет?

— Седьмая версия имеет отношение к люку грузового отсека «боинга», который, по словам некоторых очевидцев, оторвался еще до взрыва. Это могло вызвать быструю декомпрессию, ставшую первым звеном в цепи событий, которые привели к взрыву. Но взрыв, вероятнее всего, произошел раньше отделения люка от самолета. Спокойной ночи.

— Погоди. А как же с версией ракетной атаки террористов?

— Она относится к особой категории.

— Ладно. Пусть так. Но я продолжаю думать о том, что мне сказал твой приятель Сидни Сибен. Но не о данных экспертизы, а о логике происшедшего. Зачем, в самом деле, сбивать самолет так далеко от аэропорта? И потом, с какой стати правительству покрывать террористов? Ведь версия ракетного нападения террористов, учитывая то обстоятельство, что катастрофа сопровождалась мощным взрывом над морем, который видели сотни свидетелей, освобождает от ответственности множество людей. Людей большей частью пенсионного возраста, которые не слишком хорошо справляются со своими обязанностями. Я и специалистов фирмы «Боинг» имею в виду, и чиновников из НСБТ, и персонал компании ТВА, и так далее. Не говоря уже о многочисленных страховых выплатах. Да я бы на месте правительства ухватился за эту версию обеими руками — более того, выдумал бы ее, если бы ее не было, а версию о технических неполадках постарался бы поскорее сдать в архив. Впрочем, тут есть одно «но». Правительство, вполне возможно, опасалось паники, а также дискредитации спецслужб, не сумевших предотвратить теракт. А это уже затрагивает интересы ЦРУ… — Я посмотрел на Кейт. — Эй, не спать!

Но она спала сном праведника и даже слегка похрапывала.

И я остался наедине со своими мыслями и черным ночным небом, заглядывавшим в окна моего автомобиля.

Я нажал на кнопку «пауза» анализирующего устройства, которое помещалось у меня в мозгу, потом на кнопку «перемотка» и вернулся к событиям прошедшего дня.

Картина первая. Мемориальная служба и появление на сцене моего коллеги по ОАС Лайэма Гриффита. Вполне возможно, этот парень имел отношение к пресловутой группе «Людей, поверивших показаниям двухсот свидетелей». Поразмыслив, можно было прийти к выводу, что словесные нападки Гриффита, какими бы враждебными они на первый взгляд ни казались, имели своей целью возбудить у меня интерес к этому делу. Не исключено, что именно Кейт и устроила этот спектакль. С другой стороны, тот неприятный разговор можно было толковать и напрямую — то есть как предупреждение не совать свой нос куда не надо.

Я снова посмотрел на Кейт: во сне у нее было ангельское выражение лица. Как-то не верилось, что она способна манипулировать собственным мужем. Или все-таки способна?

Картина вторая. Национальный парк Капсог-Бич. Сумерки. На пляже мужчина и женщина.

Тут же возникал ряд вопросов: видели ли они огненный столб и взрыв и засняли ли все это на видео? И почему эту парочку до сих пор не нашли? Или же нашли?

Как я уже намекал Кейт, парни из ЦРУ могли выйти на этих людей, отобрать у них пленку, а их самих уничтожить. Но нет, вряд ли. Это уже из области паранойи, которая свойственна вашему покорному слуге. Если разобраться, парни из ЦРУ ничего плохого мне до сих пор не сделали. Если, конечно, не считать покойного Теда Нэша. Но он был ренегатом, служил в ОАС, так что назвать его стопроцентным агентом ЦРУ и полноправным представителем этой организации никак нельзя. Или все-таки можно?

Картина третья. Наблюдательная башня на базе береговой охраны в Моричес. Капитан Том Спрак — во всех отношениях достойный человек и надежнейший свидетель.

Была у меня одна мыслишка, от которой я никак не мог отделаться. Капитан Спрак являлся одним из двухсот свидетелей — мужчин, женщин и детей, — которые группами и поодиночке собственными глазами видели в небе над морем огненный столб. Не могло же им всем померещиться, что он поднимался.

И наконец, картина четвертая. Авиационный ангар в Калвертоне. И мистер Сидни Р. Сибен — эксперт Национального совета по безопасности транспорта. Между прочим, такой же надежный свидетель, как и капитан Спрак.

Я бы с удовольствием оставил этих двух парней наедине в запертой комнате часов на двенадцать. Уверен, их беседа стала бы диспутом века. Или никакого диспута не было бы?

Как-никак мистер Сибен в момент своего последнего выхода на авансцену ясно дал понять, что у него существуют известные сомнения относительно теории оптической иллюзии. Как это он сказал? «Никакая это была не иллюзия, черт бы ее побрал!» — вот как. Что же это тогда было?

Потом в моем сознании проступил жутковатый образ собранного по кускам самолета-призрака. Я снова мысленно совершил путешествие по его закопченному салону, осмотрел искореженные взрывом кресла, заглянул в застеленные запачканными коврами проходы, помня известное утверждение судмедэкспертов о том, что и «мертвые могут говорить».

Это действительно так. Более того, при правильном подходе к делу мертвецы даже могут выступать свидетелями на суде.

Но «боинг» уже выложил почти все свои тайны. Как и выловленные из воды мертвые тела. Живые свидетели катастрофы тоже дали показания. Сказала свое веское слово и экспертиза. Проблема заключалась в том, что все эти данные в большей или меньшей степени расходились друг с другом.

Но далеко не все из живых сказали правду. А те, кто считал, что сказал правду, могли ошибаться. Даже те, кто лгал, тоже, возможно, не имели представления о том, что истинно, а что — нет.

Сегодня этому делу исполнилось ровно пять лет. Иначе говоря, это было старое, сданное в архив дело. Я вспомнил, что оно не лучшим образом отразилось на профессиональной карьере и репутации многих людей. И подумал, что мне не хотелось бы вносить в этот печальный список свое имя или имя моей жены.

Я посмотрел на спящую Кейт. Мы были женаты уже год, но почти не касались в своих разговорах этого дела. Хотя сейчас мне вдруг вспомнилось, что Кейт в июле прошлого года ездила на мемориальную службу — без меня. Я невольно задался вопросом, почему она дожидалась пятилетней годовщины катастрофы, чтобы вовлечь меня в это дело. Возможно, я проходил своего рода испытательный срок, а может, открылись какие-то новые обстоятельства. Как бы то ни было, сегодня Кейт позволила мне заглянуть в щелочку между портьерами, за которыми скрывалось некое сообщество зациклившихся на этом деле людей.

Тут мне в голову пришла еще одна любопытная мысль, касавшаяся моей любимой. Ее никак нельзя было причислить к людям, которые хотели бы или пытались противостоять системе. Она сама была системой — ее частью, ее винтиком.

Что же касается вашего покорного слуги, то я, напротив, сделал карьеру именно благодаря тому, что всегда норовил проехать по той улице, где движение было запрещено. Теперь же мы с Кейт вроде как поменялись ролями, а такие перемены обычно ничего хорошего не обещают.

Между тем это дело таило в себе потенциальную угрозу для всякого, кому вздумалось бы поосновательней в нем покопаться, — и этого нельзя было не почувствовать. От одного только перечисления версий катастрофы — от всех этих плазменных «лучей смерти», выбросов метана, кинетических ракет, электромагнитных пульсаций, взрывов летучей смеси и прочих прелестей на душе становилось как-то зябко.

Ради собственного блага и блага моей жены мне следовало забыть обо всем, что я увидел и услышал сегодня вечером. Именно это подсказывало мне мое чутье.

Я взглянул на Кейт. Она просыпалась, возвращаясь из края грез, где только что побывала. И я догадывался, кого она видела во сне. Уж конечно, не чиновников из нашего ведомства. И даже не меня.

Во сне перед ней предстали двести тридцать человек, которые погибли при катастрофе рейса 800 компании «Транс уорлд эйрлайнз». А также их родные и близкие, оставившие в креслах самолета розы, зажигавшие на берегу свечи и бросавшие в прибой цветы. Она, я уверен, видела даже тех, кого не было на мемориальной службе, кто в этот вечер плакал, сидя у себя дома.

У меня появилось ощущение, что мне это дело переспать не удастся.

Глава 12

Вот мы и дома. Как уже было сказано, я живу в высотке на 72-й Восточной улице между Второй и Третьей авеню. Мои апартаменты находятся на тридцать четвертом этаже, и с балкона, где я сейчас, в два часа ночи, стою со стаканом виски в руке, хорошо просматривается вся южная часть Манхэттена.

Между небоскребами его центральной части можно различить квартал Бауэри, кусок нижней части Ист-сайда и Генри-стрит, на которой я вырос.

За Чайнатауном проступают силуэты зданий суда, тюрьмы и полицейского участка, где я когда-то служил. Неподалеку располагается высокое федеральное учреждение, где я работаю в настоящее время.

Если разобраться, большая часть моей жизни прошла в нижней части Ист-сайда. Там Джон Кори ребенком играл на улице в разные мальчишеские игры, потом в качестве свежеиспеченного копа патрулировал район Бауэри, работал в отделе по расследованию убийств и, наконец, стал агентом по контракту Особого антитеррористического соединения.

Теперь Джон Кори, счастливо женатый во второй раз, обитает в квартире своей первой жены, которая живет со своим боссом. Этот негодяй зарабатывает слишком много, защищая других богатых подонков.

В южной части Манхэттена, подобно гигантским сталагмитам, вздымаются к небу небоскребы Уолл-стрит. Справа от них на добрую четверть мили возвышаются башни-близнецы Всемирного торгового центра.

В полдень 26 февраля 1993 года несколько членов арабской террористической организации въехали на набитом взрывчаткой микроавтобусе фирмы «Райдер» в подземный гараж северной башни, припарковали машину и исчезли. В 12.18 микроавтобус взорвался. Погибло шесть человек, около тысячи было ранено. Если бы при взрыве башня рухнула, число убитых исчислялось бы тысячами. Это стало первым нападением иностранных террористов непосредственно на американской территории. В тот день прозвучал сигнал тревоги, но тогда его, к сожалению, никто не услышал.

Теперь мне предстояло найти ответ на вопрос: почему взорвался и рухнул в океан борт 800. Таких причин, по большому счету, могло быть только две: технические неполадки на борту самолета или террористический акт.

Правительство, потратив четыре года и сорок миллионов долларов, наконец заключило, что произошел несчастный случай. Тем не менее отдельные группы населения, как и некоторые частные лица, с официальным заключением не согласились. Что же касается меня, то я, образно говоря, сидел верхом на заборе и клонился то в одну, то в другую сторону.

В моем воображении, подхлестнутом недостатком сна и виски, возникла картина некоего небесного зала ожидания, в котором собрались все двести тридцать погибших — мужчины, женщины, дети. Этот зал был очень похож на обычный салон самолета. Жертвы молча сидели на своих местах, дожидаясь, когда живые наконец найдут ответ на вопрос о том, что же стало причиной их гибели.

Даже если бы мертвые могли говорить, вряд ли они сумели бы объяснить, что произошло с ними за несколько секунд перед тем, как их самолет превратился в огненный шар. С этой мыслью я направился в гостиную.

Интерьер моей гостиной напоминает убранство холла какого-нибудь отеля на Палм-Бич. Слишком уж много в нем картин и картинок с морскими видами, розовых перламутровых раковин и настенных панно из листьев камыша. Кейт сказала, что, как только у нее найдется хоть немного свободного времени, все эти дивные вещи сразу же отправятся на помойку. Ничего против этого не имею. Единственное, что я не позволю Кейт выбросить, — это приобретенное мной лично кожаное кресло с подголовником, которое я очень люблю.

Налив очередную порцию виски, я включил видеомагнитофон, опустился в свое любимое кресло и уставился на экран телевизора. На нем замелькало изображение, сопровождавшееся не соответствующей теме бравурной музыкой. Часовая кассета, которую дала мне Кейт, содержала все видеоролики, записанные сторонниками теории заговоров. На этой же кассете, по словам Кейт, должна была находиться копия снятого ЦРУ анимационного фильма.

Видеоролики представляли собой по большей части нарезку из телеинтервью разных людей, в том числе бывшего главы Национального совета по безопасности транспорта. Этот человек выразил неудовольствие по поводу того, что расследование авиакатастрофы возглавило ФБР, поскольку прежде такими делами занимался исключительно НСБТ.

Ключевым словом, на которое телеведущий никак не отреагировал, было пресловутое «инцидент». В данном контексте оно означало, что правительство в технические неполадки не очень-то поверило, по причине чего и поручило заняться расследованием дела и реконструкцией судна ФБР, а не НСБТ.

Потом выступил некий эксперт, заявивший, что центральный бак не мог стать причиной столь сильного взрыва, поскольку в нем плескалось всего «несколько ложек горючего».

Между тем мистер Сибен утверждал, что в баке могло оставаться до пятидесяти галлонов топлива, и насосы не смогли их выбрать. В любом случае угрозу представляло не само топливо, а его летучие пары, которые впоследствии и воспламенились.

Таким образом, уже с самого начала зритель сталкивался с ошибочным толкованием, если не намеренным искажением фактов.

Особый интерес представляли интервью с неизвестными мне людьми, рассказавшими о пропаже отдельных частей самолета из ангара в Калвертоне, о креслах, которые были подняты на поверхность, но потом словно по волшебству исчезли. Упоминалось также о подгонке при монтаже некоторых алюминиевых деталей, что не могло не исказить общей картины взрыва.

Выступающие говорили и о самолете авиакомпании «Эль-Аль», который должен был следовать тем же воздушным коридором непосредственно за «Боингом-747» «Транс уорлд эйрлайнз», об остатках взрывчатого вещества и ракетного топлива, обнаруженных на некоторых частях потерпевшего катастрофу самолета, о вероятности попадания в него американской ракеты. Потом один человек рассказал о письме с угрозами от ближневосточных террористов, якобы полученном за несколько часов до катастрофы. Какие-то люди довольно долго и невнятно рассуждали о махинациях с другими уликами по делу рейса 800 — об их подмене, сокрытии, уничтожении или сознательном игнорировании.

В этом нагромождении самых разнообразных сведений можно было обнаружить и кое-что дельное, однако крупицы истины никак не хотели выстраиваться в некую общую схему. Тот, кто решил сделать эту информацию достоянием гласности, в определенном смысле стрелял из дробовика по снайперской мишени: попадет хоть одна дробинка в яблочко, то есть человеческое сердце, и то хорошо. Содержание роликов можно было трактовать и по-другому: все версии хороши и имеют равное право на существование, кроме официальной, говорившей о технических неполадках.

Я вернулся к происходящему на экране: там обсуждались военные маневры, состоявшиеся 17 июля 1996 года неподалеку от побережья Лонг-Айленда в особой зоне океана, имевшей кодовое обозначение В-105. Я решил было, что создатели ролика попытаются в очередной раз подвести зрителя к мысли об ошибочном пуске американской ракеты, но ошибся. Участвовавший в обсуждении отставной морской офицер, очень похожий на капитана Спрака, сказал: «Инцидент такого масштаба невозможно скрыть от общественности, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что в маневрах обычно участвуют десятки кораблей и тысячи моряков».

Я согласился и с этим парнем, и с капитаном Спраком, и в очередной раз задался вопросом, почему военные маневры занимают такое важное место среди аргументов сторонников теории заговора. Должно быть потому, сказал я себе, что обывателю куда интереснее слушать или читать о заговорах в армейской верхушке и высших эшелонах власти, нежели об очередных проявлениях некомпетентности и глупости муниципальных и правительственных чиновников.

Но что бы я ни думал по этому поводу, в ролике содержалась почти сенсационная информация. Так, утверждалось, что радиолокаторы ВМФ смогли засечь и опознать все морские и воздушные суда, находившиеся в тот вечер в районе катастрофы — за исключением одного. По словам выступавшего, это было скоростное морское судно, которое вышло за пределы упомянутого района сразу после взрыва в воздухе. Как выяснилось, оно не принадлежало ни военно-морскому флоту, ни береговой охране. ФБР и ЦРУ не удалось ни установить его название и национальную принадлежность, ни обнаружить его следы. Если все это правда, то с того судна вполне могли выпустить зенитную ракету — если, конечно, самолет действительно был сбит ракетой.

В следующем видеоролике демонстрировались три цветных снимка, сделанные людьми, которые в ту ночь фотографировали своих знакомых и волею случая запечатлели на пленке кое-какие детали происшедшего — в частности, яркую полоску света на фоне ночного неба. Авторы ролика утверждали, что этот след оставила в небе ракета.

Обе фотографии, особенно сделанные случайно, никакой ценности как свидетельства не представляют. Другое дело кинофильм или видеозапись. Подумав об этом, я сразу вспомнил о загадочной парочке на пляже.

Особенно интересными оказались показания шестерых свидетелей.

Некоторые из них были опрошены на том самом месте, где они, по их словам, находились вечером, когда видели поднимавшийся с морской поверхности к небу яркий световой поток. Свидетели жестикулировали, показывая, как именно все происходило. Их слова казались вполне убедительными, а сами они — заслуживающими доверия. Некоторые из них выглядели подавленными, а одна женщина даже расплакалась.

Все свидетели говорили примерно одно и то же. Они стояли на берегу и смотрели в море, как вдруг увидели на горизонте яркую вспышку света. После этого в небе образовался огненный столб, который, постепенно набирая скорость, поднимался все выше и выше. В верхней его точке — апексе — свидетелями был замечен небольшой взрыв, за которым последовал другой, куда более мощный — в виде огненного шара. Через несколько секунд огненный шар стал опускаться в море.

Что ж, подумал я, описание вполне исчерпывающее и почти не оставляющее места для толкований. И тем не менее по какой-то непонятной причине ФБР попросило ЦРУ дать объяснения показаниям этих шести человек, а также еще двухсот свидетелей, которые видели в небе поднимающийся огненный столб.

Настала очередь видеоролика, изготовленного специалистами из ЦРУ. Я поставил стакан с виски на пол и не отрываясь смотрел на экран. Анимационный фильм сопровождался текстом, который читал человек с неприятным скрипучим голосом.

Теперь на экране предстала внутренняя часть центрального топливного бака с остатками плескавшегося на дне топлива. Средствами анимации было также показано, как происходило скопление летучих паров керосина. Затем внутри бака сверкнула искра, и вслед за этим раздался взрыв.

Выброс огненной массы произошел в левой стороне бака. От этого воспламенилось топливо в баках левого крыла, вызвав взрыв, который был изображен в виде большой вспышки, как это обычно делается в мультфильмах.

Комментатор объяснил, что взрыв был настолько мощным, что вызвал «отрыв» носовой секции и ее последующее падение.

Пока все, что я видел, казалось мне вполне убедительным.

Но когда создатели фильма и комментатор попытались объяснить, что именно видели двести свидетелей, я насторожился. Специалисты из ЦРУ, демонстрируя изображение «Боинга-747» с оторванным носом и пробитыми баками, изо всех сил пытались доказать, что его по ошибке можно принять за летящую вверх ракету.

В фильме из самолета извергалось несколько потоков — а никак не один! — пылающего топлива, которое почти отвесно падало в океан. Смертельно раненный, обезглавленный самолет стал набирать высоту и, если верить показаниям радиолокаторов, поднялся еще на три тысячи футов. Все это время он представлял собой огромный огненный шар. Набрав указанную высоту, самолет стал, кувыркаясь через крыло, падать в воду.

Голос за кадром сообщил, что именно направленное вверх движение обреченного лайнера свидетели ошибочно приняли за поднимающуюся ракету.

— Вот здесь ты, приятель, врешь, — громко сказал я.

Если я правильно понял все, что увидел и услышал, ЦРУ настаивало на том, что двести свидетелей не замечали летевшего у них над головой самолета до самого момента взрыва. Их внимание привлекли вспышка первого взрыва и появившийся в небе огромный огненный шар. Или же, о чем также упоминалось в фильме, звук взрыва, который достиг их слуха на тридцать-сорок секунд позже. Потом, если верить специалистам из ЦРУ, все они задрали головы и увидели устремившийся вверх пылающий самолет и — или — потоки отвесно падающего вниз горящего топлива, возможно отражавшегося в гладкой поверхности океана. Другими словами, свидетели видели только второй акт катастрофы, но, давая показания, мысленно прокручивали увиденное в обратном порядке.

На экране вновь появились свидетели катастрофы. Один из них спросил:

— Как, скажите, огромный самолет, медленно набирающий высоту с пятнадцати до восемнадцати тысяч футов, можно принять за пущенную с поверхности океана и устремившуюся вверх на огромной скорости ракету?

Отставной пилот Национальной гвардии ВВС сказал:

— Поток света, который я видел, поднялся на пятнадцать тысяч футов максимум за пять секунд. Ясно, что он двигался со сверхзвуковой скоростью.

Парень из группы НИОР, которого я уже видел по телевизору три дня назад, давал интервью, стоя возле своего дома на Лонг-Айленде, откуда он, по его словам, следил за происходящим.

Он сказал:

— Этот мультик не имеет ничего общего с тем, что я видел. Абсолютно ничего общего.

Женщина, с которой беседовали на мосту, откуда она наблюдала за катастрофой, сказала:

— Я и вправду видела летевшие в океан потоки горящего топлива. Но сначала я увидела поднимавшийся в небо огненный столб.

Я вспомнил, как капитан Спрак тыкал пальцем в потолок, говоря: «Кажется, это называется движением „вверх“, не так ли?»

Остановив видеозапись, я вышел на балкон и посмотрел в ночное небо. Мой взгляд сразу же поймал сигнальные огни самолета, двигавшегося с запада на восток. Должно быть, лайнер направлялся в аэропорт Кеннеди. Я попытался представить себе, как этот самолет, неожиданно превратившись в огромный пылающий шар, начинает набирать высоту, оставляя за собой длинные огненные ленты бьющего из пробитых баков горящего топлива.

Скажу сразу: как ни старался я изменить созданную моим воображением картину и увидеть вместо объятого пламенем самолета устремившуюся вверх ракету, у меня ничего не получилось. Между первым и второй не было и не могло быть ни малейшего сходства. Не говоря уж о том, что это противоречило бы элементарным законам физики.

Я вернулся в гостиную, опустился в свое любимое кресло и погрузился в размышления. Так почему все-таки ФБР попросило ЦРУ сделать этот ролик? Нет, вопрос сформулирован неверно. Правильнее было бы спросить: обращалось ли вообще ФБР к ЦРУ с просьбой о создании подобного фильма? Или, напротив, это ЦРУ сделало ФБР предложение, от которого то не смогло отказаться?

Какую же цель ставили перед собой люди, показавшие этот фильм по национальному телевидению? Ответ был очевидным: объяснить двумстам свидетелям, что́ они видели в действительности, избавив их тем самым от возможных заблуждений.

Признаться, на моей памяти это был первый случай, когда ЦРУ проявило заботу о психическом здоровье травмированных увиденным свидетелей.

Но создатели фильма ставили перед собой и другую, куда более важную цель. А именно: внушить двумстам пятидесяти миллионам американцев, что все, о чем говорили свидетели, есть не что иное, как обман зрения.

Впрочем, этот фильм оказал и тот эффект, на который его создатели, возможно, не рассчитывали. Он поднял множество вопросов, ответов на которые в нем не было. В нем также легко было заметить логические несообразности, а кроме того, он противоречил свидетельским показаниям, которые дали под присягой двести граждан этой страны. Иногда чем меньше говоришь и показываешь, тем лучше.

Между прочим, если бы не этот тенденциозный фильм, я, возможно, поверил бы в версию о технических неполадках.

Я нажал на кнопку «воспроизведение», и картинка на экране ожила. В гостиную вошла Кейт.

— Пойдем спать, Джон.

— Что-то не хочется.

Она пододвинула стул, присела рядом со мной и взяла меня за руку. Последние фрагменты пленки мы просмотрели вместе.

Заключительная часть этого псевдодокументального фильма была не очень убедительной, оставляла без ответа множество вопросов и словно требовала продолжения.

Я выключил видеомагнитофон, и мы с Кейт некоторое время молча сидели в темноте.

Первой заговорила Кейт:

— Ну, что ты обо всем этом думаешь?

— Думаю, что сорок процентов этих материалов кажутся неубедительными, а еще сорок — чистой воды пропаганда и манипулирование общественным сознанием. — Помолчав, я добавил: — Как фильмы Оливера Стоуна.

— А оставшиеся двадцать процентов? — спросила Кейт.

— Содержат кое-какие любопытные факты, в связи с чем возникают некоторые вопросы, — сказал я и осведомился: — Куда, к примеру, подевалось с места катастрофы неустановленное скоростное судно?

— Такой факт имел место, — согласилась Кейт. — Несколько радаров засекли судно, уходившее на большой скорости из района аварии сразу после взрыва, — сказала она и добавила: — Большинство частных катеров и яхт, напротив, двигались к месту катастрофы, чтобы, если понадобится, оказать помощь. Военные же катера стояли у пирса, дожидаясь приказа направиться к месту падения самолета. Береговая охрана и ФБР обратились ко всем шкиперам, находившимся в этом квадрате, с просьбой дать свои координаты на момент катастрофы и рассказать о том, что они видели. Все суда откликнулись. Кроме одного.

Я сказал:

— Значит, это было то самое судно, с которого запустили ракету.

— Это все догадки.

— Конечно, вполне может быть, что люди на этом катере или яхте занимались тем же самым, что и парочка на пляже, и, когда началась суматоха, поторопились скрыться. — Помолчав, я добавил: — Знаешь, у меня начинает складываться впечатление, что в тот вечер на пляжах и находившихся неподалеку катерах и яхтах было немало людей, которые не хотели, чтобы их увидели вместе.

— Ты, стало быть, хочешь сказать, что единственным теплонаводящимся снарядом на исчезнувшем судне в тот вечер было то, что торчало между ног у какого-нибудь парня?

— В общем и целом.

Кейт ухмыльнулась и сказала:

— Между прочим, ты далеко не первый, кто высказал эту мысль. — Она сделала паузу, потом спросила: — А что ты скажешь об изготовленном в недрах ЦРУ анимационном фильме?

— Есть в нем кое-какие неувязки.

Кейт согласно кивнула.

— Хочу тебя сразу предупредить, что далеко не все свидетели дали одинаковые показания. Кое-кто видел два световых потока. Многие говорили о том, что световой столб поднялся выше самолета, потом изогнулся дугой и ударил по нему сверху. Другие утверждали, что огненный столб поднялся из воды строго вертикально и поразил «боинг» точно в брюхо. Большинство свидетелей говорили о двух взрывах: первом, послабее, и втором — значительно более мощном, — в виде огненного шара. Но некоторые люди заявили, что видели три или даже четыре взрыва. Нашлись даже такие, кто видел, как от самолета отвалилась носовая секция, но, что интересно, большинство свидетелей об этом в своих показаниях не упоминали. Кое-кто утверждал, что после первого взрыва самолет словно завис в воздухе, другие же ничего подобного не заметили. Кто-то видел, как после взрыва полыхающий самолет стал набирать высоту — это, кстати, подтверждается показаниями радара, — причем одни говорили, будто самолет сразу рухнул в море, другие — что он кувыркался при падении. Иными словами, свидетельские показания расходились в деталях — и порой весьма значительно.

— Вот почему я никак не могу понять, с какой стати ЦРУ вообще взялось за это дело и попыталось объединить столько противоречивых свидетельств. Чтобы все их объяснить, потребуется по меньшей мере дюжина подобных фильмов.

Кейт сказала:

— Полагаю, что ЦРУ основывалось прежде всего на официальном заключении, в котором ракета не фигурировала. Их специалисты показали, как примерно могли разворачиваться события. В данном случае они исходили из полученных от авиационных экспертов сведений, а показания очевидцев особой роли не играли. Эти люди просто обратились ко всем свидетелям сразу и сказали: вот что, ребята, мы видели в действительности. И поставили на этом точку.

— Понятно. Какой-то парень в фильме говорил, что свидетелей не пригласили ни на одно официальное слушание по этому делу. Это правда?

— Да. Я тебе больше скажу. ФБР провело только первоначальный опрос свидетелей. В бюро просто телефоны раскалились: очевидцы звонили, интересовались, когда их вызовут во второй раз. Многие, видя такое отношение, обратились в прессу, но тут же поняли, что и прессе они не особенно интересны — поскольку к тому времени правительственные чиновники уже заговорили о том, что причиной катастрофы стали технические неполадки. — Кейт тяжело вздохнула и добавила: — Никогда еще не видела, чтобы к таким надежным свидетелям проявляли такое недоверие.

Я обдумал ее слова и сказал:

— Чем больше свидетелей, тем больше расхождений в показаниях. В конце концов, они начинают противоречить друг другу. — Я потер переносицу и добавил: — Я бы предпочел иметь одного, ну двух хороших свидетелей вместо двух сотен.

— Одного хорошего свидетеля я тебе предоставила.

— Не спорю. Но люди часто видят то, что ожидают увидеть. Помнишь, что произошло летом 1996 года? За три недели до катастрофы рейса восемьсот, в Саудовской Аравии был взорван жилой комплекс Хобар-Тауэрс, где размещались американские военнослужащие. ФБР и так уже стояло на ушах из-за летних Олимпийских игр в Атланте. Все только и говорили, что об иранских и прочих террористах, готовящихся испортить нам спортивный праздник. Так о чем ты подумала, когда узнала об этом взрыве? Я лично — об атаке террористов. Думаю, ты тоже. А между тем мы с тобой тогда даже не были знакомы.

Помолчав некоторое время, Кейт сказала:

— На самом деле мы думали о том, что рассказали эти двести свидетелей.

— В этом-то все и дело! Они увидели то, что должны были, что готовы были увидеть. Если бы этот самолет упал в 1946-м, а не в 1996 году, все как один кричали бы о технических неполадках. В 1956-м сказали бы, что самолет сбила «летающая тарелка» или русский истребитель, поскольку в то время в обществе больше всего говорили именно об этом. В 1976-м или в 1986-м все утверждали бы, что на борту взорвалась бомба, поскольку тогда это случалось сплошь и рядом. Но в 1996 году причиной гибели самолета могла быть только управляемая боевая ракета, запущенная террористами с Ближнего Востока.

— Ты что — решил поиграть в адвоката дьявола?

— Я не его адвокат. Я он сам и есть.

Кейт улыбнулась и сказала:

— В таком случае тащи свой хвост в постель и сделай так, чтобы я не уснула со скуки.

Меня не нужно было просить дважды. Я катапультировался из своего любимого кожаного кресла и устремился в спальню.

Мы с Кейт забрались в постель и занялись любовью, отдаваясь этому занятию со всем пылом людей, которые пытаются избавиться от накопившейся за день негативной энергии. Слава Создателю, хоть это дело мы еще могли держать под контролем и даже достичь в нем хеппи-энда.

Глава 13

Рано утром мы — я в своем старом халате, а Кейт в сексуальной короткой рубашке — сидели на кухне, пили кофе и просматривали газеты. В окно било солнце.

После ухода Робин я отказался от «Таймс» и подписался на «Пост», в которой есть все, что меня интересует. Однако с появлением в этих апартаментах Кейт «Таймс» вернулась. Равно как и йогурты. Иногда мне кажется, что одно является обязательным приложением к другому.

Я потягивал кофе и читал репортаж о вчерашней мемориальной службе. Статья начиналась так:

Я продолжал читать пропитанные неискренним пафосом строки:

Наконец добравшись до конца статьи, я прочел:

Покончив со статьей, я протянул газету Кейт. Она некоторое время читала ее в полном молчании, потом подняла на меня глаза и сказала:

— Иногда мне кажется, что я тоже свихнулась на этом деле.

Ничего не ответив на замечание Кейт, я спросил:

— Как, говоришь, называется отель, где останавливалась та парочка?

Кейт ответила:

— Все, что ты узнал вчера, либо уже стало достоянием гласности, либо, как в случае с показаниями капитана Спрака, может быть затребовано на основании Закона о свободе информации. Что же касается названия отеля, то ни в каких официальных документах оно не фигурирует.

— Понятно. Но если бы фигурировало, как бы назывался этот отель?

— Он бы назывался «Бейвью-отель» в Уэстгемптон-Бич, — ответила Кейт.

— И что интересного ты там обнаружила?

— Повторяю: по отелям я не ездила. Я просто взяла телефон и стала обзванивать близлежащие гостиницы и мотели, спрашивая, не пропало ли у них покрывало, и оставляла служащим свой номер. Через некоторое время мне перезвонил один парень из «Бейвью-отеля», который сказал, что они и в самом деле недосчитались одного покрывала и что к ним уже приезжали федералы и показывали ему пропавшую вещь, но он не уверен, что это то самое покрывало.

Кивнув, я спросил:

— Полагаю, покрывалом дело не ограничилось?

— Федералы там все обшарили — и в регистрационную книгу заглянули, и кредитные карточки клиентов проверили, и о компьютерной базе не забыли. Парень из отеля пообещал держать язык за зубами и спросил, не нашли ли мы тех людей, которые запустили ракету.

— Увы, не нашли… Так как же все-таки звали этого парня?

— Лесли Розенталь. Он менеджер отеля.

— А почему ты, собственно, к нему не съездила?

— А потому, что, когда цепляешь кого-нибудь на крючок, бывает, и сам зацепишься. Этот самый мистер Розенталь — а может, кто другой — сразу же после моего звонка быстренько связался с ФБР, и меня на следующий день вызвали в некий офис на двадцать шестом этаже. Там какие-то парни из УПО, которых я не видела ни до, ни после этого, сказали, что я переступила известные границы, которых мне переступать не следовало, и предложили впредь заниматься лишь своими непосредственными обязанностями.

УПО — это Управление профессиональной ответственности ФБР. Уже одно его название — есть, согласитесь, в нем что-то оруэлловское — вызывает некоторый душевный трепет. УПО, грубо говоря, является аналогом отдела внутренних расследований Департамента полиции Нью-Йорка, где тоже стукач на стукаче и обстановка не самая располагающая. Так вот, меня не оставляла мысль, что упомянутый уже Лайэм Гриффит является сотрудником этого офиса.

Обдумав все это, я сказал:

— А эти парни, случаем, не предложили тебе перевестись в Северную Дакоту?

— Такая возможность всегда существует, — заметила Кейт. — Впрочем, эти парни были вежливы и всячески пытались дать мне понять, что я допустила лишь незначительную промашку, заслуживающую легкого порицания. Они даже похвалили меня за инициативность и предприимчивость.

— Ого! А ты, случайно, не получила повышение?

— Я получила вежливое предупреждение и совет не высовываться. Мне сказали, что этой версией занимаются другие люди, а мое дело — проводить опрос свидетелей.

— Ты еще легко отделалась. Один мой начальник примерно по такому же поводу швырнул в меня здоровенным скоросшивателем.

— В нашей конторе действуют более деликатно. Но, как бы то ни было, я приняла их слова к сведению. А кроме того, поняла, что слишком близко подошла к чему-то очень важному.

— Так почему в таком случае ты не стала раскручивать это дело?

— Потому что получила прямое указание этого не делать. Ты разве не слышал?

— А может, они просто проверяли тебя? Хотели услышать из твоих же собственных уст, что ты этого так не оставишь?

Немного подумав, Кейт сказала:

— А что? И такое возможно. Но тогда я думала, что, если из этого что-то выйдет, об этом дадут знать всей нашей команде. Как-никак, все мы делаем общее дело. Пять лет назад я не верила в теорию заговора.

— А сейчас веришь?

Кейт не стала отвечать прямо.

— Всякий, кто занимался этим делом, отдал ему часть своей души, но на тех, кто проводил опрос свидетелей, оно повлияло особенно сильно. Ведь нам пришлось выслушать сотни людей, которые видели, как ракета ударила в самолет, или считали, что видели. Многое из того, что мы услышали, казалось нам вполне убедительным, да и свидетели были абсолютно надежны. Вот почему мы так и не смогли принять официальное заключение о катастрофе, подписанное НКБТ, — не говоря уже о мультике, слепленном в ЦРУ. Думаешь, я была единственной, кого вызвали на ковер в ФБР или ОАС?

— А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, — сказал я. — Хотелось бы знать, какой процент несогласных с официальной версией в Департаменте полиции Нью-Йорка, а какой — в ФБР.

— Поначалу творилось что-то невообразимое. Объединенную группу следователей, в которую вошли люди из полиции Нью-Йорка и ФБР, перебросили на восточную оконечность Лонг-Айленда, где мы опрашивали свидетелей двадцать четыре часа в сутки. Места для всех не хватало, и многим прошлось ночевать прямо в машинах. Все местные отели были забиты под завязку, даже казармы береговой охраны использовались как общежития, — сказала Кейт. — Я сама провела две ночи в офисе оперативного центра береговой охраны в Моричес с четырьмя другими женщинами, пока нас с коллегой из ФБР не поселили в номер одного из соседних отелей.

— И с кем же тебя поселили?

— Этого парня зовут Джейсон Миллз.

— Ты жила в одной комнате с мужчиной?

Кейт улыбнулась.

— Нет, Джон. Просто я хочу тебя немного позлить. Но больше никогда не задавай мне вопросов о людях, с которыми я работала. Тебе не стоит с ними встречаться.

— Я тебя понял. И что же дальше?

— Мы не имели представления, какое количество свидетелей нам придется опросить. Только потом выяснилось, что их число приближалось к семистам. И было еще с полсотни таких, кто видел или слышал что-то относящееся к этому делу. Мы сначала даже не могли понять, кто заметил столб света, а кто — только взрыв и падение в воду горящих обломков. Но постепенно определились некие принципы классификации, и через несколько дней у нас была уже отдельная группа из двухсот свидетелей, видевших восходящий световой поток, — иначе говоря, поднимавшийся с водной поверхности огненный столб.

— И этих свидетелей, конечно же, допрашивали федералы?

— Верно. Но как-то так вышло, что в самом начале парням из Департамента полиции Нью-Йорка достались наиболее ценные свидетели, а федералам остались лишь совсем никчемные и ненадежные.

— О таком страшно и подумать!

Кейт проигнорировала мое исполненное сарказма замечание и продолжила:

— Итак, как я уже говорила, в конце концов мы их рассортировали, и те, кто видел огненный столб, перешли в ведение ФБР. Из них мы отобрали двадцать самых надежных — таких, кто настаивал на том, что огненный столб поднимался с поверхности океана. Вроде капитана Спрака. Все они были направлены в более высокие инстанции ФБР.

— И ЦРУ. К парням вроде Теда Нэша.

— Вероятно.

— Скажи, с этими свидетелями никаких несчастных случаев не произошло?

Кейт широко улыбнулась.

— Ни одного. Ты уж извини.

— Что ж, это не противоречит моей теории.

Я обдумал все, что узнал за утро, поразмыслил о закономерностях столь странного разделения труда между полицейскими и федералами, и вдруг мне пришло в голову, что ребятам из Департамента полиции Нью-Йорка куда чаще, чем агентам ФБР, приходится заниматься черной работой. Но стоит им наложить лапу на что-нибудь ценное, как свидетеля или материалы тут же передают федералам. Чтобы небожители не разгневались.

Я посмотрел на Кейт и сказал:

— Готов биться об заклад, что люди из полиции или ФБР, работавшие со свидетелями, которые видели огненный столб, и есть ядро группы, не верящей в официальное заключение о катастрофе.

— Нет никакой группы. — С этими словами Кейт отправилась в спальню, чтобы переодеться перед тем, как идти на работу. Я допил кофе и направился за ней.

Я пристегнул кобуру с девятимиллиметровым пистолетом системы «Глок» — точной копией того, который я носил, когда еще был полицейским инспектором. Кейт взяла «глок» сорокового калибра — это специальная модель для агентов ФБР. Ее пистолет больше моего, зато мой меньше заметен, а я парень очень скрытный и скромные размеры моей пушки меня вполне устраивают.

Потом мы надели пиджаки, Кейт взяла свой атташе-кейс, и мы вышли из квартиры.

Я никак не мог отделаться от мысли, что в доме 26 на Федерал-Плаза, куда мы направлялись, нас дожидаются человек шесть из УПО, от нетерпения пощелкивая костяшками пальцев.

Глава 14

Альфред, наш консьерж, поймал нам такси, и мы отправились в получасовую поездку к своему месту работы на Федерал-Плаза, 26, в Нижнем Манхэттене. Было 9 часов утра, и пробки на дорогах уже начали рассасываться.

По инструкции мы не должны вести никаких служебных разговоров в такси — особенно если водителя зовут Абдул. Имя таксиста было указано на висевшей у руля карточке, и я, чтобы убить время, спросил у него:

— Сколько времени ты живешь в этой стране, Абдул?

Мельком взглянув на меня, он ответил:

— Около десяти лет, сэр.

— Как ты думаешь, что случилось с рейсом восемьсот компании «Транс уорлд эйрлайнз»?

Кейт сказала:

— Джон, прошу тебя…

Я не обратил внимания на ее слова и повторил вопрос.

Абдул, поколебавшись, сказал:

— Это была ужасная трагедия, сэр.

— Совершенно верно. Как думаешь, «боинг» сбили ракетой?

— Не знаю, сэр.

— Полагаю, его сбили израильтяне, но все сделали так, чтобы выглядело, будто его сбили арабы. Ну, что ты скажешь на это?

— Скажу, что такое вполне возможно.

— То же самое произошло и в Торговом центре.

— Что ж, очень может быть.

— Джон, я…

— Итак, — сказал я Абдулу, — значит, ты думаешь, это была ракета.

— Ну… многие люди ее видели, сэр.

— А у кого, по-твоему, может быть такая мощная ракета?

— Не знаю, сэр.

— У израильтян. Вот у кого.

— Это вполне возможно.

— О чем говорится в заголовке арабской газеты, которая лежит у тебя на сиденье?

— Хм… Что-то о годовщине трагедии.

— И что же там пишут? Что это был несчастный случай? Или что это дело рук евреев?

— Журналисты не уверены… Но выражают соболезнования и задают разные вопросы.

— Я тоже.

Кейт сказала:

— Да ладно тебе, Джон.

— Просто я хочу немного взбодриться перед началом рабочего дня.

— А немного помолчать ты не хочешь?

