Ночь в городе

- Это творится здесь каждую ночь, - сказала Лора. - И заметь, днем там, где сейчас это черное, ничего нет. Оно появляется, только когда темно становится.

Похоже, её саму это страшноватое непонятное явление не только не пугало, но и вообще нисколько не волновало, и она обратила на него внимание Герца, только чтобы привести ещё один аргумент, который мог бы поколебать его скептицизм.

В другой раз это потрясло бы Герца, но сейчас, после ремонта дороги, его ничто не могло удивить.

- Подумаешь, - сказал он.

- Тогда что это, по-твоему, может быть? - поинтересовалась Лора.

- Землечерпалка.

- Ночью?

Герц пожал плечами:

- Почему бы и нет? Ты сама говорила, что ночью больше платят. Больше тут ничего интересного нет?

И получив утвердительный ответ, он поехал дальше.

В какой-то момент после набережной он, повинуясь указаниям Лоры, заехал в широкий двор, обсаженный деревьями и сравнительно ухоженный. В большом доме, окружавшем двор, похоже, было много целых стекол, и из окон лился на улицу уютный желтый свет люстр и торшеров. Посреди двора находилось странное, чрезвычайно уродливое (по крайней мере, так казалось в темноте) здание неизвестного назначения.

- Пойдем, - сказала Лора. - Я сейчас поговорю с Полиной, и мы поедем дальше.

- Может быть, я здесь посижу? - спросил Герц. Почему-то ему ужасно не хотелось вылезать из машины.

- Нет, лучше пойдем со мной. Это быстро.

Леонид подчинился и вылез из машины. Они прошли по узенькой асфальтовой дорожке, протянувшейся через вязкую непроходимую глину; Лора открыла почти незаметную дверь в нелепой кирпичной пристройке без окон, и они стали спускаться по лестнице куда-то в подвал. Проход был очень узким и очень крутым - даже двоим было трудно в нем разминуться, а посредине его к тому же разместилась кое-как сколоченная, обляпанная незасохшей белой краской, стремянка. На её верху примостился человек в грязной рабочей одежде и красил потолок, макая кисть в ведро, очень неустойчиво поставленное на самом краю стремянки, так что часть его дна торчала над проходом. При каждом движении маляра стремянка начинала раскачиваться из стороны в сторону, и оставалось непонятным, почему она до сих пор не развалилась. Герц и Лора с большим трудом преодолели это препятствие, протиснувшись по узенькому проходу между стремянкой и стеной, и только чудом не измазались краской. Герц облегченно вздохнул, когда они удалились от хлипкого сооружения и ведро с краской уже не грозило свалиться им на голову.

Внизу Лора открыла ещё одну дверь, и они оказались в ярко освещенном длинном помещении с потолком, подпертым беспорядочно натыканными колоннами. Все помещение было заставлено столами, за которыми сидело десятка полтора женщин; одни из них стучали на машинках, другие считали что-то на счетах и калькуляторах, третьи читали какие-то бумаги или просто перекладывали их из одной большой стопки в другую. Посредине помещения одна из женщин, забравшись на стол, привешивала к люменисцентной лампе большой плакат, нарисованный на ватмане; её окружили ещё четыре или пять женщин, наблюдая за её действиями и давая ей советы. Лора на несколько секунд застыла у входа, привстав на цыпочки и высматривая кого-то в глубине помещения; потом она помахала рукой, и Герц увидел, что к ним приближается, улыбаясь, некая невзрачная девушка в сером бесформенном халате. Они с Лорой расцеловались, и Леонид решил, что сейчас начнутся обычные женские восклицания типа "сколько лет, сколько зим", но девушки еле-еле поздоровались, как будто расстались час назад.

- Это Леонид, - сказала Лора, представляя Герца. Он кивнул Лориной подруге и вежливо улыбнулся. Похоже, он её совершенно не заинтересовал - он ожидал, что эта девушка тут же начнет расспрашивать Лору: "Ой, а кто это с тобой", и так далее, но она вела себя так, как будто Лора всегда приходила в этот подвал, сопровождаемая каким-нибудь мужчиной. Герца неприятно кольнула мысль - а может, так оно и было? - но он тут же заставил себя не думать об этом. Какое ему дело до её личной жизни?

- Ты видела Стаффа? - спросила Полина (Лора забыла её представить, но Герц решил, что это она и есть).

- Нет, - ответила Лора. - Еще не успела.

Они сказали друг другу ещё несколько малопонятных фраз, после чего Полина внезапно предложила:

- Хотите выпить? - и тут же затащила Лору и Герца в узенькую каморку, отгороженную от помещения пыльной портьерой, где на трех стенах висело какое-то рванье, и извлекла из угла початую бутылку коньяка. Вначале она приложилась сама, затем дала Лоре. Лора сморщилась, отпила глоток и закашлялась, закрыв рот ладонью.

- Хотите? - протянула Полина бутылку Леониду.

- Спасибо, я за рулем, - отказался он.

- Когда ты сегодня будешь дома? - спросила Лора.

- Не знаю. Я иду к Карлу. А ты - нет?

- Не знаю... - сказала Лора. - Я с ним слабо знакома. Да и вообще мне как-то не до того. А Шарлотта там будет?

- Должна быть, - сказала Полина.

- Тогда приеду. Ты ещё долго здесь?

- Нет, я уже все. Так вы на машине?

- Да.

- Отлично! Тогда не надо будет все это тащить, - и она выкопала откуда-то три здоровенных, очень тяжелых свертка, торт и бутылку шампанского. Все это было навьючено на Герца. Потом Полина сняла свой халат, и под ним обнаружился роскошный праздничный наряд, совершенно неуместный в окружающей обстановке. Девушка в нем сразу заметно похорошела. Они поднялись наверх - маляр со своей стремянкой уже успел исчезнуть, и ничего не напоминало о том, что он только что здесь работал, - погрузились в машину и опять поехали куда-то по улицам ночного города. Лора по-прежнему показывала дорогу, но Полина то и дело начинала спорить с ней: "Сейчас налево." - "Нет, направо, ты опять все перепутала". Лора обычно с ней соглашалась, но в результате Герцу то и дело приходилось разворачиваться, чтобы попасть в пропущенный поворот. Он плюнул на все правила и не обращал внимания ни на какой красный свет - тем более, что улицы были практически пусты, другие машины им почти не попадались.

Потом они поднимались на лифте, который застрял на полпути - к счастью, на этаже, и пришлось чуть ли не высаживать дверь, чтобы выбраться наружу - и попали на вечеринку в какой-то шикарной квартире, какую Герц совершенно не ожидал увидеть после всего, что ему попадалось в городе; здесь все было в коврах - ковры на стенах, и кажется, на них ещё было развешано старинное оружие; ковры на полу, в которых нога тонула по щиколотку; клубы табачного дыма, за которыми порой не было видно лиц людей; над ухом постоянно играла громкая музыка, да ещё и видео тут же было включено; чашечки кофе на передвижном столике, и из комнаты в комнату бегала огромная черная собака. Лора покинула Герца и ушла, кажется, на кухню, где, как Леонид понял, имела с кем-то ещё один сверхважный разговор. А он остался в комнате на диване в окружении нескольких людей разного возраста, но в основном молодежи. Его наверняка со всеми знакомили, но как всегда, имена мужчин он забыл через минуту после того, как услышал; другое дело - с девушками. Одну звали Изабеллой, другую Инной, и третью Леной. Впрочем, были и другие, но они либо находились в других комнатах, либо же Герц счел их не достойными его внимания. Он сидел на диване, курил, стряхивая пепел в приспособленную под пепельницу ракушку, пил кофе, одним глазом смотрел на видак, стоящий напротив него (в чем суть событий, он понимал слабо, при всем желании следить за действием - все происходило в джунглях; время от времени там появлялся кто-то полупрозрачный, с жуткими клыками и дурными наклонностями, и кидался на всех по очереди. "А, Антропофаг Псевдоголографичный!" - обрадовался Герц, словно встретив старого знакомого), другим - на сидящую около него Изабеллу, и вел разговор о политике с неким, весьма зрелых лет уже, мужчиной.

- Лично у меня не осталось никакой надежды, - говорил Герц. - Эту страну населяют слишком глупые люди. Они насквозь отравлены ядом лживой пропаганды, и не в состоянии понять, что хорошо, а что плохо. Потребуются десятилетия, чтобы научить их думать, но у нас нет этих десятилетий. Не позже чем через год экономика полностью развалится, и наступит бардак. Да что я говорю - она и сейчас уже совсем развалилась. Просто мы привыкли к трудностям! Мы жить не можем без трудностей! Нашему человеку чем труднее, тем лучше. И только поэтому нам кажется, что жить ещё можно, а на самом деле жить уже давно нельзя. Это не жизнь, а нелепое, бессмысленное медленное умирание и деградация. И что ни пытайся сделать, все будет только хуже. То есть существуют два-три пути, которые могут увести нас от края пропасти, но я не вижу, кто может повести страну по этим путям. И захочет ли она сама по ним идти? Все так привыкли жить на всем готовеньком. И самое главное - чиновники. У нас полстраны чиновников. И никакие революции не в силах ничего изменить, потому что во время любой революции ко власти приходят не самые лучшие, а самые худшие. А мирным путем исправить положение времени нет. И что самое плохое - все эти чиновники достаточно умны, чтобы оставить свою власть при себе и никому её не отдавать, но они слишком глупы, чтобы понять, что если продолжат свою политику, страна потонет в гражданских войнах и экономических катастрофах, и вряд ли им при этом будет хорошо. Так что положение совершенно безвыходное. Остается смотреть, как на нас наползает волна мрака и отчетливо осознавать, что невозможно сделать н и ч е г о, чтобы хотя бы задержать её на мгновение.

- Вы имеете в виду Заброшенные Кварталы?

- При чем здесь Заброшенные Кварталы? Слушайте, я не верю в эти сказочки. И вообще, если вы в них верите, как вы можете говорить про них ночью? Это, кажется, считается опасным?

- Ну, все не так просто. По крайней мере лично я о них ночью говорить не боюсь.

Но поговорить о Заброшенных Кварталах им не удалось. Сидевшей рядом с Герцем Изабелле, вдруг надоело смотреть видак, она толкнула Леонида и сказала:

- Ну, развели занудство. Адам, ты танцуешь?

- Танцую, только я не Адам, - ответил Герц, вставая.

- Как - не Адам? - возмутилась девушка. - Нечего тут дурака валять. Думаешь, Валентин не рассказывал, что ты любишь выдавать себя за другого?

- Очень может быть, но тем не менее я все-таки не Адам. Адам был лишь моим отдаленным предком.

- Да брось! Я помню, как тебя Валентин представлял. Он столько про тебя наговорил, что я бы поняла, что это ты, даже увидев тебя первый раз в жизни. Так что не пытайся отвертеться.

- Сейчас мы это выясним, - сказал Герц. - Где Валентин?

- Где-где? Ты что? Его же здесь не было.

- В таком случае, как он мог меня представить, если его не было?

- Ну ладно, хватит! Он же представил тебя нам всем ещё у Герасима, месяц назад! Вон, и Лена подтвердит.

Лена, стоявшая у стены, сказала:

- Конечно. Перестань дурью маяться. Как будто мы тебя в первый раз видим.

- You're crazy, - пробормотал Герц, но спорить ему надоело, и он отошел к проигрывателю и занялся музыкой. Он поставил свою любимую "Still Loving You", протянул руку Изабелле, она поднялась навстречу ему с дивана, он обнял её, и они начали медленно покачиваться в такт музыке. Леонид крепко прижал девушку к себе и видел её лицо прямо перед собой; её блузка вылезла из юбки, и, обнимая её, Герц чувствовал ладонью кожу её спины. Ему было очень хорошо, и он не обращал внимания ни на яркий свет, ни на бормочущий над ухом видак, из которого неслись какие-то вопли и монотонный, без тени выражения, гнусавый полупридушенный голос переводчика. Только музыку он, пожалуй, выбрал неудачно - песня была слишком тяжелая и чересчур эмоциональная, сейчас нужно было что-нибудь помягче и полиричнее.

- Ты сладкая, - говорил он. - Хочешь, я тебя съем? - и нагибался, делая вид, что хочет укусить девушку.

- Да ну тебя, Адам! - увертывалась она. - Перестань! Тебе что, делать нечего?

- Ну сколько раз говорить, что я не Адам? Мне это надоело. Ну не Адам я, не Адам!

- Но Валентин...

- Да я с ним даже не знаком! Забудь своего Валентина и своего Адама. Ты видела-то его всего раз в жизни, и уже сама забыла, как он выглядит. Я не Адам, меня зовут Леонид, и я только сегодня приехал из столицы.

- Ладно, перестань. Это уже не интересно.

- Неужели ты мне не веришь? - спросил Герц и поцеловал её - Изабелла не ожидала этого и не успела отвернуться. - Нет, в самом деле!

- Ах, ладно, - сдалась она. - Если тебе так больше нравится...

- Нет, ты все-таки не веришь мне. А почему? Ну что вы все вбили в голову, что я Адам! Вот если бы ты была Евой, я бы согласился. А так, сама понимаешь, никакого резона быть Адамом у меня нет.

Потом они целовались, сидя на широком подоконнике за занавеской, скрывавшей их от посторонних взоров. Или он не с Изабеллой целовался, а с Леной? Ведь он с ней тоже танцевал - с обеими девушками по очереди. А теперь он не мог вспомнить, с кем из них его отношения зашли так далеко. Когда они опять оказались среди общества, там откупоривали новую бутылку шампанского. Герцу протянули бокал.

- Благодарю, я, к сожалению, за рулем, - отказался он.

Он подумал: может, плюнуть на все, никуда больше не ездить и напиться? В этот момент он уже почти забыл про Лору, так давно она не появлялась, к тому же на нем висела, положив голову на его плечо и обняв за пояс, одна из девушек (кто - он потом не мог вспомнить, да вряд ли и понимал тогда), и если бы его попробовали уговаривать, неизвестно, как бы он действовал дальше. Но в действие вступил некий человек, которого Леонид раньше не видел. Возможно, тот находился до этого в другой комнате. У него была низкая плотная фигура, тяжелое лицо и массивная челюсть. Едва он, расталкивая всех, пролез вперед и заговорил, ссутулившись, выставив голову вперед, засунув руки в карманы брюк и качаясь, Герц понял, что тот находится в той последней степени опьянения, когда ещё держатся на ногах. Подойдя почти вплотную к Герцу, он завел речь:

- Ну, Адам, ты меня извини, но я не люблю такого. Мы, понимаешь, по честному-благородному, все, значит, в порядке, а ты тут зачем-то выпендриваешься, как будто тут самый умный. Никто тебя не заставляет, но не люблю я, когда ему наливают, а он говорит, что, мол, не будет пить. Как будто, значит, наше общество его не устраивает. Почему ты не хочешь с нами пить? Если ты с нами пить не хочешь, так зачем было приезжать? Не люблю я такого, ты понимаешь?

