Ночь роя

Но Шторм не укротил океан. В ту минуту, когда «Чатранд» миновал мелководье, каждый человек на борту почувствовал огромные, необузданные волны и понял, что они наконец вернулись в Правящее Море. Перехода почти не было: внезапно волны превратились в гигантские движущиеся холмы, которые неслись им навстречу, неутомимые, бесконечные. «Чатранд» легко оседлал их; он мог выдержать гораздо худшие. Тем не менее, это ощущение заставило мужчин задуматься. Они хорошо помнили худшие.

Они повернули на запад, навстречу встречному ветру, с которым боролись следующие шесть часов. Это была тяжелая работа для ночной вахты, хотя настоящей ночи так близко от Красного Шторма быть не могло. Странный свет вызывал у некоторых головные боли и ощущение нереальности происходящего, пока люди находились в его насыщенном свечении. Но желание сбежать было сильнее. Они оставили Стат-Балфир позади (Майетт и Энсил наблюдали, как он исчезает, две женщины, видевшие гибель мечты) и на рассвете поймали попутный ветер, в котором, по словам Киришгана, он почувствовал аромат медоносных орхидей в Неммоке и пыль Ибонской равнины. Но люди не учуяли ничего, и больше они никогда не видели земель Юга.

День прошел без происшествий, хотя корабль скрипел и жаловался в тех местах, которые, как надеялся мистер Фиффенгурт, были прочными. Хлынул дождь, доброжелательный и прохладный; проходя над Красным Штормом, он полыхал, как падающий огонь. Началась еще одна светлая ночь. Стая китов окружила «Чатранд» и плыла вместе с ним в течение нескольких часов. Фелтруп сидел один в орудийном отсеке и слушал их щелчки, стрекотание, грохот, их органное дыхание.

Глубокой ночью, когда не было темноты, кто-то закричал. Этого звука никто на борту никогда раньше не слышал. Это был крик боли селка; это был Киришган. Они нашли его возле бушприта, он сидел на корточках, как будто молился. Его тело тряслось. Когда он поднял голову, в его блестящих глазах стояли слезы, и он сказал им, что пережил смерть своих сородичей.

Сколько? спросили они.

— Много, — ответил он. — Больше, чем в любую другую ночь с тех пор, как Плаз-генералы начали истреблять наш народ. — Но он не мог сказать, кто из селков пал и от чьей руки.

Несколько часов спустя другой крик — Ниривиэля — разбудил Пазела во второй раз за ночь. Он попытался разбудить Ташу, но она только застонала, поэтому он оставил ее спящей и босиком побежал на верхнюю палубу, задержавшись только для того, чтобы схватить свою куртку. Герцил и Рамачни уже были там, вместе с большей частью собачьей стражи. Они столпились вокруг корабельного колокола, на вершине которого стоял измученный Ниривиэль, его кремово-желтая грудь тяжело вздымалась. Когда он смог заговорить, то подтвердил самое худшее.

— Я был далеко от обоих судов, но видел, как «Голова Смерти» бросилась в погоню, и «Обещание» уводило ее на юго-запад. «Обещание» было более быстрым и удалялось. Затем выстрел с корабля Макадры сбил грот, и «Голова Смерти» очень быстро приблизилась. Когда она была на расстоянии полумили, она выстрелила снова. Но на этот раз она выстрелила не из пушки. Это был шар красного огня, выплюнутый из какого-то мерзкого оружия на его квартердеке. Он ударил прямо в корпус «Обещания».

Пазел почувствовал себя так, словно его самого очень сильно ударили в живот. Это, конечно, было то, что почувствовал Киришган. Принц Олик. Нолсиндар. Они увели за собой Макадру, дав «Чатранду» время сбежать. И были убиты за свое мужество.

— Значит, у Макадры есть Плаз-оружие, — сказал Герцил.

— Как и у Бегемота, — сказал Пазел, — Но почему, во имя Ям, она не использовала его раньше?

— Возможно, она боялась потопить корабль и отправить Нилстоун на морское дно, — сказал Рамачни, — но на этот раз, подойдя достаточно близко, чтобы ощутить его отсутствие, она без колебаний нанесла смертельный удар.

— Даже не думайте помогать «Обещанию», — сказал Ниривиэль. — Оно слишком далеко, и «Голова Смерти» тут же вас поймает. Где мой мастер? Разбудите его! Макадра уже мчится к нам.

Пазел невольно бросил взгляд через плечо. Это был хороший вопрос: где Сандор Отт? Почему он ни разу не показался на людях с тех пор, как они вернулись на «Чатранд»?

— Есть кое-что еще, — сказал Ниривиэль. — Красный Шторм впереди слабеет: с каждой милей он сияет все менее ярко. Я не видел разрыва, но пролетел не так далеко, как надеялся. Когда «Голова Смерти» повернула в вашу сторону, я тоже повернул.

— А Рой?

— Этого ужаса я не видел. И хочу никогда больше не увидеть.

— Пазел, — сказал Герцил, — пойди и разбуди капитана. А ты, брат Ниривиэль...

— Не называй меня так.

— Прошу прощения. Я не знаю, как бы ты хотел, чтобы тебе называли, но, надеюсь, сильный и доблестный допустимы. Пойдем, я расскажу тебе о твоем мастере, пока ты отдыхаешь.

Капитан Фиффенгурт приказал тщательно прибрать и привести в порядок каюту Роуза и вел там дела, но сам по-прежнему спал в своей старой каюте. Кто мог бы его винить? Запах крови, может быть, и исчез, но потребуются годы, чтобы выветрилась память о той бойне, если это вообще произойдет.

Капитан проснулся, как испуганный кот, от стука Пазела, и одевался, пока Пазел рассказывал все, что они узнали.

— Древо Небес, «Обещание» сгорело — ради нас! И мы от него убегаем. Но мы не можем помочь ему, не с такого расстояния. Оно справится с пожаром или погибнет задолго до того, как мы сможем прибыть.

Затем Пазел спросил его о мастере-шпионе:

— Ниривиэль продолжает о нем спрашивать. Где бы он ни был, разве кто-нибудь не может отвести птицу туда, хотя бы ненадолго?

Фиффенгурт перестал застегивать свою униформу.

— Нет, — сказал он, — птица не может нанести треклятый визит Отту. Тебе никто не сказал?

— Сказал мне что?

Фиффенгурт наклонился поближе к Пазелу и понизил голос:

— Это чудовище заперто.

— На гауптвахте? — спросил Пазел. — Вы заперли Сандора Отта на гауптвахте?

— Тише! — прошептал Фиффенгурт. — Нет, не на обычной гауптвахте. Мы не могли этого сделать; у Отта слишком большая поддержка среди турахов, и драка между солдатами и матросами означала бы конец этого корабля. Нет, Отт заперся сам. Ты хочешь сказать, что Крысси не рассказал тебе о своем великом приключении? О том, что он нашел за Зеленой Дверью?

— Да, рассказал, но я решил, что он бредит. Он сказал, что на другой стороне был демон.

— Больше нет. Кто-то позволил ему сбежать — вероятно, сам Отт, хотя он клянется в обратном. Я говорю, что он лжет. Иначе почему он побежал прямо туда после того, как убил капитана?

Пазелу пришлось опереться о дверной косяк:

— Сандор Отт убил Роуза?

— Конеш. Ты же не думаешь, что эта женщина убила нашего огромного капитана, его стюарда и чуть ли не самого Отта голыми руками? И почему Отт вообще был там до восхода солнца? И на стюарде не было крови — только сломанная шея. Очень точно сломанная шея. Нет, Сандор Отт отправился в каюту Роуза с намерением совершить убийство и нашел в нашем шкипере больше, чем ожидал. Есть и последнее доказательство: как ты думаешь, что еще находится в камере с мастером-шпионом? Сундук капитана Роуза, вот что. Отт говорит, что он увидел его там, вошел в камеру, чтобы осмотреть, и дверь камеры за ним захлопнулась. Не сомневаюсь, что последнее — правда. Но есть еще и Зеленая Дверь. Ты знаешь, что она была заклинена металлической пластиной.

— Была?

— Как раз к этому подхожу. Случилось так, что мистер Драффл неторопливо проходил мимо и увидел, что цепи на Зеленой Двери сняты. Он просунул голову внутрь и увидел Отта, перепачканного засохшей кровью и запертого в клетке без замка. И самая большая удача в том, что Драффл сразу же обратился ко мне. Он поклялся мне хранить тайну, и нам всем лучше всего надеяться, что он сдержит свое слово. Затем я нанес Отту визит вежливости.

Ему хватило одного взгляда на мое лицо, чтобы понять, что я его не освобожу. Он изрыгал всевозможные угрозы, но был бессилен, и, мне показалось, это его глубоко потрясло. Он пытался воззвать к моей любви к Арквалу. Я сказал ему, что никто не мог бы больше навредить моей любви к Арквалу, чем он. Я захватил с собой мешок, полный еды, воды и кое-каких медикаментов, и бросил все это через решетку камеры. А потом просто вышел. Вернувшись в коридор, я отодвинул металлическую пластину ломом и закрыл Зеленую Дверь. Она тут же исчезла. Сандор Отт в клетке, которую он не может открыть, на гауптвахте, которую никто не может найти.

Пазел вздрогнул. Он был рад, испытал облегчение — но за своим отвращением он чувствовал жалость к этому ужасному старику. Один Пазел знал мрачную, жестокую историю жизни Отта: эгуар на Брамиане показал ему ее. По сравнению с детством Отта детство Пазела было беззаботной прогулкой по клеверным полям. И все же эта жалость разозлила его. Он спросил себя, не позволяет ли отсутствие жалости таким тварям, как Отт, править миром.

— Я не произнесу ни слова, капитан Фиффенгурт, — сказал он.

Фиффенгурт положил руку на плечо Пазела:

— Тебе не обязательно говорить «капитан», когда мы одни, парень. Не мне.

Пазел ухмыльнулся.

— Оппо, сэр, — сказал он.

Был час перед рассветом, когда он вернулся в большую каюту. В комнате было тихо; Джорл и Сьюзит поднялись, чтобы поприветствовать его без лая; Фелтруп дернулся во сне на медвежьей шкуре. Нипс, к его удивлению, лежал, завернувшись в одеяло, в углу, один. Пазел поморщился. С того момента, как он увидел Нипса и Лунджу вместе на Дороге Девяти Пиков, он знал, что впереди их обоих ждет боль. И Марилу. Это пройдет, подумал он. Сейчас его сердце полно ею, но она ушла и не вернется. Это пройдет, а Марила все еще будет там.

Он подошел к адмиральской спальне и проскользнул внутрь. Воздух был спертый, душный. Они убрали сломанные ножки кровати и прибили раму гвоздями прямо к полу. Он улыбнулся. Таша откинула одеяло. Она носила рубашку своего отца как ночную рубашку; в гардеробе их было, должно быть, штук двадцать. Пазел присел на край кровати и коснулся ее руки.

— Таша? О Питфайр — Таша!

Она вся горела в лихорадке. Рубашка промокла насквозь, простыня под ней была влажной.

— Где ты был? — спросила она, просыпаясь. Но ее голос был напряженным, и когда он дотронулся до ее лица, то обнаружил, что у нее стучат зубы. — Почему ты не ответил мне, Пазел?

— Не ответил тебе? Когда?

— Я видела тебя, но ты не хотел говорить. Я слышал, как плакала Марила, но это было... я не знаю где. И птицы. Тысячи и тысячи, и все летят на восток.

Пазел пришел в ужас. Он заставил ее сесть. Ее кожа была как будто только что из духовки. Он нащупал ее фляжку с водой и рывком ее открыл.

— Пей!

Она уставилась на него в лунном свете:

— Ты действительно здесь?

Она смотрела прямо на него, но не была уверена. Он встал, открыл дверь и позвал Нипса и Марилу. Когда он снова посмотрел на нее, она уже лежала на боку.

— Если это ты, Пазел, дай мне одеяло. Я замерзла до смерти.

Она спасла их; она покидала их. Она ненавидела этот мир, который сделал ее частью своей судьбы. Идиотский выбор. Посмотрите, чего мне это стоило. Теперь я умираю и забираю с собой вашу спасительницу, Эритусму.

Боль усиливалась. Холодная боль из глубины ее живота, распространяющаяся наружу. В детстве Таша однажды тяжело заболела: усиливающиеся потливость и рвота свалили ее на час и заставили вообразить смерть. Сейчас она чувствовала совсем другое. Это было больше похоже на блане́, хотя яд икшеля был милосерднее по сравнению с этим. От блане́ было больно одно или два удара сердца. Эта боль продолжалась и продолжалась.

Пазел целовал ее в щеки, задавал вопросы: да, он действительно был здесь. По его настоянию она попыталась сесть во второй раз. Она выпила немного воды, но та обожгла ей язык. Затем резкий свет: Нипс и Марила стоят в дверях, уставившись на нее, у одного из них в руках лампа. Пазел закричал и замахал руками.

— Позовите Рамачни! Позовите Герцила!

Нипс бросился прочь. Фелтруп забрался на кровать, летал кругами и принюхивался:

— У нее нет никакой инфекции. Ни желчи, ни крови. В чем дело, Таша? Кто это сделал, моя дорогая, ненаглядная девочка?

— Я тебя не чувствую, — сказала она. — Фелтруп, почему я не могу потрогать тебя руками?

Марила принесла влажную салфетку, которую Пазел приложил к ее лицу. Если бы только он мог все отбросить, поласкать бы ее, одними руками. Он говорил остальным:

— ...все было в порядке, когда я поднялся наверх... слабеет с каждой минутой… не знает, где она.

Таша закричала. Какой-то орган внутри нее превратился в стекло, затем разбился вдребезги, взорвался. Или же это был огонь, кислота или зубы.

— Она слишком холодная!

— С ее треклятой рубашки капает, приятель.

— Принесите какую-нибудь сухую одежду. Принесите полотенце...

Время расплывалось. Люди разговаривали, а потом исчезали. Герцил и Болуту стояли по обе стороны от нее; перепончатые пальцы Болуту ощупывали ее живот, брюшную полость.

— Нет ни твердой массы, ни припухлости. Таша, ты съела что-то странное?

— Только не я, — сказала она. — Оно все еще дышало. Я не могла просто съесть его живьем.

— Бредит, — сказал Болуту.

Она могла бы сказать это им.

Они боролись с паникой. Таша наблюдала, как они роются в книгах, ищут таблетки, спорят, отворачиваются, когда их глаза наполняются влагой. Холод проник ей в грудь. Она увидела Рамачни у себя за плечом, почувствовала, как его лапа коснулась ее щеки. Смутно она осознавала, что он был потрясен.

Поодаль, в тени, стояла женщина-икшель, наблюдая за ней.

— Диадрелу? — спросила она.

Но нет, Дри мертва. Этой женщиной, должно быть, была Энсил или Майетт.

Пазел смотрел на Рамачни с такой яростью, какой она в нем никогда не замечала:

— Я не слышал, чтобы ты это говорил. Ты не просто так это сказал. Собственное проклятое богами заклинание Эритусмы?