Я заткнулся, и мы в полном молчании доехали до дома 26 на Федерал-Плаза.

Федеральное правительство и все правительственные служащие весьма трепетно относятся к положению и правам всякого рода меньшинств, вчерашних иммигрантов, коренных американцев, новорожденных щенков, лесных массивов, окружающей среды и тому подобным вещам. Но я лично далеко не так чувствителен, и мои представления о прогрессе и передовом мышлении остались где-то в той эпохе, когда в силу вступило правительственное постановление, запрещавшее полицейским выбивать показания из подозреваемых.

Несмотря на то что мы с Кейт Мэйфилд функционируем на разных частотах, какое-то общение между нами все же происходит, и за последний год, как я заметил, мы многому научились друг у друга. Теперь, например, она довольно часто употребляет слово «затрахал» и называет людей задницами, в то время как ваш покорный слуга проникается все большим интересом к тонким движениям души тех самых существ, каковых он прежде именовал почти исключительно болванами и тупицами.

Когда мы добрались до места, я заплатил Абдулу то, что ему причиталось, и добавил пять долларов за беспокойство, которое доставил ему своими расспросами.

Войдя в фойе сорокаодноэтажного здания, мы направились к охраняемым лифтам.

Надо сказать, что на Федерал-Плаза находится множество государственных учреждений, причем половина из них занимаются сбором налогов, которые идут на содержание другой половины. На этажах с двадцать второго по двадцать восьмой расположены офисы всевозможных силовых и секретных аналитических подразделений, и до них можно добраться только на специальных лифтах, отделенных от холла толстой стеной из пуленепробиваемого стекла, за которой помещается охрана.

Я небрежно помахал перед носом у охранников удостоверением и набрал код, после чего прозрачные стеклянные двери словно по волшебству раздвинулись.

Мы с Кейт вошли в образовавшийся проход и направились к семи лифтам, обслуживающим вышеназванные этажи. Никто из охранников не проявил желания более внимательно изучить наши удостоверения.

Мы вошли в пустой лифт и поднялись на двадцать шестой этаж.

Я сказал:

— Будь готова к тому, что нас могут по очереди вызвать в некий кабинет.

— С какой стати? Или ты полагаешь, что вчера вечером за нами следили?

— Об этом мы скоро узнаем.

Двери лифта открылись на двадцать шестом этаже, и мы оказались в небольшом коридоре. Охраны здесь не было. Возможно, на таком уровне ее и не должно быть — коль скоро вы уже и так проникли в святая святых.

Над головой, однако, помещались камеры слежения. Впрочем, тот парень, который следил за мониторами, вполне вероятно, получал шесть долларов в час и не имел никакого представления о том, кого видит на экране. Если, конечно, он вообще не пребывал в это время в объятиях Морфея.

Но кое-какие меры предосторожности все же были приняты. Так, прежде чем мы с Кейт вошли в свой коридор, нам снова потребовалось набрать секретный код.

Если честно, нельзя сказать, что безопасность в здании номер 26 по Федерал-Плаза с двадцать второго по двадцать восьмой этаж находится на высшем уровне. Я это к тому, что, будь я плохим парнем, мне ничего не стоило бы, приставив к спине миссис Мэйфилд ствол своего пистолета, проникнуть вместе с ней в коридор, не имея удостоверения и не зная секретного кода.

Насколько мне известно, уровень безопасности за последние двадцать лет почти не повысился ни здесь, ни в каком-либо другом правительственном учреждении — и это при том, что в мире идет война, в которой участвуем и мы.

Широкая публика имеет об этой войне лишь самое смутное представление. Хуже того, не лучше осведомлены о ней и те высокие правительственные инстанции, которые отвечают за ее ведение. Должно быть, по той причине, что в Вашингтоне никто не взял на себя труд сообщить им, что происходящие сейчас в мире события иначе как войной против Соединенных Штатов и их союзников не назовешь.

Вашингтон и средства массовой информации предпочитают видеть в атаках террористов никак не связанные между собой отдельные выступления фанатиков. Между тем даже идиот или политик, решивший наконец основательно поразмыслить над этой проблемой, заметят в их действиях определенную систему. Короче, чтобы разбудить это сонное царство, требуется или решительно настроенный человек, или какое-нибудь громкое дело, способное потрясти и всколыхнуть массы.

Это — мое частное мнение, сформировавшееся за время работы в данном учреждении. Возможно, этому способствовало и то обстоятельство, что я человек со стороны, работаю здесь недавно, а стороннему наблюдателю, как говорится, виднее. К тому же я бывший коп, а копы всегда и во всем ищут систему, чтобы, например, побыстрее взять какого-нибудь серийного убийцу или организатора уличной сети распространения наркотиков. Федералы же, судя по всему, рассматривают теракты лишь как действия разрозненных групп или психически неуравновешенных индивидов.

Но это не совсем так. Подобного рода акции имеют куда более зловещую подоплеку. Они направляются умелой рукой тех, кто не спит ночами, думая, как бы посильнее нас достать.

Надо признать, моя точка зрения в этих стенах не слишком популярна и работающими здесь людьми практически не разделяется. По крайней мере, еще не было случая, чтобы кто-нибудь представил по данной проблеме доклад или выступил на совещании с соответствующим заявлением.

Я остановился у фонтанчика с водой для питья и между глотками сказал Кейт:

— Если тебя будут о чем-либо спрашивать — босс или парни из УПО, — лучше всего говорить правду и ничего, кроме правды.

Кейт промолчала.

— Если станешь лгать, — продолжал я, — твоя ложь почти наверняка не совпадет с моей. Одна только правда избавит нас от необходимости звать на помощь адвоката.

— Да знаю я все это. Сама юрист. Но…

— Может, воды попьешь? — предложил я. — Я подержу ручку.

— Спасибо, нет. Послушай…

— Обещаю, что не буду толкать тебя лицом в фонтан…

— Брось ты эти шуточки, Джон, и стань хоть на минуту взрослым человеком! Вчера мы не сделали ничего предосудительного…

— Вот из этого и будем исходить. То, что мы вчера сделали, легко объяснить чрезмерным энтузиазмом и преданностью своему делу. Когда тебе начнут задавать вопросы, не вздумай вести себя так, будто в чем-то провинилась. Напротив, ты должна гордиться тем, что проявила столь бурную активность. Думаю, это их озадачит.

— Ты говоришь как настоящий социопат.

— Это хорошо или плохо?

— Во всяком случае, не смешно. — Помолчав, она добавила: — Пять лет назад мне уже говорили, чтобы я не лезла в это дело.

— Тебе следовало послушаться.

Мы пошли дальше по коридору, и я сказал:

— Я рассуждаю так: если мы и впрямь их как-то зацепили, сейчас они нас трогать не будут. Сначала последят — чтобы выяснить, что мы будем делать и с кем встречаться.

— Из-за твоих слов у меня развивается комплекс преступника.

— Я лишь пытаюсь втолковать тебе, как с наименьшими потерями выбраться из того, что ты заварила.

— Ничего я не заваривала. — Она посмотрела на меня и сказала: — Сожалею, Джон, если я…

— Об этом не беспокойся. Если Джон Кори не получил по башке, значит, у него был неудачный день.

Она улыбнулась, поцеловала меня в щеку и направилась к своему рабочему месту. Я смотрел, как она шла по проходу, по пути здороваясь с коллегами.

Мое рабочее место находилось в противоположном конце, в закутке, где размещались такие же, как я, детективы из Департамента полиции Нью-Йорка — как отставные, так и действующие, работавшие в ОАС по контракту.

Приветствуя своих приятелей и коллег, я думал о том, что разделение правоохранительных органов символизирует и размежевание их культурных традиций. И граница между ними куда шире, чем те десять футов коврового покрытия, которые разделяют две секции рабочего помещения.

Даже если не принимать все это в расчет, плохо было уже то, что нам с женой приходилось работать в противоположных концах комнаты, находясь, по существу, во враждебных лагерях.

Чтобы покинуть это учреждение, необходимо что-то предпринять, поскольку увольняться по собственному желанию мне совсем не хотелось. Тут я подумал, что неплохим поводом для того, чтобы меня с треском вышибли с работы, могло бы стать несанкционированное расследование катастрофы рейса № 800 компании «Транс уорлд эйрлайнз». Опять же и Кейт не заподозрит в этом попытку бегства с моей стороны. По непонятной для меня причине ей нравилось, что мы работаем вместе. Я хочу сказать, что иногда могу достать своими шуточками любого — даже другого полицейского. Но, между нами, Кейт, похоже, гордилась тем, что вышла замуж за одного из самых неуправляемых копов с двадцать шестого этажа.

Возможно, это было своеобразным бунтом с ее стороны, попыткой доказать Джеку Кенигу, СГА — специальному главному агенту, которого наши иногда называют еще СГЗ — специальной главной задницей, — что она, специальный агент Мэйфилд, самостоятельная творческая личность, а не один из множества винтиков в хорошо отрегулированном механизме ОАС.

Подумать только, сколько умных мыслей пришло мне в голову — а ведь нет еще и десяти утра!

Я ослабил узел галстука и задумался о том, какое выражение придать своему лицу… Судя по всему, я по уши в дерьме, а в такой ситуации нет ничего лучше, как изображать бьющий через край оптимизм и преданность делу.

Итак, я наклеил на физиономию соответствующее случаю выражение и направился к своему столу.

Глава 15

Обменявшись рукопожатиями с несколькими приятелями, я повесил пиджак на крючок и уселся за рабочий стол.

«Фирменного» запечатанного конверта, в котором мог бы находиться вызов к начальству, на столе не оказалось. Я включил компьютер, ввел пароль и просмотрел электронную почту, которая не содержала ничего, кроме обычных информационных писем. Иногда в них вкладывались какие-нибудь сообщения в оруэлловском духе, например: «Правительство призывает к новому мышлению в сфере борьбы с преступностью». Возможно, я и преувеличиваю, но подобные благоглупости, появляясь на экране, создают подчас эффект ирреальности окружающего мира.

Я прокрутил кассету автоответчика и обнаружил, что звонил мой информатор Гербил, палестинец по происхождению. Он сообщал, что у него есть для меня важная информация, которую он не может доверить телефону.

Гербил — его настоящее имя Эмад Саламех — как источник информации не представлял почти никакой ценности. Я так и не пришел к выводу, кто он — двойной агент, человек, желающий повысить самооценку, или просто жадноватый парень, рассчитывающий без особого труда срубить лишние двадцать долларов. А может, я просто был ему симпатичен. Ему нравилась итальянская кухня, поскольку он всегда назначал мне встречу в итальянском ресторане, где я, само собой, должен был за него заплатить.

Два последних звонка сорвались — или же звонивший, набрав номер, сразу бросал трубку. При этом его код у меня на определителе не высветился, что, как всегда в таких случаях, весьма меня заинтриговало.

Отодвинув телефон в сторону, я стал перебирать лежавшие передо мной на столе бумаги. Главным на этой работе является один из важнейших вопросов, занимающих человечество, — а именно: «Что делать?» Как сказал один мудрец (то есть ваш покорный слуга), «проблема ничегонеделания заключается в том, что никогда не знаешь, когда следует остановиться».

В убойном отделе только успевай поворачиваться: там на тебя постоянно давит груз совсем еще свежих и давнишних убийств. Но предотвращение террористических актов — задача совсем другого порядка.

После дела Асада Халила, моего последнего крупного дела, расследовавшегося год назад, я был включен в состав специальной группы, в которую вошла и Кейт. Единственной задачей вновь созданной группы был углубленный анализ этого случая.

Но прошел год. Все ниточки или завели не туда, или были потеряны и след давно остыл. Не желая зря тратить деньги налогоплательщиков, наш босс Джек Кениг стал подключать Кейт и меня к агентам, которые вели другие дела. В настоящее время я занимался надзором и наблюдением — то есть выполнял работу, которую ребята из Департамента полиции Нью-Йорка всегда делали за федералов. Кейт занималась анализом «возможных угроз» — что бы ни скрывалось за этими словами.

Наша группа когда-то занимала на этом этаже отдельную комнату рядом с командным центром, и все мы работали в тесной связке. Это означало, что я сидел на расстоянии вытянутой руки от Кейт и каждый день имел возможность смотреть в ее красивые глаза. Но теперь нас разделили, рассадили, и я вынужден пялиться на Хэрри Маллера, бывшего детектива отдела расследований Департамента полиции Нью-Йорка.

Я посмотрел на него и спросил:

— Хэрри, знаешь, что такое «умеренный араб»?

Хэрри в недоумении поднял на меня глаза.

— Что-что?

— Это парень, у которого патроны кончились.

Он хихикнул и как бы между прочим уронил:

— Заметь, это ты рассказал. — Потом добавил: — Ты это… следи за словами-то. — Помолчав, Хэрри спросил: — А знаешь, какая разница между арабским террористом и женщиной с автоматом?

— Какая?

— С арабским террористом всегда можно договориться.

Я хмыкнул, потом сразу посерьезнел и произнес:

— Сразу два неполиткорректных заявления. Оскорбление по расовому и половому признакам. Нужно следить за своими высказываниями, Хэрри.

Должен заметить, что арабо-мусульманская община Нью-Йорка на девяносто восемь процентов состоит из вполне цивилизованных и законопослушных граждан, но есть еще один процент потенциально опасных идиотов, которых использует в своих интересах второй процент — плохие или очень плохие парни.

Я в основном вел наблюдение за потенциально опасными идиотами и их же допрашивал. Но стоило мне накопать что-нибудь стоящее на плохих парней, как я сразу же должен был передавать эту информацию ФБР. А бюро, бывало, делилось этими сведениями с ЦРУ. Как вы понимаете, меня такое положение вещей не устраивало. Возможно, именно из-за этого я и невзлюбил свою работу — особенно после того, как Кениг распустил специальную группу. Вероятно, по той же самой причине я заглотил приманку в виде дела рейса № 800, которую забросила мне Кейт.

Раз уж мы заговорили об агентах ЦРУ, таких как покойный Тед Нэш, надо прямо сказать, что их у нас немного. Вернее, я их редко вижу, поскольку они обитают этажом ниже, а также в здании через дорогу — на Бродвее, 290.

При всем при том людей из ЦРУ время от времени подключают к нашим операциям. Когда их выводят из дела или когда я замечаю на их лицах испуг, меня охватывает ощущение необыкновенного счастья.

— Ты что вчера делал? — спросил меня Хэрри.

— Ездил на Лонг-Айленд на мемориальную службу.

— С чего бы это?

— Кейт работала над этим делом. С тех пор ездит туда каждый год. А ты, случайно, с этим делом не был связан?

— Нет.

— Но наверняка о нем слышал… В расследовании участвовало не менее пятисот человек. И знаешь, что в результате выяснилось? Что причиной катастрофы была техническая неполадка. Всего-навсего.

Хэрри промолчал.

Я же продолжил:

— На этой работе когда-нибудь станешь параноиком.

— А по-моему, мы уже все здесь параноики.

— Это верно… А ты чем сейчас занимаешься?

— Одним исламским благотворительным фондом. Такое впечатление, что собранные им деньги переправляют за границу какой-то террористической организации.

— Это противозаконно?

Хэрри рассмеялся.

— А я почем знаю? Полагаю, противозаконным является то, что деньги собираются на одно, а тратятся на другое. Проблема заключается в том, что организация, которой переводят деньги, вроде бы легальная, но проследить, где эти деньги оседают, трудно, почти невозможно. Это все равно что выяснять, куда уходят деньги с чековой книжки моей жены… Сейчас за передвижениями средств этих арабских благотворителей следит ФБР. А у тебя что?

— Кое-какие вопросы исламской культуры.

Хэрри снова рассмеялся.

Я же вернулся к лежащим передо мной бумагам. Это были очередные инструкции, с которыми нужно было ознакомиться.

Все по-настоящему интересующие меня материалы хранились в папках, которые федералы называют «досье» и держат в шкафах в запертой комнате. Чтобы получить к ним доступ, необходимо заполнить соответствующее требование, которое отрабатывалось незнакомыми мне людьми, после чего либо отклонялось, либо возвращалось вместе с нужной мне папкой.

Вынужден признать, что мой доступ к секретной информации имеет четко очерченные границы, поэтому мне ничего не оставалось, как заниматься делом Халила или другими, которые мне поручали. Это мешало мне отслеживать связи между текущими делами, находящимися в разработке в нашем отделе. Из соображений секретности каждый из нас занимался своим узким аспектом проблемы. По моему скромному мнению, отсутствие ретроспективы и широкого взгляда на вещи сказывалось на деятельности нашего отдела не лучшим образом. В полиции, например, все имеют доступ ко всем делам, и не нужно спрашивать разрешения, чтобы взять какое-нибудь из них с полки, будь оно хоть двадцатилетней давности.

Впрочем, особых причин для недовольства у меня не было. До сих пор, насколько мне известно, федералам удавалось ограждать Штаты от разгула глобального терроризма.

За исключением одного случая. Или двух. Или, быть может, трех?

Первым случаем был взрыв бомбы во Всемирном торговом центре. Это вызвало шок — как у общественности, так и в силовых ведомствах, но тем не менее почти все организаторы этого теракта были задержаны, предстали перед судом и теперь отбывают пожизненный срок.

Между башнями-близнецами воздвигли прекрасный гранитный памятник, посвященный памяти шести жертв теракта, — как раз в том месте, где взорвалась заминированная машина, только не в подземном гараже, а на поверхности.

Следующим был взрыв самолета компании «Транс уорлд эйрлайнз». Это могло быть делом рук иностранцев. А могло и не быть.

Было также дело Асада Халила, которое, с моей точки зрения, следовало рассматривать как проявление терроризма. Однако правительственные чиновники квалифицировали его как серию убийств американских граждан, совершенных субъектом ливийского происхождения на почве личной неприязни.

Когда речь заходит о национальной безопасности и борьбе с международным терроризмом — то есть сферах, изначально от меня далеких, мне остается только уповать на то, что люди, которые занимаются этой работой, делают ее хорошо. Но временами я в глубине души позволяю себе в этом усомниться.

Я встал, надел пиджак и сказал Хэрри:

— Пикни мне на пейджер, если начальству вздумается устроить какое-нибудь совещание.

— Куда это ты собрался?

— Выполнять особо опасную миссию. Предупреждаю, что могу не вернуться.

— Если все-таки вернешься, купи мне булочку с польской сосиской, ладно? Только без горчицы.

— Сделаю все, что в моих силах.

С этими словами я быстро вышел из комнаты, бросив взгляд на Кейт, самозабвенно созерцавшую монитор своего компьютера.

Хотя мы живем в эру мобильной связи, на улице еще можно обнаружить обыкновенные телефоны-автоматы. Я направился к одной из телефонных будок, находившихся на Бродвее. Было тепло, но на небе уже собирались тучи.

Достав свой сотовый телефон, я извлек из недр его памяти номер мобильника Дика Кернса, но позвонил ему по телефону-автомату.

Дик Кернс, в прошлом мой коллега по Департаменту полиции Нью-Йорка, уволился из ОАС несколько месяцев назад и сейчас был вполне гражданским человеком, работавшим по контракту на федералов. В его обязанности входила проверка благонадежности тех или иных типов.

— Алло? — сказал он.

— Это Служба расследований Дика Кернса?

— Она самая.

— Полагаю, у моей жены есть любовник. Вы бы не могли за ней проследить?

— Кто это? Кори? Узнаю тебя, старая задница.

— Я думал, ты занимаешься выслеживанием неверных супругов.

— Ты ошибся, но ради тебя я готов сделать исключение.

— Слушай, ты в обеденный перерыв занят?

— Занят, как всегда. А в чем дело-то?

— А сейчас чем занимаешься?

— С тобой разговариваю. Ты где?

— На улице. За пределами Федерал-Плаза, двадцать шесть.

— У тебя что-то срочное?

— Срочное.

В трубке повисло молчание, потом Дик сказал:

— Я дома, в Куинсе. — И добавил: — Я сейчас вообще все больше дома работаю. Очень удобно. Советую тебе об этом подумать.

— Я не могу болтать с тобой все утро, Дик. Выбирайся побыстрее в Чайнатаун. Помнишь наше местечко?

— Ты имеешь в виду «Низкий потолок»?

— Совершенно верно. Рядом с вьетнамским рестораном «Фак Ю». — Я повесил трубку, нашел торговца сосисками и купил у него две булочки с польскими сосисками — одну без горчицы.

Потом я вернулся на Федерал-Плаза и поднялся в свой офис. Передав сосиски Хэрри, я вышел в кафе-бар и взял чашку черного кофе. На стене висели плакаты из серии «Их разыскивает ФБР» на английском и арабском языках. На одном из них красовался Усама бен Ладен — тот самый парень, который стоял за нападением на американский эсминец «Коул» и взрывами в американских посольствах в Кении и Танзании. За его голову была назначена награда в пять миллионов долларов, которую, однако, до сих пор никто не получил, что, признаться, меня несколько озадачивало. За пять миллионов баксов большинство людей сдали бы даже родную мать или своего лучшего друга.

Еще больше меня озадачивал тот факт, что упомянутый бен Ладен не взял на себя ответственности ни за одно из тех преступлений, в которых его обвиняли. На его след вышло ЦРУ, и мне оставалось только гадать, как оно добыло неопровержимые улики его причастности к этим терактам. Но дело, в общем, было в другом. С некоторых пор группы террористов и террористы-одиночки — кстати, об этом мы вчера говорили с Кейт — перестали брать на себя ответственность за совершенные теракты, и взрыв «Боинга-747» компании «Транс уорлд эйрлайнз» мог оказаться из разряда таких вот «анонимных» дел.

Я всмотрелся в лицо изображенного на плакате Усамы бен Ладена. Зловещего вида парень, ничего не скажешь. Впрочем, почти все ближневосточные джентльмены с плакатов ФБР — а их было никак не менее дюжины — выглядели устрашающе. Может, все дело в том, что на подобном плакате всякий будет выглядеть как закоренелый преступник? В таком-то окружении и контексте!

Я перевел взгляд на портрет своего старого врага — Асада Халила по прозвищу Лев. Из всех ближневосточных террористов он единственный выглядел вполне нормальным человеком; более того, имел весьма ухоженную и даже благообразную внешность. Однако стоило всмотреться в его глаза, как становилось понятно, что это за фрукт.

В нескольких строчках под фотографией мистера Халила сообщалось лишь, что он убил множество американцев и европейцев в разных странах, и предлагалась награда за его поимку — жалкий миллион долларов. Если учесть, что этот сукин сын едва не отправил на тот свет вашего покорного слугу, сумма показалась мне почти оскорбительной.

Я вернулся в офис, уселся за стол и включил компьютер. Зайдя в Интернет, я набрал в строке поиска: «Рейс № 800 „Транс уорлд эйрлайнз“».

Парни из Отдела собственной безопасности время от времени проверяют, какие сайты посещает тот или иной сотрудник, но если они и впрямь начали нас пасти, то уже знают, что меня интересует.

Сайтов, связанных с этой катастрофой, в Интернете было столько, что даже для поверхностного ознакомления с ними понадобилось бы не меньше недели. Поэтому я решил первым делом зайти на веб-сайт группы НИОР и около получаса просматривал всевозможные материалы, так или иначе связанные с теорией заговора.

Потом я просмотрел несколько других сайтов, а также прочитал множество статей из газет и журналов, проводивших журналистское расследование причин этой катастрофы. Статьи, опубликованные в первые полгода, поднимали множество вопросов, ответы на которые так и не были даны в более поздних публикациях.

Я почувствовал на себе взгляд Хэрри и поднял глаза.

— Будешь это есть? — осведомился он.

Я отдал Хэрри вторую сосиску, вышел из Интернета и выключил компьютер.

Надев пиджак, я сказал:

— Вот черт! Зачитался и не заметил, что опаздываю на курсы исламской культуры.

Хэрри рассмеялся.

Я направился в закуток, к Кейт. Она повернулась ко мне, предварительно закрыв текст, который перед этим читала. Вероятно, это было секретное сообщение, которое мне видеть не полагалось, а может, письмо от приятеля.

— Мне нужно кое с кем встретиться, — сказал я.

Большинство жен спросили бы с кем, но она лишь поинтересовалась:

— Надолго?

— Нет. Если будешь свободна, приходи перекусить в «Экко». В час дня.

Она улыбнулась.

— Ты назначаешь мне свидание? Тогда я позвоню и закажу столик.

Я не стал на виду у всех целовать ее в щеку, лишь коснулся плеча кончиками пальцев.

Выйдя из здания, я купил номер «Дейли ньюс» и направился в сторону Чайнатауна.

Копы и агенты ФБР часто назначают встречи в Чайнатауне. Почему? Потому что там проще всего выяснить, есть ли за вами слежка. Если, конечно, ее ведут не азиаты. К тому же там все дешево. Я не знаю, где встречаются агенты ЦРУ, но подозреваю, что в клубе «Йель». Как бы то ни было, по пути от Федерал-Плаза я не заметил за собой слежки.

Я прошел мимо китайского ресторанчика под названием «Дим Сум Го», осмотрелся и только после этого, вернувшись ко входу, нырнул в дверь. Нью-йоркские копы окрестили это место «Низкий потолок». Войдя внутрь, я уселся за свободный столик в дальней части зала, откуда хорошо просматривался вход.

Зал ресторана, казалось, был переделан из холла дома, на первом этаже которого он располагался. Это было заведение, что называется, «для своих»: даже легкомысленных туристов, любителей экзотики, здесь не наблюдалось.

Полдень еще не наступил, и посетителей было мало. Те же, что сидели за столиками, явно были завсегдатаями. Они неторопливо потягивали напиток, издававший запах заплесневелой чайной заварки, и болтали на кантонском диалекте. Расположившаяся за другим столиком парочка переговаривалась на мандарине. Я разбираюсь в таких вещах.

В этом ресторане работала очень красивая и грациозная китаянка, которая не ходила, а словно плыла между столиками. Она подплыла ко мне, улыбнулась, и снова исчезла где-то в недрах ресторана, а на ее месте материализовалась старая уродливая карга в шлепанцах. Господь подчас бывает неоправданно жесток к женатым мужчинам, решил я и заказал чашку кофе.

Старуха, приняв у меня заказ, удалилась. Я раскрыл «Дейли ньюс» и стал просматривать раздел, посвященный спорту. Вчера вечером «Янки» выиграли у «Филлиз» со счетом 4:1. Как раз в это время Кейт таскала меня по всему Лонг-Айленду. Я пожалел, что, когда мы ехали в машине, не догадался послушать по радио репортаж с этого матча. С другой стороны, кто бы мог подумать, что основные события развернутся в дополнительное время?

Между тем на кухне вовсю шли приготовления к обеду. Мне показалось, что я слышал кошачье мяуканье, собачий лай и утиное кряканье. Потом раздались частые удары большого ножа о разделочную доску, и вскоре все стихло. Пахло, однако, с кухни хорошо.

Я читал газету, потягивал кофе и поджидал Дика Кернса.

Глава 16

Войдя в ресторан, Дик Кернс отыскал меня взглядом и, подойдя к столику, опустился на стул напротив. Мы обменялись рукопожатиями.

— Спасибо, что пришел, — сказал я.

— Нет проблем. Но в час мне надо быть в центре.

Хотя Дику под шестьдесят, волосы у него густые, зубы — свои, а не искусственные, а костюмы — шикарные. Сегодня он тоже выглядел что надо.

— Видел вчерашний матч с участием «Янки»? — спросил я.

— Угу. Отличная была игра. Сам-то смотрел?

— Нет. Работал. Как Мо?

— У нее все хорошо. Помнишь, как она изводила и себя и меня, когда я работал в убойном отделе, а потом в ОАС? Теперь я работаю дома, но она нашла новый способ мне досаждать. Устраивает скандалы из-за того, что я не беру ее с собой на ленч.

Я ухмыльнулся.

— А как твоя семейная жизнь? — спросил Дик.

— Великолепно. Спасает то, что мы занимаемся одним делом. — Помолчав, и добавил: — Главное, я в любой момент могу получить бесплатный юридический совет.

Дик улыбнулся.

— Ты и кое-что другое можешь получить. Она у тебя настоящая красотка.

— Каждый день благодарю Создателя за свое семейное счастье.

— Кстати, о советах по юридической части. Робин не объявляется?

— Время от времени. Уходя от меня, она прихватила с собой одну-единственную вещь — швабру, которую никогда не использовала для уборки, только для передвижения. Так вот, время от времени она пролетает на ней мимо моего балкона и машет мне рукой.

Дик рассмеялся. Когда с дружескими любезностями было покончено, я спросил:

— Тебе нравится то, чем ты сейчас занимаешься?

С минуту подумав, он ответил:

— Что ж, за большие дела я нынче не берусь. Живу тихо. Скучаю по ребятам, с которыми когда-то работал, но в принципе неплохо справляюсь и один. Порой бывает тоскливо, ведь мою работу разнообразной не назовешь. К тому же она у меня сдельная — чем больше дел просмотрел, тем больше зеленых получил. Проверяю людей, занимающих ответственные должности. Например, парней из Отдела безопасности аэропорта. Зарабатывают они мало, а служба у них связана с немалым риском и соблазнами…

— Ты сейчас говоришь как самый настоящий государственный служащий, который вынужден работать сверхурочно, — заметил я.

Дик ухмыльнулся.

— По крайней мере мне платят за конкретное дело, а не за часы, просиживаемые в учреждении. Кроме того, я действительно приношу пользу: в этом государстве уже давно пора подзатянуть кое-какие гайки.

— Мы живем в стране, которой Господь ниспослал удачу во всех начинаниях и два океана, — наставительно сказал я.

— У меня для тебя неприятная новость: удачи поубавилось, а два океана по нынешним временам не преграда.

— Может, ты и прав.

К нашему столику подошла старуха официантка. Дик заказал кофе и попросил принести пепельницу.

Прикурив, он поинтересовался:

— Ну, чем я могу тебе помочь? Тоже хочешь проверить на вшивость кое-каких придурков? В таком случае могу свести тебя с нужным человеком.

Мы встретились здесь вовсе не потому, что мне понадобилась непыльная работенка, и мы оба об этом знали, но если бы данный вопрос вдруг когда-нибудь возник, такая причина стала бы неплохой отговоркой.

Я сказал:

— Что ж, я был бы не прочь заняться чем-то вроде этого.

Старая китаянка принесла кофе. Дик сделал глоток, закурил вторую сигарету и начал рассказывать об особенностях своей работы. На тот случай, чтобы мне было что сказать, если бы меня вдруг стали расспрашивать об этом, предварительно подсоединив к полиграфу.

Мысленно отнеся свой следующий вопрос к категории: «О чем вы еще тогда говорили?», я сказал:

— Позволь перейти к сути. Мне нужна кое-какая информация о рейсе номер восемьсот компании «Транс уорлд эйрлайнз».

Дик промолчал.

Я продолжил:

— Я этим делом не занимаюсь и, как ты знаешь, не занимался и раньше. Им занималась Кейт, но она не хочет делиться со мной информацией. Вообще в ОАС вряд ли найдется человек, который бы согласился обсуждать со мной эту тему. Да я и сам не хотел бы там с кем-то об этом разговаривать. Но ты мой старый друг и частное лицо. Поэтому я и обратился к тебе.

Дик еще немного помолчал, потом сказал:

— Между прочим, я получаю свой кусок хлеба с маслом от федерального правительства.

— Я тоже. Поэтому давай поговорим как бывший коп с бывшим копом.

— Не втягивай меня в это, Джон. Да и себя под удар не подставляй.

— О себе я уж как-нибудь сам позабочусь. Что же касается тебя, ты ведь знаешь, что я никого не сдаю.

— Да знаю я. Но… между прочим, я подписал одну бумагу…

— Наплюй на бумагу, Дик. Дело-то закрыто. Теперь ты можешь говорить.

Но он снова замолчал.

— Послушай, Дик, мы с тобой не первый год друг друга знаем. Давай представим на минуту, что на свете нет ни ФБР, ни ОАС. И что я работаю над этим делом по собственной инициативе в свое свободное время и мне нужна твоя помощь. — Хотя сейчас я вроде бы и находился на государственной службе, приближалось время ленча, поэтому урегулировать данный вопрос со своей совестью мне было вполне по силам.

Дик некоторое время рассматривал кофейную гущу на дне своей чашки, потом спросил:

— Но какого черта? Зачем тебе все это нужно?

— Вчера я был на мемориальной службе. И чуть не расплакался. А потом ко мне подошел один парень, Лайэм Гриффит. Знаешь такого?

Дик кивнул.

— Ну так вот, он задал мне слишком много вопросов относительно моего присутствия. И меня разобрало любопытство.

— Это не причина, чтобы совать свой нос в это дело. Ты даже не представляешь, сколько людей из-за него полетело. А те, что остались, и слышать не хотят о новом расследовании. Только некоторые трахнутые парни вроде тебя полагают, что в правительстве кому-то есть дело до этого инцидента и там хотят узнать правду. Но это не так. Брось это дело, пока не поздно, Джон. Говорю тебе — брось!

— Я уже решил для себя, что займусь этим. Теперь я нахожусь на стадии, когда следует задавать вопросы.

— Что ж, в твоем распоряжении неделя, не больше. Потом парни с двадцать восьмого этажа начнут задавать вопросы тебе.

— Я отдаю себе в этом отчет. Но все равно спасибо, что предупредил. Я, правда, рассчитывал на твою помощь, но все понимаю. — Я посмотрел на часы. — Извини, мне нужно встретить Кейт. Мы договорились вместе пойти на ленч.

Дик тоже взглянул на часы и закурил очередную сигарету. С минуту мы оба молчали. Потом Дик произнес:

— Для начала позволь сказать тебе одну вещь: я не верю, что в самолет выпустили ракету, как не верю и в связанный с этим делом заговор. Однако у этого дела с самого начала была неверная направленность: ему придали политическую окраску. Те, кто ненавидел Клинтона, хотели, чтобы люди поверили в теракт. Это дало бы им возможность обвинить администрацию в слабости, в попытке скрыть неспособность силовых ведомств предотвратить атаки такого рода.

— Все это мне и без тебя известно. Хотя я и не занимался этим делом, но телевизор смотрел и газеты читал.

Дик криво улыбнулся и продолжил:

— Кроме того, слишком уж большую роль в нем с самого начала играло ФБР. Оно оттеснило всех — и НКБТ, и людей из береговой охраны, и военно-морской флот, — даже полицию. Это многим не понравилось и не могло не вызвать неприязни к самой конторе и ее методам. Как следствие стали распространяться слухи о заговоре в высших эшелонах власти, попытках скрыть улики и замести следы, о допущенных в ходе следствия ошибках — и тому подобное. Да ты все это знаешь не хуже меня. Потом к делу подключили ЦРУ, и не мне тебе говорить, сколько в связи с этим было сделано тревожных и даже панических выводов. Если разобраться, все это дело — просто какие-то языческие пляски вокруг костра, где каждый старался подпрыгнуть повыше и перекричать других. Если прибавить к этому заявления родственников погибших и вопли средств массовой информации, то легко понять, какое удручающее воздействие вся эта какофония оказала на широкую публику. Ничего удивительного, что она почувствовала себя обманутой, оскорбленной в лучших чувствах и не верила уже никаким заявлениям. При всем при том расследование шло своим чередом и, хотя тебе это, возможно, покажется странным, пришло к абсолютно верному заключению. — Помолчав, Дик добавил: — Это и вправду был несчастный случай.

— Ты так думаешь?

— Я в этом уверен.

— Почему в таком случае об этом деле боятся упоминать даже через пять лет после катастрофы?

— Я же говорю: при расследовании многие облажались. Да почти все проявили себя не лучшим образом. Так что если кто сейчас и заметает следы — то только следы собственной безответственности и некомпетентности.

— Иначе говоря, никто не пытается скрыть ничего существенного — просто кому-то выгодно протянуть время, чтобы кое-какие детали забылись и все утряслось.

Дик откинулся на спинку стула, ухмыльнулся и произнес:

— Что-то в этом роде.

— Тогда почему было задействовано так много людей из ЦРУ?

Он пожал плечами.

— Полагаю, дело в том, что поначалу все выглядело как акт агрессии со стороны иностранцев. А это сфера деятельности ЦРУ, не так ли?

— Совершенно верно. Но зачем в ЦРУ сняли этот дурацкий фильм?

— Не знаю. Тоже никогда этого не понимал. Хотя особенно над их мотивами не задумывался.

— Ладно. Теперь послушай, что я скажу. Если на минуту отвлечься от всего, что ты сказал, то главная проблема — это свидетели. Без свидетелей восстановленный в Калвертоне самолет и данные экспертизы можно считать неопровержимыми доказательствами, полностью подтверждающими выводы правительственной комиссии. Так?

Дик поиграл кофейной ложечкой, выдержал паузу, потом сказал:

— Так.

— Ты допрашивал свидетелей. Так?

— Так.

— Сколько?

— Десять.

— Сколько человек из этих десяти видели огненный столб?

— Шестеро.

— И ты пришел к выводу… Кстати, к какому выводу ты тогда пришел?

Он посмотрел на меня и сказал:

— Я пришел к выводу, что эти шестеро видели нечто — поток света или огненный столб, — поднимавшееся в воздух и двигавшееся по направлению к самолету, который через некоторое время после этого взорвался.

— Ну и как это вписывается в теорию случайного взрыва центрального топливного бака?

Дик сказал:

— Послушай, Джон, этот вопрос мне раз двенадцать задавали парни из ЦРУ и ФБР, да я и сам сто раз прокручивал его в мозгу и… — тут он улыбнулся, — и раз десять обсуждал с женой. Ты что, собственно, хочешь от меня услышать? Что случайный взрыв топливного бака — отговорка, дерьмо собачье? Так вот, я тебе этого не скажу. Как я уже говорил, я согласен с версией короткого замыкания, вызвавшего взрыв летучих паров топлива.

— Хорошо. Но если открутить назад еще немного… Что вызвало короткое замыкание?

— Оголенный провод.

— А может, ракета, пробившая блоки системы кондиционирования воздуха?

— Даже и думать об этом не хочу.

— Тогда давай вернемся к твоим свидетелям. Что они видели?

— Не знаю — да и они тоже. Но я, основываясь на мировом опыте расследования самых запутанных дел, прихожу к выводу, что кое-что они все-таки видели. Некое световое явление в небе. Что это было? Представления не имею. Может, метеор? Или петарда, которую запустил с катера или яхты какой-нибудь идиот? В таком случае все, что произошло потом, просто совпадение. Впрочем, как утверждается в фильме ЦРУ, люди могли видеть потоки горящего топлива или сам пылающий самолет.

— Большинство свидетелей — если не все — сходятся в одном: то, что было показано в фильме, сделанном специалистами ЦРУ, не имеет ничего общего с тем, что видели они, — сказал я.

— Ты, похоже, со вчерашнего вечера времени даром не терял. — Дик поближе наклонился ко мне и сказал: — Я не сомневаюсь, что обладаю достаточной квалификацией для опроса свидетелей. Хотя… хотя парни из ФБР и ЦРУ намекали мне, что восходящий световой поток появился в показаниях свидетелей только из-за неправильно сформулированных мною вопросов. Себя они, ясное дело, в подобном грехе не обвинили. Значит, в том, что двести человек видели одно и тоже, виноваты люди из Департамента полиции Нью-Йорка. Как тебе это нравится?

— Безумно.

Дик широко улыбнулся.

— Но как бы то ни было, по горячим следам вытряс я из свидетелей максимум возможного. Правда, потом дело пошло хуже — потому что они начитались газет и насмотрелись телевизора. Стали говорить что-то вроде: «Все произошло так быстро, я не уверена в том, что видела…» Или: «Это наверняка была управляемая ракета», — после чего подробно описывали красно-оранжевый столб пламени, белые клубы дыма, зигзагообразное движение — только что не раскраску самой ракеты. — Он пристально на меня посмотрел. — Мы были там, Джон. И допрашивали свидетелей. Но остается только гадать, сколько из них действительно что-то видели, сколько сказали правду, сколько забыли — по тем или иным причинам — о том, что видели, или, того хуже, вспомнили то, чего никогда не было.

— Я тебя понял. — Слова Дика навели меня на кое-какие мысли. Слишком часто мы занимаемся лишь тем, что находится прямо у нас под носом, забывая, что отсутствие каких-то фактов тоже может иметь значение. Это вроде той собаки, которая в ночь преступления почему-то не лаяла. Посмотрев на Дика, я сказал: — Никак не могу понять, почему в данном случае не было проведено судебное разбирательство. Как положено: с вызовом свидетелей, приведением их к присяге, записью показаний, публичными слушаниями с привлечением экспертов и независимых судей. Почему ничего этого не было сделано?

Дик пожал плечами.

— Откуда мне знать? Спроси у Джанет Рино.

Я промолчал. Дик добавил:

— Несколько публичных слушаний все-таки состоялось. А также было проведено множество пресс-конференций.

— Но это не были официальные судебные слушания или разбирательства специальной комиссии при конгрессе.

Дик криво улыбнулся.

— Ты имеешь в виду нечто вроде комиссии Уоррена? Ну, была такая комиссия, и разбирательство было, но кто убил президента Кеннеди, мы по-прежнему не знаем.

— Кое-кто знает. Моя бывшая жена. Проговорилась во сне.

— Это на нее похоже.

Мы с Диком почти одновременно расхохотались.

Потом он зажег очередную сигарету и произнес:

— Как-то я ездил по делу в Лос-Анджелес. Там в ресторанах и барах запрещается курить. Можешь себе представить? Я это к тому, что ни хрена не понимаю, куда катится эта чертова страна. Какие-то задницы выдумывают законы, а нормальные люди вынуждены им подчиняться. Мы, друг мой, постепенно превращаемся в овец, которыми помыкают все, кому не лень. В следующий раз издадут закон против пуканья. А что? Очень даже просто. И везде будут висеть таблички вроде: «Здесь не пукают. Газы вызывают серьезные заболевания носоглотки». Остается только спрашивать себя: что же дальше?

Я позволил Дику немного расслабиться, после чего спросил:

— Тебя хоть раз вызвали на одно из этих публичных слушаний?