Герцу было не в первый раз выяснять отношения с пьяными, а ещё чаще он наблюдал такие выяснения отношений со стороны. Он сказал:

- По-моему, я лично тебя ничем не обидел. Если ты считаешь, что я не хочу с тобой пить, потому что ты мне не нравишься, то это твои трудности.

Возможно, он говорил слишком резко и непонятно, но причиной было его крайнее раздражение. Опять его называют Адамом, и ему уже надоело объяснять, что он - не Адам. Тем более, что его всегда раздражали такие выяснения отношений. Было в них что-то постыдное. И зачем вообще таких людей пускают в приличное общество?

Пьяный сказал:

- Не нравишься ты мне. И зачем ты только приехал? - и тут же неожиданно пошел вперед и сильно толкнул Герца. Тот еле удержался на ногах. Девушка, обнимавшая его, вскрикнула и отскочила. Пьяный продолжал наступать с заведенностью автомата, и Герц сжал кулаки, чтобы защищаться, но на драчуна повисло с двух сторон несколько людей, не пуская его и успокаивая: "Что ты пристал к человеку? Он тебе ничего не сделал". Но тот вырывался от них, и похоже, ещё больше взъярился. Неизвестно, чем бы кончилось дело, но Герц неожиданно увидел в дверях лицо Лоры, какое-то бледное и озабоченное, выглядящее совсем чужим на этом празднике.

- Поедем? - полувопросительно, полуповелительно сказала она, и Герц, разом перестав обращать внимание на все происходящее, протискался через толпу и вышел в коридор.

- Ну, кажется, все, - сказала Лора, когда они спускались по лестнице. - Еще в одно место, и я больше тебя эксплуатировать не буду. Как тебе здешнее общество?

- Общество ничего, - сказал Герц. - Только они меня за кого-то другого принимают.

- Я вообще-то здесь почти ни с кем не знакома. Просто мне надо было поговорить с Шарлоттой, а её только здесь можно было найти.

- Ну и как? Поговорила? Все нормально?

- В основном. Тебе ещё нужна Бардачная улица?

- Не знаю. Поздновато уже. Лучше бы найти где-нибудь гостиницу и переночевать. Это реально?

- Думаю, да. Приезжих в городе почти нет, гостиницы стоят пустые, тем более что и цены в них не слабые. Только вряд ли тебе это понадобится. Шарлотта дала мне ключи от квартиры, и если все будет нормально, мы сможем переночевать там.

Ладно, теперь он по крайней мере знал, куда они едут. Лора по-прежнему указывала дорогу, и он сам при всем желании не смог бы повторить путь, по которому они ехали. А потом вдруг лопнула шина, и машина встала посреди улицы.

- Черт возьми, - сказал Герц. Ему было, мягко говоря, неприятно. Они находились на пустынной улице, по бокам тянулись не подававшие признаков жизни коробки обветшалых домов, и ни одного огонька не было видно в их окнах.

- Что с машиной? - тихо и немного испуганно спросила Лора.

- Шина накрылась, - внутренне слегка содрогаясь, Леонид все же вылез из машины, чтобы посмотреть, что можно сделать - домкрат-то он забыл в лесу. Не успев ещё обогнуть автомобиль, он чуть не заорал от неожиданности - из полной тьмы внезапно рядом с ним возникла фигура в огромной и невероятно рваной ковбойской шляпе. Подойдя ближе, неизвестный произнес:

- Гарантия прокисла? Налево хлипко стукало, - после чего ударил ногой по спустившей шине.

- Щавельно, - задумчиво сказал он и ударил ещё раз.

- Кто вы такой? - спросил обалдевший Леонид.

- Тараканы потребляют, - сказал неизвестный, повернувшись к Леониду, Бесчувственно, - и опять засунув руки в карманы и сгорбившись, он пересек улицу и исчез в тени на другой её стороне. Герц пару минут ошарашенно глядел ему вслед.

- Ну, что там? - наконец не выдержала Лора, открыв свою дверь и выглянув наружу.

Герц уставился на недееспособное колесо.

- Плохо дело, - пробормотал он. - Даже не знаю, что предпринять. Что будем делать? Сидеть здесь и ждать, что мимо пройдет человек с домкратом?

- Может быть, пойдем? - предложила Лора. - Тут недалеко осталось. Мне бы не хотелось торчать на улице.

Герц огляделся, прикинул, что к чему, и сказал:

- Пошли, - и сунул пистолет в карман.

Лора повела его по каким-то задворкам. Один раз она остановилась в нерешительности, не зная, какой путь выбрать, но преодолела колебания и пошла дальше. Они шли по темным переулкам, мимо куч мусора, древних, полурасплющенных остовов автомобилей, около которых иногда попадались какие-то оборванцы, сидящие или лежащие прямо на полуразрушенном асфальте, проходили через дворы, поднимались по лестницам. Где-то проходили по подземному туннелю, еле освещенному слабыми лампочками, с трубами, тянущимися вдоль бетонных стен. Лора внимательно глядела под ноги, чтобы не наступить на что-нибудь; она ухитрилась потерять где-то одну туфлю, и шла теперь босиком. Хорошо, что у неё был фонарик (откуда он взялся, Леонид никак не мог понять), и она иногда освещала им дорогу. Несколько раз Герц слышал где-то в стороне одиночные выстрелы, и тогда его рука тянулась к пистолету.

Они шли и шли, и вдруг Лора остановилась, огляделась вокруг и с тревогой сказала:

- Ничего не понимаю. Мы же должны выйти к пруду. Неужели я что-то напутала? Надо было вообще в обход идти, но с той стороны близко к Разбитому Заводу, и я не хотела туда соваться.

Герц зачем-то тоже огляделся.

- Ничего, - сказал он легкомысленно. - Пойдем обратно и найдем, где мы свернули не туда.

- Если бы я точно помнила, где мы шли, - сказала Лора, невесело усмехнувшись.

Перспектива блужданий по ночной темноте мало устраивала Леонида.

- Ну, надо спросить кого-нибудь. Или давай дождемся где-нибудь утра. Наверно, скоро рассвет будет.

- Бог с тобой! Ночь только началась.

- Да? Ну все равно, не блуждать же в темноте. В любом случае я предлагаю попробовать поискать место, где мы можем дождаться утра.

Он говорил так, но вообще-то слабо представлял себе, как это можно сделать.

- Если дождемся, - сказала мрачно Лора.

- Может, тут гостиница какая-нибудь найдется. Ну, я не знаю! Неужели мы действительно заблудились настолько основательно, что ты совершенно не знаешь, куда идти?

Мимо них прошел какой-то человек. Несмотря на то, что из его рта торчала зажженная сигарета, он спросил:

- Покурить не найдется?

Герц машинально засунул руку в карман, убедился, что сигарет там нет, и покачал головой.

- Ну ничего, обойдемся, - сказал мужчина. - Сэ-у здесь не проходил? бросил он вопрос, уже повернувшись и продолжая свой путь.

- Нет, - озадаченно сказал Герц. - Не знаю. Не видел. О! Куда мы хотим попасть? - быстро спросил он девушку.

- Жмуряцкий переулок, - ответила она.

- Слушайте! - крикнул Леонид вслед незнакомцу. - Не знаете, как дойти до Жмуряцкого переулка?

- За угол направо, два квартала, и налево через сквер, - ответил тот на ходу, даже не повернувшись и не замедлив своих шагов.

- По-моему, он наврал, - сказала Лора.

- Но надо пойти, проверить. Все равно больше делать нечего.

- Ой, не нравится мне это, - почему-то она очень встревожилась, и Герц совершенно не мог понять, с чего. - Боюсь я, что-то произойдет.

- Чепуха, - он нагнулся к ней и поцеловал её в щеку. - Все будет в порядке.

- Я чувствую это, - сказала она не слишком убедительно.

- Нет, - заявил Герц. - Пока ты со мной, с тобой ничего не случится. Потому что со мной никогда ничего не случается, как будто всякие злобные силы вообще не знают о моем существовании.

- Ну, так уж и ничего, - недоверчиво сказала Лора. Но Герц заметил, что тревоги в её голосе поубавилось - видно, он своей болтовней все-таки сумел её немного отвлечь.

- Абсолютно ничего, - повторил он. - Ладно, пошли направо за угол и посмотрим, куда придем. Терять-то нам все равно нечего.

Он решительно направился вперед. Лоре ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Они проходили мимо мрачной церкви, выпучившей во тьму черные провалы окон - было в ней какое-то сходство с черепом - когда неподалеку раздалась автоматная очередь.

- Слушай, давай спрячемся, - сказал Герц. - Что-то очень близко стали палить.

Еще одна очередь прогремела чуть ближе. Леонид не стал ждать, что ответит Лора. Он схватил её в охапку и потащил к церкви. Вход в нее, к счастью, не был заделан, и через дверной проем с неровными, как будто обгрызенными, краями, они проникли внутрь храма. На черном фоне ротонды еле видными пятнами выделялось несколько окон, обращенных к небу.

Стрельба приблизилась - теперь она шла уже где-то совсем рядом, на этой же улице. Герц вытащил из кармана пистолет и взвел затвор.

- Пригнись, - шепнул он Лоре. - И к стене прижмись.

И тут кто-то заорал дурным голосом, а затем раздалось цоканье, как будто по улице шла лошадь.

- Лошадь? - удивленно спросил Герц.

Лора ничего не ответила.

Раздался ещё один выстрел, а потом Леонид услышал такой крик, что все внутри у него похолодело, и волосы встали дыбом - столько в этом отчаянном вопле было чудовищного, невиданного ужаса; так мог бы закричать, разрывая рот, человек, увидевший нечто в тысячу раз ужаснее всех ужасов, которые только могут существовать на Земле, вместе взятых. Он мгновенно пропитал всю душу Леонида паническим страхом, и Герца охватило неудержимое желание немедленно бежать куда-то, спрятаться, закрыть глаза, залезть под одеяло, или в конце концов упасть лицом вниз прямо в слой пыли и грязи, покрывавший пол в церкви, лишь бы не дай бог не увидеть того, что только что стало причиной этого безумного вопля, рожденного ужасом, поднявшимся из самых глубин Преисподней. Он чувствовал, что у него от страха отвисла челюсть и трясутся губы. Лора стояла, изо всех сил пытаясь вжаться спиной в стену, и Герц даже в темноте видел, как побелело её лицо. Ее глаза чуть не вылезали из орбит, а руками она зажимала рот, чтобы не заорать. Чудовищный крик не повторялся, стрельба тоже стихла, а затем Леонид вновь услышал цоканье подков по асфальту - звуки не торопясь удалялись, постепенно затихая.

- Что это было? - прохрипел Герц, когда к нему вернулся дар речи.

- Тише! - отчаянным шепотом ответила Лора. - А то о н о услышит и вернется!

- Что о н о? Что? - его страх прошел, и он устремился к выходу, чтобы выглянуть наружу и узнать, что же там все-таки произошло. Но Лора вцепилась в его одежду.

- Стой! Ты куда?! - воскликнула она. - Не надо! Там о н о!

- Да что? Что?! - заорал в полный голос Леонид.

- Это же Смертный Ужас! - сказала Лора, все ещё не отпуская его. Помнишь, тот человек ещё спрашивал нас, не встречали ли мы Сэ-у? Я сразу не поняла, в чем дело, но ведь я знала, что есть здесь такое. О боже, - она отпустила Герца и закрыла лицо руками. - Я так и знала, что Заброшенные Кварталы до нас доберутся. И зачем я тебе столько про них рассказывала! Все ты виноват! И вот, накликали мы на свою головю!

- Что за Смертный Ужас? Что за чушь?

- Это Смертный Ужас, - повторила Лора. - Говорят, что одного взгляда на него достаточно, чтобы умереть со страха! Поэтому никто не знает, как он выглядит. Не ходи, не ходи туда! - она опять схватила его обеими руками.

- Значит, я буду первым, кто его увидит. Да нет его, - сказал Леонид, пытаясь высвободиться. - Он уже ушел.

С трудом оторвавшись от Лоры, он подбежал к дверному проему и выглянул наружу.

- Никого, - сообщил он. - Ушел твой Сэ-у. Я его не вижу.

- Ну подождем хотя бы пять минут, чтобы он ушел подальше, - взмолилась Лора.

- Странно, - сказал Герц, оглядываясь, - тут улица далеко просматривается. А он не мог так далеко уйти. Может быть, он за угол завернул? Знаешь что? - обратился он к Лоре. - Постой здесь минутку. А я добегу до угла и посмотрю. Может, ещё его увижу.

- Нет, что ты! - бурно запротестовала девушка, но Герц, увлеченный своей идеей, отключился и не слушал её. Он сунул ей в руку пистолет, - На, держи на всякий случай. А я сейчас! Мигом! Только до угла, и все.

Он почти бегом кинулся к угловому дому. Не без некоторой внутренней дрожи заглянул за угол, и ничего там не обнаружил. Только одинокий покосившийся фонарь освещал часть мостовой. Леонид повернулся и крикнул:

- Нет там ничего! - и только пойдя обратно, сообразил, что Лоры нет на том месте, где он её оставил. Он подумал, что, наверно, она зашла обратно в церковь, и позвал:

- Лора! Выходи! Идем дальше!

Но никто не отозвался. Герц дошел до входа в церковь и заглянул внутрь, но девушку не увидел. Впрочем, там было темно, как в гробу.

- Лора! - ещё раз крикнул он. Гулкое эхо разнеслось под сводами, и посыпался какой-то мусор. - Ты где? Ты что, обиделась? Выходи, нечего прятаться! Надо идти! Слышишь?

Ничего не понимая и уже начиная тревожиться, он вышел на улицу и опять закричал:

- Лора! Лора! Ты где?!

Все его крики остались без ответа. Он беспокойно огляделся, потом бросил взгляд под ноги и увидел свой пистолет. Он лежал, аккуратно положенный, на половинке кирпича, а Лоры не было.

4.

Собравшись с духом - иметь дело с полицией никогда не казалось ему особенно приятным занятием - Герц поднялся по пяти бетонным ступенькам и вошел в полуоткрытую дверь. Оказавшись внутри, он увидел слева от себя, около входа, дежурного за стеклянной перегородкой и подошел к нему. Тот, продолжая прижимать к уху телефонную трубку, поднял глаза на Герца и вяло произнес:

- Слушаю вас.

Герц обнаружил, что ещё не продумал, какие слова нужно произнести.