Опустилась темнота, а когда она рассеялась, в иллюминатор пробился дневной свет, но холод донимал еще сильнее. Ее друзья ссорились. Пазел стоял на коленях у кровати. Таша попыталась дотянуться до него, но едва смогла поднять руку.

— Тогда она наш враг и предавала нас с самого начала, — сказал Герцил.

— Нет, — сказал Рамачни.

— Да, — сказал Пазел. — Кредек, Рамачни, если во всем виновато вино и она его отравила...

— Тогда его нужно было отравить.

— Откуда ты треклято знаешь? — К ссоре присоединился Нипс; это было плохо. — Ты не видел Эритусму сколько, семнадцать лет! Пазел разговаривал с ней пять недель назад! Люди меняются.

— Она не могла отравить вино Агарота из своего тайника в сознании Таши, — сказал Рамачни. — Это было сделано давным-давно и с благой целью, даже если мы сейчас не можем догадаться, с какой.

Пазел кипел от злости:

— Эритусма велела мне отдать Таше вино.

— В качестве последнего средства. И она предупредила тебя, что последствия будут ужасными.

— Она намекнула. Почему она намекнула? Почему она не могла просто сказать: «Дайте ей вина, если приблизится конец света. Восхититесь моим умом. Позвольте Таше спасти вас в последний раз, а потом смотрите, как она...»

— Пазел, помолчи! — крикнула Марила.

Слезы и еще больше тьмы. На этот раз тьма не поднялась когда Таша открыла глаза. Ее ноги были бесполезны, как два замерзших бревна. Она повела глазами влево-вправо. Иллюминатор все еще тускло светился. Противоположная стена, за спиной Герцила и мистера Фиффенгурта, просто исчезла. Вдалеке возвышались черные силуэты: голые деревья. Над ними птицы, эта бесконечная стая, мчащаяся на восток. Голоса ее друзей затихли. Нипс притянул Пазела пониже, обхватил руками его голову. Они ждали, да? Они испробовали все, что знали.

— Продолжай бороться, Таша, — прошептала Майетт ей на ухо. — Не уходи, не позволяй этому тобой завладеть. Я почти позволила. Я ошибалась.

Теперь кровать стояла в лесу. Ужасное место: лес, который она видела во блане́-сне. Деревья с глазами, маслянистыми и жестокими. Пар и шепот из дыр в земле, холод, от которого болели ее легкие. Она могла видеть свое собственное дыхание, но не дыхание своих друзей. Они становились тенями, и она покидала их, уходя с незавершенной работой.

— Вино, — сказала Майетт. — Ты слышишь меня, Таша? Вино.

Таша хотела бы, чтобы она замолчала. Она знала, что это из-за вина. Но Майетт все еще был там, рядом с подушкой. Таша смутно почувствовала прикосновение ее руки.

— Посмотри на меня.

Она посмотрела. Женщина-икшель рядом с ней была не Майетт, а Диадрелу, их убитая подруга. Она была яснее других. Ее лицо просветлело, когда Таша обернулась.

— Мать Небо, я думала, ты никогда меня не услышишь! Таша, вино — это яд и лекарство. Ты должна снова выпить его, немедленно. Где оно, девочка? Где вино Агарота?

— Слишком поздно, — прошептала Таша.

Чей-то голос, звонкий от восторга, рассмеялся. Вот он, Арунис. Скорчившийся на ветке дерева, отчетливо видимый, как Диадрелу, и ухмыляющийся.

— Да, — сказал он, — слишком поздно. Не обращай внимания на эту ползунью, маленькая шлюшка: твоя битва окончена. Агарот окружает тебя, и граница Смерти находится всего в нескольких минутах ходьбы от того места, где ты лежишь. Но сначала мы должны свести наши счеты.

Он поудобнее сел на ветке. Ухмыляясь, он расстегнул ворот одежды и показал Таше свою шею. Тонкая диагональная рана пересекала ее по всей длине. Нет, полностью. Та самая рана, которую она нанесла ему Илдракином, когда обезглавила его у разрушенной башни.

— Однажды я оставил тебе шрам ожерельем, — сказал Арунис. — Ты отплатила мне мечом. Но теперь снова моя очередь, и три — это магическое число.

Таша попыталась пошевелиться, но сумела только запрокинуть лицо к небу. Они не были птицами, эти силуэты над головой. Это были души умерших, мчащиеся над этим Пограничным Королевством в страну смерти. Как каждая душа, со временем. Как она могла поступить в любой момент: маленькая смерть среди миллионов, лист во время урагана, пылинка.

— Нет!

Диадрелу со всей силы ударила ее по руке:

— Таша Исик! Воин! Поднимись, поднимись и позови своих друзей, пока они не исчезли! Вино, девочка, вино!

Ничто из того, за что она когда-либо бралась, не было и вполовину таким трудным. Ее губы были почти мертвы, ее голос был подобен скрежету ногтя по двери. Никто не обернулся; они плакали. Она попробовала еще раз. Они ничего не услышали.

Но Арунис услышал, и то, что она смогла что-то сказать, очевидно, его напугало. Он спрыгнул с дерева и двинулся вперед — и Диадрелу, словно тигрица, развернулась к нему лицом, выхватывая свой икшель-меч.

— Теперь мы дошли до этого! Можешь ли ты метать смерть-заклинания в прихожей Смерти, маг? Твоя душа сильнее моей? Тогда забери Ташу у меня! Иди, иди и забери ее!

С этими словами Диадрелу спрыгнула с кровати, и когда ее ноги коснулись лесной подстилки, она внезапно стала размером с Аруниса, разъяренной и смертоносной. Таша ахнула — и в том, другом мире тень, которая была Рамачни, услышала ее.

— Всем молчать! — взревел он. — Таша, ты что-то сказала?

Арунис начал обходить кровать, низко пригнувшись, словно тень среди деревьев. Диадрелу следовала за ним шаг за шагом, держась между Ташей и магом. Она насмехалась над ним, вращая своим мечом.

— Ты не смог победить их при жизни. Ты никогда не сделаешь этого после смерти. Ты не прикоснешься к этой девушке.

Таша вложила в свой голос последние силы. Она нашла и прохрипела единственное, едва различимое слово. Снова и снова.

— Вино! — воскликнул тень-Фелтруп. — Она просит вино! Бегите, бегите и принесите его!

Какая-то фигура повернулась и исчезла в темноте.

Внезапно Арунис опустился на колени и сунул руку в одно из дымящихся отверстий. Из-под земли раздался крик. Арунис выдернул руку из отверстия. В его руке был боевой топор, обоюдоострый и жестокий, но к нему прилагалась рука скелета. Рука двигалась, сражалась с ним за оружие. Арунис оторвал руку скелета от топора и швырнул ее в деревья.

Затем он бросился в атаку, завязалась битва. Казалось, Диадрелу была права: Арунис не мог атаковать с помощью магии. И все же он был ужасным противником, быстрым, злобным и сильным. Он размахивал топором двумя руками по дуге на высоте плеч или обрушивал его сверху вниз. Таша была потрясена его мастерством. Но Диадрелу была боевым танцором: бойцом, который посрамил бы любого тураха, сфванцкора или мастера-воина из Толяссы, если бы они когда-либо столкнулись с таким врагом человеческого роста. Кружась, вращаясь, ее клинок был похож на плотное кольцо вокруг нее, она двигалась в два раза быстрее мага. Проблема заключалась в том, что ее эффектные движения лучше помогали уклоняться от врага, чем удерживать позицию против него. С детства икшелей учился плести, уворачиваться и проскальзывать сквозь человеческие пальцы. Они не держали позицию. Диадрелу пришлось бороться со своими инстинктами, чтобы не дать Арунису добраться до кровати Таши.

За исключением того, что кровати больше не было. Таша лежала на голой земле, положив голову на камень, а корни злых деревьев извивались под ней. Алифрос почти исчез: от него не было видно ничего, кроме иллюминатора, слегка окрашивающего темноту. Тени ее друзей утратили четкие очертания; их голоса превратились в бессмысленные звуки.

Но Диадрелу дралась все лучше и лучше. Она ускользала от ударов колдуна, наносила ему удары, заставляя его парировать их топором. Когда он попытался схватить ее, она извернулась под ним, развернулась и ударила его рукоятью меча.

Арунис перекатился и мастерски взмахнул топором, держа его одной рукой. Дри отпрыгнула назад, втянув живот, и лезвие прошло на волосок от ее ребер. Арунис снова замахнулся, почувствовав свое преимущество, и отбросил ее обратно к Таше. Дри потеряла равновесие. Она увернулась от третьего удара, пошатнулась, и Арунис бросился на нее с блеском в глазах.

Его четвертый удар был слишком поспешным и, следовательно, последним. Дри отпрыгнула, оказалась вне пределов досягаемости, затем снова развернулась и сильно ударила мага ногой в подбородок. Арунис пошатнулся, и быстрая, как удар хлыста, Дри вырвала топор у него из руки и сбил его с ног. Поставив одну ногу ему на шею, она взмахнула собственным оружием мага. Топор отрубил ему руку у запястья.

Арунис взвыл. Но рана не кровоточила: возможно, в Агароте не было крови, как не было настоящей и окончательной смерти. Диадрелу схватила отрубленную руку и изо всех сил швырнула ее в темноту.

— Иди! — сказала она Арунису, — и, если ты вернешься, я возьму твою вторую руку и обе ноги и отдам их трупам в этих ямах.

Рядом с Ташей появилась тень, нависла над ней, говоря без слов.

Арунис ощупью поднялся на ноги и нырнул в темноту. Уже почти скрывшись из виду, он обернулся и крикнул:

— Тебе не победить. Для Алифроса наступает ночь! Рой поглотит этих личинок, которых ты защищаешь. Его невозможно остановить. Я уже победил.

С этими словами он убежал, прижимая к себе обрубок руки. Затем Таша почувствовала, как нежная рука приподняла ее голову, и холодная жидкость коснулась ее губ.

Вино было восхитительным здесь, на земле, где оно было изготовлено. Таша почувствовала, что жизнь возвращается к ней еще до того, как она глотнула. Вибрирующая энергия пронзила ее с головы до ног. Ближайшая к ней тень обрела очертания: это был Пазел. Она могла слышать его, чувствовать тепло его руки.

Диадрелу бросилась к ней.

— Они сделали это, так? — спросила Дри. Очевидно, она не могла видеть остальных в каюте или бутылку у губ Таши. — Не слишком много! — воскликнула она. — Два глотка, не больше.

Таша только что проглотила во второй раз. С усилием она отвернулась.

— Дри, — спросила она, — это действительно смерть?

— Незавершенная смерть, — сказала женщина-икшель. — Агарот — странная и пугающая земля, но все же, мне кажется, она больше похожа на мир живых, чем на то, что будет дальше. Мертвые могут дотянуться отсюда до мира живых. Именно это стремление удерживает их от того, чтобы плыть дальше вместе с потоком душ.

— Призраки, которые бродят по «Чатранду»...

Дри покачала головой:

— Призраки бывают разные. Это души, которым еще предстоит зайти так далеко. Они заперты в живом мире, в мире, где они никому не нужны. Я думаю, они страдают больше, чем те, кто находится в Агароте. Сейчас к ним присоединился Капитан Роуз.

Но послушай внимательно, Таша, пока ты еще можешь слышать мой голос. Я побывала на темных виноградниках, где производилось это вино, и разговаривала с теми дряхлыми духами, которые хранят его секреты.

— Ты сделала это для нас?

— Слушай! Заклинание Эритусмы на твоей бутылке было разумной мерой предосторожности, учитывая дурное прошлое вина. Падшие Принцы использовали его в течение столетия: они медленно потягивали вино, чтобы каждая бутылка хранилась годами. Это также позволило им владеть Нилстоуном в течение многих лет — и они это делали, к несчастью для Алифроса. Они истребляли целые народы, сжигали города, иссушали целые земли.

Эритусма хотела оставить оружие спрятанным на «Чатранде», но не могла рисковать, создавая еще одного тирана. Отсюда и проклятие, которое вынуждает пьющего допить вино в считанные дни. Каждый глоток дарит несколько минут совершенного бесстрашия, а значит, и возможность использовать Нилстоун. Но каждый глоток также вынуждает пьющего пить снова в течение двух дней. В противном случае яд активируется.

— Я думаю, Рамачни наконец обнаружил заклинание после того, как оно было запущено, — сказала Таша. — Я слышала, как они ссорились из-за этого. Но, Дри, что произойдет, когда у меня закончится вино?

— Очень просто: проглоти осадок на дне. Он содержит окончательное лекарство. А еще лучше, слей вино и немедленно проглоти осадок. Только тогда ты будешь вне опасности.

— Но я не могу этого сделать, Дри. Нам нужно это оружие!

— Это оружие чуть тебя не убило.

Внезапно сквозь туман прорезался голос Пазела:

— Таша! Ты меня слышишь? Вернись, пожалуйста, вернись...

Теперь она могла смутно различать его черты — но Агарот таял, а вместе с ним и Диадрелу. Таша внезапно, почти невыносимо остро осознала, как сильно она скучала по женщине-икшель:

— Не уходи. Не сейчас.

— Это ты уходишь, Таша, обратно в мир живых. Но сначала я хочу поделиться с тобой последним открытием. Вы направляетесь в Гуришал, чтобы избавиться от Нилстоуна. Но Гуришал огромен и наводнен фанатиками Шаггата. У вас не будет времени обыскивать его, от берега до берега. Ищите морскую скалу под названием Наконечник Стрелы. Таша, ты можешь это запомнить?

— Наконечник Стрелы?

— Вот где вы должны высадиться на берег, чтобы у вас была хоть какая-то надежда отправить Нилстоун обратно в страну мертвых. О, если бы только ты могла вложить его в мои руки! Ибо я скоро перейду границу. Я бы с радостью перенесла Камень и с удовлетворением бы отдохнула.

— Но, Дри, как ты узнала об этой скале, этом Наконечнике Стрелы?

— Надоедая всем подряд. Многие приходят в эту страну по Реке Теней. Они рассказали мне об ужасном падении в пропасть, вниз по каменному туннелю, с последним проблеском голубого неба над ними и бесконечной тьмой внизу. Некоторые слышали слухи об этом месте еще до того, как добрались до него, и знали, что оно находится недалеко от берегов Гуришала, в месте, отмеченном Наконечником Стрелы. Помни, Таша.

Становилось все светлее. Фигура Диадрелу стала еще бледнее, и Таша с трудом сдержала слезы:

— Я запомню. О Дри, что они сделали с тобой, Таликтрум и остальные...

— Не имеет значения. Покажи им лучший пример, как ты делала всегда.

— Ты — лучшая из всех нас, Дри, и самая сильная.

Женщина-икшель улыбнулась:

— С детства я считала, что смысл моей жизни в том, чтобы сражаться за свой народ. Я была права. Но потребовалось гораздо больше времени, чтобы выяснить, кто мой народ.