— Нет. Но…

— А кого-нибудь из следователей или свидетелей, которых ты знаешь, вызывали?

— Нет, но…

— Когда ЦРУ делало свой фильм, оно привлекало к работе над ним свидетелей?

— Нет… но люди из ЦРУ говорили, что привлекало. Потом, когда многие свидетели стали обвинять их во лжи, они сказали, что использовали в работе письменные свидетельские показания.

— Скажи, неужели тебя все это нисколько не задевало?

— Разве что с чисто профессиональной точки зрения… Как я уже сказал, в расследовании было допущено множество ошибок. По этой причине люди вроде тебя продолжают им интересоваться и тем самым будоражат общественность. Чего делать не следует, поскольку, что бы ты там ни думал, это был лишь инцидент. Вот почему я настоятельно советую тебе оставить это дело.

— О'кей.

— Джон, — продолжал Дик, — я не принимал участия ни в каких заговорах или операциях прикрытия. И я предлагаю тебе бросить это дело по двум причинам. Первая: не было никакого преступления, как не было и заговора или специально разработанной операции по заметанию следов, так что расследовать тебе нечего. За исключением проявлений человеческой тупости. И вторая: мы старые приятели, и мне бы не хотелось, чтобы ты попал в какую-нибудь переделку. Скажи, ты и вправду хочешь навлечь на себя серьезные неприятности? Тогда сделай что-нибудь стоящее — к примеру, врежь Кенигу по яйцам.

— Уже врезал. Сегодня утром.

Дик рассмеялся, потом снова посмотрел на часы и сказал:

— Мне пора идти. Передай от меня привет Кейт.

— А ты от меня — Мо.

Когда Дик уже начал вставать, я воскликнул:

— Чуть не забыл! «Бейвью-отель». Покрывало с гостиничной кровати, найденное на пляже. Ничего в этой связи на ум не приходит?

Дик посмотрел на меня и сказал:

— Кое-что приходит. Но скажу сразу: вокруг этого чертова покрывала было столько слухов и сплетен, что даже средства массовой информации запутались. Вполне возможно, ты слышал то же, что и я.

— Расскажи, что ты слышал.

— Ну что я слышал? Пикантную историю о парочке, которая трахалась на пляже перед включенной видеокамерой. Говорят, эти двое вполне могли записать на видео и взрыв самолета. Местные копы поведали об этом нашим парням. Это все, что я знаю.

— А ты слышал о том, что эта парочка останавливалась в «Бейвью-отеле»?

— Что-то слышал… Мне пора идти, Джон.

Он встал со стула. Я сказал:

— Мне нужно имя.

— Чье имя?

— Да чье угодно. Какого-нибудь парня вроде тебя, который работал с этим делом, но, как и ты, вышел в отставку и вырвался из хватки федералов. Имя человека, владеющего информацией, которая могла бы оказаться мне полезной. Подойдет любая, включая слухи и сплетни. Помнишь, надеюсь, как работает эта система? Ты называешь имя, я беседую с этим парнем, он называет мне имя другого человека — и пошло-поехало…

Дик некоторое время молчал, потом сказал:

— Ты никогда не слушал добрых советов, Джон… Ладно, будет тебе имя. Мари Габитоси. Знаешь такую?

— Помню… Кажется, она служила в участке в южной части Манхэттена.

— Точно. Она также успела поработать в ОАС и уволиться из конторы — еще до того, как ты туда пришел. Сейчас она замужем, воспитывает двоих детей и занимается домашним хозяйством. Ей, как говорится, терять нечего, но и разговоры с тобой вряд ли принесут ей пользу.

— Где ее можно найти?

— Не знаю. Но ты ведь у нас детектив, не так ли? Разыщешь как-нибудь.

— Разыщу. Спасибо.

— Только не упоминай мое имя.

— Это само собой.

Дик направился было к двери, но потом неожиданно вернулся к столику и сказал:

— Мы с тобой беседовали об устройстве на работу, которая связана с проверкой благонадежности специально значимых служащих. Я позвоню кое-кому насчет тебя — специально на тот случай, если кто-то вдруг заинтересуется нашим разговором. Отправь мне свое резюме или что-нибудь в этом роде. Тебе даже могут прислать приглашение на интервью.

— А вдруг мне предложат место, которое ты сейчас занимаешь?

— Предложат — соглашайся.

Глава 17

Я отправился в «Экко» на Чамберс-стрит. Метрдотель узнал меня и сказал:

— Добрый день, мистер Мэйфилд. Ваша жена уже приехала.

— Которая из двух?

— Сюда, пожалуйста, сэр. — Он проводил меня к столику, за которым сидела Кейт, потягивая искрящуюся минеральную воду и просматривая «Таймс».

Я поцеловал жену в щеку и сел напротив.

Она сказала:

— Я заказала тебе «Будвайзер».

— Спасибо. — Иногда быть женатым парнем очень удобно.

Принесли «Будвайзер», и мы с Кейт чокнулись.

«Экко» — приятное заведение, хотя и несколько старомодное, которое посещают люди, работающие в Сити, в том числе юристы. Иногда сюда, к моему большому сожалению, заходят и адвокаты — вроде моей бывшей жены. До сих пор мне не приходилось сталкиваться здесь ни с ней, ни с ее отвратительным новым мужем, но в один прекрасный день я обязательно на кого-нибудь из них наткнусь.

Подошел официант и предложил меню, но мы сделали заказ, даже не заглянув в него. Кейт выбрала салат с тунцом, а я попросил принести жареного кальмара и пасту.

Я сижу на диете доктора Аткинсона. Харви Аткинсон — жирный дантист из Бруклина, и его жизненное кредо умещается в одной-единственной фразе: «Ешь то, что нравится, и всегда очищай тарелку до блеска».

Кейт сказала:

— Ты немного поправился.

— Тебе кажется. Из-за горизонтальных полосок на моем галстуке. — Похоже, я поторопился, превознося прелести семейной жизни.

— Ты должен правильно питаться и больше внимания уделять физическим упражнениям. — Наконец она сменила тему и спросила: — Ну как прошла встреча?

— Неплохо.

— Это как-то связано с вчерашними событиями?

— Возможно. — Я помолчал и, в свою очередь, задал вопрос: — Ты знаешь, кто допрашивал Лесли Розенталя, менеджера «Бейвью-отеля»?

— Пять лет назад я спросила о том же мистера Розенталя. Сначала его допрашивал детектив, чьего имени он не знал. Когда этот детектив понял, что покрывало, найденное на пляже, возможно, принадлежало этому отелю, он сообщил об этом федералам. Приехали трое, представившиеся агентами ФБР. Но вопросы задавал только один из них. Мистер Розенталь его имени не запомнил.

— Они не оставили свои визитки?

— Нет. Так по крайней мере сказал мистер Розенталь. По его словам, они допросили прислугу, проверили регистрационные книги и заглянули в компьютер, сделав копии всех последних записей. Думаю, они хотели выяснить, не было ли на пляже, кроме этой парочки, кого-то еще из постояльцев, чтобы понять, кто мог вести там съемку и случайно записать на видео подробности катастрофы.

Я сказал:

— Мы по-прежнему не знаем, удалось ли людям из ФБР установить личность тех двоих и побеседовать с ними. Однако чутье говорит мне, что удалось. Так что если мы даже выясним, кто были эти мужчина и женщина, наверняка окажется, что они ни о чем знать не знают или просто бесследно исчезли.

Кейт промолчала.

— Видеопленка тоже скорее всего исчезла — если она вообще существовала.

— Даже если это так, мы… должны в этом лично убедиться. Знаешь, Джон, я никогда не думала, что нам удастся раскрыть тайну катастрофы рейса восемьсот. Но мне всегда хотелось разыскать этих людей и… поговорить с ними.

— Но зачем?

— Не знаю… И, возможно, не узнаю, пока не встречусь с ними.

— Это соответствует одной из моих версий. Придумай свою собственную.

Кейт улыбнулась.

— Ты всегда оказывал сильное влияние на мой мыслительный процесс.

— Ты тоже.

— Что-то я не замечала.

После того как официант принес закуски, я спросил:

— Как думаешь, мистер Розенталь все еще работает в «Бейвью-отеле»?

— Я знаю, что он там работает. Каждый год справляюсь, не уволился ли. Кроме того, я проверила его послужной список, и мне известно, где он живет и все такое прочее. — Она посмотрела на меня и сказала: — Я не занимаюсь этим делом, но собираю всю новую информацию, которая имеет к нему отношение.

— И где же ты ее хранишь?

— Вот здесь. — Она постучала себя пальцем по лбу.

— В таком случае, — сказал я, — поведай, что еще там хранится.

— Я тебе уже вчера об этом говорила. И вообще — будет лучше, если ты станешь задавать вопросы, а я буду на них отвечать. Но прежде чем получить ответы, тебе следует основательно обдумать и правильно сформулировать вопросы.

— Тебе об этом сказали гадалки?

— Ты отлично понимаешь, что я имею в виду.

— О да! Я тебя понимаю. Ты хочешь, чтобы я работал с этим делом так, словно его только что открыли. Но это старое дело, «холодное», как говорили у нас в полиции. А я никогда не занимался расследованием «холодных» дел. Я всегда приезжал на место преступления, когда труп еще не остыл.

— Помолчи, прошу тебя. Я же ем. — Кейт поднесла вилку с салатом к моему лицу. — Вот, попробуй-ка это.

Я открыл рот, и она запихнула в него кусок тунца с овощами.

Когда я проглотил салат, Кейт сказала:

— Теперь можешь задать следующий вопрос.

— Ладно. Ты когда-нибудь обсуждала это дело с Тедом Нэшем?

— Ни разу.

— И за обедом тоже?

— Я бы не стала разговаривать с ним на эту тему даже лежа в постели.

Я никак не прокомментировал это заявление, но сказал:

— Надо будет ему позвонить.

— Он же умер, Джон.

— Я знаю. Но мне хочется слышать это снова и снова.

Кейт посмотрела на меня укоризненно.

— Это не смешно, Джон. Возможно, Тед тебе и не нравился, но он был опытным и преданным делу агентом. И отлично соображал.

— Уж после этих слов я обязательно ему позвоню.

Подошел официант. Я заказал еще одну кружку пива, после чего вновь накинулся на пасту с кальмаром.

— Может, поешь моих овощей? — предложила Кейт.

— Однажды, когда Джеффри Дахмер обедал со своей матерью, она сказала ему: «Не нравятся мне что-то твои приятели, Джеффри». «Тогда, — ответил он, — поешь овощей».

— Дурацкий анекдот.

— Дурацкий или нет, но в другой компании обычно смех вызывает. — Тут я сразу посерьезнел и сказал: — Насколько я понимаю, с Лайэмом Гриффитом ты это тоже не обсуждала?

— Я об этом ни с кем не говорила. За исключением парней с двадцать восьмого этажа, которые сказали мне, что это не моего ума дело.

— Понятно. И ты, значит, решила, что это должно стать делом моего ума.

— Только в том случае, если ты сам этого захочешь. В настоящий момент мне представляется, что все сводится к той парочке. Но если окажется, что этих двоих нашли и они ничего не видели, ничего не знают и ничего не снимали, тогда, значит, и делу конец. Все остальное — свидетельские показания и данные экспертизы — анализировалось уже миллион раз. Но эти двое — кем бы они ни были и чем бы на пляже ни занимались — все-таки оставили на покрывале крышку от объектива видеокамеры… — Кейт наклонилась ко мне и спросила: — Как ты думаешь, эти люди вели видеозапись? И могли они снять то, что видели остальные свидетели — вернее, говорили, что видели?

— Если запись и вправду велась, все зависит от того, где располагалась видеокамера и какой участок неба был заснят. Потом еще могут возникнуть проблемы с качеством записи — резкостью, расстоянием до объекта съемки и тому подобное. Но предположим, что все волшебным образом совпало, видеозапись получилась качественная и существует в действительности… Тогда что?

— Что значит «тогда что»? Тогда двести свидетелей получат возможность просмотреть видеозапись и…

— Вместе с этими двумястами свидетелями видеозапись наверняка просмотрят люди из ФБР и ЦРУ, а также их эксперты. Должен же кто-то дать разъяснения в связи с этим, не так ли?

— Не понадобится никаких разъяснений. Он все сам за себя скажет.

— Неужели? — осведомился я. — В любительском видеофильме, снятом в сумерках видеокамерой, которая, как я предполагаю, была установлена на неподвижном штативе, — исходя из того, что парочка в тот момент занималась кое-чем другим, — может и не оказаться того, на что ты так рассчитываешь. Послушай, Кейт: все эти пять лет ты занималась поисками чаши Святого Грааля. Она, быть может, и существует в действительности, но тебе, вероятно, так и не удастся ее найти. Но даже если ты ее найдешь, она — и такое тоже возможно — скорее всего окажется лишенной всех своих магических свойств.

Кейт ничего не ответила, и я продолжил:

— Ты что-нибудь слышала о фильме Запрудера?

Кейт кивнула.

— Значит, ты помнишь, что парень по фамилии Запрудер снял на кинопленку тот момент, когда кортеж президента Кеннеди проезжал мимо Техасского книгохранилища. Запрудер тогда вел съемку восьмимиллиметровой ручной кинокамерой фирмы «Белл энд Хауэлл». Длительность этого фрагмента составляет ровно двадцать шесть секунд. Надеюсь, ты его видела?

Кейт опять кивнула.

— Представь, я тоже. Я даже видел этот фрагмент в цифровой записи, прокручивавшийся на замедленной скорости. Естественно, сразу возник вопрос, сколько всего было выстрелов и откуда стреляли. И что интересно, все отвечали на этот вопрос по-разному.

Кейт еще с минуту хранила молчание, потом сказала:

— Тем не менее мы ничего не можем сказать о записи, сделанной той парочкой, пока не найдем ее и не просмотрим.

Официант убрал тарелки прежде, чем я успел доесть остатки пасты с кальмаром. Тогда я переключился на пиво, а Кейт, сделав глоток искрящейся минеральной воды, глубоко о чем-то задумалась.

Я склонялся к мысли, что Кейт сообщила-таки кое-кому о своих догадках в связи со сделанной на пляже видеозаписью и люди, которым она об этом сказала, разделяли ее уверенность в том, что разгадка тайны рейса 800 заключена именно в этой видеопленке.

И здесь на сцене должен был появиться не кто иной, как Джон Кори — скептик, циник, реалист и даже отчасти шут, норовивший обратить все в фарс. Тут, правда, необходимо заметить, что я живу на свете на четырнадцать лет дольше Кейт Мэйфилд и многое повидал, возможно, даже слишком многое. Я пережил множество разочарований — и как коп, и как человек. Я видел разгуливавших на свободе убийц и знаю, что сотни преступлений или остаются нераскрытыми и отправляются в архив, или сходят преступникам с рук. Кроме того, я видел лгавших под присягой свидетелей, не слишком компетентных следователей и прокуроров, неквалифицированных экспертов, психически неуравновешенных адвокатов, глупых судей и тупых присяжных.

Но я видел на службе и кое-что хорошее: иногда судебная машина срабатывала, как хорошо отрегулированный и смазанный механизм, и тогда истина и справедливость торжествовали. Увы, такие случаи были до обидного редки.

Когда нам принесли кофе, Кейт спросила:

— Это правда, что в полиции существует негласное правило не выдавать своих?

— Никогда о таком не слышал.

— А может один коп полностью довериться другому?

— Так оно и происходит в девяноста девяти процентах случаев. Впрочем, когда речь заходит о женщинах-полицейских, этот показатель снижается до пятидесяти процентов. Но к женскому персоналу ФБР это, ясное дело, не относится.

Кейт улыбнулась, наклонилась ко мне и сказала:

— В объединенной группе, расследовавшей обстоятельства катастрофы, было не меньше сотни копов, которые работали на Лонг-Айленде. Столько же занимались этим делом, оставаясь в городе. Среди них наверняка найдутся люди, которым известно кое-что ценное.

— Я тебя понял.

Она взяла меня за руку и произнесла:

— Если станет уж слишком горячо, бросай это дело. Ну а если попадешь в беду, обещаю, что возьму вину на себя.

Я не знал, как быть: то ли пропустить ее слова мимо ушей, то ли напомнить ей, что если бы не это дело, к которому она меня всячески подталкивала, то ни о какой беде — даже предполагаемой — мы бы сейчас не говорили. Сказал я, однако, другое:

— Послушай, помимо желания узнать правду, добиться справедливости и тому подобного, что еще заставляет тебя продолжать копаться в этом деле?

— Какая же еще тебе нужна мотивация? — удивилась Кейт. — Конечно, мной движет исключительно стремление к правде и справедливости. Ну а если это был террористический акт, совершенный гражданами другого государства, то еще и патриотические чувства. Разве этого мало?

Правильным ответом в данном случае было бы «мало». Именно это Джон Кори и сказал бы лет двадцать назад. Но сейчас я пробормотал нечто маловразумительное вроде: «Да, похоже, что так…»

Кейт мое бормотание не понравилось, и она сказала:

— Ты должен верить в то, что делаешь, и знать, зачем это делаешь.

— Хорошо, я скажу тебе, зачем это делаю. Я занимаюсь расследованиями, потому что мне это нравится. Работа детектива тренирует ум, будит воображение и позволяет испытать чувство интеллектуального превосходства над теми болванами, которые нами командуют. Это к вопросу о моей приверженности правде и справедливости. Иными словами, иногда я делаю добрые дела, но мотивация у меня другая. При этом, конечно, правда и справедливость полностью не игнорируются, но остаются как бы на заднем плане. Так что если ты собираешься заниматься этим исключительно из любви к истине, то, как говорится, флаг тебе в руки. Только не думай, что я способен разделить твой идеализм.

Кейт молчала не меньше минуты, потом сказала:

— Я принимаю твою помощь даже на таких условиях. Что же касается твоего цинизма, то над его искоренением мы сможем поработать в другое время.

— О'кей. Так и порешим: я буду делать дело, а ты — сидеть тихо и не высовываться. И если меня из-за этого даже выгонят с работы, я буду продолжать заниматься этим делом — как частное лицо. Если подумать, так будет даже удобнее — для нас обоих.

Кейт спросила:

— Ты идешь на это ради меня? Хотя бы отчасти?

— Отчасти ради тебя, отчасти ради себя…

— Может, уделишь десять процентов правде, справедливости и своей стране?

— Пять.

— Хорошо, согласна и на это.

Не люблю, когда люди, особенно женщины, покушаются на мой тяжело выстраданный цинизм. Я-то знаю, что движет мной в критических ситуациях. Между тем двигаться мне, судя по всему, в ближайшее время предстояло немало.

Глава 18

Я проводил Кейт до подъезда дома номер 26 на Федерал-Плаза и сообщил:

— Мне надо сделать несколько звонков из телефона-автомата. Так что увидимся позже.

Она посмотрела на меня и сказала:

— У тебя сейчас такой отстраненный вид… Ты всегда так выглядишь, когда затеваешь что-то серьезное.

— Просто я немного осовел от съеденной за обедом большой порции пасты. Прошу тебя, дорогая, не пытайся больше читать у меня по лицу. Это меня нервирует.

Кейт улыбнулась, чмокнула меня в щеку и вошла в здание.

Я направился к ближайшей телефонной будке на Бродвее и, выловив из кармана брюк несколько монеток, снял трубку. Я еще помню времена, когда у телефонов-автоматов выстраивались очереди, но теперь, когда мобильники есть у всех — даже у бомжей и бродяг, — телефонные будки пусты, как исповедальни в соборе Святого Патрика.

Опустив в прорезь двадцатипятицентовую монету, я набрал номер своего бывшего напарника Дома Фанелли, работавшего в южной части Манхэттена.

— Алло? — послышался в трубке его голос.

— Дом?

— Ага, пропащий, объявился! Давненько ничего о тебе не слышал. Ты где? По-моему, нам необходимо срочно хлебнуть пива.

— Ты сейчас в офисе?

— И что с того? У нас все будут рады с тобой повидаться. Особенно по тебе скучает лейтенант Вулфи. У него скопилось столько бумажной работы…

— Мне нужна дружеская услуга.

— Считай, то, что тебе нужно, уже у тебя в кармане. Немедленно приезжай.

— Не могу. Я должен…

— Ты свободен сегодня вечером? Я нашел в Челси великолепное местечко. Называется «Тоник». Туда такие телки захаживают…

— Я женился, Дом.

— Без дураков? И когда же?

— Ты же был на свадьбе, Дом.

— Ах да! Что-то такое припоминаю… Ну и как там Кейт?

— У Кейт все хорошо. Шлет тебе привет.

— Она меня терпеть не может.

— Напротив, она от тебя без ума.

— Скажешь тоже…

Трудно поверить, что этот недалекий и глуповатый на первый взгляд парень настоящий ас сыскного дела. Но это действительно так. Сказать по правде, я многому у него научился. Например, как разыгрывать из себя идиота.

— Как Мэри?

— Понятия не имею. Может, ты о ней что-нибудь слышал? — Тут Дом захохотал. Он всегда первый начинал смеяться над собственными шутками — так уж у него было заведено.

— Но если серьезно, я за всю свою семейную жизнь ни разу не сходил на сторону.

— Ты у нас настоящий рыцарь, Дом. Послушай…

— Как там дела на Федерал-Плаза, двадцать шесть?

— Великолепно… Кстати, ты мне напомнил. Позавчера я видел капитана Стейна. Он все еще надеется, что ты перейдешь в ОАС, и держит для тебя место. Только никак не дождется твоих бумаг.

— Господи, мне казалось, я давно уже их отослал… Или нет? Никогда себе не прощу, если из-за собственной небрежности упущу шанс поработать на ФБР!

— Что и говорить, работа прекрасная. Но неужели тебе еще не надоело иметь дело с людьми, которые убивают других?

— Мне это надоест не раньше, чем тебе.

— Ладно, замнем. Ты помнишь?..

— Ох, чуть не забыл! Те два испанских джентльмена, которые просверлили в тебе несколько дырок… Похоже, я нащупал ниточку, которая может к ним привести.

— Какую ниточку?

— Позволь уж мне самому с этим разобраться. У тебя наверняка и без того дел полно. Но как только у нас все будет готово, я тебе позвоню.

— Если не забудешь…

Дом рассмеялся, потом как-то сразу посерьезнел.

— Каждый раз, когда я вспоминаю, как ты лежал на улице, истекая кровью…

— Позволь, Дом, еще раз поблагодарить тебя за то, что спас мне жизнь. А также за то, что помог устроиться в ОАС, где я познакомился с Кейт. Я ничего не упустил?

— Да вроде нет. Но у нас не принято считаться, Джон, и ты отлично об этом знаешь. Если тебе что-нибудь нужно, я всегда к твоим услугам. Уверен, если я обращусь к тебе за помощью, ты мне тоже не откажешь. Итак, чем могу быть полезен?

— Я уж и забыл, что мне от тебя нужно.

Дом в очередной раз залился смехом. Потом, отсмеявшись, спросил:

— Это имеет отношение к делу Халила?

— Нет.

— Между тем этот сукин сын способен нанести удар, когда меньше всего этого ждешь.

— Спасибо, что предупредил. Скажи… — Тут в трубке послышался предупредительный щелчок, и мне пришлось скормить автомату еще одну монету. — Ты помнишь Мари Габитоси?

— Как же, помню. Отличная у нее была задница… Ее еще трахал парень по фамилии не то Куловски, не то Ковальски. Он был женат, и когда его жена об этом узнала, то…

— Послушай, мне нужно ее разыскать. Она сейчас замужем и…

— Да знаю я все. Она вышла замуж за типа, который не имеет никакого отношения к нашему ведомству, и сейчас живет… сейчас живет где-то на Стейтен-Айленде. А зачем она тебе?

— Чтобы это узнать, мне сначала нужно с ней поговорить.

— Глубокая мысль. Но никак не могу взять в толк, почему именно я должен ее разыскивать. Ты-то в своей конторе способен найти любого человека в этом городе меньше чем за час. И потом, почему ты звонишь мне из телефона-автомата? Что вообще происходит, Джон? Ты опять во что-нибудь вляпался?

— Нет. Просто выполняю одно поручение на стороне.

— Правда? И на какой такой стороне нынче можно разжиться халтурой?

Я посмотрел на часы. Чтобы успеть на трехчасовой паром до Стейтен-Айленда, мне необходимо заставить Фанелли заткнуться, но это легче сказать, чем сделать.

— Послушай, Дом, — сказал я. — Долго разговаривать с тобой по телефону я не могу. Что же касается пива, то мы с тобой обязательно опрокинем по паре кружек — но на следующей неделе. Может, мне к тому времени понадобятся еще кое-какие сведения. Пока же, будь добр, узнай, где живет Мари Габитоси, и позвони мне на мобильный. Хорошо?

— Подожди немного. Может, и звонить не понадобится. Дело в том, что у меня есть кое-какие связи в «рулевой будке».

Мне пришлось подождать несколько минут. «Рулевой будкой» назывался отдел кадров на Полис-Плаза, 1. Уж и не знаю, почему этот отдел Департамента полиции Нью-Йорка получил такое прозвище, но сейчас спрашивать об этом было как-то неудобно. Этот вопрос надо было задавать лет двадцать назад, когда я только начинал свою карьеру копа. Но как бы то ни было, тому, кто имеет знакомых в «рулевой будке» — а Дом Фанелли был знаком с половиной города, — не составит труда быстро получить любую справку относительно личного состава полицейского управления.

Фанелли снова взял трубку и сказал:

— На самом деле Мари Габитоси со службы не увольнялась. Просто с января 1997 года она находится в отпуске по уходу за ребенком. Ее фамилия по мужу — Лентини. Муж — человек штатский, отрада тещи… Я все пытаюсь вспомнить, что произошло с Ковальски, когда жена узнала о его шашнях с Мари…

— Дом, дай мне скорее номер ее чертова домашнего телефона.

— Мне сообщили только номер ее сотового, а адреса не дали. Записываешь?

Он продиктовал мне номер, и я сказал:

— Спасибо, Дом. Перезвоню тебе на следующей неделе.

— Или раньше, если вляпаешься в какое-нибудь дерьмо. Так или иначе, но ты должен рассказать мне о том, чем сейчас занимаешься.

— Расскажу. Обязательно.

— Ну, будь здоров. Береги себя.

— Только этим и занимаюсь. — Я повесил трубку, бросил в автомат еще одну монету и набрал номер, который дал мне Фанелли. В трубке три раза пикнуло, потом послышался женский голос.

— Алло?

— Мари Габитоси, пожалуйста.

— Говорите. Кто это?

— Джон Кори. Если помните, мы с вами одно время работали в южном Манхэттене.

— Кажется, что-то припоминаю… Что вы хотите?

На заднем плане заходились от крика по крайней мере двое ребятишек.

Я сказал:

— Мне бы хотелось поговорить с вами об одном старом деле. Мы можем где-нибудь встретиться?

— Можем. Найдите мне няньку, и я готова пить с вами хоть всю ночь.

Я рассмеялся и сказал:

— Вообще-то моя жена могла бы посидеть с вашими детьми.

— Если не ошибаюсь, ваша жена — адвокат. Поэтому было бы неплохо узнать, сколько она берет в час за такую работу?

— С адвокатом мы развелись. Теперь у меня другая жена.

— Неудивительно. Вы меня, конечно, извините, но ваша первая слишком уж задирала нос. Помните ту вечеринку, когда мы провожали на пенсию Чарли Гриббса?

— Помню. Но тогда она хлебнула лишнего — вот и выделывалась. Послушайте, почему бы мне прямо сейчас не подъехать к вам на Стейтен-Айленд? Если это, конечно, удобно?

— В принципе удобно… только вот дети с ума сходят.

— Я люблю детей.

— Вряд ли вам понравятся эти двое. Может, я могу сообщить вам все необходимое по телефону?

— Я бы предпочел поговорить с вами с глазу на глаз.

— Видите ли… Джо, мой муж… не любит, когда мне напоминают о моей прежней работе и заводят соответствующие разговоры.

— Но вы же не уволились с работы, Мари, а всего лишь находитесь в отпуске. Так что вести такие разговоры вам хотя бы изредка все-таки приходится.

— Ну ладно… приезжайте. Вы на паром успеете?

— Вроде бы.

— А как же вы вернетесь на работу?

Мне не хотелось отвечать на этот вопрос, тем более говорить о своей работе, но я считал, что обязан это сделать.

— У меня свободный график. Я агент ОАС и работаю по контракту.

В трубке повисло молчание. Потом женщина сказала:

— Я проработала в ОАС всего шесть месяцев и за это время участвовала в расследовании двух дел. Вас какое интересует?

— Последнее.

В трубке опять помолчали, потом Мари сказала:

— У меня такое чувство, что вы проводите неофициальное расследование.

— Так и есть. Дело ведь закрыто, и вы наверняка в курсе. Я узнал ваше имя от одного парня, который тоже им занимался. Мне очень нужно поговорить с вами, Мари. Как говорится, без протокола.

— И кто же назвал вам мое имя?

— Этого я вам сказать не могу, но обещаю, что оно нигде не будет фигурировать. Прошу вас, решайте скорее, поскольку я звоню из таксофона и у меня кончается мелочь. Клянусь, что более получаса у вас не отниму.

— Мой муж работает в фирме по доставке товаров. Поэтому часто заявляется домой неожиданно. А он мужчина крупный и очень ревнивый.

— Не страшно. Я сумею с ним объясниться. Ну а если не сумею, у меня на такой случай имеется пушка.

Она расхохоталась.

— Уговорили. Что я, в самом деле, все с детьми да с детьми? Не имею, что ли, права со взрослым человеком пообщаться?

Когда она назвала мне свой адрес на Стейтен-Айленде, я сказал:

— Благодарю. Теперь мне остается лишь успеть на трехчасовой паром. Быть может, пока я буду к вам ехать, вы найдете где-нибудь свой старый блокнот с записями за июль 1996 года?

Она ничего не ответила на мою просьбу и только сказала:

— Я живу в двадцати минутах езды от морского вокзала. Купите мне по дороге упаковку памперсов, ладно?

— Угхм…

— Но только обязательно фирмы «Элмо».

— Как вы сказали… «Элмо»?

— Ну да. Ох, чуть не забыла — мне нужен четвертый размер. Как раз по пути к моему дому находится магазинчик «Дуэйн-Риди». Там и купите. Ну, до скорого.

Я повесил трубку и вышел из таксофона.

«Элмо» какой-то… Черт знает что!

Остановив такси, я вытащил из кармана жетон сотрудника полиции Нью-Йорка, который, смею вас заверить, обывателю приходится видеть куда чаще, нежели жетон федерала, помахал им перед ветровым стеклом и обратился к сидевшему за рулем джентльмену в тюрбане:

— Мне нужно успеть на трехчасовой паром на Стейтен-Айленд. Так что давай, парень, жми на всю железку!

У таксиста, должно быть, имелись проблемы с английским языком, а американских полицейских боевиков он и вовсе не смотрел.

— Куда жать? — с недоуменным видом осведомился он.

— На акселератор — вот куда! Полиция, надо спешить, понял?!

— А-а-а…

Должно быть, каждый манхэттенский таксист предвидит такую ситуацию, поскольку, как только мой водитель разобрался, что к чему, он и в самом деле стал «жать на всю железку», и мы помчались вперед, проезжая на желтый свет, и прибыли к морскому вокзалу Уайтхолл без пяти три. Таксист, зная, что я коп, отказался от денег, но я все равно сунул ему в руку пятерку.

По неизвестной мне причине кондукторы муниципального нью-йоркского парома в этот час плату с пассажиров, не имевших личного транспорта, не взимали. Впрочем, кто их знает — может, на обратном пути они сдерут по сто долларов за билет?

Паром издал гудок, и мне, чтобы не опоздать, пришлось перейти на рысь. Мельком взглянув на висевшее у трапа расписание, я вбежал в нижний салон, где имелось множество свободных мест, однако останавливаться там не стал, а поднялся на верхнюю палубу. Погода была отличная, и передо мной открылся восхитительный вид: солнце заливало золотыми лучами лазурное море, небо было ослепительно голубым, а горизонт, казалось, уходил в бесконечность. По волнам скользили шверботы, катера и яхты, в воздухе с криками носились чайки. Дул легкий, чуть солоноватый морской бриз.

В детстве я часто катался на таком же вот пароме со своими приятелями. Тогда билет стоил пять центов. Мы добирались до Стейтен-Айленда, объедались там мороженым и возвращались на Манхэттен. В общей сложности путешествие обходилось нам в двадцать пять центов на брата. Если разобраться, не такая уж высокая цена за морские приключения.

Уже гораздо позже я назначал на паромах свидания девушкам. Мы стояли ночью на верхней палубе и смотрели на освещенную прожекторами статую Свободы и зубчатые очертания Нижнего Манхэттена с выделявшимися на фоне иссиня-черного неба силуэтами башен-близнецов Всемирного торгового центра. Тогда центр только еще строился, и можно было собственными глазами следить за тем, как постепенно росли, устремляясь ввысь, гигантские башни. Все это было очень романтично и, что немаловажно, стоило очень недорого.

За годы, что прошли с тех пор, город сильно изменился, и как мне кажется, в лучшую сторону. Сказать то же самое об остальном мире я не могу.

Я смотрел на статую Свободы, пытаясь возродить в себе тот патриотизм, который испытывал в детстве.

Сделать это было довольно трудно, на что, собственно, я и намекал за ленчем Кейт.

Отдав должное высоким мыслям о своей стране, я переключился на созерцание приближающейся береговой линии Стейтен-Айленда и мысленно вернулся к разговору с Мари Габитоси. Она наговорила много всего, но слов: «Вы только зря потратите время, я ничего не знаю», — не произнесла.

Из этого следовало, что она располагает кое-какой информацией и, возможно, даже поделится ею с вашим покорным слугой.

А может, ей просто хотелось поговорить с новым человеком и бесплатно получить упаковку памперсов?

В любом случае день для прогулки на пароме выдался очень удачный.

Глава 19

Я сошел с парома на морском вокзале Святого Георга и направился к остановке такси. Сев в машину, я сообщил водителю адрес в районе Нью-Спрингвилль.

Я плохо знаю эту в общем-то окраину Нью-Йорка, зато хорошо помню, что, когда еще был молодым копом, проштрафившихся полицейских постоянно грозили сослать на Стейтен-Айленд. Я сам просыпался среди ночи в холодном поту, стоило мне только представить себе, что я патрулирую не городские кварталы, а какие-нибудь лесопосадки, перемежающиеся гнилыми болотами, где в изобилии водятся змеи и кровожадные комары.

Но как и большинство мест планеты, от одного упоминания о которых у обывателя кровь стынет в жилах — таких как Сибирь, Долина Смерти или штат Нью-Джерси, — Стейтен-Айленд совершенно не оправдывает свою дурную репутацию.

Если разобраться, этот округ Нью-Йорка вполне пригодное для жилья место, где элементы урбанистического пейзажа чередуются с пригородными и даже сельскими видами. Здесь по большей части обитают представители среднего класса, голосующие за республиканцев. По этой причине бесплатная паромная переправа представляется мне еще более необъяснимой.

Интересно, что здесь живут множество нью-йоркских копов, которых, вполне возможно, поначалу и впрямь перевели сюда в наказание за какой-то проступок. Однако узнав и полюбив этот район, они остались в нем навсегда. Должно быть, именно так происходило освоение Австралийского континента.

Как бы то ни было, здесь поселилась и Мари Габитоси-Лентини, в свое время служившая детективом в ОАС, а теперь ставшая женой, матерью и домохозяйкой. По пути к ее дому меня не оставляла надежда, что ей удалось найти свой служебный блокнот за интересовавший меня период. Я лично не знаю ни одного детектива, который выбрасывал бы свои старые записи. Другое дело, что они могли просто потеряться при переезде. В таком случае оставалось надеяться на то, что у Мари по крайней мере хорошая память.

Таксиста звали Слободан Милкович: вполне возможно, он серб и в прошлом военный преступник. Район он знал плохо и больше смотрел в карту, нежели на дорогу.

Я сказал:

— Здесь где-то должен быть магазин «Дуэйн-Риди». Или, быть может, это небольшой супермаркет? Или аптека? В любом случае остановите возле него.

Он кивнул и сразу же набрал скорость, как если бы я сообщил ему, что это задание представляет огромную важность и не терпит отлагательства.

Мы промчались по Виктори-бульвар, и наконец мистер Милкович вдруг изо всех сил ударил по тормозам, едва не въехав передними колесами в витрину. Перед нами было торговое предприятие с требовавшимся мне названием.

Не стану описывать, через какие унижения пришлось пройти Джону Кори во время приобретения подгузников с изображением торговой марки «Элмо». Скажу лишь, что это были не самые приятные минуты в моей жизни.

Вернувшись к такси, я забросил пакет с памперсами на заднее сиденье, сел в машину и велел шоферу трогать. Ровно через десять минут мы остановились у дома семейства Лентини.

Улица, на которую мы заехали, судя по всему, появилась совсем недавно: она была сплошь застроена одинаковыми, словно изготовленными на конвейере, сборными домиками из красного кирпича с отделкой из белого винила и уходила вдаль, на сколько хватало глаз. За оградами из раскрашенных в яркие цвета якорных цепей лениво лаяли собаки, на тротуарах играли ребятишки. Если бы я хоть на минуту забыл о своем манхэттенском снобизме, мне следовало бы признать, что это была вполне благоустроенная улица. Однако я бы скорее застрелился, чем согласился здесь жить.

Я не знал, сколько времени мне придется здесь провести, а также смогу ли я найти на Стейтен-Айленде другое такси, поэтому попросил мистера Милковича не выключать счетчик, вылез из машины и, открыв металлические ворота, зашагал по залитой бетоном дорожке к дому.

Я нажал кнопку звонка и прислушался. За дверью не было слышно ни детских криков, ни собачьего лая, и это меня очень обрадовало. Через несколько секунд замок щелкнул, и в дверном проеме появилась Мари Габитоси, облаченная в черные слаксы и красный топ без рукавов. Я открыл переднюю дверь из матового стекла, и мы обменялись приветствиями.

— Спасибо, что не забыли про подгузники, — сказала она. — Входите, прошу вас.

Я прошел за ней в оборудованную кондиционером гостиную, обставленную так, что Кармела Сопрано, героиня сериала «Клан Сопрано», наверняка почувствовала бы себя в ней вполне комфортно. Миновав гостиную, мы прошли на кухню. Надо признать, что у Мари — Дом Фанелли здесь совершенно прав — задница и впрямь что надо. Когда дело касается важных деталей, на память Фанелли вполне можно положиться.

По сравнению с чисто прибранной гостиной в кухне царил настоящий хаос. В углу стоял детский манеж, в котором сидело дитя неопределенного пола и возраста. Ребенок с глубокомысленным видом потягивал содержимое бутылочки, не забывая одновременно перебирать пальцы ног. Не скрою, у меня тоже есть такая привычка, так что теперь понятно, с какого возраста она сохранилась.

На обеденном столе и на полу валялись вещи, назначение которых я не мог определить. Казалось, я попал на место преступления, жертвы которого, прежде чем их убили и ограбили, оказали преступникам ожесточенное сопротивление.

— Присядьте, — сказала Мари. — Я сейчас сварю кофе.

— Благодарю. — Я уселся за маленький кухонный столик, положив на него упаковку памперсов. Рядом со стулом, на котором я расположился, размещался высокий детский стульчик. На его поворотной панели стояла грязная тарелка.

— Уж извините, — сказала Мари, — здесь настоящий свинарник.

— Напротив, — сказал я, — все очень мило.

Налив кофе в две кружки, Мари сказала:

— Я хотела прибраться, прежде чем его величество явится домой, да так и не собралась. Сахар? Сливки?

— Спасибо, я пью черный и без сахара.

Когда Мари поставила кружки на столик, я впервые заметил, что она беременна, а кроме того, разгуливает по дому босиком. Опустившись на низенький стульчик напротив, она подняла кружку, и мы чокнулись.

— Вы прекрасно выглядите, — сказал я.

— Вы что — ушли из полиции из-за плохого зрения?

Я широко улыбнулся.

— Нет. Я действительно так думаю.

— Спасибо на добром слове. — Она взяла со стола упаковку памперсов и стала изучать этикетку.

— «Элмо», — с гордостью сказал я.

Она улыбнулась.

— Вы позволите вернуть вам деньги?

— Не позволю. — Надо признать, что Мари Габитоси действительно все еще была привлекательной женщиной. Кроме того, я заметил, что перед моим приходом она побрызгалась чем-то душистым, хотя запах убежавшего молока и детской присыпки почти полностью перебивал аромат ее туалетной воды.

Кивком головы указав на детский манеж, она сказала:

— Это Джо-младший. Ему четырнадцать месяцев. Мелиссе два с половиной года, но она, слава Создателю, сейчас спит. И еще у меня третий на подходе.

Я вспомнил, о чем спрашивают в таких случаях:

— И какой же у вас срок?

— Шестнадцать недель и три дня.

— Поздравляю.

— Спасибо. Похоже, на прежнее место работы я уже не вернусь.

Ей сейчас необходимо было услышать от постороннего человека, стоили ли три ее беременности отказа от собственных амбиций и окончательного перехода на положение домохозяйки, но я решил не развивать эту тему и просто сказал:

— Вернетесь. И это произойдет даже раньше, чем вы думаете.

— Вы так считаете? — Помолчав, она сказала: — Между прочим, вы тоже неплохо выглядите. Разве что немного поправились. Кстати, я не знала, что вы развелись, а потом снова женились. Я вообще уже давно ничего ни о ком не слыхала. Ну и кто же эта счастливица?

— Кейт Мэйфилд. Агент ФБР, работающая на ОАС.

— Боюсь, я с ней не знакома.

— Она перешла в ОАС как раз перед катастрофой рейса номер восемьсот компании «Транс уорлд эйрлайнз» и занималась этим делом.

Мари никак не отреагировала на упоминание об этом деле, сосредоточившись на моей особе.

— Значит, вы женились на даме из ФБР? Что это с вами, Джон? Первая жена — адвокат, вторая — агент ФБР. Вам не надоело?

— Просто мне нравится трахать служительниц закона.