- Только что пропала девушка, - сбивчиво сказал он. - Не знаю, что делать. Как сквозь землю провалилась.

- Одну секунду, - прервал его полицейский. Он внимательно прислушивался к трубке, а потом сказал в микрофон: - Терри, алло, Терри, у вас все готово? Да, через десять минут, - затем положил трубку и опять приготовился слушать. Герц, собираясь с мыслями, ещё не успел ничего сказать, как на улице раздался грохот и треск мотоциклетного двигателя без глушителя, и в помещение ввалился, сдирая с себя огромный шлем, какой-то человек. На лбу у него красовалась кровоточащая ссадина. Он подошел к дежурному и сказал:

- Джорди взял их. Сообщи Альфреду, - затем он совершенно оттер Герца в сторону и в ожидании ответа расположился в небрежной позе, облокотившись о стеклянную перегородку и с шлемом под мышкой. Дежурный долго куда-то названивал, а Герц от нетерпения кусал губы и барабанил пальцами по стеклу. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем дежурному удалось дозвониться, но, как понял Леонид из его слов, вовсе не Альфреду, а какой-то Розалинде, которую он просил перезвонить Альфреду.

- Сейчас она ему позвонит, - сказал он мотоциклисту. - Как там Анаксимандр?

- Грозится, что разгонит всех умников в Центральном штабе, когда покончит со Стиллом, чтобы они не лезли не в свое дело.

- Значит, никогда, - заметил дежурный и опять прислушался к трубке. Герц про себя произносил все слова, какие только знал - в конце концов, что за безобразие? Пока он ждет ответа, мог бы и его делом заняться. Это поважнее, чем какие-то Центральные штабы.

- Фарингосепт завтра женится, слыхал? - сообщил мотоциклист. Почему-то они оба заржали.

- Где? - спросил дежурный.

- В "Титанике".

- Ты там будешь?

- Зачем? Майор хочет туда свой отряд отправить, и то только на случай, если Толстый Эдди захочет отбить у Фарингосепта невесту, - и они опять засмеялись. Герц решил, что надо брать инициативу в свои руки и обратить внимание дежурного на свою особу, но тут тому стали что-то говорить в трубку; он поднял палец, когда мотоциклист опять открыл рот, выслушал все, что ему сообщили, и сказал:

- Альфред передает - порядок, пусть все идет по плану. Графнамла ведите сюда.

- Он ранен и помирает.

- Все равно сюда. Мы врачей вызовем. Если он попадет в больницу, сам понимаешь, что от него Ван Рубьюги оставит.

- Да! - мотоциклист кивнул и выбежал прочь.

- Извините. Я вас слу... - вспомнил дежурный о Герце и обратился к нему, но его опять прервали. В помещение с улицы ворвались два парня джинсовые драные куртки на голое тело, кроссовки, браслеты с заклепками на руках, свисающие до самых глаз лохматые волосы - один из них, не переставая жевать резинку, сказал:

- Начальник, булькают, Вилли шуршал до нас.

- Да-да, - ответил дежурный. - Идите к нему. Он ждет. Сто девятая комната, второй этаж.

- Сам крутил, - проворчал парень, и они направились прочь. Но не успели они скрыться, как опять зазвонил телефон, и дежурный вновь оказался занят. Говорил он недолго, но сейчас же стал звонить ещё куда-то. Пока он звонил, вошли двое в белых халатах.

- Где у вас тут раненый? - спросил один, худой черноволосый мужчина с изрезанным глубокими морщинами лицом.

- Сейчас привезут, - ответил дежурный. - Подождите. Пройдите пока наверх, в тридцать вторую. Его туда принесут.

- Черт знает что! - возмутился один из санитаров. - Опять два часа без дела ждать! Вечно так. И зачем его туда нести - грузите сразу в машину - и в больницу.

- Нет-нет, - ответил дежурный. - В больницу его нельзя ни в коем случае. Мы только хотим, чтобы вы проследили, чтобы он не помер, пока его будут допрашивать. Будьте добры, в тридцать вторую. Это быстро. Мы вас надолго не задержим.

- Вы понимаете, что мы - скорая помощь? - заорал врач. - Скорая! Помощь! Мы не занимаемся такими делами! Нас десятки больных ждут, вы это понимаете? Если он действительно ранен и нуждается в помощи, мы должны его забрать в больницу. Вы тут о себе уже невесть что воображаете!

- Вот, прочтите, - скучным голосом сказал полицейский, протягивая ему какую-то бумагу, - Это от Хромли.

Врач брезгливо взял бумагу и прочел. Пока он читал, его лицо все более и более вытягивалось. Наконец он вяло хмыкнул, пожал плечами и, сказав: "В какую, говорите? В тридцать вторую? Пошли, Исав", - молча прошел вглубь помещения. Герц вновь приготовился говорить, но опять не успел. На улице зашуршали шины, и к дому подъехал ещё один автомобиль. Дежурный вылез из-за своей перегородки, выскочил на улицу и поглядел, кто приехал. Вбежав обратно, он тут же принялся куда-то названивать.

- Машина приехала! - заорал он в трубку. - Спускайтесь!

- Сейчас, одну минутку! - крикнул он Герцу. - Буквально минутку, и мы вами займемся! - и он опять кинулся на улицу. Герц подумал, что какие-то тайные силы словно сговорились, чтобы помешать ему сообщить о происшедшем, и лучше всего плюнуть и уйти; может быть, это вовсе не злые силы, а добрые, и все это неспроста, особенно, если вспомнить предубеждение Лоры к полиции. Да и вообще, Герц был уверен, что полиция ему не очень-то поможет. Но надо было сделать хоть что-то! - и ему ничего не оставалось, как сесть на стоявшую у стены под портретом Основоположника скамью, рядом с каким-то щуплым мужичонкой, дремлющим, опустив голову на грудь. Потом из боковой двери вышел полицейский и вывел заплаканную женщину. Она всхлипывала и вытирала глаза насквозь мокрым носовым платком.

- Посидите, пожалуйста, и подождите, - сказал ей полицейский. - И успокойтесь, все будет в порядке.

Продолжая всхлипывать, женщина опустилась на скамью рядом с Герцем и запричитала, ни к кому конкретно не обращаясь:

- Ведь это надо же такому быть! Как небо могло это допустить! Бедный Ренни, он никому никакого зла не сделал! Он даже мухи обидеть не мог! Что же на свете творится?! За что ему такая злая судьба?!

Герц с отсутствующим видом глядел в пространство, сплетя руки на коленях. Он чувствовал себя очень глупо, но понимал, что больше ему некуда идти.

В дверном проеме вновь возник дежурный.

- Заносите, заносите его! - закричал он. - Осторожней, не заляпайте мне тут все!

Несколько человек неуклюже протащили в узкую дверь носилки, на которых лежал окровавленный человек. Во лбу у него зияла дыра, кровью была пропитана его разодранная одежда и простыня, подстеленная под него.

- Стоп, кладите его пока здесь! - скомандовал дежурный. - А то на лестнице с Ауреллием столкнетесь.

- Может, его сразу в морг? - угрюмо спросил один из сопровождающих. Похоже, что никаких показаний он уже не даст.

- Нет, в тридцать вторую! Он нам ещё нужен! - дежурный наклонился над раненым и прислушался, пытаясь понять, дышит тот ещё или уже нет. - Да, похоже, отдал концы... - проговорил он. - Черт, все-таки накапали! Будет теперь весь пол в крови. Ну, где там Ауреллий?!

В это время с улицы вошел ещё один полицейский. За ним Герц с некоторым удивлением увидел "охотницу за мужчинами", в микроскопическом купальнике и босую. Полицейский сказал дежурному:

- Габарит, будь другом, займись этой особой. Она ко мне пристала, а я даже толком не пойму, что ей нужно.

Дежурный обернулся, увидел девицу, и у него перекосилось лицо.

- А, старая знакомая... - еле выговорил он. - Констанция! Какого хрена тебе нужно?

Полицейский, приведший её сюда, немедленно смылся, бросив "охотницу" на дежурного.

- Этот бандит почти успел меня изнасиловать! Я еле успела убежать! громко сказала Констанция. У неё был высокий, чрезвычайно пронзительный голос, от которого немедленно начинала болеть голова.

- Что же это ты так оплошала? - осведомился дежурный. - Выходит, и на вас есть управа?

- Он выбил мне иглу из руки! - ответила она.

- Молодец мужик, - заметил дежурный. - А здесь что тебе надо? Ты что, хочешь, чтобы мы его поймали и отомстили за твою поруганную честь?

- Да ничего мне не надо! Я только здесь посижу до утра. Можно? А то как мне теперь? Мне теперь дальше и идти-то нельзя, обороняться нечем.

- Знаешь что? Шла бы ты лучше отсюда. А то ишь ты, хватает у неё наглости здесь своим делишками заниматься!

- Да нет у меня ничего, нет! - она двинулась к дежурному; тот отшатнулся и чуть не свалился на убитого, споткнувшись о носилки. - Гляди! Хочешь - обыщи! - она развязала тесемки своего псевдолифчика и помахала им перед носом дежурного. - Найдешь иглу, можешь меня ею уколоть! И что тебе? Я тихо посижу в уголке, дождусь рассвета, и пойду.

Дежурный вдруг яростно замахал на неё руками, и в тот же миг грянула траурная музыка. Герц от неожиданности подскочил и, повернувшись, увидел, как несколько человек раскрывают широкие двери в задней части помещения; одна из створок никак не хотела открываться, с упрямым крючком долго не могли справиться, и в конце концов, потеряв терпение, его просто выломали, нажав на половинку двери посильнее. Несколько полицейских в парадной форме вынесли гроб, весь усыпанный траурными венками. На середине помещения гроб был опущен на пол. Затем через распахнутые двери в помещение вошло много других людей, как в полицейской форме, так и в цивильной одежде, и наконец появился, не переставая играть, оркестр. Все сняли головные уборы. То бледнея, то краснея, дежурный отогнал Констанцию к стене. При этом он тщательно старался не дотрагиваться до неё руками.

- Сиди здесь! - вытаращив глаза, шепотом закричал он ей. По-видимому, он ужасно желал, чтобы она исчезла куда-нибудь. Девица села на скамью рядом с Герцем и спящим мужиком. Тот уже давно проснулся от всего шума и, увидев, в каком соседстве оказался, стремительно отодвинулся на самый край скамьи, слегка сжавшись и бросая на девушку настороженные взгляды. Впрочем, было заметно, что его очень интересуют бедра и обнаженные груди Констанции. Решив, что он достаточно на них налюбовался, она стала не торопясь надевать свой бюстгальтер, зачем-то внимательно его оглядывая.

Тем временем к гробу вышел толстый краснощекий генерал и сказал:

- Ну вот, дадим же нашему незабвенному Ауреллию попрощаться с местом, где он прослужил всю свою славную жизнь. Это его последние минуты в этом здании. Дорогой Ауреллий, мы никогда не забудем тебя и твой самоотверженный труд в защиту спокойствия наших граждан!

Пока он толкал речь, дежурный тихо приказал людям, принесшим раненого:

- Давайте, несите его, некогда ждать. Только не перепутайте: наш покойник - этот, а не тот.

Четверо полицейских подняли носилки и стали пробираться через толпу к задней двери. При этом они неуклюже маневрировали, наступая публике на ноги и толкая носилками, и один из них чуть не заехал локтем в лицо Герцу. Дежурный шел впереди, распихивая всех, чтобы освободить проход. Раздался грохот: кто-то из музыкантов, отпихнутый в сторону, выронил свой инструмент. Но несмотря на толкотню, оркестр продолжал играть. Рядом с Герцем и плачущей женщиной оказался некий субъект, который сказал сиплым голосом:

- Какая ужасная потеря! Я сочувствую вам. Потерять такого друга! Вы, наверно, удивлены, но я знаю, как вы дружили с покойным. Он рассказывал мне о вас. Как это трогательно - когда вы вытаскивали его, раненого, из-под гангстерских пуль! Клянусь Идеями, такой преданной дружбы, такой самоотверженности я не встречал в наше гнилое время, когда повсюду предаются забвению и поруганию наши светлые идеалы! Я знаю, вы были у его постели в его последние минуты. Мне рассказывали. Как я вам сочувствую, у меня нет слов, - он очень ненатурально всхлипнул. Хоть он и обращался явно к Герцу, на него во время всей своей речи он почти не глядел. Его глаза все время шныряли по сторонам, чаще всего задерживаясь на Констанции. Та сидела, положив ногу на ногу, обхватив колени руками, и с независимым видом глядела по сторонам. Продолжая глазеть на нее, мужчина достал из кармана стограммовку водки. - Давайте выпьем за упокой его души. Вот только стаканов нет... Ну ничего, - он отвинтил пробку и одним махом вылил в рот всю бутылку, поперхнулся и страшно закашлялся, брызгая на Герца слюной и спиртом. Тут только Констанция подняла глаза и поглядела на него, постукивая босой ногой по полу. Видимо, не найдя в нем ничего интересного, она отвернулась. Своим кашлем мужчина заглушал все звуки, но никто даже не обернулся в его сторону.

- А бедная Джулия! - продолжал мужчина, имея в виду, видимо, плачущую женщину. - Как она убита горем! Я понимаю - потерять такого мужа! Не плачьте, дорогая, - только тут он оторвался от созерцания форм Констанции, подошел к плачущей женщине и положил руку ей на плечо. - Родина вас не забудет. Ваши дети ни в чем не будут нуждаться, государство позаботится о них.

Женщина продолжала плакать, не обращая на его болтовню никакого внимания. Тогда он вытряхнул из своей бутылки в рот последние капли водки, облизнулся и, вдохновленный, собрался сказать ещё что-то, но тут в двери, ведущей на улицу, появился огромный амбал с волосатыми ручищами.

- Долго я ещё буду ждать, мать вашу? - зычно гаркнул он. - Разводят тут речи, понимаешь! Мое время уходит! Повадились хоронить по ночам... - он развернулся и вышел, и было хорошо слышно, как на улице он сказал несколько более крепких выражений. Тут же все засуетились, стали поднимать гроб, но в суматохе уронили его кому-то на ногу, а покойник при этом чуть не вывалился из гроба, забегали туда-сюда и направились на улицу. У двери возникла пробка. Кое-как выбрались наружу, вынесли гроб, цепляя им за все углы и обрывая с него траурные ленты, своротили дверной косяк, но наконец, помещение опустело. Последними, не переставая играть, вышли музыканты. К этому времени Герц уже забыл, зачем он сюда пришел и что здесь делает. Дежурный же прежде всего вспомнил о Констанции.

- Ты ещё здесь?! - напустился он на нее. - А ну марш отсюда, и чтобы я тебя больше здесь не видел!