— Герцил все еще тебя любит.

Дри помолчала, затем посмотрела на небо, где продолжался непрерывный поток душ:

— Я должна скоро уйти. Я не знаю, что ждет меня в стране мертвых. Но пусть он знает, что я умерла непобежденной, с сердцем, исцеленным им. И еще скажи, что я разыщу его, когда настанет его очередь отправиться в последнее путешествие. Но, Таша, скажи ему, чтобы он не ждал этого дня и воссоединения, которое, возможно, никогда не наступит. Ты хорошо меня слышишь?

— Я тебя слышу.

— Скажи ему, что поцелуй, который я посылаю с тобой, — это приказ. Он должен продолжать жить. Принять каждую радость, которая все еще ждет его, каждый кусочек и крошку жизни. Этого я тоже желаю моей дорогой Энсил. Это мое пожелание для всех вас. — Она наклонилась и прижалась губами к губам Таши, а Таша подняла руки и ее обняла. На мгновение она ощутила твердую силу плеч женщины, тепло ее губ. Затем оба ощущения исчезли. Тело Дри приподнялось, вырываясь из рук Таши, как дым. Тьма исчезла, а вместе с ней Агарот и сама Дри.

Комната была ослепительна, ее друзья — неописуемы. Они только обнимали ее, повторяли ее имя, обливаясь слезами облегчения. Пазел стоял на коленях и снова и снова целовал ее руки. Она попыталась удержать его, но это было невозможно; он был подавлен.

Даже Рамачни дрожал от волнения.

— Ты состарила меня сегодня, Таша Исик, — сказал он. — К тому времени, когда я догадался о природе заклинания, было уже слишком поздно для любого лечения, которое я мог бы придумать. Я чуть не погрузил тебя в целебный сон, который замедляет действие ядов до минимума. Но к тому времени ты была слишком слаба.

— Сколько времени прошло? — спросила она. — Я имею в виду, как давно я в последний раз пила вино?

— Может быть, минут десять, дорогая, — сказал Герцил. — Почему ты спрашиваешь?

Таша закрыла глаза, злясь на себя:

— Я упустила возможность использовать Нилстоун, вот почему. Я могла бы что-нибудь сделать. Изменить направление ветра, может быть, даже разогнать Красный Шторм. Оставалось всего несколько глотков. Я потратила их впустую.

— Впустую? — спросил Нипс. — Таша, эти глотки вернули тебя из мертвых.

Таша посмотрела на него. Вернули из мертвых. Это было достаточно близко к истине. На этот раз она погрузилась глубоко, гораздо глубже, чем раньше, во время блане́-комы. Она посмотрела на их сияющие, любимые лица. Они никогда не узнают, никогда не поймут того, что она видела. Это будет между нами, подумала она.

— Мне... рассказывали разные вещи.

— Рассказывали? — спросила Марила. — Кто?

— Дай ей немного времени, — сказал Рамачни.

— И немного еды, если она есть. Я умираю с голоду. О, Пазел, прекрати.

Он покрывал поцелуями ее руки. Она приподняла его подбородок и поняла: он прятал лицо, боясь, что снова сорвется. Таша поцеловала его прямо в губы.

— Все выходите и дайте мне одеться. Ты тоже, Пазел, уходи.

Они повиновались ей, обмякшие от усталости. Но когда Герцил собрался уходить, Таша коснулась его руки. Воин повернулся и посмотрел ей в глаза.

— Задержись на минутку, — сказала она. — У меня для тебя кое-что есть.

Глава 30. СМЕРТОНОСНОЕ ОРУЖИЕ

15 фуинара 942

303-й день из Этерхорда

Столкновение Таши со смертью имело несколько непосредственных последствий. Оно, например, положило конец — по крайней мере на данный момент — любым признакам разногласий между Нипсом и Марилой. Пазел не мог сказать, действительно ли они помирились, или потрясение от того, что Пазел чуть не потерял Ташу, заставило Нипса осознать опасность потерять Марилу; или они оба просто пытались поверить, что сердце Нипса не разорвано. Возможно, Нипс и сам этого не знал. А пока Пазел был просто рад видеть, как он старается.

Таше также удалось сбить с толку Герцила. Эта вторая встреча с Диадрелу произошла только через уста Таши (в двух смыслах), и все же осознать ее оказалось труднее. В диких землях Герцил ежечасно сталкивался с новыми задачами и опасностями. На «Чатранде» другие взяли инициативу в свои руки, и независимо от того, насколько он был занят корабельными работами, его разум был свободен для размышлений. Он был добр и благодарен Таше, но в ее присутствии его настроение явно омрачалось.

В более широком смысле, конечно, новости Таши вселили надежду в них всех. Теперь у них было нечто большее, чем просто огромный остров, к которому они могли стремиться: у них было место для высадки или, по крайней мере, знак, указывающий путь.

Неда сразу же подтвердила, что Наконечник Стрелы существует.

— Табрук Дерелем На Нурут, так мы называем его, — сказала она Пазелу. — Огромный стоячий камень, который должен упасть, но не падает. Кайер Виспек однажды рассказал нам об нем. Он сказал, что это было святое место до возвышения Шаггата. Старейшины Веры иногда отправлялись туда умирать.

— Умирать как? Есть ли там огромная шахта, пропасть, о которой говорит Таша?

Неда пожала плечами:

— После возвышения Шаггата нам запретили говорить об этом месте. Кайер Виспек нарушил правила даже говоря о Наконечнике Стрелы. Он сказал, что существует легенда: Великий камень упадет, когда Невидимое отведет свой взгляд от Алифроса и оставит нас одних в ночи.

Пазел спросил, знает ли она, где на этой огромной береговой линии им следует искать Наконечник Стрелы. Неда покачала головой, затем рассмеялась.

— Спроси Шаггата, — сказала она, — если сможешь заставить морпехов постоять в стороне.

Отт и Хаддисмал держали Шаггата запертым в хлеву, спрятанным ото всех, кроме нескольких избранных турахов.

— Может быть, я и смог бы, — сказал Пазел. — Хаддисмал не такой злобный, как Отт; ему просто нравится побеждать. И он, возможно, захочет допросить этого человека сам, хотя не знает ни слова на мзитрини.

— Этот Шаггат не говорит ни одного разумного слова, — сказала Неда. — Он — дьявол.

— Может быть, он успокоился, — сказал Пазел. — А ты красивая женщина. Он может отбросить осторожность.

Она непонимающе посмотрела на него. Затем повернулась и показала ему свою татуированную шею:

— Видишь ястреба? Это эмблема сфванцкора. Для Шаггата Несса я не женщина. Я враг, еретик, отродье Шлюхи из Третьей Ямы. Он не разговаривает с такими, как я. Он убивает нас, калечит наши тела и насаживает то, что осталось, на колья у дороги. И я испытываю к нему то же самое, понимаешь? Я могу разговаривать с ним только клинком.

Корабль направился на запад, и Красный Шторм еще больше ослабел. Капитан Фиффенгурт выставил двойных дозорных наверху и приказал провести повторную проверку каждого элемента их боевого арсенала. Серо-зеленые моря по-прежнему были пусты.

— После того, как Бегемот запустил в нас этих пылающих чудовищ, Роуз превратил противопожарные команды в силу, какой ты никогда не видел, — сказал он Пазелу вскоре после мучений Таши, — но, надеюсь, мы никогда не подвергнем их испытанию. Дерево и смола хорошо горят, как и льняные паруса.

Что касается вина Агарота, друзья Таши отчаянно уговаривали ее последовать совету Дри и вылить его, проглотив только осадок.

— Через два дня ты снова развалишься, — сказал Пазел. — Ты не можешь подвергать себя такому испытанию.

— Ты не можешь, — сказала Таша, — а я могу. Я сделаю еще глоток, со временем.

— И отсрочишь действие яда еще на два дня? Какой в этом смысл? Что, если мы уроним бутылку и она разобьется вдребезги?

— Полагаю, тогда я вылижу палубу, хорошо?

Никто не мог ее переубедить: они все еще были бы пленниками в Стат-Балфире, заметила она, если бы она не осмелилась выпить. Но в ту ночь выбор встал перед ней, суровый и мрачный, и утром она отвела Рамачни в сторону.

— Ты сказал, что думал усыпить меня. Чтобы замедлить действие яда.

— Да.

— Ты все еще мог бы это сделать? Могу ли я поспать, пока нам снова не понадобится сила Камня? Несколько дней или недель?

Рамачни, казалось, не был склонен отвечать, но Таша не собиралась отступать. Наконец он полностью обратил на нее свои черные глаза.

— Это можно сделать, — сказал он, — но во сне ты не приблизишься к освобождению Эритусмы.

— Почему? Во сне я находила другие ответы. И Фелтруп узнал во сне целые тома.

— Фелтруп — гений сна. А ты нашла ответы на берегах смерти, а не в естественном сне. Но, Таша, речь идет не об этом. Я хочу, чтобы из тебя вышел этот яд.

Его забота тронула ее, а затем напугала. Ночные боги. Он не доверяет даже своей госпоже.

И все же она не стала выбрасывать вино. Шли часы, и ее споры с друзьями переросли в ссоры. Они умоляли и задабривали и даже пытались пристыдить ее. В какой-то момент Нипс и Пазел отвели ее в старую каюту, потребовали серебряный ключ и открыли сейф, где лежал Нилстоун.

— Эритусма считала, что мы никогда не сможем победить без ее магии, — сказал Пазел. — Ты начинаешь говорить совсем как она. Тогда используй проклятый Камень. Вылей вино, выпей осадок и воспользуйся им в последний раз. Может быть, ты действительно сможешь проделать щель в Красном Шторме.

Таша подержала бутылку на сгибе руки:

— Я выпью до конца ночи.

— Еще один маленький глоток, — сказал Пазел, обвиняя.

— Осадок все равно будет там, черт бы все это побрал! Я выпью его, когда понадобится. Не волнуйся.

Нипс покачал головой, яростно ухмыляясь:

— Я люблю тебя, чокнутая девчонка. Но нужно обладать немалой наглостью, чтобы сказать Не волнуйся прямо в лицо Пазелу.

Таша спросила себя, не усложняют ли смолбои их положение.

— Простите меня, — сказала она, — я не пытаюсь...

— Нет, — сказал Пазел. — Я не прощу тебе, если ты снова заболеешь.

Он закрыл сейф и вышел из каюты. Нипс мгновение смотрел на нее, затем последовал за ним. Таша сидела на своей старой кровати, сжимая в руках древнюю бутылку, чувствуя, как холод кусает ее пальцы. Наступили сумерки; яд подействовал на рассвете. У нее оставалось около двенадцати часов.

— ПАРУС! ЗА КОРМОЙ, С ЛЕВОГО БОРТА! ПАРУС, ПАРУС!

Это была тревога, которой они все ждали и боялись. Когда это произошло, Пазел был наверху, затягивая болты на рее грот-марселя, омытый странным красным сиянием. У него не было подзорной трубы, и он не мог разглядеть никакого корабля. Марсовый над ним взвыл:

— Пять мачт, вот кто это такой! Пять мачт и тринадцать миль!

От последних слов Пазел чуть не свалился со реи. Всего тринадцать миль? Спал он, что ли? Роуз содрал бы с этого человека шкуру живьем!

Он помчался вниз по мачте. Внизу люди высыпали на палубу, и Фегин бил в корабельный колокол, как будто пытался его разбить. Однако, когда Фиффенгурт вышел из каюты Роуза, он не побежал, а лишь быстро и чинно взобрался на бизань-рею. Он был новым капитаном, исполняющим роль безраздельного лидера, и все это знали и не ожидали меньшего.

Пазел бежал на корму, когда из толпы появился Киришган.

— Это «Голова Смерти», — тихо сказал он. — Макадра наконец-то нас нашла.

— Но тринадцать миль? Как дозорные ее упустили?

Киришган указал на Красный Шторм:

— Мы стоим спиной к костру, Пазел. «Голова Смерти» вышла из темноты. Мы были ослеплены, хотя и не подозревали об этом.

Пазел ошеломленно посмотрел на него. Так просто, но разве на борту кто-нибудь когда-либо плавал рядом с костром?

— И теперь, кредек, у них есть преимущество в ветре — он снова дует нам в лицо. Это дело рук Макадры?

— Весьма вероятно, — сказал Киришган. — Она сделала то же самое, когда впервые попыталась захватить «Обещание».

— На этот раз она сбоку от нас. Она сократит этот разрыв в мгновение ока.

— Если только сначала мы не найдем брешь, — сказал Киришган.

Они поспешили на квартердек, пробираясь сквозь толпу мечущихся испуганных матросов. Фиффенгурт отдал приказы: поднять лисели и трюмсели, поставить на фок-мачту третий кливер. Пазел знал, что это не сильно увеличит их скорость. Ничто не могло этого сделать, кроме перемены ветра, или поворота в другую сторону, или какой-нибудь массовой выброски припасов.

Мистер Кут склонился над грузовым люком. « Канониры! Пожарные команды! Давайте, ребята! Двигайся так, будто хотите спасти этот корабль!» Кут выглядел слишком старым, чтобы выполнять обязанности боцмана. И у нас нет ни квартирмейстера, ни второго помощника. Фиффенгурт управляет этим кораблем с половиной команды.

Друзья Пазела начали собираться вокруг Серебряной Лестницы. Марила держала Фелтрупа; Нипс держал Марилу. Рамачни и Таша стояли немного поодаль, маг взгромоздился на 48-фунтовую пушку, которую только что высунули через орудийный люк левого борта. Остальные передавали по кругу прекрасную подзорную трубу Исика, разглядывая «Голову Смерти» и тихо ругаясь.

Поскольку его разум-приступ наступил еще до первой атаки, Пазел ни разу не видел корабль Макадры. То, что он увидел, когда подошла его очередь, заморозило его кровь. «Голова Смерти» действительно была вторым «Чатрандом», но «Чатрандом» в ужасающем обличье. От ватерлинии до боевых марсов она была бронирована: грубая толстая обшивка из чугуна покрывала корпус, который лишь кое-где просвечивал. Даже ее носовая фигура (большая черная птица) была сделана из металла. Огромные загадочные устройства загромождали ее палубу, некоторые выбрасывали длинные снопы оранжевых искр, которые разлетались по ветру.

— Это... оружие?

— Да, — сказал Герцил. — Мы видели его в действии с палубы корабля Нолсиндар. Тогда нам повезло: я сомневаюсь, что это оружие было достаточно точным, чтобы ранить маленькое «Обещание» и не уронить его на морское дно вместе с призом. Сегодня расчеты Макадры могут быть иными.

— Но мужайтесь, — сказал Фелтруп. — Каким бы мерзким, каким бы по-настоящему кровожадным ни было это оружие, оно ничто по сравнению с Бегемотом. Это было все равно что подвергнуться нападению целого города. И все же мы выжили.

— Бегемот был медлителен, Фелтруп, — сказала Марила.