Она расхохоталась так, что едва не подавилась.

Некоторое время мы болтали о всяких пустяках, вспоминая дни совместной работы в отделении полиции южного Манхэттена. Это были приятные воспоминания, перемежавшиеся сплетнями и рассказами о разных смешных происшествиях.

Мари сказала:

— Помните, как вас с Домом вызвали на место происшествия, когда жена пристрелила своего мужа? Женщина утверждала, что это муж наставил на нее револьвер, а она якобы стала с ним бороться, в результате чего оружие выстрелило. Тогда Дом зашел в спальню, где все происходило, посмотрел на остывающий труп мужа, да как заорет: «Он жив, пришел в себя — немедленно вызывайте „скорую помощь“!» Потом повернулся к женщине и сказал: «Он утверждает, что это вы достали револьвер, хладнокровно прицелились и выстрелили в него». Как только он это произнес, дамочка сразу же грохнулась в обморок…

Мы оба от души посмеялись, и я ощутил ностальгию по старым добрым временам.

Мари сварила еще кофе, снова наполнила кружки, потом посмотрела на меня и спросила:

— Итак, чем я могу вам помочь?

Я отодвинул свою кружку в сторону и сказал:

— Вчера я был на мемориальной службе, посвященной памяти жертв авиакатастрофы…

— Я видела это в «Новостях». Вас, правда, не заметила. Трудно поверить, что с тех пор прошло уже целых пять лет, правда?

— Да, время летит… Так вот, после службы ко мне подошел один парень из ОАС — кстати, федерал — и стал задавать разные вопросы. Его вдруг заинтересовало, почему я там оказался…

Я в нескольких словах описал Мари ситуацию, правда, ни разу не упомянув Кейт. Но Мари была женщиной проницательной и сразу поняла, что к чему.

— А какого черта, в самом деле, вы потащились туда с женой? — спросила она.

— Как я уже говорил, Кейт занималась этим делом и каждый год посещает мемориальную службу. Что же касается меня — то я просто ее сопровождал, как и подобает хорошему мужу.

Мари недоверчиво на меня посмотрела. Очевидно, мои слова ее не убедили. У меня также возникло ощущение, что ей нравилась эта игра. Похоже, интеллектуальные упражнения доставляли ей куда больше удовольствия, нежели игры с резиновыми уточками ее детей в ванной.

— Вы сейчас работаете на ОАС? — уточнила она.

— Да. Я работаю по контракту.

— Насколько я понимаю, в данный момент вы не проводите никакого официального расследования. Тогда зачем вы приехали ко мне?

— Я как раз собирался все объяснить, — сказал я. — Этот парень — федерал, о котором я уже говорил, — по какой-то неведомой для меня причине решил, что я собираюсь покопаться в этом деле, и дал мне понять, чтобы я не совал нос куда не следует. Другими словами, он оскорбил меня в лучших чувствах, и я…

— Как зовут этого парня?

— Не могу вам сказать.

— Ладно, пусть так. Получается, из-за того, что какой-то федерал вам нагрубил, вы…

— Я заинтересовался этим делом.

— Как-то с трудом в это верится…

— Видите ли, Мари, все значительно сложнее, чем я сейчас говорю, но мне кажется, что чем меньше вы будете об этом знать, тем лучше. Мне просто нужна информация, которой вы располагаете.

Она с минуту обдумывала мои слова, потом сказала:

— Не обижайтесь, Джон, но откуда мне знать — вдруг вы работаете на Отдел внутренней безопасности?

— Разве это на меня похоже?

— Раньше я бы о вас такого никогда не подумала. Но с тех пор многое изменилось. Вы уже два раза женились — и оба раза на дипломированных юристах.

Я улыбнулся. Потом мы посмотрели друг другу в глаза, и Мари сказала:

— Ладно. Помогу вам чем смогу. Я занималась этим делом около двух месяцев. Общалась в основном с владельцами лодок и яхт, опрашивала местных жителей, которые могли заметить в прибрежной зоне подозрительные суда. Слышали, наверное, версию о террористах или группе каких-то психов, которые на скоростном судне вышли в океан и выпустили по самолету зенитную ракету? Ну так вот, я практически все лето ходила по публичным и закрытым яхт-клубам. Вы не представляете, сколько в тех краях любителей парусного спорта, а также всевозможных лодок, яхт… Вообще-то это неплохое занятие. Я и сама походила под парусом, порыбачила… — Она сделала паузу, набрала в грудь воздуха и продолжила: — Только вот крабов тогда никто не ловил. И есть не хотел, потому что… ну, вы понимаете.

Некоторое время Мари молчала, и я вдруг понял, что ей, несмотря на ее внешнее спокойствие, нелегко снова вспоминать обо всем этом.

— С кем вы тогда работали? — спросил я.

— Я не стану называть имен, Джон. Я расскажу вам все, что знаю, но никаких имен — договорились?

— Что ж, это справедливо. В таком случае давайте продолжим.

— Мне кажется, чтобы дело пошло веселей, вам следует задать мне несколько наводящих вопросов.

— Вам что-нибудь говорит название «Бейвью-отель»?

— Кое-что. Пока вы ехали, я заглянула в свой старый блокнот, чтобы вспомнить подробности, но записей оказалось до обидного мало. Федералы требовали, чтобы мы свели свои заметки к минимуму, мотивируя это тем, что нам не придется давать показаний по этому делу в суде. — Помолчав, она добавила: — Люди из ФБР ясно дали нам понять, что это «их» дело, а мы вызваны только для того, чтобы оказывать им помощь.

Я согласно кивнул и добавил:

— При этом, заметьте, они предлагали вам поменьше записывать.

Мари пожала плечами.

— Им лучше знать, как играть в свои игры.

— То-то и оно, что они вели свою игру, — сказал я и спросил: — Так вы побывали в «Бейвью-отеле»?

— Да. Через два дня после катастрофы. Мне позвонили и велели туда приехать. Федералы допрашивали персонал, и им были нужны люди. Ну, я отправилась в отель и нашла там еще трех офицеров полиции. Кроме того, там были три федерала, которые всем заправляли. Они-то и дали нам необходимые инструкции…

Внезапно заревел Джо-младший, и Мари, прервав рассказ на полуслове, прошла к манежу и стала успокаивать сына, приговаривая:

— Ну, что случилось с моим маленьким?

Она попыталась дать ему бутылочку, но малыш раскричался пуще прежнего. Тогда Мари взяла ребенка на руки и сказала:

— Ох, бедняжка, обкакался…

Ну и стоило ли из-за этого кричать? Я хочу сказать, что если бы сам наделал в штаны, то уж наверняка постарался бы скрыть это от окружающих.

Мари взяла со стола пакет с памперсами и, подхватив Джо-младшего под мышку, куда-то ушла. Должно быть, понесла его на санитарную обработку.

Я достал мобильник, чтобы проверить автоответчик своего офисного телефона, но гудков не услышал. Тогда я позвонил на сотовый Хэрри Маллеру, и тот ответил почти мгновенно.

— Ты в офисе? — спросил я его.

— Естественно. А в чем дело?

— Хотел узнать, не ищет ли меня кто-нибудь.

— Никто. А ты что — потерялся? Тогда мы сейчас же соберем поисковую группу. Какой-нибудь ориентир указать можешь?

Все в этом мире ломают комедию.

— Скажи, Хэрри, кто-нибудь обо мне спрашивал?

— Кениг. Зашел к нам час назад и поинтересовался, не знаю ли я, куда ты запропастился. Я сказал, что ты пошел перекусить.

— Ясно, — ответил я, а сам подумал, что это совсем не похоже на нашего босса. Как-никак у него есть номер моего мобильного. Или он заходил только для того, чтобы рассказать своему любимому детективу свежий анекдот? Как бы то ни было, сегодня мне с Кенигом общаться не хотелось. Ни по телефону, ни лично.

— Кейт рядом? — спросил я Хэрри.

— Сидит у себя за столом. А что?

— Будь добр, скажи ей… — Я посмотрел на часы и висевшее на кухонной стене расписание движения парома. На рейс в пять тридцать еще можно было успеть. Если, конечно, неожиданно не заявится Джо-старший. — Скажи, что я буду ждать ее в шесть в баре «Дельмонико».

— А почему бы тебе не сказать ей об этом самому?

— Тебе что, трудно?

— Никак не могу вспомнить, разрешается ли мне заходить в тот сектор.

— Разрешается. Чтобы вынести корзинки с использованными бумагами.

Хэрри рассмеялся.

— Хорошо. «Дельмонико», шесть часов. Так и скажу.

— И постарайся, чтобы, кроме нее, тебя никто не услышал.

— Полагаешь, необходима конспирация?

— Полагаю. — Я выключил мобильный и сунул в карман.

Вернулась Мари, снова посадила Джо-младшего в манеж и всунула ему в рот бутылочку с соской. Потом повесила у него над головой игрушку со смешными рожицами, вращавшуюся вокруг своей оси и наигрывавшую песенку «Маленький мир», которую я терпеть не мог.

Налив в наши кружки свежего горячего кофе из кофеварки, Мари уселась за стол.

— Какой милый ребенок, — сказал я.

— Хотите, отдам его вам?

Я улыбнулся и быстро переменил тему.

— Итак, федералы вас проинструктировали…

— Да. Нас, людей из Департамента полиции Нью-Йорка, собрали в офисе менеджера, после чего агент ФБР сказал, что они разыскивают двоих — мужчину и женщину, — которые, возможно, были свидетелями катастрофы и, вполне вероятно, останавливались в этом отеле. Он также сообщил, что эти сведения поступили от местной полиции, сотрудник которой нашел на пляже покрывало из номера одного из местных отелей. В результате проведенного расследования было установлено, что оно скорее всего принадлежало «Бейвью-отелю». Вы следите за моими рассуждениями?

— Изо всех сил.

— Очень хорошо. В таком случае что не так в истории, которую рассказали нам федералы?

— В том, что говорят федералы, всегда что-нибудь не так, — с ухмылкой ответил я.

Она улыбнулась мне в ответ.

— Хватит отшучиваться, Джон. У вас есть какие-нибудь серьезные мысли на этот счет?

— Никаких. За исключением того, что мне непонятно, почему такое повышенное внимание уделялось именно этим двоим. Ведь свидетелями катастрофы стали сотни людей.

— Свидетелей и в самом деле было сколько угодно. Их даже не пришлось искать. Они сами нам звонили с утра до ночи. Вы правы, остается только удивляться, с чего это федералы так напрягались, разыскивая тех двоих. Вы, случайно, не знаете?

— Не знаю. А вы?

— Тоже не знаю, — сказала она, — но какая-то подоплека у всего этого, несомненно, есть.

Вот уж точно. В виде крышки от объектива видеокамеры, которую нашел вместе с покрывалом на пляже местный коп. Очевидно, федералы, инструктируя своих «помощников», не посчитали нужным поставить их об этом в известность. Дик Кернс узнал о крышке из разговоров с местными копами, но до Мари, судя по всему, эти слухи не дошли. Однако она, будучи хорошим следователем, почуяла, что за всей этой суетой кроется что-то серьезное.

— Как звали агента ФБР, который проводил инструктаж? — спросил я.

— Я же говорила: никаких имен.

— Скажите хотя бы, вы знали этого человека?

— Немного. Он из разряда парней, которые считают себя жутко крутыми.

— Такое ощущение, что это был Лайэм Гриффит.

Мари улыбнулась.

— Подходящее имя. Что ж, давайте условно назовем его Лайэмом Гриффитом.

— Кто его сопровождал?

— Скажем так: два других агента. По внешности — типичные федералы, но лично я их никогда раньше не видела, а они не посчитали нужным представиться. Пока Гриффит нас инструктировал, они сидели молча.

Я описал Мари внешность Теда Нэша, использовав, правда, не без колебаний, словосочетание «красивый парень».

Мари, с минуту подумав, сказала:

— Похоже, был там такой. С тех пор прошло пять лет, но я его запомнила. Кто он?

Хотя мне и не следовало этого делать, я, чтобы заинтриговать Мари, как бы нехотя произнес:

— Агент ЦРУ.

— Кроме шуток? — Она посмотрела на меня и сказала: — Никак не пойму, что вы затеяли. Что вы хотите доказать?

— Вам вовсе не обязательно об этом знать. Честно.

— Не обязательно, — согласилась Мари. — Но быть может… я уже и так сболтнула лишнее?

Я посмотрел на сидящего в манеже Джо-младшего, потом перевел взгляд на его мамашу и сказал:

— Давайте определимся: мы с вами их боимся — или нет?

Мари промолчала.

Я решил, что настало время для маленькой прочувствованной речи.

— Послушайте, мы живем в Соединенных Штатах Америки, где каждый гражданин не только имеет право, но и обязан…

Мари жестом велела мне замолчать.

— Приберегите красивые слова для слушаний в своем департаменте.

— Хорошо. Тогда скажите честно: вас устраивает официальное заключение по делу рейса номер восемьсот?

— Я не стану отвечать на этот вопрос. Но, если вы будете со мной откровенны, я расскажу вам, что случилось в тот день в «Бейвью-отеле».

— Я вполне откровенен с вами. Вам не следует знать больше, чем необходимо.

Она секунду обдумывала мои слова, потом согласно кивнула.

— О'кей… Ну так вот… один из наших парней спросил Гриффита, почему розыск тех двоих представляет такую важность. Гриффит вспылил: как же, какой-то коп позволил себе задавать ему вопросы, — и закричал: «Позвольте мне самому решать, что важно, а что не важно. Ваше дело допросить гостей и персонал!» Потом он немного успокоился и объяснил, что горничная, обслуживавшая двести третий номер, заявила менеджеру о пропаже покрывала. Покрывало, найденное на пляже, было доставлено в гостиницу и предъявлено горничной и менеджеру, которые сказали, что оно скорее всего принадлежит их отелю. Потом, правда, они добавили, что в отеле используется шесть различных типов синтетических покрывал и они не могут с уверенностью утверждать, что из номера пропало именно такое, хотя это вполне возможно.

— О'кей. Так кто же снимал этот номер? Или вам это неизвестно?

— Поначалу мы знали только, что этот человек приехал в «Бейвью-отель» в шестнадцать пятнадцать в среду, семнадцатого июля 1996 года — то есть в день катастрофы. Номер он не бронировал. Просто вошел в холл и спросил, есть ли свободные места; получив утвердительный ответ, заполнил регистрационную карточку и заплатил за номер двести долларов наличными. Администратор попросил в залог кредитную карточку — на случай ущерба и за пользование мини-баром, но тот парень сказал, что не имеет кредитной карточки, и предложил пятьсот долларов наличными, которые администратор и принял. Потом, если верить словам Гриффита, служащий отеля предложил отксерить водительские права постояльца, чтобы иметь в своем распоряжении копию документа, удостоверяющего его личность, но тот сказал, что права остались в других брюках, и предложил вместо них свою визитную карточку. Администратору ничего не оставалось, как принять ее, после чего он дал постояльцу расписку в получении пятисот долларов в качестве залога и выдал ключи от двести третьего номера, который расположен в новом корпусе, несколько поодаль от основного здания. Кстати, это вполне удовлетворило постояльца. Вероятно, по причине удаленности номера администратор больше его в холле не видел. Не видел он и его машины и не мог ответить на вопрос, приезжал ли кто-нибудь к тому в гости. Вы поняли?

— Да. Думаю, установить личность этого парня оказалось не так-то просто.

— Совершенно верно. Хотя Гриффит поначалу считал, что это плевое дело. Первым делом он прогнал по компьютеру его регистрационную карточку, где указывались марка, модель и номер его автомашины, но все эти данные оказались ложными. Оставалась визитная карточка, в которой значилось, что гость — адвокат по имени Сэмюел Рейнольдс и работает в конторе на Манхэттене. Адрес и телефоны прилагались. Нечего и говорить, что эти сведения тоже не соответствовали действительности.

Мари посмотрела на меня и сказала:

— Мы пришли к выводу, что имеем дело с опытным и предусмотрительным донжуаном. Он поселился в номере двести три вместе с леди, которой вовсе не полагалось там находиться. Ну как вам?

— Не знаю, что и сказать.

Мари улыбнулась.

— Я тоже не могу утверждать этого на все сто. Зато служащий отеля, похоже, был в этом уверен. К тому же у него остались те пятьсот долларов, которые постоялец вручил ему в качестве залога. Можно не сомневаться, что ему перепали и неплохие чаевые. Но это в общем-то мелочи. Главное, постоялец не оставил после себя ничего, что могло бы установить его личность.

— Женатые люди, имеющие привычку встречаться с любовницами в мотелях или гостиницах, быстро привыкают к конспирации.

— Полагаю, это у них на уровне инстинкта.

— Как бы то ни было, это сработало. А когда наш донжуан выписался?

— Он не выписывался. Просто исчез. Так сказать, испарился. По словам Гриффита, на следующий день в одиннадцать пятнадцать горничная постучала в дверь номера, но не получила ответа. Около полудня другой администратор, заступивший на дежурство, позвонил туда, но трубку никто не снял. После этого горничная снова попыталась войти в номер, и, к ее большому удивлению, дверь оказалась незаперта. Она доложила, что в нем никого нет, багаж постояльца отсутствует, а с кровати исчезло синтетическое покрывало. Было очевидно, что постоялец так торопился убраться из отеля, что забыл получить отданные в залог пятьсот долларов. Гриффит сказал, что это подозрительно. — Мари рассмеялась. — Весьма глубокомысленное замечание.

Я улыбнулся ей в ответ.

— Вероятно, ему не приходилось заниматься расследованием преступлений на бытовой почве.

— Это уж точно. В подобной ситуации обычный полицейский прежде всего подумает, что было совершено преступление: изнасилование, нападение с нанесением тяжких телесных повреждений, убийство наконец, — но в номере двести три следы крови или борьбы отсутствовали. С другой стороны, это вовсе не означало, что постоялец не мог придушить свою жертву и вывезти ее из отеля в багажнике своего автомобиля. Нельзя было забывать и о найденном на пляже покрывале, которым, вполне возможно, застилали кровать в этом номере. Согласно моей версии, донжуан и леди, с которой он состоял в незаконной связи, отправились на пляж, где стали свидетелями взрыва самолета компании «Транс уорлд эйрлайнз». Однако им не хотелось попасть в список свидетелей. Поэтому сразу же после катастрофы они вернулись в гостиницу, быстро собрали вещички и смотались. С этим вы согласны?

— Полагаю, это можно принять за рабочую версию. — От Кейт я знал, что на покрывале на пляже в тот вечер расположились двое, мужчина и женщина, но пока не понимал, на каком основании Мари или Гриффит пришли к выводу, что в комнате тоже находилось два человека.

— Откуда вы знаете, что в комнате была женщина? — спросил я.

— Горничная утверждала, что в комнате определенно находились двое. О том, что там была женщина, свидетельствуют хотя бы следы губной помады на стакане. Федералы повсюду искали отпечатки пальцев, а также человеческие волосы и тому подобные улики, но ничего не нашли. Дело в том, что после неожиданного отъезда постояльца горничная тщательно убрала и пропылесосила комнату. Так что единственные отпечатки, которые оставил этот парень, находились на заднице его подружки, но она тоже уехала. — С минуту помолчав, Мари произнесла: — Гриффит сказал, что наша задача — провести опрос персонала и гостей, находившихся в тот день в отеле, и выяснить, видел ли кто-нибудь из них того человека и его спутницу. У нас имелось описание его внешности, полученное от администратора. По его словам, это был белый мужчина с каштановыми волосами и карими глазами, пяти футов десяти дюймов роста, среднего телосложения, без бороды и усов. Очков он не носил и татуировок не имел. Кроме того, у него не было никаких особых примет наподобие шрамов или деформированных частей тела. Клерк сказал, что он был одет в дорогой синий блейзер и кремовые брюки… Кажется, я ничего не упустила?

— Упустили. Выпуклость под брюками у него в паху.

Мари рассмеялась.

— Точно. Он носил в кармане ракету. — Став серьезной, она добавила: — Когда мы приехали в гостиницу, с администратором уже работал художник из ФБР — рисовал с его слов портрет этого субъекта, чтобы нам было что показать обслуживающему персоналу и постояльцам отеля. Если верить портрету, это был весьма привлекательный мужчина.

— У вас осталась копия рисунка?

Смешные рожицы у малыша над головой постепенно замедляли свой бег, и ребенок начал демонстрировать признаки недовольства. Он издавал сердитое гуканье, словно говоря игрушке, что она должна вращаться побыстрее.

Мари поднялась с места, несколько раз повернула ключ, и вновь зазвучала песенка «Маленький мир». Я подумал, что если этот малыш лет через двадцать станет серийным убийцей, то будет убивать свои жертвы, напевая именно эту мелодию.

Мари посмотрела на часы и сказала:

— Пойду посмотрю, как там Мелисса. Я на минуту.

Она вышла из кухни, и я услышал, как под ее босыми ногами заскрипели ступени.

Я обдумал все, что услышал от Мари, и снова вернулся мыслями к исчезнувшей парочке. Эти двое приехали на Лонг-Айленд вместе или по отдельности и остановились в «Бейвью-отеле» — возможно, совершенно случайно. Хотя нельзя исключить и того, что они выбрали этот отель заранее. В конце концов, это не дешевый придорожный мотель, а вполне респектабельная гостиница, где номер стоит двести долларов в сутки. В моем воображении предстали мужчина со средствами и леди, привыкшая заниматься любовью на чистых простынях. Вино, найденное на пляже, тоже было не из дешевых. Вычислить таких людей обычно не составляет труда, но этот тип знал, как замести следы.

Если предположить, что эти двое, ставшие свидетелями катастрофы, состояли в незаконной связи, нетрудно понять, почему они запаниковали и помчались с пляжа со всех ног, бросив часть вещей, которые привезли с собой. Вернувшись в отель, они, все обсудив, пришли к выводу, что их, возможно, кто-нибудь видел и в отель скоро нагрянет полиция. Поэтому они поторопились выехать из гостиницы, даже не потрудившись выписаться.

Судя по всему, этим двоим было что терять, и они не могли допустить, чтобы их застали вместе. Я хочу сказать, что под эту категорию подпадают почти все женатые люди, начиная с президента Соединенных Штатов и кончая мужем Мари, который занимался доставкой товаров.

Я попытался представить себе, как поступил бы, оказавшись на месте этого парня. Обратился бы к властям, как подобает законопослушному гражданину? Или попытался бы скрыть свидетельства возможного преступления, чтобы спасти свою задницу и свой брак? И если бы меня в конце концов разыскали, стал бы я врать, чтобы выкрутиться из неприятной ситуации?

У меня уже было подобное дело. Одна женщина хотела заявить о перестрелке, свидетельницей которой она стала, но ее кавалер был против, поскольку не хотел, чтобы стало известно, чем они занимались.

Интересно, задался я вопросом, у этой парочки тоже возникли подобные разногласия? И если да, то как они были улажены — полюбовно или как-то еще?

Прежде чем я успел обдумать этот вопрос, в кухню вернулась Мари.

Глава 20

Мари уселась на свое место и спросила:

— Вы хотите иметь детей?

— Гм…

— Я хотела спросить, планируете ли вы с женой завести малыша.

— В моей семье было много детей. Но все уродились какими-то ненормальными.

Мари хихикнула и спросила:

— Так на чем мы остановились?

— На том, что художник из ФБР набросал портрет донжуана. У вас сохранилась его ксерокопия?

— Нет. Гриффит выдал нам четыре ксерокопии и все четыре потом забрал.

— Вам известно имя гостиничного администратора?

— Нет. Я его не видела и с ним не разговаривала. — Помолчав, она добавила: — Федералы приберегли его для себя.

— Понятно. Значит, после инструктажа вы стали опрашивать гостей и обслуживающий персонал?

— Да. Как я уже говорила, нам предстояло узнать, кто еще, помимо администратора, видел этого парня, его машину или женщину, с которой он был в отеле, и, если удастся, получить описание ее внешности. Кроме того, нам предстояло выяснить, посещали ли они бар или ресторан отеля, использовали ли при этом кредитные карточки — и тому подобные вещи. Я к тому, что Гриффит не поленился все это объяснить, как будто прежде нам не приходилось делать ничего подобного.

— У федералов прямо-таки патологическая тяга всех наставлять и инструктировать.

— Правда? Но в тот раз они превзошли самих себя. И я постоянно спрашивала себя: какого черта? Что, в конце концов, мы расследуем — обстоятельства авиакатастрофы или адюльтера? Мы ищем свидетелей — или, быть может, подозреваемых? Я хочу сказать, что вся эта бурная деятельность имела смысл только в том случае, если бы мы разыскивали предполагаемых преступников, в багажнике машины у которых хранилась ракета. Я говорю правильно?

Не совсем, подумал я, но сказал другое:

— С логикой у вас все в порядке.

— Ну так вот… После того как я задала Гриффиту этот вопрос, ему в голову, похоже, пришла очередная блестящая мысль, и он брякнул: «Всякий свидетель является потенциальным подозреваемым», — или что-то вроде этого. Потом федералы раздали нам списки горничных, кухарок, уборщиц и садовников, а также представителей администрации, работавших в тот день и на следующее утро. Всего в этот список вошло около пятидесяти человек. Лично мне предстояло опросить около дюжины служащих.

— А что вообще представляет собой этот «Бейвью-отель»?

— Это большое старое здание с пятнадцатью номерами и новый корпус, в котором располагаются еще примерно тридцать номеров. Кроме того, еще несколько коттеджей стоят на берегу залива. При отеле имеются бар, ресторан и даже библиотека. Что и говорить, хорошее место. — Она посмотрела на меня и сказала: — Да вы сами все увидите, когда туда поедете.

Я промолчал, и Мари продолжила свой рассказ:

— К списку обслуживающего персонала, о котором я уже упоминала, прилагался список гостей, проживавших в отеле до и после семнадцатого июля, а также тех, кто семнадцатого июля находился в гостинице, но вечером выписался. На следующий день мы должны были разыскать их и допросить, но так этого и не сделали.

— Почему?

— Даже не знаю. Возможно, этими людьми занялась другая группа следователей, или Гриффит и его приятели раскопали что-то важное и решили, что расследование в отеле можно сворачивать. Скажите, эти парни говорили о том деле с кем-нибудь из ваших?

— Все разговоры на эту тему немедленно пресекались.

— Все ясно. Похоже, федералы чуть ли не с самого начала играли с нами втемную. Так, Гриффит сказал, что совещание по итогам опроса гостей и персонала состоится в одиннадцать вечера, а о месте его проведения будет объявлено дополнительно. Но совещание так и не состоялось. Гриффит и его люди беседовали с нашими ребятами в течение дня по отдельности, присутствовали на некоторых допросах, а вечером сказали нам всем спасибо и предложили разъезжаться по домам. Так что нашим детективам не удалось сравнить полученные сведения. Полагаю, федералы — что бы там ни говорил Гриффит — вообще никаких совещаний по этому вопросу не планировали.

У меня возникло ощущение, что Мари Габитоси и ее коллегам не слишком понравилось, как обошлись с ними федералы. Вот почему она согласилась поговорить со мной об этом деле, хотя пять лет назад членам следственной группы настоятельно рекомендовали держать язык за зубами. Мне не терпелось узнать, к каким выводам она пришла, опрашивая служащих и постояльцев отеля, но я не хотел на нее давить. Ей определенно требовалась небольшая передышка — чтобы все обдумать и отделить важную информацию от второстепенной.

— Пива хотите? — спросила она.

— Спасибо, нет. Я сейчас не на службе.

Она рассмеялась и сказала:

— А я уже и забыла, какой у него вкус — из-за своих вечных беременностей и кормления грудью.

— Обещаю угостить вас пивом, как только вы почувствуете, что полностью к этому готовы.

— Ловлю вас на слове… Итак, я приступила к опросу гостей и обслуживающего персонала. Показывала им выданный мне Гриффитом портрет и задавала обычные в таких случаях вопросы. После предварительного опроса я отметила в списке четырех служащих и двух постояльцев и предложила им встретиться еще раз в удобное для них время. У меня состоялась более обстоятельная беседа с горничной по имени Люсита, которая только что заступила на дежурство и скорее всего решила, что я из отдела иммиграции и натурализации. Когда я показала ей портрет постояльца из номера двести три, она сказала, что никогда его не видела, но что-то в выражении ее лица мне не понравилось, и я, чтобы заставить ее поволноваться, попросила ее предъявить вид на жительство. После этого Люсита сразу же ударилась в слезы и, как говорится, раскололась. В обмен на обещание посодействовать ей в получении грин-карты — признаю, с моей стороны это было некоторым превышением должностных полномочий — она сообщила мне, что видела, как этот постоялец в сопровождении некоей леди в семь часов вечера выходил из своего номера. «Вот она, удача», — подумала я.

— А вам не кажется, что она сообщила эти сведения лишь из-за оказанного на нее давления?

— Возможно, это так и выглядело, но я абсолютно уверена, что она не лукавила. Слава Создателю, я еще в состоянии определить, когда мне говорят правду, а когда — лгут.

— О'кей. Но эта женщина, надеюсь, описала вам внешность спутницы нашего донжуана?

— Очень приблизительно. Люсита сказала, что, когда эти двое выходили из номера, она находилась от них на расстоянии около тридцати футов. Выйдя из номера, они направились в противоположную от нее сторону — к лестнице, ведущей во двор. В таких обстоятельствах трудно рассмотреть внешность человека. Хорошо уже даже то, что они выходили именно из номера двести три — в этом горничная никак не могла ошибиться. Что же касается спутницы нашего донжуана, то она, по словам горничной, казалась несколько ниже его ростом, имела красивую стройную фигуру и была одета в бежевые шорты, голубую блузку и босоножки. Кроме того, на ней были темные солнечные очки и широкополая шляпа, которые она, вероятно, надела, чтобы скрыть свою внешность и остаться неузнанной.

— И куда они направились?

— Тут мне опять повезло. Они пошли к стоянке у нового крыла. Мужчина нес покрывало, которое Люсита описала как «очень похожее на то, что находилось в номере двести три». Вот по какой причине, если верить ее словам, она и проследила за этой парочкой. С другой стороны, она знала, что постояльцы часто забирают из номера покрывала, но потом всегда возвращают их на место. Поэтому она не стала поднимать шума. Похоже, это была та самая парочка, которую разыскивал Гриффит. Вы как думаете?

— Похоже на то. А какие-нибудь другие вещи с собой у них были?

— Какие вещи?

— Какие?.. Да какие угодно.

Мари пристально на меня посмотрела и сказала:

— Между прочим, Лайэм Гриффит три раза задавал этот вопрос горничной. Так что же мы ищем, Джон?

— Портативный холодильник.

— Чего не было, того не было. Только покрывало.

Я обдумал эти слова и пришел к выводу, что если это те самые мужчина и женщина, которые меня интересовали — а судя по всему, так оно и было, — значит, портативный холодильник и видеокамера находились в машине.

— Надеюсь, Люсита обратила внимание на марку, модель, цвет и номера автомобиля, в который они сели?

Мари улыбнулась.

— Не может же везти бесконечно, верно? Но машину она видела, хотя дать ее описание не смогла — сказала только, что у нее была поднимающаяся задняя дверь. Я отвела Люситу на стоянку и показала ей стоявшие там фургоны, внедорожники, мини-вэны и вообще все автомобили, которые имели заднюю открывающуюся вверх дверь. В результате мы остановились примерно на двадцати марках и моделях. В машинах Люсита, прямо скажем, мало что смыслила, но цвет запомнила. По ее словам, машина, в которую села парочка, была бежевой.

Я вспомнил светлый «форд-эксплорер», который коп из Уэстгемптона видел на дороге, ведущей от пляжа, сразу после взрыва. Все, казалось, постепенно становилось на свои места — как фрагменты пазла, собираемого лицевой стороной вниз. Осталось только перевернуть его и взглянуть на получившееся изображение.

Мари тем временем подошла к концу своего рассказа.

— Итак, та парочка забралась в бежевую машину и выехала со стоянки. На этом ниточка обрывается.

— Скажите, художник из ФБР сделал портрет женщины на основании данного Люситой описания?

— Нет. Как я уже говорила, на даме были закрывавшие лицо темные очки и широкополая шляпа. Кроме того, Люсита не слишком хорошо говорит по-английски. — Тут Мари улыбнулась и добавила: — Но вообще-то та женщина произвела на нее сильное впечатление. Люсита даже сказала, что эта леди напомнила ей какую-то кинозвезду.

Я улыбнулся.

— В определенном смысле Люсита, возможно, не так уж не права.

— Это в каком же смысле, интересно знать?

— Я вам скажу об этом позже. — Я посмотрел на Мари и спросил: — Как полное имя этой горничной?

— Люсита Гонсалес Перес, — ответила Мари. — Так по крайней мере записано у меня в блокноте.

Я дал себе мысленную установку запомнить эту фамилию и задал Мари следующий вопрос:

— Говорил ли кто-нибудь о том, что у леди из номера двести три, возможно, имелась своя машина и она просто оставила ее в другом месте?

— Да, такое предположение высказывалось. И это еще больше заставило меня склониться к мысли, что мы имеем дело с приехавшими на тайное свидание любовниками, каждый из которых имеет семью. Кроме того, определенное распространение получила версия о том, что в номере отеля произошло убийство, так что мы не поленились проверить номера всех машин, находившихся на стоянке, — на тот случай, если автомобиль возможной жертвы все еще стоял там. Но ничего подходящего к нашему случаю мы не обнаружили — по крайней мере меня об этом в известность не поставили.

— Кто-нибудь видел, как эти двое возвращались в отель в тот вечер?

— Нет. Как я уже говорила, никто, кроме Люситы, их вдвоем не видел. Когда же в их номер на следующий день вошла другая горничная, она обнаружила, что номер пуст, а покрывало отсутствует — по-видимому, то самое покрывало, которое было оставлено на пляже.

— У вас была возможность пообщаться с горничной, заявившей о пропаже покрывала?

— Ни малейшей. Ее тут же взяли под крыло люди Гриффита. Однако Гриффит все-таки сообщил нам, что эта девушка обнаружила на стакане следы губной помады и доложила об исчезновении из номера синтетического покрывала. Но, поскольку она поторопилась сделать уборку, никаких материальных свидетельств пребывания в номере таинственной парочки не осталось и установить их личности не представляется возможным. — Тут Мари поспешила добавить: — Так, во всяком случае, сказал нам Гриффит.

— Пора уже научиться доверять федеральным агентам, — наставительно произнес я.

Мари рассмеялась.

С минуту я обдумывал полученные от Мари сведения. Хотя картину того, что произошло на пляже и в отеле, я теперь представлял довольно ясно, это нисколько не приблизило меня к решению загадки, связанной с личностями любовников. Если уж Гриффиту и Нэшу со всеми имевшимися в их распоряжении средствами не удалось ее разгадать по горячим следам, то теперь, через пять лет, я фактически обречен биться лбом о каменную стену.

С другой стороны, вполне возможно, что Гриффит и Нэш все-таки вышли на этих двоих. А это еще хуже. Очень нелегко раскрыть дело пятилетней давности, но еще труднее это сделать, если кто-то уже докопался до истины, а потом постарался надежно спрятать концы в воду.

Единственное, что мне оставалось, — это вернуться к себе в офис и затребовать файлы с пометкой «Рейс № 800. „Бейвью-отель“». По крайней мере ничего другого мне в эту минуту в голову не пришло.

— У вас есть на этот счет какие-нибудь мысли? — с тайной надеждой спросил я Мари.

— Нет. Но я обещаю об этом подумать.

Я вручил Мари свою визитную карточку и сказал:

— Позвоните мне на сотовый, если что-нибудь надумаете. Только ни в коем случае не звоните в офис.

Мари кивнула.

— Вы можете назвать мне имя какого-нибудь надежного человека? — спросил я.

— Нет. Но я могу позвонить и узнать, не согласится ли кто-нибудь из копов, работавших в нашей следственной группе, поговорить с вами.

— Это было бы чудесно.

— И все-таки чего вы добиваетесь, Джон?

— Ладно, я скажу вам то, о чем не сказал Гриффит. На брошенном на пляже покрывале была обнаружена крышка от объектива видеокамеры.

Ей потребовалось не менее двух секунд, чтобы переварить услышанное и снова обрести дар речи.

— Боже мой! Уж не думаете ли вы, что…

— Кто знает? — сказал я и поднялся с места. — Но эти сведения я вам советую держать при себе. Лучше припомните на досуге, что вы слышали об этом деле, когда работали в «Бейвью-отеле», и потом — когда вас перебросили в другое место. И большое вам спасибо за то, что согласились уделить мне немного времени. Поверьте, вы мне очень помогли.

Я подошел к сидевшему в манеже малышу, помахал ему на прощание и направился к выходу:

— Не надо меня провожать. Я знаю, где дверь.

Мари по-приятельски положила мне руку на плечо.

— Будьте осторожны, прошу вас.

Глава 21

Слободан сидел в такси и болтал по мобильному. Я нырнул в машину, захлопнул за собой дверь и сказал:

— К вокзалу Святого Георга. И побыстрее.

Продолжая говорить на своем каком-то шелестящем наречии, водитель тронул машину с места.

Мы прибыли на морской вокзал за десять минут до отхода парома. Я заплатил по счетчику и дал Слободану пять долларов сверху. При этом я мысленно напомнил себе представить миссис Мэйфилд отчет о транспортных расходах.

Рядом с вокзалом стоял фургон, торговавший мороженым, и в приступе ностальгии я купил сахарный рожок, посыпанный сверху фисташками.

Потом я взошел на паром, где по-прежнему не взимали плату за проезд, и поднялся на верхнюю, палубу. Через пять минут мы отчалили, взяв курс на Манхэттен.

Путешествие продолжалось двадцать пять минут. За то время я прокрутил в голове все, что знал об этом деле, а также то, чего не знал наверняка, о чем лишь догадывался. Нечего и говорить, что я не раз возвращался к вопросам, ответов на которые у меня не было и, возможно, никогда не будет.

Обычно, пытаясь решить какую-либо проблему, мы в равных долях используем информацию и интуицию. Все, что остается в сухом остатке, относится к сфере удачи. Когда мы проходили мимо статуи Свободы, я ощутил некоторый рост патриотического чувства и даже вспомнил о данной мною клятве защищать Конституцию Соединенных Штатов и демократические ценности. При этом, заметьте, я еще не был убежден, что причиной катастрофы рейса номер 800 стала атака иностранных террористов.

Правда, были еще люди — жертвы этой катастрофы, их родственники и любимые. Как детектив убойного отдела, я старался не примешивать к работе эмоции, но, к сожалению, это у меня далеко не всегда получалось. Эмоции, конечно, вещь хорошая — они по крайней мере обеспечивают мотивацию, но, если разобраться, далеко не всегда идут на пользу тебе лично и делу, которому ты служишь.

На мгновение я представил себе, что раскрыл это дело. (Говорят, если можешь представить себе, как выглядит успех, то он обязательно к тебе придет.) Перед моим мысленным взором промелькнули Кениг, Гриффит и мой непосредственный начальник из полицейского управления капитан Дэвид Стейн. Все они почтительно пожимали мне руку, в то время как остальные мои коллеги дружно аплодировали, время от времени издавая приветственные возгласы. Естественно, после всего этого я должен был получить приглашение на обед в Белый дом. Никак не меньше.

Увы, в действительности ничего подобного в случае, если бы мне даже удалось заставить начальство вновь открыть это дело, меня не ожидало. Честно говоря, мне даже думать не хотелось, что могло произойти на самом деле. Если разобраться, у этой медали была лишь оборотная сторона, а парадная и блестящая отсутствовала. Единственное, что я получал, ввязываясь в эту авантюру, — так это сомнительную возможность слегка потешить свое самолюбие и как-то заявить о себе миру.

Конечно, была еще и Кейт, которая на меня рассчитывала. А теперь давайте вспомним, сколько мужчин выворачивались наизнанку, чтобы произвести впечатление на женщину. Как минимум шесть миллиардов. Или даже больше.

Когда паром пришвартовался, я сошел на берег и поймал такси до бара «Дельмонико» на Бивер-стрит, неподалеку от морского вокзала.

Насколько мне известно, «Дельмонико» существует в этом городе уже лет сто пятьдесят, поэтому опасаться того, что он вдруг закрылся и миссис Мэйфилд осталась на улице, не приходилось. Поскольку заведение располагалось в деловом и финансовом центре города, его посещали по преимуществу парни с Уолл-стрит, а вот обитатели Федерал-Плаза, 26, туда практически не заглядывали. Мой выбор был продиктован еще и этой причиной.

Войдя внутрь, я сразу же направился к стойке, где миссис Мэйфилд вела беседу с двумя сексуально озабоченными типами, по виду финансовыми воротилами с Уолл-стрит, вклинился между ними и спросил Кейт:

— Больно, да?

— Почему, интересно знать, мне должно быть больно?

— Всегда больно, когда падаешь с небес на землю.

Кейт улыбнулась и сказала:

— Полагаю, тебе-то уж падать не приходилось?

— Мне — нет. — Я заказал себе виски с содовой. — Но почему твое лицо кажется мне знакомым?

Кейт опять одарила меня своей очаровательной улыбкой.

— Представления не имею. Я недавно приехала в этот город.

— Я тоже, — ответил я. — Только что сошел на берег. Хотя это был всего-навсего паром со Стейтен-Айленда.

Официант принес мне виски, и мы с Кейт чокнулись.

— Так где же ты был?

— Я тебе сказал. На Стейтен-Айленде.

— Я думала, ты пошутил.

— Такими вещами не шутят. Я действительно там был.

— Но зачем ты туда ездил?

— Присматривал для нас дом. Скажи, ты когда-нибудь думала о том, чтобы завести детей?

— Ну, положим… думала. А почему ты спрашиваешь?

— Я в положении.

Кейт похлопала меня по животу и сказала:

— Понятно. Интересно, что это навело тебя на мысль о детях и собственном доме?

— Просто я поговорил с одной женщиной-полицейским, которая находится в отпуске по уходу за ребенком. В 1996 году она работала в ОАС и допрашивала свидетелей в «Бейвью-отеле».