Девушка даже не ожидала такого натиска. Она от неожиданности прижалась к стене, а потом вскочила (полицейский сразу отодвинулся) и заголосила:

- Как же я уйду! Меня там убьют! Ты что, сам не понимаешь? Мне страшно!

- Убирайся, это не мое дело. А до этого было не страшно?

- Какой ты жестокий! Мне этот тип весь костюм разодрал, все на соплях держится, - она пошевелила ногой, и тесемка на её бедре лопнула. Констанция одной рукой прикрыла свою наготу, а другой схватила уползший кусочек ткани и захныкала, - Ну вот, готово. Как я теперь пойду голой по улице? У тебя нитки с иголкой не найдется, а?

Дежурный, в конец выведенный из себя, махнул на неё рукой и обратился к Герцу:

- Так вы говорили, кто-то похищен?

Он еле сдерживал кипевшую в нем ярость.

- Да, - ответил Леонид, вставая. - То есть не похищен, а просто исчез. Девушка. Я оставил её на несколько секунд, буквально только отвернулся - а её нет. Я просто не знаю, что и подумать.

- Габарит, дай нитку, - продолжала хныкать Констанция. - Небось ведь есть у тебя.

Дежурный совсем изменился в лице и сказал:

- Дам, если ты немедленно уберешься.

- Хорошо, хорошо. Костюм в порядок приведу и пойду.

Полицейский извлек откуда-то и швырнул ей катушку ниток с иголкой. Констанция, больше не стесняясь своей наготы, сняла с себя мини-трусики и стала пришивать оторванную тесемку.

- Идите к капитану Зигвапу, он вами займется, - торопливо сказал дежурный Герцу. - Двадцать девятая комната. Пройдете в ту дверь, подниметесь на второй этаж и по коридору налево. Я ему сейчас позвоню.

Он хотел побыстрее избавиться от Герца - ему и "охотницы за мужчинами" хватало. Он снял трубку с телефона, а Герц отправился в указанном направлении. Он уже подошел к двери, когда она распахнулась, и он чуть не столкнулся нос к носу с группой существ, таких странных, что Леонид еле устоял на ногах от удивления и испуга. Это, безусловно, были люди, но их облик заставил бы содрогнуться каждого, кто увидел бы их. Их было пять или шесть, и все они отличались чрезвычайно низким ростом и тщедущным строением: длинные, чуть ли не до земли, тощие узловатые руки, скрюченные ножки, ребра, выпирающие из-под кожи (это было очень хорошо видно, поскольку все они были одеты в неописуемые лохмотья), уродливые лысые черепа, темно-коричневая морщинистая кожа, имевшая такой цвет то ли от природы, то ли потому что они никогда не мылись; и вдобавок почти все они имели какие-то увечья: у одного вместо глаза выпучивалась отвратительная багровая опухоль, у другого было по семь пальцев на руках, у третьего нос был как будто полуоторван, и из него во все стороны торчали лохмотья мяса и хрящей, у четвертого на боку красовалась незажившая рваная рана, судя по её цвету - неотвратимо превращающаяся в гангрену. И все они были до зубов вооружены и буквально сгибались под весом нацепленных на себя пистолетов, автоматов и винтовок. Они, держась тесной кучкой и бросая по сторонам настороженные взгляды безбровых вылупленных глаз, как разведчики во враждебной стране, каждую секунду ожидающие нападения, прошли мимо Герца и направились на улицу. Леонид долго ошарашенно глядел им вслед.

- Кто это такие? - ошеломленно спросил он у полицейского, вышедшего из двери вслед за странными существами.

- Эти-то? С Разбитого Завода, - сказал тот спокойно; очевидно, он видел их далеко не в первый раз.

"А, те самые "местные", - подумал Леонид. - Не хотел бы я ещё раз встретиться с ними. Мерзость какая! "- сейчас утверждения Лоры о том, что они занимаются каннибализмом, уже не казались ему глупыми сказками.

За дверью обнаружилась узкая пыльная лесенка. Он поднялся на второй этаж, стараясь не наступать на пятна крови и отвалившиеся от траурных венков цветы, и попал в длинный, причудливо изгибающийся коридор, пронизывающий все здание. Таблички на дверях висели в какой-то странной последовательности, вернее, без всякой последовательности вообще, и Герц едва не прошел мимо двадцать девятой комнаты. Дверь слева от неё имела номер 102, а справа - 25. Леонид постучал и нажал на ручку двери. Дверь не открывалась. Тогда он постучал сильнее, и из-за двери донесся голос: "Подождите минутку!" Герц прислонился к противоположной стене - присесть было негде - и стал ждать. Стоять здесь было не очень приятно - коридор освещался лампой дневного света, которая все время мигала, то погасая, то вспыхивая вновь. Герц опять подумал, не лучше ли ему развернуться и пойти прочь. Но он уже столько прождал, можно подождать ещё пару минут и довести дело до конца. Он подошел к двери и прислушался. За дверью бубнили голоса, слов было не разобрать. Тогда Герц принялся мерять шаги на прямом участке коридора между двумя его коленами. Но через некоторое время это занятие пришлось прекратить - в коридоре появились люди, таскавшие на себе кресла двух цветов: черные и коричневые. Кресла были большие и мягкие, обтянутые кожей, но какие-то чрезвычайно неэлегантные и неуклюжие. Тут же суетился низенький мужичок в синем лабораторном халате, распоряжавшийся: "Заносите их в сороковую! Заносите в сороковую! Много там еще? В сороковую, ребята, заносите в сороковую!" Коридор был узкий, и Герцу пришлось прижаться к стене, но все равно грузчики то и дело чуть не задевали его. Они все шли и шли, и Леонид удивился, как такое количество мебели может уместиться в одной комнате. А тем временем появилось ещё несколько человек, которые тоже стали распоряжаться переноской. Теперь кресла носили уже в двух направлениях - взад и вперед, Герц оказался совсем прижатым к стене, и на него то и дело натыкался кто-то из командиров: "Эти в девяносто третью! Эти в сорок четвертую! Нет, давайте их обратно в сороковую. В тридцать шестую ставьте только черные! Только черные, я сказал! Заберите это отсюда! А впрочем, нет, лучше коричневые. Поменяйте их все и ещё два поставьте в сто одиннадцатой". У Герца совсем голова пошла кругом от этой лихорадочной деятельности, но тут дверь в двадцать девятую комнату открылась, в коридор выглянул полицейский капитан, увидел Герца и сказал:

- Вы ко мне? Заходите.

Леонид зашел в кабинет. Здесь, кроме впустившего его капитана, находился какой-то человек в штатском, с орлиным носом и длинным худым лицом. Герц подумал, что его лицо ему знакомо, и сообразил, кто это знаменитый два-три года назад следователь Кибдо, проведший несколько сенсационных расследований, связанных с крупными мафиозными организациями. Говорили, что он нащупал нити, тянущиеся от этих организаций наверх, в правительство и в прокуратуру, и грозился выступить с крупными разоблачениями, чего ему не простили. Его понизили в должности и послали сюда, в провинцию, возможно, с тайной надеждой, что местная мафия сумеет, наконец, его прикончить. Герц никогда не любил его и считал, что обвинения в адрес Кибдо, что он, де, применял недозволенные методы следствия, вовсе небезосновательны: подавляющее большинство следователей страны просто не умело работать по-другому. Поэтому нельзя сказать, чтобы Леонид был обрадован, встретив его здесь. Он снова пожалел, что пришел в полицию, и вспомнил рассказ Лоры на ночном шоссе о том, как работают местные органы правопорядка. Но отступать было поздно.

- Итак, приступим, - сказал капитан Зигвап, когда Леонид сел на стул, и они оказались лицом к лицу, разделенные столом. - Прежде всего, ваши имя и фамилия.

Герц назвал себя. Ни капитан, ни Кибдо и вида не подали, что когда-нибудь слышали его имя. Впрочем, Зигвап тут же спросил:

- Вы из столицы?

- Да.

- Когда приехали?

- Сегодня вечером.

- Место жительства в городе есть?

- Еще нет.

- Но собираетесь где-нибудь останавливаться?

- Посмотрим, - уклончиво сказал Герц. "Нечего ещё и Симона в это дело впутывать" - подумал он.

После чего он назвал свой адрес в столице, и только после этого они, наконец, приступили к делу. Герц сказал, что оставил свою спутницу на пять секунд, буквально только отвернулся от нее, и она исчезла.

- Почему вы считаете, что искать её - дело полиции? - спросил капитан. - Может быть, она просто сама ушла.

- Не могло этого быть, - заявил Герц. - Я обегал всю улицу. А она где-то потеряла туфли, была босиком, и просто не могла бы так быстро исчезнуть.

- А может быть, ей надоело ваше общество, и она спряталась от вас? вставил замечание Кибдо.

- Может быть, - сказал Герц, повернувшись к нему. - Но я не буду спокоен, пока не выяснится, что это именно так.

- Хорошо, - сказал капитан. - Как её зовут?

Тут обнаружилось, что Герц не знает фамилии Лоры. От него потребовали хотя бы описать его внешность. Леонид сделал это, как умел. Сейчас он понял, что даже не помнит, какого цвета у Лоры глаза - не обратил внимания. В конце концов, чтобы внести во все дело хоть немного ясности, он вынужден был рассказать, при каких обстоятельствах они с Лорой познакомились, и что с ними приключилось во время их совместной поездки.

- Значит, вы говорите, что её что-то беспокоило или тревожило, и из-за этого она на ночь глядя отправилась вместе с вами в город, - сказал Зигвап. - Вам не кажется, что её исчезновение связано с этим обстоятельством?

- Может быть. Я просто не знаю, что думать. Если уж с чем-то связывать, то... - Герц пожал плечами и подробно описал всю сцену, предшествовавшую исчезновению Лоры: "Смертный Ужас" и слова девушки о том, что они разговорами о Заброшенных Кварталах накликали беду на свою голову.

- Ну, в таком случае полиции здесь делать нечего, - сказал Зигвап. Заброшенные Кварталы не входят в нашу компетенцию. Вы считаете, что, не послушавшись её совета и отправившись поглядеть на этот "Смертный Ужас", вы тем самым привлекли внимание каких-то злых духов, и они утащили вашу подругу?

- Да ничего я не думаю! - воскликнул в отчаянии Герц. - Я не знаю, что здесь правда, а что нет. С позиций здравомыслящего человека я не верю в ваши Заброшенные Кварталы, то есть не верю в то, что там происходит что-то потустороннее. Или не должен верить. Но факты можно истолковать именно таким образом. А к вам я обратился, потому что не знаю, к кому еще. И если вы говорите, что не можете мне помочь, то... - он поднялся и собрался уходить.

- Подождите, - сказал Кибдо. - Я не знаю, поможет ли это найти вашу спутницу или нет, но ваш рассказ о том, что её что-то тревожило, показался мне интересным с точки зрения тех дел, которые я сейчас расследую. Будьте добры, взгляните сюда. Не узнаете ли вы в ком-нибудь из этих лиц вашу Лору?

Он выложил на стол перед Герцем пару десятков фотографий разных женщин. Фотографии были цветные и черно-белые, хорошие и очень плохие, профессиональные и любительские, в фас и в профиль, одно лицо или во весь рост. Среди них затесалась и фотография одного мужчины. Леонид отложил её в сторону и внимательно проглядел остальные.

- Нет, - сказал он. - Здесь её нет. Разве что эта... - он указал на нечеткую черно-белую фотографию, на которой была изображена женщина в купальнике, полулежащая, упираясь руками в землю. Ее лицо, повернутое в сторону от объектива, было трудно различимо. - Я не говорю, что это Лора, я только не могу утверждать, что это не она.

- Самое интересное, что эту женщину действительно зовут Лора, - сказал Кибдо. - Некая Лора Бертон, любовница Энджела, одного из "крестных отцов" местной мафии. И насколько мне известно, она сейчас прячется от него - то ли поссорились они, то ли она ему изменила...

- Вы хотите сказать, что её похитили люди этого Энджела? - спросил Герц. - Нет, я не могу в это поверить. Она не выглядела как любовница мафиози.

- А вы их когда-нибудь видели?

- Кого?

- Любовниц мафиози.

- Видел. Нет, это невозможно.

- В нашем деле нет понятий "я не верю", "это невозможно". Для меня эти высказывания никакого значения не имеют. А вот если вы расскажете нам точно, с кем и где говорила ваша спутница, мы сможем определить, является ли она тем лицом, которое нас интересует, или нет.

- Лучше покажите мне ещё какую-нибудь фотографию этой Лоры Бертон.

- Других у нас нет. Не достали. Да и зачем она? Если вы скажете "нет, это не она", то это ничего не докажет, поскольку вы уже относитесь к делу предвзято. А если вы сообщите нам все, что вам известно о знакомых вашей спутницы, это поможет нам найти её.

- Чтобы отдать её под суд? Нет уж, лучше тогда и не ищите.

Ему было очень неприятно и даже страшно. Похоже, что он действительно вляпался во что-то серьезное. Пока что его ещё не обвиняют: "Ты сам её убил и спрятал, а теперь строишь невиновного", но это может воспоследовать, знаем мы родную полицию и этого Кибдо. Что Лора - любовница гангстера, он поверить не мог. Это было более невероятно, чем Заброшенные Кварталы. Но в этой стране следствие может, если захочет, доказать все, что ему угодно, и суд послушно вынесет приговор. А теперь, того и гляди, неистовый борец с мафией Кибдо и его обвинит в пособничестве гангстерам, нежелании давать показания и неуважении к следствию. Герц убеждал себя, что Кибдо не осмелится его арестовать - Леонид считал себя достаточно заметной фигурой, чтобы следователь решился на такой шаг. Тем более Кибдо тоже числил себя в стане оппозиционных правительству сил, и по-видимому, дорожил своей репутацией. Но в глубине сознания вертелась мысль - а черт их знает, захотят и посадят. И тогда ни на какой справедливый суд надеяться не придется, потому что вся судебная машина в государстве испокон веков была направлена на подавление неугодных, и ничем другим не занималась. Как посадят его в камеру к уголовникам, так или вешайся, или подписывай все, что тебе дадут, чтобы остаться в живых. А потом судья послушно примет на веру все обвинения, и готово, вся жизнь переломана.

Впрочем, его гораздо больше тревожило, что будет с Лорой, если ещё и полиция заинтересуется ею. Вот уж действительно хотел как лучше, а что вышло... А ведь предупреждали его, дурака, предупреждали! Он думал, как бы получше заявить о том, что все равно о встречах Лоры он ничего не сможет сказать, потому что не запомнил и не понял ничего из этих встреч. И это было правдой. Он не помнил ни имен людей, ни адресов, ни разговоров. Но как сделать так, чтобы даже Кибдо убедился, что ничего он от Леонида не получит? Однако, тут дверь кабинета распахнулась, и внутрь ворвался возбужденный молодой человек.