— На этот раз мы, — сказал Герцил. — Фиффенгурт будет винить себя в нашем затруднительном положении, но что еще он мог сделать? Нам негде было спрятаться, разве что в заливе Стат-Балфира. Мы не могли плыть на север и не осмеливались снова направиться на юг.

— Значит, Макадре нужно было только угадать, куда мы повернем — на восток или на запад? — спросила Марила.

— Верно, и это было просто, — сказал Нипс. — Она может сказать, что на западе Шторм слабее, и она, должно быть, знает, что мы собираемся пройти через него. Плохо дело, друзья.

Пазел пересек палубу и подошел к 48-фунтовой пушке, где стояли Таша и Рамачни. Маг все еще сидел на вершине орудия, глядя на юг и держась исключительно неподвижно. Таша приложила палец к губам. Рамачни что-то замышлял. Они ждали, слегка прижавшись друг к другу, пока орудийные расчеты бушевали вокруг них, марсовые карабкались по такелажу, как проворные кошки, а над головой была натянута боевая сетка.

Наконец Рамачни прервал свое бдение. Он мрачно посмотрел на них.

— Мы должны подготовиться, — сказал он.

— Для перестрелки? — спросил Пазел. — Именно это мы и делаем.

— Не просто для перестрелки. Мы должны подготовиться к бойне. У Макадры нет планов захватывать нас в плен. Если она предложит помилование, это будет уловкой, чтобы добиться нашей капитуляции. Она хочет нашей смерти. — Он помолчал. — Она также думает, что «Чатранд» будет гореть гораздо дольше, чем «Обещание».

— Ты читаешь ее мысли?

— Поверхностные, Пазел. Внешние мысли и чувства, как это делал Арунис со многими из вас перед своей смертью. Это может быть фасад или какая-то другая тонкая уловка, но я в этом сомневаюсь. Она не в настроении для таких тонкостей.

— Почему ее волнует, как долго будет гореть «Чатранд»? — спросила Таша.

— Потому что она готова полностью сжечь нас, а затем вытащить Нилстоун из пламени.

У Пазела было ощущение, что мир вот-вот взорвется. Как будто все они заперты в ящике и слышат приближение какого-то гигантского колеса. Таша испытующе посмотрела на него. Он со стыдом опустил глаза.

— Не говори этого. Я был неправ. Я рад, что у тебя еще осталось немного вина.

— Ты можешь остановить ее, Рамачни? — спросила Таша.

— Остановить ее? У меня был бы какой-то шанс, если бы дело дошло до дуэли. Но сейчас это вряд ли имеет значение. Я не могу защитить нас от «Головы Смерти» и ее ужасного оружия. Тем не менее, у нас есть одно преимущество: так близко к Шторму Макадра, скорее всего, не сможет обуздать ветер, потому что Шторм сам по себе является одним великим погода-заклинанием, и более могущественным, чем любое из тех, что она могла бы сотворить.

Внезапный крик сверху заставил Пазела вздрогнуть от дурного предчувствия. Однако на этот раз новости оказались лучше, чем он или кто-либо другой осмеливался надеяться. Брешь была замечена примерно в двадцати милях прямо по курсу.

Моряки радостно закричали, несмотря на бесконечный ужас перед врагом. Пазел взял руку Таши и быстро поднес ее к своим губам. Он поймал взгляд Нипса с другого конца палубы и увидел в нем новый огонек, почти невозможную надежду.

Фиффенгурт спустился с мачты и направился прямиком на квартердек, крича на ходу:

— На брасы со своими командами, джентльмены! Мы развернемся, полный вправо! Мистер Элкстем, налегайте на руль!

Новый взрыв активности — пятьсот человек бросились на канаты. Таша в замешательстве посмотрела на Пазела:

— Что он делает?

— Приближается к Шторму, но будь я проклят, если знаю, почему.

— Мы пойдем быстрее с подветренной стороны.

— Конечно, но как далеко? В конце концов, мы должны прорваться на восток или запад.

Фиффенгурт взобрался по трапу и стал помогать Элкстему со штурвалом. В течение многих часов им приходилось идти зигзагом по мору. Изнурительные галсы, бесконечные повороты: но ни один корабль не мог плыть прямо навстречу встречному ветру. Более того, всегда существовала опасность соприкоснуться со Штормом. Теперь Фиффенгурт заставил их бежать прямо к нему.

— «Голова Смерти» подбирает паруса, капитан, — прогремел Фегин. — У нее зоркие глаза, у этой ведьмы.

— Вы правы, первый помощник. Мистер Кут, отведите тридцать человек к бухтам. Мне нужны дополнительные опоры на всех пяти мачтах, свернутые, готовые к развертыванию. Держите их на палубе, поближе к люкам, но так, чтобы их не было видно.

— Турахам это не понравится, капитан, — все эти веревки в их пространстве.

— Возможно, они предпочли бы, чтобы в их пространстве находилось шестьсот вражеских солдат, пошедших на абордаж. Вы можете поинтересоваться у них, боцман.

«Чатранд» поплыл, чисто и резко, навстречу Шторму. Пазел и Таша спустились вниз с тридцатью людьми Кута и помогли втащить огромные, неуклюжие канаты на главную палубу. У Пазела возникло неприятное ощущение, что все усилия бессмысленны, что Фиффенгурт просто пытается сделать вид, будто у него есть план. Ветер был устойчивым, но едва ли настолько сильным, чтобы потребовалось удвоить опоры мачт.

— Примерно в шести милях от фронта Шторма, капитан, — крикнул Фегин. — И до разрыва еще шестнадцать или даже больше, если он действительно есть. Враг крепко держится позади.

Когда они вернулись на верхнюю палубу, Рамачни разговаривал с Киришганом.

— Ваш капитан и его корабль — одно целое, — сказал селк. — Видите, как матросы на каждом посту смотрят на своего начальника вахты, а тот — на квартердек? Они говорят без слов. Даже Нолсиндар была бы впечатлена.

— Фиффенгурт провел большую часть своей жизни на этом корабле, как и капитан Роуз, — сказал Пазел.

— Кто из них убедил авгронгов присоединиться к команде? — спросил Киришган.

Он кивнул в сторону люка № 4. Пазел улыбнулся. Рефег и Рер, огромные якорь-подъемники, стояли, наклонившись, по обе стороны грот-мачты. Моряки тоже улыбались им, издали.

— Их нашел Роуз, и они на вес золота, — сказал Пазел, — но я не могу себе представить, что они здесь делают. Они никогда раньше не помогали с такелажем.

— У нас никогда раньше не было такой нехватки рабочих рук, — сказала Таша.

— Совершенно верно, — сказал Рамачни. — Возможно, нам понадобится все оставшееся у нас преимущество. Я тоже должен попросить у тебя прощения, Таша: ты была права, сохранив вино. В кои-то веки я рад твоему упрямству...

Он замолчал, его шерсть встала дыбом, взгляд метнулся к квартердеку.

Там стояла фигура, лицом к Элкстему и Фиффенгурту, которые в ужасе отпрянули. Высокая женщина с белой как мел кожей, такая изможденная и узкая в кости, что казалась вытянутой вверх. Ее глаза были устремлены на капитана, а длинный костлявый палец указывал ему на сердце. Пазел сразу понял, что смотрит на Макадру.

Рамачни спрыгнул с пушки и помчался на квартердек. Пазел и Таша погнались за ним, хотя Пазел понятия не имел, что они собираются делать. Они бросились вверх по лестнице. Отвратительная женщина повернула голову и изучающе посмотрела на них — с узнаванием, подумал Пазел, по крайней мере, в случае Таши. Но она никогда раньше не видела Ташу. Что она почувствовала?

Рамачни стоял между колдуньей и рулем, клацая зубами от ярости.

— Макадра Хиндраскорм, — сказал он, — мы убили твоих Плаз-слуг, твоих дьявольских псов, твою трандаальскую огрессу и демона, за услуги которого ты умертвила свою плоть. Мы убили твоего мерзкого брата Аруниса. Как ты думаешь, тебя пощадят, если ты будешь нам препятствовать?

Ее брата! подумал Пазел.

Макадра резко откинула голову назад, как будто у нее сломалась шея. Громкий смех разнесся по палубе:

— Нам препятствовать! Ты отметил его слова, Арунис? Мне лучше всего прекратить атаку и бежать в Бали Адро, а Нилстоун оставить на хранение маскоту Эритусмы и этому кораблю больных, кровожадных и безумных. — Она опустила голову и указала на Фиффенгурта. — Уведите корабль от Шторма, капитан Фиффенгурт! Сегодня не нужно убивать. Уберите паруса и ждите моего судна — и мы сохраним всем вам жизнь.

Пазелу очень хотелось крикнуть ей: Нет, не сохранишь! Но Таша сжала его руку и почти незаметно покачала головой. Пазел содрогнулся от безрассудства того, что он чуть не совершил. Что, если Макадра не знала, что Рамачни может слышать ее мысли? Зачем отказываться от такого преимущества?

— Да, — сказал Рамачни, — ты должна прекратить атаку и бежать. Здесь есть сила, способная уничтожить тебя. Очень скоро она проявит себя и нанесет удар.

Макадра усмехнулась:

— С помощью Нилстоуна? Не думаю. Вы пронесли его через Правящее Море. Через дебри Эфарока и пекло Адского Леса, через снега Уракана. И ни разу за все это время Нилстоун вам не послужил. Даже Арунис не смог овладеть им, за исключением своего последнего самоубийственного часа. Зачем хранить его, капитан? Он — невероятная опасность и ужас! Отдайте его мне, и я исцелю ваших людей, а еще пошлю благожелательные ветра, которые доставят вас домой.

— Ага, мадам, — сказал Фиффенгурт, — и когда убийцы подкрадутся к моему окну, я вложу им в руки ножи.

— Убийца уже прокрался к тебе в окно, старый дурак. Поворачивай свой корабль или смотри, как я его уничтожу.

Пазел рискнул бросить взгляд вперед. Что сделал Фиффенгурт? Они быстро летели навстречу Красному Шторму: неужели он собирается плыть прямо в него?

Рамачни оглянулся через плечо:

— Я люблю альбатросов, а вы, капитан?

— Альбатросов? — Фиффенгурт вздрогнул лишь на мгновение. — Да, сэр, я их действительно обожаю. Но где эта крыса, когда она так нужна?

— Я здесь! — Фелтруп извивался в исступлении. Герцил взял его из рук Марилы и поднял на квартердек, где он вскарабкался к ногам капитана.

— Фелтруп — мой представитель на переговорах, — сказал Фиффенгурт. — Если тебе нужен Нилстоун, поговори с ним.

— Если хочешь жить, разверни свой корабль и очисти палубу от этих грызунов.

— Грызуна, — сказал Фелтруп. — В единственном числе. Милорд Рамачни из семейства куньих, а именно норка. И теперь обрати внимание, волшебница! Без моего согласия ты никогда не сможешь дотянуться до Камня.

Не взглянув на Фелтрупа, Макадра сказала:

— Нет места, до которого я не могла бы дотянуться.

— Какая же ты нескромная, обманщица! Да хотя бы Шторм — он угрожает отнять у тебя приз. А морское дно? Возможно, ты надеешься, что сможешь извлечь его из глубин, но наверняка у тебя есть какие-то сомнения? Иначе почему ты не сожгла «Обещание» дотла, когда Камень был на борту?

— Я не видела причин убивать, — сказала Макадра.

— Ты лжешь, но что из этого? Как бы далеко ты ни могла дотянуться, некоторые двери все еще закрыты для тебя. Дверь Орфуин-Клуба, например.

Макадра замерла. Медленно, впервые за все это время, она перевела взгляд на Фелтрупа.

— Да, неприятная личность! — сказал он. — Я был там и наблюдал за тобой. Я не боюсь Реки Теней. И внутри этого корабля есть двери в земли, которых ты не знаешь и никогда не найдешь. Некоторые построила Эритусма; другие были сделаны корабелами Бали Адро, а третьи возникли случайно — трещины, образовавшимися из-за слишком большого количества могущественных заклинаний в одном месте. Сожги «Чатранд», и ты уничтожишь все двери. Будешь ли ты рисковать, зная, что не сможешь украсть у нас Нилстоун до того, как мы спрячем его в другом мире? Если так, то у тебя меньше здравого смысла, чем у многих грызунов, которых я мог бы назвать.

Пазел был потрясен. Фелтруп! Когда ты успел стать таким свирепым?

Но Макадра только снова рассмеялась:

— Крыса! Ты меня удивила. Возможно, для тебя найдется место при дворе на Бали Адро, если ты проявишь достаточно мудрости и переосмыслишь свои пристрастия. Сообразительность — это не то, что можно тратить впустую...

— О нет, в самом деле, нет! Рассмотрим притчу о девяти золотых...

— ...но мы оба знаем, что твой блеф пуст. Вы не можете пронести Нилстоун ни через одну из этих дверей. Живая плоть — это одно, но смерть покидает Алифрос только одним путем, и это Река Теней. Конечно, именно поэтому вы направляетесь в Гуришал. Таков был план Эритусмы с самого начала.

Фелтруп зажмурился и потер лапами лицо. Он слегка задыхался; Пазел испугался, что признает свое поражение. Затем глаза крысы широко раскрылись, и Фелтруп завизжал громче, чем когда-либо:

— Как серьезно, грубо, беспричинно ты заблуждаешься, чародейка! Ты забыла своего двоюродного деда, Икассама Повелителя Огня? Он кое-что знал о ночных путешествиях!

— Он научил меня этому искусству, паразит. Но как ты о нем узнал?

— В книге, в книге, особой книге, которую ты не можешь у меня одолжить. Икассам Повелитель Огня, укротитель зверей. Его брат был твоим дедушкой и сказал, что тебя следует повесить, но вместо этого его повесила ты. Его отец пересек Правящее Море и женился на королеве Опалта, а у их внука был хвост свиньи.

— Разворачивай свой корабль, капитан, — сказала Макадра.

— Ты можешь спросить, какое все это имеет отношение к Нилстоуну, к тому, чтобы я отдал его тебе, — продолжал Фелтруп, приближаясь к ней и жестикулируя лапами. — Прямое, прямое! Ибо кто ты такая, как не продукт твоей истории? И кто мы такие, как не слуги самих себя? И эта сделка, эта эпохальная капитуляция, к которой ты стремишься, — кто-то должен это понять, зафиксировать, записать это ради истории. А что с Сатеком?

— Сатеком? — взвизгнула Макадра, снова уставившись на него сверху вниз.

— Да, да — нет. Сам Сатек — не главное. Но его Скипетр! Кто может забыть? Общество Ворона пыталось украсть его, точно так же, как вы пытались украсть Нилстоун, трижды за шесть столетий, а Арунис — четыре раза, последний раз на острове Симджа. У него был демон-слуга, и он послал его за Скипетром, но вместо этого наша замечательная Неда использовала Скипетр, чтобы забить маленького демона до смерти — я был под креслом, креслом!

Фелтруп визжал, прыгал и бегал кругами вокруг ее ботинок. Макадра казалась потрясенной и оцепеневшей.