— Неужели? И как же ты ее нашел?

— Я могу найти кого угодно и что угодно.

— Ты не можешь найти даже пару носков одного цвета. Ну и что же тебе рассказала эта дама?

— Она допрашивала горничную, которая видела парня, выходившего из гостиничного номера с покрывалом. Тем самым, которое потом нашли на пляже. Эта горничная видела и его спутницу.

Кейт с минуту обдумывала мои слова, потом спросила:

— Федералам удалось установить их личности? Что думает по этому поводу твоя знакомая?

— Насколько она знает, не удалось. Парень зарегистрировался в гостинице под вымышленным именем, — сообщил я и глотнул виски.

— Что еще ты от нее узнал?

— Я узнал, что три федеральных агента, занимавшихся этим делом, не делились информацией со своими коллегами из Департамента полиции Нью-Йорка. Впрочем, я и раньше об этом догадывался.

Кейт промолчала.

Я посмотрел на нее и сказал:

— Меня интересует вот что — как рапорт из Уэстгемптонского отделения полиции о найденном на пляже покрывале попал в твои руки?

Кейт помолчала еще несколько секунд, потом нехотя произнесла:

— Это произошло случайно. В мотеле я перебирала пачку полицейских отчетов, и вдруг по какой-то непонятной причине мое внимание привлек рапорт офицера из Уэстгемптона…

— Ответ неверный. Попробуй еще раз.

— Ладно… Попробую. Как-то вечером мы с Тедом выпивали, и он проболтался об этом рапорте. Должно быть, потому, что слишком много тогда выпил.

Я почувствовал себя так, словно меня окунули в дерьмо, но не подал вида и нежно произнес:

— Помнится, раньше ты говорила, что ни с кем, включая Нэша, это дело не обсуждала…

— Я соврала. Ты уж извини.

— О чем еще ты мне лгала?

— Больше я тебе не лгала. Клянусь.

— А зачем ты вообще мне лгала?

— Полагала, что тебе не так уж важно, как я раздобыла эту информацию… К тому же ты всегда бесишься, стоит мне только упомянуть о Теде Нэше, поэтому я решила не говорить тебе правду.

— Бешусь?

— Просто с ума сходишь.

— Чушь собачья!

На нас стали обращать внимание — должно быть, потому, что я несколько повысил голос. Бармен посмотрел в нашу сторону и осведомился:

— Эй, у вас все в порядке?

— У нас все в полном порядке, — сказала Кейт, потом посмотрела на меня и спросила: — Может, пойдем отсюда?

— Это почему же? Мне здесь нравится. Кстати, если ты забыла мне сказать кое-что еще — скажи сейчас.

Хотя Кейт вела себя сдержанно, я видел, что она расстроена. Что же касается меня, то я просто дымился от злости.

— Давай выкладывай — чего там!

— Только не надо на меня давить. Ты не…

— Говори, Кейт. И не пытайся меня надуть, прошу тебя.

Она глубоко вздохнула и произнесла:

— О'кей… Я скажу тебе кое-что… Только это не то, о чем ты думаешь…

— Не важно, о чем я думаю. Говори…

— Ну хорошо… Тед тоже работал над этим делом, о чем тебе сейчас наверняка уже известно. Я знала его очень давно… но мы никогда не были близки, о чем я тысячу раз уже тебе говорила.

— Какая разница? Он умер. Меня сейчас больше интересует, почему он вдруг рассказал тебе о покрывале и найденной на нем крышке от объектива видеокамеры.

— Я и сама не знаю… В тот вечер мы сидели в местном баре… это было через неделю после катастрофы, и все тогда здорово набрались — даже я… И он рассказал мне о том рапорте и прибавил, что «эта парочка, должно быть, трахалась на пляже и снимала все это на видеокамеру, а раз так, то, вполне возможно, записала на видеопленку и взрыв». Я задала ему пару вопросов, но он неожиданно замолчал и за весь вечер не проронил больше ни слова. На следующий день он вызвал меня к себе и сказал, что его парни нашли этих двоих и что эти люди оказались гораздо старше и состояли в законном браке. Что же касается крышки от объектива, то она была не от видеокамеры, а от обыкновенного фотоаппарата, и эта пара ничего не видела и соответственно никакого взрыва не фотографировала. — Сказав это, Кейт взболтала свой коктейль, лед в котором почти растаял.

— Продолжай…

— Ладно… Из его слов я поняла, что он жалеет о своей вчерашней откровенности, и сказала ему: «Обидно, что все так вышло», — или что-то в этом роде, и оставила эту тему. Но потом я поехала в участок в Уэстгемптоне, где мне сказали, что федералы к ним уже наведывались и письменный рапорт о находке забрали. Еще мне сказали, что федералы обещали вернуть копию и они, то есть копы, ждут их с минуты на минуту. Должно быть, бедняги и по сию пору их ждут, поскольку федералы никаких копий, как ты сам понимаешь, возвращать им не собирались. — Кейт улыбнулась. — Но не это главное. Главное, что мне удалось узнать имя копа, который был в тот вечер на пляже и составил рапорт, и даже поговорить с ним. Признаться, разговаривал он со мной неохотно, считал, должно быть, что нарушает свои служебные обязанности, но мне в конце концов удалось его разговорить, и он сообщил об одеяле, которое, по его словам, скорее всего принадлежало местному мотелю или гостинице. Я к тому времени выслушала уже столько рассказов свидетелей, что, честно говоря, не слишком внимательно следила за его повествованием — не видела в этом особого смысла. В конце концов, этим делом занимались Тед и его люди. Но потом, неделю спустя, я на несколько дней вернулась в офис и исключительно из любопытства обзвонила местные гостиницы и мотели. И, как уже тебе говорила, побеседовала с менеджером «Бейвью-отеля» Лесли Розенталем, который сообщил мне, что агенты ФБР приезжали к ним, привезли найденное на пляже покрывало и опросили обслуживающий персонал и постояльцев. Розенталь особо отметил, что шеф федералов ничего не сказал им о сути дела и лишь потребовал помалкивать об их визите. — Кейт посмотрела на меня и добавила: — Вот, пожалуй, и все.

— И кто же был этот шеф? — спросил я.

— Лайэм Гриффит. Уверена, ты уже узнал об этом от своей знакомой со Стейтен-Айленда.

— Да. Но почему ты мне об этом ничего не говорила?

— Потому что с самого начала предупредила тебя, что никаких имен называть не буду. Вот почему я не сказала тебе о Теде.

— Тед умер. Ну и что ты сделала с информацией, полученной от мистера Розенталя?

— Да ничего. Честно говоря, не представляю, как бы я могла ею в тот момент воспользоваться. Разве что поразмышлять над ней? Вот я и размышляла, пока меня не вызвали в УПО — о чем я тебе уже говорила. — Кейт допила свой коктейль и добавила: — Я уверена, Тед знал о том, что я попыталась сунуть свой нос куда не надо и получила за это выговор, но он не сказал мне: «Жаль, что я тебя во все это втянул», — или что-нибудь в этом роде. Он просто стал меня сторониться.

— Бедное дитя.

— Хватит ерничать, Джон. Мне нечего скрывать и нечего стыдиться. Поэтому давай оставим эту тему.

— Ты мне солгала.

— Да, солгала. Чтобы избежать неприятной сцены. Какая, в самом деле, разница, от кого я получила эту информацию? Девяносто девять процентов из того, что я тебе сказала, — чистая правда, а то, чего не сказала, никак не может тебе навредить. Так что радуйся, что Тед Нэш, когда выпивал, становился таким же болваном, как все мужики — и ты в том числе. И давай поставим на этом точку, ладно?

Я никак не стал комментировать заявления своей жены. Но злость меня по-прежнему не отпускала. Меня бросало то в жар, то в холод.

Кейт просунула руку мне под локоть, изобразила улыбку и сказала:

— Хватит дуться. Давай-ка лучше я закажу тебе что-нибудь выпить.

Если бы к тому времени я уже пропустил пару стаканчиков виски, то, вполне возможно, не разволновался бы так сильно. Но я не успел покончить даже с первой порцией, и тот факт, что моя жена мне солгала, не давал мне покоя. Кроме того, меня терзали сомнения относительно обстоятельств, в которых Тед поведал Кейт о найденном на пляже покрывале. Уж не лежали ли они, чего доброго, сами в этот момент на каком-нибудь покрывале или одеяле?

Кейт сказала:

— Успокойся, Джон, и закажи нам обоим виски. Давай выпьем.

Вместо этого я повернулся и вышел из бара.

Глава 22

Я проснулся на диване в своей квартире с раскалывавшейся от похмелья головой. И вспомнил, что от «Дельмонико» взял такси до «Дреснера» — одного из своих любимых заведений, где бармен по имени Айдан напоил меня чуть ли не до бесчувствия. Помню, в конце вечера я упорно пытался отодвинуть от своего лица что-то твердое, и это что-то было полом.

Присев, я обнаружил, что нахожусь в одном белье, и задался вопросом, уж не в таком ли виде я добирался до дома. Потом осмотрелся, увидел на полу свою одежду и с облегчением перевел дух.

Подняться с дивана оказалось не так-то просто. Сквозь балконную дверь в комнату проникали яркие солнечные лучи, которые, пронзая хрусталики глаз, кололи меня прямо в мозг.

Не без труда приняв вертикальное положение, я побрел на кухню, откуда доносился запах кофе. Около кофейника лежала записка: «Джон. Я уехала на работу. Кейт». Электронные часы на столе показывали 9:17, а в следующую секунду — уже 9:18. Удивительно, правда?

Налив себе кружку горячего черного кофе, я сделал глоток, стараясь не вспоминать об инциденте в баре «Дельмонико» — по крайней мере до тех пор, пока мои мыслительные способности не восстановятся хотя бы отчасти.

Но потом воспоминания нахлынули разом, и я стал склоняться к мысли, что моя реакция на вчерашние события была, мягко говоря, неадекватной. Мной овладело чувство раскаяния, и я подумал, что просто необходимо как-то урегулировать отношения с Кейт, хотя ни о каком «извини, дорогая» речи, конечно же, быть не могло.

Допив кофе, я отправился в ванную, проглотил две таблетки аспирина, побрился и принял душ. Когда я почувствовал себя несколько лучше, меня посетила прекрасная мысль — сказаться больным, и я тут же сообщил начальству о своем недомогании по телефону.

Потом я надел кремовые слаксы, спортивную рубашку, синий блейзер и мягкие туфли, не забыв пристегнуть к щиколотке миниатюрную кобуру с малокалиберным револьвером.

Позвонив в гараж, я попросил подогнать мою машину к подъезду и спустился вниз, прихватив с собой в дорогу пакет чипсов.

Наш привратник Альфред приветствовал меня широкой улыбкой, которая лучше всяких слов поведала мне, что вчера я был в совершенно невменяемом состоянии. Забравшись в свой джип, я вырулил на Вторую авеню и вскоре въехал в тоннель, а оттуда — на Лонг-Айленд-экспрессвей, ведущее к востоку от города.

Небо затянуло облаками, влажность была высокой, а термометр на приборной панели в этот утренний час уже показывал 78 градусов по Фаренгейту. Я переключил счетчик термометра на метрическую систему, и температура сразу упала до 26 градусов, что для июля считается довольно прохладно.

Машин на шоссе в этот четверг было сравнительно немного. В пятницу добраться с Манхэттена до Лонг-Айленда куда сложнее. Так что день для визита в «Бейвью-отель» я выбрал удачный.

Включив приемник, я настроился на станцию, передававшую музыку в стиле вестерн — самую подходящую для человека в состоянии похмелья. Слушая Тима Макграу, исполнявшего песню «Прошу, помни обо мне», я сжевал несколько картофельных чипсов.

Итак, Кейт солгала мне, чтобы не говорить о Теде Нэше, полагая, что всякое упоминание об этом человеке меня расстроит. По ее мнению, стоит мне услышать его имя, как я «просто с ума схожу». Раз так, ее можно понять. С другой стороны, каждый коп знает, что ложь сродни тараканам: заметишь одного, можешь быть уверен, что вскоре обнаружишь другого.

Если принять это во внимание, наша с Кейт размолвка в каком-то смысле была мне сейчас даже на руку — вернее, развязывала мне руки. А объяснить ей всю эту нехитрую философию можно и позже.

Потом я подумал, что ей пора бы мне позвонить — тем более что на рабочем месте меня не было. Но мой мобильный пока молчал.

Некоторые силовые подразделения, в том числе ФБР, имеют оборудование, позволяющее установить местонахождение владельца мобильного телефона или пейджера, даже когда тот ими не пользуется. Если эти приборы не отключены, они транслируют на ближайшую приемопередающую станцию постоянный сигнал, который дает возможность запеленговать и сами приборы, и соответственно их владельца.

Я не параноик, и у меня нет мании преследования. Я просто знаю, что есть люди, которые, возможно, захотят проследить за моими передвижениями в день, когда я сказался больным; эти шансы я оценивал как пятьдесят на пятьдесят, поэтому отключил и мобильник, и пейджер. Конечно, отключать одновременно и то и другое агенту ОАС не полагалось, но в игре, которую я затеял, подобное нарушение наверняка будет наименьшим из всех, что мне еще предстояло совершить.

Я выехал за пределы Куинса и оказался на территории округа Нассау. Певец, которого я слушал по радио, продолжал душераздирающе повествовать о неверности жены, предательстве лучшего друга и одиноких ночах, ждавших его впереди. Мысленно я пожелал ему обратиться к психоаналитику, потом подумал, что подойдет и виски, и переключился на другой канал.

Здесь шло ток-шоу. Речь ведущего то и дело прерывалась репликами кого-то из гостей, считавшего своим долгом поддержать разговор. Моему еще не до конца прояснившемуся сознанию потребовалось какое-то время, чтобы понять, что речь идет об Адене. Поначалу мне даже показалось, что говорят об Айдане Коннели — бармене из «Дреснера», чего, ясное дело, никак не могло быть, и только когда гость произнес слово «Йемен», все встало на свои места.

Насколько я мог уяснить, по радио говорили о том, что Барбара Боудин, посол США в Йемене, не позволила вернуться в эту страну Джону О'Нейлу, который возглавлял проводимое ФБР расследование обстоятельств взрыва в порту Аден американского эсминца «Коул».

Я читал об этом происшествии в «Нью-Йорк пост», а также кое-что узнал о нем из досужих разговоров со своими коллегами из ОАС. Сопоставив эту информацию с тем, что говорили ведущий ток-шоу и его гость, я пришел к выводу, что мадам Боудин как посол и дипломат не одобряла агрессивности, с которой мистер О'Нейл проводил расследование обстоятельств взрыва, находясь на территории Йемена. Когда же мистер О'Нейл прибыл в Вашингтон для инструктажа, что, вообще говоря, могло оказаться специально подстроенной ловушкой, мадам Боудин не позволила ему вернуться в эту страну.

Как бы то ни было, ведущий программы ругался почем зря, называя сотрудников Госдепартамента сопляками, трусами и даже предателями. Его собеседник, который, судя по всему, и представлял Госдепартамент, пытался оспорить точку зрения своего визави, но его тихий монотонный голос, сразу же вызвавший у меня сильное раздражение, звучал гораздо менее убедительно, чем рыкающий бас ведущего. Тот, фигурально выражаясь, делал с ним что хотел.

— При взрыве эсминца погибло семнадцать моряков, но политиканы хотят замять это дело. Особенно, как мне кажется, в этом усердствует леди, именуемая нашим послом. Хотелось бы знать — на чьей она стороне? И на чьей стороне вы?

Представитель Госдепартамента проблеял:

— Госсекретарь счел позицию мадам Боудин, выступившей против возвращения в Йемен мистера О'Нейла, хорошо аргументированной и взвешенной. Ее решение было основано на традиционно дружественных отношениях нашей страны с Йеменом, правительство которого в ходе расследования этого инцидента ясно продемонстрировало желание сотрудничать с…

Ведущий, перебивая политика, гаркнул:

— О каком это сотрудничестве вы толкуете? Вы что — шутите или, быть может, спятили? Да эти парни стояли за спинами тех, кто взорвал «Коул»!

И так далее в том же духе.

Я снова переключил приемник на станцию, которая передавала музыку в стиле вестерн. Там по крайней мере люди не ругались, а пели о своих проблемах.

Однако предыдущая передача ясно дала понять: несмотря на то что война с терроризмом фактически уже велась, правительство делало вид, что ничего подобного не происходит.

Признаться, я надеялся, что с приходом новой администрации данная проблема выйдет наконец на поверхность, но, судя по всему, до этого было еще далеко.

Оставив позади Нассау, я покатил по землям округа Суффолк, в восточной оконечности которого располагались Истгемптон и Уэстгемптон.

Продолжая ехать на восток, я миновал съезд на Уильям-Флойд-парквей — дорогу, по которой мы с Кейт два дня назад направлялись на мемориальную службу. «Уильям Флойд — это рок-звезда?» — вдруг вспомнилось мне, и я улыбнулся.

Оказавшись на территории, которая с полным на то основанием называлась «Сосновая пустошь», я стал искать поворот на Уэстгемптон. Проехав шоссе, которое вело к Брукхейвенской национальной лаборатории и Калвертону, я вновь подумал о том, почему сегодня прогулял работу, вчера разругался с женой и последние двое суток прямо-таки набивался на неприятности.

Увидев указатель на Уэстгемптон, я съехал со скоростного шоссе.

Теперь я ехал на юг — к океану. Не прошло и двадцати минут, как я оказался на окраине весьма живописной и привлекательной на вид деревушки Уэстгемптон-Бич. Было чуть больше часа дня.

Я немного поездил по улицам, знакомясь с этим местечком и пытаясь представить себе, как по тем же улицам пять лет назад разъезжал наш донжуан. Интересно, сидела ли тогда в машине рядом с ним его возлюбленная? Вполне возможно, если она и впрямь была замужней женщиной, что они не появлялись на людях вместе. Вряд ли также она села в его машину у своего дома. У меня не оставалось никаких сомнений, что они приехали в Уэстгемптон-Бич по отдельности и встретились уже здесь.

Интересно, что ни в один из многочисленных мотелей, располагавшихся вдоль скоростного шоссе и известных среди местного населения под названием «Стоп энд Поп» — иначе говоря, «остановись и трахнись», — они так и не заглянули. Так что вполне вероятно, что в их планы входило провести в этих краях ночь — и не в какой-нибудь дыре, а во вполне приличном отеле. Учитывая это, а также их семейный статус, я мог бы поклясться, что каждый из них сплел для своих домашних историю, оправдывавшую их отсутствие.

Я живо представил себе, как эти двое обедали в одном из местных ресторанчиков, мимо которых я проезжал. Главная улица, на которой находились лучшие рестораны, так и называлась — Мэйн-стрит. Я подумал, что любовники выбрали «Бейвью-отель» заранее или наткнулись на него позже, исследуя окрестности. Портативный холодильник навел меня на мысль о том, что поездка на пляж в их планы все-таки входила. Об этом же свидетельствовала и видеокамера, которую они прихватили с собой отнюдь не для того, чтобы снимать семейное видео.

Я не знал, где находится «Бейвью-отель», но почему-то подумал, что он расположен ближе к заливу. Поэтому, поколесив еще немного по улицам, я поехал дальше на юг по дороге, называвшейся Бич-Лейн. Теперь мною двигала интуиция — то, чему в полицейской академии не обучают.

Говорят, настоящий мужчина никогда не спрашивает, как проехать в то или иное место. Он просто едет — и все. Должно быть, именно по этой причине и было совершено первое в мире кругосветное путешествие. Но я себе такого позволить не мог, поскольку у меня кончался бензин. Поэтому, слегка прижав своим джипом к обочине неторопливо катившую по дороге на велосипедах юную парочку, я поинтересовался у молодых людей, как проехать в «Бейвью-отель». Они объяснили мне дорогу во всех подробностях, и менее чем через пять минут я уже въезжал в ворота гостиницы, на которых висела табличка, сообщавшая о наличии свободных номеров.

Припарковав машину на стоянке для автомобилей гостей отеля, я выбрался из салона и огляделся. Потом, оправив на себе синий блейзер и кремовые брюки — то есть примерно такую же одежду, в которую 17 июля 1996 года был облачен наш донжуан, — я направился к парадному входу «Бейвью-отеля».

Внутри меня ждала или непроницаемая каменная стена, или волшебное окно, которое позволит увидеть то, что произошло здесь пять лет назад.

Глава 23

«Бейвью-отель» вполне соответствовал данному Мари Габитоси описанию: большое здание в викторианском стиле, которое в прошлом, вполне возможно, было резиденцией какой-нибудь состоятельной семьи.

За старым зданием находилась окруженная вековыми деревьями более современная двухэтажная постройка, напоминавшая благоустроенный мотель. Еще дальше можно было разглядеть несколько коттеджей для гостей. Берег залива полого спускался к воде; на противоположной стороне водного пространства просматривался барьерный остров с Дьюн-роуд, шедшей параллельно океану. Надо признать, это было очаровательное место, и мне не составило труда представить, почему интересующая меня пара выбрала именно этот отель для своего тайного свидания. С другой стороны, это было такого рода заведение, где принадлежавшие к верхушке среднего класса люди могли встретить кого-нибудь из знакомых. В связи с этим мне пришло в голову, что они — или по крайней мере один из них — отличались некоторым безрассудством. Потом я подумал, продолжают ли эти двое жить со своими супругами. А если честно, то больше всего меня занимал вопрос, жива ли еще женщина, скрывавшая свое лицо под темными очками и широкими полями шляпы. Наверное, сказывалось то, что в прошлом я — детектив из Отдела расследования убийств.

Я поднялся по ступеням к парадному входу и вошел в маленький уютный холл, оборудованный кондиционером.

Бросив взгляд на улицу сквозь зеркальные стекла входной двери, я отметил про себя, что из холла мой джип не виден.

Гостиничный служащий, — хорошо одетый молодой человек, — увидев меня, сказал:

— Добро пожаловать в «Бейвью-отель», сэр. Чем могу помочь?

— Я видел объявление о наличии свободных мест. Можно получить номер в новом здании?

Служащий пощелкал клавишами компьютера, поднял на меня глаза и объявил:

— Вам повезло: у нас есть свободный номер с чудесным видом на залив по цене двести пятьдесят долларов в сутки.

Экономика страны в целом двигалась в южном направлении, но цены в этом отеле явно были устремлены на север.

— Я беру этот номер, — сказал я.

— Прекрасно. Как долго вы намереваетесь у нас пробыть?

— Вы делаете скидку, если гость занимает номер неполные сутки?

— Нет, сэр. По крайней мере летом. — Служащий многозначительно на меня посмотрел, как бы говоря: «Если хотите покувыркаться в постели с подружкой за полцены, приезжайте осенью».

— В таком случае я заплачу за сутки.

— Очень хорошо, сэр. — Он достал чистый бланк и ручку и пододвинул их ко мне по полированной поверхности регистрационной стойки. Я обратил внимание, что ногти у клерка были аккуратно подстрижены и покрыты бесцветным лаком. Я начал заполнять бланк, имевший гладкую глянцевую поверхность, так что при необходимости с него можно было снять отличные отпечатки пальцев.

Служащий, которого звали Питер — имя было указано на пришпиленной к его пиджаку латунной пластинке, — спросил:

— Как вы желаете оплатить счет, сэр?

— Наличными.

— Прекрасно. Могу ли я взять вашу кредитную карточку, чтобы снять копию?

Пододвинув к нему заполненный регистрационный бланк, я сказал:

— Я, знаете ли, кредитным карточкам не доверяю. Но в качестве залога могу предложить пятьсот долларов наличными.

Клерк посмотрел на заполненный бланк, потом перевел взгляд на меня и сказал:

— Очень хорошо, мистер Кори. Могу ли я снять копию с ваших водительских прав?

— К сожалению, у меня их при себе нет. — Вынув из кармана свою визитную карточку, я протянул ее клерку. — Вот, возьмите это.

Он взглянул на мою карточку с эмблемой ФБР и неуверенно спросил:

— А другого документа, удостоверяющего личность, у вас нет?

Разумеется, у меня было при себе удостоверение федерального агента, но мне хотелось узнать, смогу ли я получить комнату, действуя точно так же, как наш донжуан.

Наклонившись поближе, я сказал:

— У меня на нижнем белье вышиты мои имя и фамилия. Хотите взглянуть?

Клерк недоуменно поднял глаза.

— Сэр?

— Это все, Питер. Деньги за номер, залог наличными и визитная карточка. Надеюсь, этого достаточно, чтобы получить ключи от комнаты? — Подумав с минуту, я выудил из портмоне две купюры по двадцать долларов и протянул их служащему. — А это вам — за беспокойство.

— Спасибо, сэр… — Клерк спрятал деньги в карман, достал из выдвижного ящика регистрационную книгу и стал заносить в нее мои данные. Добравшись до имени и фамилии, он снова взглянул на мою визитку, потом посмотрел на меня и спросил:

— Вы и вправду… гм… имеете отношение к ФБР?

— Самое непосредственное. Если честно, мне и номер-то никакой не нужен. Единственное, что мне нужно, — это поговорить с мистером Розенталем. — Я помахал у него перед носом своим удостоверением — ровно столько, чтобы он успел рассмотреть фотографию. — Это официальный визит.

— Я вас понял, сэр… Быть может, я смогу вам помочь?..

— Спасибо, нет. Мне нужен мистер Розенталь — и никто другой.

Служащий набрал на телефонном диске три цифры и произнес в трубку:

— Сюзан? Тут джентльмен из ФБР. Хочет поговорить с мистером Розенталем. — Некоторое время он слушал то, что ему отвечали, время от времени вставляя отрывистые реплики: — Нет… Не знаю… Ну ладно. — Потом он повесил трубку и, посмотрев на меня, произнес: — Мисс Корва, помощница мистера Розенталя, скоро придет.

— Прекрасно. — Я отобрал у Питера свою визитную карточку, заполненный регистрационный бланк и сунул все это себе в карман. Но сорок долларов я у него отнимать не стал. Оставил ему на маникюршу. Сделав шаг в сторону, я окинул взглядом холл. Он был отделан потемневшим от времени красным деревом, по углам стояли растения в горшках, а на окнах висели кружевные занавески.

Слева находились двустворчатые двери, которые, без сомнения, вели в бар или ресторан. Оттуда вкусно пахло, и я почувствовал, как от голода засосало под ложечкой.

Справа тоже были двустворчатые двери. По словам Мари, они вели в гостиную и библиотеку. В задней части холла помещалась широкая деревянная лестница, по которой в данную минуту спускалась молодая привлекательная женщина, облаченная в темную юбку, светлую блузку и туфли на низких каблуках.

Она подошла ко мне и представилась:

— Меня зовут Сюзан Корва. Я помощница мистера Розенталя. Чем могу служить?

Помахав у нее перед носом своим удостоверением, я чрезвычайно вежливо произнес:

— Я детектив Кори из Федерального бюро расследований, мадам. И мне необходимо побеседовать с Лесли Розенталем.

— Могу ли я узнать, какое дело привело вас к нам?

— Официальное дело, мисс Корва. Больше я ничего сказать не могу.

— В настоящий момент он занят, но…

— Я, знаете ли, тоже занят, — веско, как всегда в подобных случаях, заявил я, — поэтому надолго его не задержу. Прошу вас, проводите меня.

Она согласно кивнула, повернулась и направилась в сторону лестницы. Я последовал за ней.

Поднимаясь вместе с ней по ступеням, я сказал:

— А у вас очень мило.

— Благодарю вас.

— И давно вы здесь работаете?

— Второе лето.

— А на зиму вы закрываетесь?

— Нет. Но после Дня труда наступает период затишья.

— Что в таком случае происходит с обслуживающим персоналом?

— Большинство увольняются. Они знают, что это неизбежно. Поэтому у нас много летних.

— Летних? Что вы хотите этим сказать?

— Хочу сказать, что многие нанимаются к нам на работу только на летний сезон. Среди них есть самые разные люди. Много местных. Даже учителя и студенты попадаются. Но есть и профессионалы, которые после Дня труда уезжают отсюда в теплые края.

— Понятно. Но эти самые летние к вам всегда возвращаются?

— Многие возвращаются. В сезон мы платим хорошие деньги. Кроме того, сотрудникам нравится проводить выходные у нас на пляже. — Она внимательно посмотрела на меня и спросила: — Вас привела сюда какая-нибудь проблема с нашим обслуживающим персоналом?

— Нет. Самая обыкновенная рутинная проверка.

Кстати, имейте в виду: если полицейский произносит слово «рутина», значит, дело серьезное.

Перед нами был широкий коридор, куда выходили двери номеров. От него отходил маленький коридорчик, заканчивавшийся дверью с надписью: «Только для обслуживающего персонала». Мисс Корва открыла эту дверь, и мы вошли в «предбанник» — небольшой офис, где четыре леди работали за компьютерами или разговаривали по телефону.

Мисс Корва подошла к другой двери, в противоположном конце комнаты, постучала, открыла ее и предложила мне войти.

В кабинете за большим столом расположился пожилой мужчина. Он был одет в рубашку с расстегнутым воротом, на шее у него болтался невероятно яркой расцветки галстук. Когда Розенталь поднялся с места и обошел вокруг стола, чтобы пожать мне руку, я увидел, что он высокого роста и очень худой. У него было умное интеллигентное лицо, но в глазах проступала легкая озабоченность.

Мисс Корва произнесла:

— Мистер Розенталь, это мистер Кори из ФБР.

Мы обменялись рукопожатиями, и я сказал:

— Спасибо, что согласились отвлечься от важных дел и встретиться со мной без предварительной договоренности.

— Нет проблем. — Хозяин кабинета повернулся к мисс Корва. — Спасибо, Сюзан. — Когда девушка вышла и прикрыла за собой дверь, он сказал: — Садитесь, прошу вас, мистер… мистер?..

— Меня зовут Джон Кори. — Свою визитную карточку я доставать не стал, но служебным удостоверением перед носом Розенталя помахал — чтобы настроить его на правильное восприятие действительности.

Я опустился на один из стоявших у стола стульев, а мистер Розенталь вернулся на свое место и устроился в большом глубоком кресле с подлокотниками.

— Итак, чем могу вам помочь, мистер Кори? — спросил он.

В академии ФБР агентов учат держать себя с законопослушными гражданами чрезвычайно вежливо, что, в общем, неплохо. Однако федералы должны быть одинаково вежливы и с преступниками, и со шпионами, и с иностранными террористами, а это мне совсем не по нутру. Но ФБР, как ни крути, необходимо поддерживать свой имидж. К тому же мистер Розенталь был добропорядочным гражданином и ни в чем, кроме отсутствия хорошего вкуса — я имею в виду его кошмарный галстук, — в настоящий момент не подозревался. Поэтому я — очень вежливо — сказал ему, что провожу доследование некоторых обстоятельств дела рейса номер 800.

Мои слова немного успокоили Розенталя, судя по всему, опасавшегося проблем, связанных с нелегальными иммигрантами. Поэтому он благосклонно кивнул: дескать, прошу, продолжайте, мистер Кори.

Я продолжил:

— Как вы знаете, сэр, в этом году отмечалась пятая годовщина катастрофы рейса номер восемьсот компании «Транс уорлд эйрлайнз». Она вызвала, как часто бывает в подобных случаях, новый всплеск интереса к этому делу, а также способствовала появлению в средствах массовой информации ряда новых материалов, посвященных той трагедии.

В ответ мистер Розенталь снова кивнул.

— Признаться, в последние дни я и сам не раз вспоминал об этой катастрофе.

— Не удивлен. — Краем глаза я оглядел владения Розенталя. Справа от входа на стене висел диплом Корнеллского университета в серебряной рамке. Там же помещались другие дипломы и почетные грамоты, полученные за всевозможные достижения в гостиничном бизнесе. Из огромного окна открывался вид на залив и новый корпус — двухэтажное здание, здорово смахивающее на мотель. Справа от него я заметил парковочную площадку. В это время дня, когда большинство гостей находились на пляже, она была почти пуста.

Осмотрев кабинет, я вновь обратился к его владельцу:

— Так вот чтобы пресечь разного рода кривотолки и нежелательные слухи, и понадобилось дополнительное расследование, которое я сейчас провожу. — Если честно, то, что я говорил, самому мне казалось абсолютным бредом, но мистер Розенталь в ответ на мои слова продолжал согласно кивать. — Полагаю, вы помните, что пять лет назад, семнадцатого июля 1996 года, то есть в день катастрофы, у вас в гостинице останавливались два потенциальных свидетеля.

— Как я мог об этом забыть? Скажите, вы нашли эту пару?

— Нет, сэр, не нашли.

— В ответ на это могу лишь сказать, что они здесь больше не появлялись. По крайней мере лично я их не видел, поскольку в противном случае сразу же позвонил бы вам.

— Не сомневаюсь. Надеюсь, у вас есть соответствующие контактные телефоны и имена агентов?

— Нет… но как позвонить в ФБР, я знаю.

— Очень хорошо. — Помолчав, я добавил: — Прежде чем приступить к выполнению задания, я прочитал рапорты агентов, которые в свое время работали с этим делом, и у меня возникло несколько вопросов, на которые я хотел бы попросить вас ответить.

— Не имею возражений.

Пока что мистер Розенталь казался мне весьма покладистым парнем, полным желания сотрудничать с властями — пусть даже и в моем лице.

— Скажите, тот служащий, который регистрировал упомянутого потенциального свидетеля, все еще работает у вас?

— Нет. Он уволился вскоре после катастрофы.

— Ясно. Как его звали?

— Кристофер Брок.

— Вы не знаете, где его можно найти?

— Нет. Но я могу предложить вам посмотреть его личное дело.

— Это очень бы мне помогло, — сказал я. — Кроме того, была еще горничная, латиноамериканка по происхождению, Люсита Гонсалес Перес, которая видела потенциального свидетеля и его даму в тот момент, когда они выходили из номера двести три. Эта горничная работает сейчас в отеле?

— Не думаю. По крайней мере я не видел ее с того самого лета. Но я могу проверить.

— А на нее у вас заведено личное дело?

Похоже, этот вопрос застал мистера Розенталя врасплох, и он несколько смутился. Тем не менее его ответ последовал незамедлительно.

— Мы храним копии грин-карт сотрудников, не состоящих в постоянном штате. Надеюсь, вы понимаете, что мы принимаем на работу иностранцев только в том случае, если у них есть на это разрешение?

— О, несомненно. Но меня не интересует, какой статус имела эта женщина. Главное, что она является свидетельницей, с которой я бы хотел побеседовать.

— Я выясню, что есть на нее в нашем архиве.

— Прекрасно. Меня интересует еще одна горничная — та самая, которая на следующий день убиралась в номере двести три и сообщила о том, что гость уехал, а также заявила о пропаже покрывала с кровати. Она все еще здесь работает?

— Нет. С того злополучного лета я ее больше не видел.

В этих однообразных ответах прослеживалась уже некоторая система.

— Но вы-то наверняка ее помните? — спросил я.

— Помню.

— У вас в архиве есть ее анкета?

— Уверен, что есть. Эта девочка была студенткой колледжа. И каждое лето приезжала к нам, чтобы подработать. Работала она хорошо, но иногда была не прочь расслабиться. — Мистер Розенталь улыбнулся и добавил: — Если мне не изменяет память, в то лето она писала дипломную работу.

— Как ее звали?

— Роксанна Скарангелло.

— Она местная?

— Нет. По-моему, она родом из Филадельфии и училась в университете штата Пенсильвания. Впрочем, все эти сведения есть в ее заявлении о приеме на работу.

— Вы что же — и заявления о приеме на работу храните?

— А как же? Налоговая инспекция-то не дремлет. К тому же мы всегда берем на заметку хороших работников. Бывает, даже звоним им в мае — спрашиваем, не изменились ли у них планы. Нормальную прислугу в разгар лета в этих краях не сыщешь.

— Понятно… — Студентка колледжа Роксанна, а также служащий отеля Кристофер и горничная Люсита не были теми свидетелями, которых я искал. Поэтому возникал резонный вопрос: какого черта я здесь делаю? Ответ напрашивался сам собой: надо же с чего-то начинать поиски. Нужно исследовать местность, расспросить людей, которые по большей части ничего не знают, раз по двадцать подергать за ниточки, которые никуда не ведут, походить по ложному следу — и так далее. Только когда станешь настоящим экспертом по части всех этих тупиков и закоулков, можно будет сказать, что сделан первый шаг к выходу из лабиринта.

Я спросил:

— Вы помните имена федеральных агентов, которые расспрашивали вас о постояльцах номера двести три?

— Нет. Они не слишком отчетливо представились. Или я просто забыл? Не знаю уже. Помню только, что один парень приехал раньше всех — утром в пятницу, на следующий день после катастрофы. Он поинтересовался, не заявил ли кто-нибудь из обслуживающего персонала о пропаже из номера покрывала. Вызвали старшую экономку, и она сказала, что да, из номера двести три и впрямь исчезло покрывало. Тогда этот парень пришел ко мне и попросил у меня разрешения побеседовать с обслуживающим персоналом. Я сказал: «Да на здоровье, но из-за чего весь этот переполох?» Он ответил, что подробности сообщит позже. Затем приехали еще три агента, и один из них сообщил, что все это связано с катастрофой. У него и покрывало это с собой было — в пластиковом мешке с надписью: «Вещественное доказательство». Он показал это покрывало мне, кастелянше и нескольким горничным, и все мы сказали, что это, вполне возможно, то самое покрывало, которое пропало из номера двести три. Тогда этим парням захотелось заглянуть в регистрационный журнал и компьютерную базу, после чего они выразили желание переговорить с администратором, дежурившим в день катастрофы. — Мистер Розенталь потер руки и добавил: — Но зачем, собственно, я это вам говорю? Вы и так все знаете.

— Знаю… Вы помните имя агента, который первым приехал в ваш отель и стал наводить справки о пропавшем покрывале?

— Нет. Он вначале дал мне свою карточку, но потом забрал.

— Понятно… Продолжайте, прошу вас.

Мистер Розенталь так хорошо помнил подробности дела пятилетней давности, словно рассказывал об этом своим друзьям и родственникам по крайней мере сто раз.

Пока ничего нового он мне не сообщил, но я внимательно слушал, надеясь, что все же узнаю что-то важное.

Мистер Розенталь продолжил:

— Потом вдруг выяснилось, что постоялец номера двести три зарегистрировался под вымышленным именем. Это, надо сказать, случай из ряда вон выходящий, поскольку мы всегда строго следуем стандартной процедуре. И Кристофер тоже должен был ее придерживаться… Мы, знаете ли, требуем, чтобы гость предъявлял водительские права, кредитную карточку или какое-либо удостоверение личности с фотографией…

В этом смысле у меня было припасено для мистера Розенталя не самое приятное известие, но я решил, что еще не время делать его достоянием гласности. Поэтому я просто спросил:

— А почему этот ваш Кристофер уволился?

— Ну… у нас с ним возникли кое-какие разногласия относительно того, насколько добросовестно он оформлял документы этого постояльца. Я его особенно не упрекал, но потребовал впредь неукоснительно придерживаться наших правил. Не могу сказать, чтобы разговор со мной так уж сильно его опечалил, но не прошло и двух дней, как он вдруг потребовал расчет. — Мистер Розенталь секунду помолчал и добавил: — Обслуживающий персонал отеля — особенно мужчины — люди по преимуществу довольно нервные и капризные.

Я обдумал его слова и спросил:

— А куда делся залог в виде пятисот долларов наличными, которые внес постоялец?

— Все еще лежит у нас в сейфе — дожидается, когда постоялец его затребует. — Тут мистер Розенталь улыбнулся. — Придется, правда, вычесть из этой суммы тридцать шесть долларов за две бутылки вина из мини-бара.

Я наклеил на лицо ответную улыбку и сказал:

— Не забудьте дать мне знать, когда этот парень вернется за своими деньгами.

— Не забуду. Уж будьте уверены.

Итак, наш донжуан и его леди хлебнули винца — или до того, как отправились на пляж, или после того, как оттуда вернулись.

— У вас в номерах обычно стоят полные бутылки? — спросил я.

— Нет, — ответил мистер Розенталь. — Интересно, что один из федеральных агентов тоже об этом спрашивал. Почему это так важно?

— Это не важно… Что, скажите, было напечатано на визитной карточке постояльца?

— Я не помню его фамилии. Помню только, что он был адвокатом.

— А что сказал по этому поводу ваш Кристофер? Похож был постоялец на адвоката?

Этот вопрос, очевидно, несколько озадачил мистера Розенталя. Посмотрев на меня, он произнес:

— Я… А как, по-вашему, должны выглядеть адвокаты?

Признаться, в этом вопросе у меня тоже полной ясности не было.

Поэтому я прибегнул к своей привычной палочке-выручалочке, сказав:

— Продолжайте, пожалуйста.

Мистер Розенталь вскоре добрался до того момента, когда к трем федеральным агентам присоединились еще четверо, в том числе одна дама. Это, разумеется, была Мари Габитоси.

— Они допросили всех — и прислугу, и постояльцев; это, конечно, внесло в распорядок жизни отеля некоторую сумятицу, но никто не роптал и все старались помочь. Ведь как-никак следователи пытались разобраться в причине этой ужасной катастрофы… — Розенталь потер ладони и добавил: — Все были чрезвычайно опечалены происшедшим и только об этом и говорили. — Он откинулся в кресле и предался воспоминаниям.

К тому времени мне уже основательно полегчало, похмелье почти прошло, и теперь я мог кивать в такт словам мистера Розенталя, не морщась от головной боли. Вынув из карманов мобильник и пейджер, я включил их и стал ждать, когда мне позвонят или хотя бы пришлют сообщение на пейджер. Чтобы уловить сигнал, обычно требуется около десяти минут, но иногда это удается сделать быстрее. Я выждал десять минут, и, ничего не дождавшись, снова отключил телефон с пейджером. Если раньше я злился на Кейт за то, что она мне соврала, то теперь меня рассердило, что она так и не удосужилась позвонить мне или хотя бы прислать сообщение на пейджер. В самом деле, как прикажете выяснять отношения с супругой, если у вас нет никакой возможности перемолвиться с ней хотя бы парой слов?

