Сказка №67

В этот день ни в стране, ни при дворе ничего примечательного не случилось. Вчерашнее прилюдное исполнение государем псевдостихотворного лжеэпоса о якобы Гайавате столь угнетающе подействовало на умы, что вторые сутки все слышавшие его были слегка не в себе. Его величество ходил с прибитым виной лицом, вздыхал и мысленно публично просил прощенья. И , похоже, не находил такового в испуганных взглядах придворных и домашних.

Лишь один человек, а конкретно господин летописец, не только не осудил государя за аморально-кровожадное выступление, а даже был неприкрыто им восхищен. Господин летописец как персона третьестепенная за завтраком сидел в самом углу и не все хорошо расслышал. Но ему понравился принцип. Пересказывать чужое сочинение, отродясь его не читав и даже толком не слышав. И, удалившись в свою светелку, он тоже кое-что накропал. Книга произведений Гомера в учрежденной его величеством библиотеке отсутствовала, и господин летописец, поплевав на ладони, взял и написал ее. За Гомера. Легко и быстро. И поставил на полку. И понял, что его посетила Идея. Отныне так и будет. Если не достать настоящей книги — так напишем же ее сами! И он тихо порадовался за себя. И еще разок перечел на память начало.


"Эх!

Гордо смотря на причал сквозь перископ дальновидный,

Наш Одиссей-капитан басом молитвы прочел

Всем богам по одной, кроме Зевса, которому две,

Тенором крикнул рыбачкам, чтоб верность ему сохраняли,

В их числе и супруге, чьи груди не знают размера,

Альтом высоким свистнул концы обрубать

В смысле хорошем, канаты имея в виду,

И — поплыл наш "Арго", острым носом вздымая буруны,

Тяжкой кормой с рестораном на три четверти в воду просев.

Песнь затянули под плетку гребцы удалые,

Вторили им пузырями, упершися в дно, бурлаки,

Старый буксир, извергая дымы вертикально,

Винтом по воде колотил и тянул безвозмездно.

Я, слабогрудый писец, от волненья икаю в семь дыр,

Компас заветный ховая под кожные складки.

Ходит по палубе хмуро многообъемный Геракл,

Это ему весь маршрут без устали дуть в паруса.

Добрый Орфей, расстегнувши златые одежды,

Кормит дельфинов мелкою тварью с себя.

Ловкой рукой держит руль Прометей-огнекрад,

С другом своим Геростратом хитро шепчась о своем,

Тихо под шлюпкой лежит Архимед бесполезный,

Их с Пифагором никто на корабль не звал.

Тайно проникли, везут контрабандою циркуль,

Точек мешок, два рулона парабол и сферу.

Ах!

Крикнул раввин, закрестились монахи на сходнях,

Белого агнца в живот ударил стамескою жрец.

Вот наконец и поход! Тянут якорь мосластые руки.

Боком навстречу судьбе наш "Потемкин" дрейфует, треща.

Царь Одиссей в адмиральских наколках по телу

Сквозь козырек смотрит на кубрик богов,

Где главную жертву Ахилл

Из елениных глаз на сковородке готовит в надежде,

Что милостив будет если не сам Посейдон, то хотя б рыбнадзор.

Вот и гудок. Это Крон, покровитель гороха,

Задом своим через рупор рожает положенный звук.

Машет платок на брегу. И парик. Облысев, Пенелопа,

Тягостью сделалась мужу. И он уплывает.

Ух!

С шумом ударили крепкия веслы о льды!

Тронулся грозный "Варяг" наш навстречу невзгодам.

Царь Одиссей круторукий смотрит с бушприта в бинокль,

Планы его велики, как опухшего мамонта шкура.

Я, бледнолобый поэт, от качки блюю беспрестанно

На фок и на грот, и даже на клотик с бизанью.

Крепко построен, весьма оснащен наш "Титаник" громоздкий.

Сто сорок тысяч дерев на него изрубили в капусту,

Склеив затем из опилок комод превосходный румынский,

Который к тому же плавуч оказался на диво.

Сам сэр Гефест принародно на крепость "Аврору" проверил,

Из носовой своей дырки стальною соплей хлобыстнув.

И не попав. Столь увертлив корабль, с виду большой и брюхатый.

И матерясь. Очень груб металлургический бог.

Много ночей ткали хлопок на парус ткачихи,

Самых больших пауков ловкостью рук посрамив,

И детской слюною скрепляли с яйцом пополам вместо клея,

Чтобы Борей мощнодуйный на хер бы их не порвал.

Ох!.."


Загрузка...