— Креслом Орфуина, говорю тебе, я был под ним! Не крыса, не грызун, я был маленьким извивающимся существом по имени иддек, Арунис назвал меня шедевром уродства, Орфуин пригласил тебя на имбирный пряник, а ты проигнорировала его, ты продолжала плести интриги, но ты плела недобросовестно, недобросовестно, приведя с собой двух слуг вместо того, чтобы прийти одна, и теперь ты снова даешь обещания, как мы можем игнорировать такие доказательства, Макадра, у некоторых из нас есть чувство истории, и это, это ИСТОРИЯ ДВУЛИЧНЫХ ИНТРИГ...

Макадра с трудом отвела взгляд от Фелтрупа. Пазел сделал то же самое и только тогда понял, что пятьсот матросов спокойно взялись за канаты. Питфайр, подумал Пазел, ветер…

— ТЯНИТЕ, РЕБЯТА, СЕЙЧАС ИЛИ НИКОГДА! — закричал Фиффенгурт.

Ветер менял направление, поворачивая, чтобы подуть с востока, и с каждой секундой набирал силу. Взревев в унисон, мужчины бросились к вантам, пытаясь удержаться на вздымающейся палубе. Авгронги вздымались рядом с людьми, ревя, как быки. Мачты застонали; огромные паруса развернулись поперек корабля; Фиффенгурт и Элкстем едва удержались за штурвалом.

Великий Корабль резко развернулся, глубоко накренившись на правый борт. «Вот это то, что я люблю!» — воскликнул Фиффенгурт с кривой ухмылкой. Люди наверху раскачивались, как марионетки; те, кто был на палубе, ухватились за ближайшие неподвижные предметы и крепко держались. Пазел схватил Фелтрупа, в то время как Рамачни спрятался между ног Таши. Только Макадра не раскачивалась: ее ноги касались досок так легко, что казалось, она плывет, как привязанный воздушный шар.

Корабль развернулся, выровнялся и полетел по ветру.

— Укрепите эти штаги, Фегин! — взревел капитан. — Мы в великолепном ветре и собираемся прокатиться на нем как на коне!

Внезапно Макадра бросилась на Фиффенгурта, выставив перед собой руки, похожие на когти. Но Рамачни оказался быстрее. Он прыгнул с палубы прямо на нее. Однако как раз перед тем, как его когти добрались до нее, она бесследно исчезла. Рамачни перевернулся в воздухе и приземлился на лапы.

— Ха! Я этого ожидал. Макадры на самом деле здесь никогда не было: мы обращались к призраку. Но ее разум, безусловно, был — и какую прекрасную работу ты проделал, чтобы занять его, Фелтруп, мой мальчик. Тебе не нужно никакого оружия, кроме слов.

— Еще минута, и мне пришлось бы импровизировать, — сказал Фелтруп.

— Но откуда взялся этот безумный ветер? — воскликнул Пазел.

— А, Паткендл, ты тоже отвлекся! — сказал Фиффенгурт, громко смеясь. — Мы видели, не так ли, Рамачни? Два альбатроса. Две прелестные птички, двигающиеся, как ангелы-мстители, но почти не хлопающие крыльями. Двигающиеся накатом, то есть строго на запад вдоль кромки шторма. Если нам повезет, а я думаю, что так оно и есть, то мы обнаружим, что этот ветер дует прямо в щель впереди, как легкий ветерок в окно.

Корабль теперь мчался на запад, и, когда лаг был брошен, мичман выкрикнул их скорость: восемнадцать узлов.

— Восемнадцать — это здорово, но мы увидим двадцать восемь, когда Фегин закончит, ребята. Есть еще два рифа, которые нужно отдать.

— «Голова Смерти» тоже скоро поймает ветер, — сказал Киришган.

— Но нас она не поймает. Не раньше, чем мы достигнем бреши.

Раздался крик; рука указала вперед. Вот! Пазел увидел это в двенадцати или тринадцати милях от себя: неровный, клубящийся край алого света.

— А что, если она последует за нами через брешь? — спросил Элкстем.

После минутной паузы Таша сказала:

— Она этого не сделает.

Таша спустилась по трапу квартердека, и Пазел последовал за ней. Большинство их друзей все еще находились внизу.

— Предупредите экипаж, — сказала им Таша. — Скажите всем, чтобы приготовились к потрясению. Я собираюсь положить этому конец.

— Оставайся с ней, Паткендл, — сказал Герцил.

Следующее мгновение действительно всех потрясло, хотя Таша не имела к этому никакого отношения.

— ОГОНЬ! ОГОНЬ! ВРАЖЕСКИЕ СНАРЯДЫ!

Все бросились искать укрытие. Пазел взглянул на «Голову Смерти» и обнаружил, что она окутана дымом. Затем до них донесся звук: взрывы, десять или двенадцать, достаточно сильных.

— Оставайтесь на своих местах! — взревел Фиффенгурт, поднимая подзорную трубу к небу. — Вы не можете бежать, ребята, вы можете только поддерживать ход этого благословенного корабля! Подумай, что сказал бы капитан Роуз, если бы...

Он поперхнулся словами. На его лице отразилось недоверие:

— Там, наверху, марсовый! Это не огненные шары! Что, во имя Ям, они бросают?

— СЛАДКИЕ СЛЕЗЫ РИНА, КАПИТАН! Я НЕ МОГУ ВАМ СКАЗАТЬ, НО ОНИ ПОЧТИ...

— В УКРЫТИЕ! В УКРЫТИЕ!

Что-то врезалось в Пазела. Это был Герцил. Он схватил Пазела и Ташу и повалил их плашмя на палубу. Сверху донесся крик, похожий на пушечный выстрел, но не совсем пушечный выстрел. Пазел повернул голову и посмотрел вверх. Сквозь сетку он увидел, как дюжина черных волнообразных фигур пролетела над «Чатрандом», разлетаясь в разные стороны. Затем марсовые заревели. Упала тень. Совсем рядом что-то зашипело, а затем Герцил изо всех сил рванулся и покатился вместе с Пазелом и Ташей, крепко сжатыми в его объятиях.

Они остановились только в куча-мала вместе с Нипсом, Недой и полудюжиной матросов. Пазел оглянулся назад, туда, где они только что лежали. Огромный вязкий черный шар висел, подвешенный в боевых сетях, в восьми футах над палубой. Он дымился и вонял горящей смолой. Крупные капли сочились, отделялись и, пузырясь, падали на палубу.

Сверху раздались новые крики. Пазел посмотрел и увидел, что один из снарядов попал в грот-мачту и разлетелся вдребезги, как огромное черное яйцо.

Ночные Боги, что это за оружие?..

И тут он понял. Смола стекала по парусу — и разъедала его, как кислота. Это заняло всего несколько секунд: там, где только что был белый лен, появилась удлиняющаяся дыра.

Фиффенгурт стоял, размахивая руками, и вопил:

— Освободите грот! Уберите это оттуда!

Слишком поздно: липкая масса достигла подножия марселя. Ткань порвалась. Черная смола полилась на грот-мачту, самый большой парус на корабле.

Впереди послышались крики боли. Еще одна бомба упала рядом с полубаком, окатив около двадцати человек обжигающей смолой. Пазел закрыл глаза. Никакой надежды. Их крики были подобны ножам, вонзающимся в его мозг. Несколько человек, находившихся ближе к краю, спаслись, сбросив одежду или обувь. Другие падали на колени или на палубу.

— Где эти проклятые-богами-пожарные-команды? — проревел Кут.

— Таша, Паткендл, вперед! — крикнул Герцил. — Мы сделаем здесь все, что в наших силах, но, боюсь, этого будет недостаточно. Мы только что потеряли половину нашей скорости.

— Мы можем потерять не только скорость, — сказала Таша. С этими словами она исчезла, сбежав вниз по Серебряной Лестнице. Пазел вскочил и, спотыкаясь, бросился вслед за ней, выкрикивая ее имя.

— Будь осторожнее, черт возьми!

Она была намного впереди него. Пазел не был уверен, чего он боится — не забудет ли она выпить вино перед тем, как прикоснуться к камню, не будет ли она слишком долго держать его в своей ярости? — но он знал, что если его не будет рядом с ней в решающий момент, он никогда себе этого не простит. Он бросился вниз по Серебряной Лестнице, сквозь толпы спешащих матросов, через Денежные Ворота, по коридору мимо заброшенных роскошных кают, сквозь невидимую стену.

Собаки Таши лаяли. Она уже была в большой каюте; дверь она оставила приоткрытой.

— Таша, Таша! Подожди!

Она кричала. Мучительно выла без слов. Пазел думал, что его сердце остановится. Он влетел в комнату и бросился к ее каюте, но только для того, чтобы столкнуться с ней в дверях, когда она снова попыталась выйти, все еще крича.

— Что случилось?

— Я треклятая дура, вот что! Ключ, серебряный ключ! Я не могу добраться до Нилстоуна без него. Он у тебя?

— У меня?

— Когда я была отравлена, ты...

— Нет! Я никогда к нему не прикасался!

Таша вцепилась себе в волосы:

— Марила. О, Питфайр. Я отдала его Мариле — или нет?

Обратно на верхнюю палубу, быстрее, чем спускались. Обстрел прекратился. Они перезаряжаются? Подогревают еще смолы? Что бы ни было причиной задержки, «Чатранд» все еще двигался, пусть и беспорядочно, к бреши. Но теперь «Голова Смерти» поймала порывистый ветер на краю Шторма и с ужасающей скоротью приближалась к ним сзади.

— Что значит, у тебя его нет? Марила!

Вскоре к воплю Таши присоединился Нипс, который схватил свою жену за плечи.

— Не может быть, чтобы ты, черт возьми, потеряла его!

— Потеряла его! У меня никогда его не было!

— На столе! Я видел его на столе рядом с формочкой для печенья!

— Это было несколько дней назад, дурак!

Что они могли сделать? Все четверо бросились обратно в большую каюту, ведя за собой Неду, Болуту и Фелтрупа. Войдя в помещение, Пазел услышал первые пушечные выстрелы: «Голова Смерти» была уже достаточно близко, чтобы попытаться открыть обычный огонь. Собаки завыли, напуганные не столько взрывами, сколько натиском людей (кричащих, разочарованных, разъяренных), которые принялись разносить каюту на части. Пазел и сам не знал, откуда они все взялись: мистер Драффл был здесь, выпучив глаза, от него разило ромом; Майетт и Энсил обыскивали каждый дюйм пола.

— Он должен быть в каюте Таши!

— Или в адмиральской спальне. Мы все были там, когда она умирала...

— Кто-то принес полотенца, откуда они взялись?

— В туалете...

— Медицинская сумка Чедфеллоу...

— Если ты еще раз скажешь формочка для печенья...

Таша уже держала в руках бутылку вина из Агарота.

— Просто успокойтесь и подумайте, — крикнула она. — Кто помнит, как держал его в руках в ту ночь?

Грохот. Ужас. Прямое попадание в кают-компанию, чуть ниже. Стекла, стулья, деревянные балки вдребезги; Пазел почувствовал, как ядро пробило стену отсека и попало на нижнюю орудийную палубу, услышал крики людей у орудий. Они еще ни разу не выстрелили.

Еще один удар: на этот раз по такелажу. «Чатранд» накренился; комната взмыла ввысь. Таша споткнулась, прижимая бутылку к груди.

— Черт побери, народ! Где этот треклятый ключ? Не может быть, чтобы вы все никогда к нему не прикасались!

БУМ. Третье попадание, ужасно близко, возможно, как раз над адмиральской спальней. Болуту и Неда, находившиеся там, вскрикнули. Через открытый дверной проем Пазел увидел, как обрушилась часть потолка.

— Неда! Болуту! — Они, пошатываясь, вышли из спальни, задыхаясь, но невредимые. Из дверного проема повалили клубы пыли и дыма. Пострадала штурманская рубка, и ее разрушенное содержимое только что обрушилось в адмиральскую спальню.

— Слава богам, штурманская рубка была пуста, — сказал Энсил.

— О нет, — сказал Нипс. — Нет, нет, нет.

— В чем дело? — спросил Пазел. — Ты что-нибудь вспомнил?

— Может быть, ключ был у меня.

— Может быть?

Нипс посмотрел на них в панике.

— Да. Он был у меня, точно. — Он указал на дымящийся дверной проем. — Я положил его на кровать, когда Таша просыпалась. Я о нем и не думал. Я был так рад, что она жива.

Свирепый взгляд Марилы мог бы расплавить якорь:

— Просто радуйся, если это так, потому что иначе, когда это закончится, я тебя убью.

Она бросилась в спальню. Остальные последовали за ней.

На верхней палубе царил полный хаос. Восемь парусов были уничтожены, а нос глубоко погружался после каждой волны: они рисковали пойти ко дну. «Голова Смерти» приблизилась на расстояние трех миль, и солдаты-длому уже собирались на ее палубе. Каким-то образом «Чатранд» все еще приближался к бреши в Шторме.

Три попадания на расстоянии трех миль, подумал капитан Фиффенгурт. Древо небесное, у них на борту отличные канониры. Но и у нас тоже.

— Сбросьте нам их мачту, мистер Берд.

Наконец-то они открыли ответный огонь. Безумный наклон «Чатранда» — нос опущен, корма поднята, как ручка насоса, — заставил людей на кормовых орудиях внести Рин знает какие изменения в лафеты орудий, и странный угол наклона никак не помогал им целиться. Тем не менее, надежда оставалась, и каждый произведенный выстрел был ее привкусом. И брешь приближалась.

Если бы только их маг… Нет, было неправильно просить Рамачни о большем. Он стоял в кормовой части рулевой рубки, пристально глядя на «Голову Смерти», а мужчина-селк молча стоял рядом. Небезопасное место для любого из них, подумал Фиффенгурт. Он взглянул на Серебряную лестницу. Где ты, Таша? Сейчас самое подходящее время.

— Почему они не плеснули еще смолы? — спросила леди Оггоск. Она, прихрамывая, выбралась наверх в самый разгар бойни и потребовала, чтобы ей помогли подняться на квартердек. Ей никогда не нравилось пропускать убийства.

— Кто знает? — сказал он. — Может быть, они выбросили все, что у них было с собой. Но на том баке стоит чудовищная пушка, и она еще не выстрелила ни разу. Должен сказать, мне противен ее вид.

— Что она делает?

— Ради любви Рина, герцогиня, неужели вы думаете, что я держу это в секрете?

Элкстем на самом деле рассмеялся. Фиффенгурт пожалел о том, что сказал; глаза мужчины были немного безумными. Затем в рулевую рубку вошел Киришган.

— Эта пушка выбрасывает огонь, капитан, — сказал он, почти шепотом. — Жидкий огонь. Я видел, как такие устройства уничтожали целую корабельную команду за считанные минуты с расстояния в пятьсот-шестьсот ярдов.

Фиффенгурт сглотнул:

— Прямо сейчас над ней хлопочут десять или двенадцать ублюдков.

Селк кивнул:

— Они ее готовят.