Тут мне пришло в голову, что Кейт, возможно, вызвали в какой-нибудь высокий кабинет, к примеру, в офис УПО, и теперь она отвечает на весьма непростые вопросы. Потом меня посетила блестящая мысль, что, хотя Кейт не знает, где я сейчас нахожусь, ребята из УПО смогли-таки вычислить, где проводит время ваш покорный слуга, сказавшись больным. На мгновение я даже представил себе, что сейчас в этот кабинет ворвется Лайэм Гриффит со своими громилами и, дав мне по голове, увезет в неизвестном направлении. Хозяина отеля это наверняка здорово бы удивило, а вот меня — нисколечко.

Между тем мистер Розенталь продолжал рассказывать:

— Тогда многие выехали из отеля. Не хотели ходить на пляж, куда, как говорили, волнами выбрасывало вещи из взорвавшегося самолета… и не только… гм… вещи. — Тут он глубоко вздохнул. — Но это только поначалу. Потом, напротив, в эти места понаехала масса народу — зеваки, журналисты, люди из спецслужб, политики. Поверите ли, ФБР гарантировало мне заселение тридцати номеров сроком на месяц — правда, при условии, что я снижу цены. Я принял это предложение — и до сих пор об этом не жалею, поскольку большинство агентов прожили у нас куда дольше, а некоторые остались даже после Дня труда.

— Поздравляю, вы выгодно использовали ситуацию.

Мистер Розенталь серьезно на меня посмотрел и сказал:

— К чему скрывать? Все в этих краях сделали на катастрофе неплохие деньги. Но я вам так скажу: если бы мне дали гарантию, что это поможет успешному расследованию дела, я бы предоставил номера бесплатно. — Немного помолчав, он добавил: — Впрочем, я и так кормил агентов бесплатными завтраками все то время, пока они здесь находились.

— Это, несомненно, свидетельствует о вашей щедрости. Вы не припомните, сколько агентов, из тех, что побывали у вас в первый день, осталось в отеле до конца месяца?

— Полагаю, один или два. Но поскольку с тех пор прошло уже пять лет, я могу и ошибаться. К тому же я с ними не общался. — Сказав это, мистер Розенталь осведомился: — А что, разве всего этого нет в официальных рапортах, которые вы просматривали?

— Есть, конечно. Но рапортов слишком много, и в них имеются некоторые расхождения. Я, кстати сказать, занимаюсь еще и тем, что на нашем профессиональном языке называется «сверкой рапортов». — Надо признать, что этот термин я только что выдумал, однако мой собеседник, похоже, ничего не заподозрил. Однако, как ни гладко протекал наш разговор с Розенталем, мне удалось узнать всего два новых имени — администратора Кристофера Брока и горничной Роксанны Скарангелло, совмещавшей работу в отеле с учебой в университете. Мне же, пока здесь не появились парни из подразделения федеральной полиции, занимающегося борьбой с инакомыслием, необходимо было узнать хотя бы еще одно имя.

— Как звали старшую экономку отеля?

— Анита Моралес.

— Она-то, надеюсь, еще работает?

— Да, она состоит в штате. Очень ценный работник.

— Приятно слышать, — сказал я и подумал, что при всем желании не смог бы сказать то же самое о многих агентах ОАС.

— Давайте вернемся к Роксанне, — предложил я. — Вы беседовали с ней после того, как ее допросили федералы?

— Пытался… Но она сказала, что ей запретили разговаривать на эту тему с кем бы то ни было — даже со мной.

— Однако она упомянула о следах губной помады на бокале, о том, что в номере пользовались душем, а также что постель была не убрана и из номера исчезло покрывало?

— Если она и говорила это, то не мне, — последовал ответ.

— Положим… Скажите, федералы снимали отпечатки пальцев у кого-нибудь из обслуживающего персонала?

— Снимали. У Кристофера и Роксанны Скарангелло. Федералы сказали, что их отпечатки необходимы, чтобы отделить их от тех, что были обнаружены на стойке регистрации и в номере двести три.

И на регистрационном бланке, добавил я про себя. Меня не оставляла мысль, что наш донжуан оставил на нем несколько отличных отпечатков, которые наверняка совпадали с теми, что были обнаружены на бокалах и бутылке из-под белого французского вина, найденных на пляже. Это свидетельствовало о том, что он побывал и в отеле, и на пляже. Его дама тоже оставила отпечатки на бутылке и бокале, но в номере, судя по всему, ее пальчиков не нашли. Но если данная парочка прежде полицию не интересовала, то это очередной тупик, поскольку сравнивать найденные отпечатки не с чем. Могло, конечно, случиться и так, что отпечатки по какой-то причине у них сняли позже — уже после катастрофы, но об этом оставалось только мечтать.

Мистер Розенталь, прервав мои размышления, спросил:

— Мне нужно будет подписать какое-то заявление или протокол?

— Нет. А вам что, не терпится?

— Да нет… Просто вы все время задаете вопросы, но ничего не записываете…

— Такой необходимости нет. Мы сейчас с вами просто беседуем, — сказал я, подумав, что для того, чтобы окончательно утонуть в дерьме, мне не хватает только официального протокола. Помолчав, я спросил: — А пять лет назад вы подписывали какое-нибудь официальное заявление или протокол?

— А как же? Разве вы его не видели?

— Мельком, — сказал я и решил, что сейчас самое время сменить тему. — Мне хотелось бы просмотреть личные дела ваших сотрудников.

— Разумеется. — Розенталь поднялся с места. — Я сам их вам покажу.

Мы с мистером Розенталем вышли из офиса и спустились по главной лестнице в холл. Я снова включил мобильник и пейджер — вдруг кто-нибудь дозвонится? Как любят говорить парни из отдела внутренних расследований, труднее всего поймать на криминале ребят из своей же конторы. Как известно, слишком умных преступников не бывает — в массе это народ недалекий и оставляет за собой куда больше следов, чем Санта-Клаус в рождественскую ночь. Но копы, федералы и люди из ЦРУ — совсем другого поля ягоды и знают, как заметать следы. Кроме того, у многих из них сильно развито так называемое шестое чувство, которое предупреждает их об опасности.

Так вот, это самое шестое чувство сейчас настойчиво говорило мне, что я, как выражаются наши нью-йоркские копы, нахожусь под колпаком и неприятности скоро посыплются на меня как из рога изобилия. Вот только как скоро это произойдет, я не знал — может, через двадцать четыре часа, а может, и через двадцать четыре секунды.

Глава 24

В холле мистер Розенталь подвел меня к небольшой дверце, находившейся под лестницей, и отпер ее своим ключом. Потом мы спустились в помещение полуподвала, которое оказалось темным, затхлым и влажным.

— Здесь у нас винный погреб и архив, — торжественно объявил он.

— Давайте вначале наведаемся в винный погреб, — предложил я.

Мистер Розенталь посмеялся над моей первой за день шуткой, что еще больше укрепило мое расположение к этому человеку.

Потом мой спутник отпер еще одну дверь и щелкнул выключателем. В свете ламп дневного света я увидел просторное, с низким потолком помещение, сплошь заставленное канцелярскими шкафами, в которых за стеклом аккуратными рядами стояли папки с документами.

— Желаете вначале ознакомиться с анкетой Кристофера Брока? — спросил Розенталь.

— Если вас не затруднит.

Он подошел к одному из шкафов, вытащил из него здоровенную папку, на обложке которой виднелась наклейка с пометкой: «А-Д», и стал пролистывать лежавшие в ней бумаги, приговаривая:

— Это документы уволившихся сотрудников… Давайте посмотрим, что у нас здесь есть… Я требую, чтобы все личные дела хранились в алфавитном порядке… Б-р-о… может быть…

Я успел заметить, что в папке помещалось не более двух десятков анкет, и полагал, что если личного дела Кристофера Брока там нет, то искать его в архиве бессмысленно, а стало быть, эта ниточка обрывалась.

Неожиданно мистер Розенталь отступил на шаг и произнес:

— Это очень странно.

Ничего странного, парень. Наверняка дело Кристофера Брока хранится теперь на Федерал-Плаза, 26. Плохо в этом только то, что мне до него никогда не добраться.

— А как обстоят дела с Роксанной Скарангелло? — спросил я.

Мистер Розенталь был настолько озадачен пропажей документов, что не ответил на мой вопрос.

— Я о горничной, которая училась в университете, — повторил я.

— Ах да… студентка… Следуйте за мной.

Мы прошли вдоль выстроившихся в ряд шкафов, помеченных наклейками «Сезонные работники», «Временный персонал» и различными буквами.

Достав из шкафа папку с надписью «С-У», мистер Розенталь углубился в изучение ее содержимого.

— Роксанна Скарангелло… Должна быть здесь…

Я помог ему просмотреть все документы в плотно набитой папке. Мы даже перебрали их дважды.

— Ее точно зовут Роксанна Скарангелло? — спросил я.

— Конечно. Как я мог забыть? Она проработала у нас пять или шесть сезонов подряд. Хорошая девушка. Умная, красивая.

— Трудолюбивая…

— Верно… Но, знаете, я и ее анкету не могу найти. Чертовщина какая-то! Это переходит всякие границы. Я, видите ли, всегда заполняю документы и отношу их на место — чтобы не было путаницы. И вот вам, пожалуйста…

— Могло быть так, что федералы забрали у вас эти анкеты, а потом просто забыли их вернуть?

— Они, конечно, изымали документы — но только для того, чтобы сделать с них копии. После этого все было возвращено.

— Кому? Кто принял их на хранение?

— Я… точно не знаю. Полагаю, их принесли прямо сюда — в архив. Федералы проводили в этом помещении довольно много времени. — Помолчав, он добавил: — Впрочем, ксерокопии этих документов вы наверняка найдете у себя в учреждении.

— О, несомненно.

— Когда найдете, может, перешлете их мне?

— Обязательно. — Выдержав паузу, я спросил: — Вы храните сведения о сотрудниках в компьютерной базе?

— Сейчас храним, — ответил Розенталь, — а тогда, пять лет назад, этого не делали. Потому-то у нас и архив есть, и все эти шкафы с папками. — Он добавил: — Я, знаете ли, бумажная душа. В бумажные документы верю, а в компьютерные — нет.

— Я тоже, — сказал я. — Давайте теперь выясним, как обстоит дело с Люситой Гонсалес Перес.

Розенталь подошел к шкафу с надписью «Е-Г», но папки с личным делом Люситы в нем не нашлось. Тогда мы просмотрели содержимое шкафа с буквой «П», но и здесь потерпели неудачу.

Мистер Розенталь сказал:

— Очевидно, ваши сотрудники либо положили эти анкеты не туда, куда надо, либо, как вы заметили, и впрямь забыли их вернуть.

— Похоже на то. Я наведу справки у себя в офисе, — пообещал я и спросил: — Скажите, миссис Моралес сегодня в отеле?

— Где же ей еще быть?

— Вы можете попросить ее спуститься сюда?

— Конечно, могу. — Он вынул из кармана маленькую рацию типа «уоки-токи» и обратился к своей помощнице: — Сюзан? Прошу вас, передайте миссис Моралес, чтобы она спустилась в архив. Благодарю.

Посмотрев на меня с улыбкой, Розенталь спросил:

— Кажется, вы хотели взглянуть на винный погреб?

— Это была шутка. Я, видите ли, почти не пью.

— Быть может, в таком случае вы хотите взглянуть на другие документы?

— Не откажусь. — Розенталь был настоящим фанатиком архивного дела, то есть имел хобби, которое, с точки зрения копа, трудно переоценить. И он, кстати сказать, очень мне помог — даже несмотря на то, что мои предшественники пять лет назад основательно подчистили его хранилище.

Я наугад вытащил из шкафа толстенную папку, в которой обнаружил анкеты с испанскими именами. На всякий случай я просмотрел их все, но информации в них оказалось до обидного мало: несколько строк о самом служащем, сведения о его зарплате, а также выданные в разное время характеристики. Никаких тебе номеров карточек социального обеспечения или копий видов на жительство. Похоже, все эти люди работали здесь лишь от случая к случаю. Я указал на сей факт мистеру Розенталю, на что тот ответил:

— Не сомневаюсь, что все необходимые данные есть в бухгалтерии.

— Я просто уверен в этом. — Признаться, я приехал сюда вовсе не для того, чтобы уличить мистера Розенталя в нарушении законов о привлечении иностранной рабочей силы, но теперь у меня появилась возможность при необходимости немного на него надавить.

Моя работа в отделе раскрытия убийств Департамента полиции Нью-Йорка и ОАС по большей части была связана именно с документами, и хоть не относилась к разряду увлекательных, давала-таки простор для размышлений. Не раз, просматривая различные отчеты, я хлопал себя по лбу и кричал: «Эврика!» — поэтому назвать бумажную работу неблагодарной никак не могу. Иногда же копание в бумагах превращалось в поистине захватывающее занятие, сравнимое разве что с перестрелкой или погоней за до зубов вооруженным преступником. Но прошел уже год с тех пор, как в меня стреляли в последний раз, и жизнь стала казаться мне несколько однообразной. Дело «Транс уорлд эйрлайнз» нужно было мне в первую очередь для того, чтобы иметь возможность снова сказать себе, что я не зря копчу небо. К сожалению, расследуя обстоятельства катастрофы, я оказался по ту сторону закона, и теперь мне оставалось только надеяться, что на моей стороне хотя бы небесные силы.

В архив вошла красивая, средних лет женщина, по виду латиноамериканка, и с едва заметным акцентом спросила:

— Вы меня звали, мистер Розенталь?

— Да, миссис Моралес. — Мистер Розенталь посмотрел на меня и сказал: — Этот джентльмен хотел бы поговорить с вами. Прошу вас, постарайтесь ему помочь.

Миссис Моралес кивнула.

Не представившись, я начал задавать вопросы:

— Вы помните женщину по имени Люсита Гонсалес Перес, работавшую здесь пять лет назад? Эта дама видела постояльцев номера двести три, которыми в свое время интересовалось ФБР.

— Я все это отлично помню, — ответила миссис Моралес.

— Скажите, вы разговаривали с Люситой после того, как с ней побеседовали агенты ФБР?

— Да. Помню, тогда она пришла ко мне, прямо-таки сияя от счастья.

Я посмотрел на мистера Розенталя и сказал:

— Мне нужно поговорить с миссис Моралес наедине.

Мистер Розенталь вышел из архива и прикрыл за собой дверь.

— Хотелось бы знать, что могло ее так обрадовать? — осведомился я.

— Она была счастлива, что смогла оказать помощь полиции.

— Да, конечно. Я тоже часто испытываю нечто подобное. А каков, скажите, был ее иммиграционный статус?

Миссис Моралес, поколебавшись, произнесла:

— У Люситы тогда как раз закончилась рабочая виза.

— И полицейские, конечно же, пообещали ей помочь?

— Да.

— Ну и как, помогли?

— Не знаю, — произнесла миссис Моралес и добавила: — На следующий день она не вышла на работу, и с тех пор я ее не видела.

И никогда больше не увидите, подумал я, но вслух сказал совсем другое:

— А помните ли вы горничную по имени Роксанна Скарангелло? Она была студенткой университета.

Испанка кивнула.

— Как же, помню. Она проработала у нас несколько сезонов.

— Вы говорили с ней после того, как с ней пообщалась полиция?

— Нет.

— Она вышла на следующий день на работу?

— Нет, не вышла.

— Скажите, после этого она хоть раз выходила на работу?

— Нет.

Бедная миссис Моралес, вероятно, уже подумывала, не исчезнет ли и сама в один прекрасный день. Меня этот вопрос тоже начал занимать — но относительно моей собственной персоны. Уж слишком все происшедшее смахивало на очередную серию «Секретных материалов», которые Кейт запретила мне упоминать.

— Вы не знаете, где я могу найти Люситу?

— Нет. Как я уже сказала, с того самого дня я ее больше не видела и никаких известий от нее не имела.

— Скажите, сколько лет было Люсите?

Женщина пожала плечами.

— Она была совсем молодой девушкой. Лет восемнадцати-девятнадцати, не больше.

— Откуда она приехала?

— Из Сальвадора.

— И где она жила в Америке?

— У своих родственников.

— А они где живут?

— Точно не знаю.

Я задал миссис Моралес еще несколько вопросов, но ей, похоже, больше ничего не было известно.

Наконец я сказал:

— Спасибо, миссис Моралес. Прошу вас никому не рассказывать об этом разговоре. — «Или вы тоже исчезнете», — добавил я про себя, а вслух произнес: — И пригласите сюда, пожалуйста, мистера Розенталя.

Миссис Моралес кивнула и вышла из комнаты.

Я без труда мог представить, как и почему исчезла из «Бейвью-отеля» Люсита Гонсалес Перес. Но Роксанна Скарангелло была птицей совсем иного полета, и разобраться с ней было не так-то просто. И куда, интересно знать, подевался Кристофер Брок, который, если верить мистеру Розенталю, уволился через день или два после разговора с федералами? Ясно было одно: пять лет назад федералы основательно зачистили эту гостиницу, оставив на месте только мистера Розенталя и миссис Моралес, избавиться от которых было куда сложнее, нежели от сезонной прислуги. Если бы вдруг поднялся шум, объяснить все одними только случайными совпадениями было бы совсем непросто.

В архив вошел мистер Розенталь.

— Надеюсь, миссис Моралес помогла вам?

— Она мало что помнит.

— Да, все-таки с тех пор прошло уже пять лет.

— Совершенно верно. Кстати, вы не помните, Роксанна Скарангелло доработала тот летний сезон до конца?

С минуту подумав, он сказал:

— Обычно студенты увольняются за две недели до начала учебного года, чтобы немного отдохнуть.

— А как насчет Роксанны Скарангелло?

— Теперь я вспоминаю, что в то лето она уволилась раньше обычного. Я несколько дней ее не видел, а потом кто-то сказал мне, что она уехала домой. — Помолчав, мистер Розенталь добавил: — Тогда уволились еще несколько человек. Судя по всему, они были потрясены случившимся.

— Сколько лет было Кристоферу Броку? — спросил я.

— Думаю, лет двадцать девять-тридцать.

— Помнится, вы говорили, что предоставили ФБР около тридцати номеров?

— Совершенно верно.

— А сколько всего у вас номеров?

— Двенадцать в так называемой старой гостинице, двадцать четыре — в новом корпусе, и еще четыре коттеджа.

— Вам пришлось выселять или переселять прежних постояльцев, чтобы разместить федералов?

— Мы просто отменили несколько предварительных заказов. И буквально через неделю почти все номера были заняты федералами.

— Понятно. У вас остался список проживавших в отеле сотрудников ФБР?

— У нас не было постоянного списка.

— Что вы имеете в виду?

— Мы ввели их в компьютерную базу. Агенты приезжали, уезжали, и номера переходили из рук в руки. Так что мы часто даже не знали, кто обитает в том или ином номере. А почему вы спрашиваете?

Мне не нравилось, когда мне задавали вопросы подобного рода — пусть даже они исходили из уст такого милого человека. Однако нужно было хоть что-то ответить.

— Наш финансовый отдел проверяет, правильно ли расходовались средства, — брякнул я первое, что пришло мне в голову.

— Понятно… — протянул мистер Розенталь. — Мы сделали все, что было в наших силах. Что, кстати сказать, далеко не всегда было легко, поскольку ваши агенты — не в обиду вам будет сказано — люди в своем большинстве весьма непростые.

— Стало быть, ваш отель на какое-то время стал почти безраздельной собственностью федералов?

— Что ж, можно сказать и так.

— А они не предлагали вам выселить представителей средств массовой информации?

— Сейчас, когда вы об этом сказали, я вспомнил, что так и было. — Тут он широко улыбнулся и добавил: — Не знаю, право, кто причинил нам больше неудобств — журналисты или агенты ФБР… Надеюсь, без обид?

— Разумеется.

Мистер Розенталь заметил:

— Репортеры подняли было шум, но поскольку речь шла о национальной безопасности, уехать им все-таки пришлось.

— Не удивительно. Вы могли бы назвать мне имена агентов, которые проживали здесь с июля 1996 года, скажем, по октябрь?

— Вряд ли. Видите ли, все компьютерные файлы, которые заводились на проживающих — кстати, это считалось секретной информацией, — были уничтожены при их выписке. Ничего не поделаешь, национальная безопасность. — Тут мистер Розенталь развел руками. — Вот почему я предпочитаю документы в виде листков бумаги в картонной обложке.

— В этом смысле я полностью разделяю ваши вкусы. — В каменной стене, на которую я наткнулся, на первый взгляд не было даже самой узкой щели или трещины. Тем не менее я узнал кое-что, о чем не упоминали ни Кейт, ни Дик Кернс, ни Мари Габитоси. Вполне возможно, они об этом просто не знали. Конечно, Мари Габитоси или Дику Кернсу вряд ли было известно об уничтожении компьютерных файлов или исчезновении людей, но миссис Мэйфилд вполне могла быть в курсе.

— Давайте пройдем в номер двести три, — предложил я мистеру Розенталю.

Он с удивлением на меня посмотрел.

— Но зачем? С тех пор прошло целых пять лет.

— Я умею разговаривать с комнатами.

Мистер Розенталь снова окинул меня удивленным взглядом, что вообще-то неудивительно, когда слышишь подобные заявления.

— Но там сейчас могут находиться постояльцы, — сказал он и, немного поколебавшись, добавил: — Не могли бы вы, если это вас не затруднит, еще раз назвать мне цель вашего визита?

Когда я один, мне порой приходится самому играть роль и «хорошего», и «плохого» копа. Человека, над которым я ставлю свои психологические эксперименты, они порой могут шокировать, но для меня это дело вполне привычное.

Холодно посмотрев на мистера Розенталя, я сказал:

— Цель моего визита не связана с проверкой работающих у вас иностранцев, но ситуация в любой момент может измениться. Кроме того, мистер Розенталь, это дело веду я, а не вы, так что извольте проводить меня в номер двести три, не задавая лишних вопросов.

Глава 25

Выйдя из архива, мы подошли к администратору, и мистер Розенталь спросил:

— Скажите, Питер, кто-нибудь проживает сейчас в номере двести три?

Питер пощелкал клавишами компьютера, посмотрел на хозяина и произнес:

— Да. Номер снят на двое суток мистером и миссис Шульц, которые…

Я жестом остановил его и сказал:

— Выясните, находятся ли они там в данный момент.

— Слушаю, сэр. — Он нажал несколько кнопок на телефоне, и в номере сняли трубку.

Когда служащий поднял на меня глаза, я скомандовал:

— Удалите их на двадцать минут. Скажите, что к ним в номер заползла змея или что-нибудь в этом роде. Главное, чтобы они оттуда убрались.

Питер кашлянул, прочищая горло, и сказал в трубку:

— Извините, миссис Шульц, но вам с мистером Шульцем придется на двадцать минут выйти из номера. Что случилось? Ничего серьезного. Проверка… гм… электропроводки. Мы были бы вам очень признательны… Заранее благодарим.

Все это время мистер Розенталь неласково на меня посматривал, но, как только Питер повесил трубку, повернулся к нему и велел:

— Дайте мистеру Кори ключ от номера двести три.

Питер выдвинул ящик стола, вынул ключ и протянул мне, а его босс произнес:

— Насколько я понимаю, в данный момент я вам не нужен. Но если вдруг что-то понадобится, зайдите ко мне в кабинет.

Мне не хотелось терять этого парня из виду — вдруг ему взбредет в голову позвонить в ФБР? — поэтому я ответил:

— Я бы хотел, чтобы вы проводили меня в номер.

Мистер Розенталь, не скрывая недовольства, вышел из старого здания и по живописной дорожке повел меня к новому корпусу.

Как я уже говорил, это было длинное двухэтажное строение, лишенное каких-либо индивидуальных особенностей. Единственной его достопримечательностью были оцинкованный купол да флюгер на крыше, который в данный момент показывал, что ветер дует с залива.

По внешней лестнице мы поднялись на второй этаж и пошли вдоль террасы, которая в это время находилась в тени. Мимо нас торопливым шагом проследовала пожилая пара: видимо, это эвакуировались постояльцы номера 203.

Дождавшись, когда они скроются за углом, я открыл дверь выданным мне ключом, вошел в номер и огляделся.

По-видимому, Шульцы были удивительно аккуратными людьми, поскольку комната выглядела так, будто здесь никто не живет.

Просторное помещение было оформлено в бело-голубых тонах в стиле дизайнера Марты Стюарт, преобладающем в этом отеле.

Первым делом я заглянул в ванную, где могли бы принимать душ четыре человека одновременно, потом вернулся в комнату и осмотрел встроенную мебель, телевизор, полки с высокими стаканами, штопором, шейкером и вазочкой с бумажными салфетками и мини-бар.

Я знал, что ФБР прочесало эту комнату в поисках отпечатков пальцев, человеческих волос и других улик, но все их старания свела на нет тщательная уборка, сделанная накануне Роксанной Скарангелло. Так что рассчитывать на то, чтобы обнаружить «пальчики», образцы человеческих волос и ниток от одежды или плавающие в унитазе использованные презервативы, в принципе не приходилось. Но разве можно быть в чем-то уверенным на сто процентов?

Я вернулся к встроенной мебели и еще раз осмотрел телевизор, стоявший на поворотном штативе. Развернув его на сто восемьдесят градусов; так, чтобы видна была задняя панель, я стал изучать гнезда, используемые для подключения видеомагнитофона.

Я предположил — надеюсь, мне позволительно немного пофантазировать, — что наш донжуан и его леди, удирая с пляжа, просмотрели сделанную ими видеозапись на дисплее видеокамеры, увидели взрыв и, конечно же, захотели рассмотреть все как следует на телеэкране. Для этого им необходимо было включить телевизор, подсоединить к нему с помощью адаптера видеокамеру и нажать на кнопку «воспроизведение».

Провод и адаптер у них наверняка были с собой — раз они намеревались, вернувшись в номер, улечься в постель и, потягивая вино, предаться созерцанию своих записанных на пленку любовных утех, чтобы настроиться на новую волну чувственных радостей.

Конечно, существовала вероятность, что те двое не занимались сексом на пляже, а снимали на видео закат, чтобы потом в гостиничном номере создать себе соответствующий романтический настрой.

Но мне, честно говоря, было совершенно наплевать, трахались они или просто любовались заходящим солнцем. Меня интересовало то, что могло быть на заднем плане, — подробности катастрофы рейса № 800.

Пока с уверенностью можно было сказать только одно: эти люди не были женаты, в противном случае они почти наверняка передали бы сделанную на пляже запись в ФБР.

Однако вместо этого мужчина и женщина с такой поспешностью покинули Уэстгемптон-Бич, что оставили свидетельства своего присутствия на пляже и даже не забрали у администратора «Бейвью-отеля» внесенные в качестве залога пятьсот долларов. Уничтожили они или нет сделанную ими видеозапись — вот что в данный момент занимало меня больше всего.

Не знаю, как бы я поступил на их месте. Но знаю другое: уничтоженное невозможно восстановить, я на основании своего многолетнего опыта могу утверждать, что люди редко идут на такой решительный шаг — они предпочитают прятать улики. Я лично знал не меньше десятка заключенных, которые никогда не оказались бы в тюрьме, если бы не спрятали, а уничтожили свидетельства своих преступлений. Самоуверенные и самовлюбленные люди подчас поступают очень глупо.

Все это время мистер Розенталь стоял очень тихо — должно быть, ждал, когда комната со мной заговорит, и я уже было хотел приставить к уху ладонь, но потом передумал: как-никак этот парень, если не считать последних десяти минут, вел себя на редкость примерно, и мне не хотелось еще больше его расстраивать.

— Скажите, ключ находился в номере? — спросил я.

— Да, — ответил он. — Я запомнил это потому, что федералы хотели снять с него отпечатки пальцев и даже поначалу спрятали его в пластиковый пакетик, но потом выяснилось, что он уже успел побывать в руках у Роксанны Скарангелло, Кристофера, а возможно, и некоторых других людей. Впрочем, они все равно его забрали и даже выдали мне расписку.

— У вас осталась эта расписка?

— Нет. Ключ мне через несколько дней вернули, а я соответственно отдал федералам расписку.

— Ясно. Скажите, кто-нибудь останавливался в этом номере в период между исчезновением известной вам пары и заселением федералов?

— Нет. Он, правда, был забронирован, но нам пришлось отменить заказ.

Потом я попросил мистера Розенталя показать мне, как пишется имя Роксанны Скарангелло, и он написал его на клочке бумаги, сделав это вполне уверенно. Можно было не сомневаться, что эта девушка ему нравилась.

— Сколько ей было? — спросил я.

— Двадцать один-двадцать два, не больше.

— Вы помните, когда у нее день рождения?

— М-м… Похоже, в июне. Числа не помню, но то, что прислуга устраивала по этому поводу каждый июнь маленькую вечеринку, знаю наверняка. Поверьте, эту девушку все очень любили.

— Понятно. А «Брок», значит, как читается, так и пишется «Б-р-о-к»?

— Совершенно верно.

— Не было ли у мистера Брока какого-нибудь прозвища?

— Насколько мне известно, нет. — Посмотрев на меня, он спросил: — Неужели всего того, о чем вы меня спрашиваете, нет в ваших файлах?

— Все у нас есть. Если помните, я обещал даже переслать вам копии ваших пропавших анкет.

— Да, конечно. И я заранее вам благодарен.

— Не стоит благодарности.

Я окинул комнату прощальным взглядом, вышел из номера и двинулся по террасе к лестнице. Мистер Розенталь последовал за мной.

Отойдя от комнаты футов на тридцать, я остановился. Примерно с этого места горничная Люсита видела, как из номера выходила интересовавшая меня пара. Дама была в темных очках и широкополой шляпе, а мужчина нес под мышкой гостиничное покрывало. Если разобраться, не так уж и важно, узнала ли Люсита мужчину по сделанному художником ФБР наброску или запомнила его сама. Главное, она видела, что мужчина и женщина выходили именно из номера 203, а мужчина нес с собой покрывало.

Парковка находилась отсюда на расстоянии не более пятидесяти футов, поэтому не было ничего удивительного в том, что Люсита заметила, как эти двое уселись в бежевую машину с открывающейся вверх задней дверью.

Я решил оставить у мистера Розенталя самые лучшие воспоминания о своем визите, поэтому, улыбнувшись, сказал:

— Ну вот и все. Позвольте еще раз поблагодарить вас за помощь. Надеюсь, что отнял у вас не слишком много времени.

— Был счастлив вновь оказаться полезным, — ответил мистер Розенталь и добавил: — И не забудьте, пожалуйста, переслать мне копии изъятых документов.

— Сразу же займусь их поисками, как только вернусь в свое учреждение. Вас же попрошу никому не говорить о моем визите.

Неожиданно мистер Розенталь спросил:

— Скажите, за эти пять лет расследование хоть как-то приблизилось к установлению истинной причины катастрофы?

— Причина общеизвестна. Случайный взрыв паров горючего в центральном топливном баке.

— Ничего подобного, — сказал мистер Розенталь.

— Нет, все именно так и было. Дело закрыто, мистер Розенталь. Как я уже говорил, мой визит сюда был вызван обыкновенной бюрократической процедурой, на нашем языке именуемой «сверкой документов».

— Как скажете…

Поскольку хозяин отеля опять начал демонстрировать свой норов, я счел нужным напомнить ему о необходимости содержать в порядке документы иностранных работников и вовремя копировать их грин-карты и карточки социального обеспечения. Мистер Розенталь ничего на это не ответил.

Я отдал ему ключ от номера 203 и сказал:

— Мне очень нравится ваш галстук.

Оставив Розенталя на террасе, я спустился по лестнице и направился к центральной парковочной площадке, где стоял мой джип. Стронув машину с места, я выехал за пределы владений отеля и покатил на юг — к заливу. Проехав мост, я свернул на Дьюн-роуд и через десять минут уже въезжал на автостоянку национального парка Капсог-Бич, которая в этот час была заставлена машинами отдыхающих. У шлагбаума находилась маленькая будка, в которой сидел охранник.

Помахав у него перед носом своим удостоверением, я сказал:

— Мне нужно проехать на пляж по пешеходной дороге.

— Вообще-то это не полагается…

— Большое спасибо.

Я объехал шлагбаум и, не обращая внимания на протесты охранника, покатил по песчаной тропе, подключив второй ведущий мост. Впереди шли люди, стремившиеся хоть ненадолго слиться с природой, но стоило им увидеть мой джип, как они поспешно прижались к обочине, освободив мне дорогу.

Пешеходная тропа все больше сужалась. Я повернул там, где почти сходились две песчаные дюны, — возможно, на том самом месте, где пять лет назад сделали поворот, чтобы проехать к пляжу, наш донжуан и его дама.

Я остановился примерно в том же месте, где мы с Кейт вышли из машины два дня назад. Посмотрев на часы, я отметил, что на дорогу от «Бейвью-отеля» до пляжа у меня ушло не более двадцати минут. Значит, если Люсита говорила правду и наш донжуан и его дама вышли из номера около семи вечера, на пляже они могли оказаться уже в семь двадцать.

Потом они нашли между дюнами уединенное местечко, расстелили покрывало, поставили рядом портативный холодильник, установили видеокамеру — или по крайней мере сняли с объектива крышку — и занялись приготовлениями к пикнику: достали бокалы и откупорили бутылку белого французского вина. Это должно было занять у них еще минут двадцать-двадцать пять. Таким образом, часы в это время показывали примерно без пятнадцати восемь.

Выпив вина, повалявшись на покрывале, а может быть, и позанимавшись любовью, они, вполне вероятно, направились по пляжу к воде. Одетые или голые — этого я пока не знал.

Я снял мягкие замшевые мокасины и пошел по пляжу, где сотни отдыхающих сидели и лежали на покрывалах, понарошку боролись, играли в пляжный волейбол или плескались в океанских волнах.

Я задался вопросом, одетыми или обнаженными направились к воде наш донжуан и его дама. Очень может быть, что и обнаженными. Ведь солнце уже заходило, а люди, изменяющие своим супругам, обычно довольно беспечны. Я остановился у кромки прибоя и бросил взгляд на высокую песчаную дюну, на которой два дня назад стояли мы с Кейт.

Если любовники, направившиеся к океану в час заката, решили снять этот романтический момент на пленку, можно предположить, что их видеокамера зафиксировала именно тот сектор небосвода, где произошел взрыв самолета «Боинг-747» авиакомпании «Транс уорлд эйрлайнз».

Я стоял у самой воды, смотрел на океан и на небо и размышлял обо всем этом.

Снова включив мобильник, я немного подождал, но звонков, как и прежде, не последовало. Номер моего мобильного телефона известен не многим людям, и я не могу похвастаться, что пользуюсь расположением этих людей. Тем не менее они мне обязательно звонят два-три раза в день.

Затем я включил пейджер. Номер моего пейджера знает куда больше народу: информаторы, свидетели, подозреваемые, коллеги по работе и даже обслуживающий персонал дома, в котором я обитаю. Худо-бедно, но сотня наберется. Однако и на пейджере сообщений не оказалось.

Такое молчание могло не означать ничего, а могло иметь и некий зловещий смысл. Мой личный опыт показывает, что тишина чаще всего есть просто тишина, — если, конечно, над вами не начинают сгущаться тучи. Тогда это тишина предгрозовая. Впрочем, на сегодня философии вполне достаточно.

В последний момент я решил позвонить Кейт, но, вспомнив, скольких мужчин удалось засечь именно в тот момент, когда они звонили женщинам, вновь отключил и мобильник, и пейджер.

Потом я посмотрел на часы — было около четырех дня, и люди постепенно покидали пляж.

Я неторопливо направился к своей машине, на ходу размышляя о том, что сумел узнать в «Бейвью-отеле». Мне казалось, я сделал все, что было в моих силах. Но в таких случаях всегда кажется, что можно было сделать намного больше и что упущено что-то очень важное.

По правде говоря, я знал, что́ упустил: некий временной промежуток, которому прежде не придавал значения. Но именно в такие моменты часто и происходит самое главное.

Если верить Мари Габитоси, наш донжуан заселился в номер 203 где-то около 16.30, а вышел из него, по словам Люситы, уже со своей пассией, в 19 часов, чтобы ехать на пляж. Напрашивается вопрос: что он делал эти два с половиной часа? Находился в номере с дамой? А если нет, то где они провели это время?

Если все это время они оставались в комнате и занимались сексом, можно не сомневаться, что видеосъемку они не вели — их видеоаппаратура хранилась в стоявшей на парковке машине. Потом они, прихватив покрывало, отправились на пляж — определенно для того, чтобы заняться там сексом и записать свои любовные страсти на видео. Потом, судя по всему, эти двое собирались вернуться в номер, чтобы, взбодрив свои чувства пикантными кадрами, снова заняться сексом. Что в этой связи можно сказать о нашем донжуане? Прежде всего то, что по части секса он настоящий супермен.

Как-то все это не вяжется, особенно если принять во внимание, что мы имеем дело с мужчиной средних лет. Устроившись в номере, любовники вряд ли сразу приступили к сексу. Тогда что они делали два с половиной часа? Разговаривали? Дремали? Смотрели телевизор, читали? Или покинули номер и занялись чем-то таким, что могло оставить после себя какие-нибудь следы?

Но все это случилось пять лет назад. Не только следы давно остыли, но и, возможно, Тед Нэш и Лайэм Гриффит сделали все, чтобы их уничтожить.

Загадка казалась неразрешимой.

Глава 26

Я вернулся домой чуть позже семи вечера и обнаружил в квартире Кейт, которая, облачившись в свою самую сексуальную рубашечку и подвязавшись фартуком, суетилась на кухне, готовя мой любимый обед: бифштекс, картофель фри и поджаренный чесночный хлеб. Мой костюм, который я швырнул на пол и так и не удосужился поднять, был аккуратно вычищен и висел в шкафу, а в холодильнике меня дожидались несколько бутылочек ледяного «Будвайзера».

Скажу сразу: все это вранье, ничего такого на самом деле не было. Кейт, правда, была. Она сидела в кресле и читала «Таймс».

— Привет, — сказал я.

Она подняла на меня глаза:

— Привет.

Я швырнул свой блейзер на диван, как бы давая понять, что никуда больше сегодня не уйду, и спросил:

— Ну как прошел день?

— Прекрасно. — Кейт снова загородилась газетой.

— Ходил сегодня к доктору. Он сказал, что жить мне осталось месяц.

— С какого момента?

— С полудня.

— Заведу календарь и начну вычеркивать дни.

— Да, чуть не забыл: хочу тебя предупредить, что за свое вчерашнее поведение я извиняться не буду.

— Лучше бы извинился.

— Хорошо, если ты так ставишь вопрос, тогда приношу свои извинения. Но и ты должна извиниться за то, что солгала мне.

— Не скрою, солгала. Раза три.

— Я принимаю твои извинения, так как понимаю, почему ты это сделала. Кроме того, я считаю, что нашей семейной жизни это пойдет только на пользу, поскольку обогатит ее новым опытом, укрепит ее основы и придаст ей свежее чувство неведомой прежде свободы.

— Как я уже не раз говорила, ты полнейший идиот и шут.

— Как прикажешь это понимать? Как некое обобщение — или же ты имеешь в виду что-то конкретное?

— Давай-ка лучше вообще оставим эту тему.

— Оставим. Но при этом позволь тебе напомнить, что я люблю тебя. Оттого-то я так расстроился, когда услышал о тебе и Теде Нэше.

— Знаешь что, Джон? Мне иногда кажется, что ты ненавидишь Теда Нэша больше, чем любишь меня.

— Неправда. Но хватит об этом. Что у нас нового на фронте войны с терроризмом?

— Почти ничего. А ты что сегодня делал?

— Совершил автомобильную прогулку. В восточном направлении.

Кейт промолчала.

— Я позаботился, чтобы за мной не было «хвоста». Кроме того, отключил мобильник и пейджер, так что меня нельзя было вычислить. Поэтому, возможно, ты и не смогла до меня дозвониться.

— Я не пыталась до тебя дозвониться. Но у меня есть для тебя известие.

— От кого?

— От капитана Стейна. Хочет встретиться с тобой в своем офисе завтра в девять часов утра.

— Он сказал, зачем я ему понадобился?

— Не сказал.

Капитан Стейн был старшим офицером ОАС, представлявшим Департамент полиции Нью-Йорка. Он отвечал за всех копов, находившихся на действительной службе, в то время как Джек Кениг курировал федеральных агентов, в том числе мою Кейт. Я же, как агент, работающий по контракту, находился как бы на нейтральной территории, поэтому подчинялся то Стейну, то Кенигу, а то и обоим.

— А почему, скажи на милость, Стейн передал это через тебя?

— Откуда мне знать? Может быть, он отчаялся до тебя дозвониться?

— Он мог послать мне сообщение по электронной почте или по факсу. В конце концов, он мог оставить его на автоответчике моего телефона. Кроме того, у меня есть пейджер.

— Быть может, ему захотелось побеседовать с тобой именно по той причине, что мобильник и пейджер у тебя весь день были выключены, а это, как ты знаешь, является нарушением правил нашего учреждения.

— Да, я отключал и мобильник, и пейджер. Но я сильно сомневаюсь, что он хочет поговорить со мной об этом.

— Я тоже сомневаюсь.

— Думаешь, он что-то почуял?

— Думаю, они оба что-то почуяли. Причем не только на твой, но и на мой счет, — ответила Кейт. — Джек тоже назначил мне встречу завтра в девять часов утра.

Я не хотел слишком уж паниковать по этому поводу, хотя и понимал, что совпадения такого рода маловероятны.

— Что у нас на обед? — спросил я.

— Хлеб и вода. Привыкай, парень.

— Давай куда-нибудь съездим и пообедаем?

— Нет настроения.

— Тогда давай закажем обед на дом, — предложил я. — Что-нибудь китайское? Или, быть может, пиццу?

— Ничего я не хочу.

— А что у нас в холодильнике?

— Пустынные просторы Антарктики.

— Может, ты хочешь выпить?

— Я уже открыла бутылку белого сухого.