- Привет, Зигвап! - заорал он. - Я только на одну секунду, совершенно некогда, дел по горло! - он кинул капитану на стол какую-то коробку, повернулся, увидел Герца, удивленно раскрыл глаза, посмотрел, приглядываясь, и сказал: - Боже! Леонид Герц! Какими судьбами вас занесло в наше захолустье? Разрешите представиться - Иван Кейс, - он поклонился, потом схватил руку Герца и принялся энергично трясти её. - Что вы здесь делаете? Как ваше здоровье? Как вам наш город? - засыпал он Леонида вопросами. - А что вы думаете насчет того, чтобы где-нибудь выпить? Пойдемте, а? Я знаю одно местечко...

Герц обалдел от этого могучего натиска, но сообразил, что надо воспользоваться моментом, чтобы сбежать. Капитан и Кибдо тоже, судя по всему, временно утратили способность соображать, ошарашенные потоком энергии, изливающимся из этого субъекта.

- Отлично, - сказал Леонид, вставая. - Это как раз то, что мне сейчас нужно. Всего хорошего, господа.

- Э, постойте, - неуверенно начал Кибдо, но Кейс перебил его:

- Сейчас, сейчас, мы пропустим по маленькой, и он вернется к вам. Не будьте эгоистом, Кибдо! Не вам одному хочется пообщаться со знаменитостью из столицы! - и он вытащил Леонида из кабинета.

Они вышли из дома каким-то черным ходом и уже шагали по темному двору, огибая горы мусора, когда Кейс хлопнул себя по лбу и громко (тихо он, наверно, не мог говорить) воскликнул:

- Черт! И как я мог забыть! Мне же надо... Ну ладно, раз я вас вытащил, нельзя теперь вас бросать. Ну надо же, дырявая башка...

- Что там у вас? - спросил Герц. Он решил, что пора и от этого типа избавиться. - Не беспокойтесь, я нисколько не обижусь, если вы покинете меня и пойдете по своим делам. Вы меня очень выручили, вытащив из кабинета от Кибдо. Я уж и не знал, как мне от него отделаться. Я на вас нисколько не в претензии, ничего лучшего для меня вы сделать не смогли бы.

- Ага, и вас он достал! Он всех достает, и я это всегда утверждал. Но как же, нет, мне, право, ужасно неудобно... Понимаете, этот конкурс красоты... Он должен начаться через пятнадцать минут, а без меня они ничего не смогут. Ох, совсем замучился я с ними, - он вытер лоб, безнадежно поднял глаза к черному небу, и вдруг сказал, - Слушайте, а может, вы согласитесь там присутствовать? Нам как раз хорошо бы ещё одного человека в жюри... Или, если хотите, почетным гостем.

- На конкурс красоты?! Увольте, я такими вещами не занимаюсь. И потом, мне сейчас не до того. Мне бы только найти такое место, где можно посидеть час-другой и собраться с мыслями.

- Идемте, сейчас что-нибудь устроим. А может, все-таки согласитесь, а? Это было бы очень здорово.

- Хорошо, - вдруг согласился Герц. Он представил, как он сейчас останется один на ночной улице незнакомого города, и некуда податься, до утра ещё черт знает сколько, и катастрофическое одиночество... Он чувствовал, что оказаться сейчас на конкурсе красоты после всего, что произошло, было бы почти святотатством - как танцевать на поминках - но перспектива остаться в одиночестве его пугала ещё больше. Раз помимо воли его несет могучий поток, то ничего не остается, как плыть по течению в надежде, что куда-нибудь доплывешь. - Так и быть.

- Отлично! Великолепно! - Кейс прямо запрыгал от радости. - Теперь Рамир не сможет вякать! Тогда скорее - нас ждут.

Он почти побежал вдоль улицы, и Герц последовал за ним. Они прошли пару кварталов, ещё какой-то двор, черный ход, коридор, Кейс распахнул дверь, втащил Герца в комнату, и тот обалдел от неожиданности. Помещение было полно женщин разной степени одетости; одни из них примеряли сверкающие блестками роскошные наряды, другие красились или приводили в порядок прически. При виде входящих мужчин некоторые из наиболее неодетых дам подняли переходящий в ультразвук визг, от которого у Леонида моментально заложило уши. А Кейс поднял руку и примиряюще закричал:

- Тихо, тихо, девочки, все в порядке, мы исчезаем, - он потащил смущенного и обалдевшего Герца через комнату, успевая по пути чмокнуть в щечку или ущипнуть за попку какую-нибудь из, как понял Герц, будущих конкурсанток. Они выбрались в коридор, из которого вышли в просторный полутемный холл, где толпилось много народу. Герц был немедленно кому-то представлен, кто-то его и так узнал, ему в руку сунули бокал с шампанским. Кейс тут же исчез, бросив Леонида на произвол судьбы. К Герцу немедленно пристали две довольно пожилые бабы, изо всех сил молодящиеся, требуя автографов и разных откровений о науках и искусствах. Не зная, как от них отбиться, Герц сделал вид, что страшно заинтересован картинами и рисунками, в изобилии развешанными по стенам холла. Их создателя нельзя было упрекнуть в отсутствии фантазии, но она имела чрезвычайно одностороннее эротическо-инфернальное направление - практически на всех картинах были изображены злобные демонические существа, которые самыми разными образами измывались над едва одетыми женщинами. Тут можно было видеть, как два гуманоидных существа с длинными когтями подталкивают обнаженную даму к краю ямы, на дне которой находилось что-то невнятное с бесчисленными головами, глазами и зубами; у дамы почему-то вид был не особенно испуганный, она даже как-то весьма кокетливо и соблазняюще поводила бедрами и плечами; на соседней картине была изображена ещё одна нагая красотка, сидящая в смиренной позе посреди колец огромного змея, вознесшего над ней голову с широко разверстой пастью; дальше было представлено, как две противные твари с лягушачьими головами расправлялись с очередной неодетой девицей; одна из тварей аккуратно придерживала её своими червеобразными щупальцами, которые заменяли ей конечности, в то время как другая методически обгладывала ногу женщины. Добравшись до очередной картины, на которой некое дьявольское существо готовилось огромным ножом то ли скальпировать ещё одну лишенную одежды женщину, то ли разрезать ей голову напополам, Герц обнаружил сверху большой плакат: "ВЫСТАВКА ХУДОЖНИКА-ГИПЕРТРАНСПРЕЦЕДЕНТАЛИСТА ДОРИМЕДОНТА ЗУММЕРА - ПЕРВАЯ ПОБЕДА СИЛ РАЗУМА И ДОБРА!"

- А, изобеспрецедентный метод, - произнес Герц, вспомнив листовку "Берегитесь инопланетян". - Помню, помню. Победа сил добра, говорите?

- Первая, только первая победа, - сказал кто-то над его ухом. - Борьба ещё предстоит.

Герц, обернувшись, увидел перед собой старого знакомого: толстого мужика, лапавшего потасканную даму на той странной квартире, куда они заходили с Лорой. Оказавшийся рядом Кейс немедленно засуетился:

- Леонид, разрешите вам представить - Маргинал Аллюзиан, издатель независимой газеты "Галактические известия" и спонсор этой выставки.

М. Аллюзиан, кажется, узнал Леонида и сперва посмотрел на него с явным неудовольствием. Но услышав фамилию Герца, произнесенную устами Кейса, он разинул рот и совершил странные телодвижения - раскрыл руки, намереваясь прижать столичную знаменитость к сердцу и одновременно чуть согнул колени, как будто хотел упасть перед ним на колени. В конце концов он избрал паллиатив - взял руку Герца и мужественно стиснул её. Леониду в этот момент он показался ничуть не более привлекательным.

- А где же художник? - поинтересовался Герц.

- К сожалению, не могу вас с ним познакомить - он находится в медитативном гипнотрансе, - отозвался Аллюзиан.

- Где-где?

- В медитативном гипнотрансе.

- Очень интересно. И что же он там делает?

Через секунду Герц пожалел, что спросил это, поскольку его собеседник буквально взорвался и произнес очень много непонятных слов, из которых Герц понял лишь то, что этот самый художник обладает способом телепатически общаться с какими-то высшими сферами и извлекать из этого общения сюжеты для своих творений.

- Ну хорошо, - невежливо прервал Герц поток словоизлияния Аллюзиана. Но при чем здесь победа сил разума и добра? Вот это, что ли - победа? - он ткнул пальцем в мрачную картину.

- Нет, разумеется. Победа - то, что эта выставка наконец состоялась. Сколько её запрещали - под самыми смехотворными предлогами! Какую злобную клевету не распускали про нашего гениального друга! Каких только провокаций не устраивали! Но тем не менее мы добились своего. Выставка - вот, и люди пришли сюда, чтобы приложиться к живительному роднику правдивого искусства! - Аллюзиан широким жестом обвел холл вместе со всей находящейся в нем публикой.

- Да? А у меня как-то сложилось впечатление, что все здесь явились поглядеть на бедра и ножки, - заметил Герц. - Ваш приятель их тоже умеет рисовать, но одно дело - рисунок, а другое - воочию. И все-таки почему победа сил разума? И почему первая? И самое главное - победа над кем?

- Над злом, которое проникло в наш мир и хочет поработить его!

- Не вижу, каким образом эти нашпигованные ужасами картинки могут побеждать зло. Они скорее сами его проповедуют.

Он почувствовал, что почти вывел из себя своего собеседника; но как раз этого Леониду сейчас и хотелось. К его удивлению, Аллюзиан довольно вежливо объяснил Герцу, что зловредные инопланетяне собираются захватить Землю и поработить, а то и просто уничтожить всех её обитателей, но никто об этом не подозревает, и только его друг-художник с помощью своего особенного дара дает людям возможность ознакомиться с теми ужасами, которые их ожидают в недалеком будущем, а это уже существенная победа.

- Вы хотите сказать, что это все вроде как рисовано с натуры? спросил Герц.

- Неужели вы думаете, что такое возможно нафантазировать?

- Да, обычный человек такого выдумать не в состоянии, - только и нашелся что ответить Леонид.

- Это никакой человек выдумать не в состоянии! - воскликнул Аллюзиан. - Только провидческий дар нашего друга...

- А зачем это вдруг инопланетянам понадобилась наша Земля? поинтересовался Леонид.

- Кто знает... Это существа с абсолютно другой психикой, с абсолютно другой моралью - если она у них есть вообще. Возможно, они не считают нас разумными существами. Неизвестно. Но так или иначе, они собираются в самом ближайшем будущем завоевать нашу планету. Они уже создают опорные базы, с которых начнется завоевание, и одна из этих баз расположена в нашем городе.

- Надо полагать, в Заброшенных Кварталах?

- Да.

Этого Герц вынести уже не мог. Он громко сказал подошедшему к ним Реджинальду Агуру, то ли кинорежиссеру, то ли кинокритику - его представляли Герцу, но тот уже забыл его профессию:

- Вот они, плоды брожения умов! С виду все это - безобидные пустяки, но ведь немало найдется людей которые воспримут всю эту чушь совершенно всерьез, тем более что она очень гладко накладывается на ту чепуху, в которую сейчас верят люди.

- Вы считаете это чепухой? - спросил Реджинальд; что касается издателя "Галактических известий", то он был так обижен неверием Герца, что даже не пытался с ним спорить, а ушел в сторону.

- Ну не верить же в это! По-моему, следует считать несомненным факт, что перед великими историческими потрясениями в сознании людей происходит какой-то сдвиг: снижается уровень общественной морали, развиваются эсхатологические настроения, вера в чудеса и нечистую силу, в экстрасенсов и в инопланетян, короче, что-то носится в воздухе, и возникает неуверенность на подсознательном уровне, которая и выливается в неадекватные формы поведения.

- Вы считаете, что у нас что-то должно произойти?

- Разумеется! Только дурак не может видеть этого! Будет что-нибудь как в революцию, а может, и того похуже.

- По-моему, вы слишком пессимистично настроены.

- Это не настрой, это глубокая уверенность, подкрепленная логическими выводами.

- Какими?

Герц не успел ответить; мимо, весь взмыленный, пробежал Кейс. Он орал на ходу своему спутнику, какому-то мужчине с гвоздикой в петлице:

- Я не знаю, что делать! Позвонил Абзац и сказал, что сюда нагрянет Рохар со своей бандой! У него, мол, есть сведения, что я храню порнографию, и он хочет её найти - прямо сейчас, чтобы поднять побольше шума. Этот подонок хочет раскопать ещё одну сенсацию и опозорить меня на всю жизнь! Он ведь сейчас мне все сорвет!

Они исчезли в толпе, а Герц спросил у одного из стоявших рядом:

- Кто такой Рохар?

- А, один тип с телевидения. Борец за справедливость. Любит выводить всех на чистую воду. Неужели вы о нем ничего не слышали? Он же у нас самый знаменитый человек в городе. Знаете его программу "Безвременье"?

- А, что-то такое слышал... Припоминаю.

- Да, он личность выдающаяся. Ага, а вот сейчас вы и лично с ним познакомитесь. Пожаловал сюда.

Герц повернулся и увидел, что, расталкивая толпу, по холлу движется группа людей. В середине её шел оператор, неся на плече телекамеру. Около него находились двое здоровенных молодцов, оберегая его от возможных покушений. Впереди быстрым шагом уверенно шагал человек в черной кожаной куртке с решительным и хищным выражением на лице. Перед ним, спиной вперед, семенил Кейс, пытаясь то ли загородить ему проход, то ли объяснить что-то. Толпа испуганно шарахалась в сторону, многие закрывали лица, не желая быть снятыми и опознанными.

- Ну вот вы, вы хотя бы! - закричал Кейс, хватая Герца за рукав. Будьте свидетелем, пусть все знают, что у меня нет порнографии! Этому типу ничего не стоит подкинуть мне все что угодно, лишь бы опозорить меня!

- Я знаю, что у вас где хранится, - железным голосом сказал Рохар, не останавливаясь, и последовал дальше.

- Черт возьми! - схватился за голову Кейс. - Что он натворит! Идемте, идемте, все станете свидетелями его незаконных действий!

Он устремился следом за Рохаром, который явно направлялся к женской уборной, где уже побывал Герц. Заинтригованная публика повалила следом. "Опять меня куда-то тащат" - подумал Леонид. Рохар действительно одним ударом ноги выбил дверь в уборную и проник внутрь. Кейс с отчаянными воплями, рвя на себе волосы, последовал за телевизионщиками. Изнутри донеслись громкие вопли, визг, шум и треск.