Тем временем «Голова Смерти» продолжала стрелять из своих носовых орудий. Фиффенгурт наблюдал, как ядро разбило гребни двух волн, и в то же мгновение почувствовал глухой удар, когда оно ударилось об киль: душераздирающе, но не смертельно. Волны замедлили движение ядра, и облачный дуб отмахнулся от него.

Что, если бы волны пропустили треклятое ядро?

Он посмотрел на свой корабль и сразу увидел пятьсот моряков. Он был совершенно уверен, что знает все их имена. Не думай о том, что они сгорят. Не смотри на это. Конечно, он видел это с ужасающей отчетливостью, обожженные и корчащиеся тела этих мальчиков, которые никогда не сдавались, которых ничто не сломало, этих парней, которые доверили ему свои жизни.

— Ваше оружие не может пробить их броню, — сказал Киришган.

— Наши карронады могли бы.

Но большие карронады не были установлены на корме и не могли быть вовремя сдвинуты с места. Еще одна ошибка. Фиффенгурт прикусил костяшку большого пальца. Что же тогда? Дымовая завеса, чтобы сбить их прицел? Бесполезно при таком ветре. Слить пресную воду, набрать немного скорости? Нет, это будет недостаточно.

Уйти в Шторм?

Он все еще мог это сделать. Еще один галс, резко вправо, прямо в этот алый свет. Даже если «Голова Смерти» последует за ними, она не сможет атаковать. Свет был ослепляющим, хотя и не причинял никакого вреда или боли. И, судя по тому, с чем они столкнулись во время путешествия на юг, не было никаких причин ожидать плохой погоды. Только падение вперед, прыжок сквозь время.

Переступи эту черту и потеряешь все. Отдай приказ и никогда больше не увидишь Анни, никогда не узнаешь своего ребенка.

Еще один бум, и Фиффенгурт увидел, как человека сорвало с такелажа и унесло железным шаром над морем. Он упал по меньшей мере в трехстах ярдах от носа корабля. Такого Фиффенгурт никогда не видел за все годы своего плавания под парусом.

Затем Киришган указал на «Голову Смерти»:

— Вот! Посмотрите туда! Арпатвин это сделал!

Фиффенгурт поднял подзорную трубу. Полубак вражеского корабля горел. Высокие языки пламени окружили гигантскую пушку и потекли обратно по обоим направляющим. Длому разбегались и падали, их тела горели, как факелы. Несколько человек бросились в море.

— Это работа вашего мага, — сказал Киришган. — Он искал мысли этих канониров, и нашел. Он знал, что не сможет повлиять на них сильно или надолго. Но долго и не было нужно: только кратковременная неразбериха со спичками и этим ужасным топливом.

Пламя стекало по бронированным бортам судна. Пушка перестала стрелять. Вспыхнул кливер, а затем и бом-кливер над ним. Но пламя дальше не распространилось. Большая команда уже тушила пожар.

Рамачни вернулся в рулевую рубку.

— Благословенна твоя душа, ты нас спас, — крикнул Фиффенгурт.

— Ненадолго, — сказал маг. — После этого нападения Макадра даже не будет притворяться, что предлагает пощаду. И она не допустит никаких дальнейших ментальных атак. Как скоро мы доберемся до бреши?

— Если мы не сбавим скорость, то через тридцать минут.

— Тридцать минут! — воскликнула Оггоск. — Через тридцать минут эта стерва будет стоять здесь, на нашем месте, или эта лодка разлетится в щепки.

Она была права. Фиффенгурт увидел это в течение следующих пятнадцати или двадцати минут, несколько форм, которые могло принять разрушение.

Новые взрывы; новые снаряды, проносящиеся мимо, как фурии. Они уже пришли в себя.

Он подошел к поручням квартердека, борясь со своим телом и желанием вцепиться в штурвал, притвориться. Когда он убедился, что голос его не выдаст, он выкрикнул приказ своей команде. Резкий поворот на правый борт. В Шторм.

Они перетащили почти все содержимое спальни в центральную комнату. Они бегали с охапками книг и диаграмм, выбрасывая их, просеивая, возвращаясь за новыми. Они прочесали остатки письменного стола из липового дерева из штурманской рубки, осколки половиц, разбитые чашки и чернильницы, увеличительные стекла и чертежные принадлежности, тактическую классную доску Роуза, латунную плевательницу Элкстема.

— Вы почувствовали? — воскликнул Пазел. — Это было прямое попадание в корпус.

— Скользящее, а не прямое, — рявкнул мистер Драффл. — Брось этот мусор, Ундрабуст! Я же сказал тебе, что проверил его!

— А ты следи за своими треклятыми ботинками, — выпалил в ответ Нипс. — Ты чуть не наступил на Майетт.

Они принесли лампы, осветили друг друга. Они вытряхнули постельное белье, в котором лежала Таша. Они нашли кита из слоновой кости матери Пазела, которого в последний раз видели перед тем, как корабль достиг Брамиана; и бриллиантовую серьгу, которая могла принадлежать только Сирарис — Таша швырнула ее в стену.

— Мы снова меняем курс, — сказала Таша, ковыляя к иллюминатору. — О боги, он направляется прямо в Шторм!

Они отбросили в сторону матрас из конского волоса, остатки медной кровати. Они пинались и скреблись по развалинам, снова все проверяя, отмахиваясь от облаков пыли, режа руки.

Внезапно с верхней палубы донесся громкий коллективный крик. Полуночная тьма поглотила сияние Шторма.

Фелтруп завопил так, словно его сердце вот-вот разорвется: «Нет! Нет! Еще нет!» — и тут Энсил нашла ключ, застрявший под сломанной ножкой туалетного зеркала, все еще прикрученной к полу.

Он надвигался с востока, как разумное облако. Он раздулся, стал больше, чем залив Стат-Балфира, возможно, больше, чем сам остров, и летел прямо и стремительно, как стрела, к бреши в Красном Шторме. Киришган издал пронзительный крик и отвернулся. Рамачни смотрел, но его крошечное тельце дрожало.

Рой Ночи. Герцил посмотрел на то, что взметнулось ввысь несколько месяцев назад, когда Арунис держал Нилстоун. Когда Рой выпрыгнул из Реки Теней, он был размером не больше маленькой рыбки. Непристойный, твердый, извивающийся, как клубок черных червей. Сначала он достиг «Головы Смерти», и только тогда Герцил понял, что Рой находится ниже верхушек мачт. Он обтекал самые высокие реи, и те моряки, которые не нырнули в море, были проглочены им; двигаясь по такелажу корабля, он пожирал жизнь.

— Оставить мачты! — закричал Герцил, размахивая руками. — Вниз, вниз, спасайте свои жизни! — Несколько человек услышали; немногим хватило сообразительности остаться в живых. Затем Рой оказался над ними, поглотив мачты до самых верхних парусов, и даже криков не вырвалось.

Над «Чатрандом» Рой Ночи замер как вкопанный, словно кошка, у которой под лапой оказалась мышь. Корабль накренился; мачты были обездвижены, а волны вздымались и рвались, как будто корабль сел на мель. Герцил приготовился к треску, который означал бы смерть для них всех. Но этого не произошло. Мачты устояли; Рой устремился дальше, стремясь к бреши. Красный свет Шторма снова их омыл. Но из шестидесяти человек, работавших на верхних мачтах, в живых не осталось почти никого.

Рой вошел в брешь, устремляясь на Север, к кровопролитию, к своему пиршеству смерти. Он почти исчез, когда на «Чатранде» появился новый огонек. Странный, раскаленный добела свет, льющийся сквозь его орудийные порты, а затем поднявшийся вверх по Серебряной Лестнице.

— Таша!

Она выглядела как одержимая. Свет исходил от Нилстоуна в ее обнаженной руке. Герцил снова закричал, но до нее было не дотянуться; она знала, что собиралась сделать. Высоко подняв камень, она протянула свободную руку, словно хотела схватить исчезающий Рой. И действительно, ее пальцы, казалось, на чем-то сомкнулись. Таша закричала, то ли от ярости, то ли от агонии, то ли от того и другого вместе, и каждый мускул в ее теле напрягся от усилия. Она запрокинула голову; она хватала когтями воздух. За много миль отсюда Рой Ночи дрогнул, свернул в сторону.

Таша сильно дернула рукой. Рой отскочил в сторону, прямо из бреши, в свет Красного Шторма. Короткая вспышка, и он исчез.

Не было слышно ни единого голоса. Таша выпрямилась, разминая плечи и шею. Дикая ярость все еще светилась в ее глазах. Корабль вращался, беспорядочно, как потерпевший кораблекрушение. Пошатываясь, она подошла к перилам, и Герцил последовал за ней. Свет Нилстоуна тускнел. Когда Герцил приблизился к Таше, то уловил запах горящей кожи:

— Положи его, Таша! Положи его, пока он тебя не убил!

Она кивнула. Она хотела бросить камень к его ногам. Затем ее взгляд зацепился за что-то за перилами, и она замерла.

«Голова Смерти» появилась в поле зрения не более чем в полумиле от них. Новая команда взбиралась на ее мачты, и прямо на их глазах из орудийных портов выдвигались 60- и 80-фунтовые пушки.

Таша уставилась на судно. Она выглядела так, словно к горлу у нее подступала рвота или кровь. Но то, что она выпустила из своей груди, было воплем ярости и безумия, и силой, которая перепрыгнула через воду и, подобно урагану, обрушилась на корабль Макадры. «Голова Смерти» наклонилась, кончики рей погрузились в воду, длому, взбиравшиеся на мачты, были сметены. Герцил упал на колени, затыкая уши, чувствуя, как от шума затрясся весь каркас «Чатранда».

Таша странно, по-кошачьи повернула голову и уронила Нилстоун. Герцил выставил ногу и удержал его неподвижно, даже когда Таша рухнула в его объятия. Появился Паткендл, а за ним и остальные. Герцил посмотрел на «Голову Смерти». Она не затонула, нет, но ее такелаж был разрушен, а две из пяти мачт были разбросаны по морю, как соломинки.

Фиффенгурт пришел в себя и заорал:

— Свернуть кливеры! Уберите это дерьмо с бизань-мачты, иначе мы не сможем управлять этой треклятой развалиной! Быстрее, ребята, мы дрейфуем!

Таша бредила:

— Пазел, помоги мне. О боги. О боги.

Пазел перевернул ее руку и подавил крик: ладонь Таши была сплошь покрыта волдырями, белыми и сочащимися.

— Нипс, принеси бинты! Рука ошпарена!

— Это не имеет значения... — проговорила Таша, тяжело дыша. — Я должна убить их, Пазел. Принеси вино.

Никто не пошевелился, чтобы повиноваться ей; никто даже не поддался искушению. Герцил поднял глаза:

— Смотри, девочка! У нас все получилось, благодаря тебе.

Они были у входа в брешь. Та была волнистой, потоки красного света дрейфовали по ней, как айсберги, но она была достаточно широкой, и ветер, который их нес, дул через нее на север. На мгновение Герцил увидел мир по ту сторону: их собственный мир, их собственное время. Затем он почувствовал, как пальцы Таши крепче сжали его руку. Ее ярость разгорелась с новой силой.

— Принеси вина, Пазел, — сказала она.

— Нет, — сказал Пазел. — Больше нет, какое-то время, во всяком случае. Ты слишком долго держала Камень в руках, Таша. Ты не можешь просто взять и повторить это снова.

— Не могу?

Таша выпрямилась, оттолкнула Герцила, и пошла по квартердеку. Его нога все еще стояла на Нилстоуне; он не мог последовать за ней. Пазел попытался подойти к ней, но она бросила на него такой злобный взгляд, что Герцил едва ли мог винить парня за нерешительность.

Но Фиффенгурт не заметил этого взгляда. Передав руль Элкстему, он побежал, чтобы перехватить ее:

— Мисс Таша, хватит! Вам не нужно бить их снова; они едва держатся на плаву, клянусь Рином! И это мерзкое вино ударило вам в голову...

Таша сильно толкнула его плечом и сбила с ног, а затем бросилась к лестнице, крича:

— Черт бы вас всех побрал! Герцил, не смей двигать Нилстоун!

Она бросилась вниз по трапу, на главный уровень верхней палубы, и направилась к Серебряной Лестнице. Но всего через несколько шагов что-то изменилось. Ее шаги замедлились, плечи поникли. Она выругалась и споткнулась. К тому времени, когда она добралась до Серебряной Лестницы, бой был окончен. Она опустилась на колени, тяжело прислонившись к комингсу люка. Она с усилием подняла глаза, оглядела испуганные лица. Затем она мягко завалилась на бок.

Рамачни пристально смотрел на нее с края квартердека.

— Спи и выздоравливай, — сказал он.

Внезапно в ноге Герцил вспыхнула боль: Нилстоун обжигал его прямо сквозь ботинок. Он поменял ногу, вглядываясь в непроглядную тьму.

— Паткендл, — сказал он, — принеси мне перчатки, пока я не швырнул эту трижды проклятую штуку в море.

Смолбой не двинулся с места:

— Паткендл! Ради Рина...

Пазел застыл, на его лице отразились удивление и страх. Повсюду вокруг них кружились бледные, почти невидимые частицы света, дрейфующие подобно мелкому алому снегу. Тишина поглотила их, словно закрылся склеп. Герцил поднял руку и увидел частицы, прилипшие к его коже. В отличие от снега, они не таяли.

Брешь была несовершенной. Субстанция Шторма здесь была разрежена, но не исчезла. Зато исчез мир. Позади них, впереди, на севере и юге Герцил не видел ничего, кроме невыразительного свечения. Завеса чар Эритусмы упала. И когда она снова поднимется, сколько из их мира, из их времени она украдет?

Свет начал заливать верхнюю палубу, уцелевший такелаж, мертвых людей, обмазанных смолой. Пазел стоял на коленях, колотя по палубе обоими кулаками, не в силах издать ни звука. Герцил жаждал врага, повода вытащить Илдракин из ножен и ринуться в бой со всей своей силой и мастерством. Он закрыл глаза, но ничего не изменилось; свет был внутри.

Глава 31. ТОВАРИЩИ РЕДАКТОРА

Иногда я вижу их в переулках и садах этого академического городка, этого рая, не тронутого войной. Среди лекционных залов из красного кирпича и зеленого мрамора, клумб с розами и сиренью из замка Буриав внезапно появляется Фиффенгурт, хмурый, добродушный, толкающий коляску с бормочущей дочерью, изучающий дорогу перед собой своим единственным здоровым глазом. Я прохожу немного дальше и вижу Большого Скипа Сандерлинга, разделывающего мясо в мясной лавке, как всегда по уши в работе, в счастливом беспорядке. Неду Паткендл я видел на стрельбище: сильная сорокалетняя женщину с прямой спиной учила студентов стрелять из лука, использовать орудие убийства как своего рода развлечение, как средство для тренировки рук и глаз, как игру. Я видел Теггаца в докторском халате, Болуту, махающего шваброй, леди Оггоск в таверне, где никогда не разводят огонь, с затуманенными глазами у окна, едящую в одиночестве.