— Отлично. — Я прошел на кухню и обнаружил в холодильнике полбутылки белого вина и банку содовой. Наполнив бокал Кейт вином, я налил себе виски с содовой.

Вот вам, пожалуйста, и конец игры. Между тем после мемориальной службы прошло не более сорока восьми часов. Надо будет не забыть поздравить с такой оперативностью Лайэма Гриффита, предварительно врезав ему ботинком по яйцам.

Вернувшись в гостиную, я передал Кейт бокал с вином, и мы чокнулись.

— За нас, — сказал я. — Начало по крайней мере было хорошее.

Задумчиво потягивая вино, Кейт сказала:

— Надо хоть как-то свести воедино наши истории и придать им невинный вид.

— Это нетрудно, — сказал я, придвигая поближе к Кейт свое любимое кожаное кресло. — Главное — говорить правду. Незначительное превышение полномочий, к примеру, не преступление, а вот лжесвидетельство под присягой — это уже серьезно. Ты и представить себе не можешь, сколько в тюрьмах людей, которые солгали под присягой даже не о преступлениях, а о незначительных правонарушениях. Вспомни девиз ЦРУ — «Правда сделает тебя свободным».

— Я могу потерять работу.

— Ты не сделала ничего дурного.

— Разве? Пять лет назад меня уже предупреждали, чтобы я не совала нос в это дело.

— Ха, пять лет! Ты могла и забыть. Гриффит сделал мне аналогичное предупреждение всего сорок восемь часов назад.

— Но ведь он не твой босс!

— Замечание по существу, не спорю. Тем не менее никакого крутого разбирательства не будет. Это будет обыкновенная жвачка, они станут нас вразумлять, расскажут нам, как важно заниматься своим делом и не совать нос в чужие дела. В крайнем случае мы получим прямой приказ не лезть во все это. Уверяю тебя — шума не будет. Хотя бы потому, что никому не захочется привлекать к этому повышенное внимание. Я знаю, как делаются такие вещи; главное — не дать поймать себя на лжи. Все остальное ничем нам не грозит.

Кейт согласно кивнула:

— Ты прав… но и моей карьере все это не поспособствует.

— Как не способствует ей и то, что ты вышла замуж за обыкновенного копа.

— Все шутишь? Между тем в ФБР служил мой отец, и я всегда мечтала сделать карьеру в этом ведомстве.

— Но как же быть с истиной, справедливостью и патриотизмом? Когда ты впервые перешла ту тонкую грань, которая отделяет правила и принципы твоей конторы от простой человеческой правды, ты ведь сразу почувствовала, что ступила на скользкую дорожку, не так ли? Неужели ты не догадывалась, куда это может тебя завести?

Кейт допила вино и сказала:

— Прости. Прости меня за то, что втянула тебя во все это.

— Тебе не за что извиняться. Два последних дня показали мне, что такое жить на полную катушку. И завтра ничего плохого не случится. И знаешь почему? Потому что им есть что скрывать. Они заволновались. И именно по этой причине они ни тебе, ни мне ничего не сделают. Поэтому не паникуй и отвечай на все вопросы спокойно, рассудительно, а главное — правдиво.

Кейт кивнула и впервые за весь вечер улыбнулась. Посмотрев в потолок, она сказала:

— Слава Богу, пожилые мужчины знают, что и как происходит в этом мире.

— Благодарю за комплимент.

— После твоих слов я почувствовала себя гораздо лучше. Теперь я точно знаю, что завтра не произойдет ничего дурного.

— Более того, — сказал я. — Завтра может произойти кое-что хорошее.

— Например?

— Ну, я точно не знаю. Но могу предположить, что завтра нам могут неожиданно предоставить отпуск. Как ты думаешь, путешествие за границу поможет укреплению нашей семьи?

— Это было бы здорово! Я хотела бы поехать в Париж. А ты куда отправишься?

К миссис Кори вернулось чувство юмора. Это был хороший признак.

— Мне бы хотелось посетить место, где производят виски фирмы «Девар». Я пришлю тебе оттуда открытку.

Кейт поднялась с места, подошла и села ко мне на колени. Обняв меня за шею своими тонкими, но сильными руками, она сказала:

— Не важно, что случится завтра. Главное — нас двое, а вдвоем мы справимся с любыми трудностями. До встречи с тобой я чувствовала себя такой одинокой…

— Ты не одинока, будь уверена. — Как только я это сказал, у меня появилось тревожное чувство, что, будь я мистером Джеком Кенигом, я бы знал, как сладить с мистером и миссис Кори.

Глава 27

Капитан Дэвид Стейн не заставил себя ждать, и ровно в девять утра я уже входил в его офис.

При моем появлении он не поднялся со своего кресла; правда, он вообще вставал только в том случае, если в его кабинет входил комиссар полиции или какой-нибудь другой чиновник еще более высокого ранга.

Указав мне кивком на стоявший напротив стул, Стейн сказал:

— Доброе утро.

— Доброе утро, — ответил я, пытаясь хоть что-то прочитать на его лице, но, как обычно, не сумел этого сделать. На лице Стейна было написано недовольство, но это его обычное выражение.

Положение у капитана Дэвида Стейна в общем-то незавидное, поскольку в стенах ОАС он всегда играл роль второй скрипки, уступая первенство главному специальному агенту Джеку Кенигу. Однако этот старый, немало повидавший на своем веку еврей не давал спуску никому — ни мне, ни тем более Джеку Кенигу. Последнему — в особенности.

На стене над головой у Стейна висел диплом об окончании юридического факультета в серебряной рамке, так что при необходимости хозяин кабинета мог разговаривать с парнями из ФБР на столь любимом ими языке статей, параграфов и постановлений. Он пришел в ОАС из Отдела разведки Департамента полиции Нью-Йорка. На полицейском жаргоне это подразделение называлось «красным эскадроном». В последнее время людей из «красного эскадрона» я встречал редко. Напрашивался вывод, что это подразделение также сосредоточило свои усилия на борьбе со средневосточным и ближневосточным терроризмом. Однажды Стейн сказал мне по этому поводу: «Уж лучше иметь дело с чертовыми коммунистами. Они по крайней мере придерживались хоть каких-то правил».

В данном высказывании не было ничего ностальгического, просто констатация факта.

Похоже, Стейн, как и я, любил свою прежнюю работу и новое место ему не особенно нравилось, но полицейский комиссар решил, что в ОАС Стейн принесет больше пользы, и тому пришлось подчиниться. У нас с ним была еще одна общая проблема, которую коротко можно было охарактеризовать как «необходимость делить лояльность». Мы оба хоть и работали на федералов, но были и оставались нью-йоркскими копами до мозга костей. По этой причине я был уверен, что он не станет применять ко мне слишком уж строгие меры.

Посмотрев на меня, Стейн сказал:

— Ты вляпался в дерьмо по это самое место, парень.

Видите, каким ласковым он иногда может быть?

— Ты что — трахаешь жену какого-нибудь босса или что-то в этом роде? — осведомился он.

— В настоящий момент таких грехов за мной не числится.

Он проигнорировал мое заявление:

— Ты хоть представляешь себе, до какой степени ты обделался?

— Нет, сэр. А вы?

Стейн закурил сигару и выпустил клуб удушливого сизого дыма:

— Джек Кениг ждет, когда я принесу ему на подносе твои яйца, чтобы он получил возможность потыкать в них кием, играя на своем домашнем бильярде. А ты, выходит, даже не имеешь представления, по какой причине весь этот шум-гам?

— Ну… Причины могут быть самыми разными. Вы ведь знаете, какие эти федералы буквоеды.

Он опять проигнорировал мои слова, однако я был уверен, что они напомнили ему о существовании нерушимого полицейского братства, членами которого мы с ним оба являлись.

Стейн снова выпустил в потолок облако удушливого сигарного дыма. Во всех учреждениях, где заправляли федералы, курение было запрещено вот уже пять лет, но офиса Стейна это как бы не касалось. Хотя у него на столе тоже стояла табличка «Курить воспрещается», непосредственно за ней располагалась весьма вместительная пепельница.

Взглянув в какую-то бумагу, лежавшую на столе, он сказал:

— До меня дошли слухи, что вчера с тобой никто не мог связаться — ни по телефону, ни по пейджеру. Почему?

— Потому что я отключил мобильник и пейджер.

— Агентам запрещено отключать средства связи. При любых обстоятельствах. — Помолчав, он добавил: — А если бы объявили общую тревогу? Или тебя это не волнует?

— Волнует, сэр.

— Тогда какого черта ты все отключил?

— Виноват, сэр. И у меня нет оправданий.

— Может, хоть одно все-таки найдется?

— Я не стану ничего придумывать, сэр. И скажу правду. Я сделал это, потому что не хотел, чтобы меня вычислили.

— Это почему же? Ты что — трахаешь жену комиссара полиции?

— Нет, сэр.

— А что ты вообще вчера делал?

— Ездил в одно местечко под названием Уэстгемптон.

— Я думал, ты заболел…

— Я не был болен, сэр. Просто взял свободный день.

— Почему?

Вспомнив свой совет Кейт говорить правду и одну только правду, я сказал:

— Я занимаюсь расследованием кое-каких аспектов дела «Транс уорлд эйрлайнз». Разумеется, в нерабочее время.

Стейн несколько секунд молчал, потом спросил:

— Что значит — в нерабочее время?

— Это значит, что данный случай меня здорово заинтересовал.

— Неужели? И что же в нем такого интересного?

— То дерьмо, которое на него налипло.

— Меня тоже кое-что интересует в этом деле. Итак, ты хочешь сказать, что предпринял расследование по собственной инициативе и никто тебя к этому не принуждал и не подталкивал? Изначально это была твоя идея?

— Я ездил на мемориальную службу, посвященную пятой годовщине катастрофы. И это навело меня на кое-какие мысли.

— Ты был там со своей женой?

— Да.

— И эта совместная поездка заставила тебя вернуться мыслями к событиям пятилетней давности?

— Совершенно справедливо, — сказал я и поторопился добавить: — Мне показалось, что в этом деле существуют досадные пробелы.

— Правда? А ты, значит, собираешься в свое свободное время их заполнить?

— Точно. По крайней мере мне бы этого хотелось.

Помолчав, Стейн произнес:

— Кениг не сказал мне, почему ты оказался по уши в дерьме. Он хотел, чтобы я выяснил это у тебя лично. Полагаю, всему причиной именно это дело. А ты как думаешь?

— Думаю, так оно и есть, капитан. Федералы напустили вокруг него столько тумана и так странно себя ведут…

— Скажи, Кори, какого черта ты суешь свой нос куда не следует?

— Потому что я детектив, сэр.

— Я тоже детектив, но стараюсь выполнять отданные мне приказы.

— А что, если это незаконные приказы?

— Только не надо втягивать меня в разговоры о том, что законно, а что нет. Я сам юрист, и всякого рода статей, параграфов и подзаконных актов в одном моем мизинце больше, чем во всей твоей чертовой башке.

— Я это понимаю, сэр. Я только хотел сказать, что…

— Тебе кто-нибудь говорил, чтобы ты оставил это дело?

— Да, сэр. Лайэм Гриффит. На мемориальной службе. Он тоже там находился по какой-то не совсем понятной мне причине. Но я не работаю на Лайэма Гриффита. Поэтому его требование…

— Хорошо… Оставим на время эту тему, Кори. Между прочим, ты мне нравишься. И как человек, и как детектив. Но за тот год, что ты находишься в наших рядах, ты, Кори, причинил мне своими действиями массу беспокойств. Из некоторых ситуаций тебе удалось выкрутиться, потому что ты всего лишь агент-контрактник, из других — по той простой причине, что тебя подстрелили. Кроме того, ты хорошо проявил себя в деле Халила. Короче говоря, ты держишься здесь только благодаря тому, что хорошо делаешь ту работу, которую тебе поручают. Этого даже Джек Кениг не отрицает. Он тебя, конечно, не любит, но по крайней мере уважает. Считает, что ты неплохо дополняешь собранную в ОАС команду. Кстати, как и твоя жена. Даже те люди, которым не нравишься ты лично, твоей супруге, без сомнения, симпатизируют.

— Благодарю за теплые слова, сэр.

— Но с другой стороны, ты, если разобраться, уже старая, отстрелявшая свое пушка. И карьерному росту своей жены никак не способствуешь. Поэтому ты или будешь вести себя прилично — или вообще отсюда вылетишь.

Пока что Стейн особенно на меня не давил, и внешне все выглядело так, что мои проказы и на этот раз сойдут мне с рук. Если бы не некий душок, который я под всем этим улавливал даже несмотря на витавший в комнате аромат сигары моего непосредственного начальника.

— Ну, если вы предлагаете мне подать в отставку…

— Разве я это говорил? Я просто предложил тебе сделать выбор между достойным поведением и отставкой. Неужели это так уж трудно? Просто пообещай мне, что с сегодняшнего дня ты будешь хорошим мальчиком, — и забудем об этом. Ну же, соглашайся, не тяни…

— О'кей… Я… — Тут я решил переменить тему. — Капитан, я не могу поверить, что федералы не ввели вас в курс дела. Может быть, мы сейчас с вами вообще не о том говорим?

— Что еще в таком случае ты успел натворить?

— Я играл в покер на своем служебном компьютере.

— Я тоже обожаю всякие компьютерные игры. Ты знаешь священника Майка Хэллорана? Уверен, ты его знаешь, ибо кто же не знает Майка Хэллорана?

— И что же этот священник?

— Научил меня еще кое-каким штукам — помимо компьютерных. Такой, к примеру… — Стейн воздел руку с сигарой, помахал ею, как кадилом, из стороны в сторону и произнес: — Все твои грехи отпускаются, сын мой. Иди с Богом — и не греши больше.

А я-то думал, что у меня одного с головой не все в порядке. Сказал я, впрочем, другое:

— Впечатляющее зрелище. И великие слова. Значит, я могу?..

— Да, ты можешь идти, — сказал Стейн, крутанувшись на своем вращающемся кресле. — Но не раньше, чем ознакомишься с неким заданием. Это тебе подарок лично от Кенига.

— Между прочим, с ним сейчас беседует Кейт.

— Я знаю.

— Он хочет со мной встретиться?

— Понятия не имею. — Взяв со стола толстую папку из коричневого картона, Стейн раскрыл ее. Не знаю, как вам, но лично мне подобное начало совсем не нравится — прежде всего потому, что начинка, которая может скрываться в такой солидной папке, часто бывает весьма щекотливого свойства.

— Помнишь фильм «Миссия невыполнима»?

— Не очень хорошо. Я предпочитаю сериал «Секретные материалы».

— Ну так вот, миссия в том фильме и впрямь была практически невыполнима. И тебе тоже придется основательно попотеть, если ты согласишься взяться за это дело.

Я промолчал.

Мельком заглянув в один из документов, Стейн спросил:

— Ты в курсе всего того дерьма, что творится вокруг Адена?

Как бы мне ни хотелось, чтобы речь сейчас зашла о бармене из «Дреснера», рассчитывать на это не приходилось.

— Ну так как: ты в курсе — или нет?

— Как ни странно, кое-что об этом деле мне известно. В частности, то, что посол мадам Боудин отказала в возвращении в Йемен Джону О'Нейлу. Ей, видите ли, показалось, что он вел себя в этой стране слишком вызывающе. Если вас интересует мое мнение, то я…

— Та дамочка полна дерьма — вот что я тебе скажу. Но эти слова, так сказать, для внутреннего пользования. Ты знаешь, что там сейчас находятся несколько парней из ФБР и Департамента полиции Нью-Йорка, которые занимаются расследованием этого дела. Короче говоря, они просят подкрепления.

— А мне всегда казалось, что их там больше, чем нужно.

— Так считает мадам Боудин. Но О'Нейл, которого она оттуда вышибла, ухитрился в обмен на свою отставку — при условии, что он не станет поднимать по этому поводу шума, — получить еще несколько человек для усиления нашей следственной группы.

— Это он плохо придумал. Ему следовало поднять шум.

— Федеральные агенты обычно поступают так, как им велит начальство. Ну так вот: Кениг рекомендует послать для усиления следственной группы тебя.

— Куда послать?

— В Аден, конечно. В главный йеменский порт.

— Это что же — вполне реальное предложение?

— Самое что ни на есть. Загляни в эту папку — там все необходимые документы. Хорошая новость заключается в том, что ты сразу же получаешь продвижение по службе.

— Да, это прекрасная новость. Но боюсь, я всего этого не достоин.

— Еще как достоин.

— И сколько времени я должен буду там находиться?

— Пару месяцев. Местечко, прямо скажем, не подарок. Ты разговаривал с кем-нибудь из ребят, которые там побывали?

— Как-то не довелось.

— А я разговаривал. Похоже, там около ста двадцати градусов по Фаренгейту в тени. Тени, правда, нет. А еще говорят, что там за каждым деревом прячется женщина, но вот только деревьев мало. Отели, впрочем, хорошие. Да и бары ничего себе. Правда, женщину в комнату там к себе не пригласишь. Но ты у нас человек женатый, так что это тебе ни к чему. К тому же внебрачный секс там считается тяжелейшим преступлением и наказывается отсечением головы. Или, быть может, побитием камнями? Точно не помню. В любом случае перед отъездом тебя проинформируют, что там можно делать и чего нельзя. Рекомендую тебе прислушаться ко всем этим указаниям. — Помолчав, Стейн добавил: — Но зато перспективы карьерного роста там просто потрясающие.

— Для кого?

— Для тебя, разумеется.

— Как ни заманчиво все это звучит, боюсь, мне придется отказаться, — сказал я.

Капитан Стейн посмотрел на меня сквозь голубую завесу сигарного дыма.

— Мы не можем заставить тебя принять это предложение.

— Я очень рад.

— Это дело добровольное.

— В данном случае мне это особенно нравится.

— Но у меня, Кори, такое ощущение, что, если ты не согласишься, твой контракт возобновлен не будет. Однако я не стану ничего утверждать, поскольку в данном случае это будет смахивать на принуждение.

— Пожалуй, это больше похоже на угрозу.

— Думай как знаешь. Скажу тебе только, что все это может оказаться и не таким ужасным, как, быть может, представляется тебе сейчас. Ну что, согласен туда слетать?

— Я веду два курса в колледже Джона Джея. Мне нужно быть там во вторник после Дня труда. Между прочим, это оговорено в моем контракте.

— Постарайся вернуться сегодня домой вовремя и обсудить все это с супругой.

— Капитан, я уже сейчас могу вам сказать, что в этот чертов Йемен не поеду.

— Кажется, я забыл сообщить тебе о дополнительной оплате, а также о том, что по возвращении тебе будет предоставлен десятидневный отпуск. Если приплюсовать к нему неиспользованный отпуск за год, ты сможешь отправиться хоть в кругосветное путешествие.

— Звучит заманчиво. Я могу назвать вам пару женатых парней с детишками, которые ни за что не упустят такую возможность.

— Заткнись. То, что я сейчас скажу, наверняка поможет тебе принять решение.

— Знаете что, капитан? Если вы мне сейчас скажете, что, отказавшись от поездки в Йемен, я поставлю под угрозу карьеру своей жены, то я вам на это отвечу, что это как минимум неэтично и скорее всего незаконно.

— Правда? Я как-то об этом не подумал. Поэтому говорить тебе этого не стану. Но если подумать, все будет обстоять именно таким образом.

Я ничего на это не ответил, и некоторое время мы с капитаном Стейном просто молча смотрели друг на друга.

Я заговорил первым:

— Так почему все-таки Кениг хочет, чтобы я убрался из города?

— Все гораздо хуже. Он хочет, чтобы ты вообще исчез с лица земли. Почему? Это ты должен мне об этом рассказать. И уж поверь: ни мобильник, ни пейджер, которые ты отключил, никакого отношения к этому не имеют. Могу сказать тебе только одно: у него на тебя зуб. На тебя и на твою жену. Судя по всему, вы каким-то образом помешали его планам — настолько, что он хочет услать вас отсюда как можно дальше, дав вам время подумать, стоит ли переходить ему дорогу в будущем.

— Знаете, капитан, что я ему на это отвечу? Чтобы он убирался к такой-то матери — вот что.

— Нет, Кори, ситуация сейчас складывается таким образом, что это не ты его пошлешь, а он — тебя.

Я встал с кресла, хотя и не получил на это разрешения, и сказал:

— Заявление о моей отставке будет лежать у вас на столе не позже чем через час.

— Остынь, Кори. В тебе пока говорят чувства. Посоветуйся с женой. Не можешь же ты, в самом деле, уволиться, не поставив ее в известность?

Я собрался было идти, но тут капитан Стейн поднялся и вышел из-за стола. Пристально глядя на меня, он тихо произнес:

— Ты под колпаком, парень, так что следи за каждым своим шагом. Вот тебе мой дружеский совет.

Я повернулся и вышел из кабинета.

Глава 28

Когда я вернулся от Стейна, Кейт за рабочим столом не было, и я обратился к ее коллеге Дженнифер Лупо:

— Где Кейт?

Мисс Лупо ответила:

— У нее назначена встреча с Джеком. Я ее не видела с утра.

Определенно у Джека Кенига и Кейт Мэйфилд было куда больше тем для разговоров, нежели у Дэвида Стейна и Джона Кори. И мне это не понравилось.

Я отправился в свою часть рабочего помещения, поскольку из-за встречи со Стейном еще не успел туда заглянуть, но ни среди бумаг, ни на автоответчике не обнаружил ничего достойного внимания, Включив компьютер, я просмотрел электронную почту. Обычная чушь, и среди нее — сообщение из вашингтонского офиса ФБР, в котором говорилось: «Срочно свяжитесь с офисом АСАР в Йемене».

— Какого черта?..

Хэрри Маллер оторвался от своего компьютера, поднял на меня глаза и спросил:

— Что случилось?

— Компьютер выдал плохой гороскоп.

— Возьми мой знак зодиака. Я — Козерог, а у нашего знака не бывает плохих гороскопов. Кстати, что ты делал вчера?

— Болел.

— Между прочим, тебя разыскивал Стейн.

— Уже разыскал.

Маллер наклонился ко мне и спросил:

— У тебя что — неприятности?

— У меня всегда неприятности. Разве не знаешь? Кейт сейчас сидит у Кенига. Сделай доброе дело — скажи ей, когда она появится, что я буду ждать ее в греческой кофейне в конце улицы. Не помню, как она называется — не то «Пантеон», не то «Акрополис», не то «Спарта»…

— А почему бы тебе просто не оставить ей на столе записку?

— А почему бы тебе просто не оказать мне услугу, не задавая лишних вопросов?

— Знаешь, всякий раз, когда я оказываю тебе услугу, у меня появляется ощущение, что я становлюсь соучастником преступления.

— Обещаю, что принесу тебе из кофейни кусок пахлавы.

— Лучше кукурузной сдобы.

Я встал из-за стола и сказал Хэрри:

— Постарайся при этом не привлечь излишнего внимания.

— А ты постарайся, чтобы сдоба была с маслицем и поджаристая.

Я кивнул и торопливым шагом направился к лифтам. Спускаясь вниз, я прислушался к тому, что говорило мне о складывающейся ситуации мое чутье детектива. А оно говорило следующее: «Постарайся выбраться отсюда прежде, чем с тобой захочет пообщаться Кениг, после того как поджарит Кейт!» И второе: «Срочно переговори с Кейт — наедине и вне стен нашего „Министерства любви“».

Я вышел из здания и зашагал по Бродвею в сторону Всемирного торгового центра.

Греческая кофейня «Акрополис» имела то преимущество, что столы здесь располагались за высокими перегородками, так что с улицы посетителей увидеть было нельзя, а исполнявшаяся здесь греческая музыка заглушала слова. Помимо всего прочего, каждые пять минут в кофейне раздавался грохот бьющейся посуды. Самое интересное, что эти звуки были записаны на магнитофонную пленку — такая своеобразная шутка.

Я выбрал пустой столик в углу.

Обстоятельства складывались не лучшим образом, и мне, вероятно, не следовало пользоваться мобильником, пейджером, электронной почтой и телефоном — как офисным, так и домашним. Уж если федералы возьмутся за тебя всерьез, мало не покажется.

Подошла официантка, и я заказал кофе.

— Что-нибудь еще?

— Тост.

Допивая третью чашку кофе, я наконец увидел, как распахнулась входная дверь и показалась Кейт. Заметив меня, она подошла к моему столику и села напротив.

— Почему ты здесь? — спросила она.

— Нам необходимо поговорить. С глазу на глаз.

— Тебя разыскивает Джек.

— Вот потому-то я и здесь. О чем вы с ним беседовали?

— Он спросил, правда ли, что меня интересует инцидент с рейсом номер восемьсот, и я сказала, что правда. Он поблагодарил меня за прямоту, после чего спросил, интересует ли это дело тебя. — Секунду поколебавшись, она продолжила: — Я опять ответила утвердительно. Тогда ему захотелось узнать кое-какие подробности, и я рассказала ему все, что произошло после мемориальной службы — о чем он скорее всего уже знал. — Секунду помолчав, она добавила: — Ты ведь сам предложил говорить одну только правду, не так ли?

— Совершенно верно. Ну и как? Пришлась ему по вкусу правда?

— По-моему, не очень.

Подошла официантка, и Кейт заказала ромашковый чай — или что-то в этом роде.

— Ты сказала ему, где я вчера был? — осведомился я.

— Я сказала, что ты ездил куда-то на восток и это все, что мне известно. Я вполне откровенно объяснила ему, что ты далеко не всегда делишься со мной информацией, чтобы в щекотливой ситуации мне не пришлось лгать. С чисто профессиональной точки зрения он оценил эту стратегию, но, надо сказать, был просто в бешенстве.

— Одно только упоминание моего имени всегда приводит его в подобное состояние.

Ромашковый чай принесли как раз в тот момент, когда раздался звон битой посуды. Кейт вздрогнула. Должен заметить, что после беседы с Кенигом она казалась несколько возбужденной.

— Это запись, — объяснил я. — Ты не очень испугалась?

— Все в порядке. — Сделав глоток чаю, она наклонилась ко мне и произнесла: — Я дала ему понять, что сама попросила тебя заняться этим делом и ты поначалу отказался, но потом из любви ко мне согласился кое-что проверить. Я сказала, что несу всю ответственность за нарушение существующих правил, распоряжений и так далее.

— Он покраснел? Обожаю, когда он краснеет. Кстати, ты когда-нибудь видела, как он с хрустом ломает карандаши?

— Это не смешно. Но раз уж ты спросил, отвечу: да, он с трудом сдерживал гнев.

— И о чем это говорит? О том, что кому-то — правительству, ФБР или ЦРУ — есть что скрывать.

— Не обязательно. Он мог разозлиться, потому что ему пришлось уже во второй раз говорить мне, чтобы я не лезла в это дело. Такие люди не любят напоминать о чем-либо дважды, даже о мелочах. Полагаю, раздражение Джека было вызвано не самим этим делом, а более серьезной проблемой — пособничеством моей особы сторонникам теории заговора и не в меру любопытным журналистам.

— Почему мы об этом не подумали?

— Потому что это чушь собачья.

— Надеюсь, ты сказала ему об этом?

— Нет. Я сказала, что понимаю его озабоченность.

Признаться, мне было не совсем ясно, какую позицию занимала теперь миссис Мэйфилд. Поэтому я спросил:

— Ну и чем все закончилось?

— Тем, что мне было приказано забыть об этом деле. И я согласилась.

— И что он на это сказал?

— Он сказал, что раз так, то все в порядке. Он принимает мое слово и никаких выводов из того, что произошло, делать не будет. Так что мое досье останется чистым.

— Вот, значит, как все обернулось. Не много же ты у него выторговала. Он пригласил тебя на ленч?

Кейт проигнорировала мои слова и спросила:

— А что, интересно, сказал тебе капитан Стейн?

— Ах да! Чуть не забыл про дружище Стейна. Так вот, Кениг ничего вразумительного по моему поводу ему не сказал — за исключением того, что меня — как самого беспокойного в ОАС копа — надо приструнить. Я честно рассказал Стейну, почему Кениг, по моему мнению, так на меня взъелся, и капитан потребовал, чтобы я держал себя в рамках.

— И это все?

— В определенном смысле. — Я решил пока не сообщать Кейт о предложении отправиться в Йемен.

— Тогда какого черта ты понадобился Джеку? — спросила Кейт.

— Откуда мне знать? Может, ты знаешь?

— Не знаю. Возможно, он хочет лично сделать тебе внушение.

— Не может быть. Он меня нежно любит.

— Сомневаюсь. Скорее уважает.

— А я — его.

— Но… он считает тебя опасным индивидуалистом. И боится, что твои анархические замашки могут дискредитировать всю команду ОАС.

— Неужели? Ну и пусть проваливает со своими страхами к черту. Да он терпеть не может всех копов, работающих в этом учреждении. Они раздражают его самим фактом своего существования.

Кейт не стала комментировать мое заявление.

— Мне не нужно больше встречаться с Джеком Кенигом. Я решил подать в отставку, — сообщил я жене.

Она подняла на меня глаза.

— Что ты сказал?

— Стейн предложил мне выбор: или перестать копать дело «Транс уорлд эйрлайнз» — или подать в отставку. И я предпочел отставку.

— Но почему, Джон? Брось это дело — и все. Оно не стоит нашей карьеры.

— Может, да, а может — нет. Но что касается меня, то я подаю в отставку по принципиальным соображениям. Другими словами, мне эта работа надоела. — Кроме того, мне не нравится, когда тебя в любое время могут отправить в Йемен, наплевав на твою личную жизнь. Но этого я Кейт, конечно же, не сказал.

— Мы с тобой поговорим об этом позже, — сказала Кейт. С минуту помолчав, она добавила: — Джек тоже предоставил мне возможность выбора.

Я знал, что нам не удастся так просто отделаться.

— Он предложил мне перевестись в любое другое отделение ФБР или на время отправиться в Танзанию и принять участие в расследовании обстоятельств взрыва в американском посольстве в Дар-эс-Саламе, — сказала Кейт.

Я некоторое время обдумывал ее слова, стараясь не встречаться с ней взглядом и, наконец, сказал:

— Надеюсь, ты понимаешь, что это наказание, а не награда за примерное поведение?

— Это блюдо мне подавали под совсем другим соусом, — ответила Кейт.

— Ну и что ты собираешься делать?

— А как бы ты хотел, чтобы я поступила?

— Ну… Нью-Йорк ты не любишь, поэтому поезжай в Дубьюк или куда-нибудь еще.

— На самом деле я люблю Нью-Йорк.

— С каких же это пор?

— С тех самых, как у меня появилась возможность его покинуть. Послушай, Джон, если я соглашусь поехать в Танзанию, по возвращении я прослужу в Нью-Йорке по крайней мере еще два года. Если же меня переведут в какой-нибудь офис в глубинке, это навсегда. Ты сможешь подать сколько угодно рапортов о переводе по месту моей службы, но пройдут годы, прежде чем это осуществится.

— Ты, кажется, забыла о том, что я ухожу в отставку?

— Ты не уйдешь. Но даже если и уйдешь… Скажи, ты уверен, что тебе хватит духу бросить Нью-Йорк и потащиться за мной в Даллас, Кливленд или Уичито?

— Я последую за тобой куда угодно. Я никогда в жизни не бывал западнее Одиннадцатой авеню. Возможно, мне понравится.

Кейт посмотрела на меня, пытаясь понять, серьезно ли я говорю, или, по обыкновению, подшучиваю над ней. Я подшучивал.

— О нашем материальном положении не беспокойся. Я найду работу в службе безопасности какого-нибудь крупного универмага. Есть еще один вариант: ты прямо сейчас идешь к Джеку Кенигу и говоришь ему, чтобы проваливал к такой-то матери.

— Это не самое лучшее решение с точки зрения карьеры. Нет, как ни крути, единственный выход — это поехать в Танзанию. К тому же командировка продлится не более трех месяцев. Когда же я вернусь, все будет забыто и мы оба сможем спокойно продолжить работу. — Неожиданно она добавила: — Я выторговала у Джека Кенига обещание продлить твой контракт еще на два года.

— Прошу тебя никогда не обсуждать за меня мои контракты. Для этого у меня есть адвокат.

— Твой адвокат — я.

— В таком случае это я буду говорить тебе, что делать, а не наоборот.

Она взяла меня за руку и сказала:

— Прошу тебя, Джон, позволь мне полететь в Танзанию. Это единственное, что нам остается.

Я сжал ее руку и спросил:

— А что мне делать в Нью-Йорке все это время одному?

Она невесело улыбнулась и сказала:

— Делай что хочешь. Но не забывай, что за тобой будут круглосуточно следить мои агенты.

Я улыбнулся ей в ответ и подумал, какой интересный оборот приняло это дело. Нас, двух простых смертных, обеспокоивших своим поведением небожителей, решили на время отлучить от кафе «Акрополис» — да и вообще от этого города, и отправить на Ближний Восток и в Африку. И сопротивляться им — то же самое, что сопротивляться паровому катку.

— А почему бы тебе не подать в отставку? — спросил я Кейт.

— Никто из нас не уйдет в отставку. Ни ты, ни я.

— Хорошо, в таком случае я готов ехать в Танзанию вместе с тобой.

— Забудь. Я уже просила об этом, но мне отказали. — Она посмотрела на меня умоляюще и повторила: — Прошу тебя, Джон: позволь мне полететь в Танзанию. И не смей увольняться. По крайней мере дождись моего возвращения.

И тут я допустил оплошность.

— Я считаю недопустимым для себя роскошествовать здесь, пока ты будешь прозябать в Африке. Поэтому я отправляюсь добровольцем в Аден. Это в Йемене.

Кейт долго молчала, потом произнесла:

— Как это мило… — Она помрачнела и отпустила мою руку, затем, достав из сумки бумажный платочек, промокнула им уголки глаз. — Я не могу на это согласиться, ты ни в чем не виноват… Я сама все это затеяла, значит, мне и расхлебывать.

— Но я тоже не мальчик, и знал, во что влезаю. Я просто не думал, что им удастся так быстро нас вычислить. Вот если бы они так же мастерски контролировали террористов с Ближнего Востока.

Кейт промолчала, а я сказал:

— Итак, мы с тобой отправляемся на различные задания, а когда вернемся домой — загорелые, в отличной форме, — снова станем раскручивать это дело — с того места, где остановились.

Кейт вяло кивнула, потом подняла на меня глаза и спросила:

— Откуда ты знаешь, что тебе разрешат отправиться в Йемен?

— Мне нужно усилить следственную группу.

— И кто тебе об этом сказал?

— Капитан Стейн.

— Стейн?.. Но почему? Он предложил тебе туда поехать?

— Да. Чрезвычайно странное совпадение, не так ли? Учитывая предложение, сделанное тебе Кенигом.

— Ну ты и фрукт! — Под столом она нанесла мне туфлей довольно-таки болезненный удар в лодыжку. — Почему ты не сказал мне об этом с самого начала?

— Успокойся, Кейт, — посоветовал я. — Предложение Стейна не имело для меня ровно никакого значения, поскольку я сразу же отклонил его и решил подать в отставку. Но теперь, зная, что ты хочешь остаться на службе и для этого полетишь в Танзанию, я готов последовать твоему примеру и отправиться в Йемен.

Эти слова казались мне вполне логичными, но Кейт продолжала дуться и, когда я попытался взять ее ладонь, резко отстранилась и сложила руки на груди. Обычно это не предвещало ничего хорошего.

Снова раздался звук бьющейся посуды, и пожилые мужчина и женщина, сидевшие за соседним столиком, одновременно вздрогнули. Оставалось только надеяться, что в кафе «Акрополис» имеется дефибриллятор.

Кейт наконец успокоилась и холодно сказала:

— Ладно. Будем считать, что это дело решенное. Мы оба отправляемся в заграничные командировки. Возможно, это пойдет нам на пользу. А о расследовании, которым мы занимались, придется забыть.

— Рассматривай заграничную командировку только как необходимый шаг для карьерного роста — и все будет хорошо, — сказал я. — Кроме того, два или три месяца разлуки лишь укрепят брак.

— Я вовсе не это имела в виду.

— Я тоже…

Кейт наконец сменила гнев на милость и взяла меня за руку.

— Тебе нужно поговорить с Джеком.

— С нетерпением жду этой встречи.

— До вторника мне необходимо привести в порядок все свои дела. Сколько времени понадобится для этого тебе?

— Чтобы привести в порядок все мои дела, мне нужно не менее десяти лет. Но если поднажать, думаю, ко вторнику управлюсь.

— Мне надо также сделать прививки. И связаться с отделом командировок.

— Мне тоже.

— Пока я не вышла замуж, мне было наплевать, куда меня пошлют и сколько времени продлится командировка.

— Мне тоже.

— Ты же был нью-йоркским копом. Какие у вас могли быть командировки?

— Это верно. Командировок у нас не было. Но как-то раз я две недели провел в Бронксе.

— Джон, стань наконец серьезным…

— Хорошо. Как человек серьезный сообщаю тебе, что они используют одного из нас, чтобы закрыть рот другому. Это предупреждение. В следующий раз нам с тобой так легко не отделаться.

— Никакого следующего раза не будет, Джон. Дело закрыто.

— Согласен.

— Повтори!

Если бы я повторил эти слова, это означало бы, что именно так я и думаю. Но я так не думал, хотя чувствовал, что Джек Кениг использовал брачные узы, чтобы связать меня по рукам и ногам. И это было совершенно новым ощущением.

— У меня есть один недостаток. Я не умею проигрывать.

— Не строй из себя мачо! Говорю тебе, дело закрыто. Я его открыла, я его и закрываю. Ясно?

— Ясно. Обещаю тебе больше о нем не упоминать.

Кейт сменила тему:

— Известно что-нибудь новое по делу «Коула»?

— Ничего заслуживающего внимания. В противном случае мне бы об этом доложили.

— А вот в деле о взрыве американских посольств в Кении и Танзании появились кое-какие новые ниточки. Там прослеживаются следы террористической организации «Аль-Каида». Наши люди захватили двух членов этой группы, которые начали давать показания. Между прочим, считается, что «Аль-Каида» стоит и за взрывом эсминца «Коул».

— Ясно. — Я подозвал официантку, заказал поджаренную кукурузную сдобу с маслом и попросил принести счет.

— Эти командировки, можно, конечно, рассматривать и как наказание, но если разобраться, у нас появился шанс сделать кое-что действительно важное, — сказала Кейт.

— Это точно. Мы там быстренько управимся и вернемся домой. Чаю больше не хочешь?

— Нет. Ты меня слушаешь?

— А как же.

— Будь осторожен. Йемен — враждебная нам страна.

— Тогда я буду чувствовать себя там как дома. Но ты тоже не забывай об осторожности.

— Танзанийцы хорошо к нам относятся. При взрыве американского посольства пострадали сотни местных граждан.

— О'кей. Ты иди первая. Я приду через десять минут.

Кейт поднялась, поцеловала меня и сказала:

— Об одном тебя прошу — не устраивай скандал с Джеком Кенигом.

— И думать об этом не смею.

Когда Кейт вышла, я не спеша допил свой кофе, взял сверток с кукурузной сдобой, расплатился и, получив сдачу в виде нескольких монет, вышел на улицу.

Я ничего не боялся. Был спокоен, холоден, собран и полон желания отомстить.

Глава 29

На Бродвее я зашел в телефонную будку и позвонил на мобильник Дому Фанелли.

Когда он снял трубку, я спросил:

— У тебя есть свободная минутка?

— У меня два убийства на Западной Тридцать пятой улице, но для тебя я выкрою время. Что случилось?

Признаться, я никогда не смог понять, шутит этот парень или говорит серьезно, и утешал себя тем, что то же самое он говорил обо мне.

— Мне нужно найти трех человек.

— Ради тебя я готов найти четверых.

— Итак, лицо первое. Пол — женский, фамилия — Скарангелло, имя — Роксанна. Передаю по буквам: С-К-А-Р…

— Послушай, парень. Четырех моих кузин зовут Роксанна Скарангелло. У тебя на нее еще что-нибудь имеется?

— Выпускница колледжа. Окончила Университет штата Пенсильвания или Пенсильванский государственный университет.

— В этом есть какая-то разница?

— А мне, черт возьми, откуда знать? Ты слушай да записывай. Возраст: двадцать семь-двадцать восемь лет, родом из Филадельфии, возможно, живет там и сейчас. День рождения в июне. Ни даты, ни года рождения я не знаю.

— Это все?

Я не хотел упоминать о ее регулярной летней подработке в «Бейвью-отеле», поэтому сказал:

— Да, это все. Первым делом проверь университеты.

— Думаешь? Ну, давай номер второй.

— Номер два. Пол — мужской. Фамилия — Брок. — Я назвал фамилию по буквам. — Зовут Кристофер. Возраст около тридцати пяти лет. Работал или работает в гостиничном бизнесе. Последний известный адрес пятилетней давности — Лонг-Айленд.

— Не густо.

— У него на заднице татуировка в виде мыши, высовывающей морду из анального отверстия.

— Ах вот это какой Кристофер Брок…

— Номер три. Пол женский. Фамилия — Гонсалес Перес, имя — Люсита. Как точно пишется фамилия, не знаю. Латиноамериканского происхождения. Родина — Сальвадор. Иммиграционный статус неизвестен. Возраст: двадцать три-двадцать четыре года, также работает в гостиничном бизнесе. — Помолчав, я добавил: — Вряд ли тебе удастся что-нибудь накопать на эту женщину, так что сконцентрируйся на первых двух объектах.

— Ладно. Сконцентрируюсь. Только ответь — какое тебе до них дело?

— Не могу пока тебе этого сказать, Дом.

— Может, я попробую догадаться?

Я промолчал, и Фанелли продолжил:

— Я тут недавно звонил Хэрри Маллеру — просто поздороваться и узнать, как ему работается с федералами. Разговор коснулся твоей особы, и он сказал мне, что в последнее время ты ведешь себя как-то странно. Тогда я спросил его: «Какие же странности ты замечаешь за нашим общим другом Джоном Кори?» И он ответил, что ты часто исчезаешь с работы, а также обмениваешься тайными посланиями с женой, избрав его в качестве курьера. Не говоря уже о таких мелочах, как купленные тобой на двоих бутерброды с колбасой, которые пришлось съесть ему одному. Вчера он сам мне позвонил и сказал, что тебя вызвал на ковер капитан Стейн. Он также сообщил, что у тебя серьезные неприятности и ты даже, наверное, подашь в отставку…

— Слушай, может, лучше поговорим о твоих жмуриках на Западной Тридцать пятой улице?