- Без нас обойдутся, - заметил Агур, останавливаясь. Герц последовал его совету. Наружу из двери посыпали полуодетые девушки, некоторые из них наспех неумело завернувшиеся в какие-то простыни и куски ткани.

- Вот! Вот! - кричал внутри Рохар. - Я же говорил! Снимай, Арчи!

- Неправда! - захлебывался в возмущенном вопле Кейс. - Вы не имеете права! Негодяй!

Около Герца оказалась девушка, которая прижимала к груди длинный кусок ткани. Видимо, растерявшись, она не замечала, что её зад выставлен на всеобщее обозрение.

- Девушка, у вас непорядок в одежде, - заметил Леонид.

- Где? - она от неожиданности чуть не выронила всю ткань, но потом увидела, в чем дело, покраснела и, пробормотав "спасибо", попыталась ухватить рукой нижний конец ткани и обернуть его вокруг себя, но при этом тряпка обнаружила тенденцию сползти с её груди.

- Давайте я вам помогу, - предложил Леонид.

- А, это ты, Марго, - сказал Реджинальд. - И ты здесь?

- Да, - ответила девушка. - Господи, я бы глаза вырвала этому мерзавцу!

- Кому? Кейсу?

- Да нет, Рохару. Вечно лезет, куда его не просят. Ну да, мы фотографировались без одежды - но ведь никто не принуждал. А теперь этот гад врывается к нам в уборную. Хорошо, я купальник успела захватить. Будьте добры, загородите меня, пожалуйста, пока я оденусь.

Мужчины отвели её в угол и держали перед ней её тряпку, пока она надевала купальник.

- Знаете что, зачем нам этот скандал? - сказал Реджинальд Герцу. Пойдемте куда-нибудь. Тут это теперь надолго. Все накрылось, это точно. Пойдемте к Эрвину, у него открыто.

- Можно я с вами? - спросила Марго. - Все равно мне некуда деваться, пока они там торчат.

- Ну идем, - сказал тот, критически оглядывая её наряд. - Только ты бы оделась поосновательней.

- Вся моя одежда - там. А я не хочу туда идти. Да ничего, на улице тепло.

5.

- Здорово, Эрвин, - сказал Реджинальд усатому человеку с курчавыми волосами, возвышавшемуся за полированной стойкой; за его спиной громоздилась батарея бутылок с яркими этикетками. - Налей нам чего-нибудь. Это Леонид Герц.

- Очень, очень рад видеть вас у меня! - сказал бармен, пожимая Леониду руку. - Я вас угощаю! А ты чего приперлась? - вдруг резко изменил он тон. Убирайся! Я таких, как ты, не обслуживаю!

- Тихо, Эрвин. Это не "охотница за мужчинами", это наша Марго, сказал Реджинальд, обнимая девушку за плечи. - Я ручаюсь, что она никогда такими делами не занималась. Или все-таки занималась, а? - хитро спросил он.

- Да что вы! - возмутилась Марго. - Никогда!

- Ладно. Поверим. Дай нам вермуту, - сказал он Эрвину. - Сядем, что ли, сюда, - они уселись за столик прямо около стойки, и Герц увидел перед собой некоего человека. Был он мал ростом, едва ли метр пятьдесят, неопределенного возраста - ему можно было дать и десять, и шестьдесят лет с коротенькими ручками и ножками и крупным, покрытым морщинами, лицом. Он был одет в неописуемые лохмотья - штанины и рукава кончались рваной бахромой, свисавшей грязными сосульками. Он взглянул детскими голубыми глазами на Герца и произнес:

- Был Свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез него начал быть и мир Его не познал.

- Это Джери, - хмыкнул Реджинальд. - Не обращайте на него внимания, он тихий.

- И вот, есть последние, которые будут первыми, и первые, которые будут последними, - провозгласил Джери. Он обосновался за столиком и, видимо, никуда не собирался уходить.

Герц огляделся. Помещение было небольшое, хотя не слишком уютное, поскольку его освещал яркий электрический свет. Народу было не очень много, но все же почти за каждым столиком - грубо сделанным, но чистым и с полированной поверхностью - сидело по два-три человека. Леонид промочил горло вермутом и сказал:

- Эти "охотницы за мужчинами". Что-то я все же не понимаю... Кто они такие? Откуда?

- Блаженны плачущие, ибо они утешатся, - изрек Джери.

- Обыкновенные девушки, - ответил Реджинальд на вопрос Герца. - Из разных социальных слоев. Богатые и бедные.

- Я слышал, что они якобы приходят из Заброшенных Кварталов.

- Чепуха! Из Заброшенных Кварталов, конечно, много чего приходит, но они - нет.

- Они что, хотят сделать безопасными ночные прогулки?

- Да нет. Просто у них такое развлечение.

- Развлечение? Н-да... То ли ты убьешь, то ли тебя убьют. Понимаю, сказал Герц.

- Вся наша жизнь такова. Существование Заброшенных Кварталов накладывает существенный отпечаток на все происходящее в городе.

- Когда будет судиться, да выйдет виновным, и молитва его да будет во грех, да будут дни его кратки и достоинство его да возьмет другой, - сказал Джери.

Они сидели прямо напротив распахнутой двери, и оттуда, из непроглядной тьмы, задувал ветер, принося сухую пыль, окурки, и иногда сладко-кислый противный запах гниющих овощей. Полный мрак нарушался только фарами редких автомобилей, проносившихся по улице. Где-то невдалеке раздались автоматная очередь и звон разбитого стекла. Герц вздрогнул. Реджинальд остался невозмутим. В дверь вошел угрюмый детина в шляпе, надвинутой на самые глаза. Эрвин сказал ему пару слов, достал из-под стойки грязный мешок, в котором гремело железо, и вручил его новоприбывшему. Тот вышел и растворился в темноте, а вместо него появились две размалеванные девицы. Они были пьяны и еле держались на ногах.

- Миленький, дай выпить! - грубым голосом сказала одна из них.

- Иди на..., потаскуха, - ответил Эрвин. - Мне тебя в кредит поить надоело.

- На... - так на..., - отозвалась её подружка. Она висела на первой, но сейчас отцепилась от неё и упала локтями на столик, обратив к Реджинальду пьяное лицо, - Мужчина, дайте бедной девочке денег на пропитание, а она даст вам взамен... - но Реджинальд схватил её, поднял на ноги, развернул на сто восемьдесят градусов и толкнул прочь. Ее компаньонка, тверже держащаяся на ногах, поймала её и потащила к соседнему столику, где трое мужчин молча уничтожали бутылку за бутылкой и не пьянели. Девки были приняты в их компанию, и один из мужиков немедленно засунул руку более пьяной шлюхе в широкий вырез блузки.

- Если возможно, да минует меня чаша сия; впрочем, не как я хочу, но как ты, - сказал Джери.

От соседнего столика доносились смешки; одна из девок расположилась в кресле вниз головой; её ноги перевешивались через спинку кресла, юбка задралась, и один из мужиков гладил девку промеж ног. Эрвин громко сказал:

- Трахаться здесь начнете - на улицу выгоню. У меня не бордель.

В ответ одна из девок рассмеялась и произнесла уже совсем пьяным голосом:

- Ну, на чей ... пойти? Идем, миленький, - она поднялась с кресла, потянула одного из мужчин за руку, но не удержала равновесия, грохнулась на пол и взвыла, сначала громко, потом тише, и так и осталась лежать на полу, лицом в пыли, тихонько подвывая. На улице раздались, быстро приближаясь, выстрелы. Герц сунул руку в карман и нащупал рукоятку пистолета. На тротуаре перед дверью появился человек. Он ожесточенно отстреливался, но протрещала автоматная очередь, и человек покачнулся, вскрикнул, выронил пистолет, схватился за пробитый живот и упал; в полукруге света осталась только его нога в ботинке. Потом в двери возник другой - в блестящем черном облегающем комбинезоне и с автоматом в руках. Он потрогал ногой убитого, заглянул в дверь, вошел, выставив дуло перед собой, постоял несколько секунд над все ещё лежавшей на полу проституткой, и хлопнул ладонью в черной перчатке без пальцев по стойке.

- Виски! - потребовал он и, получив стакан, выпил одним залпом. Затем огляделся и сказал, показывая дулом автомата на Марго:

- Что вы с этой шлюхой возитесь? Шлепнуть её, и вся недолга! - он обращался скорее к Герцу, потому что девушка сидела рядом с ним.

- Это не твое дело, - ответил как можно более твердо, но внутренне содрогаясь, Леонид.

Тот хохотнул и сделал вид, будто собирается нажать на курок, потом бросил на стойку несколько монет и вышел наружу, сказав напоследок:

- Увижу её на улице - пристрелю!

Взревел мотор, и мимо двери пронесся набирающий скорость мотоцикл. Леонид выпил рюмку водки, чтобы прийти в себя и погладил побелевшую и сжавшуюся девушку по плечу.

- Весело у вас, - сказал он преувеличенно бодро. - И вам здесь не бывает страшно?

- Я привык, - сказал Эрвин. - Какой смысл жить, каждую минуту думая о смерти? Я и не думаю. А мое заведение пока что пользуется неприкосновенностью, - внезапно в его руке оказался пистолет, и он выпалил в дверной проем. Леонид успел увидеть черное существо, нырнувшее обратно во тьму, которая его и породила.

- Крыса, что ли? - спросил он. - И крысы у вас веселые.

- Да, - подтвердил Реджинальд. - Крысы хоть куда.

- Весь мир сошел с ума, - произнес Герц. - И ваш город тоже. Впрочем, оно не удивительно. Время сейчас такое - сумасшедшее. И лучше не будет.

- Считаете, что будет хуже? - спросил бармен.

- Конечно, будет хуже. Все ещё впереди.

- Но может, все ещё наладится? Ведь есть благоприятные тенденции.

- Да, многое изменилось за пять лет. Но неизвестно, чего больше плюсов или минусов.

- Реформы начались слишком поздно, - сказал Реджинальд. - Мы имеем то, что и должно было произойти благодаря деятельности старой системы.

- Не о том речь, какая чему причина, а о том, что у нас реально существует. Нынешнее руководство просто недееспособно и не в состоянии справиться с ситуацией. Своими колебаниями, нерешительностью и идиотскими указами оно только роет себе могилу, в которой скоро и окажется. В прямом смысле. Тем более верхи настолько погрязли в коррупции, настолько приросли к своим местам, что добровольно никто из них не уйдет, хоть это может стоит им жизни. Только они этого не понимают. Вечное заблуждение власть имущих накануне потрясения - возьмите любую революцию: верхи ни за что не желают расставаться с властью и слепо продолжают идти к пропасти. И в один прекрасный день народу это надоест, и он поддержит какого-нибудь генерала, который скажет: "Не надо вам вашей свободы, если жрать нечего, лучше тогда обратно тоталитаризм." Но дело-то в том, что к старому вряд ли вернется. Экономика уже развалилась, и я не верю, что сейчас можно вернуть жизненный уровень к тому состоянию, в котором он был пять лет назад. А что в результате? Бунт. Боюсь я, ждет нас ещё одна рреволюция.

- Ну и прекрасно! - Реджинальд налил по новой. - Выпьем за революцию!

- Чего тут прекрасного? Любая революция - это грязь и кровь, кровавая грязь и муть, поднимающаяся со дна людских душ и вскипающая на валах истории. Заметьте - во время всех великих потрясений все самое мрачное и темное, что только есть в людях, поднимается наверх и выплескивается наружу. Да от нас первых ничего не останется, захочет победивший народ отсеять из своих рядов слишком умных, и готово. А потом - гражданская война. А что такое гражданская война в ядерной державе, я не знаю и знать не хочу, - Леонид сделал ещё глоток, чувствуя, как пухнет, будто набивается ватой, голова, и продолжил, - Народ наш мрачен и темен. Если нет у нас демократии и свободы - значит, не хочет он её, не заслужил, не дорос. Разрушать он готов, а строить - черта с два, ломать - не делать! Возрастание энтропии, будь она проклята... Вспомните все великие революции - чем они кончались? Разгулом темных страстей, гильотиной, красным, белым, черным и серо-буро-малиновым террором, и причем моря крови проливали обыкновенно самые революционные элементы, и получалось такое, что если бы кто знал, к чему все дело придет, то он ни за что бы эту революцию не начинал! Ну, и потом - неизбежная реставрация. Бузили, бузили, а что толку? Нет, господа, за идеи других не убивают, за идею извольте сами жизнь отдать. А иначе никак нельзя. Идея сама потому что исчезнет.

- И не бойтесь убивающих тела, души же не могущих убить, - сказал Джери.

Герц продолжил:

- Добро, к сожалению, обладает тем свойством, что с первого взгляда оно вроде бы не может победить зло. Потому что когда оно сжимает, так сказать, кулаки, чтобы эффективно бороться со злом, то немедленно перерождается в это же самое зло. Именно поэтому демократию и вообще Светлое Будущее на крови построить невозможно.

- А как же тогда? Демократия все-таки в мире существует, пусть урезанная, но как-то ведь её построили? - спросил Реджинальд.

- А вот не угодно ли самим пострадать за собственные идеи, только так.

- По-моему, вы слишком пессимистично настроены, Леонид, - сказал Реджинальд.

- Нет, отчего же, напротив, я - оптимист, потому что все-таки верю, что в конце концов что-нибудь у людей да получится. И будет Царствие Небесное на Земле.

- Вы так считаете?