Они не знают меня, конечно; а если и знают, то знают профессора с настолько странной и сомнительной репутацией, что всякое знакомство притворно: Здравствуйте, сэр, и как вам это прекрасное летнее утро? Мне не нравится, когда они со мной разговаривают. Конечно, это не их вина, но кто бы мог подумать, что, рассказывая их историю, я также буду страдать от их лиц, что девушка с первого курса оторвется от своей книги и пронзит меня красотой Таши, этими пытливыми глазами, жаждущими опыта, перемен?

Нилус Роуз преподает физику в Корпусе Передовых наук; Марила проносится мимо в мантии адвоката; Игнус Чедфеллоу бродит по факультетскому клубу под видом старшего официанта, который мягко скажет вам, что еда — это не развлечение, а таинство, что блюда из риса превосходят супы. Пазел появился всего один раз, в сумерках на лесной тропинке за кладбищем, рука об руку с неземной красавицей, чье лицо было совсем незнакомым.

Они здесь до тех пор, пока не заговорят, или пока я не взгляну во второй раз, пока не вызову воспоминания, которые прогонят фантомы прочь. Иногда я буду искать их, когда раздражен и устал от одиночества, когда жить ради прошлого кажется скорее трусливым, чем благородным, предательством теплой крови, которая все еще течет во мне, пустой тратой времени. Старый призрак из факультетского клуба, почти друг, однажды спросил, не вижу ли я в университете себя? О да, часто, ответил я, но не стал уточнять. Он джентльмен; он полагает, что я в здравом уме. Что стало бы с этой благотворительностью, если бы он узнал, где появлялись мои собственные двойники? Вспышка в переулке, маленькая отчаянная жизнь, всегда голодный, всегда преследуемый, с чувствами, слишком острыми для его собственного счастья, пристрастившийся к снам, которые зовут его, ближе, еще ближе, снам, которые пугают, когда кажутся наиболее правдивыми.

Глава 32. ЛЮДИ В ВОЛНАХ

Мир покачнулся, и Таша проснулась в обвязке, которую смастерили, чтобы ее не сбросило с кровати, и какое-то время никак не могла понять, где находится.

Была очередь Неды дежурить у ее постели, и отсутствие у них общего языка осложняло ситуацию. Перед глазами Таши плясали яркие пятна, кончики пальцев онемели.

— Мы вышли из Шторма?

Неда что-то пробормотала. Таша повторила свой вопрос громче.

— Нет, нет, Таша. Ты этого не чувствовать?

Что она чувствовала? Она чувствовала, как «Чатранд» яростно вздымался под ней — взбирался на гороподобные волны, цеплялся за гребни, обрушивался, как оползень, во впадины — и еще боль в мышцах, слишком много раз обмотанных холщовой перевязью. То, что она увидела, было ее старой каютой, из которой убрали все предметы, которые могли упасть или улететь; и еще Неду, балансирующую с изяществом сфванцкора, едва касающуюся прикрученного к стене каркаса кровати; и море, серое и яростное, пенящееся за стеклом иллюминатора.

Яркие пятна уменьшились. Таша вдохнула теплый, влажный воздух.

— Я имею в виду, что мы вышли из Красного Шторма, — сказала Таша.

— Конечно.

— И прямиком в середину треклятого урагана-убийцы.

— Не в середину. В конец, может быть. Я желаю ты спать все это, сестра.

Таша потянулась к руке Неды. Сестра. Проснуться и обнаружить, что кто-то присматривает за тобой. Сестра, нечто новое под солнцем. Она приобрела за путешествие гораздо больше, чем потеряла.

— Сколько времени прошло? — спросила она.

Корабль кренился и вздымался. Шум шторма был странно отдаленным. Неда смотрела на нее и ничего не говорила.

— Ну?

— Ты проснуться. Я зову Пазел; он волнуется за тебя.

Таша не отпустила ее руку:

— Просто скажи мне, Неда.

— Пять лет.

— ПЯТЬ ЛЕТ! РАМАЧНИ УСЫПИЛ МЕНЯ НА ПЯТЬ ПРОКЛЯТЫХ БОГАМИ ЛЕТ?

— Нет, нет.

Таша высвободилась из перевязи, и ее тут же швырнуло на пол. Ее чувство равновесия исчезло, ноги стали неуклюжими. Неда помогла ей подняться на ноги.

— Ты спать пятьдесят три дня, — сказала она.

— Тогда к чему весь этот вздор о... О. Красный Шторм.

— Да, — сказала Неда.

— В конце концов, он бросил нас вперед во времени. Но откуда, во имя Питфайра, вы знаете? Мы добрались до берега?

— Пока нет, — ответила Неда. — Мы знать это по звездам. Некоторые звезды вращаться, как колесо, снова и снова одно и то же. Но особые звезды — они дрейфовать, тачай? Понемногу, каждый год. Старые моряки знать. Капитан Фиффенгурт проверять книгу Роуза, также Рамачни знать, также Леди Оггоск. Правда, Таша. Мы терять пять лет навсегда. Или шесть, если считать путешествие.

— Но война...

— Может быть, конченый. Или очень большой, или огромный.

Таша задрожала:

— Рой, Неда. Я... вытолкнула его из бреши в более глубокую часть Красного Шторма.

— Дальше в будущее. Ты спасать нас, дать нам время. Эти пятьдесят дней мы не видеть Рой.

— Неда, а как же твои сны, твои и Пазела? Те, где ваша мать разговаривает с вами?

Неда слегка отвернулась, выглядя сердитой или смущенной:

— Ничего. Молчание. Может быть, она умирать. Или думать, что мы мертвы, сдались.

И ее отец: он бы наверняка сдался.

— О боги, — сказала Таша. — Где Нилстоун? Что они сделали с вином? Я должна что-то со всем этим сделать...

— Глупый разговор.

— Кажется, я сейчас сойду с ума.

Рука Неды схватила ее за подбородок. Таша посмотрела в свирепые глаза воительницы.

— Убить этот страх, — сказала Неда. — Ты брать Рой в руки и отбрасывать в сторону. Затем ударить по кораблю Макадры, как по игрушке. Теперь не хныкать. Быть тихим. Накинь дождевик. Мы идти навстречу этот шторм.

Возможно, был полдень. Или закат, или рассвет. Ветер был чудовищный, свет тускло-никелевый; шарообразные грозовые тучи казались настолько низкими, что их можно было потрогать. Потрясенная Таша вцепилась в комингс люка Серебряной Лестницы. Дождь, похожий на пригоршни крошечных гвоздей, непрестанно хлестал ее по лицу. «Чатранд» был игрушкой; и чем же тогда была его команда? Поднимающаяся волна, казалось, застыла над носом корабля по левому борту, затем иллюзия рассеялась, огромная волна набросилась на них, но каким-то невероятным образом они скользнули вверх по ее склону и перевалились через гребень. Затем болезненное погружение, невесомость, исчезающий горизонт и следующая волна, надвигающаяся, как смерть.

— Ураган бушевать уже семь дней, — крикнула Неда. — И ты проспать начало. — Команда была худой, обезумевшей, измученной, они улыбались Таше в ответ приветственными улыбками, как вурдалаки с редкими зубами. Накатила следующая волна. Они нападали в течение семи дней.

Таша нахмурилась: с ее слухом определенно было что-то не так. Вся битва со штормом происходила мягко и негромко. Даже безумные волчьи завывания ветра в снастях были приглушены.

Неда сказала ей, что Пазел и Нипс где-то наверху, но в летящей мгле Таша не могла распознать никого. Она хотела влезть на ванты, но была слаба: она не ела пятьдесят три дня. Она и представить себе не могла, что сможет проглотить хоть кусочек в такую погоду.

Она нашла работу, передавая фляги с пресной водой матросам на вантах. Офицерам приходилось кричать на них, чтобы они пили: матросы обливались потом и теряли воду, несмотря на дождь и холод. Проходили часы. Она встретилась со своими друзьями, случайно. Болуту запел от радости и расцеловал ее в обе щеки; Марила уронила ведра, которые тащила, и обняла ее, плотно прижавшись бочкообразным животом к Таше. Таша прикоснулась к нему: осталось три месяца.

— Пожуй это! — сказала ей Марила, доставая из кармана немного пыльный, завернутый в листья комок мула. — Поверь мне, от него тебя не стошнит. Иногда это единственное, что я могу есть.

— Я все еще хотела бы знать, из чего сделаны эти треклятые штуковины.

— Съешь это, Таша. Ты бледнее трески.

Они встретили Рамачни возле камбуза (он не мог отважиться даже приблизиться к верхней палубе).

— Что? Твой слух? — спросил он. — Ты разрушала себя Нилстоуном, я тебя спас, а ты жалуешься на свой слух? Я спрашиваю тебя, девочка: было ли когда-нибудь лучшее время для того, чтобы оглохнуть?

— Я не смеюсь, Рамачни.

— Да, не смеешься. Ну, Таша, ты недолго будешь глухой. Целебный сон притупил все твои чувства; они возвращаются с разной скоростью. Но ты все еще в смертельной опасности. Сон охладил твою тягу к Камню, но он только замедлил действие яда в твоей крови, хотя и значительно: могут пройти недели, прежде чем яд снова тебя ударит.

Но он ударит, Таша, и, когда это произойдет, ты должна быть готова. Герцил носит с собой серебряный ключ и никогда с ним не расстается. Вино в твоей каюте. При первых признаках болезни ты должна выпить его до конца и осадок. Только тогда ты вылечишься. Дай слово, что так и сделаешь.

— Тогда я никогда больше не воспользуюсь Камнем.

— Ты никогда не должна была, Таша. Это работа Эритусмы. И она ее сделает, когда ты ее освободишь.

Как ты можешь все еще в это верить? хотела она спросить. Но она дала Рамачни свое слово.

Шторм бушевал вовсю. Таша продолжала работать, откусывая куски резинового мула и грызя их, пока они не растворялись. Силы мало-помалу возвращались. Она начала переносить более тяжелые грузы и сливать воду с орудийных палуб в водостоки. Через два часа она пошла отдыхать в большую каюту и, тяжело дыша, легла на коврик из медвежьей шкуры. Джорл и Сьюзит прижались к ней. Фелтруп болтал о тех днях, которые она пропустила.

Казалось, что все до единой души ослепли и лишились чувств во время Красного Шторма, который лил свой странный свет даже в их умы. Когда к ним вернулись чувства, они обнаружили, что корабль дрейфует по течению и вздымается на больших волнах Неллурока, и едва спасли его от гибели. Навигационные советы Нолсиндар оказались бесполезными, потому что в поле зрения не было земли, и никто не мог сказать, куда именно их выбросил Красный Шторм.

— После выхода из Красного Шторма мы неплохо продвинулись на север, — сказал Фелтруп, — но откуда? Это мы не можем определить. Мы можем быть в трех месяцах от высадки на берег, Таша. Или в трех днях.

— Высадки куда?

Фелтруп только покачал головой. Как далеко на восток или запад они продвинулись, было невозможно подсчитать.

Когда она снова отважилась выйти, то встретила Герцила, который тепло обнял ее, но почему-то избегал встречаться с ней взглядом. Таша встревоженно изучала его. Неужели ему все еще больно от того поцелуя?

Шторм наконец утих. Волны уменьшились всего до пятидесяти футов, а пульсация за облаками наводила на мысль о существовании солнца. С мачт спустились Пазел, Нипс и еще пятьдесят человек: исхлестанные веревками, ослепленные брызгами, почти голые обезьяны, сплошь мышцы и кости. Двое смолбоев махали и ухмылялись из-за грузового люка. Стоявшая рядом с ней Марила переводила взгляд с Таши на Пазела и обратно.

— Почему ты до сих пор не замужем? — спросила она.

Выглянуло солнце. Капитан Фиффенгурт излил благословение на экипаж. «Вы прекрасны, ребята, вы само великолепие! В ваших жилах течет кровь треклятых титанов!» Но больше всего похвал было адресовано Таше. Каждый мужчина на борту знал, как она спасла их от «Головы Смерти», и каждый мужчина на борту хотел поцеловать ее, дотронуться до ее пальцев, преклонить колени и предложить свою службу или свою жизнь. Даже сержант Хаддисмал резко щелкнул каблуками и отдал честь — жест, который повторял каждый турах, оказывавшийся в поле зрения.

— Наконец-то ты сделала это, — произнес голос у нее над ухом, когда Энсил проворно запрыгнула ей на плечо.

— Сделала что?

— Сделала корабль безопасным для ползунов, Таша. Или, по крайней мере, для нас с Майетт. Не то чтобы мы осмеливались приближаться к верхней палубе с тех пор, как начался шторм. Херидом, на этом корабле полный бардак.

— Энсил, — с чувством сказала Таша, — мы еще не разговаривали. Ты не знаешь...

— Что ты видела Диадрелу в ту ночь, когда чуть не умерла?

— Герцил тебе сказал?

— Нет, — сказала Энсил, — ему не нужно было говорить ни слова. Я видела твое лицо, Таша: я знал, что ты собираешься поцеловать его еще до того, как мы вышли из твоей каюты. И я слышала, что ты сказала: У меня для тебя кое-что есть. Кое-что, что ты передала от другой.

Таша прикусила губу. Дри послала слова надежды Энсил и Герцилу — но поцелуй предназначался только для одного. Ей хотелось бы солгать, пощадить чувства этой женщины.

— Дри глубоко тебя любила, — сказала она.

Энсил хватило достоинства улыбнуться:

— Я знала, что судьба накажет меня за непристойные мечты о моей госпоже.

— О, Энсил — чушь собачья!

— Может быть. Но мечты — нет.

Таша догнала Пазела и Нипса на жилой палубе, где они привалились к стене среди дюжины других, только что спустившихся с такелажа — все до единого спали. Рука Пазела сжимала полупустую чашку с ромом. Нипс лежал, положив голову на плечо Пазела, с открытым ртом и пуская слюни.

Таша взяла чашку из рук Пазела, он проснулся и потянулся к ней. Нипс открыл глаза и сел. «Привет, Таша», — сказал он. Затем он откатился в сторону, и его вырвало. Через несколько секунд он уже спал, прижавшись к мужчине справа от него.

— Его там хорошенько побило, — сказал Пазел.

— А тебя нет?

Она промокнула его порезы своим промокшим рукавом и почувствовала себя вполне замужней женщиной, а потом вспомнила, что так никогда не будет. Возможно, ей придется умереть, но этот мальчик должен жить, не привязанный, не запутавшийся, свободный. Он должен жить за них обоих.

— Я тебе снился? — спросил Пазел.

— Бесконечно. Стрекозы, лютики, маленькие певчие птички и ты. В течение пятидесяти трех дней и ночей.

— Пойдем со мной в большую каюту, Таша.

— О, ты дурак.

— Я хочу детей. С твоими глазами. Ты что, совсем этого не хочешь?

Она поцеловала его:

— Да, не хочу.