— Э, нет. Эти жмурики никуда не денутся. Твое дело куда интереснее. Из того, что мне известно, я, естественно, делаю вывод, что ты снова сунул свой нос в дело о катастрофе рейса номер восемьсот…

Признаться, такой проницательности я от Дома Фанелли не ожидал. Кашлянув, чтобы прочистить горло, я довольно холодно осведомился:

— Ну и как же ты пришел такому выводу?

— Легко. Я просто сложил все, что у меня на тебя было.

— А что, интересно знать, у тебя было, кроме каких-то домыслов?

— И это ты называешь домыслами? Не ты ли спрашивал у Маллера, работал ли он по делу «Транс уорлд эйрлайнз»? Кроме того, не сам ли ты брякнул, что ездил на мемориальную службу, посвященную пятилетней годовщине катастрофы? А ведь я знал, что Кейт занималась этим расследованием, как и Мари Габитоси. А теперь ты вдруг хочешь установить местонахождение парня по имени Кристофер Брок, который пять лет назад жил на Лонг-Айленде. Это что — совпадение? Да ничего подобного. Во всем этом прослеживается четкая система. Так-то, Джон.

Иногда я, чего греха таить, забываю, что полиция не только поставляет, но и собирает информацию; а также о том, что Дом Фанелли — отличный коп.

Мне ничего не оставалось, как сказать ему:

— Знаешь, Дом, ОАС потеряло в твоем лице отличного сыщика. Но как бы то ни было, выжми из имен и фамилий, которые я тебе сообщил, все, что сможешь.

— Когда ты хочешь получить ответ?

— У тебя есть два месяца.

— Я выясню это за две недели. А может, и за два дня.

— Не надо так напрягаться. Я на пару месяцев уезжаю в Йемен.

— А где этот чертов Йемен?

— Между прочим, он есть на карте. Меня решили туда отправить, чтобы показать, как важно следовать распоряжениям начальства.

— Как все это неприятно. Может, тебе, Кори, все-таки следует исполнять приказы?

— Вот я и исполняю. Еду в Йемен.

— Это похоже на Стейтен-Айленд?

— В определенном смысле. Только условия немного хуже. Кстати, Кейт тоже уезжает в Африку.

— Мама мия! Да вы влипли, ребята. Обещаю, пока вы будете в отъезде, приглядывать за вашей квартирой.

— Я оставлю тебе ключи. Только не используй мою квартиру как любовное гнездышко.

— Перестань. А что мне будет за то, что я займусь поиском этих людей? Тоже бесплатная поездка в Йемен?

— Федералы ничего не узнают. Ты же не будешь с ними встречаться. Мне просто нужно установить их местонахождение. А дела такого рода как-никак в компетенции полиции, верно?

— Ладно, считай, ты меня уговорил. Но перед Йеменом неплохо было бы хлебнуть пива.

— Не очень хорошая мысль. В настоящий момент за мной следят. Что же касается ключа, то я оставлю его у консьержа.

— Ладно… Только скажи мне: дело того стоит?

Я правильно понял вопрос и ответил:

— Поначалу я не был в этом уверен. Но когда система крепко врезала мне по яйцам, пришел к выводу, что у меня один выход — ответить ей тем же.

Дом молчал не меньше минуты, что для него целая вечность, потом сказал:

— Да, парень, я тебя понимаю. Но иногда такие удары приходится терпеть.

— Иногда приходится. Но к данному случаю это не относится.

— Значит, тебе удалось собрать кое-какую информацию по этому делу?

— Какому делу?

— Ладно. Проехали. Ты когда улетаешь?

— Вероятно, во вторник.

— Не забудь позвонить перед отъездом.

— Не смогу. Я позвоню тебе, когда вернусь. Только не пытайся связаться со мной в Йемене.

— Ну ты даешь! Если я не знаю, где этот чертов Йемен, — как же я буду туда звонить? Кстати, пожелай Кейт от моего имени доброго пути.

— Спасибо, Дом, — за все. — Я повесил трубку и отправился на Федерал-Плаза, 26.

В одной умной книжке я прочитал, что сумасшествие — это когда человек совершает одни и те же действия, рассчитывая при этом получить различные результаты.

Если верить этому определению, я уже давным-давно свихнулся.

Глава 30

Я вошел в просторный кабинет Джека Кенига, откуда открывался роскошный вид на Всемирный торговый центр, статую Свободы, порт и Стейтен-Айленд.

Я уже несколько раз бывал в этом офисе, и не могу сказать, чтобы предыдущие визиты оставили у меня особенно приятное впечатление. Сегодняшний тоже не сулил ничего хорошего.

Джек Кениг стоял спиной ко мне, глядя в окно.

Его начальнические игры включали и такую: проверить, как вошедший сообщит о своем присутствии.

Меня так и подмывало крикнуть по-арабски: «Аллах акбар» — и наброситься на него сзади, но я ограничился негромким покашливанием.

Джек Кениг повернулся и едва заметно наклонил голову. Это был высокий худой мужчина с серыми глазами и коротко подстриженными седыми волосами. Костюмы он носил исключительно серого цвета. Должно быть, полагал, что они имеют стальной оттенок, но мне лично их цвет напоминал тусклый блеск грифеля остро отточенного канцелярского карандаша. Или бетона.

Кениг пожал мне руку, указал кивком головы на круглый стол со стульями и сказал:

— Присаживайтесь.

Я сел, Кениг расположился напротив.

— Кейт сообщила вам, что я хочу вас видеть? — спросил он.

— Сообщила.

— Где вы были?

— В офисе капитана Стейна.

— А после этого?

— Решил немного прогуляться, чтобы проветрить мозги. Дым его сигары действует на меня не лучшим образом. Я не то чтобы жалуюсь, что он курит в учреждении, где курить запрещено, но…

— Дэвид сказал мне, что вы хотите подать заявление об отставке.

— Я передумал — если вы, конечно, не будете настаивать.

— Не буду. Вы нужны мне здесь.

Он не добавил: «Потому что здесь я смогу держать вас под контролем и трахать, когда мне вздумается», — но это с легкостью читалось между строк.

— Мне приятно, что вы мне доверяете.

— Я ничего подобного не говорил. Напротив, я нисколько не доверяю ни вам, ни вашему мнению. Но я готов предоставить вам еще один шанс послужить этой команде и своей стране.

— Превосходно.

— Только не надо меня доставать, Джон. Я сегодня не в том настроении.

— Я тоже.

— Отлично. В таком случае мы можем перейти прямо к сути вопроса. Итак, вы занимались делом о катастрофе рейса номер восемьсот в рабочее время, вопреки приказу этого не делать.

— Я не подчиняюсь приказам Лайэма Гриффита.

— Совершенно верно. В таком случае считайте, что этот приказ исходит от меня. Кстати сказать, такой же приказ я уже отдал вашей жене. Думаете, речь идет о заговоре? Или об операции по прикрытию некомпетентных действий администрации? Если вы и вправду так считаете, вам действительно лучше уволиться и продолжить расследование, но, что называется, уже на вольных хлебах. Между прочим, я такое развитие событий вовсе не исключаю. Но в данный момент у нас на повестке дня другой вопрос. Я хочу, чтобы вы отправились в Йемен и выяснили, как обеспечивается глобальная безопасность Соединенных Штатов.

— А как, в самом деле, она обеспечивается?

— Именно это вы и должны оценить.

— Но почему для этого я должен ехать в Йемен? Почему не в Танзанию, куда вы отправляете Кейт?

— Скажу сразу — это не наказание, как вы, возможно, полагаете. Зарубежная командировка — большая честь для агента.

Мы с этим парнем явно проживали на двух разных планетах, так что спорить с ним было бесполезно.

— Благодарю вас за предоставленную мне возможность продвинуться по службе.

— Между прочим, вам действительно есть за что меня благодарить.

— Но чем я там буду заниматься?

— Вам обо всем расскажут в Адене.

— Прекрасно. Мне бы хотелось только одного — чтобы госпожа посол, если ей вдруг не понравятся мои методы, не выдворила меня из страны, как это уже один раз случилось с неким ответственным чиновником.

Кениг окинул меня внимательным взглядом:

— Это весьма ответственное и опасное задание. Как вам известно, при взрыве погибло семнадцать моряков. Кроме того, в Йемене довольно сильны антиамериканские настроения.

— Мне не нужно рассказывать, как выполнять мою работу.

— Несомненно. Но с некоторыми правилами вам все же следует ознакомиться.

— Разумеется. Это все?

— О Йемене все. А теперь скажите мне, что вы делали вчера.

— Ездил за город. В восточном направлении.

— И куда же, если не секрет?

— На пляж.

— Что-то не замечаю у вас загара.

— Я сидел в тени.

— Почему вы отключили мобильник и пейджер?

— Я не хотел, чтобы меня беспокоили.

— Неплохо, если человек нашей профессии иногда задумывается о покое.

Его замечание показалось мне не лишенным юмора, и я ухмыльнулся.

— Надеюсь, теперь вы не станете отключать свои электронные средства связи? — спросил Кениг.

— Нет, сэр. Надеюсь, в Йемене они будут функционировать исправно.

— Мы приложим все усилия, чтобы в Йемене все работало столь же исправно, как и здесь… Позвольте задать вам еще один вопрос: как вам кажется, вы узнали что-нибудь новое по делу рейса номер восемьсот?

Этот вопрос содержал в себе опасность. Поэтому я ответил на него очень осторожно:

— Если что-то узнаю, вы будете первым, кому я об этом сообщу.

— Это само собой. — Помолчав, он задал мне следующий, не менее коварный вопрос: — Скажите, вы слышали о видеопленке?

— Слышал.

— Многие о ней слышали. Но, подобно большинству слухов, сплетен и городских легенд, это всего лишь очередной миф. Надеюсь, вы представляете себе, как и почему распространяются такие слухи. Если хотите, я вам расскажу. Во все времена люди стремились объяснить необъяснимое. Им нужна вера в нечто — Святой Грааль, секретный код; а в случае, когда речь идет о преступлении, — в существование улики, способной стать разгадкой самой страшной тайны. Такова жизнь, в ней нет ничего сверхъестественного.

— Действительно, иногда все бывает именно так.

— Теперь представьте себе, что человек с чрезмерно богатым или даже больным воображением вбил себе в голову, что существует некое свидетельство, утерянное или намеренно скрытое от следствия. Стоит только этому человеку поведать о своем мнимом открытии другим — и дело, можно сказать, сделано. У фантазера появляется множество единомышленников, потому что вера — вне зависимости от того, во что вы верите, — дает человеку ощущение покоя и надежды. Проходит совсем немного времени, и такой вот случайный слух, обрастая с каждым днем надуманными подробностями, превращается в городскую легенду или миф.

— Боюсь, я не совсем понимаю, к чему вы клоните.

Он придвинулся ко мне и сказал:

— Я клоню к тому, что никакой видеопленки с трахающейся парочкой на переднем плане и взрывающимся самолетом на заднем не существует.

— Ракеты, значит, тоже никакой не было?

— И ракеты не было.

— Я чувствую, как после ваших слов с моих плеч спадает тяжкое бремя ответственности за глобальную безопасность страны. В таком случае, может, нам отозвать наших людей из Танзании и Йемена?

— Это невозможно.

— Тогда, значит, мне ничего не остается, как позвонить в Отдел командировок.

Поскольку при этих словах Кениг не поднялся с места, я тоже остался сидеть. С минуту помолчав, он сказал:

— Я знаю, как на вас повлияло дело Халила, и все мы разделяем ваши чувства.

— Я очень тронут, но дело Халила затронуло прежде всего меня — во всех смыслах.

— И вы, конечно же, не прочь с ним поквитаться. Отплатить ему той же монетой.

— Отомстить — пожалуй, более подходящее слово.

— Называйте это как хотите. Я знаю, вас глубоко потрясла гибель коллег, с которыми вы занимались этим делом. Кейт мне говорила, что вы до сих пор не можете поверить в смерть Теда Нэша.

— Гм… Как вы сказали?

— Она говорит, что вы отказываетесь считать его мертвым. Так часто бывает, когда погибает кто-нибудь из наших товарищей. Отрицая его смерть, вы тем самым как бы отрицаете возможность собственной. Психологам известно такое явление.

— Гм… Ну… если Кейт говорит… — Признаться, я не знал, что ему сказать.

— Кейт и Тед, как вам, наверное, известно, стали близкими друзьями, работая над этим делом, но даже ей удалось справиться со своим горем.

Я знал, что Кениг специально меня поддевает, как до этого поддевал его я. Тоже своего рода месть. Но так себе, вполне цивильная.

Я сказал ему:

— Если честно, я недолюбливал Теда Нэша, и скорбь об этой утрате оставила меня ровно через две секунды после того, как я узнал о его смерти. Вы не могли об этом не знать, так чего вы добиваетесь?

На губах у Кенига появилась легкая усмешка. Но через мгновение он вновь стал серьезен.

— А мне казалось, я все излагаю предельно ясно. Как только вы вернетесь, в отделе вновь сформируют особую группу, которая будет заниматься преимущественно Халилом.

— Ясно. Это морковка. Правильно?

— Точно, морковка. А Йемен — проверка. Так что делайте выводы, Джон.

— Я уже сделал.

— Очень хорошо. Вливайтесь в команду, ведите себя как следует. Не занимайтесь самодеятельностью — и ваша карьера обеспечена. Но стоит вам уйти из команды, как вы уже никогда не возьмете в руки биту.

— Прекрасная аналогия. К тому же вы правы — поймать Халила для меня куда важнее, нежели копаться в деле пятилетней давности. — Я сказал это, потому что и вправду так думал. — Теперь я понимаю, почему вы здесь всем заправляете. Вы очень умный человек.

— Я знаю. Однако приятно, когда это признают и другие.

Я выждал некоторое время — тоже хотел услышать от него, какой я умный и как он меня уважает, — но так и не дождался.

Тогда я спросил:

— А вас не беспокоит, что видеозапись, существование которой вы отрицаете, возможно, вовсе не миф?

Он некоторое время смотрел на меня в упор, потом сказал:

— Я не отрицаю существования этой видеозаписи. Я просто говорю вам, что ее нет; но даже если бы она существовала, это не вашего ума дело. Надеюсь, я ясно выразил свою мысль?

— Вполне.

Кениг поднялся с места и проводил меня к двери.

— Вам понравится работать с нашими агентами в Йемене. Все они — высококвалифицированные специалисты.

— Я буду стараться изо всех сил. К тому же мне нужно вернуться в Штаты ко Дню труда.

— Это уж как получится. Но все возможно.

— Хорошо, если так. Я веду несколько курсов в колледже Джона Джея.

— Я знаю. Мы не хотим никому создавать ненужных проблем.

— Мы создаем проблемы, только когда это необходимо, не так ли?

— Естественно. Мы ведь солдаты, сражающиеся против глобального терроризма.

— А также ведем войну против исламского джихада.

Кениг проигнорировал мой неполиткорректный комментарий и сказал:

— Йемен считается враждебной нам страной. Там вам придется смотреть в оба. — Помолчав, он добавил: — Вас ожидает большое будущее, и нам бы не хотелось, чтобы за границей с вами что-нибудь случилось. Как не хотелось и Кейт. Кстати, вам нужно зайти в юридический отдел по поводу завещания, выполнить кое-какие формальности на случай вашего похищения.

Некоторое время мы с Джеком Кенигом молча смотрели друг на друга.

— Признаться, ничего такого в мои планы не входило, — сказал я.

Кениг наставительно произнес:

— Йемен — опасное место, об этом следует помнить. Например, в декабре 1998 года там были похищены и убиты религиозными экстремистами четверо западных туристов.

— Буддистами?

— Нет, мусульманами.

— А, так это мусульманская страна?

Моя тупость явно начинала действовать Кенигу на нервы, но он продолжал просвещать меня:

— За последние десять лет в этой стране было похищено не меньше сотни европейцев.

— Серьезно. Какого же черта все они там делали?

— Откуда я знаю? Среди них были преподаватели, бизнесмены, туристы…

— Допустим. Но после того как были похищены первые сорок или пятьдесят человек, почему остальные не сказали себе: а не поехать ли мне в Италию или куда-нибудь еще?

Кениг посмотрел на меня и сказал:

— Почему они оказались в Йемене, не столь важно. Среди пропавших без вести не было американцев. Подавляющее большинство их были европейцами, любителями приключений.

— Скорее уж безголовыми придурками, — уточнил я.

— Пусть так. Но как бы то ни было, в ваши обязанности будет входить сбор информации об этих пропавших представителях Запада. И постарайтесь не стать одним из них.

Мы с Джеком вновь посмотрели друг на друга. Возможно, мне это только показалось, но его губы на мгновение растянулись в улыбке.

— Я понял.

— Я знаю.

Мы пожали друг другу руки, и я вышел из кабинета.

Глава 31

Оставшуюся часть дня мы с Кейт провели на Федерал-Плаза, 26, расчищая бумажные завалы на столах, сдавая в сейф документы и бросая направо и налево легкомысленные «до скорого».

Потом мы зашли в медчасть, где нам сделали комплексные прививки от болезней, названий которых я никогда не слышал, и снабдили запасом пилюль от малярии. Работавшие в медчасти сестры вполне серьезно пожелали нам безопасного путешествия и счастливого возвращения.

Когда я приводил в порядок свой рабочий стол, Хэрри Маллер сказал мне:

— Я и не знал, что ты добровольно решил отправиться в Йемен.

— Я тоже.

— Насолил кому-нибудь, да?

— Кениг думает, что я трахаю его жену.

— Шутишь?

— Какие уж тут шутки… Только ты об этом помалкивай, ладно?

— Ладно… А Кейт, значит, едет в Африку?

— В Танзанию. Выяснять, кто взорвал там наше посольство.

— А она-то кому насолила?

— Все тому же Кенигу. Он начал к ней подкатывать, и она пригрозила ему обвинением в домогательстве.

— А ведь все это дерьмо собачье, правда?

— Только не распространяй никаких слухов. Кениг этого не любит.

Мы пожали друг другу руки, и Хэрри сказал:

— Постарайся поймать тех ублюдков, которые взорвали «Коул».

— Я приберегу для них свой лучший выстрел.

Последним местом, куда я зашел без Кейт, был кабинет адвоката ОАС. Там всем заправляла девушка, которой на первый взгляд нельзя было дать более семнадцати лет. Она вручила мне несколько бланков, которые я должен был заполнить, а также некий официальный документ из Государственного департамента на случай моего похищения или внезапного исчезновения.

Адвокат объяснила:

— Если вы погибнете, эта бумага обретет силу завещания. Но если вас похитят, возникнет масса неудобств. Никто не будет знать, живы вы или умерли. Кто будет оплачивать ваши счета и тому подобное.

— Джек Кениг, конечно.

Она даже не улыбнулась и спросила:

— Кого вы назначаете своим доверенным лицом в случае вашего похищения или исчезновения? Должен же кто-то вести переговоры с похитителями, а также заверить вашу подпись на финансовых документах или опознать ваше тело, если труп будет обнаружен.

— А кто был доверенным лицом Элвиса Пресли?

— Быть может, эти обязанности согласится исполнять ваша жена? — предложила адвокатесса, не ответив на мой вопрос.

— Она, возможно, в это время будет находиться в Африке.

— Полагаю, в случае крайней необходимости ей смогут устроить перевод. Так что остановимся на вашей супруге. Согласны?

— Вы, значит, хотите сказать, что в случае моего похищения или исчезновения жена получит мою чековую книжку и будет контролировать мои банковские счета и вообще всю мою собственность?

— Совершенно верно.

— А если я, неожиданно объявившись через год, выясню, что стал нищим?

Адвокатесса наконец позволила себе рассмеяться.

Я еще не очень привык к семейной жизни, и подобные вопросы вызывали у меня живой интерес. Так что для меня это было своего рода открытием.

— А кого избрала своим доверенным лицом моя жена? — как бы между прочим спросил я.

— Она сюда еще не заходила.

— Ну хорошо… я согласен. Пусть всем распоряжается моя супруга.

Юная адвокатесса вписала имя Кейт Мэйфилд в официальный бланк, я подписал документ, и моя подпись была тут же заверена нотариусом.

После этого я заполнил и подписал еще ряд документов, и адвокат наконец сказала:

— Вот, пожалуй, и все. Желаю вам удачного путешествия. Когда вернетесь, не забудьте зайти ко мне.

— Если меня похитят, я пришлю вам открытку.

Мы с Кейт решили не выходить из здания вместе и договорились встретиться в шесть часов вечера в «Экко» — ее любимом баре в деловой части города.

Я пришел туда первым и, как обычно, обнаружил там целую кучу адвокатов, специализировавшихся по преимуществу на уголовных делах, которые могли пить только с себе подобными.

Я сразу заказал двойную порцию виски «Девар» без содовой. Таким образом, начало было довольно лихим. Получив заказ, я обратил внимание на симпатичную женщину в противоположной части бара, которая при ближайшем рассмотрении оказалась моей первой женой. Она, правда, перекрасилась и изменила стрижку. Увидев меня, Робин улыбнулась и приветственно подняла стакан. Так что мы, можно сказать, чокнулись на расстоянии. Как ни странно, в тех редких случаях, когда нам с ней доводилось общаться, мы неплохо ладили. Вот и сейчас она помахала мне рукой, предлагая к ней присоединиться, но я отрицательно покачал головой и заказал себе еще виски.

Через некоторое время в бар ввалилась толпа наших сотрудников, среди которых я разглядел Хэрри Маллера. К этой теплой компании я и присоединился. Потом в бар вошли несколько федералов, и я решил, что ждать Кейт мне осталось недолго.

Кейт вошла в бар в полседьмого в сопровождении нескольких коллег. К этому времени здесь уже набралось в общей сложности около полутора десятков ребят из нашей конторы, среди которых был и Джек Кениг, никогда не упускавший случая продемонстрировать своим подчиненным, что он в общем-то такой же человек, как и все остальные.

Находясь в окружении сотрудников, Кениг произнес небольшую прочувствованную речь, общего смысла которой я не уловил, хотя отдельные слова из нее, вроде «долг», «преданность» и «жертвенность», моего слуха все-таки достигли. Вполне могло быть, что он репетировал прощальную речь над моей могилой.

Робин, у которой мужества больше, чем у многих представителей сильного пола, что мне хорошо известно, подплыла к нашей компании и поздоровалась кое с кем из моих коллег. Потом она повернулась ко мне, и мы обменялись воздушными поцелуями. Но этим дело не ограничилось. Подойдя ко мне, она сказала:

— Прошел слух, что ты отправляешься в Йемен.

— Ты уверена? Мне обещали Париж.

Она рассмеялась.

— Ты все такой же шутник. Совсем не изменился.

— Совершенство изменениям не подвержено.

Подошла Кейт.

— Познакомься, Робин, это моя жена Кейт.

Женщины обменялись рукопожатиями, и Кейт сказала:

— Очень рада с вами познакомиться.

Робин вполне искренне ответила:

— Я тоже рада нашему знакомству. Слышала, вы уезжаете в Танзанию. Какая же, черт побери, интересная у вас работа.

Они стали болтать о чем-то своем, женском, и мне захотелось исчезнуть или стать мальчиком с пальчик — чтобы не мешать им.

— Надеюсь, вы переделали квартиру по своему вкусу? — спросила Робин.

— Пока нет, — ответила Кейт. — В настоящее время я работаю над переделкой Джона.

После этого обе дамы покатились от хохота. Не могу понять: почему я тогда не посмеялся вместе с ними?

— Где твой босс? — спросил я у Робин.

Бросив взгляд в мою сторону, она сказала:

— Он поздно заканчивает работу. И мы договорились встретиться здесь, чтобы поужинать. Не желаете к нам присоединиться?

— Когда мы были женаты и вы вместе задерживались на работе, ты ни разу не предложила мне поужинать с вами. Что же изменилось?

Голос у Робин стал холодным.

— Ты тоже всегда работал допоздна. Желаю удачного путешествия и счастливого возвращения. — Она повернулась и направилась в дальний конец бара.

Кейт сказала:

— А вот грубить не было никакой необходимости.

— Да, надо мной тебе еще работать и работать. Может, пойдем?

— Еще пятнадцать минут, ладно? Иначе наш уход будет выглядеть невежливо. — И она смешалась с толпой.

Первым ушел Кениг со своими федералами. Собственно, они пришли лишь, чтобы отметиться; тесное общение с копами в их планы не входило.

Ко мне подошел Дэвид Стейн и сказал:

— Ты сделал правильный выбор.

— У меня не было никакого выбора.

— Нет, был. И ты его сделал. Ты вернешься назад с чистым послужным списком и даже с кое-каким авторитетом. Тебе ведь надо поймать Халила, не так ли? Вот и забудь о всяких глупостях.

— Это вы верно сказали.

— Ты действительно так думаешь?

— Да.

— Вот сейчас я тебя понимаю.

— Кстати, кто оплачивает все эти дорогие напитки?

— Фонд помощи матерям. Ты ведь делал пожертвования. — Стейн посмотрел на меня и сказал: — Не пытайся сменить тему разговора. А суть его в том, что тебя хотели основательно поиметь. Но потом дали еще один шанс. Кейт это понимает.

— Насколько я в курсе, данное учреждение второго шанса никому не предоставляет. Интересно, почему так повезло именно мне?

Стейн наклонился ко мне и вполголоса сказал:

— Ты их здорово напугал. Даже не представляешь, до какой степени. — С этими словами он повернулся и отошел от меня.

В этот вечер мне, похоже, было суждено встретиться далеко не с самыми приятными мне людьми: неожиданно я увидел Лайэма Гриффита, который, потолкавшись у стойки и взяв свою порцию выпивки, подошел ко мне и, приподняв стакан, сказал:

— Бон вояж!

Мне хотелось сказать ему, чтобы он сожрал свои подметки, но я, стараясь быть вежливым, как учила меня Кейт, заметил:

— Мне кажется, бармен забыл вставить в ваш коктейль зонтик — вы не находите?

Он ухмыльнулся. А почему бы и нет — если ему удалось переиграть меня по всем статьям?

Лайэм Гриффит сказал:

— Я и сам пробыл в Йемене несколько недель. А еще побывал в Танзании и Кении. Йемен по сравнению с ними несколько суховат — в прямом смысле слова.

Я промолчал, Лайэм же продолжал:

— Я был также в Судане, Сомали и других «горячих точках».

— Должно быть, там вас основательно поимели, а потом просушили на солнышке.

Он некоторое время на меня смотрел, потом его доброжелательность вдруг куда-то улетучилась и он уже более сухо произнес:

— Мы расширяем масштаб антитеррористических операций, поскольку понимаем, что если атака имела место в пункте А, то готовилась она в пункте В, а адекватный удар может быть нанесен в пункте С. Вы, надеюсь, следите за моими рассуждениями?

— Боюсь, после слов «Бон вояж» я потерял нить.

— Ни черта вы ее не потеряли. Я просто хочу сказать, что контртеррористические операции представляют собой чрезвычайно сложный комплекс, по размаху и сложности не уступающий раскинувшейся по миру террористической сети. Ключ к успеху лежит в правильной координации и кооперации. Но на арене временами появляются мстители-одиночки, которые путают нам все карты.

— Вы имеете в виду меня?

— Скажем так: я говорю о людях, подобных вам. Они не видят разницы между расследованием обычного убийства и контртеррористической операцией.

— Не понимают, идиоты, ну что с них взять?

Лайэм придвинулся ко мне еще ближе и прошептал:

— Хотите знать, почему я сейчас обратился к вам?

— Может, с вами просто никто больше не хочет разговаривать?

— Я обратился к вам, потому что меня попросил об этом Джек. Он посоветовал объяснить вам, что ответ на вопрос о том, что случилось с рейсом номер восемьсот, надо, быть может, искать вовсе не на Лонг-Айленде, а, к примеру, в Йемене. Или в Сомали, или в Кении и Танзании.

— Или в Париже.

— Совершенно верно. Или в Париже. Но начать можно и с Йемена.

В этот момент мне следовало двинуть ему как следует. Но я сдержался и лишь сказал:

— Я теперь понимаю, почему вы с Тедом Нэшем держались вместе. Потому что оба вы — законченные мерзавцы.

Мистер Гриффит глубоко вздохнул и произнес:

— Тед Нэш был прекрасным человеком.

— Он был полным дерьмом.

— Ваша жена — после того как провела с ним месяц в «Бейвью-отеле», — придерживалась другого мнения.

Я сразу понял, что этот парень нарывается на драку, причем в присутствии свидетелей. Вообще-то я легко поддаюсь на такие провокации, хоть знаю, что это глупо.

Для разнообразия я решил побыть умным парнем и положил руку Лайэму на плечо, чем, признаться, здорово его удивил. Потом, приблизив губы к его уху, я сказал:

— Исчезни, чтобы я больше тебя сегодня не видел.

Он снял с плеча мою руку и ушел.

Похоже, никто не заметил этого маленького инцидента, и я вернулся к нашей компании.

Мы с Кейт пробыли в баре еще пятнадцать минут, потом еще. В полвосьмого меня уже слегка штормило. Я решил, что пора уходить, поманил Кейт и направился к двери.

Выйдя на улицу, мы поймали такси.

— Джек сообщил мне, что специальную группу восстановят после нашего с тобой возвращения из-за границы. Ты об этом что-нибудь слышала? — спросил я.

— Нет. Возможно, он хотел сказать это тебе лично. Ведь это хорошая новость.

— Ты ему веришь?

— А почему бы и нет? Не будь циником, Джон.

— Я всего лишь житель Нью-Йорка.

— На следующей неделе ты станешь жителем Йемена.

— Не смешно.

— О чем, интересно знать, ты разговаривал с Лайэмом Гриффитом?

— О том же, о чем и в прошлый раз.

— Согласись, было мило с его стороны прийти в «Экко», чтобы проводить нас.

— Он не упустил бы такой возможности ни за что на свете.

Я решил не вспоминать слова Гриффита насчет Кейт и Теда Нэша в «Бейвью-отеле». Во-первых, все это было в прошлом, во-вторых, Нэш уже умер, а в-третьих, я почти не сомневался, что между Кейт и Нэшем ничего не было. Кроме того, мне не хотелось ругаться с Кейт перед отъездом. Лайэм Гриффит даже среди федералов считался провокатором, так что он вполне мог соврать — только для того, чтобы отравить нам с Кейт последние часы в этом городе. Меня больше волновал другой вопрос: как им с Джеком Кенигом удалось узнать, что это было моим слабым местом?

Домой мы с Кейт ехали в полном молчании, не желая больше касаться событий этого дня.

Следующий день, то есть субботу, мы провели, готовясь к отъезду и приводя в порядок свои личные дела, что оказалось далеко не таким простым делом, как я думал. Хорошо еще, что Кейт все взяла в свои руки.

В воскресенье мы обзванивали знакомых, а также рассылали всем, кому только можно, электронные послания. Мы сообщили своим близким и родственникам, что на некоторое время отбываем за границу, и обещали связаться с ними сразу же по возвращении.

В понедельник Кейт вставила в автоответчик новую кассету, на которую записала сообщение о том, что мы отбыли за рубеж и звонить нам следовало не раньше чем через три месяца.

Из соображений безопасности пересылать нашу с Кейт корреспонденцию по новому адресу было запрещено, и нам пришлось договариваться на почте о том, чтобы адресованные нам письма хранились здесь до нашего возвращения. Кейт немного взгрустнула, так как неожиданно поняла, что, кроме торговых и рекламных каталогов, ничего не будет получать в течение длительного времени.

Современная жизнь одновременно комфортна и сложна — в основном благодаря современным технологиям. Кейт, например, в решении большинства своих проблем — будь то финансы, общение, а также всякого рода покупки — полагалась почти исключительно на Интернет. Я же пользовался им только для доступа к электронной почте.

Покончив с домашними делами, мы с Кейт отправились по магазинам, чтобы купить все необходимое для путешествия.

Я настаивал на посещении «Банановой республики», что, по моему мнению, было бы вполне логично, но Кейт выбрала универмаг «Аберкромби энд Фитч» на Уотер-стрит, где, как она считала, можно было купить абсолютно все.

Войдя в универмаг, я сказал служащему:

— Я отправляюсь в самую гнусную дыру, какая только есть на этой планете. Поэтому ищу что-нибудь такое, в чем выглядел бы прилично на фотографиях, которые распространят после моего похищения.

Служащий уставился на меня во все глаза, но тут подошла Кейт.

— Нам нужно два костюма хаки и ботинки на толстой подошве.

Воистину, даже женщины иногда могут кратко сформулировать требования, касающиеся их собственного гардероба.

После покупки одежды и обуви наши с Кейт пути на некоторое время разошлись. Моим последним пунктом назначения в тот день стал «Уорлд-бар» во Всемирном торговом центре, который жители Нью-Йорка с присущей им скромностью считали лучшим на свете.

Было полседьмого вечера. Бар находился на сто седьмом этаже, на высоте тысячи трехсот футов над уровнем моря. Внутри собралась толпа таких же людей, как я, которые в дополнение к пятнадцатидолларовой выпивке хотели насладиться прекрасным видом из окна — красивейшим в Нью-Йорке или даже в мире.

Я не был в этом баре с прошлого сентября, когда Кейт затащила меня сюда отметить двадцатую годовщину основания Особого антитеррористического соединения.

Один из выступавших в тот вечер старших офицеров ФБР сказал: «Благодарю вас за отличную работу, а главное, за то, что вам удалось захватить людей, ответственных за трагедию, произошедшую здесь 26 февраля 1993 года. Уверен, что ничего подобного больше никогда не повторится и мы вновь встретимся в этом баре, чтобы отметить двадцатипятилетний юбилей нашей службы новыми впечатляющими успехами».

Я не знал, доведется ли мне принять участие в этом юбилее, но на кое-какие успехи в борьбе с терроризмом все-таки рассчитывал.

Позвонила Кейт и сказала, что скоро ко мне присоединится. «Скоро» на ее языке означало час. Я заказал себе виски «Девар» с содовой, облокотился о стойку и стал смотреть в огромное окно, начинавшееся прямо от пола. С высоты, на которой я находился, даже нефтеперегонные заводы Нью-Джерси выглядели эстетично.

Вокруг меня было множество людей — туристы, финансисты с Уолл-стрит, молодые лощеные яппи, студенты, девушки по вызову и, конечно же, провинциалы, считавшие своим первейшим долгом посетить Всемирный торговый центр. Были и люди одной со мной профессии, чьи офисы находились в Северной башне.

Признаться, я не слишком любил это место — главным образом из-за дороговизны и вечной толчеи, но Кейт захотелось в наш последний вечер на родине взглянуть на Нью-Йорк с высоты птичьего полета. Она надеялась, что эта картина сохранится у нее в памяти до возвращения в Штаты.

В отличие от отправляющихся на фронт солдат я не ощущал тоски от предстоящей разлуки с любимым городом, родным очагом и женой. Я знал, что мое вынужденное отсутствие продлится всего несколько месяцев, а грозящая мне опасность, хоть и была вполне реальна, не идет ни в какое сравнение с риском, которому подвергается боец действующей армии.

И все же я чувствовал себя не в своей тарелке. Возможно, из-за того, что Джек слишком уж подробно рассказал мне о нравах и обычаях жителей Йемена, в котором я должен был провести несколько месяцев, после чего адвокат ОАС дала мне подписать целую кучу бумаг на случай моего похищения, исчезновения или смерти. Разумеется, я беспокоился и за Кейт, отправлявшуюся в страну, где исламисты уже прикончили нескольких американцев. Я хочу сказать, что, хотя борьба с терроризмом — это моя работа, до сих пор я занимался ею только на американской земле, а американцы подверглись террористической атаке всего один раз. И что интересно, нападение было совершено на то самое здание, в котором я сейчас находился.

Кейт появилась неожиданно рано, и мы сразу же обнялись и поцеловались, словно встретились после долгой разлуки.

Кейт сказала:

— Я упаковала несколько коробок, которые мы завтра отправим в посольства с дипломатической почтой.

— У меня есть все, что нужно.

— Между прочим, я положила тебе упаковку «Будвайзера». «Будвайзера» у тебя точно нет.

— Вот за это я тебя люблю.

Я подозвал бармена, заказал для Кейт водку со льдом, и мы, взявшись за руки, стали любоваться заходом солнца над Манхэттеном.

На какое-то время в помещении стало очень тихо. Люди смотрели на закат, находясь на высоте в четверть мили, и от окружающего мира их отделяло всего полдюйма прозрачного стекла.

Кейт сказала:

— Когда вернемся, обязательно придем сюда еще раз.

— Это было бы здорово.

— Я буду по тебе скучать.

— Я уже по тебе скучаю.

— Что ты сейчас чувствуешь?

— Похоже, на такой высоте алкоголь проникает в кровь быстрее. Мне кажется, что этот зал качается.

— Он действительно качается.

— Слава Богу.

— Мне будет не хватать твоего чувства юмора.

— А мне — аудитории.

Она стиснула мне руку и сказала:

— Давай пообещаем друг другу вернуться сюда такими же. Ты меня понимаешь?

— О да!

В девять часов заиграл оркестр. По пятницам здесь исполнялась музыка в стиле диско. Я вывел Кейт на небольшой танцпол и показал ей несколько движений — так я танцевал в семидесятые. Кейт была в восторге.

Оркестр наигрывал известную композицию «Мятный твист», которую я назвал «Йеменским твистом». Поэтому па в этом танце именовались «верблюжьим шагом» и «пируэтом под пулями». Видно, я здорово набрался.

Вернувшись за стойку, мы налегли на фирменный коктейль под названием «Чай Эллис со льдом», стоивший шестнадцать долларов за порцию и по содержанию алкоголя не шедший ни в какое сравнение с обычным чаем.

Кейт заказала суши и сашими. И хотя в трезвом виде я сырую рыбу в рот не беру, под «Чай Эллис со льдом» слопал все это за милую душу.

Мы выбрались из лучшего в мире бара где-то около полуночи. Ноги у меня основательно заплетались, а в голове гудело как никогда.

Мы взяли такси, и Кейт сразу же заснула у меня на плече, а я весь путь до дома смотрел в окно. Этот нью-йоркский вечер мне суждено было помнить очень и очень долго.

В отделе ФБР, занимавшемся заграничными командировками, позаботились о том, чтобы промежуток времени между нашими с Кейт авиарейсами, вылетавшими из аэропорта Кеннеди, не превысил двух часов. Кейт летела на самолете авиакомпании «Дельта» до Каира, я же «Американ эйрлайнз». Мой самолет делал посадку в Лондоне. Оттуда я должен был проследовать в Амман, потом в Иорданию и лишь после этого приземлиться в аэропорту Адена. Кейт повезло больше — из Каира она летела прямо в Дар-эс-Салам. Наши с Кейт пушки, отправленные дипломатической почтой, к счастью, должны были достигнуть места назначения раньше нас.

Альфред, наш консьерж, пожелал нам доброго пути. В аэропорту мы вначале подъехали к терминалу авиакомпании «Дельта». Мы с Кейт простились сдержанно, без слез и лишних слов.

Я сказал:

— Я люблю тебя. Будь осторожна. До встречи, дорогая.

Кейт ответила:

— И ты будь осторожен, очень тебя прошу. Если получится, давай на обратном пути встретимся в Париже, ладно?

— Договорились.

Носильщик в синей бейсболке забрал багаж Кейт, она последовала за ним. Когда стеклянные двери разделили нас, мы в последний раз помахали друг другу рукой.

Я вернулся в лимузин, который отвез меня к терминалу «Американ эйрлайнз».

Как обычно в таких случаях, нам выдали дипломатические паспорта, так что в зал бизнес-класса я проник без особых хлопот. Система безопасности в аэропортах, несмотря на свою чрезмерную сложность, в сущности, очень несовершенна. У меня было такое ощущение, что я мог отдать свой «глок» одному из охранников, пройти через рамку металлодетектора и преспокойно забрать у него свое оружие.

До вылета оставалось еще несколько часов, и я провел их в зале ожидания бизнес-класса, читая газету и потягивая бесплатный коктейль «Кровавая Мэри».

Потом у меня зазвонил мобильный. Это была Кейт.

— Я уже отправляюсь на посадку и звоню, чтобы еще раз сказать, что люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, дорогая, — ответил я.

— Ты не сердишься на меня за то, что я тебя во все это втянула?

— Во что? Ах в это! Не волнуйся. Это лишь пойдет на пользу легендарному образу детектива Джона Кори.

Секунду помолчав, она спросила:

— С делом рейса восемьсот покончено, да?

— Конечно. Кстати, Кейт, если ты меня слышишь, теперь я абсолютно уверен в том, что произошел взрыв паров топлива в центральном баке.

Кейт опять немного помолчала, потом сказала:

— Не забудь написать мне по электронной почте, когда доберешься до места.

— Ты тоже.

Мы обменялись еще одним признанием в любви, после чего я отключил мобильный.

Через несколько часов, когда Кейт еще летела над Атлантическим океаном, на электронном табло появилось сообщение о том, что наш самолет совершил посадку в Лондоне, и я направился к выходу.

Прошла всего неделя со дня мемориальной службы, посвященной памяти жертв рейса № 800 компании ТВА. За эти семь дней я узнал много нового, но радости мне это не принесло. И пользы тоже. По крайней мере на данный момент.

Но в такого рода играх надо быть марафонцем, а не спринтером. Если тебе дали по носу, ты на какое-то время опять заползаешь в свою раковину: обедаешь, ходишь на работу, разговариваешь — короче, живешь привычной жизнью. И продолжаешь жить ею, пока это дело снова не забирает тебя целиком. И тогда все начинается сначала.

На этом свете нет тайн, которые нельзя было бы разгадать.

Главное — прожить достаточно долго, чтобы успеть это сделать.