- Сейчас я вам попробую изложить свое мировоззрение. Глядите - сейчас вроде бы мир гораздо цивилизованней, чем раньше - всеобщая борьба за права человека, развитая демократия, успехи медицины, культура и компьютеры. Но с другой стороны - две мировые войны, каких не знала история. А одна Хиросима чего стоит - и устроили её, заметьте, граждане самой передовой, самой демократической в мире страны. А Освенцим? Это откуда? А Пол Пот и Папа Док - как они выросли на нашей просвещенной почве? Пол Пот, равно как и небезызвестный император Бокасса, оба, кажется, в Сорбонне учились. Да наше столетие было самым кровавым за всю историю человечества! Прогресс, черт возьми. Эн-тэ-эр. Но вы не заметили, кстати, что прогресс этот приобретает какие-то уродливые, болезненные формы? Взять хотя бы чудовищные, просто пугающие темпы развития. Лет через двадцать, если так дальше пойдет, любая новинка будет устаревать через пять минут после изобретения. И вообще складывается впечатление, что люди строят на Земле эдакую гигантскую Машину, такой сверхкомпьютер, и рано или поздно окажутся бесполезными и ненужными живыми придатками к этому механизму. А все возрастающая и грозящая затопить нас лавина информации? Чем дальше мы идем, тем больше проблем возникает. Побороли чуму и оспу - появился СПИД. Покончили с холодной войной - стали поговаривать о возможной мировой войне по линии север-юг. И ведь в самом деле, прогресс прогрессом, но наверно две трети человечества как жили тысячу лет назад, так и сейчас живут, и не знают, что Земля круглая. Да в конце концов, что происходит с человечеством поднимается ли оно на сияющие вершины цивилизации или готово скатиться в бездонную пропасть войн и насилия? - Герц обнаружил, что орет во весь голос и стучит по столу пустым стаканом. Он помотал головой, чтобы прийти в себя. - Бр-р... Да, и у нас вот... Впрочем, пардон, об этом я уже говорил. Короче, везде плюсы и минусы! Думал я - думал, и решил, что нет у нас ни прогресса, ни регресса, что никуда мы не движемся, а стоим ровнехонько там, где нас Господь поставил в начале мироздания - в нуле, и сумма добра и зла равна нулю, хотя абсолютное количество того и другого со временем прибывает. Теперь посмотрим - а нельзя ли нам все-таки каким-нибудь способом избавиться от зла? Ну, во-первых, сразу видно, что зло без добра существовать не может, равно как и добро без зла. Они - два конца одной палки. Можно ли вообразить палку с одним концом? В каком-то смысле зло есть даже непременное дополнение к добру - потому что добро, бездействующее перед лицом зла, перерождается в него, более того, добро само утверждает себя через борьбу со злом, а значит, зло для того и создано, чтобы добро боролось с ним и существовало через эту борьбу!

"Лихо завернул" - подумал он.

- А мне, - сказал Реджинальд, - честно говоря, все эти разговоры о борьбе добра со злом кажутся неосновательными. Несерьезно, знаете, все это звучит. То ли потому что эта тема уже сильно затаскана...

- Да, я понимаю, - сказал Герц. - Более того, могу сам сказать, что от подобных разговоров очень сильно несет морализаторством - вот уж чего терпеть не могу! Но так или иначе, а я просто не нашел более удачных терминов. Не хотите принимать мою концепцию, я не настаиваю. Это мои сугубо личные идеи, мой собственный предмет веры - а я большой эгоист, надо вам сказать - до которого я дошел после многолетних размышлений, и к которому меня привела, в общем-то, вся моя жизнь, все, что я в ней наблюдал и испытал. И надо в точности повторить мой жизненный путь, чтобы думать так же, как я.

- Да, ну а как же с царствием небесным? - напомнил Реджинальд.

- И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с нами; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.

- Аминь, - Леонид подождал, пока Джери закончит цитату, и сказал:

- Ну-с, тут дело обстоит так. Если мы все-таки хотим уничтожить зло во что бы то ни стало, нам остается только проаннигилировать его с добром, и по-видимому, этот процесс и будет тем, что принято именовать Вторым Пришествием. Что там произойдет, я даже не представляю. Иоанну это однажды показали, но он, конечно, толком не сумел описать ничего из того, что увидел, и действительно - сможет ли человек из первого века от Рождества Христова составить адекватное описание, скажем, поездки на метро? Не зря же у Иоанна то и дело попадаются фразы типа "и видел я нечто, подобное тому-то и тому-то". Например, был у него пассаж про "как бы стеклянное море, смешанное с огнем". Как можно идентифицировать этот потрясающий образ? Короче говоря, предстоит что-то грандиозное, возможно, сопровождаемое полным исчезновением материи как носителя зла. Я считаю, что понятия добра и зла присущи только нашей, материальной жизни. В потустороннем мире, я полагаю, и без них обходятся. Короче, пришел я к выводу, что Страшного Суда все-таки не миновать, как бы мы ни надеялись на прогрессивное развитие человечества в этом мире - всякая там победа науки, всеобщая демократия, исчезновение физического труда и так далее. Не знаю, может быть, я легко поддаюсь внешним воздействиям и мое настроение меняется вместе с окружающей обстановкой, но сейчас, глядя, в какую пропасть мы катимся, я думаю, что никакого прогресса нет и не будет. Техника - это хорошо, но вся суть в том, как её использовать - если ею завладеют темные силы, все получится очень погано. Техника как бы усиливает тенденции, присущие тем, кто ею распоряжается. А тенденции неблагоприятные - наверно, в полном соответствии с моей теорией каждое новое завоевание разума будет сопровождаться новой вспышкой зла и насилия. А мы прожили сорок лет без войны и думаем, что так оно будет и дальше. Как же! То, что было - ничто по сравнению с тем, что будет! Все нам ещё предстоит - и мор, и глад. Все великие потрясения ещё впереди. Да и вообще, - Леонид понизил голос, как будто доверял собеседникам величайшую тайну, - я думаю, что Страшный Суд уже начался и идет.

- Как?! - воскликнул Реджинальд. - С какой стати!

- Да вот, пришло как-то в голову. Я же говорю, не следует понимать слова Иоанна буквально - он же то, что видел, описывал теми образами, которые были ему известны. Это как если кто-нибудь попытается говорить по-китайски, не зная звуков языка. Китаец такую речь вряд ли поймет. Например, возьмите вот это место - "И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая ветром, роняет незрелые смоквы свои". Что, здесь имеется в виду бомбардировка? Артобстрел? Страшный Суд, может быть, уже начался и идет, только никто этого не замечает. Все ждут его в каких-то сверхъестественных формах, а собственно, почему? И почему думают, что все это произойдет в один день? Это процесс долгий, только никто Апокалипсис не удосужился толком прочесть. Там же сказано: сначала был этот самый звездопад, потом, э-э, семь ангелов трубили в трубы, отчего проистекали всяческие бедствия, и было это все не сразу, потому что, скажем, некоей саранче дано было мучить людей пять месяцев. Там где-то в промежутке было то есть будет - наложение печатей на сто сорок четыре тысячи человек, а затем ожидаются еще, например, какие-то язычники, которые будут сорок два месяца, то есть три с половиной года, попирать Святый Город. Но произойдет переворот, и их сменят два Свидетеля Божии - по-видимому, крайне неприятные типы, потому что, после того, как они будут там пророчествовать около тысячи двухсот дней, их в результате очередного переворота прикончат, и народ будет этому весьма рад. Потом появится зверь с семью головами, которому будет дана власть тоже на три с половиной года.

Реджинальд слушал Герца внимательно, Джери блуждал взглядом в пространстве, а Марго так и уставилась Леониду в рот. Она робко спросила:

- Это тот, которого номер 666?

- Нет, это другой, который действует со всею властью первого зверя и заставляет поклоняться первому зверю - типа его заместитель. Или и. о., не знаю. Ну там ещё много всего происходило, но наконец, Ангел, сходящий с неба и имеющий ключ от бездны, берет дракона, змия древнего, который есть, прошу заметить, диавол и сатана, - он поднял вверх указательный палец, - и сковывает его на тысячу лет. А потом, когда эта тысяча лет окончится, сатана будет освобожден из темницы своей и попробует взять реванш, но будет ввергнут в озеро огненное и серное, и будет мучиться и день и ночь, и во веки веков, аминь. После чего произойдет собственно Страшный Суд - судимы будут мертвые сообразно с делами своими и все такое. Итак, от начала всех этих безобразий до ареста сатаны пройдет не менее десяти лет - и потом ещё тысяча лет, о которых вообще ничего не говорится, и только потом мы - те из нас, кто пройдет конкурсный отбор - увидят новое небо, новую землю и все такое. Я, конечно, далек от мысли верить в каждое слово этой древней фантастики, но факты говорят, что мы имеем наступление новой волны мрака и сил зла, перед которой все, что было прежде - ничто.

- И идет она из нашего города, - добавил Реджинальд.

- Чепуха! При чем тут ваш город!

- А вы знаете, что говорят по поводу наших Заброшенных Кварталов? Что там на поверхность Земли выходит шахта из ада, и что там обосновался ваш сатана собственной персоной, готовя наступление сил зла на мир точь-в-точь, как вы говорите.

- Истинная правда, - подтвердила Марго. - В центре сидит сатана и воет по ночам. И всякую нечисть в город засылает.

- Кто из нас обличит меня в неправде? - подал голос Джери.

- Да нет, нет, - раздраженно сказал Леонид. - Все вы тут помешались на своих Заброшенных Кварталах! Просто идет обыкновенное наступление энтропии на порядок.

- Энтропии? Думаете, я знаю, что это такое? Все говорят про энтропию, но никто не потрудился объяснить, в чем она заключается.

- Это элементарно. Попросту говоря, энтропия - это степень беспорядка в системе. Вообще-то термодинамика определяет её совсем по-другому, но для популярного объяснения сойдет и такое. Но главное её свойство - в закрытой системе она неизбежно возрастает, стремясь к некоему максимуму. То есть беспорядок имеет тенденцию к победе над порядком. Вот здесь у вас разупорядоченная область неудержимо наступает на упорядоченную. Конечно, и это можно рассматривать как наступление сил зла.

- Вы персонифицируете зло?

- Как раз наоборот. Это вы верите в дьявола. Я-то как раз считаю, что зло принципиально безлико, мертво, и для своего существования ни в каких дьяволах не нуждается. Зло - это свойство мертвой материи, да если хотите, энтропия - это зло, а зло - это энтропия. Почему? Да поглядите хотя бы на признак "ломать - не делать". Его можно так же легко применить к энтропии и к проявлениям зла; хорошее совершить сложнее, чем плохое, беспорядок создать легко, а порядок навести трудно. Во-вторых, что такое жизнь? Это борьба порядка с энтропией, самоупорядочивающаяся, точнее, самоподдерживающая порядок система. Она черпает энергию от солнца и за счет её поддерживает себя в более-менее упорядоченном состоянии. Когда человек или любое живое существо умирает, энтропия овладевает его телом и превращает сложнейший саморегулирующийся механизм в прах, в ничто. А отчего все зло на Земле проистекает? Не от того ли, что люди боятся смерти, не зная, что ожидает их после нее, и стремятся от жизни урвать побольше удовольствий, более того, чтобы продлить жизнь на ничтожные мгновения, многие сплошь и рядом отправляют в мир иной ближних своих. А добро как раз и начинается, когда презрев возможную смерть, делаешь что-нибудь эдакое хорошее-благородное... Из чего я делаю вывод, что все зло проистекает от наличия энтропии, а так как энтропия присуща материальному миру, значит, зло присуще материи, и, оставаясь в материальном мире, от него нельзя избавиться. Не знаю, зачем Богу это понадобилось, но он создал мир таким, какой он есть, и к чему все это, мы, наверно, узнаем, только когда попадем на тот свет. Мне иногда кажется, что все эти тайны бытия - почему мир устроен именно так, в чем смысл жизни и все такое - это что-то исключительно простое, но увы, мы как бы видим фрагменты узора, ползая по нему, но не можем понять весь узор - для этого нам надо подняться вверх и окинуть взглядом всю картину. Это что-то очень простое и в то же время абсолютно нам недоступное; как не может четырехмерный предмет существовать в трехмерном мире, так и понимание этой тайны не может вместиться в наш разум. Наши мозги очень ограниченны. Мы как бы разглядываем тень и тщимся получить полное представление о предмете, её создающем.

Герц чувствовал, что его язык работает отдельно от него, и он уже начал утрачивать контроль над тем, что говорит - как будто сидит в стороне и наблюдает, как некто от его имени тарахтит без умолку что-то очень интересное, но крайне запутанное и никому, кроме самого говорящего, не понятное - несмотря на то, что его язык с трудом ворочался во рту, и надо было приложить существенное усилие, чтобы заставить его выталкивать наружу слова. Он выпил ещё стакан, чтобы промочить глотку. Марго, сидя рядом с ним, уперлась своей ногой в его щиколотку, и от места прикосновения у Леонида по ноге шел как будто электрический ток. Но Герц и не думал убирать ногу - ему это было приятно.

- Вы верите в тот свет? - спросил Реджинальд.

- Я не верю, я думаю, что он существует. И вот почему. На мысль о существовании того света наводит эфемерность земного существования - все проходит, все не вечно, все одолевается энтропией. Дружеские связи распадаются, любовь проходит, музыка надоедает, счастливые моменты не повторяются, в конце концов все стареют и умирают, и вообще все хорошие начинания рано или поздно паршивеют. Материя гораздо более эфемерна, чем дух. А крошечные толики счастья, выпадающие иногда в этом мире на нашу долю - не являются ли они слабыми отблесками того, что ожидает нас на том свете? Если того света нет, и души нет, то зачем нужен разум? Как средство выживания? Но амебы тоже прекрасно живут уже много миллиардов лет.

По улице с ревом пронеслась колонна машин.

- Гангстеры поехали кататься, - сказал Реджинальд. - Они так всегда, на куче черных лимузинов.

Потом из глубины Заброшенных Кварталов понеслись тяжелые ритмичные удары. Дом вибрировал в такт им, дрожали, звеня, бутылки у Эрвина в шкафу, расплескивалось спиртное в рюмках.

- А это ещё что? - спросил Герц апатично. Он чувствовал себя ужасно пьяным.

Реджинальд сказал:

- Весьма заурядное явление, его даже не называют никак. Ну, скажите, если не дьявол, то кто же ещё производит эти звуки?

- Кто-то производит. Но почему непременно дьявол?

- Ну, пусть инопланетяне.

- Еще лучше. Нет, уж лучше дьявол.

Повернув глаза к двери, он увидел, что в помещение из темноты ночи вошли, держась за руки, две маленькие фигуры. Это были двое детей - мальчик и девочка; мальчику было, пожалуй, лет девять, девочке - лет двенадцать, но они были почти одного роста. Только странное, не по-детски серьезное выражение их больших глаз сбивало с толку, и возникала мысль, что они гораздо старше. Они были одеты в ветхую, но чистую и аккуратно починенную одежду. Почти бесшумно, все так же держась за руки, не говоря ни одного слова и даже не раскрывая ртов, они прошли по всему залу, задерживаясь у каждого столика и оглядывая сидящих своими пугающе серьезными немигающими глазами.

- Кто это? - тихо спросил Герц. Ему стало страшно и странно, как будто посреди жары кто-то окатил его ведром холодной воды. Секунду спустя он понял, что больше всего поразило его в облике этих детей: их взрослые, широко раскрытые глаза ни разу не мигнули.

- Ночные дети, - сказал Реджинальд. Дети подошли к стойке, и Эрвин взял их за руки, отвел за стоящий в углу столик и поставил перед ними тарелку с какой-то едой. Молча и бесшумно дети стали есть, аккуратно подбирая крошки.

- Появляются из ночи, как из тьмы выныривают, - рассказывал Реджинальд. - Приходят, съедят что-нибудь и, ни слова не говоря, уходят опять. Никто не знает, кто они и откуда. Одни в лохмотьях, другие в приличной одежде. У них только у всех взгляд один и тот же - по нему их и узнают.