Пазел продолжал улыбаться. Он не поверил ей, этот эгоист. Она не знала, верит ли сама себе.

Затем глаза Пазела потемнели:

— Ты не знаешь, да? О них.

— О ком? О Нипсе и Мариле? О чем ты говоришь?

Пазел протянул руку и задрал рубашку Нипса. На груди более маленького юноши, примерно над сердцем, была татуировка в виде черного извивающегося животного:

— Это сделал мистер Драффл. Он — просто кладезь скрытых талантов, этот старый пьяница.

— Предполагается, что это Рамачни?

Пазел посмотрел на нее:

— Это не норка, Таша. Это выдра.

Таша откинулась на спинку стула:

— Лунджа. Они называли ее Выдрой, верно?

Пазел кивнул:

— Он думает только о ней.

— Разбуди его, — сказала Таша, — и я его так ударю, что он опять уснет.

Вместо этого они просто оставили его там и направились в большую каюту. Таша снова почувствовала слабость, и ее мысли были в смятении. Остался один глоток вина. Последнее, краткое использование Нилстоуна. Она могла бы утихомирить эту бурю и принести попутный ветер. Может быть. Или спросить Камень, где они находятся?

Что еще, за три минуты магии? Сможет ли она найти Рой и протолкнуть его обратно сквозь Красный Шторм во второй раз? Сможет ли она вылечить разбитое сердце Герцила, заставить Нипса забыть Лунджу, сказать матери Пазела, что ее дети живы?

Они едва успели добраться до трапа, когда раздались крики: Отказал такелаж! Чрезвычайная ситуация! Все руки наверх, чтобы спасти грот-мачту!

— Кредек, — выругался Пазел и бросился бежать. Таша поплелась за ним, измученная. На верхней палубе она обнаружила, что катастрофа предотвращена, грот-мачта выпрямлена, руки мужчин на бакштагах ободраны и кровоточат. Таша стояла и наблюдала. Она любила этих мужчин, этих рабочих муравьев. Ничто не могло их убить. Они все вынесли и продолжали служить кораблю.

Потом поднялся ветер, волны стали еще выше, и они боролись со штормом всю ночь, весь следующий день и ночь напролет; и когда ясным спокойным утром наконец взошло солнце, они обнаружили, что двое мужчин все еще находятся на бушприте, болтаясь там, где они сами себя привязали, утопленные дождем и брызгами.

Нипс был среди тех, кого послали за трупами. За последние двадцать часов он вздремнул сорок минут, и ему приснился Уларамит, бамбуковая роща, длинные темные ноги, переплетенные с его собственными. Эта женщина любила его; она спасла ему жизнь. Он переплел свои пальцы с ее и сказал себе, что никогда не отпустит. Потом он проснулся. Рука, которую он держал, была совершенно неправильной. Не перепончатой, не черной. Марила спросила о его сне, но Уларамит был словом, которое она никогда не могла услышать.

— Мне снился дом, — сказал он. — Чепуха какая-то. Ничего не могу вспомнить.

Марила посмотрела на него, затем прижалась круглой щекой к его руке.

— Я дома, — сказала она.

Он должен был что-то сказать. Что-то величественное и нежное. О том, как он почувствовал, что ребенок брыкается, как и он сам, когда плотный округлый живот Марилы прижался ночью к его собственному, пытаясь столкнуть его с кровати. Он погладил ее по волосам, поцеловал в лоб и увидел Лунджу на камбузе «Обещания», прислонившуюся спиной к двери, глаза в нухзате, злые. Дай мне что-нибудь, дай мне что-нибудь в ответ, мальчик. Быстро, тихо. Сейчас же.

Марила подняла голову:

— Ты плачешь?

— Не тупи. Давай вылезем из этой кровати.

У Лунджи были руки, как у борца. Она все это время шептала, но слова превращались в звуки, просто звуки, настойчивые, а затем еще более настойчивые, и Нипсу показалось, что ее голос стал подобен голосу моря для старого моряка, неотвратимому, стоящему позади и подо всем на всю оставшуюся жизнь. Но не в тот день. Три минуты, и все было кончено, в последний раз, а позже она вообще с ним не разговаривала.

— Больше ничего не подходит, клянусь Ямами, — сказала Марила, с трудом натягивая штаны.

Они вышли наружу. Взошло солнце; были обнаружены мертвецы. Скрюченный палец Кута указал Нипсу на команду, карабкающуюся по бушприту. Марила стояла и смотрела, делая его неуклюжим, заставляя порезать себя ножом. Мертвецы были холодными, они запутались в снастях. Их глаза были широко открыты, от удивления. Нипс ничего не мог с собой поделать: он проследил за взглядом мертвеца.

Так и получилось, что он, Нипс Ундрабуст, увидел свет, вспыхнувший на горизонте. Вспышка... вспышка-вспышка... вспышка. Фонарь, а не зеркало-сигнал. Еще минута — и он бы исчез в разгорающемся свете дня.

Несмотря на все перемены в его жизни и сердце, Нипс по-прежнему оставался смолбоем и знал Морской Кодекс.

Свет был сигналом бедствия — с корабля Арквала. Нипс встал и закричал, указывая положение света относительно солнца, и к полудню они выловили из моря выживших.

Их командир сказал, что его зовут капитан Ванч, его судно — зерновоз из Урнсфича, его гибель была вызвана внезапным штормом, который унес их на юг, в Правящее Море.

— Мы были на полпути к Пулдураджи, капитан Фиффенгурт. Шестой год подряд меня нанимают перевозчиком ячменя. Клянусь всеми богами, я никогда не видел такого шторма, как этот.

Это был молодой капитан с прилизанными каштановыми усами и настороженными глазами, один из двадцати человек, которых они нашли качающимися, как пробки на волнах. Теперь Ванча и горстку его людей привели в каюту Роуза. Они сидели кружком, надев последнюю, драгоценную сухую одежду на «Чатранде», и пили горячий грог. За исключением одного сбитого с толку седобородого моряка, старого морского волка, все они были молоды и подтянуты: из тех, кого можно было бы ожидать увидеть все еще борющимися за жизнь через двадцать часов после кораблекрушения.

— Вы сами из Урнсфича, сэр? — спросил Пазел.

— Родился и вырос, к сожалению, — сказал Ванч.

— Нос вашей лодки все еще был над волнами этим утром, когда вы подали нам сигнал, — сказал Фиффенгурт. — Как вам удалось так долго не потерять ее здесь, вдали от всего?? Вы не могли обо что-нибудь удариться?

Ванч покачал головой:

— Только не в этих глубинах. Она просто сильно пострадала от шторма, образовалась фатальная течь. Мы так и не нашли ее. Конец был медленным, но не слишком.

— Вы выглядите немного знакомым, — сказал Фиффенгурт. — Мы не встречались?

Ванч быстро взглянул на своих людей, прежде чем ответить.

— Я был бы удивлен, если бы мы этого не сделали, — сказал он. — Может быть в Баллитвине, несколько лет назад? В том трактире, как он теперь называется — Принц-Купец?

— Никаких сомнений, — сказал Фиффенгурт.

Никаких сомнений, подумал Пазел, потому что все, что сказал Ванч было ложью.

Мужчина ни слова не говорил на языке Урнсфича: Пазел назвал его свиньей, поедающей навоз, и получил в ответ неопределенную усмешку. Пазел взглянул на своих товарищей по кораблю. Леди Оггоск кусала губы в неистовом нетерпении: она знала. Так же поступали Нипс, Герцил и Фелтруп. Сержант Хаддисмал был менее уверен, но имел более угрожающий вид: он стоял позади Ванча, вздыхая, как бегемот, положив массивные руки на стул спасенного. Каждый раз, когда Ванч отклонялся назад, он натыкался на костяшки пальцев тураха.

Пазел взглянул на Ташу. По какой-то причине она выглядела готовой рассмеяться.

— Это действительно Великий Корабль, — сказал Ванч в третий раз, — но как это может быть? Вы налетели на риф у Талтури. Вы пошли ко дну со всей командой. Я видел эту историю в Моряке. Я никогда этого не забуду. То ужасное лето девятьсот сорок первого. Как раз перед началом войны.

Его слушатели беспокойно заерзали. Начало войны, подумал Пазел. Я почти забыл о ней. Глаза Рина, но это будет нелегко.

— Скажите мне, Ванч, — спросил Фиффенгурт, — у вас были проблемы по дороге из Урнсфича? Я имею в виду проблемы с нашими парнями в форме, с имперским флотом?

— Что, с военно-морским флотом Арквала? Почему мы должны враждовать с ними, капитан?

Никто не ответил. Ванч снова посмотрел на своих людей.

— Почему вы все так на меня уставились? — наконец выпалил он. — Что это за спасение такое? И что, во имя Рин, это было за существо на вашей верхней палубе — вы назвали его Болуту — эта черная тварь с рыбьими глазами?

— Шлепните его! — сказала леди Оггоск. — Этот человек отвечает на вопросы вопросами! Вам следовало оставить его барахтаться в море!

— Герцогиня, наберитесь терпения, — сказал Фиффенгурт. — Капитан Ванч, когда человек оказывает вам услугу, вы должны быть ну... добры к нему, хотя бы какое-то время. Например, если он попросит вас о чем-то незначительном, вы передадите это ему с улыбкой. Назовите это простой благодарностью, если хотите.

— Принцип взаимности! — пропищал Фелтруп.

— Принцип разумности, — сказал Хаддисмал.

Ванч посмотрел на свои руки:

— Вы правы, капитан Фиффенгурт. И я действительно надеюсь, что смогу проявить к вам немного разумности. Такой, на которую имеет право рассчитывать любой шкипер из Арквала.

Пазел вздрогнул: что-то в голосе этого человека распахнуло дверь. Арквал. Он нервничает все больше с каждым разом, когда произносит это слово.

Фиффенгурт продолжал настаивать:

— Те обломки корпуса, которые мы нашли плавающими вокруг вас, — они не от огня пушек?

Ванч выглядел шокированным:

— Нет, конечно нет! Мы не видели никакого боя, сэр. Мы придерживаемся нейтралитета во всем этом деле.

— Каком деле?

Ванч вздрогнул и закрыл рот.

— Не могли бы вы оказать нам любезность, — сказал Герцил, — и назвать дату?

— Дату?

— Сегодняшнее число, ты, изворотливый червяк! — взвизгнула Оггоск. Она вскочила на ноги и, прихрамывая, направилась к нему. Ванч, казалось, испугался ее гораздо больше, чем Хаддисмала.

— Модоли, двадцать шестое! — сказал он. — Или двадцать седьмое; я не могу поклясться, что не потерял ни дня из-за шторма! Благословение Рина, леди, в этом нет необходимости... Ой!

Леди Оггоск ткнула его пальцем в глаз:

— Нет необходимости! Если бы капитан Роуз был все еще жив, ты бы уже свисал с грот-мачты, подвешенный за большие пальцы! Мы выполняем смертельную миссию, ты, кусок дерьма, а ты распространяешь ложь густую, как джем из клюквы! Фиффенгурт, если ты не хочешь вытянуть правду из этого человека, пусть жестяные рубашки добудут ее за тебя. Глая Лоргус! Я никогда не думала, что буду скучать по Сандору Отту!

При упоминании о мастере-шпионе мужчина заметно побледнел. Затем Таша положила руку на плечо Оггоск. Теперь она смеялась.

— Герцогиня, остановитесь, — сказала она. — Во всем этом нет необходимости. Коммодор, вы сами офицер военно-морского флота. Не утруждайте себя, отрицая это.

— Но, моя дорогая леди...

— Только не вы, — сказала Таша. Она указала на пожилого седобородого мужчину, выжившего после крушения. — Это тот человек, с которым вам следует говорить, капитан Фиффенгурт.

Старик уставился на нее, широко раскрыв глаза от изумления.

— Борода чуть не сбила меня с толку, — сказала Таша, — но теперь я вас узнала. Мой отец часто указывал на вас на парадах.

— П-парадах? — выдохнул бородатый мужчина.

— Что здесь происходит? — рявкнул Хаддисмал. — Ты хочешь сказать, что это он — Ванч?

— Нет никакого Ванча, — сказала Таша. — Этого человека зовут Дарабик, Пурстон Дарабик. Почему вы лгали нам, коммодор?

— Дарабик? — спросил капитан Фиффенгурт.

— Дарабик? — Хаддисмал невольно выпрямился.

Еще одна ошеломленная пауза. Затем леди Оггоск выкрикнула это имя в третий раз, заковыляла к старику и начала бить его по лицу.

— Стой, стой! — закричал старик.

— Дарабик! — воскликнула Оггоск. — Ты тринадцать лет гонялся за капитаном Роузом по морям! Ты превратил нашу жизнь в сущий ад!

— Конечно! — Голос и манера держаться этого человека совершенно изменились. — Роуз был обычным преступником! Он обманул всех, от владельцев «Чатранда» до Мальчика-Принца Фулна!

— Он спасал наши жизни снова и снова, — сказал Пазел. — Я предполагаю, что он был преступником, но в нем не было ничего обычного.

Тот, кто назвался Ванчем, выглядел испуганным:

— Сэр, я передал им только то, что вы сказали... они меня запутали...

— Пей свой грог и помолчи, ты... Ай! Черт возьми, Фиффенгурт, неужели вы не можете взять под контроль вашего ручного стервятника?

— Это приказ, коммодор?

— Это треклятый прямой приказ! Пылающие дьяволы, откуда взялся этот безумный корабль?

Затем, в первый раз, заговорил Рамачни:

— «Чатранд» пришел из-за Правящего Моря. Его запустил ваш император Магад, и люди Магада господствовали на его борту на протяжении многих тысяч миль. Но сегодня все изменилось. От капитана Роуза до младшего смолбоя, от брата Болуту до икшелей — все мы заключили новые союзы. Наша лояльность эволюционировала. Это одна из причин, по которой мы все еще живы.

— Лояльность Сандора Отта эволюционировала?

Рамачни печально покачал головой:

— Нет, не его.

Рот Дарабика скривился:

— Теперь вы понимаете, почему я не представился. Леди Таша, я буду просить прощения за этот поступок только у вас одной. Мы думали, вы мертвы. И даже когда сны ведьмы поведали нам о другом, мы все равно думали, что вы — пленница этих людей.

Таша шагнула к нему, едва дыша.

— Мы? — спросила она.

Дарабик кивнул:

— Я говорю о лидерах нашего восстания, леди Таша. Включая его военного командира, принца Эберзама Исика.

Таша вскрикнула, смеясь и всхлипывая одновременно. Друзья обняли ее, Фелтруп пронзительно взвизгнул. Пазел понятия не имел, на какой младшей королеве или принцессе женился адмирал Исик, но кого это волновало? Отец Таши был жив.

— Восстание, ого? — Хаддисмал подошел к двери каюты и распахнул ее. — Эй, вы там, морпехи! Мечи наголо и входите! Вы все, двигайтесь!

Турахи задвигались. Через несколько секунд в каюту Роуза ворвалось человек двадцать, а то и больше, с мечами в руках.