- Да, - сказал Герц. - В их взгляде запечатлен весь ужас ночи.

Он хотел сказать всего лишь парадоксальное замечание, но сказав, понял, что был совершенно прав, и его даже передернуло. Сейчас ему казалось, что ничего более непонятного и пугающего, чем эти дети, он до сих пор в городе не видел.

Несколько минут он молчал, вслушиваясь в звуки ночной жизни - где-то вдали опять выстрелы и сдавленный вопль - потом снова взглянул в тот угол, где сидели "ночные дети" - но их там уже не было. Они ушли и исчезли во мраке так же бесшумно, как и появились. Осталась только тарелка, вылизанная до блеска, так что казалось, что с неё и не ел никто. Он ещё помолчал, а потом сказал:

- Значит, вы определенно считаете, что у вас здесь находится центр мирового зла? Ну что же, может быть. Только нет дьявола никакого. Это все она, энтропия поганая - всю жизнь она меня преследует. Общество распадается, город распадается, мир распадается. И нет никакого выхода. Переделать уже невозможно, настолько все прогнило, а разрушать - только хуже будет.

- Так может, лучше - разом, чем медленно подыхать?

- Не знаю, не знаю... Неохота ведь. Всегда остается надежда, что все обойдется. Хоть ещё год-другой пожить в относительном спокойствии. Я конченный человек. В прошлом только мерзость и кровь, а будущего не существует... Видеть, как на тебя надвигается волна мрака и осознавать, что ничем не сможешь её ни остановить, ни задержать! Зачем тогда рыпаться, что-то делать, о чем-то мечтать, чем-то рисковать? Никогда мы этого не узнаем - это вне нашей компетенции. Не хотел быть агностиком, да жизнь заставляет.

На него напала такая черная меланхолия, что хоть вешайся. Он привалился к плечу девушки.

- Ой, осторожнее! - воскликнула она. - Вы порвете мне купальник!

- Зачем тебе купальник? - спросил Реджинальд. Он, кажется, тоже находился в последней степени, и навалившись грудью на стол, с трудом боролся со своими съезжающими к переносице глазами.

Герцу внезапно стало весело.

- Ты не понимаешь, - сказал он. - Купальник, - он взялся двумя пальцами за край лифчика девушки, - вещь гораздо более развратная, чем нагота; вроде бы он и скрывает все, но на самом деле только привлекает к дамским прелестям внимание. Особенно когда он вот такой маленький узенькая полоска яркой ткани, и из-под края её уже что-то выглядывает. Трудно отказаться от искушения, оказавшись рядом с девушкой в купальнике, не попытаться снять его, - он сделал вид, что хочет привести свою угрозу в исполнение. Марго легко шлепнула ладонью по его пальцам, а Джери вдруг выдал:

- И держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства её.

- Что за намеки! - возмутилась девушка.

- Он же дурачок, - стал успокаивать её Герц, обняв её и гладя ладонью по её руке. - Он сам не понимает, что говорит. Не обращай на него внимания.

- Слушай, а почему мы не выпили на брудершафт? - произнес, с трудом поднимая голову, Реджинальд.

- Ну давай выпьем, но по очень маленькой. Я, знаешь ли, ещё не собираюсь падать под стол. Мне охота переночевать где-нибудь в цивилизованном месте. Кстати, тут гостиницы где-нибудь поблизости нет? спросил он, повернувшись к Эрвину.

- Есть. За углом, на Бульдозерной улице. Называется "Эврика", ответил Эрвин.

- Как раз то что надо!

Ночь казалась бесконечной. Джери спал, положив голову на стол. Герц изо всех сил боролся с осоловением. На улице шуршал мелкий дождь, прибивая пыль, и его капли серебрились в свете фар проезжающих мимо машин. Леонид поглядел на часы, в очередной раз убедился, что они не работают, и сказал тихо:

- Пойдем, детка?

Марго кивнула, и он поднялся, чувствуя, что тело слабо слушается его и плохо держат ноги. Джери внезапно открыл глаза и сказал:

- Из них пять было мудрых, и пять неразумных. Неразумные, взяв светильники свои... - но даже не закончив фразу, он зевнул и вновь опустил голову на руки.

6.

- Холодно, - сказала Марго, когда они вышли на улицу, и обхватила голые плечи руками.

- В какую сторону гостиница? - спросил Леонид. - Туда? Ты куда идешь?

- Надо сходить забрать платье. Ой, да не стой же. Холодно, - она быстро пошла вдоль улицы.

- Подожди, сейчас... - Леонид стал снимать с себя пиджак. И в этот момент, промчавшись мимо Герца, на тротуар влетела большая машина, сшибив покатившийся с грохотом железный мусорный контейнер. Леонид успел увидеть перекошенное от ужаса белое лицо девушки и её руки, инстинктивно выброшенные вперед. В желтом круге света на стене дома вверх взметнулась огромная тень, раздался крик и глухой стук. Машина, скрипнув тормозами, остановилась, и из неё выскочил человек с бритым круглым черепом. Он подскочил к сшибленной девушке и ударил её ногой.

- Попалась, стерва! - заорал он и, повернувшись к машине, сказал, Шеф, она ещё жива! Разрешите, я ею потом займусь?

- Валяй! - донесся из машины голос.

Все произошло так быстро, что Герц только сейчас вышел из оцепенения. Он бросился к бритоголовому и закричал:

- Убийца! Что ты с ней сделал?!

Тот повернулся, и Леонид увидел его глубоко посаженные глазки под массивными надбровными дугами и пухлые губы; на его шее болталась золотая цепочка с крестом, а голые руки покрывали наколки. Он ощерился и сказал тонким голосом:

- Так, а ты чего тут расшумелся? Самый крутой, да? Увел девчонку от шефа и ещё права качаешь? - он начал угрожающе надвигаться на Герца, но тот, совершенно потеряв инстинкт самосохранения, петушился и кричал:

- От какого шефа? Что за бред? Совсем сбрендили?!

- Что тут происходит? - раздался голос позади Герца, и он резко обернулся. За его спиной стоял невысокого роста человек, выглядевший как преуспевающий дантист или советник президента - хороший, безукоризненно сидящий костюм, из рукавов торчат ослепительно белые манжеты; свои глаза он прятал под большими темными очками; у него был тонкий нос, густые усы и впалые щеки. Ему было лет сорок-сорок пять. Рядом с ним, чуть поодаль, стояли ещё двое - плотный крепыш, подстриженный ежиком, и высокий, с абсолютно невыразительным лицом, которое невозможно узнать через пять минут после того, как увидишь. - Что вы подняли скандал? Идите себе мимо, как шли, и не задавайте лишних вопросов, - у него был сладкий бархатный голос, в котором, однако, прорезались властные нотки.

- А вы кто такой? - набросился на него Герц. - Думаете, что если у вас "кадиллак", можете безнаказанно сбивать людей?!

- Тише, без эмоций. Я - Энджел.

- Кто?

- Энджел, - повторил тот скучным голосом.

- Энджел? - Герц мгновенно протрезвел. Он вспомнил разговор с Кибдо, и тут же странные слова про уведенную девчонку обрели совершенно явственный и зловещий смысл. Неужели Лора действительно была его любовницей, и за ними двоими все это время следили?

- Шеф, он, - бритоголовый бандит ткнул пальцем в Герца, - был с этой блядью, которая от нас улизнула. Я приставил к ней Аусвайса, велел, как ихний конкурс кончится, тут же - волосы на кулак наматывать и в машину тащить. И все равно не доглядел, паскуда.

- Ладно. С Аусвайсом поговорим, - пробормотал Энджел. Он еле заметно кивнул, его подручные заломили Герцу руки, и он от боли едва не потерял сознание. Тут же его обыскали и отобрали пистолет и документы.

Герца запихнули в машину. Он оказался в отделенном от водителя перегородкой из темного стекла салоне, обитом мягкой кожей, где запах дорогих духов перемешивался с табачным дымом. Энджел сел слева от Герца, а человек с невыразительным лицом - справа. Леонид увидел, что бритоголовый прошел мимо машины, держа сбитую девушку на руках; её тело неестественно изогнулось, голова с открытым ртом свешивалась почти до земли. Сзади хлопнула крышка багажника, бритый сел на свое место рядом с водителем, лимузин скатился с тротуара и поехал дальше.

- Что вы с ней сделаете? - проговорил Герц; его горло пересохло, и из него вырвался только хриплый шепот.

- Я? - спросил Энджел. - Ничего. Я подарил её Муги. Ну, а он-то что-нибудь придумает. Он у нас парень с головой, изобретательный... А ты все увидишь. Можешь не беспокоиться, я позабочусь, чтобы ты поглядел на это зрелище. Ты у меня не заскучаешь.

Леонида трясло; он чуть не сходил с ума при мысли о том, какие изощренные пытки уготовила ему и девушке эта банда. Он был уверен, что жить ему осталось немного, и почему-то подумал, что такой исход окажется логическим концом этой сумасшедшей ночи. Но он тем не менее ещё нашел в себе силы спросить:

- А где сейчас Лора?

Он был абсолютно уверен, что его спутница не имеет ничего общего, кроме имени, с любовницей гангстера, и её исчезновение не связано с ними, но хотел использовать малейшую возможность получить о Лоре какие-нибудь сведения - а вдруг все-таки Кибдо прав?

В тот же момент Энджел ударил его по щеке и закричал:

- Никогда не упоминай имени этой потаскухи, если хочешь остаться живым!

Успокоившись, он спросил:

- А откуда, собственно говоря, ты о ней знаешь?

- Мне рассказывал о ней Кибдо.

- А, этот мозгляк! - сказал гангстер пренебрежительно, но похоже, задумался. - Ты, что ли, с ним знаком?

- Да, - сказал Герц.

- Можешь передать ему привет, как встретишь. Он будет очень рад.

- Обязательно передам, - пробурчал Герц.

Неожиданно дома куда-то пропали, и улица превратилась в дорогу, проходящую в выемке между двух сливающихся с темнотой склонов; машина то и дело проезжала под пересекающими выемку трубопроводами. С труб, уложенных в два, а то и три ряда, свисали лохмотья фольги, поблескивающие в отсветах фар. Несмотря на то, что окна лимузина были плотно закрыты, в кабину через все малейшие щели проникала пыль. Она скрипела на зубах, от неё першило в горле и чесалось в носу, а на пальцах оседал тончайший серый налет, сбивающийся при попытках его стряхнуть в грязные комки. На одном из трубопроводов болтался обрывок длинного плаката. Герц успел разглядеть поблекшие буквы: "...вой подвиг"

Затем они оказались у огромной коробки недостроенного цеха. На его углу горел прожектор, освещая зачем-то стоявший около полуосыпавшейся со временем траншеи трактор с подъемником, с которого свешивались канаты, зацепленные за лежащую на земле трубу; чуть дальше целый штабель таких же труб лежал на земле, тщетно дожидаясь, когда их уложат в выкопанную канаву. Обогнув цех, машина остановилась.

- Выходите, - приказал Энджел.

Он вылез сам и выпустил Герца. Человек с незапоминающимся лицом встал у Леонида за спиной. Герц увидел, что они находятся на краю огромной песчаной воронки; вниз уходила колея, спускаясь на дно, разглядеть которое не было возможности. Воздух был сухим и горячим, как будто прокаленная до полной безжизненности земля отдавала накопленный за много лет жар. Неподалеку стояло ещё несколько машин, и прохаживались люди, большей частью вооруженные. Некоторые, оказавшиеся вблизи, подошли и почтительно поздоровались с боссом.

- Муги, покажи господину Герцу, что ты сделаешь со своей добычей! крикнул Энджел. - Он очень интересовался!

Муги подошел к багажнику, открыл его и одной рукой достал из него и бросил на землю девушку. Она застонала и открыла глаза. Из уголка её рта сочилась черная струйка крови. Ее тело было вывернуто, как резиновое, весь правый бок превратился в кровавый бесформенный синяк, и обломки ребер выпирали наружу, чуть не прорывая кожу. Левые рука и нога тоже были сломаны. Бандит наклонился над девушкой и сорвал с неё купальник. Герц почувствовал, что у него подкашиваются ноги, и ко рту подступает тошнота.

- Глядите внимательно, - сказал Энджел, - не упустите ни одной подробности! Больше вы такого нигде не увидите!

Муги поднял ногу в тяжелом ботинке и изо всех сил ударил девушку в бок. Она слабо вскрикнула и закатила глаза. Герц не мог этого выдержать. С криком "Мерзавцы!" он бросился вперед. Но Муги небрежно взмахнул рукой, ударил его по зубам и откинул назад. Невыразительный человек поймал Герца и заломил ему руки.

- Держи его крепче, Сэм, - приказал Энджел.

Муги ударил Марго ещё раз, но она не издала ни звука. Бандит нагнулся, поглядел на неё и заорал:

- Подохла, мать её и перемать, сука, стерва! - и на мертвое тело обрушился град ударов, под которыми оно быстро теряло свои очертания. Энджел зевнул и сказал:

- Ну, это уже неинтересно. Жалко, не получилось зрелище. Ну ничего, сейчас будет развлечение позабавее.

Герц держался на ногах только потому, что его держал Сэм; его мутило как с тяжелого похмелья, ноги не чувствовали земли, и сознание витало где-то в стороне от тела. Он с трудом выговорил:

- Никуда я не пойду.

- Пойдешь, куда ты денешься, - сказал Энджел, ударив его по лицу. Герц почувствовал, что ему с хрустом выворачивают руки, земля под ногами поплыла куда-то вбок, и его вырвало. Энджел сплюнул и сказал:

- И ты ещё осмеливаешься возражать мне? А если с тобой так, как с твоей подружкой - не желаешь попробовать, а? Ха-ха! Пошли! - он зашагал вперед. Герца, подталкивая в спину, повели за ним. Леонид еле переставлял ноги.

Они спустились по склону гигантской воронки, дно которой было завалено металлоломом, мотками проволоки, старыми автомобильными кузовами, разломанными бетонными плитами, горами битого стекла и кирпича, гнилыми досками, ржавыми корпусами электродвигателей, сгоревшими трансформаторами и черт ещё знает каким хламом. За полосой мусора поблескивала какая-то маслянистая жидкая поверхность, протянувшаяся до смутно видневшегося в темноте другого края воронки. Заливаясь в углубления между песчаными барханами, она образовывала причудливые языки. Над поверхностью жидкости торчали накренившаяся кабина и задние траки полузатонувшего в луже бульдозера. Когда со стороны водоема подул ветерок, у Герца начали слезиться глаза, а на языке появился металлический привкус.